Прищепка

Вот недавно в своем пентхаусе я белье на балконе вешал.
Обычно я никому не доверяю белье вешать, а то не так повесят и еще потом складочки будут неутюжируемые. Потому все свое я сам вешаю.
Так вот, вешал я свои брюки на веревку для просушки и вдруг одну прищепку уронил. А прищепка не простая, прищепка особая, хваталистая и пружинистая. Дорогая прищепка, любимого мне голубого цвета. Я эти прищепки в Ереване по случаю купил, контрабандный кстати товар, из Турции. Хорошие прищепки, у меня их около двухсот штук есть. Вернее было около двухсот, сейчас на одну меньше осталось.
И случайно одну такую прищепку я уронил.
Ну, естественно, я не поленился и спустился вниз, во двор, чтобы прищепку поднять. Я не люблю добром расшвыриваться, не в моих это правилах. Я люблю порядок и учет. Помню, кто-то из мудрых говорил, что социализм – это учет. По моему Грильпанцер, или Падеревский, уже не скажу точно кто, но я в корне согласен с этим выражением.
Хотя к социализму у меня двоякое отношение, в чем-то мне он нравиться, а в чем-то не очень, но фраза эта мне, в свое время, запала очень глубоко в душу и я её запомнил. И с тех пор веду учет всему, что плохо лежит.
Спустился я во двор, а спускаться мне семьдесят этажей, пешком, так как в лифт я не сажусь, у меня лифтофобия, по другому это клаустоманией называется. Отчапал вниз семьдесят этажей, вышел во двор, а на дворе уже унылая осень, холодно, а я в одних подштанниках вышел, забыл что осень на дворе.
И вот хожу-дрожу, ищу прищепку, и представьте себе – нет её нигде. Увели её, пока я вниз спускался.
Я даже хотел участкового вызвать и в отделение заявить, мол средь бела дня такие безобразия творятся в самом центре Родины.
За целый час я весь двор перепахал, сантиметр за сантиметром, и не раз и не два, а целых восемь кругов сделал вдоль и поперек.
И ничего!
Нет моей прищепки, будто и не было ее никогда.
И так мне обидно стало и за кого только кровь проливали наши отцы и деды, чтоб такой вороватый народ жил и жирел на чужих прищепках.
Громко высказал я свое мнение насчет этого безобразия и пошел домой.
Долго поднимался я по лестницам, с одышкой и с остановками, но, к сожалению, так до своей квартиры и не дошел, где-то между сороковым и пятидесятым этажом меня Кондратий обнял и я, сам того не желая, приказал всем долго жить.
Последняя мыслью была обида, что ведь и правда будут долго жить эти сволочуги.