начинка

        Испёк грушевый пирог. Дегенераты готовят яблочный. Решил и тут отличиться. Не нашел тряпичных лоскутных прихваток, зато собачьи уши здесь как здесь. Вовремя остановился, иногда Разум тьма заволакивает. Потому что уже глубокие сумерки на моей тупиковой ситцевой кухоньке. Во всю пыхтит, бормочет под нос поздний месяц, названный римлянами восьмым, а для нас – 10-ый. Нелепо, но и не за гранью. Стало быть, год идёт к концу – мышь родила гору. Вчера… год назад вчера? … на занятиях левый фиолетовый глаз треснул, и ребята поинтересовались, отчего глаза фиолетовые. Сдержался, теперь придется взаймы поносить. Идеальный цвет листьев – черный; потому что дальше некуда, черный никому не должен. Его никто не трогает, и сам он уже не способен кого-то тронуть. Но сначала приходится пройти несколько стадий: от жёлтой до финальной. Конечная остановка – пылающая слежавшаяся куча, собранная сиротливо на вытоптанном поле отсыревшего застуженного двора. Частный двор. Частный двор с собственными заспиртованными родственницами – кровными бабами. Ранние неоперившиеся вдовы. И вот с пацанами пробуем роли «горбача, билла и ели». Мажу мазутом бритую башку Виталика, и ржем с Санькой. Пробиваем штрафной в вышибале… Мерзотная бабушка аккуратно разрезАла на 7 треугольников кулебяку с крольчатиной. Выворачивало. Тихо ехидно посмеивалась, устанавливая самодельные силки на конопляных задах… Протыкали запекшийся корешок бисквита серной спичкой, и удостоверившись… скармливали молчаливому бельгийскому тервюрену – уже одиннадцатой длинношерстной по счету...

          Собственно, ретроспектива не может быть бесконечной. Стало быть, пальцем безымянным пробиваю тесто – содой остро ударяет, пылает, жаждет топленное тепло отдать. Допустим, мне… Да, все в области вероятного... Спуск? Положим, что он. Пойдем на компромисс. Схождение, снисхождение с рассохшейся отсыревшей бурой веранды весьма неуклюже. Селезень важно переваливается по хрустящим ступеням. Укромно переставляю застуженные оловянные калоши по гранитному плиточному тротуару. Клён остро пестрит и бойко выделяется на фоне праздно дрейфующих дубов и глухого в тенетах ольшаника.  Ржаной аромат орешника долетает даже до моего загашенного околотка.
         - Игорь Федорович, мое почтение, - приподнимает филигранно надутый пузатый котелок Дедаликов, - Не проходите мимо.
         - И мое почтеньице. Может быть, сладенького?... Как вы относитесь к сладенькому?... Плоды – молодые, хрустят, нёбо вяжет, кислит…, - криво-косо усмехаюсь и подсаживаю стальной детской лопаткой дымящийся кусок, - У меня «северянка»... сами понимаете… универсальный сорт груш проблематично отыскать… особенно сейчас… особенно после… да вы не стесняйтесь… берите прямо пальцами… откройте в себе варвара, товарищ Дедаликов… у меня и платочек с собой… «сколько заветных платочков носим в шинелях своиииих»…
        - Благодарю, - теряется на мгновение визави, чрезвычайно медленно прожевывает, - А вы бы… Право неловко … просить…  не могли бы подтянуть Томми по Истории?
        - Груша кисла – пирогу воздушным бысть, - башкой дырявой, башкой тяжелой в такт голубой еловой лапе киваю. Пирамидальная крона этого хвойного дерева внезапно наклонилась от резкого потока воздуха, но вновь выровняла величественное законное положение. Несмотря на густую образцовую крону, корни ели залегают плоско под почвой и совершенно неглубоко.
        - Не понимаю, - испуганно моргает иссохший измученный мужик, - Это – «да» или это – не «да»?
        - Груша на Святого Лаврентия особенно крупна и полезна, вы знали?... Бабка всегда ветви трясла… и плоды пикировали прямо в кротовьи норки… пожалуйте, ещё кусочек. У меня их 7. Понимаете ли...? – подчерпываю измазанной лопаткой особенно жирный, особенно цельный, пористый кусок.
        - А у меня беда, Игорь Федорович, - отирает лоснящийся лоб, - У меня «икарус» угнали… Собственно, потому и на своих двоих… Так меня трудно поймать… Да и сын в этом году …поступает…отчего прошу … подготовить …
       - Жаль, - сокрушаюсь, - Вероятно, вы… не поняли: груша на Святого Лаврентия особенно крупна и.. особенно полезна… Однако… кто-нибудь другой за вас кусок оттяпает...
       - Не позволю! Это вы не поняли! - начал горячиться Дедаликов, но уже оставил его наедине со своим дымящимся куском.
          Приходится топать в учреждение. Определённое. С соответствующим артиклем. Солнце совсем очерствело, и начало откровенно чадить. Разномастные, палитровые зяблики спрятались в дупло совы. Красноперые осадчие перепелки зарылись в слежалый тянущийся мох. То бишь, подхожу к месту работы.
         - Промокли, небось, или… не успели? – присвистнул директор и намеренно сузил подслеповатые щели, обтряхивая от ледяных подтеков мой баклажановый дождевик. – Давно нас Матушка-Природа грозами-ливнями не баловала, а?
        - Сладенькое… как вы относитесь к сладенькому? - протягиваю треугольный поднос с кусками, - Грушевый. Пек все утро… Сладенькое, - трясу перед заострённым подбородком, маячу пред взором его близоруким, - Сладенькое… Вы же не против сладенького?
        - Ну… Хорошо, однако… - потирает пухлые детские ладошки, - Наш пострел везде поспел.
        - Груша… поспела. Будьте любезны, кусочек, пан директор, - подсаживаю скользкой клейкой лопаткой особенно ароматный, исключительно раздухорившийся кусок.
        - Да что вы в меня свой пирог пихаете! – орет сучка, негодует, - Простите… сорвался…у нас аккредитация… повторная… внезапно, не так ли? Вы и не виноваты… вас же и не было всё это время… Вы, собственно, чего зашли-то? У вас же… две недели еще…отгула.
       - Яблочный Спас… Яблоки, груши, сливочные сливы, нектарины, медовые сливы, у меня и вареньице припасено для вас… допустим. Кизиловое, - вытаскиваю из внутреннего обветшалого кармана кизиловое, - Кислица, - вынимаю из нагрудного соответствующее варенье, - Смородиновое, - извлекаю из-за пазухи смородиновое.
        -  Остановитесь… - с ужасом взирает на аккуратные компактные баночки на письменной дубовой столешнице. - К вам подходил… господин Дедаликов? – испуганно присвистнул пан директор и покосился на очередной цветной бутылёк в моей баклажановой деснице.
        - Дуб в августе желудями Богат – к урожаю, - усмехаюсь и ставлю перед начищенным носом блестящего императорского бюста морскую сливу и важный пузырек с айвой. Последнюю варил по особому бабкиному рецепту. Сироп из айвы – весьма тягучий.
        - Его сына необходимо подготовить к итоговым экзаменам. Сами понимаете, господин Дедаликов – человек видный… внушительный… и… ранимый… - мужчина вновь присвистнул в конце предложения, попробовал прочистить носоглотку, но свист никуда не делся.
        - Яблочный Спас хоть и в августе-месяце… Но мы еще можем устроить проводы Солнца… на закате… с песнями… Яблок-то теперь днем с огнем не сыщешь… Груши зато – объемные, наливные… Вы кусочек возьмите, пан директор, стесняться не стоит совершенным образом…
         -     Собственно, вот он сам... – облегченно присвистнул директор и встал на цыпочки.
         Дедаликов пропустил вперёд тщедушного оловянного пацана.
         - Сначала уровень интеллектуальный оценим, давай руку, хилый изнеженный барчук, - небрежно беру за истонченную полупрозрачную кукольную кисть.
         - Я чего-то не понял, куда ты моего наследника ведёшь? – насупился Дедаликов.
         - Под ливень, - усмехаюсь, - Брошу в лужу – пусть выплывает, - разворачиваемся и покидаем мужичков.
         - Вы главное – не беспокойтесь, тень на плетень не наводите, господин Дедаликов, - директор сделал реверанс и накинул молочный пиджак на пурпурный бюст другого императора, - Игорь Федорович – педагог со стажем. Многократный и многослойный… как… ну как пирог, - директор ткнул искривленным побуревшим, то ли от Времени, то ли от Пространства, мизинцем на голубую треугольную тарелку и надкушенный кусочек, из которого сиротливо выглядывала пылающая начинка.

          Господин же Дедаликов поводил большим купеческим пальцем по письменной дубовой столешнице, собрав на мясистой подушечке приличный слой жира, и дал щелчка бюсту. А мы тем временем уже во дворе государственного представительного учреждения. Дедаликов-младший утверждает, его мечта – стать старшим. Давлю лыбу. Шлепаем наконец-то к фонтану в дермантиновых калошах. Держу широкий глубокий купол. Сумасшедшие капли агрессивно бомбардируют нейлон. По центру фонтана представлена оригинальная композиция «Колыбель»: золотой Толкиен, серебряный Фрост и бронзовый Платонов, вытянув натруженную десницу над собой, держат пустую люльку. Спрашиваю у мелкого, есть ли мелочь? Щас в колыбель медяки да алтыны кидать будем…
         - Нет у меня, господин учитель, ни медяков, ни сверкающих алтынов, ни блестящих дублонов. У меня только папочка есть, - жмется. Водица к нему за шиворот затекает, в сапожки лаковые, тряпку из пацана водица кует.
         - Давай, - набираюсь вдохновения, - записывай тему урока…
         - Но даже листа нет, даже стилоса, всё смоет дождь… навеки, - вода рулонами скатывается с надбровных дуг, размывает его черты лица. Возможно, простынет. Возможно, свалится с температурой. Возможно, подхватит пневмонию.
         - Итак … быт древних тофиров… Стало быть, тофиры – весьма античный этнос… Жили общинами… Когда в семье этого народа умирал… кто-нибудь… допустим, ребенок… то бишь… когда ребёнок… у тебя точно нет мелочи? Люлька – пустая… нехорошо, дружище, нехорошо… Вот тебе пятак… когда умирал ребенок, родители, значит… извлекали сердце его… тело же погребали… а теперь кидай алтын… только надо прицелиться… не умеешь ты монеты в люльки закидывать… держи зонт, сопля! Итак, они, то бишь, родители, сжигали сердце и запекали прах… в пирог… ровно держи зонт, возьми поднос и отнеси папаше… пусть откушать изволит… И чего ты встал…? я тебя учить точно не буду… Походу, чтобы закинуть пятак, надо взобраться весьма высоко… на металлические головы… вода просто неистово ледяная… а ты ступай, дружище, ступай… да не оборачивайся…  17.41. 23.10.18