Agent orange

                Предисловие      
Повесть AGENT ORANGE -это свидетельство  очевидца событий в Киеве в октябре 2004 года - феврале 2014 года.Все главные персонажи - реальные люди с реальными, часто трагическими судьбами.
 

Прелюдия. Октябрь 2004 год.

Самолет оттолкнулся от взлетной полосы. Георгий наблюдал в иллюминатор как, мелькая с бешеной скоростью, проваливалась под крыло припорошенная первым снегом тундра, покрытая буроватыми пятнами ягеля, бликующая многочисленными замерзшими озерцами. В прошлое уносились февральские вьюги, июльские белые ночи, пронизанные запахом цветущего иван-чая, брусничные заросли, облака прожорливой мошкары. Скользнув под крылом, исчез в октябрьских сумерках аэропорт Уренгоя. Натужно ревя всеми четырьмя двигателями, пожилой ИЛ-86 упорно пробивал облака. В иллюминаторе показалась их верхняя пурпурная кромка, и через мгновение садящееся за горизонт солнце резануло глаза оранжевой, переходящей в красное радугой. За ним, пытаясь догнать, мчался на запад со скоростью 900 км/час авиалайнер компании «Сибирь». Георгий не мигая, как зачарованный глядел на ярко-оранжевое зарево. Он возвращался домой...
      
Волшебство сна, переносящего в пространстве и времени, может сравниться только с волшебством авиалайнера, в который входишь в шубе и шапке, а выходишь в шортах и  майке, перелетев из каменных джунглей в тропические, из двадцать  первого века в средневековье. «Наш самолет совершил посадку в аэропорту Борисполь, – разбудил его приятный голос бортпроводницы, – температура воздуха плюс девятнадцать, солнечно». «Ну, надо же, – подумал Георгий, – в Уренгое минус шестнадцать и снег, а в Киеве – хоть иди и загорай на пляже». «Усэ, прыихалы», – сказал сосед, сидевший у прохода, и открыл над ним багажную полку, из которой посыпались оранжевые ядра апельсинов. Так, ударом  апельсином по голове приветствовала Георгия его Родина – Украина.

В суровой и деловитой Москве он находился в постоянном собранно – напряженном состоянии. Собранном, потому что работа в японской фирме предусматривала готовность к постоянным командировкам, встречам и переговорам. Напряженном, потому что в случае встречи с любым милиционером у него, как у иностранца, должно было быть все в порядке с документами. Потому еще, что в Москве случались теракты, причем в тех местах, где он был буквально вчера. Киев после Москвы показался ему тихим, мирным и домашним, утопающим в зелени днепровских холмов. Напрягало только то, что место русскоязычной киевской интеллигенции на улицах заняли многочисленные галицкие хуторяне, говорившие на своем, далеком от литературного украинского языка, диалекте. Вместе с горожанами поменялись и вкусы, столица все больше стала походить на столичный хутор. Название «хуторок» стало популярным и красовалось на вывесках ресторанов, гостиниц и даже модных бутиков. На  дворе стоял теплый и солнечный октябрь 2004 года.

Киев выглядел празднично и был наполнен каким–то необыкновенным оранжевым светом. Как – будто все деревья, независимо от их породы, окрасились в яркие оранжевые тона. Постепенно Георгий стал замечать, что помимо листвы этот праздничный фон создавали развешанные на каждом фонарном столбе, лайт–боксе, биотуалете и даже собачьей будке плакаты. На оранжевом фоне красными буквами было написано слово «ТАК!». На некоторых из них располагались портреты женщины с бубликом – косой и мужчины с открытым и честным взором. Приглядевшись, он понял, что женщина эта – Юлия Тимошенко, а вовсе не Леся Украинка. Бывший вице – премьер, участник громких коррупционных скандалов вокруг своего шефа Павла Лазаренко, укравшего с ее помощью 380 миллионов долларов за отработанный уран. За что впоследствии он был посажен, несмотря на свой панамский паспорт, в американскую тюрьму. А честный мужчина – экс- премьер- министр Виктор Ющенко - человек, руки которого «ничего не крали» (разве что кроме денег банка «Украина», который он обанкротил, будучи его председателем). Находясь у черта на куличках за полярным кругом, Георгий не следил за перипетиями украинской политической жизни, но  улавливал отголоски ее скандалов. Поэтому не сразу, но ему удалось - таки идентифицировать личности деятелей на оранжевых плакатах. Теперь, чтобы окончательно вникнуть в украинскую действительность, предстояло разобраться с утверждением «Так!».

На вопрос «как?» можно получить несколько кратких, но емких ответов. Например: «никак» или «каком к верху». Но наиболее оптимистичным и жизнеутверждающим будет – «так!». Не поживи он на Украине до этого добрых тридцать лет, слово это было бы  воспринято им, как обычным русским человеком. Слово «так» по-украински означало не ответ на вопрос «как?», оно означало «да». И галичане, заполонившие Киев, и киевская интеллигенция, надевшая в одни миг вышиванки и начавшая говорить на «ридний мови», не задаваясь сложным вопросом «как», орала в патриотическом экстазе «Так!», то есть «Да!» своим новым, оранжевым кумирам.
    
Вторым по популярности на киевских улицах после слова «так» было слово «геть!». Его кричали действующему президенту. Также употребляли в словосочетании «геть вид Москвы!», или «Геть москали!». Как это лаконично и эмоционально заряжено – «Геть! Геть! Геть!». Это можно кричать до бесконечности, сначала набирая воздух в легкие, а потом яростно его выдыхая. «Вооон!» –  хорошо кричать раскатистым, поставленным голосом с театральных подмостков. Крикнуть «геть!» – это все равно, что крестьянину хэкнуть, всадив топор в полено.

Лингвистическим озарением стало для Георгия и слово «гетман». Оно состояло из двух слов «геть» и «ман», т.е. это человек, которому говорят «геть!». Сначала, конечно, по старой казацкой традиции толпа возбужденных горилкой казаков кричит ему на майдане «любо!» и избирает его гетманом. Но уже в самом титуле ясно читается недалекое будущее, когда  та же самая толпа, злобно ощетинившись пиками, кричит проворовавшемуся предводителю «геть!». И добро еще, что не насадят на эти самые пики, а просто пнут под зад и полетит бывший любимец народа мордой в майданную пыль.
 
Толпы киевлян и приезжих зевак ходили на Майдан, прислушивались к «голосу Майдана», готовы были даже умереть за «идеалы Майдана». Майдан был для них символом свободы, творчеством масс, зачатками нового гражданского общества. Майдан – это наше все! И все это «майдан», а  по-русски говоря «площадь». И тысячи людей готовы ходить на площадь, чтобы слушать «голос площади», чтобы умереть за «площадные идеалы». Раньше со словом «площадной» ассоциировалось слово «брань». А теперь то, что неслось с Майдана, являлось «голосом совести народной», «истинной в последней инстанции», а уличные агитаторы и революционеры виделись всем этакими че – геварами.

Среди этой площадной ругани и продажных уличных политиков к нему приходило ощущение отчужденности и надвигающейся вселенской катастрофы, и сами собой приходили аллюзии с персонажами «Белой гвардии» Булгакова. Однажды, при выходе из железнодорожного вокзала Георгию вдруг померещилось, что возбужденная толпа безликих офисных клерков, бледных айтишников, базарных торговцев  – предпринимателей, извозчиков – таксистов бурным потоком неслась от Бибиковского бульвара по Коминтерновской к вокзалу и кричала «Петлюра, Петлюра!». Было ли это минутным помешательством, или нет, но на следующий день, проходя по Коминтерновской, на домах он не увидел прежних табличек, они исчезли, испарились, и на их месте красовались новенькие «улица Симона  Петлюры». Захотелось больно ущипнуть себя или уколоть английской булавкой. Дух Булгакова незримо витал над площадями Киева…
 
Дом № 13 по Андреевскому спуску был обставлен старой мебелью какого–то тусклого, больничного белого цвета. Пожилые служительницы музея бесшумно перемещались в пространстве, оставляя за собой еле различимый аромат увядших цветов белой акации. Эти запахи были ему знакомы с детства. Так пахло в комнате бабушки Василисы, заставленной шкафами со старыми книгами. Дом казался наполненным пылью ушедших времен, пронизанным щемящей тоской о них. Георгий остановился посреди комнаты, и из дальнего ее угла донеслись еле слышные звуки романса:
В час, когда ветер бушует неистовый 
С новою силою чувствую я,
Белой акации гроздья душистые
Невозвратимы, как юность моя…

Георгий еле сдержал себя, чтобы не разрыдаться во весь голос, слезы катились по щекам. Из груди, там, где, говорят, находится душа, рвалось наружу нечто. Это нечто представлялось ему огненным столбом, взвивающимся выше золотых куполов Андреевской церкви и лавой Везувия обрушивающимся на святые киевские горы, превращенные ничтожными, местечковыми политиками в Содом и Гоморру. «Ненавижууу! Ненавижууу вас всех, мерзкие политиканы!»– разрывал грудь немой крик. Ему словно отрезали язык и прикололи к груди вместе с георгиевской лентой, как это делали петлюровские живодеры с русским офицерами в первую же ночь после захвата Киева.   

Словно во сне Георгий вышел  из дома и пошел вверх по Андреевскому спуску, остановился у церкви, быстро перекрестившись, пошел дальше на Десятинную. Пройдя мимо Михайловского монастыря, он начал спускаться по Михайловской вниз к Крещатику. В воздухе витал еле слышный запах пролитого на мостовую бензина. Внизу пылал разноцветными огнями Крещатик. Был день тишины, потому что на завтра назначен первый тур выборов президента Украины. В эту ночь должны перевести стрелки часов на час назад, летнее время должно смениться зимним. Бог, взирающий с небес на бестолково мечущуюся Украину, изменил в эту ночь ход ее времени. Навсегда!

Сало, суши, самогон – президентом будет он. Ноябрь 2004 года.

Офис представительства швейцарской компании, в которой работал Георгий, находился на улице Саксаганского (ранее Жандармской, потом Мариинско - Благовещенской) в самом центре Киева, в историческом здании, возведенном в 1913 году на пожертвования киевлян и известного сахарозаводчика Терещенко, в котором до революции располагалось Мариинское общество Красного креста. Построенное в стиле венецианского ренессанса оно было украшено скульптурами мастера Федора Балавенского, символизирующими Любовь, Милосердие, Жизнь и Медицину. Внутри  располагалась небольшая больничная церковь с уникальным керамическим иконостасом. Последние пятьдесят лет здесь располагался Институт медицины труда и профзаболеваний Академии медицинских наук Украины. 

Офис Георгия находился справа от приемной директора института – академика, вице – президента Академии медицинских наук Юрия Ильича Кунаева. Высокой чести располагаться рядом с приемной такого заслуженного и авторитетного ученого компания, в которой он работал, удостоилась благодаря директору и основателю доктору технических наук Раисе Плиевой. В тяжелые годы безвременья и разрухи, после развала Союза академическая наука выживала, как могла. Приехавшая в 1996 году из Москвы в Киев Раиса представляла знаменитую приборостроительную фирму из Америки, приборы которой пришлись как нельзя кстати институтской лаборатории токсикологии. Взаимовыгодное сотрудничество двух ученых переросло в глубокую личную приязнь. Институт со временем стал одним из базовых во Всемирной организации здравоохранения, и иметь в нем офис, и предоставлять ему приборы стало престижно и выгодно. 
 
Войдя в комнату, Георгий увидел сидящую за столом в директорском кресле Раису. Очки были сдвинуты на кончик носа. Перед ней лежала ее любимая газета «Киевский телеграф». Газета, основанная Альфредом фон Юнком в 1859 году, была первой негосударственной в Киеве и имела удивительно бурную историю. Перепроданная вдовой основателя госпожой фон Юнк в 1874 году некоей Авдотье Гогоцкой, она на короткое время стала рупором украинофильской интеллигенции. Одним из друзей новой владелицы был сам Михаил Драгоманов. В 1876 году, незадолго до печально знаменитого Валуевского указа (Эмского указа, ограничившего использование украинской речи на официальном уровне) административным распоряжением газета (не приносившая к тому же дохода владелице) была закрыта. Издание ее возобновилось в марте 2000 года. По мнению современных украинофилов она занимала крайне пророссийскую позицию. Георгию тоже нравилась эта газета, а особенно ее главный  редактор – ироничный киевский интеллигент Владимир Скачко.

- Это же курам на смех! – не поднимая головы вместо ответа на приветствие Георгия, воскликнула Раиса,
- Они что, держат нас всех за идиотов?!
- Вы о чем? – спросил Георгий, привыкший к резким суждениям и поступкам шефа.
- Да об отравлении «надежды нации» диоксином, - усмехнулась Раиса, - как же они это так быстро определили? И в лабораторию токсикологии к Виктории не обращались и к  Трахтенборгу, кстати,  тоже, а он как - никак главный токсиколог! 
- Честно говоря, не особо интересовался. А что говорят в институте токсикологии? – спросил больше из вежливости, для поддержания разговора Георгий.

Если Георгия эта возня вокруг кандидата в президенты Ющенко не особо волновала, то Раису она цепляла за живое и с точки зрения науки и с точки зрения бизнеса. С тех пор, как возглавляемая ей лаборатория (в ней же работал и Георгий) смогла распутать сложнейшее дело с отравлением таллием в Черновцах в 1988 году, Раису интересовали любые подобные происшествия. Это была возможность разработать новую методику и продать дорогостоящее американское оборудование, которое поможет решить проблему.

- Да нет у них необходимых приборов. Тут по-хорошему нужен хроматомасспектрометр, плюс правильный отбор и длительная подготовка проб. Все доклады Минздрава – это пустой звон, - Раиса задумалась и добавила, - а мы бы и прибор нужный из Штатов поставили и методистов хороших привлекли. Вон наш Паша, думаю, потянул бы это дело.
- Денег на это не выделят. К тому же версия шита белыми нитками. Кому нужна правда? – философски заметил Георгий.
- Им она точно не нужна. Да и не похоже это на диоксин. Доза, о которой тут пишут, огромаднейшая! – со знанием дела ответила Раиса, - Разве, что американцы ему свой AGENT ORANGE в борщ подсыпали. Хотя, я тут в газете нашла более прозаичную версию.
- И какую? – заинтересовался Георгий.
- Банальное пищевое отравление. Вот только ел он и пил, извините, как свинья, все подряд, - Раиса нашла нужный абзац и стала зачитывать прямо с листа, - Сначала они поехали к владельцу сети магазинов «Фокстрот». Ели суши и сашими, пили виски. Потом заехали к черниговскому пасечнику. Ели борщ, пили самогон. Потом на даче у заместителя главы СБУ ели плов, пили пиво и коньяк. Вот это коктейль! Ни одна поджелудочная не выдержит! А у него, говорят, панкреатит. К тому же, тут что-то еще пишут об омолаживающих процедурах, которые он перед этим проходил. Кололи стволовые клетки.
- Короче, из жертвы пагубных привычек сделали жертву политическую. На жалость надавили, а народ у нас жалостливый. Был «гарный парубок», жене моей нравился внешне, а стал – чудовище, – подытожил Георгий.

В это время в дверь постучали.
- Входите! - крикнула Раиса и вновь уткнулась в газету. На пороге появился улыбающийся пожилой, интеллигентный мужчина.
- Добрый день, коллеги, - поприветствовал он присутствующих, - может, по чайку?
- Добрый день, Виталий Петрович, - Георгий расплылся в улыбке. Появление бывшего начальника СКТБ, в кабинете которого сейчас располагался офис, действовало  на него всегда благостно, - начнем рабочий день с полезных напитков, не будем уподобляться кандидату.

Виталий Петрович намек на кандидата в президенты Ющенко понял, но виду не подал, включил электрочайник и выложил на стол принесенную пачку печенья. В вопросах политики, бурно обсуждавшихся в институтских коридорах, он предпочитал сохранять нейтралитет, хотя наверняка свое мнение имел. После перенесенного восемь лет назад инфаркта старался не волноваться и смотреть на жизнь позитивно. Инфаркт случился после того, как ему пришлось сократить всех работников СКТБ, которым руководил многие годы, а это несколько сотен человек, включая филиалы. Не мог объяснить людям, что новая Украина в их услугах более не нуждалась, особенно это трудно было объяснить тем, кому до пенсии осталось пару – тройку лет.

- Как дела у Вашего внука Антона? – сменил тему Георгий. Он знал, что дед гордится внуком, и души в нем не чает, - Он, кажется, на год младше моей дочки? 
- Уже перешел в восьмой, радует деда, не огорчает. Похоже, что всерьез интересуется историей.
- И что же они сейчас проходят в школе? – с нескрываемым интересом спросил Георгий. История и философия были его коньком.
- Люблинскую и Брестскую унии, создание Киево – Могилянской академии, - моментально ответил Виталий Петрович. Видно было, что недавно обсуждал с внуком эти темы.
- О! Интереснейший период! – глаза Георгия заблестели,- Тема в свете последних событий весьма актуальная.
- Прямой исторической параллели не усматриваю, - парировал Виталий Петрович.
- Ну, как же, - возразил Георгий, - а Киево – Могилянская академия, блистательно возрожденная паном Брюховецким?
- А что с ней не так? По–моему, это возрождение украинской традиции, alma mater будущих руководителей новой Украины, - с нескрываемым энтузиазмом произнес Виталий Петрович.
- Каких традиций? – возмутился Георгий, - Если это традиция предательства, как у ее бывшего выпускника – гетмана Ивана Брюховецкого, то нам таких традиций не надо. Феерическая биография – сначала был слугой у Богдана Хмельницкого, потом у его сына Юрия, потом предал его и бежал в Москву, потом сам стал гетманом и царским слугой, боярином московским, потом предал русского царя и метался между турками и поляками. В итоге был растерзан толпой.
- Пока никаких параллелей не усматриваю, – упорствовал собеседник.
- А я наблюдаю, - не унимался Георгий, - нынешний ректор пан Брюховецкий кто? Да такой же предатель, как и его пращур. Сначала был парторгом в Киевском университете, а теперь видите ли великий националист, антикоммунист, продолжатель славных украинских традиций, воспитатель будущих украинских гетманов!
- Ну, Вы уж слишком, - деликатный Виталий Петрович не решился ответить резче.
Георгий взглянул на огорченного собеседника и понял, что погорячился. Обижать милого Виталия Петровича он вовсе не хотел.
- Да и Бог с ним, с этим Брюховецким! В конце концов, ее настоящий основатель Петр Могила был великим русским просветителем, и из ее стен вышло много замечательных мыслителей, политиков и поэтов. Взять хотя бы Григория Сковороду, - примирительно сказал Георгий.   
- Вот-вот, - радостно согласился Виталий Петрович, - в открывшемся при Елизавете Московском университете добрая половина преподавателей была из Киево – Могилянской академии. Исторический факт!
«Ну и славно! – подумал Георгий, - а то бы обидел ни за что ни про что старика!»

Раиса, с ироничной улыбкой наблюдавшая за разгоревшимся внезапно спором,  вставила свои «пять копеек»: «А вы знаете, что Сковорода прожил жизнь холостяком? Хотя в молодости у него была сердечная привязанность по фамилии Ковбаса. Но что-то там у них не зашкворчало». Георгий и его оппонент одновременно от смеха поперхнулись чаем.
- И все-таки, Виталий Петрович, - Раиса вернулась к первоначальной теме, - что Вы думаете по поводу отравления кандидата в президенты?
- От этих донецких можно ожидать всего, чего угодно, - Виталий Петрович нахмурился. Он, как и большинство коренных киевлян, недолюбливал «парашютистов»  из Донбасса, высадившихся десантом вслед за своим губернатором Януковичем, назначенным за год до этого премьером.
- Что-то я не слышал, что Янукович из рода Медичи, - хмыкнул Георгий.
- Но он же уголовник! Рецидивист! – возмущенно возразил оппонент, - Две судимости за хулиганство и разбой!
- Снятые с него в 1978 в связи с отсутствием состава преступления Донецким областным судом по ходатайству Депутата Верховного Совета СССР, космонавта Георгия Берегового, - уточнил Георгий, - или Вы подозреваете Берегового в коррупции?
Виталий Петрович насупился и замолчал. Крыть было нечем. Но тут в разговор вновь вмешалась Раиса, ей не терпелось узнать, кто и насколько серьезно занимается этим делом в Украине.
- Виталий Петрович, Вы дружны с Соломоном Михайловичем. Может, он что-то рассказывал по поводу отравления? Это диоксин или банальное сало с самогоном?
 - Это странно, но к нему, как главному токсикологу, никто по этому поводу не обращался, - задумчиво произнес Виталий Петрович, - А вот по поводу Трахтенборга и сала с водкой могу рассказать интересную историю. Я тогда еще был относительно молодым начальником СКТБ. В моем распоряжении была всякая копировальная и множительная техника. Соломон Михайлович попросил меня помочь разместить иллюстрации и напечатать сигнальный экземпляр его новой методички. И вот как-то звонит он мне и говорит: «Витечка, занеси мою методичку и прихвати с собой бутылочку водки, деньги я тебе отдам».
- Что, такая была замудренная  методичка, что без поллитра не разберешься? – схохмил Георгий.
- Да нет, - хитро улыбнулся Виталий Петрович, - это случай из жизни замечательных людей. Сбегал я за бутылкой в магазин напротив. Иду к нему и думаю, зачем она понадобилась. Вон, видишь двухэтажное здание во дворе, слева от поликлиники? Там находилась и сейчас находится его лаборатория. Захожу к нему в кабинет, и что я вижу?
- Ну, и что же Вы видите?- заинтересовался Георгий.
- Академик Амосов собственной персоной сидит за столом Трахтенборга, а на столе на трех тарелках лежат нарезанный черный хлеб, лук, квашеная капуста и … сало! Вы представляете?!
- А что, Вы хотите сказать, что Трахтенборг не ест сала?
- Да нет, не в нем дело, но Амосов!
- А что, Амосов?
- Да, Георгий, сразу видно, что на публичных лекциях Амосова о здоровом образе жизни Вы не бывали.
- Не бывал, - честно признался Георгий.
- Так вот, в его лекциях было три основных постулата: о пользе бега, о пользе квашеной капусты (и капусты вообще) и вреде сала! А мерилом здорового образа жизни выступал его брючный ремень, который он с удовольствием каждый раз демонстрировал. Я его спросил: «А как же вред  сала?» Он хитро улыбнулся и сказал: «Quantum satis» («Столько, сколько нужно. Латынь – Примечание автора).
- Это же сколько сволочам этим нужно! – в сердцах воскликнул Георгий. Он не имел в виду академика и лучших представителей уходящей в небытие советской интеллигенции. Он имел в виду  ненасытных политиканов, набивающих карманы и готовых ради своей выгоды разорвать Украину на части. Кто-то из услужливых политологов (то ли с востока, то ли с запада) уже изобразил карту Украины в виде свиной туши с нарисованными на ней частями первого, второго и третьего сорта. Мысленно они ее уже поделили, осталось разделить физически, с мясом и кровью!
- Это Вы о ком? – с удивлением спросил Виталий Петрович.
- Да об обоих «пигмеях мысли», претендующих на трон, - заскрежетал зубами Георгий, - но выиграет один. И этот один будет с лицом, «пострадавший за нацию», у нас любят страдальцев. Сало, суши, самогон – президентом будет он!
 
Политический петтинг. Ноябрь 2004 года


Ноябрьское утро 2004 года. Георгий открыл глаза и чувство жуткой тоски и безысходности, возникшее несколькими днями ранее под сенью Андреевской церкви, вновь наполнило душу ноющей зубной болью. Теплое, окрашенное в яркие оранжевые цвета «бабье лето» в один миг превратилось в тоскливый и серый ноябрь. Но окружающие его люди, казалось,  не замечали произошедших перемен и, кутаясь в ставшие модными оранжевые шарфы, радостно бежали на свидание на Майдан. Там, на Майдане, их ждали прекрасные принцы и принцессы, приплывшие  на корабле – сцене под оранжевыми парусами.

Принцы и принцессы вели себя как неопытные любовники. Они ласкали и ласкали толпу пламенными речами, возбуждали революционными призывами, шли в народ, и похотливая толпа терлась о них, как трется женщина своими бедрами о бедра мужчины во время прелюдии в ожидании соития. Не удовлетворяясь этим, они искали все новые и новые эрогенные зоны толпы. «Бандитам – тюрьмы!». «О–о–ох!» – стонала возбужденная толпа. «Мы вымагаемо чесности та прозорости!». «Ы–ы–ы–ы!» – мычала толпа, почти доведенная до оргазма. «Даешь европейский выбор!» – толпу начинало колбасить от одной только мысли о вожделенном штампе в загранпаспорте.  Ей казалось, что прямо сейчас откроются двери посольств – ЗАГСов, и под звуки «Оды к радости», как под марш Мендельсона, к ним выйдут европейские послы и зачитают торжественную клятву вечного союза Европы и Украины.

Окунаться в эту серую ноябрьскую тоску, раскрашенную революционными проходимцами в праздничные оранжевые цвета, Георгию совсем не хотелось. Но у него была назначена встреча в центре. Георгий пребывал в том состоянии, когда человек ощущает внутри себя ментоловый холодок пустоты, пальцы рук непроизвольно сжимаются, а движения становятся резкими. Он побрился, два раза порезавшись безопасной бритвой, брызнул для дезинфекции “La Costa”. Надев купленное вчера на Крещатике пальто от Михаила Воронина, вышел на улицу. Спустившись под землю на станции метро «Вокзальная», он через десять минут уже поднялся наверх и вышел из станции «Крещатик». Повернув налево, неспешно прошелся вдоль витрин дорогих бутиков и зашел в интернет – кафе на углу Бессарабской площади. 

В интернет – кафе, конечно, не должно пахнуть изысканными блюдами средиземноморской кухни, но запах, шибанувший при входе в нос, не имел ничего общего ни с интернетом, ни с кафе. Это был затхлый запах давно не стираных подштанников, грязных носков, перемешанный с запахом пота, спиртного и дешевых сигарет. Любой постовой милиционер по нему безошибочно определит заробитчанина, приехавшего на стройку в Киев и живущего в компании десятка себе подобных в строительном вагончике на Выдубичах. В кожаных креслах, на банкетках, а кое-где и прямо на полу сидели и лежали, бодрствовали и спали защитники Майдана. Когда они появились? Ведь буквально пару дней назад их точно здесь не было!

У стойки, взгромоздившись на барный стул, его поджидал Владилен. Радость, с которой он приветствовал Георгия, была прямо пропорциональна желанию немедленно покинуть заведение, атмосфера которого еще буквально неделю назад располагала к приятной беседе двух интеллигентных людей, а сейчас была испорчена миазмами «защитников оранжевой революции». Поздоровавшись, Георгий заметил, что встреча в приятной атмосфере здесь вряд ли возможна и предложил переместиться в находящийся за углом «Fridays». Владилен мгновенно соскочил со стула и проследовал на выход.

Американский «Fridays» не спешил распахнуть свои двери перед вонючими «борцами за демократию». Даже здесь, в Киеве осуществление их «американской мечты» было весьма проблематичным. Внутри заведения царил уютный полумрак и даже красно – белые полосы, обычно раздражавшие Георгия, действовали в этот раз успокаивающе после уличного оранжевого безумия. Они заказали по бокалу пива и «Fridays три в одном».  Глухо стукнулись друг о друга бокалы, пузырьки газа, оторвавшись от стенок, поползли вверх. Сделав три больших глотка, Владилен блаженно улыбнулся. Плотная пивная пена повисла на его аккуратной бородке и усах, которые в совокупности с высоким с залысинами лбом придавали ему вид приват–доцента. Не хватало только чеховского пенсне. Внешне он и походил на чеховского персонажа, это был вымирающий тип коренного киевлянина. И хотя он не был представителем «титульной нации» и многие соплеменники его предков жили за чертой оседлости при царе – батюшке, Владилен был киевлянином, как минимум в пятом поколении. Его дедушки и прадедушки жили и были похоронены в Киеве. Они пережили и революцию, и Гражданскую с Отечественной войной, и петлюровские погромы и ужасы Бабьего Яра.

Как всякий столичный житель Владилен недолюбливал «понаехавших». Это в первую очередь относилось к «заробитчанам», которые с завистью и плохо скрываемой неприязнью поглядывали из своих хуторов и городков на жирующий столичный Киев, одновременно всей душой стремясь попасть в него и зацепиться.
– Ты видел этих революционных бомжей? – Владилен сделал акцент на слове «бомжей».
– Да, видел,– с удрученным видом ответил Георгий, который еще пару месяцев назад представлял свою киевскую жизнь несколько иначе.
– А ведь они сюда не на стройку приехали, – продолжил свою мысль Владилен, – и работать, платить налоги они здесь не будут. Отнять – могут, заработать – нет. Зачем им нужна эта революция? Да чтобы взять и поделить!
– Абсолютно верно! – начал заводиться Георгий,– Я, например, не за красивой жизнью в Киев прибыл, мог бы и в Москве оставаться. На работу интересную пригласили, я и согласился. У жены вообще банк из Харькова переехал. Да и потом, плачу налоги, квартиру вот приобретаю. На Байковом кладбище опять же родственники и предки лежат! Дед тут за Скоропадского в восемнадцатом кровь проливал!

Владилен согласно закивал. Человек, свободно выбирающий между Киевом и Москвой, приехавший работать по приглашению, а не бомжевать по стройкам и базарам, в его глазах был  приличным. Предки на кладбище могут гарантировать в будущем почетное место рядом, а вот оплата налогов и коммунальных платежей, делает тебя полноправным членом столичного социума.
– Я считаю,– продолжал Георгий, – если ты живешь в этом городе, то обязан работать и платить налоги, знать его историю, театры и музеи. Театры и музеи – обязательно, хотя бы потому, что, покупая туда билеты, материально  поддерживаешь тех, кто является носителем его культурного кода.
– Ну, насчет носителей культурного кода не уверен, – иронично усмехнулся Владилен, – ты разве не заметил, сколько «мытцив» трется у сцены на Майдане? Они, скорее, носители «галичанского» вируса, чем киевского культурного кода. Они больше похожи на гуцулов, пляшущих со своими топориками вокруг костра под дикие танцы своей примы Русланы. (Примечание автора: Руслана Лыжычко – певица из Буковины, победитель «Евровидения 2004» с песней «Дикие танцы», где она танцевала в кожаной сбруе, в окружении волков и факелов). И вообще, откуда у всех этих революционных вождей такая гиперсексуальность в отношениях с народом? 
– Думаю, что это от боязни показаться несостоятель-ными, – хмыкнул в ответ Георгий, – они пытаются заласкать толпу до оргазма, не совокупляясь. Этакий политический петтинг.
Владилен улыбнулся этому неожиданному эротическому определению политических процессов, происходящих в Киеве. Им было приятно общаться еще и потому, что не надо было растолковывать друг другу, что сказано всерьез, а что есть чистый сюрреализм.
Выпив еще по бокалу, они вышли из кафе. Напротив, в одной из витрин Бессарабского рынка красовалась восково-желтая голова хряка с предсмертной улыбкой, украшенная оранжевым шарфом с надписью «ТАК!». «Смотри–ко, вылитый Бенюк!»– рассмеялся Георгий. Они свернули направо и, не спеша, пошли к Майдану Незалежности откуда из мощных громкоговорителей неслись проповеди апостолов «оранжевой» революции. На сцене толпились «мытци» вперемешку с бывшими секретарями обкомов комсомола. «А вот тебе и «соль земли украинской», носители «культурного кода»», – язвительно хмыкнул Владилен. На сцене, чувствуя локоть собрата, стояли «светочи»  украинской культуры — Владимир Яворивський, Иван Драч, Лесь Танюк, Павло Мовчан с супругой Любовью (в девичестве Голотой). За их спинами мелькала толстая морда артиста Бенюка. Ввиду ограниченности размеров помоста стоять им было не очень удобно, и локти зудели от желания по привычке распихивать собратьев по искусству на пути к корыту.
– Ну, надо же! – воскликнул Георгий, – Не иначе дружит с нечистой силой. Только что видели его отрезанную голову на Бессарабке, а он уже по сцене скачет!
– Ты чувствуешь? Чувствуешь, как чем-то родным с полей потянуло? – воскликнул Владилен.
– Да нет, это биотуалеты неделю как не вывозят, – не понял юмора Георгий.
– Да вот же они, носители настоящей украинской культуры, ходившие босиком по теплому навозу, впитавшие с молоком своей коровки любовь к родному «вышневому садку», – Владилен указал на сцену, – это же вымирающие представители крестьянства, для которых вся Украина «вышневый садок». У Чехова поэзия былой барской жизни, а у них — селянской!
– Ты посмотри, какие биографии! – продолжал удивлять своими познаниями Владилен, – Яворивський -гонитель бандеровцев, пророк крыжопольский; Драч — комсомолец из села Тележинцы, он же преподаватель русского языка, он же раскаявшийся диссидент, он же основоположник «драчизма» и первый председатель «Народного Руха»; Мовчан з Велыкойи Вильшанкы — разнорабочий, экспедитор, сценарист, секретарь правления Союза писателей Украины и знатный националист — бандеровец; Лесь Танюк — театральный режиссер и по совместительству стукач гэбэшный. И, конечно, славный прикарпатский рогуль Бенюк с села Бытков Ивано – Франковской губернии.
Да–а, – Георгий был слегка ошарашен составом и качеством «хранителей культурного кода», – но в «Лесю Украинку» все равно ходить буду. Там Резникович.
- Помяни мое слово, сгнобят они Михаила Иерухимовича потому как талантлив, успешен и отчеством не вышел, - грустно улыбнувшись, пророчествовал Владилен. (Примечание автора: в  апреле 2005 года Резникович был снят  с должности главного режиссера Русского драматического театра им. Леси Украинки активисткой «оранжевой революции», министром культуры и по совместительству кумой президента Ющенко Оксаной Билозир)

 «Николы ще Украйина нэ була так блызько до здийснэня своейи виковичнойи мрийи — жыты у европэйський симйи. Николы з часив украйинськойи повтсаньскойи армийи нэ був такым сыльным дух украйинцив!»– кричал со сцены, «пуская петуха», певец «социалистической Украины» пан Яворивський. Драч театрально вскидывал голову и тряс седой шевелюрой. Мовчан мрачно хмурил брови и имел суровый вид. Танюк стоял боком, как бы со всеми вместе, но делал вид, что только что пришел и, если что, то был просто посторонним зевакой. За их спинами на коротких ногах перекатывался толстый Бенюк, пытаясь протиснуться к микрофону и застолбить свое место в истории.

Такой уютный и привычный мир стремительно менялся, он становился чужим и истеричным. Экзальтированная публика, заполонившая  Майдан и прилегающие к нему улицы, готова была идти куда угодно и делать что угодно, повинуясь своим гиперсексуальным вождям. И над всем этим разливался и крепчал ужасный «заробитчанский» дух. Однажды Георгий почуял его в подъезде собственного дома. Подъезд был оснащен кодовым замком и потому был относительно чистым. Каждый день его тщательно убирали, поэтому присутствие «заробитчанского» духа сильно удивило. На лестничной площадке  между вторым и третьим этажами лежал революционный бомж в оранжевом шарфе и такой же вязаной шапке. Под ним толстым слоем были постелены оранжевые плакаты «ТАК!». «Уже и сюда добрались, – с досадой подумал Георгий, переступая через немытое тело, – разруха не в клозетах -  разруха в головах! Прав Булгаков, тысячу раз  прав». Тело не шевелилось. 

С каждым посещением центра города он отмечал для себя, что на Крещатике прибавлялось палаток. Над ним витал запах костров и стряпни полевых кухонь. Все биотуалеты были переполнены экскрементами, ими же были загажены близлежащие дворы, подземные переходы и парадные. Заканчивалась эпоха Львов (Леонидов), начиналась эпоха Победителей (Викторов) и только немногие особо чуткие люди сквозь дым костров видели закат эры Украины.
Будучи сторонним наблюдателем, Георгий не мог оставаться безучастным к происходящему. Однажды возникнув, его не покидало фатальное ощущение, что он является персонажем пьесы «Дни Турбиных». Только вот кем предстоит ему стать: Алексеем Турбиным, до конца выполнившим свой офицерский долг, или Николкой, счастливо избежавшим смерти, или штабс-капитаном Мышлаевским, иронизирующим по поводу участников революционного бардака, а может капитаном Студзинским, уехавшим на Дон с надеждой восстановить великую Российскую империю. Этого Георгий не знал, но он уже точно знал, что будет кем–то из них.
   

На краю бездны. 21-28 ноября 2004 года.

Георгий уже несколько часов, не отрываясь, смотрел по телевизору сообщения о работе ЦИК по выборам президента Украины. С минуты на минуту должен был начаться брифинг председателя ЦИК Сергея Кивалова, на котором будут объявлены предварительные итоги голосования. Кресло председателя пустовало, обстановка в зале накалялась. «Прогрессивно настроенные журналисты» открыто «топившие» за кандидата Ющенко, находившиеся в явном большинстве, гудели, как рассерженный улей. По времени брифинг уже должен был идти три минуты, пауза затягивалась. Наконец на сцену вышел усталый, не спавший вторые   сутки председатель ЦИК Кивалов. Заняв свое место, он потянулся к микрофону. Гул стих и повисла напряженная тишина. Медленно, как будто подбирая слова, председатель произнес: «ЦИК подвел предварительные итоги голосования во втором туре по выборам президента Украины. По результатам голосования во втором туре побеждает кандидат Виктор Федорович Янукович с результатом 49,46% голосов, на втором месте кандидат Ющенко Виктор Андреевич с результатом 46,44 % голосов». Несколько секунд были слышны только щелчки фотоаппаратов, потом раздались возмущенные выкрики представителей проигравшего кандидата: «Фальсификация! Ганьба! Шахрайство!»

«Ну, все, началось, понеслось говно по трубам!- Георгий с досадой выключил телевизор, - Сейчас к этой орущей журналисткой братии присоединятся профессиональные политиканы и начнется буза, хоть бы не кровавая». Он пошел на кухню, налил себе чаю. Часы на стене показывали 23: 49. Через одиннадцать минут наступит завтра, 23 ноября 2004 года. «Завтра же надо взять билет на поезд и в Киев! Загостился я у родителей. Дочку оставлю, пусть пока поживет у них, полугодие закончит в местной школе, а там сделаем ремонт в квартире и заберем», - набросал он для себя план действий. Утром в железнодорожной кассе кассирша с растерянным видом сообщила, что продажа билетов до Киева приостановлена. На вопрос его о том, до какого числа она неопределенно пожала плечами. «А на Львов можно взять билет? – скорее для проформы поинтересовался Георгий и, получив положительный, ответ решил, - Похоже, начали блокировать поезда, чтобы шахтеры не подтянулись. А иначе как по железке из Северодонецка на Киев не выбраться».
    
И буза таки началась. Не расходившиеся всю ночь участники митинга на Майдане Незалежности утром 23 ноября возобновили митинг в поддержку Ющенко. После его окончания толпа тысяч в пятьдесят во главе с проигравшим кандидатом двинулась к Верховной Раде. В ней как раз собирались депутаты, чтобы обсудить ситуацию в стране, но кворума в 226 голосов не было. Большая часть депутатов от «Партии регионов» рванула в свои округа собирать народ для похода на Киев. Кое-кто по-тихому сбежал за рубеж. В Раде остались в основном сторонники Ющенко. Председатель Верховной Рады Литвин ввиду отсутствия кворума заседание не открывал. В проходах толпились и галдели возбужденные сторонники Ющенко. «Ю-щен-ко! Ю-щен-ко! Ю-щен-ко!»- скандировали депутаты из «Нашей Украины». К президиуму протиснулся его представитель в ЦИК депутат от «Нашей Украины» из Львова Юрий Ключковский. Бывший учитель физики, а затем доцент кафедры теоретической физики Львовского госуниверситета пан Ключковский был представителем той самой львовской интеллигенции, которая родилась, выросла и получила образование уже при советской власти, неплохо при ней жила с фигой в кармане и недовольным бурчаньем на кухнях. Характерные «шевченковские усы» выдавали в нем представителя Галичины.
- Панэ голвуючий, панэ головуючий! – обращался он к Литвину, - вы повынни видкрыты засидання! Цэ пытання жыття, або смэрти для нашойи крайины!
- Я нэ можу видкрыты засидання, - говорил, примирительно улыбаясь своей фирменной улыбкой, невозмутимый Литвин, - нэмае кворуму.

В какой-то момент в центре возмущенной депутатской толпы возник Ющенко, и она понесла его, как серфингиста на гребне, к трибуне. Оказавшись на ней, он положил руку на старое, толстое Евангелие, которое кто-то из окружавших его кумовьев услужливо ему подложил. Председатель Верховной Рады вместе с заместителями, помня чем закончилось такое импровизированное заседание когда спикером был коммунист Ткаченко (в нарушение регламента его просто отстранили и сняли), решил не испытывать судьбу и покинул зал. Но это никого уже не остановило. Ющенко принес присягу на верность народу Украины, держа руку на тайно вынесенном его соратниками из библиотеки имени В.И. Вернадского «Пересопском Евангелии». (Потом, правда, злые языки утверждали, что оно было не настоящее). Зато все остальное уже было по настоящему. В морозном ноябрьском воздухе впервые за все время существования независимой Украины запахло гражданской войной. В ночь на 24 ноября в Киев для поддержки конституционной власти стали прибывать отряды шахтеров. Местом их сбора была площадь перед Центральным железнодорожным вокзалом. В отличие от сторонников Ющенко у них не было ни палаток, ни полевых кухонь, ни организованного снабжения питанием и дровами. Это говорило о том, что решение о выдвижении на Киев принималось на местах спонтанно и в отличие от хорошо организованного и проплаченного Майдана Ющенко не имело единого руководства. В этот же день ЦИК Украины утвердил протокол о результатах выборов президента Украины, согласно которому во втором туре победу одержал Виктор Янукович. Его инаугурация должна была состояться после опубликования результатов выборов в газете «Державний вісник».  Сторонники Ющенко ворвались в редакцию, уничтожили тираж и начали блокаду Администрации президента Кучмы, который сбежал в пригородную резиденцию Конча Заспа, где, как говорят, беспробудно пил. 
 
На хозяйстве остался исполняющий обязанности премьер-министра Украины на время предвыборной компании Николай Янович Азаров. Заблокированный митингующими в здании Кабинета министров Украины, он фактически руководил в эти дни всей хозяйственной деятельностью в стране. Вместе с ним находился  министр Кабинета министров Товстоухов.  Несмотря на поступающие в его адрес угрозы, Азаров хладнокровно держал штурвал Кабинета министров. Уроженец Калуги, выпускник МГУ, доктор геолого-минералогических наук, профессор, получивший эти высокие научные звания еще при советской власти, он стал государственным управленцем волею случая, когда президент Кучма, знавший его лично, как хорошего организатора науки, предложил ему в 1996 году возглавить вновь созданную Государственную налоговую администрацию Украины. Это был редкий случай настоящего интеллигента и технократа в руководстве страны. К сожалению, в большинстве окружавшие его политические и государственные деятели были пустозвонами, авантюристами и откровенными жуликами. Еще одним исключением из правил  был Дмитрий Владимирович Табачник, историк, доктор наук, академик Академии Наук Украины, бывший глава Администрации президента Кучмы, прямой потомок киевского генерал-губернатора Ивана Глебова. Впоследствии, уже, будучи вице-премьером и министром образования и науки, отвечая на угрозы депутатов - «свободовцев» и оскорбления национально озабоченных журналистов он сказал свою, ставшую знаменитой, фразу: «Вы можете меня снять с должности, изгнать из академии, но вы не сможете лишить меня моего фамильного склепа на Байковом кладбище». (Примечание автора: Национальная академия правовых наук Украины 4 ноября 2017 года приостановила членство Дмитрия Табачника и всех академиков – россиян).

Следуя указаниям из методички Шарпа, оппозиция начала оспаривать в судах результаты выборов. Ющенко 24 ноября подал первый иск в Верховный суд Украины, который был отклонен «как не соответствующий по форме и содержанию Закону о выборах президента Украины». Ющенко призвал армию и правоохранительные органы перейти на сторону оппозиции и заявил, что «без победы не уйдет». 25 ноября был повторный иск от депутата Юрия Ключковского, на основании которого Верховный Суд запретил публикацию результатов выборов до окончания рассмотрения всех жалоб и исков. На юго-востоке Украины проходили многотысячные митинги в поддержку Януковича, а на западе бастовало больше сотни предприятий в поддержку Ющенко. Украину рвало на части. Телевизионный «5 канал» кума Ющенко Петра Порошенко распространял слухи о российском спецназе в Администрации президента. Юлия Тимошенко, желая повторить «революцию роз» Саакашвили,  на  митинге 27 ноября призывала брать штурмом Верховную Раду. К Киеву в полном снаряжении и с боекомплектом выдвигались 15 тысяч солдат внутренних войск, верных президенту. На крышах зданий, окружавших Майдан Незалежности, разместились снайперы  СБУ, поддержавшей Ющенко. В Остре учебный танковый полк, также поддержавший оппозиционного кандидата, готовился выступить на Киев. Судьба Украины висела на волоске. В Мариинском дворце при посредничестве президента Польши Квасьневского прошли переговоры по урегулированию ситуации.

Обо всем этом Георгий узнавал из теленовостей, идущих из Киева и регионов в режиме нон-стоп. В это время в Северодонецке стояла странная тишина. И вот в ночь с 27 на 28 ноября ее разрезал гул самолетных двигателей. «Что за черт? – подумал Георгий, - Неужели снова заработал аэропорт? Уже лет десять им пользуются только охрана газопроводов да редкие чартеры нефтяников». Утром, выйдя из родительского дома, он обнаружил толпы людей, идущих в сторону площади Победы. В разговорах звучало слово «съезд». Георгий присоединился к идущим на площадь. Уже метров за пятьсот проезд к площади был перекрыт, гаишники заворачивали машины в объезд. Вдоль Советского проспекта, ведущего к ней, через каждые пятьдесят метров выстроились сотрудники патрульно-постовой службы. «По какому случаю такой парад? – удивился Георгий, - Неужто, сам Кучма изволил пожаловать?» Последний раз такой фурор жители Северодонецка наблюдали во время президентских выборов 1999 года, когда кандидат в президенты (и одновременно действующий президент) Леонид Кучма выступал в Ледовом дворце, а потом на местном телевидении. 

Площадь Победы напоминала растревоженный муравейник. В центре ее, у стелы Победы сгрудилась кучка испуганных женщин и мужчин в оранжевых шарфах и с плакатами «Ющенко так!» Народ, проходивший мимо, останавливался. Кое-кто недоуменно пожимал плечами, кто-то обронил: «Городские сумасшедшие, больные люди!» Горстка «оранжевых» отчаянно жалась друг к другу в ожидании побоев и оскорблений. Но бить их никто не собирался, так как никто не будет бить ущербного или юродивого. Подойдя поближе, Георгий разглядел среди этой группки худого, нервного, с всклокоченными волосами Свечникова из НИИ вычислительных машин. Это был тип советского интеллигента - вечного оппозиционера и борца за правду. «Да, - отметил про себя Георгий, - начинал как эколог и член «Партии зеленых», а теперь вот оранжевый. Чудны дела твои, Господи!» Такие люди, как Свечников не были ни стяжателями, ни карьеристами, ни кверулянтами, хоть постоянно на что-то жаловались и с кем-то боролись. Георгий уважал их готовность бороться за правду, но вот их «правда» не всегда соотносилась с реальностью. Зато такими людьми с удовольствием пользовались, как таранами, всякие прохиндеи.

Георгий выискивал в толпе знакомые лица. Похоже, что люди  на площади группировались по «цеховому» признаку. Он заметил группу из «Химавтоматики», дальше были представители НИИУВМ, НИИХИММАШ, больше всего было работников СПО «АЗОТ». Георгий направился в сторону главного инженера «АЗОТ» и начальника лаборатории металлов, с которыми был хорошо знаком. Поздоровавшись, сразу решил уточнить по какому поводу сбор и народное гулянье. «Сегодня ночью и утром в городе собрались депутаты советов всех уровней, - поделился информацией главный инженер Болохов, - Вроде бы инициаторами выступили Луганский губернатор Тихонов и харьковский – Кушнарев, за организацию съезда отвечает депутат от нашего округа Йоффе. Говорят, что должен прилететь Янукович». «А-а-а, вот почему такой милицейский эскорт!»- сделал вывод Георгий. С неба начал падать легкий снежок вперемешку с дождем, и ногам в осенних туфлях становилось холодно.

- Григорий Ефимович, а не сходить ли нам за коньячком?- обратился Георгий к завлабу, стоявшему рядом с Болоховым.
- Давай чуть позже, вдруг чего пропустим, - ответил, поеживаясь, Григорий Ефимович и, показав в сторону Советского проспекта, добавил, - Смотрите, там какое-то движение началось. И действительно, было видно, как толпа под чьим-то воздействием начала медленно расступаться, освобождая проход. Георгий стал во втором ряду образовавшегося прохода. Примерно в тридцати метрах от себя он увидел несколько солидных мужчин в окружении, по всей видимости, охраны, вслед за ними шла довольно пестрая толпа, какие-то казаки и поп. Над толпой развевались партийные знамена и, как показалось Георгию, хоругви (то ли церковные, то ли казацкие).
-Это что еще за крестный ход? - спросил он стоявшего рядом Григория Ефимовича.
- Да нет, похоже, сам Янукович с парламентариями пожаловал, - ответил завлаб.
- Ну, один там точно не парламентарий, - сказал Георгий, указывая на коренастого крепыша в узнаваемой кепке, - Не иначе как сам Лужков почтил нас присутствием. А одесную с Януковичем товарищ Йоффе, как Вы сказали, организатор мероприятия.

Лужкова Георгий видел несколько раз, когда работал в Северодонецком филиале возглавляемого им НПО «Химавтоматика». Йоффе он помнил еще с лихих девяностых. Бывший генеральный директор ПО «Стахановуголь», назначенный в 1992 году вице-премьером по ТЭК. Участвовал в разборках с нефтяной мафией, которой, по его утверждению, был отравлен и спасся благодаря назначению руководителем торгово-экономической миссии Украины при посольстве США. Скандал тогда разгорелся из-за сырой нефти, полученной на переработку из России и тут же проданной руководством Лисичанского НПЗ за границу. В общем, личность деятельная и неоднозначная. Бессменный депутат Верховной Рады. Среди этой группы товарищей Янукович выделялся ростом и статью. Внешне он был спокоен и уверен, но, приглядевшись, Георгий заметил на его лице некоторую растерянность, как у директора шахты, вышедшего на митинг шахтеров. Вроде бы те бузили по делу и требовали от государства, кровно заработанные деньги. И не от него лично, а именно от государства, которое не заплатило за отгруженный уголь. И он, как их руководитель, с одной стороны должен был возглавить протест и ввести его в законное русло, но с другой стороны побаивался последствий для своей персоны.

- Молодцы!!! – неожиданно заорал Георгий, пытаясь подбодрить премьера, и подумал, - Блин! Не политик он еще. Кабинетный руководитель, не чувствует настроения народа.
_ Мо-лод-цы! Мо-лод-цы! Мо-лод-цы! – начала скандировать, приходящая в возбуждение толпа. Это был важный момент, когда люди вдруг почувствовали себя единым целым, готовым вместе преодолеть любые препятствия на пути к общей цели, которую пока еще никто не сформулировал. Но те, кто направлялся в Ледовый дворец, должны были ощутить, что народ с ними, что за ними не десяток или сотня подчиненных, зависимых от них кабинетных клерков, а тысячи, миллионы готовых поддержать их в жертвенном порыве! И не важно, что в этот момент они кричали, важно то, что они выражали им свою поддержку. А «молодцы» у Георгия вырвалось случайно, наверное, потому, что для русского человека «молодец» - это удалой решительный тип, для которого «на миру и смерть красна». И когда такая планка задана, для тех, кому это кричали, отступление стало бы позором.

После того, как депутаты и приглашенные вошли в Ледовый дворец, начался съезд. На площади и прилегающих к ней улицах была организована громкая трансляция. На съезд собралось более 3,5 тысяч депутатов всех уровней от районного до Верховной Рады и столько же приглашенных от трудовых коллективов и общественных организаций. На съезде были представлены семнадцать регионов Украины:  Донецкая, Днепропетровская, Житомирская, Запорожская, Кировоградская, Луганская, Николаевская, Одесская, Полтавская, Сумская, Харьковская, Херсонская, Черниговская области, Крымская автономия и город Севастополь. Делегаты из Закарпатской и Черкасской областей, которые не смогли приехать по техническим причинам, прислали свои приветствия и предложения в резолюцию съезда. Тон съезду задало выступление председателя донецкого областного совета Бориса Колесникова:

«На Украине сегодня сложилась чрезвычайная ситуация. Вслед за оппозиционными политиками, Верховная Рада преступила Закон и попрала Конституцию страны. Ситуация выходит из-под контроля. Мы до последнего момента надеялись на спокойное разрешение конфликта. Но сейчас уже понятно, что это стало невозможным принципиально. Мы обязаны защищать интересы своих избирателей. И если нам не дадут защитить свой выбор, мы готовы идти на крайние меры. В этом случае мы предлагаем: выразить недоверие всем высшим органам государственной власти, которые нарушили закон. Создать новое юго-восточное украинское государство в форме федеративной республики. Столицей нового государства станет Харьков, таким образом, будет восстановлена первая столица независимой Украинской республики».

После этого заявления в зале повисла мертвая тишина, которая взорвалась бурными аплодисментами. Эти аплодисменты были слышны и тем десяти тысячам людей, которые собрались на площади и прилегающих улицах. «А теперь пойдем за коньяком! – решительно сказал Григорий Ефимович, - За это не грех и выпить!» Перед центральным универсамом и в самом магазине было полно народу. Кое-кто от избытка чувств начинал пить прямо на выходе. Милиция не вмешивалась. Некоторые, не в меру разгоряченные спиртным, пытались выяснить с кем милиция. В ответ патрульные смущенно улыбались и отвечали: «С народом». Народ был доволен. Когда Георгий с завлабом вернулись с бутылкой коньяка и шоколадом к своей группе, в динамиках зазвучал голос харьковского губернатора Евгения Кушнарева:

«Нет сомнения, что в течение недели на Украине осуществлялся тщательно спланированный и подготовленный, великолепно профинансированный антигосударственный переворот. По самым современным технологиям оболванивания людей, пытались любым методом, в том числе и силовым, воцарить на трон самозваного президента…Но не надо испытывать наше терпение… на любой выпад у нас есть достойный ответ — вплоть до самых крайних мер. И я хочу напомнить горячим головам под оранжевыми знаменами: от Харькова до Киева — 480 километров, а до границы с Россией — 40! Мы хотим жить в государстве, где каждый человек защищён. Защищены его права, его культура, его язык, его история, его традиция и его обычаи. Мы понимаем, что восток имеет серьёзнейшее отличие от Галичины, мы не навязываем Галичине наш образ жизни, но мы никогда не позволим Галичине учить нас, как нужно жить! Мы должны защитить, сохранить главный духовный стержень, который нас объединяет, нашу веру. Мы не примем навязываемый нам образ жизни, мы не примем чужие символы, наш символ — православие! Дорогие друзья, мы хотим спокойно жить, работать, созидать, творить, но над нашей страной, над нашим будущим нависла страшная оранжевая угроза. Поэтому ещё раз призываю всех быть непоколебимыми, стать в полный рост и отстоять наш выбор.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой,
С нашистской силой темною,
С оранжевой чумой!..
С нами Бог и Правда!»

Через динамики было слышно, как шквал оваций накрыл зал Ледового дворца. Разгоряченные словами ораторов, а кое-кто еще и спиртным,  люди на улице кричали «ура!», аплодировали. Началось спонтанное братание с милицией. (Примечание автора: Не пройдет и полгода, как будет брошен за решетку Борис Колесников, а чуть позже и Евгений Кушнарев. А через два года Евгений Кушнарев будет убит подло, из-за угла и пополнит список жертв первого «оранжевого режима». Это будет  пока еще не массовый террор, но целенаправленное, адресное убийство наиболее ярких противников установившегося  режима).

Но, как в любом серьезном деле, не обошлось и без смешного. Под конец съезда на сцену вышел ряженный казачий атаман (непонятно какого войска) и присягнул на верность Януковичу. Поп вслед за ним осенил всех присутствующих крестом. Домой к родителям Георгий вернулся изрядно навеселе, так как после окончания съезда зашел в гости к Григорию Ефимовичу, где они под водочку еще долго обсуждали возможные последствия данного события и перспективы Украины, как государства. Сошлись на том, что будет найден компромисс, что впоследствии и случилось. Для удержания от необдуманных силовых действий на юго-востоке были проведены последовательно с интервалом в две недели съезды в Донецке и Харькове, на которых собирался все тот же кворум, готовый в любой момент в случае необдуманных действий «оранжистов» объявить новую республику со столицей в Харькове. Эндшпиль у оранжевых не удался. Шахматная партия перешла в пат. Конституционным способом взять верх у галичан не вышло. «Оранжевая» пресса тут же обозвала всех участников съезда «сепаратистами», а Северодонецк – «столицей сепаратизма». Имя этого города на много лет стало именем нарицательным. В связи с этим Георгий с удовольствием представлялся всем как уроженец города Северодонецка – «столицы сепаратизма». 
 
В результате компромисса, достигнутого Верховной Радой, сторонники Ющенко добились неконституционного третьего тура президентских выборов. Со своей стороны сторонники Януковича продавили изменения к Конституции 1996 года, которые значительно ограничили власть президента и сделали премьер – министра главной фигурой в стране. Собственно, получилось так, как планировал Кучма с его «серым кардиналом» Медведчуком, затевая всю выборную канитель. Хитрый черниговский крестьянин Кучма выдвинул своим преемником бывшего зека из Донбасса Януковича. Тот, хоть и был «крепким хозяйственником», «красным директором», жестким губернатором и успешным премьер-министром, при котором Украина достигла 12%-го годового роста, но биография и происхождение делали его неприемлемым для центральной и западной Украины. В случае избрания Януковича на пост президента и проведения конституционной реформы Кучма становился при нем премьер-министром и фактически продолжал править страной третий срок, чего нельзя было сделать по Конституции. Он не учел одного, что борьба за власть достигнет такого накала и в нее включится поверивший в свои силы народ (что на западе, что на востоке). Плюс грамотное вмешательство Запада в лице Польши, Швеции и США за их спинами. Все получилось так, как хотел Кучма – слабый (потому что нелегитимный) президент Ющенко и облеченный большими полномочиями премьер (но только уже не Кучма). Старый, хитрый лис ушел в тень и долго еще не показывался на публике.
   

Фрустрация. Январь - ноябрь 2005 года


Волны «оранжевой революции» разошлись, как круги апельсинового фреша в стакане. Крещатик очистился от «малых архитектурных форм» палаток. Дым полевых кухонь развеялся. «Заробитчанский» дух, витавший над центром Киева, смердящим туманом дополз до Днепра и, поднятый свежими порывами весеннего ветра, улетел в сторону родных карпатских полонин. Майдан растаял и испарился вместе с мартовским снегом, оставив после себя зловонные лужи и похабные надписи  в подземных переходах и на стенах домов. От былого радостного великолепия праздника на Майдане остался только апельсиновый фреш, налитый в старые меха.

После инаугурации Ющенко, которая состоялась 23 января 2005 года, самой главной интригой было то, кто же станет премьер-министром с весьма широкими по новой, измененной Конституции полномочиями. Претендентов было двое: кум Ющенко – Порошенко и «женщина с косой» -  Тимошенко. Порошенко принадлежал к кругу «любых друзив» новоизбранного президента, состоявшего из его многочисленных кумовьев, банкиров и мультимиллионеров. Это кодло и привело его к власти: Давид Жвания (мультимиллионер), Петр Порошенко (мультимиллионер), Михаил Саакашвили (президент Грузии), Станислав Аржевитин (банкир), Сергей Буряк (банкир), Анатолий Бурдюгов (Начальник ГУ Нацбанка Украины в Крыму), Евгений Червоненко (миллионер), Александр Третьяков (миллионер), Николай Мартыненко (миллионер), а также еще народные депутаты, певцы и балерины. «Женщина с косой» была из «днепропетровского клана», креатура экс - премьер-министра Павла Лазаренко, посаженного за отмывание денег в США. Ее поддерживала команда комсомольцев: Александр Турчинов (в прошлом завотделом агитации и пропаганды Днепропетровского обкома комсомола, потом баптистский пастор), Александр Зинченко (секретарь ЦК ВЛКСМ по идеологии, председатель ликвидационной комиссии ВЛКСМ), Николай Томенко (секретарь комитета комсомола КГУ).
 
Премьером, конечно же, должен был стать кум Петр, которому Ющенко обещал этот пост в обмен на финансовую поддержку. Но активная днепропетровская комсомолка с первых дней майдана прочно застолбила себе место рядом с «надеждой нации». Ее друзья – комсомольцы и партия «Батькивщина» были одной из главных действующих сил переворота, а ее  коса стала символом движения, как и слово «Так!». Порошенко на ее фоне выглядел функционером, жирным олигархом, ему явно не хватало харизмы. К тому же, Тимошенко успела пострадать за свою непримиримую борьбу с «преступным режимом» Кучмы и отсидеть в начале 2001 года 42 суток в СИЗО за свою деятельность в качестве вице-премьера по ТЭК в правительстве Ющенко. А Порошенко до членства в «Нашей Украине» Ющенко успел побывать в «Партии регионов» Януковича. Президент тянул с назначением премьер – министра. Почуявшие неладное протестующие не разошлись после рождественских праздников, как на это рассчитывал Ющенко. Они с тупым упорством продолжали сидеть в своих палатках и на митингах, проходивших каждые выходные, выкрикивать, как мантру, «Юлю в премьеры! Юлю в премьеры!» Разогнать водометами «революционный народ» новый президент не мог – это бы увидела вся Европа, которая стала ездить на Майдан, как на воскресное шоу. 4 февраля 2005 года, через двенадцать дней после инаугурации президента Юлия Тимошенко стала полноправным премьер – министром Украины. В утешение куму Петру досталась должность секретаря Совета национальной безопасности и обороны, который он с первых же дней стал превращать во второй Кабинет министров, присваивая с помощью указов президента все новые функции и полномочия. Началась борьба «пауков в банке». Весной разразились «бензиновый» и «сахарный» кризисы, когда Тимошенко нанесла удар по сахарной империи Порошенко и заставила его и других олигархов снизить монопольно завышенные ими в апреле цены на эти продукты. Потом развернулась борьба за реприватизацию «Криворожстали».

Дровишек в костер разгорающегося конфликта из-за рубежа подбросил великий и ужасный Борис Березовский, которого не пустили из Лондона в Украину. Борис Абрамович обиделся и во всеуслышание заявил, что за пятьдесят миллионов долларов, переданных им через «любых друзив» Третьякова и Жванию на революцию, он рассчитывал поучаствовать в украинских делах (то есть раскулачить какого-нибудь украинского олигарха типа Ахметова). А его даже не пустили на порог. Нехорошо!  Журналист – правдоруб Сережа Лещенко, своим небритым лицом сильно смахивающий на трансвестита-певца (или певицу) Кончиту Вурст, поведал рядовым гражданам Украины о пьяных дебошах и шикарной ночной жизни старшего сына Ющенко – Андрея. А госсекретарь Александр Зинченко на пресс – конференции во всеуслышание обвинил «любых друзив» президента в коррупции. Взмахнув косой, Юлия пошла ва-банк. В ночь с 7 на 8 сентября на даче у Тимошенко собрались: Александр Турчинов – глава СБУ, Анатолий Гриценко – министр обороны, Святослав Пискун – генеральный прокурор, вице-премьер Николай Томенко, глава фракции «Батькивщины» в Киевсовете Михаил Бродский, Юлия Мостовая – главред «Зеркала недели» и одновременно жена министра обороны Гриценко. Повестка дня – отстранение от должности президента Ющенко, рейтинг которого благодаря их усилиям упал до 20% по сравнению с 60% в январе. План был следующий: опубликовать платежки Березовского, обвинить президента в незаконном финансировании выборов и объявить импичмент.

-Миша, - Тимошенко обратилась к Бродскому, - Борис Абрамыч не передумает? Нам нужны не только копии платежек, но и после публикации его личное подтверждение, лучше всего на ВВС.
- Юля, уверен, - отсвечивая наголо выбритой головой, затараторил Бродский, - такое кидалово в нашем мире не прощают.
- Ну, ты же кинул своих вкладчиков, - хихикнула Юля
- Да   это   же   был   наезд  Кравченко,   -   начал оправдываться Бродский, больше известный в криминальных кругах как «Миша-пупс», шестерка авторитета «Киселя», намекая на заказ его лично министром МВД, - а вообще-то лохов кинуть – не западло.
- Саша,   -   обратилась   Юля   к   верному оруженосцу Турчинову, - сможем, если что прижать «любых друзив»?
- На  Червонца  (Червоненко)   тяжеловато  наскрести компромат, - пухлые губки Турчинова сложились бантиком, - а вот на остальных – этого добра вагон и маленькая тележка.
- Надо   бы   посоветоваться   с   послом,   -  пробубнил Гриценко, который с тех пор, как в 1995 году прошел курсы на оперативно-стратегическом факультете Академии Военно-воздушных сил США, по любым вопросам советовался со своими американскими кураторами. Вынув из внутреннего кармана мобильный телефон, он вышел в другую комнату, - Hello, Mr Herbst! Gritzenko is calling. I have urgent issue. I’d like to know your opinion concerning of the impeachment possibility. I mean president Yuschenko. (Привет, мистер Хербст! Гриценко звонит. У меня срочный вопрос. Я хотел бы знать Ваше мнение по поводу возможности импичмента. Я имею в виду президента Ющенко). 
- I am sure that it will not be allowed. Good night! (Я уверен, что это не будет согласовано. Спокойной ночи!), - в трубке раздались короткие гудки, американский посол повесил трубку.
- Ну что? - спросила  Тимошенко, когда расстроенный Гриценко вернулся в комнату.
- Это   не   будет одобрено американцами, - Гриценко уселся в кресло и до конца встречи оставался в подавленном настроении.
-Чертовы американцы! Дался им этот Ющенко! Он уже политический труп! – воскликнула с досадой Юля, - Ладно, обойдемся без их советов. Ющенко надо валить!

Как оказалось, не все участники были согласны с такой постановкой вопроса. Получилось, как в анекдоте про украинский партизанский отряд: «Два украинца – партизанский отряд, три – партизанский отряд и один предатель». В роли «предателя» выступил генеральный прокурор Святослав Пискун, славившийся своей изворотливостью, три раза уволенный и три раза восстановленный в должности при трех президентах. На следующее же утро он докладывал о прошедшем совещании президенту Ющенко (уволившему его позднее за плохую работу по раскрытию собственного отравления). Дни Юлии Владимировны были сочтены.

Женщина с косой вместо того, чтобы стать «черной вдовой» превратилась в жертву «террариума единомышленников». От невыносимой информационной вони, доносившейся из него, знакомые Георгия, еще недавно молившиеся на майданных революционеров, брезгливо морщили носы. Эта вонь, как нашатырь, приводила захмелевших поклонников революции в чувство. 

Первая бутылка «Хортицы» была быстро выпита под «греческий салат», селедку и домашние маринованные помидоры. Пока жены были заняты сменой блюд и подачей горячего, Георгий с гостеприимным хозяином вышел на лоджию выкурить предложенную сигару. Удобно устроившись в раскладных походных креслах, он и хозяин квартиры — отставной майор, вертолетчик Валентин пускали клубы ароматного сигарного дыма в приоткрытое окно. Слякотный субботний ноябрьский вечер отличался от других таких же только одним — это была первая годовщина «оранжевой революции».

– А премьершу таки погнали, – начал издалека Валентин. Как человек, одобривший  и принявший «оранжевую революцию», он испытал душевный дискомфорт оттого, что последовало за ней.
– И поделом! – улыбнулся Георгий. В его улыбке было превосходство человека, заранее знавшего результат «оранжевой революции» и судьбу ее участников.
– Оказалась  популисткой!  – бросил обвинение Вален-тин и тут же попытался найти для нее оправдание, – хотя и пострадала за свои убеждения.
Признать вожака революции популистом — это значило признать себя «тупой биомассой», бездумно его поддержавшей. А ему, офицеру, участвовавшему не в одном военном конфликте, пережившему обман «прорабов» перестройки, этого не хотелось.
– Она беспардонная и редкая сволочь, – резко ответил Георгий,– ты служил, а я в это время занимался бизнесом. Она была вице – премьером по ТЭК и вместе с Лазаренко слямзила 380 миллионов долларов за отработанное ядерное топливо! А сколько еще наварила на энергетических векселях! Сволочь, редкая сволочь!

Валентин замолчал, потому что, действительно, был не в теме. В конце 90–х он служил в Национальной гвардии Украины под Львовом. Числился вертолетчиком, но из-за отсутствия керосина не летал. В итоге получил пенсионные эмвэдэшные «корочки», которыми частенько козырял на дороге, превышая скорость или имея такое «амбрэ» после вчерашнего, за которое другого лишили бы прав. Георгия передернуло от воспоминаний о «лихих» 90–х, когда приближенные к мадам — вице–премьеру «варили бабло», становясь за один день долларовыми миллионерами, а такие как он отбивались от налоговых и прочих фискалов.  В итоге, закрыв предприятие, Георгий уехал в Москву к японцам и продавал их технику за Полярный круг. А Валентин тихо дослуживал в городке Калинове, водил дочек в школу и невольно пропитывался бандеровским духом прикарпатских местечек. Вместе с ними учил колядки и щедривки, жена соревновалась с местными в выпекании пляцок. По воскресеньям, надев лучшую одежду, всей семьей прогуливались возле церкви, чинно здороваясь с разряженными рогулями.
   
– И что прикажете делать с этими проходимцами и негодяями? – вновь возбудился Валентин.
– А ты,  как   военный  человек,  что  можешь предло-жить?– нехотя ответил Георгий и выпустил изо рта два кольца ароматного сигарного дыма. 
– Бомбить! – с пьяной решительностью выкрикнул Валентин, – Бомбить правительственный квартал и разбомбить всех к чертовой матери!
– Правильно мыслишь! – Георгий великодушно поддержал нарождающееся в нетрезвом мозгу Валентина адекватное восприятие действительности. Отчасти это извиняло его прежние заблуждения и приводило обоих к некоему консенсусу, позволявшему нормально общаться и радостно выпивать по случаю революционных и религиозных праздников.

Ощутив, что консенсус найден, Валентин немедленно предложил выпить. К тому же, горячее в виде фаршированного яблоками гуся было разделано и разложено по тарелкам. «Ну, за взаимопонимание!»– облегченно выдохнул хозяин, так как не в русских традициях выпивать по бутылке на душу с тем, у кого ты ощущаешь камень за пазухой, или фигу в кармане, и кому ты не можешь сказать «ты меня уважаешь?». Хотя, чего греха таить, желание выпить и расслабиться иногда побеждает рациональный подход к совместному распитию спиртных напитков и в результате оно превращается в лотерею с непредсказуемыми последствиями для распивающих. Хоть какой-нибудь, хотя бы временный консенсус необходим, и договариваться нужно «на берегу». 
   
Наутро, после пол литры «Хортицы», сдобренной кубинской сигарой и неизвестно откуда появившимся холодным пивом, голова у Георгия трещала, как спелый херсонский арбуз. В душе накопилась желчь, которую нужно было срочно излить. Лучшего способа, чем написать что–то гадкое и отвратительное, для этого не существовало. Он, морщась от головной боли, принялся рисовать собирательный образ падкого на все заморское, пьяного  прикарпатского вуйки, соблазненного видом заморских фруктов. И от первого (вуйкиного) лица на одном дыхании написал мерзкое стихотвореньице. Сублимировал, так сказать:

Сижу на кухне с мордой синей,
А на столе моем лежат,
Сверкая кожей апельсины...
Слов нет! Они ласкают взгляд!
И похотливый стон, о Боже!
Сорваться с губ моих готов!
И я, загнав под ногти кожу,
Срываю яркий их покров!
Хочу я втайне насладиться,
Их сочной мякотью давясь.
И дольки, словно ягодицы,
Я раздвигаю не стыдясь.
Отравлен плод, и я отравлен
И сладкий яд проник в мой мозг,
Я этим ядом обезглавлен,
Мой мозг иссечен сотней розг!   
Когда в блевотине остывшей
Лежал я утром под столом,
Жена, на кухню дверь открывши,
Обозвала меня «козлом»

В этом «стихотворении», как пиво с водкой и сигарой, смешались презрение к  мечтающим о сказочной «Эвропе» прикарпатским селянам, майданутым киевским приятелям и себе — неразборчиво пьющему с кем попало и топящему в вине этические нормы, которых обычно придерживаешься в трезвом виде. Удовлетворенно хлопнув в ладоши, Георгий сконцентрировал свои расслабленные похмельные мозги на слове этика и, подумав пару минут, написал лично о себе: 

И старый Кант, восстав из гроба,
Сурово пальцем пригрозил –
Смотри с кем пьешь, смотри, бля, в оба
И «критиками» похмелил!

Георгий с листком в руках, громко хохоча, бросился в спальню к жене, чтобы похвастаться оригинальным опусом. Жена стихотворение не оценила, то ли потому, что еще не совсем проснулась, то ли потому, что оно было откровенно идиотским, как и многое из того, что писалось мужем в измененном состоянии после пьянки. В который раз Георгий подумал, что неплохо было бы познакомить ее с творческим наследием Канта (а также Гегеля, Лейбница, Ницше  и Фромма). Вот только с чего начать? С «Антропологии» Канта, «Искусства быть» Фромма, или «Феноменологии духа» Гегеля?
 
 «Зачем ты опять напился с Валентином и обсуждал эту чертову революцию?– прервала его размышления жена, – Разве ты не понимаешь, что это бесполезно? Мы с ними говорим на разных языках. В Галичине из них сделали натуральных бандеровцев!». «Значит, начнем с Эриха Фромма», – решил для себя Георгий. Сама того не осознавая, жена ставила перед ним вопрос о социальной природе человека и его окружении, с которым он отождествляет себя и позиционирует в окружающем мире. Об этом как раз писал в «Искусстве быть» Фромм. К большому сожалению люди, близкие им ментально, по большей части находились за пределами дрейфующего в сторону галичского хуторянства Киева – в Москве, Калининграде, Ростове, Белгороде, Харькове,  Одессе, Запорожье. Общение с ними было нечастым и в основном по телефону, его дефицит ощущался физически.  К вечеру состояние похмельной иронии уступило место депрессии. У Георгия снова возникло предчувствие беды. Последнее время оно возникало постоянно и стало привычным. Так на войне люди свыкаются с артобстрелами и мыслью о смерти. Он был уверен, что беда обязательно придет, и сердце бешено забьется, и кровь застучит в висках, когда, стоя у окна, вдруг увидит по ту сторону ее страшное лицо.

А мирная жизнь продолжалась, не зная о своем неизбежном конце. И киевляне на кухнях,  намазывая масло на хлеб, недовольно ворчали о коррупции и донецких олигархах. Шахтеры с отбойными молотками уходили из забоя в запой и возвращались обратно. Старшие менеджеры копировальных аппаратов с чувством великой значимости и зарплатой в тысячу баксов управляли своими ксероксами. Секретарши обслуживали своих боссов. Фарисеи фарисействовали. Политиканы политиканствовали. Олигархи со спокойствием олимпийцев взирали с финансовых вершин и пилили бюджетный пирог. Президент каждый год совершал таинство восхождения на гору Говерлу. Во время одного из них кого–то убило молнией. На этот раз Бог промахнулся, но президента это не испугало. Будучи формально православным и посещая по праздникам церковь, он верил в  высшие силы – Президента США и доллар, а боялся только  гнева МВФ. Тем временем апельсиновый фрэш уже бродил в старых мехах и ждал своего часа.


Сосед из-под Казатина


За ноябрем пришел декабрь, а с ним и Святой Николай. Вечером Георгий возвращался домой. Настроение было так себе, а если точнее, то банально хотелось с кем-нибудь выпить, несмотря на рождественский пост. Когда он  поравнялся с железным гаражом, расположенным у входа во двор, его окликнул сосед Мыкола Петрович.
- Добрый   вэчир,   сусидэ,   -   зычным   голосом поприветствовал он, - прыеднуйся до нас. Сьогодни Святый Мыкола, то можна и по чарци.
- Добрый вечер, - поприветствовал его Георгий, - я думаю, что можно и по три. Бог Троицу любит. Я мигом, своих фирменных соленых огурцов возьму дома и бутылочку прихвачу.
- Дывысь,  жинка   нэ   видпустыть, - забеспокоился мудрый Мыкола Петрович, - можэ нэ трэба додому? Бэз огиркив обийдэмося.
- Трэба, - улыбнулся Георгий, - без моих огурцов никак. А жены еще нет, будет позже.
- Ну, тоди чэкаемо на тэбэ, - успокоился Петрович. 

Родом он был из села под Казатином Винницкой области. Могучий мужик шестидесяти лет, с бородатым лицом и портретным сходством с Хэмингуэем. Во дворе часто раздавался его громкий голос, которым он раздавал команды  другим соседским мужичкам. Мыкола Петрович пользовался среди них непререкаемым авторитетом, потому что был физически силен, характером крут и всегда при деньгах. Возвращаясь с работы вечером, Георгий часто видел его у столика – верстака возле железного гаража. Он был распорядителем стола, наливал водку и раздавал закуску участникам застолья. Они почтительно выпивали и слушали главного. О чем бы он ни говорил, его слова звучали веско и внушительно. Обороты и термины, которые употреблял сосед, были верхом мудрости и красноречия  для его слушателей. На их фоне он выглядел Цицероном, народным трибуном (особенно когда произносил обличительные речи в адрес власть имущих). Георгий в этих застольях не участвовал, обычно, проходя мимо, здоровался. Соседи, как водится в многоэтажных муравейниках, друг другом особо не интересовались. Единственный среди них, кто привлекал его внимание, был Мыкола Петрович. Работал он шофером на фирме, занимавшейся продажей различных предметов первой необходимости для крупных офисов и компаний. У него в гараже всегда был запас бумажных полотенец, салфеток или средств для протирки мониторов компьютеров. При советской власти он работал шофером в строительном тресте у знаменитой Ковальской. Каков был круг его обязанностей, Георгий не знал, но по слухам, Петрович был приближен к руководству. По рассказам соседей в молодости он неплохо играл в волейбол и проводил за этим занятием в Гидропарке все выходные. Любил красиво отдохнуть и пользовался большой популярностью у слабого пола.

Прихватив из дома соленых огурцов, Георгий сбегал в близлежащий магазинчик за бутылкой водки и подошел к столику. У столика, помимо Петровича стояли давний его приятель – прораб с соседней стройки и дворник из первого подъезда. Георгий подал хозяину стола принесенную бутылку водки, тот внимательно ознакомился с этикеткой и удовлетворенно крякнул – водка была из дорогих. Судя по оной пустой бутылке под столом и одной початой, участники застолья уже употребили граммов по двести. «Догнать их будет трудно, - подумал Георгий, - а, впрочем, можно и не догонять». Закуска, выставленная Петровичем, была по-крестьянски основательной: большая кастрюля с вареной картошкой, томленной с золотистым поджаренным беконом и таким же луком, домашняя кровянка, крупно нарезанный репчатый лук и ломти черного хлеба. Соленые огурцы были весьма кстати.

- Ну, за Мыколу! – разлив водку по пластиковым стаканчикам, провозгласил тост Петрович, всем своим видом показывая, кто сегодня именинник.
- За Мыколу! – выдохнув, поддержал его Георгий и залпом выпил предложенный ему стакан. Отломив кусок черного хлеба, он взял кружок кровянки, отправив его целиком в рот, хрустнул соленым огурцом и закусил хлебом.
- Гарни огиркы, - произнес Мыкола Петрович, внимательно следивший за тем, как Георгий опорожнил первый стакан. Увиденным он был удовлетворен и одобрительно произнес, - бэры картопю, дуже смачна! 
- Спасибо, - сказал Георгий и зацепил предложенной ему вилкой кусочек картошки вместе с беконом и жареным луком.
- А от скажи мэни, - продолжил Мыкола Петрович, - ты звидкы до Кыева прыйихав?
- Ну, непосредственно в Киев, из Москвы, - вопрос был неоднозначный и Георгий задумался.
- То що, ты моксаль? – удивился сосед.
- В смысле москвич? – переспросил Георгий
- Та ни,  де  ты  народывся?  У  Росийи?  –    уточнил Петрович
- В  Северодонецке   Луганской   области,  -   ответил Георгий, - по национальности – русский.
- А-а-а, зрозумило. А Святого Мыколу у вас на Донбаси святкують? – продолжил расспросы сосед.
- Сейчас  –  да,  а  раньше  почти   нет.   Новый год, Рождество праздновали, а Николая как-то не очень, - Георгий и сам удивился этому обстоятельству.
- А мы у сэли святкувалы завжды, - отметил различия в ментальности между винницким селом и донбасским городом сосед, - Ну, що? Ще по чарци?
- Можна ище, - перешел на украинскую мову Георгий и, подняв наполненный стакан, добавил с намеком, - ну, за порозуминня!
- То  ты   й   украйинською   розмовляешь? – удивился Петрович
- А чому ж ни? Пышу, чытаю, розмовляю, писни пою, вирши складаю, - срифмовал Георгий.   
- Ты дывысь! Якщо так, то мабуть заспиваймо колядку, як мы спивалы на Мыколая, - предложил сосед и глянул на Георгия, чтобы оценить его реакцию.
- Можна, согласился Георгий и запел, - Ишов Мыколай лужком, бэрэжком, Святый Мыколай из повным мишком.
- Вид   хаты  до  хаты    билэнькым   снижком  ишов Мыколай из повным мишком. – подхватил Мыкола Петрович. Вот так, случайно, Георгий и спелся со своим соседом.
 
Мыкола Петрович оказался на редкость интересным  и содержательным человеком, имевшим широкий кругозор, как для выпускника сельской школы. Как и у всех детей послевоенной поры у него было непростое детство. Родился он в те годы, когда еще колхозники не имели паспортов, и чтобы молодому человеку уехать из села требовалось либо поступить в институт, либо пойти служить в армию, либо попасть на завод. Все это сделать было непросто. У соседа в молодости была мечта – стать летчиком, а для этого  необходимо было знать на отлично и математику, и физику, и другие точные науки. Школу молодой Мыколка окончил «на отлично». Попал в армию, в дивизию трижды Героя Советского Союза Покрышкина, которая была  дислоцирована в Калининградской области. Правда, не летчиком, а младшим техническим составом. Это было еще одним обстоятельством, сблизившим его с Георгием, который после окончания института три года отработал испытателем ракетных двигателей на одном из «почтовых ящиков» Калининграда. А в первый год своего пребывания там жил на госдачах в коттедже, где останавливался сам Покрышкин. Частенько, сидя на берегу озера Солнечного, до которого от их подъезда было метров триста, не больше, они беседовали о самолетах, ракетах, плазменных двигателях для межпланетных перелетов и астрономии. В астрономии Петрович, к стыду Георгия, был силен и мог с ходу найти на ночном небе любое созвездие из школьной программы, тогда как Георгий - только Большую и Малую медведицу, да рассыпанный мелкой солью по небосводу Млечный путь. Как-то, сидя пятничным вечером на берегу и закусывая водку поджаренным на костре хлебом с салом, Петрович поведал историю о том, как загнобили при Союзе великого теоретика в области искусственного интеллекта академика Глушкова.
 
- Колысь прыйихав я до инстытуту кибэрнэтыкы, - вспоминал Мыкола Петрович, - в мэнэ там була знайома, завидуюча сэкрэтариатом.
- Ты, что, Петрович, решил диссертацию там защитить? – пошутил Георгий.
- Та ни, - хитро улыбнулся сосед, - в нас з нэю инши тэмы булы, вона хоч и вчэна жинка, алэ до любови була дужэ охоча. Та нэ про тэ мова. Заходжу я у прыймальню, дывлюсь, двэри до кабинэту акадэмика видчынэни. Вин сыдыть за пысьмовым столом, блидый, ковтаэ повитря. Тут забигае Валя и кажэ: «Швидку выклыкала, зараз будэ». Отак його на мойих очах и забралы до ликарни.
- Да, - задумчиво сказал Георгий, - Глушков умер не старым, по-моему, ему было пятьдесят восемь. Так и не успел внедрить свою ОГАС. А если бы была внедрена его система автоматизированного управления экономикой СССР, может быть, и Союз бы не развалился.
- Валя потим казала, що йому шкодылы з самого вэрху, - подтвердил Мыкола Петрович, - бюрократы, хай йим грэць, лышылыся бы свойих тэплых мисць. А людина страждала за справу, от сэрцэ и нэ вытрымало. Вин пэршу пэрсональну обчыслювальну машину «Мир» розробыв, я йих бачив в инстытути. На цых машинах усэ можна було бы поставыты на облик.
- Как  говорил   Ленин,   «учет   и  контроль, которые необходимы для перехода к социализму, могут быть только массовыми», - процитировал классика Георгий, - Не нужен был им контроль, как, впрочем, и социализм.
   
Со временем озеро стало излюбленным местом времяпрепровождения Георгия. С соседом у них выработался целый ритуал его посещения. Каждое утро в 6-00 и каждый вечер в 19-00 начиная с мая и заканчивая октябрем, они встречались у подъезда, и, не торопясь, шли к озеру мимо растущих в палисадниках домов фруктовых деревьев, шелковиц и винограда. Чувствовалось, что по сравнению с Москвой Киев все-таки южный город. Летом можно было, просто выйдя из подъезда, сорвать и тут же съесть вишню или абрикос, а ближе к сентябрю полакомиться неприхотливым, растущим, как обыкновенные кусты, виноградом сорта «Изабелла», что делало поход к озеру приятным и полезным. Озеро Солнечное было естественным родниковым озером шириной метров сто пятьдесят и длиной не менее трехсот. Когда строился жилмассив Позняки, из озера гидро намывом добывали песок, поэтому глубина его не была точно известна даже старожилам, которые заселили близлежащие дома в 1992 -1993 годах. Поговаривали, что в середине его глубина не меньше 20 метров. Так это было, или нет, но даже в июльскую жару, если отплыть метров десять от берега и опустить ноги вертикально вниз, сразу начинало сводить пальцы от холода.

- Яка гарна морва вродыла, - сказал Мыкола Петрович Георгию, проходя мимо большой шелковицы.
- Что уродило? – не понял Георгий
- Морва, -   повторил   сосед,   указывая пальцем на большие красно-фиолетовые шелковичные плоды.
- Да, - ответил  Георгий,   поняв,  о чем идет речь и, кивнув в сторону абрикосы с маленькими, еще зленными плодами, добавил, - а жердель в этом году мелковата.
- Що? – переспросил Петрович.
- Жердель, - повторил Георгий, указывая пальцем, на зеленые мелкие абрикосины.
Сосед намек понял и засмеялся. То, что на Донбассе (да и в Ростове) называли «жердель» (тюркское название), в остальной Украине называли абрикосом, то же самое и  с «морвой». Дойдя до озера, они присели в тени колючей акации.
- Петрович, а как ты думаешь, кто сотворил все это вокруг нас  и почему один и тот же предмет называется по-разному? - Георгий решил философски развить возникшую тему различий.
- Хто? Бог! То всэ вин створыв, тому що людыни цэ нэможлыво зробыты. А ось ци будынкы зробылы люды. В кожнойи рэчи е свий творэць – уверенно произнес сосед, который принимал участие в строительстве домов этого жилмассива и один из первых получил здесь квартиру, - А щодо ризныци у назвах, та ты ж вчена людына и мабуть чув про Вавилонську башту. 
- А кто же тот, кто возомнил себя Богом, и сделал так, чтобы мы перестали понимать друг друга?- Георгий говорил уже не о библейской притче, он говорил о тех, кто сеял рознь на Украине сегодня. И сосед понял его.
- Той,   кому     бильш    всих    трэба.   Скилькы   людей загынуло, наших батькив та дидив, щоб всэ цэ збудуваты, а отрымалы одыныци! Шахрайи! – выкрикнул в сердцах Петрович и смачно плюнул.   

Как-то, в один из летних августовских вечеров 2006 года, подходя к своему дому, Георгий услышал нетрезвое соло трубы. Это была композиция Summertime, которую когда-то исполняли Элла Фитцжеральд и Луи Армстронг. Труба, сыграв несколько тактов «Фа-ва-ва-а-а, фа-ва-ва, ва, фа-ва-ва-а-а», замолкала, как будто нетрезвый человек остановился у очередного фонарного столба, чтобы передохнуть и двинуться дальше к намеченной цели. Потом, набрав дыхания, она упорно продолжала тянуть свое усталое соло «Фа-ва-ва-а-а, фа-ва-ва, ва, ва-а-а». Известную композицию в таком необычном исполнении Георгий слышал впервые. Подойдя к своему подъезду, он поначалу не смог найти источника чудных звуков, но потом, подняв голову, увидел могучую фигуру Мыколы Петровича, стоящую в распахнутом халате на балконе. Лучи заходящего солнца, пробивавшиеся между высотками с правой стороны Днепра, лили свое червонное золото на купола Лавры, и таким же золотом блестела труба в руках Петровича. У него был праздник, он выдавал свою единственную дочь замуж. По этому случаю, приняв на свою широкую грудь, он решил тряхнуть стариной и подарить соседям прекрасную музыку, которая в этот момент переполняла его душу. Георгий остановился, как вкопанный. Исполнением этой композиции сосед сразил его наповал! Черт возьми! Он ожидал от него всего чего угодно! Но нетрезвое соло трубы из Summertime! Выставив вперед могучий живот  и надув щеки,  Мыкола Петрович был реально похож на Армстрнога. А внизу, во дворе под звуки нетрезвой трубы веселился и гулял Нью Орлеан, переместившийся в этот вечер в киевский спальный район Позняки. Многократное эхо отражало звуки негритянского джаза, они плыли над озером Солнечным и угасали в гуще деревьев Дарницкого кладбища.

- Петрович! Жги! – заорал, перекрикивая трубу, Георгий, - давай Let my people go!
- Зараз Егорушка! – крикнул ему с балкона Петрович, - тилькы мундштук продую! 
Когда труба соседа зазвучала вновь Георгий, подражая хриплому голосу Армстронга, Рея Чарльза и всех негритянских блюзменов вместе взятых затянул:
When Israel was in Egypt's land
Let my people go.
Oppressed so hard they could not stand
Let my people go.

Обалдевшие от такого джэм – сэшна соседи стояли, разинув рты. Георгий, до кашля, хрипел слова черного спиричуэла, Мыкола Петрович, нетрезво покачиваясь, аккомпанировал на трубе. Это был всеобщий хэппенинг! Солнце роняло последние лучи, медленно, как истаявшие свечи, гасли купола Киево-Печерской лавры, хриплый голос Георгия в сопровождении трубы Петровича летел над озером Солнечным, Дарницким кладбищем, Березняками, Русановскими садами и, говорят, отдельные звуки его были слышны даже на Троещине. Казалось, что Господь услышал молитву и простер над Киевом невидимое покрывало мира и спокойствия, и ничто не могло его нарушить.   


 Не нужен нам берег турецкий.


Зима 2006 – 2007 года промелькнула незаметно. Янукович в результате выборов в Верховную Раду вновь стал премьер-министром. Он снова вошел в политический клинч с президентом Ющенко, не желавшим быть при нем «английской королевой». При поддержке «антикризисной коалиции» президент распустил Верховную Раду и назначил новые парламентские выборы. Но на киевскую жизнь Георгия перепетии политических событий почти не влияли.  Борьба за власть, больше похожая на «борьбу нанайских мальчиков», его мало интересовала.

В августе 2007 года он с женой решил махнуть в Крым на новеньком, купленном в начале весны, авто. Эта поездка сулила массу незабываемых впечатлений, потому что раньше в Крым они либо летали на самолете, либо ездили на поезде.  Промчавшись по Одесской трассе мимо «Сала» и «Ридных хат» гламурного Поплавского, Георгий сворнул c трассы влево на Николаев. А дальше они понеслись по бескрайним колосящимся полям под радостные мелодии Горана Бреговича. Золото полей сливалось на горизонте с ослепительной голубизной неба. Украина была одним бесконечным государственным флагом с разбросанными на нем живописными хуторами и городами. Красота, окружавшая их, наполняла сердца вселенской любовью и блаженством, а в конце пути у Черного моря  ждал седой и мудрый Крым. Крым встретил почетным караулом кипарисов, зарослями царственного лавра и столетнего можжевельника. Южный берег напоил ароматными мускатами Массандры и шампанским из погребов князя Голицына. А море в Симеизе было глубоко бирюзовым и пахло свежеразрезанными арбузами. Ливадийский дворец и Солнечная тропа хранили воспоминания о последнем российском императоре. Взобравшись на Мангуп–кале, Георгий ощутил близость неба, до которого можно было дотянуться рукой. Это была его Родина, которую покинули предки – греки, переселившись под началом фельдмаршала Суворова в бескрайние ковыльные степи Приазовья. Это была его земля! Это была его культура! Это была его история! Это была его православная вера! Пуповина Перекопа была тем единственным, что соединяло Крым с материковой Украиной. По сути, он был островом, наподобие Крита, со своей, подобной минойской, цивилизацией, распространившейся на все территории древней Руси. И в ней не было места «великим украм» с их трипольскими горшками!
 
Будучи патриотом Крыма, Георгий отдавал должное и красотам Европы и Средиземноморья. Узкие улочки Дубровника помнили Тициана, мыс Святого Лаврентия на Мадейре поражал своими лунными пейзажами, а деревушка Камара де Лобуш как будто  сошла с акварелей Уинстона Черчилля. А как аппетитно пахли жареные колбаски и горячий глинтвейн на католическое Рождество в Старом месте в Праге!  Инициатором поездок за границу была жена. Ей было приятно первый раз надеть платье или новый купальник где-нибудь на Кипре или Крите, ощутить роскошь сервиса в Эмиратах, или приобрести на память колечко в Карловых Варах. Каждый раз, когда они умиротворенные и отдохнувшие возвращались домой, за порогом бориспольского терминала их ждал брюзжащий Киев. Он встречал как сварливый муж – неудачник встречает вечером на пороге дома красавицу – жену. Мрачно смотрит на возбужденную улыбку, улавливая носом чужой аромат, и, скривив побелевшие от злости губы, спрашивает: «Ну что, нагулялась?» Буквально на следующий день после приезда прокисшая атмосфера украинской столицы с ее бесконечным нытьем по поводу коррумпированности чиновников, холодности Евросоюза и коварства России начинала приводить Георгия в бешенство. Ныть и прибедняться – это любимое занятие галичан, стало модным трендом в Киеве. Дремучий, спустившийся с гор, вуйко стал символом народности, ужасный галичский диалект стал эталоном литературного языка, а какая – то Ирэна Карпа с ее вуйковско – гарлемским  арго – модным писателем. Украина, как и часть ее граждан, была похожа на шимпанзе, усевшуюся в кресло с «филижанкой кавы» и манерно оттопырившую мизинец. Ведь так по ее мнению пьют кофе в самой Вене!

Им ужасно хотелось «у Эвропу». Хоть тушкой, хоть чучелом! Желание это было отчасти иррациональным, потому что у большинства граждан Украины денег на путешествие по Европе не было. Но зато у подавляющего большинства галичан была мечта – поехать мыть европейские сортиры или устроиться сиделкой, а на полученные евро построить хатынку в Карпатах. И чтобы никакая химия и металлургия не портила их сельский пейзаж!

Как ни старались манипуляторы, у граждан от этой идиотской позы с «филижанкой кавы» и оттопыренным мизинцем возникал душевный дискомфорт. Апельсиновый фреш бродил в старых мехах, не находя выхода. От нарождающегося состояния всеобщей фрустрации не могли избавить ни относительная экономическая стабильность, ни доступные потребительские кредиты, ни обещания политиков скорейшей евроинтеграции. Украинизированные СМИ с садистским наслаждением насаждали комплекс неполноценности у своих граждан, многие из которых, поддавшись промыванию мозгов, вдруг почувствовали себя униженными и оскорбленными. Особенно дико было наблюдать проявления таких чувств у людей, которые не были этническими украинцами, более того, их предки не жили в Украине!
   
Георгий оставил тщетные попытки доказать окружающим, что причина их неудовольствия миром кроется по большей части в них самих.  Его возмущал и приводил в бешенство конформизм киевской интеллигенции, которая с каких–то пор начала соглашаться, что Бандера был героем, а не палачом. Что гауптштурмфюрер СС  Роман Шухевич был в первую очередь патриотом, а уж потом карателем и командиром батальона «Нахтигаль». Когда он тыкал в нос очередному такому «интеллектуалу» том материалов «Нюрнбергского процесса», тот глупо хихикал и называл это «гэбэшной стряпней». Главным доводом становилось выражение «я этого не читал (не видел, не слышал)». Украинское общество медленно, но верно погружалась в вонючее болото галичанского национализма.


Жемчужина у моря. Август 2011 года


Казалось, что ничто не может возмутить спокойную поверхность этого украинского болота. Налетевший кризис осени 2008-го года только пустил крупную рябь, да слегка разогнал ряску на его поверхности. Жителям крупных городов, поверившим в существование потребительского рая и набравшим долларовых кредитов и ипотек, банкиры сделали кровопускание, оправдывая его необходимостью оздоровления экономики. Жителям сельской глубинки курс доллара, по большому счету, был безразличен. Разве что, привезя свою продукцию на рынок и выставив завышенную цену, они оправдывали ее повышением этого самого курса. 

Но все же в глубине болота происходили тайные процессы, сопровождавшиеся, как выбросами болотного газа, спонтанными взрывами народного гнева, погромами милицейских участков и маршами футбольных фанатов.  Со временем предчувствие беды у Георгия перешло в хроническую болезнь, и как всякая болезнь имело периоды ремиссии. Особенно полезными для ремиссии были поездки в Одессу. Они ездили туда с женой по нескольку раз за лето (обычно в праздничные дни). С каждой поездкой влюбленность в бесшабашный город у моря, продутый степными ветрами, все возрастала. Солнечная Одесса радушно встречала их запахами цветущих акаций и лип, йодистых морских водорослей, варенных с укропчиком раков, вяленой рыбы и фисташкового печенья. Всего пять часов езды по трассе, и они входили в квартиру на поселке Котовского, где у порога их встречал  улыбающийся в усы уренгойский друг – Михалыч.

К приезду гостей он всегда готовил что-нибудь из одесской кухни –  или мититеи, или мамалыгу со шкварками и овечьей брынзой, или фирменную одесскую икру из печеных баклажанов. А утром они вместе шли на «Привоз» и покупали три десятка раков, а также полагающиеся к ним травы и специи. Завершала этот гастрономический шопинг полторушка «Сухолиманского белого», приобретаемая тут же в «Таировских винах». Пока вино охлаждалось, в самой большой кастрюле закипала вода, в которую, соблюдая очередность, отправлялись корень петрушки, горошины душистого перца, стручок горького перца, соль и громадное количество укропа. После этого в сногсшибательно пахнущее варево ныряли, поднимая фонтанчики брызг, шевелящие клешнями раки. Минут через двадцать их, раскрасневшихся, выкладывали на блюдо и, дав немного остыть, вкушали как настоящих лобстеров, запивая  из запотевших бокалов белым вином. А потом, лежа на пляже в Лузановке, Георгий с женой смотрел на виднеющийся вдали морской порт, Ланжерон и Аркадию, Михалыч играл с друзьями – пенсионерами в шахматы. Ленивое блаженство Одессы казалось вечным, как Черное море. Так было и в 2008-м и в 2009-м. И даже избрание Януковича президентом Украины в марте 2010-го ничего не изменило – Одесса, как и вся страна, продолжала жить своей жизнью, и имя президента слабо влияло на ее ход.

Август 2011 года в Одессе выдался необычайно жарким. Море превратилось в горячий бульон из водорослей и полуживых бычков, всплывших на поверхность с жадно разинутыми ртами. Асфальт, разогретый солнцем за день, даже вечером продолжал греть, как хороший масляный калорифер.  В этот приезд Георгий был в Одессе по делам и без жены, поэтому традиционные раки с белым «Сухолиманским» стали легкой разминкой. За ними, по славному северному обычаю, последовала заиндевелая бутылка водки под острые баклажаны «по–болгарски», овечью брынзу, сало,  домашнюю кровянку и тонкий армянский лаваш, в который были завернуты кинза, базилик и перья зеленого лука. Магия белого «Сухолиманского», смешанного с ледяной водкой под классическую одесскую закуску, незаметно превратила жаркий одесский день в манящий огнями кафешек вечер. Настроение было приподнятым, желание продолжить общение в приятной обстановке под платанами, продуваемыми морским бризом, стало непреодолимым.   Несмотря на боль в ногах, которую он лечил морскими и скипидарными ваннами, Михалыч оторвал свое грузное тело от кухонного стула и, надев на босу ногу сандалии, проследовал за Георгием на маршрутку.
      
Сегодня им захотелось не просто посидеть в кафе на берегу, а приобщиться к бурной жизни ночной Одессы.  Для этого имелся один безошибочный вариант – «Аркадия». Вечером, когда поток машин был из центра, доехать от Бочарова до Куликова поля занимает не более тридцати минут. Прислонившись лбом к окну маршрутки, Георгий наблюдал, как в сумерках промелькнули «Молодая гвардия», «Лузановка», «Крыжановка», затем Пересыпьский мост. Рядом, утомленный «Сухолиманским», дремал Михалыч. На конечной Георгий похлопал Михалыча по плечу и тот, открыв глаза, минуту непонимающе всматривался в слабые фонари  Куликова поля. Его взгляд как–бы вопрошал: «А что мы здесь делаем?» Через минуту, сориентировавшись в пространстве и времени, Михалыч вылез из маршрутки и побрел с Георгием в сторону Пантелеймоновской на трамвай, который должен был доставить их по Французскому бульвару прямо в «Аркадию».

– Михалыч, а откуда взялось это название – «Куликово поле»? – Георгий оглянулся на темнеющий слева от железнодорожного вокзала парк.
– В честь похороненных на нем героев Куликовской битвы, – хмыкнул Михалыч.
– В смысле? – переспросил Георгий, приняв сказанное за тонкий одесский юмор.
– Ты слышал версию о том, что битва на Куликовом поле была на самом деле между русскими, которых с обеих сторон поддерживали татары, а Мамая еще и генуэзцы с казаками, литовцами и прочим сбродом? – задал наводящий вопрос, очнувшийся от хмельной дремоты, Михалыч.
– Ну, слышал, вернее, читал у Фоменко. Но это же только научная гипотеза, – ответил Георгий.
– Гипотеза, или нет, но русские князья резали друг друга при помощи татар триста лет. И это факт! Это была столетняя гражданская война, которую стыдливо назвали «периодом феодальной раздробленности», – продолжил свою мысль Михалыч, – Так вот, в январе 1918 года здесь были похоронены жертвы гражданской войны в Одессе. Когда Центральная Рада в Киеве провозгласила «незалэжнисть» от России, в Одессе провозгласили «Одесскую республику» со всеми вытекающими разборками, которые длились три дня, пока «самостийныкив» не выперли из Одессы. Убитых с обеих сторон похоронили в одной братской могиле. Если разобраться, то они ведь действительно были братьями. Украинцами некоторые из них стали уже потом.
Георгий еще раз оглянулся на темнеющие деревья Куликова поля, и они показались ему зловещими. 

«Аркадия» встретила их разноцветными огнями многочисленных питейных и танцевальных заведений. Отовсюду доносились запахи шашлыков, жаренной на мангале рыбы и вареных раков. Запах кальяна смешивался с запахом свежезаваренного кофе. И все это растекалось ручейками от центральной аллеи в глубины парка. Георгий и Михалыч уверенной походкой направлялись вниз, к плещущемуся в вечерних сумерках, невидимому за многочисленными кафешками, морю.
 
– Все! Приплыли! «Ибица», твою мать! – выругался Михалыч.
– Ты это о чем? – спросил Георгий, вглядываясь в какой–то глинобитный, беленный известью забор, в который они неожиданно уперлись.
–Да вот же, «Ибица», твою мать! – повторил Михалыч и ткнул пальцем в направлении забора, – проход закрыт, дальше по пропускам!
– По каким пропускам? – продолжал тупить Георгий.
– «По каким, по каким», – передразнил его Михалыч, – По платным!
И тут до Георгия начало доходить – так это же пафосное местечко из фильма «О чем говорят мужчины». Так вот она какая, «Ибица»! Он толкнул упирающегося Михалыча в проход в беленом заборе. Заплатив за вход, они спустились на одну из террас и заняли свободный столик.
– Да что это за херня! – продолжал возмущаться Михалыч, – Когда это было, чтобы проход к морю был платным! Нуворишы, хапуги, олигархи гребанные!
– Да успокойся ты! – урезонивал Георгий Михалыча, – На входной билет, я думаю, нам что–то полагается из выпивки. Да и потом, видишь, на пляже там какие–то удобства, вон бассейн какой–то с джакузи. Короче, мы в приличном месте, давай оттягиваться по полной!

Вертящиеся во все стороны лучи прожекторов скользили по публике, сидящей за столиками, слепили глаза и резко взмывали в черное, усыпанное звездами небо. На танц – поле под монотонное и громкое «тум–тум–тум» причудливо танцевали и извивались молодые девушки и парни. Дым кальянов смешивался с чем–то, будоражащим и дурманящим. Георгий подумал, что, возможно, здесь еще и покуривают «травку». Понемногу всеобщая эйфория начала передаваться и им. Официант принес два бокала пива и соленые фисташки. Глухо стукнувшись запотевшими бокалами, они сделали по нескольку больших, жадных глотков, увлажнив  сухость, возникшую после ранее выпитого.

– А слабо Вольдемару в фонтан нырнуть?  – процитировал известную киноклассику Георгий.
– В джакузи, или в море? – сразу понял намек Михалыч.
– В море, джакузи, похоже, уже не работает, – ответил Георгий и подозвал официанта, – Милейший, еще по бокалу и скажи, есть ли у вас лежаки?
– Лежаки на замке, – ответил официант, – но вон там видите, тахта под белым балдахином, там можно устроиться и даже вздремнуть. Пиво принести туда?
– Да, если можно,– попросил Георгий.
– Для вас – любой каприз, – учтиво ответил официант и удалился за пивом.
Пройдя между столиками, они спустились на пляж, и подошли к воде. С моря дул легкий ветерок, в его черном атласе отражались десятки разноцветных огоньков прогулочных катеров и прибрежных кафе. Георгий присел и пощупал рукой воду.
«Градусов двадцать пять, жить можно, – он обернулся к Михалычу, – пошли разоблачаться». Увязая в песке, они побрели к белеющему в темноте балдахину.
Тахта под балдахином напоминала ложе султана из старого советского фильма. На ней белело несколько подушек. Стянув с себя брюки и кинув их на тахту, Георгий застыл в задумчивости.
–Ты чего? – спросил Михалыч, успевший разоблачиться до семейных трусов и готовый нырнуть в теплое вечернее море.
– А тебе не кажется это странным, – в задумчивости произнес Георгий,– два мужика, вылезшие из моря, уединяются в алькове под балдахином и, разлегшись на подушках, попивают пивко, как два влюбленных педераста?

После нескольких секунд молчания живот Михалыча заколыхался от громкого смеха. Его рот был широко раскрыт, усы топорщились, и в этот момент он напоминал зовущего самку моржа.
– Одесса и не такое видела!– насмеявшись вволю, сказал Михалыч, – а, впрочем, кто тебя заставляет лезть под балдахин? Кинем под него шмотки, да и все. Оставив одежду на тахте, они плавно погрузились в теплое, ласковое Черное море.

Вечер в «Аркадии» удался на славу. Пара бокалов «Хугардена» и купание в остывающем после дневного зноя море освежили головы и зарядили бодростью их тела. Георгий решил, что непременно побывает на настоящей Ибице, а пока он там не побывал, с удовольствием будет посещать одесскую. Возвращались домой тем же маршрутом. Стоя на углу Пантелеймоновской и Канатной, они увидели толпу фанатов, двигавшихся сверху со стороны стадиона «Черноморец». Наэлектризованная толпа юнцов, еще не остывшая после матча,  искрила эмоциями. В ней внимание Георгия привлекли несколько бритоголовых подростков, раздетых по пояс и размахивающих своими футболками. На их телах были вытатуированы эсэсовские руны, свастики, черепа и прочая нечисть.

– Свободу честным! Свободу Павлюченкам! – орали они.
– Будь готов бить ментов! – вторили им фанаты.
Георгий с Михалычем прижались к стене дома, пропуская толпу, которая заполнила весь тротуар и выплеснулась на мостовую.
– Папаша, огоньку не найдется?– недобро улыбаясь, спросил Михалыча один из татуированных.
– Не курю, – сердито буркнул Михалыч, хотя по жизни дымил, как паровоз.
–Чего? Шахтер? Силикозом болеешь, что ли? – ощерился недоносок, намекая на сегодняшнего оппонента «Черноморца» – донецкий «Шахтер».
– Нет, сынок, я полярник, а курить вредно, писька стоять не будет, – зло ответил Михалыч.
– Это у тебя, дед, не стоит. А мы вас всех скоро раком поставим, – прошипел гитлерюгенд.
– Аксель! Оставь его на хер! – крикнул пацан постарше и дернул гитлерюгенда обратно в толпу.
– Смотри ты! Аксель! Говно сопливое! – пробурчал Михалыч и, разглядев в толпе знакомую личность, воскликнул, – И Леша Гончаренко  здесь! Христопродавец!
– Что за Леша? И почему христопродавец? – заинтересовался Георгий.
– Да потому, что сука, проститутка политическая! Отца предал и Христа продаст! – ответил Михалыч и смачно плюнул, – Его отец, Костусев, губернатор, глава пророссийского «Союза», а он, тварь, его подсиживает и гадит. 

Мимо них, радостно улыбаясь, прошествовал белобрысый губошлеп с клубным шарфиком на плечах. Это был Леша Гончаренко – с виду милейший человек, а в душе – тварь последняя. Происшествие на Пантелеймоновской испортило приятелям настроение, но ненадолго, через полчаса неприятный нацистский душок был развеян магией ночной Одессы.


Зубы дракона.


Лето 2013 года ничем не отличалось от предыдущих. Для Георгия его расписание не менялось многие годы, формируясь вокруг официальных и церковных праздников: Троица, День Конституции 28 июня, День независимости 24 августа. С учетом этих дней, считавшихся выходными в Украине, обычно строились планы на отдых и поездку к морю в Одессу. Но летом была и другая, особая дата – 22 июня, день начала Великой Отечественной Войны. Каждый год, просыпаясь в этот день, Георгий ловил себя на том, что в голове у него беспрестанно крутились слова знакомой с детства песни: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война!». И каждый раз где-то в глубине души рождалось чувство неясной тревоги, то ли оттого, что «бомбили» именно Киев, то ли от осознания, что можно проснуться в воскресенье в четыре утра под бомбами, в новой и страшной реальности. Казалось, что все о войне уже сказано, написано и снято, увековечено в бронзе. Что жертвы, принесенные во имя победы над всемирным злом - фашизмом, не напрасны. Что преступники названы Нюрнбергским трибуналом и осуждены. Что их идеология никогда не возродиться, как посеянные зубы дракона, и не даст новых, ужасных всходов.

В этом году Троица выпала на воскресенье 23 июня и Георгий с женой, приехав в Одессу 22 июня утром, сразу же направились к Михалычу, который с февраля проходил, как он говорил, акклиматизацию. Организм, привыкший к сильным морозам и перепадам давления, к теплому морскому климату должен привыкать постепенно. После фирменных вареных раков и сухих таировских вин старый приятель пришел в философское состояние и предложил обсудить увиденный им на канале «Украина»  фильм Игоря Кобрина «1941-й». К своему стыду Георгий его не смотрел, но пообещал обязательно посмотреть и обсудить при следующей встрече, которая по удачному стечению обстоятельств должна была состояться буквально через несколько дней – 28 июня в День Конституции. Пробыв в Одессе до 24 июня, они вернулись в Киев. Фильм, о котором говорил Михалыч, он нашел без труда в Интернете и посмотрел от начала и до конца. Увиденное сначала вызвало брезгливое отвращение – фильм просто иллюстрировал тщательно подобранными кадрами старых документальных съемок опусы широко известного в начале 90-х перебежчика и фальсификатора истории Виктора Резуна (Суворова). Этот «историк» брал известные любому, добросовестно прослушавшему курс «Истории КПСС» и прочитавшему мемуары нескольких советских маршалов и авиаконструкторов, факты и трактовал их так, чтобы они укладывались в определенную концепцию. В принципе, в таком подходе нет ничего предосудительного. В советской школе всю современную историю рассматривали с точки зрения классовой борьбы. И все исторические события вгонялись в этот шаблон. Картина получалась несколько искаженной, но добросовестный ученик, используя метод классовой борьбы, всегда мог прийти к правильным выводам и заслужить хорошую оценку. Концепция Резуна (Суворова) сводилась к формулам: «коммунизм = нацизм», «Гитлер = Сталин». Просто и со вкусом!

После просмотра всех пяти серий фильма, анализируя послевкусие, которое осталось от увиденного и услышанного, Георгий испытал уже не брезгливое отвращение, а негодование. Война в этом фильме служила автору кровавым фоном, поводом извратить нашу общую советскую историю и расчетливо плюнуть в нее. Задача фильма была развернуть пушки Красной Армии, стрелявшие по фашистскому Берлину, и выстрелить из них в умы и души молодого поколения. Заставить усомниться в том, что их деды и прадеды были людьми, искренне верившими и боровшимися за свободу своей Родины, несшими народам Европы освобождение от гитлеровской коричневой чумы. А в итоге, по задумке тех, кто организовал его демонстрацию, воспитать стойкое неприятие всего, что связанно с общим великим прошлым российского и украинского народов, с их общей историей и общим будущим. Возникло желание поделиться впечатлениями с кем-то, кто помнил Отечественную войну. Лучше всего было с отцом, но, войдя в скайп и не увидев его там, Георгий решил съездить к Виталию Петровичу, который как-то рассказывал свои детские воспоминания об обороне и оккупации Киева. Дети войны еще помнили ее, а вот кто расскажет о ней новым поколениям украинцев, чтобы не прерывалась живая нить памяти? «Это должно сделать наше поколение»,- сказал сам себе Георгий и рванул в институт к Виталию Петровичу, окрыленный благородной целью.

Открыв дверь в его комнатку, он увидел, что тот был не один. На стуле, сбоку от письменного стола сидел молодой розовощекий и круглолицый парень. Виталий Петрович сидел за столом. Перед ним лежали листы бумаги с текстом, который он внимательно читал. Увидев Георгия, поднялся и, радостно улыбаясь, шагнул навстречу. Молодой человек тоже встал со своего стула.
- Разрешите представить, - с гордостью произнес Виталий Петрович, - мой внук Антон, студент исторического факультета Киево - Могилянской академии.
- Антон, - молодой человек протянул руку.
- Георгий,  -  ответил   Георгий  и   коротко  пожал протянутую руку парня.
- Тут мне Антон реферат свой принес, - Виталий Петрович взял несколько листов со стола и со значение потряс ими в воздухе, - интересную тему рассматривает «Идеологические разногласия между ОУН – М («мельниковцами») и ОУН-Б («бандеровцами»)».
- Я думаю, что они были существенными. Например, как убивать поляков – душить руками при помощи петли и воротка, или разрезать заживо двуручной пилой, - мрачно пошутил Георгий.
- Ну что Вы, Георгий! – раздосадовано воскликнул дед, вступаясь за внука, - Я знаю, что Вы ненавидите и тех и других, но это не отменяет исторических фактов, подтверждающих их идеологические разногласия.
- И не только идеологические, - вступил в разговор студент-историк, - На практике они также демонстрировали разницу в подходах к вопросам борьбы за государственность Украины. 
- И в чем же были их идеологические разногласия? – уже серьезно спросил Георгий.
- По многим вопросам. Например, о союзниках и попутчиках в борьбе за независимую Украину. Мельник, соратник Коновальца, принявший после него руководство ОУН, видел в немцах союзников и готов был сотрудничать с ними во всех сферах, включая службу в вермахте и ваффен-СС. А Бандера считал их попутчиками, которых надо использовать в своих целях, в первую очередь для борьбы с Москвой. По еврейскому вопросу бандеровцы были более гибкими, у них после 1943 года были даже еврейские подразделения. А мельниковцы евреев уничтожали. В Бабьем Яру в уничтожении евреев участвовал их «Буковинский курень».
- И на этой, так сказать, «идеологической» почве они уничтожали друг друга пачками! – подытожил Георгий рассуждения Антона.
- Раскол ОУН – это одна из трагических страниц в истории украинского освободительного движения, - вздохнул студент-историк.
- Да вся их борьба за «нэзалэжнисть» - это сплошная трагедия для Украины и ее народа, - Георгий решил закончить эту тему, потому что, обсуждая ее, невольно сам окунаешься в это мерзкое и вонючее националистическое болото, подпитываемое затхлыми политическими идеями конца 19-го века. Подумав, добавил, - Единственное, с чем могу огласиться, так это с Вашим чисто научным интересом, как историка, к этим нюансам. Патологоанатом тоже режет трупы не из удовольствия, а, можно сказать, с научной целью.
         
Антон, смущенный резкими словами знакомца его деда, замолчал. Виталий Петрович укоризненно смотрел на Георгия, так как считал излишней ту резкость, с которой он разговаривал с его внуком. В конце концов, это ведь только первые «пробы пера» начинающего историка. В будущем, полагал он, найдутся темы и поинтереснее. Тут Георгий вспомнил о цели своего визита. К тому же перед ним было то молодое поколение, на которое был нацелен так взволновавший его фильм. Глянув на притихшего Антона, он обратился к Виталию Петровичу:
- А Вы смотрели фильм Кобрина «1941-й»?
- Да, еще в феврале по «Украине». Как много мы при Союзе не знали!
- Чего, например?
- О пакте «Молотова - Риббентропа» - вклинился в разговор молодой историк, - И секретных протоколах к нему, отдавших Прибалтику Советскому Союзу  и разделивших Польшу.
- А чем он хуже Мюнхенского соглашения (раньше его называли сговором)? – Георгий, обернувшись к Антону, продолжил, - В соответствии с ним разорвали на части Чехословакию. Немцам Судетскую область, полякам – Тешинскую, венграм – Ужгород, Мукачево, Берегово. А подписались под этим Англия в лице Чемберлена и Франция в лице Даладье, которые потом подписали с Германией еще и пакты о ненападении. Так что наш пакт, подписанный годом позже, можно считать «нашим ответом Чемберлену».
- Но ведь Красная Армия ударила в тыл обороняющейся от гитлеровцев Польше, - студент нашел нужный аргумент.
- Красная Армия вошла на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии 17 сентября, когда польское правительство покинуло страну, и она де-факто прекратила существовать, - выдал Георгий стандартный ответ на стандартный аргумент либералов, набивший уже оскомину.
- Советский Союз заключил этот пакт специально, чтобы усыпить бдительность Германии, выдвинуться вплотную к ее границам и нанести внезапный удар. Как пелось в советской песне «малой кровью, могучим ударом».
- О, молодой человек, да Вы и песни советские изучали!
- Да, пришлось, а еще Полевой Устав РККА 1939 года, где прямо сказано что «…Рабоче-крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий».
- Но Вы забыли процитировать начало фразы «Если враг навяжет нам войну». Согласитесь, что  это сильно искажает смысл.
- А как же речь Сталина на заседании Политбюро 19 августа 1939, о которой 28 ноября 1939 года сообщило информационное агентство «Гавас»?
- На это уже ответил Сталин в разговоре с редактором газеты «Правда». Как говорят американцы no comments. К тому же, что Вы так переживаете за поляков?  Раздел Польши в 1939 году прошел по «линии Керзона», предложенной еще в 1920 году правительством Великобритании и признанной тогда же Польшей. В результате этого раздела в состав Украинской ССР и Белорусской ССР вошли исконно украинские и белорусские земли, незаконно оккупированные Польшей и отошедшие к ней по Рижскому мирному договору 1921 года.
   
Антон, насупившись, замолчал, но мысленно продолжал перебирать аргументы, подтверждающие готовившуюся Советским Союзом в 1941 году агрессию против Германии и его захватнические планы в отношении Европы. То, что СССР был таким же агрессором, как и Германия, а коммунисты были ничуть не лучше фашистов, да к тому же еще уничтожали не чужие народы, а свой собственный. Что голодомор был сделан специально для уничтожения украинского крестьянства, не желавшего идти в колхозы. Все это с первого курса внушалось студентам их преподавателями, ссылавшимися на Конквеста, Субтельного и других, модных среди либеральной национальной интеллигенции историков. Георгий, с грустью взглянув на Антона, сказал: «Извини, если я задел твое самолюбие, как историка, но боюсь, что у тебя однобокий взгляд. Ты еще молодой. Не дай себя зашорить. История интересная штука, даже для таких дилетантов, как я. А тебе и карты в руки и пропуск в спецхраны. Дерзай!» Потом, подумав, спросил:
- А знаешь слова песни «Двадцать второго июня»?»
- Конечно, «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война!» 
- А дальше?
Антон напрягся, пытаясь вспомнить. Георгий прочел еще куплет:
Война началась на рассвете,
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети,
Когда стали Киев бомбить.
Врагов шли большие лавины,
Их не было сил удержать,
Как в земли вступили родной Украины,
То стали людей убивать.

- Вот тебе и ответ на вопрос – кто агрессор, кто враг и что бы было с нами, если бы мы не победили в сорок пятом, - Георгий кивнул на прощание деду и внуку и  вышел из комнаты.

             
Любите Украину! Ноябрь 2013 года


«Выбачтэ, шановный, якэ у Вас мисцэ?» – кто–то вежливо поинтересовался у Георгия. Оторвав взгляд от парочки молодых людей, обнимавшихся на перроне одесского вокзала, тот посмотрел на вошедшего в купе и ответил: «Семнадцатое, нижнее». «О! А в мэнэ девъятнадцятэ, то мы сусиды»,– вошедший мужчина поднял нижнюю полку напротив и поставил туда небольшой чемодан – кейс на колесиках. «Похоже на то»,– равнодушно ответил Георгий и снова взглянул на молодых людей, делающих «селфи». Парень дурачился, изображая страшные рожи и высовывая язык. Своим вытянутым бледным лицом и черным, набриолиненным коком волос, он отдаленно напоминал вампира из модного американского фильма.   

Вошедший мужчина снял драповое пальто и присел за столик напротив Георгия. Кустистые, слегка нахмуренные брови мыслителя, высокий лоб с зачесанными назад пепельными волосами, прямой нос, волевые, сжатые губы – все выдавало в нем деятеля украинской культуры «а–ля Павло Тычина». Это был киевский интеллигент еще советской закваски, о чем свидетельствовал возраст – лет шестьдесят пять. Георгий подумал, что наверняка его учителями были украинские корифеи, слушавшие лекции Грушевского, заставшие Центральную Раду, а может быть даже воевавшие за УНР. На лице интеллигента была печать «феномена Тычины», как определил Василь Стус жизнь многих украинских деятелей искусств во времена советской власти. Образ дополнял темно – синий, однобортный, в тонкую серую полоску костюм и эксклюзивная льняная полтавская вышиванка с кисточками и отложным воротником. Ее орнамент, выполненный светло  серыми нитками, прекрасно гармонировал с костюмом. «Стильный «мытець»,– подумал Георгий,– этот начнет издалека, от Леси Украинки и Саксаганского. А мы его – Сосюрой!» 

Поезд тронулся. Девушка, только что дурачившаяся на перроне с парнем, махала рукой и посылала воздушные поцелуи Георгию. «Странно», – подумал он, но тут в купе влетел парень с коком и начал отчаянно махать в ответ девушке. Взглянув на деятеля культуры, парень вежливо поздоровался: «Добрый вечер, Григорий Опанасович». «Ага, значит Григорий Опанасович, да еще с фамилией типа Демуцький – подумал про себя Георгий и представился, – Георгий». «Григорий Опанасович, профессор Киево – Могилянской академии, – отрекомендовался «мытець» на чистом русском языке, – а это мой студент, если не ошибаюсь, Никита». «Никита»,– представился молодой человек и запрыгнул на верхнюю полку. «Хорошая молодежь растет, – порадовался профессор, – есть, кому строить нашу Украину».

– А, Вы, простите, что преподаете, – поинтересовался Георгий, хотя почти наверняка знал ответ.
– Историю украинской литературы, – ответил профессор и в свою очередь спросил, – а, Вы, наверное, одессит?
– Отчего же? – искренне удивился Георгий, – Я -  киевлянин.
– Киевлянин??? – произнес профессор с нескрываемым удивлением, – Тогда почему же Вы не говорите по–украински?
– Говорю,  пишу и даже сочиняю стихи,  –  ответил Георгий.
– Стихи? – кустистые брови профессора от удивления полезли на высокий лоб, – И что же Вы сподобились написать?
– Вот, например, кое–что из раннего, – начал на ходу придумывать Георгий –
 
Стомився я тебе кохати,
Як кінь, що вгору тягне віз,
Тобі на мене теж начхати,
Гуд бай! Ад’ю! Не треба сліз!

– И это Вы называете украинскими стихами?! – профессор захлебнулся от возмущения.
– Ну, нет, не совсем, это скорее макарический стих, – уточнил Георгий.
– Макарический?! – профессор был в ярости, потому что термин «макарический» мог реально употребить человек, знакомый с основами стихосложения.   
– Вообще–то я специалист по ядерным ракетным двигателям, – сказал Георгий, чтобы окончательно не вывести из себя профессора и как–то разрядить обстановку, – а поэзия – это мое хобби. 
– Хобби! – сердито воскликнул профессор, – поэзия – это искусство! Это Вам не формулы бездушные писать. То, что вы мне здесь прочли – это чистой воды ерничество, ничего общего не имеющее с переживаниями лирического героя. Это же физиология какая–то, говоря о любви, представлять себя конем. Вот Вы, наверняка оканчивали советскую школу, где украинская литература представлена была одними революционно – демократическими произведениями, где наши знаменитые поэты – это сплошь борцы за светлое будущее трудящихся. А ведь это не так! Вот, например, Леся Украинка, Вы кроме ее «Досвітніх вогнів» вряд ли что помните, а как Вам эти ее строки о неразделенной любви:

Я не кохаю тебе і не прагну дружиною стати,
Твої поцілунки, обійми і в мріях не сняться мені,
В мислях ніколи коханим тебе не одважуся звати,
Я часто питаю себе: чи кохаю?– одказую: ні!

– Ну, коли так, тогда вспомним Сосюру, – сел на своего конька Георгий,– как Вам такое революционно – лирическое переживание:

Ми з тобою зійшлися в маю,
Ще не знав я, що значить ідея,
Ти й тоді Україну мою
Не любила, сміялася з неї.

У профессора наступил легкий культурологический шок. Он с нескрываемым изумлением смотрел на Георгия и не мог понять – кто же перед ним сидит. Чтобы окончательно добить профессора Георгий, изображая вдохновение на лице, предложил:
– А давайте-ка вспомним нашего великого «каменяра» – Ивана Франко!
– Ну, «Камерняри» – это не любовная лирика, – снисходительно усмехнулся профессор.
– Нет, я другое, из его цикла «Зів’яле листя»:

Чого являєшся мені…
У сні.
Чого звертаєш ти до мене
Чудові очі ті ясні,
Сумні…

Такого поворота в беседе профессор явно не ожидал.
– Вы, что, оканчивали филологический факультет?
– Да, два курса филфака Харьковского государствен-ного университета, – не моргнув глазом, почти соврал Георгий. Почти соврал потому, что у него действительно имелся студенческий билет филфака ХГУ, который ему во времена бурной молодости презентовала подружка – методист кафедры филологии, чтобы он за полцены мог ездить к ней из Калининграда в Харьков.
– И все же, сознайтесь, что Вы не коренной киевлянин. У Вас какая–то экзотическая специальность, и, потом, почему филфак ХГУ, а не КГУ? – не унимался дотошный профессор.
– Сознаюсь,   я   ровно   десять  лет   как   киевлянин, а родился в Луганской области, город Северодонецк. Сосюра – мой земляк, и, кстати, еще и Клима Ворошилова.  Он родом из Верхнего. Помните его «Третью роту»?

Признаться в том, что он не коренной киевлянин для Георгия, в отличие от некоторых его земляков, не представляло никакого труда. Годы, проведенные в Харькове, в Калининграде, Москве и Заполярье, работа в иностранных компаниях и поездки за рубеж сделали его человеком мира, которого принимали за своего и в Москве и в Дрездене. К тому же, могилки его родственников по восходящей линии были и на Байковом кладбище. Но не только это давало ему чувство укорененности. Георгий знал историю Украины и предпочитал многих зарубежных авторов читать в украинском переводе, потому что в советские времена (и это было общепризнанным) киевская школа переводчиков была лучшей.
 
Профессор победоносно улыбался – он таки вывел на чистую воду этого физика – лирика. Вот откуда этот русский язык и ощущение некоего неудобства в присутствии Георгия. Григорий Опанасович, как и многие национально «свидомые» украинские интеллигенты, подозревал донецких в надменности и пренебрежительном отношении к национальной идее и тайном русофильстве. А еще, профессор был родом из провинциального полтавского городка Хорол, и предки его были обыкновенными свинопасами. Аристократичной внешностью, как гласит семейное придание, Григорий Опанасович был обязан прабабке, подгулявшей с лубенским помещиком. Сознание того, что он достиг вершин карьеры в самом Киеве и принадлежал теперь к духовной аристократии, давало ему ощущение собственной значимости, если не величия.  Профессор считал  себя хранителем мудрости и духовности украинского народа, солью земли украинской, а этих выскочек – технарей – безродными космополитами.

Дабы утвердиться в полнейшем превосходстве украинского аристократа над выходцем из Донбасса профессор, неожиданно перейдя на украинский, спросил:
– А чому ж Вы не пишлы шляхом батькив. Воны ж напевно булы шахтарямы?
– Ну, если не считать моего предка – директора первой угольной шахты Донбасса, инженер – капитана Ее Величества Черноморского флота, то, пожалуй, что нет, не были, – ответил Георгий и губы его сложились в едва заметной улыбке.
– Якои Вэлычности? – переспросил оторопевший «мытець».
– Екатерины Великой, шахта «Черноморка». Ее террикон и сейчас еще виден посреди Лисичанска. Топонимика, знаете ли, – уже явно улыбнулся Георгий, – ну, а отец мой – железнодорожный инженер, дед – лесовод, подпоручик 4–го отдельного имени генерал–адъютанта Тотлебена саперного батальона. 

Григорий Опанасович сидел с побагровевшим лицом, еще сильнее сжав свои волевые губы и играя желваками. Он вспомнил своего деда – сечевого стрельца, под командованием Петлюры выгнавшего в ноябре 1918 года гетмана Скоропадского из Киева. Тряся седой головой, сверкая глазами из–под кустистых фамильных бровей, срывающимся от волнения и ненависти голосом рассказывал дед о славных днях его революционной молодости. И главным его воспоминанием было то, как они, сделав стремительный бросок из Белой Церкви, вошли со стороны Борщаговки Софиевской в Киев. Гетман бежал, разрозненные отряды добровольческих дружин, укомплектованных русскими офицерами, пытались оказать сопротивление, но были быстро рассеяны петлюровской конницей. Настал час возмездия, возмездия свинопасов этим надменным белоручкам, служившим опорой русского самодержавия, ненавистного их хуторянской душе. «Мы йих ризалы як свыней, – хрипел дед и топал ногами,– мы йих рубалы шаблямы та выбывалы штыкамы очи! Отака була лють народна!»

Дед Георгия тоже кое-что рассказывал, что считал возможным во времена «дорогого Леонида Ильича». Он не любил Сталина, и тому были весомые причины. В 1921 году погибла вся его семья, а в 1937 году были расстреляны его двоюродный брат и два брата жены. Но больше чем Сталина он ненавидел Петлюру. Иногда Георгию казалось, что «Хождение по мукам» Алексея Толстого написано по рассказам деда, гражданская война которого началась в Киеве, продолжилась под Мариуполем и на Дону, а закончилась в тифозном эшелоне, увозившем бойцов 1–й конной дивизии Красной Армии из Крыма в Бахмут. Свою гражданскую войну, и в этом был один из ее парадоксов, дед начал в добровольческих дружинах Скоропадского в Киеве, а закончил в дивизии батьки Махно под Перекопом. На память о войне осталось три пулевых ранения, два из которых – петлюровские, причем дед и сам не помнил (а может, не хотел вспоминать) получил он их, служа у Махно или в офицерских добровольческих отрядах.
 
Поезд давно уже выехал за пределы горящей огнями Одессы. Мимо проносились темные полустанки. В купе друг напротив друга в тяжелом молчании сидели «мытець» и инженер – ракетчик; потомок свинопаса и царского офицера; человек, сделавший своей профессией любовь к Украине, украинской литературе и всему украинскому, и тот, для кого она была частью его Родины. На верхней полке затих студент Никита. Не вполне понимая причин, он, тем не менее, ощутил мировоззренческий конфликт, возникший между его профессором и иронически улыбающимся Георгием. Он, как настоящий воспитанник Киево – Могилянской академии, естественно был украинским патриотом (в понимании их ректора, а в прошлом парторга КГУ им. Т. Шевченко пана Брюховецкого). Поэтому он был всецело на стороне профессора и против подозрительного инженера – космополита. Дабы вставить свои «пять копеек» и показать, что не зря просиживает штаны в академии Никита, к большому удовольствию Григория Опанасовича, воодушевленно процитировал строки Сосюры:

Любіть Україну, як сонце, любіть,
як вітер, і трави, і води…
В годину щасливу і в радості мить,
любіть у годину негоди.

Григорий Опанасович, прослезившись от слов своего ученика, вдохновенно закончил:

Юначе! Хай буде для неї твій сміх,
і сльози, і все до загину…
Не можна любити народів других,
коли ти не любиш Вкраїну!..

В купе воцарилось пафосное молчание. Георгий потушил свой ночник и прикрыл глаза. Никто, из едущих в этом купе, да и всех пассажиров поезда, не предполагал, как призыв поэта отзовется в тысячах молодых душ. Что его призыв любви к Украине, соединившись с лекциями пещерных киево – могилянских ксенофобов, зажжет в юных сердцах ненависть ко всему неукраинскому и выжжет напалмом этой ненависти сначала центр Киева, а потом и всю страну!

Георгий открыл глаза. В купе уже никого не было. Поезд медленно подъезжал к перрону киевского вокзала. Надвинув пониже кепку и подхватив дорожную сумку, он шагнул на перрон навстречу серому ноябрьскому утру и уныло моросящему дождю. После веселой и бесшабашной Одессы Киев казался усталым и хмурым, свинцовое небо нависало и давило. «Неужели всех так замучило ожидание этой чертовой евроинтеграции,– подумал Георгий, – кстати, надо узнать, что там вчера решилось в Вильнюсе». Попав домой через час, он узнал, что в Вильнюсе ничего не решилось – более того, президент отказался подписывать какой–то там договор об ассоциации. Европа, со всех ног спешившая навстречу Украине, споткнувшись о несговорчивость ее президента, шмякнулась мордой об асфальт. У всех европейских лидеров лица вдруг стали какими–то шмякнутыми. Они были похожи на упавших с разбегу детей. Их хотелось пожалеть и дать конфетку. Европа, как обидевшийся ребенок,  не нашла ничего лучшего, чем накакать обидчику в его песочницу. На все майданы Украины с призывом за евроинтеграцию вышел передовой отряд молодежи – студенты. Весь Киев расцвел флагами Евросоюза, начался новый праздник неповиновения. Глядя на все это, Георгий испытывал состояние дежавю, ровно девять лет назад он видел то же самое, только в оранжевых тонах. Это было похоже на римейк известного фильма, но вот только чувство надвигающейся беды, с которым он не расставался все эти девять лет, подсказывало ему, что финал этого римейка будет ужасным.


Письма с майдана. Искусство дискуссии. Декабрь 2013 – январь 2014


Сначала на улицы Киева вышла молодежь. Вышла мирно, весело, с плакатами «Хочу в Европу и кружевные трусики!». Объединенные Интернет – паутиной, приученные к разнообразным флэшмобам, они и в этот раз с большим энтузиазмом откликнулись на пост в фейсбуке от 21 ноября 2013 года таджика афганского происхождения, журналиста и участника ток-шоу Савика Шустера Мустафы Найема: «Встречаемся в 22.30 под монументом Независимости. Одевайтесь тепло, берите зонтики, чай, кофе, хорошее настроение и друзей». Пришли радостные, беззаботные ребята, верящие в западную демократию, прогресс, постиндустриальное общество и европейское будущее Украины. Они искренне презирали олигархов, они искренне считали себя креативным средним классом, способным формулировать «новые смыслы» и превращать виртуальную реальность в реальную. И тут же, как мухи на известную субстанцию, к ним начали слетаться деятели типа Юрия Луценко, Арсения Яценюка, Виталия Кличко. Пару сотен студентов, собравшихся на тот момент на майдане,  вежливо, но непреклонно  их отшили. Тут же возникли «независимые» журналисты из «5-го канала» и других олигархических СМИ. Журналист «5-го», в недалеком будущем пресс – секретарь президента Порошенко Святослав Цеголко, вещал в мегафон: «Я думаю, що цэ початок боротьбы за нэзалэжнисть Украийны! Украийна повынна буты у Европэйському союзи! Жодна людына, навить якщо цэ людына на найвыщий посади нэ мае права забраты у пьятыдесяты видсоткив урайинцив, позбавыты йих права на евроинтеграцию!»  Взяв микрофон в свои руки, народный депутат Олеся Оробець пророчествовала: «Сьогодни тут зибралося килька сотень, завтра збэруться тысячи, а пислязавтра сотни тысяч, потим збэруться мильйоны и цэ едыный шанс врятуваты цю державу!» В итоге образовалось два майдана. Один из «проевропейских» политиков, которые пошли митинговать с однопартийцами на Европейскую площадь, другой – студенческий, который остался на Майдане Незалежности. Как говориться «у вас своя свадьба, а у нас своя». Сначала закончилась «свадьба» на Европейском площади. А потом стала расходиться и на Майдане незалежности. Последняя сотня человек из числа протестующей молодежи оставалась ночевать в палатках на майдане в ночь на 30 ноября. Назавтра планировалось передать эстафету протеста оппозиции. В ночь на 30 ноября должна была заступить их охрана. Вместо этого начало происходить нечто странное. Ирина Геращенко в 23-30 29 ноября, за несколько часов до фактического начала разгона Майдана заявила о нем на ток-шоу Савика Шустера. Явный фальстарт. Звуковую аппаратуру свернули, представители оппозиции не пришли, их охрана тоже. Все лидеры студенческого Майдана растворились под разными предлогами. У кого-то, как у Егора Соболева, внезапно заболело сердце, у кого-то что-то еще. Внезапно исчезла вдруг почувствовавшая сильное недомогание певица Руслана. Осталась только сотня «мальчиков для битья». Их и побили. Но за час перед разгоном, который начался в 4-00 утра 30 ноября, на Майдане появилось телевидение, канал «Интер» и вездесущий таджик Мустафа Найем. Был анонимный звонок о потасовке на Майдане, по чьему-то приказу был поднят «Беркут». Откуда-то появившиеся футбольные фанаты стали швырять в прибывших  милиционеров горящие поленья, тем самым, спровоцировав их на силовые действия. В итоге «звирячэ побыття дитэй» стало детонатором нового протестного взрыва. «Они же дети!» - возмутилась произошедшим Ирина Богословская, сменившая несколько партий и движений и отличавшаяся поразительной чуткостью к политическим переменам. После чего демонстративно вышла из «Партии регионов». А хэштег «онижедети» пошел гулять по всему Интернету.

В ночь, когда покатился с горы этот первый камень, породивший кровавую лавину хаоса, Георгий мирно спал в своей постели. Ему было противно видеть и слышать украинские СМИ, которые словно сговорившись (а так, наверное, и было), давали сюжеты о продвинутой молодежи, стремящейся в Европу, и о замшелом президенте и его министрах, тянущих страну в евразийское болото со страшным крокодилом – Россией.

Убогая «креативность» корреспондентов выдавала убогость их образования «от Поплавского», или «от Брюховецкого – Квита». Это было не смешно – это было печально, каким дерьмом напичкали эти господа молодые, наивные головы. В окружении Георгия не все были так аполитичны. Кое-кто из его друзей–приятелей, находившихся в состоянии перманентной фрустрации после «оранжевой революции», внимательно и с большим сочувствием следил за рождением новой. Поэтому, он был застигнут врасплох, когда, выпив после баньки по третьей, услышал от Валентина: «Они же детей побили!» Кто «они», каких «детей» – Георгий не знал ни сном, ни духом, за что и получил в словесном выражении «по морде». Его размазали по стенке, его раскатали как блин. В итоге, не выдержав революционного напора, а главное, не понимая в чем, собственно, дело, он с женой был вынужден поспешно ретироваться. Придя домой и включив телевизор,  узнали «страшное» – «звери» из «Беркута» избили невинных студентов, стоявших ночью на Майдане за евроинтеграцию. Милиционеры яростно махали дубинками, по юным лицам текла кровь. «Вот оно, началось»,– подумал Георгий, и эта мысль отдалась в сердце ноющей болью. Ему показалось, что в одном из мелькнувших на экране студентов он узнал своего недавнего спутника – Никиту. «И этот там оказался, – огорчился Георгий, – а, впрочем, ничего удивительного, только вот где наш «мытець» Григорий Опанасович». В это время, нахмурив свои фамильные кустистые брови и вцепившись в подлокотники кресла побелевшими от напряжения кистями рук, Григорий Опанасович внимательно вглядывался в экран телевизора, выискивая в нем своих птенцов. Каждый раз, когда он видел еще одного, его лицо искажала яростная улыбка, и в эти мгновенья он становился копией своего деда – петлюровца.

Революционная стихия вновь бушевала на центральных улицах Киева. Ее ветер принес с карпатских полонин знакомый заробитчанский дух. Апельсиновый фреш, все эти годы угрюмо бродивший в старых мехах и ждавший своего часа, выплеснулся на  улицы привычными со времен «оранжевой революции» фекалиями. Молох новой революции требовал крови! Крови жертвенных агнцев! И если она не пролилась во время первой «оранжевой революции», то в этот раз ошибку нельзя было повторить! Это был последний шанс оторвать Украину от России! Если бы начали выполняться договора, подписанные Януковичем с Россией и Китаем, Украина была бы оторвана от Запада надолго, если не навсегда! Уже на следующий день 1 декабря был предпринят первый штурм Администрации президента. Режиссеры этого действа не удосужились даже поменять картинку. Впереди толпы, вооруженной палками, цепями и камнями, словно сошедший с картинки «бульдозерной революции» в Югославии, двигался фронтальный погрузчик Komatsu с гигантским передним ковшом. Он вклинился в первые шеренги милиции и внутренних войск, живой цепью преграждавших путь к администрации. Они не разомкнули ряды, и тогда погрузчик в нерешительности остановился – давить громадными колесами безоружных правоохранителей под взглядом десятков телекамер было невозможно. Это уже потом, когда люди начали гибнуть десятками, они станут под камеры  давить полицию на бешено мчащемся по центру Киева грузовике. А сейчас в ход пошли палки, цепи и взрывпакеты. В какой-то момент на подножке погрузчика возникла мешковатая фигура главного кондитера страны Петра Порошенко. Он что-то пытался кричать в мегафон разъяренной толпе. В ответ толпа громогласно послала его в «пеший эротический тур» и обдала из порошкового огнетушителя. Неудачливый трибун еле унес ноги. А потом был феерический прогон быков, как на испанской корриде. Улица Институтская в Киеве превратилась в  центральную улицу Памплоны, по которой неслось обезумевшее стадо быков, штурмовавших только что здание Администрации президента, подгоняемое градом ударов милицейских дубинок. Досталось тогда, к сожалению, всем, и быкам – штурмовикам, и праздным зевакам, и кое-кому из подвернувшихся под горячую руку корреспондентов.

С этого же дня начались еженедельные «народные вече», проходившие по выходным на Майдане незалежности, во время которых количество протестующих увеличивалось с одной тысячи до десятков тысяч за счет киевских зевак и специально приезжавших посмотреть на это действо людей из провинции. Майдан начал постепенно обживаться протестующими, появились полевые кухни, поленицы дров, иногда даже раздавалось странное похрюкивание и кудахтанье. Чтобы давать выход накопившемуся негативу, нужно было срочно найти врагов, на которых можно было бы без особого риска отыграться. Первым из таких врагов стал Владимир Ильич, точнее многочисленные его памятники и бюсты. Первой жертвой стал памятник Ленину работы знаменитого скульптора Меркулова, на открытии которого в свое время выступили Хрущев и украинский поэт Тычина. Этот памятник из розового карельского кварцита (из которого был сделан Мавзолей), на постаменте из черного, полированного лабрадорита долгое время украшал площадь перед Бессарабским рынком в самом центре Киева. Жидкая кучка стариков и старушек из коммунистов и сочувствующих, охранявших памятник, была легко рассеяна толпой в овчинных тулупах во главе с нацистами из ВО «Свобода». Коммунистический дух был повержен густопсовым духом овчины, сала и самогона. Один из «свободовцев» вскарабкался по лестнице на плечо Ильича и накинул ему петлю троса на шею. Привязав другой его конец к трактору, он взмахнул рукой. Трактор с проворотом  колес с трудом стронулся с места. Ленин, покачнувшись, как оловянный солдатик, рухнул с пьедестала, проломив головой тротуарные плиты перед пьедесталом. Несколько человек с увесистыми молотами кинулись его добивать. Они яростно и беспорядочно лупили по нему, мелкие куски кварцита отлетали в толпу и ранили собравшихся зевак. Ильич не сдавался. «Каменяри, блин!» - в сердцах воскликнул Георгий, наблюдавший за этой безобразной сценой по телевизору в прямом эфире. Он вслух процитировал стихотворение Франко:

«І всі ми, як один, підняли вгору руки,
І тисяч молотів о камінь загуло,
І в тисячні боки розприскалися штуки
Та відривки скали; ми з силою розпуки
Раз по раз гримали о кам'яне чоло».

«Нет, те каменяри были соратниками Ленина и били в каменное чело царизма, а эти, - возмущенно думал Георгий, - бьют в чело тому, кто дал им независимость, кто создал это странное, искусственное государство – Украина. Они убивают своего создателя! В итоге они убьют и себя!» В это время одному из вандалов удалось отколоть десницу Ильича. Схватив, он победно тряс ею над головой. «Если бы Ленин был не кварцитовый, - с горькой иронией подумал Георгий, - они бы вырвали у него печень и съели под одобрительные возгласы либеральной  интеллигенции». Через день он с женой поехал в центр, на Крещатик, на выставку Никаса Сафронова. Проходя мимо того места, где еще несколько дней назад стоял памятник Ленину, они увидели пьедестал из черного полированного лабрадорита, на котором красовался водруженный кем-то покрашенный золотой краской унитаз. Буквы «ЛЕНИН» были сбиты, а поверх следов от них красовалась кривая надпись «Наденька, меня здесь не жди». За пару лет до этого, отдыхая в Крыму, в Симеизе, он видел похожий пьедестал. Золотые буквы «ЛЕНИН» облетели и поблекли, а над ними какой-то юморист приписал «здесь был». Тогда это вызвало у Георгия грустную улыбку, в этой надписи не было зла. Сейчас же надпись показалась ему издевательской и зловещей.

В начале января 2014 года под Рождество Георгий решил навестить Виталия Петровича, с которым не виделся с начала событий на майдане. Офис фирмы к тому времени переехал в новый шикарный бизнес-центр «Левобережный» и видеться они стали редко. Георгий застал его в каморке с копировальной техникой. Виталий Петрович сидел за письменным столом и что-то внимательно рассматривал через лупу.
- Добрый день, Виталий Петрович, как Ваше здоровье?
- Спасибо, не жалуюсь. Проходи, давай заварим чайку.
- С удовольствием, а что Вы там рассматриваете? – заинтересовался Георгий.
- Да вот, один исторический артефакт, - довольно улыбаясь, ответил Виталий Петрович.

Георгий подошел вплотную к столу и увидел лежащий на нем конверт. Виталий Петрович был заядлым филателистом, да к тому же еще и секретарем киевского общества филателистов. Обычный с виду конверт с изображением Тараса Шевченко, точнее, с двумя изображениями. Одно, так сказать, каноническое, где он в папахе и с усами. Другое – в папахе, но нижняя часть лица  Шевченко закрыта красным платком, как у многих из протестующих. Это второе изображение было сделано явно не в обычной типографии.
- Так это и есть Ваш артефакт? – разочаровано произнес Георгий, указывая на изображение Шевченко в платке.
- Да нет же, - с досадой ответил Виталий Петрович, - Вы посмотрите на почтовый штемпель.
- Ну, штемпель и штемпель, - Георгий слабо разбирался в филателистических тонкостях.
- А номер почтового отделения? А дата! – возбужденно воскликнул филателист, - Это же Центральный почтамт на Майдане незалежности. Дата – 1 января 2014 года! Партия конвертов ограниченная – всего 300 штук. Вы можете отправить его сами себе из исторического места в исторические дни, дни революции! Отправить в свое европейское будущее, которое, я надеюсь, будет гораздо лучше настоящего. Лет через несколько это будет настоящий раритет!
- А будет ли оно, это будущее? – в вопросе Георгия сквозила безнадежность.
- Давайте чай пить, - Виталий Петрович посмотрел на него с сожалением, как на безнадежного пессимиста.

Постепенно революционной толпе надоело валяние памятников, бесполезное топтание на ежевоскресных  вечах и бесконечное хождение от Майдана до Администрации президента и назад. Нужны были новые жертвы, нужна была новая кровь. Как всегда, 18 января 2014 года Георгий с женой поехали поздравлять его киевскую тетушку, единственную из двоюродных сестер отца. Остальные, к сожалению, уже были на другом свете. Тетя Ангелина – талантливый и образованный человек, великолепно знающий историю. Она застала еще НЭП и коллективизацию, пережила террор тридцатых годов и Великую отечественную войну, борьбу с космополитами и 20-й съезд партии, после которого отказалась больше преподавать общественные науки, не желая колебаться вместе с линией партии, и стала преподавать рисование и домоводство. Учеба в Строгановском училище помогла раскрыться ее природному таланту к рисованию. Она рисовала прекрасные натюрморты и пейзажи и дарила их многочисленным родственникам. Обладателем нескольких ее картин был и Георгий. День рождения отмечали в кругу близких родственников – Георгия с женой Натальей, дочери Анны, внучки Ольги и правнуков Георгия и Юлии. Про политику старались много не говорить, так как симпатии собравшихся за столом разделились, как и у многих в эти дни. Именинница, грустно вздохнув, сказала, что это катастрофа и с упреком посмотрела на дочь, которая носила чай и пирожки протестующим. Георгий же, зная отношение внучки Ольги к «оранжевым» еще с 2004 года, решил высказаться по поводу общего культурного уровня собравшихся в Европу революционеров.

- Тебе не кажется, - сказал он, обращаясь к Ольге,- что культурный уровень и менталитет этих майданных европейцев не приемлем для Европы, в которую они стремятся? Не хотелось говорить резких слов, но раз уж они по отношении к нам употребляют это слово, то я вправе ответить им тем же. Это же настоящее, тупое быдло!
- Ну что вы! - красивое лицо с правильными чертами моментально сделалось хмурым. Она была умна и рассудительна, несмотря на распространенное мнение о блондинках с хорошей фигурой,- Эти люди просто нуждаются  в дополнительных знаниях и навыках. Вот мои подруги из Киево -  Могилянской академии ежедневно приходят к ним в палатки и читают лекции.
- О чем, осмелюсь спросить, - удивленно произнес Георгий.
-Ну, например, разговорный английский, чтобы могли общаться с иностранными корреспондентами. А самое главное, они их обучают искусству ведения дискуссий, - с гордостью за подруг ответила Ольга.
- Что-о-о-о?- вырвалось у Георгия. После этого разговаривать уже было не о чем.

Домой они возвращались на метро. Какие-то молодые люди в медицинских масках сновали по вагонам и раздавали листовки. Одна из них оказалась в руках у Георгия. Сощурившись, он прочитал: «Завтра, на Грушевського, збир у памьятныка Чорноволу. Зробымо ийм крывавэ водохрэстя!»
      
В святой день Крещения Иисуса, наслушавшись лекций о правильном ведении дискуссий, взяв в руки «коктейли Молотова», они залили горящим напалмом начало улицы Грушевского и подступы к стадиону «Динамо». Основной боевой силой выступил ранее никому неизвестный «Правый сектор» во главе с его фюрером Дмитрием Ярошем. Кровопролития не смог остановить никто, ни вставшие между правоохранителя и бунтовщиками священники, ни пришедший к ним боксер Кличко, которого нецензурно обругали и по заведенной на Майдане моде обдали из огнетушителя. Ошалевший от такого обращения, с запорошенными огнетушителем глазами Кличко начал молотить воздух своими кулачищами, раздавая джебы и хуки невидимому противнику. Все это выглядело смешно, нелепо и напоминало «бой с тенью». Киев заполыхал. Бог, долго терпевший скотство и грехи олигархов, безверие, зависть и мелкую подлость киевлян, обрушил на их головы Везувий слепого гнева мелких торговцев, офисных клерков, националистических маргиналов и пауперизированных карпатских селян. Сырая, местечковая атмосфера мещанского Киева не давала огню революции разгореться в полную силу. Он требовал сакральных жертв. Сначала убили Жизневского и Нагояна, белоруса и армянина, поверивших в украинскую революцию. Убили свои, убили подло, стреляя в упор в толпе митингующих, и обвинили в этом бойцов «Беркута». (Экспертиза, сделанная уже новой, «революционной» властью показала, что в них стреляли с расстояния около трех метров, тогда как до правоохранителей было не менее тридцати). Нагоян, так красиво вчера перед камерами читавший Шевченко, не знал, что тем самым подписал себе смертный приговор. Его заметили, его убили и сделали мучеником революции, иконой. Это произошло 22 января. «Революция гидности» накатывала волнами, оставляя на Крещатике все больше хлама в виде мешков с грязью, досок и автомобильных покрышек. Откатываясь, она обнажала дно человеческой злобы, подлости, зависти, нетерпимости и зверства. Каждая новая волна требовала прилива новой энергии злобы, подпитывающейся провокациями и убийствами.

Все это время самым странным образом вел себя президент Янукович. Он, по сути, ничего не предпринимал. Периодически с брезгливым выражением лица вел переговоры с майданным триумвиратом: Яценюком, Тягныбоком и Кличко, и даже предложил Яценюку занять пост премьер-министра и сформировать правительство национального единства. Радостный Яценюк чуть было не согласился, но товарищи по триумвирату, которые тоже мечтали об этом, сурово его одернули – нечего торговать революционными идеалами. Яценюк как-то сразу сник, а на следующий день, пуская петуха, выступил на митинге: «Мы пидэмо зараз до администрации разом! Я з вамы! Куля в лоб, так куля в лоб!» Часть митингующих откровенно рассмеялась, глядя на тщедушного «героя» и после этого к нему прилипло помимо уже имевшегося обидного прозвища «кролик» еще и другое «куля в лоб».

Вечером 27 января в кабинете у Януковича сидел премьер Николай Азаров. Разговор был трудным.
- Виктор, мы  много  лет   друг   друга   знаем, - начал Николай Янович, - и наши цели всегда совпадали. Вместе создавали Партию регионов. Теперь ты их хочешь предать?
- Каким образом? – возмущенно воскликнул Янукович.
- Ты  готов   отменить  антитеррористические законы от 16 января, - сурово произнес Азаров, - Ты понимаешь, что если мы их отменим, то это конец?
- Чему конец? – президент  сделал   вид,   что   он   не понимает, о чем говорит его премьер.
- Да всему, что мы с тобой делали и к чему стремились!- почти закричал всегда сдержанный Азаров, - Если сейчас не положить конец этому революционному уличному насилию, если не показать, что власть сурова, но справедлива, то завтра начнутся погромы, поджоги и убийства во всех городах на западной Украине, не говоря уже о Киеве.
- Коля, уймись, - Янукович снисходительно улыбнулся. В отличие от Азарова он всегда старался избегать открытой схватки и часто занимал выжидательную позицию,- Ты что, забыл «оранжевую революцию»? Они точно так же скакали, орали, бузили, угрожали и даже заставили меня пойти на третий тур. И что в итоге? А в итоге они проиграли.
- Сейчас не та ситуация! – возразил премьер.
-Да та, Николай, та! – устало вздохнул президент, - Они уже два раза пытались нас штурмовать. Первого декабря их хватило на несколько часов. Неделю назад пошли уже с напалмом, и что? За два дня выдохлись и запросили перемирия. Скоро весь этот майдан превратится в балаган, в ходячий цирк, на который опять будут ездить поглазеть со всей Европы!
- Если не запретить проведение несанкционированных митингов, если не снять с них «балаклавы», - начал кипятиться Азаров, - если не запретить им ездить целыми автоколоннами и блокировать дороги, если не привлекать к уголовной ответственности за захват государственных учреждений, то завтра они сметут нас, а наших депутатов будут отлавливать и линчевать на улицах.
- Но ты же прекрасно знаешь, кто мне каждый день названивает по телефону, - унылым голосом ответил ему Янукович, - Они меня за глотку взяли. Американский посол звонит по три раза на дню. Штанмайер достал уже! Все талдычат одно и то же – не применять насилие к мирным демонстрантам. Черт возьми!
- Да не за горло они тебя взяли, - с горечью вздохнул премьер, - а за «яйца Фаберже», которые ты хранишь за границей. Витя, в 2004 –м ты так бы не поступил! Если законы отменят, то я подаю в отставку!
- Тебе решать! – раздраженно ответил Януккович и замолчал, давая понять, что разговор окончен.

28 января, после того, как Янукович, поддавшись нажиму лидеров оппозиции, принял решение об отмене «антитеррористических законов» Николай Азаров сложил полномочия премьер-министра. Эту новость Георгий увидел в прямом эфире по телевизору. Работа фирмы практически остановилась, и он большую часть дня просиживал у телевизора в своей квартире. Внешне Азаров был спокоен и сдержан, но по тому, как он сжимал губы, как ходили на скулах желваки, было видно, что категорически не одобряет слабость президента. Всем своим видом он как бы говорил: «Я делал все, что мог, я взял на себя ответственность и готов ее нести до конца! Но если вы, трусы, ради собственного благополучия готовы пожертвовать страной, то идите вы к черту!!!»   


Кровавый Рубикон 18 – 21 февраля 2014
 
 
Казалось бы, ушел ненавистный оппозиции «визирь» Азаров, которого в народе называли «Азировым», припоминая анекдотичный случай, произошедший с ним в Раде. Так как «свидомые» депутаты постоянно упрекали его в незнании «державной мовы» он решил выступить на украинском. Николай Янович, старательно выговаривая труднопроизносимые для него слова, допустил смешную ошибку. Вместо слова «кровососы» в адрес кого-то из оппонентов он употребил «кровосисы». Зал разразился гомерическим смехом. Азаров, раздраженно взглянув поверх очков на смеющихся депутатов, выдал следующий перл: «Да пошли вы!» И продолжил свое выступление на русском. Его не любила и побаивалась оппозиция, потому что это был волевой и умный государственный деятель, эффективный управленец. Его уход выбил из-под Януковича надежную опору, и исчезло главное препятствие на пути к отстранению его через досрочные выборы, через создание коалиционного правительства. Но все темное и злое, что копилось в народе, который все 23 года независимости нещадно эксплуатировали, грабили и обманывали олигархи, выплеснулось и растеклось по городам западной и центральной Украины как содержимое нужника, в который бросили дрожжи. Протест против отказа от евроинтеграции явно приобретал черты социального протеста, переходящего в бессмысленный и беспощадный бунт против олигархов. Видя это, организаторы Майдана постарались превратить социальный протест в протест против Януковича и «семьи», в которую входили его старший сын Александр (в народе «стоматолог») и несколько его друзей – младо олигархов, сделавших свои состояния за считанные годы президентства его отца.
   
18 февраля примерно в 11-00 митингующие начали, как они сами его назвали, «мирное наступление». "Нашим маршем "Мирное наступление" мы вновь хотим заявить депутатам о своих прежних требованиях: вернуть Конституцию 2004 года и наказать виновных в избиении и издевательствах над активистами", - сказал депутат от партии ВО «Свобода» Игорь Швайка. И они пошли в наступление двумя колоннами по Грушевского и по Институтской. Уже в 11-58 было прорвано милицейское оцепление на пересечение Грушевского и Крепостного переулка, штурмовики попытались прорваться к парламенту. В 12-40 бойцы майданных сотен захватили здание Дома офицеров на Грушевского. В 12-59 погромщики захватывают грузовой автомобиль и давят им на подступах к Верховной Раде солдат внутренних войск, ранены трое солдат. В 13-30 протестующие на перекрестке Шелковичной и Грушевского возле парламента поджигают два грузовика. Около 14-00 озверевшая толпа блокирует центральный офис Партии регионов на Липской и забрасывает «коктейлями Молотова». В офисе в это время находятся только технические работники, в основном женщины. Вышедшего на переговоры инженера погромщики тут же убивают, с выходящих из здания женщин срывают украшения и шапки. Пятнадцать человек, спасаясь от огня, выходят на крышу горящего здания. В огне гибнет еще один работник офиса. Как показал дальнейший ход событий, это стало репетицией массового сожжения людей в Доме профсоюзов в Одессе 2 мая 2014 года. В 14-57 у спикера Верховной Рады Владимира Рыбака гипертонический криз, к нему вызывают неотложку. В 15-00 бойцы подразделения «Беркут» освобождают офис Партии регионов, а прорвавшиеся с ними пожарные приступают к тушению здания. В 16-16 МВД Украины сообщает о ранении 37 правоохранителей, несколько ранений огнестрельных, извлечены пистолетные пули. В 17-00 министр иностранных дел Украины обращается к иностранным государствами и международным организациям с просьбой решительного осуждения действий радикальных сил. Это был глас вопиющего в пустыне. В тот момент он услышит лишь гробовое молчание «мировой общественности». В это же самое время лидеры оппозиции пытаются продавить в Раде проект постановления по возвращению к варианту Конституции 2004 года с сильно урезанными правами президента. Правоохранители начали теснить боевиков вниз по Институтской и Грушевского к Крещатику. В 17-40, подойдя со стороны Институтской к Майдану незалежности, силовики взяли штурмом Октябрьский дворец. В 17-50 правоохранителями, спустившимися по Грушевского к Европейской площади, начат штурм Украинского дома (бывший музей Ленина). В 18-00 МВД сообщает о двух убитых полицейских. Также организаторы Майдана сообщают о сорока раненных и двух убитых активистах. В 18-05 Майдан незалежности окружен силами правопорядка.

Георгий весь день, не отрываясь, смотрел телевизор. Ему не давал покоя один вопрос – почему нужно было доводить до того, чтобы погибли люди в офисе Партии регионов, чтобы погибли бойцы «Беркута», чтобы были жертвы среди протестующих? И находит для себя только один ответ – так поступил Ельцин в 1993. Он дал возможность разъяренной толпе с автомобилями вломиться в Останкино, захватить мэрию, чтобы потом оправдать жестокость подавления опасностью и жестокостью действий протестующих. Но у Ельцина была поддержка Запада и всех «прогрессивных сил» России. Георгий помнил, как аплодировал  деятелям культуры, вышедшим на Красную площадь в поддержку Ельцина, как восхищался Смоктуновским, произнесшим там же пламенную речь. А у Януковича все наоборот – олигархические СМИ против него, деятели украинской культуры тоже против, коллективный Запад хватает его за руки и не дает ввести военное положение. Даже внутри его администрации вскрыт заговор, во главе которого стоял ее глава Левочкин. Все против него! Восток и юг Украины наблюдают за происходящим в Киеве, как за очередными разборками в борьбе за власть. Они устали за последнее десятилетие от этого бардака и почитают за благо не вмешиваться и честно трудиться на заводах и шахтах. Когда Георгию звонил очередной приятель или знакомый и спрашивал: «Что у вас там, черт возьми, происходит?», Георгий, уставший от таких вопросов, орал им в трубку: «Скоро это будет у вас, пока не поздно, выходите на улицы, захватывайте, как на Галичине, администрации, создавайте народные советы! Завтра они придут убивать вас!»  В ответ он слышал: «Это ваши столичные разборки».

В 22-45 экраны всего мира облетают кадры коренастого офицера «Беркута» в обгоревшей экипировке, бредущего прочь от баррикады на Майдане незалежности, на фоне пылающего БТР, пытавшегося протаранить баррикаду. В тот момент, когда казалось, что майдан будет зачищен, проходит команда «отбой». А в это время защитники баррикад сжигают две водометные машины, которые подъехали, чтобы потушить бушующее на баррикадах пламя. Протестующие подожгли баррикады сами, чтобы защититься стеной огня от штурмующих их подразделений. Огонь охватывает уже несколько палаток и подбирается к сцене, с которой несутся душераздирающие призывы к братьям из Львова и Ивано-Франковска ехать в Киев на Майдан защищать революцию. В эту ночь сотни людей на западной Украине, бросив свои дела, спешно прощаются с родными, грузятся в автобусы, маршрутки, в свои видавшие виды «Жигули» и едут спасать погибающий Майдан. Это были уже не авантюристы, бездельники и профессиональные протестующие за деньги, которые первыми кинулись из родных мест в Киев. Это были трудяги, до последнего момента сидевшие на своих клочках земли среди карпатских полонин. Это были  прекраснодушные юноши – студенты, мелкие предприниматели, закрывшие свои ларьки на замок и попросившие присмотреть за ними до возвращения. Ни они, ни те, кто их провожал, не могли даже представить тот ужас, который ожидал их  в столице. В 23-25 на Майдане незалежности отключили свет, но в нем уже не было необходимости. Весь периметр Майдана полыхал, подожженный его защитниками, которые, чтобы огонь горел сильнее, подбрасывали автомобильные шины, доски и все, что могло гореть. Чтобы огненная стена не дала спецназу зайти за периметр. Но в этом уже не было необходимости. Штурму был дан «отбой» и периметр был оцеплен несколькими рядами внутренних войск, прикрывающимися алюминиевыми щитами. В полночь пожар охватил второй этаж Дома профсоюзов, в котором был один из штабов Майдана. Огонь был настолько сильным, что возникла угроза обрушения второго этажа. Говорили, что там сгорело заживо несколько человек, но тела невозможно было вынести из-за пожара. После полуночи продолжала поступать информация о жертвах противостояния с обеих сторон. По состоянию на 1-00 ночи 19 февраля известно о гибели семи правоохранителей и восьми гражданских лиц. Ранено 272 правоохранителя, из них 59 имеют огнестрельные ранения, также сообщается о 110 госпитализированных гражданских. Около 1-10 ночи приходит сообщение о расстреле патруля ГАИ, двое убитых, один ранен.

Георгий выключил телевизор. «Зачем они опять остановились? – в который раз он задавал себе вопрос и не находил ответа, - Кто та сила, которая хватает за руки спецназ и мешает делать им свое дело? Здесь два варианта, либо Янукович ради своей собственности на западе не хочет окончательно с ними рассориться, либо предательство в рядах руководства силовых структур. И то и другое плохо. Похоже, это конец». Жена спокойно спала, а он метался по квартире, как загнанный зверь. «Неужели их никто не остановит? – обращался он в пустоту, - Неужели они не понимают, что это война! Тотальная гражданская война! И начало ее – дело ближайших недель, может месяца». Хотелось крепко выпить, но неизвестно, что произойдет завтра. Георгий налил в рюмку лошадиную дозу «Барбовала» и, сморщившись, залпом выпил. Потом, выключив свет, на ощупь добрался до постели и лег. Пара минут, и он провалился в черную бездну сна. 
 
Проснувшись через несколько часов, Георгий встал с тяжелой, как с похмелья, головой. «Лучше бы я выпил водки, - подумал он, - Эффект был бы тот же». Жена собиралась на работу – банк должен работать при любой обстановке, даже, если в городе начнется партизанская война.
- Наташа, тебя отвезти в офис? - спросил ее Георгий. 
- Нет, доберусь сама, - ответила она.
- Как это? – не понял Георгий, - Ты что, хочешь ехать общественным транспортом? И вообще, в такой обстановке вас должны распустить по домам.      
- Ага, сейчас, это тебе банк, а не твоя компания, - с легкой долей презрения ответила жена, потому что считала, что нет на свете ничего важнее, чем банки, - Мне позвонили, что сегодня работаем. Руководство рекомендовало ездить группами, поэтому собираемся возле универсама «Позняки» и едем втроем на Юлиной машине.
- О’кей! – облегченно вздохнул Георгий, которому не очень хотелось ехать в офис жены на Петровку, - тогда я на телефоне. Если что, сообщи заранее, я заберу.
- А что значит «что»? – переспросила недовольно жена.
- Ну, например, если сообщат о закрытии мостов или метро, - озвучил возможные варианты развития событий Георгий.
- Хорошо, если что – позвоню,- оборвала его жена и вышла из квартиры.

За ночь существенных изменений в диспозиции сил на Майдане не произошло, только увеличилось количество убитых и раненых с обеих сторон. В телевизионных информационных сводках сообщалось, что полностью выгорел Дом профсоюзов, горит надземная часть торгового центра «Глобус», загорелся и был потушен концертный зал им. Чайковского. В 8-27 утра МВД сообщает уже о 9 погибших и 371 раненом милиционере. Утром начало поступать подкрепление из преимущественно западных областей, люди пробирались в Киев окольными путями и просачивались на Майдан незалежности со стороны Михайловского собора, где оцепления практически не было и куда всю ночь в импровизированный госпиталь доставляли раненых боевиков. В 10-00 на Майдане находится 20 тысяч митингующих. В 11-21 нардеп от «Батькищины» генерал милиции Москаль заявил, что 18 февраля в 20-00 были введены в действие планы «Волна» и «Бумеранг», цель которых – полная зачистка Майдана, Украинского дома, Дома профсоюзов и Октябрьского дворца. Руководство «Волной» осуществляет зам. министра МВД Виктор Ратушняк, начальник департамента общественной безопасности МВД Александр Крикун, и.о. начальника ГУМВД в Киеве Валерий Мазан и начальник главного управления – командующий внутренних войск МВД Станислав Шуляк (позднее покинет столицу на вертолете вместе с Януковичем). В операции «Бумеранг» принимает участие центр специальных операций «Альфа». В 12-08 обнародуется список 59 арестованных активистов майдана. В 12-10 МВД сообщило, что число погибших милиционеров возросло до 10 человек. В 12-30 Янукович объявляет четверг 20 февраля днем скорби по жертвам массовых беспорядков. В 13-30 и.о. директора департамента здравоохранения КГГА Алла Арешкович заявляет, что по результатам судмедэкспертизы из 25-ти погибших с обеих сторон 18-19 февраля 19 скончались от огнестрельных ранений. В 20-15 президент поручает главе своей администрации Андрею Клюеву ускорить организацию переговорного процесса по мирному урегулированию кризиса в Украине. В Киев вечером, накануне экстренного заседания Совета иностранных дел Евросоюза для участия в последних переговорах между украинским правительством и оппозицией прилетают министры иностранных дел Германии, Франции и Польши Штанмайер, Фабиус и Сикорский. Переговоры назначены на 20 февраля. Россия направила в Киев уполномоченного по правам человека Лукина. Впервые за долгие недели кровавого противостояния появилась надежда на мирное, цивилизованное разрешение конфликта. Но организаторам Майдана оно уже было не нужно, потому что после подписания мирного соглашения, в переходный период до досрочных выборов президента, планируемых на декабрь 2014 года, неминуемо возникли бы вопросы о насилии и жертвах во время противостояния. Могли вылезти наружу многочисленные провокации и убийства, совершенные боевиками националистических организаций «Свобода» и «Правый сектор». Организаторам пришлось бы разделить с ними ответственность за совершенное и тогда не факт, что кто-то из вождей оппозиции мог бы быть избран президентом. Спровоцировав и благословив насилие и убийства, и Яценюк, и Кличко, и Тягныбок подписали себе смертный приговор как политикам и стали политическими трупами. Поэтому никакого мирного решения для них уже не существовало. Гальванизировать их политические трупы могло лишь массовое убийство украинцев, которое затмило бы разум, свело с ума и повергло в шок всю Украину и весь мир. Участь многих прибывших в этот день на Майдан, искренних в своем желании защитить революцию и построить новую Украину, была решена. Негодяи и провокаторы повели их на бойню!
   
В ночь с 19 на 20 февраля Георгий телевизор не смотрел. Он не был спокоен, это было скорее «скорбное бесчувствие»,Anaesthesia dolorosa, «чувство бесчувственности», наступившее после увиденных насилия, крови и трупов на улицах Киева. Мозг включал защитную реакцию и отказывался воспринимать очередные порции кошмара. Ситуацию в стране можно было сравнить с затормозившей в последний момент у края обрыва машиной, которая медленно, но неуклонно сползала по мокрой глине в пропасть.
 
Утор 20 февраля для Георгия началось в 8-05 с сообщения Минздрава о количестве убитых. За ночь оно увеличилось до 28 человек. Потом, в 8-30 был официально объявлен день скорби по погибшим. Но уже в 8-36 оппозиционные СМИ радостно сообщили, что на Майдан незалежности прибыли автобусы с подкреплением из Львова, Ивано-Франковска и Тернополя. «Зачем?! Зачем?!» - задавал себе вопрос Георгий и не находил ответа. Он отвлекся от телевизора и пошел на кухню, чтобы заварить чаю. Вернувшись буквально через 15 – 20 минут к телевизору он увидел, что происходит что-то непонятное. Сначала в 9-09 МВД сообщило, что ведется обстрел из огнестрельного оружия сотрудников «Беркута», стоящих перед торговым центром «Глобус» со стороны концертного зала им. Чайковского. Ранено четыре сотрудника. Под пулями неизвестных снайперов бойцы «Беркута» начали отступать вверх по Институтской под прикрытием двух водометов, пытавшихся сдержать ринувшуюся за ними толпу. Вскоре боевиками сотен Майдана был отбит у силовиков Октябрьский дворец. В 9-40 началась паника у бойцов «Беркута», прикрывавших Верховную Раду, они кричат, что у митингующих боевые патроны и отступают в сторону метро «Арсенальная». В 9-44 в Верховной Раде объявлена эвакуация, народные депутаты и сотрудники спешно покидают здание. В 9-53 МВД заявляет, что с утра 20 февраля уже ранено 23 бойца спецподразделения «Беркут» и внутренних войск. Оставшись без прикрытия спецназа несколько десятков солдат внутренних войск, стоявших в оцеплении, в основном молодые солдаты - срочники сдаются митингующим под их гарантии безопасности. Сдавшихся гонят пинками на Майдан. Толпа пытается выхватить и растерзать кого-нибудь из них. На экране мелькают страшные кадры залитого кровью лица молодого солдата с висящим выбитым глазом. Его обмякшее тело волокут за воротник бушлата. Кто-то из толпы пытается его добить. За кадром истошно верещит женщина: «Нэ вбывайтэ! Нэ вбывайтэ! Швыдку сюды! Нэ вбывайтэ!».

В 10-19 бойцы сотен майдана захватывают Украинский дом (Европейская площадь), со сцены их призывают не втягиваться на улицу Грушевского, чтобы избежать неожиданной атаки силовиков. Но толпу уже не остановить. Почувствовав перелом, майданные сотни небольшими группками побежали вперед. Прикрываясь алюминиевыми и фанерными щитами они продвигались вверх по Институтской вслед за отступающими силовиками. Когда остались позади Октябрьский дворец и отель «Украина» начали падать первые боевики, сраженные прицельным снайперским огнем. Все это транслировалось в прямом эфире неизвестными стрингерами – галичанами, снимавшими и комментировавшими все  происходящее с крыши, судя по всему отеля «Украина». Георгий смотрел в прямом эфире как люди с безумным упорством, прикрываясь фанерными щитами, оттаскивали убитых и раненных и перебежками шли вперед. Все происходящее было похоже на тир с живыми мишенями. Среди коротких очередей «Калашниковых» раздавались свистящие щелчки снайперских СВД, прозванных за этот характерный звук «плетками», и одиночные винтовочные выстрелы.

Вот очередной майдановец, пробежав несколько метров, приседал, прячась за самодельным алюминиевым щитом. Это было похоже на то, как ребенок, закрыв глаза и не видя окружающих, думает, что и его не видно тоже. Вот он оборачивается назад и призывно машет рукой своим товарищам, приглашая последовать за ним. Щелчок «плетки». Дымок в том месте, где пуля пронзает самодельный щит, проходя через него, как сквозь масло, и фонтанчик крови вырывается из спины. Рикошет о ствол каштана за ним. Человек падает навзничь, отброшенный пронзившей его пулей. Но тут Георгий замечает что-то странное. Спрятавшаяся за щитами группка людей оборачивается, и кто-то из них указывает пальцем на здание отеля «Украина», находящееся в тылу у наступающих. Слышен выстрел. Фонтанчик крови из спины одного из майдановцев, идущих вперед, пуля проходит навылет, дымок из места, где она пробила щит. Человек, словно споткнувшись, падает лицом вперед. «Да что же это? Стреляют в лоб и в спину!- Георгий ошарашено вглядывается в экран, - Точно! По ним палят с тыла! Но в тылу отель «Украина», занятый майдановцами. Там у них госпиталь!» Страшная догадка мелькнула в его голове – они стреляют по своим!
   
 В 11-30 на Майдане распространяется информация о снайперах, расстреливающих протестующих. Появляются первые имена убитых: Устим Голоднюк, 23 года из Тернопольской области; Александр Щербатюк из Черновцов; Игорь Костенко, 22 года, студент из Львова. Георгий вглядывался в их фотографии на экране телевизора. Активист майдана Костенко был застрелен неизвестными снайперами у Октябрьского дворца одним из первых. Выпускник Греко-католического коллегиума, студент – географ, журналист спортивного Интернет – издания. Приезжал на майдан несколько раз. Приехал снова, услышав призывы о защите, звучавшие с майдановской сцены. Голоднюк погиб, пытаясь вытащить Игоря из-под огня. С каждым часом количество погибших возрастало по мере того, как убитых и раненых доставляли с места расстрела на Майдан, в отель «Украина» и к отелю «Казацкий». В основном это были жители Львовской, Ивано-Франковской, Тернопольской, Волынской и Киевской областей. Некоторые из них не пробыли на Майдане и трех суток, а были и те, кто не пробыл и трех часов. Это они, еще не хлебнувшие горькой майданной жизни, с энтузиазмом неофитов бросились в прорыв. Вперед их гнало желание успеть поучаствовать в историческом событии, в свержении ненавистного олигарха Януковича, чтобы потом рассказывать своим детям и внукам о том, как они приняли участие в революции, навсегда изменившей историю Украины.

«Кто устроил эту бойню?»- в сотый раз задавал себе вопрос Георгий. Пазл событий последних дней сложился сам собой и открыл ему страшную картину преступления, совершенного под руководством и при непосредственном участии лидеров Майдана. События укладывались в логическую цепочку. Уход с поста премьер-министра Николая Азарова, как уступка, развязавшая руки Януковичу для переговоров с оппозицией. Его согласие на возврат к Конституции 2004 года, создание коалиционного правительства и обсуждение возможности досрочных президентских выборов в декабре 2014 года. Все это были последовательные уступки оппозиции и поддерживающему ее Западу. Этим он хотел сбить накал страстей и перевести острый политический кризис в вялотекущий. Энергия протеста, выплеснувшаяся зимой 2013 – 2014 годов ушла бы в песок, перелома не произошло бы. Действуя в конституционном русле, оппозиция никогда бы не получила всей полноты власти. Инициатива снова переходила в руки президента, получившего мощную финансовую поддержку от России и Китая, которые только в декабре 2013 года подписали с Украиной договоров на 18 миллиардов долларов. Из них 3 миллиарда Россия уже заплатила за украинские гособлигации, а Китай сделал предоплату на сумму более 3 миллиардов долларов за будущие поставки сельхозпродукции. Кроме того, Китай и Украина подписали меморандум о строительстве глубоководного порта в Крыму. Он должен был стать одним из пунктов нового «Великого шелкового пути». Планировалась интеграция украинской корпорации «Антонов» с Объединенной авиастроительной корпорацией РФ, харьковский «Турбоатом» интегрировался с «Росатомом», начиналось строительство завода по производству ТВЭЛов в Желтых Водах на паях с российской корпорацией «ТВЭЛ», николаевская «ЗАРЯ – Машпроект» обеспечивалась заказами на судовые турбины для российских корветов и фрегатов на десятилетия  вперед. Получали заказы судостроительные заводы в Николаеве, Херсоне и Феодосии. Для оппозиции это означало одно – катастрофу! И вот, вместо «мирного наступления» «Свобода» и «Правый сектор» бросаются на штурм Верховной Рады. Лидеры оппозиции поддерживают это. Тогда же, 18 февраля после первых убийств толпа митингующих чуть было не линчует водителя иномарки, в багажнике которого была обнаружена винтовка со снайперским прицелом. Его спасает один из лидеров Майдана – Пашинский. Позже выясняется, что это человек из его окружения.  Захват в ночь с 18 на 19 февраля областных управлений МВД и СБУ во Львове и Ивано-Франоковске, в результате которых в руки захватчиков попали до 1500 единиц огнестрельного оружия. Выступление 19 февраля на Майдане одного из его лидеров Юрия Луценко (бывшего министра МВД), в котором он в частности сказал: «У нас нет иного пути, как защитить себя и украинскую державу. И рано, или поздно, хлопцы, те, кто кричат про оружие. Оно прибудет…И уже сегодня ночью у нас будет, чем защищаться». В этот же день в Киев прилетают министры иностранных дел Польши, Германии и Франции для того, чтобы 20 февраля провести окончательные переговоры по урегулированию ситуации. Но уже 20-го утром, в день начала переговоров неизвестные открывают огонь из концертного зала им. Чайковского, где располагается штаб коменданта Майдана Парубия, по бойцам «Беркута», провоцируя силы правопорядка на ответный огонь. Потом неизвестные снайперы стреляют по милиции и боевикам, начавшим наступление по улице Институтской. В ответ спецподразделения МВД открывают огонь на поражение. «Подонки! Вам нужна только кровь, реки крови на улицах! Чтобы в этой крови не было пути назад! – кричал в телевизионный экран Георгий, - Вы хотели захватить власть, а убили страну!» Чтобы забыться и уснуть он уже по привычке выпил хорошую дозу «Барбовала».

Новый день 21 февраля начался для Георгия тем, что он увидел на экране довольные лица Штанмайера и Сикорского, рядом с важным видом стояли «три богатыря» Майдана – Яценюк, Кличко и Тягныбок. Янукович с усталым и злым лицом подписывал капитуляцию, согласившись на все условия оппозиции и поддавшись на уговоры европейских министров, гарантировавших ему личную безопасность и соблюдение всех договоренностей до досрочных президентских выборов в декабре. Игра сыграна, осталось только отвести милицию и внутренние войска в казармы, освободить захваченные майдановцами административные здания и распустить Майдан. Для участников переговоров это была политическая игра. Но для тысяч людей, потерявших в этой бойне друзей и озверевших от пролитой крови, это было торжество справедливости, как они ее понимали. Это была победа, которую они никому не хотели уступать. Около 16 часов силовики покидают правительственный квартал и колоннами уходят по мосту Патона на левый берег Днепра. В 16-15 президентом и лидерами оппозиции Яценюком, Кличко, Тягныбоком подписано соглашение о решении политического кризиса в стране завизированное министрами иностранных дел Польши, Германии и Франции. Через час Рада голосует за отставку министра МВД Захарченко. Город был сдан на милость победившего Майдана.

В этот день, как будто повторяя события вековой давности, погибшим были устроены торжественные похороны. Под рвущую сердце скорбную песню, под душераздирающие крики толпы над Майданом Незалежности плыли открытые гробы, в которых лежали герои революции, брошенные верховными жрецами на алтарь кровавого Молоха гражданской войны. Море человеческих рук колыхало их, как будто старалось убаюкать, не дать музыке нарушить их вечный сон. С трибуны  неслись проклятия власти и призывы к жестокой мести. Казалось, что вот–вот сам Грушевский восстанет из гроба и произнесет пламенную речь о павших «героях Крут». Григорий Опанасович решительно шагнул к микрофону, его профессорское лицо исказила гримаса ненависти, в этот момент он был похож на своего деда–свинопаса, только что ворвавшегося  с петлюровскими войсками в Киев. Налет аристократизма испарился, и на свет Божий вылезло злобное хуторянское мурло. Перед ним, под сценой, в ярком свете прожекторов колыхался в гробу студент Киево – Могилянской академии Никита. Его мертвенно бледное лицо было спокойно, он даже не успел ничего почувствовать и понять, когда пуля снайпера, пройдя, как сквозь масло, через легкий алюминиевый щит, прошила сердце навылет. Охрипшим от ненависти голосом, глядя в лицо метровому Никите, профессор с надрывом прочел от начала до конца стихотворение «Любіть Україну».

Георгий уже несколько часов, не отрываясь, смотрел телевизор. Несколько часов, не прерываясь ни на минуту, шла гражданская панихида. Море людских рук выплескивало на Майдан все новые и новые гробы. Слезы струйками ползли по его щекам, скапливаясь на подбородке, и, отрываясь от него, крупными, мутными каплями падали вниз, образовав на стеклянной поверхности журнального столика внушительную лужицу. Он искренне оплакивал убитых и с каждым гробом, проплывшим в экране телевизора, Георгий все явственней ощущал необратимость произошедшего. Не будет больше спокойной и мирной Украины, он уже никогда не поедет по одесской трассе в Крым, и доменные печи Донбасса не будут освещать зарницами предрассветное небо на востоке. Ранним майским утром на железнодорожном вокзале Лисичанска ветерок, прилетевший с берегов Северского Донца, не принесет запах распустившихся клейких тополиных листков. Какими будут запахи и краски надвигающейся гражданской войны он не знал, но мирных уже не будет никогда. Слегка покачиваясь, словно в трансе, Георгий беззвучно шептал: «Будьте вы прокляты!»
 

Бег с препятствиями. Киев – Харьков – Донецк - Крым. 22 – 26 февраля 2014


Неожиданно, будто черт из табакерки, на сцену выскочил худощавый, с нервным крысиным лицом молодой человек в камуфляжной форме. После первых же слов он забился в истерике и срывающимся на фальцет голосом начал выкрикивать: « Мого побратыма з яворивщины вбылы! В нього жинка та малэнька дытына! А наши лидэры жмуть цьому вбывци руку! Ганьба!» Толпа, и так заведенная до предела видом моря колыхающихся гробов, скорбной музыкой, стонами жен и матерей убитых, отвечала тысячей голосов: «Ганьба! Ганьба! Ганьба!» «Пэрша вымога! – продолжал истерить выступающий,- мы проста сотня з Коломыйи. Мы прости люды кажэмо политыкам, що стоять за моею спыною, що ниякый Янукович нэ будэ прэзыдэнтом ще рик! Завтра до десятойи годыны вин мае питы геть!»  «А-а-а-а-а-а!» - в ответ заревела толпа. «Ще однэ! Мы зробылы пэрэломный момэнт, вси! Мы далы шанс политыкам, щоб в майбутньому воны сталы министрамы, прэзыдэнтамы, а воны нэ хочуть выконаты одну умову, щоб царь пишов геть!» «Геть! Геть! Геть!»- отвечала толпа. Позади этого «хлопця з Коломыйи» стоял в напряженной позе Кличко, насупившись и играя желваками. «Хлопци, я не хочу буты багатосливным, Я нэ вирю в ти важки политычни процессы, яки воны говорять! Симдесят сим чоловик поклалы в голову, а воны домовляються! Я дуже прошу вас пидтрыматы ту ричь.., якщо вы завтра нэ приймэтэ заяву, щоб Янукович пишов геть, мы йдемо на штурм зи зброею! Я вам клянусь!» - выступающий рубанул рукой воздух и спрыгнул со сцены. Это было первое выступление ставшего впоследствии печально знаменитым сотника Парасюка. Это была последняя спичка, брошенная в бочку с порохом, от которой детонировала вся Украина. Это выступление перечеркнуло все ранее достигнутые договоренности. События приобрели необратимый характер. Кто был Парасюк? Провокатор или истеричка? История еще не дала окончательного ответа. Лидеры оппозиции, политические трупы которых были гальванизированы пролитой на Майдане кровью, вдруг с ужасом поняли, что они не владеют ситуацией и революционная стихия, захлестнув, понесла их на своих волнах. Жалкие попытки Кличко оправдаться за то, что он жал руку убийце, вызвали гнев толпы, и под ее улюлюканье он был с позором изгнан со сцены. То же было проделано и с остальными членами триумвирата. «Куля в лоб!»- злобно издеваясь над Яценюком, кричала толпа, припоминая его слова, сказанные месяц назад. С пулями во лбу лежали в гробах молодые парни, а это трясущееся яйцеголовое ничтожество в очках пыталось принимать героические позы, стоя перед ними на сцене. Если бы в этот момент нашелся бы второй  Парасюк, указавший на него пальцем и предложивший линчевать, толпа бы сделала это, не задумываясь.

В 21-24 камеры наружного наблюдения загородной резиденции президента «Межигорье» зафиксировали как Янукович, выйдя из ее дверей, обернулся и, бросив последний взгляд, сел в вертолет. Загруженная под завязку машина, тяжело оторвавшись от земли, унесла его в аэропорт «Борисполь». В 22-40 самолет, на борту которого находились президент Янукович, председатель Верховной Рады Рыбак, глава президентской администрации Клюев и регионал – миллиардер Новинский взял курс на Харьков. Маршрут полета был обозначен Киев – Харьков – Мариуполь – РФ. В это время в Харькове уже полным ходом шла подготовка к съезду советов всех уровней, о котором несколькими часами ранее объявил харьковский губернатор Михаил Добкин. Янукович хотел повторить маневр осени 2004 года, но ситуация была уже другая и он уже был не тот.

Утром 22 февраля революционная толпа, узнав о бегстве Януковича, ринулась в «Межигорье» в поисках «золотого батона» и «золотого унитаза». Все время его правления в народе ходили слухи о несметных сокровищах, спрятанных в резиденции, подогреваемые грантоедами – журналистами. Пресс-папье в виде золотого батона и золотой же унитаз, использовались в рассказах в качестве зримых символов этих богатств. Жители прикарпатских сел, вломившиеся в никем не охраняемую резиденцию, были поражены великолепием ее интерьеров, пространством парка и фонтанами со статуями. Все говорило здесь о вкусах ее хозяина, его представлении о красивом и богатом, которое было недалеко от представлений нежданных визитеров. В резиденции был небольшой зоопарк с косулями, страусами и лисами. Но внимание толпы привлекли хищные беркуты, сидевшие в просторном вольере. «Дывысь! Цэ ж бэркуты!»- крикнул кто-то в толпе. Этого было достаточно, чтобы с десяток человек, сломав замок, кинулись ловить бедных птиц. После того, как их поймали, беркуты были прибиты гвоздями за крылья на шестах и выставлены на всеобщее обозрение. Картинка с распятыми птицами мгновенно облетела все украинские телеканалы и ни один из грантоедов, так рьяно защищавших педерастов, евроинтеграцию и что особенно показательно, дикую природу ни слова не сказал в защиту этой самой природы, распятой дикарями и маргиналами. Искомый же «золотой унитаз» оказался вовсе не золотым, а покрытым нитридом титана, имеющим золотистый оттенок. «Золотой батон», говорят, был все же кем-то найден и унесен в неизвестном направлении. Возможно, когда его распилили, он тоже оказался не золотым. История об этом умалчивает.
   
В то время, когда революционная толпа распинала несчастных птиц, Янукович нервно расхаживал по номеру частной гостиницы, расположенной между Харьковом и его городом-спутником Пятихатками. Он ждал сигнала, когда можно выезжать для выступления на съезде советов Юго-востока, который должен был начаться в Ледовом дворце на проспекте маршала Жукова (близнеце северодонецкого дворца, где он триумфально выступил в 2004 – м). Но Михаил Добкин – харьковский губернатор все не звонил. Наконец президент решил позвонить ему сам  и вызвал офицера связи со спутниковым телефоном.

- Михаил Маркович, что у Вас происходит на съезде? – в голосе президента чувствовалась напряженность.
- Добрый день, Виктор Федорович,  в зале присут-ствуют мэр Харькова Кернес, председатель Харьковского облсовета Чернов, донецкий губернатор Шишацкий, мэр Донецка Лукьянченко, Луганский губернатор Пристюк, днепропетровский губернатор Колесников, премьер-министр Крыма Могилёв, заместитель председателя Верховного Совета АР Крым Донич, глава администрации Севастополя Яцуба, глава Севастопольского горсовета Дойников, депутаты Верховной Рады Царёв и Колесниченко, а также депутаты региональных, городских и местных советов.
- Из Рады только Царев и Колесниченко?
- Пока только они, - подтвердил Добкин, - должен быть еще Новинский.
- Я знаю, он со мной прилетел, - раздраженно ответил Янукович.
- Виктор Федорович, рядом с дворцом около двух тысяч майдановцев с битами и арматурой, - неуверенно произнес Добкин,- я не могу гарантировать Вашу безопасность…
- Что вы предлагаете? – устало спросил президент.
- Ваше выступление на съезде мне кажется нецелесообразным, - выдавил из себя Добкин, - К тому же, часть депутатов настроена негативно по отношению лично к Вам.
- То есть, Вы предлагаете отменить мое выступление, - Янукович замолчал, по правде говоря, он и сам не очень хотел выступать, потому что не знал, как смотреть собравшимся в глаза, как оправдать свое безвольное бездействие и последовавшее за ним позорное бегство из Киева
- Может Вы и правы, - глухо произнес президент, и в трубке повисло тягостное молчание.
- Да,  да,  это мудрое решение, - облегченно выдохнул Добкин, который для себя уже решил спустить все на тормозах и не делать резких заявлений. Достаточно того, что он сам 1 февраля инициировал создание антифашистского «Украинского фронта», а вчера сгоряча объявил о срочном созыве съезда. Было и еще одно обстоятельство, о котором мало кто знал. Ночью перед съездом его посетил вице-президент Европейского еврейского конгресса Евгений Червоненко, который от имени еврейских общин Украины попросил его воздержаться от резких действий, могущих привести к ее развалу, тотальной гражданской войне и погромам, в которых в первую очередь пострадают евреи. Мэр Харькова и давний его соратник Кернес поддержал это предложение.

Харьковский съезд образца 2014 года разительно отличался от северодонецкого 2004-го года. Вместо жалкой кучки «оранжевых» пред Дворцом спорта, где проходил съезд, собралось около двух тысяч сторонников Евромайдана. Среди них было много футбольных «ультрас», в частности молодые фанаты харьковского «Металлиста» и приехавшие их поддержать фанаты луганской «Зари». Тон выступлений задали харьковский губернатор Добкин и донецкий Шишацкий. «Мы не собираемся разваливать страну, мы хотим ее сохранить»,- сказал Добкин. «Нам нельзя допустить раскола страны», - заявил Шишацкий.  «Я за единую страну, и Харьков был частью Украины, Украиной — и останется. В Харькове не было никакого сепаратистского заговора», — вторил им Кернес. Но были и другие выступающие, пытавшиеся обозначить более жесткую и принципиальную позицию. «За дружбу с Россией! Экономическую! Духовную!  Вероисповедальную!», — закончил свое выступление депутат Верховной Рады Вадим Колесниченко, всегда отличавшийся прорусской ориентацией, один из авторов языкового закона, за который был проклят националистами. Зал в ответ скандировал: «Россия! Россия! Россия!»

Руководитель харьковской общественной организации «Оплот» Евгений Жилин, только что вернувшийся из Киева, где защищал Антимайдан, обратился к делегатам: «Я лидер общественной организации «Оплот». Был в Киеве… Что такое Киев сейчас? Людей при мне просто так убивали на улице… Нет милиции вообще. Ее разоружили, она беззащитная. Четырех человек, мы туда приехали безоружные, с пулевыми ранениями привезли в Харьков. Два человека попали в плен. В «скорую помощь» человека с шестью ножевыми ранениями не пустили. Поехали лечиться в частную клинику «Борис» за деньги. В городе бродят банды вооруженные, с непонятными полномочиями. Нас не хотят там слышать, и их демократия заключается в том, что есть только два мнения – их и неправильное. Я приехал к себе, на свою землю. Дальше мне бежать некуда. Мы все знаем, что они вооружены. Я призываю вас, депутаты местных советов, вас выбирали люди. Пожалуйста, создайте в каждом регионе за счет бюджетных средств местного самоуправления дружины. Мы должны друг друга поддерживать. Вооружайте нас, чем можете! Вооружите нас! Мы готовы защищать свою землю, но очень сложно, против вооружённых без оружия». Зал встретил выступление антимайдановца бурными аплодисментами.
   
Не проработав и трех часов, съезд был поспешно свернут его организаторами. В 14-45 народный депутат Вадим Колесниченко с трибуны зачитал резолюцию 
«Незаконные вооруженные формирования оружие не сдали. Продолжают захватывать центральные органы власти, убивать мирных людей и сотрудников правоохранительных органов. Верховная Рада Украины работает в условиях террора, под угрозой оружия и убийствами. Решения украинского Парламента принятые в этих условиях вызывают сомнения в их добровольности, легитимности и законности.
Центральные органы власти парализованы. На период до восстановления конституционного порядка, законности и обеспечения нормальных условий работы народных депутатов без шантажа угроз им и членам их семей, мы, органы местного самоуправления всех уровней, Верховный Совет АР Крым и Севастопольский городской совет решили взять на себя ответственность за обеспечение конституционного порядка, законности прав граждан и их безопасности на своих территориях.
До восстановления конституционного порядка и законности в стране, легитимизации работы центральных органов власти, всю власть на местах берут на себя органы местного самоуправления.
Областным, районным советам и Севастопольскому городскому совету, Верховному Совету АР Крым — отозвать делегированные органам государственной исполнительной власти полномочия.
Кадровые назначения, в том числе и исполняющих обязанности, рассматривать на сессиях областных советов, Верховного совета АР Крым, Севастопольского городского совета.
Обращаемся к правоохранительным органам на местах. Учитывая отсутствие координации в работе центральных структур и возможности их законной работы, обеспечить тесное  взаимодействие с местными органами власти, для обеспечения безопасности граждан в соблюдении законных прав и защиты Конституции законностью.
Рекомендуем населению самоорганизоваться  для взаимодействия с правоохранительными органами на местах.
Обращаемся к вооруженным силам Украины: оставаться на местах дислокации, обеспечить сохранность складов с оружием и боеприпасами и военной техникой. Не вмешиваться в противостояние и конфликты.
Предлагаем народным депутатам Украины возвратиться в избирательные округа, для работы с избирателями  на местах, до полного восстановления гарантированной безопасности и стабильности работы высшего законодательного органа власти.
Обращаемся к странам гарантам территориальной целостности и безопасности Украины, — ваши обязательства не выполнены. Территориальная целостность и безопасность Украины поставлена под угрозу. Пять атомных электростанций, 15 ядерных реакторов стали объектами прямой угрозы со стороны экстремистов и  террористов. Последствия могут быть непредсказуемыми.
Требуем обеспечить безопасность граждан и нормальную работу  органов местного самоуправления для восстановления Конституции и законности на территории всей Украины.
Данная резолюция является открытой для присоединения всех органов самоуправления, внесения изменений и дополнений в соответствии с политической ситуацией».
Харьков, 22 февраля 2014 года

Впоследствии в полном объеме требования резолюции съезда выполнили только АР Крым и Севастополь. Остальные советы, в большей или меньшей степени, пошли на поводу у олигархов и ступили на путь компромисса с незаконной властью в Киеве. Янукович, так и не дождавшись приглашения на съезд, вылетел на двух вертолетах с охраной в Донецк. Через час председатель Верховной Рады Александр Турчинов, которого Рада незаконно назначила исполняющим обязанности президента при действующем президенте, дал команду авиадиспетчерам на возвращение вертолетов в Харьков. Вместо этого они приземлились в Донецке, где при попытке пересадки на самолет Янукович был заблокирован пограничной службой. О приключениях президента Георгий прочитал в Интернет сообщениях, а вот попытку «героического прорыва» к самолету через КПП генерального прокурора Виктора Пшонки он видел собственными глазами. Его показали все каналы. Когда на паспортном контроле прокурора попыталась задержать пограничная охрана несколько его горилл – охранников, сделав пару выстрелов в воздух и разбросав пограничников, подхватили под руки шефа и вынесли из здания терминала на автомобильную парковку, попутно свалив стойку металлоискателя. Проведя переговоры с донецким олигархом Ринатом Ахметовым, Янукович пересел на автомобиль и его кортеж в сопровождении офицеров Управления госохраны, выехал в сторону Бердянска, где в поле при свете фар он и его сопровождающие были приняты на борт трех вертолетов МИ-8 российского спецназа. Петляя, как заяц, он прилетел сначала в Анапу, потом на самолете АН-26 был доставлен в Крым. 23 февраля около 18-00 прибыл в санаторий в Ялту, откуда около 22-00 выехал в сторону Севастополя, где остановился в расположении российской воинской части в Казачьей бухте. Янукович избежал страшного конца румынского лидера Чаушеску, который ему во всеуслышание пообещали лидеры Евромайдана. Он не погиб, защищая президентский дворец с автоматом в руках, как президент Чили Сальвадор Альенде, как того ожидали его сторонники. Он выбрал бегство и позор, бросив на произвол судьбы своих соратников и защитников, над которыми сразу же начались расправы и издевательства. Жители  Крыма его не ждали и не встречали, зато они с цветами и оркестром, со слезами на глазах встречали вернувшийся 22 февраля крымский «Беркут». Толпа скандировала: «Мо-лод-цы! Спа-си-бо!» Один из встречавших обратился в мегафон к бойцам: «Он (Янукович) предал вас! Погибло шестнадцать ребят! За что?! Вы защищали его власть, его наворованные миллиарды, а он вас продал! Но знайте все, что Севастополь вас не продаст! Мы вместе с вами! Вы наши герои!» В ответ люди на площади вновь начали скандировать: «Спа-си-бо! Спа-си-бо! Спа-си-бо!» И ни у кого уже не могло быть сомнения с кем будет крымский спецназ. Через несколько дней они первыми выйдут на Чонгар и организуют блок - посты, чтобы ни один националист из Киева не проник на территорию Крыма.

Будучи офицером запаса, как все советские люди Георгий отмечал День Советской армии 23 февраля. Раньше, бывало, они отмечали этот день с Валентином, но, зная, что тот активно поддерживал Майдан, Георгий не хотел ему даже звонить. Он позвонил Владилену, уже несколько лет работавшему в его фирме главным бухгалтером.
-Привет, с праздником! Ты, случайно, не в офисе? - спросил его Георгий.
-Угадал, - бодрым тоном ответил Владилен, - Ну что, есть повод собраться?
- А почему бы и нет, - поддержал предложение Георгий, - А кто там еще?
- Алевтина, Светлана, - сообщил он, - как раз два на два.
- Отлично! – воскликнул Георгий, - Я беру водку и свои фирменные огурцы, за тобой остальная закуска.
- Одна нога здесь, другая в «Новусе», - с готовностью ответил Владилен.
- Тогда встречаемся примерно через час, - подытожил Георгий, - Выезжаю.

Заскочив в ближайший супермаркет за водкой, он быстрым шагом пошел на остановку 542-й маршрутки, которая останавливалась недалеко от его дома и ехала прямо к офису на метро «Левобережная». Ввиду намечавшегося распития алкогольных напитков свою машину решил не брать. Оставлять ее до завтра возле офиса в такое неспокойное время - неблагоразумно. Было около двух часов дня, и маршрутка оказалась заполнена на две трети, Георгию даже досталось сидячее место у окна. Он поскреб пальцем заиндевевшее стекло, чтобы не пропустить свою остановку. Рядом сидела молодая женщина и держала в руках пакет с яблоками. После уличного холода в тепле маршрутки они начали источать летний яблочный аромат. Вдохнув его, Георгий чуть не закашлялся от подступившего к горлу комка. Он вспомнил строчки из поэмы «Эдем» Семена Кирсанова: «Еще не по карточкам куплено яблоко…» Это было одно из самых эмоциональных произведений о войне, которое Георгий перечитал не раз. Для него и его жены, а также для миллионов людей Донбасса  в феврале 2014 года эти слова стали пророческими.

Пройдя от  остановки метров сто, Георгий вошел в шикарный холл Бизнес – центра «Левобережный» где под искусственными пальмами в кожаных креслах сидели люди, где витал аромат свежесваренного тут же за барной стойкой кофе. Вошел в сверкающий полированным металлом лифт. Как только он вышел на своем четвертом этаже датчик движения в коридоре услужливо включил свет. Дверь в офис была приоткрыта, в проеме промелькнула фигура офис-менеджера Светланы. «Суетятся, уже накрывают», - удовлетворенно отметил Георгий и открыл дверь. «Привет, с праздником! - он крепко пожал руку Владилену и подставил щеку для поцелуев дам, - ну, что, начнем помолясь?» Стол уже был накрыт, осталось только порезать и разложить на тарелке принесенные огурцы. Закуска была подобрана под стать напитку: ломтики сельди в масле, розовая нарезанная ветчина, салат «Столичный» и «Котлеты по-киевски» из кулинарии «Новуса», дольки лимона и яблок. Принесенные огурцы дополнили великолепие стола. «Светлана, будь добра, поставь вторую бутылку в холодильник», - попросил Георгий, отвинтил крышку у первой и разлил водку. Взгляд его упал на яблоки. Взяв в руки дольку, он вместо стандартного тоста начал читать поэму «Эдем»:

«Еще не по карточкам куплено яблоко,
Еще мы острим о библейском Уже,
Еще продолжается райская ярмарка-
Мгновение между «еще» и «уже».
Газеты еще довоенные изданы,
Мы в поезде знать не могли ни о чем,
Что мир раздвоился, что мы уже изгнаны,
Что нас уже огненным гонят мечом.
Мы точно к бомбежке в гостиницу прибыли,
В начищенный, бархатный Бронзовый Век
И стены задвигались, окна запрыгали,
Увидя Железного Века набег!»

Георгий залпом выпил содержимое рюмки и с глухим стуком поставил ее на стол. Присутствующие удивленно смотрели на него, не понимая, что это было - праздничный тост или мрачное пророчество. Выпили молча. Георгий понял, что подпортил настроение присутствующих и решил объясниться. «Это Семен Кирсанов, поэма «Эдем», о войне, - тут его прорвало, с горячностью выкрикивая фразы, он начал «кассандрить»,- Но это и о нас. Завтра уже не будет той жизни, которая была еще вчера. Мирной Украины уже не будет. Будет война. Жестокая гражданская война, которая разорвет страну к чертовой матери!»
- Ты думаешь, что все так серьезно? – задумчиво произнес Владилен.
- Думаю, что очень серьезно, - подтвердил Георгий, - это уже не «оранжевая революция», а Турчинов с Парубием – не Ющенко с Тимошенко. Детки выросли.
- В смысле? – не понял Владилен.
-Тем, кому в 2004-м было восемь – десять лет, сегодня восемнадцать – двадцать. Самый подходящий возраст, чтобы устроить революционный погром, - констатировал Георгий и продолжил, - Заметь, не мы их с тобой воспитывали, а бандеровцы и перекрасившиеся «мытци». И историю им преподавали в школах соответствующую.
- Ты прав, - грустно подтвердил Владилен, - Это потерянное поколение. И следующие тоже. 
- Ну что, еще по одной? – Георгий разлил водку по рюмкам и добавил со значением, - За защитников Отечества!  Да поможет им Бог!   
- За защитников! – дружно поддержали Алевтина со Светой.   
- И все-таки, Георгий, Вы слишком драматизируете, - возразила Светлана, симпатизировавшая Евромайдану, и, как потом выяснилось, даже бывшая его волонтером, - Главное, прогнали Януковича и его донецкую мафию. Сейчас подпишут ассоциацию с Евросоюзом, получим безвиз, и все успокоятся. 
- Нет! Не успокоятся! Это у вас в Ивано-Франковске людям нужен безвиз с Европой, а для шахтеров, металлургов и машиностроителей нужен Таможенный союз с Россией! – выкрикнул Георгий,- Твои земляки хотят обслуживать европейцев, а Донбасс хочет работать у себя дома. И платить налоги на Родине! Извини, не хочу тебя обидеть, но галичане не патриоты, а, как были сто лет назад, когда уезжали в Канаду, так и остались «заробитчанами»! Хорошо любить свою Родину на расстоянии!

Светлана с недоверием смотрела на Георгия. Даже Алевтина, по многим вопросам согласная с ним, и та, похоже, не до конца понимала трагизма ситуации.
- Бери ежедневник и пиши! – скомандовал Светлане Георгий, - Если не вернут легитимного президента, то восток и юг не признают новой власти в Киеве. Если Рада пойдет на поводу Евромайдана и отменит закон о языках, то советы востока и юга перестанут ее признавать. Если немедленно не принять поправки в Конституцию о федерализации, то регионы перестанут отдавать свои деньги в общий бюджет. Если Киев захочет заставить их подчиниться силой – будут акции гражданского неповиновения. Если прольется кровь, то начнется полномасштабная гражданская война. Запомни - шахтеры очень неохотно покидают свои шахты, но если они вылезут на свет Божий, то мало вам всем не покажется! Как ты думаешь? Люди, которые каждый день спускаются на тысячу метров под землю, которые каждый день рискуют жизнью, они побоятся каких-то «правосеков» или милиции? И еще, если в Крыму попробуют разыграть «татарскую» карту и натравить татар на русских – Крыма в составе Украины не будет! 
- И когда все это произойдет? – неуверенно спросила Светлана.
- Пиши дальше! – продолжил диктовать Георгий, - Первым будет Крым. Там украинскую власть всегда не любили, и народ считал недоразумением нахождение в составе Украины. Крым отойдет в ближайшее время. За ним будет Луганская область – самая русская и урбанизированная, там донские казаки, там много машиностроения и химии, завязанных на Россию. Потом Донецкая, хотя олигархи типа Ахметова и Таруты скорее всего пойдут на сговор с нациками, чтобы сберечь свое добро, но это им не поможет. Все равно отберут. Потом пойдет Харьков и, возможно, станет столицей Юго-востока. Критическое время – майские праздники. Записала? Тогда давайте за Красную Армию, которая всех сильней!
      

Остров Крым. 26 февраля – 11 марта 2014

Предсказания Георгия начали сбываться. На следующий день после торжественной встречи отряда «Беркута» в Крыму начали организовываться отряды самообороны. Местные советы действовали в соответствии с резолюцией харьковского съезда. Также деятельное участие принимали активисты пророссийской партии «Русское единство». Первый отпор евромайдановцы получили уже 22 февраля в Керчи, где попытались устроить митинг в честь погибших на Майдане. После того как по знаку ведущего из динамиков понеслось заунывное «ще нэ вмэрла-а-а Украйины..» из рядов антимайдановцев, пришедших пикетировать митинг украинских националистов, понеслось: «Пошли вон, фашисты!» В следующего выступающего полетели яйца, а прорвавшиеся сквозь оцепление активисты перевернули импровизированную трибуну, обернутую жовто-блакитным флагом. В три секунды это фанерное сооружением под крики «национализм в Крыму не пройдет! Валите на хер с Крыма!» было растоптано. Возбужденные жители города – героя Керчи не унимались и кричали: «Кровь на вас! Вон фашисты!» После чего под градом яиц и возгласы «уезжайте!» организаторы свернули аппаратуру и с позором удалились. Им пришлось проходить через созданный милицией коридор под свист, плевки и проклятия сотен людей. 23 февраля восстал Севастополь. На площади Нахимова собралось до двадцати пяти тысяч человек на митинг против фашизма, который избрал предпринимателя и пророссийского активиста Алексея Чалого «народным мэром». По инициативе партии «Русское единство» в соответствии с резолюцией харьковского съезда на митинге в Симферополе принято решение создавать народные дружины самообороны. К 24 февраля в Симферополе уже создано десять рот дружин самообороны и женская медицинская рота. В ответ движение Евромайдан – Крым создает свои дружины. А в это время крысы поспешно бегут с корабля. Вышел из партии регионов и снял с себя полномочия губернатора Севастополя Яцуба, вышел из Партии регионов и снял с себя полномочия мэр Ялты. Начали выходить из партии рядовые депутаты. «Войско» Януковича таяло на глазах.  25 февраля более тысячи человек под зданием Верховного Совета Крыма проводят митинг под лозунгом «Крым вставай!», требуют, чтобы депутаты вышли к народу. 26 февраля в Крым возвращаются боевые корабли Черноморского флота РФ с одиннадцатью тысячами десантников, выполнявшие задачи по охране зимней Олимпиады в Сочи. В Симферополе объявлен бессрочный протест. Протестующие считают смену власти в Киеве незаконной и требуют проведения референдума о статусе Крыма. В Севастополе около пятисот протестующих заблокировали выходы из Севастопольской государственной администрации. В это же время в Симферополе у здания Верховного Совета Крыма собирается около пяти тысяч крымских татар под предводительством одного из руководителей Меджлиса Чубарова. Митингующие кричат: «Слава Украине! Банду геть! Аллах акбар! Крым – Украина! Крым для татар!» В это время спикер крымского парламента Константинов пытается провести внеочередную сессию и поставить вопрос о поведении референдума о статусе Крыма. Татарские активисты пытаются прорваться в здание Верховного Совета, которое защищают около полутора тысяч сторонников «русского мира» с флагами России. Они скандируют: «Россия! Россия!»

Все это время Георгий не отходил от телевизора. Он с жадностью ловил каждую новость, каждое сообщение, приходящее из Крыма. Когда утром 27 февраля сообщили, что после вчерашних столкновений Верховный Совет Крыма занят сотней людей в камуфляже без знаков различия, он записал в своем дневнике:

«И кто после этого будет утверждать, что писатель В. Аксенов не провидец? Похоже, что сегодня 27 февраля 2014 года мы получили свой «остров Крым». Около 5-00 утра группа неизвестных в камуфляже, в количестве до 120 человек, вооруженная автоматами, пулеметами, гранатометами и снайперскими винтовками, деловито, без шума и пыли разоружила и убрала из зданий Верховного Совета Крыма и Совета министров АР Крым охрану МВД. Особо отмечалось, что никто не пострадал, и табельное оружие милиционерам было возвращено. На вопрос немногочисленных митингующих, находившихся в столь ранний час возле этих зданий, люди в камуфляже ответили что-то вроде: «Мы за Россию, теперь вы сможете свободно проводить свой референдум».

Мнения по поводу того, кто были эти люди, разделились. Национально озабоченные сразу увидели «руку Москвы», премьер АР Крым Могилев (в прошлом министр МВД Украины, генерал) сказал, что, скорее всего это военные в отставке, возможно бывший спецназ. Не исключено, что это бойцы спецподразделения МВД «Беркут», преданного центральной властью и расформированного вчера 26 февраля 2014 года. За три дня до этих событий из Киева в Крым, к месту постоянной дислокации вернулось около 150 бойцов. Крым встречал их как героев, а бандеровский Киев проклинал и обещал судить. Также 250 бойцов вернулись в Луганск, 300 в Донецк и еще примерно по столько же в Харьков, Днепропетровск и Запорожье. Не дожидаясь расправы, с оружием в руках расположение части покинули и скрылись в неизвестном направлении  30 бойцов «Беркута» в Киеве. Всего эти, расформированные дураками из Верховной Рады, спецподразделения насчитывали до 4000 бойцов. Многие из них прошли боевое крещение на улицах Киева и, изведав на себе всю прелесть отношения к ним «мирных демонстрантов» в виде булыжников, дубин и «коктейлей Молотова», сформировали для себя мнение о том, что это «революционное быдло» опасно для общества и его, общество, надо защищать всеми возможными способами.

В обед появились сообщения, что вооруженными стрелковым оружием людьми в форме спецподразделения «Беркут» совместно с лицами в гражданской одежде заняты оба блок поста на въездах в Крым – Армянск и Чонгар. Трассы на этих блок постах  перегорожены бетонными блоками. На вопрос вездесущих корреспондентов, кто они и зачем, бойцы «Беркута» отвечали, что будут контролировать въезд в Крым, чтобы предотвратить проникновение боевиков «Правого сектора» и «Самообороны Майдана». Ранее, около 9-00 утра в Симферополе милиция выставила оцепление в радиусе примерно 500 м вокруг зданий Верховного Совета и Совета министров. Но ближе к полудню через милицейское оцепление прорвалось около 300 митингующих под российскими флагами, которые встали живой стеной перед зданиями Верховного Совета и Совета министров. В 14-00 началось заседание Верховного Совета с повесткой дня: 1. О проведении референдума  о нахождении АР Крым в составе Украины; 2. Отчет о работе Кабинета министров АР Крым. Первый раз такое заседание пытались провести накануне 26 февраля, но оно было сорвано многотысячной толпой татар, митинговавшей под зданиями. В результате давки и столкновений с пророссийски настроенными гражданами погибло 3 человека, ранено до 30 человек. Если бы такое случилось на улицах Киева месяц назад, то националисты бились бы в истерике, весь мир ужасался, а Европарламент грозил бы карами небесными, но сегодня об этом никто и не вспомнил, только бегущая внизу телеэкрана информационная строка бесстрастно сообщила о количестве жертв. Это до какой же степени кощунства надо дойти нашим грантоедским СМИ, чтобы так вызывающе мерзко себя вести! В итоге Верховный Совет отправил в отставку главу Кабинета министров Крыма Могилева и назначил проведение референдума на 25 мая 2014 года (день проведения президентских выборов в Украине). Ответ Крыма Чемберлену!

Могилева отправили в отставку потому, что он был представителем макеевско – донецкого клана Януковича в Крыму и занимал в последние дни соглашательскую позицию по отношению неконституционным действиям Киева. Олигархи всегда предают, они борются только за свой кошелек. Могилев поддался шантажу самозванцев – Наливайченко (и.о главы СБУ) и Авакова (и.о. министра МВД), которые 23 (или 24) февраля прилетали в Крым арестовывать президента Януковича. Эти «временные» так напугали Могилева, что он «поплыл», «поплыл» вместе с большинством депутатского корпуса Партии регионов. Черт возьми! Я долго ждал момента, когда начнет разваливаться этот жуткий мезальянс между русскоязычными гражданами юго-востока Украины и стальными, угольными, газовыми баронами. Я долго ждал, пока люди поймут, что эти продажные денежные мешки не защищают их, что они думают только о том, где бы пристроить незаконно нажитое. Весь этот поход в Евросоюз – это было бегство сырьевых баронов под крыло нового суверена, они надеялись легализоваться в Европе и войти в приличное общество круппов и ротшильдов. У этих засранцев за двадцать лет в миллионы раз прибавилось денег, но интеллект остался на уровне завмагов и базарных рекетиров, каковыми они и были изначально. 

Стала очевидной тенденция роспуска областных советов и увольнения глав областных администраций, в областях, которые не поддерживают националистический путч. В западных областях происходит силовой захват областных советов, органов прокуратуры и милиции. По примеру Крыма на юге и востоке власть получит симметричный ответ. Поражает тупая самоуверенность галичан, их убежденность в том, что для достижения своих целей они могут творить все, что угодно, а остальным (недочеловекам, неполноценным гражданам Украины) так поступать категорически запрещено. Свои действия они обосновывают «революционной целесообразностью», а действия оппонентов называют «предательством национальных интересов». И последняя историческая хохма – новым главой правительства АР Крым стал … Сергей АКСЕНОВ. Вот вам нацики и ОСТРОВ КРЫМ! Далее – везде! 27-28.02.2014 г».

Подходил к концу последний день зимы 2014 года. Георгий сделал эту запись в дневнике на одном дыхании. «Все, - подумал он, - Теперь только война!» Выйдя на улицу, он увидел сидящего на лавочке у подъезда Мыколу Петровича.
- Ну, що? Що воно будэ? – спросил он Георгия. Лицо его было сосредоточенно – задумчивым.
- Война  будет, Петрович, - вздохнул Георгий.
- З Росиею? – хмуро уточнил Петрович.
- Да нет, Киев с Донбассом, восток с западом, а верховодить всем будут бандеровцы.
-Та яки ж бандэривци? Звидкы воны визмуться?
- Из схронов своих повылазят, - зло ответил Георгий и плюнул в снег.
- Та з тых схронив  йих   рокив   шистдесят як повыкурювалы, - удивился Петрович.
- Да нет, - Георгий взглянул на удивленное лицо соседа, - Я имел в виду идеологические схроны. Вон уже кричат «Слава Украине! Героям слава!»
- Та й що? Чому ж не слава свойий дэржави?
- А продолжение этой «славы» знаешь? – продолжал гнуть свое Георгий, - А продолжение такое – «Слава нации! Смерть ворогам! Украйина понад усэ!». Дойчланд убер алес! Мать их!
- И звидкы воно всэ цэ взялося? – огорченно вздохнул Петрович.
- Из идеологических схронов, Мыкола Петрович. Из тех, которые их деды выкопали и внукам завещали. Вот внучата и подросли. 
- То можэ по чарци? – после выхода на пенсию сосед заметно погрустнел и стал чаще проходиться по водочке. Хотя, меру знал и продолжал оставаться непререкаемым дворовым авторитетом, - Ты нэ за кэрмом?
- Нет, не за рулем, какая сейчас работа? – ответил Георгий.
- Ну, тоди покы жинкы нэ бачать, - Петрович достал из кармана куртки чекушку, два маленьких пластиковых стакана и завернутые в газетку кусок черного хлеба, несколько кусочков сала и половинку луковицы. Потом аккуратно наполнил доверху стаканчики водкой и разломил хлеб.
- Ну, быть добру! – шумно выдохнув, Георгий опорожнил стаканчик.
- За всэ добрэ! – поддержал его сосед и тоже выпил.

Георгий смотрел на соседа и думал о том, почему на Украине, где столько таких мужиков с золотыми руками и светлой головой, а верховодят никчемные, завистливые и злобные злыдни. Думал и не находил ответа. Допив на пару с Петровичем чекушку, он встал и побрел в магазин за продуктами. Вернувшись, он снова включил телевизор, откуда на него хлынула новая волна русофобской истерии. «Мастерски эти ребята стрелки переводят, - почти восхитился изворотливостью майданных вожаков Георгий, - Социальный протест превратили в антирусский. Браво! Только им, идиотам, невдомек, что кровь уже пролита, что назад хода нет! А русский восток ответит, ох как ответит! На Донбассе ребята злые и упрямые и шуток не понимают!». Горлопаны в Раде добились только того, что их угрозы крымчане восприняли всерьез и перенесли дату референдума на 11 марта. Под гром аплодисментов, под восторженные крики «ура», под песню «Севастополь – город русских моряков» Крым вернулся в родную гавань. Так завершился первый акт современной украинской драмы.

    
Вид на жительство. 2 мая 2014 года, Одесса

Им не суждено было встретиться еще раз на земле. Они встретились где–то в небе между Николаевом и Одессой. Два серебристых лайнера разминулись в бескрайнем голубом океане. Один из них уносил Георгия с женой в Ираклион. Другой вез Михалыча в его родную Одессу. У Георгия в кармане был паспорт с шенгенской визой, дававший ему право провести майские праздники на Крите. У Михалыча в кармане лежал долгожданный вид на жительство, гарантирующий ему пенсионные годы у Черного моря в своей отдельной квартирке на поселке Котовского. После февральских событий в Киеве его одолевали некоторые сомнения в правильности такого решения, но, анализируя то, что произошло на Украине за последние десять лет, он пришел к выводу, что это очередной киевский междусобойчик, правда, уже кровавый, но все же ограничившийся масштабами столицы. Одесса – город – Герой, вольный портовый город, отвоеванный у турок и построенный по указанию российской императрицы Екатерины Великой, казался ему надежным форпостом, могущим защитить от придурковатых бандеровцев. То, что Георгий считал началом гражданской войны, Михалычу показалось ее концом. Основательно обсудить этот вопрос они решили после 9 мая, когда Георгий вернется из Греции и съездит на день рожденья к отцу.
 
Еще сидя в Уренгое и готовясь к отлету в Одессу, Михалыч постоянно мониторил сообщения российских СМИ об Украине. В целом, как он считал, все шло в нужном направлении. Мирно отделился Крым и, проведя референдум, прибыл в свой порт приписки – Россию. Наконец–то проснулся  и вылез из своих заводов и шахт Донбасс. На востоке Украины люди в поле голыми руками останавливали танки, которые вязли в весенней грязи и позорно глохли среди донецких степей, не доехав до российской границы. Все СМИ облетели кадры как рассерженные харьковчане гоняли пендалями под зад молокососов  – правосеков. По всему выходило, что с мнением юго-востока новым киевским властям придется–таки считаться. А если нет, тогда развод, как чехов со словаками. Одесса, помня свою славную историю, уже подумывала о статусе порто – франко. На «Привозе» оживленно обсуждали и прикидывали плюсы и минусы нового статуса. Прилетев в Одессу 28 апреля, Михалыч сразу же припал к местным интернет – источникам и понял, что не все так однозначно, как виделось на расстоянии.
 
В городе бурлили нешуточные страсти, о чем постоянно информировал либеральный портал «Думская.net»: 
«10.04.14
Как сторонники России по Одессе шли: триколоры, «имперки» и биты 
Сторонники России, нарушив (как и их оппоненты) все договоренности, устроили сегодня, в День Освобождения, очередную сепаратистско–ирредентистскую акцию. Несколько тысяч любителей Путина прошлись от Оперного к Куликовому полю, выкрикивая свои любимые лозунги — «Россия, Россия», «Один за всех — и все за одного», «Беркут» и «Гони Бандеру в шею».
Естественно, от бит и травматов никто не отказался. Впрочем, никакой иной активности здесь тоже не наблюдается.

17.04.14
Марш в память о Максиме Чайке: громко, но мирно
В четверг вечером молодые украинские националисты прошлись по центру города маршем в память о погибшем пять лет назад в уличной драке Максиме Чайке.
Несмотря на небольшое число участников (в марше приняли участие не более ста человек), марш выдался ярким и громким. Среди марширующих преобладали молодые люди, часть из них – в шарфах цветов одесского «Черноморца» и в масках. Мероприятие прошло под сине–желтыми украинскими, красно–черными флагами УПА, а также под неонацистской символикой с кельтскими крестами и «волчьими крюками». Марширующие с удовольствием жгли файеры и дружно выкрикивали лозунги, стандартные для подобных маршей. Новшеством этого года стало исполнение фанатской песни про Путина.
Большинству участников сегодняшнего марша на вид было примерно лет 16–17. Пять лет назад, когда погиб Чайка, они были еще детьми и вряд ли лично знали Максима.
На Александровском проспекте, где произошла трагедия, участники марша возложили цветы под дерево, которое стало живым мемориалом в память о погибшем.

20.04.14
Пасхальные митинги в Одессе: куличи у Дюка и тренировка на Куликовом поле
Активисты Евромайдана собрались сегодня у памятника Дюку. Кроме обычных выступлений в режиме «свободного микрофона», присутствующих угощали пасхальными куличами. Обстановка на Майдане – спокойная, даже футболисты ФК «Днепр», проходившие мимо, не внесли ни малейшей сумятицы.
В то же время пророссийски настроенные граждане в ожидании атак на свой лагерь, разбитый на Куликовом поле, усиленно тренируются — наматывают круги вокруг палаток, регулярно славя Русь».

Читая эти заметки, глядя украинские информационные каналы, Михалыч все больше погружался в наэлектризованную постмайданную атмосферу, насыщенную тупой злобой и откровенной русофобией захватившего власть быдла. Такого он не ожидал, тем более в Одессе. Прочитав заметку о марше в честь Максима Чайки, Михалыч вдруг отчетливо вспомнил августовский вечер в «Аркадии» и шакалий оскал «гитлерюгенда» Акселя, встретившегося ему на углу Пантелеймоновской. Его охватила тревога за мирных людей на Куликовом поле, как только он представил себе этих повзрослевших шакалов. «Им уже лет по восемнадцать, они уже почувствовали кровь и безнаказанность. Они станут убивать»,– подумал Михалыч и решил завтра же с утра поехать туда. Ему, потомку донских казаков, было, кого и что защищать в этом городе. Здесь были похоронены его отец – герой войны, полковник – артиллерист, мать, сестра. Он хотел, чтобы здесь каждый год отдыхали его внуки, жившие в Заполярье и не видевшие по полгода солнце. Здесь он хотел прожить годы, которые ему остались, и быть похороненным рядом с отцом на Таировском кладбище.

Утром 2 мая, сев на маршрутку, Михалыч направился в центр города. Определенной цели у него не было. За три дня, проведенные в Одессе, он еще не выбирался дальше Лузановки, где играл со своими приятелями – пенсионерами в шахматы. Маршрутка № 190 довезла его от генерала Бочарова до Куликова поля. Сотню раз он ездил этим маршрутом. Выходил из дома, проходил через заросший Молодежный парк, иногда заходил в пивнушку напротив Северного рынка, чтобы пропустить в жаркий день бокал холодного пива. Обычный маршрут пенсионера оказался в этот день для него  дорогой в ад.

Перед Домом профсоюзов были поставлены палатки сторонников «антимайдана», у которых вот уже больше месяца собиралась пестрая толпа приверженцев «русского мира», православной церкви Московского патриархата, студентов – антифашистов, пенсионеров – коммунистов и других противников бандеровцев и украинских националистов. Стихийность происходящего подразумевала отсутствие серьезной организации в лагере. Михалыч прошелся вдоль палаток. В одной из них, которая была часовней, организованной «Союзом православных граждан Украины», проходила литургия. Никогда не отличавшийся набожностью, он перекрестился и зашел внутрь. Верующие в этот момент хором произносили «Символ веры». Михалыч, стыдясь своей невоцерковленности, остановился у самого входа. Левой рукой он нащупал под тельняшкой нательный крест и сильно сжал его  пальцами. Прислушавшись к словам молитвы, которая была кратким пересказом догматов православной веры, он стал повторять ее вслед за остальными. Повторяя, он вдруг осознал, что слова молитвы чудесным образом стали возникать из глубин памяти сами собой. «Распятого же за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего, и погребенного. И воскресшего в третий день по писанием, – глаза Михалыча застилали слезы, но открывался взор духовный, – Исповедую едино крещение в оставление грехов. Чаю воскресение мертвых, и жизни будущего века. Аминь». Исповедавшись, быть может первый раз в жизни, он с радостью в сердце принял причастие. Выйдя из палатки, Михалыч столкнулся с комендантом городка – отставным подполковником Александром Ивановичем. Они были примерно одного возраста и имели схожий взгляд на происходящее. «После того, как мы на Пасху объявили о создании Одесской народной республики, нацики задергались, – вводил его в курс дела подполковник, – сегодня в 14–00 у евромайдановцев назначено шествие за единую Украину, наши ребята и ребята из «Одесской дружины» выдвинулись на Соборную на контр митинг. Сейчас сообщили, что на Греческой горячо, подтянем туда резервы».

Михалыч задумался – с его больными ногами он туда притопает к шапочному разбору. Посоветовавшись с Александром Ивановичем, решил остаться на Куликовом поле поддерживать порядок на митинге, который вот–вот должен был начаться. Вскоре с Греческой и ТЦ «Афины» стали поступать раненные, информация, приходившая оттуда, с каждой минутой становилась все тревожней. Около 18–00 узнали о первых погибших со стороны антимайдана. Прибывший с улицы Греческой начальник дружинников «Боцман», предложил собравшимся в целях безопасности разойтись. Люди решили стоять до конца и начали готовиться к обороне.

С трех сторон на Куликово поле ворвалась разъярённая, одурманенная уже пролитой кровью и своей безнаказанностью, вооруженная цепями, топорами, битами и черенками от лопат толпа. Боевики из сотни «Самообороны» были в полной экипировке – с металлическими щитами, в бронежилетах, с противогазами и даже стрелковым оружием. Все, находившиеся на площади между сценой и Домом профсоюзов, защитники Куликова поля и случайные прохожие бросились внутрь здания. «Надо забаррикадировать центральный вход», – крикнул комендант лагеря. Несколько студентов – антифашистов, трое бородатых «православных» и Михалыч побежали к сцене, где лежали мешки с песком и фрагменты деревянного помоста.  Воспользовавшись тем, что внимание погромщиков на несколько минут было отвлечено поджогами и разгромом палаток, они успели подтянуть за баррикаду перед входом в здание два тяжелых деревянных щита и несколько мешков с песком. Ими, зашедшие внутрь Дома профсоюзов, подперли тройные дубовые входные двери.
 
Одной из первых загорелась импровизированная часовня.  Большая армейская палатка полыхала, подожженная «коктейлями Молотова», огонь подбирался к иконостасу. На пламя, злобно ощерившись, смотрел «гитлерюгенд» Аксель. Ему показалось, что огонь слишком медленно пожирает «москальские» святыни и, чтобы дело пошло быстрее, он швырнул еще пару бутылок с зажигательной смесью в уже тлеющий иконостас. «Жги колорадов! – орал как одержимый Аксель, – всех на барбекю!». «Давай к главному подъезду, они там, гады, баррикадируются!»– крикнул ему пробегавший мимо харьковский фанат.  Аксель рванул вслед за ним, подобрав на бегу кусок арматуры, валявшийся на асфальте. Двери главного подъезда уже горели, подожженные «коктейлями Молотова», войти внутрь через них не представлялось возможным. «Пацаны, давай с тылу, через боковые входы,– крикнул фанатам мужчина в камуфляже и по–военному скомандовал, – за мной!» Действия толпы, у которой появился вожак, сразу стали четкими и осмысленными. «Стой! – скомандовал он у бокового входа, – надеть противогазы!» В толпе фанатов появилось несколько крепких парней в таком же камуфляже и с сумками для противогазов. Двое из них, орудуя ломом, сорвали с петель входные двери. Путь в здание был свободен. «Зачистку начинаем сверху, – командовал мужик в камуфляже,– по главной лестнице заходим на четвертый этаж и оттуда всех выдавливаем вниз, чтоб не дать им уйти на крышу». Толпа ринулась по задымленным пролетам на четвертый этаж. Всех, кто попадался на пути, нещадно били и сталкивали вниз.
      
Толпа молодых ублюдков двигалась с этажа на этаж, выламывая двери кабинетов, в которых находились защитники Куликова поля и просто случайные прохожие, оказавшиеся не в том месте и не в то время. Погромщики избивали их дубинами и арматурой, рубили топорами. В одном из кабинетов Аксель обнаружил спрятавшуюся под письменный стол беременную женщину. «Смотрите! – крикнул он, – тут самка колорадов!

«Что, тварь, затаилась! Вылезай!» - он схватил отчаянно сопротивлявшуюся женщину за волосы и вытащил ее на середину комнаты,  где ее тут же обступили камрады – нацики.  «Они плодятся, эти мерзкие насекомые!» – визжал, брызгая слюной, указывая пальцем на беременную, Аксель, первый сексуальный опыт которого окончился позором и преждевременной эякуляцией. С тех пор он боялся приближаться к девушкам и сбрасывал свое сексуальное напряжение, просматривая садомазохистские порнофильмы. Увидев животный страх в ее глазах, он ощутил себя сверхчеловеком. Вырвав с корнем  электрошнур настольной лампы, подскочил сзади и накинул его несчастной на шею. Когда жертва издала последний страшный хрип,  Аксель толкнул обмякшее тело на письменный стол. По его лицу крупными каплями катился липкий пот. Обессиленный и удовлетворенный он, шатаясь, вышел из кабинета.

На третьем этаже кто–то распылил едкий удушливый газ. Защитники Дома профсоюзов, у которых не было противогазов, падали в судорогах на пол и пытались ползти к центральной лестнице. На лестничном пролете между вторым и третьим этажом, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, сидел Михалыч. Правой рукой он прижимал ко рту смоченный водой грязный носовой платок, левой, чтобы не упасть, опирался на пол.  Через разорванную и прожженную тельняшку выглядывал его большой белый живот. Предательская слабость в больных ногах не давала ему возможности подняться, сердце «троило» в груди, как движок с неисправными свечами зажигания. Михалыч приоткрыл правый глаз и сквозь пелену едкого дыма увидел перед собой хобот и огромные глаза–стекла противогаза.  «Неужели МЧС подоспело»,– обрадовался Михалыч. Мнимый эмчээсовец на мгновение сдернул маску и Михалыч увидел ощерившееся лицо недоноска – гитлерюгенда Акселя.
 
– Что, папаша, притомился?– заржал довольный Аксель.
– Сил нет задавить тебя, гнида! – прохрипел Михалыч.
– Ну, падла, сейчас ты у меня побегаешь, – завизжал от злости Аксель и натянул противогаз.  Он рванул на третий этаж, в одну из комнат, где видел несколько бутылок с зажигательной смесью.
– Где ж они, сука, где? – метался по комнате Аксель.
– Что ищем? – на  плечо  Акселя  легла  тяжелая рука. Оглянувшись, он увидел мужика в камуфляже, командовавшего штурмом.
– Да вот, оставил здесь пару «коктейлей» и не могу найти, – ответил Аксель, продолжая обшаривать взглядом помещение.
– Подойдет? – командир вынул из подсумка бутылку «Дюшеса» с фитилем, – только здесь нельзя, вытащим трупы на лестницу и там подожжем.
– Спасибо, мне как раз туда, – Аксель схватил бутылку и ринулся назад, к лестнице.

Потерявший последние силы, Михалыч лежал у стены, завалившись на левый бок. Он уже не мог нормально дышать, из легких вырывался хриплый свист. Из облака едкого желтого дыма перед ним, как черт, возник Аксель. Хобот противогаза и большие стекла – зрачки делали его похожим на обитателя преисподней. Выдернув из бутылки фитиль, он начал поливать Михалыча горючей смесью. Сначала ноги, потом живот, остатки вылил ему прямо на голову. Чиркнув спичкой, он превратил человека в живой факел. Волна пламени за несколько секунд взметнулась от, обутых на босу ногу, сандаль Михалыча до редких волос на голове. Они вспыхнули, образовав вокруг лысины огненный венец.  Смерть от болевого шока была почти мгновенной – не выдержало больное сердце. Сквозь окуляры противогаза Аксель разочарованно наблюдал, как огонь превращает в пепел одежду, как пузырится от адской температуры кожа. Он надеялся увидеть корчащегося поверженного врага, но его мертвое тело, объятое пламенем, лежало неподвижно. Поняв, что ожидаемого эффектного зрелища не получилось, Аксель побежал вниз. Из окон Дома профсоюзов выпрыгивали и выпадали люди. Тех, что не разбились, добивала разъярённая толпа. Все было кончено. Еретикам, не признававшим «Великую Украину»,  не скакавшим на Евромайдане, не кричавшим «слава героям, смерть ворогам!», устроили показательное аутодафе. Донбасс содрогнулся. «Цивилизованный мир» как всегда ничего не заметил. 
 

Непризнанный референдум. 9 – 17 мая 2014 года


В то время, когда в Одессе пылал Дом профсоюзов, Георгий с женой наслаждались волнами Эгейского моря. Информационные  волны, захлестнувшие Украину и Россию, до них не доходили. Европа по привычке отсиживалась в своей тихой гавани, пережидая украинский шторм. О трагедии Георгий узнал поздно вечером 2 мая, сидя на ресепшене гостиницы в Ретимно и просматривая интернет. Первые сообщения не давали ясной картины произошедшего, но он почувствовал, что произошло что–то ужасное. Скайп Михалыча молчал, мобильный был недоступен. «Он мог быть там», – эта мысль не оставляла Георгия до самого приземления в аэропорту Борисполь. Киев выглядел так, будто ничего не произошло. Случайно он нашел в интернете видео, снятое Алешей Гончаренко во время штурма Дома профсоюзов. «Мы победили, мы взяли его!»– возбужденно кричал в прямом эфире Савика Шустера этот губошлеп – стриммер. В кадре мелькали обгоревшие трупы защитников Куликова поля. «Сколько их здесь! Раз, два, три, семь!»– задыхался от радостного волнения негодяй. Спустя пару месяцев он все же додумался удалить эти кадры со своих страниц в соцсетях. Ужас произошедшего начал доходить даже до таких клинических негодяев как Алёшенька. Сотни «независимых» журналистов, «правдорубов» – грантоедов, проплаченных политологов после одесской Хатыни в один миг превратились в соучастников и пособников кровавых маньяков. Не находя в себе мужества в этом признаться, они с каждым днем все больше и больше погружались в кровавое болото гражданской войны. Назад для них уже хода не было, мосты были сожжены, в Одессе.

О том, что случилось с Михалычем, Георгий узнает много позже, уже в июне, дозвонившись до его соседа. В один миг теплый и приветливый город станет для него чужим. Георгий потом долго не решался поехать в Одессу, как человек, который боится прикоснуться к оскверненной святыне. В конце июня, на День Конституции по пути в Ильичевск, не заезжая в Одессу, он свернул на своем авто на Таировское кладбище. Могила Михалыча была рядом с могилой его отца. «А умерли в одном возрасте», – подумал Георгий, глядя на деревянный могильный крест. Никаких эпитафий, и только дата смерти – 2 мая 2014 года могла сказать посвященным о страшной трагедии, жертва которой покоилась под этим православным крестом. Стоя у могилы товарища, Георгий мысленно попрощался с ним, с Одессой, с Киевом и Украиной. Мирная, благополучная жизнь закончилась, началась новая – суровая жизнь, где друзья становятся врагами, где рушатся города и судьбы, и уходит в небытие государство под названием Украина. Он ясно понял, что здесь его уже ничего не держит – ни столичная квартира, машина, ни налаженный быт, бизнес и материальное благополучие. Ради этого он никогда не предаст своих идеалов, своих предков, свою совесть и честь.

А в эти майские победные дни под Славянском разгорались ожесточенные бои между ополченцами Стрелкова  и регулярными частями украинской армии. В Луганске и Донецке, которые последовали примеру Крыма, полным ходом шла подготовка референдума о федеративном устройстве Украины. В Мариуполе проходили стычки между силами «антимайдана», захватившими здание городской администрации, и неизвестными активистами в черном (будущими карателями из батальона «Донбасс»). Для подавления восставшего против киевской хунты народа срочно комплектовались выпущенными из тюрем уголовниками территориальные батальоны «Шахтерск», «Айдар», «Днепр». Армия не хотела воевать против своих же мирных граждан, поэтому для развязывания кровавой бойни украинскому режиму потребовались отпетые негодяи. Олигарх Коломойский, спонсировавший тербаты, обещал за голову сепаратиста десять тысяч долларов, о чем сообщали громадные баннеры, установленные в городах и на трассах. Началась охота на пророссийских активистов.

Опьяненные совей безнаказанностью украинские националисты решились изгадить святой для всех людей праздник – День Победы. Они делали это и раньше, когда 9 мая 2011  года при возложении цветов на Холме славы и военном кладбище во Львове радикалы из ВО «Свобода» толкали ветеранов, срывали георгиевские ленточки, плевали им в лицо, топтали венки и закидывали милицию бутылками и камнями. То же самое они громогласно обещали сделать и в этом году в Киеве и по всей Украине. Праздник Георгий с женой отмечали по уже сложившейся традиции на даче кумовьев на Русановских садах. К ним на запах шашлыка заглянул сосед - отставной полковник СБУ, бывший чекист. Весельчак с круглым пивным животиком он любил сбежать к соседям от жены, которая в их семье явно была генералом. Когда-то, во времена СССР, членами этого дачного кооператива были офицеры штаба Киевского военного округа. Получал ее еще дед кумы – полковник Генштаба. Сейчас же все вокруг, кроме отставного СБУшника, были «новыми украинцами». Это было видно и по их шикарным, на половину участка домам. Только у полковника и кумовьев они остались прежними – стандартными деревянными, щитовыми, с высоким цоколем, где обычно размещалась печка – буржуйка. Выпив за Победу и закусив шашлыком, мужчины, не изменяя традициям, во всю мощь своих легких исполнили «День победы». Выпив еще по одной, затянули: «Дымилась роща под горою, а вместе с ней горел закат. Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят». На участках «новых украинцев» стояла гробовая тишина, на фоне которой песни, доносившиеся с дачи кума Игоря, звучали как дерзкий вызов трусливым нуворишам. Налили еще по одной. Игорь, который был родом из-под Одессы, встал и запел: «Есть город, который я вижу во сне, о, если б вы знали как дорог. У Черного моря, открывшийся мне, в цветущих акациях город, в цветущих акациях город». Георгий и сосед – полковник вступили хором: «У Чер-но-го моря!» Дальше они пели втроем и когда дошли до слов «родная земля, где мой друг молодой лежал, обжигаемый боем, недаром венок ему свит золотой и назван мой город героем» к горлу Георгия подступил комок, и он закашлялся. В глазах предательски заблестели слезы, когда вспомнил 2 мая в Одессе и сожженный Дом профсоюзов, обгоревшие трупы его защитников и беснующуюся толпу нелюдей, их убивших. А в это самое время уже убивали и жгли людей в другом городе, на берегу Азовского моря – в Мариуполе. Пришедшей к власти хунте нужен был контроль над всеми торговыми портами, поэтому участь Мариуполя была решена.

То, что он увидел по телевизору по возращении с дачи, было повторением одесского кошмара. На бешеной скорости по центральной улице города несся БМП под украинским флагом. Протаранив баррикаду, сооруженную горожанами, он взлетел, оторвавшись на метр от мостовой, и с грохотом и искрами опустился на нее, рванул вперед, пытаясь раздавить шедших с демонстрации людей. Очевидцы снимали происходящее на видео и выкладывали в сеть. В кадре появилось пылающее здание городского управления МВД, которое окружили безоружные граждане. По приставленным к стенам деревянным лестницам из окон спускались обгоревшие милиционеры. Голос за кадром, комментируя происходящее, рассказывал, что милиционеров, не пожелавших стрелять в мирных граждан и забаррикадировавшихся в здании, националисты из вошедшего в Мариуполь тербата начали расстреливать из гранатометов и орудий БМП. Безоружная толпа окружила управление, не давая нацистам расправиться с правоохранителями. Комментарий прервал треск автоматных очередей. Это стреляли уже по безоружным людям. За кадром слышны крики «фашисты!», «сволочи!», «суки, стреляют в безоружных!». Следующие кадры – возле здания Первого международного украинского банка в центре Мариуполя мужчина в строгом черном костюме с депутатским значком идет посредине улицы к жмущимся за фонарными столбами тербатовцам в камуфляжной форме. Они стреляют ему под ноги. Раскинув руки, он кричит: «Мы без оружия! Дайте пройти! Не стреляйте в людей!» Останавливается метрах в десяти от них возле человека, стоящего на коленях с поднятыми руками. Выстрел и стоящий на коленях падает. Еще выстрел, схватившись за бедро, неуклюже оседает мужчина с депутатским значком. К нему кидаются несколько человек и оттягивают в сторону. «Уходите, фашисты!» - кричат люди в запале, не совсем осознавая, что стреляют уже по ним. Они идут на выстрелы точно так же, как шли под пули снайперов майдановцы на Институтской в феврале, только у них нет ни касок, ни алюминиевых щитов. Они идут без масок и балаклав, только георгиевские ленты на груди. Снова звучат выстрелы. У летнего кафе падает человек. Из простреленной головы хлещет кровь и алым пятном расползается по тротуарной плитке, заполняя собою межплиточные швы. Под градом пуль по мостовой, растеряно озираясь, ковыляет ветеран на костылях, с красной гвоздикой в петлице и нелепом, сдвинутом на бок берете. Кто-то отчаянный на стареньком «жигуленке» выскакивает на середину улицы, чтобы забрать раненого.

«Они стреляют не задумываясь. Боевыми! Не то, что на Майдане!» - в бессильной злобе закричал Георгий, обращаясь к жене. Быстро посовещавшись, они приняли решение завтра же выезжать в Северодонецк к родителям. На 11 мая был назначен референдум, и в это время хотелось быть вместе с ними. Поезд из Киева прибывает на станцию Лисичанск утром 11 мая около 9-00 , поэтому Георгий позвонил родителям, чтобы узнать, где находится участок для голосования, и договорился встретиться с ними непосредственно там. Почти все места были заняты еще при отправлении из Киева. Если каких-то полгода назад, как только промелькнет за окном киевский перрон, соседи заводили друг с другом беседы, запросто рассказывая, кто и куда едет, попутно находя общие темы и общих знакомых, то сейчас в купейном вагоне царило настороженное молчание. По отдельным словам и фразам установив, кто свой, кто чужой, попутчики, обменявшись взглядами, выходили поговорить в коридор. С Георгием и Натальей в купе ехала женщина лет шестидесяти. Она была явно не киевлянка, но пыталась представить себя если не жительницей столицы, то, по крайней мере, проводящей там большую часть своего времени. «Ярик, внучек, ты уже дома? - нарочито громко говорила она по мобильному, - Еще не доехал? Ты в метро? Ну, ладно, перезвоню попозже». Георгий с женой сидели с безразличным видом и молчали.
 
-Это мой внук, в Киеве живет, - с гордостью сказала она, обращаясь к Наталье, - Вы до какой станции едете?
- До Лисичанска.
- О!  И  я  тоже! А  в  Киев по делам ездили, или погулять?
- Нет, мы живем в Киеве, - просто сказала Наталья.
- Да? А в каком районе? – не унималась попутчица, считающая себя знатоком киевской географии.
- Позняки, - коротко ответила жена. 
- А это где? – попыталась уточнить попутчица.
- На левом берегу, - отрезал  Георгий, - А в чем, собственно, дело?
- Да просто уточнила, - стушевалась попутчица, - Мой внук живет на Гарматной.
- И учится в Национальном авиационном университете, - добавил с усмешкой Георгий.
- Да, - женщина удивленно взглянула на него, - А вы откуда знаете?
- Жил я в этих общагах на практике, - улыбнулся Георгий, - Не знаю, как сейчас, а тогда там были жутко злые клопы.
- Да что ты такое говоришь?! – вмешалась жена, - Там же дочка твоя часто бывала у подруг. Какие клопы?
- Да-да, - с благодарностью поддержала ее попутчица, - У них прекрасный ремонт и мебель хорошая. 
Убедившись, что с ней в купе сидят киевляне, она попыталась переключиться на политику
- Когда был Майдан, у  них  студенты  из  Львова ночевали. По пять человек в комнате. Ничего, как-то разместились. В тесноте, да не в обиде, - она выжидающе замолчала.
- Ага, - поддакнул ей Георгий.
- Внук говорил, что кого-то из них убили на Майдане, - горестно вздохнула попутчица.
- Жалко парня, - искренне посочувствовал Георгий.       
- Ненавижу этих русских! – без какого-либо перехода выкрикнула попутчица.
- Неужели русский спецназ?! – удивленно воскликнул Георгий, но не успел ничего добавить.
- Пойдем, узнаем, скоро ли Харьков, - прервала его жена и вытолкала из купе, - Ты в своем уме? Зачем ты ее подначиваешь? Ты же видишь, что она «свидомая».
- Да ну их, этих «свидомых», к черту! – почти выкрикнул он, - Их и их «свидомый» патриотизм.
- Пойдет сейчас и настучит на тебя.
- Кому? Проводнице?- Георгий отвернулся к окну.

Когда они вернулись в купе, попутчица уже взобралась на свою верхнюю полку и, судя по равномерному сопению, заснула. Не доезжая Харькова, к ним в купе подсела еще одна женщина лет пятидесяти. Проснувшись около шести утра, Георгий вышел в коридор, чтобы дать возможность переодеться женской половине. За окном мелькали знакомые с детства места. Поезд проследовал станцию Куземовка, которая находилась уже на территории Луганской области. Над зданием станции развевался флаг с красной, синей и голубой полосами. Кто-то, стоявший в коридоре, воскликнул: «Мы на территории Луганской народной республики!» «Ого!- подумал Георгий,- Наши в городе!» Поезд медленно подъезжал к перрону станции Сватово. Из купе вышла заспанная «свидомая» попутчица. Увидев над станционным зданием жовто-блакитный флаг, она крикнула в приоткрытое окно стоявшим на перроне мужичкам в камуфляже: «Слава Украине!» Потом с вызовом взглянула на Георгия. Тот молча ухмыльнулся. Мужички в ответ, улыбаясь, помахали руками.

- Как в гражданскую, - шепнул он на ухо вышедшей из купе жене, - Не хватает только какого-нибудь атамана Зеленого, который бы захватил сейчас наш состав.
- Ты о чем? - не поняла жена.
- Да о флагах. Тут белые, там красные, а мы с тобой столичные обыватели, едем в провинцию проведать родню. Сто лет прошло, а ничего не изменилось. Какой-то страшный замкнутый круг!
Они минут двадцать стояли у приоткрытого окна, вдыхая аромат луганской степи, перемежавшийся с густым хвойным духом  заповедного кременского соснового леса, который еще до войны сажал его дед. Когда поезд тронулся со станции Кременное, они вернулись в купе, где к этому времени разгорелся ожесточенный спор между двумя их попутчицами.
- Да что вы мне тут рассказываете?! – гневно сжав кулаки, говорила первая попутчица из Киева другой, - Ваших антимайдановцев никто и пальцем не трогал!
- А как же те, которых убивали под Корсунем 22 февраля? – возражала вторая попутчица.
- Вранье все это! – отрезала первая.
- Какое ж вранье, если в автобусе ехал мой брат, он из Севастополя, - возмутилась вторая, - Там несколько человек забили до смерти, водителя застрелили, спалили автобусы. Он через поля еле ушел до железнодорожной станции. 
- Да из вашего Крыма в Киев «титушки» нанятые за деньги приезжали, - не унималась первая, - А на Майдане люди бесплатно стояли и погибали.
В это время поезд подошел к станции Рубежное, и вторая попутчица, подхватив свою сумку, поторопилась выйти из вагона.
- Ну, ведь неправду говорила, абсолютную неправду, - первая попутчица попыталась апеллировать к Георгию и его жене.
- У каждого своя правда, - коротко ответила Наталья.

Последние минуты они просидели в купе в напряженном молчании. Поезд медленно подошел к перрону станции Лисичанск и первая попутчица, не прощаясь, пулей выскочила из купе. На парковке у вокзала их ждало такси, заранее заказанное Георгием по телефону. «Советский проспект, ПТУ номер один», - скомандовал он таксисту и машина, проваливаясь в выбоины в асфальте, медленно тронулась в сторону моста через Северский Донец. Старый мост дрожал под колесами проезжающих машин, и, казалось, готов был обрушиться. Пешеходные дорожки по обе стороны проезжей части местами провалились и зияли дырами. За спиной, на лисичанской обрывистой стороне из труб стекольного завода «Пролетарий» поднимался голубоватый дымок, а на противоположном пологом берегу извивался трубопроводами и горел  факелами флагман химической промышленности Украины Северодонецкий «АЗОТ». Сам Северодонецк был невиден с моста за громадиной химического комбината. Миновав мост, такси поехало вдоль многочисленных проходных, остававшихся слева. По правую руку мелькали цветущие сады горожан, прижавшиеся к разросшемуся за многие годы химическому гиганту. Среди зелени молодой листвы виднелись бледно розовые пятна цветущих абрикосовых деревьев. Окружная дорога незаметно перешла в Заводскую улицу – первую улицу города, построенную семьдесят лет назад в 1934 году вместе с цехами азотно-тукового завода. На ней еще стояли чудом сохранившиеся после войны двухэтажные дома Северодонецка, тогда еще поселка «Лисхимстрой». Машина повернула на широкий проспект Химиков, который когда-то назывался улицей Полевой, видимо обозначая черту города, за которой уже простирались песчаные барханы, покрытые жидкой растительностью. Эту картинку хранили смутные детские воспоминания Георгия. Проезжая по улицам, он заметил, что обычных в дни референдумов и выборов агитационных плакатов почти не было. На глаза за все время попалось от силы два – три. «Бюджета нет. Значит, народную инициативу луганские олигархи - регионалы не поддержали. Чего и следовало ожидать», - подумал Георгий. Тем временем машина свернула на Первомайскую, потом на Энергетиков и остановилась напротив кафе «Шахматное», которое когда-то в девяностые было пафосным местом, а теперь стояло заброшенным.

Расплатившись с таксистом, Георгий с женой вышли из машины и сразу направились к находившемуся метрах в ста избирательному участку, расположившемуся по заведенному еще при советской власти порядку в здании ПТУ №1. Благо вещей было немного – всего одна походная сумка. Было около десяти часов утра, а возле входа в избирательный участок уже стояло сотни две людей. В вестибюле училища выстроилась плотная очередь к столам регистрации. Все это Георгий уже видел в 2004 году во время второго тура президентских выборов, когда тысячи горожан пошли на выборы, как в последний бой. Они были оскорблены тем высокомерием, с которым некоторые «оранжевые» политики в Киеве называли их «биомассой» и «быдлом». Их, жителей города, в котором на сто тридцать тысяч жителей приходилось пятнадцать НИИ и ОКБ, причем два из них были всесоюзные. Города, в котором работали: флагман химической промышленности Украины, крупнейший завод по производству вычислительной техники и первый в Украине завод по производству стеклопластиков. Где на одного рабочего приходилось два с половиной инженера, выпущенных лучшими ВУЗами СССР от Новосибирска до Черновцов. Больше всего возмущало их то, что так о них говорили не люди из глухого прикарпатского хутора, которые могли и не знать о существовании такого города и в своей жизни не выезжавшие дальше райцентра. Нет, это говорили те, кто прекрасно знал этот город и не раз в нем бывал, но ради «политического красного словца», как говорится, «не пожалеют и отца». А ради сиюминутной политической выгоды готовы перекраситься в любой цвет, хоть серо-буро-малиновый.

Народ все прибывал. Было очень много пожилых людей, которые шли, поддерживаемые под руки детьми и внукам. Кого-то подвозили на машинах волонтеры. Люди были празднично одетыми, улыбались друг другу, но в то же время во всех них была сосредоточенность и готовность дать отпор провокаторам и националистам, которые на протяжении последних дней всячески запугивали погромами и напоминаниями о сожженных в Одессе. Многие из пришедших на участок знали о кровавых событиях 9 мая в Мариуполе, но, даже зная, не могли до конца поверить, что это возможно в их родном городе. Георгий увидел своих родителей и сестру, неспешно идущих по Советскому проспекту и поспешил им навстречу. Отец был в темно-синем костюме, белой рубашке и галстуке. На лацкане пиджака была прикреплена георгиевская ленточка, на груди поблескивали медали. Мать была со свежей, как будто только из парикмахерской, прической, в праздничной блузке и с красивыми бусами на шее. Они обнялись и вместе пошли к избирательному участку. Дежурившие на входе в участок подошли к отцу и предложили ему, как ветерану, и матери пройти к столу регистрации без очереди. Георгий оценил внимание дежуривших парней и шепнул на ухо жене: «А ведь действительно, в свои восемьдесят семь он не только ветеран, но и местный старожил. Мало осталось тех, кто видел, как все здесь начиналось, а он не только видел, но и строил этот город». Он сам не так давно узнал, что здание за исполкомом, бывший корпус одного из НИИ, окружная дорога, мост, первые троллейбусные линии, автовокзал и многие другие объекты были спроектированы его отцом. И страшно было от осознания того, что над созданным им и поколениями советских людей, нависла угроза уничтожения. Что молодая нацистская саранча, заботливо выращенная за годы независимости недобитыми бандеровцами и перекрасившимися «мытцями», уже слетелась, чтобы уничтожить Донбасс. Что она уже окружила  и терзает Славянск, жжет и убивает людей в Одессе и Мариуполе. Где-то, на уровне подсознания многие из голосовавших чувствовали эту угрозу, но вера в государство, закон и справедливость была сильнее. Именно она привела миллионы людей на Донбассе к урнам для голосования. Они надеялись, что будут услышаны, что с ними вступят в диалог, что с ними будут договариваться новые власти в Киеве.

Георгий встретил среди пришедших на голосование старых знакомых. Среди них был и Григорий Ефимович, с которым он приветствовал Януковича и слушал на площади Победы  выступления делегатов северодонецкого съезда в ноябре 2004 года. Он постарел, вышел на пенсию, но был по-прежнему бодр и живо интересовался происходящим. Тут же в очереди к столам регистрации у них завязался разговор о перспективах референдума.

- Как у вас в Киеве новые власти смотрят на идею федерализации? – задал вопрос на злобу дня Григорий Ефимович.
- Если регионалы этого не захотели сделать, то дорвавшиеся до власти «оранжевые» тем более не сделают, - с безнадежностью в голосе ответил Георгий, - и референдум ваш не признают.
- Значит, миром не получится? – разочаровано продолжил Григорий Ефимович.
- Они начали лить кровь на Майдане, а здесь продолжат, - Георгий поймал тревожный взгляд собеседника, - Это война, но все равно они должны знать мнение Донбасса, может кого-то это остановит. И главное, вас должна услышать Россия.
- А если проголосуем за независимость, Россия признает?
- Ну, пока речь о федерализации, хотя я думаю, что на этом останавливаться нельзя. Это только первый этап.
- Хорошо,- продолжал допытывать Георгия собеседник, - Допустим, проголосовали за федерализацию. Киев отказал. Дальше объявили независимость. Киев послал войска. Как думаешь, Россия нас поддержит?
- Должна бы, - задумчиво произнес Георгий, - Но вот, как и в каком объеме? Напрямую вмешиваться ей не с руки. Мировое сообщество осудит. Вон как за Крым клюют, хотя формально все было по закону, потому что Крым был автономной республикой, имел свой парламент и входил в состав Украины на основании договора.   
- А если, например,  дать  нам   всем  российское гражданство, тогда Россия будет иметь полное право нас защитить, как Южную Осетию?
- Сколько населения в Южной Осетии? Несколько сотен тысяч. А в Луганской и Донецкой области? Больше пяти миллионов. Не тот масштаб.
- Да,   придется  выкарабкиваться  самим, - огорченно подытожил Григорий Ефимович.
- Если полезут воевать, то России неплохо бы сделать над Донбассом бесполётную зону, - размышлял Георгий, - В большие города киевские войска не сунутся - технику сразу пожгут. А вот авиацией они беды наделать могут. Будут выборочно накрывать с воздуха очаги сопротивления.

Георгий не заметил, как подошел к регистрационному столу. Паспорт лежал в кармане, и он решил зарегистрироваться. За столом сидела пожилая женщина в очках, похожая на учительницу. Увидев киевскую прописку, она строго сказала: «В референдуме участвуют только местные жители. Это местный референдум». «Но ведь я здесь жил до 2004 года, вот моя прописка», - попытался оправдаться Георгий. Увидев штамп северодонецкой прописки, женщина улыбнулась, но осталась непреклонной: «Спасибо, что Вы не забываете малую Родину, но мы не хотим, чтобы нас обвинили в подтасовках. Все должно быть по-честному». Георгий понимающе кивнул и отошел в сторону, освобождая место следующему за ним в очереди. «Боже, какие хорошие и наивные люди, - подумал он о своих земляках, - А кто-нибудь из майдановских  руководителей думал о том, чтобы было по-честному?» Распрощавшись с Григорием Ефимовичем, Георгий отправился вместе с женой и родителями в их квартиру в четырехэтажном доме в старом центре города. Войдя во двор, он увидел знакомый палисадник, старые акации, распустившейся кусты сирени, лавочки у подъезда, на которых сидели старушки – соседки и что-то оживленно обсуждали. «Виктор Никитич, - обратились они к отцу, - Вы знаете, что случилось в соседнем доме?» «Нет», - ответил отец. «Евгения Павловича забрала с избирательного участка скорая, - сказала соседка из второго подъезда и после долгой паузы добавила, - Не довезли до больницы, скончался от разрыва сердца». «Вот и первая жертва референдума, - сказал тихо Георгий отцу, - Дай Бог, чтобы последняя». Отец молча покачал седой головой, и они вошли в подъезд. Дома их уже ждал стол, заблаговременно накрытый сестрой, с традиционными сдобными пирожками с рисом и мясом и ватрушками. Сидя за столом и оживленно обсуждая последние семейные новости, Георгий не мог знать, что этот обед, эти пирожки он будет потом вспоминать в Ростове со слезами на глазах. От отчего дома его будут отделять всего 326 километров, которые он не сможет преодолеть долгие годы.

Объявленные на следующий день результаты референдума были предсказуемыми. Из 75% избирателей, принявших участие в голосовании, 96,2 % проголосовали «за» самостоятельность Луганской народной республики и 3,8% «против». Георгий с женой остались в городе еще на три дня, чтобы отметить день рождения отца. Торжество было тихим, семейным. Сестра Анна заказала столик в своем любимом ресторане «Эдем» рядом с площадью Ленина, в старом центре. Выйдя после праздничного обеда из ресторана, они пошли через площадь. Бронзовый Ильич, заложив руку за край жилетки, стоял на гранитном постаменте спиной к Дворцу культуры химиков и лицом к горсовету. Над Дворцом культуры развивался флаг ЛНР, над горсоветом – российский триколор.
- Ленин жив! – с нарочитой бодростью произнес Георгий, - А в Киеве уже всех Ильичей снесли. Давайте на фоне его и флага сфотографируемся. На память.
Улыбающиеся они встали на фоне монумента и попросили случайного прохожего сделать фото. Георгий с грустью подумал: «Что будет с этим Ильичем? Что будет с Луганской республикой? А что будет с нами? Господи, неужели это конец нашей мирной жизни, и скоро война будет сеять здесь разрушения и смерть?» Всего в семидесяти километрах от них уже сражался окруженный Славянск и никому еще не известный Стрелков писал свои первые фронтовые сводки.

Поезд уже давно отошел от станции Лисичанск. Георгий сидел у окна купе и с тоской вглядывался в затемненные окна проплывавших мимо станций. Вдруг из вечерних сумерек на соседних путях стали возникать силуэты двигавшихся навстречу на железнодорожных платформах БМП и БТРов. Поезд остановился. На табличке у края платформы он прочел название станции «Кисловка». Военный состав медленно шел в противоположном направлении, в сторону Лисичанска.
- Танки! – Георгий тормошил за плечо спавшую жену, - Смотри, танки! Они едут на Лисичанск!
- Что   такое?    Какие    танки?  –  жена   спросонья вглядывалась в окно и ничего не могла разглядеть.
- Да вот же! Видишь? Пушки торчат!- Георгий тыкал пальцем в темное окно.
- Ты шутишь?- спросила Наталья.
- Да нет же! Смотри!
И тут она увидела силуэты проплывавших мимо боевых машин с торчащими стволами пушек и пулеметов.
- Еще не по карточкам куплено яблоко…, - прошептал вслед уходящему в ночь составу Георгий.   


Они сражались за Родину. Май – август 2014


Заканчивалась короткая, пронизанная соловьиными трелями майская ночь. Когда первые лучи рассветного солнца коснулись взлетной полосы Boeing 737 Международных авиалиний Украины, оттолкнувшись от нее, взмыл в небо и взял курс на Киев. Рейс № 504 по маршруту Донецк – Киев выетел вовремя. Это был последний рейс, отправленный 26 мая 2014 года из Донецкого международного аэропорта имени Прокофьева. Других рейсов больше не будет. Никогда. Самолет лег на крыло и сделал разворот над спящим городом. На своих крыльях он уносил в столицу мирных людей, и никто из пассажиров и провожающих не мог знать, что через несколько часов другие крылья с опознавательными знаками ВВС Украины принесут сюда войну, разрушения и смерть.  В ночь с 25 на 26 мая  здание нового терминала аэропорта было занято донецкими ополченцами. Кировоградский спецназ находился в старом терминале и на внутреннем периметре аэропорта. Спецназ аэропорт не покинул. В 7-00 утра 26 мая все рейсы были временно приостановлены до особого распоряжения.

На следующий день после выборов, состоявшихся 25 мая, вновь избранный президент Украины Петр Порошенко отдал приказ о штурме аэропорта. Он спешил выполнить свое обещание, данное избирателям, закончить войну на юго-востоке за две недели. Время пошло. Но ни за две недели, ни за два месяца, ни за два года он войну так и не закончит. Около 11 часов дня над Киевским районом Донецка на бреющем полете пронеслись два штурмовика СУ-25 и три ударных вертолета МИ-24. Сопровождавшая их пара истребителей МИГ-29 отстрелила тепловые ловушки, которые горожане приняли за праздничный салют в честь избрания президента. Некоторые, особо любопытные, вылезли на крыши домов, чтобы лучше его рассмотреть. Но вместо салюта они увидели, как, сделав боевой разворот, штурмовики, а потом вертолеты выпустили ракеты по новому терминалу аэропорта. Ракеты были неуправляемые, и часть из них взорвалась в жилом секторе. В этот день, 26 мая украинская авиация бомбила миллионный украинский город. В этот день люди, еще верившие своему государству и надеявшиеся, что оно их услышит, были расстреляны его войсками. К концу дня в моргах города лежало 22 трупа гражданских лиц. Кроме гражданских было убито ракетами и в ходе последовавшего боя 50 ополченцев. В этот день на крыльях украинских штурмовиков в Донецк прилетела война.   

Георгий записал в своем дневнике: «Когда мы называли фашистами бритоголовых футбольных фанатов, зигующих друг другу вместо приветствия, нам говорили, что это подростковые эксцессы. Когда мы называли фашистами лидеров «Свободы», призывавших бить «москалив, жыдив и ляхив», нам говорили, что это видеомонтаж, что «жид» - это не обидное прозвище, а слово, которое издавна употребляется на западной Украине. Когда мы называли фашистами боевиков, которые закидывали «коктейлями Молотова» милицию на Майдане, то нам говорили, что это мирные протестующие. Как назвать теперь тех, кто бомбит собственные мирные города? Они – фашисты! Это о них в  «Эдеме» Кирсанова:

 Взвывая, носился бензиновый двигатель
 за локомотивом на полных парах, —
 но изгнанных — Еву с Адамом — при выходе,
 как нас, не бомбил Человеческий Враг».

Этот налет стал первым в долгой череде преступлений, совершенных киевским режимом. 2 июня украинской авиацией был нанесен удар по областной администрации Луганска, где находился кабинет главы Луганской народной республики Валерия Болотова. Около 15-00 по зданию администрации, за которой находился детский сад «Журавлик», а в сорока метрах детская площадка, два штурмовика украинских ВВС СУ-25 выпустил 20 неуправляемых ракет. Часть из них попала по скверу имени Героев Отечественной войны. Оставляя за собой дымные шлейфы, ракеты роем налетели на мирный город, убивая и калеча мирных людей. Фонтаны взрывов, прочертившие сквер, образовали, как плугом перепаханную, широкую полосу, вдоль которой валялись срезанные взрывами деревья, комья земли, куски человеческой плоти, раненные и убитые горожане. Видео этого налета, выложенное в сеть, у нормальных людей вызвало шок. Кто-то за кадром истошно визжит: «Скорую-ю-ю! Вызывайте скорую-ю-ю-ю!!! Мрази! Сволочи» Женщина в шоке с оторванными ногами, упершись руками в асфальт, пытается приподняться  и просит подбежавшего к ней парня: «Найди мой телефон, пожалуйста, он где-то здесь. Позвонить дочери, ноль пятьдесят». Не успев договорить, валится на бок и умирает. Кто-то рыдает за кадром: «Хана! Моя куколка, она уже все, она уже все, брат! Мрази! Сволочи! Отомстим! Отомстим!» Убито 3 мужчины и 5 женщин, ранено 28 человек. Среди убитых опознана министр здравоохранения республики Наталья Архипова и руководитель военно-патриотического объединения «Каскад», ветеран Афганистана Александр Гизай. Украинские СМИ, словно издеваясь, дают информацию о том, что люди в Луганске погибли в результате взрыва кондиционера на здании областной администрации от попадания из ПЗРК ополченцев.

Смерти порождают смерти. 14 июня под Луганском при заходе на посадку сбит из ПЗРК и зенитной установки украинский ИЛ-76, погибло 49 человек (десантники 25-й бригады ВДВ Украины и члены экипажа). В то же день над Горловкой сбит украинский СУ-24. Ополченцы начали охоту за украинскими самолетами и вертолетами. В тот же день в устроенную ополченцами Мариуполя засаду попадает колонна пограничников. В результате боя 5 пограничников убиты, 8 ранены. На границе Луганской области и РФ украинские пограничники, бросая вооружение и переодеваясь в гражданскую одежду, бегут на сопредельную территорию РФ. Ополченцы занимают пограничные КПП. 17 июня у поселка Металлист при обстреле из минометов колонны беженцев украинскими карателями были убиты журналисты ВГТРК Игорь Корнелюк и Антон Волошин. В тот же день у того же поселка Металлист попадает в засаду и несет большие потери украинский карательный батальон «Айдар». В плен попадает наводчица этого батальона Надежда Савченко, которая корректировала огонь минометов, убивших журналистов. Смерть за смерть. Кровь за кровь.   

Неоднократные попытки достичь прекращения огня оказываются безуспешными. 2 июля украинская авиация наносит удар по Станице Луганской, занятой к тому времени ополченцами. Убито 10 мирных жителей и ранено 11. Среди убитых пятилетний мальчик Ваня, ему оторвало обе ноги.  3 июля продолжаются массированные обстрелы украинскими силами Славянска, Краматорска, Семёновки, Ямполя, Николаевки с использованием РСЗО «Град» и «Ураган», таков и артиллерии.  В этот же день новым министром обороны назначен Валерий Гелетей, который обещает провести парад победы в «украинском Севастополе». 5 июля отряды Стрелкова оставляют Славянск и, вырвавшись из оперативного окружения, через Краматорск уходят на Донецк. Горе и смерть, переполнившие Донбасс, выплескиваются за его пределы и разливаются по всей Украине. 11 июля погружается в трехдневный траур по погибшим землякам  Львовская область. Под населенным пунктом Зеленополье в Луганской области под ракетный удар ополченцев попадает колонна 24 механизированной бригады Украины, дислоцировавшейся в Яворивском районе. Сотни «градов» накрывают остановившуюся на ночлег колонну, разбиты десятки единиц военной техники, сгорели заживо и были убиты до 50 военнослужащих, раненных больше сотни. От многих из них не осталось ничего, кроме пепла. Обезумевшие от горя матери солдат штурмовали здание военкомата и КПП воинской части. Они требовали от командиров сведений о судьбе своих сыновей. Офицеры боялись выходить к ним, потому что сами не знали ни точного количества убитых, ни их имен. По Украине расползлись страшные слухи об ударе российской артиллерии и сотнях убитых и пропавших без вести. Впервые война, казавшаяся далекой, на которую записывались добровольцами и ехали как на рискованное приключение боевики с Майдана, вернулась на западную Украину обгоревшими, обезображенными трупами. Запах смерти наполнил коридоры госпиталей и больниц, а кладбища покрылись десятками безымянных могил. 

15 – 16 июля ополченцы ЛНР и ДНР переходят в наступление. В ЛНР украинские войска оставляют позиции по Краснодоном, отходят из города Счастье. В ДНР ополченцы занимают населенные пункты Степановка, Мариновка и Амвросиевка и практически выходят на границу с РФ, окружая украинские части. Блицкриг Порошенко провалился и гражданская война на востоке Украины начала принимать затяжной характер. Если событием, переломившим ход противостояния на Майдане, стал расстрел 20 февраля 2014 года, где погибшая «небесная сотня» своими смертями освятила и оправдала государственный переворот, то падение 17 июля 2014 года пассажирского Boeing 777  недалеко от поселка Грабово придало вооруженному противостоянию на Донбассе международный характер. Самолет рухнул на территории ДНР, не долетев до границы с Россией всего 50 километров. Он не просто упал, но был сбит ракетой ЗРК системы «Бук». Самая большая авиационная катастрофа в 21 веке, ужасная трагедия, унесшая жизни 298 людей. С одной стороны киевская хунта, обвинившая в крушении самолета Россию и подконтрольных ей ополченцев, получила карт-бланш для любых карательных операций против своих граждан на востоке. С другой стороны Европа, искавшая поводов для давления на Россию, получила casus belli для введения против нее новых жестких санкций. Георгий записал в своем дневнике: «Правда о Boeing 777, точно так же, как и правда о расстреле на Майдане, рано или поздно станет известной. Сейчас ясно только одно, что 298 пассажиров и членов экипажа самолета стали новой кровавой жертвой, принесенной на алтарь гражданской войны в Украине». 

Лето 2014 года выдалось холодным, а июль и начало августа  – необычайно дождливым. Казалось, небо оплакивало тех, кто сгорел и еще сгорит в этой страшной гражданской войне, но оно не в силах было погасить ее пламя. Георгий для себя уже все решил. Оставаться дальше в Киеве, плавно погружающемся после бурных событий зимы в летаргический сон, где большая часть горожан, приняв позу страуса, не хочет ничего видеть и слышать о войне, было невыносимо. Как можно было находиться рядом с теми, кто не желал признавать, что ужас, пришедший к ним в дом – это порождение бездумно поддержанного ими же евормайдана? Как можно было общаться с теми, кто обо всем, что происходило на востоке Украины, говорил, что он этого не видел и не слышал, а значит, ничего этого в природе не существует? «Они добились своего, выжили нас, - с горечью говорила Наталья, - Чемодан, вокзал, Россия – все, что нам осталось». Как-то, в конце июля Георгий поехал в центр, чтобы оформить страховку на машину (для выезда за границу машина должна быть застрахована) и очутился недалеко от своего старого офиса на улице Саксаганского. «А зайду-ка я  к Виталию Петровичу, с зимы не виделись»,- подумал Георгий и направился к зданию института. Он нашел его в своей комнатке с копировальной техникой. Увидев Георгия, Виталий Петрович радостно улыбаясь, шагнул ему на встречу и обнял.

- Что ж вы забыли старика? Как уехали в свой бизнес-центр, так и не показываетесь вовсе. Ни ты, ни Алевтина?
- Да как-то дел стало в центре поменьше, - попытался оправдаться Георгий.
- Совсем я без вас заскучал, - Виталий Петрович, по-донжуански сощурившись, спросил, - А как там моя красавица, длинноногая Светлана? 
- Докладываю, - в тон ему ответил Георгий, - длина ног та же, каблуки – на один сантиметр выше. Лично замерял на прошлой неделе.
-Ну-ну, вам, молодым, и сантиметр в руки, - поддержал он шутку, - попьем чайку, по старой памяти?
- С удовольствием, я и к чаю тут прихватил, - Георгий поставил на стол коробочку с заварными пирожными.

Виталий Петрович пошел к тумбочке включать электрический чайник, а Георгий расположился у его письменного стола, на котором, как всегда, были разложены всевозможные филателистические артефакты. Внимание его привлекла старая открытка, лежавшая прямо под включенной настольной лампой, которую, по всей видимости, хозяин стола рассматривал перед его приходом. На пожелтевшем от времени листке плотной бумаги был напечатан черно-белый карандашный рисунок, изображавший двух красноармейцев с гранатами, притаившихся в окопе. Сверху на них наползали два немецких танка. Из-под их гусениц вылетало пламя взрывов. В верхнем левом углу открытки была помещена фотография с подписью «Герой Советского Союза Д.И. Шамура». Георгий перевернул открытку и на обратной стороне увидел текст: «Бронебойщик капитан Шамура – гроза фашистских танков. В боях на Южном фронте подбил и сжег 9 бронированных чудовищ. Тираж 25000 экземпляров. 10.10.1942 г.  Издательство «Молодая гвардия»». К столу подошел с чайником и чашками Виталий Петрович. Видя, что Георгий с интересом рассматривает открытку, с гордостью заметил:
- Это настоящий раритет. Жаль только, что без текста отправителя. Военные письма сейчас ценятся особо.   
-  Судя по дате выпуска открытки - это о событиях начала 1942 года?
-  Да,  это  реальный   персонаж.   Даниил   Игнатьевич родился в Винницкой области. В РККА служил с 1939 года. Был участником присоединения Западной Украины.
- Надо же,   как  интересно!  –  со скрытой иронией воскликнул Георгий, - А куда же он ее присоединял?
- К УССР, конечно, - Виталий Петрович сделал вид, что не заметил насмешливого тона, - А Героя Советского Союза получил за бой у совхоза «Правда» - это Константиновский район Сталинской, а ныне Донецкой области. Он командовал ротой противотанковых ружей (ПТР), которая уничтожила в одном бою 9 танков, два из них уничтожил лично.
Георгий сидел, задумавшись, а собеседник, разливая чай, продолжал развивать тему:
- Что не отнять у советской власти, так это патриотического воспитания с молодых лет. Я, честно, не знаю, смог бы кто-нибудь из наших современников повторить подвиг Матросова.
- Смог бы! – неожиданно громко выкрикнул Георгий, - Смог бы! И совершил! Вы читали про Александра Скрябина?
- А кто это? – переспросил Виталий Петрович.
- Шахтер из Краснодона. 54 года, женат, двое детей. В бою под Изварино 7 июля этого года бросился, обвязавшись взрывчаткой, под украинский танк, чтобы спасти раненных товарищей! 
Виталий Петрович, ошеломленный таким поворотом разговора, замолчал. Потом, найдясь, что  ответить, сказал:
- Ну, 54 года - это все-таки советское воспитание.
- Допустим, - с напором произнес Георгий и продолжил развивать мысль, которая взволновала его настолько, что он с трудом контролировал свои эмоции,- Шахтер, 54 года, из Краснодона, воспитан на подвиге молодогвардейцев. А как быть с 16-ти летними пацанами и девчонками из Лисичанска, которых не взял к себе в «Призрак» Мозговой по причине малолетства? А они тайно создали батальон «Юная самооборона», раздобыли оружие, разоружив блок-пост тербатовцев, а потом сами, без руководства взрослых стали оборонять свой родной Лисичанск.
- Откуда такая информация? – удивленно спросил Виталий Петрович, не читавший «сепаратистские» сайты.
- Во-первых, из Интернета, - ответил Георгий, - Во-вторых, рассказывали друзья из Северодонецка. Лисичанск от них через реку, на горе. Когда ночью 22 июля его обстреливали из «градов», стоя на проспекте Химиков или Гвардейском, можно было видеть, как горят терриконы и дома шахтеров по балкам. В ту ночь люди из этих домов бежали и кидались в реку, в чем спали. Плыли на надувных матрасах, досках, кто мог на лодках. Мать рассказывала, что в гостинице «Центральной» и техникуме разместили около трехсот человек, переплывших реку.
- Неужели это правда?! – воскликнул ошеломленный Виталий Петрович.
- Да! Правда! И еще, правда, что после отхода Мозгового в сторону Стаханова неожиданно для ополченцев и для нацгвардии Украины Лисичанск продолжал  обороняться. Это были ребята из «Юной самообороны», 58 человек. Они не знали об отходе «Призрака», потому что не держали с ним связь, и, когда сами попытались вырваться из города, напоролись на танковую колонну. Десять танков, БТРы, «грады» на 58 подростков. Они приняли бой. Погибло 18 человек. Потом трое были пойманы и расстреляны карателями, - к горлу подступил комок и Георгий замолчал.
- Этого не может быть! – воскликнул Виталий Петрович, его щеки, покрытые склеротической сеткой, подрагивали, а в глазах был неподдельный ужас. Такого о событиях на востоке он еще не слышал ни от кого.
- Может! – выкрикнул Георгий, - Может, потому что не всю молодежь ваши седовласые «мытци» и недобитые бандеровцы сделали манкуртами! Они не пошли жечь «коктейлями Молотова» беззащитных людей в Одессе! Они пошли с ручными гранатометами жечь фашистские танки как их деды в Отечественную! 
В комнате повисло тягостное молчание. Виталий Петрович, ошеломленный услышанным,  с поникшей головой сидел у стола. В  руках у него подрагивала недопитая чашка чая. Георгий  нервно расхаживал из угла в угол.   
- Неужели это война? – в голосе старика сквозила безнадежность.
- Да, это война, - глухо ответил Георгий, подошел к нему и обнял за плечи, - Берегите внука Антона.
- Даст Бог, свидимся, - тихо сказал Виталий Петрович вслед уходящему Георгию.

Не успел он отойти от здания института и сотни шагов, как с неба снова хлынул ливень. Георгий брел под каштанами, не раскрывая зонта. Ни один зонт не помог бы против такой стены воды, обрушившейся на Киев 28 июля 2014 года. А в это время в донецкой степи стеной огня была окружена Саур-могила. Снаряды 120-ти миллиметровых самоходных пушек украинской армии прямой наводкой били по военному мемориалу в честь советских воинов, освобождавших Донбасс в конце июля 1943 года. Бетонная стела, барельефы и фигуры красноармейцев защищали сегодня от огня противника взвод Олега Гришина («Медведя»). Двенадцать бойцов батальона ополчения «Восток» против нескольких сотен украинских карателей и 60 единиц бронированной техники. Это был последний бой кавалера орденов Красной звезды, Боевого Красного знамени и медали «За отличие в охране Государственной границы СССР», старшины Керкинской десантно-штурмовой маневренной группы ПВ КГБ СССР, ветерана Афганистана Олега Гришина. Командир погиб, но атака была отбита. Противник потерял один танк, одну БМП и несколько десятков убитыми и раненными. В строю осталось восемь бойцов. Когда ночью украинские каратели вновь попытались взять высоту ополченцы вызвали огонь на себя. Прилетевшие «грады» уничтожили наступавших карателей и технику, расположенную в посадках у подножия кургана. Высота 277,9 м, расположенная в 12 километрах от границы с Россией и контролирующая стратегическую трассу Харьков-Ростов и границу, осталась за потомками тех, кто под командованием будущего главкома ВДВ СССР Василия Маргелова брал ее в июле 1943-го. В одном ряду с иссеченными осколками и поврежденными танковыми снарядами фигурами красноармейцев встали семь могильных крестов защитников Саур-могилы, павших смертью храбрых за Родину в июле 2014 года и через семьдесят одни год повторивших подвиг своих дедов. А на уцелевшей памятной плите - напоминание всем тем, кто силой оружия пытался покорить эту землю: «ДОНБАСС НИКТО НЕ СТАВИЛ НА КОЛЕНИ, И НИКОМУ ПОСТАВИТЬ НЕ ДАНО».

Когда закончится эта война, а любая война рано или поздно заканчивается, 9 мая в День Победы к мемориалу Саур-могила снова будут приходить люди, чтобы почтить память павших героев, и над донецкой степью будут звучать слова советской песни:

Послушай ветры над Саур-Могилой,
коснись рукой пахучих диких трав,
здесь мужество с боями проходило,
легендою для всех навеки став.

Когда земля дрожала под ногами,
когда металл от взрывов уставал,
солдаты шли в бушующее пламя,
туда, где не выдерживал металл.

Земля считать не успевала раны,
увидела тогда Миус-река,
как огненные брызгали фонтаны,
и падали на землю облака.

Солдаты шли, степь кровью окропляли,
горячей кровью каждую версту ...
Но отстояли! Выдержали! Взяли
немыслимой отвагой высоту!

                Послушай ветры над Саур-Могилой,
и ты поймёшь, кто эту землю спас,
чьё мужество в боях освободило
врагу не покорившийся Донбасс.

Вознёсся в небо памятник бессмертья
героям, павшим доблестно в боях,
которым жить не годы, а столетья,
и вечно в благодарных жить сердцах. 


Прощание. Октябрь 2014 года


Георгий нервничал и периодически посматривал на часы. Сбылось его нехорошее предчувствие – он попал в длиннющую пробку на Саксаганского. Рядом с напряженным лицом сидел кум Игорь. «А ведь говорил ему, - про себя упрекал Георгий, - надо выезжать пораньше. Вот теперь и встряли». Поезд «Москва – Севастополь» должен был отправиться с Южного вокзала Киева через пятнадцать минут. Без пробок им оставалось езды максимум минут пять, но двигающийся с черепашьей скоростью поток машин сводил шансы прибыть вовремя к нулю. Когда Георгий заехал за ним на дачу в Русановских садах, до отхода поезда было два часа, но долгие прощания и суета родственников заняли добрых сорок минут, и в итоге они попали в цейтнот.

Припарковав машину в неположенном месте Георгий с Игорем рванул на перрон. Когда они выбежали на платформу, то увидели рубиновые огоньки последнего вагона отходящего на Севастополь состава. «Черт! – выругался кум, - Пойдем, посмотрим ближайший поезд». Ближайший поезд на Крым отправлялся через три часа. Остались только купейные места. Георгий, чувствуя свою вину, как водителя, дал куму денег на билет, так как тот расчетливо поменял все гривны на рубли.

-Ну, как приедешь в Севастополь, звони, - напутствовал кума Георгий.
- Куда? – резонно поинтересовался Игорь.
- На  мой  ростовский  мобильный,  я  его  сообщу Алевтине.
- Ты когда в Ростов?
- Завтра, - ответил Георгий и в шутку попенял куму, - Видишь, я тебя проводил, а кто меня теперь проводит?
- Да, Алевтину за руль и под дулом пистолета не усадишь.
- Ладно, доберусь на такси. Ну, до встречи!
- По одну сторону баррикады! – шутливо ответил кум.

Крепко обнявшись, и похлопав друг друга по спине, они распрощались. Сев в машину, Георгий еще минут десять наблюдал, как пассажиры входили и выходили из здания вокзала. По их внешнему виду он пытался определить едущих в Крым. На лбу ни у кого из них не было написано «сепаратист». Поняв бесперспективность такого занятия, он включил зажигание и медленно двинулся по направлению к Жилянской. «Первый пошел,- с грустью подумал о куме, - Чемодан, вокзал, Россия!» Вспомнил, как вместе с ним провожал на поезд коллегу из Питера утром 22 февраля, сразу после расстрела на Майдане. Киев был брошен на милость победивших боевиков. Улицы пустынны, ни одного патруля ГАИ (они попрятались после ночного расстрела своих коллег). В воздухе летали хлопья пепла, и стоял удушающий запах гари от сгоревших покрышек. Они домчали до вокзала минут за двадцать и долго сидели в машине, не решаясь выйти на безлюдную площадь перед вокзалом. Поезд Киев - Санкт-Петербург отходил от перрона полупустым. Тогда было ощущение  безвременья, ни мира, ни войны. Сегодняшний отъезд был похож на бегство в эмиграцию.

Когда он вернулся домой, жена с хмурым видом сидела на диване и смотрела телевизор, половину экрана которого занимало опухшее лицо гаранта Конституции. «Прощай немытая Россия! – с выражением читал он Михаила Лермонтова, - Страна рабов, страна господ!». Порошенко, улыбаясь собственному остроумию, глянул в зал. Дождавшись подобострастных аплодисментов, продолжил развивать тему окончательного «прощай», которое Украина сказала своей старшей сестре – России.

-Тьфу! Смотреть тошно! - крикнул в сердцах Георгий и пошел на кухню.
- А ты не смотри, действуй! – подначила его жена.
- Вещи собрала? – вернувшись с чаем, Георгий перевел разговор из эмоциональной плоскости в деловую.
- Собрала, - ответила Наталья, - Зимнюю куртку брать будешь?
- Зимнюю куртку, - он задумался, так как вопрос на самом деле был не об одежде, вопрос был об их будущем, - Приедешь ко мне в Ростов и привезешь, а сейчас и так уже набирается двадцать кило.
- Проверь, все ли положила, - она кивнула на громадную походную синюю сумку, стоящую у кресла.
- Угу, - буркнул Георгий и вместо того, чтобы пойти проверять содержимое, уселся на диван. Взгляд его медленно заскользил по стенам, останавливаясь на полках с книгами и цветных пятнах картин.
- Наташ, а эта картина нам досталась от тети  Ксении, - он указал на небольшой пейзаж в искусственно состаренной раме, изображавший холм где-то под Белой Церковью, покрытый тяжелым мартовским снегом с торчащими из-под него голыми ветками кустов и клочками прошлогодней желтой травы, - Ты смотри, какой круговорот искусства в природе. Сначала из Киева перекочевал к нам в Северодонецк, а потом вместе с нами в Киев. А в Ростов его с собой заберем?
- В Ростов? – жена оценивающе взглянула на пейзаж, - Размеры позволяют. Возьмем. Хоть что-то на память о Киеве.
В ее словах Георгий уловил нотки безысходности. «Похоже, что мы уже не вернемся»,- обреченно подумал он.

Стояли последние теплые дни бабьего лета. Клены во дворе украсились желто-оранжевой листвой, абрикосы стояли почти голыми, и только коренастый молодой дубок под балконом был укрыт сочной темно-зеленой листвой. Каждый раз, глядя на него, Георгий представлял каким мощным и развесистым он вырастет, как приятно будет укрываться в тени ветвей от изнуряющей июльской жары. Он наблюдал за ним с момента его посадки. В жару даже поливал, не надеясь на местных дворников. Это дерево было живым календарем, в котором с каждым годом не убавлялось, а прибавлялось листков. «Каким он будет, когда меня не станет? - задавал себе тогда вопрос Георгий, - Увидят ли его мои внуки и правнуки?» Выйдя из подъезда, он поставил дорожную сумку на лавку пошел за угол дома, посмотреть на дубок. «Вот ты остаешься, а я уезжаю, - сказал он ему, - Твои корни крепко сидят в этой земле, а меня из нее вырвали. Приживусь ли на новой?» В глазах предательски заблестели слезы. К подъезду подъехало такси, и они с женой быстро погрузились в него. «Хорошо, что нет Мыколы Петровича, - подумал Георгий, - Не надо объяснять куда еду и зачем. Через год сам поймет. И, дай Бог, не осудит».

Помня о вчерашнем опоздании, он заказал машину с запасом по времени. Проспект Бажана был в сторону аэропорта свободен и Бориспольское шоссе тоже, поэтому доехали быстро. До вылета оставалось два часа и пять минут. Зарегистрировавшись на рейс Киев – Москва одним из первых, Георгий понял, что придется еще два часа торчать в аэропорту. С женой накануне все уже тридцать три раза было обговорено и договорено, поэтому он решил не устраивать долгих и тягостных посиделок. Наталья должна была прилететь к нему через два месяца, когда он решит вопросы с документами на проживание и снимет квартиру.  Обняв и поцеловав жену, шагнул к рамке металлоискателя и выложил металлические предметы и ручную сумку на транспортер рентгеновского аппарата. Пройдя контроль, надел снятый перед металлоискателем ремень, обернулся и, помахав рукой жене, проследовал к стойке пограничного контроля. 

Мордатый пограничник, таких Георгий называл «сало-борщ», глянув на билеты, недобро улыбнулся и процедил сквозь зубы: «Летите в Ростов? Привет Януковичу!» В ответ Георгий пожал плечами и ничего не ответил. А что было отвечать этому злобному субъекту при исполнении? Тем более что ростовский адрес Януковича, скорее всего, был формальностью. Пройдя в зал вылета, он сел в кресло напротив окна. «Билет в один конец, - выдохнул про себя  Георгий и вспомнил опухшее лицо президента Порошенко в телевизоре, - Кого он там назвал немытой? Россию?» Он достал из внутреннего кармана куртки небольшой отрывной блокнот и стал торопливо записывать возникший рифмованный ответ:

«Прощай чужинська полонина,
Прощай мій Київ, стольний град,
Уся українська родина,
Я руський, зараз вам не брат.

Хто скиглить – тих не поважаю,
Ножа у спину не встромлю,
І сала ніччю не сховаю,
Сусіду лиха не зроблю.

Я вільний, народився вільним,
Я вільним в світі і живу,
Я на панів в Європі спину
Не гнув, і зараз не зігну.

А ми колись були братами
І навпіл хліб ділили свій,
Понад вишневими садками
Ми чули курських солов’їв

Чому ж ви лізете в Європу?
Набридли кляті москалі?
По-руськи кажучи «у жопу»
Пхнетеся ви з своїй землі.

По світу підуть жебраками
Украйни біднії сини,
Я не піду з сумою з вами
Просити грошей між людьми.

Ви не шукайте кращей долі
У когось, десь на чужині.
Ви здобувайте краще волі
Отут, в Україні, самі». 

Закончив писать, Георгий несколько раз перечитал написанное, удовлетворенно вздохнув, сунул блокнот в карман. Объявили посадку на рейс. На летном поле уже ждал Airbus 320 компании «Аэрофлот», который менее чем через два часа доставит его в Россию. Когда сосед, по виду «вахтовик», потянулся к багажной полке со словами «ну що, поихалы», Георгий инстинктивно пригнулся, но, вопреки ожиданиям, падения апельсинов на голову не произошло. «Да, - констатировал он, - теперь, если что и будет падать на голову, так это бомбы». 
    

Святой Николай. 19 декабря 2014 года


Темное, как вино «Южная ночь», небо висело тяжелым бархатным занавесом, отделявшим сцену театра военных действий от зрительного зала. Там, за занавесом, сияла праздничными огнями мирная жизнь и свет ее, казалось, проникал через простреленные звездами отверстия. Бронебойный снаряд Луны проделал в занавесе огромную дыру, которая как лампа аварийного освещения позволяла видеть очертания предметов и ориентироваться на местности.

Ночь на Святого Николая в окопе встречали двое: Мыкола Святош (позывной «Святой») и Роман Грымчак (позывной «Гром»). Они были земляками из Коломыи. Оба под новый год с 2013 на 2014 пошли в самооборону Майдана и участвовали в боях с «Беркутом» на Грушевского и Институтской и сейчас, сидя в окопе, им было, что вспомнить о тех жарких днях.

– «Святый», помьятаеш як мы «беркутят» вогнем хрестылы на Водохрестя? («Святой», помнишь как мы «беркутят» огнем крестили на Водохрещение?).
– Да, гарна була справа! Усю ничь мы йих палылы, каминня жбурлялы, а воны стоялы наче стовпы! Сотнык Карась казав, йим якоись дури у чай додавалы. (Да, хорошее было дело! Всю ночь мы их жгли, камни швыряли, а они стояли как столбы. Сотник Карась говорил, что им какой–то дури в чай добавляли).
– Та ни, воны за грошы. Пьятсот доларив за добу платылы. Як порахуваты скилькы йих там було, то Янек багато мильонив вытратыв, а всэ дарма! (Да нет, они за деньги. Пятьсот долларов за день платили. Если посчитать сколько их там было, то Янек много миллионов потратил, а все зря!).

Эти двое год назад пошли в Киев, как им казалось, за справедливостью и лучшей жизнью, а теперь, год спустя, оказались в промерзшем окопе под Донецком. Это случилось как–то само собой. Сначала вознеслась на небо «небесная сотня». Потом сбежал струсивший Янукович со своими олигархами. Неожиданно для украинских патриотов откололся и ушел к России Крым. Татары, на которых все двадцать три года тайно надеялись украинские власти, не помогли, побоявшись «вежливых людей». Потом Донецк, Луганск и Харьков потребовали федерализации. В ответ, в качестве устрашения, «свидомые» патриоты показательно расправились с несогласными в Одессе и Мариуполе. Подтянулись казаки с Кубани и Дона и полыхнула в донецких степях настоящая война.

– «Святый»! («Святой»!).
– Га? (Что?).
– А помьятаеш як мы святкували Мыколу торик? (А помнишь, как мы праздновали Николая в прошлом году?).
– А як же! Ты тоди прынис банку самогону, а моя зробыла вареныкив з картоплею, пидсмажыла на потельни кровьяну ковбаску, та ще й з хрумкими огирочкамы!  (А как же! Ты тогда принес банку самогона, а моя сделала вареников с картошкой, поджарила кровяной колбаски на сковородке, да еще с хрустящими огурчиками!).
– Да, покы не выпылы ту банку – не порозходылыся. (Да, пока не выпили эту банку – не разошлись.).
– Та дэ ж! Полягалы на пидлози як оти хрякы! (Да где ж! Положились на полу как те хряки!).
– Да, а зараз замисть нэи ця клята копанка! Хай йому грець! (Да, а сейчас вместо нее эта проклятая копанка! Черт ее возьми!).
Не было у них в этом году ни праздника, ни самогона, ни вареников с картошкой, ни кровяной колбасы. Был только сухой паек, состоящий из галет и паштета, сделанного из чьих–то мозгов (возможно даже генеральских, потому что после нескольких кровавых котлов, погубивших сотни солдат, создалось впечатление, что все украинские генералы безмозглые).
– Не журыся, «Гром»! От выбьемо цых клятых москалив зи своеи зэмли та пидэмо до дому! (Не грусти, «Гром»! Вот выбьем этих проклятых москалей с нашей земли и пойдем домой!).
– А чи вона наша, та земля, Мыкола? (А она наша, эта земля, Николай?).
– Звисно наша! Вид Сяну до Дону! А свое мы нэ виддамо! (Конечно наша! От Сяна до Дона! А своего мы не отдадим!).

«Святой» со злостью хлопнул ладонью по корпусу АГСа. Во всех мутных спорах на исторические темы он видел в нем последний и весомый аргумент. «Вот проклятые москали!»– подумал он. Вместо того, чтобы проводить этот святой вечер дома с женой, дарить двум дочерям – погодкам сладости и подарки от Святого Николая, он сидит в этом чертовом окопе и до рези в глазах всматривается в темноту, боясь пропустить коварных чеченских головорезов. Вчера комроты предупреждал их о чеченских наемниках, которые одним ударом ножа отрезают головы зазевавшихся или заснувших на посту нацгвардейцев.

– «Гром»!
– Га? (Что?)
– Ты у Львови був? (Ты во Львове был?).
– Авжеж,  був. (Конечно, был).
– А вулыцю Джохара Дудаева бачыв? (А улицу Джохара Дудаева видел?).
– Бачив. (Видел).
– Чому ж тоди чечены на боци Росии воюють, а нэ на нашому? (Почему ж тогда чечены на стороне России воюют, а не на нашей?).
– «Святый», ты краще кажы чому православни воюють одын з одным? («Святой», ты лучше скажи, почему православные воюют друг с другом?). 
– Ты про москалив та схиднякив? Та в нас церквы ризни! (Ты про москалей и восточных? Да у нас же церкви разные!).
– Як це ризни? В ных Святый Мыкола и в нас. В ных Риздво у сични и в нас. (Как это разные? У них Святой Николай и у нас. У них Рождество в январе и у нас.).
– Але в нас Кыивськый патриархат, а в ных Моськовськый. (Но у нас Киевский патриархат, а у них Московский).
– То що ж, мы ризни тому, що в нас Филарэт, а в ных Кырыл? (Так что ж, мы разные, потому что у нас Филарет, а у них Кирилл?),
– Чого ты до мене прысикався? Кажу тоби ризни, та й всэ! (Чего ты ко мне придираешься? Говорю тебе разные, и все!).

С досады «Святой» плюнул и плевок, застывший в воздухе, пробил тонкую корку, покрывшую за ночь снег. В предрассветных сумерках ему вдруг почудилось движение со стороны позиций ополченцев. «Точно чертовы чечены лезут нас резать»,– подумал он и передернул затвор АГСа. «Ну, суки, будет вам ночь на Святого Николая!»– слегка подняв ствол, он выпустил очередь по навесной траектории. Через  три секунды на противоположной стороне заухали взрывы гранат. Ему послышались еле различимые крики. «Ага, попал!»– на лице заиграла злобная ухмылка.

– Що ты робыш! Мы ж домовылысь про прыпынення вогню! (Что ты делаешь! Мы же договорились про прекращение огня!).
– Ничого! Хай не лизуть! – сказал «Святой» и удовлетворенно закурил, прислонившись к брустверу.

Первый «василек» прилетел через пару минут и разорвался в метрах двадцати пяти от окопа «Святого» и «Грома». Ухнуло так, что уши наполнились ватой. «Василек» – это солидный калибр. «Пристреливаются, гады!» – неожиданно по–русски закричал «Гром». Через двадцать секунд рвануло метрах в десяти от окопа. «Сейчас накроют!»– опять по–русски крикнул «Гром», выпрыгнул из окопа и, перекатываясь, пополз в сторону блиндажа. «Святой» со злостью затушил окурок о бруствер. Это было последнее, что он успел сделать в жизни – третий «василек» угодил точно в окоп. «Гром» оглянулся и увидел, как над окопом поднялся столб земли, смешанный с кровавым снегом и ошметками человеческой плоти. Кувыркнувшись в воздухе, АГС описал дугу и упал метрах в трех от окопа. Рядом с «Громом» шлепнулась в снег каска с эмблемой батальона «Азов», из которой торчала лобная кость и студнем колыхались мозги «Святого». «Гром» на четвереньках пополз к командирскому блиндажу, сблевывая съеденные на ужин галеты и паштет.
 
В это время в командирском блиндаже командир роты Синюха по случаю праздника уже успел поднять и осушить кружку горилки в честь Святого Николая. Первый взрыв застал его со ртом, набитым квашеной капустой. Старшина ВДВ, «афганец», он невозмутимо прожевал закуску и вытер пальцы о «разгрузку». «Что за хрень? «Зусик», разберись!»– скомандовал он. Комвзвода с позывным «Зусик» имел фамилию, совпадающую с позывным. Он был «ботаником», айтишником, выпускником киевского политеха, загремевшим в армию под третью волну мобилизации, но не откосившим от нее. Он был «свидомым» патриотом – представителем поколения украинской молодежи, воспитанным в духе Бандеры и Шухевича. Зусик шагнул к двери, сколоченной из снарядных ящиков, и чуть было не получил ею по физиономии. В блиндаж ввалился, икая и вращая глазами, весь в грязи и блевотине «Гром». «Святого», «Святого» вбыло!» – орал он, не слыша собственного голоса. «Какого святого?» – крикнул на него Синюха. «Мыколу «Святого»!» – заорал в ответ «Гром». «Святоша?»– наконец сообразил Синюха. «Да, його! Вбыло–о–о!»– зарыдал «Гром». «Зусик, пойди, проверь! – скомандовал Синюха и крикнул радисту –  «Аксель», дай связь с батальоном!». Не успел он связаться с комбатом «Белым», как в блиндаж вошел, пошатываясь, зелёный и заблеванный «Зусик». «В клочья!»– выдавил он из себя и сполз по стенке на пол.

 «У меня «двухсотый»,– орал Синюха в трубку, – Да! Били из тяжелых минометов! Нарушение режима тишины! Давай ответку!» Фашиста «Белого» долго уговаривать не пришлось, он сразу же позвонил в штаб АТО. Оттуда прошла команда в гаубичный дивизион ВСУ. По позициям ополченцев, давно нанесенным на карты, был дан залп из 152 – миллиметровых гаубиц. Молодой нацист «Аксель», не обращая внимания на маты Синюхи, выскочил из блиндажа и зачарованно смотрел на малиновые всполохи разрывов, осветившие предрассветное небо над позициями ополченцев. «Вот вам, су–у–уки–и–и!» – шипел он.

На востоке тонкой лазоревой полоской обозначился восход солнца. К церкви Святого Николая с ведрами и баграми бежали полуодетые люди. Дымились позиции минометной батареи ополченцев, развороченные взрывами 152 – миллиметровых снарядов. Один из них и угодил в церковь. Крыша была снесена взрывом, в стене образовался огромный пролом. Перед церковью, сняв папаху, стоял на коленях бородатый казак. На него сквозь пролом в стене с еще дымящегося иконостаса смотрел Святой Николай. Чудесным образом на иконе не было ни одной царапины. Казак беззвучно шевелил губами. Он молился: «Отче наш, иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое! Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»

На востоке, из–за Дона, вставало низкое, красное, зимнее солнце. С тошнотворным урчаньем небо прочертила дюжина белых полос. Это были «грады» ополченцев, которые через несколько секунд обрушились, как кара небесная, смешивая с грязью и снегом Синюху, «Зусика», «Грома», «Акселя». Только комбат «Белый», всегда знавший когда «делать ноги», выскочил невредимым из этой огненной круговерти, чтобы снова вернуться в Киев. Чтобы снова призвать сотни и сотни Мыкол и Ярославов, вставших из–за праздничных столов, воевать с ненавистными москалями, схидняками и их Святым Николаем только потому, что он у них другой – не Киевского патриархата. 
 
После бессонной ночи за компьютером Георгий стоял у растворенного настежь балконного окна и вслушивался в отдаленные раскаты грома. Этот далекий, еле различимый гром среди декабря долетал до Северного жилмассива  Ростова–на–Дону вместе с порывами северо–западного ветра. «Неужели тяжелая артиллерия?» – подумал Георгий. Шел третий месяц его пребывания в Ростове. Третий месяц мучительных раздумий о том, что делать и как определиться со своим будущим и будущим семьи. Он оставил Киев и ушел в Ростов, как ровно девяносто шесть лет назад это сделал его дед – подпоручик царской армии. Также как и деда его выгнала из Украины слепая, животная злоба. «Неужели все повторяется, неужели опять гражданская война, взятие Екатеринослава, Махно, Перекоп, тиф?» – про себя горько усмехнулся Георгий. Ржавое колесо истории, громыхая в донецких степях, завершало свой оборот… 

Вместо эпилога

Мы под Полтавой били шведов,
И немцев били под Москвой!
России славные победы
Не скроешь мглою вековой!
И со времен Екатерины,
Мы помним это до сих пор,
Над Новороссией и Крымом
Российский реял триколор!

И пусть грядущий век готовит
Ей испытания и кровь,
Врагов Россия успокоит,
За ней победа будет вновь!
К священным куполам Софии
И мимо Золотых ворот,
К своей купели первой – в Киев
Христово воинство войдет!

Киев – Ростов-на-Дону
2014 – 2017 г.