Всадник без седла

               

   Когда я учился в Уральском университете, нас в сентябре отправили помогать колхозникам копать картошку. Деревня называлась Хомутята.  Студентов разместили частично в клубе, а большую часть по домам колхозников. Мы вдвоем с моим однокурсником жили у колхозного конюха. Работали в бригаде грузчиков: собирали на полях мешки с картошкой, грузили в машины, везли на железнодорожную станцию и там грузили в вагоны. Работа была тяжелая, грязная, но веселая: с матами, шутками и анекдотами. Бывали дни, когда мы возвращались со станции в Хомутята уже затемно, едва волоча ноги. Но, случалось, что вагонов не было, и тогда мы гоняли балду. 
    В один из таких дней вдруг выяснилось, что у двоих наших однокурсников  день рождения. Кто-то подал идею: в полях, на жнивье, ходят стаи жирных гусей. Ловим двух-трех (никто и не заметит), и устраиваем грандиозный пикник.
   О том, как мы вчетвером ловили в поле гусей, можно было снять настоящую кинокомедию. Трех гусей мы ловили часа два: делали загоны, засады, ласточками бросались с разных сторон. Наши ладони и локти были в ссадинах.
     Все дело в том, что гусей сравнительно легко поймать во дворе дома, а в чистом поле они ведут себя совсем по-другому: выставляют вокруг стаи сторожевых длинношеих гусаков, и близко к себе не подпускают. Но мы, неопытные в таких делах студенты, этого не знали.   
     Наконец, из валков соломы, собранных на поле, мы соорудили высокий загон, загнали туда нескольких гусей и придавили их валками. Той энергии, которую мы потратили на поимку трех гусей, с лихвой хватило бы на загрузку двух вагонов картошки.
    Мои товарищи отправились в ближайший лесок ощипывать дичь, а меня отправили за спиртным. Я зашел в дом, где мы квартировали, взял деньги, и тут наш хозяин - конюх расстроил меня, сказав, что только что был в магазине – никакого спиртного там не осталось, все скупили на свадьбу зоотехника.
  - Бери кобылу,- кивнул конюх во двор дома, - и дуй в поселок леспромхоза. Тут полем километра три-четыре. Правда у меня седла нет, но я сейчас тебе седелко из полушубка приторочу.
   Мы вышли во двор. Конюх вынес из сарая старый полушубок, свернул его половчее и закрепил подпругой на спине кобылы. Имя кобылы я не помню, но была она немолода, спокойна и весьма костлява. Вдобавок конюх дал мне холщевую сумку на ремне из-под столярного инструмента, чтобы удобнее было везти бутылки. Заказал одну бутылку для себя.
    В леспромхоз через скошенное поле я добрался быстро, легкой рысцой. Кобыла была понятливая и послушная. Затарился водкой и вином (для девочек) и споро отправился назад, в Хомутята. Пересек поле, выехал на дорогу, которая вела в нашу деревню, и увидел впереди группу студенток, возвращавшихся с работы.
     Девки, девки! Знали бы вы, какая это беда и боль – ваши мягкие, обтянутые теплыми рейтузами зады. У моей кобылы круп был покруче ваших, да хребет больно костляв и тверд! Я распустил свой павлиний хвост, хлестанул несколько раз концами вожжей свою кобылку, загикал, закричал что-то бессмысленно-глупое и понесся галопом мимо восторженно приветствовавших меня девиц-однокурсниц. Пыль завилась за мной смерчем, самодельное седло мое из полушубка сбилось и сползло под брюхо кобылы, а я скакал и скакал, подпрыгивая на костлявой спине, испытывая глупое мальчишеское самодовольство и восторг.
   Сворачивая с дороги в проулок деревни, я уже чувствовал что-то неладное с моим задом. Масштаб случившегося со мной несчастья обнаружился чуть позже, когда я выехал на улицу и остановился у забора какого-то дома. До моего дома было еще метров сто, но я уже не мог сидеть на кобылиной спине – зад мой горел, как в адовом котле. Я сполз на землю, застонал от невыносимой жгучей боли между ягодиц и не смог стоять на ногах. Инстинкт поставил меня на четвереньки. Сумка с бутылками висела у меня под животом, как самодельное седло у кобылы, и волочилась по земле.  Слава Богу, на улице никого не было, и я пополз вдоль забора, раскорячив ноги и стеная от жгучей боли.
  И вот она – ирония вездесущей судьбы! Через улицу, деловито погагивая, неторопливо переходили гуси. Я пропустил их перед самым своим носом, как важных птиц, морщась от боли. Видимо, они приняли меня за какое-то ничтожное, безопасное существо и даже не повернули в мою сторону головы.
   В ворота я вошел на двух ногах, но очень интересной походкой. Из глаз моих катились слезы.
   Кусок жареного гуся и полстакана водки мне принесли часа через два ребята прямо в кровать. Как тяжело пить водку, лежа ничком на животе!
      Водку я каким-то чудом выпил, а от гусятины с отвращением отказался. Приходила пожилая женщина- фельдшер, поохала, поахала, приложила к моему окровавленному филе какую-то мазь. Боль утихла. Но было нестерпимо больно слышать, как фельдшер с конюхом хихикали надо мной в сенях, не зная, что страдание обостряет у человека слух.
  Мне выдали справку о неспособности в моем состоянии работать в колхозе, и отправили домой, к маме.