Немного сослагательного

Если бы я родился в другом месте, у других людей. К примеру - в Париже, в семье актёров. Я бы сейчас сверкал на экранах. Блистал бы в ролях. Искрился бы, отражаясь в пузырьках «Вдовы Клико», на красной дорожке под надоедливыми вспышками. И жутко бы не любил папарацци.
Совал бы им в морду пятернёй. И меня бы оттаскивали двое: милая брюнетка и дивная блондинка.
А я бы всё бросался на негодяя, крича: «Пустите, я ему покажу!».
Но девушки бы меня не пускали, шепча: «Нам!.. Лучше покажи нам!».
А потом, в номере, шутливо переругиваясь, они швыряли бы друг в дружку пирожные, и, перепачкавшись кремом, просили бы их отмыть...
Но я бы раздражённо уходил. И стоял бы на балконе роскошного люкса, размышляя о жуткой актёрской доле, и проклинал бы свой гениальный талант и мужественную ямочку на подбородке.
Или вот, родись я, например, в семье калифорнийского магната, я бы всюду ходил исключительно в белом!..
По заводам - в белом, по фабрикам...
В шахты спускался бы - в белом...
В рудники...
Нефть бы свою щупал белыми перчатками...
Уголёк бы ими ворошил...
А мне бы все шептали: «Вы же испачкаетесь!.. Испачкаетесь!».
А я бы их не слушал. И по локоть, по локоть...
А оттирали бы меня двое: блондинка, брюнетка, и ещё двое. Слюнявили бы свои кружевные платочки и оттирали, сами при этом пачкаясь, заливисто смеясь, и шутливо швыряясь друг в дружку антрацитом.
А перепачкавшись, просили бы их оттереть.
На что я бы говорил: «Не время!.. Работы невпроворот, народ кормить надо!». И шёл бы к народу…
И кормил бы его с белой руки чёрной икрой.
На примере одной очень известной голливудской артистки.
И она бы всё это слизывала...
А потом на вертолёте мы бы летели на белую яхту и, стоя под морским бризом, я рассказывал бы ей о своей жуткой доле и о чрезвычайной маркости белого цвета...
А в Букингемский дворец меня бы умоляли надеть чёрное.
Мне бы говорили: «Ну, пожалуйста, хоть один разок, как-никак королева!».
А я бы им отвечал: «Нет!».
И все, на приёме были бы в чёрном, а я - в белом...
Я и королева!..
И я бы говорил ей: «Ну, Лизонька!», и кормил её с руки, а она бы смеялась и слизывала...
А, если б я, скажем, родился в семье члена политбюро, я бы сейчас, несомненно, сидел в Думе и принимал бы законы...
Законно бы всё принимал, и думал бы исключительно о народе.
А он бы меня любил!..
Целовал бы меня украдкой в портрет...
А я бы висел в золочёной рамке, погружённый в думы, и остро болел бы оттуда за него всей душой.
А утром клеймил бы в микрофон бездушных чиновников. Отчего им становилось бы стыдно, и они отдавали бы мне половину.
А от микрофона меня бы оттаскивали двое: секретарша-блондинка и референт-брюнетка. Шепча: «Не доводите себя! Лучше доведите нас!».
Но я бы всё колотил кулаком по столу, брызжа слюной.
А они бы просили позволить им меня цитировать...
И я бы позволял...
После чего с новыми силами бросался бы искоренять коррупцию.
И без разбору хватал бы за руку всех взяточников, крича им: «Это что, взятка?!.. Вы предлагаете мне взятку?!».
А они бы отвечали: «Что вы, что вы! Это на народные нужды!». И краснея, пятились бы задом.
А я, глубоко задумавшись о людской нужде, даже не пересчитывал бы.