Где Выползают Водолазы

                Глава 1

Я всегда чувствовал разницу между эпизодом и событием.  Мне советовали: «Забей! Не бери в голову!» или «Это мелочи жизни!» Но для меня важна была любая мелочь.  Одноклассники дрались, а на другой день снова дружили, забывая о ссоре.  Я так мог только пацаном, до пятого класса.  Ударить человека в лицо не умещалось в моём сознании как случайный или короткий эпизод.  Это было событием большой важности!  Я перешагивал через невидимый, но очень важный барьер уважения к данному человеку. 
Как правило, после инциндента отношения мои с оппонентом ухудшались.   Было трудно лицемерить и лукавить со вчерашним врагом.  Зная все эти сложности, я себя всегда спрашивал до события, не буду ли сожалеть о том, что унизил кого-то, помяв ему лицо.  И что бы я сам ощутил, вздумай некто лягнуть в глаз меня.
По этой причине я и передумал применять силу к Фернандо, когда тот нагло назвал белкой очень конкретную мышь, засевшую в углу моей съёмной квартиры.  Фернандо – это супервайзер дома, или по-нашему управдом, а значит – друг человека.  Позитивный друг.  Ну не имеет он права признать, что в доме его хозяина разгуливают мыши.  Такой был мой первый опыт диалога с заграничными придурками.  Я тогда ещё не знал их привычек постоянно врать себе и другим.  Дальше – больше...
Но вначале надо пояснить, кто я и как оказался в Канаде в 90-ые годы.   А начиналось всё просто:  в составе учебного артбатальона я поучаствовал в дебоширском налёте на поезд с винными цистернами.  Звучит интригующе, хотя однажды, ближе к полуночи нам, вчерашним студентам стало ясно без интриг, что «надо бы добавить».
И какому военному стратегу пришло в голову поставить ж/д состав из 18 цистерн с грузинским портвейном напротив воинской части?  Торчал он там уже более 3 месяцев, соблазняя солдат и офицеров доступностью и ценовой, и дистанционной.  Что касается дисциплины, то в том Бобруйском гарнизоне её просто не было.  Заливали за воротник почти все офицеры. Впрочем никто не нарушал данное командирам обещание переодеваться из мундиров в спортивные костюмы перед тем, как сигануть через забор за «антигрустином». 
Нэбритый и нэмой грузин в кепке типа «аэродром» наливал алчущим из крана цистерны, одним -- в зелёные фляги, другим – по канистрам. 
Как самых «молодых», студентов к вино-поезду не подпускали, пугая жутким наказанием или даже трибуналом, если ослушаемся.  В ту ночь, после финального экзамена по «войне» мы и ослушались.  Деньги у нас были, но не было грузина.  Его отсутствие вынудило нас прибегнуть к помощи ломов, коими пришлось сбить замок верхнего люка.  Цистерна оказалась полной, и мы растянулись цепью по её бокам, передавая сверху вниз вёдра с ароматным напитком, для дальнейшего «разлива». 
«Бронепоезд будет выпит, будь он параллелепипед, будь он куб, ядрёна вошь!»- орали мы в учебном классе нашей казармы.  Как же мы были счастливы концу той тупой тягомотной хрени под претензионно- академическим названием «военная кафедра»!
А поутру они проснулись... Они – это наши военные педагоги-офицеры.  Мы тоже проснулись, но много позднее, с большим трудом и раздутыми головами.  Тогда-то я на свою беду и поспешил в столовую.  Все ведь знают, что если пить в обществе артбатальона, то о закуси и не мечтай! 
Вот я и проголодался.  Не помню, с кем и как мы добрались до столовой.  Зато помню, что все радостно наелись гуляша с картошкой. Не был рад только товарищ полковник, он же начальник наших «сборов» – всемогущий военный лидер, политически правильный стратег и тактик. 
Он же – престарелый жлоб и пердун, служивший по чьему-то кумовству действительную службу в институте.  «Педагог» что-то пролаял издалека, подошёл ближе к нашему столу и залаял громче, уже с матерком – что-то про дисциплину...
Мой друг попытался смягчить конфликт: «Но мы же п-почти дома, служба позади, т-т-тарищ паловник, все сдали тесты ахвицерам и униформу на склад!..» Но Главный только напыжился, покраснел и снова понёс.   И тогда я встал по-депутатски из-за стола и высказал ему все накопившиеся за годы фразы!  Всё, что думал о формализме, пустоте и пошлости, о нелепо потерянных месяцах под началом бездарных, ленивых пустобрехов, транжирящих Госбюджет нашей тогда ещё Советской Родины.  Этакий правдоискатель! Наверное я тогда надеялся попасть в Историю Оппортунизма.
Так я лишился за своё красноречие офицерского звания, не успев его получить.  Покрутил недовольно башкой какой-то невидимый мне военный чиновник в Москве, поставил «казнить» вместо «миловать».  Наказали, прямо скажем, за истину.  И направили служить в Советскую Армию, как можно глубже и дальше с глаз – в Североморск, ВМФ, водолазную команду.
...Служба текла тихо и спокойно, поскольку на дне океана не сновали вредители.  В те годы там ещё плавали забавные рыбы, и мы топтали дно с их же скоростью.  Не спешили.  Усатые и суровые отцы-командиры кораблей ставили нам задачи, а мы подобно Нептунам погружались в пучины моря.  Приказы были разные – от чистки корпуса и винтов до проверки торпедных люков и кессонов.  На плечах моих сидел большой стальной шар-скафандр со стеклом, который привинчивался к ошейнику тяжелого резинового костюма. 
На второй год службы мне даже присвоили разряд бывалого водолаза.  С этим своим вторым «дипломом» завернул я однажды в увольнении в отдел кадров Мурманского Портофлота.  Из рыбьего любопытства заглянул.  Мне пообещали работу после «дембеля», с окладом втрое больше инженерного, бесплатным питанием и каютой.  Так я и оказался в приличном морском статусе на сухогрузе «Витязь», который ходил в Канадский Галифакс.  Спасибо злому полковнику – правильно послал.
Между делом толкались уже к концу тревожные, с реформами, 80-ые. 
И кувыркались многие россияне без работы, как могли.  В моём родном городе Владимире уже получали зарплаты «натурой» -- чашками, кастрюлями, лампочками, штанами и галошами, в зависимости от типа производства.  Кукловоды гнали обалдевших людей в «свободный рынок» -- мол, меняйте вашу продукцию «по бартеру» на свеклу, кефир, картоху, хлеб, рыбу.  Свободно меняйте, без всяких налогов. Вещал о плюрализме среди толп доверчивого народа Михаил-Меченый, но при этом хитро «итожил говорённое» и поощрял растущих олигархов.
Моряки были пока при работе, но вскоре начались и у нас сокращения.  Все нервно затряслись за свои рейсы и должности.  Вот и ко мне подошел одним серым утром стармех, крутанул пальцами мою пуговицу, вздохнул как конь: «Тебе, Володя, скажу по секрету. Ты же честно работал.  Короче, скоро ставят нас на долгий ремонт.  Но это так – очки втирают.  Вообщем, остался у нас последний рейс.  А дальше – каждый за себя, и живи одним днём.  Так что готовься к расчёту, парень».
Метнулся я по комсоставам других пароходов, а там стандартный ответ: «Извини, друг но нам уже урезают команду. Даже своих не сберечь».  Современным и продвинутым не понять, что случается с нервами при подобных новостях у парней без завязок, и без крыш, за которых никто не похлопочет.
Вот мы и двинулись в красивом месяце июле к берегам Канады, с печальным настроением.  Разгрузились, повкалывали, порядок навели, встали на якорь в Галифаксе.  Ожидая погрузку, пошли как обычно записаться в увольнение к замполиту.  А он мне новость преподносит: «Вот ты-то мне и нужен.  За тобой уже послано, но видно, не дошло.  Танкер один, слышь, из наших, на рифах застрял.  Кто-то выручать должен.  Да!  Ихний водолаз ногу вывихнул.  Что у них там под ними на дне морском и как – проверить некому.  Тебе придётся.  Щас за тобой катер пригонят.  Все документы бери с собой в карман.  Кто знает, когда тебя там отпустят.  Дело важное».  И он по-гусиному вытянул шею, пытливо глядя мне в глаза.
...Добросили меня быстро, обогнув какой-то полуостров.  Вижу – глыба танкера из воды торчит, прямо напротив миниатюрного, будто кукольного, городка.  Прогуливаются по бульвару нарядные пухлые буржуи, скалятся и очками сверкают на закатное солнце.  Похоже на курорт.  А тут танкер наш чудовищный и непромытый пугает их своей близостью, заслоняя живописный горизонт.  Непорядок и назревающий международный скандал.  Все эти цитаты мне так и изложили новые мои начальники. 
Нагрузился я остывшим обедом на камбузе – не известно, когда завтракать придётся, и погрузился в пучину.  На этот раз оказалось не глубоко.  Вижу фонарём, что брюхо танкера упёрлось боком в самый край рифовой гряды, даже вмятина заметна.  Ещё бы пол-метра, и пропороли бы корпус. 
Но это – полбеды.  Похоже, что от паники кто-то резко дал «задний ход» и винтом впился в рифовый изгиб.  Крепко застрял... Как шампур в зубах у голодного джигита.  Я сделал подробную фотосъёмку и попросил по связи, чтобы поднимали.  Высокая комиссия включая капитана, старпома, стармеха и лоцманов решила долбить скальный риф, блокирующий пропеллер винта.  Делать это поручалось мне.  При помощи отбойного гидромолота.  Проникновенным взглядом члена Партии рассматривал меня старпом. 
- Ты ведь не хочешь прихватить кессонную болезнь, сынок ? Поэтому долбить должен быстрее.  Но... осторожно и по всем правилам ТБ.  Здесь распишись за полученный инструктаж.
- Скажите, а когда мне сменщика вниз пришлют?
- Ну... из пароходства обещали, что вылетают сюда ещё два водолаза.  Но пока они доберутся, мы не можем терять ни минуты.  Ты хотя бы начни.  Нас за каждый день торчания долларами штрафуют, жлобы.
- Вообще-то там работы на неделю, и это только в районе винта.  Если в три смены, по 4 часа.  А дольше на глубине нельзя, сами знаете...
- Ты, Володя, не строй фасона и не преувеличивай.  Во-первых, там не глубоко совсем – мне ведь уже доложили.  Во-вторых, о тебе очень лестно отзывались с твоего «флагмана».  В-третьих, премию тебе выдадим, если быстро всё сделаешь.  Вытянем, не нервничай.  Нам хорошие парни ой-как нужны!
Как положено, дали мне часик для сна, и погрузили глубокой ночью.  ...Батрачил я долго, даже потерял счёт времени. 
Долбил скалу времён Палеозоя, меняя затупившиеся дрели.  Спросил время в передатчик – мне отвечают сонным голосом, что до утра ещё далеко. Как-то не конкретно... Снова посверлил час-два.  Вдруг чувствую – голова кружится, сердце колотится, и в жар бросает. Ясен перец, что аврал и штрафы, и чувство локтя... /Кстати, где-же чувство локтя?/  Есть вот чувство обморока...
В глазах потемнело, в ушах – звон, и я поплыл.
...Как только очнулся, молота в руке уже не было, упустил значит.  И сам я валялся под лопастью винта.  Уже всерьёз и с матерком потребовал я подъёма.  Молчат, черти, как-будто заснули.  Или приказ не поступил? 
Жутко и страшно мне стало.  Но постарался успокоиться – мало ли что случилось, работа у нас опасная, за это и платят хорошо. 
Правда, скоро прекратятся эти зарплаты.  Но мне всего 25, и жить хочется.  А вот это – весомый аргумент.  Надо как-то выбираться отсюда, пока жив. 
Собрав силы, я обогнул рифы, осторожно ступая по верхушкам, чтобы не провалиться ниже.  Вдруг вижу прямо передо мной – лестница на пирс!  Вот она, внизу, шагов 200 до неё!  Осторожно подтянул я воздушный шланг, ещё и ещё, и начал спускаться по скале.  Слава Богу, что боты и скафандр не слишком тяжёлые в воде.  Главное, чтобы шланга хватило.  С кровавыми кругами перед глазами и со стуком в висках дополз я до бетонного пирса и схватился за лестницу.  Перевёл дух.  Вот уж точно – дрыхнут там на танкере.  Утренний сон у моряка самый крепкий.  Пополз наверх.  Присел на середине, чтобы к давлению привыкнуть.  Вижу – утро уже проясняется!  Небо и солнышко сквозь воду!  Пронзила меня мысль о красоте земной жизни.  Как только выбрался на воздух, голова сразу прояснилась.  Давил теперь только скафандр, но уже без лишних миллиметров ртутного столба. 
...Стою на твёрдом асфальте, обтекаю.  На променаде стою, рядом с кафейнями.  Людишки шныряют, редкие по утреннему часу.  Думаю, надо бы к ихнему портфлоту проскочить незаметно, чтобы оттуда позвонили на танкер, этому ханыге сонному, старпому.  Пусть пришлют за мной катер или лодку – близко же совсем.  Шагнул я к террасе ближайшего кафе, там посетителей немного, но все как-то вдруг напряглись и всполошились. Через секунды их как волной смыло.  Понял я тогда, что выгляжу для них необычно и не респектабельно.  Они же, капиталисты, таких скафандров никогда не видели.  Только на Гагарине и на Армстронге, когда те на Луну летали.  Но это давно было, забыто.  Тут и шланг мой воздушный кончился, дальше не пускает.  Стало быть, отрезать его надо.  Тем более, не услышат меня буржуи, пока скафандра не сниму.  Я им подаю знаки рукой – мол, спокойно, надо перепилить этот не очень толстый шланг.  Беру для этой цели ножик с ближайшего столика, из блюда какого-то мясного... Тут слышу дикие вопли ужаса.  Бледный официант присел, клиенты попрятались за стойки бара, а кто-то орёт: «Поли-и-и-с, поли-и-и-с!»  Я ору в ответ «Ноу полис!», а сам режу ножом чёртов шланг на скафандре.  Наконец отрезал. Задышал глубоко, радуясь утреннему свежему воздуху. А у них – паника в кафейне.  Но не убегают, а стоят как рыбы и таращатся на меня из дальних углов.  Спрашиваю их про телефон, но бесполезно – не понимают диалекта моего распухшего от жажды языка.  Или не слышат.  Попытался стянуть дурацкий скафандр, но не вышло ни фига.  Крепко привинчивают перед погружением.  Старая модель, высококачественная.   Махнул я на них рукой и двинул по набережной – телефонную будку искать. 
Жарко, гадство, стало. Тяжело ноги передвигать в гидрокостюме, по бульвару гуляючи.  И спросить некого – прохожие, завидя меня, резво прыгают в стороны.  Присел я на скамейку отдохнуть. 
Тут подъезжает джип с мигалкой, из него выходят два полицая, в прикиде, с висячими пистолетами, жуют как во всех «боевиках».  Я показываю им дырку в скафандре, чтобы туда мне орали.  Ближний подошёл, нагнулся и гавкнул что-то невнятное на канадском слэнге.  Тот, что в джипе, с кем-то базарил по рации, потом закивал и гавкнул своим подельникам.  Те открыли дверь передо мной: “Get in please. Sit down.”  А я не могу втиснуться в кабину – выдумали бегемота в кабину сажать... Тогда один из них подвёл меня к задней будке с решёткой, замок открыл, приглашает туда.  Ну вот, думаю --в обезьяннике мне по крайней мере помогут скафандр скинуть и дадут позвонить.  Я рухнул на сиденья и задремал.
Но завезли меня совсем не в полицию, а в какой-то “Migration Office”.  Там всё чисто – блестят полы, столы и лысины чиновников.  Полицаи поморочились с моим стальным колпаком, но содрали заодно с левым ухом.  Так мне показалось из-за боли и их многократных извинений.  Правда, сервис моментальный – в зал влетела медсестра с чемоданчиком и в минуту покрыла меня пластырями.  С её же помощью мы распатронили также и гидрокостюм.  На полицаев чиновники цикнули, и те испарились.  Меня усадили в уютное кресло, принесли воды, кофе, и вскоре по другую сторону стола сели трое, все в строгих офисных костюмах.  Один чернявый, два других – серые и одинаковые как близнецы.  Разложили бумаги перед собой, а чернявый поставил передо мной диктофон и вдруг спрашивает по-русски, с лёгким акцентом: «Откуда и как вы к нам пришли?»
Помня армейскую тренировку, где учили точности и лаконичности, я отвечаю: «Из танкера, севшего на скалы.  По дну океана.» 
Он переводит это чиновникам, те что-то проверяют в бумагах, находят, помечают, мычат, затем дружно кивают.
«Готовы ли вы заполнить заявление для оформления миграционной визы?»
Я говорю: «Готов, но мне надо старпома сначала набрать.»
Переводчик напрягается и поправляет затемнённые очки.
«Извините, вы что-то ещё хотите взять с собой?  Где вы оставили ваш багаж?»
Теперь напрягся и я.  Какой, думаю, багаж?  Всё своё ношу с собой, как обычный советский моряк-водолаз.  И тут до меня доходит, что они мне визу на проживание оформить собираются.  На кой хрен мне сейчас танкер с дрелями и старпом, кинувший меня так подло?  Я придвинул графин с водой, так как язык от волнения застрял в дёснах.  Раздумывал две минуты, пока пил.
Канада вообще-то не так далеко от России... Попробывать что ли...
«Нет у меня никакого багажа»- отвечаю.
«Покажите пожалуйста ваш паспорт».
...Так я получил официальный статус беженца, и с ним кое-какие льготы.
А скафандр с комбинезоном прислали мне через год на мою первую съёмную квартиру, где и супервайзил Фернандо.  Я надеялся, что канадские таможенники оставят мои морские причендалы для музея, но не интересны им такие вещи.  Что касается старпома, то вопреки моим гуманным принципам я побью его без всякого сожаления, если когда-нибудь встречу.



                Глава 2

Теперь всем стало ясно, как я попал в Канаду. После моего решительного отказа признавать мышей за белок и требования заделать дыры в стенах домоуправ осознал, что я – «типа Чужой», и наши отношения несколько напряглись.  Я невольно добавил перцу, когда назвал его пса /чистокровного питбуля/ питбулем, а он грубо возмутился и гаркнул, что это – бультэрьер.  Пытаясь проверить его кругозор, я спросил, не из Каталонии ли он, что такой вот, блин, «горячий».  Он ответил, что жил в Лиссабоне и не имеет понятия о Каталонии, и на хрен ему надо знать какие-то города и страны.  Тогда я спросил, учился ли он в школе, и в какой, и так далее... Глупее всего, что такие челы не понимают иронии, поэтому диалог зашёл в тупик.
Но поразил он меня уже позднее даже не примитивностью дикаря, а нечистой на мой взгляд, страстью ...к переодеваниям.
Одной летней чёрной ночью я курил на заднем дворике под уютный стрёкот сверчков – не спалось.  Канадские ночи напоминают мне наши /см. Чехова или Тургенева/.  Старая дверь пустующего бэйсмента плохо закрывалась, но из щели подозрительно струился свет и слышался мой любимый блюз.  По водолазному любопытству и чтобы лучше слышать я подошёл ближе.  Лёгкий ветерок шире приоткрыл дверь, и я увидел чью-то широкую спину в синем облегающем платье-лингерине.  Дама /судя по пышной рыжей шевелюре/ натягивала перед зеркалом чёрный чулок, но делала это как-то очень медленно.  Но другая, голая нога была не по-женски волосатой !!!  Сперва я решил, что Фернандо поселил кого-то нового в полуподвал, убрав оттуда старую мебель.  Но из шести имевшихся в доме квартир одна пустовала и предложение аренды всё ещё висело на уличном плакате.  Нового жильца супервайзер поселил бы в неё!  Ключей от бэйсмента никто не имел... 
Я тихонько обошёл дом и поднялся на переднее крыльцо.  Через решётку открытого окна я разглядел на большой кровати жену Фернандо. 
И-за темноты я выходил курить с фонарём в кармане.  Узкий луч быстро разбудил хозяйку.  Она испуганно одёрнула занавеску, узнала меня и злобно уставилась.  Играя встревоженного идиота, я поведал ей о том, что видел в необитаемом бэйсменте, который всегда служил в доме складом.  Несколько раз она с надеждой громко позвала мужа, но кроме рычавшей собаки ей никто не ответил.
Набросив халат, Рафаэла вышла за мной.  Стыд не позволил ей наблюдать позорную страсть своего сожителя.  Вот она и оказалась горячей каталонкой!  Завопив по-испански, обманутая мухер ворвалась в полуподвал и вцепилась в рыжий парик, сорвала его и, широко размахнувшись, влепила полысевшему маргиналу несколько сотрясающих оплеух.  Красиво влепила...
Я удалился с чувством восстановленной справедливости. 
Мне было интересно, чем у них закончится.  Но всё осталось по-прежнему.  Видимо, Рафаэла не могла от него избавиться – он ведь приходился племянником владельцу дома.  Много появилось у людей разных материальных рычагов, которые гораздо сильнее морали, этики, истинных чувств.  Ну и шут с ними – пусть живут как хотят, а мы будем отдельно...

 
27 Ноября 2018.  Аделаида.