Повесть о приходском священнике Продолжение 112

Никого не жалко, никого...
Для Бируте

Закончился Петров пост, а вместе с ним и лютый зной, нещадно паливший землю. Каждый день мы служили водосвятные молебны с акафистом пророку Божию Илие с просьбой послать дождь, так как огородные растения и цветы медленно погибали без влаги. Помидоры буквально спекались, так и не успев дозреть, сохли огурцы, темнела капуста, перец, вяла картофельная ботва. Старушки, приходившие к нам на молебны, не переставали роптать, мол, останутся без урожая, если мы не вымолим дождь. И вот на самый праздник Первоверховных апостолов Господь явил милость нашему краю. Лило как из ведра! Грунт пересох настолько, что не мог впитывать влагу, и двор моментально наполнился грязными, пыльными лужами.
Выйдя на крыльцо, я увидел Алю с Липой, прятавшихся под крышей беседки. Аля что-то возбуждённо лепетала, подставляя ладошки под льющийся поток воды, высовывала голову под дождь и тут же резво отряхивалась, при этом весело хохоча. Сердце радовалось, когда я глядел, как она изменилась. Липа же угрюмо стояла, прислонившись головой к беседочной опоре. Она равнодушно глядела на дурачество Али, иногда выставляла ногу под поток дождя, тут же пряча её обратно, небрежно отряхивая. За всё это время мне так и не удалось поговорить с ней. Липа постоянно избегала наших встреч, находя любые предлоги, старалась даже не столкнуться со мной случайно, что придавало ей ещё большей таинственности. Странно, но только сейчас, и то украдкой, я мог нормально рассмотреть её. Невысокая, стройная, с хорошей фигурой, прятавшейся за безвкусной одеждой. Круглое лицо со жгуче-чёрными волосами, скрываемыми косынкой, неизменно завязанной назад. Волосы часто вырывались из-под косынки, слегка спадая на широкий лоб, придавая ей женской привлекательности. Глаза такие же чёрные, как и волосы. Издалека казалось, что они лишены зрачков, растворившихся в этой черноте, посему определить направление её взгляда было непросто. Нос небольшой, курносый, под которым красовались изредка вздрагивавшие две вишни губ. Кожа была такой белой, что в сочетании с чёрными волосами и бровями выглядело довольно необычно.
Липа скоро заметила, как я поглядываю в их с Алей сторону, смутилась и тут же скрылась в глубине беседки. Недолго думая, я схватил со стола кастрюльку, бутылку вина, несколько стаканчиков и тут же направился к беседке.
 — Батюшка, — тараторила Аля, — вы только поглядите, какой изобильный дождь! А тёплый, словно в летнем душе!
 — Я вам угощения принёс, — сказал я, ставя на столик кастрюльку и бутылку с вином. — В честь праздника, так сказать. Шота с утра приезжал. В кастрюле настоящий грузинский шашлык, а в бутылке Хванчкара… Знаю, вы с самого утра ничего не ели.
 — Ух ты! — воскликнула Аля, мигом достала из кастрюльки кусочек мяса и, поднеся к носу, вдохнула пряный аромат. — Ммм, запах просто с ума сводит!..
Липа лишь мельком взглянула на столик, продолжая стоять в дальнем углу и делая вид, что её в данный момент больше всего интересует разгулявшийся ливень. Алька еле заметно кивнула мне, отправила кусочек мяса в рот, произнеся:
 — Пойду к Марку, посмотрю, а то проснётся, кругом никого.
С этими словами она отважно ступила под ливень и, взвизгнув, бросилась к дому. Посмотрев ей вслед, Липа произнесла еле слышно:
 — Всё с вами ясно.
 — А Липа это?.. — попытался завязать разговор я.
 — Алипия, — не дав договорить, перебила меня женщина.
Меня поразил её голос. Он звучал как-то необычно, можно сказать, даже непривычно. Грубоватый тембр приятно сочетался с мелодичностью, придавая голосу красочный оттенок. Вспомнилась Аня, у неё был похожий голос, им обладает большинство актёров, певцов. Но у Липы голос был уникальный.
Липа заметно занервничала. Она не отрывала взгляда от дверного проёма, за которым продолжал идти стеной ливень. Глаза её беспорядочно скользили по стенкам беседки, словно ища укромный уголок, куда можно было бы спрятаться.
 — Рад знакомству, — продолжил я. — Вы у нас почти месяц, но никто толком о вас ничего не знает. Вот я решил…
 — Что вы хотите знать? — снова перебила меня женщина, в её голосе чувствовалось раздражение.
 — Я не в том смысле. Просто как-то зашёл разговор о вас. Алиса предложила вашу кандидатуру на пост церковной старосты, потому что ей тяжело со всем справляться. Вот…
Липа внимательно и в то же время настороженно глядела на меня всё время, пока я говорил, и от этого взгляда становилось неловко, даже неуютно.
 — Ясно, — сухо ответила женщина, сложив руки на груди. — Думаю, среди ваших друзей и знакомых найдётся немало более достойных кандидатов, чем я. Есть несколько причин, по которым вынуждена отказаться. Хотя спасибо за доверие, не ожидала… Алиса позвала меня сюда помочь ей, посулила хорошие деньги, они мне сейчас очень кстати. Я даже не знала, что тут строится церковь. Думала, медпункт какой или приют для стариков. Решила держаться этой вашей Алисы, с работой нынче туго, а в моём случае, особенно. Того, что станут интересоваться моей персоной, не ожидала.
 — Но вы всё же скрываете что-то, согласитесь, и в этом есть некая загадка. Я человек простой, не умею влезать в душу. По-человечески интересуюсь. Если у вас трудности, поделитесь, вдруг мы сможем чем помочь. А ежели не захотите откровенничать, настаивать не стану и больше никогда не заведу такой разговор, обещаю. Извините за то, что так вот беспринципно суюсь...
Липа некоторое время молчала, глядя тем же пронзительным, холодным взглядом, веявшим недоверием. Наконец лицо её слегка изменилось, она присела за стол, взяла бутылку с вином, покрутила, рассматривая этикетку, поставила её обратно, сказав тихим, спокойным тоном:
 — Наливайте, выпьем ради праздника.
Признаюсь, это было неожиданно. Липа взяла наполненный стакан, поводила его возле носа, отпила глоток, спросив:
 — Тяжело справляться с маленькими детьми, вы ведь мужчина...
 — Сам, наверное, вряд ли справился бы. Вот, спасибо, девчонки помогают. Хотя в жизни ситуации случаются разные, загоняют в такие рамки, что хочешь не хочешь, а справляться приходится. Ребёнок у меня один, Марк, тот что в доме спит. А девочка по соседству живёт. Мать у неё померла недавно, а отец вторую неделю как в запое, дома не ночует. Хотя обещался завязать с алкоголем, — я понимал, задав этот вопрос, женщина сама хочет вывести на откровенный разговор.
Липа молча покачала головой, глядя задумчивым, нерушимым взглядом на стол. Она отпила из стаканчика ещё глоток, затем робко взяла кусочек шашлыка.
 — Мясо мягкое, дымом пахнет, — сказала она, попробовав шашлык. — Как папа в детстве готовил… Мы далеко отсюда жили, в небольшом промышленном городке. Папа инженер, я плохо его помню. А мама… Мама домохозяйка. Она целыми днями читала Библию, всякие книжки про святых, молитвы. Бывало, на целый день уезжала в монастырь. Монастырь недалеко находился, в селе каком-то. Она меня туда несколько раз возила. Там мне очень не нравилось. Мать пока все службы, молебны не отстоит, ни шагу оттуда. Я скучала сильно. Происходящее кругом было не совсем понятно, а со временем я эти службы буквально возненавидела. Стоишь, есть хочется или посидеть, а мать: «Терпи, смиряйся!» и прочее-разное. Она Алипией меня назвала, чтобы было по-церковному, по правилам. Дома мать с отцом часто ссорились. У матери вечно то пост, то праздники, то грешно. Короче, отец не выдержал и вскорости ушёл, я о нём после этого больше никогда не слышала. После ухода отца мама ещё больше в религию ударилась. Одевалась как монашка, постилась строго и меня заставляла, пока в школе обморок не случился. Мать вызвали в школу, отругали, только ничего не изменилось. Ещё хуже стало. Как-то позвала меня на кухню, погладила голову, поцеловала в лоб, сказала:
 — Доченька, все мы дети Божьи и должны к Господу стремиться, в нём радость и смысл жизни искать. Я хочу уйти в монастырь, Богу служить, мир тяготит мою душу.
 — А как же я? — спрашиваю, мне тогда лет девять исполнилось.
 — Пойдём вместе, — говорит.
Я как представила ту унылую, хмурую жизнь, — тягостные, длинные службы, голодание, эти чёрные одежды... Вдруг такой ужас обуял! Стала плакать, махать руками, умолять маму не ехать. Мать испугалась, обняла обеими руками и тоже принялась плакать. Через пару недель начались каникулы. Прихожу домой, мать одетая в шубу, платок тёплый, сапоги. Встречает на пороге и говорит:
 — Собирай, доча, вещи свои в чемоданчик, поедем к тёте погостим.
Я сильно обрадовалась. Тётю Глашу, мамину двоюродную сестру, я очень любила. Хотя мы были у неё всего несколько раз, сильно уж нравилось мне там. Я мигом собрала самое необходимое, и через час мы уже шли к автобусной остановке. Тут вдруг остановились возле серого здания с высоким трубчатым забором, мамка и говорит:
 — Ой, дочь, дело такое, надо зайти в это здание, передать письмо, — она вынула из сумки беленький лист бумаги. — Это очень важно, понимаешь? Ты девочка шустрая, сбегай мигом, а я тебя здесь подожду.
Я воспитывалась так, что лишних вопросов никогда не задавала родителям. Надо значит надо. Да и что в девять лет понимать... Зашла в серое здание, а в груди словно оборвалось что-то, необъяснимая тоска охватила душу, даже в голове помутилось. В холле меня встретила женщина в белом халате, поглядела удивлённо, спросила:
 — Девочка, ты кто? Ты к кому?
Я протянула той женщине лист бумаги, который вручила мне мать. Женщина взяла его, быстро пробежала глазами, взглянула уже тревожным взглядом и, ничего не сказав, выбежала на улицу. Я, признаться, не понимала, что происходит. Не став больше никого дожидаться, побрела к выходу, будучи уверенной, что мама ждёт меня там же, возле ворот. Только у самой двери наткнулась на ту самую женщину, которой отдала мамино письмо. Та схватила меня за плечо, присела на корточки, спросив:
 — Ты откуда сама?
 — Из этого города, — отвечаю.
 — Знаешь, куда уехала твоя мать?
 — Никуда она не уехала. Она там, за воротами ждёт. Мы к тёте в Полтаву собирались.
 — Ох, горе ты моё! — сказала женщина, погладив мою голову.
Затем она ухватила меня за руку, и мы побежали к воротам почти галопом. Мамы на условленном месте не оказалось. Женщина, не отпуская мою руку, пробежалась в обе стороны улицы, расспрашивала прохожих, но никто не видел особу в коричневой шубе и платке, с дорожным чемоданом.
Меня отвели снова в то самое серое здание, куда я носила письмо. Этим зданием оказался районный детский дом. Вокруг собрались несколько женщин, работниц детдома, стали расспрашивать о маме, о том, где мы жили с ней, в каком районе. Вызвали милицию. Признаться честно, я не совсем хорошо понимала, что происходит вокруг. Вся возникшая суета казалась ничем иным, как забавной ситуацией. Я даже не могла допустить мысли о том, что мать меня бросила. Такого попросту не могло быть, и все эти суетливые тётки в белых халатах говорят какую-то чушь.
В тот день я очень сильно устала. Меня всё время о чём-то расспрашивали, водили из кабинета в кабинет, пытались накормить, куда-то звонили, а мама никак не приходила за мной. Под вечер начала одолевать скука, а с ней необъяснимый страх. Так я оказалась в детском доме. Мать придумала довольно-таки экстравагантный способ избавиться от меня, чего от неё никак нельзя было ожидать. Первое время я очень скучала по дому, по маме. Ни с кем не разговаривала, часто плакала под одеялом, из-за чего слышала насмешки от соседок по палате. Практически всё свободное от занятий время я проводила в холле, возле окна, безнадёжно высматривая в нём своё избавление из этого неприятного места. Шло время. Маму мою так и не нашли, и я с ужасом осознавала, что детский дом станет теперь моим постоянным местом обитания. Здесь не терпели слабости, малодушия, капризов, необходимо было становится сильной, бойкой, самостоятельной.
Учились мы в обычной средней школе, которая располагалась по соседству, через несколько домов. Водил нас туда кто-то из воспитателей, забирал тоже. Кто повзрослее, ходили в школу сами. Там я познакомилась, а вскоре и подружилась с мальчиком. Его звали Витя, как и вас. Мы сидели за одной партой, и Витя как-то проникся ко мне, больше из-за жалости. Он видел, как детдомовские ребята шпыняют меня почём зря и тут же становился на мою защиту. Позже удалось узнать, что родители Вити погибли в автокатастрофе, а он живёт со старенькой бабушкой. Удивительно, но мы очень быстро подружились, сделавшись практически неразлучными. Мой друг часто навещал меня в детдоме, таскал конфеты, яблоки, пирожки, которые готовила его бабушка.

Дальше будет...