Оставляющее след... 2

               

Последний месяц весны уже благополучно перевалил за середину. Наши отношения по-прежнему продолжались и набирали силу: мы проводили вместе все мыслимое свободное время. 

Стремительно пролетающая весна играла всеми своими сказочными гранями: раскатами майского  грома и шелестом коротких весенних ливней, щебетом птиц, заливистым смехом на детских площадках, звуками музыки из распахнутых окон, потоками яркого солнечного света…

Казалось, пространство было буквально заполнено энергией радости, любви, ожидания сбывающихся надежд. Торжество уходящего мая сопровождалось великолепием белоснежно-пенного  цветения яблонь и груш во дворах и скверах, ослепительной яркостью красно-бело-желтых и лиловых пятен клумб с тюльпанами на городских площадях.

Таким нам виделся мир в двадцать первую весну нашей жизни…

В этот период мы часто и подолгу бродили по тихим улицам и переулкам Старой Москвы, по тенистым московским паркам и скверам Бульварного Кольца. Мы говорили о чем угодно: о грядущей сессии, делах турклуба, предстоящем квалификационном походе на Западный Кавказ, поэзии, фильмах, музыке, живописи, философии. Парадокс состоял в том, что, будучи безумно влюбленными, мы не говорили о любви… Может быть, инстинктивно и суеверно боясь ее спугнуть?..

Любимым занятием во время таких многочасовых походов было вскочить в первый, подвернувшийся по ходу нашего непредсказуемого маршрута трамвай, и ехать до конечного круга. И мы часто оказывались в совершенно незнакомой части города, что было для нас равносильно попаданию на чужую планету. Нам  интересно было  исследовать  незнакомые  уголки Москвы:  они всегда таили в себе что-то загадочное.

В этом мае все было, как во сне. Счастливом и нескончаемом. Все казалось настоящим наваждением: мы не задумывались о будущем; мы просто существовали отдельно от мира в какой-то «капсуле счастья» и были полностью замкнутыми друг на друге.

И  теплая буйная весна только усиливала это состояние. Все ее краски, запахи и звуки органично окружали и берегли пространство нашей «капсулы». Мы были в этот период бесконечно далеки от мыслей, что где-то в окружающем мире есть беды, страдания, отчаянье…  Наверное, мы просто пребывали тогда в состоянии естественной – для этого момента жизни – эгоистической любовной эйфории. 

В тот вечер мы вышли из его квартиры, и он собирался проводить меня домой. В подъезде было уже довольно темно. Тусклый сумеречный свет уходящего майского дня пробивался сквозь пыльное полукруглое окно, освещая лишь небольшую площадку между лестничными пролетами. Спускаясь по лестнице, мы увидели мужчину, стоящего возле маленькой  распахнутой форточки у окна. Из консервной банки,  стоявшей на полу, тонкой ленточкой вился дымок недокуренной сигареты. Человек стоял, опираясь локтями на ажурную чугунную решетку у окна, обхватив голову ладонями. Лица его не было видно.

В подъезде было тихо и холодно. Нас вдруг охватило ощущение какой-то вязкой тревоги… Мы почувствовали, что с человеком что-то происходит, и спросили, не требуется ли ему помощь. После затянувшейся паузы он выпрямился и отрицательно покачал головой. На вид ему было не больше сорока. «У меня в больнице только что умерла жена…», - хрипловатым голосом проговорил он.

Возникло ощущение полной ирреальности происходящего. Эта его фраза, словно торпеда, моментально пробила оболочку нашей «капсулы», которую мы так старательно оберегали, наивно полагая, что с ней ничего не может случиться. И в то же мгновение в образовавшуюся брешь стремительным потоком ворвался тяжелейший  негатив, компонентами которого были отчаянье, боль и бездонная тоска.

Подавленные чужой глубокой драмой, мы молча вышли из подъезда. Нас окутала легкая прохлада майского вечера. Вокруг продолжала торжествовать наша двадцать первая весна.

Жизнь шла своим чередом…