Гл. 10. Отец Серафим..

               
 Поводив гостя, отец Серафим встал из-за стола, подошёл к скамье застеленной медвежьей шкурой, и прилёг на неё, переваривая в мыслях то, что рассказал  ему Фрол.
  Честно говоря, ему совсем не хотелось ввязываться в это дело. Пусть власти эти занимаются, а то, когда нужно было изгонять их общину из обжитых мест  на  реке Соже,  на границе с Польшей, то они это быстро сумели сделать. Это произошло полтора столетия назад, но все  жители посёлка, от старика до самого мальца, знают эту историю.
  А, тут убивцы! И, что же власть? Где она, та самая власть, которая должна защищать свой народ, своих подданных. Верно, сидит, сложа руки, и ждёт, когда казаки сами злодеев найдут и покарают? А может, просто, у неё  руки не доходят? Сибирь то она, вон какая огромная, и люд здесь разный шастает, за всеми не углядишь..
  Он закрыл глаза, и ему сразу вспомнился тот день, когда они впервые, шестьдесят лет назад, приехали на это место. Тогда их было всего двадцать семей, остальных оставили жить под Читой, в разных местах. С ним вместе была жена Крестина, и двое сыновей – Хома и Хвёдор. Всего, тогда было десять фамилий, из них пятьдесят мужиков, сорок женщин, и сорок пять детей.
  Сначала они тоже жили под Читой, на берегу реки Ингода. Земли там были плохие, песчаные, и не могли обеспечить всех хлебом. А, все, более или менее пригодные для пашни земли, были розданы крестьянам-переселенцам, прибывшим сюда ранее.
   Поэтому Ратибор, обратился с челобитной к губернатору, где просил разрешить им поиск новых мест для проживания, и возможности выращивания пшеницы и ржи.
 Губернатор, его прошение рассмотрел, и  неожиданно для всех, разрешил части общины отправиться в сторону Нерчинска, а потом выше по реке Нерчи. Уже тогда было известно, что в этих местах нашли золото и серебро.
 И ещё в этом документе было сказано, что они, эти переселенцы на Нерчу, освобождаются на  два года от уплаты  подушного налога.
   Тогда, старшиной их общины был отец Ратибор – высокий, широкий в плечах старик, с совершенно седыми волосами и бородой.  В поисках лучших мест для прожи-вания общины, он сам решил возглавить группу переселенцев, выбрав туда самых молодых и здоровых. И именно он - отец Ратибор, нашёл и выбрал это место в глухой тайге, на берегу реки, в девяноста верстах от города Нерчинска.
   Когда они начали расчищать место для строительства жилья, отец Ратибор тоже работал наравне с ними, и рассказывал нам, о наших предках.
 - Гонения, на приверженцев старой веры и старых обрядов, началось, дети мои, ещё в царствование государя Алексея Михайловича, названного Тишайшим, во времена патриаршества Никона, ставшего патриархом «Всея Руси» в одна тысяча шестьсот пятьдесят втором году.
  Однако за два года до этого, приверженцы старой веры, следуя за архиепископом Аввакумом Петровым, отделились от церкви, чем вызвали гнев Никона и государя Алексея Михайловича, и с того момента начались гонения на наших предков.
 Как отколовшуюся, непокорную часть народа – староверов тогда объявили вне закона, лишили всех прав и преследовали за веру.
  Никон умер, Аввакума за инакомыслие сожгли на костре, но гонения только усилились. Особо они были страшными при царевне Софье, при Петре первом и при царствовании Анны Иоанновны, которая всё делала по указанию её советника Бирона.
  Продолжались гонения и убийства и при Павле первом. Это всё привело к тому, что наши предки вынуждены были бежать от такого преследования на окраины Руси. Сказывают, что на границах Речи Посполитой, собралось  тогда около двух миллионов староверов. Не знаю, правда, то, иль нет, не скажу. Но, мой дед рассказывал о таком количестве людей, - Ратибор тяжело вздыхал и добавлял:
 - Скоко же мучений и горя перенёс наш народ, не сосчитать. А всё живёт. Живёт и здравствует!
 Отец Серафим хорошо знал историю жития староверов, и прекрасно понимал, что просто так государство староверов в покое не оставит.
   И конечно,  тогда, в те года, полтора века тому назад, это положение не могло не волновать государей, правящих Россией, и первый шаг сделала Екатерина вторая.
  Её правительство усмотрело в старообрядцах прекрасных колонистов, которые смогут производить сельско-хозяйственные продукты там, где их не хватает. А, не хватало их на вновь завоёванных землях Сибири и Забайкалья.
 Царица прекрасно понимала, что только они – старообрядцы, исконные земледельцы, обладающие такими чертами, как предприимчивость, трудолюбие, работавшие и жившие общинами, смогут освоить и жить на новых местах.
  Ну, а главное, сосредоточение такого количества иноверцев на западных границах государства, постоянно вызывало тревогу у этого правительства.
  Отец Ратибор, а потом и дьякон-наставник Акинфей, рассказывали им со слов своих дедов, как началось переселение беглых старообрядцев из пределов Заднепровья в Сибирь.
  Они рассказывали, как ехали, кто на чём: на подводах, санях, повозках, телегах гружёных самым необходимым домашним скарбом, под конвоем солдат и казаков в эту далёкую Сибирь, ставшую им потом новой родиной. Как плакали дети, как умирали в пути старики и женщины, и как они потом переплывали через Байкал-море. Всё пом-нит его народ, всё. Но зла на власть не держит, и жить продолжает по своим законам и обычаям.
  Добирались до земли Забайкальской первые переселенцы почти два года, по дороге на свободных землях сеяли пшеницу, рожь, потом убирали урожай, и с этим хлебом следовали дальше. В 1757 году, в Забайкалье прибыло всего  двадцать пять фамилий.
  Староверы и раньше отличались большим трудолюбием и любовью к земле, они и там, на берегах реки Сожа, сеяли рожь и пшеницу, используя для этой цели любые свободные земли. И здесь, В Забайкалье, получив от чиновников только место, где должны теперь жить, иногда даже посредине тайги, или на берегу реки, тут же дружно, всем миром, принимались за дело: начинали расчищать место для строительства домов, выкорчёвывать пни и очищать поляны для посева ржи или пшеницы. И, матушка-земля, сразу же платила им за труд, и не давала умереть с голоду.
  Переселенцы оживали, становились веселее, и начинали сообща строить себе жилища, одновременно расширяя пахотные земли.
   Они тут же заводили огороды, начинали ловить рыбу: солить, вялить её, и всё это продавать станичным казакам, которые тогда, из-за своей постоянной занятости на военной службе, с огородами особо не заморачивались, предпочитая покупать продукты у крестьян. Основным питанием  у казаков было тогда мясо и рыба.
  Староверы работали дружно, всем коллективом общины, не чурались никакой чёрной работы. Они брали под пашню лесистые горные сопки, и через десяток лет на этих сопках уже колосилась рожь или пшеница.
  В угоду царскому правительству, не жалующему староверов, Забайкальские чиновники и полиция, специально селили семьи староверов в разных местах, на песчаных и каменистых землях, где даже и не предвиделась возможность земледелия.
  Отец Серафим, хорошо помнил, те земли, под Читой, где ранее проживала их община: камень на камне, сплошной песок. Но, они и там растили хлеб, который с каждым годом доставался им, всё труднее и труднее. Может потому, губернатор Забайкальского края тогда и разрешил им переехать на новые земли, освободив на не-сколько лет от подушного налога.
  Они, могли работать, и через некоторое время, благодаря неусыпному трудолюбию староверов, и Божьей помощи, земля, где они работали, становилась плодородной, а количество людей в общине неуклонно росло, особенно после того, как в посёлке появлялась своя пусть небольшая, но церковь.
  Государство и чиновники, по-прежнему именовали староверов «раскольниками» и «изгоями», и поэтому их основная задача состояла в том, чтобы изжить их со света, как можно  в большем количестве.
  Ещё по петровскому указу, они, по сравнению с обычными крестьянами, должны были платить в казну «подушную подать», в двойном размере. Правда, потом указом императрицы Екатерины, этот двойной налог был отменён, их перестали преследовать за бороды, стали выделять  лучшие земли, и позволять расчищать для это-го, земли в тайге.
  Особо, староверов ненавидели православные священники, называя «изгоями». Они, и были такими, но благодаря своей крепкой вере, сплочённости и трудолюбию выжили, доказывая всем, что с ними нужно считаться.
  Священный Синод, не признавал законность их браков, называя их семьи обидными «любодейными сопряжениями».
  Однако, всё вышло не так, как хотели того полиция и чиновники. В народе, их стали  называть «семейские», это значит  « Забайкальские раскольники, переселённые семейно».
 И часто, когда их спрашивали: - Чьи вы? – они не могли и не хотели отвечать ни  «барские», ни «царские», ни « монастырские». - Семейские! И никак иначе.
  Строились семейские капитально, распланировав улицы в селе или деревне строго с учётом дуновения ветров.
  Серафим хорошо помнил, как они начинали стоить дома в этом посёлке. Он тяжело вздохнул, вспоминая, какой это был тяжёлый труд, когда первые пятьдесят семей, включая женщин и детей, начали осваиваться на этом месте.
  Прибыв на это место, они первым делом, начали рыть  временные землянки для проживания, а потом одна часть людей принялась за расчистку поля для посадки хлеба, а вторая валить лес, и сушить брёвна.
  Взятые с собой отцом Ратибором мастера – строители, начинали строить дома, по заранее вычерченному плану.
  Дома строились высокие, не достать рукой до подоконника, и длинные. Избы срубались в «обло», чтобы не пилою, а топором заделывать венцы, приминая волокна, и тем самым, как бы закупоривая торцы, чтобы не пускать влагу и гниль вглубь брёвен. Мастера строили без единого гвоздя, чтобы не дырявить и не проржавлять смолистую, почти до резонансного звона высушенную древесину.
  Потом ставили несокрушимые заплоты из тяжёлых лиственных колод, и мастера по резьбе, делали тонкую вязь резьбы по карнизам, наличникам и воротинам.
  Крыши крыли тёсом, а брёвна внутри изб отчищали до естественного цвета древесины. Издревле было заведено, что хозяйки, два раза в год, драят дресвою всё, что не защищено краской.
  Дом для старовера – это особая ценность, потому его строят один раз, и на века. Для них это не просто место для жилья, а воплощение духа семьи, её жизненной силы и целостности.
  Рубились срубы в посёлке традиционно, похожие друг на друга, но всё равно, каждая изба была особенной, по желанию хозяина.
  Потом из города привозили железо, и мастера- кузнецы ковали из него петли для ворот, и калиток, и надёжные запоры на калитки.
  Дома получались  высокие, красивые. «Бравенькие», как говорили женщины, работавшие на строительстве наравне с мужиками.
  Когда через три года, к ним в село Герасино, так они назвали его сами, в честь старца Герасима,  уставщика их общины, умершего от болезней ещё в Чите, приехал чиновник от губернатора,  в сопровождении двух вооружённых  винтовками полицейских  с урядником, то он был просто поражён увиденным. Это было летом 1847 года.
  Приехал он, чтобы произвести  подушный учёт всех жителей села. К тому времени, уже большая часть их общины из-под Читы, самовольно переехала к ним, что вызвало большое недовольство властей.
  Чиновник переписал подушно всех жителей села, осмотрел все ближайшие пашни и огороды, и оставил бумагу, в которой говорилось, что община, теперь должна заплатить в казну подушный налог за этот, и за прошлый год, за всех проживающих здесь людей мужского и женского полу, от шестнадцати до восьмидесяти лет.
  Это была немыслимая сумма для них, и отец Ратибор, прямо в глаза сказал об этом чиновнику.
  В ответ, один из полицейских, здоровый мужик, урядник из уезда, с шашкой  на боку, резко ударил его кулаком лицо, и заорал:
  - Ты мне ещё сучье семя, ещё жалиться будешь! Да, я тебя сей раз к нам в «кутузку» определю, чтобы  вся дурь сразу из тебя раскольника вышла. Бесов сын! Если через месяц не заплатите  этот налог, то мы всех ваших мужиков на каторгу сошлём, на рудники серебряные которые на Нерчинском заводе. Государь-император у губернатора серебра требует, а людей, чтобы его добывать не хватает.
  Там не хватает, а тут, вон сколь сильных и здоровых лясы точат, лишь детишек делают. Ты, понял меня старшина? У тебя есть месяц. И смотри у меня, я шутить не люблю, - и урядник снова потряс перед разбитым до крови номом отца Ратибора своим огромным кулачищем.
  Чиновник с полицейскими уехали на пролётке, прихватив с собою бочонок мёда, да пару вяленых медвежьих окороков, в качестве «подарка», а отец Ратибор тут же собрал сход.
  Собрал, и рассказал всем, что требует от них власть, и что с ними будет, если они не выплатят этого налога в положенный срок.
  И ведь выплатили. Силён был Ратибор в своей вере, и люди верили ему. Нынче, всё вроде также, но теперь мужики и женщины работают на прииске, получают хорошие деньги, часть из них сдают в общую казну общины, а остальную оставляют себе. Потом едут в город, а там соблазны: вино, табак, рестораны, дома терпимости. Ранее этого не было. Вот некоторые молодые парни, и сходят с колёс, начинают пить, курить и бедокурить. Это всё, конечно влияние приисков, однако без них, их огромной общине теперь вряд ли прожить.
  А тогда, все женщины посдавали в  общий котёл свои драгоценности, сохранённые ещё с далёкого времени, а мужики, собрав всю пшеницу, успешно продали её хозяину прииска недалеко от Нерчинска, для прокорма рабочих, а потом продали туда же и солёную рыбу.
  Заплатили тогда налог полностью, до копейки, а на следующий год им налог ещё увеличили.
  Пришлось тогда крутиться, и думать всем.  Отец Ратибор предложил найти, и расчистить в тайге новые делянки, и чтобы они были вдалеке от их села. Расчистить их, засеять рожью или пшеницей,  продать потом, чтобы заплатить подать государству, иначе им не выжить.
  Тогда он тайно направил в тайгу его, а с ним ещё двадцать мужчин, с десятью лошадьми, чтобы найти такие участки в тайге.
   Серафим вспомнил, что тогда у них было припасов всего на неделю, молодые руки, и ещё горячее желание по-мочь свои единоверцам.
 Первое, что они сделали, когда нашли такое  открытое место в тайге, они срубили себе временное жилище, а потом сразу принялись за дело. Один, из самых молодых парней собирал для них ягоду и грибы, а второй охотился на зайцев и гуранов.
  Несмотря на то, что в их команде, были мужики, старше его по возрасту, они безоговорочно выполняли все его распоряжения. Правда, он сам, тоже никогда не ленился, а вкалывал на выкорчёвке рядом с ними до кровяных мозолей на ладонях. И дело двигалось. А через два месяца пятьсот десятин  новой пашни, были готовы к посеву.
  Урожай пшеницы с этого поля сняли высокий, а они уже очищали  другое поле, правда, немного меньшее по размеру, чем первое.
  Через три года, у них в тайге, втайне от чиновников, было уже десять таких участков, дававших, хорошие урожаи зерна.
    Община зажила лучше, денег хватало и на налоги, и на закупку новых плугов, борон, и другого сельскохозяйственного инвентаря.
 Плуги и бороны закупили на ярмарке в Нерчинске, оттуда же привезли несколько коров молочной породы, трёх верблюдов, и  десяток овец.
  И ещё, к тому времени, было закончено строительство молитвенного дома,  и вместо попа уставщиком   к ним был прислан дьяк Аникей.
  Когда через два года преставился отец Ратибор, жители общины единогласно, несмотря на молодость, выбрали его, Серафима старшиной, и вот уже  много лет он возглавляет  эту общину.
   Много воды утекло с тех пор.
  Изменилась жизнь в России: стала активно развиваться торговля, промышленность, добыча угля, золота, серебра, троились пароходы, и баржи. Уже строилась от Иркутска до Нерчинска железная дорога, на которую забрали  и его людей, в основном мужского пола.
   Количество людей, за эти сорок лет, в общине не увеличилось, а наоборот, уменьшилось. Хотя бабы рожали помногу. В каждом доме, было по десять - пятнадцать ребятишек.
   Десять  мужиков из тридцати погибли в Японскую войну, когда  были призваны на  военную службу. Не-сколько семей перебралось на прииски на реке Лене, живут там и работают. Часть мужиков, и  несколько   женщин, работает на прииске у Климова, а двадцать человек занимаются извозом. Вот с ними, и нужно будет ему поговорить, и разузнать о том, что просил Фрол.
  Да, и надо бы послать кого-то из общины в город, и узнать где сейчас Савва с Матвеем, которые, уехали  в город, на своих подводах, чтобы заниматься извозом, к купцу Терентьеву. Не они ли повезли тогда рабочих с прииска, перед праздником, не спросясь у него. Разве, раньше такое бывало когда? И не их ли невинные души сгубили ироды, ради злата и денег? А, Фрол сказывал, что двух возниц там, якобы тоже лишили жизни, прямо во время трапезы. Может, это были другие возницы, с прииска? Нет, тогда бы Фрол об этом знал… Значит, это могут быть они, не захотевшие работать на прииске, и пожелавшие лучшей доли для себя в работе на купца Терентьева.
  «Да, жизнь течёт, меняется.. На хозяйстве сейчас в основном оставшиеся женщины и дети, они смотрят за скотом, кормят, доят коров, стригут овец, прядут шерсть, сажают огороды. Отроки постарше, ставят вентеря, плетут сети и ловят рыбу. Мужики готовят плуги, бороны к весне, строят дома и заготавливают дрова  для печей, ре-монтируют ульи для пчёл».
   Через двадцать лет, после существования  их общины, уставщиков и духовников, сменили дьяконы-наставники, которые были ближе к современной жизни.
  Он, никогда не поддерживал уставщика Аникея, считавшего ученье страшным грехом. Тот часто любил повторять: « Научился сеять - пахать не будешь». Единственной грамотой подобно отцу Аввакуму, он почитал церковную, и никаких книг, кроме дониконианских не признавал, как не признавал и медицину.
  А вот, сменивший его дьякон - наставник Феофан, уже был другим, более современным священником, приверженцем старой веры.
  Какими-то путями, через своих родичей, он приобрёл для их молитвенного дома две старинные иконы, писаные ещё Андреем Рублёвым,  потому что именно его работы, в качестве образца называл «Стоглав», а потом ещё три «ветковские» иконы, написанные недавно, одним из мастеров староверов из Сретенска.
  И люди потянулись в церковь. Потом, по его же просьбе, для каждого дома были вылиты медно- литые иконы, что всегда вызывало особое недовольство Синода русской православной церкви.
  По настоянию  Феофана, в общине, при молельном доме, открылась церковно-приходская школа, где детей учили грамоте. Основными учебниками в ней были: «Азбука, Псалтырь и Часослов».
  Трёх  отроков особо одарённых, они направили в  город Нерчинск, учиться славянскому языку, а двух  других, в город Сретенск - учиться иконописи.
  В их духовной жизни, мало что изменилось. Каждый день у них начинался и кончался молитвой.  С рассветом, рано утром, поднявшись и умывшись, все творили «начал».
   Помолившись, принимались за трапезу и за труды праведные. Перед началом любого занятия обязательно творили Исусову молитву, осеняя себя двуперстием, что вызыва-ло особую злобу и приверженцев новой веры.