Холодный мир. Часть десятая

                Часть десятая

 Дорога, лежащая перед ним, это путь памяти, печали и сожалений. От этого никуда не деться. Руоль едет прочь от Архатаха, и память возвращает его к сотням и тысячам его прошлых дорог- темным и светлым- на просторах величественной моры. И хотя воспоминания, как водится, несут в себе грусть, его печаль и сожаления по большей части связаны не с этим. То, что ушло- ушло, и Руоль как будто бы примирился с этим. Его тревога о настоящем. Он понимает, что все сделал правильно, но в то же время мысли о том, что он совершил какую-то огромную ошибку не отпускают его. Разве это не ребячество, не пустая бравада в одиночку отправиться туда, где его, возможно, ждет смерть, когда за его спиной вполне себе такая внушительная поддержка? Вот только он не может рисковать никем из своих людей. Руоль не понаслышке знает о силе Баан- Сарая, и приведи он с собой хоть весь отряд, это мало чем поможет, если что-то пойдет не так. Поддержка за плечами может сыграть свою роль, учитывая трепет луорветанов перед Высокими, но может и не сыграть- зависит от того, насколько ненавистен среди людей сам Руоль. Его бывший народ отличается долгой памятью. Нет, рисковать другими он был не вправе. Возможен ведь и другой вариант. Высокие за его спиной, разбойная вольница, как они сами себя называют, это люди, повидавшие многое и через многое прошедшие. Их силу Руоль знает тоже. Они могут устроить бойню. Иными словами, повернуться может и так и этак. И поэтому пусть все идет так, как идет. В крайнем случае пострадает только один человек.
 И однако же… дорога тянется, и его собственное былое все больше поглощает его. Вчера, разведя огонь в маленькой жировой плошке, Руоль несмело обратился к духу огня.
 -Все не очень хорошо было в прошлый раз, правда?- со слабой и кривой усмешкой произнес он, чувствуя себя все-таки немного глупо. Перед мысленным взором возникло видение: полыхающий вовсю особняк в Средней и хохочущая фигура, которая ему кажется в языках пламени, неважно, насколько реальная. И вспоминается Шима Има Шалторгис и ее непререкаемая вера. “Как ты можешь не верить”?
 -Я не знаю, существуешь ты или нет, дух огня, я уже не столь самонадеян, чтобы что-то слепо отрицать, я ничего не знаю, но я был бы не против, если бы ты показался мне.
 Пламя на фитиле лишь слегка колыхнулось. Большего Руоль не увидел. Но все же… разве не показалось ему, что мимо, едва касаясь слуха прошелестел одобрительный шепот древних духов? Или это был ветер? Так или иначе, Руоль решил приносить огню жертву. Теперь он знает, что это будет искренне.
 А иногда, глядя на бескрайнее разнотравье, туда где земля сливается с бесконечностью небес, Руоль пытается поговорить со своей невзрачной лошадкой. Та в ответ только косится на него своими глупыми глазами. Где вы теперь Лынта и Куюк, в каких неведомых краях скачете, гордо неся свои головы, увенчанные могучими рогами?
 А потом Руоль замечает, что все еще говорит и думает на языке Высоких. Как долго это будет продолжаться посреди всего этого? Но он спотыкается, когда пытается перейти на родную речь и слегка удивляется. Отчего это внутреннее сопротивление? Может быть, он всегда был Высоким и только притворялся луорветаном?
 А еще…
 Которую ночь подряд снится Унгу. Бедная- бедная сестренка Унгу. Это кажется странным и это пугает. От этого не уйти и не закрыться. Он пытается, но прекрасно знает, что рано или поздно все оно снова нахлынет на него- такое живое, как будто случилось только вчера. С этой точки зрения он все еще луорветан, человек из народа, который не забывает ничего.
 Мора широка и пестрит всеми цветами в это время года, отражает небо в своих бесчисленных озерах, одурманивает глубоким и свежим запахом, поет свою вечную песню беспредельной тишины, и может быть, повсюду- среди трав и озер, в небесах и под землей- обитают суровые и игривые духи. А Руоль приближается к Баан- Сараю и вспоминает давнюю зиму, самую холодную и самую горькую в своей жизни.

 -Унгу,- выдохнул Руоль.
 В этот миг эджуген был пустым, прозрачным и тихим. Эджуген звенел.
 Сквозь внезапные слезы Руоль увидел, как медленно оседает по другую сторону очага худенькая девушка- служанка в простой домашней одежде без родовых узоров, без украшений и прочих знаков- судя по всему, безродная сирота.
 Это была Унгу, его давным-давно пропавшая сестренка, и теперь в этом не было никаких сомнений. И словно бы не было всех этих долгих зим, и Руоль сейчас увидел ее такой, какой она была когда-то, такой, какой она жила в его памяти.
 Где он? Где же он?- подумал Руоль со внезапным и страшным испугом. Мысль была обжигающей, молниеносной и безумной, но очень важной. Напоясный мешочек сестры. Все, что у него когда-то от нее осталось. Он ведь хранил его. Но время идет, и некоторые вещи перестают быть важными, некоторые забываются. В этом была какая-то огромная несправедливость, и не хотелось верить, что такова правда этой жизни. Но Руоль не помнил, где теперь ее мешочек.
 Ужас от этой мысли приморозил его к месту, не давал пошевелиться. Но Туран медленно встал и склонился над поникшей Унгу. Видимо, он, как и все, не понимал, что происходит, на его лице было написано явное беспокойство, но положение хозяина обязывало действовать.
 -Что с тобой, девочка?- спросил он, потом повернулся к Руолю.- Что случилось?
 Сейчас он напомнил Руолю Улькана, когда тот появился в юрте Аки Аки перед теми злополучными состязаниями и увидел там Руоля и Нёр. Тогда решалась судьба. А сейчас?
 -Моя сестра,- сказал Руоль не своим, чьим-то чужим голосом.- Унгу. Арад-би, сестренка.
 Как давно он перестал надеяться произнести вслух эти простые слова?
 Миг, и он уже был рядом с ошеломленным Тураном, который немного растерянно отступил в сторону. Руоль потянулся к Унгу. А она в ответ подалась к нему, обхватила его шею тонкими руками, задрожала в его объятьях как маленькая птичка.
 -Братик, братик,- услышал он ее горячий сквозь всхлипы шепот.
 -Это правда,- сказал Туран, обращаясь к Руолю,- там, где ты, происходят удивительные дела.
 Руоль поднял голову.
 -Откуда она у вас?- спросил он. Это был первый из бесчисленных вопросов, которые как снег кружились в его голове.
 Туран будто бы не услышал его, все еще захваченный грандиозностью и непонятностью событий, творящихся в невероятном эджугене. Он покачал головой, пошевелил губами, глядя то на Руоля, то на Унгу, слитых в нерушимом объятии.
 -Эта девочка… Кын… как мы ее назвали…- наконец проговорил Туран,- живет с нами уже много зим. Она немая… была немой...- он опять покачал головой.- Ни одного ведь слова не сказала...
 Руоль повторил про себя: Кын- “Потеря”,- лучше и не скажешь. Но как же все это страшно!
 Он хотел узнать обо всем, узнать немедленно, но сейчас не это было самым важным. То, как Унгу вцепилась в него мертвой хваткой, дрожа всем телом, ее хрупкое тепло под руками, давно забытый запах ее волос, ее родное сердце рядом с его сердцем и пьянящее осознание того, что все это по-настоящему- вот это было важным, а все остальное могло подождать.

 Позже, когда все немного успокоились и мирно расселись вокруг очага, Руоль услышал эту историю, ту ее часть, которая была известна в этом становище. Унгу приткнулась к нему сбоку, обхватив его руку и время от времени поворачивала голову и смотрела на него большими глазами, как бы не веря и боясь, что он вдруг может исчезнуть. А Руоль слушал и поражался все больше- все это было таким… таким… он даже не смог бы подобрать слов, но в груди поднималась застарелая боль, и Руоль снова проваливался в эти давние дни- темные, печальные, дни потерь и страданий. Не потому ли он почти перестал о них думать, почти стер из своей памяти, что хотел убежать, скрыться от этой боли? И то, что сейчас он принимал за страдание- эти его состязания, свадьба Улькана и Нёр- было ли это вообще настоящей болью?
 Ничего он, конечно, не забыл, все это всегда было в нем и навсегда останется, но он отгородился от своего прошлого, от беспощадного джара, он сидел в своем маленьком торохе, с головой накрытый тяжелыми и душными шкурами, когда снаружи выла темная ночь. И вот теперь покровы срывались с него. Руоль слушал рассказ Турана и других, которые вставляли свои слова, и печальная картина рисовалась в его голове.
 В сущности, это была очень короткая история. В начале долгой зимы небольшое становище двигалось к югу своим привычным маршрутом, и однажды, в один из множества обычных дней на пути появилась девочка, медленно бредущая по снегу, и с этого момента день перестал быть обычным. В становище помнили, что тогда было тихо, тепло, спокойно и безветренно, крупными хлопьями падал пушистый снег. Из одежды на девочке не было ничего, и поначалу многие приняли ее за какого-нибудь духа. Но девочка оказалась живой, хотя и замерзала, и видно, недолго бы ей оставаться живой, если бы не эта случайная встреча. Потому что она не искала спасения, она ни на что не обращала внимания, а просто медленно шла по снегу.
 Было понятно, что она не могла идти так давно, иначе бы уже замерзла, но снег укрыл все следы, и несколько охотников, немедленно отправленных порыскать по окрестностям, ничего не обнаружили. И поэтому самым пугающим, самым страшным оказалось то, что так и осталось неизвестным. Девочка же ничего не прояснила. Выяснилось, что она вообще не разговаривает, а только смотрит пустыми глазами мимо лиц.
 По прошествии времени почти ничего не изменилось: девочка, которую назвали Кын по-прежнему молчала, отчего все решили, что она немая, и ее история так и осталась невыясненной. Это, конечно, тревожило приютивших ее людей, но в огромном эджугене много загадочного, и далеко не все дано знать простому луорветану. Достаточно было того, что безразличная пустота постепенно уходила из ее глаз, и со временем Кын перестала дичиться людей.
 И все же однажды, как вспомнил Туран, ее показали одному шиману- вдруг да откроется что-нибудь. Но шиман, едва начав обряд, упал замертво, долго не мог прийти в себя, хрипел, чем перепугал всех, а потом очнулся и заявил, что ему нельзя знать судьбу девочки- потери.
 Все, кто присутствовал при этом, только покачали головами. Шиман, конечно, был не из самых сильных, но все равно это была еще одна загадка из тех, что и без того окружали Кын.
 Много позже Улькан повстречал великую шиманку Кыру, и как-то так получилось, что он упомянул о немой сиротке. Туран вспомнил, что Улькан посмеивался, рассказывая об этом, но было ли ему до смеха, когда Кыра произносила свои слова? Сейчас, по крайней мере, не смеялся никто.
И что же сказала шиманка Кыра? Туран постарался вспомнить как можно точнее.
 “Одна маленькая судьба и одна судьба большая. Дарительницы судеб плетут долгий узор. Не спрашивай меня. Это больше нас всех. Скоро у меня будет преемница, но мне жаль. Мне очень жаль, славный охотник Улькан.”
 Таковы были слова великой Кыры, но их смысл ускользнул от всех, хотя было известно, что шиманка никогда не произносила ничего просто так. Разве что… не суждено ли этой безродной немой девушке стать ученицей самой Кыры, не это ли она имела ввиду? Но о чем же были ее сожаления?
 В общем, ответов так и не появилось, а загадок только прибавилось, и ничего не оставалось кроме того, чтобы принять все как есть.
 Так и жила Кын в маленьком становище- не чужая и не своя, потому что все равно оставалась будто бы слегка сама по себе, но работала наравне со всеми, не отказывалась ни от каких поручений и усердно, хоть и молчаливо, постигала разные премудрости.
 Руоль внимательно слушал, изредка косясь на Унгу, чувствуя ее тепло рядом с собой и одновременно холод в сердце оттого, какие страшные картины ему открывались.
 Где я был тогда?- с ужасом спрашивал себя Руоль, словно наяву представляя, как маленькая бедная Унгу бредет одна сквозь снегопад… это с трудом укладывалось в голове. Где я был? И что же случилось?
 Он сомневался, что Унгу расскажет ему хоть что-то. Возможно, она сама спрятала, похоронила в себе эти воспоминания. И что ж, он в конце концов готов был смириться с этим, раз уж она нашлась- живая и как будто здоровая.
 -Унгу,- ласково сказал он, погладив ее по голове.- Я здесь, сестренка. Я с тобой.
 -Братик,- едва слышно прошептала она.
 Как это все было странно и удивительно! Все это время в становище Улькана жила его сестра, а он и знать не знал. И если бы не эти последние события… Руоль вдруг с невольным трепетом задумался о том, что да, поистине удивительный морозный узор плетут Дарительницы судеб. Неужели все это, все, что случилось с ним, с Нёр и Ульканом было нужно только для этого? Невозможно даже вообразить.
 И он внезапно вспомнил, зачем он вообще здесь. И спросил себя: по-прежнему ли оно настолько важно? Все так неожиданно переменилось, и Руоль уже не мог сообразить, что чувствует. Это было слишком для него. С одной стороны была Нёр, ради которой он пошел на многое и все еще был готов пожертвовать всем… наверное. А с другой была Унгу, потерянная и вдруг обретенная сестренка, о которой он если и вспоминал, то уже без боли, а только с легкой печалью, видимо, уже отпустив и смирившись даже в глубине своего сердца.
 Радость и боль. Все это мешалось в нем, кружилось и туго сворачивалось, и Руоль, несмотря на возбуждение, почувствовал тяжелую усталость.
 Туран еще что-то говорил своим размеренным, негромким и чуть напевным, словно он был какой-нибудь сказитель, голосом, но Руоль его уже почти не слышал.
 Что теперь?- с лихорадочным ужасом думал он. Он должен был увидеть Нёр. Он не мог бросить Унгу. И что он скажет Улькану, когда увидит его? А теперь он непременно хотел его увидеть, может быть, не меньше, чем саму Нёр. Попросить прощения и… проститься? Руоль ничего не знал, но чувствовал, что уже остывает от своего неистовства, с болезненной тоской начал понимать, что все действительно переменилось и что… может быть… он в конце концов отпустит Нёр. Что ж, если это суждено.
 Где-то в своей памяти он снова вел свою маленькую сестренку Унгу, держа ее за руку, а позади них горела в ночи юрта, их навсегда потерянный дом, и только они двое остались друг у друга во всем этом огромном, необъятном эджугене.
 Усталость давила Руоля, он страшился, он не мог, не был еще способен что-либо решить. Но неожиданно для самого себя он спросил севшим голосом:
 -А в каких краях охотится Улькан?
 Туран, младший брат отца прославленного Улькана посмотрел на него долгим взглядом, а потом понимающе кивнул.
 -Да… ты хочешь встретиться с ним как можно скорее. Я это вижу. Думаю, это хорошо. Улькан однажды рассказывал, как вы охотились вместе. Я покажу тебе. Но сегодня ты отдыхаешь,- он перевел взгляд на Унгу.- И ты еще о многом должен нам рассказать.
 С этим Руоль был готов согласиться. Он чувствовал себя обязанным этим людям. Но был и еще один вопрос, от которого нельзя было уйти.
 -А где же… жена Улькана?- голос его сел еще больше.- Здорова ли она?
 Туран странно замешкался, отчего-то смутился, он покачал головой, потом непонятно усмехнулся и отвечал словно бы извиняющимся голосом:
 -Она здорова, конечно же. Здорова и счастлива. Светится вся, как солнце в Эдж. Я такого и не видел.
 Он вдруг закряхтел и виновато покосился на Руоля, как будто внезапно вспомнив, кто он вообще такой есть, вспомнив о состязаниях и о всем прочем, чему сам был свидетелем. Руоль же внешне никак не отреагировал на его слова.
 -Я знаю, так не принято…- осторожно продолжал Туран,- но что мы, старики, можем поделать? Она поехала вместе с Ульканом. Совсем, видать, не могут друг без друга. Это пройдет. Но ты найдешь их обоих, если решишь… навестить.
 Вот как, подумал Руоль. В этом был какой-то смысл, какая-то угроза, какая-то неизбежность, но сейчас не было сил, чтобы понять, что все это значит.
 -Я с тобой!- неожиданно воскликнула, почти выкрикнула Унгу- Кын.- Не бросай меня!
 Туран, да и все остальные, кто находился в юрте, все еще не могли скрыть удивления при звуках ее голоса, так, словно это было какое-нибудь пугающее и необъяснимое чудо.
 -Я не брошу,- с невольной дрожью в голосе промолвил Руоль.- Больше я тебя не брошу.
 Унгу снова прильнула к нему- родная и в то же время совершенно незнакомая. В эти мгновения Руоль даже задуматься не мог о том, что их ждет в будущем и как оно все сложится в дальнейшем, куда теперь повернутся их жизни, все их жизни, но он чувствовал… не страх, нет… была какая-то неуверенность. И растерянность перед лицом грядущего.
 Что-то определенно коснулось его в этот момент- сумрачное и зыбкое. Было ли это предчувствие? И ощутил ли это неведомое хоть кто-то еще? Едва ли. Руоль нахмурился, сам не понимая отчего, а все лица, обращенные к нему, были открытыми, простыми, без всякой тени, без единой дурной мысли.

 Они ехали на восход, прочь от становища, в сторону, куда направил их Туран. Лынта и Куюк, словно почувствовав какую-то перемену, резво и даже весело везли Руоля и Унгу. А может быть, они просто заскучали, потому что их брат и хозяин задержался в становище еще на день, который, к его собственному удивлению, прошел как-то незаметно, легко и быстро, к тому же Руоль не знал, хочется ли ему теперь спешить, оттого, наверное, и медлил, пусть даже не намеренно.
 Или верным оронам понравилась Унгу, которая сразу нашла с ними общий язык, гладила по бокам и мордам, что-то ласково шептала в чуткие уши. Тем более, что со всеми остальными она держалась все-таки несколько настороженно. Даже с самим Руолем, хотя как будто и не отходила от него ни на шаг. “Как хорошо, что ты вернулся, братик”,- это была самая длинная фраза, которую он от нее услышал за все это время. Это была совсем не та Унгу, которую помнил Руоль, но он понимал, что им обоим нужно время и поэтому даже не пытался на нее давить.
 Ороны бежали, облачка пара вырывались из их ноздрей, нарта шуршала по белому снегу, и чем ближе они оказывались к местам, где находились обычные охотничьи угодья Улькана, тем чаще билось сердце Руоля.
 Ехали они не один день, и порой Руоль думал про себя: “Ну поговори со мной. Поговори же со мной”. Но Унгу большую часть времени молчала, лежа в нарте и доверчиво прижимаясь к Руолю, а когда все-таки заговаривала, это были в основном ничего не значащие односложные фразы. “Хорошо, братик. Как хорошо”. Руоль расстраивался, но терпеливо соглашался с ней всякий раз. Она была похожа на маленького туюта, пойманного в стаде уликов, который одновременно и тянулся к людям, и боялся их, странных существ, забравших его от родителей.
 Но Руоль верил, что пусть не сразу, но однажды Унгу изменится, вернется такой, какой она была прежде. Он был готов ждать сколько угодно, а пока рассказывал ей разные истории- все хорошее, что мог вспомнить из тех далеких и совсем других времен, когда они были вместе и немногое светлое из того, что он прожил без нее.
 Но готов ли был измениться сам Руоль? В нем больше не было того разрушительного безумия, которое гнало его всю дорогу до становища, но легче почему-то не стало. Даже то, что он совершенно неожиданно вновь обрел, казалось бы, навсегда потерянную сестру, лишь отчасти успокоило его тоску. Теперь Руоль сам чувствовал себя потерянным, заблудившимся, сбитым с толку.  Но так или иначе скоро все должно разрешиться. Эта мысль и вела его сейчас, придавала сил и не давала отступить. Скоро все выяснится. А потом можно будет жить дальше. В какой-то неуловимый момент Руоль отчего-то перестал верить и надеяться, что в этом “потом” Нёр будет рядом с ним. Теперь он пытался смириться, свыкнуться с этой мыслью.
 Так они и ехали, и вот в один из сумрачных дней,- может быть, нескоро, а может быть, слишком быстро,-  на чистом и открытом покрывале моры показалось вдали маленькое темное пятнышко. То была охотничья стоянка знаменитого Улькана.
 Руоль помедлил на самой границе видимости, и Унгу беспокойно посмотрела на него. Руоль полной грудью вдыхал колючий, морозный воздух. Нёр была уже так близко.
 -Вперед!- наконец воскликнул Руоль, словно ныряя в ледяную воду.- То!
 И они понеслись навстречу неведомому.

 Руоль замер на гребне пологого холма; грудь его вздымалась от волнения. Отсюда открывался отличный вид на Баан- Сарай, на эджево поле, на реку Ороху за ними. Сюда он стремился, а теперь медлил в странной, но вполне понятной нерешительности. Сидя на усталой и понурой лошадке, глядя вдаль, Руоль признался себе, что ему страшно. Естественно, теплого приема не будет, но с чем именно придется столкнуться? Руоль слишком далеко ушел от всего здешнего, от моры, от ее забот и событий, теперь он даже вообразить не мог, что тут к чему, какова вообще жизнь в этих чужих уже краях. И какие найти слова при встрече?
 Баан- Сарай по крайней мере все еще стоит на прежнем месте, а в остальном… кажется, он сильно изменился. Во-первых, заметно разросся. Когда же Руоль был здесь в последний раз? Ну да, на тех злосчастных состязаниях. Целую жизнь назад.
 Во-вторых, появились новые постройки. Именно постройки. Если зрение не подводит. Вон там, в центре, это что, дом? Какой-то неказистый, но все-таки самый настоящий дом! Но большой, внушительный, выше всего остального в становище, нельзя не признать. Такой был бы уместен где-нибудь на Хребте, но никак не здесь, не на чистом и девственном лике моры. Мог ли Руоль представить, что великие перемены коснутся не только его собственной жизни, но и всего вокруг? Это даже как-то обескураживало. Мора в его памяти оставалась чем-то незыблемым, чем-то изначальным и нерушимым. Сейчас Руоль чувствовал себя странно и неуютно. А чего, собственно, ждал? Всего лишь еще одна иллюзия развеяна. В этой жизни ничто не остается неизменным.
 Но, во всяком случае, одно уже понятно: Ака Ака, если он еще жив, если по-прежнему правит Баан- Сараем, похоже, весьма и весьма процветает. Руоль был почти уверен, что с князцом все хорошо, почему-то чувствовалась на всем его рука, его влияние. Руоль никогда не считал Аку Аку простым человеком.
 Хотя вот этот дом, конечно, настораживает. Вдруг в становище давно засели какие-нибудь Высокие? Например, из торговой фактории? Как тогда быть?
 -И как мы поступим?- произнес Руоль в пустоту.- Поехали, чего уж.
 Он направил лошадь неспешным шагом вниз по пологому склону, к такому знакомому, но почти неузнаваемому становищу.
 И как же удивительно поворачивается жизнь! Еще недавно мог ли он представить, что вновь окажется в этих местах? Сейчас, впрочем, появилось такое чувство, как будто где-то в глубине души он всегда знал, что однажды вернется. Не собирался и даже не надеялся, но такое уж чувство.
 Баан- Сарай, эджево поле… можно сказать, что именно отсюда и началась его долгая, долгая дорога. И можно о многом сожалеть, но было ли все зря? Теперь, когда он снова здесь… готов ли признаться себе? Все сложилось так, как сложилось, и ему не хочется ничего менять. Ну да, многое можно было бы исправить, и не было бы всех этих потерь в его жизни- чего бы он только не отдал, чтобы что-то вернуть,- но ведь тогда бы он и не приобрел всего, что теперь у него есть, стоило оно того или нет. Как здесь вообще можно выбирать?
 Полный неясных, противоречивых и невеселых раздумий Руоль скользил взглядом по эджеву полю, мимо которого проезжал. Слишком многое здесь случилось, чтобы он мог оставаться спокойным.
 Эдж, счастливый, долгожданный праздник уже прошел, но на поле все еще оставались его следы- свежие кострища, разноцветные ленты на столбах. Легко представить всю эту радость и веселье, хороводы и дружеские состязания. Кое-что должно оставаться неизменным. Но какие люди теперь гуляют на Эдже?
 Взгляд Руоля снова переместился в сторону становища. Между юрт и построек он увидел нескольких людей, занятых какими-нибудь своими привычными делами, но, как ни всматривался, никого не мог узнать. Слишком далеко, и зрение уже не то. Да и вряд ли вот так просто попадется кто либо знакомый. Столько времени прошло. Сейчас это особенно заметно.
 Руоль не спешил, но и не медлил сверх меры. Все равно назад пути нет. Будь что будет. Лошадь же, должно быть, почуяв близкое жилье, наоборот, приободрилась и без всякого понукания шла вперед.
 Но Руоль так и не доехал до становища. Из-за самого большого дома вдруг выскочили четверо всадников на боевых оронах и понеслись ему навстречу.
 Ага, подумал Руоль с некоторой обреченностью; сердце его забилось сильнее. Он остановил лошадь. И почему хочется развернуться и скакать отсюда прочь галопом? Но он оставался на месте, ожидая стремительно приближающихся всадников. Несколько скоротечных мгновений, и они уже окружили его.
 Интересно встречают, подумал Руоль, вглядываясь в их лица и никого не узнавая. И как тут не нервничать? Даже ладони вспотели. А впрочем, если представить, как он сам выглядит со стороны… да еще и верхом на лошади… стоит ли удивляться?
 -Арад-би, луорветаны,- сказал Руоль.
 Всадники молчали, оценивающе поглядывая на него. Были они все рослые, широкоплечие, и их ороны были им под стать. Лошадь Руоля заметно их побаивалась- бросила щипать траву, дергала головой, пытаясь отвернуть в сторону.
 -Ты Высокий?- вдруг спросил один из всадников.- Кто ты? Из каких мест?
 Руоль неожиданно замялся. Что ему ответить? Действительно, что ответить?
 Он на лошади, он вооружен, одет не так, как местные, но какой смысл притворяться?
 -Я луорветан, как и вы,- сказал он.- Но прибыл издалека.
 -Ты из фактории?- спросил все тот же всадник, по-видимому, главный в небольшом отряде.- Что тебя привело?
 Руоль решил действовать наобум.
 -Я должен увидеться с Акой Акой,- твердо сказал он.- Дело срочное.
 Всадники внимательно смотрели на него; в них не чувствовалось особой враждебности, но Руолю спокойнее от этого не становилось. Он размышлял над тем, что будет если он назовется. Помнят ли здесь еще его имя? Или он слишком много о себе думает? И угадал ли он с Акой Акой?
 -Говорят, на чуосе нынче неспокойно,- наконец произнес командир отряда.- Фактории нужна наша помощь?
 Руоль об этом не знал, но кое о чем мог догадаться.
 -Ты здесь из-за разбойников?
 -Да,- сказал Руоль и с каким-то горьким весельем отметил, что, пожалуй, и не соврал.- Мне нужно поговорить с князцом.
 Он подумал о том, что в прежние времена всадники, окружившие его уже бы назвались, хотя он и так видел на них знаки принадлежности к Баан- Сараю- изображение красного Хота,- а ему пришлось бы назваться в ответ. И что если они все-таки спросят его имя? Что если его имя все еще помнят?
 -Хорошо,- вдруг услышал он.- Я узнаю, сможет ли Ака Ака говорить с тобой.
 После этого всадники повернули своих оронов, приглашая Руоля следовать за ними.
 Во всем этом чувствовалась некая дисциплина, чувствовалась немалая сила. Руоль не мог этого не отметить. Похоже, Баан- Сарай изменился не только внешне. Может, он приехал сюда не зря. Может, это именно то, что ему нужно.
 Они въехали в становище и направились в центр, к большому дому. Настоящий бревенчатый дом на высоких опорах, как иногда строят в долинах севернее Верхней. Удивительно.
 Они ехали медленно и даже как будто немного торжественно, хотя, возможно, Руолю так только казалось. Для него все это было суровым испытанием. Он сидел в седле, опустив голову и почти не глядя по сторонам. Люди же в становище, напротив, выглядывали поглазеть, и в любой момент кто-нибудь мог его узнать. Руоль понимал, что совсем скоро его все равно опознают, но почему-то хотелось оттянуть этот миг как можно дольше. Он старался не пересечься ни с кем взглядами, но напряженно прислушивался, и один раз в стороне прозвучало отчетливое удивленное «ок!», а следом как будто кто-то произнес его имя. Или ему опять показалось.
 Наконец они выехали на открытое, свободное от юрт пространство перед домом и никто их не остановил и не окликнул.
 Вот я здесь, подумал Руоль, наблюдая как один из его провожатых легко и даже как-то привычно взбегает по высокому крыльцу. Это было как-то… неправильно.
 Руоль ожидал в седле, не спешиваясь. Все внутри у него словно бы онемело. Он вдруг осознал, что даже не представляет, какие слова скажет, совершенно не готов. А ведь может статься, от этих слов будет зависеть его жизнь. Возможно, это его последний день, что бы он не делал. Может быть, от него уже ничего не зависит. Но пусть все идет своим чередом.
 Скрипнула массивная, но несколько кособокая дверь, и калут махнул Руолю рукой, чтобы тот поднимался. Руоль вздохнул, спешился, передал поводья другому калуту и стал подниматься по деревянным ступеням. Отстраненно отметил, что ступени какие-то неудобные- слишком высоко приходится поднимать ногу. Явно плотники были не из опытных. И как князец забирается домой? При других обстоятельствах эта мысль могла бы даже повеселить.
 За дверью было не слишком светло- дневной свет проникал только сквозь маленькие окошки, которые Руоль заметил еще снаружи. В окошках, впрочем, было настоящее, хоть и самое дешевое мутное стекло. Но где вообще во всей море увидишь еще стекло?
 Руоль замешкался у порога, привыкая к полумраку и к запаху- такому знакомому, но давно позабытому- настолько, что ему сделалось немного душно. Пахло дымом, шкурами, потом, вареным мясом, сушеными травами, рыбой, кислым молоком и кто знает, чем еще. Это был запах юрт и запах самой моры, с детства знакомый и привычный и когда-то уютный, но сейчас почему-то не сказать, что приятный. Вероятно, он всегда таким был, просто раньше это не замечалось.
 А ведь он и в самом деле как будто оказался в большой- большой юрте. Это показалось странным, но отчего-то совсем не удивило. Руоль не мог представить, зачем вообще Аке Аке понадобился этот громоздкий и достаточно неуклюжий дом, действующий несколько угнетающе. Уж лучше бы это была настоящая юрта. Сходство читалось во всем: в разбросанных по полу и прибитых к стенам единственной большой комнаты шкурах, в том, что привычный для луорветанов очаг хоть и был заменен какой-никакой печкой, но установлена она была в самом центре жилища, а вместо трубы дымохода в крыше было проделано круглое отверстие. И вот это уже выглядело чем-то чужеродным. А еще по другую сторону невысокой печки, у дальней стены стоял самый настоящий стол, и увидеть за ним князца, восседающего на стуле было тоже довольно непривычно.
 Калут, который привел Руоля, сделал несколько шагов, обходя неуместную печь, и поклонился. Руоль же, бегло оценив обстановку, теперь смотрел только на Аку Аку.
 Это был он, без сомнения. Зрение Руоля еще не настолько испортилось, чтобы не узнать могущественного князца с первого взгляда. Кажется, тот нисколько не изменился за все эти годы, и это казалось невероятным и неправильным. Все такой же толстый, незыблемый, внушающий безотчетный трепет. Могучий Ака Ака, который всегда жил в его памяти. Руоль повидал людей гораздо более могущественных, людей, перед которыми безвестный в иных краях князец был фактически пылью, но никто из них не действовал на него так.
 А может быть, все правда. Ака Ака велик, и с этим нужно считаться. Разве не поэтому Руоль здесь? Возможно, только он понимает, какая сила кроется даже не в самом князце, а в том, что он символизирует, во всей этой дикой, неприветливой земле.
 И все же Руоль оробел, ничего не мог с собой поделать.
 -Арад-би, Ака Ака,- собравшись с духом, проговорил он.- Это я.
 -Подойди,- только и сказал князец.
 Руоль обошел печку и предстал перед восседающим за массивным столом Акой Акой. Теперь ему было видно, что князец все-таки заметно постарел. Не то, чтобы в глаза бросались какие-нибудь глубокие морщины, просто лицо выглядело каким-то… осунувшимся. Руоль вдруг почувствовал непонятную ему самому печаль.
 А князец смотрел на него, совершенно не меняясь в лице, смотрел молча, почти не моргая, и можно было бы усомниться в том, что он понимает, кто вообще перед ним стоит, но почему-то была уверенность: Ака Ака его узнал, узнал в тот же миг, как он вошел.
 -Говорят, ты хотел меня видеть,- сказал Руоль и сразу понял, как жестоко и глупо это прозвучало, но он совершенно не знал, что сказать, он был растерян под этим тяжелым и непроницаемым взглядом.
 Калут, стоящий сбоку, слегка повернул голову, видимо, почувствовав что-то неладное, но остался стоять на месте, потому что князец-то с виду был совершенно спокоен.
 Ака Ака все также молча смотрел на Руоля, и было совершенно невозможно сказать, о чем он вообще думает, какие непростые мысли проносятся в его голове, как переживает он этот момент.
 Наконец Ака Ака заговорил, и у Руоля по всему телу пробежали мурашки- настолько он был на взводе:
 -Мне думалось, ты другой. Забыл. Но это ты, я вижу.
 Произнесено это было все тем же спокойным, даже невыразительным голосом, и Руоль подумал, что князец, похоже, здорово изменился. Как и все вокруг. Как и, возможно, вся мора. И почему-то разом пропал весь страх. По-прежнему могло произойти все, что угодно, но появилось чувство, что Ака Ака по крайней мере его выслушает.
 -Это я,- снова подтвердил Руоль.- И нам есть, о чем поговорить.
 Ака Ака задумчиво поднял брови.
 -Поговорить? Не твоя вина привела тебя? Ты пришел не за наказанием?
 -Если ты так решишь,- Руоль твердо посмотрел на князца, ощутив неожиданный прилив какой-то внутренней силы.- Но прежде выслушай меня. Мне есть что сказать.
 -Ты человек или дух?- неожиданно спросил Ака Ака.
 -Я… человек,- отозвался Руоль, на секунду опешив.- И всегда им был. Всего лишь человек.
 -Ты не луорветан,- Ака Ака покачал головой.- Суо.
 На это Руоль не нашелся что ответить. И в то же время буквально спиной он почувствовал, что в комнате внезапно прибавилось народу,- должно быть, по какому-то сигналу подоспели еще калуты.
 В этом была явная угроза, скорее всего, его жизнь повисла на волоске, но, вопреки всему, Руоль почувствовал себя легче. Все было правильно.
 Что ж, подумал он, это уже больше понятно.
 Хотел было шагнуть вперед- поближе к столу, но все-таки передумал.
 -Я приму все, что ты назначишь,- сказал он,- но я надеюсь, что ты дашь мне возможность объясниться.
 -Говоришь ты не как луорветан,- задумчиво произнес Ака Ака.- Я знаю, кто так говорит.
 Он вздохнул, по-прежнему не отрывая взгляда от Руоля, и вдруг на какой-то миг стало видно, сколько невысказанных эмоций, сколько напряжения и потрясения он скрывал в себе.
 -Значит, Турган Туас тебя не сгубил. Я был уверен, что ты давным-давно пропал. Тары- Ях как будто так говорил,- и совершенно неожиданно Ака Ака перешел на язык Высоких, отчего Руоль едва не вздрогнул.- Но с тобой, оказывается, все хорошо, правда? Ты ведь стал одним из них?
 Калуты, пристально следящие за Руолем, были сейчас где-то далеко, все было далеко; существовали только он и Ака Ака.
 -Это то,- медленно произнес Руоль тоже на языке Высоких,- что нам нужно обсудить. Я узнал Турган Туас и… говоря коротко, хочу бросить его к твоим ногам. Потому что только у тебя хватит сил одолеть его. Турган Туас богат. То, что дают тебе владельцы факторий- только жалкие крохи с их стола, за которые, к тому же, они получают огромные выгоды. Обо всем этом я могу рассказать, если ты захочешь. Больше они не должны грабить луорветанов.
 Наживка заброшена, почти отстраненно, почти холодно подумал Руоль.
 Ака Ака смотрел на него с удивлением, но Руоль решил про себя, что его слова пришлись князцу по душе, словно он и сам о многом догадывался и имел какие-то свои созвучные мысли. По крайней мере хотелось так думать.
 Пауза, последовавшая за этим была как бескрайняя зимняя ночь, как самая неприступная горная вершина, она была… одной из самых тяжелейших в жизни Руоля. Но вот Ака Ака заговорил, опять на языке луорветанов, и как будто разжалась невидимая, но крепкая рука, безжалостно стиснувшая сердце Руоля,- что бы не происходило сейчас- дурное или нет,- а оно уже наступило, уже шло своим чередом, и можно было только принять и смириться.
 Но начал Ака Ака издалека:
 -Память иногда подводит меня,- говорил он,- я это знаю. Я почти не помню лиц. И твое забыл. Но не то, что ты сделал. Было время, я был готов разорвать тебя своими руками, вытащить все твои кости и выпить твой костный мозг, как делали в старину. Это я помню очень хорошо. А еще я помню, как относился к тебе раньше. Я всегда считал тебя очень способным и иногда гордился тобой. Понимаешь, наверное, я любил твою сестру и поэтому любил и тебя.
 Эти слова, и то, что произносил их именно Ака Ака- все это было настолько странным, нереальным, что Руоль словно опять потерял точку опоры, он сорвался куда-то в невозможное и мог лишь молча слушать, поражаясь и не веря.
 -А вот теперь ты стоишь передо мной,- продолжал князец,- и я не знаю, дух ты или человек. Но ты пришел сам. А я как будто всегда знал, что так будет. Я не надеялся, но… знал,- он вдруг снова вздохнул.- И ты стоишь здесь и говоришь какие-то странные вещи.Хорошо же, я еще ничего не решил, но я выслушаю тебя. Все, что ты захочешь мне сказать. Но я не жду оправданий. Я хочу услышать только правду. Всю правду. А потом я решу. Ака Ака справедлив, это всякий скажет.
 Из всего этого Руоль понял одно: он, конечно, несвободен, несвободен с самого начала, как только пришел сюда, но крохотный шанс, на который он надеялся все это время еще не пропал, и, осознав это, Руоль испытал совершенно непередаваемое облегчение. Князец не назвал его гостем, не предложил сесть, ничего такого, но все это были сущие мелочи по сравнению с тем, что могло бы его ожидать и к чему он внутренне старался подготовиться. Когда-то Ака Ака выменял в фактории настоящую железную цепь, один конец которой укрепили на врытом в землю столбе. По дороге в становище Руолю не раз представлялось, что убеждать князца ему придется будучи прикованным к этой цепи.
 Что ж, он был готов и к этому. И готов был рассказывать правду- так, как сам ее понимал и помнил. Но с чего же начать?
 -Я жил в краях, которые ты знаешь, как Турган Туас,- наконец заговорил Руоль.- Он… Турган Туас… принял меня. Высокие называют его Великий Хребет. Я многое узнал о…
 Ака Ака покачал головой, опустил тяжелую ладонь на грубую столешницу.
 -К этому мы еще вернемся. Если я захочу. Рассказывай сначала.
 Руоль постарался подавить невольный вздох, он только слегка замешкался, а потом решительно кивнул и сказал:
 -Да. Прежде всего мы должны решить это.
 И вдруг что-то произошло за его спиной. Некое шевеление, и кажется распахнулась входная дверь, и что-то сразу непонятным образом изменилось.
 А потом прозвучал ясный женский голос, полный удивительной силы и в то же время необъяснимо пугающий, и Руоль от этого голоса вмиг ослабел:
 -Остановись!

 Что есть память? По-прежнему ли все потерянное, все ушедшее живо где-то там за белыми туманами, за черными ночами, где-то там в невозможной дали? Возвращается ли оно иногда таким же живым и настоящим? Или это только обман?
 Однажды в самый разгар суровой зимы Руоль приближался к стоянке знаменитого охотника Улькана. В одной нарте с Руолем, которую тянули верные Лынта и Куюк, ехала его сестра Унгу- однажды потерянная, но вдруг и нежданно обретенная вновь. И с этим еще нужно было свыкнуться. А впереди, в темнеющем на сияющем снегу походном торохе ждала, как думал Руоль, та, которую он тоже потерял и тоже почти уже не надеялся вернуть. Как-то так получилось. Он думал об этом, и сердце его трепыхалось в груди, как вспугнутая птица, шумно взлетающая с озер.
 И когда до тороха оставалось уже рукой подать, Руоль остановил своих оронов, повернулся и сказал привычно молчаливой сестренке:
 -Ничего не бойся. Мы здесь… мы здесь… я говорил тебе. Все будет хорошо.
 Он и не ожидал, что Унгу ему ответит, но она посмотрела на него долгим и встревоженным взглядом, и этот взгляд говорил сам за себя. И как же он мог ее успокоить, когда и сам был далеко не спокоен?
 Руоль видел замерзшие туши уликов на хидасе и отсюда сделал вывод, что охота Улькана была, как обычно, удачной и, возможно, она уже завершилась. Видел он и нарты, стоящие за торохом, и оронов Улькана, бродящих неподалеку, а это значило, что хозяева здесь, внутри и их не придется дожидаться. Это значило, что Нёр так близка, как не была с того времени, когда она бежала, летела свободной птицей по эджеву полю, а счастливый Улькан гнался за ней. Ах, если бы она действительно могла убежать тогда!
 Но кого в этом винить?
 Руоль смотрел на торох, потеряв вдруг все мужество. Его пронзила неожиданная мысль: почему он вообще здесь? Если бы все это было историей о ком-то постороннем, если бы кто-то рассказал о таком как-нибудь долгим зимним вечером при свете очага, мог бы он уважать человека из этой истории?
 И что же теперь делать? И почему так тихо? Разве Улькан уже не понял, что к нему заявился совершенно незванный гость?
 А если прямо сейчас развернуться и уехать прочь? Домой, где бы ни был его дом.
 Возможно, именно сейчас был его последний шанс. Его, и всего эджугена. Но разве он на самом деле был готов уйти? Маленькая слабость и единственная здравая мысль.
 Вот и вышло так, что Руоль кашлянул и возвысил голос:
 -Арад-би, хозяева!
 И все пошло так, как пошло- вопреки всем его будущим мыслям, мольбам и сожалениям. Память не может ничего изменить. Она может приукрасить, может скрыть, но то, что произошло, так или иначе уже случилось. Однажды и всегда.
 Руоль услышал шорох, и лишь спустя некоторое время откинулся полог тороха, и снаружи показался могучий Улькан. Был он раздет по пояс, был он стремителен, но плавен в движениях. И был он удивлен, но не выглядел ни испуганным, ни разосадованным. Руолю отчего-то было неприятно смотреть на него.
 -Ок!- воскликнул Улькан.- Это ты?
 Руоль открыл было рот, но не нашел подходящих слов. Вообще никаких слов.
 -А кто это с тобой? Кын? Вот так неожиданность!
 Своей широкой грудью Улькан закрывал вход в торох, никому не угрожая, без оружия, одетый в одни штаны из тонко выделанных шкур, но было ясно, что мимо него никто не пройдет, пока он сам не позволит. Это вызывало невольное уважение, и Руолю с грустью подумалось, что с Ульканом так всегда- можно его принимать или нет, но не восхищаться им нельзя. Ну и зависть, конечно же, она тоже никуда не денется.
 Но опять же, Улькан совсем не казался встревоженным, и в углах его губ как будто таился намек на понимающую улыбку. Он их не ждал, совсем не ждал, но словно бы и против ничего не имел. И Руолю вдруг на мгновение остро захотелось, чтобы Улькан в нем не разочаровался. Чтобы расстались они друзьями, какими считались прежде, до всего этого. Чтобы вот сейчас все как-нибудь да исправилось и опять стало хорошо, как он и обещал Унгу, сам в это почти не веря. Глупая какая-то мысль, недостижимая как нежные песни матери в уютном и теплом жилище, но она пришла, и она была такой настойчивой и щемящей, и в нее так хотелось поверить! И разве так уж трудно было в нее поверить?
 -Я пришел…- сказал Руоль сдавленным голосом,- нам нужно поговорить.
 -Я понимаю,- задумчиво произнес Улькан.- Но с чем ты пришел?
 -Я не со злом. Мы плохо расстались… тогда.
 Казалось, Улькан расцвел при этих словах, и на мужественном лице его засияла теперь уже открытая улыбка.
 А Руоль внезапно подумал: Нёр. Она внутри и, должно быть, слышит каждое слово. Чего бы ни хотел он или Улькан, как бы ни стремились они сохранить мир меж собою, а только ее слова будут по-настоящему важны. Светлые духи, Дарительницы Судеб, почему все так запутано?
 -Вижу,- нарушил молчание Улькан,- ты проделал долгий путь. Вижу, что ты побывал в моем становище. Удивительно, конечно, что Кын отправилась с тобой… но все же… Арад-би! Я рад тебя видеть. Рад видеть вас обоих. Хотя тебя, Кын, конечно же, не стоило отправлять в трудный путь. Дорогу мог показать и кто-нибудь другой.
 А ведь все это время она жила у твоего очага, с непрошенной и несправедливой обидой подумал вдруг Руоль, а ты и не знал! Я не знал!
 Ему отчего-то расхотелось объяснять, что здесь делает Унгу и кто она такая. Это же отвлечет их всех от самого главного, правильно?
 Улькан о чем-то призадумался, а потом воскликнул:
 -Нёр, жена моя, у нас гости! Мы сейчас войдем, если ты готова,- он понизил голос.- Торох у нас маленький, но разве мы не поместимся?
 Руоль наконец выбрался из нарты и встал напротив Улькана. Унгу по-прежнему оставалась на своем месте, глядя на них двоих с непонятным, едва ли не испуганным выражением, широко распахнув глаза.
 Помогите мне добрые духи, взмолился про себя Руоль, хотя бы один раз.
 Он понимал, что у него нет никаких оправданий и нет правильных слов. Он просто был здесь. Иногда дорога может завести очень далеко.
 Шкура у входа в торох внезапно распахнулась- как-то слишком порывисто, и Руолю на миг захотелось зажмуриться. Сердце его и вовсе как будто остановилось, и весь эджуген затаил дыхание. Это был один из редких моментов, когда видишь себя и все вокруг словно со стороны.
 Она выглянула будто солнце из-за широких плеч Улькана. С непокрытыми золотыми волосами, в беспорядке рассыпанными по плечам. И если она была солнцем- всегда такой оставалась,- то сейчас это солнце было холодным и зимним, но ее взгляд обжигал, он был мощным и страшным, его нельзя было вынести. А еще, как и Улькан, она была обнажена по пояс: из всей одежды на ней были только легкие домашние штаны.
 Руоль, оглушенный ее обжигающим и диким взглядом и всем ее неистовым видом, буквально онемел. Это была она, все такая же прекрасная- огненная и белоснежная, но такого он не ожидал. Что он с ней сделал? Такая мысль пришла, и легче всего было бы обвинить Улькана, но где-то в глубине Руоль знал, что Улькан здесь совершенно не причем.
 А тот смотрел на него вполне себе дружелюбно и даже, по-видимому, не понимал, какая страшная буря собралась за его спиной. Словно самые необузданные, темные и кровожадные духи закружились, завыли над всеми ними. И Руолю показалось, что это так и есть. Неужели же он не видел сейчас эту беспросветную тень, поднимающуюся над одиноким торохом?
 И вдруг, в этот момент внезапного отчаяния и обреченности, его бедная сестренка Унгу покинула нарту, подошла к Руолю и взяла его за руку.
 А Улькан неожиданно широко заулыбался.
 -Посмотри же, моя птичка, как они смотрятся вместе!- радостно воскликнул он.- Кажется, теперь я понимаю. Но ведь это так здорово!
 Улыбаясь, он обернулся, увидел Нёр и замер.
 -Ок!- только и смог потрясенно прошептать он.
 И Нёр внезапно оттолкнула его, как слабого ребенка, и вышла вперед. Встала напротив Руоля. Глядя ему прямо в глаза.
 -Ты!- закричала она ему в лицо.- Это ты!
 Руоль невольно отшатнулся. Это был не ее голос, не тот, который он помнил. Это была не та Нёр, которую он помнил.
 Верно, злые духи завладели ей, как иначе все это объяснить?
 -Я проклинаю тебя! Ты слышишь? Проклинаю тебя!
 Руоль почувствовал, как сильнее сжалась ладошка Унгу в его руке, и это позволило ему устоять. Сколько уже раз его проклинали за последнее время? Но это же Нёр! Как такое возможно?
 -Почему ты пришел?- вопила она.- Убирайся! Скройся в своей темной норе! Не показывайся никогда!
 Руоль, не сводя с нее испуганных глаз, только беспомощно мотал головой, он не мог сейчас ничего сказать.
 -Что с тобой?- осторожно спросил Улькан, неуверенно протянув к своей жене руку.- Что ты делаешь?
 Нёр даже не глянула на него, как будто он и вовсе не существовал. Сейчас все ее яростное внимание было обращено на замершего Руоля.
 Нёр склонила голову, словно прислушивалась к чему-то.
 -О, а ведь я это знала,- голос ее вдруг стал пугающе мягким.- Не это ли мне снилось?
 Это духи. Духи, конечно же. Вот они. Вот они везде. Повсюду.
 Она вздернула голову и снова сорвалась на крик:
 -И ты пришел! Ты посмел! Почему? Почему ты никогда не можешь остановиться?
 -Нёр, послушай,- Улькан, похоже, приходил в себя, в голосе его появилась привычная сила. Улькан мог справиться со всем.- Мы же говорили об этом, помнишь? Мы говорили. Сны ничего не значат. Если мы сами не позволим им. Руоль пришел как друг. Посмотри, с ним Кын. Наша Кын. Понимаешь, что это значит? Уверен, скоро мы все будем праздновать и… это же хорошо! Я прошу тебя…
 Его слова текли тихой рекой и несли успокоение, но Нёр сейчас слушала совсем другие песни. Темные крылья несли ее над белой морой, неведомые тени подхватывали под тонкие руки, и она, не чувствуя холода, порывисто двигалась, как будто танцуя под слышимый ей одной ритм далеких бубнов. Вот она скользнула почти вплотную к Руолю, а Унгу, храбрая тихая Унгу, вдруг встала между ними, так и не произнеся ни слова.
 За двадцать прожитых зим Руоль, как и всякий луорветан, повидал немало грозных и удивительных чудес. Видел невероятные обряды шиманов, видел бесконечную битву родителя Хота и ненавистного Белого Зверя, и духи всегда были частью его жизни. Они кружились над ярким пламенем в ночи, когда горела юрта его родителей, наблюдали и шелестели над замерзающей землей, когда пропала сестренка Унгу, плясали, голосили и кривлялись на эджевом поле во время состязаний женихов; были с ним, когда он радовался и когда болел, несли ему свет и тьму. Но едва ли когда-нибудь в его жизни был момент похожий на этот. Руоль не знал, какие сны приходили к Нёр, какие мысли посещали, когда в темноте и тишине она слушала дыхание своего спящего мужа, он просто видел то, что видел, но сейчас творилось что-то настолько непостижимое, настолько великое, что любой человек оказывался лишь мелкой и никчемной крупицей снега, сметаемого порывом могучего и свирепого хауса в этой невиданной и яростной борьбе земли и небес, зимы и Тепла, добра и зла. Может быть, только великий шиман Тары- Ях смог бы совладать с чем-то подобным, но его здесь не было.
 Должно быть, Улькан тоже чувствовал все это. Возможно, никогда в жизни он еще не был столь растерян и беспомощен. Некоторые вещи происходят внезапно, и к ним никак нельзя подготовиться.
 Но Унгу! Она стояла прямо перед Руолем и твердо смотрела на обезумевшую Нёр. А та лишь скользнула по ней почти безразличным взглядом, и губы ее скривились в презрительной ухмылке. Несколько мгновений она прожигала Руоля пылающим взглядом, как будто не было никого, кроме них во всей море, а потом холодно проговорила:
 -Ты не сможешь мне навредить. Больше не сможешь. Я знаю, что нужно сделать.
 Если бы Руоль мог, что бы он сказал ей? Это то, о чем ему предстояло думать снова и снова, но возможно ли вообще было найти какие-либо слова? И когда все настолько изменилось?
 Но Руоль так ничего и не сказал. И все, что он мог бы сказать или сделать, даже его неясные мысли и запутанные смутные стремления, все это теперь перестало быть важным. Потому что дальше все случилось очень быстро. Настолько, что осознавать начинаешь только, когда оно уже позади.

 В руке Нёр неведомо откуда появляется острый, сверкающий холодным темным светом кэниче.
 Унгу вскидывает руку и выкрикивает:
 -Суо!- этот крик еще долго будет звучать в голове Руоля.
 Мимолетное потрясение в глазах Улькана. Но вдруг он срывается с места и делает почти невозможный, молниеносный прыжок. Он словно ветер. Улькан остается Ульканом до самого конца. Каким-то немыслимым образом он появляется между ними в тот самый момент, когда Нёр наносит удар.
 Их всех словно бы отбрасывает друг от друга. Вот Улькан стоит чуть в стороне, как-то странно наклонившись, и смотрит на свою жену. Кажется, что его губы по-прежнему изогнуты в легкой и понимающей улыбке, и это очень страшно.
 И вдруг Унгу рычит как какой-нибудь маленький зверек, внезапно бросается на Нёр, и они вместе падают.
 А поднимается одна Нёр.
 Она поднимает руку, направляя острие кэниче прямо в лицо Руоля.
 -Теперь ты видишь?- спрашивает она. Голос ее почти спокоен, и рука с ножом не дрожит.- Видишь? Вот то, что ты делаешь. Всегда делаешь. Разве могло быть иначе?
 Улькан поворачивает голову, смотрит на Руоля странно и настойчиво, едва ли не с мольбой, потом он тоже падает.
 Нёр отводит взгляд от Руоля, видит мужа, лежащего на снегу, и лицо ее резко меняется.
 -Улькан!- кричит она совершенно нечеловеческим голосом.
 Все эти моменты практически не отложатся в голове Руоля, но этот крик как будто пробуждает его, и дальнейшее он запомнит навсегда.

 Руоль словно вынырнул из какого-то дикого сна, ничего не соображая, но этот сон никак не хотел исчезать. Он видел Унгу, видел Улькана, видел ярко-красные пятна на белом снегу. Из всего это было самым невозможным; Руоль никак не мог поверить, что все происходит наяву. Он смотрел и никак не мог вдохнуть сухой морозный воздух.
 Разве так бывает? Разве бывает?.. Только что… только что ведь…
 Все было непоправимо, все было окончательно, и Руоль это уже знал, но верить отказывался.
 Нёр теперь сидела на коленях рядом с неподвижным Ульканом и что-то неслышно шептала; лицо ее было белым, почти таким же как снег, и совершенно каменным.
 А Руоль стоял чуть в стороне над всеми ними и ему казалось, что он стоит так уже очень давно и, наверное, может простоять еще долго- долго, может быть, до самого конца времен. Отчего бы нет? Эджуген остановился и уже никогда никуда не двинется.
 -Ты убил его,- вдруг отчетливо сказала Нёр.- Ты за этим и пришел сюда. Я ведь знала.
 Эти слова внезапно оживили Руоля. Он повернул голову, оторвав взгляд от неподвижной сестренки, такой маленькой и такой… неподвижной, от безумно неправильных алых пятен на снегу и посмотрел на Нёр удивленно и недоверчиво. Нёр тоже смотрела на него.
 И вдруг она улыбнулась.
 -Ты этого добивался?- спросила она.- Теперь все хорошо?
 И так же внезапно в Руоле дикой и безудержной волной поднялась ярость, сметая все остальные чувства, сметая буквально все.
 Руоль подскочил к Нёр, схватил ее за горло, оторвал от земли. Даже не задумался о том, что в руке ее по-прежнему был умытый в теперь уже замерзшей крови кэниче. Ему было все равно.
 -Что ты наделала?- зарычал он.- Я не этого хотел!
 -Да?- умудрилась прошептать Нёр; и она все еще как будто улыбалась.
 Нож выпал из ее руки или она сама его выпустила и теперь совершенно безобидно лежал на снегу рядом с телом Улькана.
 Чего он хотел? А ведь Руоль и сам этого не знал. Но ведь не этого! Совсем не этого! Однако в одном Нёр была права: во всем этом была его вина. Зачем он так рвался сюда? Это тоже было безумие, его тоже сжирали темные духи.
 Что же я натворил?- с ужасом подумал он.
 Злость никуда не делась, она все так же кипела в нем и стала его главным чувством, но теперь она была холодной, ледяной, такой же ледяной, как кожа Нёр под его руками. Он посмотрел в ее большие глаза, потемневшие от безумия и вдруг поразился всему происходящему. Я убью ее?- спросил он себя. Убью Нёр?
 Неужели это все по-настоящему? Неужели это действительно они здесь?
 Нёр оскалилась, не отводя взгляда от глаз Руоля.
 -Отпусти,- прохрипела она.
 И он отпустил.
 Можно долго пытаться найти ответ, почему все случилось так и как до этого дошло; можно кричать, проклинать и рыдать, обвинять себя, но это уже ничего не изменит.
 -Вот видишь,- произнесла Нёр, держась за горло.- Теперь мы только вдвоем. Как ты и хотел.
 Она приблизилась к нему вплотную, положила руки на его плечи.
 -Что скажешь, Руоль?
 Она была совершенно безумна, и Руоль смотрел на нее с ужасом, понимая, что той Нёр, которую он когда-то любил, больше не было. Никого и ничего не осталось у него.
 -Теперь я твоя.
 Голос ее звучал насмешливо, а слова ранили не хуже лежащего на снегу кэниче. Руоль знал, что никогда им не быть вместе. Они оба это знали. Но Нёр словно бы играла с ним, она продолжала дразнить, едва не прижимаясь к нему обнаженным телом.
 -Ну? Ты же этого ждал? Вот она я.
 Руоль оттолкнул ее.
 -Тебе надо одеться,- сказал он и сам поразился своей неуместной заботе.- Ты замерзаешь.
 Нёр засмеялась.
 -У меня есть любимый,- весело пропела она.- Он не даст мне замерзнуть.
 Танцуя, кружась, она отошла от него, подняла лицо к низкому сумеречному небу.
 -Милый мой!- звонко и радостно выкрикнула она.- Я здесь! Приди ко мне!
 Двигаясь плавно, извиваясь под свою неслышимую музыку, она сделала круг по хидасе, остановилась, снова заметила Руоля.
 -Ах, Руоль, ты опоздал! Всегда опаздываешь. Ты мне не нужен. Ты совсем никчемный. Мой любимый идет.
 Она вдруг обхватила себя руками, забилась, гибкая и яростная, как языки пламени.
 -Со! Ох! Так! Сильнее! Любимый мой! Сильнее!
 Руоль смотрел на нее в немом потрясении и никак не мог оторвать глаз от этой дикой, немыслимой картины.
 -Еще!- кричала Нёр совсем уже чужим голосом, содрогаясь всем телом, и пар, будто руки неведомых духов, струился, вихрился и поднимался над ней.
 Руоль знал, что он видит. Узнавание было мгновенным и жестоким. Сейчас перед ним творилось самое настоящее шиманское неистовство. Духи овладели Нёр, она впустила их в себя и больше не принадлежала миру простых смертных. Она стала чем-то большим. Стала шиманкой.
 -Я твоя. Навсегда,- прохрипела Нёр и, обессиленная, упала на колени. По сторонам от нее лежали Улькан и Унгу- невинные и слишком ужасные жертвы в этом темном действе. Позади- сиротливый торох, а за ним туши уликов с последней охоты Улькана.

 Это случилось так или чуть иначе,- кто теперь скажет наверняка?
 Через недолгое время Нёр подняла голову и снова посмотрела на Руоля, а глаза ее были на удивление ясными.
 -Мне жаль тебя,- сказала она обычным и от этого еще больше пугающим голосом.- Бедняжка. Ты ведь совсем не этого хотел.
 Она поднялась с колен, спокойная, как будто вернулась прежняя Нёр, и впервые за все время зябко поежилась.
 -Сегодня я потеряла мужа. Духи предупреждали об этом. Потому что ты все еще ходишь по море. Мой отец навсегда потерял свою дочь. Великая шиманка Кыра теперь ждет меня. Скоро она уйдет, а Кырой буду я. Нёр уже нет. И ты, Руоль, ты потерял все.
 Некоторое время она смотрела на Руоля с ожиданием, словно он мог ей что-либо ответить. Потом невесело усмехнулась.
 -Мне нужно одеться. Раз уж ты оставил меня в живых.
 И она скрылась в торохе, как ни в чем не бывало, оставив Руоля наедине с его ужасом и пустотой в сердце. Он смотрел на Улькана и Унгу и никак не мог заставить себя приблизиться к ним. В душе отчаянно хотелось упасть перед ними и кричать невыносимо долго и страшно, но злой холод сковал его, выстудил все надежды, которые были в нем, и он окончательно поверил, что проклят отныне и навсегда. И как он посмеет говорить с ними и просить у них прощения?
 Унгу… какую же невыразимо горькую судьбу ей сплели Дарительницы судеб! Если бы не он… И ведь он даже не успел узнать ее настоящую, не успел заново привязаться к ней и в его мыслях она оставалась все такой же далекой и потерянной, к такому он привык, но сейчас от этого делалось вдвойне больней.
 Это Нёр держала нож, но виноват во всем был только он, Руоль. Нёр была этим ножом, а Руоль той самой рукой, что нанесла удар.
 Так он стоял, оцепенев, когда приоткрылся полог и снова появилась Нёр, или кем там она уже была. Одета как на праздник, с узорами на одежде и треухой шапке, под которую она убрала свои сияющие солнечным светом волосы. Улыбнулась ему.
 -Почему ты еще не убежал?- спросила она.
 Руоль не смотрел на нее, и Нёр проследила, куда направлен его взгляд.
 -Кто она тебе? Почему несчастной Кын пришлось пострадать?
 Казалось, Руоль не ответит, но все же он произнес тусклым, чьим-то чужим голосом.
 -Ее звали Унгу. Ты о ней знаешь, я рассказывал. Моя сестра.
 На секунду лицо Нёр изменилось, и вся глубоко ушедшая боль проявилась на нем, но потом оно снова стало равнодушным.
 -Это… удивительно. Но я же сказала, что ты потерял все.
 Она помолчала, стоя рядом со своим мертвым мужем, но как будто не замечая его. Наконец проговорила:
 -Духи хотят, чтобы ты бежал. Я не знаю, почему. Многое еще от меня сокрыто. Но это все из-за тебя. Ты станешь изгоем, ты потеряешь даже мору. За тобой будут охотиться. Мой бывший отец сейчас в Сыле, и скоро новости придут туда. Люди во всем обвинят тебя. И разве они будут не правы?
 -Правы,- прохрипел Руоль.
 Над морой поднимался привычный для этого времени ветер, в котором ему послышались торжествующие голоса духов. Нёр согласно кивнула.
 -Быть шиманом, это не дар, Руоль,- сказала она.- Не знаю, что ждет тебя, но, может быть, когда-нибудь ты и сам им станешь.
 Руоль слышал ее слова, но не запоминал. Сейчас он целиком был поглощен огромным чувством вины и столь же бесконечной обидой. И над всем этим росло осознание того, что его, как и Нёр, больше нет. Он оторвался от моры, действительно жалкий и никчемный, от всего этого эджугена, в котором больше ему нет места. И что же ему делать теперь?
 -О, я вижу ты все еще хочешь жить,- произнесла Нёр.- Ты не готов сдаться. Беги же, Руоль! Я позабочусь об… Унгу. И о моем муже.

 И случилось так, что на исходе того короткого зимнего дня Руоль уехал прочь в темную ночь своей жизни.
 Не было никаких последних горьких слов, слов обвинения или слов прощения. Не было никакого прощания. Они понимали, что судьба или духи подвели их к этой черте, и все, что было раньше, теперь не имело значения, а то, что ждало их, навсегда уводило их дороги далеко прочь друг от друга.
 Руоль, впрочем, не надеялся, что его дорога будет долгой. Но он продолжал бежать, никак не мог остановиться, ругая себя за слабость и одновременно пытаясь изгнать из головы все мысли об Унгу, потому что его вина перед ней была столь огромной, что он бы не выдержал и сломался, если бы не закопал все это как можно глубже. Что до остального… в своей еще незрелой обиде Руоль считал, что имеет право злиться на весь эджуген и его несправедливость. И злость эта, вперемешку с чувством вины и слабодушной жалости к себе постоянно тлела в нем пока Лынта и Куюк несли его в беспросветную неизвестность.
 Что ж, думал Руоль. Теперь я изганник! Я беглец! Ну и пусть! Никто не нужен! Один проживу!

 -Остановись!
 Этот крик мгновенно приморозил Руоля к месту. Совсем как тогда… совсем как тогда. Все, что было в нем, все, чем он стал, мигом схлынуло с него, и он опять сделался тем глупым юнцом с его слишком бурными и необузданными чувствами, каким был в ту жестокую зиму, в тот ужасный день. Он и сам был готов распахнуться, был готов рассказать все Аке Аке, но без лишних чувств, а сейчас они обнажились. И как же далеко, оказывается, они были спрятаны! Ведь он уже рассказывал эту историю и, самое главное, он ее помнил, но ни разу не испытал такую всепоглащающую боль, которая вдруг пронзила его. Похоже, он обманывался в том, что ничего от себя не скрывает. Он же отстранился от себя прошлого, думал о себе, как о ком-то почти постороннем. Может, он действительно был другим тогда, и его чувства, мысли и поступки теперь были не слишком понятны, но иногда пропасть, разделяющая прошлое и будущее вдруг исчезает. Это может быть случайный запах, воспоминание, какая-нибудь игра света, тронувшая что-то в глубине души. Это может быть голос. И стоило ли удивляться тому, что неожиданно по его лицу потекли непрошенные, но такие настоящие слезы?
 Но, занятый своими переживаниями, он, конечно, не мог видеть того, что в этот момент происходило с сидящим за неуместным столом Акой Акой.
 А с тем происходило немыслимое. Князец затрясся, задрожали все его подбородки, лицо побагровело, а руки бесцельно шарили по столешнице. Могло показаться, что сейчас его хватит удар. И показалось, наверное, потому что калуты бросились было к нему, но вдруг Ака Ака неуклюже встал, с грохотом опрокинув кресло.
 -Доченька,- едва владея голосом, промолвил он.
 Она решительно прошла в комнату и встала рядом с Руолем.
 -Остановись, Ака Ака. Не причиняй ему зла.
 Руоль нашел в себе силы повернуть голову и посмотреть на нее. Она была одета как настоящая шиманка, со всеми этими побрякушками и хвостами свисающими с расшитой узорами дохи, она и была настоящей шиманкой- одного взгляда хватало, чтобы невозможно было усомниться. Но не это поразило его. Великий, всезнающий Господь, как же она изменилась! Ее лицо… оно не выглядело старым, но несло на себе такую печать, что возникало невольное благоговение перед ее мудростью и ее запредельным опытом. А может быть, его обманывали ее волосы: некогда золотые, сияющие как солнце, теперь они стали седыми, как морозное осеннее утро. И все же она была прекрасна. Он почти забыл, насколько ее красота ослепляла. Всегда. Только теперь она стала еще более неземной.
 Она тоже посмотрела на него, перехватила его ошарашенный взгляд за пеленой слез и улыбнулась.
 -Доченька,- снова произнес Ака Ака дрожащим голосом, каким-то одновременно жалким и беспомощным жестом простирая к ней руки.
 Она холодно, но вместе с тем печально посмотрела на него.
 -Я не твоя дочь.
 Ака Ака не слышал ее.
 -Я… искал тебя,- сбивчиво говорил он.- Не верил… не хотел…
 -Шиманов не ищут,- сказала она по-прежнему холодно, но затем голос ее потеплел.- Ты знал это. Знал, что ничего не изменишь. Мне жаль, что так произошло, жаль тебя. Но это было суждено.
 -Нёр!- простонал Ака Ака.- Доченька!
 Лицо ее снова изменилось.
 -Люди зовут меня Кырой. Это имя мне подходит. Я наследница ее имени и ее силы. Нёр умерла, ты же знаешь. А Кыра жива, хотя и похоронена на далеком холме.
 Ака Ака судорожно вздохнул. Он уже не мог стоять на ногах, он бы повалился прямо здесь, но, к счастью, калуты на сей раз оказались расторопны, хотя все происходящее было потрясением и для них. Они поставили кресло на место и бережно усадили своего потерявшегося князца. Некоторое время тот сидел с совершенно убитым видом, потом поднял голову и посмотрел на Руоля. В глазах его сверкнула былая ненависть.
 -И вот потому я его…
 -Он не причем!- перебила она.- Не более, чем все мы. Белый Зверь всегда возвращается, и Тепло уходит. А потом Хот снова побеждает. Так заведено. Не над всем мы властны и не все можем изменить. Порой нужно просто смириться.
 -Я был бы счастлив,- прошептал Ака Ака,- если бы ты… навестила меня хоть раз.
 Ее лицо погрустнело, но стало более… человечным, что ли.
 -Зачем?- спросила она.- Ты хотел бы увидеть совсем другого человека.
 -А ты?- задыхаясь, прохрипел Ака Ака.- Неужели ты сама ни разу?..
 Она покачала головой.
 -У шиманов свои пути, Ака Ака. Тебе это известно.
 Она вдруг повернулась к Руолю.
 -Я здесь, чтобы остановить насилие. Тары- Ях направил меня.
 Князец, постепенно приходя в себя, криво усмехнулся.
 -Давненько ничего не слышали о Тары- Яхе. Он еще жив?
 -Жив и здоров,- отвечала она, не поворачивая головы,- но почти отдалился от всяких дел.
 -Насилие,- с горечью произнес Ака Ака.- А ведь я его и пальцем не тронул. Удивляет ли это тебя? Он собирался рассказать одну историю. И я хочу услышать наконец правду.
 Руоль открыл было рот, хотя уже не был уверен, что сможет говорить- все мысли, все слова, все перемешалось в голове,- в итоге вырвался только судорожный вздох.
 Она остановила его, слегка подняв руку и понимающе улыбнувшись. Потом посмотрела на Аку Аку.
 -Хочешь, я расскажу эту историю?
 Руоль с видимым усилием мотнул головой.
 -Я… сам. Я должен сам.
 -Мы расскажем ее вместе. Так будет честнее.
 Соберись!- мысленно встряхнул себя Руоль. Происходят невозможные, дичайшие вещи, ты отвык от такого. Ну и что? Ты здесь не затем, чтобы превратиться в кисель.
 -Если ты только сможешь,- промолвил он,- прости меня, Нёр… Кыра.
 Она посмотрела на него как будто оценивающе, на секунду прикрыла глаза.
 -И ты прости меня, если сможешь. Не я тебя прокляла, совсем не я.
 
 Они говорили почти до самого заката этого долгого летнего дня. Ака Ака выгнал всех калутов, чем вызвал их глубокое недовольство, и они остались в комнате только втроем, если не считать домашних слуг, которые появлялись время от времени, чтобы поднести угощения. Ака Ака по большей части слушал, но иногда сам принимался что-нибудь рассказывать- порой несвязанное с происходящим, но несомненно важное для него; в основном это были воспоминания о Нёр, а иногда даже и о Руоле. И все время лицо его менялось: он то хмурился, то выглядел почти счастливым, то явственно в его глазах проступала боль. Никогда еще грозный князец не выглядел таким обычным и таким ранимым.
 А Руоль… он никак не мог поверить, что сидит здесь с ними, и они… беседуют. Вполне себе мирно беседуют. Такое вообще никак не могло ему представиться. И она была здесь, и он слушал ее голос, поражаясь тому, что она рядом, живая, настоящая, и все это было похоже на какие-то теплые былые времена, несуществующие в действительности, но такие, какими их можно было бы вообразить, о каких можно было бы мечтать. От всего этого на душе было странно, спокойно и больно. Может быть, Ака Ака, поглядывая на свою потерянную и уже недостижимую дочь, испытывал что-то похожее. Конечно, ему было тяжело. Им всем было тяжело. Но он выслушал их историю. Поверил ей. По его глазам было видно, что он поверил каждому слову. Что это значило? Руоль не обманывался насчет того, что князец вдруг, как по-волшебству, начнет относиться к нему иначе. В этой истории не было ничего такого, за что его можно было бы не то что простить, а хотя бы понять. Руоль это знал, но теперь, когда все было рассказано, ему почему-то самому стало легче. Когда-то он поведал эту историю Димбуэферу, а потом Тирге. Тогда он тоже испытал некое облегчение. Но в те разы история рассказывалась совсем другими словами, и не было никакого сравнения с тем, что он испытал сейчас. Сейчас слова были правильные. Не безликие, не пустые, а наболевшие, идущие из самого сердца, пусть даже и рвущие его на части.
 Все было сейчас правильно. На это Руоль не мог и надеяться, но неожиданно и вопреки всему он это получил, а значит, уже неважно, что ждет его в дальнейшем. Сейчас он там, где и должен быть и сделал то, что должно. И за это, неведомо к кому или к чему, он испытывал смутную, но огромную благодарность.
 Ушло куда-то непосильное напряжение, которое сковывало его все последнее время или всю его жизнь, как сейчас казалось.
 Хорошо, что я здесь, думал Руоль.
 -А что было дальше?- спросил потом Ака Ака у Руоля, потому что он не мог задать тот же вопрос той, кто была его дочерью.- Ты говорил о Турган Туасе?
 Руоль вздохнул. Нужно все-таки помнить, зачем он здесь на самом деле. И сейчас время пришло.
 -Говорят,- начал он, и слова как-то сами полились из него,- что раньше в море были совсем другие порядки. Жизнь была суровей, а старики и больные сами уходили умирать, чтобы не быть своим обузой. Теперь такое если и встретишь, то не слишком часто. Потому что все меняется. Луорветаны, я вижу, уже не так разобщены, и жить стало легче.
 -Луорветанов объединяю я,- заметил Ака Ака не без самодовольства.
 Руоль кивнул с самым серьезным видом.
 -Да. Ты объединяешь. Раньше я этого не понимал, не хотел даже задумываться. Но теперь… Изменения неизбежны, я это знаю. И я пришел сказать тебе, где наш враг. Турган Туас уничтожит нас, это я тоже знаю. Но мы можем его победить. Если будем едины.
 -Зачем нам Турган Туас?- спросил Ака Ака, и Руолю послышалось притворство в его голосе. На самом деле князец прекрасно знал, зачем.
 Да разве же весь этот дом, в котором они находились не говорил самым красноречивым образом, что Ака Ака далеко неравнодушен ко всему, что связано с Высокими?
 -Поговорим о Турган Туасе,- сказал Руоль.

 Мора хранит множество самых разных историй. Они поются, рассказываются, они живут среди луорветанов, в бессмертной памяти народа. Истории бережно хранятся, передаются из уст в уста, истории как бесконечная река текут меж людей, и некоторые впитываются как материнское молоко, а иные уходят куда-нибудь прочь в безызвестную тьму.
 Но есть одна история, которая никогда не была рассказана. А это значит, что ничего из того, о чем она могла бы быть, для луорветанов никогда не случалось.
 Но все же было несколько человек на всем свете, которые знали нерассказанную историю поскольку являлись ее героями. Они могли бы подтвердить, что история эта ничуть не меньше других историй; она могла бы стать такой же живой, захватывающей и настоящей, и люди могли бы украсить ее яркими подробностями, как украшают узорами свои одежды, и тогда бы она зажила отдельной, совершенно самостоятельной жизнью и гуляла бы среди людей, и луорветаны слушали бы ее долгими зимними вечерами, всякий раз поражаясь тому, сколько удивительных дел происходит под небесами.
 Допустим, история была бы о молодом луорветане по имени Каака.
 Однажды пришлось ему путешествовать в южных краях, почти на самой границе моры. И случилось так, что в одинокий торох, где он спал нагрянули Высокие.
 Они забрали припасы и меха, что он вез, а самого его избили и тоже взяли с собой- смеха ли ради, с какой ли другой надобностью. И с тех пор жизнь его переменилась, потому что увезли его в страшный и темный Турган Туас- злой и неведомый край.
 Но это было только начало долгой и удивительной истории.
 Допустим, Высокие, которые пленили нашего луорветана, были двумя братьями и звали их Сарах и Чигар. И были они очень злыми, дикими и плохими людьми. Люди такими бывают. Не то чтобы они считались разбойниками, у них был свой дом и какое- никакое хозяйство, но довольно часто они промышляли какими-то темными и сомнительными делами, а иногда даже наведывались на край тундры, где охотились или грабили- как придется.
 Они жили на самом севере Великого Хребта, севернее и восточнее Верхней, жили в неприметном уделе Лесной, но в стороне ото всех, почти что у самого подножия гор. Туда и привезли они до смерти напуганного луорветана Кааку, и там ему предстояло провести долгое время, хотя он был более чем уверен, что его жизнь уже закончена. Но у каждого своя судьба и только Дарительницы судеб, эти жестокие и равнодушные небесные старухи, должно быть, знают, как там все повернется.
 Однако жизнь Кааки только начиналась. Там, в чужой стороне, в грязном и холодном сарае, на ржавой цепи его жизнь по-настоящему начиналась.
 Каака всегда был умным и даже хитрым луорветаном, а еще он обладал удивительным упорством в достижении своих целей, и эти качества не дали ему отчаяться и пропасть без следа.
 Страх был с ним все время, но когда прошел первый безотчетный ужас, он решил, что может справиться со всем, что ему уготовано, а значит, нужно ждать, терпеть, наблюдать и изучать.
 Шло время, и братья стали поручать Кааке работу. Тяжелую, изматывающую, однообразную и непонятную, но все же у него появилось больше свободы- по крайней мере, теперь он проводил в сарае не все свое время. Он постоянно думал о побеге, но практически всегда кто-нибудь за ним присматривал, а когда братья отлучались, он снова оказывался на цепи. К тому же он даже не знал, в какую сторону ему податься, хотя это уже не казалось столь важным. Оставалось только ждать и снова ждать.
 А нерассказанная история шла своим чередом. Жила у братьев молодая девушка по имени Ишгра. Неизвестно, кем она им приходилась- то ли сестрой, то ли любовницей, то ли той и другой сразу. Однако положение ее в этом доме было лишь немногим лучше, чем у Кааки. Одним словом, она была такой же невольницей, только ее не запирали и не сажали на цепь. Издевательства, побои, тяжелая работа- все это доставалось ей сполна.
 Да, это могла бы быть большая история. В ней нашлось бы место для беспросветной горечи, тяжелых утрат, робкой надежды и всепобеждающей любви. Истории бесчисленны как звезды на небе, и каждая хранит в себе чью-то жизнь. И некоторые сияют особенно ярко, зажигая сердца людей, а некоторые… некоторые так и остаются нерассказанными.
 Каака и Ишгра постепенно сблизились, и могло ли случиться иначе? Они были молоды и обоих связала одна беда. Была ли это настоящая любовь или только сострадание и взаимная поддержка? Так ли это важно?
 Важным было то, что в итоге это чувство помогло им спастись.
 Наверняка это было нелегко, наверняка рассказ об этом мог бы быть захватывающим и напряженным, даже если бы каждое слово в нем было неприукрашенной правдой. Правда бывает невероятнее любого вымысла. Возможно, их преследовали, а они скрывались и продолжали упорно пробиваться к свободе, терпя лишения, ежечасно рискуя, но не падая духом. Возможно, однажды Каака бросил вызов жестоким братьям и победил. Или им удалось сбежать как-нибудь иначе.
 Суть в том, что даже нерассказанные истории могут иметь хороший конец.
 Беглецам удалось спастись. Они ушли в мору, ушли так далеко от Турган Туаса, от Великого Хребта, как только могли. Для Кааки здесь был дом, а Ишгра… она последовала за ним.
 В пути, когда они только оказались на пьянящем и свободном просторе моры и без оглядки рвались все дальше прочь от темной и злой страны, им повстречался один очень могучий шиман. Он помог беглецам на первых порах и стал одним из немногих, для кого нерасказанная история оказалась реальностью.
 А дальше начиналась уже другая история, возможно, что и более величественная, возможно, столь же удивительная и, во всяком случае, известная теперь уже почти каждому луорветану.
 Кто не знает великого князца Аку Аку?
 Хотя, надо признать, мало кто запомнил его первую жену. Конец некоторых историй может быть счастливым, но начало других печальным. На самом деле истории, рассказаны он и или нет, не заканчиваются никогда.
 Зато какая у Аки Аки родилась красавица дочь!..
 И это была еще одна история.

 В долгих и теплых сумерках Руоль сидел на крыльце неказистого, но внушительного дома Аки Аки и смотрел на засыпающее становище. Было удивительно тихо, а любой звук- чей-то далекий смех, перезвон ороньих колокольчиков- разносился над морой чисто и ясно. Солнце зашло, но горизонт продолжал алеть, и в этом свете над рекой Ороху парили легкие перья тумана. Этот вечер мог никогда не наступить, подумал Руоль. А сейчас так… так спокойно.
Нёр (или Кыра) и Ака Ака остались в доме. Им было о чем поговорить наедине. Насчет нее Руоль, конечно, не был уверен- очень уж она изменилась,- но князцу наверняка было что сказать. Господи, неужели он тоже ни разу не видел ее за все эти годы? Сколько же судеб сломалось в тот страшный день?
 Руоль был не один. Тот самый калут, который встретил его во главе отряда на эджевом поле и привел сюда, теперь маячил поблизости. Звали его Эттук. Руоль и не думал, что его оставят без присмотра и даже удивился, что калут всего один. Да и пускай его. Хотя взгляд, которым тот смотрел на него, вызывал невольную улыбку. А заговорить так больше и не решился, бедняга.
 Я здесь, вот я здесь, думал Руоль. Кажется, дело сделано. Что теперь?
 Впереди неизвестность, и тяжелая, трудная работа, и сложный выбор, но что-то уже началось. Доброе или злое, кто знает? Что-то началось.
 А вдруг я во всем неправ?
 Уже поздно сомневаться, поздно отступать. Пусть. Он сам выбрал эту дорогу и он готов пройти ее до конца. Что бы там ни было. И даже не ради себя, а ради… ради… чего? Нет внятного ответа, только чувство, что он это должен.
 А здесь, совсем рядом, буквально за дверью… она. Живая, настоящая, пускай другая, но это ведь она! И о чем он думает?
 В душе много чувств, они плывут одно над другим, причудливо перемешиваются, превращаясь в одну пронзительную и светлую тоску. И как же хочется обнять Тиргу!
 Вот, о чем он сейчас думает, вот, что главное.
 Позади него скрипнула дверь. Не оборачиваясь, Руоль сразу все понял. Нёр. Никак не получалось думать о ней как о Кыре, тем более, прежнюю Кыру он встречал. Нёр, конечно же. Будто что-то изменилось в вечернем воздухе. Калут Эттук поспешно нашел какие-то дела еще дальше от крыльца и совсем затерялся в тенях.
 Она присела рядом- так просто, так обычно, как в прошлой жизни. Так непостижимо.
 Помолчали, слушая тишину, ощущая близкое присутствие друг друга.
 Как же она красива!- в который раз поразился Руоль, несмело глянув на нее. Она смотрела вдаль, лицо ее было удивительно спокойным и немного печальным. В ней была другая красота, не такая, какую он помнил. Возможно, сейчас она была еще прекрасней, но… эта красота была холодной, она не манила, она могла даже отпугнуть. Прежняя тоска и сожаление шевельнулись в душе Руоля, но его сердце еще острей потянулось к воспоминаниям о Тирге Эне Витонис, устремилось из зимней стужи к весеннему теплу.
 Тирга была где-то там, а Нёр рядом, и его мысли вернулись к ней. Невозможно было от нее убежать. Ее сила была повсюду. Она сама была повсюду.
 Захотелось сказать, как ему жаль. Жаль, что ей пришлось пережить все это, жаль, что все случилось так. Жаль… Он не знал, как. Слова не давались, они были пустыми; к горлу подступал тяжелый ком.
 Она вдруг повернулась к нему, посмотрела с легкой улыбкой.
 -Ака Ака спит,- сказала она,- День для него выдался непростой.
 Было понятно, что это совсем не те слова, которые она собиралась, которые она должна была сказать. Ее грустная улыбка говорила об этом. Или первые важные слова должен был произнести он.
 -Нёр…- начал он.
 Она качнула головой.
 -К-кыра…- тут голос совсем подвел его.
 Она вдруг наклонила голову и сняла с шеи ремешок. А на ремешке висел маленький камешек в простой оправе. Даже в тусклом закатном свете он полыхнул на мгновение зеленой искоркой.
 -Помнишь это?
 У Руоля перехватило дыхание.
 -Ты… ты…
 -Я его не носила, если хочешь знать. Надела только… сегодня. Но да, я его сохранила.
 Столько чувств, воспоминаний нахлынуло разом. Простая безделушка, побрякушка из фактории. Сколько же он за нее отдал? Неважно. Ценность этого подарка была в другом, ее ничем не измерить. Тогда он еще думал, что им суждено быть вместе, думал, что будущее это ясная прямая дорога.
 Но она его сохранила! Что бы это ни значило. А ведь что-то да значило.
 Ах, сколько всего творилось в душе, и как же от всего этого стало грустно!
 -А знаешь,- задумчиво сказала она,- я положу его на могилу твоей сестры.
 -Где…- прошептал Руоль.
 -Далеко отсюда. Я покажу тебе потом, если захочешь. Она лежит рядом с Ульканом. Там очень красиво. Иногда я бываю там. Каждый раз прошу прощения. И у тебя прошу.
 -Нет,- промолвил Руоль,- это я должен просить прощения. Это моя вина. Ты даже не представляешь, как я…
 -Я представляю. Я все знаю. Но ведь это уже неважно. Все в прошлом. А мы здесь. Должны ли мы сожалеть о наших жизнях?
 -Только об их жизнях,- произнес Руоль, и Нёр на пару мгновений склонила голову.
 -У тебя есть будущее,- сказала она вдруг.- У всех луорветанов теперь оно есть. Твое будущее. Каким оно будет?
 -Я… не знаю.
 -Думаю, знаешь. Или скоро узнаешь. Все шло именно к этому. Все наши решения, все ошибки и жертвы. Поэтому мы здесь. Так должно было случиться.
 Руоль поморщился. Он не мог согласиться.
 -А что зависит от нас?
 -Мы можем принимать или нет. Можем страдать. А иногда можем любить. Ты влюблен сейчас?
 Руоль посмотрел на нее. Что прозвучало в ее голосе? Не ревность, нет, не насмешка, но что?
 -Я вижу. И рада за тебя. Живые должны жить.
 Обида? Нет.
 Ерунда. В любом случае, о себе говорить не хотелось. Он бы поговорил о ней. Он бы спросил, как она жила все эти годы, какими дорогами ходила. Какая она вообще была ее жизнь?
 Но шиманов не спрашивают.
 -Ты изменился,- она кивнула каким-то своим мыслям.- Хорошо это или плохо, мне неведомо. Но ты другой.
 -Это бывает,- сказал Руоль с кислой усмешкой и только потом сообразил, что разговаривают они на языке Высоких. Почти не удивился.
 Нёр поднялась, спустилась с крыльца; через секунду Руоль последовал за ней.
 Почти совсем стемнело; он уже плохо различал выражение ее лица и глаз.
 -Ты уходишь?- спросил Руоль.
 -Я еще вернусь. Мы же связаны. Всегда были связаны, да? Аке Аке… моему отцу… можешь сказать, что пока я буду с тобой, он будет меня видеть. А я буду с тобой. Этого хотят духи, об этом просил Тары- Ях. Мы еще о многом поговорим, Руоль. О многом. Не переживай, делай то, что должен.
 Внезапно в стороне послышалась какая-то возня. Калут Эттук вышел из тени и преградил кому-то дорогу.
 -Пусти меня! Сказали, он здесь!
 -Иди-ка отсюда. Никого здесь нет.
 -Врешь!- Старик, судя по голосу, и он не унимался, пытаясь проскользнуть мимо Эттука.
 -Сказано, иди отсюда! Чего тебе надо?
 -Хочу видеть, как он страдает. Я ведь его проклял, да.
 -Убирайся!- рыкнул Эттук.
 Старик проворно отбежал.
 -И тебя прокляну!- крикнул он издали, а потом исчез во тьме также, как и появился.
 Снова стало тихо.
 -Не узнал? Это был Оллон.
 Нёр хихикнула, на секунду словно вновь став прежней юной девушкой- беззаботной, смешливой и родной.
 Сердце Руоля на миг болезненно сжалось, но потом отчего-то сделалось странно легко.
 -Ну да, он же меня проклял,- пробормотал он.
 Нёр вдруг снова стала серьезной.
 -Мы можем проклясть только себя, Руоль,- сказала она.- Больше никого.
 Руоль покачал головой.
 -Но Оллон… с ним-то что стало?
 Нёр опять издала смешок.
 -О, с ним все хорошо. Он даже счастлив по-своему. А так… Оллон верил, что он великий шиман. Однажды приходит время платить за свою веру. Иногда цена выше, чем ты думаешь.
 Она сделала шаг к Руолю.
 -Ты стал настоящим Высоким. Хочу услышать о Турган Туасе. Ты расскажешь мне?
 -Расскажу,- сказал Руоль, слегка ошеломленный ее близостью.
 -Потом. Сейчас я ухожу. Скажи мне только вот что. Кем станет мой народ, если пойдет за тобой?
 Руоль задумался. Хотел сказать, что у него нет ответа, но неожиданно произнес:
 -Воинами?
 Нёр кивнула.
 -Это стоит того? Нет, не отвечай. Это неизбежно. И знаешь что? То, что ты задумал не произойдет быстро. Времени уйдет много, может быть, больше, чем ты можешь отдать. Это… очень большая и долгая дорога.
 -Наверное,- произнес он.- Я не знаю. А что остается? Только идти. Шаг за шагом.
 -Да, это так. Что ж, прощай, Руоль.
 Он посмотрел на нее в густых сумерках. Как много слов вертелось в голове! Много, и ни одного. Слова не имели значения, они никак не могли передать всех его чувств. Он не мог отпустить ее просто так.
 Но… прошло несколько мгновений, и вот он уже стоит один. И все несказанные слова остались с ним. Но на душе по-прежнему было легко.
 -Прощай,- прошептал он ей вслед.

 Он вернулся на крыльцо, сел на ступеньку. День прошел. Завтра… завтра он сходит на могилу своей старшей сестры. Туя… еще одна потеря, о которой он узнал только сегодня. Никогда им уже не поговорить, не узнать друг друга, не стать родными. Потери, потери…
 А где-то еще есть Саин, его брат, который, наоборот, жив и здоров. Странные, удивительные дела.
 Потери и встречи. Радость и печаль. Иногда обида и боль. Так все и происходит.
 А потом? Что будет потом?
 Эттук кашлянул в темноте.
 -Мне нужно поспать,- сказал ему Руоль.