Ванька Шорох ч. 1

Так случилось, как часто бывает на Руси, где тонко там и рвётся. У одной бедной крестьянки почти в одночасье погиб старший сыночек в возрасте Христа, а вскоре, от воспаления лёгких умер непутёвый, но всё-таки хозяин в доме, муж, люто простывший на зимней рыбалке.
Поплакала она, поплакала, да видно всех слёз не выплачешь, а жить-то надо. Младший сынок, Розовунчик, в ту пору уже жил отдельно, своей семьёй в соседнем посёлке, поэтому мать он навещал от случая к случаю, когда выкроит свободную минутку.

Подошло время пахать огород, впрягайся, милая. На деток надейся, а сама не плошай. Копай, сажай, убирай, коси, дрова коли, готовься к суровой зиме. В нашей деревне, как в тайге у Лыковых, — вся жизнь зима и подготовка к зиме. А зимы в последнее время стали суровые, непредсказуемые, порой из дома и носа не высунешь, под самый козырёк снегу наметёт.
Прибежит Розовунчик на часок, другой, вроде как матери помочь, а матушка его скорее за стол сажать, чтобы накормить, напоить послаще и поговорить ей хочется, порасспросить обо всём. За столом разговор ладно складывается, время летит незаметно. Вспомнит Розовунчик зачем пришёл, выскочит во двор, схватится за топор, охапку дров наколет, воды из колодца принесёт и кричит со двора:
— Ма-а! Мне пора бежать, на работу опаздываю!

И так каждый раз.
Однажды он подумал, что слишком хлопотно бегать туда–сюда, туда — сюда, особенно весной и осенью и решил облегчить себе жизнь — подыскать старичка, который жил бы у матери и помогал ей по хозяйству. Долго Розовунчик присматривался к мужикам и все, как нарочно, оказывались некондиционными, не было прочности в них, на ходу засыпают, как полудохлые петухи. «Не зря бабы говорят, что перевелись мужики на Руси», — думал он.

Как-то под вечер, к подгулявшей компании трактористов, прибился Ванька Шорох. Каждый уважающий себя деревенский мужик никогда не откажется выпить на халяву и чем больше, тем лучше. А Шорох себя сильно уважал. Мужик он был крепкий, хотя и пенсионер, разговорчивый, с маленькими хитрыми глазёнками. В лучах заходящего солнца его длинные густые волосы и всклоченная борода казались нам рыжими. Замусоленные брюки, непонятного цвета пиджак, вроде он в нём и родился, только свежая голубая рубашка под цвет глаз и начищенные старые, стоптанные ботинки придавали ему достойный вид.

Розовунчик не обратил на него внимания, зная, что он женат на длинной бабе, которую ещё в молодости прозвали Кукурузой. Выпил Ванька Шорох пару стопок и так “расплакался”:
— Баба у меня совсем дура, выгоняет из квартиры. Лишний я у них! Дети сволочи, во всём поддерживают мать, отца не признают. Совсем извели, жрать не выпросишь! Ушёл от них. Ночую со сторожами в клубе.
Мужики стали ему сочувствовать и ругать всех баб подряд и своих в том числе.
— Баба семьдесят семь дум передумает, пока с печки летит, — смеялись шутники, — и твоя тоже по оплошности, небось, локотки кусает, такого мужика потерять!!!
— Собака умней бабы: на хозяина не лает, — размышлял Шорох.
— Баба, что глиняный горшок: вынь из печи, он пуще шипит, —
гудели мужики. — Спасу порой нет, одна докука.

Розовунчик слушал и мотал на ус. Когда стали, расходиться, он
спрашивает у Шороха:
— Слушай, Иван, я хочу спросить тебя, куда ты сейчас пойдёшь?
— Пока не знаю.
— Пошли к моей матери, у неё дом большой, там и ночуешь. Жалко мне тебя. Чай, места не пролежишь, — а сам думает: глядишь, и сладится, примет его мать в дом, и мне легче будет.

Вечерело. Воздух был пропитан ароматом черёмухи, которая росла всюду: и вдоль речки, и в старом парке, и в палисадниках у тех, кто ленился её выкорчёвывать. На лазурном небе красовался молодой месяц. Розовунчик, глядя на него, пришёл в восторг:
— Иван! Глянь, каков месяц! Говорят, когда увидишь молодой месяц, надо через правое плечо мелкие деньги бросать...
— Зачем?
— А чтобы они не переводились..!
Иван задумался. Розовунчик посмотрел на него и решил немного смягчить народную примету:
— Ну, в крайнем случае, можно постучать по карману, чтобы монетки погремели. Тогда, точно, целый месяц будешь с деньгами.
— Так я тебе и поверил, хотя в этом что-то и есть... Но если они, милые, не водятся, греми не греми ими, всё равно лишние не заведутся.

Пришли они к матери. Она недоумевает: что-то на ночь глядя сын мужика привёл?
Посидели они, попили чаю, покурили. Розовунчик и говорит матери:
— Ма! Мне пора домой, а Ванька пусть останется, у тебя ночует. Ему идти некуда.
Ванька сидит, молчит, в пол смотрит. Не смея отказать сыну, мать бросила шубный пиджак на лавку за печкой и сказала в сердцах:
— Пусть спит! — и ушла в горницу, плотно прикрыв за собой тяжёлую, утеплённую дверь.
Дом действительно был просторный. Построен он был на старинный лад — пятистенка. Четыре стены, а пятая — несущая стена проходила внутри дома, разделяя дом на две половины. Первая часть дома служила кухней и тут же стояла большая русская печь,
одна сторона которой, облицованная кафелем, обогревала вторую половину дома — горницу, куда гости входили только по приглашению хозяев.

Розовунчик подмигнул Ваньке, крикнул матери:
— Мам! пока! — и скрылся за дверью.
Бедная женщина не спала всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху, а Ванька, около тёплой печки, знай себе, похрапывает.
Утром он встал с петухами и тихонько вышел во двор. Хозяйка подумала, что он ушёл. Встала, растопила печку, ополаскивает чугунки и слышит стук во дворе. Выходит, смотрит Ванька какие-то брёвнышки обтёсывает.
— Ты что делаешь, дуралей? Что надумал? Дом на части разобрать?
— Не ворчи, хозяйка, я смотрю, у тебя пороги расшатались... решил починить.
— Ну что ж, дело хорошее. Только мне платить нечем!
— Сочтёмся! — смеётся Ванька.

Пороги он мастерил до самого вечера. Делал не спеша, сбивал добротно, чтобы угодить строгой хозяйке, даже от еды отказался.
Сверкнув лукаво глазами, сказал:
— Пока не сделаю, за стол не сяду. Поработаешь до поту, поешь в охоту.
Вечером собрала хозяйка ужин. На столе стоял расписной кувшин с квасом, рядом керамическая миска с горячей картошкой в мундире, которая парила и потрескавшись крахмалисто обнажало своё белоснежное существо, огурчики и вилковая капуста, принесённые из погреба, наполнили кухню ароматом пряных трав, ветчина домашнего посола на мелкой тарелочке — всё это вызвало неописуемый аппетит у Ваньки Шороха. «Вот бы графинчик водочки к этой закуске...», — подумал он.

Только сели за стол, врывается Розовунчик весёлый, возбуж-
дённый с дороги, и ставит он на стол бутылку водки.
— Вот хорошо, прямо к ужину успел. Разговор есть, — говорит
он матери, снимая у порога пиджак. Не глядя, тут же повесил его на крючок, который сам когда-то прибил для удобства, чтобы в спешке не бросать одёжку на пол. Он подмигнул Шороху.
— Ну и шустёр ты, Шорох! Ладно пороги починил, как новые стали! А то у меня всё руки не доходят. Мотаюсь, как дерьмо в проруби, от матери — домой, из дома — на работу, с работы — опять к матери. Все ботинки истоптал. Ма! А ты довольна?
— Что там пороги, коли вся веранда от дома отошла. Давно бы надо было её всю перебрать, да дом оштукатурить и побелить. Да что говорить, дел пропасть. Чем дольше живём, тем их больше становится. И что интересно — с нами они не умрут, а перейдут по наследству, сынок.

— Ты мать, настоящий философ! А я всё додуматься не мог, почему среди мужиков такой мор? Пачками мужики мрут! Оказывается, от работы не только лошади, но и мужики дохнут!
— Мужики от «зелёного змея» дохнут, — грустно ответила мать.
— Спорить не будем, — по-деловому, со знанием дела вступил в разговор Ванька Шорох, — и то и другое человеку противопоказано, а в усладу жить не получается. Поэтому народ и мрёт, и не только мужики... На той неделе в посёлке столько молодых баб похоронили — уму непостижимо. Перед этим собаки две недели ночами
выли. Аж жуть порой берёт. Эх, время-времечко!

— Профукали мы коммунизм! — смеётся Розовунчик, — а так верили в светлое завтра. А оно тю-тю и на Воркутю — мимо прокатило! Наша единая Коммунистическая партия выродила олигархов. Завод продали немцам, земли и пруды в округе скупили московские буржуины. Купаться в пруду нельзя, рыбу ловить нельзя, по полевым дорогам ходить нельзя, скотину пасти негде... да, кстати, её в деревне и нет. На земле моих предков, мне, правнуку купца первой гильдии, места не хватает. Лишний я в этой красивой жизни! Отец умер, а мы с мамкой не можем дом и землю оформить в личную собственность. За то, чем мы всю жизнь пользовались, — землю дало
государство, а дом сами построили — нужно выкупить. Открыл дверь в кабинет юриста или ещё чей-либо кабинет и заплати! Хоть в пору свои портки снимай и продавай, только их никто не купит. Предков разорили, а теперь нас, бедноту, добивают. Мне кажется, что при Иване Грозном такого унижения человека не было. Мы власть выбираем для чего? Чтобы им сподручней было торговать землёй и недрами да золотом карманы набивать. Ты знаешь, где они виллы покупают? — обратился он к Шороху.
Тот, подперев голову рукой, качал ей, соглашаясь со сказанным. Выпив по стопке, потом ещё по одной, и всё больше разбирала досада Розовунчика. Мать, махнув на них рукой, ушла хлопотать по хозяйству.
— Вам хорошо! — подперев голову двумя руками, продолжал размышлять Розовунчик, — вы успели пенсию заработать. А теперь не знаешь, как к этому подступиться. Или работать за деньги, но без трудовой, или с трудовой книжкой, но за гроши. Что в лоб, что по лбу, один чёрт. — Тем временем Ванька Шорох, задремав, тихонько
свалился со стула и спал себе на полу, свернувшись калачиком. Поняв, что его никто не слушает, Розовунчик огляделся по сторонам.

К его удивлению за столом Ваньки не было.
— Ты где?
Ванька под столом всхрапнул.
— Ну и ну-у! Замучился бедняга. Эй! Батяня, вставай! не позорь меня. — Встряхнув его за шиворот, посадил на место. — Сиди и не падай, а то выставлю тебя до ветра и больше не пущу.
— Что ты? Что ты? Я никого не трогаю... — Не понимая в чём дело, очнувшись, говорил Иван.
— Иди, умойся, встряхнись, я щас буду тебя сватать, если ты, конечно, хочешь здесь остаться?
Ванька задумался: опять, прощай, свобода. Опять кабалу на шею вешать? Вон сколько хозяйка дел наговорила, с ума сойти можно, да ухват в руках постоянно держит...
— Ну, решил?

Не успел Ванька Шорох ответить, как вошла хозяйка. Сын умильно посмотрел на мать и сказал:
— Мам, присядь. Я ещё не сказал, какое дело есть у нас до тебя.
Мать молча села и посмотрела на них усталыми глазами. По всему было видно, что эти посиделки ей порядком надоели.
— Говори, а то уже поздно, и так засиделись.
— Ваньк, ты что молчишь, говори, что ты хотел сказать матери, не бойся. Видишь, ма, какой он стеснительный. Мужик до дел хваткий и на морду, вроде, ничего, чай, с лица воду не пить... Как ты, ма, на это смотришь?
— Что мне на него смотреть?
Сын толкнул Ваньку в бок с такой силой, что тот заговорил, как по команде:
— По всему видно, что ты хозяйка хорошая и женщина видная. Мужичка тебе нужно, помощника, а лучше меня никого в округе нет. Человек я свободный, на что-нибудь да пригожусь. Может, подумаем, как нам вместе жить, глядишь, и веселее будет.
— Зачем мне твоё веселье? Отвеселилась я уже. Я не богачка какая, чтоб тебя содержать.
— Меня содержать не надо. Хоть маленькую пенсию, но я получаю. Не лыком шит, руки, ноги есть, могу и деньжат летом подработать, — отвечал Ванька, входя в азарт.
— Если тебя помыть, причесать и сопли высморкать, может, действительно кому-нибудь сгодился бы, — засмеялась мать.
— Мам, пусть поживёт, посмотрим, что он за человек, а если что, в шею выгоним.
—Так уж и в шею, — обиделся Шорох.
— Приблудный ты какой-то, Ванька Шорох. Я такой фамилии-то с роду в наших краях не слыхала.
— Как же услышишь, если нашу деревню снесли, я даже не помню, сколько лет прошло. Кто жил в деревне, все по белу свету рассеялись. Я даже не знаю, куда сёстры укатили. Фамилии, небось, поменяли, ищи-свищи теперь их.
— Ладно... Не мудрствуй лукаво, это как, вроде, село Вралихино на речке Повирушке... Расходитесь! — сказала мать и строго посмотрела на сына, — тоже мне сват нашёлся!

Розовунчик понял, что его затея провалилась. Он сдёрнул с крючка свой пиджак и ушёл не попрощавшись. Ванька Шорох поднял с пола свой потёртый пиджак и поплёлся за печку. Мать убрала всё со стола и ушла к себе в светёлку, громко хлопнув дверью, давая понять, что ей никто не нужен.
В эту ночь Ванька Шорох не храпел за печкой, а чуть забрезжил рассвет он тихо ушёл, не скрипнув дверью.


      Часть вторая:  http://proza.ru/2018/12/26/1197