Еще немного о смерти, о стихах и о любви

Я умер вдруг. Как-то неожиданно так, даже для самого себя. Раз - и меня хоронят. Или похоронили уже, не пойму точно. Лежу в темноте, слушаю.Читают что-то. Знакомые обороты; будто уже слышал когда-то, где-то…
Э, да это же некролог! Или завещание…Стоп. Я не писал завещания. Значит некролог. Мой собственный. Странно…смешно даже немного.
Зачем это все? И самое главное, зачем это мне!?
Какой хороший (как приятна все-таки лесть, как ее не хватало при жизни!) я был? Кому раздадут мой нехитрый скарб? По какому чину погребут? Не все ли теперь равно…? Мне-то уж, по большому счету, ни холодно, ни жарко!
Да, но не все равно тем, кому раздадут. Суждения, толки, обиды; а ведь их можно избежать. Просто попытаться не искушать никого, всякого наделить необходимым…
Опять же, как знать, сможешь ли угодить этому «всякому», ведь то, что ценно для одного, может выглядеть безделицей в глазах другого.
Да, черт возьми, мне-то до этого какое дело! Неужели и в гробу должно заботиться о деликатности? Может ли повредить мне чья-то обида? Повредить не телу - тела больше нет (а то, что есть – уже не тело) - душе; ведь душа, вот-вот, скоро уже, будет получать уготованный ей удел от Бога…
Как похоронят? Здесь – личный пример. Один и тот же человек способен совершенно по-разному осмысливать как пышные чествования с фальшивыми речами и снопами бумажных цветов, так и простой, тихий погребальный обряд в котором нет ничего лишнего. А значит стать – пусть на миг - чище, светлее, вдумчивей. На миг…Что есть миг в жизни нашей, которая и сама-то есть миг?
Напрасно думать, что ничего!
Бого-соприкосновение, есть явление спонтанное, мимолетное, почти мгновенное, по ощущению своему сравнимое, пожалуй, с ощущением вызванным падающей во мраке звездой. Звезда сгорит, но образ ее навеки запечатлится в самых глубоких закоулках нашей памяти, нашей души: как колыбельная матери, как «гуканье» горлицы за окном на рассвете, как солнечный зайчик крадущийся по старым обоям в первый день летних школьных каникул…
И мы (как будто) не помня его, забыв про него, все же интуитивно будем чувствовать: «он» - есть. Как стакан воды, пролитый под растение, становится его жизненной силой, его клетками, тканями, бутонами, завязями, так этот краткий миг-миг вдумчивого взгляда в Вечность, соприкосновения с Божеством - даст жизненный свет нашей душе. Он не приходит, не исчезает, не превращается в «ничто» (как и свет звездный), а лишь видоизменяется, трансформируется, перетекая из одного вида энергии в другую: из видимой (матереобразующей) в невидимую (духовную).
А значит, есть плод. И есть опыт. И есть смысл. Во всем: положат ли меня в гроб в «в вышитой русской рубашке» или в смокинге «haute couture», раздадут мой нехитрый скарб по потребности и нужде или достанется он более «близким», но менее «предназначенным» для него людям, не умеющим (и не могущим) употребить его по назначению себе и другим во благо...
Так и стихи. Живая родниковая струя для одних и листы непригодной исписанной бумаги для других.
И вообще, мне кажется, традиция составления завещания явно устарела. Следовало бы не оглашать составленный заранее документ, а устраивать нечто вроде аукциона:
- Пальто кашемировое (почти новое). Кому пальто - раз…Вам? Пожалуйста! Отдано!
- Часы настенные, ходики (не на ходу). Кому часы - раз, кому часы - два…Вам? Ах, и вам?
Гм, но…одни часы не делятся на двоих. Отдать одному корпус, другому - гири с кукушкой. Что? К чему вам кукушка? А вы предпочли бы циферблат? Нет? Вот и прекрасно…отдано!
- Стихи (две общие тетради, в целлофановых обложках). Кому стихи – раз, кому стихи – два, кому стихи - три…
Никому… Эй, девочка, девочка…пойди-ка сюда!
Девочка, хочешь стихи? Какого поэта? Да был один, не очень известный. Так себе стишки…но зато – искренние! Вот, в двух общих тетрадках с целлофановыми обложками.
О чем? Гм, ну…не знаю. О любви, наверное. Ну, конечно же, о любви!