Осеннее солнце мне колет глаза. Часть 4

1.

Выхожу покурить на балкон. Парень втискивается рядом в открытое окно, рассматривает своё.

- Ничего себе обзор! Я сам виноват, что снял все шторы, но уж какие-то они были старушечьи. Послушай, хоть ты и отрицаешь очевидное…, - сделал паузу, - а всё-таки среагировал! Скажи честно, тебе понравилось? Ты дрочил на нас?
- Ммммм… да, -  не хотелось врать. – Как школьник.  Дай покурить спокойно.  Подвинься.

Парень отстраняется от окна, я высовываюсь навстречу осеннему пронизывающему ветру. Он стоит сзади, руки заползают под мой свитер.

- Я замёрз, можно погреться?
- Грейся, - срывающимся голосом разрешаю ему. Чувствую, что этим не обойдётся и начинаю подрагивать.

Курю медленно, не торопясь. Мне хочется продлить ощущение первой близости, первого прикосновения. Свитер задран уже чуть ли не до лопаток, и холод безжалостно покалывает кожу. Серёга повторяет мой изгиб своим телом, прижимаясь к спине грудью, щекой, ладонями. Я закрываю глаза, отклоняю назад голову. В самый пронзительный момент он вдруг хохочет и обхватывает руками за живот, заставляя меня содрогнуться.

- Что смешного? – мне немного обидно.
- Ты весь покрылся гусиной кожей. И волосы дыбом встали на спине.
- Так ты же всё моё тепло отобрал! Идём отсюда.

Отпихиваю его и, не глядя, прохожу в комнату. Я стесняюсь своего волосяного покрова, особенно на спине и груди. Подумывал даже сбрить все волосы, как в старом фильме "Себастьян", где римские солдаты брили грудь, ноги и плечи острыми лезвиями ножей и мечей. Или на худой конец, сходить в салон при бассейне и сделать эпиляцию. Но Сара переубедила, поэтично объяснив, что это у меня крылья пробиваются, и как это сексуально и приятно на ощупь. А на груди что, тоже крылья растут?! Я видел в раздевалке сегодня, что у парня совершенно гладкое тело, и немного смущался.

Хочу унять тремор, скрыть волнение и вскрываю бутылку Папаши Лаба, ром из Франции в пятьдесят девять оборотов.

- Будешь? – предлагаю ему вместе с фруктовой закуской.
- Неа. Я и без этого уже пьяный, - он смотрит на меня горящими глазами и облизывает верхнюю губу.

Но я всё-таки наливаю две рюмки, не одному же пить. Сразу заглатываю целиком и доливаю себе ещё. Серый подносит рюмку к носу и принюхивается, потом смешно мочит язык и отпивает глоточек.

- Беее… крепко. Я только пиво иногда.
- Чтоб ты понимал! Заедай апельсинкой с корицей. Отпей ещё, там за крепостью прячется букет цветов и фруктов.
- Ну, ты и поэт, - смеётся парень и отпивает ещё.

Он развалился на диванных подушках и хитренько поглядывает на меня, сразу опьянев от двух глотков.  Я пока держу дистанцию и приношу сырную тарелку, которую мы вчера забыли распаковать с Сарой. Стою перед столиком, еле сдерживая себя, чтобы не плюхнуться рядом.

- И хоть ты не гей…, - он снова выделяет слово паузой, - можешь сесть рядом. Я не стану приставать, пока сам не попросишь.
- С чего бы это я  попрошу…, - огрызаюсь и сажусь к противоположному подлокотнику. – А твои родители знают?
- Нет, ты что! Отец – военный, сразу – расстрел. Он вообще с трудом пережил, что я не стал продолжать династию. И мать слишком тревожная - по врачам затаскает. Она педагог, начнёт себя винить, что плохо меня воспитала. Кому это надо! Я и в Москву сбежал от всего этого. Там, когда на глазах, ведь не скроешь…  Послушай, а ты знаешь слово «латентный»?

- Да знаю, не хуже твоего… теоретически.

И рассказываю ему о некоторой специфике рабочего процесса.

- Ты что, порнуху переводишь?! – он искренне удивлён.
- Откровенное порно редко попадается, в основном делаю перевод к нормальным фильмам. Хотя это тебе не Достоевский, … сюжетец - примитив, но бывают очень атмосферные… иногда трогают. Есть такой сайт «М и П», вот для них мы часто работаем.

Сергей прячет лицо в ладони, уши у него малинового цвета.

-  Боже! Да мы с тобой на одни и те же сайты ходим. Не пора ли поближе познакомиться?

Ещё стараюсь сохранить безопасное расстояние, но он, как настырный кот, незаметно для меня уже влез с ногами на диван и утыкается головой мне в подмышку. Я снова делаю попытку увильнуть, но больше не нахожу возможных вариантов развития событий: подскочить с места и уйти – совсем неуместно и только временно отложит неминуемую развязку. Уже пройден когда-то ранее тот  поворот, когда я мог бы пойти другой дорогой… Ещё в начале осени, когда я первый раз притаился за окном и бросил жадный взгляд в чужое окно. И все дальнейшие моменты сами собой стали  складываться в последовательность ситуаций, ощущений, эмоций, каждым новым звеном намертво скрепляющихся друг с другом в моём воображении вовсе не эфемерными связями… Я железобетонно вырулил в сегодняшний день и уже мчусь, набирая ускорение.

Спина вжимается в подлокотник дивана. Я припёрт со всех сторон. Мой чувствительный нос улавливает сквозь запах хлорки бассейна горьковато пряный аромат его волос, и воображение тут же выстраивает в сознании различные предположения о том, каким запахом могло бы пахнуть всё его тело.   

И получив от обоняния лишь мимолётный сигнал, я без особых раздумий и нежностей подхватываю парня подмышки и притягиваю вверх на свою грудную клетку. Вдыхаю запах его кожи на виске и целую в губы. Он только охнул  и даже не ответил мне от неожиданности, и как-то сжался и не шевелился. Я отрываюсь от него, удивляясь твердости и упругости терпких губ, рассматриваю лицо вблизи. Его глаза зажмурены, а веки тревожно подрагивают.

- Отомри… Или я не то сделал? – я начинаю беспокоиться.
- Ох… У меня даже сердце остановилось. Думал, не смогу запустить снова.
- Я бы тебе искусственное дыхание сделал. Не бойся.

Мы близко-близко друг от друга. Вернее, он просто лежит на мне плашмя.  Наконец, он улыбается и целует в нос.

- Можно теперь я?

Садится на меня верхом, чуть отстраняется и гладит пальцами моё лицо. И пальцы у него совсем не нежные и ласковые, как у Сарочки, а словно наждачная бумага мелкой зернистости и пахнут масляной краской. И это ощущение возбуждает ещё больше. И когда он проводит большим пальцем по моим полураскрытым губам, я не могу удержаться и покусываю его за подушечку. Пожалуй, никогда ещё я не чувствовал такой нежности и пронзительной интимности до такой степени, что слёзы непроизвольно катятся из глаз.

Сергей  ловит капли губами, а потом жадно целует глубоким поцелуем, словно пытается выпить меня одним глотком. И этот солёный  яростный мужской поцелуй уносит моё воображение в какие-то сказочные моря: я вижу пиратский бриг или большой корабль первооткрывателей, то бьющийся о волны, то намертво застрявший в штиле, где капитан в минуты безысходности и тоски, отчаявшись увидеть землю, прижимает по тёмным каютам молодого юнгу, пытаясь вырвать у него хоть немного нежности и надежды…

Устав от поцелуев, мы лежим рядом. Он прижимается к моему боку, пристроив голову на плече, и гладит на груди мою шерсть. И мне уже не стыдно, а невыразимо приятно и немного щекотно. Я же крепко вцепился в его спину, словно мы зависли на высоте, и только он может удержать меня от падения.

- Ты не жалеешь?  - наконец-то тревожно спрашивает парень.
- О чём это? Пока мы ещё ничего не натворили, - мне хочется поехидничать.
- Ну, всё-таки… ты же раньше с парнями не целовался?
- Знаешь, никакой разницы в технике процесса я не заметил, - я слегка подсмеиваюсь над ним.
- Ну, ты и гад…, - мне кажется, он слегка обижен.
- Зато, правда. Хотя по ощущениям, эти воспринимаются острее и рискованнее. Твои… и я хочу ещё, и не останавливаться на долгие разговоры.

2.

О, этот прекрасный декабрь! Почти как название моего любимого фильма с Джиной Лоллобриджидой – «Прекрасный ноябрь». Он пролетал с такой же итальянской бурной страстью и стремительностью, захлёстывая нас с головой, не давая опомниться и задуматься о будущем хоть на минутку. Как будет, так и будет, решил я. Мы живём на две квартиры и ночуем там, где нас настигает сон – то у меня, то у него. Но вкуснее жить всё-таки у меня, так как я люблю и умею готовить.

Я даже не замечаю рабочих часов, дни пролетают как в тумане. Начинаю осознанно существовать только когда, наконец, получаю его в свои объятия. И я чувствую, что это взаимно. Вселенная вдруг оставила нас в покое – только друг для друга. Возможно, мы сами никого не замечаем вокруг, создавая замкнутую систему, закольцовывая наши энергии глазами, руками, телами, единым дыханием поцелуев.
Мой друг оказался на редкость деликатным и терпеливым. Он не форсирует события, не заставляет меня делать то, к чему я ещё не готов. Хотя с каждым разом это даётся ему всё труднее и труднее. Физиологию ещё никто не отменял. Мы уже попробовали друг друга на вкус и на ощупь, но дальше этого я никак не могу решиться. И Сергей это чувствует. Теория теорией, но я почему-то побаиваюсь практических изысканий. Видимо, что-то ещё держит меня на другой стороне…

Первый раз я не участвую в подготовке новогодней вечеринки в редакции – мне просто стала неинтересна и скучна праздничная суета. К счастью, Сара тоже пропала с моего горизонта, не звонила и не выпытывала о моей жизни. Это было странно, не похоже на неё, чтобы раза два в неделю не проконтролировать, чем я дышу. Но я и сам не навязываюсь, даже у папаши не спрашиваю в чём дело. А что я скажу? Врать ей не могу, а посвящать кого бы то ни было в свою бурную личную жизнь я не собираюсь.

А все наши вечера, и правда, проходили бурно. Вернее, это я так считал, так как последние несколько лет любовь обходила меня стороной.  Да, я был влюблён!  И отдавался этому чувству безоглядно. Видимо, с непривычки я позабыл, что это бывает больно и доставляет страдания. Я сижу в коридоре, скорчившись от почти физической боли. Сегодня первый раз за месяц нашего безоблачного общения, друг не бросился мне на шею. Да он просто дверь не открыл… Как обычно, возвращаясь домой, я бросаю взгляд со двора на его окно. Свет нигде не горит, но я всё равно выхожу на двенадцатом и жму звонок, прислушиваюсь. Слышу торопливые шаги, звук падающего предмета. И у входной двери всё затихает. Звоню ещё раз. Без ответа. Но мне кажется, что я улавливаю чьё-то сопение.

Из дома  набираю его номер. Сергей ответил:

- Извини, я не смогу сегодня, я занят.
- Курсовую доделываешь?

Парень молчит, и я понимаю, что он не хочет мне врать.

- Ты хоть дома? – ниже солнечного сплетения начинает неприятно шевелиться зарождающаяся тревога. Поглядываю с лоджии на его тёмное окно с плотно задвинутыми жалюзи.
-…ммм…, да – дома. Но я не смогу с тобой встретиться. Не обижайся.
- Как скажешь… Звони, когда будешь свободен.

Что-то заставляет меня снова выйти из квартиры. Наверное, шестое чувство, обостряющееся у всех влюблённых. С опаской, по стеночки, выхожу на общий открытый балкон с противоположной стороны дома. Бросаю взгляд на задний двор – так и есть, представитель кошачьих припаркован, как всегда вкривь и вкось. И жаркая волна забытого чувства ревности охватывает мою грудь и голову. Я весь горю, и желудок крутит почти до рвоты.

Стоит только представить морду Рыжего, как воображение начинает рисовать раздирающие душу картины предательства. Меня уже понесло так, что не остановить… Накручиваю себя до слёз. С трудом заставляю себя влезть в душ и смываю липкие страхи и подозрения. А потом падаю на диван и, не помня как, проваливаюсь в тревожный сон. Хорошо, что завтра суббота – я был разбит и не готов к трудовым подвигам.

На следующее утро парень приходит сам. Я сухо здороваюсь и даже не подаю руки. Но он не торопится оправдываться. Ничего не значащий разговор. И не надейся, что я предложу тебе чашку чая! Я жду…, но он избегает объяснений. И я не выдерживаю:

- Как прошла встреча?

Сергей испуганно вскидывает на меня глаза. Но не отвечает, хочет скрывать до последнего.

- Он что, парковаться не умеет? Чуть на песочницу не наехал на площадке.

Парень понимает, что всё раскрыто, бледнеет и заикается:

- Только ничего не думай плохого… правда, я сам не ожидал… Заявился пьяный в дугу, пока ждал меня во дворе – полбутылки коньяка выдул, даже вылезти из машины не мог! Пришлось тащить его к себе, не выпускать же на трассу…, а машину – это я припарковал так неудачно. Я ведь водить не умею, уж как получилось…

Он тревожно заглядывает мне в лицо. Ждёт ответную реакцию.

- Мог бы сказать, как есть, а не скрывать.
- Я должен был сам сначала разобраться, в чём дело. Ну, что бы я сказал? Ты бы понял? Может, стал бы помогать его откачивать и опохмелять?
- Ну, это вряд ли… Сдался он мне! И в чём же дело, разобрался? – я презрительно усмехаюсь.
- В общем-то, мы давно уже расстались. Я сам виноват, что позвал его и использовал, чтобы ты, наконец, решился на что-нибудь. Он решил, я всё придумал, чтобы снова начать…

- Прекрасно! Так это я виноват! И к чему вы пришли, позвольте узнать?
- Даа…, - парень мнётся с ноги на ногу, - мы ещё не переговорили. Он ещё спит.
- Тогда, чего ты пришёл? Оставил гостя одного…
- Не издевайся, пожалуйста. Я просто хотел объясниться с тобой.
- Врать не надо, - я раздражаюсь и  уже злюсь не на шутку, - ничего ты не собирался объяснять, пока я тебя не припёр. Ладно, иди. Говорить не о чем, - и тут же поспешно добавляю, - …пока не о чем. Решай сам.

Я чувствую, что нужно смягчить разговор, иначе ссора неизбежна.

- Я уже давно всё решил, - грустно вздыхает друг и удаляется.

И потянулись часы мучительного ожидания. Первые полчаса я просто сижу на диване и смотрю в окно. Сергей, наверное, тоже пребывает в той же позе. Я не выдерживаю, беру с полки книжку и пытаюсь вникнуть в знакомый сюжет. Все книги, что есть в квартире, я давно уже  перечитал.

Покурить выхожу не на свою лоджию, а на общий открытый балкон, рискуя обострением приступа акрофобии. Но мужественно выглядываю вниз. Ягуар всё ещё на месте. Ну, что за дела! Как я мог так расслабиться, так безоглядно позволить втянуть себя в эти странные отношения. Никогда такого не бывало. Никто не вызывал во мне столь щемящие чувства, даже первая школьная любовь, не говоря уже о Саре. И где это она пропадает! Мне вдруг стало одиноко и тоскливо – некому излить душу, поплакать в плечо. Не с отцом же  советоваться! Я даже рассмеялся от  этой мысли…

Терзания довели меня до того, что я включаю телевизор, и он сразу оглушает меня потоком рекламы и сумбурным пошлым контентом. С непривычки я тупо смотрю на мелькающие картинки, пока не заслезились глаза. Эта деталь интерьера  давно уже ждёт свою очередь на выброс. Телек я никогда не смотрю, хотя пыль протираю регулярно.

Сквозь сбивчивые объяснения дяди из правительства о долгожданном увеличении пенсионного возраста и беспрецедентном повышении уровня жизни сограждан, я вдруг слышу знакомый визг и рычание. Вылетаю на лоджию и ловлю взглядом хвост вылетающего со двора Ягуара. Остаётся только ждать развязки. Ждать приходится ещё час. Не очень-то ты торопишься загладить свою вину.

Наконец является. И не с пустыми руками. А с шикарной миниатюрной розой в горшке ослепительно кораллового цвета. И пахла она чудесно, прямо с порога.

- Это мне? – я ошарашен, но внутри сразу всё затрепетало от восторга. К цветам я неравнодушен, и они отвечают мне взаимностью.

И тут же получаю ледяной душ:

- Это Юрген принёс. Не знаю, что с ней делать. Возьми, у тебя цветы растут, а я её загублю. Рука не поднялась выбросить.
- Юрген? Что за фашистская кличка?
- И вовсе не фашистская. Это его имя, он немец этнический, - парень за разговорами уже проник вглубь квартиры и обосновался на нашем диване.
- Какие у вас нежные отношения! Он тебе – розы, ты его от похмелья спасаешь. Помирились?
- Мы и не ссорились. Просто поговорили. Я всё ему объяснил … про тебя.
- И….? Он понял, что ему не светит?
- Мммм… нет. Не понял, - парень бросил на меня испытывающий взгляд. – Он сказал, что переждёт, пока я перебешусь. И ещё он сказал…, - Сергей помолчал немного, будто решая, стоит ли всё выкладывать, - что ты слишком независимый и самодостаточный, а я – беспомощный и проблемный, и ты не станешь со мной долго возиться. Так что он подождёт. Я, конечно, послал его…

Сергей смотрит на меня выжидающе и тревожно. И что ты хочешь услышать? Я прочувствовал всем своим нутром, что он жаждет услышать опровержение этих слов, что «Нет, я буду с тобой возиться! Я буду тебя оберегать! Всегда!».

Пока я прокручиваю всё это в голове, напряжение нарастает. Надо или успокоить его тревогу, но тогда я совру, так как не совсем уверен в том, что Рыжий ошибается. Или увести разговор в другое русло. И я трусливо сбегаю… на кухню ставить чайник.

- Ну и правильно, что послал, - кричу я, роясь в холодильнике. – Ты есть хочешь?

Сергей присоединяется с унылым выражением лица. Он явно не это ожидал услышать. А что я могу обещать? Я сам пока не разобрался в своих чувствах. И я начинаю бережно устраивать розу на подоконнике, читаю этикетку. Уже в предвкушении, как  буду её пересаживать и укрывать от сквозняков. Роза не виновата, что какому-то придурку пришла в голову мысль притащить её в январе, потревожить нежные бутоны своими граблями. Наверняка, приморозил несчастную.

Продолжили на диване. За эти сутки я истосковался по его рукам и губам. А ревность всё-таки подогревает страсть и желание. Я был агрессивен и жаден. Втирался в его тело уже безо всяких сантиментов и нежностей. И когда он вытащил из кармана свалившейся толстовки презерватив и тюбик типа зубной пасты, я понял, что сегодня мне не отвертеться. Парень предлагал себя в знак примирения, нет никаких сомнений.

Моё сердце уже бьётся в глотке, не давая ровно дышать. Я хватаю квадратик и разрываю фольгу.  И как это получилось с первого раза и не порвать?! Обычно, после длительного отсутствия практики, я справляюсь с этой задачей со второй попытки. И тут же вспоминаю, что пару недель назад с Сарой мы и позабыли о такой необходимой вещи!

Честно говоря, я сразу закрыл глаза и не открывал их, полностью подчинившись его силе и воле. Я был повален на спину и распят, с восторгом принимая ласку, граничащую с давно забытым ощущением от спортивного массажа - поглаживаниями, растираниями, разминаниями мышц, как когда-то в спортшколе после соревнований. И ещё я понял, что теория и практика – разные вещи. Сегодня мне преподали урок, что значит - эта мужская любовь.

Признаюсь, ничего более мужественного я не совершал в жизни. Даже драки и борьба не в счёт. И почему к этой любви такое предвзятое отношение? Голову отключило сразу, не надо было быть постоянно на чеку, как с женщинами, контролируя каждое своё движение – как бы не сломать хрупкое создание! А после всегда чувствуешь себя обделённым, словно что-то недополучил, или впопыхах, или будто кто-то третий смотрит. Сейчас нас было только двое, равных по силе и безбашенности, а уж потом мы и вовсе вросли друг в друга до самого позвоночника…

С трудом переводя дыхание, мы лежим рядом, и я прислушиваюсь к себе и улыбаюсь. Теперь уж я «профессионал», а не просто теоретик. Нельзя же писать о том (в моём случае, переводить), о чём не имеешь ни малейшего представления! Друг тянется в разные стороны и зевает, как объевшийся кот.

- Скажи мне, Серёжа… ну, чтобы уж закрыть эту тему – вы почему с Рыжим расстались? Больно трепетно он к тебе относится: возит тебя, цветы, оберегает от моих взглядов…
- Уж теперь и не знаю, как с извозом будет, - усмехается Сергей с закрытыми глазами. – Понимаешь, по молодости я считал, что должен быть обязательно влюблён, раз с кем-то встречаюсь. А с ним никак не мог, не получалось…, - он опять зевнул и закинул ногу на ногу.

Я недоуменно пожимаю плечами. Для меня это явно, не аргумент.

- Ну, хорошо, чтобы и правда, закрыть эту тему… Есть одно непреодолимое препятствие. Он хороший парень и верный друг, в лепёшку для меня расшибётся.. ., пока мы не в постели…
- Он импотент?
- Если бы, - парень грустно улыбается. – Просто, когда он сверху, он как будто один во Вселенной, сразу обо мне забывает, словно и нет меня. А он всегда… сверху. Нет, до садизма он не скатывается, но бывало, что я орал в голос, пока он в себя не приходил. И даже не извинился ни разу. Я не могу через это переступить. Это как холодный душ в жару. Правда, уже к концу наших отношений, он вроде стал прислушиваться…, сразу прекращал давить.
- Вот, паразит! – меня охватывает жалость и сочувствие. Я обнимаю его и прижимаю к себе.

Я ненавижу этого Рыжего фашиста, но внутренне сжимаюсь от неприятного ощущения. Был момент в нашей близости, когда на меня накатило неуправляемое чувство, охватившее меня всего на мгновение, но я его запомнил. И хотя сегодня я был полностью под контролем, я знаю, что если бы поддался этому тёмному желанию, то вывернул бы парня наизнанку.

- А ты всегда… в подчинённом положении? - мне неловко спрашивать, но я должен это прояснить, так как после одного раза мужских силовых упражнений решил для себя, что и я… всегда буду только сверху.
- В том-то и дело, что нет! Даже чаще - наоборот. Ладно, хрен с ним! – он окончательно раззевался. - Как говориться, на каждого актива найдётся другой актив.

И от этих слов мне становится тревожно.

3.

Январские каникулы пролетали в любви и согласии. Поговорил один раз с родителями, и ничто нас не потревожило больше, никто не омрачал уединение. Мы радостно и беззаботно встретили Новый год и ждали от него только хороших сюрпризов! Правда, отсутствие Сарочки по всем каналам связи немного беспокоило, но видимо, подались всем кланом на землю праотцов.

Издательство неофициально отпустило всех сотрудников гулять аж  три недели, что к счастью не отразилось на зарплате. И с таким режимом и отдачей  мы хотим преуспеть?!

А в первый день, выйдя на работу, я чувствую в офисе некоторую наэлектризованность и нервозность. Видимо, поднакопилось неисполненных обязательств и придётся сразу вливаться в трудовой процесс. Но как же не охота! Порывшись в ящике стола, выуживаю блокнот, где записываю свои планы и виды работ. Как всегда, я чист перед собой и Начальством. Поднимаю глаза и вижу это самое Начальство, нависающее над моим столом. Михаил Иванович, как вождь пролетариата, переминается с пятки на носок, заложив большие пальцы за проймы жилета. И смотрит на меня, склонив голову на бок, словно попугай. Молчит. И взгляд его недобрый. 

- Что? У Вас ко мне вопрос? – я не особо-то церемонюсь с Сарочкиным папашей, так как знаком с семейством уже лет десять и знаю, от кого чего ожидать.
- Нет. Вопросов нет. Вот думаю…. Сразу тебя уволить или подождать чуток?
- Эээ, Михаил… Иоильевич! Я что-то не то сделал? – меня разбирает смех, так как я считаю это очередной его плоской шуткой.
- Уж и не знаю, но сделал ты определенно что-то. Ну, да ладно, вот Сара придёт сегодня, тогда и решать будем.

Он разворачивается на каблуках и удаляется в кабинет, так и свесив голову набок. Может у него прострел? Внутри зашевелился подозрительный червячок. Какое ещё увольнение?! Я можно сказать, тут один из немногих «старичков», на вес золота! Ищу глазами главбуха и вижу Руфину в проёме своего кабинета с вытаращенными от удивления глазами. Видимо, наблюдала наш разговор и тоже не может понять, в чём дело.

«Чего это он?» - спрашиваю её глазами. Мы прекрасно понимаем друг друга и можем общаться без слов. Руфина делает знак ладошкой, что означает «сейчас всё выведаю» и проскальзывает в кабинет директора. Через полчаса вместе с ароматами кофе и коньяка (а на часах-то ещё и одиннадцати нет!) она вываливается обратно. Смотрит на меня, как на приведение и покачивает головой. Но в глазах у неё весёлые черти! Задрав длинный нос и поджав губы, типа «ничего не скажу, хоть пытай меня», она уходит к себе, но дверь оставляет открытой. Не дай бог, мимо неё пройдёт что-то интересное!

Ах, так, думаю – что это за игры? Никакой вины за собой я не чувствую, поэтому демонстративно отправляю компьютер в «сон», а сам отворачиваюсь к окну с книжкой приятного чтива в руке. Не буду сегодня ничего делать! Хоть увольняй! Потом пью кофе и съедаю бутерброд. Шеф больше не появляется в общем зале.

К счастью, я уже слышу  с нижнего этажа звонкие каблучки, тут же в носу взрывается аромат сладкого пиона, и раскрасневшаяся Сара впархивает в двери, сразу заполнив собой всё помещение. Мне показалось, или она немного поправилась за праздничные дни? Напоминает теперь румяную булочку. Я даже облизнулся.

- Всем привет! Эдик, радость моя, как же я соскучилась!

Я поднимаюсь ей навстречу, протягиваю руки для объятий, но она уже врывается к отцу.

- Подожди немного, сейчас папочку обрадую, а потом – с тобой…

Вот мило! Сплошные сюрпризы. Я озадаченно плюхаюсь на место. Руфина крадётся на цыпочках к двери и прижимается ухом. Все сотрудники уже просекли неоднозначность ситуации и потешаются, развернувшись к нам на своих креслах. Вот так представление! Я уже злюсь от неведения и беспомощности. Впору, встать с Руфиной рядом и подслушивать…

Но бурная радость, громкие лобызания и отцовские всхлипывания отчётливо слышны из-за тонкой директорской двери. Сара высовывает пухлую мордочку и машет мне рукой. Наконец-то хоть что-то прояснится.

- Ну, и что всё это значит? – недовольно ворчу я с порога.
- Слушай, Эдик, а у тебя в роду близнецы есть? – огорошивает подруга своим вопросом. Я даже растерялся.
- Так это, … моя бабка и её сестра близнецы. А у этой сестры два сына… тоже. А что?
- Вот, я же знаю. А ты сомневался! – Сара чмокает отца в щёку. 

Я уже совсем ничего не понимаю и без приглашения плюхаюсь на стул.

- Папусик, налей ему, отпразднуем такое событие!

Папусик кривит губы, но там проскальзывает полуулыбка. Наливает себе и мне коньяка, а дочери – яблочный сок.

- Эх, раньше надо было тебя уволить. Не распознал я Иудушку… Но теперь уж – не дождёшься! Пей. И что я теперь твоим тёткам скажу?! – Иваныч приобнял дочь за плечи.
- Папуся,  аби гэзунт, а уж мы этот гэшэфт ловко обтяпаем, - смеётся Сара.

Я всегда восхищаюсь её способность вставлять еврейские обороты и отечественные матерные словечки в свой русский литературный. И мысленно перевожу для себя: главное здоровье, а дельце это мы устроим как надо! Подруга передаёт мне лист бумаги, который показывала отцу. С первого взгляда я понимаю, что это распечатка УЗИ. На бланке её имя и фамилия, даты, показатели. На картинке светлые и тёмные пятна. Я недоуменно вскидываю глаза. Лихорадочно обдумываю: УЗИ – значит, была у врача, но судя по бурной радости, ничего плохого быть не должно. Ещё раз пробегаю листок глазами и вижу внизу заключение: «Беременность, предположительно 6 недель». Мелькнуло слово «многоплодная».  И я впадаю в ступор.

- Да неужто, Сара! Поздравляю! – я радостно душу её в своих объятиях. – Ты же так этого хотела!

И правда, Сара всегда опасалась, что с таким инфантильным мужем может остаться без потомства. Они «работали» над этим вопросом уже несколько лет, но тщетно. И вдруг такое, надо же!

- Вот, Михаэль Иоильевич (я вдруг с первого раза умудряюсь выговорить его новое имя-отчество), какое у нас счастье! Ну, у вас, то есть…., - поправляюсь я.
- У нас, у нас, правильно сказал, - Сара смеётся мне в лицо. – Ты-то рад?
- Конечно же. Всё-таки добились своего. Видимо, климат Израиля пошёл твоему супругу на пользу, - делаю я предположение.

Улыбки одновременно сползают с лиц отца и дочери.

- Да ты, чё! Совсем сообразиловку отшибло за праздники? – шипит Сара. – Он-то тут при чём? Он своё уже отпахал. Ты что же так и не врубился, а ещё отцом стать собираешься?! 

Сара хохочет в голос, держась за живот обеими руками. Шеф победоносно возвышается надо мной, скрестив руки на груди. Я покрываюсь холодным потом. Меня мелко трясёт. Слова ещё не складываются в моей голове в образы и стучат внутри черепной коробки, отталкиваясь от стенок и друг о дружку. Даже голова разболелась.  Да неужели? Наша единственная встреча за последний год вылилась в такое грандиозное событие?!

- Сара, подожди, ты точно уверена?- я ещё боюсь верить.
- Ага. И там же написано – многоплодная. Двойня, врач сказал. Эх, отмучаюсь за один раз!  Если хочешь, можешь анализ на ДНК сдать, - она явно издевается. – Но что-то мне подсказывает, что по результату всё сразу станет видно. Либо глазки серенькие, либо волосики светленькие.
- А я боюсь, что и то, и то случится! – угрюмится Михаил Иванович. – Ну, как тогда отбрешемся?
- Папусик, не бойся. Мы с супругом всё обсудили, он сказал, что в детстве тоже был светленьким. И фотки имеются в доказательство.
- Ой, а как же он? Неужели ты ему всё рассказала? Убьёт меня, не иначе – теперь я уже начинаю беспокоиться.
- Да что ты! Он-то как рад! Я когда уже отчаялась, он мне и выложил, что своих детей у него никогда не было, только один приёмный. Вот подстава! Так он говорит, чтобы я рожала для себя, а он примет как родного. Даже расписку написал, еврейская его душа. Правда, потом мы её порвём, когда детишки родятся. Он и тебя усыновит! – подруга веселится от души.

В этот момент за дверью что-то падает, и шеф с грустным вздохом приглашает:
- Входи, Руфа, чё за дверью маяться. Уже и ухо отсохло, небось!

Руфина, не обращая внимания на сарказм, тут же распахивает дверь, бросается бурно обнимать и поздравлять всех нас сразу, выуживая из шкафа ещё одну рюмку. Мы снова чокаемся, разговариваем все вместе наперебой. На этом рабочий день заканчивается. У меня, так точно! И с бурной радостью улетучивается вся моя беззаботность. "Вот и всё", - проносится в голове, и я чувствую в плечах какую-то тяжесть, как перед гриппом.