Искусствоведный заповедник или Веды Заппы

               
     - Мы будем передвигаться неслышно, как тени, - зашугивал дрожащего от ужаса толстяка Сэма мелкий и взъерошенный Фродо, угрожая набитому картохами пузу приятеля изогнутым лезвием свинореза, твердо и решительно - цинично зажатым в небольшом кулачке злостного хоббита, так и сидящего в яме вместе с остальными прочими, что, впрочем, не мешало ему наводить порррядок, благо штрафной гауптман Фриче на рассвете швырнул к бедолагам уставшего от казавшегося нескончаемым сидения на планере Сэма, объевшегося картохами, что он подобрал по пути к яме, он еще успел подумать, что, наверное, мул коменданта самовыгуливался вокруг планера, раз столько картох очутилось на твердой, прибитой многочисленными копытами маршировавших накануне колонн патриотов, земле, как Фриче и швырнул его в яму, могуче хекнув  " Хы ", - мы поползем по болотам и пересечем долину Минас - Тирит, по вечерам мы будем сидеть у костра и дрочить, рыча от ярости и настороженно озирая выпученными глазами летящих на свет пламени мотыльков и бражников, кошмарных уже сами по себе своими серенькими мохнатыми телами насекомых ночных.
     - Ё...й в рот, - простонал томившийся по соседству Бабченко - Прилепин, вздымаясь раздвоенной головой византийского символа веры в чудо, что, вот, бля, в натуре, то ли, сука, ров с дустом, то ли, падло, мелкобуржуазность восставших в кучах, но, мать твою, память о мальчишках - колхозниках, отдавших свои юные жизни  восстановлению конституционного порядка, в рот компот, бессмертна и нетленна, как кирзовые берцы или флаг маршала Жукова, обмотанный вокруг торса простреленного из восьмидесятимиллиметровой зенитки безногого и контуженного пограничника в зеленой фуражке, лезущего на крепостную стену Изенгарда во главе ушастых эльфов, напевающих суровыми скупыми голосами  " Интернационал ", успевших подать заявление о скоропостижной выдаче портянок политруку Чубайсу за миг до расстрела конвойным взводом СМЕРШ.
     - Да, - высказал свое отношение к происходящему неуловимый Шендерович, уловленный несколько тому назад в одной из боковых штолен ямы, когда он выпрастался плотно сбитым телом подземного гнома к охнувшим ( вот так вот : " Ох ") ямщикам, возглавляемым белобрысой теннисисткой, с каким - то засохшим кусочком коричневатых оттенков кочумавшей у суглинистого супесью откоса ямы, нитяным отвесом возведенного по указу от первого февраля, перевернутого Шуфутинским во имя красочного и на мелованной бумаге меню ресторана  " Самовар ", Нью - Йорк, Дакота, Финикс на третье сентября и два на ум пошло, как говорил рационализатор балетного искусства товарищ Райкин, на самом деле бывший просто еще одним Рабиновичем - Дамченкой, жалкой ничтожной личностью, прихвостнем и двурушником, разложившимся и стиляги баянистого Гармаша с рожей такой, что тута не только курить бросать, тута  " Миррор оф минд " слушать и качать головой, тихонько вздыхая и поминая ласково пятилетней давности ЖЖ, кишевший опарышами и падалью, о которой и вспоминать больно уму, униженному и оскорбленному в поисках игр разума, но нашедшего ( давно ) лишь х...ту олигофренических детишков идиотицких песочниц вечно юных, вечно пьяных бородатых отпрысков Бочарика и Эвелины Бледанс, так и засохшей между медсестрой Делиева и потаскухой НТВ, впрочем, хер на нее, паскуду. - Паскуда, - просвиристел вышибленным по случаю зубом Шендерович, пихая ногой екающую селезенку блондинки, - ты пошто, курва, к Лариной и Петровской не забурилась, возвышая оппозицию экономиста Хазина Делягина перед неистовым в скуке лицом свободы слова ?!
    - Мало восклицаний, - бердичевским прононсом заметила тоже оказавшаяся в яме мадам Гершензон со всей своей вонючей пристяжью, включая поэта песельника Керви и высокоразвитого интеллектом Паука Троицкого, переписавшего за пару вечеров всего косоглазого Жижека, водрузившего некогда памятный венок из незабудок на гранитный постамент тестамента вздорных  " Пусси райот ", отпавших атавизмом чепухи и хероты, словно слепая кишка Минотавра, - товарищ соотечественник по яме. Помнишь, может, Шакурова, - прищурилась мадам, наводя руками чары, повергнувшие Прилепина - Бабченку в ужас, - как он орал, катаясь в сугробе, голосом гнусавым и мерзким : " Где скрипка ? "
    - Действительно, - зачесывая волосенки назад спросила спортсменка у приникшего к ее необъятной груди родины - папы отца Кураева, почвенного служителя культов, помнящего и Юрского, отбиравшего огурцы у Гердта тоже не молча ни х...я, а угрожая личиной и поминая культ еды, сука !
    - Чо действительно, чо действительно, - загоношился отец Кураев, мечтая о трудном счастье материнства и детства капиталов отвергнутого историческим развитием Маркса, - так вопросы не задаются. Сначала посыл, потом фабула, оконцовкой ...
    - На х...й пошел ? - предположил опытнейший Шендерович, прислушиваясь к чьим - то шагам.
    - Приблизительно, - потупился отец Кураев, ища дугового ройзмана среди опилок и сора на дне ямы.
    - Все мозги е...те ? - раздался мелодичный голос и в яму свесилась аккуратно причесанная головенка Диты фон Тиз, заменившей штрафника Фриче на посту по причине красоты, перфекционизма и, вообще, Вторая мировая давно закончилась, какой, на х...й, гауптман ? И званий таких нету.
    Дита подумала и накрыла яму бетонной пробкой забвения, притопнула туфелькой, уминая землю почвы, и отправилась шагать по планете, даря радость всем людям доброй воли.