Друзья. Книга первая

НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ...

1 На природу, на Обь!

            В разгаре погожих летних дней, когда городской пляж, гудел, как улей, компания друзей выбиралась на природу, подальше от глаз мирских. Компания, это четверо парней, связанных единой цепочкой дружбы. Почему четверо? Пятым был «Лапа». После строительства железных дорог в Новосибирской области он опять укатил в Новосибирск.

            Перед отъездом Виталий, с миной мечтателя, говорил друзьям:
  - Еду к любимой девушке, Тоне, будущей артистке оперетты. Учится она там, в театральном. …
 - Это не та, с которой мы однажды у тебя Новый год встречали? – спросил Сергей.
 - Она и есть…
 - Всё допытывалась, какой у меня голос. Просила что-нибудь спеть…
 - Но ты же, Серёга, по-пьянке, не поёшь...

             - Нет, что ты. А вдруг с голосом что-нибудь случится? Да и великие певцы никогда после возлияний не пели. Это только Шаляпин  по ведру водки выпивал…
 - То ж Шаляпин. Тебе до него, как до луны, – возразил «Каравай».
 - А мож буду. Откуда тебе знать?..
 - Поди, в общаге живёт? – предположил «Каравай».

            - В общаге. Но мы будем комнату снимать. Деньжат я подзаработал…
 - Лишь бы у вас всё срослось, –  с деловым видом добавил «Каравай».
 - Лишь бы из армии меня дождалась, – вздохнул «Лапа».
Так что, пока «Лапа» решал свои личные проблемы, компания друзей оказалась урезанной.

                Володька Коротич приезжал из Москвы, где учился в МГУ на третьем курсе. Однако, в Дальневосточном университете его ждали, как преподавателя. Не зря же администрация учебного заведения дала ему направление в Москву.

                «Каравай», решив осуществить свою давнюю мечту и стать лётчиком-испытателем, сунулся было в Барнаульское лётное училище, но не добрал какие-то баллы. В других городах, где были аналогичные учебные заведения, история повторилась. Домой возвращаться не хотелось. Да и чувствовал он там себя отрезанным ломтем.

                Однако, понял одно, что лётчиком не станет. Тогда он поехал в Новосибирск и поступил там в высшее военно-политическом училище, лишь бы не быть обузой для семьи. Будущий замполит конечно не лётчик (самолётами Каравай бредил всю жизнь). На лето он приезжал в Барнаул.
 
                А для «Антона»  лучшего учебного заведения,  чем Алтайский политехнический институт  не было. Серёга же Пушков окончил  «Барнаульский машиностроительный техникум» и стал техником-электриком. А когда получил диплом и пришёл к «Антону», мама и бабушка  разыграли такой восторг, что им невозможно было не поверить. Зато друг его с миной превосходства твердил по слогам: «Тех-ни-кум! Как это низко!..»

                Каждый из парней отличался серьёзностью, но собравшись вместе, балдёжная компания напоминала тринадцатилетних пацанов. Таковыми они оставались в течение многих лет. «Антону» личило его прозвище. Другим его и не представляли, забывая о том, что он всё-таки Санька. Да и всем остальным их прозвища подходили по характеру.  Только «Шков» было всегда под сомнением. Пушком себя Серёга не считал.

                Одним из традиционных увлечений было времяпровожение на Оби, где парни купались, загорали, ныряли с прибрежной коряги. Но каждый это делал по-своему. «Антон» обычно отнекивался, и его дружно бросали в воду, как мешок с аморфным содержимым. Он сопротивлялся, выражая недовольство через благой мат и взбивая снопы брызг, но, в конце концов, выползал на берег. Серёга нырял «солдатиком». Другим способом не решался.  «Воткнёшься головой во что-нибудь, – думалось ему. – И поминай, как звали»…

                Плавал он слабенько, быстро «сдыхал», и «Каравай», непревзойдённый ас в плавании, упорно пытался его учить. Но дальше «полукроля» дело не пошло.
 
                «Мудрый» оказался  смелее. Он прыгал вниз  головой, не думая о последствиях. Но вся компания любовались «Караваем». Тот вытягивал тело, как раскрученная пружина от часов. Потом, с силой отталкивался от коряги, взлетал над водой, словно дельфин, и бесшумно входил в солнечную прохладу реки.

               Накупавшись вдоволь, к исходу дня, парни свершали финальный заплыв. «Каравай» плыл впереди всех. «Антон» и «Мудрый» даже и не пытались обгонять друг друга,  демонстрируя правильную «размашку». Они, не сговариваясь, держались вместе. Мало ли что в жизни может случиться. И плечо товарища всегда не лишнее.

               Последним в заплыве был Серёга. «По-чапаевски»,
«полукролем», он «спешил» за друзьями, взывая к духу известного начдива, Василия Ивановича, с мольбами о спасении. Однако ноги тянули вниз всё тело. Чувствуя, что тонет, Серёга орал, благим матом. К нему быстренько подплывал «Каравай» и хватал за волосы.

              - Почему за волосы? – возмущался тот. – По-другому нельзя, что ли?..
 - Чего орёшь, господин булыжник! Опять выдохся? Сколько тебя учить можно? А ну, вставай на ноги! Здесь неглубоко, – спокойно отвечал «Каравай». Серёга, осторожно нащупав ногами дно, вставал. Вода еле достигала ему подмышек.
- Чему меня учить? Я и так знаю, как надо плавать, только повторить не могу, – продолжал возмущаться он. – А вот, у «Мудрого» есть кот домашний, Кузьма. Он из кошачьих, а кошки плохо поддаются дрессировке. Из него можно было бы рыбацкого кота сделать. Посмотри, что у Куклачёва кошки вытворяют!..

               - А что, идея! У тебя, «Шков», шарабан иногда работает. Давайте, кота Кузьму научим плавать и рыбу самостоятельно ловить! – воскликнул «Каравай». – Как ты, «Мудрый», на это смотришь?..

               - Жалко, конечно, над своим котом издеваться. Но рыбацкий кот, это здорово! Я не против! Только справится ли наш «Маленький»? – поддержал идею «Мудрый» (Кузьму в семье называли «Маленьким»).
 - Уверен!  Справится! – горел идеей Серёга.

2 Как кота Кузьму учили плавать

                Следующий день парни собирались посвятить  рыбалке. Их удочки и закидушки  без дела почти не простаивали. А червей дождевых в береговой чернозёмной земле кишело видимо-невидимо, только копни. Желание сделать из Кузьмы рыбацкого кота не давало парням покоя. Он, красивый, дымчатый, пушистый, был настолько ленив, что, если дремал, то ни колбаса, ни мыши не вынуждали его и усом шевельнуть.
 
                Как и все домашние коты, Кузьма боялся улицы. Прижавшись брюхом к земле, он норовил куда-нибудь спрятаться. Или залезал на дерево, на самую высокую тонкую ветку, и никак не хотел оттуда слезать. Глаза его становились дикими.  На имя своё и на «кис-кис» не реагировал. А уж, как спускался назад, только двоим было известно: богу и хозяину кота, «Мудрому». Однако парни и думать не думали, что эта избалованная тварь может не стать помощником в рыбацком деле.

                Наконец, настало «завтра». Налево от железнодорожного моста через Обь,  в  царстве тальников, кустов шиповника и ежевики, мирно дремала протока. Там обычно парни и рыбачили. Там же плавали брёвна, которые друзья попарно связывали и использовали их, как стратегические судна, устраивая беспроигрышные бои.

                Кузьму к месту рыбалки несли в хозяйственной сетке. Он тосковал и не издавал ни единого звука, глядя на волю, ухватившись лапами за  решётку из кручёных шёлковых ниток. Встречный милиционер, видимо что-то заподозрив, обернулся и долго глядел на парней.  Наверное, думал, что они кота топить понесли.
 
               Дойдя до места рыбалки, парни хотели выпустить Кузьму на свободу, чтобы он освоился. Но, кот когтями цеплялся за сетку и орал  «кошачьим матом», сопротивляясь изо всех своих сил. Пришлось его высаживать не спрашивая.
«Маленький дурачок! Чего испугался? Мы же тебя погулять взяли. Сейчас рыбки наловим,  накормим», – ласково уговаривал Кузьму «Мудрый».  Кот немного  успокаивался, прижавшись всем телом к  земле, а потом, ложился на бок и закрывал глаза.   
               
              - Гляньте, братцы, что-то с Кузьмой случилось! Наверное, плохо ему, – тревожился «Мудрый».
- Да ничего не плохо. Читал я как-то, что коты мёртвыми прикидываться могут, чтобы их не «кантовали». Это такая котовская хитрость, – отвечал Серёга. – Подожди, освоится…

              Парни усердно ловили рыбу на удочки, а Серёга забрасывал свои неизменные закидушки. У него была своя хитрость – не  следить за снастями. Попадалась одна мелочь: ерши, чебаки, но кукан быстро полнился.

            - И всё-то ты читал, и всё-то ты знаешь. Однако чую, ничего у нас не получится! – сомневался «Антон». – Кузьма же кошачьей породы, а кошки воду не любят…
 - Ну и что!.. – возразил Серёга, – кот домашний. Родился среди людей. Откуда он знает о своей породе? Я думаю, что всё будет нормально…
 - Ну-ну, посмотрим! – ухмылялся «Антон».

            Парни осёдлывали заранее связанные брёвна и пытались таранить друг друга. Серёге долбали торцами по ноге, и он вопил дурнинушкой. На месте многочисленных ушибов обозначилась краснота, грозившая стать огромным синяком. А Кузьма, порядком проголодавшись на свежем воздухе, выуживал из воды кукан  и пожирал пойманную рыбу.

            - Молодец! –  восклицал, глядя на кота «Каравай». – Гляньте, Кузьма осваивается! Всю нашу рыбу сожрал!..
 - Теперь надо, чтобы он сам  поймал хотя бы одну! – деловито произносил «Мудрый».
 - Сам он ловить ничего не будет. Рано ещё. А вот плавать научить можно попробовать, – говорил Серёга, будто, только тем и занимался, что учил котов рыбу ловить да плавать.

             «Каравай» утаскивал Кузьму на дальний плот. Там шли ожесточённые бои. Парни упирались в брёвна шестами. Плоты переворачивались, и друзья оказывались в воде. Вплавь добирались до берега, толкая плоты перед собой, и снова, оседлав их, кидались в гущу боя. Кот внимательно следил за парнями, трогал лапой воду, и, спрыгнув с одного плота, на удивление всех участников сражения, плыл к следующему.

            Война сразу же прекращалась. Парни следили за котом. Он доплывал до следующего плота, забирался на него, и снова прыгал в воду. Серёга победоносно глядел на «Антона». А кот, добравшись до берега, и налакавшись воды из протоки, лежал на берегу. Он тяжело дышал, а язык, как у собаки, был выкинут из открытой пасти, словно полоска красной тряпки.

            - Ну что, друзья? Убедились, что Кузьма как-то меняется? – торжественно произносил Серёга.
 - Откуда у тебя такая уверенность? – задавал ему вопрос «Антон».
 - Уверенность, не уверенность, но я почему-то знал заранее, что у Кузьмы всё получится. Недавно читал в рассказе молодой писательницы, Елены Шагаковой, что на Дальнем Востоке кот самостоятельно в море плавал и рыбу ловил. А чем Кузьма хуже? Там море неспокойное, волны высокие, прибой. А здесь, всего-навсего, спокойная протока…

            - Прям, рассказ писательницы, да ещё и молодой? – язвил «Антон».
 - Да, молодой и симпатичной. И рассказ я читал с удовольствием. Это не фантастика, и писательница врать не будет…
 - А где ты его читал? Может, и мы почитаем? – вставлял своё слово «Каравай».
 - В журнале «Фантастическая среда». Там и фотка её имеется. Могу  дать  почитать. Заодно, и на девушку полюбуетесь…
 - Ладно, это потом, – соглашался «Каравай».

            А «Мудрый» стоял в стороне и завывал:
 - «Маленький» ты мой! Устал, наверное! Вон, как язык высунул. И дышишь тяжело!..
Пообедав килькой в томатном соусе и плавлеными сырками, друзья брели по направлению Жилплощадки, откуда разбредались по домам. Кузьма, как собачонка, бежал за «Мудрым». Видя, что кот сильно уставал, они садили его в хозяйственную сетку. Тот мурлыкал, блаженно прикрыв глаза.

            Лето кончалось. И друзьям, как обычно, не хватало погожих дней. Они разъезжались по местам учёбы, а Серёга оставался «сторожить» свой родной город. Напоследок друзья решили снова сходить на традиционную рыбалку.

             - Как там Кузьма поживает? – интересовался «Каравай». Совсем кота забыли. Может, следующим летом, сам начнёт рыбу ловить?..
 - А нет его! – тяжело вздохнув, отвечал «Мудрый». – Сбежал…
 - Как сбежал? Он же домашний! – восклицал «Антон».
 - А вот! – в голосе «Мудрого» слышались слёзы. – Звал-звал его, все подвалы, улицы и закоулки обегал. Так и не нашёл…
- Что ж! Научили! Видимо, почуял дух свободы. И жирный кусок хозяина стал не нужен. Показал котяра свой нрав! – заключил Серёга.

3 Дороги, которые мы выбираем

                Серёге, как и обычно, не сиделось дома. Он уже учился в техникуме, а парни только собирались определиться с выбором профессии. Серёга и «Лапа» окончили по восемь классов, а их друзья, кроме «Каравая» конечно, отучились в школе по десять лет. И он (Сергей) с умными всепонимающими глазами верного пса ежедневно находился у чьей-нибудь дружеской ноги.  Он видел, что среди друзей началась какая-то подвижка. Каждый из них выбирал себе направление в дальнейшем обучении. И на Сергея, как на неизменного Барнаульского «сторожа», смотрели сквозь пальцы. Но если он вдруг у кого-нибудь не появлялся, то возникали тревожные вопросы:
 - Где он?  Что с ним случилось? Не заболел ли?..

                На этот раз Серёга решил пойти к Володьке Коротичу. Жили они с другом в огромном четырёхэтажном доме с семью подъездами. Дом занимал с полквартала, и в детстве казалось, что седьмой подъезд уходил за горизонт.
Мама Володьки работала старшим диспетчером на «Барнаульском меланжевом комбинате», а Серёгина мама, сухонькая, измождённая женщина небольшого роста – там же, но транспортировщиком отходов производства. Потому и на Серёгу некоторые материально преуспевающие жильцы дома глядели с пренебрежением. Ведь работа мамы приравнивалась, в их понимании, к работе уборщицы.
               
                Он подошёл к двери Коротичей и позвонил. Открыла мама Володьки, Тамара Яковлевна, крупная, черноволосая, в цветном домашнем халате и комнатных тапочках.  Опухшее лицо, видимо от бессонницы, не излучало доброты.
 - Чего тебе?..
- Володя дома?..
 - Володя в своей комнате! –  произнесла Тамара Яковлевна тоном, характерным для её властной натуры, и отступила назад, пропуская Серёгу.

                Тот вошёл в «прихожку», протиснувшись между входной дверью и дверью в комнату взрослых, разулся, а потом к другу. На кровати лежал раскрытый чемодан. Вокруг него валялись нижнее мужское бельё, носки, рубашки, брюки. Поодаль рассыпалась стопка книг, видимо, учебная литература.

                - Что это? – спросил Серёга. – Никак, ехать куда собрался?..
 - Собрался.  Из Дальневосточного университета вызов пришёл. Решил туда направить стопы. Не зря же китайский язык учил и экономику дальневосточных стран.  В Московский «универ» слишком много желающих. Могу «пролететь». Да вот, мама не отпускает. Я для неё ещё маленький…

                - И от нас, паршивец, скрывал свои планы?  Хорошо, я случайно зашёл, а то никто и не узнал бы! –  с укором произнёс Серёга.
 - Сглазить боялся! Однако не сомневался, что ты придёшь. Привык к тебе…

                Серёга не ожидал услышать таких откровенных слов. Ему тоже было жаль расставаться с закадычным другом.  Обычно Володька отличался  хладнокровием и рассудительностью, а тут...   

                Однажды, в детстве, Серёга смастерил из винной пробки и перьев от школьной ручки водяную мельницу. Установил её на ручье, и колесо изобретённой машины под напором воды закрутилось. Дворовой детворе  мельница понравилась. Мальчишки и девчонки восторженной гурьбой бегали за Серёгой, предлагая установить её то в одном месте, то в другом. Пришлось мельницу отдать детворе на вечное пользование.

                С тех пор Коротич стал называть Серёгу «Умным». И прозвище подхватила вся дворовая детвора. Он закрепил свою кликуху, вычитав в одной из философских книг интересную мысль, и поспешил процитировать её сверстникам. Хотя умным Серёга считал Володьку. Но тот уже назывался «Мудрым». И что Володька активно подчёркивал в Серёге особые качества, диктуя их мальчишкам и девчонкам, это он, скорее всего, намекал на себя. А друзья в дальнейшем  переименовали «Умного» в «Шкова», и тот был не против.

                - Вечером тётя Фая со Светланой придут. Они меня всегда поддерживали, – с надеждой в голосе произнёс Володька. – Жалко, отца нет в живых. Вопрос бы по-другому решился…

                Серёга хорошо знал и тётю Фаю, и дочь её, Светлану, лет на двенадцать старше своего двоюродного брата. Он помнил и Володькиного отца, Фёдора Матвеевича. Сын внешне ивнутренне походил на него. Такой же, как отец, белокурый, огромного роста, атлетического сложения. С той же любвью к природе . У Фёдора Матвеевича эти качества сочетались с добротой и человечностью, и Володька пытался копировать своего родителя.

                Однажды отец Володьки попал под тепловоз, спасая жизнь сына.  Началось с того, что они с семьёй отдыхали у родственников, на восемнадцатом железнодорожном разъезде. По какой-то причине поругавшись с Тамарой Яковлевной, Фёдор Матвеевич  отправился домой пешком. Володька увязался за ним. На мосту через речушку Барнаулку их догнал маневровый тепловоз. Случайно обернувшись, Фёдор Матвеевич успел увидеть очертания  локомотива. В считанные секунды он вытолкнул Володьку из-под колёс, но сам выскочить не успел.

                Гибель отца сильно потрясла двенадцатилетнего мальчишку. Виновницей  случившегося сын считал маму. Володька любил отца. От него, по-настоящему понимавшего природу, сын получил неплохие знания.  На охоте Фёдор Матвеевич без надобности не стрелял – пользовался фоторужьём.
- Так гуманнее, – говорил он. – Мы же, не убийцы…

                Для Володькиной мамы  гибель мужа явилась неожиданностью. Но горевала она недолго. Мебель  сменила, часть одежды. Видимо, какие-то деньги от Фёдора Матвеевича остались. Соседи поговаривали, что Тамара Яковлевна собирается снова замуж. Но ничего похожего Серёга не заметил.

                Своенравная и эгоистичная, она с повышенной требовательностью относилась к сыну, называя это материнской любовью.  Оставшись одна, Тамара Яковлевна всю инициативу, как полезную, так и порождённую её воображением, сваливала на мальчишку. Без её материнского ока, сын не мог и пальцем шевельнуть. Зато, она гордилась Володькой,  демонстрируя родственникам и соседям его усидчивость и работоспособность.

                Володька конспектировал писателей-классиков, им были написаны несколько трактатов о жителях Дальнего Востока. Он изучал историю народов, населяющих планету, их физическую и экономическую географии.  Мама надеялась, что сын останется в Барнауле и поступит в «политех». И когда Володька собрался поступать в Дальневосточный университет, не обошлось без истерик.

                - А не погулять ли нам! – предложил Серёга.  – Пройдёмся по Ленинскому, зайдём к «Лапе», «Антону», «Караваю», позовём их с собой. Когда ещё придётся собраться всем вместе, посидеть на скамейке, под тополями.

                Они шли, «выруливая» по улочкам внутренних дворов на проспект «Калинина». Вытащили из дома «Лапу». С проспекта вышли на Октябрьскую площадь, а там, по Ленинском проспекту, собираясь зайти к «Антону» и «Караваю».
               
                По тротуару, навстречу «Лапе», Серёге и Володьке, шли Санька Антонов, с двоюродной сестрой Наткой, девушкой пятнадцати лет, и Витька Караваев. Натка с родителями приехала к Антоновым в гости из Воронежа. Санька, чтобы сестрёнка не скучала, познакомил её со своими друзьями. Они всей  компанией ходили в кино, купались, загорали на пляже, гуляли в  парках. Общительная и смешливая, девушка сумела обратить на себя внимание парней. Каждый из них мечтал о такой, как Натка.

                Вдруг, Коротич резко свернул в сторону и потащил за собой Серёгу с «Лапой».
 - В чем дело? Что за «прыжки»? – возмутился было «Лапа».
 - Не надо, чтобы парни нас заметили! – полушёпотом проговорил Володька. –  Они к нам домой идут. Натка увидит мои трусы на кровати, и мне будет неудобно…

                - Да плевать на трусы, дружище! Мы все скоро разлетимся, кто куда, – начал увещевать Коротича «Лапа».
 - Я понимаю! Да простят друзья меня, эгоиста! Только, вы  о моих маневрах не говорите. А к «Караваю» и «Антону» зайдём сейчас. Мы ведь не знаем, что их нет дома…

                Серёге и «Лапе» ничего не оставалось, как следовать планам Володьки. Однако, они не понимали друга. Неужели надо было в последний день, перед отъездом, умышленно отстраняться от сообщества преданных ему друзей?

                - «Антон» с Витькой Караваевым и какой-то девушкой приходили. Обещали зайти ближе к вечеру, – монотонно и холодно доложила Тамара Яковлевна и тут же ушла в свою комнату. Но никто из парней не появился. Позднее, «Антон» сказал Серёге, что их путь лежал в кино. Об отъезде Коротича конечно же никто не знал. И Тамара Яковлевна никому ничего не говорила. Видимо надеялась, что отъезд сына не состоится.
 
                Вечером пришли тётя Фая и Алевтина. Тётя Фая, судя по морщинистому лицу, была чуть старше Тамары Яковлевны, но пониже ростом, с добрыми глазами, и коротко остриженными тёмно-русыми волосами с проседью. Она всегда улыбалась и располагала к себе.
 - Привет, сестрёнка. С неделю не виделись. Соскучиться успела. Как Володя поживает?..
 - Уезжать собрался. Мать родную решил бросить, – проговорила Тамара Яковлевна сквозь слёзы.
 - И куда, если не секрет? – спросила удивлённо тётя Фая, сделав вид, что слышит об отъезде впервые.
 - В Дальневосточный университет поступать надумал…

                Володька делился с тётей самыми сокровенными секретами. Он надеялся на её понимание.  Дочь тёти Фаи, Аля, окончила химический факультет МГУ и преподавала в «политехе», получая там же второе высшее образование, но как физик.

                Володька уважал Алевтину за её деловитость, философский склад ума и приятную внешность. Белокурая девушка, она не зацикливалась на модных тряпках, соблюдала строгость в одежде. В ней не было напыщенной интеллигентности, но и простушкой девушку назвать было невозможно. Зимой Алевтина неплохо управлялась с лыжами и коньками , а летом с удовольствием гоняла на Володькином велосипеде.

                Брат не упускал случая поговорить с двоюродной сестрой на разные темы, касающиеся истории, общественных процессов, политэкономии, взаимоотношений между людьми, и других актуальных вопросов, интересующих парня.

                - Ну, где наш будущий студент? –  спросила тётя Фая, заходя в комнату Володьки.
 - Да не студент он ещё, – ответила со вздохом Тамара Яковлевна. – Вот, решаем, как жить дальше…
 - Тебе-то что решать, Тамара! Володя сам всё решит. И правильно сделает. Билет взял на самолёт, племянник?..
 - Конечно, взял, тётя Фая, пришлось накопления использовать!..

                Он говорил так, словно тётя только-только узнала о его планах. Хотя, и деньги на билет дала ему она, и напутствие он от тёти получил, и пришла она, чтобы уговорить свою сестру не паниковать попусту.
- Моя дочь пять лет в МГУ отучилась, и ничего. Образование получила. И сейчас учится. Не узнаю тебя, Тамара. Сильная женщина, а нюни распустила. Поезжай, Володенька. Мы тут за мамой присмотрим…

                - Тамара Яковлевна! – заговорила Алевтина. –  Володя у вас умный, порядочный парень. Себя в обиду не даст, и других, более слабых, всегда под опеку возьмёт. И работоспособность у него налицо, и стремление к наукам. Вам ли переживать? Радоваться надо, что у вас такой целеустремлённый сын.

                - Всё я понимаю, Аля. Но в Алтайском политехническом… Всё ближе к дому… И у меня Володенька был бы всегда на глазах… Сыночек мой маленький!..  Сердце изболелось!..

                Тамара Яковлевна плакала навзрыд, но было заметно, что в присутствии сестры она сдавалась. И если бы не тётя Фая с дочерью, то, наверное, не видать бы Володьке ДВГУ, как своих ушей.
 - Мама, я говорил тебе, что в «политехе» нет специальности, о которой я мечтаю, и китайский язык там не преподают!..

                - Ну, вот видишь, Тамара?  Володя же ясно сказал, что китайский в «политехе» не преподают. Так, зачем же парню никчёмное образование? – снова начала уговаривать Тамару Яковлевну её сестра. И та окончательно сдалась, продолжая, время от времени, поднывать, повторяя одни и те же фразы:
 - Сыночек мой маленький! Как же я без тебя?..

                Чуть ли не до полуночи Володька с  родственниками и Серёгой просидели за чаем и игрой в «подкидного».  Карты в этой семье не терялись в углах шкафа. Играли в них часто. Традиционным у друзей считался покер на «щелбаны». Взрослые предпочитали «подкидного».

                - Кто сегодня неуверенно себя чувствует? Кто достоин высокого звания? – перетасовывая потрёпанную колоду, спрашивала тётя Фая. Володька заговорщицки переглядывался с Алей. Тётя не сводила глаз с сестры, а та, немного успокоившись, изучала выданные ей карты, и время от времени издавала глубокие вздохи.

                Вся компания умудрялась каким-то образом отыгрываться. Лидерами, поочерёдно становились Володька с Алевтиной. Зато, Серёга, как и обычно, находился в состоянии безнадёжно проигрывающего. Зная заранее свою обречённость, он относился ко всем видам игр и состязаний без азарта. И на этот раз он карт не видел, погрузившись в воспоминания.

                Во времена отрочества, Серёга был влюблён в девочку из соседнего дома. Звали её Викой. Она училась с ним в одной школе, в  параллельном классе, и занималась балетом в студии клуба меланжистов. А Володька с Серёгой пели в клубном хоре.

                Вика частенько пересекала их двор, и Серёга замирал, когда  видел её грациозный силуэт. Ему нравились её чёрные, как смоль, локоны, красивое смугловато-бледное строгое лицо, не выражающее никаких эмоций. Может, в те моменты она была в образе какой-нибудь героини? А походка! Как у Одетты, из Лебединого озера!

                Серёга не мог равнодушно смотреть на Вику. При виде её, он краснел и бледнел, пытаясь зацепиться глазами за какой-нибудь предмет. Сердце парня  колотилось, и если бы не оно, вознёсшее его над всем миром, Серёга бы рухнул, как пустой мешок, к ногам девчонки!

                Осторожно, чтобы не выдать себя неверным словом, Серёга пытался узнать о Вике всё больше и больше. Он изучал её маршрут от школы до дома. Запоминал время ухода её с репетиций. Видя в окно, со своего первого этажа, что Вика проходит через двор, выбегал навстречу, стараясь попасться ей на глаза. Но девушка его не замечала.

                Зато, у Володьки Коротича эта «особа» стала объектом для нападений. После репетиций в клубе, она проходила под балконом Коротича. Володька брал несколько куриных яиц, пробивал в каждом из них отверстия, выпивая содержимое. Пустую скорлупу заполнял водой. Изготовленные «снаряды» он кидал с балкона в девочку. Скорлупа разбивалась, вода разбрызгивалась, обливая Вику. А Володька, довольный удачными бросками, пригибался, чтобы с земли быть невидимым.

                - Негодяй!.. Хулиган!.. – неслись в адрес Володьки возгласы возмущения. – Что, прячешься? Боишься показаться?..
Володька с азартом рассказывал Серёге, как проходили его атаки, не подозревая о симпатиях друга к этой девчонке. Серёга же возненавидел  Володьку за его выходки. Он искал способ отомстить ему. И вскоре его осенило.

                От имени Вики Серёга написал другу письмо. В письме говорилось, что  жить она без Володьки не может, и с нетерпением ждёт встреч с ним в школе. Мечтает видеться  и после школы, поскольку живут они рядом. И что она, Вика, долго молчала, думала, что сумеет пересилить себя, но сила любви подвигла её на это письмо. И вот, она полностью отдаёт свою любовь на суд ему, Владимиру. И если тот посчитает необходимым, то как-то даст знать, что тоже к ней неравнодушен.

                Прошла неделя, но Володька молчал и вёл себя по-прежнему спокойно. Тогда Серёга написал ещё одно письмо, где Вика повторила свои признания. В письме она, якобы, написала, что не увидела никаких ответных действий со стороны Владимира и сильно страдает.

                На этот раз Серёга почувствовал, что его писанина подействовала. Он внутренне ликовал, когда Володька зазвал его к себе и подал в руки знакомые конверты. 
 - Почитай, что там написано! –  произнёс он.
 - А что мне  читать, я и так знаю!..
 - Как, знаешь?..
 - Это же я писал. Решил подшутить над тобой…

                - Ничего себе, шуточки! – удивился Володька. –  А я, дурак, на переменах  смотрел, как Вика себя проявляет. Оказалось, что никак. Я думал, это только для вида? Даже яйцами перестал в неё кидаться. Мне хотелось «отквасить» что-нибудь этакое, чтобы у девчонки пропал ко мне интерес, но на ум ничего не пришло. Я и маме показал письма. Она прочла. Там почерк округлый девичий (Серёга самодовольно ухмыльнулся – не зря тренировался), а в адресе ошибка. Номер квартиры неправильный. Я сначала на тебя подумал. Но ты ошибиться не мог…

                - Выходит, что ошибся. Но зачем маме рассказал?..
 - Потому что не знал, как поступить…
 - И что мама тебе посоветовала?..
 - Сказала, немного подождать. Мне кажется, она тоже не поверила в эти письма…

                Друзья долго хохотали. Володька – над прояснившейся ситуацией. Словно внутри его раскрутилась, тугая пружина, а Серёга – над Володькиной  наивностью!..

                Но в жизни Володьки была их одноклассница Татьяна, покорившая красотой половина класса. Мальчишки только о ней и мечтали. Её-то Володька и любил. Но Татьяна вышла замуж за парня из соседней школы и уехала с ним в другой город. Девушка Серёге не нравилась.

                - Больно «мотыльная», – произносил он, когда среди друзей заходил о ней разговор. – И острижена слишком коротко. И вообще, мне тёмненькие больше нравятся…
Он не привык глядеть на девушек снизу вверх, как «Каравай», доросший, слава богу, до Серёгиного плеча.

                - Серёж! – раздался голос тёти Фаи. – Ты играешь или дремлешь? Нос-то как распух! И глаза слипаются…
- Да, не слипаются они. Просто, я задумался, – ответил Серёга.
- Ты или думай, или играй! – заметил Володька.

                - А Тая знает, что ты уезжаешь! – спросила у Володьки Алевтина.
 - Откуда ей знать? И Караваев с Антоновым не знают. «Лапа» да Серёга, наши завсегдатаи, всё знают, – ответила за сына Тамара Яковлевна.

                С Таей Володька познакомился прошедшим летом, когда «калымил» на хлебзаводе. Она работала инспектором отдела кадров. Володьке понравилось её  имя, похожее на «Таня». Они встречались, ходили в кино. Володька вёл себя с Таей, как с приятелем, хотя девушка, возможно, ждала от него большего. Поняв, что ожидания напрасны, Тая просто проводила с ним время, а сама присматривалась к его друзьям.

                - Володь! А что же ты девушке не сказал, что уезжаешь? – спросила тётя Фая с нажимом на то, что он всё равно уезжает. – Она волноваться будет. Разве можно кавалеру так пренебрежительно поступать с дамой?..
 - Я напишу ей и всё объясню! – вспыхнул Володька
 - Ну, коли так, ладно. Если узы ваши крепки, то дождётся…
 - Тётя Фая! Давайте, не будем!..

                Тая жила в посёлке Осипенко. И однажды, когда Володька провожал её до дома, произошла стычка с местными парнями.
 - Тая, Таюшка! Ты что же с чужаком гуляешь? Своих женихов мало? Сейчас мы ему носопыру расквасим. Посмотришь, каким красавцем станет! –  смерив глазами Володьку, заявил старший из подошедшей четвёрки парней.
 - Вы не посмеете! – возмутилась Тая. – Иди, Колян, своей дорогой, и не мешайся под ногами!..
 - Это под чьими же ногами мы мешаемся? – и главарь обернулся к своим ухмыляющимся спутникам.

                - Тая, отойди в сторону, я сам с ними разберусь, – сказал Володька и, отстранив девушку, шагнул навстречу «аборигенам». Завязалась драка, но Володька оказался стойким парнем, не зря занимался тяжёлыми видами спорта, и парни начали сдаваться, махая вхолостую руками и осыпая Володьку традиционными угрозами. А тот отделался только ссадинами, да рукав рубашки оказался слегка надорванным. После встречи с «аборигенами» Володька обратился к «Лапе», командиру опергруппы, в надежде наладить отношения с местными парнями.

                «Иди ты в «баню», Вовик, – ответил «Лапа». – Решай свои проблемы сам, а мне сейчас не до тебя»…
Видимо, ему с «осипенской» шпаной связываться не хотелось, да и договорённость с их главарём «о ненападении» существовала. Может, «Лапа» и принял какие-то меры, но местные парни  оставили Володьку в покое.
 
                Ближе к полуночи тётя Фая с дочерью  ушли. Они жили в доме напротив. Серёга тоже ушёл, а утром, ни свет ни заря, явился к Коротичам, провожать друга.
 
4 «Лапа» – строитель железных дорог

                Не прошло и двух лет, как Володька стал москвичом. За это время «Лапа», строитель железных дорог, несколько раз появлялся в Барнауле. Не зря он рвался за туманный горизонт, где лежала неведомая даль. Его вполне устраивала новая работа. Да и от милиции далеко. А уж, какие у них были отношения, до сих пор никому не известно. Даже его спасителю, Коротичу, завербованному со студенческой скамьи «кагэбэшниками».

                К работе Виталий относился с воодушевлением. Ему нравился её характер, быт, люди, с которыми приходилось вращаться. Работники были разными, кто ветром вольным гоним, кто судьбой. Братский нерушимый Союз располагал к тому. Изгой общества спокойно устраивался разнорабочим и приобретал крышу над головой, что для романтика служила временным причалом. Кто-то вышел на свободу или, поправ законы, скрывался от правосудия. Прятались от алиментов, от семей.

                И во всей этой разношёрстной массе каждый характер смотрелся Виталием, словно сквозь призму. И каждый член коллектива за свой приоритет драл глотку во всеобщих спорах.
 
                К коммунизму стремились все. Авторитет – бесспорно Сталин, только не для «зэков».
 - Во время войны Кремль не покинул…
 - С его именем на устах солдаты на смерть шли…
 - Жил для людей, ежегодно цены снижал…
 - Люди плакали, когда он умер…

                По вечерам и выходным посылали гонца из молодых за водкой. После «сугрева» споры продолжались. Людская масса распадалась на группировки. У руля стояли лидеры из «битых». А «недобитые» и «приверженцы» спорят до сих пор.

                Был случай. У одного из молодых парней взбунтовалась совесть, и не найдя иного выхода, он бросился под товарняк. Пострадавшего несли, чуть живого. И плоть его чувствовалась ещё тёплой, и выступившая кровь воспринималась, как застывший сгусток потрясений. Душа с телом находились в состоянии неделимой любви. Со скорбью и тоской душа летела над телом парня.

                Виталий, весь в крови парня, тащил его тело. Потом, ни есть не мог, ни спать.  «Как можно так глупо закончить свою жизнь?» – думал он, возмущаясь. Перед глазами стоял ужас пережитого! А на второй день «Лапу» обуяла злость.

                Он с командой строил железные дороги. И дотягивались они до всех уголков Сибири. Богом Виталий себя не чувствовал, но и дороги не были горшками. Работать приходилось и лопатой, и киркой, и кувалдой, наравне со «слабым полом» и головой. Комсомол помогал, организуя на летний период стройотряды. Но что возьмёшь с молодёжи?..

                Постепенно Виталий вошёл в авторитет. В его неординарных советах нуждались многие. В промозглом слякотном бараке он вечерами писал стихи, и возле него проходили на «цыпочках», чтобы не мешать товарищу. Стихи воспринимались, как слякотная осень с промозглым сереньким дождём, как исповедь души. Однако тепла они не источали, а угнетали волю, щемили сердце, но это были исконно свои стихи.

                Народ продолжал гулять размашисто, с получки опохмелялись дня по три, однако поножовщина прекратилась. Видать, многие работяги  перезнакомились между собой. Выгонять нарушителей дисциплины не имело смысла. Да и кому из начальства нужна была «текучка»? Пристрастие «контингента» к алкоголю никого не удивляло. Оно понималось, как национальная особенность.

                При трудоустройстве работник был вписан в специальную тетрадь. А при увольнении его просто вычёркивали, заплатив до копейки все деньги по договорным обязательствам – финансовая дисциплина соблюдалась строго.  В этом процессе человек, если ему было это выгодно, терялся.

                15.10.19г.