Новый год по морскому обычаю

               
     Было в военно-морском училище еще одно приключение. Случилось оно на Новый, 1964-ый, год. В это время я уже написал рапорт, что не хочу учиться «в таком элитном и перспективном военном учебном заведении, куда конкурс доходит до четырех-пяти человек на место», - как увещевал меня заместитель начальника училища контр-адмирал Семашко.  Командиры уже махнули на меня рукой, и я стал штатным козлом отпущения. Кто будет дежурить в новогоднюю ночь по нашей 13 «а» роте даже и не обсуждалось. Накануне Нового года я съездил в Ленинград в увольнение, купил сладкого вина и разных сладостей, которых тогда продавалось много. При этом была одна странность: по всей стране ощущалась нехватка хлеба, и на некоторое время на покупку хлеба ввели карточную систему.
   Мои товарищи гладили до бритвенной остроты стрелки брюк, готовились идти на новогодние вечеринки.  Курсанты, которые проучились уже по нескольку лет,  утешали меня тем, что в училище есть традиция: молодые офицеры-подводники первый свой отпуск получали всегда зимой, приходили в альма-матер на новогодний бал и бросали деньги  в тумбочки дежурных по ротам. Эти тумбочки стояли в коридорах у выходов на лестничные площадки.
    - Рублей пятьсот могут набросать! - заверяли меня знатоки, - ты только держи в тумбочке стакан, и чтобы в нем всегда грамм пятьдесят водочки было!
   Я не очень-то верил этим побасенкам, но бутылку водки все же купил.
    Только судьбу на кривой козе не объедешь!
   После обеда рота почти опустела. Человек пять-шесть оставались, чтобы провести новогоднюю ночь в стенах училища, где играл ленинградский диксиленд. Должны были быть и Дед Мороз и Снегурочка, и два буфета, и разные шарады с призами. Подруг, невест и жен разрешалось приглашать без права выхода на территорию училища. Все учебные корпуса закрывались и опечатывались, чердаки закрывались на увесистые замки. Открытыми были только танцевальный зал, концертный зал, столовая да несколько холлов к ним примыкавшим.
   Я чувствовал себя вполне оптимистично и празднично, твердо знал, что есть с кем чокнуться под бой курантов – на каждом этаже спального корпуса был дежурный курсант и двое дневальных. Дежурный офицер, если даже он и появится, смотрел только за тем, чтобы стоявшие на постах курсанты были «в норме».
     И тут в коридор нашей роты вошел мой бедный товарищ с красным распухшим носом. Он был родом из Выборга, учился до перевода в училище на физическом факультете Ленинградского университета, и был на несколько лет старше меня.  Он шел из медпункта: утром неудачно выдавил прыщ на носу, ему вскрыли большой гнойник, сделали укол и настоятельно посоветовали остаться в училище. Звали его Юра. Он должен был встречать Новый год на даче в Петродворце. Его там ждала девушка, с которой Юра дружил уже полгода.
    - Выручай, друг,- взмолился он. - Кампания там будет хорошая. Мы скидывались. Не пропадать же деньгам! А главное, подарок мой отнеси. Ее зовут Ирина. И не волнуйся: я за тебя нормально отдежурю!
    Колебался я не больше пяти секунд. Юра отдал мне пакет с подарком, объяснил, как найти дачу, и подал записку:
  - Дай слово, что отдашь записку прямо ей в руки, и не будешь читать. Я знаю – ты парень честный. Она женщина интересная, в одной группе с Эдитой Пьехой училась на философском факультете в университете. Может быть, я женюсь на ней… Если она захочет, можешь с ней целоваться, я не обижусь. Не переживай, она умная, все будет хорошо.
    Дачу я нашел еще засветло. Всю дорогу меня разъедало любопытство: что за женщина? Красивая или нет? «И с какой стати я буду с ней целоваться, если Юра намерен на ней жениться?!». Было очень волнительно.
     Дверь мне открыла приятная веселая женщина в кухонном фартуке, явно еще не одетая для встречи Нового года. Я начал было объяснять, кто я такой, но она со смехом махнула рукой:
  - Ладно, постепенно разберемся! Идите, раздевайтесь и помогайте столы ставить. Вы первый мужчина в доме…
   Я разделся, заглянул на кухню, где хлопотали три женщины. Подошел к той, которая открыла мне дверь:
  - Ира, я обещал Юре, что сразу отдам подарок … и там еще записка для вас.
  - Я не Ира, а Валя,- засмеялась она. – Вот Ира… А это - Юлечка.
  Ира взяла пакетик, достала из него небольшую коробочку, видимо, с духами, пробежала глазами записку, странно улыбнулась, не разжимая губ. Я ждал, не сводил с нее глаз.
   - У него температура? - спросила Ира, спокойно, не стеснительно разглядывая меня.
   - Конечно, - поспешно сказал я.
  Голос у нее был приятный, а накрашенные черные глаза – умные. Роста она была среднего, туловище короткое, голова большая, лицо мясистое с крупным носом Бабы- Яги. На вид мне показалась, что она в возрасте моей мамы.  Но потом выяснилось, что ей двадцать шесть лет.
  Я поспешно протянул Ире другой пакет, в котором были бутылка вина и коробка конфет – то, что я запас для себя на Новый год. Ира откомандировала нас с Юлей собирать по большой двухэтажной даче столы и стулья, расставлять их в гостиной на первом этаже, чтобы хватило на двадцать четыре человека.
    Юля – высокая, стройная девушка с бледным, но совершенно счастливым, лицом, постоянной улыбкой и непосредственностью детсадовской девочки.  В первые мгновения мне даже показалось, что она немного не в себе. Но ее  шуточки (обычно она шутила сама над собой),  легкая смешливость, явная смекалистость: что как легче пронести в двери или по лестнице,  как рациональнее расставить столы и стулья, вскоре убедили меня, что она - девочка смышленая. Между делом я выяснил, что она учится на первом курсе филологического факультета Ленинградского университета, что папа у нее мичман на сторожевом корабле, что живут они в Ораниенбауме в своем доме.
    Ее не надо было ни о чем расспрашивать, потому что она очень охотно, с пионерским энтузиазмом, рассказывала все, что меня могло интересовать. Оказалось, что хозяйка дачи не Ира, как мне показалось, а Валя. Точнее Валентина Сергеевна, потому что она преподает на Юлином курсе в Ленинградском университете советскую литературу. А Ира, ее ближайшая подруга, кандидат наук, раньше преподавала на философском факультете университета, а сейчас работает в книжном издательстве. У Вали был муж, а детей никогда не было, а у Иры наоборот – есть сын, а мужа нет.      
   От Юлечки шел такой оптимизм, что я быстро проникся к ней большой симпатией. Видимо, Валя и Ира это заметили. На даче не хватало фужеров. Юля сказала, что у нее дома, в Ораниенбауме, полно фужеров. Когда мы с Юлей отправлялись на электричку, чтобы съездить в Ораниенбаум, Валя, с доброжелательной усмешкой, потихоньку предупредила меня:
   - Анатолий, вы на всякий случай учтите, что у Юлечки есть друг, он будет встречать Новый год с нами.
  От Петродворца до Ораниенбаума было всего две остановки, минут пятнадцать езды. Электрички 31 декабря ходили каждые десять минут. Мы с Юлей мигом добрались до ее дома, в котором пахло стряпней, но никого не было – Юлины родители встречали Новый год у друзей. Фужеры стали заворачивать в странички старого журнала «Огонек». Вдруг Юля заговорщицки сказала:
   - А у нас в погребе есть вишневая наливка. Папа делает ее лучше всех соседей…  Давай проводим старый год!
   Наливка и вправду оказалась замечательной. Юля налила себе чуть-чуть, а мне полный фужер. Я выпил холодненькую сладкую наливку с наслаждением. Юля внимательно следила, как я пью:
   - Ну, как?
   - Обалдеть!
   - Тогда можешь меня поцеловать. Но только просто так, для новогоднего настроения. Потому что у меня есть Сережа…
   Когда мы вернулись на дачу, там уже было полно народу. Компания собралась разношерстная, шумная. Сережа оказался нашим курсантом с надводного факультета, парень весельчак и симпатяга. Юля про меня моментально забыла, и в сердце моем поселилась вселенская грусть. Стол ломился от закусок, алкогольные напитки были исключительно с морской экзотикой, кроме советского шампанского: ром Баккарди, ямайский ром, итальянский яичный ликер и прочее в таком же роде. Ни одной бутылки водки.
    Со старым 1963 годом прощались по корабельной традиции, которую называли «пиратской»: в большую вазу для фруктов вылили две бутылки ямайского рома крепостью 62 градуса, бросили пару горстей консервированного маринованного винограда и подожгли при выключенном свете. Вазу пустили по кругу вокруг стола. Надо было отдуть с темной поверхности горящего рома голубоватый, не обжигающий огонек и сделать глоток или два, при этом обязательно захватив губами хотя бы одну виноградинку, что было делом совсем не простым. Впрочем, женщинам разрешалось виноградинку зачерпывать чайной ложечкой. Я с такой морской экзотикой сталкивался впервые. Было интересно, забавно, но рома я нахлебался изрядно.
   Потом Хрущев поздравил нас по телевизору с Новым годом, пробили куранты, выпили шампанское, начались танцы, и я совсем скис. Ира вела себя самоотверженно: усадила рядом, подкладывала закуски, пыталась расшевелить меня, даже рассмешить. Я несколько раз танцевал с ней, и отметил, что танцует она хорошо. Я же был мастером только в модном тогда твисте, успел выдать один сольный танец, сорвал аплодисменты и горький-горький для меня поцелуй подскочившей Юлечки. Потом все начало меркнуть у меня в глазах. Спиртные напитки пил я тогда редко, крепкие почти совсем не употреблял, тем более ром, и мой спортивный организм сдался.
  Глубокой ночью я обнаружил себя во дворе дачи, в мокрой беседке. Перед глазами все плыло, отвратительно тошнило и казалось, что жизнь моя вот-вот оборвется. И тут из темноты появилась Ира со светлым полотенцем через плечо и с большой светлой кружкой.
   Она вывела меня, шатающегося, из беседки, стала показывать, как засунуть пальцы в рот, чтобы меня вырвало. Но я не умел этого делать, да и не понимал толком ничего. Тогда она обернула палец полотенцем, затолкала мне в рот, одновременно сгибая меня пополам. Меня рвало и рвало до стука зубов. Она поливала мне на руки, утирала полотенцем, и приговаривала что-то ласковое, как ребенку. Наконец, я пришел в себя, стал видеть вокруг деревья, кусты, серый мокрый снег.
   - Можно я пойду в училище,- жалобно попросил я. – Принеси мне, пожалуйста, шинель и шапку.
   Она ушла. Я задрал голову, увидел над собой серое, слабо подсвеченное небо без звезд. Что-то приятно прохладное и одновременно теплое моросило на меня сверху.
   - Дождь! – догадался я. – Дождь в новогоднюю ночь!
   Я стал пьяно и счастливо улыбаться, подставляя лицо под приятную морось. Пришла Ира, помогла мне надеть шинель и шапку, подала в руки сверток:
   - Это мой подарок Юре. Не потеряешь? – Она улыбалась. Глаза у нее
светились в темноте. Я готов был поклясться, что она – красивая женщина.   
 
    Через две недели меня положили в Первый Ленинградский военно-морской госпиталь, где я пролежал два месяца.  При содействии командира моей роты капитан-лейтенанта Парашина меня   комиссовали по состоянию моего вполне хорошего на тот момент здоровья. Я вернулся в Свердловск, в университет. Началась новая жизнь, новые влюбленности и новые приключения с ними связанные.