В поисках сюжетной линии

   В поисках сюжетной линии.

«Быть писателем почётно: сразу попадаешь в одну компанию с Пушкиным и Толстым»
(шутка от Владимира Войновича)

Возможные совпадения имён, фамилий, географических названий, исторических событий, литературных и реальных персонажей не более чем случайность, любые аналогии и сопоставления неуместны, чреваты и наказуемы.

Часть 1. Вершинников. Былое и думы…

   – Милый, ты же у нас такой талантливый! Ну, напиши ты, наконец, хоть что-то стоящее!
   – Не понял!– не понял литератор и эстет Вершинников, удивлённо посмотрев на свою благоверную.– А мой последний сборник сенситивно-экзистенциональной лирики?
 
   Благоверная презрительно фыркнула, но согласилась, что таки да – изданный два года назад сорокастраничный сборничек поэзии «За высью – высь!» действительно стоил семейному бюджету определённую сумму, вполне сопоставимую с новой шубкой.

   – Между прочим,– язвительно добавила супружница,– из тиража в триста экземпляров в кладовке всё ещё пылятся нереализованные двести пятьдесят книжечек. Мог хотя бы в макулатуру сдать, всё какие-никакие деньги!

   Вершинников хотел было обидеться – мол, непризнанного гения каждый может обидеть!– но смолчал, закусив губу: благоверная была права. Он лично разнёс почти все экземпляры по немногим сохранившимся в городе книжным магазинам в надежде на финансовый успех своего предприятия. Через год с небольшим, нераспроданные книжки пришлось забирать назад и пытаться всучить хоть кому-нибудь, хотя бы за символическую плату или даже «за так», в качестве рекламной акции. Вскоре неохваченные вершинниковской лирикой друзья и знакомые закончились, а пять пачек  сборника остались и дальше пылиться в кладовке. Что поделаешь, времена «самой читающей в мире страны» давно ушли в небытие вместе с этой самой страной.

   – Я обдумываю сюжетную линию!– буркнул в ответ писатель будущего литературного шедевра.– Думаешь так легко написать что-нибудь новенькое, когда всё уже давно придумано до тебя? Ты погляди – практически нет ни одной темы, не освоенной пишущей братией! И даже «Вертер» уже давно написан…

   – Ладно, обдумывай!– согласилась, вздохнув, мадам Вершинникова.– А пока что сходи-ка в магазин, по дороге может кое-чего и придумается. Держи деньги и список продуктов!

Лифт, как и полагается порядочному лифту с более чем тридцатилетним стажем,  «временно» не работал.

   Спускаясь по давно не мытой лестнице, мимо облупившихся панелей, изуродованных граффити и похабщиной, Вершинников машинально исправил букву «А» на «О» в нацарапанной кем-то тезе «Толик – кАзёл», а этажом ниже – букву «Т» на «Д» в антитезе «Светка – бл…Ть». Прогрессирующая в последние годы безграмотность подрастающего поколения его, как литератора и эстета, просто бесила.

   В роковом для страны «победившего социализма» 91-м году, Вершинников, тогда ещё молодой и полный амбициозных планов, с отличием окончил факультет журналистики местного Литинститута имени Салтыкова и Щедрина. Впереди открывались заманчивые перспективы – как-никак старина Хэм (портрет Хемингуэя висел на стене холостяцкой берлоги Вершинникова между Че Геварой и гитаристом Джимми Хендриксом) тоже начинал своё триумфальное восхождение к вершинам мировой литературы именно с журналистики! 

   «Покручусь, потусуюсь немного среди пишущей братии, наберусь жизненного опыта на мелких репортажных формах, да и замахнусь потом на романище с прицелом на Букеровскую премию или даже – почему бы не дать волю своей фантазии?– «нобелевку» по литературе»: рассуждал Вершинников.– «А там, глядишь, всё и приложится приятным бонусом: и путешествия по разным отечественным и зарубежным литературным тусовкам, и двухуровневая «академическая» квартира с отдельным кабинетом в столице, и дачка в творческом посёлке Перделкино, и заоблачные гонорары, и всемирная слава, и прочая, и прочая… Аж дух захватывает!». 

   Вершинников уже придумал и название для ещё не родившегося творения – «Перелицовка», и разработал основную идею: в основу его романа ляжет история драматичной любви предводителя банды местных неформалов-рокеров и юной студентки филармонии из добропорядочной семьи партийных функционеров среднего звена. Родители-тираны (отец – сто первый секретарь обкома, мать – правоверная сталинистка, преподаватель в Институте марксизма-ленинизма, кандидат в члены партии и в доктора исторических наук) заставляют красавицу пиликать на опротивевшей скрипке нудные гаммы, запирают на выходные в мезонине своей госдачи и не позволяют встречаться с возлюбленным. Папаша уже давно подобрал дочке достойного жениха «их уровня» – перспективного комсомольского лидера и, по совместительству, коммерческого директора ООО “Satisfaction” курирующего сеть городских кооперативных туалетов. Кандидатура была предварительно согласована на самом «верху» и одобрена на семейном совете: два голоса – за, один, естественно, против. Красавица решается бежать тайком с рокером в коммуну хиппи, но её смущает бытовая сторона вопроса: антисанитария и некоторое «амбре» в халупе, заваленной сырыми матрацами и пустыми бутылками, а также удобства находящиеся во дворе. Кроме того, одними песнями под гитару сыт не будешь, а простоять всю свою молодость в бесконечных очередях к пустым прилавкам магазинов не хочется.

«Надо что-то срочно менять в датском королевстве!»: капризно заявляет красавица своему непричёсанному избраннику.

   И тогда возглавляемая им группа неформалов из обычной питерской подворотни решает подорвать «изнутри» одряхлевшее государство, давно затрахавшее всех своими бесконечными обещаниями лучшей жизни в отдалённом будущем: «Завтра будет лучше, чем вчера!». А жить «по полной» мальчикам и девочкам хочется уже сегодня, и танцевать «пока молодой». Необходимо перелицевать наизнанку прокисшее общество несбывшихся надежд! Вчерашние «конкретные пацаны» надевают аккуратные пиджачки «в клетку», чёрные галстучки, отстригают себе кудри и «гребни-ирокезы», становятся образцовыми комсомольцами и даже партейцами, а затем потихоньку начинают захватывать кабинеты чиновников разных уровней, стряхивая песок и идеологическую плесень с засиженных старпёрами начальственных кресел. Предателей, конечно же, предают анафеме их вчерашние кореша по выпивке, рокерству и сексу. Им бьют морду в тёмных переулках и прокалывают исподтишка колёса их чёрным комитетским «Волгам», от них уходят их любимые девушки, крутые рокерши и металлистки, предпочитающие реальных парней в заклёпках и коже. Все уже давно ждут перемен и прихода Мессии. Общество загнило в отстое, молодёжи хочется вкусить капиталистических соблазнов, подсмотренных в видеосалонах и подслушанных в нехороших радиоголосах…

   И вот, в один ничем не примечательный денёк вдруг происходит чудо: пробравшиеся во власть ребята сбрасывают маскировку кувшиннорылых совчинуш и объявляют народу о бескровной победе партии ХМР (Хэви-метал-рока) в одной, отдельно взятой стране до самых её окраин! В эпилоге романа – массовые братания металлистов, рокеров, панков, качков, ботаников, хипстеров и лобстеров, лузеров и прочих неформалов, море разливного пива и гала-концерт доселе запрещённых «Кисс», «ЭйСи/ДиСи», «Металлики» и ветеранов британского рока «Роллинг стоунзов» прямо на Прекрасной площади в качестве апогея революционного апофеоза. На крайний случай можно пригласить и Полного Маккартнея, хотя бывший битл давно обуржуазился… Эх, был бы жив бунтарь Леннон! Нету парня, хоть бери и проси безутешную вдовицу Ону позволить перезахоронить автора «Imagine» в мавзолее, благо над входом и букв-то менять придётся совсем немного.

   В общем – все радуются свежему ветру перемен, и хотя товаров и продуктов в магазинах не прибавилось, но жить, как говорится, стало гораздо веселее! Вместо занудных, а зачастую и косноязычных выступлений депутатов, по «ящику» с утра и до вечера начинают крутить музыку – записи концертов зарубежных и отечественных рок и поп-звёзд, хит-парад МТV и репортажи с гламурных тусовок представителей шоу бизнеса. Члены тайного общества «перелицовщиков» выходят из подполья, к ним возвращаются их боевые подружки, а старые кореша снова протягивают им, улыбаясь, пятерню: «Держи краба, мудозвон! Что же ты так шифровался? А, братан, секу – конспирация! Как говорил один чел: «вчера было ещё рано, а завтра будет уже поздно». Олл райт, амиго! Компренэ!»

   Бывшие совпартработники радостно уходят в бизнес, в опустевших зданиях обкомов и райкомов открываются видеосалоны, тренажёрные залы для «качков-бодибилдеров», студии брейк-данса и клубы бардовской песни. И даже знаменитые куранты на Спасской башне кремля теперь вызванивают вечное битловское «All You need is Love!» или что-то более патриотичное, например из Цоя: «Перемен – требуют наши сердца!». Родители нашей красавицы посрамлены и вынуждены благословить счастливую парочку, которая после венчания уматывает на «Харли-Дэвидсоне» с привязанными сзади пустыми пивными банками в южные края, в Крым, на казантипскую рок-тусовку, или ещё дальше, в легендарный Вудсток. В общем – все довольны, и только одна маленькая голубоглазая пионерка, у которой отобрали детскую мечту в светлое коммунистическое будущее, тихо плачет в стеклянной будке телефона-автомата, поскольку сотовой связи тогда ещё не было. Занавес!

   К сожалению или к счастью, но уже в августе того судьбоносного для страны 91-го многие из литературных задумок Вершинникова перестали быть актуальными, и не состоявшийся член Союза писателей свою идею «Перелицовки» похерил. Как говорится – жизнь ещё та вертихвостка, самые фантастические вчерашние идеи уже сегодня могут запросто стать реальностью, а к завтрашнему дню даже успеют протухнуть…

   Пришли «весёлые девяностые», и бесцеремонно отодвинули мечты о высоком искусстве в сторону: нужно было как-то приспосабливаться к изменившимся социально-экономическим условиям окружающей среды и элементарно выживать. Вершинников хватался за любую окололитературную работу, начиная мимолётным сотрудничеством с «жёлтой» прессой и кончая печатаньем на разболтанной «Эрике», с перекрученной от долгого употребления лентой, собачьих родословных для местного кинологического клуба.

   Какое-то время он был даже техническим редактором толстого иллюстрированного журнала «В ПУТИ…». Журнал продавался на железнодорожных вокзалах, автостанциях и в аэропортах, и был ориентирован на путешествующую часть населения. Внутри его глянцевого содержания можно было найти кроссворды и сканворды, посмотреть на цветные фото различных заморских курортов с улыбающимися красотками в бикини, почитать разные пикантные рассказики из жизни звёзд кино и шоу-бизнеса, анекдоты, сплетни, и прочую лабуду, скачанную из Интернета. Обретался в редакции даже свой собственный художник-карикатурист Двестиянов – весёлый мужик, отвечающий за страничку «юмор». Наиболее активно «В ПУТИ…» раскупался пассажирами дальнего следования, а пик продаж стабильно отмечался в поездах маршрута «Москва-Владивосток».

   И всё бы ничего, но после двухтысячного года название журнала пришлось сменить, как туманно объяснил удивлённым сотрудникам хозяин издания – «по политическим мотивам, чтобы не возникало нежелательных ассоциаций». Кроме того, было настоятельно рекомендовано также изъять из раздела «Юмор» подборку «Анекдоты про Вовочку», пользующуюся в народе заслуженной популярностью. Новый журнал «В ДОРОГЕ» пользовался почему-то меньшим спросом и постепенно захирел. В смерти некогда популярного издания можно было также обвинить и заполонившие со временем внутренний рынок страны дешёвые китайские ноутбуки, планшеты, смартфоны и прочие электронные игрушки, постепенно отбившие у народонаселения любовь к печатному слову. Как вполне справедливо заметил бы по этому поводу один известный телеведущий: «Совпадение? Не думаю!».

   После кончины «В ПУТИ-В ДОРОГЕ», Вершинников с Двестияновым ещё какое-то время сотрудничали в одном издательском проекте «Улыбка». Издательство выпускало разные «прикольные» поздравительные открытки со смешными фото, рисунками или карикатурами, и коротким стихотворным текстом. Двестиянов рисовал забавные картинки, а Вершинников придумывал к ним соответствующие весёлые стишки. Ну, вроде того, что шагает себе бодро по лужам чудак, вокруг него блистают молнии, проезжающие мимо машины забрызгивают его грязной жижей, ветер выламывает зонтик, а он улыбается и весело машет грустным прохожим. Внизу картинки подпись: «Что мне ветер, что мне зной, что мне дождик проливной, когда со мной журнал «Плейбой»! Денег эта подработка приносила мало, хотя открытки и раскупались, словно горячие пирожки, а особенно активно – перед Новым годом, 23-м февраля и 8-м марта.

   – Ничего, ничего! Владимир Владимирович в трудные периоды жизни тоже не гнушался разными несерьёзными халтурками!– успокаивал свою совесть Вершинников, имея в виду великого пролетарского поэта В.В.Маяковского и его рекламные агитки времён НЭПа: «Нигде кроме, как в Моссельпроме!», «Всё, что осталось от старого мира – только сигареты «Ира», и т.п.

   К сожалению, творческий тандем вскоре распался. В один ненастный и безденежный осенний день Двестияновская муза, красавица Изольда вероломно бросила бедного художника, устав от обилия шуток и финансовой несостоятельности последнего. Поначалу брошенец подался во все тяжкие, закрутил массу новых романов и даже реанимировал парочку старых, памятуя совет из одной весёлой песенки далёкой юности: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло!». Потом бедняга тяжко запил и карикатурить бросил вовсе. Когда через пару лет Вершинников встретил старого приятеля, тот был удивительно серьёзен, тих и благостен, и поведал, что с питьём и разными хиханьками он давно завязал, а нынче обретается послушником в местном монастыре. «Надеюсь – в женском?»: довольно неудачно пошутил Вершинников. Бывший весельчак и балагур одарил его кротким, но осуждающим взглядом и предложил работу в церковной газетке «Благость».

   – Правда, тебе придётся бросить курить, по крайней мере в монастырских стенах!– сразу предупредил он, зная тягу бывшего коллеги к дымопускательству.

 И хотя такое предложение пошло бы на пользу не только кошельку, но и здоровью, от «Благости» пришлось тактично отказаться.   

   Вершинников снова был вынужден заниматься чёрт знает чем, исключительно для «поддержания штанов». Да и образовавшаяся к тому времени семья требовала регулярных финансовых поступлений. По совету одного знакомого питерского рокера, молодой глава семейства устроился истопником, благо работа не требовала особых профессиональных навыков и оставляла много свободного времени для творчества. Пришёл в котельную, раскочегарил систему и сиди себе, хочешь стихи сочиняй, хочешь – прозу пиши. Только не забывай за оборудованием поглядывать и показания манометра фиксировать, а то устроишь жильцам Африку или, наоборот, Северный полюс! «Эх, надо было послушать в своё время папашу и пойти после восьмого класса в профтехучилище,– запоздало сокрушался Вершинников.– Приобрести какую-нибудь хлебную специальность – электрика, сварщика или плиточника-облицовочника. Хотя лучше всего – сантехника: краны и унитазы при любой власти и во все времена имеют неприятное свойство ломаться. А уж если канализацию прорвёт, жильцы любые деньги дадут, лишь бы в дерьме не плавать!». Да, как ни крути – не очень интеллектуальные профессии, зато всегда востребованные!

   Во всём, конечно, была виновата её величество Литература и школьная учительница русского языка Изабелла Исааковна Ивановская, успевшая до своего выхода на пенсию и отъезда на историческую родину привить будущему литератору любовь к этому нетленному виду искусства: рукописи не горят! И действительно – годы идут, поколения сменяются, а произведения Шекспира живут, и детки в школах заучивают стихи Пушкина, а некоторые, в качестве внеклассного чтения, ещё даже читают «Слово о полку Игореве». Ну, кто бы сегодня знал, кроме историков, про этого самого Игоря и его полканах, если бы не старания Нестора Летописца? В общем, увлёкся подрастающий литератор идеей будущей писательской славы и даже сменил в 16-ть лет при получении паспорта свою фамилию Кныш на фамилию матери, которая до замужества была Вершинниковой. Согласитесь – как может известный писатель или поэт быть Кнышом? Папаша, знаменитый на своём заводе передовик производства, кавалер почётной грамоты «Ударнику соцтруда», был очень обижен таким решением. Он-то мечтал сделать из сына «металлиста» (в прямом смысле этого слова), чтобы передать ему со временем свои знания и умения, дабы династия токарей-фрезеровщиков Кнышей не пресеклась. К сожалению, сынок его надежд не оправдал и после школы со второй попытки поступил в Литинститут. «Хрен без соли ты будешь вкушать потом со своей специальностью!» – напророчил тогда папаша, и не ошибся. Правда, пророчество вернулось бумерангом к нему самому уже через пару лет, когда его родной завод перешёл сначала на сокращённую рабочую неделю в конце восьмидесятых, а потом и вовсе закрылся в середине девяностых. Как говорится: не буди лихо, пока тихо!

   По дороге в ближайший супермаркет Вершинников с грустью и тоской вспоминал годы своей недавней юности в стране «развитого социализма», где всё было просто и ясно, и расписано заботами партии и правительства на много пятилеток вперёд, от победы к победе! Тогда, в десятом классе, его школьные приятели создали андеграундную рок-группу «Крутые перцы» и даже записали на бытовой бабинный «Маяк 201» магнитоальбом с песнями собственного сочинения «Крутые перцы не плачут!». Настоящим шлягером, разошедшимся в двух десятках копий среди друзей и знакомых, была композиция в стиле хэви-метал-арт-рок-блюз «Белые ромашки для любимой Машки». Текст песни, естественно, был авторства Вершинникова, поскольку «Крутые перцы» относительно неплохо лабали на гитарах, но придумать рифму сложнее чем «брат-двоюродный брат» были не в состоянии. Сказывалась нелюбовь к урокам литературы и презрение к стихам про любовь-морковь и вздохи при луне: «Я вам пишу, чего же боле, что я ещё могу сказать?». Зачем тогда, спрашивается, бумагу марать?

   Песенка «Белые ромашки…» со временем вызвала целую волну «белого движения» в отечественном музыкальном мире. Уже вскоре на слуху появилась  и белая стрекоза любви, и белый пароход, «на белом, белом покрывале я – твоя!» и, как вершина попсового Эвереста, шлягер всех времён «Белые грозы». Участники «Крутых перцев» даже отправили ценной бандеролью демо-плёнку с записью своего альбома на всесоюзную фирму грамзаписи «Мелодия», но заключить взаимовыгодный контракт по образцу зарубежных групп не получилось. Через пол года пришёл ответ музыкального консультанта фирмы, в котором музыкантам вполне вежливо предлагалось поработать над аранжировками, вокалом и, что больше всего обидело юного Вершинникова, над текстами песен. Как и многие начинающие поэты, в свои неполные семнадцать лет он был амбициозен и уверен в своей гениальности. Впрочем, со временем на эстраду выплеснулась такая безвкусица и нецензурщина, что незамысловатые песенки «Крутых перцев» уже воспринимались бы как высокое искусство, но ребята к тому времени окончили школу и разбежались по миру в поисках иных путей, если не к славе, то хотя бы к какой-нибудь «хлебной» специальности.

   Где бы и кем бы не трудился Вершинников, он продолжал позиционировать себя как литератора, пусть даже и находящегося временно не у дел, и светлой мечты о романе-бестселлере не бросал, записывая разные жизненные наблюдения в свой маленький зелёный блокнотик с прицелом на будущие более удачливые времена. При этом он ревниво следил за успехами своих бывших однокурсников. Из всезнающего Интернета он узнал про победу своего бывшего приятеля Макса Бабошко в престижном литературном конкурсе «Золотое перо Усть-Каменогорска» и про Эльвиру Блауменфельд, поволжскую немку, которая с развалом Союза уехала в объединённую Германию, где стала одновременно совладельцем и главным редактором еженедельной русскоязычной газетки для эмигрантов «Голос родины».

   – Эх, надо было замутить тогда с Элькой, жил бы сейчас у немцев за пазухой!– тосковал об упущенном шансе Вершинников. Но, вспомнив лошадиное лицо и гренадёрскую фигуру Блауменфельши, всё же приходил к мнению, что не худшим вариантом было бы поехать куда-нибудь в глубинку, где легче «подняться». Как тот же Бабошко: первый парень на деревне, а в деревне два двора!

   Всё же Вершинников не был бы Вершинниковым, если бы не отправил Эльвире по электронной почте подлизливое письмецо,– мол, как ты там,  подруга?– и десяток своих стихов про бескрайние поля и хрупкие берёзки, такие милые для ностальгирующего эмигрантского глаза.

«Мне берёза белая шептала в чистом поле
Про жизнь свою девичью, да всё по существу:
Весну благодарила за то, что подарила
красивые одежды – зелёную листву…»

   Не прошло и пол года, как пришел ответ. В большущем конверте формата А-4, обклеенном по периметру разноцветными почтовыми марками, лежал сложенный вчетверо экземпляр «Голоса родины». На последней странице под рубрикой «Творчество наших читателей» было напечатано одно из произведений Вершинникова – небольшой стишок в два катрена. Ещё в конверте находилась визитка главного редактора, фрау E.Blaumfield-Muller (тонкий намёк на изменившийся семейный статус – мол, даже и не надейся!). На обратной стороне визитки было впопыхах нацарапано: «Привет, Верш! Была рада! Присылай ещё! Эльвира». Никакого намёка на немецкие – не почтовые!– марки, или на заключение долгосрочного контракта с  достойными гонорарами, в конверте не было.
      
   – У-у, немчура поганая!– Обиделся тогда Вершинников.– Мало мы видно вас били! Как говорится: «Можем повторить!».

   В супермаркете Вершинников не отказал себе в удовольствии притормозить у стойки с печатной продукцией. Там царствовали Татьяна Устинова и Дарья Донцова с  детективами карманного формата (pocket-book) для домохозяек, вездесущий Фандорин Акунина, любовные романы в ярких суперобложках, фантастические боевики в вперемешку с наивными фэнтази, и неизменный Гарри Поттер на пару с Пари Готтером.
 
(К авторше Гарри Поттера Вершинников испытывал огромную личную неприязнь. Дело в том, что ещё задолго до появления саги о фантастических приключениях мальчика-мага в старушачьих очках с треснувшим стеклом он, Вершинников, имел задумку написать нечто подобное. Эдакий многотомный роман-сказку про Гарика Горшкова, сироту казанскую, который, спасаясь от местной шпаны из подростковой банды «маглов», забегает на недостроенную десятую платформу Казанского вокзала, прозванную в народе «Платформа девять и три четверти», ударяется лбом в не оштукатуренную кирпичную стенку, и моментально оказывается в параллельной реальности, населённой магами, чародеями, добрыми великанами и совами-почтальонами. Там, в этом сказочном мире, в ходу волшебные палочки, и подростки выясняют отношения ими, а не обрезками водопроводных труб или арматурой… Но ушлая англичанка, эта Джоан Роулинг, его, Вершинникова, обогнала… Печалька! Уплыли миллионные гонорары к берегам «туманного Альбиона», чтоб он провалился.)

   – Главное – найти новую, ещё не распаханную предшественниками литературную ниву и пахать, пахать, пахать!– нервно рассуждал Вершинников. 

   Он всегда внимательно следил за новинками книжного рынка, вполне искренне завидуя своим более удачливым «собратьям по перу», застолбившим за собой такие востребованные современным читателем жанры, как «ироничный детектив» или нескончаемая сага о «попаданцах», шныряющих туда-сюда во времени и пространстве, причём без всяких технических приспособлений. Ну, вроде как шёл себе человек в булочную и вдруг – хлоп! Товарищ уже вместе со своей авоськой в октябре 1917-го, в Петрограде, в самой гуще восставшего пролетариата штурмующего Зимний дворец.  Причём он, этот нежданный гость из будущего, доподлинно знает, чем вся эта затея закончится и даже пытается что-то объяснить революционным солдатам и матросам. Поначалу те хотят шлёпнуть попаданца прямо на месте, на Дворцовой площади, возле Александровской колонны. Но потом махнули рукой – мол, пустить в расход эту контру завсегда успеем! И то верно: впереди карбонариев ждал погружённый во тьму Зимний. А там – буржуйское Временное правительство, министры-капиталисты, и бабы из женского батальона охраны, и винишко царское в подвалах, и много ещё чего разного, доселе простым людом невиданного. Интересно ведь, как Романовская семейка жировала, эксплуатируя пролетариат и беднейшее крестьянство!

   Когда волна серых шинелей и чёрных бушлатов схлынула и растеклась по залам и коридорам Дворца, попаданец остаётся один на загаженной площади, насквозь продуваемой холодным балтийским ветром. Он решает идти в Смольный, в бывший Институт благородных девиц, которых неблагородные большевики в октябре семнадцатого оттуда выгнали и устроили в здании Штаб по подготовке к восстанию. Возможно, там удастся поговорить с вождями революции и поделиться своим бесценным историческим опытом, предупредив о фатальных ошибках. Дурацкая, конечно, идея, но раз уж фантазия писателя закинула тебя с пустой авоськой на сто лет назад, то любой твой шаг может оказаться судьбоносным для будущих поколений.

   Где-то на отрезке между Дворцовой площадью и Смольным, герой из нашего времени мимоходом спасает прекрасную питерскую барышню-курсистку. Используя приёмы карате-до и карате-после, полученные в детской спортивной секции и отточенные до совершенства в тёмных переулках родного мегаполиса, он вырывает её из лап деморализованной солдатни, покушавшейся на её девственность. Взяв бедняжку под ручку, он благородно предлагает ей свои услуги по безопасной доставке к дому. Благодарная барышня, смущаясь и краснея, приглашает спасителя зайти к ней в гости – обогреться, а заодно заштопать его куртку, порванную в драке. Пока красавица рукодельничает, попаданец пьёт, обжигаясь, морковный чай без сахара и читает ей стихи. Что-нибудь из «Юноны и Авось» Андрея Вознесенского: «Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду…». Девушка тихонько плачет. Она с первой минуты влюбилась в этого таинственного незнакомца и тот, кажется, отвечает на её восхищённые взгляды взаимностью…

(Ну, как можно обойтись в серьёзном литературном произведении без лирической нотки, значительно расширяющей круг потенциальных читателей за счёт представительниц прекрасного пола, падких на любовные сюсюканья главных героев?)

   Утром попаданец тайком выскальзывает на улицу, оставив на трюмо записку с клятвой в вечной любви «через годы, через расстояния» и обещанием когда-нибудь вернуться: «Мы ещё встретимся, мы обязательно встретимся!». Ночь у него созрел хитроумный план – раз он уж оказался здесь, то может быть попытаться что-нибудь изменить в Истории к лучшему?

   Итак, бедняга находит Смольный проезд, дом номер один, а там, у входа – охрана, пулемёты, солдаты проверяют у всех входящих мандаты, в общем, всё как в исторической киноленте «Ленин в Октябре». Хитрюга-попаданец делает суровое лицо, называет себя делегатом второго Всероссийского съезда Советов, накалывает на штык караульному случайно завалявшуюся в кармане квитанцию об оплате ЖКХ с синей печатью сберкассы номер такой-то, и проникает в самое сердце революции! В Смольном он прямиком идёт в кабинет Председателя Петросовета тов. Троцкого, поскольку вся практическая организация восстания проходила под непосредственным его руководством. Попаданец сообщает на ушко Льву Давидовичу сверхсекретные данные из будущего:

   – Будьте особо осторожны со Сталиным! В самое ближайшее время с его стороны могут возникнуть большие и лично для вас фатальные проблемы. Когда окажитесь в эмиграции в Мексике – опасайтесь молодого человека по имени Рамон Меркадер и его ледоруба! Удар по голове окажется смертельным…

   Взвинченный до предела текущим историческим моментом, Троцкий начинает громко истерить:

   – Какая эмиграция, какая Мексика? Мы берём власть всерьёз и надолго! И что это за смерть такая, от ледоруба, что за идиотизм? Вы, батенька, или псих, или провокатор!  Товарищ Бонч-Бруевич, вы, кажется, отвечаете за охрану Смольного? Как этот человек тут оказался? Разберитесь! Если это обычный городской сумасшедший – отправьте его в «Жёлтый дом», к душевнобольным собратьям, будем лечить! А если он переодетый агент царской охранки или шпик Временного правительства… Тогда – по законам революционного времени! В общем, сами понимаете: кто не с нами, тот против нас, если враг не сдаётся – его уничтожают (хорошая революционная фраза, надо будет потом пролетарскому писателю Максиму Горькому подбросить)!

   Проходивший в этот момент по коридору человек кавказской наружности притормаживает у приоткрытой двери кабинета и внимательно вслушивается в истеричные крики Льва Давидовича.

   – Вах! Как интэрэсно придумано: убрать политического соперника не пулей, не кынжалом или ядом (фу, средневековье какое-то!), а лэдорубом по голове!– пробормотал он одобрительно, разглаживая густые чёрные усы пропахшие табаком папирос «Герцоговина Флор».– Надо будет такой нюанс запомнить! Как говорится: есть человек – есть проблэма, нет человека и проблэмы нету.

   А несчастного попаданца тем временем уже волокут суровые люди в кожанках во двор, ставят к стенке, что-то там зачитывают с бумажки о его правах и обязанностях. Бедняга кричит, что он «путешественник во времени» и обладает экстерриториальным иммунитетом: вы что, «Машину времени» английского фантаста Уэллса никогда не читали? А ему вполне резонно отвечают, что из всей фантастики большевики предпочитают читать Карла Маркса и его «Капитал»: «Призрак бродит по Европе, призрак Коммунизма!».

   – Так ведь не будет этого самого коммунизма, ни завтра, ни послезавтра, ни даже через сто лет!– восклицает попаданец и понимает, что смертный приговор себе он уже выболтал. А ведь сколько раз было говорено: язык мой – враг мой, и молчанье – золото!

   Но только большевистский наган собирается сделать «бац!», как перетрухавший попаданец уже опять в нашем времени, жив-здоров, только брюки с перепугу чуть не обмочил. Хотя, согласитесь, лучше уж так, чем быть «замоченным» полностью. Пусть даже и «За власть Советов!».

   Вернувшись домой, попаданец огребает по полной от жены:

   – Ты где шлялся так долго? Я уже все морги обзвонила! Опять с дружками всю ночь пьянствовал? А ну – дыхни! Права была моя мама: алкаш конченый! Хлеба так и не купил, скотина!

   А потом, свистящим полушёпотом, предвещающим начало последующей истерики с обязательным битьём кухонной посуды: «Это чем от тебя так подозрительным пахнет? Похоже на какие-то женские духи…».

   И попаданец с тоской понимает, что лучше бы он остался в том, революционном октябре семнадцатого, и там же погиб, защищая прекрасную незнакомку, чем продолжать обречённо тянуть лямку в этом 17-ом, нашего двадцать первого века.

   Такая вот история…

   Но что самое замечательное в литературе о подобных «путешествиях во времени», так это то, что писателю не надо ломать голову, придумывая разные замысловатые машины времени, как у Герберта Уэллса, к тому же требующие от автора хотя бы минимальных знаний по физике, квантовой механике, теории пространства и т.п.

   – Написать что ли какую-нибудь сказку с элементами фэнтази, мистики и боевой фантастики?– задумался Вершинников, рассеянно перелистывая очередную новинку литературного конвейера.– Ну, например, что-нибудь в таком роде:

   «На одной периферийной планете солнечной системы Stars of 45, в одном царстве-государстве жил очень добрый и бескорыстный Олигарх…»

   – Мужчина, вы ещё долго будете стоять здесь столбом? Я не могу из-за вас подойти к стойке с периодикой!

   Вершинников, погружённый в размышления о хитрых извивах сюжетной линии будущего произведения,  испуганно вздрогнул и чуть не выронил из рук «Странника во времени» авторства некоего Сергея Седова из серии «Наш человек в средние века». Неодобрительно посмотрев на седенькую старушку в уродливых старомодных очках с толстенными линзами, в поношенной жакетке с косо пришпиленной медалькой «Ветеран труда», он раздражённо фыркнул и отправился дальше делать закупки. А зря!


(продолжение следует)