Пункты четвертый и пятый

               
      

- Боже мой, Людмила, как я несчастна!
- С чего? Несчастная любовь, что ли?
- Как ты догадалась?
- Ну а что еще может быть у молодой девушки? А несчастная любовь -  она трех видов:
если он не любит,
 если он женат,
 если родители против.
- А если – всё вместе?
- Ну, начнем с первого пункта. Он не любит? Это  точно?
- Да вроде нет. По-моему, я ему нравлюсь.
- Вот это я и хотела тебе сказать. Никогда не полюбишь человека, который относится к тебе с явной антипатией.
- А если женат?
- А ты видела его жену?
- Видела на фотографии.
- Ну и как она?
- Я тебе просто покажу фото.
Людмила ожидала, что Ольга  полезет в шкаф или в письменный стол за фотоальбомом, но Ольга достала из своего студенческого портфеля общую тетрадь, и в ней, между фабричной картонной  обложкой и купленной непрозрачной пластиковой, открылся маленький наивный тайничок, откуда и была извлечена … свадебная фотография.
 Людмила приняла вид эксперта. Действительно, было что поизучать. Странное  что-то  в этой паре.
 Он. Да, в такого можно влюбиться. Лицо умное, строгое, но настоящей мужественности в  нем не было то ли в силу возраста, то ли…
- Сколько ему лет?
- На фото -  23. А теперь – 24.
 - И взгляд какой-то не сфокусированный…
- Это  от близорукости. Он очки снял.
- Чтоб её не видеть? – Люда засмеялась.
Смотреть действительно было не на что. Серенькая мышка с редкими белесыми ресничками и такими же бровями, с жиденькими кудельками  светлых волос под свадебным веночком.
- Что, уж в такой день, и то накраситься не могла?
- А это ее стиль, по-видимому. Наивность и невинность.
- Ни кожи ни рожи, а такого парня себе отхватила… Тут если и невинность, то разыгранная как по нотам.
- Люда, как ты все угадываешь? Из тебя получится настоящий психолог!
- Этому в институтах не учат. А психолог из меня уже получается: ведь угадала, говоришь? И вид  у него скорее смущенный, чем счастливый. Тут – не он добивался. А откуда у тебя эта фотография?  Не он же подарил?
Ольга  посмотрела на подругу, сначала храбро, но показная храбрость гасла на глазах. Как - все еще по-детски – надулись губки, силясь не заплакать. У  Люды мелькнула догадка, что всё это, может быть,  гораздо серьезнее, чем ей показалось на первый взгляд.
С  Ольгой  они дружат с  5 класса,  хотя Люда старше почти на год: родилась в сентябре и в школу пошла с 8 лет. Сколько за эти годы случилось смешных детских влюбленностей,  недолгих  увлечений, а вот «дружить» с мальчиком – такого у Ольги еще не было. А у Люды  - много раз. Людмила  чувствовала себя старше, умнее, опытнее в свои  19. Уж она бы не стала себя  так мучить: постоянно  носить с собой чужую свадебную фотографию. На что там смотреть, на что любоваться? Как  у тебя отбирают любимого?
- Так я не поняла, кто тебе эту фотку подарил?
- Люда, понимаешь, - губки надулись опять,- у него есть сестра, мы с ней вместе в художественную школу ходили. А он… Он  домой на каникулы приезжал… Он  в Уральском Политехе  учится.
- Так это у тебя – давно?
-Давно, - выдохнула с отчаяньем Оля и поспешила оправдаться,- но не так, как сейчас…И когда Нина - его сестра - стала мне показывать свадебные фотографии, я одну себе взяла, незаметно…
- Воровать нехорошо,- наставительно произнесла Людмила, но тут же, не удержавшись, прыснула со смеху.- По  второму пункту тоже можешь не переживать: куда ей до тебя! Женили, сразу видно!
- И что из того?
- А то, что насильно мил не будешь! Вот увидишь – долго не проживут.
- Как у тебя всё легко! Да она уже ребенка родила. Сейчас пока у своих родителей живет, а он – у своих, до осени.
- Так ты и лови момент! Встречайся с ним  у своей Нинки, разговаривай. Только ей не вздумай признаваться. Эти  сестры -  ревнивые, мегеры. Всегда считают, что они знают лучше брата, как ему жизнь организовать.
Оля вспомнила Нинкино лицо и подумала, что Люда, как всегда, права.
- Погода прекрасная, - продолжала  Люда,- пригласи  Нинку на плЕнэр. То есть, пленЭр,- поправила себя,- Его не приглашай. Если увяжется за вами  - это хороший знак! С ним не кокетничай. Судя по фотографии, он парень серьезный. Значит, и девушек серьезных любит. Ну, ты как раз такая. Так что – вперед!
- …ногами.
- Вперед ногами – это на кладбище. Туда еще успеешь! А пока -  на лоно природы. Успеха!
И Людмила удалилась, довольная собой.
- Какая счастливая натура,-  позавидовала  Оля,- никогда не унывает. На мир смотрит  трезвым взглядом, без иллюзий – а мир как будто старается показаться ей с лучшей своей стороны. А я? Одна любовь,  и такая несчастная! Он живет в другом городе. Редкие встречи. Никогда -  наедине с ним.
 В зимние каникулы сидят  в Нининой комнате. К Нинке  приходит соседский мальчишка, тайно в нее влюбленный, а к нему – его старый школьный товарищ. Иногда в общем  разговоре  он обращается лично к ней, к Ольге.  О как  сладко замирает тогда сердце! И хотя разговор у них самый простой и обычный: о его новой студенческой жизни,  о премьерах фильмов и понравившихся книгах -  но как счастливо совпадают вкусы и взгляды! Как никогда не надоедает его присутствие! Напротив!  Хочется, чтобы вечер длился и длился…
А летом они располагаются в палисаднике перед домом. Нинкина мать ворчит, как  тяжело жить в своем доме, а  Оле всё здесь кажется таким милым и уютным!

Недавно  только на  курсах английского, которые посещает Оля,  была тема « The  love»., и умные  практичные современные девушки  говорили, нарабатывая навыки разговорного английского,  что брак должен  быть по расчету.
-А кого бы полюбили?
Все дружно, точнее, однотипно отвечали:
- Он должен  быть высоким, красивым, умным.
Варианты: деловым, богатым, образованным.
Точно тема была не « Thе love», а « The  exhibition».
А Оля слушала их и думала, что  если любишь – так и нравится в нем -  всё!
Пусть он не высокого, а обычного среднего роста. Пусть он не Ален Делон, но весь его облик, походка, манера говорить -  самые пленительные и дорогие. Ей нравится и его имя, которое ему самому – не нравится.
Всеволод. Хорошо  звучит. Но друзья-то зовут Сева, Севка. И Оля ему робко предложила:
-Но ведь можно  звать и по второй половинке имени – Володя.
Владимир владеет миром,
Всеволод владеет всем.
Он тогда согласился с ней и, глядя на нее долгим благодарным взглядом -  от волнения она так и не поняла, какого  цвета у него глаза,- предложил:
-Вот ты меня так и зови. А их уж не переучишь.

На другой же день Ольга  пошла  приглашать Нину на этюды.
Свернешь с центральной улицы налево, пройдешь переулком -  и на параллельной  улочке  увидишь милую сердцу картину: ряд домов с палисадниками, ворота или калитки с неизменными возле них скамеечками. Зелень, цветы и тишина. И грустное чувство: снесут скоро это,  снесут. Слово такое же безжалостное, как и действие,  которое оно обозначает.  Снесут как голову с плеч.
Улочка  была такая милая, зеленая, утро -  такое мирное, спокойное, но в душе нарастало  тревожное  щемящее чувство. Каким он стал  теперь?
Визит – как признание,
а  « отказ – полнее прощанья» ?
На калитке блестела новенькая кнопка звонка – наверно, он поставил. Теперь можно звонить, а не стучать.
- Открыто! -  крикнули  откуда-то с огорода.
Ольга вошла. Во дворе  никого.
- А Нина  дома?-  вопрос кому-то невидимому.
- Дома.  Проходите.
Значит, и ее не видят,  а то бы – «на ты».
Толкнула дверь, но с той стороны, услышав ее голос, дверь уже открывали. С размаху она очутилась в чьих-то  объятьях. Подняла голову и увидела его лицо. Так близко. Еще ближе, пока его губы не остановились на ее щеке.
- Оля… Я вспоминал тебя.  Весь год.
Чувство счастья затопило волной, но потом  выбросило на берег.
- Ты женат весь год!
- Так получилось…
Странно возникает любовь.
Он  приезжал. Встретившись в январе, она знала, что снова увидит его в июле. В этом был некий порядок. Порядок не предполагает отчаянья. Но только отчаянье расставанья рождает безумную безудержную страсть. Она  влюбилась в него год назад с отчаяньем человека, теряющего всё.
Больше они не успели ничего сказать друг другу.
В соседней комнате послышались  Нинины шаги, открылась дверь:
- Оля, ты?  Привет! Завтракала?
- Да,  спасибо. Хотела тебя на этюды пригласить…
- А куда?  В наш парк или на гору?
- Я читал в газете, что у  вас в парке лебеди появились. Давайте в парк, тогда и я с вами.
Договорились на завтра на 10 утра. Счастливая, она побежала к Людмиле поделиться новостью.
- Это хороший знак! – так и пелись в ушах подружкины слова!
- Ну, а я что говорила?- «Куда ей до тебя!» Побежит за тобой как  миленький! А про нее, говоришь, только и сказал: так получилось. Ну, готовься к завтрашнему свиданью!

Через столько лет -  наконец-то  что-то вроде назначенного ей свиданья!
Пригласила – а самой было весь год не до этюдов: первый курс биофака почти не оставлял свободного  времени. Как бы завтра не осрамиться! Посмотрит на ее  мазню и будет разочарован. Сегодня она целый день будет писать, разные планы, при разном освещении.
От волнения она долго не могла уснуть. А когда проснулась -  было уже 9! Завтракать, собираться – быстрее, быстрее! До парка с лебедями идти далеко!
Она прибежала к колоннаде входа в  четверть одиннадцатого.
Нина и Вcеволод нетерпеливо поглядывали по сторонам.
- Наконец-то!
- Проспала!
- О! Не ожидал! А ты, Нина, волновалась, не случилось ли чего…
Какое неудачное начало!  Ольга, нахмурившись, повесила нос. Они пошли поредевшими со времен детства аллеями до озера.
Девушки стали  устанавливать свои этюдники, а Всеволод с любопытством оглядывался  по сторонам. Любопытство,  впрочем, скоро сменилось грустным чувством: парк просматривался насквозь. Где густые аллеи детства, в которых можно было заблудиться, где прежние фонтаны и цветники? Слишком  близким казался теперь  завод по соседству, которого раньше было совсем не видно за густой зеленью.
Но зато царственно и горделиво плыли по водной глади два белых лебедя.
А за ними на дальнем берегу плыло чудесное виденье. Девушка- лебедь, в таком же дивном белом одеянии, с такой же гордо откинутой головой, с такой же царственной грацией в движениях. Всеволод медленно поворачивал голову  ей вслед, не в силах отвести взгляд.
Нина с Ольгой  ничего не замечали, занятые  приготовлениями к работе.
Прекрасная незнакомка обогнула  дальний берег  и, как  по финишной прямой, теперь медленно двигалась прямо к тому месту,  где стоял растерянный Сева.
Скоро она достигнет его и исчезнет как видение. Оставить девчонок  хотя бы на десять минут и пойти за ней, словно желая прогуляться? Нет! Это решительно невозможно и, более того, неприлично и подло  после вчерашнего разговора с Олей. Он стоял и смотрел.
Она медленно приближалась. Лица было еще не различить, но весь облик, вся стать заставляли вспомнить греческих богинь.
Он напряг зрение, и вдруг его как пронзило: она неотрывно смотрела на него, прямо в его глаза! Но взгляд этот, так смело обращенный на незнакомого мужчину, не был дерзким.
Он был спокойным, отстраненным, задумчивым, но затягивал в свою глубину. Она приблизилась еще на несколько шагов. Можно было различить черты лица. Они не были безупречно красивыми, но – удивительно – лицо казалось прекрасным! Он заворожено смотрел на нее последние, как  он думал, минуты.
А она, поравнявшись, замедлила  шаги и остановилась прямо перед ним, но глядя куда-то вперед мимо него. Заговорила. И голос  ее  показался  таким же прекрасным как она сама.
- Ольга! Доброе  утро!
Оля подняла голову от работы.
- Ой! Люда! Ты…
Но Люда   продолжила  свою фразу:
- …Представишь меня своим товарищам?
- Да…
Грациозным движением  Людмила поклонилась Нине, а Всеволоду протянула руку, и он принял ее в свою, как драгоценность. Ольга почувствовала себя униженной,  уничтоженной. Володя, ее Володя,  с которым только вчера все так счастливо началось!
Как Людмила здесь оказалась? Случайно? Или Оля вчера сама, захлебываясь от счастья,  проговорилась и о месте сегодняшнего свидания? Но мысли  путались, и она не могла вспомнить…Только  бы не расплакаться при всех, удержаться! А Людмила посмотрела на этюдники и произнесла тоном, просящим извинения:
- Вы работаете. Не стоит вам мешать.
Всеволод был восхищен. Он бы не сумел так быстро найтись. Теперь можно уйти с ней, хотя бы ненадолго!
Они пошли рядом по аллее. Как она тактична! И говорит просто, не рисуясь, не кокетничая. Неожиданное знакомство - как подарок судьбы!
Нина ничего не сказала, уткнулась в работу, и вид приняла самый равнодушный. Затем -  несколько реплик по поводу наброска, и все.
Ольга же замолчала совсем. Она тонула в этом еще,  новом горе. Рука механически что-то чертила, но она уже ясно понимала, что и здесь будет  провал. Неуклюжая  мазня.
И вся она сегодня – неуклюжая. И одевалась, и причесывалась она утром наспех, с одной мыслью: не опоздать. И все равно опоздала! И так глупо объяснила свое опоздание! Такому серьёзному человеку  как он!
Как он смотрел  на Людмилу! А как она смотрела на него! Как будто у нее первая в жизни любовь,  с первого  взгляда. Знал бы он! Но – Нинка про Люду ничего не знает, а она… Если будет намекать ему – только к себе вызовет отвращение как сплетница и плохая подруга. Людочка  ведь таким нежнейшим голоском поет:
- Вы  работаете -  нельзя мешать.
Слезы наполнили глаза, и Оля подняла  голову повыше, чтобы они не потекли по щекам. И по той щечке, которую ей только вчера впервые в жизни  поцеловал  он.
Людка умная, и считает себя -  и по жизни, и по будущему диплому  - великим психологом, а забыла пункт четвертый:
 если появилась  соперница.
Работать дальше было  решительно невозможно, и  она  взмолилась:
- Нина!Я так давно не писала.Потеряла, что называется, квалификацию. Так что  пойду-ка  я лучше домой…
Нина  хотела  было возразить, но посмотрела на Олю, на ее работу, потом на свое полотно -  и тоже засобиралась.

Людмила была хорошей подругой по части умных и дельных советов, но в жизни у нее был свой  drive  - она, как  молодая тигрица, любила пробовать свои коготки.
И уж, в отличие от Оли,  квалификацию она не теряла.
Такого,  как  Всеволод,   у нее еще не было.
С первого взгляда тут не очень сложно: технарь – очкарик, весь в своей науке.  Что он  понимает в женщинах, если уж женился  на  такой  кулеме! Но вот она начала с ним встречаться и скоро с удивлением обнаружила, что понимает  в нем все меньше и меньше, а не наоборот! В нем открывались новые повороты, новые глубины. Люда чувствовала, что не она его, а он ее  затягивает, и  нет ей спасения. Она еще продолжала себя тешить, что это -  только игра, которую  она сама начала и так же легко закончит. Но иногда ее уже кололо  в сердце, что если и закончится всё -  то вовсе не легко.

Шла уже первая неделя августа. А ведь он скоро уедет…
Бедная Оля, которую она только однажды  за три недели  встретила случайно на улице, выглядела печальной и осунувшейся.
Людмила, придя домой  и взглянув пристальнее   в зеркало, заметила и у себя начинающиеся признаки той же болезни. Он скоро уедет! И начнется та же тоска, что  так ясно написана  на Олином лице!
Деятельной и неунывающей Людке стало  страшно. Но - лишь на один день.
В конце концов, мы живем в одно время в одной стране. Значит, препятствия преодолимы!
Она  закончила первый  курс университета  – стало быть, можно  перевестись  в УрГУ или хотя бы  в пединститут, или на платное обучение. Оценки  у нее почти все отличные.
И она  активно занялась этим  вопросом. Но пока  ничего не говорила ему. Она догадалась: не надо его пугать своим напором.
Но зато осенью – как он обрадуется! Она же видит, как он боится  разлуки. Он - то – на привязи, никуда не денется. А она – вольная птичка, где и с кем будет через год, когда он приедет опять?
Это Ольга пусть  ходит к ним в дом, дружит с его сестрой. Ей эти партизанские   ходы ни к чему. Зачем  ей дружба с его сестрой, когда у  нее такая страстная любовь с ним!
Она писала запросы,  съездила лично – и добилась  своего, как   привыкла в  жизни добиваться.
Какой приятный сюрприз будет для него в следующем учебном году! Как легко она – красивая и желанная – разведет его с этой случайной женой, о которой он даже не вспомнил ни разу за все лето! По инициативе мужа разводят, когда ребенку исполняется один год.
А ему уже полгода. Ждать осталось – сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль.
Это быстро пролетит. Да ребенка этого он, считай, и не видел: с первых дней жизни сын у родителей жены в Нижнем Тагиле, а потом все лето он  - у своих родителей .
У нее -  второй курс,  у него – пятый.
В армии отслужил, последний год, диплом -  и они свободные люди. Ей можно   потом на заочное перевестись, начать работать: вить свое гнездышко требует денег!
« Жизнь в розовом свете»,- поет Эдит  Пиаф.
Но это   и подсветка  тех  откровенных витрин, где в неестественном  освещении демонстрируют ненастоящие чувства.
Опять кольнуло в сердце. Шесть месяцев – это так много! Так долго!  Вся их любовь уместилась пока в шесть недель!
1 сентября она пошла не в свой университет: там пока ничего серьезного не было,  а к нему в  политех. Она надела то же свое элегантное белое платье, чтоб он узнал ее издалека.
Толпа  была большой, но он шел отдельно, понурый, ни на кого не глядя. Она испугалась, что он вообще ее не  заметит,  а окликать не хотелось.
Хотелось неожиданной и – она знала - долгожданной встречи.
Такой же красивой, как те их встречи летом…
Она поднялась выше  на несколько ступенек. Должен же он ее заметить!
Перед самой лестницей он замедлил шаг, снял очки, желая их протереть. Как  он, оказывается, скучает по Людмиле! Грезит наяву! Он протер очки и надел их. Но видение не исчезало. И тогда, забыв обо всем, он ринулся ей навстречу:
- Ты – как здесь?
-Перевелась. В Уральский Университет.
-Потрясающе! Какая ты умница! Я так рад!
- Я  рада что ты рад.
И одновременно:
- Больше не расстанемся?
И, счастливые, засмеялись, что ответа не требуется.


Он жил в общежитии, а она снимала комнату у старушки-пенсионерки.
Они гуляли по городу, ходили в сверкающий после ремонта Оперный театр, в Русскую драму.
Журнал «Выбирай» предлагал « Соблазны большого города».
У них был свой большой соблазн. Но он  не решался ей предложить. Он догадывался, что она – более страстная натура, и тем сильнее ценил ее внешнюю сдержанность.
Надо еще немного потерпеть. К весне мы будем вместе.
Так прошло два месяца.
В начале ноября пошел снег, и началась ранняя уральская зима. И вскоре пришла телеграмма  из Нижнего Тагила:
«ПРИЕЗЖАЙ. МИШЕНЬКА ЗАБОЛЕЛ».
Ему понравилось, какой у Люды сделался озабоченный вид.  Наверно, она  станет когда-нибудь хорошей мамой. А Люда горько усмехнулась своим прежним  наставлениям Оле. К тем «несчастным» пунктам добавился еще один: если у него есть ребенок.
Он поехал  увидеться  со своим, почти неизвестным ему сыном. Его встретила заплаканная жена.
Тесть в больнице после инсульта. Теща неотлучно при нем. Заплатила  за отдельную палату,  не пожадничала для любимого мужа. Крепкая, хорошая у них семья.
- А  я  одна с Мишей. Прости. Не  уберегла. Сама не знаю, где он так простудился…
Он прошел в комнату к сыну. Маленький бледный человечек – впрочем, упитанный и ухоженный – грустно улыбнулся ему с высокой подушки.
- Ему трудно дышать лежа. Врач говорит: трахеит, но я боюсь, что инфекция пошла уже дальше…
Она заботливо наклонилась к малышу:
- Кто пришел?  Не бойся. Кто пришел?
- Па-па!
Это было так неожиданно! Как? Он уже говорит?  В 8 месяцев?
- Пока только одно это слово.
Жена силилась улыбнуться, но в глазах стояли слезы. А глаза у нее – ярко-голубые, как  сапфиры. Как он раньше не обращал внимания!
В квартире было очень чисто,  на кухне его ждали  свежий борщ со сметаной, целая гора домашних котлет,  соленые грузди и ровный ряд банок с домашними соленьями.
Пахнуло уютом и чем-то родным, почти забытым в общежитской неустроенной жизни.
Она выходила взглянуть на сына  и наконец прошептала:
-Заснул…
Они сидели теперь и мирно разговаривали. И – ни слова упрека за долгое молчание. И – никаких вопросов «как  провел лето».
Утром он проснулся первым и долго смотрел на нее. Что она сделала  с волосами?  Они теперь лежали пышной волной и отливали золотом.
И как она устала! Даже не  чувствует его взгляда, о чем так любят писать романисты.
Но вот в соседней комнате чуть закашлял  Мишенька, и она тут же проснулась,  взглянула тревожно, вскочила с кровати. Какая у нее всё еще  легкая девичья фигурка!
Потом они ставили Мишеньке компрессы, натирали ему спинку и грудку, поили отварами.
Действительно,  сын пока говорил только  одно слово «папа»,  но обозначал им единственного человека,  который крутился возле него в одиночестве  уже четыре месяца.
Он  вспомнил свои – те же четыре месяца,  и ему стала неловко. Хорошо,  что она ничего не спрашивает. И хорошо, что он не успел еще нагрешить по-настоящему.

С Людмилой они  увиделись по приезде.
Она сама его нашла. Опять на тех же ступеньках  у входа в Политех  она нервно прохаживалась, гадая, какой будет встреча.
Его она заметила  издалека. Что-то оборвалось в ней. Не воспарило в небеса в счастливом  предвкушении, как это было раньше.
Значит, он уже приехал, а к ней не пришел. Не успел? Хотелось бы верить, но тешить себя сказками умная и практичная Люда не любила. Нужно знать реальную обстановку и действовать в соответствии с ней.
И он увидел ее. Еще бы! Такой эффектной шубки больше нет ни у кого. Думая  совершенно о  другом, лишь по многолетней привычке она  успела встать в самом выгодном ракурсе и принять самую красивую позу. Но он не побежал к ней, как 1 сентября, а только улыбнулся  издали. Подошел, взял за руку, но это не было  жестом  встречи, а  скорее – предстоящего прощания, как на перроне вокзала, и оба остро почувствовали это. Пожал и отпустил:
-  Ну, здравствуй, Люда.
Она хотела в ответ улыбнуться, но – только повыше подняла голову, иначе слеза успеет скатиться,  и где же тогда ее неунывающий победный вид?
- Как дела?
- Сын болел. Теперь лучше.
Разговор не клеился. Он стоял возле нее, но был не здесь. Она почувствовала себя лишней, чужой.  Какое не знакомое прежде чувство! И такое горькое, что горечь одной такой встречи может убить сладость  всех   предыдущих свиданий.
- Я рада.
«Я  рада,  что ты рад».  Как  недавно это было!
Зачем она переехала сюда?
Она представила свою хозяйку -  чужую ей женщину, мелочную и подозрительную, свою комнатку,  в которой все стояло и лежало не так, как ей  бы того  хотелось, а так, как требовала хозяйка. Со всем этим можно было мириться, пока рядом был он, каждый вечер ждавший ее под окном. Он тут же брал ее за руку и не отпускал ее   ни на минуту, даже во время спектакля или  фильма.
Она вдруг почувствовала, как замерзли ее руки в тонких  перчатках. Как она замерзла вся.
Говорить больше было не  о чем. Надо повернуться и уйти. Может быть, тогда он очнется и догонит ее.
- Ну ладно, я пошла?
Он молча кивнул.
Она шла медленно, но никто не догонял.
Тогда она пошла быстрее, быстрее, чтобы не рыдать прямо на улице.

Она добралась до дома, но едва открыла дверь в свою комнату, такую унылую и нелюбимую, слезы полились потоком.
- Неужели всё закончилось?  Не хочу верить! Может быть, я что-то не так сказала? Может быть, не так поняла его …
Но зачем лгать себе? Было понятно, что это конец, конец! Непоправимый, полный, не подлежащий пересмотру и переделке!
И всё из-за какой – то случайности. Ну не заболел бы этот мальчишка – и ничего бы не было! А она ради него – бросила свой город, почти поссорилась с родителями, раздружилась с Ольгой.
И слезы полились с новой силой.
В дверь постучали. Не дождавшись ответа, хозяйка просунула голову:
- Можно к тебе?
Старая сухощавая женщина, строгая во всем: в манерах, в одежде, в своих требованиях. Люда предположила, что вслед за вопросом последуют замечания: возможно, в спешке она бросила свои сапожки, не туда повесила шубу, и она хмуро спросила:
- Что не так, Анна Иосифовна?
Но та стояла молча и глядела на Люду. Выражение её лица смягчалось на глазах, становясь тёплым и сочувственным.
- Люся! Что с тобой? Я тебя такою никогда не видела.
Людмила не отвечала, и Анна  Иосифовна осторожно прошла в комнату. Она заметила Людино заплаканное лицо и опустилась на диванчик рядом с нею, тихо обняв её за плечи:
- Не заболела?
Люда покачала головою.
- Значит, из-за этого?
- Из-за кого?
- Парня, что каждый день под окном стоял.
- А Вы разве?..
- А ты думала, я слепая. Только не стоит он  слёзок твоих драгоценных.
- Почему?
- А если радости от него никакой нет – значит и не стоит.
- Он не виноват, - заступилась Люда, - так сложились обстоятельства.
- О! Это действительно ужасно! – посочувствовала Анна Иосифовна,- И что же случилось?
- У него болен сын…
- А откуда у него сын? Он, стало быть, женат?
Люде пришлось только вздохнуть вместо ответа. И так, незаметно для себя, постепенно она рассказала всю свою печальную историю.
Анна Иосифовна погрустнела:
- Да… А ведь когда-то, еще до вашего знакомства, как я поняла, ему нравилась твоя подруга Ольга? Почему же он женат на другой?
- Может быть, они просто не совпали  по возрасту… Когда он уехал  в институт, она была маленькой девочкой. Даже когда он женился, ей было только 17 лет. Да, она ему  нравилась, но, возможно, он просто  не решился ей признаться. Он хороший, скромный! А жена… С ней они познакомились на каком-то вечере. Она сразу его пригласила к себе, она тоже тогда квартиру снимала и где-то уже работала. Ну, так всё и началось… Но совершенно не по его инициативе! Он даже Оле сказал о женитьбе: «Так получилось».
- А летом познакомился с тобой?
- Да! – у Люды невольно вспыхнули глаза.- Но со мной всё было не так: он говорил, что это настоящая любовь, на всю жизнь!
- Вся жизнь – это сколько? Июль, август, сентябрь, октябрь?
Люда посмотрела на Анну Иосифовну с вызовом:
- Вы меня осуждаете?
- Бог с тобой! – воскликнула Анна Иосифовна,- За  что!
- Вот именно! За что! Если б не эта случайность, всё было бы иначе.
- Ты думаешь? – с сомнением покачала головой старая женщина, - Не слишком  ли много у него случайностей? 
Люда вспыхнула: это о нем, о её любимом! Может быть, старая дама и права, но ей-то что делать? Как забыть? Как перестать любить?
- Лекарство это древнее как мир. Не может быть, чтоб ты его не знала.
- Это стихи?
- Да,- удивленно согласилась Анна Иосифовна,- похоже на стихи.
- Чьи?
- Получается,  что мои. Заговорила стихами...
- Какое же  лекарство? – нетерпеливо напомнила Люда.
- Время.
Старуха казалась теперь такой величаво-мудрой, что Людмила смотрела на нее, оторопев. Рецепт, однако, получался каким-то слишком общим, и она осторожно уточнила:
- И это всё?
- Его случайности ты  и сама легко и быстро сведешь в одну  закономерность. Он слаб.
Люда, однако, не огорчилась этим диагнозом, а наоборот, повеселела:
- Значит…
- К сожалению, не то, что ты подумала. Это значит, что семью он никогда не бросит. Просто побоится. А потом привыкнет. А время?  Оно понадобится твоему сердечку, потому что ум проворнее, чем сердце.