Душегуб - детектив Рудольф Ложнов

            

                Записки  следователя
   
               
                ДУШЕГУБ

Июль. Жара. Следственный изолятор города Новчек. Шумлёв, приговоренный народным судом города Сулин к шести годам лишения свободы за кражу из магазина и нанесение тяжких телесных повреждений сторожу данного магазина Ивлеву, находился в одной из камер следственного изолятора, ожидая отправки к месту отбывания срока наказания, то есть в колонию усиленного режима. Камера, где пребывал Шумлёв, была переполнена такими же осужденными, как и он. Все с нетерпением ждали отправки по этапу, но она по неизвестным им причинам задерживалась. В переполненной камере было душно и жарко. Густой черно-сизый дым от табака висел в воздухе. Не хватало свежего воздуха, тяжело было дышать. Небольшая открытая форточка не успевала выветривать камеру. Каждый осужденный, с нетерпением ожидающий, невольно поглядывал на дверь камеры — когда же она наконец откроется и…
Неожиданно для всех дверь камеры открылась. Как по команде, все разом облегченно вздохнули, и мгновенно взоры камерников обратились на проем двери. В проеме показался старший лейтенант внутренней службы, а за ним — два конвоира с оружием. Камерники замерли, ожидая вызова. Остановившись у порога, офицер вначале обвёл взглядом помещение, а после, не глядя на лист бумаги, который держал в правой руке, громко и четко выкрикнул:
— Вшивцев, Шумлёв и Крупов — на выход!
Услышав свою фамилию, Шумлёв радостно вздохнул: «Наконец-то!» На радостях он хотел было еще крикнуть на всю камеру, но вовремя опомнился. Быстро стал собирать свои нехитрые пожитки в сумку. «Вот и кончились мои мучения в этой душной, тесной камере», — мысленно отметил он, закрывая сумку…
— Выходить без вещей! — вдруг прозвучал голос офицера, видимо, заметившего, что Шумлёв собирается выходить с сумкой. Шумлёв растерянно воззрился на офицера, но, заметив его строгий взгляд, неохотно поставил сумку на место. Настроение его резко изменилось. Насупленный и злой, он не спеша направился к выходу.
— Сегодня этапа не будет, — сказал офицер, смягчив свой первоначальный голос, когда все трое очутились в коридоре. — У меня к вам будет предложение. Примете вы его или нет, это уже на ваше усмотрение. Приказывать или принуждать не буду, — и он поочередно обвел их изучающим взглядом. — Есть работа до обеда. Если откажетесь, тут же вернетесь в камеру.
— Можно узнать, какая предстоит работа? — смело, прямо глядя в глаза офицеру, поспешно задал вопрос Шумлёв. Он прикинул в голове: чем сидеть в этой душной камере, лучше поработать на свежем воздухе, да и время пройдет быстрее.
— Траншею докапывать, — быстро и твердо ответил офицер, вскинув свой взор на Шумлёва. Тот бросил взгляд на стоящих рядом с ним ребят и, не дожидаясь их согласия, тут же ответил за всех:
— Мы согласны.
— Хорошо! Работаете до обеда — и потом вы свободны от работы, — распорядился офицер и дал команду конвойным: — Ведите к месту и охраняйте их.

***
Работа заключалась в рытье траншеи неподалеку от следственного изолятора. Проводили прокладку газовой трубы через небольшой участок территории изолятора. Прокладка захватывала только один угол крепостных стен, и этот угол захвата представлял собой равнобедренный треугольник. Длинная сторона имела длину около двадцати метров. Глубина траншеи — два с половиной метра. Траншея была уже практически готова. Со стороны, откуда двигалась прокладка труб, в траншее уже лежала труба. Ребятам оставалось прорыть траншею под противоположной стеной и принять с наружной стороны трубу для соединения с уже лежащей.
Конвойные привели Вшивцева, Шумлёва и Крупова к траншее. Опустили в траншею деревянную лестницу, второпях сколоченную, видимо, ранее работавшей сменой. Все трое опустились в траншею и приступили к работе. Чтобы пробить дыру диаметром семьдесят сантиметров, ребятам пришлось изрядно потрудиться. Место, то есть земля, где нужно было прорыть траншею, оказалось каменистым. Попадались камни различных размеров.

К двенадцати часам дыру пробили и тут же с наружной стороны рабочие просунули трубу. Пока ребята возились с трубой, в траншею опустились сварщики. Но как только приступили к сварке, находившийся за крепостной стеной, то есть на улице, электросварочный аппарат неожиданно заглох. С наружной стороны стены сообщили, что аппарат сломался.

Объявили перерыв. Двое сварщиков сняли свои фирменные спецовки, положили на трубу и вылезли по лестнице наверх. Пошли обедать. Один из конвойных дал ребятам команду вылезти из траншеи и тоже идти на обед.
Первым вылез Вшивцев, а за ним Крупов, последним стал вылезать Шумлёв. Наступил на третью ступеньку лестницы, и она неожиданно обломилась. Шумлёв не удержался и резко упал вместе с лестницей на трубу. Остался лежать без движения. Старший конвойный что-то сказал своему напарнику, и тот увел Вшивцева и Крупова в камеру. Сам же положил карабин на землю, затем, аккуратно держась руками за край траншеи, опустился на дно и убрал лежавшую на Шумлёве лестницу. После нагнулся, чтобы прощупать пульс лежащего. Неожиданно Шумлёв обеими руками схватил конвойного за голову и резко ударил его своей головой в лоб. Конвойный от резкого и сильного удара моментально потерял сознание. Когда он очнулся, в траншее, кроме него, никого не было. Не было Шумлёва, и не было одной фирменной куртки сварщика.

***
— Ух, слава Всевышнему! — проговорил я вслух, когда закончил печатать обвинительное заключение по одному сложному уголовному делу. «Теперь остается подшить дело и отнести прокурору для утверждения обвинительного заключения», — мысленно заключил я и взглянул на часы. Они показывали без двадцати шесть. «Успею! Должен успеть до конца рабочего времени».
Я достал шило, иголку с ниткой и стал аккуратно складывать вместе листы обвинительного заключения. «Аж двадцать печатных листов! Того стоит. Ведь обвиняемых трое… — подумал я, и в это время в дверь кабинета постучали. — Кого же несет не ко времени?» — мысленно выказал я недовольство, а вслух громко крикнул:
— Войдите!
Дверь тут же открылась, и в кабинет вошел опер Дмитриченко Джек Федорович.
— Здравствуй, Рудольф Васильевич! Я, похоже, невовремя?
Я посмотрел в его смеющиеся глаза и вместо того, чтобы сказать: «Да, ты не ко времени», сказал совсем иное:
— Скрывать не буду. Действительно, я сейчас очень занят, но отказать тебе, лучшему оперу отдела, не могу. Знаешь, даже рад, что ты пришел. Целый день один.
Впрочем, я и правда был доволен. Он меня не тревожил, не отрывал от работы, короче говоря, не мешал. Я закончил сшивать листы обвинительного заключения.
— Обвинительное заключение по групповому изнасилованию? — заглянув в первый лист, спросил Дмитриченко.
— Да.
Неожиданно Дмитриченко сделался серьезным и сомневающимся тоном, не совсем уверенно, проговорил:
— А до меня дошли слухи, как будто бы это дело прекращается. Значит, болтают? — закончив говорить, Дмитриченко пристально уставился в мое лицо своими карими глазами.

Я понял его намек. Направив свой открытый и честный взгляд на него, проговорил:
— Что тебе ответить, дорогой мой опер? Отвечу народной поговоркой: «На каждый роток не накинешь платок!» Устраивает тебя такой ответ?
— Ответ очень правильный. Другого ответа я от тебя не ожидал. Слушай, Рудольф, на днях я проходил мимо твоего кабинета и услышал такой шум, ругань… Мне подумалось, что тебя обижают. Хотел было зайти, но, прислушавшись, понял, что ругаются какие-то люди меж собой, а не с тобой. Что было, не расскажешь?
Я заинтересованно посмотрел на Дмитриченко и спокойно сказал:
— Обычное явление враждующих сторон. Пришли родители обвиняемых. Чуть позже пришел отец потерпевшей. Хотя я их на одно и то же время не вызывал. Пока были только родители обвиняемых — ну, начали меня обрабатывать. Мол, надо как-то с пониманием относиться к этому происшествию. Зачем из мухи слона делать. Мол, девочка сама якобы позволяла вольности. Дразнила. Неприлично, вызывающе вела себя. Надо, мол, это дело спустить на тормозах или вовсе прекратить. Парни совсем молодые, им нет еще и восемнадцати лет. Зачем портить им жизнь… Ну, и так далее, и тому подобное. Короче, пытались разжалобить меня… Но вдруг дверь кабинета резко открылась. Бесцеремонно и стремительно ворвался отец потерпевшей. Видимо, подслушивал разговор за дверью. Был разъяренный, как зверь! Тут же кинулся в драку на говоривших — я не успел даже рта раскрыть. Завязалась потасовка. Шум, возня, крики…
— Как же ты их остановил? — с нетерпением и с легкой насмешкой спросил Дмитриченко.

— Как остановил? – повторив его вопрос, я направил свои смеющиеся глаза на Джека и сказал: — Не так-то просто и легко было их остановить. Конечно, мне пришлось вмешаться. Вначале я уговаривал, а когда уговоры не подействовали, пришлось пригрозить и действовать. Вызвал дежурного по отделу. Когда пришел дежурный, я нарочито громко сказал ему, чтобы он забрал их и оформил на пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Устроили в кабинете потасовку, ругню. Услышав такую новость, они вмиг установили тишину и покой в кабинете.
— Представляю, — смеясь, проговорил Дмитриченко. — Вероятно, громче и больше всех выступал бывший третий секретарь райкома партии. Угадал?
— Угадал.
Я изумленно посмотрел на Джека Федоровича
— Если б он состоял в должности и в данный момент, то вряд ли тебе дали бы закончить это дело. Не так ли, Рудольф? — сделав серьезный вид, спросил Джек Федорович, пытливо заглядывая мне в глаза. — Знаю я его. Приходилось встречаться…
Я слегка ухмыльнулся и поговоркой ответил:
— Ах, если бы да кабы, во рту выросли бы грибы! Ты, Джек Федорович, слышал такую поговорку?
— Слышал, слышал. Ну и что из того?
— А то, он же не работает сейчас. Вот и то! Прошли его времена. Ну, и мы стали другими. Кроме того, времена меняются — и обстоятельства тоже. Слушай, Джек, ты ведь пришел ко мне не за тем, о чем мы только что говорили. Так ведь? Рассказывай теперь, все равно рабочее время мое кончилось. Дело мое тоже осталось недоделанным и не сданным прокурору. Семь бед — один ответ! Говори, слушаю!
— Да, верно. Ну и чутье у тебя, Рудольф. Как будто в воду смотрел. По делу меня послали к тебе. Если ты не забыл, у Хачика (Участкового Гончаренко. — Прим. авт.) родился сын.
— Знаю. Но ведь он родился еще два дня тому назад. И что?
— Верно. Сегодня он решил после работы организовать небольшой пикник. Ты согласен?
— Это святое дело. За нового человека, появившегося на земле, не грех пропустить рюмочку. Где собираетесь и в котором часу?

— Решили у него в каб… — Джек Федорович не успел закончить фразу, неожиданно дверь кабинета открылась, и вошли: впереди начальник нашего отдела полковник Пашков, за ним еще трое мне неизвестных лиц. На правах начальника отдела Пашков попросил всех сесть, а сам остался стоять.
— Рудольф Васильевич, — обратился ко мне полковник, — эти ребята, познакомитесь попозже, приехали из спецчасти следственного изолятора города Новчек. Они тебе расскажут о цели своего приезда. Я спешу в горком партии. Нужна им непосредственно твоя помощь. И ты, Джек Федорович, прими участие. Поговорите подробно, а после доложишь мне. Все ясно? Я пошел.
— Вроде бы да, — неопределенно ответил я, провожая полковника удивленным взглядом. «Вот и отметили новорожденного», — с легким сожалением отметил я про себя.

Неожиданно поднялся Дмитриченко.
— Я на несколько секунд отлучусь, — сказал он и быстро вышел из кабинета. «Пошел сообщить ребятам», — подумал я.
— Давайте сначала познакомимся, — предложил я, поднимаясь со своего места. — Вы уже слышали от полковника, что меня зовут Рудольф Васильевич. Я начальник следственного отделения, капитан милиции.

Все трое тоже поднялись со своих мест.
— Я майор внутренней службы, начальник спецчасти следственного изолятора, Дубов Виктор Иванович. А эти двое — мои инспектора: капитан Логачёв Сергей Викторович и лейтенант Спица Игорь Витальевич.
Мы пожали друг другу руки и сели по своим местам.
— Рассказывайте, — сказал я, когда все уселись. — Можете курить. — Я придвинул ближе к ребятам пепельницу и открыл окно. Сам тоже достал сигарету и закурил. Сразу же кабинет заполнился дымом. Выпустив дым изо рта, Дубов слегка нервозным тоном проговорил:

— Сегодня в первом часу дня из следственного изолятора совершил побег ваш, Рудольф Васильевич, подследственный Шумлёв Виталий Федорович. Его данные вы отлично знаете. Вы же вели его дело, так ведь?
Я внимательно посмотрел на Виктора Ивановича и проговорил:
— Да. Совершенно верно. Только, простите, Виктор Иванович, — я сделал небольшую паузу и продолжил: — Шумлёв — бывший мой подследственный. Теперь он не мой. Он осужден и теперь, получается, он ваш. Так?
— От истины никуда денешься, — слегка сконфузившись, поспешно отреагировал Дубов. — Да, он действительно теперь наш. Еще бы денек, и он ушел бы по этапу. Но теперь он — наша проблема, наша головная боль, и боль чрезвычайного масштаба.
— Виктор Иванович, простите, можно хоть вкратце узнать, как же он совершил побег? Я знаю, ведь не раз бывал в вашем изоляторе: оттуда практически невозможно сбежать! Стены высотой более трех метров с колючей проволокой сверху, сигнализация и охрана на вышках. Это непостижимо! Да еще в дневное время? Шумлёв что — перелетел через стену? Превратился в невидимку и ушел?
— В том-то и дело, Рудольф Васильевич, не перелетел и в невидимку не превращался…
В этот момент в кабинет вернулся опер Дмитриченко. Подошел ко мне и шепнул в ухо: «Подождут!»

— …Так вот, не перелетел через стену, а прополз под стеной на глубине белее двух метров.
Я от изумления, кажется, даже рот раскрыл и недоверчиво посмотрел на Дубова.
— Как прополз? Там же целик! Сделал подкоп, что ли?
— Не совсем так, Рудольф Васильевич. Шумлёва и еще двоих этапников послали рыть траншею. Они втроем прокопали под крепостной стеной траншею и завели в нее трубу с наружной стороны. Воспользовавшись моментом, когда в траншее остались Шумлёв и конвойный, он ударил конвойного. Конвойный потерял сознание. Шумлёв быстро влез в трубу, захватив перед этим фирменную куртку сварщика. Прополз по трубе и вылез за территорией изолятора. Пока обнаружили побег, прошло определенное время. И Шумлёв успел скрыться.
— А что, конвойный после, как очухался, не погнался за ним? — заинтересованно спросил Дмитриченко. — Или он долго очухивался?
— Как пояснил конвойный, он как будто бы недолго был в отлучке. Но, когда пришел в себя, обнаружил, что в траншее никого нет. Подумал, что вероятно, Шумлёв ушел в камеру. Труба, которую завели с наружной стороны, лежала вплотную, то есть впритык со встречной трубой. Он и не подумал, что Шумлёв мог сдвинуть такую тяжелую трубу и по трубе уйти. Когда узнали, что в камере Шумлёва нет и на территории изолятора его не нашли, только тогда сообразили, как он совершил побег.

— О, боже! Поистине чудны дела твои, Господи! — восторженно воскликнул Дмитриченко и, глядя на потолок, трижды перекрестился. — Фантастика! Ну, надо же додуматься! Просто не верится! Неужели труба такая толстая, что в ней умещается человек?
— Диаметр трубы — семьдесят сантиметров, а длина примерно двенадцать. Как видите, в такую трубу можно свободно влезть, — спокойно, без эмоций, ответил майор.
— Виктор Иванович, а что, с наружной стороны возле траншеи никого не было? Где же были рабочие? И никто не видел, как человек вылезал из трубы?
— Действительно, на редкость везучим оказался этот Шумлёв. Когда трубу завели под стеной на территорию изолятора, тут же должны были заварить стык труб. Пришли сварщики, опустились в траншею. Приготовились к сварке, и надо же было такому случиться, что сварочный агрегат неожиданно заглох. С двигателем что-то случилось. Время было обеденное, и сварщики, пока двигатель не отремонтировали, ушли на обед. Рабочие, которые находились снаружи, тоже ушли на обед. Вот такая картина, как выражаются — каша с маслом!
— Да-а, повезло парню, — как-то неопределенно проговорил Дмитриченко, не то удивляясь, не то сожалея. — А что с нас требуется?

— Вы, Рудольф Васильевич, — обратив свой взор в мою сторону, заговорил Дубов, — вели дело Шумлёва, и мы хотели бы во всех подробностях знать о Шумлёве: где он работал, есть ли у него девушка, где она живет, есть ли у него родственники и адреса их. Мы понимаем, вряд ли он появится дома. Это естественно. Где-то он будет скрываться. Надо его как можно быстрее найти и задержать. Мы плохо знаем местность и поселок, где он жил. Вот и просим помощи.
— Хорошо, — сказал я, — помощь мы окажем, что в наших возможностях. Насчет того, где он может скрываться, этот вопрос сложный, и прямого и конкретного ответа нет. Скрываться он может где угодно. Сейчас время летнее. Любой сарайчик, любой заброшенный дом — это временное жилье для беглеца. Я могу только сказать, что у него родственников, как мне известно, нет. Он жил с матерью. Отец спился и умер давно. Мать у него больная и не совсем психически здоровая. Плохо у нее с памятью. Может, Шумлёв довел ее, а может, совсем по другой причине. Я ответить на этот вопрос не могу. Парень сам себе хозяин. Очень уж скрытный, недоверчивый, хитрый, я бы даже добавил — мстительный. Лишнего не сболтнет, но и правды от него не добьешься. Парень — кремень. Насчет девушки? Насколько я могу предполагать, вряд ли у него есть девушка. Он не из тех парней, чтобы водить дружбу с девчонками. Одно могу конкретно сказать: чем дружить с ними, он быстрее их изнасилует. Он уже сидел за изнасилование. Изнасиловал не одну. Проходили по делу две. Но его осудили за одну девушку. Подробности я не знаю. Надо уточнить у следователя прокуратуры.
— Вы могли бы познакомить нас с участковым того участка, где живет мать Шумлёва? — в разговор включился капитан Логачёв.
— Без проблем, — сказал я, поднял телефонную трубку внутренней связи и набрал номер дежурного. — Борис Алексеевич, добрый вечер!
— Рудольф! Что хотел, Рудольф Васильевич? — прогудело в трубке.
— Не знаешь, где сейчас участковый Шапошников?
— Знаю. Он у меня, в дежурке. Собирается ехать к себе на участок.
— Борис Алексеевич, пожалуйста, задержи его и направь ко мне. Хорошо?.. Вам очень повезло. Участковый сейчас придет сюда. — Только я произнес эти слова, как в дверях показался участковый.

— Заходи, Владимир Петрович. Мы тебя, как Бога, ждем. Присаживайся. Вот ребята из спецчасти следственного изолятора, ты им очень нужен. Вы можете поговорить в моем кабинете. Я с Дмитриченко на несколько минут отлучусь.
— Рудольф Васильевич, — неожиданно заговорил Виктор Иванович, — раз участковый с нами, нам нет смысла задерживаться у вас. Мы с Владимиром Петровичем поговорим по дороге на его участок. Нам некогда тут засиживаться. У нас машина на улице с солдатами. Мы поедем.
— Ну что ж, если к нам нет вопросов, то можете ехать, — сказал я, поднимаясь со своего места.
Я и Дмитриченко пошли провожать гостей. Когда они уехали, мы вернулись в отдел.

 Желающим  прочитать этот  детектив, сообщаю,  что скоро  выйдет книга.  Можете  тогда в  Интернете  найдёте  её.