Dottie. Другая жизнь

-Она меня ненавидит, Фемке, - проговорила девушка своей гувернантке, выйдя из покоев государыни. Лицо ее было бледным и решительным. - Она определенно меня ненавидит.
-Тсс, - лицо молодой женщины, ожидавшей Доротею, приняло взволнованное выражение. - Идем отсюда. Что случилось? Что тебе сказали?
Недавно, сами о том специально не договариваясь, перешли на «ты». Точнее, день, когда это произошло, каждая из них могла назвать с точностью. Это случилось тогда, когда Мари, старшую сестру Доротеи, вызвали в кабинет мадам де Лафон. Та пробыла там почти два часа, а потом вышла. Лицо ее, бледное и некрасивое, со следами от глубоких прыщей, носило торжествующее и в то же время растерянное выражение.
-Я выхожу замуж, - проговорила она, ни к кому особо не обращаясь. Ее подруги, сестра и гувернантка ответили ей гробовым молчанием, и только Дотти опомнилась быстрее всех:
-Кто же он?
-Генерал Шевич, - повторила девушка.
Опять тишина. Тут одна из ее подруг, мадемуазель Китаева, воскликнула:
-Боже ж мой, ему пятьдесят лет!
-Ты его видела? Он был здесь? - начались расспросы в адрес Мари. Та лишь отнекивалась. По ее словам выходило, что господин Шевич покажется перед нареченной только завтра, когда ее вывезут в Павловск специально на смотрины.
-Отец согласен? - спросила потом Доротея у сестры.
-Судя по всему, да, - отвечала Мари, все еще растерянная и при этом счастливая.
О визите с нареченным, случившимся на следующий день, она говорила мало, но выглядела при этом еще более странно. Доротея заключила, что Мари таки смогла влюбиться. И спросила лишь:
-Ему что, правда пятьдесят лет?
-Сорок восемь, - подтвердила Мари, не скрывая загадочной улыбки.
-Это же старик!
-Ну и что?
-Как «ну и что»? Тебе же с ним жить...
- И буду жить с ним, - произнесла девушка.
И вот скоро, через полгода, она должна была стать его женой.
Как раз в этот день Доротея увидела у Фредерики подвеску — похожую на ее собственную. И узнала впервые о Рыцарстве. Правда, мало что поняла, хотя и сделала вывод, что нынче должна называть молодую женщину своей сестрой. А раз она сестра, то какое же «вы»? Как ни странно, Фредерика согласилась на подобную фамильярность.
Решив одну проблему, Мария Федоровна приступила к другой. Фредерика по разговорам, которые вела с ней императрица, поняла, что для Доротеи готовится второй такой Шевич. То есть, военный господин, годящийся ей в отцы. Она повторяла свои аргументы про необходимость учебы, но в свете грядущей помолвки и замужества Марии они становились смехотворными.
И вот сейчас, как видно, имя жениха было названо.
-Я не пойду за него, - повторяла Доротея, пока они возвращались в Смольный.
-Но твоя сестра...
-Она мне не сестра, - внезапно выпалила девушка.
-Как же?..., - невольно вырвалось у Фредерики.
-Я думала, ты уже все знаешь, и papa тебе рассказал, - продолжала она. - Мари — воспитанница.
Фредерика отлично понимала, что это означает. Ей внезапно стала ясен смысл столь малой разницы в возрасте между старшим сыном барона Бенкендорфа и его старшей же дочерью. Ее несхожесть с остальными детьми из семейства Бенкендорфов — вернее, схожесть лишь отдаленная.
-Из доброты душевной maman взяла ее на воспитание. Признала за свою, - говорила Дотти. - И с государыни взяла обещание, что будет обходиться с ней как с родной. Получается, она нас уравняла? Да и ко мне относится куда хуже.
-Кто он такой?
-Аракчеев, - Доротея произнесла это имя так, словно оно должно было о многом говорить Фредерике. Та слышала это имя из уст самой государыни. Эдакое типичное русское имя. Не придала ему особого значения. Для нее оно было схоже с «Шевич». Обилие шипящих, странные окончания.
-И что ж?
-Ах да, ты же не знаешь его, - досадливо произнесла Дотти. - Он зверь.
Далее последовал фантастический рассказ, который Фредерика бы охотно списала на воображение своей нареченной сестры, если бы не знала, что дело происходит в России. И что нравы здесь офицеров и впрямь жестоки.
Аракчеев избивал солдат собственноручно. Насмерть. Однажды откусил одному из них за какую-то провинность ухо. Он ужасающе некрасив («Шевич по сравнению с ним — сущий Аполлон!» - заверила ее Дотти) и необразован, едва умеет подписывать свое имя. Во время смотров и учений извергает страшные ругательства, которыми однажды довел юного офицера до самоубийства.
Фредерика выразила сомнения — неужто такой человек смог бы понравиться императрице?
-Он умеет подольститься, - горько произнесла Дотти.
«Значит, не столь он непросвещен», - подумала Фредерика. - «Раз умеет подольститься к власть имущим».
Хотя она догадывалась, что такие, как нынешний российский император, с детства окруженный тонкими царедворцами и привыкший их ненавидеть, наоборот, склонен доверять тем, кто попроще. Или к тем, кто таковым хочет казаться.
-Потом, я повторяю — уверена, что это мне наказание, - произнесла Дотти потише.
-За что же?
-Не за «что», а за «кого», - Дотти удивленно взглянула на нее. - Будто сама не знаешь?
Фредерика улыбнулась.
-Какое-то запоздалое и странное наказание, - отвечала она легкомысленным тоном. Ее юная подруга, однако ж, была напугана не на шутку.
-Ах, что же мне делать! Хоть сбегай... - проговорила она со вздохом. - Или топись.
-Не смей о таком даже думать, - строго произнесла Фредерика. - Я поговорю с императрицей.
-Она тебя, думаешь, послушает?
-Послушает, - усмехнулась молодая женщина. - А не меня, так твоего отца.
-Так ему все равно.
-Это тебе только кажется, - уверила ее Фредерика. - Он подобного не допустит.
...Через день молодая женщина стояла перед императрицей и говорила те вещи, которые той вряд ли приходились ее собеседнице по душе, ибо свежее полное лицо Марии Федоровны постепенно приобретало цвет грозовой тучи.
Фредерика ван Леннерт говорила о просвещении. О том, что обделять столь умную девицу, коей она нашла свою подопечную, им было бы неверно. О том, что четырнадцать лет — не время. Даже допустила такую фразу: «А ежели Господь благословит ее ребенком почти сразу после свадьбы?» - отчего Мария Федоровна чуть не поперхнулась.
-У нее не столь хорошее здоровье, она еще не развита, как девушка... - продолжала на свой страх и риск молодая женщина.
-Довольно! - резко прервала ее речь государыня. Мадам Леннерт оборвала свою речь на полуслове.
-Вы очень дерзки, - произнесла потом императрица без особого гнева, как констатацию факта. - Но я уверена, что дерзкой вас сделала неподдельная любовь к Доротее.
Фредерика выдохнула. Она намеренно не касалась личности нареченного, так как сама его никогда не видела и поэтому не могла составить какого-либо представления о нем. Впрочем, та напомнила:
-Вы не знаете, что в свете слишком много опасностей, от которых девушку не сможет защитить никто. Так что вопрос о необходимости брака не обсуждается, - продолжала императрица. - Но ей следует подыскать другого человека. Мы с ее отцом этим озаботимся. И в вашем посредничестве вряд ли будем нуждаться. Вы свободны. Аудиенция окончена.
Фредерика сделала реверанс и вышла из покоев. У нее кружилась голова и немели пальцы, как всегда в минуты волнения. Она знала, что ее скорее всего отправят обратно, вон из России, и поступят по-своему. Но страхи оказались не вполне обоснованными, потому что ничего не произошло ни назавтра, ни через неделю, ни через десять дней. Пока, наконец, Дотти не вошла к ней с посланием от государыни. Фредерика в это время поливала цветы в своей комнатке.
-Вот! Никакого Аракчеева, ты была права, - торжествующе произнесла ее названная сестра. - Тут государыня пишет... Ему двадцать пять, он якобы молод и красив... «Хороший сын, а значит, имеет все задатки стать хорошим мужем», - процитировала девушка фразу из письма. - Фон Ливен. Граф. Так я буду графиней? Недурно весьма...
Молодая женщина так и застыла с лейкой в руках, не замечая, как вода переливается через край глиняного горшка с геранью. Она закрыла глаза. Ей казалось, что происходит нечто страшное. Хотя сказать, что она не предчувствовала этого момента — значило бы погрешить против истины. Предчувствовала, но полагала пустым страхом. Ныне все сбывалось.
-Что с тобой? - обеспокоенно спросила Дотти. - Тебе плохо?
Фемке опомнилась.
-Нет, почему же. Фон Ливен, говоришь? - произнесла она каким-то деревянным голосом. - Кристоф?
-Да, откуда ты знаешь? - наивно произнесла Дотти.
Фредерика резко поставила лейку на подоконник, заметив, что на полу уже образовалась лужа от вытекшей из горшка воды . Ни говоря не слова, гувернантка вышла из комнаты. Доротея озадаченно посмотрела ей вслед.
«Я должна уехать в Ревель, - сказала она себе, глядя в окно. - «Найти Одиннадцатого и объясниться, что не могу более нести обязанности свои. Это только логично — зачем замужней даме мои услуги? Они, конечно, будут уговаривать меня оставаться на свадьбу, Доротея предложит с ней жить на правах компаньонки... Придется что-нибудь придумывать. Придется».
По лицу ее текли слезы, но она и не думала их вытирать. Мимо нее проходили девушки-воспитанницы и классные дамы, смотрели на нее и шептались, но Фредерика не обращала никакого внимания.
Затем она вернулась к себе и начала поспешно укладывать свои немногочисленные вещи. Нет, ни в какой Ревель она не поедет. Проще совсем за границу. Хоть куда. Хоть в Швецию. Лишь бы ничего не видеть. Ничего не объяснять.
«Тайн нет, Фемке», - говорила она своему отражению. - «Ты думала, никто не узнает. Ты думала, что мир огромен и люди расходятся, как в море корабли. Какая наивность!..»
Перед отъездом она оставила письмо Доротее, краткое, с пожеланиями счастья в грядущем замужестве и просьбой «продолжать идти по пути просвещения». Свое исчезновение она в этом письме объясняла неожиданными вестями о наследстве, полученными ею вчера, как раз тогда, когда Доротея узнала имя нового нареченного. «Оказалось, что у меня живы родственники, о которых я ничего не слышала и не знала», - писала Фемке. - «Отсюда и моя растерянность. Вряд ли у меня получится возвратиться к твоей свадьбе, но, возможно, мы еще увидимся».
Она надеялась, что они больше не увидятся. Или увидятся потом, когда позабудут обо всем, когда сотрутся имена, и лишь смутные напоминания заставят их узнать друг друга. Тогда — хоть заново знакомься. Но Фредерика не была уверена, что это когда-либо произойдет. Впрочем, нечего было зарекаться.