Мальчишка для Битья

                Я с детства был мальчишкой для битья,
                Любой сопляк мог брать меня на горло.
                Вы видели, как слёзы унижения блестят,
                Когда три буквы вслед, чтобы дыханье спёрло?

    Свердловский период моей жизни растянулся до конца Великой Отечественной Войны. Наиболее запомнившиеся её эпизоды связаны с продолжением моей учёбы в школе. Я довольно легко вписался в учебные будни, поскольку матерьял был мне уже знаком. Очень скоро классная учительница обнаружила мою способность декламировать стихи и стала при удобном случае её использовать.
   Эта способность появилась у меня с младенческих лет, когда моя мама читала мне очень выразительно детские стихи перед сном. Постепенно они откладывались в памяти и просились наружу. Мать часто брала меня с собой на разные мероприятия на работе, или когда её приглашали в гости. В таких случаях она не упускала момента похвастать моим искусством читать стихи. Меня ставили на стул и я, собрав  в грудь побольше воздуха, с пылом начинал театрально декламировать стихи. Наградой мне и моей матери были аплодисмеенты и пышные восклицания слушателей.
    Вся школьная жизнь, да не только школьная, а вся жизнь была пронизана событиями на фронте. Прислушивались ко всем новостям. Читали друг другу треугольные письма с передовой. Собирали подарки фронтовикам.  Устраивали концерты в госпиталях для раненых бойцов. Вот тут и пригодился мой опыт декламации стихов. До сих пор перед глазами стоит больничная палата с железными кроватями. На них лежат и сидят в больничной белой одежде разного возраста люди с хмурыми лицами. Многие из них с тяжёлми физическими травмами. Меня сковал страх. Я растерялся. Кто-то из мед-персонала поднял меня, поставил на табуретку и, ласково шлёпнув по спине, добавил:
  - Ну, давай, малыш, вперёд!
Мне ничего не оставалось, как набрать побольше воздуха и чуть-ли ни с воплем начать:
  - Отомсти, товарищ! Отомсти!
  Так начиналось стихотворение, которое я нашёл в газете Красная Звезда. Сегодня я уже его не помню, только начало. После этого выступления, почувствовав с каким вниманием меня слушают, я уже более уверенно выступал в таких мероприятиях и даже попробовал спеть свою любимую песню «Жил в Ростове Витя Черевичкин...».  Моё пение произвело на раненых сильное впечатление. Кое-кто даже пустил слезу.
  Моё постепенное взросление проходило в непростых условиях давления с двух сторон. С одной стороны я находился под довольно пристальным вниманием взрослых членов семьи моих свердловских тётушек, соблюдавших проверенные веками строгие еврейские правила и традиции. С другой стороны я не имел сил сопротивляться влиянию школьной неоднородной среды, воспитанной на нелюбви к евреям. Я оказался в положении «мальчика для битья» с двух сторон. Открывая в себе определённые способности, которые отсутствовали у других детей, я одновременно приходил  к осознанию своей неполноценности из-за своей еврейской национальности. Несмотря на то, что все врослые относились ко мне очень доброжелательно, даже жалостливо, я чувствовал себя обиженным судьбой.
  Не секрет, что среди школьников всегда образуются компании вокруг лидера, умеющего заражать своей наглостью и силой характера более слабых. Обычно под его влияние попадают ребята со слабым неустойчивым характером. К сожалению, я оказался из этой серии. Но мне помогли два обстоятельства.  Во-первых, что моя мать была на фронте, что делало меня неприкасаемым! Во-вторых, моим бессменным покровителем стал мой двоюродный брат Олег.
   Этот рано повзрослевший от семейных передряг «мальчиш-плакиш» был отринут одной из моих тётушек по имени Клава и усыновлён другой по имени Берта. Не сложно понять причину перевёрнутости психики брошенного родителями ребёнка и его предвзятого отношения к людям. Сказать, что это был сложный ребёнок, это значит ничего не сказать. Мачиха Олега, моя тётя Берта, не имевшая своих детей, не получившая опыта по их воспитанию, руководствуясь лишь одной жалостью, не могла противостоять его дурным  вкусам и наклонностям. В результате Олег рос на редкость не послушным и самостоятельным. Он завёл связи с ребятями сомнительного поведения и стал делать всё, чему его учили старшие пдростки: курить, грубить, ругаться и т.п.
   Ко мне Олег отнёсся по-братски, очень тепло, с пониманием, как мне трудно привыкать к новым условиям жизни. Он показал мне все достопримечательности возле дома, где  мы жили. Он водил меня на рынок, знакомил со своими знкомыми, показал у кого надо покупать семечки, купил и угостил кедровыми орешками. Олег сопровждал меня в походах на молочную кухню за спец-питанием для малышки Фаиньке, младшей дочки тётушки Риммы. Я чувствовал какое-то особое ко мне с его стороны отношение, словно он в чём-то мне завидовал. Честно сказать, я тогда плохо понимал причину такого сверх приятельского отношения. Но признаюсь, они мне оказали огромную услугу приобщиться к новому способу сиротской жизни в условиях полной зависимости от окружения. Олег пресекал попытки моих недоброжелателей плохо со мной обращаться, драться со мной и делать пакости. Он часто сопровождал меня в школу, в магазин, на разные мероприятия.
   Хотел – бы особо подчеркнуть вьевшуюся в мою кровь какую-то рабскую услужливость. Я не чувствовал себя дома, понимая, что моё положение временное. Я всего лишь гость и должен чем-то платить моим добродетелям.  Как правило в мои обязанности входило в свободное от занятий время няньчиться с малышами, следить за порядком и прочие мелкие работы вроде мытья посуды, чистки картошки и т. п.
   Забегая далеко вперёд, хочу расказать, как трагически сложилась судьба моего двюродного брата Олега. Судьба не раз давала мне шанс встретиться с моими родными в Свердловске. Одна из таких встреч состоялась во время моей командировки в конце семидесятых годов. Это было время, когда бабушка Фрида ушла в другой мир, а многочисленное потомство тётушки Риммы разбрелось по своим квартирам сильно разросшегося уральского города. Учитывая удобное расположение квартиры и гостеприимство хозяев, я предпочитал останавливаться у кузины Фаины.      Да,да! Той самой Фаиньки, для которой я по утрам приносил молочные смеси, которую выгуливал и читал сказки. Теперь это была взрослая симпатичная хорощо образованная женщина, мать двух замечательных детей. С её мужем Генадием я уже был знаком и между нами установились дружеские отношения. Всегда находились общие темы и новости, которые хотелось узнать и обсудить.
В этот раз за чаем с домашним вареньем, просматрвая газету Уральский рабочий, я обратил вниманик на заметку о начале реконструкции квартала вблизи Дома Ипатьевых. Этот дом мне был знаком по детским воспоминаниям. Там раньше располагался Музей Революции, где меня принимали в пионеры. Уже тогда мне стало известно, что в Доме Ипатьева был убит последний царь и вся его семья. Меня больше озадачило известие о предстоящем сносе всех домов этого знаменитого квартала. Для свердловчан квартал представлял архитектурно-историческую ценность как пример купеческой застройки Екатеринбурга конца XIX — начала XX века. 
Но ещё один момент заставил меня насторожиться. Я вспомнил Олега. Насколько мне было известно он с семьёй жил вблизи этого квартала. Я обратился к Фаине со своими опасениями, не станет ли снос старых домов проблемой для семьи Олега. Фаина удивлённо посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и спросила:
  - А разве ты не знаешь, что Олег сидит в тюрьме?
  - Нет, конечно, не знаю! Ну-ка, поподробнее, пожалуйста.
  Из истории, которую рассказала Фаина, я узнал много нового для себя. Я плохо помню подробности её рассказа. Слишком много утекло воды с той поры. Но до сих пор живёт в душе ощущение от услышаной истории. Прежде всего от её созвучности с образом еврейского мальчишки для битья, который я пронёс сквозь своё детство. Я попытаюсь вспомнить основные моменты этой истори. Не ручаюсь за её полную достоверность. Если у вас повится желание меня поправить, буду очень признателен и постараюсь учесть.
  Для меня не было новостью, что Олег рано женился на женщине немного старше его. Она настояла, чтобы Олег поступил на заочное отделение одного из свердловских вузов по финансово-экономической специальности. Учёба давалась ему тяжело. К тому же он стал отцом. После получения диплома жизнь Олега и его семьи стала постепенно налаживаться. Он стал подниматься по служебной лестнице в качестве ответствееного работника одного из отделов Горисполкома. В его обязанности входило следить за получением и распределением финансовых и материальных государственных средств между предприятий и организаций города. Понятно, что это задача не простая, всё время приходиться что-то придумывать, чтоб выйти из положения. Олег умел находить выходы. У него был большой круг общения. Ему доверяли и он своим людям тоже доверял.
  Но так бывает: сегодня пан, а завтра пропал! В Свердловске коренным образом поменялось партийное руководство. На смену бывалому советскому партийному служаке Якову Рябову пришёл молодой, полный могучего и молодого задора Борис Ельцин. Начавший свою карьеру с мастера на строительной площадке после успешного окочания знаменитого Уральского Политеха в 1955 г., он быстро пошёл в гору. В 1961 году, вступив в КПСС, он вскоре был назначен главным инженером, а затем и директором Свердловского домостроительного комбината. Уже в 1968 году Борис Ельцин был переведён на партийную работу в Свердловский обком КПСС, где возглавил отдел строительства. В 1975 году он был избран секретарём Свердловского обкома КПСС, отвечающим за промышленное развитие области.
  С приходом Ельцина в городе и области многое стало меняться. Чтобы завоевать авторитет у простых жителей, он принимал не стандартные решения. Чтобы узнать, как жители утром добираются до работы, он как простой пассажир садился в трамвай. Улучшилось снабжение в городе. Особое внимание он уделил строительсву жилья. При нём началось активное кооперативное строительство и снос ветхих и временных построек военного времени.
  Не прошёл он мимо и чистки старого административного аппарата. Нашлось много новых «перспективных» помощников, готовых раздуть любое дело. Под их горячую руку и попал мой родич Олег. Прицепились к нему за услуги, которые он оказывал разным людям, пользуясь своим положением. Суд сделали показательным, чтоб другим было не повадно. Нашлись провокаторы, бывшие просители Олега помочь, подтвердившие его вину. Олег держался мужественно на суде и вины своей не признал. Пребывание в тюрьме подорвало его здоровье. Он сильно страдал от язвы желудка.
  Фаина закончила свой рассказ и глубоко вздохнула. В эту ночь я долго не мог заснуть, перебирая в памяти мои встречи с Олегом.
  Позднее, несколько лет спустя, когда Генадий приехал по делам в Питер и мы встретились, я узнал от него о кончине Олега. Отсидев срок, он не долго смог наслаждаться свободой и теплом семейного очага: болезнь, заработанная неволей, свела его в могилу.