Настоящая бредятина

   
      Самая «фальшивая реальность», в которой я участвовал на вторых ролях, произошла со мной во время учебы в институте кинематографии в Москве.      Она произошла в Новый год, 1969-ый. Мы встречали его большой студенческой компанией в квартире нашей однокурсницы Дины-хромоножки на улице Докукина в Москве, в новом многоэтажном доме. История произошла с моим тогдашним другом и однокурсником Володей Сухоревым, а мне довелось принимать в ней активное участие. 
    Дина была инвалидом.  Когда-то, в Краснодарском крае, они поехали с классом полоть сахарную свеклу, чтобы заработать деньги на свой выпускной вечер в школе. Машина перевернулась, и ее сильно покалечило. Отец Дины был секретарем подпольного обкома на Украине и погиб в конце войны, а ее мать умерла, когда она была подростком.  Ей покровительствовал близкий друг ее покойного отца Председатель Верховного Совета СССР Николай Подгорный.
   Дина училась на факультете журналистики МГУ, а потом поступила на сценарный факультет ВГИКа. Она   жила с двумя взятыми из дома малютки детьми (своих она родить не могла). Подгорный предоставлял удобные для нее квартиры в Москве, машину с теплым гаражом, приходящую домработницу,  продовольственный кремлевский паек.   
    На десятом этаже того подъезда, где мы встречали за богато накрытым столом Новый год, снимали квартиру какие-то армяне. Из этой квартиры иконописная армяночка, часа в два ночи, в неизъяснимой новогодней тоске, спустилась на лифте вниз и вышла на крыльцо. А на крыльце стоял и курил (в квартире Дина курить категорически запрещала) мой дружок Вовка Сухорев. Он был отменно сыт, немного пьян, немного лыс, отличался большой галантностью и мягким юмором, но, - увы! - был, в отличие от многих, без новогодней девушки. Думаю, что это обстоятельство его задевало, так как он считал себя ловеласом, и познакомиться с девушкой для него было раз плюнуть.
  И вот в нашей шумной новогодней кампании появилась прелестная армяночка, встреченная одобрительными возгласами пьяных студентов-киношников, мнивших себя будущими знаменитыми кинодраматургами или режиссерами.
       Мы славно погуляли в большой Дининой квартире. Танцевали, пели, ели, пили. Свалившаяся невесть откуда новогодняя армяночка веселилась вместе с нами и даже спела трогательную новогоднюю песенку на армянском языке. Я заметил, что Володя Сухорев добился быстрого успеха у своей новогодней феи, целовался с ней и прилюдно, и в более интимных местах. Я одобрял его действия и радовался за него.
    Большинство студентов утром разъехались по местам жительства. А человек пять остались и спали кто где. Ближе к полудню меня разбудила Дина, позвала в прихожую. Там толкался молодой милиционер. Ему поручили сделать поквартирный обход в поисках пропавшей армянской жены. Кстати, о том, что новогодняя знакомая Сухорева чья-то жена, не знал, видимо, никто из нашей компании. Мне, например, хрупкая, большеглазая армяночка сказала, что снимает в этом подъезде квартиру с двумя своими братьями, но ей скучно встречать с ними Новый год.
   Я чистосердечно признался, что не имею понятия, куда делись армяночка и Володя Сухорев. Дина поднесла молодому менту рюмочку водки с огурчиком, но он испуганно отказался и быстро ретировался.
   Часам к трем дня наше застолье продолжилось. Не было только нескольких человек из тех, кто веселился ночью. В том числе и Сухорева с армяночкой.  В этот момент в квартиру вежливо вторглась целая команда мужиков во главе с солидным армянином - милицейским полковником. Был еще милиционер армянин рангом пониже, розовощекий славянин лейтенант, который уже побывал в квартире и отказался отметить с нами Новый год, еще какой-то хмурый мужик в штатском и, наконец, носатый армянин, черный, кудрявый, в дорогой дубленке нараспашку, с большим чувством собственного достоинства. Вскоре я узнал, что это муж пропавшей армянки.
   Дина увела толпу пришельцев в кухню и закрыла дверь. Мы за столом потешались над армянином, потерявшим жену в новогоднюю ночь, хвалили расторопного Вовку Сухорева. Было весело. Дина позвала меня на кухню. Армянский полковник поздоровался со мной за руку, представился, поздравил с Новым годом. И без промедления начал нагнетать обстановку:
   - Говорят, вы друг Владимира Гавриловича Сухорева?  Друзей надо оберегать и остерегать от непродуманных поступков! Вы понимаете, что ваш друг похитил человека? Женщину! С какой целью? Надругаться над ней? Это серьезнейшее преступление! До десяти лет! Если обойдется без жертв. А если вы поможете нам быстро найти их, и у потерпевшей не будет серьезных претензий… Может быть, мы заберем тогда заявление о похищении, - полковник многозначительно посмотрел на носатого армянина в дубленке.
   Я сказал, что не знаю, где искать Сухорева.
  Армянский муж угрюмо сопел. Потом зыркнул на меня, неожиданно стремительно подхватил под руку, вывел из кухни и в прихожей торопливо зашептал:
- Ты не бойся, все будет хорошо, я вам тысячу дам. Сразу дам!  Скажи, где их можно найти?
Я развел руки:
- Понятия не имею, ищите сами.
  Из кухни вышел полковник, решительно прошел в комнату и обратился к веселой, но уже насторожившейся компании:
  - Кто знает адрес или телефон Сухорева?
  Ребята переглянулись, пожали плечами. И тут не успевший протрезветь с ночи  наш однокурсник Боря Евсеев прошлепал своими большими губами:
- В Останкино он квартиру снимает. Телефон и номер дома не знаю. Улица Королева, седьмой этаж, на первом этаже дома большой гастроном.
 Полковник бесцеремонно схватил меня за руку и увлек назад в кухню:
  - Ты думаешь заморочить мне голову!? Не понял всю серьезность положения! Пойдешь, как соучастник! Говори адрес!
  Я не испугался. Особенно после того, как муж сбежавшей армяночки предложил тысячу. А, может быть, еще и потому, что был под хмельком.
   - Вы руки уберите, - с достоинством сказал я.- Лично я никакого отношения к происшествию не имею. Никто никого не похищал! Они познакомились на крыльце этого дома. Она пришла сюда сама, добровольно, не хотела встречать Новый год с этим человеком,- показал я на опустившего глаза армянского мужа. - Веселилась со всеми, никто ее тут не обижал и не обидит…Пойдемте к ребятам, они подтвердят, напишут, если вам надо… Вы у ее мужа-то спрашивали, почему она из дома ушла?
   - Армянин в дубленке засуетился, что-то быстро заговорил по-армянски и вдруг закричал по-русски: - С меня хватит! Я пошел папе звонить!
   Он выскочил из квартиры. За ним торопливо вышел и полковник. Через несколько минут он вернулся, сказал Дине:
  - Мы оставим у вас этого товарища,- показал он на второго армянского милиционера. – Если надумаете что-то сообщить, скажите ему. И учтите, пострадавший имеет очень высокий статус. Очень высокий! Вы даже не представляете!
  Я уже несколько минут назад заметил, что Дина сильно нервничает. Услышав последнюю тираду полковника, она вдруг пришла в движение и почти завизжала:
   - Убирайтесь из моей квартиры! Все до одного! – она яростно стала выталкивать полковника из квартиры, повторяя с совершенно грубыми матюками (материлась она привычно и не редко): - Пошел… Я тебе покажу статус! Ты обосрешься со своим статусом!
  Никто не ожидал от хромой женщины такой вспышки ярости. Все пришедшие спешно покинули квартиру. Перед уходом опомнившийся полковник громко прокричал:
   - Это нападение на представителя власти! Ты пожалеешь…
  Яростная Дина с трясущимися руками тут же стала названивать по телефону. Наконец, ей кто-то ответил, и она коротко, но очень живописно описала случившееся. Потом усадила всех за стол и произнесла тост:
  - За то, чтобы все сдохли, кому надо сдохнуть! А мы еще поживем и порадуемся!
   Вскоре в квартиру позвонили, пришел молодой человек в спортивной одежде, будто занимался бегом на улице и по пути зашел к нам. Они поговорили с Диной на кухне. Когда спортсмен ушел, Дина торжественно объявила, что больше нам никто мешать не будет, потому что мы под охраной.
    Я несколько раз звонил на квартиру, где жил Володя Сухорев, но там никто не отвечал. Когда я позвонил в очередной раз, трубку взял хозяин квартиры, с которым мы были знакомы. Он сказал, что Володя с утра приходил с девушкой. Когда они ушли, он не знает, потому что лег спать. Зато пятнадцать минут назад приходили два милиционера, армяне, один полковник. Они сказали, что им надо срочно найти девушку по требованию Председателя Совета  министров Армении, расспрашивали, в какой степени опьянения были Володя и девушка. А на взгляд хозяина квартиры они были почти трезвые.
   Я тут же рассказал обо всем Дине. Было удивительно, как армяне быстро нашли съемное жилье Володи. А насчет приказания армянского премьер-министра мы с Диной только посмеялись, удивляясь, что армянский полковник может нести такую чушь.
    Уже начались ранние январские сумерки. Основательно подъев кремлевские деликатесы с кремлевской водкой, ребята начали расходиться по своим норам. Стал собираться и я. До моей халупы в деревне Леоново, доживавшей свой век посреди московских микрорайонов, можно было дойти пешком. Дина собиралась ехать за детьми, которые встречали Новый год в правительственном детском санаторно-оздоровительном лагере в ближнем Подмосковье.
    В этот момент раздался телефонный звонок. Звонил помощник Подгорного. Дина поговорила с ним и передала мне трубку. Помощник представился и  коротко изложил мне суть проблемы:
  - Надо быстро найти вашего друга и армянку. Отец ее мужа министр в правительстве Армении. Если они объявятся, ваш друг никак не пострадает. Даю вам полную гарантию! Иначе ситуация может выйти из-под контроля. Уже есть сигнал, что подключается армянская диаспора в Москве и армянский криминалитет. Это опасные люди! Обзвоните немедленно все адреса, где они могут находиться, объясните им всю серьезность ситуации. Информацию передайте в машину, которая дежурит около вашего подъезда. Я очень рассчитываю на ваше благоразумие.
   Я согласился сразу. Сел за стол на кухне с бумагой и ручкой. «Значит, полковник насчет высокого статуса не слукавил? – соображал я. - Да, интересная получается история! Угораздило же Сухорева!»  Мысли путались. Я приоткрыл окно на кухне и закурил. Начал записывать свои предположения, куда Вовка мог направиться с армяночкой. Получилось три места. Разумеется, если они не сидят где-нибудь в кафе. На ресторан у Вовки денег не было - это я знал точно.    
    Я пошел искать свой пиджак, в котором была книжечка с телефонными номерами, взял из прихожей телефон на длинном проводе, вернулся на кухню и обомлел: окно было распахнуто, и на подоконнике стоял на коленках муж армянки. В руке у него была бутылка. 
   - Не пугайся, друг!.. Там ваша сторона охрану выставила, мне пришлось через окно… – очень задушевно заговорил армянин, спуская ноги в кухню. - У меня очень хорошие чувства к тебе. Ты меня поймешь! У тебя жена есть?
    И он начал совершенно искренний, и совершенно театральный монолог о любви к женщинам, за которых мужчины отдают жизнь. Я успокоился, подошел к окну (квартира Дины была на втором этаже), увидел, что к стене дома приставлена лестница. Прикрыл окно и предложил армянину сесть за стол. Бутылку он почему-то поставил около себя на пол. Армянин, как мне показалось, был актер. У него был поставленный голос, красноречивые жесты. Он рассказывал мне, что в каждой семье бывают ссоры, недоразумения, что он немного виноват перед женой.  Но она для него царица, ради которой он сделает все…
    В это время позвонил Сухорев. Я несколько растерялся, не зная, как себя повести, и вскоре понял, что армянский муж это заметил. 
  - Ты где? – спросил я Володю.
  - Мы около метро ВДНХ… Я, Толя, кажется, влип! История аховая! Понимаешь, муж у нее…
  - Володя! – поспешно перебил я его. - Ситуация мне в общих чертах известна…
  В этот момент армянин проворно выхватил у меня телефонную трубку:
  - Володя, она с тобой?.. Я ее муж. Я все для нее сделаю! Все, что она хочет! Пусть мама ее с нами поживет, или сестра…  Как она захочет. Мы одни будем жить! Клянусь! Сегодня же все сделаем…
   Могу представить, в каком замешательстве был Сухорев, но, судя по всему, он быстро справился с собой. Между ним и армянским мужем начался очень эмоциональный разговор. Во всяком случае, эмоционален был армянин, потому что Сухорев никогда не повышал голоса и, тем более, не кипятился.
   - Я виноват! - кричал армянин. – Я встану перед ней на колени! – И он бухнулся на колени передо мной на кухне. – Хочет, пусть в Ереване пока поживет. Хочет, пусть ее сестра сюда приедет… Она может взять трубку?
  Армянин застыл в ожидании, и вдруг завопил по-армянски, запрыгал от радости, стал говорить что-то быстро, потом поддакивать, потом опять говорить… Потом положил трубку и воздел руки к небу:
  - Сейчас приедут!
  Я вздохнул с облегчением. За моей спиной стояла Дина, которая слышала концовку разговора:
  - Ну, Сухорев! – засмеялась она.
  Но оказалось, что смеяться было слишком рано. Дина позвала армянина в комнату, где еще не было убрано со стола, прихватила с собой телефон и стала кому-то звонить. Мы выпили по стопарику водки, закусили тем, что было. При этом я вспомнил про бутылку, как я успел заметить армянского коньяка, которая стояла на полу на кухне. «Забыл от радости»,- подумал я про армянина, который без конца улыбался и льстиво говорил Дине, какие у нее красивые дети, видимо, раньше замечал ее с детьми на улице.
    От метро ВДНХ до улицы Докукина, где мы ждали Володю с армянкой, езды было минут пятнадцать, транспорта по проспекту Мира ходило много и всякого. Но прошло уже минут тридцать, а никого не было. Армянский муж занервничал, попросил налить еще по стопочке. Я опять вспомнил про его бутылку коньяка, но промолчал. Потом он попросил меня закурить и сказал, что, вообще-то, он, будущий хирург, никогда не курил. Дина сразу выгнала нас на кухню. Армянин, не затягиваясь, пускал клубы табачного дыма в приоткрытое окно и угрюмо молчал.
  Когда раздался дверной звонок, он сильно вздрогнул, выкинул сигарету в окно и остался стоять на месте, чем очень удивил меня. Я пошел в прихожую. Дина уже открыла дверь и впустила Сухорева. Он был один. Мы поздоровались. Он тихо спросил:
  - А этот где?
  Я кивнул на кухню. Володя зашел на кухню, я за ним. Дина за нами не пошла. Армянин все так же стоял у окна, повернувшись к нам лицом и скрестив на груди руки. Он казался абсолютно спокойным.
  - Володя,- подал Сухорев руку. Но армянин руки не подал и молча сел за стол.
  - Поверь, я сделал все, что мог! – сказал Володя. – Она сначала соглашалась, а потом вдруг передумала, сказала, что поедет к родственникам.
  Армянин посмотрел на него отсутствующим взглядом, вяло произнес:
  - Нет у нее в Москве никаких родственников, а знакомые сразу бы нам позвонили… Я знаю: ты не виноват. Садитесь, выпейте со мной. У меня большое горе!
  Он поднял с пола бутылку коньяка, как оказалось, уже открытую. Вытащил пробку:
  - Это настоящий армянский коньяк. В Москве такого не купишь.
  Я достал из шкафа три больших стакана.
  - Извини, мне на сегодня хватит,- отказался Сухорев.
    Армянин посмотрел на меня. Я потянулся было к стакану, но остановился, решив оказать тем самым моральную поддержку Володе.  Глаза у армянина были большие, красивые, а на его маленьком носатом лице вообще казались огромными.  Он поднял их к потолку. Из них побежали слезы. Мне было жалко его, и я отвернулся. Вздрогнул я от того, что он залпом выпил свой коньяк, грохнул пустой стакан об пол и громко запел какую-то армянскую песню. Похоже, боевую. Стал раскачиваться на стуле, щелкать в такт пальцами.
   В кухню заглянула изумленная Дина, заулыбалась, считая, видимо, что события развиваются в благоприятном направлении. И в этот момент армянский муж захрапел, закинул голову назад и повалился со стула.
   Первой закричала Дина и кинулась из кухни в прихожую. Я заметался в поисках телефона, выскочил в комнату. Сняв трубку, тупо стал вспоминать номер скорой помощи. В кухне раздался шум, крики. Я кинулся туда и застыл в дверях.
  На полу все так же лежал бездыханный армянский муж. Около него на корточках сидел Володя Сухорев, видимо, щупал у него пульс. А напротив него, у распахнутого настежь окна, с пистолетом в руках, стоял второй армянский муж, точно такой же, как первый, на полу, но в спортивной шапочке. Дуло пистолета он направил на Володю, а смотрел на меня.            
   Немая сцена длилась несколько секунд. Кто-то резко оттолкнул меня сзади, так что я упал на пол. Раздался выстрел…
   
     Дня через три несколько человек с нашего курса сидели на кухне у Дины и скромно распивали бутылку портвейна. Дина показала фужером заметную отметину на потолке и произнесла тост.  Она любила произносить эффектные тосты:
    - Выпьем за пулю-дуру! И чтоб она всегда оставалась дурой!
   Сухорева с нами не было. Он спасал армяночку, улетев с ней в родной Кишинев. Я уже знал почти всю подноготную случившегося. Только не знал, как из всего этого выкрутится Вовка, и что будет с несчастной армянской женой двух армянских мужей-близнецов, папа которых был заместителем Председателя министров в Армении. Оба мужа были живы и, как выяснила Дина, с комфортом сидели под домашним арестом в московском представительстве Армянской ССР. В коньяке было какое-то сильное снотворное.
   Какая задумка была у близнецов с этим снотворным коньяком, для меня навсегда останется тайной. Близнецы учились на третьем курсе Первого Московского мединститута. Жена формально числилась только за одним из них. Она брала частные уроки игры на скрипке и готовилась поступать в Московскую консерваторию. Она прожила с близнецами полгода, и ее психика чего-то не выдержала. Позже я общался с ней. Мне, как «исследователю человеческих душ», хотелось понять особенности такой семейной жизни, но я не решился травмировать и без того много пережившую армянку.
   Кого спас от пули-дуры, оперативный работник в спортивном костюме я тоже не выяснил. Скорее всего, самого себя. Но история на этом не закончилась. 
   Через две недели. Сухорев вернулся из Кишинева один. Точнее, с пятилитровым бурдюком домашнего вина. За армянкой в Кишинев прилетал  отец и увез ее в Ереван. У нас прошла зимняя сессия, мы разъехались на каникулы по домам, а потом собирали материал для сценария полнометражного художественного фильма.
   В Москву я приехал в конце марта. Вечером мы сидели с озабоченным Вовкой Сухоревым в пивном баре на ВДНХ, и он, подавленный, рассказывал мне о своей непутевой жизни. С армянкой у него завязался роман. Ее рассказ о своей судьбе потряс и разжалобил Сухорева.  Она рассказала о своей жизни с близнецами, которые сделали ее секс-рабыней, о попытках сбежать от них. Она дважды улетала в Ереван, просила защиты у семьи, но армянские семейные традиции и служебные отношения ее отца с отцом близнецов были таковы, что ей приходилось возвращаться в Москву.
   Замуж она вышла, как ей казалось, по счастливой любви, за одного из близнецов. Близнецы были однояйцевые, практически не отличимые друг от друга, но она сразу безошибочно отличала их по каким-то одной ей ведомым признакам, за что ее сразу полюбила мать близнецов. Она относилась к ней необыкновенно нежно, как к дочери, потому что других детей, кроме близнецов, у нее не было. Армянку баловали нарядами, украшениями, путешествиями, всем, что она хотела, еще до свадьбы. Свадьба была шикарная и завершилась в Париже, где для них пел Шарль Азнавур. И жизнь в Москве началась сказочная: в роскошно обставленной трехкомнатной квартире с домработницей. Брат ее мужа жил в этом же доме на другой съемной квартире, но бывал у них к ужину каждый день. Потом стал регулярно оставаться на ночь.
   Армянка быстро поняла, что она жена обоих близнецов. Брат ее мужа становился ей все более неприятен, а потом и ненавистен: он по-другому занимался сексом, по-другому ел, и запах от него был неприятен, и смеялся он неприятно. Первые скандалы помогали: близнец на время исчезал, муж одаривал подарками, нежность его была безгранична. А потом все возвращалось на круги своя. Армянка охладела к мужу, приняла дорогостоящие меры для предотвращения беременности. Извращенный секс с близнецами стал для нее пыткой. У нее началась хроническая депрессия.
    И тут случилось новогоднее знакомство с Сухоревым.   Нетрезвый в Новый год Вовка был очарован иконописным лицом армянки, ее утонченными манерами, приятным голосом. Он быстро понял, что она хорошо начитана и воспитана, знает, кроме армянского и русского, еще французский. Позже он услышал, что она отлично играет на пианино и на скрипке. Она была худощава и сексуально не привлекала его, но, когда начинала игриво, чуть-чуть, целовать его, он заводился и остановиться уже не мог. Сексуально они сблизились только в Кишиневе. Армянка в порыве чувства сказала, что хотела бы иметь от него ребенка и навсегда избавиться от мучительной обязанности быть женой двух братьев-близнецов.    
    После этого в отношениях Вовки к армянке появилась настороженность, которую он, как человек воспитанный, старался скрывать за шутками и некой творческой эксцентричностью. Он вздохнул с облегчением, когда армянку забрал из Кишинева ее отец.
    В день восьмого марта она неожиданно встретила его на ступеньках ВГИКа, совершенно счастливая, сказала, что прождала его наудачу всего час. И они пошли в кафе, он подарил ей букетик фиалок. «Почти, как в Париже!» - сказала она и сообщила, что муж подал на развод. Сейчас они со старшей сестрой сняли скромную комнату в центре Москвы. Брату-близнецу ее мужа дали год условно за незаконное ношение оружия.
   - Знаешь, в ней есть какой-то французский шарм. Иногда она мне кажется настоящей красоткой. А духи у нее – просто отпад! – рассказывал мне Сухорев.
   Я, наконец, не выдержал и спросил:
   - Так в чем же твоя трагедия? – потому что разговор наш начался именно с того, что Вовка сказал о кошмарной ситуации, в которую попал с армянкой.
  - Я думаю, что она добилась своего.
  - То есть?
  - Что, то есть! - запсиховал Сухорев. - Я думаю, что она беременна от меня!
  - Это она сказала?
  - Нет. Но я вижу!.. То есть чувствую: она прямо липнет ко мне. Липнет и светится…  Да и как-то округлилась…
- Что ты намерен делать?
  - Я не собираюсь на ней жениться! А сказать не могу. Понимаешь, язык не поворачивается. Уже неделю откровенно избегаю ее. Дома к телефону не подхожу, хозяин ей врет. Она приходила, а я в ванной прятался… И у института ждала. Ухожу сейчас через учебную студию и через двор! Так гадко себя чувствую – не передать!
  И я понял, что мой друг, действительно, попал в тяжелую ситуацию.  Мы с ним выпили по две кружки пива с солеными крендельками. Это была наша норма.
  - Завтра же тебе надо объясниться с ней! – решительно сказал я.
  - Боюсь! Понимаешь: мне иногда кажется, что она немного не в себе. А вдруг что-нибудь…
  - Перестань! Будешь тянуть, еще хуже будет!.. Весь разговор продумай до мелочей, а лучше на бумаге запиши…  Приглашай ее на просмотры фильмов в институт.  Надо перевести ваши отношения в другое русло: дружеское!
  Я воодушевился от своей идеи, а Вовка глубоко задумался:
  - Не получится! Если бы она не была беременна…
  - Да с чего ты взял, что она беременна!?  Я поговорю с ней!..  Занимай завтра столик в «Огнях Москвы», в три часа дня, пока там народа нет, а я поговорю с ней, и все выясню… Дай мне ее адрес… Нет, сначала позвони, пригласи на завтра и скажи, что я за ней заеду.
   
   Армянка с сестрой жила в Театральном переулке, наискосок от театра МХАТ, как раз над Театральным кафе. До гостиницы «Москва», где на двенадцатом этаже, под крышей находилось популярное кафе «Огни Москвы», было рукой подать. Мы шли с ней вниз по улице Горького. Была замечательная солнечная весенняя погода. Армянка была в красном приталенном пальто и черной шляпке.  Выглядела элегантно. Некоторые прохожие мужчины явно обращали на нее внимание.  Я улыбался, что-то говорил ей, но начать нужный разговор никак не мог. Чувствовал ее напряжение. Она все время молчала. Хотя тоже улыбалась. И вдруг заговорила сама:
  - Володя хочет со мной проститься?
  - Думаю, что нет,- замялся я. – Но как-то изменить отношения… Ему нравится с тобой общаться, я это совершенно точно знаю.
  - Он думает, что я беременна?
    Она стала смотреть прямо в мои глаза своими черными подкрашенными глазами. Я несколько секунд выдерживал ее взгляд и все-таки опустил голову:
  -  Кажется, думает…
  -  Даже если я была бы беременна, то никогда не стала бы навязываться ему! Еще зимой в Кишиневе я сказала, что хотела бы иметь от него ребенка, но только для того, чтобы родители разрешили мне развестись с мужем!   Даже намека не было, что он будет обязан жениться на мне! - Ты его друг… Скажи: я ему безразлична?
- Конечно, нет! Мне кажется, что любая женщина чувствует: нравится она мужчине или нет.
- Раньше я это чувствовала, а потом перестала… Наверное, я какая-то ненормальная? - Она посмотрела в мои глаза. Что-то отрешенное, неземное было в ее взгляде, как бывает на ликах святых.
Я поспешил успокоить ее: 
- Ты не просто нормальная, а очень привлекательная. На тебя прохожие обращают внимание.
 Она повертела головой по сторонам, усмехнулась:
- На мою шляпку смотрят.
Мы оба пошутили насчет ее шляпки и как по-разному смотрят на нее женщины и мужчины.  Я был рад, что она ожила и разговорилась. Появилась уверенность, что разговор с Сухоревым у них пройдет нормально.
 Мы поднялись на лифте в кафе. Народу было мало, стол уже был накрыт. Сухорев поцеловал армянку в щечку, усадил, стал спрашивать, правильно ли он сделал заказ и не нужно ли чего еще. Армянка выпила глоток вина и стала молча, аккуратно есть. Разговор никак не завязывался.
    Я стал рассказывать, что через два дня, в субботу, мы с курсом едем в Белые столбы, в Госфильмофонд и будем целый день смотреть фильмы знаменитых итальянских режиссеров, которые никогда не покажут в кинотеатрах. Володя уже разговаривал с помощницей нашего мастера, и она разрешила взять армянку с собой. Армянка спросила, сколько времени мы пробудем в Белых столбах и долго ли туда ехать. Разговор потихоньку «пошел». Мы с Володей тяпнули  коньяка. Общение оживилось.
   Наконец, я почувствовал, что пора оставлять их одних для окончательного объяснения.  Попрощался под приличным предлогом, взял в гардеробе куртку. Одеваясь, заглянул в зал и обомлел: около стола, где сидели Вовка и армянка, стоял армянский муж (или его брат-близнец?) и что-то энергично говорил, жестикулируя руками. 
   Я занервничал, не зная, как себя повести, но решил, что лучше не вмешиваться и подождать. Вышел на длинный открытый балкон, который вел к лифту. Вдоль балкона тянулась балюстрада с внушительными колоннами, подпиравшими портик. Вдоль балюстрады, над улицей, была натянута металлическая сетка шириной около метра. Не то для безопасности, не то для того, чтобы подвыпившие посетители не бросали вниз, на крыльцо гостиницы, до которого было метров пятьдесят, окурки и прочее непотребство.
   Я остановился у колонны, закурил, прокручивая в голове возможные варианты дальнейших событий. Еще несколько минут назад мне казалось, что моя миссия с армянкой и Вовкой удалась блестяще. Но что будет сейчас? Мысли путались. Я старался успокоить себя, а тревога не отпускала.
     Передо мной расстилалась Манежная площадь, по которой скользили два потока машин, казавшихся сверху игрушечными. Слева были стены Кремля и начавший оживать после зимы Александровский сад. Солнце светило прямо в лицо. Приятно пригревало. 
     «Откуда взялся этот армянский муж? - недоумевал я. - Как тогда, в кухонном окне Дининой квартиры… О чем они там говорят?» Мне вспомнились иконописные глаза армянки, вспомнилось, как час назад мы с ней шли по весенней улице Горького, и она заявила, что перестала чувствовать нравится она мужчинам или нет…
   Хлопок входной двери в кафе вернул меня к действительности. Край моего глаза захватил что-то красное. Я выскочил из-за колонны. Она уже влезла на балюстраду и взялась руками за проволочную сетку, когда я схватил ее за пальто. Сухорев подскочил через несколько секунд. Он успел просунуть только одну руку в рукав своего пальто, и оно волочилось за ним по полу. Тут же из кафе появился неодетый муж армянки. Мы втроем с огромным трудом отдирали ее тонкие пальцы от проволочной сетки, тянули ее на себя. Она не издавала ни звука. Но сопротивлялась, как сильный зверь. Наконец, мы стащили ее вниз, прижали к полу.
    Из кафе выскочил швейцар в ливрее, начались крики. Откуда-то появился милиционер. Армянку завели в холл кафе, усадили на диван под пальмой. Она перестала сопротивляться, совершенно обмякла, смотрела перед собой невидящим безумным взглядом. Мне стало страшно, и я отошел в сторону.
Сухорев с армянским мужем сидели рядом с ней на диване и держали за руки. Я зашел в туалет, умылся, прислушиваясь к голосам в холле. Сердце продолжало колотиться. Когда вышел из туалета, увидел, что врач или медсестра, видимо, гостиничная, делает армянке укол. Наконец, появился мужчина-врач и с ним два санитара.   Я понял, что приехала бригада психиатров. Армянку повели на лифт.
  На меня никто не обращал внимания. Я сел на диван в холле. Почему-то не на тот, на котором сидела армянка и где ей делали уколы. Ко мне подошел швейцар, стал расспрашивать, что случилось. Я придумал какую-то чушь, а сам все время думал: «Что же у них там произошло? Почему она решила покончить с собой!»
   Минут через пятнадцать я спустился вниз на лифте и вышел на улицу. На большом крыльце гостиницы «Москва», на блестящем черном мраморе, играли солнечные блики. На ступенях стоял Володя Сухорев в распахнутом пальто и разговаривал с курчавым армянином. Володя сказал мне, что их не пустили в машину скорой помощи.
    Армянин дружелюбно поздоровался со мной за руку и назвал меня по имени, чем приятно удивил меня. Сухорев курил. Вскоре стало ясно, что муж армянки узнал о встрече в кафе «Огни Москвы» от ее сестры и загодя занял место в углу зала. Разговор армянского мужа с Сухоревым был мирный, дело даже дошло до дружеского бокала, но когда армянка ушла в туалет, то оба они одновременно заволновались и пошли за ней.
   
    На крыльце гостиницы «Москва» армянский муж был уже спокоен, говорил уверенно и рассудительно:
  - Я ее люблю, и всегда буду любить, даже если она не захочет со мной жить. Мы ее увезем в Европу, в лучшую клинику… Я потом сообщу тебе ее телефон, - говорил он Сухореву. - Хочешь, звони ей.
   
     Армянин, действительно, через пару недель позвонил Сухореву, сообщил телефон швейцарской клиники, где лечится его жена. Потом, уже осенью, позвонил снова, сказал, что жену выписывают, что она здорова, и что он, по-прежнему, не против, если Сухорев захочет с ней общаться.
   Насколько я знаю, Вовка ни разу ей не звонил. Позже я советовал ему написать сценарий художественного фильма по мотивам его и моих приключений с армянкой. Ничего и выдумывать не надо. Но он презрительно сказал:
- Чушь ты, Толик, несешь! Какой фильм?! Это же будет настоящая бредятина!