Жизнь как жизнь Повесть

                Моим друзьям живым и ушедшим
                в мир иной  посвящаю эту книгу

Часть первая

   Вторую неделю морозы стояли за тридцать с гаком. А перед этим метели дули дней десять. Снегу намело вровень с заборами. Алёна Матвеевна кое-как пробила траншейку до поленницы с дровами, да к калитке сараюшки. Печурку топить надо, да и козушке сенца бросить. Корову Матвеевна уже пятый год не держит – на неё сена надо прорву. Разве ей накосить? А козёнку содержать ещё можно.

   По улицам Борька Пашухин бульдозером своим проехался туда – сюда, нагрёб на обочины глыбы аршина на полтора. Глыбы смёрзлись – хоть колуном коли, лопата не возьмёт. Вот и сидит Матвеевна дома в застенках. Через бруствер не перебраться. Продукты кончаются, хлеба нет. Муки не запасла, надеялась, что лавка из Ковернино возить будет. Свою-то пекарню в деревне давно порушили. А газелька видимо не пробьётся. Хорошо хоть картоха под полом ещё есть.

   - Господи! – Матвеевна бросила взгляд на образа в красном углу избы, - хоть бы из детей кто-то приехал, бруствер бы этот сломал, а то, если и лавка приедет, на улицу-то не выбраться.

   Хорошо, хоть Борька дорогу пробил, а то бы и по улице не протолкнуться. А справный мужик – Борька Пашухин. Как-то в смутные те года сумел тракторишко к рукам прибрать. Чай не задаром, да и не задорого поди. Где бы задорого денег ему взять? Зато теперь мы, старушонки, ему на соляру по копеечке соберём, он дорогу-то и прочистит. Вот только брустверы расковырять некому.

   - Ой, Господи! Хоть бы дети, кто-нибудь, приехали! Да как они приедут – дорогу-то чай замело.
В Нижегородской-то поди расчистили, а Борька до Борихи, видать не доехал.

   А как ладно-то было, когда в деревне народу тьма жило. Да, что народу – коров  два стада по сто голов было. Ай-ай-ай! Что это я про коров-то. Детей семеро – все рядом были. Правда около меня только Степашка да маленькая Верочка кружились. Остальные с утра до вечера в лесу работали. Вечером приедут, умоются, поедят и в клуб до полуночи. А ещё лучше было, когда Андрей был жив. Благодать! Хоть и ругались частенько. А кто не ругается?... Жизнь, как жизнь…

   Нет, ребята, наверное, не приедут – далеко их разнесло: кто в Самаре, кто в Сталинграде, кто в Казахстане. Как-то надо самой выкарабкиваться. Ой, да надо печку протопить, а то к ночи изба выстынет.

   Алёна Матвеевна накинула на себя плюшевую жакетку, повязала поверх платка пуховую шаль (Степашка в один из отпусков в подарок привёз) и вышла из избы. По траншейке добрела до поленницы, покрытой полуметровым сугробом, натаскала из серединки поленьев, сложила их на левую руку, правой обняла сверху и понесла в избу к печке. Затем вышла в сени за смоляной растопкой. Горка мелко наколотых смолянистых сосновых щепок в углу лежала. Матвеевна выбрала несколько лучинок, залезла рукой в короб, достала кусок бересты. Прикинула: до весны растопки должно хватить.

   Сложенные между двух полешков береста и смоляные лучинки загорелись от одной спички, затрещали, заискрились. Матвеевна положила наискосок ещё два поленца, прикрыла дверку печки и стала ждать, пока разгорится. Потом пошла в упечь (кухню) взяла чайник с водой и поставила его на конфорку - « Нечего теплу даром пропадать». Наложила на занявшиеся огнём поленья ещё дровишек, принесла маленькую скамеечку, поставила её рядом с печкой и присела. Как языки пламени с жадностью слизывали сначала мелкие древесные ворсинки и отщепочки, а потом занималось всё полено, так и память слой за слоем восстанавливала прошлое.

   Андрей вернулся с войны в предзимье – картошка уже выкопана, а капуста была ещё не рублена. Ждали первых морозцев, чтобы она свернулась в тугие вилки. Пришёл он домой на костылях без левой ноги. Да пришёл не один, а привёл с собой такого же как и сам горемыку безногого. Алёна помогла мужикам раздеться, повесила на гвозди в стене их шинели. Тут же прискакали откуда-то Нюрка с Глашкой, бросились к отцу.
- Тятя! Тятя! Вернулся! – обвили его своими ручонками.
Четырёх летний Лёшка стоял у печки насупившись. Потом подошёл к мужикам, посаженным Алёной за стол, и выдал:
- А чего расселись? Забирайте свои шинели и уходите отсель!
- Лёшенька, Лёша, ты что! Это же твой тятя вернулся! – всполошилась Алёна. – Как  так можно, сынок?
Мальчонка забился в угол, сопел. Алёна ухватом выкатила из печи чугун, налила большим деревянным половником в глубокое блюдо зелёных щей, поставила перед мужиками.
- Хлебайте щти-то пока не остыли, а я сейчас картошечки ещё принесу. Нюрка! Глашка! Садитесь за стол, я и вам сейчас щей налью.
Андрей хлебнул несколько ложек постных щей, посмотрел на Алёну и спросил:
- А Василко-то где?
- Так в школе ещё.  Скоро примчится.
Василко – это их первенец. Последний год в школу ходит – седьмой заканчивает. Большой уже. Во всём помогает. Как бы не он совсем было бы не в мочь Алёне управляться. Девчонки тоже помогают: на них огород, куры, уборка в избе. Нюрка тоже большая – десять уже. Глашка только в первый класс пошла.
Мужики поели.

  - Алёна, ты бы нам баньку истопила, а то мы за дорогу совсем запаршивели.
  - Ой, батюшки! Что же это я сама-то не догадалась? Только вот в зимней-то баньке ишо не прибрано, мы все в летней у реки паримся. Дойдёте ли туда?
  - Дойдем. Мы от Мантурово, почитай, пешком протопали. Кое-где сердобольные старики на подводы сажали, если по дороге было.
Алёна набросила на себя телогрейку, сунула ноги в кирзовые сапоги и вышла. В сенях её чуть не сбил с ног Василко.
  - Мама, что тятя вернулся? Я бегу из школы, а тётка Матрёна кричит: «Васька, беги быстрей, отец вернулся!»
  - Пришёл, пришёл! Иди, дома они. Я баню пойду затоплю.
Василко рванул дверь, перескочил через порог и оторопел. За столом сидели два мужика. Мальчишка зыркнул по ним глазами, узнал отца.
  - Тятя, вернулся? А мы тебя заждались.
Подошёл к столу, обнял отца и протянул руку второму мужчине.
  - Меня Василий зовут.
  - А меня – Григорий. Мы с твоим отцом вместе в госпитале лежали.
Василий присел на скамейку рядом с отцом. Девчонки тоже прилепились. Вылез из своего закутка и Лёшка. Примостился по другую сторону стола, поглядывая из-под лобъя на мужиков.
  - Ну как, Василко, вы тут жили поживали? Как учитесь? Матери-то помогаете? – спросил Андрей у сына.
  - Да нормально жили. Ведь мы не на войне – дома. А учимся хорошо, без троек. Вот закончу семь классов в техникум пойду на лесовода учиться, если вы, конечно, не будете против.
  - Что ты, сынок, чего это мы будем против?.

   За разговорами время летело быстро. В избу вошла Алёна.
  - Собирайтесь мужики! Баня – готова.
   К бане пошли всей толпой. Алёна помогла мужикам зайти в баню, наполнила шайки водой, запарила берёзовый веник.
  - Ну вы мойтесь, парьтесь. Я тут на улице рядом побуду. Если, что зовите.
Алёна вышла из бани, присела на бревно под оконцем. Ребятня сидели у реки на плотике для стирки белья, о чём-то судачили.

   Уже в сумерках вернулись всей ватагой домой, Алёна поставила самовар, начала накрывать на стол. Принесла из погреба миску грибов солёных, мочёной брусники зачерпнула из кадки, вытряхнула из чугунка картошку в мундирах, достала из сундука чекушку. Андрей пристально посмотрел на хлопочущую жену - «Постарела за эти два с небольшим года. А ведь ещё и тридцати пяти ей нет.»
  - Андрей, Григорий! Вот выпейте после баньки по рюмочке – сказала Алёна.
  - С удовольствием! – Андрей наполнил стограммовые гранёные стаканчики. – А ты, Алёна, что себе стаканчик не поставила? Не рада, что ли, возвращению мужа-калеки?
  - Что ты, Андрей, как не рада? Очень даже рада.
- А то я думаю, не обняла мужа.
- Ой, да стушевалась я больно, а тут ещё человек чужой.
Алёна склонилась к Андрею, положила голову ему на плечо.
- Ладно, хоть не люблю я пить горькую, но за возвращение живым выпью.
Она встала, принесла махонькую рюмочку на высокой тонкой ножке, поставила её перед мужем.
- Налей, только не полную, а то опьянею.
Андрей налил водки в рюмочку.
  - Ну что, выпьем за встречу. Живые вернулись, значит - жить будем.
Выпили, закусили грибочками.
  - Да вы ешьте, картошечку ешьте, угощать то особо теперь нечем – Алёна пододвинула к мужчинам миску с картошкой.
  - Ничего, всё наладится! Немчура уже драпать начала. Глядишь, скоро и войне конец.
   Андрей налил себе и Григорию ещё по стаканчику.
  - Алёна, Григорий у нас пока поживёт. Его деревня на Псковщине ещё под немцами. Так что ему ехать пока некуда.
  -Ладно, пусть поживёт, места всем хватит, изба то большая.

   За чаем разговоры пошли. Андрей спрашивал о родных, о своих товарищах: кто живой, кто убит, кто покалечен.
  - Да почитай на половину мужиков, что призваны были похоронки пришли, Васька Алёхин без руки пришёл, Алёша Колесов без ноги, в селе тоже двое без рук да ног. Контуженых много. Брат твой Пётр без вести пропал. С месяц назад извещение получили. Обо всех-то сразу и не расскажешь.

   Засиделись до поздна. Лучины пучка два сожгли. Алёна начала всех укладывать. Разбросила на полу матрасы, набитые сеном для Григория и Васи, мелких загнала на печку, для себя и Андрея разобрала кровать.
   На следующий день в дом потянулись деревенские бабы поглядеть, да спросить, не встречали ли где ихних. Мужики прыгали по избе на костылях, выходили на крыльцо покурить. Дважды садились за стол – так и день прошёл. К утру захолодало, инеем траву подернуло. Народ засуетился, капусту с огородов убирать начали. Васятка взял топор и тоже пошёл капусту рубить. К вечеру натаскали мешками в сени целую гору вилков. «Хорошая уродилась капуста, на всю зиму хватит. Завтра надо разобрать капусту: зелёные листья снять, в короба положить» - подумала Алёна перед сном.

   Утром после завтрака, проводив в школу старших детей, Алёна вместе с мужиками принялась за капусту. Мужики с ножами сидели на скамейке, Алёна подавала им вилки капусты. Они отрезали от вилков зелёные листья, бросали их в огромный берестяной короб, а белую капусту Алёна складывала в другой свободный угол сеней, предварительно расстелив на полу рогожу.
На другой день Алёна с Васяткой, пока он не убежал в школу, затащили в избу три кадушки для квашения капусты и огромное трёхметровое деревянное корыто. Алёна в печи в чугунках накипятила воды, ошпарила кипятком кадушки и корыто, из сарая принесла тяпки.

  - Андрей, поточи тяпки то, а я пойду баб на вечер собирать.
На рубку капусты обычно приглашались родные или соседки – человек шесть- восемь, в зависимости от количества выращенной капусты и длины корыта. Эта команда каждый вечер переходит из избы в избу, пока у всех изрубленная капуста не перекочует в кадки.
  - Ну вот и всё, и Матрёна и Степанида, и Наталья, Марья с Катюхой вечером капусту рубить придут. Шестеро то до полуночи, чай управимся.
Алёна сняла телогрейку, повесила её на гвоздь у дверей, увидела тяпки, которые так и стояли у стены, куда она их приткнула.
  - Андрей, а ты, что тяпки то не наточил?
  - Да, я напильник не нашёл. Вроде везде поглядел.
  - Да вот же он на запечке лежит.
Андрей попрыгал к печке. И правда, напильник и брусок лежали на видном месте, на том самом месте, где он их всегда держал до войны. Взяв напильник и брусок, он уселся на табуретку у печки.
  - Гриша! Передай мне тяпки, а то ты с утра сиднем сидишь.
Григорий поковылял к стоящим у стены тяпкам, прихватил по одной к каждому костылю и принёс их к Андрею. Потом подтащив остальные, сел на скамейку рядом с Андреем.
  - Давай, Андрюха, ты напильником тяпки точи, а я их брусочком править буду.
  - Ладно.

   Мужики быстро справились с задачей. Григорий со знанием дела правил бруском лезвия тяпок. Сразу было видно, что делает он это не впервой.
  - Алёна! А что это  у нас радиво не говорит?
  - Васятко говорит, что какой-то проводок припаять надо. Да ему всё некогда.
  - А давайте я погляжу –вмешался в разговор Григорий.
Он снял со стены чёрную тарелку, повертел её в руках.
  - Мне бы гвоздь большой. Я его в печке накалю и припаяю проводок. Олова тут целая лепёшка.
   Алёна пошла в сени, поковырялась там в ящике и вернулась с огромным гвоздём. Григорий положил гвоздь на конфорку. А когда гвоздь накалился, прихватил его сложенной в несколько слоёв тряпкой и принялся ковыряться в тарелке.
  - Ну вот и готово! Сейчас будем проверять.
Григорий повесил тарелку на стену, вставил вилку в розетку. Тарелка хрюкнула, но не заговорила.
  - Так, рано ещё. Радиво включат в шесть часов – отозвалась Алёна. – Мужики надо ещё ножи наточить, а то чем капусту то резать будете?
  - Давай, давай, конечно, наточим.

   Вскоре ребятишки прибежали из школы. Все сели обедать. Молча гремели ложками. Проголодались. Когда щи и каша были съедены, защебетали. Наперебой начали рассказывать, что было в школе, кого встретили по дороге домой. Старшие с умилением смотрели на них. Потом Нюрка встрепенулась, собрала со стола пустую посуду и понесла её в упечь мыть.
Вечерело. Управившись со своими делами в избу к Сазоновым потянулись бабы. Каждая переступая порог крестилась на красный угол, здоровалась с мужиками.
  - Разболокайтесь вот здесь, - каждую встречала Алёна, - да присаживайтесь пока на лавку.
  - Васятко! Неси из упечи табуретки, корыто будем ставить.
Табуретки поставили посреди избы, на них водрузили корыто. Алёна начала распределять обязанности:
  - Мужики, вы садитесь за стол, вилки резать будете. Васятка неси из сеней стиральное корыто, резаные вилки в него складывать будем. Нюрка, Глашка! Подтаскивайте тяте с дядей Гришей вилки капусты.
   Девчонки челноками шныряли из избы в сени и обратно. Скоро весь стол был завален вилками капусты. Мужчины с хрустом разваливали вилки, вырезали кочерыжки и складывали  их в отдельный таз. Работы не нашлось только Лёшке. Он забрался на родительскую кровать и с интересом наблюдал за происходящим в избе.

   Стиральное корыто скоро наполнилось четвертинками вилков капусты. Две женщины взяли его за края и с грохотом вывалили капусту в деревянное корыто.
  - Ну, с богом! – сказала тётка Степанида.
 
   Все бабы перекрестились, взяли в руки тяпки, и пошел стук – перестук. Сначала слышен был только хруст, а потом стук тяпкок стал глухим.
  - Погодите, бабы, сейчас посолю.- Алёна взяла миску с солью и горстью стала посыпать капусту по всей длине корыта, потом тяпкой переворошила еще не  достаточно мелко порубленную капусту. И снова тяпки начали выбивать весёлую, как перепляс, дробь.

   Через несколько минут капуста в корыте была доведена до кондиции. Бабы присели на скамейки передохнуть, а Алёна ведром стала выгребать из корыта рубленую капусту и высыпать её в кадушку.
   Когда деревянное корыто было освобождено от порубленной капусты, и надо было насыпать новую порцию, Алёна увидела, что стиральное корыто наполнено четвертинками вилков только наполовину, а мужиков за столом не было. «Курить, поди смылись.» Но тут дверь в избу распахнулась, и опираясь на костыли, мужики друг за другом перепрыгнули через порог.
  - Ого! Вы уже управились? Ну посидите, мы мигом корыто накромсаем.
   Мужики уселись за стол, и вилки снова с хрустом разваливались на половинки и четвертинки, кочерыжки летели в таз.
- Девчонки! А вы, что дремлете? Видите, на столе вилки уже заканчиваются. Таскайте скорей! – девчонки нехотя встали с лавки и поплелись к двери. Видимо игровой азарт прошёл, и теперь им приходилось отбывать повинность. – Васятко, капусту в кадушке утрамбуй хорошенько, а потом кочерыжки начинай чистить, и складывай их в кадушку.
   Четвертинки вилков снова с грохотом посыпались в деревянное корыто, и пошёл вновь бодрый перестук тяпок. Девчонки подтаскивали вилки из сеней, Василий чистил от кожуры и одеревеневших волокон кочерыжки.  Работа кипела.
   Часам к девяти приготовленные кадушки были набиты капустой. Нерубленными остались только зеленые листья, которые заквашивались для приготовления щей.
  - Вы, бабы, зеленую дорубайте, а я самовар ставить буду, да на стол собирать. – сказала Алена и отошла от корыта.
  - Девчонки, Лешка! Идите в упечь я вам молока налью. Поешьте и забирайтесь на печь спать.

   Алена поставила самовар, вытерла со стола, принесла из погреба грибов, моченой брусники, поставила в печь сковороду с уже сваренной картошкой. Пусть подогреется пока. Перестук тяпок смолк. Бабы закончили рубить зеленую капусту и начали собираться домой.
  - Ой, бабоньки! Куда это вы? За стол все, за стол! Чай опашку отметить надо.

   Бабы, как бы нехотя потянулись к столу. Хотя все хорошо знали обычай, что после любой коллективной работы, какое бы тяжелое время не было, следовало угощение. Рубкой капусты заканчивались все  сезонные работы в деревне, и  хозяева начинали заниматься своими домашними хлопотами.

   Хоть и большой был стол у Сазоновых, но чтобы всех усадить, пришлось тесниться. Алена принесла на стол картошку, поставила пшённик в большой металлической миске и, наконец, водрузила на стол неведомо как добытые бутылку вина красненького и чекушку водки для мужиков. Андрей разлил по стаканам вино, себе и Григорию налил водочки.

  - Ну, бабоньки, спасибо за помочь! Давайте выпьем с устатку, да закусим чем бог послал.

   Бабоньки морщась выпили, мужики опрокинули в рот водочку, и уже не перестук тяпок, а стук ложек наполнил комнату. Все, что поставила на стол Алена, компания смела быстро. Пошли разговоры про войну, про работу в лесу, в поле. Всех волновало – когда эта треклятая война кончится. Просили бога, чтобы мужики, которых ещё не убили, домой  живыми вернулись.

   Алена приволокла на стол ведерный самовар.
  - Давайте, чайку попьем. Правда чаю то настоящего нет уж давно. Губу березовую заварила.
  - Ой, да губа это хорошо – для здоровья полезна – сказала Матрена – А я этим летом в березняк не сходила по губу-то. Теперь чай завариваю со смородиновыми да малиновыми веточками.
  - Веточки то, они тоже силу придают – вмешалась в разговор Степанида.
Бабы напились чаю, начали выбираться из-за стола.
  - Марья! Завтра чай у тебя капусту рубить будем? –спросила  Алена соседку.
  - Ой, да что ты. У меня и капусты то всего ничего – сама справлюсь.
  - Чево это, сама? Ну, что бабы, завтра к Марье, да так и пойдем по кругу – подытожила Степанида.

   Бабы ушли. Алена быстренько убрала со стола, поглядела спят ли ребятишки на печи. Те спали, как убитые. Придвинула с Василком корыто поближе к столу, освобождая место для матрасов.
  - Давайте ложиться, а то завтра проспим…

   За ночь снежок землю припорошил. И потекли дни один за другим, похожие как близнецы братья. Григорий, как только по радио передавали сводки с фронта, прилипал ухом к черной тарелке. Так было и в конце февраля сорок четвертого года. Григорий слушал радио, да как заорет:
  - Ура! Мою Пустошку освободили! Домой можно ехать!
  - Да погоди ты, ехать то. Сейчас все дороги заметены, до Ковернина не доберешься. – урезонил его Андрей.
  - Григорий! На прошлой неделе обоз из Семенова в Макарьев проехал. Поди дня через два они возвращаться будут, чай возьмут тебя. А там и до Горького доберешься.

   На том и порешили. Однако, ни на другой, ни на третий день обоза все не  было.

  - Пойду я, наверное. Обоз может другой дорогой обратно проехал. Не могу я больше сидеть на шее. Да и в семье у вас скоро прибавление будет. – Григорий лукаво посмотрел на уже заметный живот Алены. – Не терпится мне – домой надо скорее. О своих ничего не знаю: живы ли они? Где они?

  - Мамка, тятька! – заорал торчащий у окошка Алешка – обоз вон едет!
Алена в чем была, выскочила на улицу.
  - Подождите! Погодите! – закричала она обозникам. Бабы остановили лошадей.
  - Миленькие,  вы в Ковернино или Семенов едете?
  - Да, в Семенов. А что?
  - Возьмите калеку - фронтовичка с собой, а то он уж пешком на костылях собрался идти.
  - А что не взять то – возьмем. Где он фронтовичек?
  - Так в избе, сейчас соберется. А вы в избу заходите, согреетесь пока.

   Женщины – возницы прикрутили вожжи к оглоблям и пошли вслед за Аленой в дом.
Григорий прыгал по комнате, собирал свои пожитки и сбрасывал их в рюкзак.
  - Да не суетись, ты, успеешь – урезонила Григория пожилая женщина, видимо бригадирша возниц. Мы тут у печки хоть отогреемся немножко.
Алена в газету завернула еды на дорогу.
  - На вот. Хоть перекусишь дорогой – то.
  - Не надо Алена. У меня ещё деньжонки остались куплю в городе что-нибудь. А тебе вон ораву кормить надо.

   Алена молча положила сверток Григорию в мешок.
  - Ну все пора. – сказала старшая – надо засветло хоть до Наумова добраться.
   Григорий с Андреем сидели рядом, молчали. Потом Андрей встал, оперся на костыли.
  -Ну, до свиданья, Гриша! Доберешься до дому – не забудь прописать.
  - Обязательно напишу. Спасибо вам за все. Если бы не вы не знаю где бы я ошивался все это время.

   Мужики крепко обнялись, Григорий обнял Алену, поблагодарил её, потрепал по вихрам Алешку и вышел вслед за возницами…


   В начале апреля солнышко начало пригревать, после полудня с застрех покапывало, но к вечеру опять подмораживало. Все ждали весны с новыми её хлопотами. Ребятня после школы носилась по улице, и только Васятко наседал на учебники. Всерьез готовился к экзаменам в школе и техникуме.
  - Вот,  закончу техникум, буду лесником али объездчиком работать. А потом, глядишь, и лесничим назначат. – частенько поговаривал он.

   Но жизнь вдруг сломала все: в воскресенье в конце апреля в клуб привезли кино про Чапаева. Клуб был на средней улице, всего через два двора от избы Сазоновых. Васятко попросил у родителей пятак и помчался в клуб. Через два часа Васятка не примчался, как всегда галопом, а его под руки приволокли одноклассники. Мальчишка был бледный как полотно, из уголков губ текла кровь. Говорить он не мог, только хрипел.
  - Господи! Что стряслось то? – Ребятишки кладите его на постель.
   Из упечи выпрыгал Андрей:
  - Что? Что? Кто это сделал?
  - Не знаем, – ответили мальчишки, - кто-то ступеньку из лестницы вытащил, Вася первым выбегал, оступился и упал грудью на каменную плиту у крылечка.
  - Николка, беги скорее за Клавкой-фельдшерицей, - сказала Алена одному из одноклассников Васи, да пусть поторопится.

   Женщина сидела подле сына, вытирала уголками платка струйки крови. Андрей сидел рядом. Оба молчали, только иногда всхлипывали  и качали головами.
Вскоре прибежала фельдшерица, посмотрела на подростка и тихо почти шепотом сказала:
  - В больницу бы в город его надо. Но боюсь, что не довезем мы его.
  - Что, Клава, все так плохо? – спросил Андрей.
  - Хуже некуда. Все внутренности отбиты.

   Смерть Васятки Сазонова взбудоражила всю деревню. Первыми прибежали сестры Алены Наталья с Нюрой, сестры Андрея Матрена и Степанида, соседки сбежались.
  - Да как же это так, Господи! За что такое наказание. Ай, Васятка, Васятка, кто же нам теперь письма на фронт писать будет? – проговорила Анна Серегина.
  - Узнать бы какой зверь ступеньку то из лестницы выдернул.
  - Да как узнаешь. Сам этот змей не признается.
  - Ни че! Бог его накажет.
  - А я слышала, будто ребятишки, кои динамо- машину крутили видели перед концом кина Яшку Портянкина на крылечке клуба. Сидел, курил.
  - Да он милиционеру то так и сказал: «Присел, покурил, да и дальше пошел.»

   Хоронили Васятку на третий день. Народу пришло море.
Учителя старшие классы с уроков отпустили. Серые от горя Алена с Андреем ковыляли за гробом. Рядом сбившись в кучку шагали дети Сазоновых, а за ними  вся деревенская толпа.

   Вот так и ушел из жизни несостоявшийся лесовод, унес с собой свою заветную мечту – приумножать рымские леса, растить их и лелеять.

   В семье Сазоновых это была уже третья смерть. Первым ушел из жизни Мишутка, умер он ещё младенцем. Взрослые отнеслись к этому философски:  « Бог дал. Бог взял». Вера умерла девятилетней от свирепствующей тогда дизентерии. Горевали. Многие семьи постигла эта беда. Поэтому погоревали, погоревали, да и смирились со случившимся. Смерть Василия принесла в дом неуёмное горе. Ведь он был надеждой и опорой семьи, практически незаменимым, полноценным работником. Руки у Алены опустились и, казалось, уже больше и не поднимутся никогда. Андрей все время сидел у стола на скамейке угрюмый, казалось безразличный ко всему. Да и что он мог: на костылях далеко не убежишь, лес рубить – не пойдешь, огород – не вскопаешь. Весь прок от него разве, что картошку начистить, да печь натопить.
Но весеннее половодье, смывшее с земли всю грязь, накопившуюся за зиму, пробудило к жизни всё: почки на деревьях набухли, начала пробиваться зеленая травка на взгорках, букашки всякие повылезали из своих укрытий. Все просыпалось от зимней спячки. Народ в деревне захлопотал: кто поправлял упавший за зиму забор, кто наполнял навозом поднятый метра на полтора над землей рассадник, пора было семена капусты сеять.

   Нахлынувшие новые заботы вывели Алену из оцепенения. Надо было думать о будущем. Да и плод в чреве все чаще напоминал о себе, брыкая ножками. Девчонки, хоть и были ещё маловаты, но во всем старались помочь родителям: уже без посыла и окриков шли покормить овец, кур, поросенка. Нюрка пробовала было доить корову, но силенки не хватало оттягивать соски вымени. Алешке тоже находилось дело: по поленцу по два носил дрова к печи, подметал пол. Андрей все чаще стал выходить на улицу, проскачет то до Матрены, то до Степаниды сестер своих, поговорит.
  - Вы вот что, сеструхи, приносите ко мне лопаты, мотыги – я наточу, а то скоро понадобятся.
   На другой день Степанида приволокла целую охапку лопат и мотыг. Андрей каждую покрутил, повертел оценивая объем работы.
  - Вечером приходи, заберешь.
  - Вечером то не досуг будет. Лучше я завтра днем прибегу.
  - Ну как знаешь.

   Андрей вынес на крыльцо напильники, бруски, топор, молоток, нож, приладил на себя фартук и уселся на ступеньку крыльца. Заскрежетал напильник по металлу. Сталь была мягкая и легко поддавалась напильнику. Через какой-то час все лопаты и мотыги сверкали наточенными лезвиями. Одна из мотыг болталась на черенке – « Не дело. Надо загвоздку забить.»
  - Лешка! – позвал он сына, - принеси мне из упечи большой нож, да сбегай к поленнице, выбери поленце потоньше, да поровней.
Мальчонка принес отцу нож и побежал к поленнице, поковырялся там.
  - Тятя! Такое? – подняв над головой полено – спросил отца.
  - Неси – подойдет.

   Андрей отколол топором от полена щепку и выстрогал ножом из неё клинышек, который одним ударом молотка забил в ручку мотыги. «Ну вот теперь хорошо держаться будет.»
   Андрей скрутил козью ножку – закурил. Запах махорки щекотал ноздри, заполнял все вокруг. Покурив, притушил окурок в консервной банке с водой и снова позвал сына:
  - Лешка! Поди сюда. – Мальчишка прискакал мигом. – Чево, тятя?
  - А слетай-ка ты к тете Наташе и тете Нюре – пусть и они свой инвентарь приносят.
   Алешка умчался и вскоре вернулся.
  - Тетя Нюра сейчас принесет, а тетя Наташа сказала завтра.
   Наутро за своими лопатами и мотыгами пришла Степанида. Осмотрела остро наточенный инструмент.
  - Ой, да ты и рукоятки то закрепил. Вот хорошо то. А то тяпки болтались – гляди того соскочат. Андрей, а пилу наточишь, а то совсем затупилась.
  - Конечно, поточу, приноси.

   Слух о том, что Андрюха Сазонов хорошо точит пилы, топоры, лопаты быстро разлетелся по деревне. И потянулись бабы со всех концов со своими мотыгами и лопатами. Андрей целыми днями был занят работой и был рад, что стал востребованным. Денег он за работу не брал, а вот если кто приносил яичко или кусочек сахара, хоть и отнекивался, но брал – ребятишкам угощение.
Как-то вечером зашел к Сазоновым начальник с лесозаготовок.
  - Андрей, а ты можешь у нас пилоточем поработаешь? Дед Кузьма совсем слепой стал – плохо точит. Хоть небольшую, но зарплату будем платить.
  - Да, как же я к вам туда ходить буду?
  - Не надо ходить. Пилы мы к тебе домой привозить будем, напильниками тоже снабдим.

   Андрей оборудовал под навесом рабочее место не только для точки пил, но и поставил наковаленку для отбивания кос – сенокос ведь скоро начнется.
В конце июня Алена разродилась мальчиком. Ребенок родился крупненьким, здоровеньким.
  - Алена! Давай сына Василием назовем в память о нашем Васятке.
  - Что ты, Андрей! Нельзя называть детей именами умерших! Примета плохая.
  - Да бог с ними с приметами!

   Бодались долго. Андрей все-таки настоял и ребенка назвали Василием.

   Радио приносило хорошие вести: красная армия освобождала один населенный пункт за другим, а в начале октября наша земля была полностью очищена от фашисткой нечисти. Народ в деревне воспрял духом: мужики коих ещё не убило, скоро возвращаться начнут, жизнь будет налаживаться. Однако в Верховной Ставке были другие планы: освободить Европу и добить фрица в его логове!

   В деревню продолжали приходить похоронки – то в одном, то в другом конце слышался бабий вой. Пришла похоронка и родителям Алены на её брата Сашку. Вслух народ, конечно, не говорил, но уж очень тягостно было получать похоронки теперь, когда своя земля была освобождена, а мужики продолжали гибнуть, и хоронили их в чужую далекую землю. Только в начале мая следующего года пришла весть о полной победе над постылым врагом. Мужики, вернувшиеся с войны покалеченными сбивались в кучки, выпивали за победу беленькую, про жизнь беседовали, ожидали скорых перемен. А перемен все не было: очевидцы говорили, что через Мантурово эшелоны с солдатами да с вооружением все идут и идут на восток. К чему бы это? – гадали мужики.

   Вернувшийся вскоре после победы без пальцев на правой руке Николка Спирин сказал, что новая война с япошками скоро будет. И только к концу сорок пятого года потянулись в деревню молодые мужики не убитые, но истерзанные войной.


   Выпавший из поддувала на пол уголек вернул Алену Матвеевну в реальность. Она подхватила пальцами выпавший уголь и швырнула его обратно в печку.
  - Ой! Что это я задумалась. Вся моя жизнь во сне что ли привиделась. Да нет, не спала вроде. Стало быть память свою ворошила. – тихо  проговорила женщина. – Пригрелась тут у печки-то, а ведь пора уж и дела делать. Надо хоть козушке сенца бросить, да и пойла вынести – проголодалась поди.
Матвеевна, опираясь руками поднялась со скамеечки, подошла к входной двери и щелкнула выключателем. Лампочка под потолком вспыхнула ярким светом.
  - Вот хорошо, хоть электричество у нас еще есть, а то вон на Выселках года три поди сидят без света. Да и за водой в колодец ходить не надо. В позапрошлом чай году Степашка привез из Городца двух мужиков каких-то с хитрыми инструментами. Они пробили скважину, провели воду в дом. А то как бы за водой-то пошла: через бруствер и без ведра не перебраться. Да и какие теперь колодцы, так журавли торчат без бадей. Почитай один хороший колодец на весь край остался у дома Домничевых, а остальные заилились, пересохли. Раньше то каждое лето в деревню бригада из трех мужиков из Тимошина приходила, чистила колодцы, освобождали доступ роднику. Наши то мужики колодцы не умели, да поди и не хотели чистить. Они все больше по валенкам сноровисты были. Жгонили. Интересно было наблюдать, как тимошата работали: ставили над колодцем козлы высокие, прилаживали к перекладине веревки, которыми припутывали широкую короткую доску, усаживали на доску мужика и потихонечку опускали его в колодец. На другой веревке опускали к нему ведро с лопатой на коротком черенке. Он там лопатой вычерпывал ил и грязь, складывал в ведро. Верхние мужики ведро вытаскивали, выливали жижу на  дорогу и опять опускали ведро в колодец. Так и таскали весь день ведра, пока не докапывались до чистого беленького песочка.
  - Ой! Да что это я опять былое-то ворошу. – Матвеевна оделась и вышла на скотный двор, где в теплом хлеву держала она козушку. Почуяв хозяйку, коза заблеяла и стала рогами стучать в дверь хлева.
  - Сейчас, сейчас, родимая, сенца тебе принесу, а потом и попить дам.

   С делами Матвеевна управилась быстро. Да и какие теперь дела: козёнку покормила, подоила, вот и всех делов – то.
Вернувшись из хлева, Матвеевна помыла руки, налила стакан молока, очистила две картошки и села ужинать.
  - Что-то Николая давно не было. Почитай, неделю не заходит. Уж не заболел ли?
Брат Николай, чуть ли не через день забегал её навестить. Придет, спросит как дела, покурит, сидя у печки, да и домой побежит. Своих дел полно. Семья у него тоже большая.
Женщина поела, подошла к окошку. Во всех соседних избах окна светились. Не спят ещё старушонки. Она прошлась по комнате, остановилась у стола, на котором стояли швейная машинка «Зингер» и радио «Родина», воткнула провод от радио в розетку. – «Пусть хоть радиво говорит – всё как будто не одна в избе-то».
По радио  говорили: как всё хорошо у нас в стране: строятся города, заводы, дороги. Вот-вот запустят какой-то огромный комбинат…
Алена Матвеевна послушала, послушала людей из радива, потом подошла к печке, пошуровала в ней кочергой. Головешек не было. Все дрова хорошо прогорели. Она задвинула заслонку в трубе, чтобы тепло на улицу не вытягивало, и решила, что пора ложиться спать. В такую морозную пору лучше бы на печь забраться, там кирпичи ещё утреннее тепло хранят, но стара она уж, стала – тяжело по ступенькам подниматься. Она разобрала постель на металлической с блестящими шариками на грядушках кровати, вытащила из комода ещё одно одеяло, положила его в ногах. « Если будет холодно – укутаюсь.»
Сон не шел. Начавшиеся воспоминания не покидали её, а снова и снова то оборванными картинками, то целым пластом времени заполняли её сущность.
« Вот уж больше года, как война кончилась, а жизнь все не налаживалась. В магазинах ничего не было – жили своим хозяйством. Народу объясняли, что все ресурсы брошены на восстановление разрушенного войной народного хозяйства – вот поднимем страну из руин, и заживем.» Андрей по-прежнему точил пилы для лесопункта   сиднем сидел под навесом, ширкал напильником и пощелкивал разводкой, а когда ягодицы совсем немели, вставал на костыли и прыгал по проулку, иногда завёртывал в огород посмотреть на грядки. Частенько к Андрею захаживали покалеченные войной деревенские мужики. Усядутся на деревянные чурбаки, покурят, посудачат о том, о сём, да и разойдутся по своим избам. Приковылял как-то на своей деревяшке Антон Спиридонов. Он вернулся безногим почти в самом конце войны. Попрыгал, попрыгал на костылях да и смастерил себе деревянную ногу. Сначала ходил на ней опираясь на один костыль, а потом и без костыля ковылять научился. Алёна, когда первый раз увидела деревянную ногу Антона, сказала:
-  - Андрей, а что бы тебе такую ногу не сделать? Гляди, Антоха ходит и руки у него свободные. 
-  -Какую ногу Алёна? У Антохи нога ниже колена оторвана – он коленом на деревяшку опирается. А я чем буду опираться? Этим двадцатисантиметровым обрубком? Мы вот с ним сговорились, да еще надо Алёшку Колесова подговорить, ехать в военкомат, требовать, чтобы нас на протезный завод отправили. Антон видел в Юрьевце мужика на новом протезе, разузнал у него всё.
-   -Ну так и съездите. Вот как машина лепромхозовская поедет в райцентр, так и съездите. На следующей неделе мужики уехали в райцентр, достучались в военкомате до самого высокого начальника. Тот пообещал выхлопотать им направление в Кострому. Вернулись мужики обнадеженными, привезли с собой водочки и сели у Сазоновых праздновать.
  - Ну, давайте, фронтовики, выпьем за то, чтобы не обманул начальник! – поднял стаканчик Андрей.
  - Да, поди, не обманет. Капитан все-таки офицер боевой.
Долго сидели друзья по несчастью, вспоминали фронтовые случаи. Фантазировали, как будут ходит на фабричных протезах. На работу можно будет устроиться, не всё на заднице сидеть.
  -Да, я , вроде работаю. – заметил Андрей, - но что это за работа напильником ширкать.
  - Тебе повезло. У других и такой работы нет. – возразил Андрею Алексей.

   Не обманул военкоматовский начальник. В конце августа вызвали всех троих в Кострому на обследование и замеры култышек. Процедура оказалась долгой. Замеры сделали, поставили на очередь, сколько таких горемык было. Только в начале следующего лета пришел вызов на примерку протезов.

   Протез был легкий, красивый: в низу алюминиевая труба с резиновым наконечником, чтобы не скользило, к верху расширялся. Место, куда вставлялась культя, было отделано мягкой кожей, два широких ремня были прилажены к протезу, чтобы перебрасывать их через плечи. Они должны были удерживать протез на культе. А ещё дали два белых , мягких как пух носка. Носок этот надо было надевать на культю, чтобы не натереть, а зимой, чтобы тепло было.
  - Вот теперь буду учиться ходить на протезе. На заводе то, только показали, как его надевать и крепить. Предупредили, чтобы постепенно привыкал к нему.
  - Научишься.

   Долго Андрей осваивал свою «деревянную ногу» : то в паху до крови разотрет, то конец культи начнет кровоточить. И только когда снял аккуратно кожаную накладку на раструбе протеза, срезал с внутренней стороны деревяшки сантиметра полтора, приладил на место кожу, ходить стало легче. Замерщики на заводе видимо что-то напортачили. Вот так и закончились посиделки Андрея под навесом рядом со своими чурбанчиками и наковаленками. Пошел Андрей не остановишь: то по деревне прошвырнётся, то на гараж за речку в магазин за хлебом сходит, то, глядишь, и вдовушку какую навестит.

   Алёна опять была на сносях: среди зимы должна была разродиться. Не то, чтобы Сазоновы очень хотели ещё ребенка – но коль бог так распорядился, значит, так тому и быть. Аборты в ту пору властями не поощрялись, да и  внутренний мир не позволял насильственно избавляться от дитя. В канун нового года родился мальчик – восьмой по счету ребенок в семье. На этот раз без споров и обсуждений назвали его Степаном. Хорошо, что няньки Нюрка с Глашкой уже подросли. Нюрка то уже в шестой класс ходила, Глашка – в третий. По дому уже всё сами делают, а летом вместе с матерью в  лес по грибы и по ягоды, да и на сенокос годились. Лешку еще в лес не брали – мал, будет только канючить. А вот под надзором отца полить в огороде  - его забота. Васятка подрос – бегает по избе, топочет ножонками, а то в проулке и кур гоняет, тоже при деле.
Алёна на колхозную работу практически не ходила – только в страдную пору бригадир давал ей наряд на посевную, сенокос да пашню. На скотном дворе работать баб хватало. Мужиков вот только не было: те, что с руками и ногами в леспромхозе работали – лес пилили. Лесу в ту пору много надо было валить – отстраивалась страна. Пацанва, которая родилась до войны, подросла, тоже работали, кто на полях, кто в лесу. Дела всем хватало. Лошади в деревне появились, выбракованных в армии стали по колхозам раздавать. Даже трактор один появился: с большими металлическими задними колесами и огромными шипами по ободу. Когда трактор проезжал по деревне, ребятня, как собачонки, стаей бежали за ним и верещали. Молодые ребята, что призваны были в конце войны, всё ещё в армии служили. Кадровых военных война повыкосила. Вот молодые и ждали, когда подрастёт новое поколение. А девчонки, что до войны подростками бегали, созрели, их молодое нутро любви требовало, а женщины, вышедшие замуж перед войной, и оставшиеся в лихолетье вдовами того же хотели. Вот и шли нарасхват и малолетки и мужички женатые.
Андрей, хоть и без ноги, но по мужской части ещё крепок был. Вот и не доходил он частенько с гаража, где работал, до дому. Перехватывала по дороге какая-нибудь молодая горячая вдовушка – не только ублажит мужика, но и водочкой попотчует. Красота! Алёна пыталась урезонить мужа, указывала ему на кучу копошащихся в избе детей. Да где там.
  - Ни у кого я не был. С мужиками после работы на пилораме посидел, выпили понемногу.
   Но сладкая жизнь притягивала как магнитом. Не только на часок- другой задерживался благоверный на работе, но и ночевать иногда не стал приходить. Лопнуло терпение Алёны. С мужем разговаривать бесполезно. Решила пойти к Нинке, где чаще всего застревал Андрей.
  - Нина! Что ты творишь? Зачем мужика с панталыку сбиваешь? У нас ведь детей мал-мала меньше куча целая.
   Нинка выслушала Алёну, а потом выдала:
  - Если твой мужик живой вернулся, так думаешь он тебе одной принадлежать должен? Не подумала каково нам недолюбленным, недоласканным живётся. Устали мы по ночам на стенку лазать от безумного желания. Корову вон и ту хоть раз в году к быку водят. А мы вдовы, чем хуже? Не убудет от твоего Андрюхи – и тебе и нам хватит, а от детей мы его забирать не собираемся. Нам хоть вечерок иногда с мужиком побыть, и того хватит. Вон Катька Анисимова никого не привечает, так почернела вся бедная, а я и другие вдовы – так не хотим. Так что живи спокойно, Олёнка! Да и нам не мешай!

   От таких слов Алёна остолбенела, не нашлась, что ответить Нинке, постояла ещё несколько минут у порога, да и пошла домой. Дома, сидя у печки, всё переваривала слова Нинки. Говорила она не только за себя, но и за других вдов, немерено наделанных войной. Решила смириться, лишь бы не спился Андрей, да от неё и детей не отвернулся.

   Вскоре после войны начали в лесах вокруг Рымов, Торзати да Тимошино лагеря, как грибы, появляться. Сгоняли в них мужиков наших, по каким-то причинам в плену  оказавшихся. Сроки им давали немалые. Заключённые лес валили, кряжевали, а готовые брёвна на железнодорожную станцию «Сухобезводное» на машинах возили. Оттуда составами отправляли на стройки, да шахты.

   Алёна вспомнила, как в начале 60-х ходили они с бабами в эти лагеря, меняли молоко, хлеб да куски сала на нательное бельё, сапоги, да ботинки кирзовые. Если пропитание, какое ни какое хозяйство своё давало, то мануфактуры вовсе не было. Ходили все в латаном-перелатаном. А у лагерного забора иногда и штаны ещё целые, без дыр, перепадали. Страху то было сколько, когда шли в лагеря, но нужда перебарывала страх, и бабы по трое-четверо шли. Стрелки, что жили во всех деревнях, на случай побега заключённых из лагеря, пугали – сидят там отпетые уголовники, изменники Родины, способные и изнасиловать, и убить ни за что ни про что. Но таких случаев никто из деревенских не помнит. Зато  про козу «Маньку» столько баек было рассказано: говорили, одна Тимошинская баба немало денег благодаря своей козе заработала. Будто приводила она козу ночью, когда охраны не было, на делянку, где заключённые лес пилили, привязывала её в укромном месте к дереву и оставляла. Изголодавшиеся заключённые весь день пользовали козу. Манька блеяла, но терпела, а потом, говорят, и совсем пообвыклась и требовала, чтобы хозяйка её в лес вела. Так вот, каждый заключённый, поимевший козу, ложил в мешочек, привязанный у неё на шее деньги, кто рубль, кто три, а кто и пятёрку. Озолотила тимошинскую бабу коза-кормилица.
  - Ой, господи! Чушь то какая в голову лезет – пробормотала Матвеевна и перевернулась на другой бок.
   К вечеру следующего дня  к ней зашёл брат Николай.
  - Здорово, мамка! – Николай, как старшую из их семьи, давненько уж называл Алёну «мамкой». – Ты, что и на улицу не выходила? Я еле прополз к тебе.
  - Дак, как же я выйду?! Мне через этот бруствер не перелезть и откопать его сил нету.
  - Где у тебя лопаты стоят? Сейчас я тебе дорожку пробью.
  - Так там под лестницей на поветь (чердак).
  - Только лопатой-то вряд ли пробьёшь. Смёрзлось уж больно.
  - Пробью!

   Николай вышел с лопатой на улицу. Алёна прильнула к окошку наблюдать. Смёрзшиеся комья снега не поддавались, лопата при ударе звенела. Но Николай не отступал и всё с большим усердием колошматил лопатой по гребню снега. Наконец, большой обледеневший ком отвалился. Николай руками отбросил ком в сторону и снова взялся за лопату. Дело пошло веселей. Куски, хоть и небольшие, отваливались при каждом ударе лопатой. Вскоре проход шириной в метр был пробит, и брат стал прочищать тропинку к крыльцу.
   Николай вернулся в избу взмыленный: волосы под шапкой были мокрые, да и нательная рубаха прилипла к спине.
  - Ну вот, мамка, высвободил я тебя из плена. Теперь и на улицу можешь выходить.
  - Ой, как хорошо – то. А то вдруг лавка приедет из Ковернино, так за продуктами сбегаю.
  - Э, да лавка вчера была. Теперь только в четверг приедет.
  - Ой, да как же я её не видела. Чай, задремала. Да и не перелезла бы я через этот гребень. Хорошо, что пробил мне дорожку то.
  - А, что у тебя, мамка, и хлеба нет?
  - Так ещё на прошлой неделе закончился.
  - Ладно! Сейчас я покурю, да пообсохну, пойду домой, Галину пошлю, принесёт она тебе хоть полбуханки.
   Николай уселся у дверцы печки, скрутил козью ножку, насыпал из кисета махорки и закурил. Затягивался он не спеша, старался выпустить дым изо рта в поддувало.
  - А, что ребята то пишут?
  - Да, пишут. Редко, правда. Стёпка почаще пишет, а от Лёшки только открытка к празднику.
  - Стёпка и нам открытки к каждому празднику присылает. Ну ладно, пойду я. – Николай приоткрыл дверку печки и швырнул внутрь окурок, - Галину сечас пришлю.
Брат ушёл, а вскоре прибежала Галина. Всё лицо было замотано шалью, только глазёнки сверкали.
  - Тётя, вот тебе тятя хлеба прислал.
  - Спасибо, Галинка! Раздевайся, посиди, согрейся. Замерзла, чай? А что, уроки в школе уже закончились?
  - Так мы не учимся из-за морозов. Ну, я поскачу – тятя велел не задерживаться.

   Алёна развернула тряпицу. Хлеба была почти целая буханка. Алёна опять завернула в тряпицу хлеб и отнесла его в упечь. – « Штей теперь постных наварю, да с хлебом и поем. И козушке, кусочек хоть , надо дать.»
   Матвеевна взяла миску, пошла в чулан, натюкала тяпкой в кадушке зелёной квашеной капусты, зачерпнула полную миску ледянистых крошек, принесла в избу, поставила миску на табуретку рядом с печкой – пусть оттаивает. Потом почистила две картошки, поставила на конфорку кастрюльку с водой и стала ждать, пока закипит.

   Николай, вдоволь наскитавшись по госпиталям, после серьёзной контузии, домой возвратился только к концу войны, после того, как родители получили похоронку на Сашу. Врачи рекомендовали ему больше быть на воздухе, хорошо питаться и никаких физических нагрузок, во всяком случае год-полтора. Чего-чего, а свежего воздуха в деревне, окруженной вековыми лесами – не передышишь,  а вот хорошего питания – извините. Хотя свежие ягоды, грибы, овощи, и конечно, лесной воздух, за год заметно улучшили состояние Николая. А в сорок седьмом, его уже приняли в леспромхоз на работу десятником – он ещё до войны закончил семь классов, и был вполне грамотным для этой должности. Он, как и все лесорубы, ходил на делянку с топором за поясом. По работе топор ему вовсе не нужен был, достаточно было блокнота и карандаша, но мало ли чего-то сучок вдруг на бревне недорубленный заметит, оттяпает его, или где-то в бонах скобу забить нужно. Так что топор всегда был при нём.
   Как-то в середине лета лесорубы всей бригадой пришли в контору зарплату получать. Народу в коридоре было – не протолкнёшься. Очередь в кассу двигалась медленно. Николая начало мутить, голова вдруг закружилась, и его повело. Чтобы не потерять равновесие, Николай взмахнул руками и зацепился за висевший на стене портрет товарища Сталина. Рамка с портретом с грохотом рухнула на пол. И надо же было такому случиться, что в поиске равновесия мужчина наступил на портрет. Службы нашли в этом умысел и отправился Николай на три года в лагеря Унжлаговские. Благо от дома не далеко. За подпорченный портрет Сталина посадили Николая, он же Сталин, а вернее его смерть, освободил по амнистии подчистую. Вернулся он смурной и ещё долго не мог прийти в себя. Нет, злобы у него не было, а обида глубоко засела в сердце. Но и она постепенно выветрилась, ушла на задворки.

   Алёна похлебала свежесваренных щей с хлебом, попила чайку, отнесла кусочек хлеба козе. В хлеву было холодно, и Матвеевна пока скормила козе хлеб, да погладила её по спине задрогла. Пришла в избу, села на скамейку у печки и прислонилась спиной к тёплым кирпичам. Спина вскоре отогрелась, а потом тепло разошлось по всему телу – разомлела Алёна.
   После рождения Степашки Алёна решила: хватит детей плодить, ведь не молодая уже. Этих бы вырастить. Но после разговора с Нинкой решение своё изменила – если не привечать мужа- совсем от дома отобъётся. Так и появились в их семье Миша да Верунька. Верунькой ходила тяжело, возраст видимо сказывался, как ни крути, за сорок уже перевалило. Рожать дома с повитухами не рискнула – первый  раз в жизни поехала в Горчуху, в больницу рожать.

   Андрей изо всех сил старался обеспечить семью: за работу пилоточем платили мало, и он выучился на электромеханика. Как раз в это время привезли в гараж дизельную передвижную электростанцию. Попросился Андрей у начальства перевести его на станцию. Новая работа – новые заботы. Муж уходил на работу в пять часов утра, и Алёне к этому времени надо было приготовить еду: накормить его, с собой узелок собрать – до полуночи Андрей был на работе. К шести часам надо было подготовить и завести дизель. Хорошо, если напарник оставил бак заправленным соляркой, а то ещё ведра два-три надо принести. Ровно в шесть Андрей должен включить рубильник, чтобы потекло электричество по проводам в дома, контору, диспетчерскую. Днём, когда в гараже слесарей, да шоферов полно, нет – нет мужики к нему в биндегу заглянут, посудачить, а иногда и за соляркой с ведром сходят. Сочувствовали: всё-таки без ноги моторист. Зато вечером, часам к восьми оставался он в гараже один-одинёшенек. Выйдет на улицу, поковыляет между машинами, да тракторами, добредёт до курилки – выкурит самокрутки две – одну за другой, посидит немного, да и опять возвращается к своей кормилице. Ровно без десяти двенадцать ночи Андрей трижды должен дёрнуть рубильник, выключить и включить сеть,  чем предупреждал население, что через десять минут электроэнергия будет отключена и наступит кромешная тьма. Андрей загодя зажигал фонарь, чтобы хоть как-то высвечивать дорогу домой. Возвращался около часу ночи. Алёна ждала его, накрывала на стол нехитрый ужин. Зато теперь муж почти полторы суток был дома – отоспится, а днём новые дела: кожи выделывать, да сапоги шить научился. Не только свою семью обувал, но и на продажу под заказ сапожничал. Специально для выделки кожи купил огромную бочку, в  которой вымачивал и мял шкуры. Бочка стояла на сеновале – вонища была – не продохнуть.
   Вот и на сей раз Алёна поднялась на сеновал за берёзовыми вениками: суббота была  - банный день. Зловоние ударило в нос. Женщина прикрыла лицо платком. Муж согнувшись над бочкой изо всех сил жамкал кожу, рубашка на нём была мокрая, хоть выжимай, пот тёк по волосам, лицу. Рядом, на подхвате, вертелся Стёпка – мал ещё был, а всё на каждую щель затычка.
  - Ладно, себя то не жалеешь, так хоть бы ребёнка не травил! – заметила походя Алёна.
  - Никто его не принуждает! Сам он всё время под ногами крутится. Ну и поможет если что. Пусть учится – в жизни всё пригодится.
  - Заканчивай  уж.  Я вот пойду, веник запарю. В баню пора.
  - Ну иди, запаривай. Слезаем мы уже. Стёпка, подкати крышку.

   Андрей, держась за перила, выставив вперёд ногу с протезом на второй прыгал по ступенькам. Мальчонка, копируя отца, так же на одной ноге прыгал со ступеньки на ступеньку. В сенях Андрей взял с подоконника кисет с махоркой и вышел на улицу, уселся на лавочку у палисадника, закурил козью ножку. Прохладный ветерок обдувал разгорячённое тело. Вскоре вернулась жена, собрала в узел чистое исподнее на всех.
  - Топайте, мужики, к бане. По первому парку похлещетесь. А потом Нюрка с Глашкой с работы придут, тоже париться побегут.
  - Стёпка, возьми у матери узел и скачи, а я за тобой поковыляю.

   Андрей парился – неистово хлестал себя веником, и время от времени просил сына плеснуть водички на каменку. Пар с треском и шипением поднимался над каменкой и растекался по всей бане. Жар был невыносимый. Малец после каждого вылитого на каменку ковша, мигом садился на пол и закрывал ладонями уши. Вдоволь напарившись, Андрей сползал с верхней полки, обливал себя холодной водой, и немного отдышавшись, загонял на полку сына, и начинал его парить, слегка похлёстывая веником по спине, ягодицам и ногам. С каждым ударом жар от пара пронизывал тело. Мальчишка готов был заорать, но терпел, боялся показать свою слабость. Розовые, как двухмесячные поросята, отец и сын выползали из бани, усаживались на бревно у стены и отходили. До войны Андрей всегда сразу из парилки бежал к реке и со всего маху бросался в холодную воду. Теперь уж до реки не допрыгать.
  - Тятя, ты всё напарился? – спросили подбегая к бане дочери.
  - Да уж, нахлестались. Сейчас мы со Стёпкой домой потопаем. А вы сперва возьмите вёдра, да водички холодной из речки принесите. А то я почти всю на себя вылил, кипятка в котле много – на всех хватит. А что мать не идёт?
  -  Сказала – следом придёт.
   Последними шли в баню Лёшка с Василком, если Мишку на улице вылавливали, то и его с собой тащили. Париться он не любил, посидит, попотеет, отдерёт цыпки с рук и ног мочалкой, обольётся водой и все дела.
   После бани все вместе чаевничали. На стол водружался медный пузатый самовар, на конфорку ставился заварной чайник, гранёные стаканы с блюдцами каждому. В сахарнице сложены горкой большие куски сахара, а рядом щипцы для колки. На тарелке баранки, либо пирожки с картошкой. Пили долго. Из стаканов чай наливали в блюдца и с фырканьем втягивали в себя горячий напиток. Разговаривали. Потом старшие дети вдруг разом подрывались:
  - Куда, сумасшедшие?
  - К окулиничевой избе – там сегодня посиделки.
  - И я с вами! – заверещал Стёпка.
  - Дома сиди! Мал ещё! Подрастёшь, пойдёшь.
  - Не долго загуливайтесь! Завтра все по брусёну пойдём. Поспела уже.
   Последние слова матери были сказаны в пустоту. Головы детей промелькнули под окнами, и след их простыл.
  - Мама! А я по брусёну пойду?
  - Пойдёшь, Стёпа. Только вот пещерок маленький надо на повети найти.
  - Я сейчас слазаю, поищу.

   У акулиничевой избы на лужайке собралась большая толпа молодёжи и подростков. Девчата сидели на вынесенных из дома скамейках, ребята стояли кучками, рассказывали байки. Ждали Славку-гармониста. Уж и гонца за ним послали. Наконец-то! Славка, в сопровождении посыльного, вывернул из Домничева переулка. Девки зашевелились, освобождая в центре скамейки место для гармониста.
  - Славка! Ну, что же ты так долго! Мы уж все ноги отсидели.
   Славка ничего не ответил. Снял с плеча гармонь, уселся поудобней, пробежал по ладам пальцами.
  - Эй, Славка! Давай сормача!
   Гармошка с переборами заиграла и пошла плясать губерния. Первыми выскочили на круг девчонки, затопотали, пока молча без припевок. Так всегда было пока кто-то не осмелится первой спеть частушку.
Славка играл, рвал меха, на секунду останавливался, для начала запевки, и опять бежал пальцами по клавишам. Тут с приплясыванием в круг выскочил Сашка Савинов и началось:
«Моя милка чай не пьёт,
Конфеточки не кушает –
Приложила к …… радио,
 Сидит, да слушает.»
   Гармонист передёрнул меха, гармошка рявкнула:

«Девки наши, дайте Яше –
 Яша тоже хочет ….
Если Яше не дадите,
Яша может умереть!»
   И тут Машка Потапова остановилась напротив Сашки, прибоченилась и дождавшись музыкального такта, выдала:
«Мой милёнок, как телёнок,
Только веники жевать:
Проводил меня до дома,
Не сумел поцеловать!»
   Девчонка притопывая прошлась по кругу и снова встала перед Сашкой:
«Я бывало, всем давала
По четыре раза в день,
А теперь моя давалка
Получила бюллетень.»
   Разгулялась молодежь: на пятачке уже отплясывало десятка два девчонок и парней и каждый старался, уловив момент, спеть частушку.
Веселье продолжалось до тех пор пока, тётка Акулина, высунувшись из окна не закричала:
  - Хватит орать! Закругляйтесь! Полночь уже!
Хочешь не хочешь, а надо было закругляться. Следующий раз тётка Акулина не разрешит под своими окнами хороводиться. Молодёжь начала расходиться – кто парами, кто стайками. И долго ещё вдоль деревни то там, то тут слышались взрывы молодого задорного смеха.

   Алёна проснулась рано, затопила печь – надо было разогреть щи, да кашу – накормить всех перед походом за ягодами, с собой собрать что-то. Часов в шесть начала тормошить детей.
  - Вставайте, гулёны! Пора по брусёну идти!
   Первым вскочил Стёпка, за ним нехотя, потягиваясь, стали выползать из-под одеял остальные.
  - Глашка! Ты дома остаёшься. За детьми приглядывай. А то, ускачут куда-нибудь, отцу их не догнать.
  - Мама! А далеко за брусёной то пойдём? – спросила Нюрка.
  - Наверно, за дальнюю гору к Мормазу. Поблизости то всё уж поди обобрали.
  - А Стёпка то дойдет с нами, не замается?
  - Допрыгает. А там на пенёчке у пещерков посидит, отдышится.

   После завтрака  ягодники отправилась в путь. У каждого за плечами сплетёный из бересты короб – пещер, а в руке корзина. Алёна шла впереди, а за ней гуськом выводок и только Стёпка скакал от одного к другому, размахивая своей корзиночкой. На подходе к крутой горе Нюрка свернула с дороги, проверить есть ли где-то тут ягоды.
  - Мама! Здесь ягоды! Много!
   Алёна подошла к дочери, огляделась.
  - Да нет тут ягод. Видишь, всё вокруг обрано. Кто-то два куста пропустил. Тут много не наберём. Туда за гриву пойдём.
   Женщина хорошо знала все ягодные места и потому шла наверняка. На спуске к Мормазу, Алёна свернула с дороги и углубилась в лес, приглядывая при этом за детьми. Вскоре ягодники вышли на небольшую поляну.
  - Вот здесь и остановимся. Скидайте пещерки. Нюрка, пробегись окрест, глянь ко много ли ягод.
   Дочь обошла по лесу полянку и вернулась с полными пригоршнями рубиновых крупных ягод.
  - Мама! Ягод полно. Да хрушкая (крупная) брусёна такая.
  - Вот и ладно. Здесь и будем собирать. Стёпка! Ты тут у пещерков посиди, а вы все по кругу расходитесь. Далеко не разбегайтесь, чтобы друг дружку видно было.
  - Не хочу я у пещерков сидеть! Вон, Васька пусть охраняет.
  - Хорошо! Пойдёшь ягоды собирать. Только рядом со мной держись.
  - Ладно, - недовольно выдавил из себя Стёпка, - я с Лёшей вместе хотел.
  - Нужен ты мне! Будешь под ногами путаться, да мешать. – огрызнулся старший брат.
   Чуть отошли от полянки, а под ногами уже стелются по земле, поднимаются на коротеньких веточках кисти ярко–красных ягод. Алёна склонилась над кустиками и начала собирать бруснику. Она пропускала кисти между безымянным и средним пальцами и одним движением оголяла кисть. Ягоды собирались у неё в ладони и тут же отправлялись в корзину.
  - Мама! А как ягоды срывать?
  - Поди сюда, я покажу.
   Сынишка подошёл к матери.
  - Гляди! – она левой рукой приподняла ветку, между пальцами правой захватила кисточку с ягодами и потянула на себя. Ягоды собрались в ладони. - Вот так и собирай.
   Стёпка попробовал повторить опыт матери, но оторванные от кисти ягоды ссыпались с ладони на землю.
  - Лодочкой, лодочкой ладошку держи.
  - Я держу, а они всё равно падают.
  - Ладно! Рви по ягодке и складывай в корзиночку.
   Алёна ловко обрывала ягоды с кистей, и вскоре дно её корзины было уже пальца на два покрыто пурпурно-красными плодами брусники. Стёпка пыхтел у куста: ягоды никак не хотели поддаваться ему. Но мальчишка не мешал матери, молчал и продолжал собирать бруснику по одной ягодке. Иногда он пытался снимать ягоды с кисти, как показывала мать, но они так и норовили свалиться с ладони. Тогда он придумал: приподнимал ветку, подставлял под неё корзиночку и стягивал пальцами ягоды. Часть ягод оставалась в ладони, а те, что сваливались с ладошки, попадали прямиком в корзину.
  - Мама! Глянь! Я придумал, как собирать.
  - Ну и что ты там придумал?
  - Вот, молодец! Так и собирай.
   Алёна выпрямилась, огляделась по сторонам. Старшие дети старались, их головёнки торчали над кустами папоротника. Убедившись, что все на месте и заняты делом, она опять склонилась к кусту брусники. Когда корзина была наполнена ягодами, мать вместе с сыном пошли к полянке ссыпать ягоду в пещер. Вслед за матерью к полянке подтянулись и остальные. Корзины у всех были полны брусники. Дети высыпали ягоды из корзин, каждый в свой пещерок и отправились  в лес продолжать сбор ягод. Стёпка побежал справить нужду за кустики. Алёна в это время подсыпала в Степашкин пещерок ягод из своей корзины, чтобы показать, что младшенький не хуже других, и тем подзадорить его.
  - Мама! А куда из моей корзинки ягоды делись?
  - Так погляди, я их в пещерок твой высыпала.
  - У-у-у сколько!
   Мать с сыном снова углубились в лес, и где-то через час их корзины снова были наполнены отборной брусникой. Старшие к этому времени уже были на поляне.
  - Мама! Гляди пещерки то уж полные. Домой теперь пойдём?
  - Нет, Вася! Сейчас вот пополдничаем, а потом наберём ещё по корзине. Не пустые, чай, их домой нести.
   Алёна развязала узелок, выложила хлеб, картошку, зелёный лук, поставила рядом жбан с водой.
  - Давайте, ешьте! Передохнём, а потом ещё один заход сделаем.
  - Да мы уж ягод налопались.
  - Ягоды не еда. Вот по паре картошек, да по куску хлеба – на животе поплотней будет.
   Все уселись в кружок и начали сметать с платка нехитрую снедь.
  - Нюрка! Как там в вашем углу брусены-то то ещё много?
  - Много, мама. Там её и за два дня не собрать.
  - И у нас её видимо невидимо – вмешался в разговор Алёша, - сейчас быстро по корзинке наберём.

   Ягодники вернулись в деревню за полдень. Солнце ещё стояло высоко. С запада начинало натягивать тучки. Поднимался ветерок. В лесу даже лёгкого дуновения не было. «Как бы дождя не нагнало» -подумала Алёна. Глашка с младшими копошились на крыльце, строили что-то из чурок.
  - Ребятишки! Давайте пока ветерок хороший, провеем брусёну то.
  - Давай, мам, завтра провеем.
  - Неровен час задождит. Давайте завершим сёдни, а завтра отдыхать будете.
   За огородами расстелили большой кусок брезента, стащили к нему пещерки и корзины с брусникой. Высоко подняв корзину с ягодами Лёшка потихоньку ссыпал ягоды на брезент. Ветер выхватывал из струящегося ягодного потока листья, мох, мелкие травинки и уносил их вдаль. Тяжёлую налитую соком ягоду ветер не осиливал и она, очищенная от мусора, падала на подстилку. Когда из корзины были высыпаны все ягоды, Нюрка с Глашкой, прихватив за углы брезент, аккуратно ссыпали провеянную ягоду в порожнюю корзину и опять расстелили подстилку на землю. Алёна взяла корзину с провеянной брусникой и понесла её в избу, чтобы высыпать в уже подготовленную кадку. Каждое лето заготавливали на зиму по две-три десятиведёрных кадки мочёной брусники. « В этом году урожай хороший, надо не меньше трёх кадок засыпать. Едоки то подрастают. Эту ораву кормить надо.» - подумала Алёна высыпая ягоды в кадушку. Ветер усиливался. Иногда его порывы уносили за пределы брезента не только мусор, но и мелкие ягоды. Западный край неба затянуло тучами. - « Успеть бы до дождя, всё провеять». Только-только ссыпали с брезента в корзину последние ягоды, в небе громыхнуло, и первые редкие, но очень крупные капли дождя ударили по земле.
  - Ребятишки! Быстрей хватайте всё и бегите в избу! Ливень сейчас будет.
   Алёна подхватила корзину с ягодами и поспешила в избу. Ребятня, схватив пустые пещерки и корзины припустили за ней.  Пока ещё глухие раскаты грома наполняли округу. И вдруг  яркая вспышка молнии разорвала облака, и следом, с треском и орудийным залпом громыхнуло, ветер рванул, вихрем погнал песок по улице. Небо прорвалось, и хлынул дождь, хлынул сплошным потоком. Уже через несколько минут по проулку и улице стремительно понеслись мутные потоки воды. С каждым раскатом грома Алёна крестилась и что-то бормотала. Младшие кучкой забились на кровать, и только Алёшка с Нюркой стояли на крыльце и комментировали проделки стихии.

   Вода, заполнив колеи, устремлялась по проулкам на переднюю улицу, там собиралась в единый поток и неслась по Уренцову прогону к реке. Новый резкий порыв ветра уронил угол забора у Куличихи. Видимо, поток воды подмыл столбики.
  - Ой, батюшки! Все помидоры, да капусту в огороде переломает. Хоть бы накрыть чем. –запричитала появившаяся на крыльце Алёна.
  - Мама! Какое там накрыть – всё унесет. Вон у Куличихи забор положило.
  - Ой, а где же отец у нас? Куда его унесло?
  - Так он же на сежу к заводи ушёл рыбу ловить кошелём – отозвалась Глашка.
  - Ой, господи! Унесёт его вместе с сежей.
  - Он, что дурной в такую погоду на сеже сидеть? В баню какую-нибудь уж давно перебрался. Пережидает.
  - Ладно бы если так.

   Ливень так же неожиданно, как и начался, стих. Глухие раскаты грома раздавались далеко за Макарьевой гривой. Тучи постепенно сползли в сторону леса. На западе небо очистилось, а низко скатившееся солнце осветило косыми лучами землю, заиграло бриллиантами на траве и листьях деревьев. Тишина окутала деревню.
Примерно через час после ливня приковылял домой Андрей. Нога и протез чуть ли не по колено были в грязи, по лбу и щекам струился пот.
  - Думал не доползу – деревяшка в землю проваливается – не вытащить. Лёшка, надевай резиновые сапоги, да сходи в нашу баню. Я там  кошел оставил, да язиков с подлещиками десятка полтора. Принеси – жарёха будет.
   Лёшка, что-то пробормотал себе под нос, но спорить не стал. Натянул на ноги огромные резиновые  сапоги и пошагал в сторону Уренцова прогона. По прогону вода промыла огромную канаву. Рядом с оградой были видны глубокие следы. Один как бы толстой палкой проткнут, другой – от сапога. «И как только отец пробрёл тут ?» - подумал Алёшка.

   А дома в это время Алёна хлопотала вокруг мужа:
  - Скидай протез, я хоть его отмою покуда грязь не засохла. А то потом не отдерёшь.
  - Сапог то тоже надо помыть. За голенище грязь наползла.
  - Ну скидай всё. Всё и помою.
  - Алёна! Я когда по прогону шёл, поглядел, за оградой у Яшиных всю картошку размыло. У нас так же наверно. Надо бы вам завтра пойти окучить.
  - Конечно. С утра и пойдём. А то зимой есть нечего будет. Ох, этот ливень понаделал делов. В огороде надо всё подымать. Ты бы завтра, пока мы картоху окучиваем, палок да кольев наготовил. Помидоры поднять, да подвязать надо будет.
  - Подвяжем.
   Вскоре возвратился Лёшка. Развесил на заборе кошель, сетку с рыбой занёс в избу.
  - Ох, еле дополз. И как ты, тятя, протез в этой грязи не оставил? У меня нога из сапога дважды выскакивала.
   Андрей сидел на скамейке в одном исподнем. Алёна в корыте отмывала протез, сапог был уже помыт и стоял у стены кверху подошвой – стекал изнутри.
  - Да я уж хотел сбросить протез, да по-пластунски ползти до дома. Потом приноровился о верхнюю жердь ограды опираться и прыгать на одной ноге.
   Глашка с Василком ушли на задворки чистить рыбу. Язи были крупные, фунта по полтора-два. Подлещики помельче.
  -Интересно, а как тятя по двум жердочкам на сежу попадает? – спросила Глашка.
  - А ты, что не видела? Садится на жерди попой и руками перетягивает себя.
  - Я бы так не сумела.
  - Куда бы ты делась, если бы ноги не было.
  - А он лисапед купить собирается. Как же он педали крутить будет?
  - Раз собирается купить, значит, что-нибудь придумал.
  - Васька! Чего ты возишься – чисть быстрее. Одна твоя рыбина осталась. Мама уже заждалась поди.
  - На, тащи! Я ножи помою.

   На кухне Алёна приготовила большой противень, уложила на него рыбу и ловко затолкнула в жерло печи, на предварительно разровненные еще пышущие жаром угли. Буквально через пару минут рыба на противне зашкворчала. Алёна сидела рядом с печью на табуретке – караулила. Ещё через пару минут она сняла с углей противень, вытащила его на чело, деревянной лопаткой перевернула рыбу и снова отправила на угли.
  - Андрей! Режь хлеб. Жарёха скоро готова будет.
  - Да уж порезал я. Ись хочется.
  - Скоро уже.
   На ужин каждому члену семьи досталось по две рыбины. Алёна не успевала выбирать кости и подкладывать кусочки рыбы Мишутке с Верочкой.
  - Осторожней! Не подавитесь. Вдруг я косточку проглядела.
  - Ага, смотрим.
   Насытившись, все вылезли из-за стола. Одна Алёна задержалась доедать остатки после малышей. После еды она почувствовала, как усталость окутывает всё тело. Хотелось упасть на кровать и спать. День выдался , как всегда тяжелым. День – ночь.  День – ночь. Так и шли недели, месяцы, годы. Хотя они не были похожи один на другой. Дети росли и привносили в жизнь новое, ранее не изведанное. Знакомое, но не пережитое ей самой.

   Нюрка с Глашкой заневестились, Лёшка в леспромхоз работать пошёл, Василко школу заканчивает. Малыши подрасли, сами себе сопли вытирать научились. Не держатся за подол, не канючат ежеминутно…
   По осени сваты в избу ввалились. Нюрку за парня из соседней деревни замуж звать. Сговорились свадьбу отпраздновать после Покрова. Вылетела из родительского гнезда первая пташка. А весной Глашка, как с цепи сорвалась:
  - Нюрку замуж выдали, и я замуж пойду!
  - Глашка! Ты, что рехнулась? Мала ещё – тебе и восемнадцати нет.
  - Работать, так не мала. Вон в столовой заведующей стать предлагают.
  - Нет, Глаша, рано тебе ещё замуж. Да и денег у нас на вторую свадьбу нет. Вот зимой отец с Лёшкой сходят на жгонку, заработают денег, тогда и о свадьбе говорить будем. А жених-то хоть есть?
  -А то ты, мама не знаешь.
   Вечером Андрей к дебатам подключился. Уговорили - таки Глашку годок с замужеством погодить.

   В середине сентября снег выпал – да не так, чтобы землю припорошить, а лёг капитально. За трое суток насыпало сантиметров тридцать. По улицам то и дело громыхал трактор с прицепленным треугольным из цельных брёвен сооружённым снегоочистителем. Вершина треугольника вгрызалась в снег, и он скользя по катетам ровными высокими пластами ложился на обочины.
   Андрей с Алёшкой засобирались на жгонку в Башкирию. Укладывали, упаковывали свой мудрёный инвентарь: лучок, решётку, колодки разных размеров. Получились баулы, которые, казалось и поднять невозможно, не то, что на себе тащить. А ведь таскали.
   Алёна, как только отправила мужиков, вместе с Василием притащили с сеновала по частям ткацкий станок, собрали его посреди избы рядом с окнами, чтобы светлей работать было. Основу накрутили на барабан и натянули из ранее прикупленных ниток. Нитки были крепкие, не на катушках для шитья, а смотанные в  большие бобины. Эти же нитки наматывались на челнок, который потом швыряли между нитями  основы туда-сюда. Работать за ткацким станком надо было обеими руками и ногами одновременно: левая нога нажимала на педаль, поднимающую один из гребней, между зубьями которого проходили нити основы , одновременно ткачиха правой рукой пробрасывала челнок на другой край полотна и ловила его левой рукой, и в это же время правой рукой лёгкими постукиваниями гребёнки плотно укладывала нить к уже сформированной ткани. Вслед за этим правая нога нажимала на другую педаль и поднималась вторая гребёнка. И уже левая рука швыряла челнок, а правая подхватывала его, натягивала нить. Левая же пристукивала нитку к полотну. И так каждый день, отрываясь от станка только на приготовление и приём пищи, да для ухода за скотом, раздавался во всех избах тук-тук, тук да тук.
   Стёпка с Верунькой всё время крутились рядом. Мальчонку мать научила наматывать на челнок нити, и он пыхтел. Иногда челнок выпадал из его ручонок, нитки сваливались с челнока, путались, и тогда Алёне приходилось помогать разобраться с неведомо как появившимися узлами.
  - Мама, дай мне поткать. Надоело мне эти нитки мотать.
  - Так ведь не дорос ещё – ноги до педалей не достанут.
  - А я вот так пальчиками дотянусь.- Стёпка вставал на цыпочки, показывая, как он будет доставать педали.
  - Ну, ладно, садись, пробуй.
   Мальчишка усаживался на табуретку у станка и почти сползая с седушки, нажимал ногой на педаль. Силёнок не хватало, гребень не хотел опускаться вниз, раскрывать зев между нитями основы. Ребёнок пытался просунуть в зев между нитями челнок, но он утыкался в нитки и не  пролетал к другому краю полотна.
  - Видишь, я же говорила, что не дорос ещё ты. Будущей зимой за станок сядешь.
  - У-у-у … будущей.

   В марте, когда солнышко начинало пригревать, и на снегу появлялся наст, все огороды в деревне были застелены полотнами ткани. Натканное за зиму полотно отбеливалось на снегу, становилось мягче. До начала полевых и огородных дел надо было ещё успеть нашить из полотна исподнего, простыней, да наволочек.
   Алёна спешила. Мужики скоро могут вернуться со жгонки. К их приезду надо убрать станок из избы, он вон, сколько места занимает.
   Мужики писали редко: первое письмо от них получили в ноябре, Лёшка писал, что доехали, устроились и начали работать. Отец съездил в райцентр, оформил патент. Второе письмо пришло после новогодних праздников. Письмо было короткое: заказов много, работаем. Прошлую зиму Лёшка писал часто, да и письма были длиннее. Сын описывал в какой деревне остановились, какой народ там живёт, что едят и как одеваются. В конце письма и Андрей небольшую приписку делал. А этой зимой уж очень скупыми были письма, и Алёна беспокоилась: « Уж не случилось ли что?».
   Опасения Алёны оказались не напрасными. Отец с сыном вернулись взъерошенными, как два петуха на курином подворье. На вопросы не отвечали – огрызались. Невозможно было понять, какая кошка пробежала между ними в Башкирии.
   Андрей, как всегда, возвращаясь с заработков, сел за стол и начал вытаскивать из всех карманов и узлов, завёрнутые в клочки газет деньги. Банкноты складывались в стопочки по номиналам и начинался счёт.
  - Маловато, мать, мы нонче заработали. И шерсть у людей была, и заказов много, а вот азарта заработать – не было.
  - Ну да ладно. Хватит, поди, нам свадьбу справить, да одежонку школьникам прикупить. А на еду-то и здесь, заработаем. Вот только Лёшку-то в леспромхоз вряд ли опять возьмут.
  - Мама, чего ты переживаешь. Не возьмут – весной на сплав пойду. За две-три недели не меньше, чем за всё лето заработаю.
  - Хорошо бы. Ой, чего это я лясы точу – побегу баню топить. Помыться вам надо. Глашка! Чистите картошку, пожарим к ужину. А ты, Вася, поди в чулан, наруби в кадушках капусты, да брусены – пусть оттаивают. А потом из погреба грузди принеси, - раздала указания Алёна и пошла топить баню за домом.
   Мужики в баню вместе не пошли.
  - Пусть отец сначала идёт. Я потом попарюсь.- заявил Лёшка.
  - Ну, тогда я с отцом пойду, хоть попарю его там.
   На душе у Алёны было пакостно. Видать серьёзный разлад произошёл у отца с сыном. Она надеялась, что может быть в бане Андрей скажет ей что. Да напрасно, ничего не сказал  муж. Только спустя несколько лет выяснилось – не поделили малый да старый молодую бабёнку. Сначала она с Лёшкой кувыркалась, а потом к Андрею переметнулась. Вот Лёшка и закусил удила. Обиду и зло затаил в душе.
   Перед уходом в баню Алёна велела Стёпке сбегать к Прохоровым, да Афониным и забежать за Юрасихой, к ужину всех позвать.

   Стол на сей раз ломился: кроме домашних припасов нарезали пахучей, аппетитной колбасы целую тарелку, конфет миску с горкой насыпали, бубликов полная чашка, да ещё селёдка – не ржавая, а чистенькая, жирная – блестит боками.
  - Андрюха! Где такого добра понабрал?- спросили чуть ли не хором два Николая.
  - В Горьком. Пришлось в очередях постоять.
   Застолье затянулось чуть ли не до полуночи. Обсуждали жизнь деревенскую. Про перспективы поговорили.

  - Народ оклёмываться стал, - заявил Николай Афонин, - землю под дома на том краю перед школой берут. Срубы по весне ставить начнут. Домов, почитай тридцать собираются построить.
  - Построят, а что потом делать будут? Леспромхозы то лет через десять сворачиваться начнут. Лес в округе уже почти весь выпилили. С одной стороны лагерники жмут, с другой наши.
  - Лесу, Коля ещё много, да и молодняк подрастёт.
  - А что вырастет? На вырубках одна осина, да берёза поднимаются. А сосна…- ей лет восемьдесят расти надо. Оставляют семенники сосен двадцать-тридцать на десятки гектаров вырубки. Надеются, ветром семена разнесёт, лес сам поднимется.
  - Теперь сажать будут. В лесничестве питомник завели. В леспромхозе какой-то агрегат закупили. Цепляют его к трактору, тянут, а он борозду делает, а в неё малюсенькие сосенки  да лиственницы втыкают.
  - Ну может быть так-то оно лучше будет, - согласился Николай Прохоров.
  - А что, Николай Иваныч, в колхозе то дела налаживаются?- Спросил Андрей Афонина.
  - Налаживаются. В этом году деньгами народ на трудодни получит. А потом, поговаривают совхоз создавать будут. Все колхозы нашего сельсовета в него соберут.
  - Как же управлять такой громадиной будут?
  - Так в каждой деревне управляющие будут, а над ними общий директор. Так же, как в леспромхозе. Начальников лесопунктов много, а директор один.
  - Хватит, мужики, разговоры говорить – вмешалась Нюра Юрасова, - расходиться пора – на работу завтра. Да, и Андрею с Лёшкой отдыхать надо.
   Перед уходом Алёна каждому сунула по кулёчку. Конфеточек да бубликов туда положила штук по пять.
  - Детишек угостите.

   Целую неделю Андрей праздновал с дружками да соседями возвращение со жгонки. Водка лилась рекой. Алёна не успевала подавать закуску немудрёную.
  - Я, Иван, вот, что думаю – Андрей стукнул ладонью по столу, - надо мне другим ремеслом заняться.
   - Каким же это, Андрюха?
  - Тут Николай Афонин на днях баял, что многие дома новые собираются ставить. Думаю столярничать начать – рамы оконные делать.
  - Чем ты их, рамы, делать будешь? Пальцем что ли?
  - Почему пальцем? Вот поеду на той неделе в город, накуплю инструмента, рубанков, фуганков, на пилораме закажу заготовок, они до лета подсохнут. А летом и столярить начну.
  - А ты хоть рубанок в руках когда-нибудь держал?
  - Не велика хитрость. Я и сапог раньше не шил. А научился. Лучшие сапоги в округе шил. Во!!
   Выйдя из запоя, Андрей своего намерения столярить не забыл. В среду рано поутру покостылял в диспетчерскую, чтобы на какой-то попутке добраться до Первомайки, а там на автобусе в Юрьевец, там говорят, в скобяном магазине всякого инструмента видимо-невидимо. Там и со знающими людьми можно будет поговорить, узнать какой конкретно инструмент купить надо. Оказалось, что кроме ножовок, рубанков и фуганков нельзя обойтись без отборников, угольников, рейсмуса да калёвок. Целый баул приволок Андрей из Юрьевца всяких столярных прибамбасов. Вечером выложил все покупки на стол – полюбовался:
  - Поглядите! Красота какая!
  - Поди все деньги на эту красоту истратил? Забыл видно, что свадьба у нас на носу.
  - Ничего я не забыл. Остались ещё деньжонки то. Да вот с этой красотой ещё заработаем. – Андрей погладил ладонью фуганок. – Завтра поговорю с мужиками, которые строиться собираются, какие окна они думают в своих избах ставить. Раздвижные али распашные. Да и за дело возьмусь.

   Всю следующую неделю Андрей ходил то на пилораму, то в кузницу. Заказывал брус, какие-то приспособления к верстаку. Когда все приспособления были готовы, Андрей в задней избушке начал оборудовать рабочее место.
  - Андрей! Не слишком ли рано ты всё это затеял? Ведь заказов ещё нет, да и материал сырой. Когда ещё брусья то высохнут?
  - Как раз ко времени и высохнут.
 А чтобы заказы пошли – я сначала в своей избе новые рамы поставлю. Поглядят, оценят.
   В хлопотах да заботах прошёл остаток зимы. С застрех уже не капало, а лило ручьями. Жухлый снег осел. По проулкам потекли первые ещё робкие ручейки. Пацанва мастерила из сосновой коры лодочки с парусами да отправляла их в плавание. Все кроме Веруньки ждали конца учебного года. Василка готовился к экзаменам – седьмой, последний класс заканчивал. Миша свой первый заканчивал, а Стёпка уже четвёртый. У Глашки на уме одно замужество. Всех своими разговорами доставала. Андрей днём хлопотал в избушке, а по вечерам из свинцовой проволоки рубил и катал дробь, набивал патроны, готовился к весенней охоте на тетеревов.
   Лёшку, как и полагали, в леспромхоз не приняли: « Не нужны нам такие работники – зимой на жгонку, летом в лес.» парень не очень расстроился. В сплавной конторе его с удовольствием записали в артель на сплав леса по Мормозу.

   Но вдруг как гром среди ясного неба. Глашка вернулась с работы вся зарёванная, сопли на рукава наматывает.
  - Глашка! Что стряслось то? – Алёна посадила дочь на скамейку, сама присела рядом.
  - Ревизия в столовой была. Недостачу у меня обнаружили.
  - Какую недостачу? Откуда?
  - Не знаю-ю-ю – заныла Глашка, - на две тысячи продуктов не хватает.
  - Батюшки! На целых две тысячи. Да как это так можно.
  - Не знаю-ю-ю..- опять проканючила Глашка.
  - Ладно. Пойду позову отца из избушки, будем что-нибудь решать.
   Выслушав дочь, Андрей вынес вердикт:
  - Да, Валька Самохвалова всё это подстроила. Она ведь метила в заведующие. А тут тебя соплю назначили. Вот она и припрятала где-то перед ревизией продукты, чтобы тебя под монастырь подвести. Не хнычь. Заплатим мы эту недостачу, а Вальку на чистую воду выведем.
  - Отец, как это мы все деньги отдадим? А свадьбу на что справлять будем?
  -Хватит! - Прикрикнул на жену Андрей, - Что деньги? Деньги навоз – сегодня нет, а завтра воз. Заработаем. А ты, Глашка, приглядывай там за своими работниками. Не больно то доверяй.
   Андрей оказался прав: недели через две нашлись в подвале за пустыми бочками мешки с мукой да крупой. А вот кто это сделал так и не выяснилось. Как говорится: « Не пойман – не вор!»
                ...
   Весна в том год пришла дружная. Солнце в середине апреля припекло так, что снег начал таять на глазах, прозрачные искрящиеся на солнце ручьи со звоном текли по проулкам и улицам, размывали  овраги у Колесовой да Прохоровой изб. Речка с каждым днём пухла, поднимала лёд в тихих заводях, а потом вода прорвалась и начала затапливать, правый пологий берег – до шохорки (мелколесье и кустарники) дошла, а по левому – под самые деревенские бани. В школе объявили каникулы, так как невозможно было даже в резиновых сапогах перейти потоки талой воды в ложбинках у скотных дворов. Мужиков стали спешно собирать на сплав леса. По Чёрному Луху обычно лес сплавлять приезжали чужаки с Горчухи, Николо-Макарово, Красногорья и других деревень на Унже. Наших деревенских определяли на Мормаз – речушку малую, извилистую, да капризную. На каждом изгибе реки надо было выставлять посты, чтобы не давать брёвнам вставать поперёк русла. Чуть проморгал, и вот тебе залом. Брёвна, плывущие по реке сплошным потоком, в считанные минуты соберутся в одно большое скопище, встанут на дыбы. Тогда уж одному постовому не справиться. Надо созывать всех рядом стоящих сплавщиков, чтобы баграми одно за одним вытаскивать брёвна из залома и отправлять их в плавание дальше.
  - Лёшка! Ты смотри аккуратней там, - говорила Алёна, складывая в котомку тёплые вещи для сына. – Я Николая попросила, чтобы он вас молодых рядом с опытными мужиками поставил. А кто ещё из ребятишек то идёт на сплав?
  - Много, мама. Славка Афонин, Пашка Соколов, Вовка Яшин, Толька Анисимов.
  - Держитесь друг дружки.
  - Да уж, как-нибудь справимся.
  - Вот я тут тебе портянок да носок тёплых положила, штанов да подштанников про запас, чтобы переодеться, если намокнешь… по утрам то ещё холодно будет.
  - Ладно! Мама! Мы уж не маленькие – на следующую осень в армию пойду. Не переживай! Дядя Коля у нас десятником будет, если что, поможет, подскажет.
  - А багор то запасной взял?
  - Конечно взял. Давай котомку, пора мне уже.
  - С богом, Лёшенька! Береги себя.
   Лёшка вышел из избы, взял стоящие у стены багры на длинных метра по четыре шестах и пошёл широким мужским шагом. Мать проводила сына крёстным знаменьем.
   Машины привезли сплавщиков к бараку, построенному километрах в двенадцати от устья Мормаза. Начальник сплавучастка – кряжистый, уже в годах мужчина собрал вокруг себя десятников и начал распределять участки:
  - Симанов! Павел Гаврилыч! Ты со своими орлами занимаешь с первого по десятый пост. Это от переката и до рамени. Беляничев Николай со своими занимает посты от рамени до мостика. Прохоров Николай – от мостика и до охотничей избушки, а от избушки и до устья – бригада Назарова Андрея. Сегодня же пройдите свои участки и определите, где выставлять посты. Потапов Михаил со своими работает на нижнем складе – брёвна со штабелей в реку сбрасывает.
   Раздав все указания, начальник участка зашёл в барак проверить кровати, кухню, наличие сушил для одежды и, убедившись, что всё в порядке, уехал. Десятники завели своих людей в барак, определили каждому спальное место.
  - Располагайтесь. Я пойду посмотрю наш участок, определюсь, где ставить посты. - сказал Николай и ушёл.
   Часа через два он вернулся, собрал бригаду вокруг себя, вытащил из кармана телогрейки листок и развернул его.
  - Вот схема нашего участка. Крестиками я пометил посты. Все они на самых проблемных участках реки. Восемь на нашей стороне, два – на противоположной. Их я закрепляю за Яшиным и Соколовым – они уж не первый год на сплаве. Первогодков расставлю по этому берегу. Завтра подъём чуть свет, завтракаем и на посты. Ножи и бутылки пустые все с собой взяли. На обед выдадут каждому сухой паёк и компот. Нож нужен открывать консервные банки. О ваших обязанностях скажу завтра при разводе по постам. Ужин будет в восемь. Сразу после ужина всем спать. Утром, чтобы все как огурчики были.

   На востоке чуть заалело, когда десятники скомандовали подъём. Плотно позавтракав гречневой кашей с тушёнкой и получив от поварихи по банке рыбных консервов и по краюхе хлеба, сплавщики отправились на свои участки. Помимо багров они взяли с собой топоры и по десятку металлических скоб, чтобы обустроить из первых, приплывших к ним брёвен отбойники, или на скорую руку соорудить плотики из двух брёвен – вдруг перебраться нужно будет на другой берег.
   У незатейливого мостика с четырьмя сваями, на которые были уложены поперечины и скреплены скобами три бревна, бригада Николая Прохорова остановилась, а Назаровская пошла дальше к своему участку.
  - Здесь остаётся Михаил Плескачев. Миша, как появятся брёвна – сразу сделай отбойники от свай к берегу, чтобы затора между сваями не образовалось.
  - Не впервой, знаю. Я и прошлой весной на этом посту стоял.
  - А теперь слушайте все – обратился десятник к бригаде, - хорошо обустроите пост – облегчите свою жизнь. На каждом посту я скажу, что нужно сделать. И чтобы никаких отговорок. Не выставите правильно отбойники на изгибах реки – замучаетесь разбирать заломы. И ещё помните, если лес вдруг перестаёт плыть к вашему посту,  значит выше у кого-то затор. Не мешкая идите туда на помощь.
  - А если это не на нашем участке? Зачем нам туда идти? Пусть сами разбираются,
- перебил десятника Толька Анисимов.
  - Это что за разговоры? Здесь всё общее. И поймите, чем больше брёвен соберётся в заломе, тем труднее его разобрать. А потом брёвна поплывут скопом и не исключен залом на следующем повороте реки. Поняли?
   Оставив у мостика Михаила, десятник повёл свою бригаду дольше. На последнем посту у охотничьей избушки Николай поставил Лёшку Сазонова.
  - Ниже тебя на посту будет Егор Тарасиков. Он опытный сплавщик. Он стоит рядом за поворотом. Если что – кричи. Он услышит и придёт помочь. Да и я буду постоянно ходить по постам. Так что не робей, племянник, справишься. Ну-ка подумай, как отбойники будешь ставить?
  - Дядя Коля, наверное надо вот отсюда – Алёшка показал на берег метрах в десяти от изгиба реки - и вот до сюда, чтобы брёвна не утыкались в берег.
  - Правильно соображаешь. Но сделай не просто отбойники, а боны в два-три бревна, чтобы по ним ходить можно, и багром направлять брёвна в русло.
  - Хорошо! Сделаю.
   Первые брёвна приплыли к лёшкиному посту, когда солнце стояло уже высоко. Помня наказ десятника, парень загодя вырубил в лесочке за избушкой длинные колья, чтобы ими закрепить боны у берега.
   Зацепленное багром бревно никак не хотело вставать в нужном месте. Быстрое течение реки разворачивало его и пыталось утащить дальше. Наконец Лёшке удалось прижать к берегу два бревна, быстро скрепив их скобой, вбил между брёвнами кол в дно реки. Затем выловил ещё два бревна и, скрепив их скобами, сделал из них плотик. Теперь оставалось скрепить эти два плотика между собой, вытянув их в длинную нить, оградив излучину реки. Порядком попотев, Лёшка наконец выстроил ограждение и, стоя на бонах, направлял пока ещё редко плывущие брёвна в русло. Часа через два брёвна поплыли сплошным потоком, и Лёшка направлял только те, которые норовили развернуться поперёк и готовы были своими концами уткнуться сразу в оба берега. Первые часа два паренёк управлялся багром, как бы играючи – легко выкидывал длинный шест на середину реки, а потом, багор стал вдруг тяжёлым, неподъёмным. А брёвна плыли всё гуще, и чуть ли не каждое норовило перегородить реку на изгибе. В голове крутилась единственная мысль: «Только бы выстоять, не дать образоваться залому.»
   Под вечер на пост подошёл десятник:
  - Ну как, Лёшка, справляешься?
  - Пока справляюсь. Вот только лес чего-то прёт и прёт.
  - Там наверху залом был – брёвна скопились. Скоро пореже поплывут – передохнёшь.
   Николай оглядел окрестности около поста и снова подошёл к племяннику:
  - Завтра возьми с собой ещё скоб и продолжи боны подальше на берег.
  - Зачем боны на берегу?
  - Суходол разыгрался – воды в овраге море. Завтра после обеда выплеснется в Мормаз и река разольётся ещё шире, а твои боны окажутся чуть ли не посередине реки, брёвна набьются за них и могут развернуть их поперёк реки.
  - А… ну ладно. А в барак то скоро?
  - Думаю часика через полтора. На нижнем складе уже зашабашили. Как брёвна по одному начнут плыть, так и сворачивайся.

   Прогнозы Николая оправдались, после полудня следующего дня, вода в реке стала прибывать на глазах. Лёшка и не заметил, как положенные им на берегу боны оказались в воде. Только концы брёвен, метра по два, ещё оставались на суше. Постовой наблюдал , как брёвна тыкались концами в бон, отскакивали от него и плыли дальше по руслу реки. Не будь этих бонов, брёвна скапливались бы у берега, а потом развёрнутые потоком воды перекрыли бы реку на изгибе. Лёшка ходил по бонам, иногда подталкивал брёвна, выправляя их курс.
   И всё-таки на пятый или шестой день залом на посту у Сазонова случился. Да ещё такой, что вся бригада Андрея Назарова сбежалась на помощь, а Николай Прохоров дал команду по цепочке передавать, чтобы на нижнем складе часа на два прекратили сбрасывать лес в реку.
   День выдался удивительно тёплым. Солнце пригревало так, что Лёшка расстегнул телогрейку. Брёвна по одному проплывали мимо. Парень вместо того, чтобы выяснить, не случился ли выше залом, сошёл с бонов и уселся отдыхать на тёплый от солнечных лучей большой валун. По телу прошла истома, и Лёшка провалился в сон. Разбудил его неистовый мат Егора Тарасикова:
  - Спишь, б…! Посмотри, что в реке твориться!
  Алёшка вскочил с валуна, ошалело закрутил головой. Брёвна стояли сплошной стеной от изгиба речки и до куда было видно русло. Егор, что есть мочи заорал:
  - Все быстро бегите сюда! – А сам начал багром растаскивать брёвна. – Чего столбом встал?! Давай шевели копытами! – Прикрикнул он на растерявшегося сплавщика.
   Лёшка не знал, что надо делать в такой ситуации. Ему не приходилось разбирать заломы, и он подойдя к Егору, спросил:
  - Что делать, дядя Егор?
  - В носу, эть твою…. Ковыряться. Цепляй багром бревно, которое поперёк, и разворачивай его, проталкивай в русло!
   Вскоре разбирать залом сбежалась вся бригада с низовых постов, с сверху прибежали те, до чьих постов добрался залом. С криками, матом, улюлюканьем мужики растаскивали сбившиеся в сплошную массу брёвна. А сверху брёвна всё напирали и напирали, вставали дыбом, утрамбовывали залом у изгиба реки. Только часа через три, полутора десяткам крепких мужиков удалось растащить залом, и то, благодаря тому, что на нижнем складе не работали.
   Первым убежал на свой пост Егор, за ним потянулись и другие. Вся эта масса брёвен, отпущенная в плавание, могла в любой момент встать у другого изгиба реки. И тогда – всё начинай по новой.
   Вечером после ужина Николай Прохоров собрал вокруг себя бригаду.
  - Вот видите, что получилось сегодня из-за разгильдяйства одного постового. Уснул он видите ли на рабочем месте. Спать надо было у материной юбки. А коль записался в сплавщики – будь добр… Тебе Лёшка, будет снижен коэффициент на оплату. А для всех остальных это должно быть хорошим уроком. Всё поняли?
  - Поняли. Поняли, - пробурчали в ответ члены бригады.
  - Тебя, Лёха, к девкам после сплава не возьмём, а то ещё уснёшь в самом интересном месте, - улыбаясь, отпустил реплику Славка Афонин. – А за конфуз этот надо бы влепить тебе десяток щелбанов, и лучше лепетитных.
  - Всё – хватит балагурить. Перекур и спать, - подытожил десятник, достал кисет, набил махоркой козью ножку, прикурил и отошёл в сторону от бригады. Он знал, что никто сейчас спать не пойдёт, а будут вспоминать, какие ещё нелепые истории случались со сплавщиками. Через какое-то время Николай услышал хохот. Бригада смеялась над очередной байкой бывалого сплавщика.
   Следующим утром при разводе бригады по постам десятник внимательно посмотрел на уровень воды под мостиком.
  - Михаил! Вода всё прибывает, гляди того брёвна за настил цепляться будут.
  - Ничего, дядя Коля. Если что, я настил быстро сниму. У меня и лом здесь припасён.
  - Молодец! Чуть что – зови соседей на помощь.

   Когда подошли к охотничьей избушке, Николай положил руку на плечо Алёшки:
  - Не подкачай, Алексей! Случилась  вчера оплошность. А у кого их не было. Боны поправь! Видишь, как их вчерашним заломом в берег вдавило.
  - Да счас же и поправлю. У меня вон колья у избёнки стоят приготовлены.
  - Ну, давай! – десятник снял руку с плеча племянника и пошагал вверх по течению реки.
   На десятый день сплава Лёшка заметил, что брёвен  в реке практически не стало. Так по одному – два плывут по течению. Он решил, что где-то выше по реке залом и заспешил на выручку. Метров через триста, его встретил десятник.
  - Куда летим?
  - Так, залом, наверное там – брёвна плыть перестали.
  - Всё нормально. Брёвна уже заканчиваются. Все штабеля уже разобраны. Нижние ряды вмёрзшие в лёд остались. Вот мужики их там ламами выкорчёвывают и сбрасывают в воду. Завтра, верно, шабашить будем. Так, что не суетись.

   Вечером у барака собрали всех сплавщиков. Начальник участка доложил, что завтра сплав заканчивается. Утром весь свой скарб соберите в котомки. Машина ваши пожитки заберёт. Мы же всей ватагой пойдём до устья. Будем зачищать берега от брёвен, разбирать отбойники и боны. Скобы не выбрасывать, а забирать с собой, на следующий год пригодятся. Завтра, как только последнее бревно будет отправлено в Лух, собираемся  все на поляне, на дальней горе. Там и подведём итоги. Выйдем пораньше, чтобы к обеду на поляне быть.
Утром, сложив свои котомки у дверей барака, сплавщики двинулась вниз по течению реки. На каждом посту задерживались, вытаскивали из отбойников и бонов скобы и отправляли брёвна в плаванье. К полудню, как и планировали, последнее бревно из Мормаза было передано Чёрному Луху, и оно поплыло дальше к Унже реке.
 
   На большой поляне дальней горы сплавщиков ждали машины с их пожитками, и ещё стояла орсовская машина с продуктами. День был солнечный – припекало по-летнему.
Земля на поляне дышала теплом, поддерживая жизнь тонким,  зелёным усикам травы. с высокого берега было видно русло реки, по которому стремительно неслись брёвна, то вращаясь вокруг своей оси, то кружа и сталкиваясь с себе подобными.
Начальник сплавного участка вышел на середину поляны и начал речь.
  - Я от имени руководства сплав конторы, партийного комитета и профсоюза благодарю всех за ударный труд. За короткий срок по большой воде мы сумели сплавить более десяти тысяч кубометров леса, который ждут строители, корабелы и авиационные заводы… – оратор ещё долго распространялся о важности древесины в народном хозяйстве страны, пока подошёл к главному, чего и ждали от него все сплавщики.
  - Общая сумма денег, заработанных участком, составляет шестьдесят восемь тысяч рублей с хвостиком. Распределяться они будут по представленным десятниками ведомостям, с учётом конкретного вклада в общее дело каждого. Надеюсь, что где-то через неделю вы сможете получить зарплату в кассе лесопункта. А теперь, без толкотни – по одному подходите к машине. Вам каждому будут выданы продуктовые наборы.
   Над поляной поднялся гул одобрения, сплавщики, как муравьи, облепили орсовскую машину. Продуктовые наборы для того времени были сказочным богатством: две банки тушенки, две банки рыбных консервов, килограмм сахара, пачка крупы, буханка белого, из муки высшего сорта, хлеба, кусок полукопчёной краковской колбаски и бутылка водки. Одни из сплавщиков, в основном семейные, получив продукты, сложили их в котомки и отправились по домам. Молодёжь, да и пожилые любители выпить, сбивались в небольшие группы, усаживались в кружок и начинали праздновать. До позднего вечера в деревне на другом берегу реки, слышали песни и приступы хохота мужиков.

   Утром к Сазоновым заглянул Николай.
  - Здорово, Алёна! Как сплавщик, живой?
  - Дрыхнет вон. Надо же было до такой степени налакаться. Чуть ли не на карачках приполз.
  - А хоть из харчей-то что-нибудь принёс?
  - Принёс. Сахар, тушенку, да полбуханки хлеба. Так мелкие хлеб тут же и смолотили. С мартовских выборов беленького то не видели.
  - А Андруха то где?
  - Да, чуть свет с Василком на речку к банькам пошли. Брёвнышек ровненьких выловить. Досок надо надрать, а то вон за избушкой в задах, весь забор сгнил. Если подходящих брёвен выловят, так попилят, да в баню сложат, а уж потом ночью домой перетаскаем. А твои то дома?
  - Татьяна тоже, чуть свет с девчонками в село ускакали. Обувь какую-то, говорят, в сельпо завезли. Может сандальки девчонкам на лето купит.
  -В наших то магазинах обувки совсем никакой нет. Веруньке тоже надо бы сандальки. Ну да ладно. Сплав закончится, может и к нам что-нибудь завезут. Навоз то ещё не выкидывали?
  - Завтра наверно, буду.
  - Да уж пора. На берёзах листочки проклюнулись. Картошку скоро сажать. Солнышко хорошо пригревает.
  - Так я Лёшку завтра пришлю – поможет.
  - А сами то когда?
  - Послезавтра скорей всего.
  - Ну я пойду – сказал Николай, скручивая козью ножку. – Вы уж Лёшку то сильно не ругайте. Не рассчитал – лишнего выпил.
  - Да, что ругать – то. Не один, чай, пил – за компанию. Ну ты иди, а я к мужикам побегу, проведаю. Может помочь им надо.
   Николай ушёл. Алёна похлопотала что-то в упечи, сунула ноги в калоши и пошла к речке. У бани Андрей с Васей пилили брёвна.
  - Ну как, наловили?
  - Наловили. Ровненьких пять брёвен вытащили. Вот посмотри.
   Андрей кончиком топора подцепил волокна бревна и потянул. Волокно выдиралось прямо по всей длине.
  - Хорошо драться на доски будет, – заметила Алёна.
  - Так прежде, чем вытаскивать, мы каждое бревно в воде проверяли.
  - Василко! Давай мы с тобой быстренько брёвна допилим. Пускай отец отдохнёт. Да уж и обедать идти пора.
   Допилив последние два бревна и сложив полутора метровые чурбаки в предбанник, семейство пошагало в деревню.
   Лёшка сидел на завалинке, курил. Видок у него был затрапезный. Голова трещала. Во рту сохло, а на душе кошки скреблись.
  - Ну, что, очухался? – спросил сына Андрей, - не умеешь пить – не пей. А то нажрался как скотина.
  - А как сам до поросячьего визга напиваешься. Тебе можно? – огрызнулся Лёшка.
  - Хватит вам! Сцепились… - Алёна угомонила мужиков. – Идите, умывайтесь! Сейчас ребятишки из школы прибегут – есть будем.
   Мужики за столом сидели насупившись и только Миша с Верунькой щебетали, как воробьи на колхозном току:
  - А я через овраг у скотного двора малявку на закорках переносил. Воды было по колено.
  - Ой уж! Я и сама бы перешла, да ты не разрешил, сказал, что полные сапоги начерпаю.
  - А вот из школы сама перешла. Вода почти ушла. Мелко стало.
  - Столько же воды. Только ты переносить меня не захотел.
  - Ноги не промочила, значит обмелел овраг.
  - Хватит языки чесать! Ешьте! – приказал отец. – как стемнеет, чтобы никто не видел, пойдём из бани домой брёвнышки перетаскивать. А то днём Виноградов Валька так по берегу и шныряет. Всё высматривает, кого бы поймать на воровстве. А я, что пошёл бы воровать? Так, ведь, официально и палку не оформить. А сколько после каждого сплава по низинам леса гниёт, а взять не моги!
  - Николай утром забегал. Завтра навоз из хлева собрался выбрасывать. Так я ему сказала, что Лёшку помогать пришлю, - сказала Алёна, откладывая в сторону ложку.
  - Ну надо – значит пойду – выдавил из себя Лёшка.
  - Ой! Чуть не забыла – встрепенулась Алёна, - Николай сказал, что Татьяна в сельпо ходила обувку девчатам покупать. Ты бы Верунька, сбегала к ним, узнала, что купили. Может и нам до вечера в сельпо сбегать. У тебя никаких сандалек на лето нет.
  - Сейчас слетаю! – девочка выбралась из-за стола и стремглав помчалась к родственникам.
  - Ну, раз Лёшка пойдёт к Прохоровым помогать, значит нам с тобой придётся доски драть, - сказал Андрей и ласково посмотрел на жену. – А сейчас я полежу – притомился что-то.
  - Конечно, приляг. С пяти утра на ногах.
  Андрей набросил ремни протеза на плечи, встал и вышел из избы на крыльцо покурить перед тем, как прилечь на кровать.
  Часа через полтора вернулась от Прохоровых посыльная.
  - Верунька, ты, что через Бориху, что ли ходила?
  - Не через какую не Бориху. Просто поиграли с Любкой маленько. А в сельпо ходить не зачем. Тётя Таня сказала, что всё уже расхватали. Им только две пары досталось. На Галинку взять уже было нечего.
  - Ладно, Бог с ними с сандалями. Садись делать уроки.
  - Сейчас сяду. А Стёпка где у нас заболтался? Из школы уж все пришли. Опять верно у Шурки Абрамова в шахматы играет.

   Шурка Абрамов, одноклассник Стёпки был маленького росточка. Одним словом, плюгавенький, но башковитый. Учился не хуже Стёпки. А вот в шахматы ему не было равных. Всех в деревне обыгрывал. Да и как же ему не обыгрывать: книжки разные да журналы про шахматные игры выписывал, читал, да тренировался все вечера напролёт. Манефа – мать его занятия одобряла: по закоулкам не шляется, с пацанами цигарками не затягивается. У Стёпки терпения играть в шахматы хватало до третьего проигрыша:
  - Ох и засиделся я тут. Домой надо бежать, а то мать уже во все колокола звонит.
   Так, или примерно так, заканчивались довольно частые игры в шахматы.
  - Где шлялся? Мы уже пообедали. Я тебе, что отдельный стол накрывать должна? –с притворной строгостью встречала сына Алёна, а сама хватала ухват и лезла в печь за чугунком со щами.
  - Иди в упечь поешь. Да уроки вместе со всеми садись, делай. Вечером брёвнышки из бани перетаскивать пойдём. Отец с Василком наловили да напилили.
  - А, что брёвен то много?
  - Всем хватит.
  - Так может на таратайке перевозим?
  - Не проедем на таратайке. Уренцов прогон весь трактором измесили. Ничего, на плечах перетаскаем. Много нас. За три захода управимся.
                ...

   К концу мая с посадкой картошки на нижнем наделе и на лесной делянке управились. Грядки в огороде для посадки подготовили. Как земля прогреется, помидоры, капусту, свеклу надо будет повтыкать. Рассада то вон уж какая вымахала. Лук уже пёрышки из-под навоза просунул. Девчонки в палисаднике ромашки да мак посеяли, да ещё какие-то цветочки. Семян в школе выпросили у Марии Николаевны. Скоро черёмуха зацветёт. Похолодает. Так, что с рассадой придётся погодить. Вот в школе занятия закончатся, тогда и высадим, а там и сенокоса пора придёт – размышляла про себя Алёна, сидя у чела русской печи.
   Андрей в родительской избушке на задах с утра до вечера пилил, строгал – оконные рамы мастерил. Заказов было много – народ строился. Срубы, поставленные прошлым летом, выстоялись. Можно окна и двери ставить. Роман Колесов тоже столярил, но он рамы делать не любил – больше по карнизам да наличникам промышлял. Красивые, ажурные у него получались наличники. Залюбуешься. У Андрея на такую кропотливую работу терпения не хватало. Да на протезе по лесенке немного напрыгаешь. А Роман десять раз с дощечкой поднимется, приложит её к оконному проёму, что-то карандашом нарисует и опять к верстаку. Зато у Андрея рамы получались добротные, створки прикрывались плотно и без скрежета, тёплые, одним словом, окна.
   Вечером за ужином Алёна завела разговор о планах детей на каникулах. Старшие, понятное дело, были при работе, а вот младшеньких надо было делом занять.
  - Вася! Ты чем заниматься будешь?
  - Тяте столярить помогать буду.
  - А ты, Стёпка, со мной на сенокос?
  - Нет, мама, я на ремонт дорог пойду.
  - Мал ещё дороги ремонтировать. Да и кто тебя возьмёт?
  - Возьмут. Меня уже Маша Потапова, Надя Кузина и Маша Серёгина в свою артель записали.
  - Ой, уж и записали?
  - Да! И в конторе договорились. Я им в прошлом году помогал. Им понравилось.
  - А кто же на покос да по ягоды со мной ходить будет?
  - Мама, я и буду. Мне же четыре часа работать положено, а я целый день работать буду. Так, что через день выходной. Вот и буду с тобой косить.
  - Не надорвёшься ли целый то день? – вмешался в разговор Андрей.
  - Чего это я надорвусь? Выдюжу.
  - Ну а Миша с Верой по дому да в огороде будете управляться..
  - Понятно… Все деньги зарабатывать, а мы даром с утра до вечера грядкам кланяться должны, - пробубнил себе под нос Мишка.
  - Не даром, а чтобы на столе еда была, да и одёжку на заработанные другими вам же покупать будем.
  - Да ладно. Огород так огород  – согласились младшие.
   Разговоры разговаривали, а ложки по мискам стукали не умолкая. Андрей вытер рушником руки, губы и подбородок и выбираясь из-за стола сказал:
  - Алёна! Ты мне собери с собой еды, я завтра на охоту пойду, на лосиной тропе посижу, а то уж надоело постные шти да похлёбку хлебать.
  - А рано ли пойдёшь то?
  - Да как солнце встанет, так и пойду.
  - А куда?
  - Да к стекольному. Там лес не валят – лоси не распуганы.
 - Тогда я с вечера котомку то соберу. Сала то положить? В погребе ещё лежат ломтя три.
  - Положи, только не режь. Я сам там порежу.

   Солнце ещё не отцепилось от острых вершин елей на том берегу, а Андрей с котомкой и ружьём на плече уже ковылял по большой дороге в сторону Борихи. Идти было тяжело: протез глубоко проваливался в песок. Мужчина рывками вытаскивал протез из песка, но при следующем шаге он снова увязал в песке. Вскоре Андрею это надоело, и он выбрался с проезжей части на обочину. Протез теперь не проваливался, но при каждом шаге цеплялся то за кусты папоротника, то за корни вековых сосен.
   Когда Андрей добрался до тропы, сворачивающей с большой дороги к стекольному заводу, солнце стояло уже высоко. Нательная рубаха охотника промокла до нитки. Пройдя метров пятьдесят по тропинке , Андрей присел на поваленное дерево отдохнуть. В лесу стояла такая тишина, что можно было услышать за версту писк комара.
   Передохнув, Андрей поднялся с дерева и зашагал в сторону завода. Никто не помнит, когда этот завод работал. И его отец и его дед помнили только остатки разрушенных стен зданий, рядом с которыми в земле лежало много слитков разноцветного стекла, кирпичи облицованные изразцами. Рядом с развалинами зиял глубокий карьер, откуда черпали кварцевый песок для варки стекла, да ещё были видны остатки мельницы на реке. Так что, в какие времена варили здесь стекло – не известно.
   С этими мыслями Андрей шагал по тропинке, уворачиваясь от нависающих веток, как вдруг громкое хлопанье крыльев остановило его. И в этот же миг он увидел довольно крупную тетёрку, налетающую прямо на него. Андрей рывком сбросил с плеча ружьё и стал им, как палкой, отмахиваться от птицы. Тетёрка отлетала на несколько метров и вновь нападала на человека. Андрей никогда раньше не оказывался в такой ситуации и не мог понять, что происходит. Он, помахивая ружьём, осторожно стал двигаться по тропинке. Шагов через десять он увидел рядом с тропой в траве гнездо, из которого торчали несколько жёлтых клювиков. Так вот в чём здесь дело. Тетёрка, охраняя своих птенцов, бесстрашно бросалась на человека. Андрей опустил ружьё и ускорил шаг. Птица ещё несколько метров сопровождала охотника, громко хлопая крыльями, и, наконец, поняла, что он не представляет угрозы её детям, успокоилась и вернулась к гнезду.

   Весь оставшийся путь до реки Андрей переваривал случившееся и всё восхищался самоотверженностью тетёрки, готовой пожертвовать собой ради жизни детей.
   Андрей шёл вверх по течению реки в надежде найти следы сохатых. Следов нигде не было. Тогда он развернулся и пошёл обратно. Метрах в трёхстах ниже того места, где он подошёл к реке, увидел лосиный водопой. Берег был изрыт копытами. Теперь надо было выбрать место на подветренной стороне, обустроить наблюдательный пункт и ждать.
   Андрей знал, что за убийство лося, если узнают власти, будет серьёзное, вплоть до тюрьмы наказание, но необходимость кормить семью побеждала страх ответственности, и он каждый год заваливал по сохатому.
   С надеждой, что лоси придут на вечерний водопой устроился поудобней на расстоянии уверенного выстрела от лосиной тропы и стал ждать.
   Солнце уже начинало склоняться на запад, когда Андрей услышал треск ломающихся под копытами великанов веток. Вскоре к реке вышли два лося. Самец был крупный килограммов на восемьсот, самка гораздо мельче, видимо молодая.
   Охотник прицелился. Хлопок выстрела эхом раскатился по лесу. Следом раздался второй выстрел. Андрей бил наверняка, чтобы лось подранком не ушёл в лес. Лосиха после первого выстрела одним прыжком развернулась и, ломая кустарник, на бешеной скорости убежала вглубь леса, а самец остался лежать на берегу, то поднимая, то роняя на землю свою огромную рогатую голову. По телу лося ещё некоторое время пробегали предсмертные судороги.
   Убедившись, что лось наконец-то умер, Андрей подошёл к туше и начал её разделывать, орудуя топором и острым, как бритва ножом. Примерно через час туша была разрублена на куски.
   Андрей расстелил в неглубокую яму шкуру лося, сложил на неё мясо и укрыл его лапником. Потом он подошёл к воде, умылся, присел на траву и стал медленно жевать хлеб с салом. Перекусив и наполнив котомку кусками мяса, Андрей направился домой. Последние лучи солнца ещё кое-как высвечивали тропинку. Идти приходилось, осторожно ступая, боясь споткнуться о корни деревьев или напороться на сучок.
   Домашние уже спали. Андрей разбудил Алёну, велел поднимать детей:
  - Буди Лёшку, Глашку, Васю и Стёпку за мясом пойдём!
  - Да как же по такой тьме идти то?
  - Фонари возьмём. За деревней у Гарилей зажжём. А сейчас незаметно надо выйти.
   Ребятня спросонья никак не могла понять куда и зачем надо в полночь тащиться.
  - Не рассуждайте! Быстренько одевайтесь, берите пещерки и в поход!
   Выйдя за околицу, Алёна с Андреем зажгли фонари и ватага Сазоновых зашагала по лесной дороге.
   Нагруженные мясом пещера давили плечи, ноги глубоко проваливались в песок. Тяжелее всех было Андрею, сил у него совсем не оставалось. Культя была не в силах выбрасывать вперёд протез, и он как-то волочил его за собой. В паху саднило, видимо до крови растёр протезом. Но он не подавал виду и вместе со всеми шагал по дороге.
  - Андрей! Устал, поди? – тронула мужа за руку Алёна. – Может присядем, отдохнём?
  - Вот дойдем до Гарилей и там, в курилке посидим немного. Надо затемно добраться до дому, а то светать скоро будет, бабы на ферму пойдут.
  - Да уж, если увидят, разговоров не оберёшься. А вдруг донесёт кто.
Посидев с четверть часа в курилке и дав отдохнуть плечам от тяжеленных пещеров, семья снова двинулась в путь.
  - Слава богу! Вроде никто не видел, - сказала Алёна, когда пещера были сняты с плеч и поставлены на лавку в родительской избушке.
   И тут вдруг раздался негромкий стук в окно. Алёна вздрогнула:
  - Кто бы это?
  - Сейчас погляжу.- Андрей подошел к окну. Под окном стоял старший Харымов.
  - Андрюха! Делись, а то донесу, - полушепотом сказал старик.
  - Сам бы пошел в лес, да поохотился, - скрипя зубами проговорил Андрей, - Ну заходи. Дам ногу.
   Заполучив переднюю лопатку, стукач удалился, даже не сказав спасибо.
  - Вот сволочь! Здоровые два мужика в доме, а семью прокормить не могут.
  - Ой, да бог с ними, с крохоборами. Рябятишки, идите ложитесь спать, а мы тут с отцом до утра управимся.
   Клевавшая уже носами ребятня быстро повскакивали с лавки и побежали в избу. Родители провозились с мясом до утра. Андрей рубил и резал на мелкие куски, а Алёна посыпала мясо солью и складывала его в кадушку. Ливер Алёна сложила в таз и понесла в избу – жаркое готовить. Андрей еле доковылял до кровати в избе. Сбросил с культи протез. Кожа в паху была растёрта до крови.
  - Алёна! Где у нас реваноль? Надо намочить тряпку да приложить.
  - Какую тряпку! У меня где-то марля стираная была. Только ты сначала поешь, а потом ляжешь. Я тебе марлю то и принесу.
  - Да не хочу я есть.
  - Тогда, хоть молока стакан выпей.
  - Молоко, пожалуй, выпью.
   Выпив молоко, Андрей лёг и сразу уснул. Алёна уже спящему мужу приложила в растёртый пах смоченную в реваноле марлю. Проснулся Андрей далеко за полдень от боли в сердце.
  - Алёна! – позвал он жену, - Налей стопку водки – сердце уж больно давит.
  - Так может, капель накапать?
  - Не помогают мне капли, а водка боль снимет.
  - Ладно. Сейчас налью.
   Последнее время Андрей всё чаще и чаще прикладывался к рюмке, особенно после тяжелой и напряжённой работы. То ли водка действительно помогала снять сердечную боль, то ли выматывающая все силы работа становилась непосильной, и организм требовал разрядки, но выпитая рюмочка порой превращалась в двух-трёх дневные запои, из которых он выходил тяжело и долго, а выйдя, неистово опять хватался за работу.
   Алёна сильно переживала за мужа: боялась и за его здоровье и за то, чтоб он не превратился в забубенного пьяницу.
  - Андрей! Хватит издеваться над собой! Бросай свои жгонки и столярки. Без этих денег проживём. Вон на прошлой перекомиссии тебе вторую группу дали, пенсию повысили. Да и ребятишки теперь, какие-никакие деньги зарабатывают.
  - В прошлом вторую дали, а в этом опять на третью переведут и пенсию урежут. Что прикажешь зубы на полку положить? – парировал Андрей.
  - Какая полка! О чём ты говоришь. Посмотри, как другие живут и ничего, с голоду не пухнут. И мы проживём.
  - Не хочу я, как все. Пока живой работать буду.
  - Вот именно, пока живой, а если так прихватит, что ни водка, ни лекарство не помогут. Как мы без тебя будем?
  - Хватит! Раскаркалась. Время придёт – все подохнем. Я две войны прошёл и живой остался не для того, чтобы на печке сидеть.
   Алёна знала крутой и упрямый норов мужа, потому после каждого такого разговора уходила в чулан или на поветь и тихонечко там плакала и молила бога направить мужа на правильную стезю. Но бог то ли не слышал просьбы женщины, то ли считал, что работая до изнеможения и время от времени запивая, Андрей ведёт праведный образ жизни: заботится о семье, о детях, чтобы все были сыты, одеты и обуты.

   Стёпка, как и обещал, работал на ремонте дороги по целому дню, а по средам и субботам девки давали ему выходные, в которые он вместе с матерью ходил по грибы и ягоды, и на сенокосе помогал: сено переворошить, сухое в копёшки складывать. Работу на дороге он считал лёгкой. Подумаешь, нарубить топором мелких ёлочек да сосенок, уложить их в выбитую машинами яму и, присыпав песком, утрамбовать ногами, а потом, когда поедет первая машина, пройтись по ямкам и подсыпать ещё песка. Иногда Стёпка срубал довольно высокую ель и волочил её к дороге. Девчата ругали его:
  - Что ж ты такую дуру тащишь, пупок сорвёшь!
  - Не сорву!
  - Да и как мы её такую огромную в ямку положим?
  - А я сучья у неё сейчас обрублю. Ствол вниз положим, а лапником сверху прикроем.
  - Ишь ты, какой смышлёный.
  - Да не дурак, - хорохорился мальчишка, но следующий раз рубил ёлочки и сосенки высотой не более метра. Сорвать пупок Стёпке не хотелось, хотя по правде сказать, он толком не знал, что это такое, но фразу эту среди взрослых слышал часто.
  - Устал, поди за день то? – каждый раз за ужином спрашивала мать Стёпку.
  - Да нет, мама, нормально. Только вот жарко очень – пить сильно хочется. Вода, что из дома беру, быстро кончается, приходится из ручьёв пить вместе с головастиками.
  - Как с головастиками?
  - Нет. Я воду кепкой зачерпываю, вода через тряпку течёт, я её и пью.
  - Значит бери с собой воды больше, а то ещё подхватишь какую-нибудь заразу. – наставлял сына отец.
  - Тятя! А не ты ли меня научил так пить? Помнишь, когда мы с тобой на топухи ходили.
  - Ну тогда у нас совсем воды с собой не было.
  - Мама! А ты мне трёхлитровый бидончик дай, я в нём воду на работу носить буду.
  - Так, работник, ты завтра у девчат на понедельник отпросись. В пятницу поедем с тобой в Горький за сахаром. Матвей Яшин на прошлой неделе ездил, говорит, что в одни руки дают только килограмм, а второй раз в очередь встанешь – продавщица не даёт. Приходится бегать по магазинам. А мы вдвоём-то  в каждом магазине по два килограмма сможем  купить. За день и наберём пуда два.
  - А на чём поедем?
  - На пароходе. В пятницу на  орсовской машине до Первомайки, там на пароходик сядем, а в Юрьевце пересядем на большой пароход и до Горького.
  - Ладно! Отпрошусь, а в следующую пятницу отработаю. – степенно ответил мальчонка, хотя внутри всё распирало от радости. Он никогда до этого не плавал на пароходе. Да не то, что не плавал, но и видел его только на картинке.

                ...
   На пристани многолюдно. Но больше людей на берегу. Малолетнее население Первомайки собиралось к приходу парохода на берегу Унжи, у пристани, чтобы поглазеть как, посвистывая, белоснежная посудина причаливает и отчаливает.
   Пароходик надрывно свистнул, выпустив из трубы, струю белого пара, и бочком начал продвигаться к причалу. Матрос с борта бросил на пристань толстую верёвку с петлёй на конце. На пристани её подхватил какой-то мужичок в форменной фуражке и ловко набросил петлю на какую-то рогатулину. Стёпка следил, как матрос натягивает верёвку, то наматывая её на два столбика, то снова снимая и подтягивая  пароходик к борту пристани, которую почему-то называли дебаркадером. Наконец, судно пришвартовалось. Матрос и мужичок в фуражке открыли калитки, и матрос начал толкать дощатые с покорёженными перекладинами сходни с палубы на пристань, потом сбежал по ним на дебаркадер, поздоровался за руку с мужичком и тот час же вернулся на пароход, и махнул кому-то рукой. Из чрева пароходика потянулась цепочка людей с котомками и баулами. Когда сошёл последний пассажир, мужичок в фуражке скомандовал:
  - Граждане обилеченные! Проходим по трапу на корабль! Билетики предъявляем вахтенному матросу. Не задерживаемся, проходим!
   Когда Стёпка с отцом поднимались по наклонному трапу, матрос услужливо подхватил Андрея под руку:
  - Аккуратней фронтовичек! Я тебя придержу маненько.
   Десять лет, как закончилась война, а в народе всё ещё жива была память и сострадание к изувеченным войной людям.
Отец с сыном вошли внутрь парохода, устроились на диванчике у окна и ждали отплытия. Пароходик свистнул, судорожно задрожал и начал отходить от пристани. Ещё один протяжный гудок, и посудина, шлёпая лопастями колёс, поплыла вниз по Унже.
   Стёпка, прильнув лбом к стеклу окна, смотрел на воду и далёкий берег. Река была широченная. Их Чёрный Лух даже в половодье, когда вода подходила к самым баням на высоком берегу, а на другом затапливала почти всю шохорку, чуть ли не до гаража, не был таким широким. По водной глади их речки при ветре весело бежала рябь, а здесь гребнями шли волны одна за другой. Видно было, как они били в берег.
  - Тятя, тять! А что это за белые домики стоят на воде?
  - Какие домики?
  - Да вон – вон, видишь?
  - А. Это бакены. Они показывают пароходу дорогу.
  - А, что на реке тоже есть дорога?
  - Да, фарватер называется. Из него выплывать нельзя, а то можно на мель сесть или на топляки напороться.
   Глядя на далёкий берег, Стёпке казалось, что пароходик ползёт, как черепаха. « И когда мы так до Юрьевца доползём?» - негодовал про себя мальчишка. – «Да ещё, то к одному, то к другому берегу пристаёт».
   Скоро Стёпке наскучило рассматривать однообразные, покрытые лесом берега, и он откинувшись на спинку дивана, задремал.
  - Эй, пассажир, спишь, что ли? – отец толкнул сына локтем в бок.
  - Нет, не сплю. А что?
  - Да так, ничего. Сейчас от Нежитина отчалим, а там и Юрьевец будет. Стёпка протёр глаза. Пароход уже отошёл от пристани, надрывно свистнул и запыхтел, зашлёпал колёсами по воде. Мальчишка повернул голову налево и не увидел берега.
  - Тятя! А это что, река без берега, что ли?
  - С берегами, только они далеко, за десятки километров. Здесь Унжа с Волгой сходятся. А плотина воду так подняла, что она затопила всё окрест.
  - А что за плотина?
  - Мы через неё проплывать будем. Сам всё увидишь.

   « Если плотина перекрывает реку, как же мы через неё переплывать то будем?» - задумался Стёпка, но задавать отцу вопросов больше не стал, а разглядывал бесконечную волнующуюся воду. На подходе к Юрьевцу справа по борту он увидел какой-то странный, торчащий из воды шпиль. На бакен он был явно не похож, да и поднимался над водой довольно высоко.
  - Тять! А что это там такое?
   Отец посмотрел по указанному сыном направлению.
  - Это колокольня. Здесь Юрьевец раньше стоял до постройки плотины в Городце. Дома перенесли на горку, а собор и колокольню сломать не смогли – так и затопило их водой. Собора не видать, а колокольня была очень высокая, выше, чем в Высоковском монастыре, вот верхушка её и торчит над водой.

   От Юрьевца плыли на большом пароходе. Андрей, чтобы сэкономить деньги купил самые дешёвые билеты. Места оказались в трюме. Затхлый воздух и какая-то невообразимая вонь выгнали отца с сыном на палубу. На  носовой части палубы сидели и лежали десятки людей. Найдя свободное местечко, Андрей, подложив под голову котомки прилёг, а Стёпка уселся рядом и с интересом наблюдал за проходящими навстречу пароходами, катерами и баржами с лесом, песком, какими-то мелкими камнями.
   Часа через два пароход, на котором они плыли, сделал два или три протяжных гудка и остановился. Стёпка поднялся и увидел, что впереди них стояло ещё несколько судов, перед которыми поднималась невысока стена.
  - Тятя! Тятя! Что это такое? Мы дальше не поплывём? – растормошил мальчишка спящего отца.
   Андрей протёр глаза, приподнялся  на локте и осмотрелся.
  - Плотина. Скоро шлюзоваться будем. Не мешай! Мне спать охота. – проворчал отец и опять уронил голову на котомку.
   Стёпка вертел головой и никак не мог понять, как они преодолеют эту  стену. Вскоре он увидел, как рядом с передним пароходом часть стены начала медленно раздвигаться, и через какое-то время в стене образовались широченные ворота, через которые медленно выползал пароход, за ним второй и ещё два небольших катера. Выбравшись на свободу, суда дали протяжные гудки и, набирая скорость, поплыли вверх по течению.
Потом мальчишка увидел, как в ворота заползла длинная- предлинная баржа и ещё один небольшой пароходик, и ворота медленно стали закрываться. Их пароход запыхтел и медленно вслед за впереди идущим пароходом начал подходить ближе к стене.
   Примерно через полчаса ворота в стене снова открылись и выпустили из глубины три судна. Потом их пароход вслед за впереди стоящим протолкнулся через ворота, и они оба замерли  в каком-то ящике. Ворота за их пароходом закрылись, и Стёпка заметил, что стена по борту начала медленно-медленно подниматься. Мальчишка не мог сразу понять, что не стена поднимается, а это их пароход опускается вниз. Когда стены огромного ящика стали выше капитанской рубки, Стёпка увидел, что впереди открываются другие ворота, в которые они и будут выплывать из этого громадного ящика.
   Когда пароходы выбрались на свободу, Стёпка обнаружил, что река за плотиной снова стала узкая, и можно было рассматривать дома на обоих её берегах. И куда подевалась эта бескрайняя волнующаяся водная стихия.

   Во вторник на следующей неделе, Стёпка взахлёб рассказывал на работе девчатам о своей поездке в Горький, о высоченных домах, о широких и узких улицах, ярких фонарях, освещающих улицы ночью, и о том, как они с отцом бродили по этим улицам, в поисках бакалейных магазинов, где продавщицы отпускали им по килограмму сахара в одни руки.
  - Целых два пуда сахара понакупили, - Стёпка для убедительности вытащил из своей торбочки с едой большой кусок сахара. – Вот какие головы. В обед поколем, съедим.
  - Смотри не пожадничай.
  - Не пожадничаю.  Я не жлоб какой-то.
   Сразу после Тихонова дня небо затянуло тучами и пошли, чуть ли не каждый день, проливные дожди. Дороги раскисли. Даже речка прибывать стала. В деревне только и говорили про погоду:
  - С одной стороны хорошо, что дожди – трава подрастёт – покос будет хороший, а с другой, как бы не затянулось ненастье до Казанской. Тогда сена на зиму запасти не успеем. После Ивана Купалы небо расчистилось. Солнце припекало так, что земля парила. Воздух стал влажный – дышать тяжело.
  - Андрей! Ты бы сходил  в сельсовет, узнал, какую делянку нонче тебе под покос выделили.
  - А чего узнавать то. Как всегда в девяносто третьем квартале.
  - А вдруг в другом месте дадут поближе? Там по мелколесью немного травы насшибаешь. Попросил бы, может на ледянке нам местечко дадут.
  - На ледянке покос не лучше – то же одни кусты да пеньки.
  - Зато ближе.
  - Ладно, завтра на велосипеде съезжу в село. Дорога уже просохла.

   Делянку Сазоновым опять, как и все последние годы, выделили под Топухами в девяносто третьем квартале, километрах в шести-семи от дома. Натопаешься туда и обратно каждый день. Хорошо если рабочих на лесозаготовки по пути возить будут. Тогда подвезут. А нет, так на своих двоих топать придётся.
   Трава на делянке была высокая сочная. Одна беда, на полянках повсюду рос кустарник, а под вековыми соснами на бору, травы почти не было. Как любила говорить Алёна: « Мы не косим, а тяпаем». И действительно все попытки Стёпки размахнуться косой, как мужики на заливном лугу у реки, не получались. С каждым размахом коса то пяткой, то носком упиралась в ветви кустов.
  - Стёпка! Да не маши ты косой, все равно ничего не получится. Только косу сломаешь. Тяпай вот так. – Мать показывала сыну, заводила косу под куст и подтягивала её к себе. Хорошо отбитое и наточенное лезвие подрезало траву, и она покорно ложилась на землю.
   Видя, что у мальчишки ничего не получается, Алёна решила дать ему другую работу:
  - Стёпа, бери грабли, и сгребай после меня траву в небольшие копёшки и стаскивай их к остожью сушить.
  - Вот опять грабли. А я косить хочу – покапризничал для порядку сын.
  - Вот спустимся к долу, там и будешь косить, а здесь тапять у тебя не получается.
  - Откуда начинать грести?
  - Где косить начали, там и сгребай.
   Мальчишка взял грабли и нехотя поплёлся к высокому сосняку. В бору было тихо. Не чувствовалось даже дуновения ветерка. И только иногда верховой ветер раскачивал вершины сосен, и они начинали скрипеть надрывно, нагоняя на Стёпку жуть.
   Сгребёную в копёшку сырую траву малой складывал на расстеленную в двое верёвку, петлёй затягивал ношу и забросив её на спину, тащил на открытое место к остожью. Там он сбрасывал траву на землю и ровным слоем растрясывал её, чтобы быстрей просыхала.
   Солнце стояло в зените, и мать позвала сына обедать. Еда была не ахти. Хлеб, картошка, два сваренных вкрутую куриных яйца, небольшой ломтик вяленой лосятины да холодный чай. Поели быстро.
   Алёна поблагодарила бога за обед и предложила Стёпке отдохнуть:
  - Давай полежим минутку, да и опять за работу.
  - А почему минутку? Давай лучше часок поваляемся.
  - Ну, часок не часок, а отдохнуть надо.
   Немного отдохнув, Алёна растолкала задремавшего сына:
  - Стёпа, ты сейчас сено, которое подсохло, переверни, а потом опять сгребай за мной.
  - Так оно ещё не высохло.
  - Сверху подсохло, а внизу сырое. Вот ты его и переверни на другой бочок – пусть быстрей сохнет
  - К вечеру в копёшки сложим, чтобы от росы не взмокло. А завтра опять растрясём.
   Мальчишка встал, потянулся и медленно пошёл к остожью. Потом встал на попавшийся, на пути пенёк и начал мурлыкать песенку:
«По долинам и по взгорьям
Шла дивизия в поход…»
  - Стёпка! Ты, что концерты устраиваешь? Иди, вороши сено!
  - Сейчас, мама. Вот ещё одну жалостливую песенку спою и буду ворошить. – ответил сын и откинув назад голову, запел:
« Не послушала она
Матери совета,
И уехала она
В край белого света…»
  - Стёпка! В клубе петь будешь, а здесь работать надо.
  - Ну, сейчас, допою и начну:
«Пойдём, сын, пойдём родной,
Здесь нас не примают.
Дунай – речка глубока,
 Там нас ожидает….» - снова затянул сын.
   Допев песню, Стёпка спрыгнул с пенька и быстро пошёл на поляну. Переворошив сено, он вернулся к матери, и начал нагребать копёшки, складывать их на верёвку и перетаскивать на солнцепёк.

  На следующей неделе, когда в свои выходные, Стёпка пришёл на покос, он удивился: вокруг остожья стояло штук пятнадцать больших копён сена.
  - Ого! Сколько ты тут без меня натяпала.
  - Да воза на два, наверное, будет. Сегодня стог метать будем.
   Сначала мать и сын вместе вилами укладывали сено на остожье вокруг жерди, потом мальчишка был отправлен на стог, утаптывать и принимать навильники.
  - Стёпа! Давай сужаться, стог вершить будем.
  - Так, вон ещё, сколько копён осталось.
  - Это на второй стог будет. Вот завершим этот и новое остожье делать будем.
   Стёпка принимал сено, топтался вокруг жерди. Когда стог был свершен, причёсан граблями, Алёна пошла в лесок срубить тонкие длинные берёзки и липы, если попадутся. Вскоре она приволокла четыре длинных тонких палки с петлями на месте верхушек.
  - Одевай петли на стожар и опускай переметы на все стороны света.
  - Север, юг, восток и запад, - приговаривал Стёпка, бросая вниз одетую петлёй на жердь очередную палку.
  - Аккуратней спускайся. Не ломай причёску стогу. А теперь пошли в березняк жердей на остожье нарубим.
   Алёна топором срубала молодые стройные берёзки, вырубала из них жерди метра на три, а Стёпка оттаскивал их на поляну.
   Остожье было построено, и после обеда Сазоновы начали метать второй стог. Завершив его Стёпка скатился вниз. Вечерело.
  - Ну вот, и слава богу – начало положено. Ещё стога четыре поставить, и корове с  овечками хватит.
  - Так это что, ещё недели две косить будем?
  - Ну две не две, а если погода позволит, дён за десять управимся. Ближе к долу трава лучше будет – поспорей дело пойдёт. Айда домой, а то мы сегодня долго провозились.

   Пологий длинный спуск к долу густо зарос высокой густой травой. Стёпка с матерью спускались вниз, чтобы оттуда начать косить. Стёпка не заметил лежащую в траве змею, а только почувствовал, что наступил на что-то мягкое. Змея вскинула голову и раскрыв пасть ткнулась в кеду около лодыжки. Стёпка отскочил в сторону и начал бить косой по змее, пока её не перерезал на несколько частей.
  - Стёпка, что ты там делаешь?
  - Змею убиваю. Она меня укусила.
  - Как укусила? Куда? – Алёна подбежала к сыну. – Показывай куда укусила?
Стёпка стащил с ноги кеду. На ноге укуса не было, а вот на сером брезенте обувки были видны два коричневых пятна.
  - Ну, слава богу! До ноги не добралась – весь яд на материи остался. Значит змеи здесь есть. Аккуратней надо.
   Мальчишка натянул на ногу обувку и пошёл вслед за матерью к логу. Трава ровными валками ложилась после размашистой проводки косы. Валок у Стёпки был меньше, чем у матери, но у неё и коса была раза в полтора больше. Косили часа два без перерыва. Платье матери, и рубашка сына были мокрыми от пота, сели под развесистый куст отдохнуть.
  - Ну вот, платье уже просохло. Пойдём валки разбивать, а то в таких плотных валках трава закиснет.
   Разбитая из валков трава ровным мягким ковром покрыла всё скошенное пространство и прямо на глазах начинала скручиваться в лодочки. Солнце споро забирало из травы влагу.
  С сенокосом управились к Ильину дню. Сметали восемь стогов сена, каждый по возу, а то и больше.
  - Ну, вот, теперь на всю зиму скотина обеспечена. Да ещё и на следующую – должно что-то остаться. – Подвела итог Алёна, когда последний стог сена был причёсан, и Стёпка весело скатился по его крутому боку вниз.
  - Ура! Теперь в выходные можно будет с ребятами в лапту и чуги поиграть, да и на посиделки сходить.
  -Не заиграешься. Черника уже поспевает, а там и брусёна нальётся. Пока по ягоды да грибы походим, а там и школа начнётся. Чай последний, выпускной класс. Посерьёзней к урокам то, надо будет относиться.
  - Получается, и отдохнуть некогда.
  - А ты, бросай свою работу и отдохнёшь.
  - Бросай работу. Денег я хочу на суконный костюм заработать.
  - Купит тебе отец суконный костюм к школе.
  - Ладно, подумаю.

   До середины августа Стёпка ещё походил на ремонт дорог, а потом уволился. Ягоды да грибы тоже собирать надо было.
  - Тётка Алёна! А ты завтра по брусёну пойдёшь? – подошла у колодца к Алёне  Вера Пашутина –молодуха на сносях.
  - Пойдём со Стёпкой. А что?
  - Возьмите меня с собой.
  - Верка, какая тебе брусёна! Ты не сегодня, завтра рожать должна. Тебе и наклоняться то нельзя.
  - Можно. Думаю, неделю ещё не рожу.
  - Ну смотри сама. Мне ягод не жалко. Пойдём, коль не боишься.
   Утром втроём пошли с пещерами за дальнюю гору по ягоды. ягод было много. Алёна увлеклась сбором и не заметила сразу, что Верка сидела на земле, прижавшись спиной к стволу сосны.
  - Верка! Что плохо?
  - Да, что-то рези внизу начались.
  - Домой надо идти. А, то ещё разродишься здесь.
  - Стёпка! Иди сюда – домой пойдём.
  - Да, что ты, тётка Алёна, я одна дойду. А вы оставайтесь, собирайте ягоды.
  - Может, хоть Стёпка тебя проводит. Если, что так в деревню сбегает за помощью.
  - Да уже отпустило. Одна потихоньку дойду.
  - Ну, гляди, девка. Не разродись на дороге.
  - Дойду, помаленьку.
   Вечером, когда Алёна со Стёпкой возвращались из леса, их у моста догнала Нюрка Баскова, из магазина с хлебом бежала.
  - Тётя Алёна! А у нас Верка Пашутина сегодня родила.
  - Слава богу, дошла значит.

   Тревога всю вторую половину дня терзала Алёну: « Не дай бог, не дойдёт, разродится посреди дороги. Бросить надо было все эти ягоды, да идти вместе с ней. Хорошо, что всё обошлось, а то бы казнила себя».
   Грибы, ягоды, копка картошки, рубка капусты и пролетели конец лета и начало осени. Теперь можно было передохнуть за латанием детской одежонки, а там и стан собирать, да холсты ткать.
   За окнами быстро сгущалась темнота. В середине октября дни становились совсем короткими. Падал мелкий снежок вперемежку с дождём. Андрей сидел посреди избы на табуретке, подшивая валенки. Сначала на крыльце, а потом в сенях раздался громкий топот. Видимо кто-то снег сбивал с обуви. Дверь распахнулась, и в избу влетела сестра Андрея Клавдия.
- Клавка, ты, что такая всполошенная? Стряслось что-то?
- Да ничего не стряслось. Бежала от Юрова – запыхалась. Прибежала сказать, что у нас сегодня скотину переписывали. Завтра к вам в Рымы приедут. Вот прибежала предупредить, чтобы поспрятали лишнюю то скотинку, а то такие налоги насчитают, что без порток останетесь.
  - Спасибо, что упредила. Ну да ты, раздевайся. Алёна сейчас корову подоит – ужинать будем.
  - А детвора то где?
  - Старшие по друзьям да подружкам, а малышня на печи отогревается.
   В избу вошла с подойником Алёна:
  - Ой, Клавдия, здравствуй! Ты, что это на ночь глядя да по такой дороге прибежала?
  - Предупредить о переписи скотины пришла. Ну, я Андрею уже всё сказала.
  - Ну, ладно, посиди. Я сейчас молоко процежу, потом на стол соберу. А когда переписывать то будут?
  - Завтра, с утра.
  - Ой, батюшки! Ребятишки, быстро слезайте с печи. Василко, ты беги к тётке Матрёне, предупреди, а ты, Стёпка, к дяде Коле. Скажете, и сразу домой – ужинать будем.
  - Мам, мы ещё не отогрелись.
  - Я кому сказала. Одевайтесь и бегом, чтобы одна нога здесь, другая там. А то вон отец сейчас, ремнём шуганёт.
Мальчишки убежали. Клавдия скинула с головы мокрый полушалок, сняла телогрейку.
  - Алёнка! Ты мне кипяточку налей. Попью, да и побегу обратно  мне еще к Степаниде заглянуть надо, а то давно ее не видела. Как она там? Как ребятишки?
  -  Да ладно у них все. Погоди маленько. Поужинаем и пойдёшь.
  - Дома поужинаю. У меня там шти с мясом наварены. Мы одного поросёнка дён пять, как закололи.
  - Мы тоже на прошлой неделе одного зарезали, а то Алёшку скоро в армию провожать.
  - Тогда, что? Я зря колготилась?
  - Не зря. У нас ещё два осталось, да и овец десяток. Вот поужинаем да в баню на реке отведём.
   Пока Алёна вытаскивала из печи  чугуны, вернулись мальчишки.
  - Вася, ты не знаешь к кому Лёшка пошёл?
  - Откуда мне знать.
  - Я знаю. Он к Толику Анисимову ушёл на гармошке учиться играть, - сообщил Стёпка.
  - Вот и слетай за ним. Пусть быстро домой идёт. Скажи дело срочное.
  - Что, всезнайка, напросился? Теперь скачи снова, грязь меси.
  - А ты тоже знал, куда Лёха пошёл, но схитрил.
  - Ладно, сиди. Я сейчас за Лёхой схожу, – смилостивился над младшим Василий.
                ...

   Овцы шли к реке послушно, а вот годовалая свинья всё время визжа норовила освободиться от верёвок, тащила поводырей в сторону от дороги. Лёшка с Василком едва удерживали её. Поросячий визг, блеяние овец и мычание бычков и тёлок слышалось во всех концах деревни. Слух о предстоящей переписи скота моментально разлетелся по огромному в триста дворов поселению.
   Ранним утром Алёна со Стёпкой отнесли в баню ведро пойла, сдобренного картошкой и буханкой ржаного хлеба для свиньи и большой мешок сена для овец, чтобы от пуза наелись и не выдали хозяев своим блеянием и хрюканием. Проверяющие в летние бани никогда не ходили, но на подворье заглядывали во все углы и щели.
   Андрей всегда старался наладить с проверяющими отношения: выставлял на стол блюдо белоснежных аппетитных пахнущих груздей, бутылку казённой водки и приглашал к столу.
  - Нет, нет! Мы на работе – нам нельзя. Вот разве на обратном пути заглянем.
  - Заходите! Заходите! Ждать буду.
   И проверяющие заходили. Кто же откажется выпить и закусить на дармовщину. Выпив, жаловались на свою тяжёлую и не благодарную работу. И уходили, пошатываясь, после опустошённой второй или третей бутылки.
                ...

   Стёпка неожиданно для домашних стал вдруг пописывать статейки, то про построенную за рекой новую колхозную ферму, то про строительство аэродрома за колхозным током, то сочинял стихи и всё отсылал в районную газету. Статейки его печатались, и он даже получал за них копеечные гонорары. Стихи почему-то в газете не появлялись.
   Однажды в канун Нового года почтальонка принесла казённое письмо для Сазонова Степана. Это было письмо из редакции, в котором его, Степана Сазонова, приглашали на заседание литературного кружка и просили принести с собой новые произведения.
Редакцию Стёпка нашёл быстро. Она находилась в двухэтажном белом доме на втором этаже, рядом с центральной площадью. На первом этаже располагалась типография. Степан поздоровался с первым, встретившимся в коридоре мужчиной.
  - Извините. Я приехал на заседание литературного кружка. Куда мне?
  - Вам в кабинет редактора. Там уже все собрались. Идите, вам в ту дверь. В кабинете редактора около стола и вдоль стен сидели человек десять – двенадцать мужчин и женщин в возрасте. За отдельным столом сидел статный с сединой на висках лет сорока-сорока пяти мужчина.
  - Это кто к нам пожаловал? – спросил редактор.
  -  Я Стёпа, Степан Сазонов из Рымов.
  - Ах, Степан. Надо же какой юный. А судя по вашим заметкам, я полагал, что вам лет двадцать пять – тридцать. Приятная неожиданность. Ну, что ж, Степан, присаживайтесь на свободное место.
  Редактор помолчал, почесал переносицу:
  - Что ж товарищи, все в сборе. Начнём наше заседание. Как я полагаю все уже поняли, что в нашем полку прибыло. Это Степан Сазонов, он пишет неплохие заметки и очень плохие стихи. Но учитывая его возраст.… Кстати, Степан, а сколько тебе лет?
  - Четырнадцать скоро исполнится.
  - Очень юный возраст, - продолжил редактор, - можно надеяться, что он в скором времени будет писать и хорошие стихи.
  - Товарищи! Вы не будете возражать, если мы сегодняшнее заседание лит группы, начнём с обсуждения творчества новичка? Степан, чем ты нас порадуешь?
  - Два стихотворения и рассказ.
  - Рассказ. Это интересно. Давай прочитай нам свой рассказ, а мы послушаем и оценим.
   Стёпка раскрыл свою общую тетрадь и запинаясь начал читать.
  - Ну, что ты запинаешься? Волнуешься что ли? Давай я прочитаю. Почерк у тебя хороший, судя по прошлым статьям.
   Стёпа передал редактору тетрадь, и тот с выражением начал читать. Все внимательно слушали. Когда рассказ окончился, редактор отложил тетрадь в сторону, как-то многозначительно похмыкал себе под нос и спросил:
  - Каково ваше мнение будет, товарищи? Высказывайтесь.
  - Алексей Степанович! (Оказывается, так звали редактора) – поднялся грузный пожилой мужчина. – Можно я выскажусь?
  - Конечно, Михаил Геннадьевич. Говорите.
   Мужчина покашлял в кулак и начал:
  - Если бы я не видел перед собой совсем юного автора, я бы решил, что рассказ написан вполне взрослым, состоявшимся человеком. Меня поразила психологическая глубина повествования. Сюжет очень интересен. У меня, если честно, появилось сомнение, уж этот ли мальчик его написал?
  - Степа! Расскажи нам, как у тебя появилась идея написать этот рассказ? Что явилось толчком?
  - Ничего. Я недавно прочитал сборник рассказов Джека Лондона и подумал, что я могу написать не хуже.
  - Ух, какая высокая самооценка! Замахнулся на классика. И откуда всё-таки взялся сюжет?
  - Да всяких сюжетов у нас в деревне полно, стоит только покрутить головой да мозгами пораскинуть.
  - Всё правильно. Сюжеты вокруг нас. Надо только увидеть их и положить на чистые листы бумаги. Так у кого ещё, какие будут мнения о прочитанном?
   Со стула поднялась моложавая ухоженная женщина:
  - Рассказ психологичен. Написан простым доступным языком. На слух воспринимается очень легко. Думаю, что после небольшой корректуры может быть напечатан.
   Заседание литературной группы затянулось до позднего вечера. Практически все присутствующие читали свои произведения. Их слушали, высказывали своё мнение. Иногда возникали споры: авторы не соглашались с замечаниями своих товарищей.
  - Степан, ты, где остановился на ночлег? – спросил редактор, когда все начали расходиться.
  -  В гостинице. А завтра утром на самолёте домой.
  - Вот о своих впечатлениях, о полёте ты и напиши нам в следующей заметке.
  - Попробую.
  - Ну, давай! Счастливо тебе и творческой удачи. Рассказ твой опубликуем на литературной странице в конце января.
  - Спасибо!
   Домой Стёпка вернулся окрылённым. За ужином подробно рассказывал, как всё было в редакции.
  - Писателем стать хочешь, что ли? – спросил отец.
  - Не знаю.
  - Если талант бог дал, то будешь, - после долгого молчания сказала мать.

   Рассказ Стёпки появился в районной газете во второй половине января. Он занимал больше половины литературной страницы. И самое главное, что вверху рядом с названием рассказа довольно крупным шрифтом было написано: « Степан Сазонов », а внизу под текстом « д. Большие Рымы ». Так, что ни у кого не могли возникнуть сомнения, что рассказ написал именно он, Стёпка.
   До конца учебного года в газете опубликовали ещё два рассказа новоиспечённого автора, и авторитет Стёпки в деревне рос, как на дрожжах. Увлечённый сочинительством, Стёпка подзапустил учёбу: то по одному, то по другому предмету в дневнике стали появляться троечки.
  - Стёпа, ты, видимо, возомнил себя писателем и решил, что история и химия тебе ни к чему, - назидательно говорила Лидия Ивановна, учитель русского языка и литературы, задержав Стёпку в классе после уроков. – Запомни – все писатели были и есть высокообразованные люди. У тебя есть определённый потенциал, но это не значит, что ты станешь писателем. Так, что оставь свой гонор и начни заниматься – через два месяца экзамены. Подумай.
   Стёпка стоял перед пожилой учительницей, потупившись.
  - Хорошо, Лидия Ивановна, я всё исправлю.
« Да, надо поднажать. Права учительница» - размышлял по дороге домой Стёпка.

   И вот, Стёпка летел из школы, как на крыльях. Всё! Последний экзамен за семилетку сдан. Свобода! И впереди совершенно другая жизнь. Какая? Стёпка ещё не определился, но то, что она станет другой – сомнения не было.
   Влетев в избу, Стёпка увидел за столом отца и какого-то дальнего родственника из села, Николая Лескова. Мужики за бутылкой громко обсуждали насущные проблемы и не сразу заметили вбежавшего в избу мальчишку.
  - А-а! Стёпка! Ну, как сдал экзамен?
  - Сдал, тятя, сдал!
  - Молодец, племянничек! Присаживайся к нам. Поговорим.
  - Николай, потом поговорим, а сейчас, давай выпьем за сына. – Андрей налил в гранёные стопки водки. Мужики чокнулись, крякнули, похрустели квашеной капустой.
  - Ну и какие у тебя планы, Степан? – спросил Лесков, дожёвывая капусту.
  - Не знаю. Наверное, в техникум пойду.
  - Техникум это хорошо. Только вот, чтобы я тебе посоветовал. Отцу помочь надо. Лёха в армии, Василий в Кологриве в ФЗУ на тракториста учится, а потом в армию загремит. А отцу, кто помогать будет? За тобой вон ещё двое младших. Их кормить надо, обувать, одевать. Хочешь денег хороших заработать?
  - Деньги никому не помешают – рассудительно ответил Стёпка.
  - Слушай сюда… - продолжил дальний родственник. – Пойдём ко мне на Стафеевский серу собирать. Молод ты, конечно, ещё для этой работы. Я там начальник! Закрою глаза на твой возраст. Норму установлю, как шестнадцатилетнему. Да ты, Стёпа, не боись – справишься. Там у меня почти все рымовские работают.
  - А чего мне бояться. Я, чай, каждое лето работал.
  - Вот и хорошо! Недельку отдохни. А в следующий понедельник вместе со всеми на участок. Андрюха! Ему харчей надо на неделю собрать. Рабочие у меня там в бараке живут и вместе харчуются.
  - Ну, что , сынок, так и порешили? – подытожил отец.
  - Порешили! – уверенно ответил Степан. – Ладно, тятя, я пойду в упечь, поем что-нибудь, а то больно проголодался. А мама где?
  - На нижнем огороде с Мишкой и Верой капусту поливают.

   Стёпка достал из печи чугунок с пшёнником. Наложил в тарелку каши с румяной молочной корочкой. Мальчишка не заметил, как тарелка опустела, и он прямо из чугунка отправил в рот ещё две огромные ложки распаренной вкусной каши.
Мужики за столом продолжали выпивать. Стёпка незамеченным вышел из избы и направился в нижний огород у реки поделиться радостью с матерью.
Утром следующего дня Алёна читала нотацию протрезвевшему мужу:
  - Ты куда парнишку отправляешь? Знаешь, сколько ведро серы весит? Пуда два. Хочешь, чтобы ребёнок грыжу заработал целый день бегая по лесу с этим ведром?
  - Успокойся. Никто его целые ведра таскать не заставляет. Лесков сказал, что установит ему низшую норму.
  - Мама! Тятя! Не ругайтесь. Ничего со мной не случится. Уж не ребёнок я – пятнадцатый год пошёл. А ноши сена таскать легче, что ли? Лучше узнайте у тёти Матрёны, что они Ваньке на неделю с собой собирают.
  - А ты, куда намылился?
  - Да пойдём с Витькой Родиным с удочками на речке посидим.

   Рано утром в понедельник в гараже на посадочной площадке собралась толпа вздымщиков и сборщиков живицы. Рымовских, действительно было много, но все они были гораздо старше Стёпки.
ЗИЛ-157 прижался задним бортом к посадочной площадке, и толпа ожидающих разместилась на скамейках, закреплённых поперёк кузова. Машина долго тряслась по разбитой лесной дороге и часа через два остановилась на большой поляне. Из кабины грузовика вышли Николай Лесков и Матвей Гомозов.
  - Подавайте свои котомки и выбирайтесь из кузова.
   Стёпка огляделся. На поляне стояли два больших деревянных барака, колодец, два небольших сарайчика, похожих на скворечники. «Туалеты, поди» - подумал парнишка. А ещё его удивила конструкция умывальника недалеко от колодца. На четырёх столбах стоял большой металлический бак, к нему понизу была приварена труба, от которой отходили несколько тонких трубок с краниками, ниже которых, так же на столбах, покоилось огромное жестяное корыто с отверстием на одном конце.
  - Стёпка! Чего рот разинул? Пошли в барак кровать твою покажу, - толкнув мальца в плечо, сказал начальник участка. – Это наш барак, а в соседнем живут Торзатята.
Барак внутри был разделен на две половины. В одной жили мужчины, а в другой женщины. Стёпкино место оказалось в самом углу у широкого окна.
  - Работать будешь в паре с Борисом Абрамовым. Он тебе всё покажет. А там видно будет с кем тебя в пару поставить.
   Лесков вышел из барака и вскоре вернулся, бросив на кровать брезентовые брюки и куртку.
  - Вот тебе, Сазонов, спецодежда. А теперь слушайте все! Разбирайте свои пожитки. Съестное отнесите на кухню. Обедаете и дружненько выходите на делянки.

   С новеньким ведром в руках Стёпка шагал за Борисом, продираясь сквозь мелколесье. Ведро то и дело цеплялось за ветки и громыхало брошенной в него металлической лопаткой, по форме напоминающей строительный мастерок. Минут через двадцать они подошли к сосновому бору и остановились.
  - Стёпка, смотри – вот наша делянка от межи до межи в ширину, а в глубину до болотины. Мы должны каждой сосне поклониться.
  - Что по настоящему, как старухи поклоны бить?
  - Да нет. Видишь к стволу прикреплена воронка. Ты должен взять в левую руку воронку, правой рукой лопаткой выковырнуть из неё серу в ведро, поставить воронку обратно и переходить к следующему дереву. Смотри, как это делается.
   Борис вытащил из-под разреза в стволе воронку, круговым движением провёл лопаткой по внутренней стенке воронки, перевернул её над ведром и сбросил липкий ком серы внутрь. Не свалившиеся с лопатки остатки серы ловко очистил о край ведра и, воткнув край воронки в прорезь ствола, поднял с земли стружку и положил её на воронку.
  - Стружку на воронку я положил для того, чтобы не подойти к уже пустой воронке. Пробуй, я погляжу.
   Стёпка подошёл к стоящему рядом дереву и проделал все манипуляции, показанные Борисом.
- Молодец! Только серу с лопатки в ведро сбрасывай резким движением, чтобы на лопатке оставалось , как можно меньше, и получше чисти её о край ведра, а то через десяток воронок лопатка у тебя превратиться в култышку, и работать ты  ей не сможешь. Уяснил?
- Да. Всё уяснил.
  - Тогда начинаем. Ты по горизонтали идёшь влево до межи и идёшь по следующему ряду сосен обратно до встречи со мной. Потом опять расходимся. Когда вёдра будут полные понесём их к бочкам. Они стоят на широкой меже. Ну да я покажу, - сказал Борис и пошёл к сосне в свою сторону.
   Стёпка зашагал от сосны к сосне, выковыривая содержимое воронок в ведро. Когда они встретились с Борисом, ведро у Стёпки было заполнено наполовину, но так оттягивало руку, как будто туда положили пудовую гирю. У Бориса ведро было полным.
  - Ну, как? Получается?
  - Получается, только ведро тяжеленное.
  - Ничего, привыкнешь. Пошли вываливать серу в бочку.
  - Так у меня же ещё не полное.
  - Полное ты не поднимешь. Попробуй моё.
    Стёпка взялся за дужку ведра Бориса и еле оторвал его от земли.
  - Тяжело.
  - Вечером надо сказать Лескову, чтобы он маленькое ведро тебе дал, как девчатам. Да, ты не забывай на воронки щепки положить, а то я несколько раз к пустым воронкам подходил.
На меже около бочек стояли большие весы. Борис завесил своё ведро, записал цифры в журнал, который лежал на крышке соседней бочки, поднял ведро и стал вытряхивать содержимое в бочку. Он долго тряс ведро над бочкой, потом стал лопаткой выскребать прилипшую ко дну и краям живицу, и снова завесил уже пустое ведро, записал цифры в журнал и передал его Стёпке.
  - Вот на чистой странице пиши свою фамилию, взвешивай ведро и под номером один записывай его вес. Вываливаешь серу в бочку, взвешиваешь пустое ведро и снова записываешь вес. Смотри, как у меня записано.
   Стёпка сделал всё, как ему сказали, в уме сосчитал чистый вес серы и удивился.
  - Ого! Всего-то семь с половиной «кг». А я думал, тут целый пуд будет.
  - Пуда даже у меня в ведре не было. Ну, всё пошли на участок.

   Подойдя к меже, Стёпка услышал какие-то ритмичные щелчки. Он пригляделся. На соседнем участке за межой маячили два мужика с длинными палками в руках. Они подносили палки к дереву, проводили ими по диагонали снизу вверх по стволу. Проводка заканчивалась щелчком. Стёпка никогда не видел, как подсачивают сосну и подошёл поближе.
  - Новенький? Интересно? – мужичок оказался словоохотливым. – Это приспособление называется хак, - мужичок показал на согнутую в дугу широкую металлическую пластинку. – Дуга или по-другому резец подвижная и  на оси прикреплена к рукоятке пружиной. Когда я веду хаком вверх, резец впивается в дерево, прорезает его, оставляет борозду для стекания живицы по вертикальному желобу в воронку. А, как только я убираю хак от ствола, пружина со щелчком возвращает дугу в исходное положение.
   Вздымщик взялся обеими руками за ручку инструмента и ловко провёл хаком по стволу сосны. Раздался щелчок и на землю упала толстая шириной в сантиметр стружка. Мужчина чиркнул инструментом в другую сторону от желоба. Снова раздался щелчок и вздымщик быстрым шагом перешёл к другому дереву. На стволах деревьев оставались по две новенькие белые бороздки.
Стёпка вернулся на свой участок и продолжил ковырять воронки. Вечером начальник участка спросил Бориса:
  - Ну, как новенький?
  - Да, ничего. Смышлёный мальчишка и старательный. Думаю, недели через две втянется. Только вы ему ведро дайте маленькое, а то надорвётся мальчишка.

   Так потянулись однообразные рабочие дни: завтрак – делянка, обед – делянка, ужин и сон. Иногда Стёпке казалось, что он не выдержит, откажется от этой изнурительной работы. Но когда, через две недели он получил целых сорок пять (в новых деньгах) рублей зарплаты, то воспрял духом: « Есть за что пупок рвать».
А недели через три он совсем втянулся в работу. Сил оставалось и на то, чтобы вечером побалагурить с ребятами, позаигрывать с девками и вместе с ними сходить  в суходол по чёрную смородину.
   Как-то вечером к Стёпке подошла его двоюродная сестра Валентина Юрасова.
  - Стёпа! Пошли с нами сегодня на чердак спать. Там прохладней да и комаров меньше.
  - А с кем это с Вами?
  - Со мной и Лизой. Да там в другом углу ещё девчонки спят. Не бойся.
  - Чего мне бояться. Не сожрёте ведь.

   Лизавета, молодая женщина, небольшого росточка, приятной полноты со светлыми слегка вьющимися волосами, была лет на десять старше Степана и уже успела побывать замужем. Около одиннадцати часов, когда на улице уже смеркалось, Стёпка вместе с молодыми женщинами по приставной лестнице забрались на чердак барака.
  - Вот наша лежанка, а в том углу Надька Сухарникова с Татьяной Мойсеевой спят.
На чердаке было сумеречно, но Стёпка разглядел у противоположного фронтона полог из простыней.
  - А они под пологом спят. Им комары не страшны. Нас зажрут, наверное.
  - Не зажрут. Мы тебя в серединку положим. Комары нас с Валюхой есть будут, - успокоила подростка Елизавета.
  - Хватит болтать! Ложитесь, - утром чуть свет вставать! – скомандовала Валентина и, сбросив с себя платье, юркнула под простынку.
  - Степа, скидай штаны и рубаху и ложись рядом с Валентиной, - сказала Лиза и, стащив с себя платье, улеглась на другом краю постели.

   Стёпка проснулся от того, что почувствовал в своих трусах чью-то руку. Юношеская гиперсексуальность сразу дала себя знать. Стволик дёрнулся и напряжённо поднялся к лобку. Лиза подсунула под плечи подростка вторую руку и резко перевернула его на себя. Стёпка и не заметил, как оказался между ног женщины, а его напряжённый пенис вошёл в горячее и влажное влагалище.

   Несмотря на свои четырнадцать лет, у Стёпки уже был опыт близости с женщиной. Иногда он вместе с группой из пяти-шести человек тринадцати – пятнадцати летних пацанов ходил в избёнку Маньки Биндюги. Так звали в деревне невзрачную маленькую женщину. Манька вставала коленями на скамейку, облокачивалась на подоконник и задирала подол юбки на спину. Пацаны по очереди пристраивались к её заду. Когда подходила очередь Стёпки, по ляжкам бабёнки ручейками текла липкая жидкость спермы. Делая своё дело, он не испытывал отвращения, но и не испытывал восторга от близости с женщиной. И, только с оргазмом его сознание наполнялось гордостью – он мужчина.
   Сейчас же было всё по-другому. Он лежал на Лизавете. Она руками держала его за ягодицы и, двигая тазом прижимала его к себе. В какой-то момент всё тело женщины задрожало и парнишка почувствовал, как влагалище плотно обхватило его пенис, который в ту же минуту выплеснул живительную влагу.
   Женщина тихонько застонала, обхватила своими ногами бёдра партнёра, и что было мочи, прижала его к себе. Подросток испытал небывалое и не совсем понятное ему наслаждение от близости. Такого с ним ещё не было.

   Утром Стёпка с другими ребятами сидел на крылечке барака, пыхтел самокруткой. Всё нутро его раздирало, хотелось рассказать, что с ним произошло этой ночью, но он сдерживал себя и молчал.
  - Мальчики! Завтракать! – позвала ребят повариха.
  - Кому мальчики, а кому мужчины, - съязвила, проходящая мимо Танька Моисеева.
Как током пронзило всё тело Стёпки, к лицу прилила кровь, громко застучало сердце.
  - Что это с тобой, Стёпка? Чего это ты пунцовым стал? – с издёвкой проговорила Танька.
   - Ничего. Обкурился, наверное, - выдавил из себя парнишка и поплёлся к столу под навесом.
   После этой ночи Стёпка с Лизой стали не разлей вода. На одну делянку ходили собирать живицу и практически каждый день под кустиками по разочку, а то и по два предавались любовным утехам.

   К середине сентября сезон сбора живицы закончился, и все обитатели Стафеевского разъехались по домам. Лизавета вскоре уехала из деревни на постоянное место жительства в Ковернино, и вскоре до Стёпки дошли слухи, что она сошлась со своим мужем.
   Стёпка помогал родителям по дому, ходил с матерью по грибы, копали картошку, а с первыми заморозками, то на Большом болоте, то на Пиусе собирали жаравику ( так в деревне называли клюкву). Вечерами он каждый день бегал за реку в клуб в кино и на танцульки, а днями, когда особых дел по дому не было, забившись в угол за печкой у окна, усердно писал рассказы и отсылал их в редакцию.
   В начале мая Андрея вызвали в Кострому на очередное медицинское освидетельствование по поводу определения группы инвалидности.
  - Чего каждый год освидетельствовать? Нога новая у меня не выросла. Делать им там, видно,  нечего, - добавляя крутые матерные слова, возмущался Андрей. – Ну ладно, хоть новый протез получу, а то этот скоро развалится.
   Вернулся Андрей довольным. Вытащил из длинной картонной коробки новенький протез и сверкающую краской трость.
  - Протез лёгкий, удобный. Я там на нём уже походил. Да, Алёна, мне ещё врачи сказали, что месяца через два, путёвку в санаторий дадут. Сердце, говорят подлечить надо.
  - Вот и хорошо! А группу то, какую дали?
  - Вторую опять оставили. Значит, пенсию не уменьшат.
  - Тятя, вернулся? – спросил забежавший в избу Степан. Он всю зиму и весну работал на нижнем складе, маркировал брёвна. На торцах брёвен чёрным или красным мелом были написаны цифры и буквы, обозначающие сортность и диаметр бревна. Степану надо было стамеской вырубить их на спиле. Мел во время сплава брёвен смывался, а вырубленные буквы и цифры сохранялись навсегда.
  - Да! Вернулся. Вот протез новый привёз. Погляди, какой аккуратный лёгкий.
Сын покрутил в руках протез:
  - Да, лёгкий. А на культе – то удобный?
  - Удобный. Я уже в больнице его носил.
  - Так и ехал бы в нём домой, а старый там выбросил.
  - Ишь, ты, выбросил. А вдруг новый сломается. На чём я тогда ходить буду?
  - Да у тебя на повети уже протеза три стоят.
  - Ну, знаешь, сынок, запас он не мешает, да и хлеба не просит.
  - Потом музей протезов и костылей откроем.
  - Пускай постоят. Выбросить всегда успеем. А ты, чего рано с работы прибежал?
  - Так я в шесть утра из дому ушёл, - отчитался перед отцом Стёпка и продолжил.
  - Мама, тятя, я тут решил в техникум в Шарью на механика поступать. До конца месяца доработаю, а потом за учебники засяду, а то за год подзабыл многое. Вы, как, не возражаете?
  - Чего это нам возражать – то. Поступай. Специальность хорошую получишь – в один голос ответили родители.

   В июне Стёпка слетал на самолёте в Макарьев, прошёл комиссию и получил медицинскую справку о пригодности к обучению в техникуме. Собрал все необходимые документы, запечатал их в конверт и отправил заказным письмом в техникум.
За русский язык Стёпка не переживал: хоть диктант, хоть изложение он напишет без особого труда. Математику надо проштудировать и, не заглядывая в ответы, перерешать все задачи. В основном всё решалось легко, но отдельные задачи никак не хотели решаться. И когда по вечерам заходил дядя Коля Прохоров, они садились вместе за стол.
  - Стёпка! Давай от обратного. Будем зрить в корень, и разбирать ход решения, - приговаривал дядя Коля, читая условие задачи.
   И они зрили, искали корень зла и легко решали задачи.
  - Ты, племянник, пойми – все задачи решаемы, надо только понять в чём корень зла или где собака зарыта.
   Стёпка удивлялся, как это дядя Коля, окончивший семилетку за десять лет до его рождения, да ещё получивший на фронте тяжёлую контузию всё помнит:
  - И, как это ты всё помнишь, дядя Коля?
  - А помнить вовсе необязательно. Надо понимать и научиться логически рассуждать, тогда любая задача решиться.
   Уроки дяди здорово помогли Стёпке при поступлении в техникум. В июле Стёпе прислали вызов на экзамены, а отцу путёвку в санаторий « Берёзовая роща » в Тейково. Вскоре Андрей собрался и уехал, а Стёпка сидел дома и читал книги по школьной программе. В дверь сеней громко постучали. Стёпка вышел, на крыльце стояла пожилая цыганка.
  - Парень! Подай что-нибудь из продуктов, а то внуков кормить нечем.
  - А что подать – то?
  - Может мука есть или сахар.
  - Сейчас, подожди.
   Степан зашёл в избу, взял большую металлическую миску и в чулане из кадушки зачерпнул полную муки, достал из ларя две большие головки сахара.
  - На, вот возьми. Есть куда муку высыпать?
  - Спасибо, добрый человек. Сыпь сюда, - цыганка вытащила из кармана многочисленных юбок небольшую котомку. Потом пристально посмотрела на Степана.
  - Вот, что я тебе скажу, милый. Жизнь твоя будет не деревенская. Будешь ты жить в большом городе, будешь большим начальником, но прежде тебя ждёт казённый дом.
   Цыганка ещё раз поблагодарила за продукты и, шурша юбками ушла. Стёпка, тогда не придал значения её словам, и только много лет спустя, понял, насколько они были пророческими.

                ...
  - Станция Шарья! - идя по проходу, общего вагона несколько раз повторила проводница.
   Поезд замедлил ход и остановился. Степан взял видавший виды чемоданчик, позаимствованный матерью у кого-то из соседей, и вышел из вагона. По понятиям подростка, вокзал был громадным. Длинное двухэтажное здание, покрашенное в желтый цвет, возвышалось над перроном, на фронтоне здания крупными буквами было написано «Шарья».
   Степан увидел прогуливающегося по перрону милиционера и подошел к нему.
  - Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, как мне добраться до техникума.
  - А вот, переходи пути по мосту и шагай прямо по улице. Примерно через километр справа увидишь трехэтажное здание. Это и будет техникум. Поступать приехал?
  - Да. Поступать.
  - Удачи тебе, паренёк.
  - Спасибо.

   На ступеньках здания техникума стояла и курила немолодая женщина.
  - На экзамен приехал? – глухим прокуренным голосом спросила она.
  - Да. Вот у меня вызов, - Стёпа вытащил из кармана пиджака конверт.
  - Мне твой вызов не нужен. Иди по коридору в шестнадцатый кабинет, там вызов и покажешь.
  - Спасибо! – буркнул Стёпа и вошёл в здание.
   На дверях кабинета висела табличка « Приёмная комиссия ». Дверь в   кабинет была приоткрыта. За столом сидел парень лет двадцати.
  - Ну, что топчешься у дверей? Заходи! Вызов на экзамен есть?
  - Да, есть. – Степан протянул парню сложенную вдвое бумажку.
  - Так, Сазонов Степан. Сейчас мы тебя отметим. – Парень пробежал карандашом по какому–то большому списку и поставил галочку напротив фамилии Сазонов. – Молодец, что приехал хотя бы за день до экзаменов. Поселишься, оглядишься, соберёшься с мыслями, - хозяин кабинета помолчал, потом взял с края стола толстый журнал. – Общежитие у нас пока на ремонте. Поселим тебя к частникам. Сейчас гляну. Какие поближе адреса есть.
   Парень-начальник поводил пальцем по страницам журнал.
  - А, вот улица Лесная, дом шесть. Это совсем рядом. Сейчас я тебе выпишу направление. Хозяйка там добрая. Пойдёшь прямо по улице, по которой шёл с вокзала. Второе пересечение и будет улица Лесная. Повернёшь направо, третий от угла дом. На экзамены не опаздывай. Приди лучше за полчаса до начала и ожидай у главного входа. Вас позовут в аудиторию.
   Стёпе хотелось спросить, а что такое аудитория, но он сдержался. Стыдно было показаться невеждой.

   В назначенный день Стёпка пришёл к главному входу в техникум загодя. Около входа уже толпились человек двадцать-двадцать пять страждущих. Среди ожидающих были не только подростки, но и молодые мужчины, и только одна-единственная девчонка. Видимо с кем-то из ребят пришла – поддержать. Позднее выяснилось, что она пришла на экзамен – хочет механиком стать.
Вскоре на ступенях появился « начальник » с папкой.
  - Внимание, абитуриенты! Все вы будете поделены на две группы. Те, кого сейчас назову, будут в первой группе. Вы сегодня сдаёте экзамен по русскому языку и литературе в тридцатой аудитории. Вторая группа сдаёт математику в тридцать первой аудитории. Слушайте внимательно – зачитываю первую группу.
« Начальник » называл фамилии по алфавиту и первым на букву «С» был он, Сазонов Степан. Сердце Стёпки ёкнуло. Нет, он не боялся экзамена, но на душе всё равно было тревожно.
  - Здравствуйте! – сказала вошедшая в аудиторию пожилая женщина. – Я, преподаватель, зовут меня, Тамара Григорьевна. Сегодня будете писать изложение. На всё про всё отводится два с половиной часа. Вы должны раскрыть тему произведения, характеры героев и обозначить главную идею авторского замысла. Оцениваться будет, как литературное мастерство, так и грамотность. Изложение можно написать по двум произведениям из школьной программы и на вольную тему по произведению, не входящему в школьную программу, но понравившемуся вам.
Преподаватель подошла к доске и ровным красивым почерком написала темы изложения.
   Стёпка выбрал вольную тему. Он совсем недавно в роман – газете прочитал « Один день Ивана Денисовича » Александра Солженицына. Повесть очень понравилась. По ней и начал писать паренёк изложение. Часа через два у Стёпки закончились листы бумаги, которые выдала преподаватель, а ещё надо было завершить свои мысли, сделать выводы.
  - Тамара Григорьевна! А можно ещё один листок бумаги. У меня закончилась, а я ещё не дописал.
  - Ишь ты! Какой писака. Подойди, возьми.
   Минут пять Стёпка пописал. Потом начал перечитывать написанное, чтобы выверить, не наделал ли ошибок.
   - Всё! Время экзамена закончилось. Все по одному подходят ко мне и сдают свои опусы. Оценки будут вывешены в холле послезавтра.
   На следующий день на консультации по математике преподаватель рассказала о порядке написания контрольной работы, о том, что будет включено в билеты. А в конце занятия сказала:
  - Думаю, что в холле уже вывесили результаты первого экзамена. Если у кого-то будут неудовлетворительные оценки, нет смысла сдавать второй экзамен. Сразу идите в приёмную комиссию, забирайте документы и по домам.
    У стенда с объявлениями не протолкнуться. Стёпка еле протиснулся. Долго искал свою фамилию, а когда нашёл и увидел оценку «отлично» заорал:
  - Ура-а-а!
  - Не радуйся. Математика посложней будет. Вон во второй группе восемь человек пары схлопотали, - сказал стоящий рядом веснушчатый парень. – А по литературе всего две двойки и то за грамотность.

    Группа пыхтела над решением задач и примеров. Кто-то грыз ручку, кто-то чесал темечко, выискивая в мозгах решение. Учительница Ольга Владимировна Кузнецова ходила между рядами, иногда склонялась к листкам экзаменующихся.
  - Мм-да, - тихонько промычала она, склонившись над Стёпкиными листочками.
  - Что? Неправильно? – испуганно спросил мальчишка.
  - Правильно, но необычное, неординарное решение. Продолжай.
    Два часа пролетели. Стёпка сложил листы и откинулся на спинку стула. Аудитория ещё продолжала пыхтеть. Видя, что Стёпка бездельничает, Ольга Владимировна поманила его к столу:
  - Давай, посмотрю твою работу.
   Решение примеров она лишь сверяла с ответами в своей тетради, а задачи просматривала внимательно и что-то шептала про себя. Наконец она подняла голову и посмотрела на Стёпку:
  - Ты где учился?
  - В Рымах. Деревня такая в Макарьевском районе.
  - Хороший у вас в деревне учитель математики. Неординарно мыслить научил. Ну, что сразу ставлю тебе «отлично», по литературе какая оценка?
  - Пятёрка.
  - Ну, что же. Поздравляю ты студент! Иди, отдыхай. А, собственно, я сразу после экзамена передам результат  в приёмную комиссию и, думаю, тебе уже можно будет ехать домой. Через часок зайди в кабинет «26».
    От неожиданности ноги у Стёпки стали ватными и он, волоча их по полу, вышел в коридор.

    За столом в кабинете вместо молодого «начальника» сидел мужчина лет сорока-сорока пяти. Седеющие волосы были гладко зачёсаны назад, а на носу сидели очки в большой роговой оправе.
  - Что хотели, молодой человек?
  - Мне Ольга Владимировна сказала, чтобы я через часок после экзамена зашёл сюда.
  - Ты Сазонов?
  - Да.
  - Поздравляю! Можешь быть уверенным, что ты зачислен. Поезжай домой, порадуй родителей. А числа тридцатого приезжай – учиться.
  - Спасибо, - промямлил в ответ Стёпка.
  - Не слышу радости.
  - Да это у меня от волнения в горле перехватило.
  - Вот, что ещё, Сазонов. К первому сентября ремонт общежития вряд ли закончат, так что ты предупреди свою хозяйку, что к ней на постой придёшь. А там к концу сентября в общежитие переберёшься. Ну, иди, парень.

    Дома никого не было. Отец ещё из санатория не вернулся, а мама, верно с малышнёй по ягоды ушла. Стёпка пошарил в печи. Вытащил ухватом первый попавшийся чугунок. Он оказался с похлёбкой. Сдобрив  похлёбку льняным маслом, новоиспечённый студент заработал ложкой.
    Алёна с детьми возвратились из леса только к вечеру. За спиной у неё висел вместительный пещер, а в руках корзины, полные спелых ягод брусники. Миша с Верой тоже тащили по пещерку.
  - Стёпка! А что ты рано вернулся? Провалил что ли экзамены?
  - Наоборот, мама. Я все на пятёрки сдал, и меня сразу зачислили и отпустили домой, а тридцать первого числа надо в техникум приехать.
  - Ой, Стёпа у нас механиком будет, начальником всех машин и тракторов! – заверещала Верунька.
  - Ещё отучиться надо сначала, - рассудительно заметил Мишка, сбрасывая с плеч пещерок. – Лучше давай пещер помогу снять.
  - А тятя ещё не приехал?
  - Через неделю должон возвратиться. А ты, Стёпа, давно пришёл то?
  - Да, уж часа три как.
  - Ты хоть поел?
  - Похлёбки поел.
  - А мы заголодали уже. Сейчас есть будем. Ты с нами садись тоже. Там в печи ещё картошка тушеная с вытопками есть.

    В конце следующей недели из санатория вернулся Андрей. В руке он нёс небольшой чемодан, а на голове красовалась соломенная шляпа.
  -Робятишки! Глядите-ка, курортник то наш при шляпе. Как барин какой. Его и не узнать.
  - Это от солнца. Врачи сказали, чтобы я голову не жарил. И ещё сказали, чтобы я ехал сразу домой, нигде не задерживался.
    Вечером за ужином Андрей рассказывал домочадцам, как хорошо было в санатории: кормили на убой, какими-то приборами обследовали все внутренние органы, уколы кололи, таблетками пичкали.
  - Ну, ладно, вы дожевывайте, а я лягу – притомился с дороги то . нога гудит, да и левую руку что-то тянет.
    Ночью Алёна растолкала сыновей :
  - Робятишки! Вставайте! Отцу совсем плохо.
Стёпка вскочил, как ошпаренный, подбежал к отцу:
  - Тятя! Что с тобой?
  - Умираю, сынок. В груди всё огнём горит, - с трудом пролепетал отец. Лежащая на груди правая рука медленно сползла, Андрей захрипел и затих.
  - Робятишки! Кричите громче, гоните смерть! – закричала Алёна, громко заревела и уронила голову на подушку рядом с головой Андрея.
  - Тятя! Тятя! Не умирай! – тормошил Стёпка отца, но тело было бездыханным. – мама, он умер.
    Алёна очнулась:
  - Стёпа, дай маленькое зеркальце из комода.
   Поднесённое к губам зеркало не запотело.
  - Умер, - глухо сказала женщина. – Стёпа, беги к Глашке, пускай бегом сюда идут.
    Чуть забрезжил рассвет. Алёна послала Степана в Юрово:
  - Беги, сынок, на почту, срочные телеграммы отбей Алёше и Василку, забеги к Нюрке и Клавке – пусть идут.
  - Мама, почта только в восемь утра откроется.
  - Начальница почты – соседка Клавдии. Она сходит за ней позовёт. Телеграммы то надо быстрей отправить, а то пока из Архангельска да Саратова робята приедут, отец вспухнет.
    Гроб с телом Андрея стоял на табуретках в красном углу избы. Под гробом стояло корыто, в которое то и дело подкладывали потемневшие куски льда, поднятые из погреба. Хоронили Андрея не на третий день, как предписано было христианскими правилами, а на четвёртый. Только вечером третьего дня добрались до деревни сыновья.
   Провожали Андрея в последний путь чуть ли не всей деревней. На поминки весь народ в избу не поместился. Пришлось накрывать столы ещё раз. Народ после поминок расходиться не спешил, стояли в заулке. Мужики курили, а бабы, сбившись в кучки, тихонько судачили:
  - Осколок у него в сердце с войны сидел. А теперь, говорят, он зашевелился и нарушил что-то в сердце. Вот он и умер.
  - Молодой, ведь ишо. Всего пятьдесят два года. Жить бы да жить.

    На другой день после похорон Алексей сел на скамейку рядом с матерью, положил её голову себе на плечо:
  - Мама, мне завтра уезжать надо. Меня отпустили всего на семь дней вместе с дорогами. Нам сказали, что нашу часть отправляют куда-то далеко. Если писем долго не будет, ты не переживай. А как нас привезут на новое место, так я сразу и напишу.
    После девяти дней уехал и Василий. Стёпке тоже надо было скоро собираться.
  - Мама! Может мне не ехать в техникум? Остаться с вами, а то как ты будешь одна с малышнёй?
  - Что ты, Стёпа, поезжай. Мы тут справимся. Мишутка уже большой, во всём помочь сможет. А ты учись.
  - А на что жить будете?
  - Надеждин Иван, твой крёстный, сказал, что мне пенсию по потере кормильца назначат. Завтра я пойду к нему в сельсовет, бумаги оформим.
    Прошла ещё неделя, и Стёпка с тревогой в душе поехал в Шарью.
  -Степашка приехал! – радостно встретила паренька квартирная хозяйка тётя Шура.
  – И правильно. Нечего тебе по общежитиям отираться. Здесь спокойнее.
  - Приехал, тётя Шура, только не знаю надолго ли.
  - А что так?
  - Отец у нас недавно умер. А дома с мамой брат и сестра младшие остались. Как они там одни будут?
  - Ой! Горе то какое. Ну, да может всё как-то обойдётся. Вон сколько после войны сиротами остались.
    Особенно хозяйка обрадовалась привезённой котомке картошки и двум увесистым кускам баранины. Овечку специально перед отъездом Степана зарезали.
  - Ого, Стёпка, сколько я из этого мяса борщей да супов наварю. На целый месяц нам хватит.
   Как-то во время перемены Степан увидел в холле на доске большое объявление:
« Учащимся заочного отделения! Установочная сессия проходит с двадцатого по двадцать пятое сентября в следующих аудиториях:
1 курс – актовый зал;
2 курс – аудитория № 19
3 курс – аудитория № 37.
Начало занятий в 9 00.
Дирекция ».
    На следующей перемене Степан спросил у третьекурсника, с которым они частенько покуривали за углом:
  - Генка, а что это за заочники?
  - А ты не знаешь? Это студенты, которые учатся дома, а в техникум приезжают два раза в год на экзамен. На заочном учатся в основном уже взрослые, которые уже работают в колхозе или механиками или бригадирами. Но им нужен диплом. Мысль о возможности заочного обучения прочно засела в мозгах, и когда Стёпка на другой день в коридоре встретил «молодого начальника», который оказался всего лишь лаборантом в кабинете химии, решил поподробнее узнать у него весь порядок обучения.
  - Сазонов, а ты не намыливаешься на заочный перейти? Тебе это зачем? Ты гордость техникума. Вон уже твой рассказ напечатали в «Ветлужском крае».
  - Просто интересно вот и спрашиваю.
    Через день Степан принял окончательное решение переводиться на заочное обучение. Написал заявление на имя директора и отнёс его в приёмную. Секретарша, прочитав заявление, сказала.
  - Этот вопрос решается на педсовете. Заседание будет на следующей неделе. Тебя известят.
  - Владимир Михайлович! Нельзя его отпускать на заочный. Талантливый мальчишка! А вдруг совсем бросит техникум? – настойчиво убеждала директора математичка.
  - Ну, так как, Сазонов? Может, всё-таки будешь учиться на дневном отделении? В чём причина? Может кто-то из старшекурсников обижает тебя?
  - Никто меня не обижает. Просто у меня отец недавно умер, а у мамы на руках двое младших осталось. Тяжело ей.
  - И всё-таки, я категорически против,- стояла на своём Кузнецова. – Оставайтесь, Степан, не пропадут там твои в деревне.
    От этих слов у Стёпки на глазах навернулись слёзы, и, заикаясь, он сказал:
  - Не переведёте на заочный, тогда я совсем брошу техникум.
  - Это ты зря. Не горячись. Хочешь учиться заочно – переведём тебя. Ты только до конца месяца доучись, хоть стипендию получишь, а то и на дорогу, наверное, денег нет.
  - Есть денег ещё немного.
  - Я соглашусь с его переводом на заочное обучение только с одним условием, - не унималась математичка. – Пусть он пообещает, что на заочном за один год два курса проходить будет.
    В данной ситуации Стёпка готов был пообещать, что угодно, лишь бы его перевели.
  - Так, Сазонов, сейчас у заочников идёт установочная сессия – ты походи, послушай. Я скажу заведующему отделением, чтобы тебе методички и задания подготовили. Приказ я подпишу в первых числах октября.
    Получалось, что ещё целую неделю Степан должен был оставаться в Шарье. Через неделю он получил у методиста заочного отделения все необходимые методические пособия, задания на предстоящий семестр и начал складывать чемоданчик.
  - Степашка! А ты, куда это собираешься? Уж не в общежитие ли?
  - Нет, тётя Шура, домой уезжаю. Я на заочный перевёлся. А можно, когда я на сессию приезжать буду, то у вас останавливаться буду?
  - Конечно, Степашка. Я уже привыкла к тебе.

                ...
  - Ой, Стёпа! Зачем ты такое решение принял? Работать и учиться тяжело будет. Да боюсь я: загуляешь с парнями да девками и совсем учёбу забросишь.
- Мама, успокойся! Всё будет нормально. Закончу я техникум и диплом получу. Завтра пойду к начальнику лесопункта, попрошусь в ученики слесаря в гараж. Если примет, то и практика какая-никакая будет.
  - Ну, что поделаешь. Большой ты уже. Раз решил, так делай, как знаешь.

    Работа учеником слесаря была похожа на мальчика на побегушках: сходи туда, принеси это. То в кузнице меха покачай, то запчасть какую-то в бензине промой. Стёпке хотелось, чтобы его прикрепили к какому-то опытному слесарю и, чтобы он работая с ним, набирался опыта.
  - Все через это прошли, - урезонил паренька пожилой шофёр Анатолий Якушев, машина которого стояла в гараже на ремонте. Эту машину на прошлой неделе притащили с делянки с разбитой мордой. На вопрос, как же так получилось, он почесал затылок и ответил: «Да поняешь, паря, о любви замечтался, вот и врезался в сосну».
   - Вот приглядится к тебе механик, а потом и прикрепит конкретно к кому-то из слесарей. Владимир Назаров – хороший слесарь. Ты к нему постарайся попасть. Он всему научит.

    От Лёшки писем не было долго. Первое пришло аж в конце октября и то коротенькое на одной страничке тетрадного листа. Написал, что больше месяца добирались до новой дислокации части. Теперь обживаются. Не смотря на то, что в ноябре должна быть демобилизация, ему ещё придётся послужить. Сколько неизвестно. Отбил всем поклоны. Вот и вся писулька.
    Вечером Стёпка долго крутил в руках конверт.
   - Мама,  не пойму я что-то. На конверте адрес отправки стоит штемпель «Москва», а обратный адрес не воинская часть, а какой-то п/я – 367. От Мотьки Серёгина письма с п/я из тюрьмы приходили. Видел я, когда тётка Алёна прочитать их просила.
   - Что ты, Стёпа, говоришь. Может секрет какой в этом. Надо сходить к Анисимовым. Может Толька им тоже письмо прислал. Лёшка с Толькой в Архангельске то в одной роте были.
    Письмо от Тольки было двумя днями раньше. Обратный адрес был такой же, как и на Лёшкином конверте и штемпель Московский стоял. Правда в письме Толька сетовал на невыносимую жару, которая стоит сейчас у них. Общими рассуждениями два Николая Прохоров и Афонин пришли к выводу, что ребят загнали куда-то к Экватору. Возможно на Кубу, где Фидель совершил революцию.
    Прошло ещё какое-то время и по радио всё откровенней стали говорить о каком-то карибском кризисе и необходимости поддержки Фиделя Кастро.
    После Нового года Стёпке пришёл вызов на сессию. Он съездил на две недели в Шарью. Успешно сдал все экзамены и зачёты, получил новые задания и методички.
   - Вот видишь, мама, и дома учиться можно. А ты переживала.
   - И сейчас переживаю. А вдруг, загуляешь.
   - Ну вот всё «вдруг» да «вдруг». Вдруг корова и та не телится.
   - Ой, да дай то бог, чтобы всё ладно получилось.
    Алёне Матвеевне было гораздо спокойней от того, что Стёпка был рядом. Ей помогает, да и младшим в учёбе подсказывает. За двоих и так сердце болит: Василко в Германии служит, а Лёшка вообще неизвестно где. Хоть бы живым вернулся. Такие мысли частенько приходили женщине в голову, она их старалась прогнать, но они вновь и вновь свербили её душу.

   - Стёпка! Сазонов! – позвал заглянувший в кузню диспетчер гаража.
   - Ну, я Стёпка. Что надо?
   - Мне от тебя ничего не надо, а вот начальнику лесопункта что-то надо. Беги в контору – вызывает.
    В кабинете начальника лесопункта за столом сидели парторг Николай Михайлович и ещё какая-то незнакомая женщина.
   - Проходи, Степан, присаживайся.
   - Да у меня штаны в мазуте – стул испачкаю.
   - А ты вон газетку подстели.
   - На последнем комсомольском собрании, когда тебя секретарём выбрали, ты говорил, что скучно живёте. В клуб, как на деревенские посиделки ходите. Да и народ то, чего греха таить, в клуб ходит только когда кино показывают.
   - Ну, да.
   - Так вот, мы тут посоветовались и решили поставить тебя заведующим клубом.
   - Там же Андрей Плаксин заведует.
   - Вот именно заведует, а работы никакой. Ему чем меньше народу в клубе – тем лучше. Посидит вечером, побренчит на своей мандолине и к жене под бочок. Да, кстати, мы тебя не познакомили. Это Татьяна Владимировна Забродина – председатель рабочего комитета всего леспромхоза. Она тоже не довольна работой нашего клуба.
   - Степан! Я тебя знаю только по твоим статьям да рассказам в газете и вот со слов товарищей. Ты человек не равнодушный, проявляешь гражданскую позицию. Думаю, что ты вдохнёшь жизнь в умирающий клуб.
   - Ну, не знаю. Я ведь учусь – мне два раза в год отлучаться на сессию надо. А кто в клубе в это время будет?
   - Подберёшь сам надёжного парня. Он тебя и будет подменять.
   - В общем, Степан, не кобызись. Бросай своё грязное дело и с понедельника принимай дела. Хотя чего там принимать то, скрипучие скамейки, да хрипящую радиолу. Татьяна Владимировна, надеюсь, что вы поможете нашему юноше.
   - Обязательно помогу. Степан, недельки через две приезжай ко мне на Первомайку. Посмотрим, чем помочь вашему очагу культуры.
   - Ну, вот и договорились. В понедельник к девяти в клуб приходи. Там тебя будет ждать Николай Михайлович. Поможет тебе дела принять от Плаксина.
    Стёпка медленно шёл по лежнёвой дороге домой. Никто кроме него не знал, что творится у него внутри. А он уже представлял, как их художественная самодеятельность участвует в районном конкурсе, какие заразительные вечера отдыха проводят они в клубе, как с энтузиазмом строят спортивную площадку и высаживают берёзовую рощу на поляне за клубом.
    Где-то через неделю после назначения Степан собрал в клубе комсомольское собрание. Он с пафосом рассказывал ребятам о своих планах.
   - Со спортивной площадкой проблем не будет, - заявил Сашка Яшин, - сами построим брусья, турники, обустроим площадку для волейбола, сделаем место для прыжков в длину. Но это всё после схода снега, не раньше, чем в мае.
   - Хорошо бы не берёзовую, а липовую рощу за клубом посадить, - сказала Глашка Кузина.
   - Можно и липовую.
   - Художественная самодеятельность это хорошо. Вот только у нас в деревне нет ни одного гармониста, который бы мог мелодию под любую песню сыграть.
   - Да наши гармонисты только сормача да цыганочку и могут играть, - посетовал Павел Тимин.
   - А знаете что? Надо поговорить с дядей Мишей Афониным. Я часто слышу, как он у себя на задворках разные мелодии выводит, - предложил Паша Шимин.
   - Хорошо, если вы поддерживаете все мои предложения, будем их воплощать в жизнь. С дядей Мишей я завтра же и поговорю, - подытожил Степан. – На следующей неделе я поеду на Первомайку к председателю рабочкома, может она нам чем-то поможет. Обещала.

    Кабинет Татьяны Владимировны Забродиной был на втором этаже леспромхозовской конторы. Степан постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.
   - А, Сазонов. Проходи, присаживайся.
    На стуле недалеко от стола сидел крупный мужчина с мясистым носом и очень пухлыми губами.
   - Алексей Яковлевич! Познакомься – это Степан Сазонов. Мы его недавно назначили заведующим клубом в Чернолуховском лесопункте. А это, Степан, директор нашего дома культуры. Он может во многом тебе помочь, посоветовать. Ну, рассказывай, как там у тебя дела, что планируешь предпринимать для оживления работы очага культуры?
    Степан в подробностях рассказал о том, что решили на последнем комсомольском собрании и посетовал:
   - Вот только с музыкой у нас совсем плохо. Есть в деревне неплохой гармонист. Разговаривал я с ним. Но он не очень горит желанием заниматься с нами в самодеятельности, да и инструмента хорошего нет.
   - Алексей Яковлевич! Сходите с Сазоновым в дом культуры. Посмотри, чем ты можешь с ним поделиться.
   - Да, я и так могу сказать чем можно поделиться: можно передать баян и аккордеон они ещё в отличном состоянии, бильярдный стол, тот маленький с металлическими шарами, чего он в кладовке место занимает. Степан, а какие стулья у вас в зрительном зале?
   - Какие стулья.. обычные деревенские деревянные скамейки.
   - Татьяна Владимировна, мы же на следующей неделе получаем новые мягкие кресла. Давайте отдадим ему наши старые.
   - Я их планировала на Побоишну отдать.
   - Так на Побоишне зал маленький. Туда сорок ну, максимум пятьдесят кресел затолкаешь. Степан, а у вас сколько людей помещается в зрительном зале*
   - Ну, если плотно и битком человек двести можно затолкать.
   - Видишь, Татьяна Владимировна, к ним в зал можно кресел сто двадцать поставить, а остальные он в фойе разместит. Там тоже поди скамейки вдоль стен стоят.
   - Хорошо! Уговорили меня. Как только мы получим новые кресла, я позвоню Охлопкову, чтобы он выделил тебе машину и рейса за два – три перевезёте все кресла.
   - Степан, а от вас до Горького километров сто пятьдесят?
   - Да чуть побольше.
   - Татьяна Владимировна, давайте отдадим ему телевизор, он должен будет ловить Горьковскую трансляцию.
  - Правильно. Пусть забирает, а в мае я к ним специалистов направлю: антенну установят, подключат, наладят всё. И придёт в Рымы цивилизация.
   - Степан, ты на чём приехал?
   - На попутке. А отсюда на орсовской машине. Они после обеда товары в наши магазины повезут.
   - Понятно. – Председатель рабочкома сняла телефонную трубку. – Соедините меня с Чёрным Лухом. Алексей Евгеньевич! Забродина беспокоит. У нас здесь Сазонов. Мы решили для вашего клуба много, что передать. Вы не могли бы за ним машину прислать?
   - Вот и хорошо. Тогда мы документы на передачу оформляем.
   - Алексей Яковлевич! Идите в Дом Культуры, отбирайте имущество и составляйте акт приёма-передачи. Машина часам к трём подъедет.

    Как и обещала Забродина, после майских праздников на лесопункт приехала какая-то чудная машина с подвешенным сзади большим буром и со стрелой над кабиной. А дня за два перед этим Охлопкова попросили подготовить четырёхметровое бревно в вершине сантиметров на шестнадцать и такого же диаметра в комле сосну, длиной метров на тридцать-тридцать пять. Бревно и сосна, ошкуренные, уже лежали у забора..
    Рабочие сняли одно прясло с ограды, загнали во двор клуба свою чудо-машину и начали бурить глубокое отверстие. Когда бур ушёл в землю метра на три машина подняла его кверху. В образовавшееся отверстие рабочие вставили бревно, которое провалилось в землю. На выступающую часть бревна надели трехметровую металлическую трубу, бросили внутрь два латунных кольца и начали краном устанавливать в трубу длинную сосну, на вершине которой закрепили какую-то металлическую раму с длинным чёрным кабелем. Примерно к середине сосны хомутом прикрепили тонкие длинные тросы, другие концы которых потом закрепили на вкопанных в землю столбах. Растяжки при ветре должны были удерживать антенну, чтобы она не упала. Сразу же над трубой, такими же тросами привязали к антенне трёхметровую жердь, выступающую на обе стороны сосны. Просверлив ручным буром в  стене клуба отверстие, через него затащили внутрь конец кабеля, припаяли к нему какую-то белую штучку, воткнули её в телевизор и подключили его к сети. На экране телевизора замелькали белые полоски, и послышался треск.
   - Мужики! Идите, покрутите антенну, а я вам буду кричать из окна.
Двое мужчин подошли к антенне и взялись за концы жерди:
   - Антоныч! В какую сторону крутануть?
   - По часовой стрелке потихонечку поворачивайте.
    Мужики чуть повернули антенну и на экране появились широкие и белые вертикальные полосы.
   - Хорош! Оставляйте так. Нормальный сигнал поймали. Теперь после пяти, когда вещание начнётся – картинку настроим.
    Охлопков позвал мастеров в столовую пообедать.
   - Что-то уж очень молоденький у вас завклубом. Можно ли ему доверять такую технику?
   - Можно. Он парнишка смышлёный, в техникуме учится, в газетах статьи пишет. Вот всё наладите и проинструктируйте его.
   - Обязательно.
     За едой да разговорами время пролетело быстро. Часы на стене показывали половину шестого.
   - Ну, чего, Михайлыч, пошли налаживать.
    Телевизор заработал, но лица на экране периодически дёргались.
   - Стёпка, смотри. Вот здесь сбоку у телевизора три рычажка. Верхний – настройки качества изображения, средний – яркость картинки, нижний – громкость звука. Ими всё и будем регулировать.
    Старший из рабочих покрутил верхний рычажок и лица на экране стали более четкими. Покрутил средний  рычажок и экран становился то темней, то светлей. Потом он крутнул нижний рычажок и голоса стали громкими.
   - Вот собственно и всё. У тебя паспорт есть к телевизору?
   - Есть книжечка.
   - В этой книжечке всё написано, как нужно настраивать телевизор. Если вдруг этими рычажками не получится настроить, тогда можно будет антенну покрутить, только аккуратно. Всё понял?
   - Понял, но я ещё в книжечке всё внимательно почитаю.
   - Так и ещё. Никого к телевизору не подпускай, сам включай и настраивай, а то ему башку быстро скрутят. Вот и всё, мы поехали. Счастливо оставаться.
   - Спасибо вам!
   - Алексей Евгеньевич! А вы нам акт выполненной работы подпишите.
   - Подпишу. Только давайте зайдём в контору – печать то у меня там.

    Не смотря на уйму работы на огородах народ каждый вечер валил в клуб посмотреть телевизор. Однажды, уже перед самой троицей, когда в огородах практически было всё посажено, народ смотрел телевизор. Шли горьковские новости, а после них должны были показывать  кино «Свадьба в Малиновке», поэтому людей было особенно много. В конце новостей диктор сказал: «А теперь, товарищи, послушайте прогноз погоды. Сегодня ночью по северу и северо-востоку области ожидаются заморозки на почве до минус двух градусов».
   - Ой, батюшки! Так это же у нас. Вся рассада помёрзнет, - громко проговорила Анна Серёгина. – надо бежать хоть тряпицами да половиками рассаду понакрывать.
Вся толпа зрителей зашумела, поднялась и двинулась к выходу.
   - Тётка Анна! К нам зайди, маму предупреди! – крикнул вслед тётке Степан.
    Заморозки в первые дни июня дело не редкое. Народ по каким-то своим приметам предчувствовал их. А тут в самом телевизоре о заморозках предупредили. До самого наступления темноты вся деревня накрывала чем можно грядки, чтобы спасти будущий урожай капусты, свеклы, лука и помидор.

    В конце июля Степан получил письмо из редакции, которым сообщалось, что третьего августа состоится заседание литературной группы. В низу письма была строгая приписка: «Явка обязательна!». Сколько раз получал Степан приглашения на занятия, но такой приписки никогда не было. К чему бы это?
    У кабинета редактора толпились человек пятнадцать молодых ребят и девчат. Степан не увидел ни одного пожилого кружковца. У окна на отшибе из наших стояли Юлька Неделина и Максим Иванов. Степан протиснулся сквозь толпу к своим.
   - Привет! А что тут у нас сегодня? Неужели столько новеньких?
   - Нет. Эти ребята приехали из Кадыя, Неи, Кологрива и Мантурово. Из Костромы приехали писатели. Они с нами будут беседовать.
   - Правда? Настоящие писатели?
  - Ну, да!
    Дверь кабинета открылась, и в дверном проёме появился наш редактор.
   - Заходите, племя молодое в кабинет, рассаживайтесь.
    Толпа колыхнулась и двинулась в кабинет. Макарьевцы зашли последними. Не занятыми оказались места только рядом со столом редактора. Гости видимо из скромности расселись вдоль стен и по углам кабинета.
   - Начнём пожалуй, - сказал редактор макарьевской газеты на правах хозяина. – Сегодня к нам в гости приехали из Костромы члены Союза писателей поэт Александр Михайлович Часовников и прозаик Константин Валерьевич Абатуров. Цель их приезда поближе познакомиться с молодым поколением литераторов и отобрать из вас наиболее талантливых, а скорее, подающих надежду, для участия в областном совещании молодых писателей. Константин Валерьевич! Вы начнёте?
    Абатуров оглядел всех присутствующих, постучал ручкой по столу.
   - Собственно, мы заранее познакомились с вашим творчеством. Редакторы ваших местных газет любезно предоставили уже опубликованные ваши произведения. А сегодня хотелось бы услышать от вас, как вы решили связать себя с литературным творчеством, откуда берёте идеи, как и чем вы живёте? Степан Сазонов! Давайте начнём с вас.
    Стёпка дёрнулся от неожиданности, но быстро справился с собой и встал.
   - Степан! Расскажи нам, где ты живёшь, в какой семье? Что тебя побудило взяться за перо?
    Степан сначала сбивчиво, а потом всё более уверенно рассказал об отце, матери, братьях и сёстрах. Повествование о том, как трагически погиб его старший брат вызвало большой интерес у Абатурова.
   - А вот и сюжет для хорошего рассказа. Не пробовал написать об этом?
   - Пробовал. Не получается. Наверное, это слишком личное.
   - Хорошо, Степан. Об этом мы с тобой поговорим попозже. А чем ты занимаешься сейчас?
   - Учусь заочно в техникуме, работаю заведующим клубом.
   - А сколько тебе лет, если не секрет?
   - Семнадцать.
   - О, да ты уже зрелый мужчина.
    Эта фраза мгновенно вытащила из памяти, сказанные в его адрес когда-то, слова: «Кому мальчики, а кому мужчины.» и Стёпка покраснел до корней волос.
   - Ну, что ты так стушевался. Это прекрасно, что у нас такие молодые ребята уже заведуют клубами. Ну, ладно, садись. Пойдём дальше. Панкратова Нина.
    Со стула поднялась статная девушка лет двадцати-двадцати двух.
   - Поведай нам, Нина, о себе, о своих творческих планах…
    Так по списку Абатуров поднимал одного за другим. И, когда был выслушан последний, сказал:
   - Ребята! Вы идите, погуляйте минут десять-пятнадцать. Мы тут посовещаемся, а потом позовём вас.
    Минут через двадцать в коридор вышел Алексей Степанович и пригласил всех в кабинет. Слово взял Александр Михайлович Часовников:
   - Мы тут посовещались, учли мнение наших товарищей из Союза писателей, которые так же читали ваши произведения, и приняли решение, что на областное совещание молодых писателей пригласим пятерых: Степана Сазонова, Николая Травкина, Алексея Вихарова, Нину Панкратову и Олега Парамонова. Это не значит, что остальные бесталанны. В каждом из вас есть определённый потенциал, и мы надеемся, что вы его разовьёте и будете востребованными прозаиками и поэтами. Все, кроме названных, могут быть свободны.
    Непрошедшие конкурс, или правильнее будет сказать отбор, покидали кабинет с опущенными головами. Оставшимся в кабинете, Часовников посоветовал быть строже к себе, стараться писать о том, что глубоко засело в душу.
   - Совещание в Костроме будет где-то в феврале-марте будущего года. Вы получите приглашения. Привозите с собой всё, что напишите нового. Желательно в машинописном виде. Удачи вам, ребята!
    Когда уже счастливчики выходили в коридор, Абатуров остановил Степана:
   - Сазонов, задержись. Ты когда домой уезжаешь?
   - Завтра утром  самолётом.
   - Прекрасно. Идём с нами поужинаем. Там и поговорим почему у тебя не получается рассказ о своём брате.
    Пока шли к ресторану, Стёпка судорожно пересчитывал в кармане рубли: хватит ли ему после ужина денег на билет? Но страхи его оказались напрасными. Литераторы не позволили ему даже протянуть официанту свои скомканные рубли:
   - Вот, когда станешь знаменитым, тогда угостишь нас.
    Всю дорогу до дома Степана не отпускали слова Константина Абатурова, сказанные за ужином в ресторане:
   - Понимаешь, Стёпа, почему у тебя не получается рассказ о трагической гибели твоего брата? Ты зацикливаешься на достоверности факта, боишься уйти в сторону. И получается у тебя не рассказ, а протокольная запись. Добавь в события художественного вымысла, нарисуй картинку. Не бойся, что ты приукрасишь что-то в действиях героев. Близкие и друзья погибшего поймут, о ком идёт речь, даже если ты изменишь его имя. Люди, никогда не знавшие твоего брата, будут сопереживать, читая рассказ. Совсем другое дело, когда ты пишешь заметку или статью. Здесь надо быть предельно честным. Любое извращение реальных событий или действий человека, о котором ты пишешь, могут обидеть, унизить или незаслуженно вознести. Вот в этом и заключается разница между статьёй о лесорубе Иванове и рассказе о лесорубе Петрове. Хотя и в том и в другом случае речь может идти об одном и том же человеке.
    Степан понял насколько справедливы были слова писателя. Когда он начинал писать рассказ, то стремился к тому, чтобы камень, на который упал его брат, был именно таким, и количество ступенек крыльца строго соответствовало реальному их числу. Он ничего не писал о злодее, совершившем подлый поступок, потому что не знал его. И в его набросках рассказа фигурировал «кто-то». А вот нарисуй он конкретный образ этого злодея и повествование оживёт, заиграет.
   - Ну что там, Стёпа, было в Макарьеве то?
   - Ой, мама! Что было, что было. Писатели настоящие с нами встречались. Обсуждали нашу писанину и лучших отбирали на совещание в область. Отобрали пять человек, в том числе и меня.
   - Батюшки! Так прямо и фамилию твою назвали?
   - И фамилию и имя. В феврале или марте в Кострому на совещание молодых писателей поеду.
   - Как жаль, что Андрей не дожил. Он бы порадовался за тебя, - сказала мать и на глазах её навернулись слёзы.
                ...

    Сашка Яшин вместе с Пашкой Тарасиковым, Сашкой Басковым и другими ребятами по вечерам недалеко от клуба построили небольшой спортивный городок с турниками, брусьями, волейбольной площадкой, секторами для прыжков. И теперь, уже не все толпились вокруг бильярдного стола, ожидая своей очереди, а звонко били ребром ладони по волейбольному мячу или на спор делали рекордное количество подтягиваний на перекладине. А бильярд не стал тем рассадником мата, о котором предупреждал Степана парторг Николай Михайлович. Сами по себе возникали группы по интересам, но всех объединяло стремление стать лучше. Ребята уже считали зазорным ввернуть матерное слово в разговоре с девчонками. А за счёт того, что обо всех хороших начинаниях и делах Степан писал в районную и областную газеты, комсомольская организация лесопункта получила известность и признание. В Рымы зачастили инструкторы райкома комсомола и секретарь комитета комсомола леспромхоза Володя Архипов. Когда Степану исполнилось восемнадцать лет, его порекомендовали кандидатом в члены партии. Но это будет потом, а сейчас Степан изо всех сил старался создать художественную самодеятельность.
    Михаил Афонин ни в какую не соглашался руководить хором. Степан обхаживал его так и эдак, но гармонист упирался:
   - Какой из меня музыкант, так пиликаю для себя.
    Как-то днём Степан пошёл в клуб, повесил на плечо аккордеон и приволок его к Михаилу.
   - Дядя Миша! Вот тебе инструмент. Попробуй поиграть на нём, возможно понравится.
   - Я такой инструмент первый раз вижу. Ничего у меня не получится.
   - А ты попробуй! Вот тебе самоучитель по игре на аккордеоне. Полистай, у тебя есть музыкальный слух. У тебя получится.
    Степан вытащил из-за пазухи толстую книгу, положил её рядом с мужчиной и ушёл. Михаил взял в руки аккордеон, пробежался по ладам. Звучание отличалось от его тальянки: значительно мелодичнее. Мужчина пробежался по ладам и басам ещё и ещё и наконец, уловил мелодию песни «По долинам и по взгорьям». « А ведь получается», - обрадовался музыкант и, набросив на плечи ремни, уселся поудобнее и начал уверенно растягивать и сжимать меха. Мелодии сменяли одна другую, наполняли избу и вылетали из раскрытого окна на улицу.
   - Хороший инструмент! Дорогой, наверное, - проговорил Михаил, погладил ладонью перламутровый корпус аккордеона и бережно поставил его на середину стола. – На таком можно и на сцене поиграть.

    В конце лета в деревню приехали сразу четыре молодых специалиста: две девушки и совсем молодой парень в школу, и фельдшерица в медпункт. Ребята сразу оставили свои деревенские симпатии и начали кадрить новеньких. Сашке Яшину приглянулась медичка, и он изо всех сил старался ей понравиться. Степан тоже приглядывался к приезжим, даже несколько раз проводил белокурую Наташу до дома бабки Аграфены, где та квартировала. Но взаимопонимания у них не получалось и Степан стал всех молодых специалистов рассматривать, как потенциальных артистов самодеятельности. Девчонки, по сравнению с деревенскими, были более раскрепощены, их не сковывала застенчивость. Когда начались репетиции, новенькие оказались кладезью инициатив и критических высказываний по поводу предложенного Степаном репертуара. Особенно острой на язык оказалась Галка Костина – фельдшер, а теперь и подружка Сашки Яшина. К сорок шестой годовщине Великого Октября удалось подготовить большой концерт с песнями, монологами и небольшими сценками. Зрительские аплодисменты были несмолкаемыми. На комсомольском собрании решили на Новый год организовать вечеринку, похожую на телевизионный голубой огонёк.

    В феврале Степан получил письмо. На конверте красовалась типографская надпись «Костромское отделение Союза Писателей РСФСР» и чуть мельче адрес «Табачные ряды, дом 2». Письмо было напечатано на машинке на небольшом листке глянцевой бумаги. Текст гласил, что он, Степан Сазонов, приглашается на совещание молодых писателей, которое состоится 24 – 26 февраля в конференц-зале Облисполкома. Регистрация участников проводится 23 февраля в Союзе писателей.
    Радость и гордость за себя захлестнули Степана с головой. Все дни до отъезда в Кострому он ни о чём другом, кроме этого и думать не мог. Порой в мозгу разыгрывались такие фантазии, которые в реальной жизни никак не могли случиться.
    Участников совещания разместили в центральной гостинице, каждого в небольшой одноместный номер. По понятиям Степана номер был роскошным: кровать застеленная белоснежным бельём, небольшой столик с лампой, стул со спинкой, кресло, около которого стояла тумбочка с графином и двумя стаканами. А главное, за отдельной дверью умывальник с никелированными краниками и сияющий белизной унитаз, о существовании которого, Степан знал лишь понаслышке.
    В первый день совещания перед участниками выступали маститые прозаики и поэты из Москвы, Костромы и соседнего Ярославля. Они рассказывали о секретах своего творчества, приводили примеры творческих мук над образами героев их произведений, часто отправляли слушателей к произведениям Толстого, Достоевского, Пушкина и Лермонтова, призывали начинающих литераторов критичней относиться к своему творчеству.
    На следующий день обсуждались произведения молодых. Константин Симонов привёл пример художественного образа в рассказе Пыщугского молодого литератора: «Самолёт разбежался по полю, подпрыгнул, как кузнечик, и оторвавшись от земли полетел.» - Видите какая находка у паренька в его сравнении «  кукурузника» с кузнечиком. И совсем по-другому воспринимается описание лица девушки Степаном Сазоновым
 в одном из его рассказов: «Крупные зелёные глаза занимали чуть ли не половину лица, щедро покрытого веснушками». Ну где здесь автор увидел образ? По такому описанию невозможно представить характер героини. Хотя рассказ в целом неплохой, заслуживает внимания. Эти два примера я привёл для того, чтобы показать, насколько нелёгок и кропотлив труд писателя.
    Степану казалось, что весь зал повернулся в его сторону, чтобы рассмотреть эту бездарь. Вечером в гостиничном номере он сидел, понуро опустив голову, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату ввалился изрядно подпитый поэт Николай Колотилин. Он с грохотом поставил стул рядом с креслом, в котором сидел Степан.
   - Ты ведь, Степан, да? Сегодня я прочитал несколько твоих рассказов: «Настя» и «Горбун» великолепны! А знаешь что, Стёпка, женись на моей дочери и я передам тебе всё своё литературное наследие!
    Степан очумел от таких слов. Как это известный поэт может предлагать свою дочь незнакомому человеку.
   - Что молчишь?
   - Не знаю… - пробормотал Стёпка.
   - Ну молчи.. Завтра я к тебе ещё зайду, а сейчас пойду к москвичам водку кушать.
    Колотилин встал, потрепал Степана по загривку и шатаясь вышел.

    На третий день участников совещания поделили на несколько групп человек по шесть- семь в каждой, и до вечера разбирали творческие удачи и недостатки. Ведущие семинаров тут же давали рекомендации по доработке произведений и возможности их публикаций. Группу в которой был Степан вёл уже знакомый ему Константин Абатуров.
   - Степан! Ну как? Написал ты рассказ о трагической гибели брата?
   -  Написал. Только не о брате, а  о гибели отвлечённого молодого человека по злому умыслу или по глупости идиота.
   - Почитай.
    Степан прочитал рассказ. Абатуров помолчал, почесал подбородок.
   - А что? Хороший рассказ. Я его, пожалуй, возьму и опубликую в «Лесной промышленности». И ещё мне рассказ про Митрича очень понравился.
   - Спасибо, Константин Валерьевич!
   - Потом спасибо скажешь, когда опубликуют.
    Домой Степан возвращался угнетённым: никак не мог понять, то ли похвалили его, то ли похаяли. Перед глазами иногда всплывали замызганные обтрепанные рукава пиджака поэта Колотилина- видимо нелегок писательский хлеб.  И только когда недели через две парторг Николай Михайлович зашёл в клуб с газетой в руке, душа встала на место.
   - Вот тут про тебя в «Лесной промышленности» написали, - ткнул пальцем в небольшую заметку парторг. – Хвалят тебя и прочат большое литературное будущее.
    Стёпка выхватил у него газету и быстро прочитал крохотную строк в двадцать заметку. Абатуров называл его талантливым пареньком из глухой деревеньки, а два его рассказа рекомендованы в печать на страницах газеты. Стёпка ликовал. Наконец-то его рассказы будет читать вся страна.

    На следующий свой приезд Володя Архипов уговорил таки Степана написать заявление о приёме его кандидатом в члены КПСС.
   - Ну, чего ты менжуешься? Ты уже известный в районе человек. На бюро райкома примут тебя без сучка и задоринки. А членство в партии это твоя дорога в большую жизнь. Комитет комсомола и ваш парторг дадут тебе рекомендации. Я поговорю с Забродиной Татьяной – она тоже даст рекомендацию
   - Да сопливый я ещё вступать в партию, - парировал Степан.
   - Ну, ты хватил! Да ты уже достаточно зрелый молодой человек.
    Препираться дальше не было смысла, и Сазонов написал заявление.

    В зале заседаний бюро райкома партии за длинным покрытым зелёным сукном столом сидело человек десять. Из знакомых были только директор леспромхоза Чернавский да Саша Сабуров – первый секретарь райкома комсомола. Остальными членами бюро были седоусые старики и напудренные старушки. Саша Сабуров при костюме и галстуке, с гладко причёсанными назад волосами, смотрелся между старичками и старушками витринным манекеном.
   - Как фамилия? – спросил председательствующий на бюро первый секретарь райкома КПСС Александр Михайлович Осокин.
    - Сазонов Степан Андреевич.
   - Кто будет представлять Сазонова – Чернавский или Сабуров?
   - Давайте я представлю, - поднялся директор леспромхоза.
   - Нет! Подождите! – противным скрипучим голосом прогнусавила одна из старушек.
   – Пусть он свою автобиографию расскажет.
   - Хорошо! Сазонов, расскажи.
    Степан рассказал, что родился он в семье участника и инвалида Великой Отечественной войны восьмым ребёнком, в таком-то году пошёл в школу, в таком-то окончил семь классов, поступил и учится заочно в техникуме, с тринадцати лет работал сезонно в летние каникулы, а в шестнадцать лет принят в постоянные кадры в леспромхозе.
   - А знаком ли ты с программой КПСС? – не унималась старушка.
   - Да, я изучил программу.
   - Какую общественную работу ведёшь?
    Степан рассказал, что он секретарь комсомольской организации лесопункта, внештатный корреспондент районной газеты «Знамя Коммунизма», что участвует в художественной самодеятельности.
   - Вот ты сказал, что ты восьмой ребёнок в семье. А чем занимаются твои старшие братья и сёстры?
   - Старший брат, Алексей, только недавно вернулся из армии, служил на Кубе, Василий сейчас служит в Германии.
   - Достаточно, я вижу семья благополучная. У меня больше нет вопросов, - завершила гнусавая старушка и вытерла губы платочком.
   - Товарищ Чернавский! Вы хотите что-то добавить?
   - Собственно, мне уже нечего добавлять и характеризовать Сазонова, он всё нам рассказал. Вношу предложение принять его кандидатом в члены КПСС.
   - Товарищи члены бюро райкома! Поступило предложение принять Сазонова Степана Андреевича кандидатом. Другие предложения есть?
    Сидящие за столом отрицательно помотали головами.
   - Тогда ставлю на голосование. Кто за то, чтобы принять Сазонова прошу голосовать.
   - Единогласно. Поздравляю Степан Андреевич!

    Ближе к осени Володя Архипов снова появился в Рымах и, сидя за столом за миской щей, повёл разговор:
   - Степан! В октябре состоится отчётно- выборная конференция комсомольской организации леспромхоза. Есть много предложений избрать тебя секретарём комитета, а я перейду на работу в партком.
   - Так вот почему ты так настойчиво толкал меня в кандидаты? Готовил почву. Я не согласен. У меня здесь мать, младшие брат и сестра.
   - Ты пойми, Степан, стать в восемнадцать лет секретарём самой крупной в районе комсомольской организации не каждому предложат. Меня выбрали, когда мне было уже двадцать четыре.
   - Вот, когда мне будет двадцать четыре, и я соглашусь.
   - Не кобызись, Стёпка! Я с тобой серьёзно. Чернавский, Забродина, Гончаров однозначно за твою кандидатуру. Мы уже с Осокиным и Сабуровым согласовали твою кандидатуру.
   - Нет, Володя. Я не уверен, что это будет правильно.
   - Хорошо. Подумай! Через недельку приезжай на Первомайку, там ещё поговорим.
    Через неделю разговор был в кабинете директора леспромхоза. Степана обрабатывали всем миром: директор, секретарь парткома, председатель рабочкома, секретарь комитета комсомола. И Сазонов сдался.
   - Ну, ладно. Выносите мою кандидатуру на конференцию.
    На конференции в доме культуры леспромхоза против этой кандидатуры выступали только комсомольцы чернолуховцы, но их быстро урезонили члены президиума, в результате за избрание Степана Сазонова проголосовали большинство делегатов при десяти воздержавшихся.

   - Стёпушка, зачем ты согласился? На Первомайке народ весь пришлый: со всех волостей туда народ съехался. Здесь все свои – тебя все с младенчества знают. А там могут и козни строить. Не езди туда, Стёпа.
   - Мама! Ну как я могу не поехать. Ведь за меня проголосовало столько народа.
   - Ой! Не к добру это, Стёпа.
    Разговор с матерью был тяжёлый, и Степан уезжал на Первомайку с упавшим дальше некуда настроением. Радовало только то, что он ехал не один, а вместе с Валеркой Лепёшкиным, которого назначили заместителем главного механика леспромхоза. С Валеркой Степан успел подружиться. Он уже два года работал механиком в гараже и квартировал у тётки Клавдии в соседнем доме.


Часть вторая

    Выстрел в ночи прозвучал хлёстко, как десяток цыганских кнутов щёлкнули в воздухе одновременно. Степан увидел, как один из преследующих его парней схватился за живот и осел на колени. Двое других подхватили его под руки. Ещё до конца не осознавая того, что наделал, Степан в каком-то полузабытье побежал в сторону лесочка, росшего на болотине сразу за посёлком. Долго кружился на одном месте. Сердце стучало. Мысли бешено носились в голове: то хотелось повеситься, то податься в бега, то пойти к участковому и признаться во всём. Наконец, он решился и медленно поплёлся обратно в посёлок, но не к своему дому, а на другой край, где жил милиционер. Стучал в дверь долго. Наконец дверь распахнулась.
   - Степан, что такое, что случилось?
   - Иван Макарыч, я, кажется, человека убил.
   - А ну-ка заходи в комнату.
    Степан ватными ногами переступил через порог и плюхнулся в предложенное кресло.
   - Рассказывай, что случилось.
    Степан рассказал, как возвращался ночью домой и за перекидным мостом его встретили три молодых парня, начали к нему приставать. Он сумел отделаться от них и быстро пошёл к своему дому. Ребята выломали из забора штакетник и погнались за ним. Я успел заскочить в коридорчик, где в углу стояло ружьё – схватил его, открыл дверь и не целясь выстрелил в сторону парней.
   - Так может ты в них и не попал?
   - Попал. Один из них схватился за живот и начал падать.
   - Сиди здесь и никуда не выходи. Маша! Закрой за мной дверь и до моего возвращения никому не открывай.
    Степана знобило, потом всё тело охватил жар и разомлев, он задремал. Разбудил его топот сапог в коридоре.
   - Ну, натворил ты, комсорг, дел. Славку Бедина ты подстрелил. В больницу его увезли, но вряд ли выживет. Весь живот дробью ты ему изрешетил. Я вызвал наряд из района, скоро должны приехать, паром в Красногорье их встречать пошёл. Заберут тебя в райотдел. Здесь тебе опасно находиться. Маша! Согрей нам чай.
    Милицейский наряд приехал часа через полтора. Иван Макарыч вывел Степана из дома, посадил его в машину.
   - Ребята я с вами до парома доеду, а там выйду, останусь в посёлке. Как бы бузы какой не вышло.
    На берегу у парома стояла толпа людей. Милицейская машина, беспрестанно сигналя и мигая огнями, кое-как продралась сквозь толпу. Уже на пароме участковый выскочил из машины и, размахивая пистолетом, сдерживал разъярённых парней и мужиков, пытающихся прорваться на паром, сквозь цепь дружинников.
    В райотделе Степана посадили в камеру с дощатым топчаном и крохотным оконцем под самым потолком. В конце дня его вывели из камеры и перевели  в большую, светлую комнату. Видимо, это был кабинет начальника. За приставным столом сидели майор милиции, прокурор района и участковый.
   - Ну-ка! Расскажи нам, Сазонов, как всё было.
Степан, запинаясь, рассказал собравшимся всё, что ночью поведал участковому.
   - А откуда у тебя ружьё взялось?
   - Так это мне отец за два года до смерти подарил, пытался пристрастить меня к охоте.
   - Ты прицельно стрелял?
   - Нет, я просто держал ружьё и нажал на курок.
   - Не мог он стрелять прицельно, - вмешался участковый, - он и днём-то ничего не видит, а тут ночью да без очков. Очки ему ещё у железной дороги разбили.
   - Товарищ, старший лейтенант, я не вам задаю вопросы.
   - Так почему ты взял ружьё?
   - Я испугался, что они меня забьют штакетником. Вот и выстрелил.
    Вопросов Степану задавали ещё много, но все они были об одном и том же, только ставились они каждый раз как-то иначе. Стёпа отвечал, как по заученному. По-другому, он отвечать просто не мог, так как говорил правду о событиях злополучной той ночи.
   - Заканчиваем, - подытожил прокурор. – Ведите его в камеру. Завтра будем решать, что с ним делать. А ты, Иван Макарыч, возвращайся в посёлок. Как бы там ещё какой беды не стряслось.
                ...

    За одну бессонную ночь в камере перед глазами Степана пронеслись все девять месяцев жизни на Первомайке. Начальник отдела кадров, заполнив все необходимые бумаги, сказал:
   - К, сожалению, ребята, все квартиры в финских домиках уже заняты молодыми учителями и медиками. Придётся вам пожить на частной квартире. Могу вам предложить снять жильё у бабы Тони. Это здесь рядом с конторой. Дом у неё большой, четыре комнаты. Места хватит. За проживание платить будет леспромхоз, а вот по столованию сами договаривайтесь с хозяйкой.
    Баба Тоня оказалась подслеповатой старушкой с распущенными седыми космами. Стёпка с Валеркой тоже не отличались хорошим зрением – оба носили очки. Но баба Тоня почти в упор ничего не видела.
   - Поселяйтесь! Поселяйтесь! Выбирайте себе комнаты. Я могу и еду вам готовить из ваших продуктов.
    Еду хозяйка готовила достаточно вкусно, но вот в тарелках постоянно плавали то волосы с головы старушки, то какие-то нитки. Стёпка мог молча вытащить из ложки волос, а Валерка был брезглив и не мог есть такое варево. Помучившись недели две, он заявил:
   - Всё! Ты как хочешь, а я буду питаться в столовой.
   - А я может, сам готовить буду, - сказал Степан, но поразмыслив, отказался от этой затеи. Печь хозяйка топила рано и надо вставать вместе с ней, чтобы успеть до работы приготовить еду. – Нет, я, пожалуй, тоже в столовую буду ходить.

    Ещё на комсомольской конференции, когда Степана избирали секретарём, он обратил внимание на симпатичную девушку, сидящую в первом ряду зала.
   - А это кто такая хрушкоглазая? – спросил он сидящего рядом Володю Архипова.
   - Старшая пионервожатая в средней школе. Хочешь, я тебя с ней познакомлю? Вам по работе контачить придётся.
    Хрушкоглазую звали Тамарой. Жила она в однокомнатной квартире финского домика вместе с учительницей русского языка и литературы Аннушкой, только что окончившей Костромской педагогический институт. В канун ноябрьских праздников Тамара пригласила Степана к ним в гости.
   - С моей соседкой познакомишься. Она тоже пописывает стихи. И, вообще она интересная собеседница.
    С бутылкой вина и пирожными Степан седьмого ноября пришёл в гости к девчатам. Кроме хозяек в квартире была ещё одна девушка – Вера, сокурсница Аннушки по институту. Все уселись за небольшой столик на кухне и начали пировать. Посередине стола в большой тарелке лежали какие-то крупные оранжевые плоды.
   - Степан! Бери апельсин – угощайся.
Парень взял апельсин и начал крутить его в ладонях, не зная, что с ним делать.
   - Ты что, никогда не ел апельсин? – увидев его замешательство, спросила Анна.
   - Нет. Даже не видел.
   - Смотри. С него надо снять кожуру, - сказала девушка и, ловко подцепив её ногтем, сняла с апельсина, а потом разделила его на ломтики и положила в тарелку.
   - Угощайся.
    После нескольких глотков вина девчонки развеселились. Посыпались шутки, воспоминания забавных историй из студенческой жизни. Потом Вера начала читать стихи какого-то неизвестного Степану поэта.
    Расходились поздно. Тамара вышла проводить Степана. Сначала они молча стояли на крылечке и смотрели друг на друга. Потом Степан взял девушку за плечи, прижал к себе и поцеловал в губы. Тамара не сопротивлялась, наоборот плотнее прильнула к парню и тоже поцеловала его.
    Степан шёл домой в приподнятом настроении. Недалеко от конторы ему встретилась группа молодёжи. Поздоровались. Один из парней положил на плечо Степана руку:
   - Ты за Томкой не очень ухлёстывай! А то мы тебе ноги поукоротим, - склонив голову к лицу Степана, тихо сказал он.
   - Не надо меня пугать, - ответил Степан и, сняв руку парня со своего плеча, пошёл дальше.
   - Я тебя предупредил! – сказал вслед ему парень.

    Время летело быстро. Степан мотался по первичкам леспромхоза: то на Вонд, то на Побоишну, то в Чёрный Лух, то в райком на совещания. В феврале съездил на две недели в Шарью на сессию. А когда был в посёлке, все вечера проводил с Томкой: вместе бегали на репетиции художественной самодеятельности в ДК, гуляли по берегу Унжи. Как-то после одной из прогулок продрогшие они пришли к Тамаре, попили чаю, девушка пристроилась к Степану на колени, они обнялись, прижались друг к другу и задремали. Вернувшаяся из магазина Аннушка разбудила их. Она внимательно посмотрела на влюблённую парочку, потом выдала:
   - А не пора ли вам, молодёжь, пожениться?
   - А что? Надо подумать ! – пробурчал спросонья Степан.
   - Подумайте! Подумайте! Только не долго.
    Весть о том, что Степан с Тамарой решили пожениться, быстро разлетелась по кабинетам конторы. Заглянувший ка-то под вечер в комитет комсомола Владимир Архипов, прямо с порога спросил:
   - Стёпка! Ты, говорят, жениться собрался?
   - Да, вроде бы решили.
   - А давайте-ка сыграем комсомольскую свадьбу.
    Свадьбу организовали в доме культуры. Шмаков постарался поставить несколько сценок из жизни молодожёнов. Хор пел величавные песни. Свадьба была весёлой без скандалов и драк.
    На следующий день после свадьбы Аннушка собрала свои пожитки и перебралась в соседнюю квартиру к Лёве Моторкину.
   - Вы в этой квартире живите, а мы с Лёвой осенью свадьбу в Нежитино справим.
    Степан вздрогнул от грохота засова по металлической двери. Дверь камеры со скрежетом открылась.
   - Сазонов! Выходи!
    Степан встал с топчана и пошёл следом за молодым милиционером, который привёл его в кабинет начальника райотдела.
   - Так, Сазонов! Тебе предъявляется обвинение в убийстве при превышении мер необходимой обороны.
   - Как в убийстве?
   - Да! Бедин умер в больнице. До суда мы тебя держать здесь не будем. Сейчас мы тебя отпустим по подписке, но на Первомайку ты ни ногой. Шагай сейчас на аэродром и лети в Рымы к матери. Там тебе безопасней будет. Местный участковый приглядывать за тобой будет.

   - Стёпушка! Стёпушка! Родненький! Неужто тебя отпустили? – запричитала Алёна Матвеевна, как только сын переступил порог избы. – Чуяло моё сердце, что не надо тебе уезжать на Первомайку. Горе-то, какое случилось.
   - Ладно, мама, успокойся. Что случилось, то случилось. Даст бог, может, на много-то не посадят.
    В деревне Степан ни в клуб, ни в магазины не ходил, помогал матери по хозяйству, копался в огороде, иногда уходил в лес и дотемна бродил там.
Как-то утром в избу ввалился участковый вместе с мужчиной лет тридцати.
   - Вот, Сазонов, приехал следователь из области.
    Следователь позадавал Степану несколько вопросов, потом сказал:
   - С тобой хочет встретиться секретарь обкома комсомола. Поэтому мы с тобой полетим сегодня в Кострому. Коршунов! – обратился он к участковому. –Во сколько ты говорил, самолёт у вас прилетает?
   - Так в одиннадцать часов.
   - Пора собираться. Сазонов, возьми с собой денег, курева, мыло, зубную щётку и ещё что там необходимо и пошли.
    Степан быстренько побросал в чемоданчик, с которым он всегда ездил в Шарью, сигареты, спички, полотенце и ещё кое-какие мелочи, обнялся с матерью, братом и сестрой и вышел вслед за мужчинами из избы. Домочадцы выскочили следом и долго провожали взглядом уходящих к аэродрому.
    В аэропорту Костромы Степана со следователем ожидал милицейский «козлик» и вместо обкома комсомола его привезли в следственный изолятор. Передавая Сазонова работникам изолятора, следователь сказал:
   - Тебе, Сазонов, сто пятую статью переквалифицировали на сто третью, как умышленное убийство, и теперь до суда будешь находиться здесь.
    Как молотом по голове ударили по сознанию Степана эти слова. Он побледнел и долго не мог выйти из немого оцепенения.
    В камере, куда привели Степана, яблоку негде было упасть. Да оно, скорее всего, повисло бы в плотном слое табачного дыма, который стоял сплошной стеной, как августовский туман над холодной рекой. Человек тридцать сидели, лежали на двухъярусных кроватях, ходили по небольшому пятачку у двери.
   - Новенький? Откуда? За что?
   - Из Макарьевского района. Сто третья, - пробубнил новый сиделец.
   - Проходи сюда. Вот шконка свободная, - громко позвал наголо стриженый мордатый дядя. – Хавка, курево есть?
   - Две пачки сигарет есть, - снова промямлил Степан.
   - Маловато. Ну, давай закурим.
    Курить Степану не хотелось, да ему вообще ничего не хотелось. Хотелось забиться в какой-нибудь угол и выть от безысходности. Но он подчинился мордатому, достал из кармана сигареты, спички.
   - Слабенькие сигареты. Ну да ничего. – Мужик взял у Степана сигареты, щёлкнул по пачке пальцем и ловко вытащил сигарету. – Бери, кури, - протянул он сигарету и чиркнул спичкой, - червонец светит?
   - Не знаю…
   - Ты не паникуй. Веди себя спокойно. В камере ни с кем не откровенничай – наверняка стукачи есть. Здесь тебя никто не тронет – в основном бакланы да щипачи. Сто вторую, сто третью они боятся. Обживайся, - подытожил мордатый, пыхтя сигаретой.
    Степан разбросил свёрнутый в рулон матрас и лёг. Он закрыл глаза, чтобы не видеть окружающую его обстановку, но уши заткнуть было невозможно. Камера гудела, как улей. Во всех углах люди разговаривали между собой. О чём они говорили разобрать было невозможно: слова говорящих сливались в сплошной гудящий фон.
    Из дремотного состояния Степана вывело клацание железок на дверях. В двери открылось небольшое оконце, и зычный голос прокричал: «Обед»! все, кто находился в камере, быстренько выстроились в очередь к окошечку.
   - Баланду привезли. Идём! – толкнул в плечо мордатый.
    Степан поднялся и пристроился к хвосту очереди. В окошечко протягивалась из коридора алюминиевая миска с ложкой. Очередной брал её и быстро отходил к своей кровати.
   - Сегодня баланда горохом пахнет, – сказал мордатый, когда они со Степаном с мисками в руках сели на кровать. – А, кстати, как тебя зовут? Меня Иваном.
   - Степан я, Сазонов.
   - Хлебай, освобождай черепок, а то скоро кашу привезут.
    Степан крутанул ложкой мутную жижу. На поверхность выплыло несколько кусочков картошки и неразваренных желтых горошин. Аппетита не было, но понимая, что другой еды не будет, Степан откусывал хлеб и проталкивал его солоноватой безвкусной водицей. Перловая каша легла в миску сплошным слипшимся комом. Стоило большого труда отделить от этого кома ложку каши, чтобы отправить её в рот. Весь ком приклеивался к ложке и тянулся за ней из миски.
   - Возвращаем миски и ложки! – снова раздался зычный голос из оконца.
    Подследственные опять потянулись к двери, просовывали в окно посудину и получали взамен кружку компота. Компот был из сухофруктов, но вполне приятный на вкус. Не хватало сладости. Видимо норма сахара была мизерной.
   - Степан! А домашние знают, где ты? – спросил Иван.
   - Следователь сказал, что сообщит матери и жене.
   - Так ты женатый? Рано ты окольцевался.
   - Три месяца назад поженились.
   - Да, брат, вряд ли будет тебя молодая жена ждать, - философски произнёс мордатый.

    Вечером к Тамаре зашёл участковый.
   - Тамара! Степана в СИЗО в Костроме поместили. До суда он там будет сидеть. Ты бы к нему съездила, а то у него и трусов то запасных с собой наверное нет. Свидание не дадут, а передачу примут.
   - А что можно передать?
   - Курево, сахар, печенье, фрукты. В закрытых банках ничего не возьмут. Положи майки, носки, рубашку на смену.
    На следующий день Тамара собрала в дорожную сумку всё, что советовал взять участковый, и отправилась в Кострому.
    Время приёма передач уже закончилось и ей пришлось искать где-то ночлег. Опоздавшая, как и она женщина предложила пойти к соседним домам, попроситься переночевать. Почти у всех подъездов на скамейках сидели пожилые женщины.
   - Ночлег ищете, милые? А вот идите в четвёртую квартиру. Маринка вас примет.
    Маринка – женщина лет сорока без лишних вопросов запустила их в квартиру.
   - Спать только придётся на полу, на матрасе. Кровать у меня одна. Ваших-то давно посадили? Мой-то уже второй год сидит. Насмерть старика машиной сбил. А что в передачки-то собрали? – не дожидаясь ответов на предыдущие вопросы, тараторила Маринка. Тамара перечислила всё, что собиралась передать мужу.
   - Ой, милая! Ты сбегай в магазин – он в соседнем доме, купи хоть колбаски кусочек. Их там совсем плохо кормят.
   - А колбасу возьмут?
   - Возьмут. Как выйдешь из подъезда справа дом будет. Магазин в нём. Ты ещё сухарей сладких возьми – они долго не портятся. Да и шоколадку купи. Приёмщице отдашь. Она тогда всё у тебя и возьмёт. В тюрьму – то пораньше завтра идите, а то очередь большая будет.
    Тамара  сделала всё так, как советовала Маринка. Шоколадка, переданная приёмщице при погонах сержанта, сыграла положительно.
   - А ты записочку мужу напиши. Только ничего лишнего: люблю, целую, жду.
    Передачка оказалась, как нельзя кстати – сигареты два дня, как закончились. Приходилось изредка, чтобы уши не опухли, стрелять у Ивана. Вечером они устроили ужин с колбаской и мягкой румяной булочкой.
    Ежедневно несколько человек из камеры вызывали то к следователям, то к адвокатам. Про Степана, как будто забыли. И только недели через две дверь открылась:
   - Сазонов на выход!
    И началось: «Лицом к стене!» и «Пошёл!». Завели в небольшой кабинет. За столом сидел пожилой майор.
   - Здравствуй, Сазонов! Как дела? В камере не обижают?
   - Нет, не обижают.
   - Я вот, что позвал тебя. Ты парень хороший не испорченный. Ты в камере к разговорам прислушивайся. Может, кто о неизвестном нам преступлении проболтается. Ты мне расскажешь. А тебе это на суде зачтётся.
   - Никто у нас ни о чём не рассказывает. Так всякую чушь болтают, да анекдоты травят.
   - Ну, ты всё-таки прислушивайся – может, что и услышишь полезного.
   - Что-то ты быстро вернулся. Кум что ли вызывал? – спросил Иван, когда Степан вернулся в камеру.
   - Ну, да.
   - А ты?
   - Да пошёл он! Нашёл стукача…
   - Надеюсь, ты там его не послал?
   - Я, что похож на дурака?
   - Не похож. Я просто спросил. Он всех к себе таскает. Поэтому я тебе сразу сказал, чтобы ты не откровенничал.

    Долгие два месяца провёл Степан в изоляторе. Раза два вызывал следователь, задавал вопросы, иногда провокационные. Степан отвечал, как по заученному. Да и что он мог ещё сказать следователю, ведь он ещё в самом начале рассказал им всё, как было на самом деле.
    В начале сентября Степана посадили в воронок и, в сопровождении двух конвоиров, повезли на суд на Первомайку. Организовали выездной показательный суд в доме культуры. Народу набился полный зал. Весь судебный процесс Степан провёл в каком-то полусонном забытьи. Он потом не мог вспомнить о чём спрашивали его судьи, что он им отвечал. Не слышал, что говорили невесть откуда взявшиеся десятка два свидетелей. Он сидел между двумя конвоирами с поникшей головой. Иногда он поднимал голову и смотрел на второй ряд, где сидели, как бы вдавленные горем в кресла, его родные: убитая случившимся мать, сёстры и брат. Зато Степан на всю жизнь запомнил крик матери после оглашения приговора: «За что десять-то лет? Он всегда шёл ленинским путём, а вы ему десять лет!»

    Воронок въехал в тюремный двор уже глубокой ночью. Степана завели в камеру для уже осужденных. Народ спал. Тусклая лампочка над дверным проёмом еле освещала пространство, и после яркого света в коридоре, почти ничего не было видно.
   - Парень. двигай сюда! Здесь место есть, - раздалось из правого угла камеры.
    Сазонов пошёл на зов и, устроившись на втором ярусе кровати, заснул. Проснулся он от того, что в открывшуюся дверь прокричали: «Осужденные! В туалет быстро!». После утреннего моциона камера зашевелилась, загудела. Тот, кто звал его ночью, оказался высоким крепким парнем чуть старше Степана. Они познакомились: парня звали Анатолием, родом он был из Омска, а здесь в Нее, служил в армии. Однажды в воскресенье, будучи в увольнении, солдат гулял по городку, к нему в скверике пристали четыре подонка. Начали придираться, унижать, Анатолий не выдержал и врезал одному в челюсть. Парень подлетел в воздухе и рухнул на асфальт, судя по заключению судебно – медицинской экспертизы, уже мёртвым. В сквере было много отдыхающих и они свидетельствовали, что к солдату эти оболтусы пристали сами, задирались и унижали его. Однако суд приговорил его к двенадцати годам заключения, мотивируя тем, что солдат был профессиональным боксёром и заведомо знал, что его удар может быть смертельным.
    Камера, как и предыдущая, была набита битком. Только в отличии от ожидания суда там, здесь все ждали этапа на зону. Бывалые говорили, что на зоне будет лучше: работа, свободное время для прогулок, по воскресеньям кино, да и жратва посытней.
    Ожидание этапа для Степана затянулось до конца ноября. И он, чтобы коротать время писал письма матери и жене, которые невозможно было отослать из-за ограниченного лимита. А когда вдруг находило вдохновение писал стихи – воспоминания о прошлом:
  Ты помнишь скомканный платок,
  Обильно смоченный слезой.
  В нём всё: и горе, и упрёк,
  За счастье, брошенное мной…
    А в канун октябрьских праздников разродился целой поэмой:
  «Колокола, колокола»,
  Я помню, как читали их
  За нашим праздничным столом
  Сорок восьмого ноября.
  И вот пришёл уже другой
  Октябрь, сорок девятый.
  Вы так же сядете за стол,
  Вином наполните стаканы.
  И кто-нибудь из вас другой,
   Прочтёт стихи
  И пусть не те «Колокола»,
  Что вы читали год назад,
  А, может быть, вы как тогда,
  Прочтёте их «Колокола»…
   - О, парень, да ты настоящий поэт! – заглядывая через плечо в Стёпкину тетрадь, сказал Анатолий. – А я вон, родителям письмо целый день пишу, и ничего толкового не получается.
   - А чего толкового отсюда напишешь. Два раза в день поход в туалет, завтрак, обед и ужин, да двадцатиминутная прогулка в клетке тюремного двора. Это воспоминания на меня нахлынули, вот и пишу.

    Поезд притормаживал у какой-то маленькой станции. Конвоиры зачитали список из пяти человек и скомандовали:
   - Быстро готовимся к выходу.
    Степан  натянул на себя войлочные ботинки, свитер, привезённую на последнее свидание Томкой курточку на рыбьем меху, покидал в котомку из-под подушки и матраса свои нехитрые пожитки. На улице стоял лютый мороз, аж дух перехватывало. Принимающая сторона сделала перекличку и повела заключённых в обход здания вокзала к автозеку, кто-то успел прочитать на торце «Поназырево». Ехали недолго. Остановились. Слышно было, как заскрежетали ворота, и машина тронулась дальше, а проехав несколько метров, опять остановилась.
   - Выходим по одному! – раздалась команда снизу.
    Заключённых завели в помещение, усадили в коридоре на скамейку у стены.
   - Давайте по одному подходите к столу и сдавайте деньги, часы и другие ценные вещи, если они есть. Сейчас принесут робу, переоденетесь и гражданскую одежду тоже сдадите. Всё ваше добро будет храниться на складе до освобождения.
Вскоре двое заключённых с какими-то красными ромбиками нашитыми на рукавах телогреек, принесли два тюка с одеждой.
   - Берите ботинки, нательное бельё, брюки, куртки, шапки и быстро переодевайтесь. Если не подойдут размеры, то завтра поменяете в коптёрке. Дежурные по отряду покажут.
    Переодетых в лагерную форму заключённые с ромбиками вывели из помещения и повели в жилую зону. Зона светилась огнями. Фонари горели вдоль широкой улицы и около одноэтажных деревянных бараков. В окнах бараков также ярко горел свет. Однако новичков повели не к баракам, а к огромной армейской палатке на пустыре, похожей на футбольное поле.
    В палатке топились две печки-буржуйки: одна у входа, другая на проходе между двухъярусными кроватями у противоположной стены. «Ромбики» показали каждому его спальное место.
   - Располагайтесь. Утром вместе со всеми на поверку, потом в столовую. После завтрака все пойдут на работу, а вы к начальнику отряда. Всё понятно?
   - Понятно, - прогундосил один из новичков.

    Кровати были застелены простынями, одеяла заправлены в пододеяльники, на подушки были натянуты белые наволочки. Против тюремных шконок всё было цивильно.
   - Откуда, земляк? – спросил с соседней кровати щупленький мужичок лет тридцати.
   - А ты откуда?- вопросом на вопрос ответил Степан.
   - Из Тулы я.
   - Ну, тогда мы с тобой земляки только по шарику. Я здешний, Костромской.
   - Из самой Костромы?
   - Нет из района, из деревни.
   - И что же ты в деревне наделать сумел? Кур что ли воровал?
   - Человека убил. Ладно, давай спать. Потом поговорим.

    Кабинет начальника отряда находился в жилом бараке, в половине, в которой шёл ремонт, поэтому заключённые жили в палатке. В кабинете стояли два стола – один сразу у входа, второй в глубине комнаты у стены. За дальним столом сидел капитан лет сорока пяти, высокий, крепкого телосложения. Густые слегка волнистые волосы были тронуты сединой, а крупное лицо было изрезано глубокими морщинами.
   - Присаживайтесь! Будем знакомиться. Меня зовут Всеволод Петрович Ануфриев. Я начальник отряда. Обращаться ко мне будете «гражданин начальник». Мои фамилию, имя и отчество вам надо знать, если придётся писать заявления.
    Капитан взял из стопки одну из папок.
   - Андреев, статья, срок, где родился, крестился и жил?
   - Так  там же всё написано, гражданин начальник.
   - Что тут написано я знаю. Тебя спрашиваю – ты отвечай.
    Андреев скороговоркой ответил на заданные вопросы и сел.
   - Ты почему уселся. Когда с тобой разговаривает начальник, ты должен стоять, и только когда тебе разрешат - садиться. Это для всех. Понятно?
    Андреев нехотя встал со стула:
   - Понятно.
    Опросив всех, начальник отряда подошёл к двери, приоткрыл её и крикнул:
   - Назарбеков!
    В кабинет влетел молодой казах с узкими щёлочками глаз и блестящей выбритой головой.
   - Слюшаю, гражданина начальник.
   - Проводи новеньких в медсанчасть, а по дороге покажи где, что тут находится.
   - Слюшаюсь!
    Вышли на улицу. Морозец хватал за щёки и уши. Назарбеков натянул на голову видавшую виды вязаную шапчонку и начал:
   - Это жилой зон. Наш отряд живёт в этом барак. А вот это баня – казах показал рукой на большое здание из красного кирпича. – Рядом с нашим ещё барак. Там третья отряд, дольше столовый и клюб. Напротив- пятый отряд. За клюб  второй отряд – он лес валит. Дальше школ, баблитек. А вот рядом больничка.
    Назарбеков открыл дверь, пропустил вперёд себя новеньких, потом протиснулся между ними и постучал в одну из дверей.
   - Войдите! – послышалось из-за двери.
   - Гражданина капитана Ануфриев народ прислал, - сказал казах в приоткрытую дверь и протянул в дверь листок.
    В коридор вышла статная красивая женщина с длинной русой косой, свисающей по белоснежному халату.
   - Заходите по одному в кабинет, раздевайтесь до пояса. Посмотрим, заведём карточки. Я врач – Татьяна Владимировна.
   - Сами в барак к начальник вернётесь. Я побежала, - сказал казах и опрометью выскочил за дверь.

   - Так, так, Сазонов. Всего девятнадцать годков. Очки давно носишь?
   - С детства, с четвёртого класса. Мне вот – вот двадцать исполнится.
   - Где работал или учился?
   -Секретарём комитета комсомола леспромхоза работал и учился заочно в техникуме в Шарье.
   - Как же тебя угораздило, Сазонов?
   - Да вот так и угораздило.
    Прослушав трубочкой и простучав грудную клетку костяшками пальцев, Татьяна Владимировна села за небольшой столик и начала что-то писать.
   - Очки с какими диоптриями?
   - Минус четыре с половиной.
   - Запишу тебе лёгкий труд. А то через месяц придёшь, просить будешь.
   - Да я вроде здоров.
   - Все вы сначала здоровые, а потом наслушаетесь от старожилов и начинаете придумывать себе всякие болячки – лишь бы на лесоповал не отправили. Веди себя порядочно и всё будет нормально. Иди в отряд. Заключение я с посыльным Ануфриеву передам. Следующий!

    Казах сидел в умывальнике и чадил самокруткой.
   - Курить будешь? – протягивая Степану кисет с махоркой спросил он.
    Степан умело скрутил цигарку и, чиркнув спичкой прикурил.
   - Много годов сидеть?
   - Много.  Десять.
    Назарбеков поцокал языком, покачал лысой головой.
   - Сильно много. Моя три было. Год осталось.
    По коридору туда – сюда сновали заключённые то с вёдрами, то с рулонами обоев.
   - Ремонта скоро закончится. Из палатки сюда все придут. Здесь хорошо, тепло. Там тоже тепло, но печка топить надо, - рассуждал между затяжками казах. – Моя дневальным работает. Убирает, бегает туда – сюда. Карашо. Моя нравится.
В открытую в умывальник дверь заглянул вернувшийся откуда-то капитан Ануфриев.
   - Комиссию все прошли?
   - Нет, пока я один вернулся.
   - Заходи в кабинет.
   - Заключение врач сказала? – спросил начальник отряда, когда они вошли в кабинет.
   - Сказала, что лёгкий труд напишет.
   - Куда я всех легкотрудников девать буду? В тарный цех пойдёшь. Ящики для консервных заводов сколачивать. А теперь, давай поговорим о дальнейшей твоей жизни. Зона у нас спокойная – особых происшествий не бывает, но нарушения режима случаются нередко. Парень ты с головой, поэтому советую тебе сразу вступить в секцию внутреннего порядка. Вступая в СВП, ты как бы берёшь на себя обязательство не нарушать правила и нормы, установленные режимом, ну и помогаешь сотрудникам колонии следить, чтобы другие его не нарушали. Будешь членом СВП, будешь выполнять норму на производстве и не допустишь никаких нарушений – года через четыре выйдешь на свободу условно-досрочно. Заключённые у нас имеют право получать раз в три месяца посылку от родных, два раза в год получить свидание с женой или матерью и другими близкими родственниками. Приобретать на десять рублей в месяц товары первой необходимости в магазине и отправлять три письма в месяц. Всех этих благ можно лишиться, допустив нарушение режима. Ну так как, согласен вступить в СВП?
   - Согласен.
   - Тогда напиши заявление, - сказал Ануфриев и протянул Сазонову лист бумаги. – Садись за стол – пиши.
    Начальник отряда продиктовал текст заявления.
   - Гражданина начальник! Посыльный бумагу от врача принёс, - приоткрыв дверь кабинета, выпалил Назарбеков.
   - Давай бумагу сюда. Из санчасти все вернулись?
   - Да, вернулися.
   - Пусть подождут. Я их позову.
    Начальник отряда встал из-за стола, подошёл к Степану.
   - Написал? Давай мне. Вечером после ужина зайдёшь. Познакомлю тебя с бригадиром и начальником Совета отряда. А сейчас иди в палатку отдыхай.
   - На обеда не опоздай! Через полчаса рабочий из зоны придёт. Я побежал столы накрывать, - напутствовал уходящего в палатку Сазонова Назарбеков.
    На зоне было совсем не так, как описывал Солженицын в «Одном дне Ивана Денисовича». Никто не стоял в очередь за баландой, а строем приходили в столовую и садились за уже накрытые шнырями (дежурными по отрядам) столы.
«Чего я один в палатке буду делать?» - подумал Степан и решил до обеда побродить по зоне. Он прошёл мимо санчасти и, подойдя к следующему зданию, увидел с обеих сторон от входной двери прикреплённые вывески. Приблизившись, он прочитал надписи на табличках. На одной из них значилось «Библиотека», на второй – «Поназыревская средняя школа № 3».  «Наверное, надо в школу пойти. Техникум не получилось закончить. Вечером у начальника отряда спрошу», - размышлял молодой человек, шагая в сторону столовой. От промзоны к столовой шагали колонны заключённых. В одной из колонн он увидел уже знакомого туляка и пристроился в шеренгу.
    Вечером в кабинете начальника отряда Степан увидел двух мужчин. Один был лет сорока, не высокий крепкого телосложения, второй пожилой, на вид лет шестидесяти, в больших роговых очках.
   - Присаживайтесь, Сазонов. - Показал на место рядом с мужчинами начальник отряда, – Вот познакомьтесь, осужденный Сазонов Степан. Вчера этапом к нам прибыл. Парень, на мой взгляд, с понятием, грамотный. Смирнов! – обратился он к крепышу, - В твою бригаду я его направил. Завтра на работу – обучайте. А ты, Михайлов, присмотрись к нему. Он уже написал заявление в СВП, объясни ему, чем занимаются в секции, потаскай его с собой на дежурство. Нашивки у тебя с собой есть?
   - Да, есть.
   - Дай ему две. Пусть на куртку и телогрейку нашьёт.
   - В палатке вместе пришьём. У него поди и иголки с ниткой нет.
   - Хорошо. Вопросы у кого-то есть?
   - Есть, гражданин начальник. Я тут по зоне прогулялся. Увидел, что есть средняя школа. Я три года техникума закончил, а свидетельство есть только о восьмилетнем образовании. Может мне в школу пойти?
   - Похвально. После работы зайдёшь к директору школы. Он с тобой побеседует, учителя твои знания проверят и определят, в какой тебе класс идти. Если больше вопросов нет, то все свободны.

   - Меня Алексеем зовут, а так все кличут Лёнькой, а это Михаил Петрович, он библиотекой заведует. Вообще-то у нас отряд привилегированный: зав. столовой - наш, зав. баней - наш. А ты где в техникуме учился? – заговорил крепыш, когда они вышли из кабинета.
   - В Шарье.
   - Так и я из Шарьи. Недалеко от техникума на Лесной жил.
   - А я тоже на Лесной всегда  квартировал, у тётки Шуры.
   - Знаю. Их дом второй от угла. У неё ещё муж парализованный. Получается мы с тобой земляки.
   - По временному моему проживанию да, земляки.
   - Ты вот что, земляк. Особо дружбу пока ни с кем не заводи, приглядывайся. Ребята тут ушлые. С тульским этим, поаккуратней. Скользкий он парнишка – и вашим и нашим. Ну да если что, мы с Петровичем тебе подскажем.

    В цехах промзоны остро пахло сосновой смолой.
   - Задержись! – взяв за локоть Степана, сказал бригадир. – Давай я тебя по промзоне проведу, покажу производство. Вон там у забора пилорама, а в этом корпусе ульи пчелиные делают. Давай зайдём.
    Цех был большой и высокий. На металлических балках были подвешены светильники. Их яркий свет хорошо освещал помещение.
   - Здесь заготовительное отделение: доски строгают и пилят по размерам, а дальше ульи собирают. Вон готовыми уже полцеха заставили.
    Степан с Алексеем перешли в следующий корпус. Бригадир, как настоящий экскурсовод показывал на изделия и рассказывал для чего они.
   - Вот кормушки для животноводческих ферм, а там поддоны для кирпичных заводов. Ну да ладно, в покрасочный потом как-нибудь зайдём. А сейчас пошли в свой корпус, заболтались мы с тобой.
    Бригадир подвёл Сазонова к небольшому похожему на сарай помещению.
   - Вот наша площадка.
    Площадка внутри оказалась довольно внушительных размеров. Вся она была заставлена длинными столами – верстаками, около которых стояли заключённые и стучали молотками. Алексей подвёл Степана к одному из столов.
   - Потеснись! Раскорячился тут, - сказал бригадир одному из рабочих. – Вот вставай. Это будет твоё рабочее место. Донца для ящиков будешь сколачивать. За смену надо сколотить не меньше ста. Сейчас молоток и гвозди принесу и покажу, как надо делать, - сказал Алексей и ушёл вглубь сарая, видимо в кладовку.
    Степан огляделся. У верстаков стояло не меньше тридцати человек. Все они складывали в какие-то приспособления дощечки и усердно стучали молотками по шляпкам гвоздей.
   - Вот молоток, гвозди, а вот это станок. В него сначала закладываешь две поперечных рейки, на них шесть досочек. Досочки прибиваешь к рейкам. Гвозди не гни, а если согнётся вытаскиваешь, правишь и снова забиваешь.
    Алексей взял две рейки положил их в станок, на них уложил с разрывом в сантиметр шесть дощечек.
   - Крайние должны быть обязательно прижаты к стенкам станка. Вот так. А теперь бери гвозди и бей.
    « Не мудрёная работёнка» - подумал Степан. Взял из коробочки несколько гвоздей, один захватил большим и указательным пальцами, остальные зажал в ладони, поставил гвоздь на дощечку и ловко одним ударом молотка загнал его в нужное место. Какими-то замысловатыми движениями пальцев взял из ладони второй гвоздь и так же, одним ударом вогнал его в доски. Через какую-то минуту все двенадцать гвоздей были забиты.
   - Ловко, однако, у тебя получается. Видимо приходилось молотком работать.
   - Приходилось.
   - А теперь переворачивай донце. Видишь гвозди торчат. Их нужно аккуратно загнуть – сказал бригадир. Он взял из рук Степана молоток и, ударив им под углом по торчащему кончику гвоздя, приложил его к рейке. – Вот так.
    Этого Степану можно было не объяснять. Ему ещё пацаном приходилось крыть на избах крыши. Уж что-что, а гвозди он забивать и загибать наловчился.
   - Готовые донца складываешь в отдельную стопку у стены. В конце смены я их буду пересчитывать и принимать. Работай! Не отлынивай! Глядишь и в передовики выбьешься, - напутствовал бригадир и пошёл вдоль столов, внимательно наблюдая за работой бригады.

    Степан прошёлся по школьному коридору и не найдя кабинета директора постучался в дверь учительской.
   - Войдите! – отозвался из-за двери мужской голос.
Войдя в кабинет, он осмотрел присутствующих и решил, что солидный мужчина у окна и есть директор.
   - Я хотел узнать по поводу учёбы в школе.
   - Присаживайтесь. Побеседуем. Какое у тебя образование?
   - Восьмилетка и три курса техникума. Ещё год оставалось доучиться.
   - Документ какой-нибудь есть? Зачётка или справка?
   - Да нет ничего, зачётка дома осталась.
   - Жаль. Ну ничего. Сейчас мы с коллегами тебя попытаем, проверим твои знания.
   - Марья Ивановна, проверьте, что он знает по математике. А вы, Людмила Петровна, подготовьте ему небольшой диктантик.
    Марья Ивановна, покопавшись в ящике стола, положила перед Степаном листок с задачами и уравнениями.
   - Попробуй решить.
Степан сел за свободный стол и склонился над листом. Минут через двадцать он отложил карандаш в сторону.
   - Я закончил, - обратился он к учительнице математики и протянул ей листки с решениями.
    Мария Ивановна поводила ручкой по строчкам и резко подняла голову, упёрлась взглядом в Степана.
   - Ну, что могу сказать. Решил всё правильно и довольно быстро. Знания практически за среднюю школу.
   - Людмила Петровна! Вы подготовили материал?
   - Да. Сейчас я ему продиктую несколько предложений.
Людмила Петровна начала диктовать, а Степан старательно записывал текст.
   - Давай посмотрим, как ты справился. -  Она быстро взглядом пробежала по написанному. – Ошибок нет. Одну запятую пропустил.
   - Сейчас я тебе по географии и истории задам несколько вопросиков, - сказал директор, встал со стула и остановился перед испытуемым.
    Степан, не задумываясь, отвечал на все вопросы, но директор продолжал и продолжал их задавать, как бы войдя в азарт.
   - А, вот и неправильно! Наконец-то я тебя поймал. Битва под Ватерлоо случилась в другом году. А, в общем-то всё хорошо. Если бы ты пришёл с начала учебного года, то пошёл бы сразу в одиннадцатый класс. А сейчас, если согласен, походи в десятый. Закрепишь знания.
   - В десятый, так в десятый. Когда начинать?
   - Сразу после Новогодних праздников и начинай. Людмила Петровна, дайте ему расписание уроков, а я сейчас напишу, какие тебе нужны учебники, зайдёшь в библиотеку, получишь.
    В библиотеке Сазонов увидел подшивку небольшой однополосной газетки «За честный труд» и начал читать.
   - Это еженедельная газета областного управления, - увидев заинтересованность Степана, сказал Михаил Петрович. – Кстати, вот сегодняшний тираж. Возьми два десятка отнесёшь в отряд.
   - А рассказы, стихи в ней печатают?
   - Печатают. А ты, что пишешь?
    Степан рассказал библиотекарю, что он много лет занимался в литературном кружке, а в начале этого года был на совещании молодых писателей в Костроме.
  - Так тебе весь резон посылать в газету свои произведения. Будешь печататься – наберёшь себе очков для досрочного освобождения.
    Не откладывая в долгий ящик, Степан на следующий день отправил в редакцию рассказ и стал ждать результата. Его «Непутёвый» появился в газетке недели через три. Осужденные встретили рассказ неоднозначно: кто-то с издёвкой и сарказмом «Ишь, писатель у нас объявился», а кто-то проявил к автору интерес. На следующий день после публикации его вызвали в штаб к замполиту – заместителю начальника колонии по воспитательной работе.
Замполит, Железнов Николай Митрофанович, был в звании майора. Он долго и обстоятельно расспрашивал Степана о семье, о детских и юношеских годах, о работе и учёбе.
   - Сазонов, я познакомился с твоим делом, но хотелось бы от тебя услышать, как всё произошло.
    Степану не очень хотелось ворошить всё, но то с какой неподдельной заинтересованностью майор слушал его биографию, вызывало доверие, и он излил ему всю душу.
   - Сазонов, ты в своё время работал заведующим клубом, значит, есть опыт организации самодеятельности. В этом году страна будет отмечать пятидесятилетие Октябрьской революции. Надо бы и нам организовать хорошую постановку. Помозгуй над этим.
    Степан обещал помозговать, и они расстались. Однако, разговор с Железновым не выходил из головы, и однажды, что-то щёлкнуло и в одно мгновение вырисовался весь сценарий: надо написать небольшую поэму об этапах развития страны, строительстве заводов и фабрик, подъёме целины, полёте первого человека в космос. Да мало ли о чём можно поведать чистым листам бумаги. Строки этой поэмы должны будут идти рефреном на протяжении всего концерта.
    Как-то вечером в жилое помещение зашёл начальник отряда. Все вскочили с кроватей.
   - Сазонов здесь?
   - Да, здесь.
   - Зайди ко мне.
    Степан оделся. Он недоумевал – почему начальник отряда сам, а не через дневального позвал его.
   - Слушай, Сазонов. У нас в отряде есть молодой парень Олег Баранов. Ты бы сошёлся с ним поближе. Не нравится мне его упадническое настроение. Письма родителям пишет полные пессимизма. Боюсь не завела бы далеко  его хандра.
   - Да я уже обратил на него внимание. Интеллигентный парень, а по зоне бродит сгорбившись и всегда один.
   - Вот, вот. Постарайся как-то его растормошить. Погуляйте вместе, поговорите. Расскажи ему о себе, чтобы он понял, что не одному ему тяжело.
    На следующий вечер, вернувшись из школы, Степан подошёл к сидящему на кровати Олегу.
   - Олег, привет. До отбоя ещё далеко, пойдём, покурим, погуляем.
   - Не хочется. Хотя покурить можно, только у меня курево закончилось, а до лабаза ещё два дня.
   - У меня есть. Пошли.
    Молодые люди вышли на улицу. Степан достал из кармана пачку сигарет.
   - Закуривай!
   - «Пегас». Неплохие сигареты, только без фильтра. Мне мать всегда в посылках «Родопи» присылает. Она и сама их курит.
   - А что, мать у тебя курит?
   - У нас все курят и отец, и мать, и брат, и сестра.
   - Олег! А ты за что сидишь?
   -Зачем спрашиваешь? На каждой шконке табличка висит. Прикидываешься, что не читал?
   - На заборах тоже много чего пишут.
   - Верно, - Олег улыбнулся. – На заборах всякое пишут.
   - А ты откуда?
   - Из Москвы.
   - Ого! Из самой столицы! А я из глухомани лесной. Деревня есть такая Большие Рымы называется.
   - Почему Рымы?
   - Да бог её знает. Рымы и Рымы. У нас Большие, а на другом берегу реки тоже Рымы, только Малые.
   - Интересно.
    Потихоньку разговор начал клеиться. Олег рассказал, что случилось всё в ресторане. День рождения жены праздновали. Компания была небольшая. Его друг и подруга жены. Выпивали, шутили, танцевали. К столику подвалили двое хорошо подпитых молодых мужчин. Потащили девчат танцевать, те отказались. Тогда мужики схватили их за руки, с оскорблениями подняли со стульев и потащили от стола. Девчонки отбивались от мужиков, но те перешли на мат, не отпуская их. Олег вытащил  из кармана складной нож и всадил его в грудь одному из хамов. В ресторане начался переполох. Приехала милиция, скорая помощь. Порезанного увезли в больницу, а их всех и приятеля порезанного увезли в отделение. После длительных допросов  Олега арестовали, а остальных отпустили домой. Утром выяснилось, что мужик этот умер на операционном столе.
   - Мне не себя, мне отца жалко. Я ему всю карьеру испортил.
   - Как ты ему карьеру мог испортить?
   - Он в посольстве в Америке работал. Мать и младший брат вместе с отцом в Вашингтоне жили. После того, как меня осудили, отца отозвали из Америки и отправили в Монголию. Мать с братом с ним в Монголию не поехали, остались в Москве.
   - У нас же вроде сын за отца не должен отвечать.
   - Отвечают ещё и как отвечают, - пробурчал Олег, заложил руки за спину и, низко склонив голову, побрёл по расчищенному от снега тротуару.

    Дня через два Степан снова вытащил Олега на прогулку. Олег в разговоре был не так натянут, как в прошлый раз. Сазонов узнал, что жена с Олегом через три месяца после суда развелась. Благо детей у них ещё не было. А вот у убитого был ребёнок, Олег должен был выплачивать ему алименты. Крохи от его мизерной зарплаты ежемесячно переводили жене убитого. Олег считал это справедливым. Сетовал на монотонную убивающую всё нутро работу, он на пиле раскраивал тарную дощечку.
   - Целый день ж-жи, ж-ж-жи. Так и с ума сойти можно. На другую работу хотя бы перевели. Я всё-таки три курса института закончил.
   - Подожди. Может и переведут куда.
    -Вряд ли.
    В субботу вечером Степан зашёл к начальнику отряда.
   - Гражданин начальник, я несколько раз общался с Барановым.
   - Ну и как?
   - Работу бы ему поинтересней  подобрать. Мается парень. А ведь он грамотный.
   - Подумаем над этим. А ты продолжай с ним общаться, вытягивай его из депрессии.
    Через несколько дней Олег сам подошёл к Степану.
   - Пошли погуляем. Разговор есть.
- Сейчас оденусь.
     На улице приятели, думаю, что это слово здесь уместно, сначала выкурили по сигарете, потом направились в сторону школы.
   - Это ты подсуетился?
   - Не понял.
   - Директор сегодня меня вызывал, предложил работу в конструкторском бюро.
   - Ну, брат, я тут ни при чём. Я к директору и дорогу не знаю.
   - А к начальнику отряда знаешь. Вот с ним, наверное, и поговорил.
   - Было дело.
   - В общем, берут меня в конструкторское бюро. Там вольнонаёмный через неделю на пенсию уходит. Остаётся там один из наших. Меня к нему подсадят. Директор наивный, спрашивает, умею ли я чертить? В институте я три года только и чертил.
   - Вот видишь, как всё хорошо складывается. Пойдём в барак, а то отбой скоро протрубят. Мне завтра рано вставать – в столовой дежурю.

    Дежурство в столовой выпадало не часто, но каждый, кого туда назначали, шёл с удовольствием. За хорошую работу заведующий уж точно отвалит граммов сто-сто пятьдесят отварного мяса. Дежурство сводилось к тому, что после картофелеочистительной машины надо было просмотреть каждую картофелину, срезать недоочищенную кожуру и выковырять глазки, вырезать гниль, если она попадалась. На основную работу в этот день не ходили.

    В апреле начало пригревать солнышко, снег подтаивал, а с крыш к обеду звонко лилась капель. Аркаша Златкин – семидесятилетний еврей, начал суетиться: перебирал пакетики с семенами цветов, что-то высаживал в ящики, которыми вскоре были заставлены все подоконники. В зоне Златкин уже лет пятнадцать и все эти годы он нештатный цветовод. С июня и до поздней осени в палисадниках у всех бараков благоухали бархатцы, ночной табак, львиный зев, петуния, а кое-где между цветами росли чеснок и листья салата. Из чеснока, салата и хлеба он готовил какую-то термоядерную смесь и заталкивал ложку за ложкой в свой беззубый рот. Вонища стояла невообразимая.
   - Фу! Как ты ешь такую гадость?
   -  Для здоровья очень полезно. Попробуй.
   - Нет уж, уволь, – отвечал заставший его за трапезой Степан и быстро уходил в сторону.

    В середине июля на свидание приехала Томка. Свидание дали на двое суток. В комнате стояли две кровати, стол, стулья. В коридоре на плите можно было приготовить еду.
   - Томка! Милая! Как я по тебе соскучился! – обнимая и целуя жену, без конца повторял Степан.
   - Я, я, тоже соскучилась. И так обрадовалась, когда ты написал, что нам разрешили свидание. Ну хватит обниматься. Давай разберём сумку, я тебе вкусностей разных привезла, - она отстранила от себя мужа и начала выкладывать на стол колбасу, сыр, печенье и ещё множество свёртков.
   - Хватит тебе хлопотать. Иди ко мне! – Степан снова зажал Тамару в объятия, и они упали на одну из кроватей…

    Радость от встречи улетучилась сразу, как только за Степаном закрылась дверь домика свиданий. Навалилась гнетущая сердце тоска. Хотелось перепрыгнуть через высоченный с колючей проволокой поверху ненавистный забор, догнать любимую женщину, взять её за руки и уже больше никогда не отпускать от себя. Вернувшись в барак, Сазонов упал на кровать, закрыл лицо курткой и начал просматривать, как на экране, счастливые минуты близости с его Томкой – котомкой.

                ...
    К предстоящему концерту в честь пятидесятилетия Октября столовую украсили транспарантами, отдраили полы, на задней стене сцены повесили огромный портрет Ленина. Степан волновался. Ведь он должен был на протяжении всего концерта между номерами читать отрывки из своей поэмы. Кроме того, ещё утром майор Железнов сказал ему, что на концерте будет начальник Управления генерал Аксёнов.
   - Не подведи, Сазонов.
   - Постараюсь.
    Открывая занавес, Степан увидел, что весь первый ряд был занят руководством колонии, а по центру между начальником и директором восседал, сверкая золотом погон и лампасами, генерал. Библиотекарь Михаил Петрович произнёс вступительную речь и объявил:
    - На протяжении концерта осужденный Степан Сазонов будет читать свою поэму.
     В зале раздались жиденькие хлопки в ладоши. Степан вышел на сцену, приосанился и начал декламировать:
   - Сколько? Полвека. Не может быть!
Времени очень мало.
Столетье не меньше надо прожить,
Чтобы с подобным справиться планом.
Из голопузой России лапотной,
В индустриальную вдруг страну,
С изуродованной мордой кирзовой
Да в калашном стоять ряду..
Хватит болтать! Оглядись
И увидишь сам.
Всё величие разведанного,
Всю громаду построенного!
Не по годам, а по дням по часам
Крепло могущество наше…
    Сазонов прочитал ещё несколько строк и ушёл со сцены. На подмостки вышли рабочие с красными знамёнами, а хор исполнил песню «Вихри враждебные веют над нами».
    На сцене снова появился Сазонов:
   - Лесу, лесу, угля давай! -
Новостроек горластое эхо кричит –
Поворачивай, успевай!...
    Хор заключённых запел:
« Ни кочегары мы, ни плотники,
  Но сожалений горьких нет,
  Ведь мы монтажники – высотники,
  И с высоты вам шлём привет…»
    Песня закончилась и Степан продолжил:
- Эй! Кто там, в космосе первый?
Скажи нам, чей?
Русский. - Голос из космоса
Впервые оповестил людей…
    На сцену вышел Толя Кот. Котом его прозвали за то, что он очень любил петь песню про чёрного кота. Он прокашлялся и запел:
« Знаете, каким он парнем был –
На руках его весь мир носил…»
    А между песнями Степан читал и читал отрывки из своей поэмы. Завершающими словами было:
   - Достиг невиданных высот
Советский наш простой народ!
    Занавес закрылся. Зал аплодировал. Степан в щёлку между занавесом и стеной наблюдал, как генерал пожимал руки замполиту и начальнику отряда, что-то говорил хозяину (начальнику колонии) и показывал рукой на только, что закрытый занавес.

                ...
    Письма от жены приходили всё реже и реже. Содержание их стало какое-то казённое: родился, крестился, женился, умер. Степан понимал, что молодая красивая женщина теряет веру в то, что муж может вернуться раньше, а десять лет это огромный срок. Молодость за эти годы пройдёт, а свидания два раза в год не утолят желание иметь близость.

   - Вот те раз! Степан, не думал тебя здесь встретить, - перед ним стоял Сашка Романов с Первомайки.
   - Сашка, а ты, как здесь оказался?
   - Так же ,как и все. По хулиганке на четыре года загремел.
   - Расскажи, как там на воле. Я уже полтора года оттрубил.
   - Да нормально на воле. А, что ты про жену ничего не спрашиваешь?
   - А что про неё спрашивать? Она в письмах о себе всё рассказывает.
   - Сомневаюсь, что всё. Загуляла твоя Тамарка. Совсем с катушек съехала. Как бы из школы не выперли. Степан посерел. Продолжать разговор больше не хотелось.
   - Ладно, Саша, потом ещё пообщаемся. Я в школу иду – на урок опоздаю.

    Всю ночь Степан не мог заснуть. Написать жене гневное письмо – приструнить. А что толку. Клятвенно пообещать, что года через два он выйдет по условно – досрочному. А выйдет ли?... И вряд ли это её остановит. Нет, лучше написать доброе письмо, поведать о не очень-то радужной надежде на скорое освобождение и предложить, чтобы она подала на развод и не губила молодость из-за него.
На утре письмо было написано, и как только скомандовали подъём, Степан побежал к штабу, где на стене висел почтовый ящик. Ежедневно из штаба выходила молодая раскрашенная женщина и забирала из ящика письма. Она знала все сокровенные мысли, излитые заключенными на бумагу, а если находила что-то крамольное, относила письмо майору Дурневу – заместителю начальника колонии по режиму.
    Ответа от жены Степан так и не дождался. Месяца через два он получил письмо из ЗАГСа со свидетельством о расторжении брака. Он был огорчён тем, что Тамара не ответила, не попросила его одуматься, не пообещала ждать. Значит, мысль о разводе созрела у неё ещё до получения письма от мужа. Вот и распалась ещё одна, так и не успевшая сформироваться семья.

    Вечером Степан с Олегом и его начальником Аликом, коренастым мужчиной тридцати лет. Обсуждали взаимоотношения с женщинами.
   - Ну вот, теперь мы все трое брошенные женами. Общность, конечно, не приятная, но как говорится, нет худа без добра. Всё равно с этими женщинами ничего путёвого не склеили бы. Стёпа, а ты что-то давненько ничего в газетку не пишешь? – Алик перевёл разговор с женщин на Стёпкины литературные опыты.
   - Времени нет. Экзамены в школе на носу.
   - Ну, да! Аттестат тебе надо получить. Слушай, Стёпка, а что это к тебе последнее время философствующий уголовник Константиновский всё клеится?
   - Собеседника достойного ищет. Не с кем ему стало философские трактаты обсуждать,  «Хмурый» то освободился. Да ещё уговаривает с ним в соавторстве статью о лагерных нравах в газету написать.
   - А ты?
   - Да я же сказал. Некогда мне сейчас писаниной заниматься. Да и вдохновение на полном нуле. Кстати, Константиновский то не дурак. Мыслит трезво.
   - Ты, брат, от нас не откачнись.
   - Нет, братцы. Мы друзья, ими и останемся. Тем более Олег предлагает Орден Кленового листа создать, и тем закрепить нашу дружбу.
   - Олег, а что это ты мне ничего об этой затее  не говорил? Вроде бы целыми днями вместе сидим.
   - Говорить то нечего. Так мысль пришла как-то в голову, вот и поделился со Степаном.
   - Ладненько. Надо это дело обмозговать. Ну, что по шконкам?
   - Давно пора, а то скоро в нарушители режима запишут.

     Экзамены Степан сдал без особого труда. Торжественного вручения аттестатов не было. В класс пришёл директор вместе с завучем, зачитал итоговые оценки всех выпускников, потом всем дали расписаться в ведомости за получение и сказали:
   - Ваши аттестаты будут храниться в ваших личных делах. Получите их при освобождении.
   - Ну вот, теперь хоть более-менее приличный документ об образовании есть, - сказал Сазонов и довольный собой улыбнулся.
    Директор также с улыбкой добавил:
   - Надеюсь, что это у тебя не последний. Будут и ещё дипломы. Да, чуть не забыл, Костромской пединститут хочет у нас провести литературные чтения по произведению Сергея Залыгина. Если Железнов даст добро, я бы просил вас всех принять участие в мероприятии. Можно на вас рассчитывать?
    - А почему бы и нет? С девочками пообщаемся. Тоска без женской красоты совсем заела – ответил за всех один из выпускников.
   - Мероприятие, если оно состоится, будет не раньше, чем в середине июля.
    Сейчас у студентов сессия начнётся.
                ...
    Пять очаровательных существ в сопровождении надзирателей медленно шествовали по центральной улице в сторону летней киноплощадки. Чуть позади о чём-то переговариваясь, шагали майоры Дурнев и Железнов. Рядом с улицей по тротуару шагала толпа молодых зеков. Они громко смеялись и отпускали комплименты в адрес студенток.
    Скамейки на летней площадке были уже все заняты. Ещё бы. Посмотреть вблизи на молодых девушек, в летних коротеньких платьицах, а по лагерному «словить сеанс», хотелось всем оторванным от реальной жизни заключённым.
   - Осужденные! Сегодня к нам в гости пришли студентки филологического факультета, чтобы провести литературные чтения по произведениям известного советского писателя Сергея Залыгина, - сказал, открывая мероприятие, замполит. – Девчата расскажут о творческом пути писателя, а вы, кто читал его книги, должны выступить и рассказать, чем привлекло его творчество, что интересного и положительного  для себя  вы почерпнули. Просьба вести себя прилично. В противном случае, мы отменим мероприятие. Пожалуйста, начинайте! – обратился уже к гостям Железнов.

    Юное очаровательное создание с коротко подстриженной чёлочкой светлых волос, одёрнуло ситцевое белое платьице в крупный красный горошек, сделало два шага вперёд:
   - Сергей Павлович Залыгин родился в 1913 году в Башкирии в селе Дурасовка. – В нескольких местах одновременно раздался смех. Видимо название населённого пункта развеселило осужденных.  – Он не сразу пришёл в литературу, - продолжила, не обращая внимания на хихиканье, девушка. – Сначала он окончил гидромелиоративный факультет Омского сельхозинститута, защитил диссертацию, преподавал. Только в 1953 году с переездом в Новосибирск полностью посвятил себя литературной деятельности. Хотя ещё в 1941 году в Омске вышел его сборник рассказов. Трудно перечислить все произведения Сергея Павловича. Назову лишь самые значимые: «Оськин аргиш», «Солёная Падь», «Пробуждение  великана», «Тропы Алтая». В его произведениях отражены разные исторические периоды. Все произведения писателя талантливы и заслуживают внимания. А сейчас об особенностях литературного творчества расскажет моя однокурсница Света Голубкова.

    Света Голубкова не соответствовала своей фамилии. Голова её была усыпана золотыми завитушками кудрей,  а веснушки золотой россыпью покрыли смазливое личико. Голубкова говорила о художественных приёмах писателя, а лагерная молодёжь, тем временем, кружилась около остальных девчат. Ребята просили адресочки, надеясь завязать переписку.
   - Итак, мы рассказали вам биографию, поведали о его творческой кухне. А теперь, хотелось бы услышать ваше мнение о прочитанных произведениях Сергея Павловича Залыгина. Пожалуйста! Кто хочет выступить?
    Ряды заключённых молчали. Тогда в дело вмешался замполит:
   - Сазонов Степан, ты у нас и сам человек творческий. Думаю, тебя заинтересовали произведения большого писателя.
    К великому стыду Степан не успел прочитать до конца роман «Солёная Падь», но деваться было некуда, и он вышел на импровизированную сцену.
   - В романе «Солёная Падь» меня в первую очередь привлекло образное мышление автора. Залыгин начал своё произведение словами: «Когда солнце встало на пол дуги…». Без лишних объяснений понимаешь – наступил полдень, т.к. солнце стояло в зените. – И тут Степана понесло. – Описывая крестьянский быт, автор не зацикливается на мелочах, а крупными мазками отражает бытность: «На шестке стояло множество чугунков» - сразу видно, что в доме жила большая семья и хозяйке, чтобы накормить всю ораву, нужно было готовить не в одном, в нескольких чугунках одновременно.
    Сазонов продолжал выискивать всё новые и новые примеры образного мышления писателя. Наконец он замолчал и после короткой паузы сказал:
   - Советую всем, кто ещё не читал книги Сергея Павловича, познакомиться с его творчеством.
    Железнов сумел поднять со скамеек ещё двух – трёх человек. Говорили они вяло, и зрителям слушать их было не интересно.
   - Пусть студентки ещё что-нибудь расскажут, нам их хочется послушать, - раздался с задних рядов зычный голос.
   - Если больше никто не желает поделиться своими мыслями, то мне остаётся поблагодарить девушек за прекрасное мероприятие и пожелать продолжить встречи с нашим контингентом. – Подвёл итог выступлениям замполит.

    Народу было совершенно безразлично творчество писателя. Ему хотелось подольше поглазеть на молодых стройных девушек, послушать их звонкие пронизывающие душу и сердце голоса.
    Студентки в окружении надзирателей и офицеров колонии направились к штабу, а толпа заключённых медленно двигалась следом.
   - Извините, девчата, что мы плохо подготовились, - говорил на прощание замполит.
   - Да что вы! У вас вон ещё и выступали. Мы на прошлой неделе в другой колонии были. Там ни из кого слова вытащить не смогли. Так, что по сегодняшней встрече можно буде написать отчёт по практике.
  Девушек вывели за ворота, посадили в автобус и отвезли на железнодорожную станцию.
                ...

    Алёна Матвеевна с Верунькой сидели в палисаднике под раскидистой яблонькой, отдыхали после похода по чернику. Лето в этом году было сухое, ягоды не налились, созрели мелкими. И всё равно по полной большой корзине насобирали.
   - Верунька! Тебе последний год учиться осталось. Что дальше то делать думаешь?
   - Не знаю ещё, мама. Восьмой надо ещё закончить. И Лёша и Глаша к себе зовут, чтобы в техникум какой-нибудь поступила. Да как же я тебя одну то оставлю?
   - Обо мне нечего думать. Проживу. Глянько вся молодёжь, да и взрослые мужики, кто в силе, всеми семьями уезжают кто – куда. Леса то уж выпилили, а другой работы нет.
   - Ладно, мама. Рано ещё об этом говорить. Поживём – увидим.
   - Ой! Что-то от Степана давно письма нет. Как он там, горемыка?
   - Как это давно? Дней десять назад последнее приходило. Скоро новое пришлёт. Он нам два письма в месяц пишет, а третье то в Рудный, то в Семейкино.
   - И то правда. Вот управимся с делами, и поеду к нему на свиданку.
   - Одна что ли поедешь?
   - А с кем же?. Ты на хозяйстве останешься. Живность – то надо кормить.
   - Тогда Стёпе надо написать, чтобы он заранее разрешение на свиданку оформил, да и нам дату сообщил.
   - Так завтра давай и напишем.
   - Мама! Август ещё на дворе. А с делами хорошо хоть к концу октября управиться. Надо, чтобы на ноябрь он свидание просил. Тамарка – то, наверное, больше не поедет, коль развелась она с ним.
   - Ой, Верунька! Не хорошие о ней слухи-то идут.
   - Мама! Она взрослая женщина. Пусть живёт, как хочет.
   - И то правда. Чего нам о ней говорить-то. Хотя жаль, что так вышло. Хорошая могла быть пара. Пойдём в избу, чайник согреем.

                ***
     Степан проснулся. Во сне, как наяву, всё видел. Уж не случилось ли у них что-то в деревне. Или, может, думаю о них постоянно, вот и приснилось. А на свидание заяву надо будет в следующем месяце написать. До утра заснуть так и не получилось. Какая-то тревога засела в нутро.
     Когда отряд вернулся с завтрака, и все готовились к выходу на работу, к Сазонову подбежал Назарбеков:
   - Степан, тебя начальника зовёт. Шагай скорей!
   - Сазонов, не надоело тебе гвозди заколачивать? – спросил капитан, как только Степан зашёл в кабинет.
   - А чего там надоест – стучи да стучи.
   - Можно, конечно и стучать, но мы тебе новую работу присмотрели. В штабе в планово-производственном отделе помощник нужен. Начальник колонии не поощряет, чтобы заключённые работали вместе с вольнонаёмными, но майор Железнов сумел убедить его. Возражений нет?
   - Как решите, так и будет. Я должен исполнять указания.
   - В промзону сегодня не идёшь. Сейчас дуй к майору Дурневу. Он с тобой побеседует.
   - Слушаюсь, гражданин начальник.
    Через три минуты Степан уже стучал в дверь заместителя начальника колонии по режиму.
   - Осужденный Сазонов по вашему приказанию явился.
   - Присаживайся, Сазонов, поговорим, - не отрывая глаз от бумаг, пробурчал майор. – Тебя направляем на работу вместе с вольнонаёмными в планово – производственный отдел. Коллектив там полностью женский. Поэтому предупреждаю – не вздумай завести шашни. Вылетишь из штаба, как пробка, и пойдёшь на самый тяжёлый участок. Не вздумай передавать через женщин какие-либо письма или просить их принести что-то. И держи язык за зубами. О чём говорят в кабинете – не слышишь. Хотя женщины там проверенные и лишнего болтать не должны. Делать будешь то, что прикажет Наталья Михайловна. Всё понял?
   - Да, гражданин начальник, понял.
   - Пошли. Отведу тебя на рабочее место и познакомлю с коллективом. – Майор Дурнев, наконец, оторвался от бумаг и резко встал из-за стола.
    Кабинет был небольшой. Столы, а их было четыре, стояли практически впритык друг к другу. Один из них, значительно больших размеров, чем остальные располагался у дальней стенки. На столе сверкал новизной красный телефонный аппарат, а рядом с ним пристроился ещё один, чёрный, но без вертушки с цифрами.
   - Наталья Михайловна! Вот привёл вам помощника. Парень смышлёный – должен справиться. Поблажек ему никаких.
    Из-за стола поднялась высокая худощавая женщина лет пятидесяти с прямыми коротко подстриженными волосами.
   - Хорошо. Проверим его в работе, – хрипловатым, видимо прокуренным, голосом проговорила начальница. – Как тебя зовут?
   - Осужденный Сазонов, - отчеканил Степан.
   - Я знаю, что ты осужденный. Я спрашиваю, как тебя зовут.
   - Степаном.
   - Так, Степан. Работать будешь вот за этим столом, - начальница показала на ближний к двери. – Меня зовут Наталья Михайловна, это Надежда Ивановна, - указала рукой на женщину за соседним столом,  - а там, Валентина Васильевна. На счётах считать умеешь?
   - Умею. Ещё в школе научили.
   - Хорошо. Садись за стол, сейчас получишь задание.
Майор о чём-то пошушукался с Надеждой Ивановной и вышел из кабинета. Наталья Михайловна взяла со своего стола несколько испещрённых цифрами листов и положила их перед Степаном.
   - Надо пробить итоги по вертикали и горизонтали все колонки, чтобы здесь они совпадали. Не совпадут, пересчитываешь ещё раз. Считай повнимательней, не спеши. Я смотрю, ты куришь. Я, старая грешница, тоже курю. Пойдём, покажу курилку. Вместе и подышим.
    Курилка находилась в конце коридора в небольшом тамбуре. В правом дальнем углу стояла урна с окурками. Начальница извлекла из небольшого карманчика жакета пачку «Родопи», ловко вытащила из неё сигарету и, щёлкнув зажигалкой, прикурила. Степка, держа сигарету губами, открыл коробку со спичками, но Наталья Михайловна ещё раз щёлкнула зажигалкой и поднесла огонь к Стёпкиной сигарете.
   - Спасибо!
   - Не за что. Сколько раз пыталась бросить курить и никак. За столько лет уже втянулась. А тебе бы ещё и бросить можно.
   - Да нет. Покуришь – оно вроде и как-то полегче на душе становится.
   - От дум отвлекает?
   - Да.
   - Итоги сначала пиши карандашом, а если всё сойдётся, обведёшь чернилами, - сказала начальница, когда они вернулись из курилки в кабинет.
Степан ловко защёлкал костяшками счёт. И через какое-то время, дважды проверив результаты, подошёл к начальнице.
   - Наталья Михайловна! Всё сошлось. Обводить чернилами?
   - Положи на стол. Я сейчас на арифмометре всё проверю, - сказала женщина и начала крутить ручку счётной машинки. – Да не стой ты над душой – иди за свой стол.
    Арифмометр потрещал ещё несколько минут.
   - Всё правильно. Забирай и обводи. Потом ластиком подчисти карандаш. Валя, ты заполнила формы?
   - Да, заполнила.
   - Передай Степану. Пусть итоги сбивает.
    Сазонов просчитал итоги ещё на десятке листов и сидел в ожидании новых заданий.
   - Степан! Иди на обед. Вон ваши уже стройными рядами из промзоны потянулись.
    Выйдя из столовой, Степан вместе с Олегом и Аликом прогуливались по тротуару у барака своего отряда.
   - Ну как, новая работёнка? – спросил Алик.
   - Нормально. Костяшками счёт полдня простучал.
   - А женщины расспросами не донимают?
   - Да нет. Спокойно всё.
   - Ну да. Они тётки нормальные. Мы по работе с ними частенько общаемся. Ну всё. Беги в штаб. Народ строиться начал.
    Наталья Михайловна постепенно усложняла задания для Степана. Месяца через два он уже самостоятельно разрабатывал графики по распилу древесины на заготовки под договора с заказчиками, нормировал и составлял калькуляции на простые изделия.
    Одним словом, становился полноценным работником отдела, а не мальчиком на подхвате.
    Примерно раз в неделю в отдел со свёртками чертежей заходили то Алик, то Олег. Степан замечал, как загорались глаза Валентины, когда в кабинет заходил Алик, разворачивал на столе Натальи Михайловны полотна миллиметровки или кальки. Так мог смотреть только человек, испытывающий явную заинтересованность или влюблённость. Алик же коротко, по-деловому объяснял Наталье Михайловне какие узлы или детали нужно пронормировать, прощался и уходил, не замечая пристального взгляда молодой женщины.
   - Наталья Михайловна! Можно я у вас заберу минут на пятнадцать Сазонова? – сказал майор Железнов, приоткрыв дверь кабинета.
   - Николай Митрофанович! Конечно, забирайте хоть до конца рабочего дня.
Степан вышел из-за стола и пошёл вслед за Железновым к его кабинету.
   - Мне позвонил редактор нашей газеты Пискунов, - начал майор, как только они вошли в кабинет. – Просил, чтобы ты написал хорошую аналитическую статью о взаимоотношениях осужденных, о их восприятии режима содержания, что их больше всего угнетает, о чём они мечтают. Понимаешь, они хотят увидеть всё изнутри, не глазами корреспондента, а глазами заключённого. А ты знаком с Константиновским?
   - Знаком. Он своим философским мышлением уже достаёт меня. Предлагает в соавторстве написать статью в газету.
   - А вот я как раз об этом и хотел сказать тебе. Константиновский сиделец со стажем. Хорошо знает лагерную жизнь, обычаи и нравы всех категорий заключённых. И он мог бы помочь тебе в осмыслении статьи. А то, что он всерьёз увлёкся философией это не плохо. В общем так, Степан, - замполит впервые назвал его по имени без фамилии, - встреться сегодня вечером с Константиновским, обсудите возможную совместную работу над статьёй, и когда она будет готова зайдите ко мне.
   - Хорошо, гражданин начальник.
   - Степан! Давай договоримся так: без посторонних называй меня Николаем Митрофановичем, а прилюдно, будь добр, гражданином начальником.
   - Хорошо, Николай Митрофанович.
   - Вот так-то оно лучше, почеловечней.
    Константиновский, худющий с впалыми щеками и маленькими темно-карими глазами заключённый, слонялся по зоне, как правило, один. Изредка его можно было увидеть прогуливавшимся в паре с начальником штаба СВП, пожилым, не высоким и тоже очень худым заключённым. За глаза его все звали «Сонька – золотая ручка», видимо, из-за высыхающей и уже почти не действующей левой руки. Оба они отбывали по второй ходке и оба были приговорены к пятнадцати годам колонии. У «Соньки» через год срок заканчивался, а Константиновскому надо было торчать на зоне ещё восемь лет. На зоне поговаривали, что оба они когда-то были авторитетами, но потом лет пять назад резко поменяли свои взгляды и принципы, и стали благонадёжными зэками. «Сонька» неожиданно для всех стал главным на зоне по секции внутреннего порядка, а Константиновский получил инвалидность и ошивался всё время в библиотеке рядом с Михаилом Петровичем.
    Степан стоял у столовой курил, когда Константиновский выходил из здания.
   - Геннадий! Притормози.
   - А, Сазонов. Привет. Решил стать приверженцем философских учений?
   - Возможно и так, но сегодня разговор о другом. Пойдём прогуляемся.
    Степан рассказал о разговоре с Железновым, о необходимости написать серьёзную статью для газеты. Они допоздна меряли шагами зону, то останавливаясь, то неспешно перемещались на другое место. Константиновский поведал Сазонову о нескольких группировках, существующих в колонии. Внешне, кроме СВП их не видно, но они работают, и каждая старается втянуть под своё влияние, как можно больше заключённых. А когда разговор зашёл о помыслах заключённых, Константиновский заявил:
   - Все помыслы сводятся к одному: «Вот выйду на волю, найду хорошенькую чувиху и буду жить и наслаждаться близостью с ней». И это их наивысшая цель.
   - Геннадий! А что плохого в том, что человек хочет семью, иметь рядом близкого человека?
   - Нельзя зацикливаться на этом, нельзя обожествлять женщину. Вот ты представь это прелестное создание пыжащейся на унитазе, и всё очарование улетит к чёртовой матери.
   - Геннадий! Ну нельзя же так опошлять человеческие взаимоотношения! Ты что, женоненавистник?
   - Если по большому счёту, то да. А ты всё ещё продолжаешь восхищаться женщинами, несмотря на то, что жена тебя меньше, чем через год бросила?
   - Не бросила. Мы просто приняли обоюдное взвешенное решение.
   - Ну, что же. Наши взгляды на это диаметрально противоположные. Так, а что со статьёй? Писать будем?
   - Будем, Геннадий, будем. Только, давай, ещё раз осмыслим всё и завтра продолжим беседу. Без твоей помощи я не обойдусь.
    На следующий вечер разговор получился более конструктивным, стороны нашли взаимопонимание, определили матрицу написания статьи.
   - Степан, писать будешь ты. Я в разговоре изложить всё могу, а вот положить на бумагу у меня не получается.
   - Договорились. Писать буду я. Но мне могут потребоваться ещё твои консультации.
    Статья получилась большая, считай, на всю газетную полосу. В названии статьи авторы так и не сошлись.
   - Степан, статью Железнову неси один. У меня взаимоотношения с ним как-то не складываются. Меня Дурнев воспринимает куда лучше.
   - Хорошо. Один, так один.
    Майор Железнов статью читал долго, иногда возвращался к предыдущим страницам, потом оторвался от рукописи и упёрся взглядом в Степана.
   - Хорошо написали. Молодцы! А почему статья без названия?
   - С заголовком у нас разногласия с Константиновским: он предложил «С волками жить – по-волчьи выть», а я «Жизнь изнутри». Решили вынести на ваш суд или  на усмотрение редактора.
   - Конечно, заголовок Константиновского броский и привлечёт внимание читателей, но он не отражает сущность статьи, а твой заголовок не захватывает. Надо бы как-то по другому обозвать, - Железнов задумался, подошёл к окну, постоял, потом резко повернулся к Степану. – А давайте назовём «Взгляд на жизнь в колонии изнутри». Не жизнь изнутри, а именно взгляд на жизнь. Согласен?
   - Пожалуй, да. Это несёт другую смысловую нагрузку.
   - Сейчас отдам машинисткам, пусть напечатают. А ты можешь на машинке печатать?
   - Могу.
   - Тогда я дам тебе ключ от своего кабинета, и ты, когда нужно будет, приходи и печатай свои опусы.
   - Да, неудобно как-то, Николай Митрофанович. Зэк в кабинете замполита.
   - Подожди! Я с Дурневым сейчас пойду переговорю. Как он отнесётся к моей идее. Всё-таки за режим отвечает он, - сказал Железнов и вышел из кабинета.
Майора не было долго. Степан сидел съёжившись на стуле. Находиться в кабинете начальника без хозяина было некомфортно. Мало ли что могут подумать.
   - Ну, вот. Пошёл с одним вопросом, а порешали два. Значит так: Дурнев не возражает, чтобы ты приходил в мой кабинет по вечерам. Охрану он предупредит. Но к отбою, чтобы был в отряде. И второе: начальник Совета вашего отряда Мартынов через полгода освобождается. Дурнев предлагает на это место назначить тебя. А пока Мартынов ещё на зоне, он поможет тебе освоиться. Он всё равно все вечера в библиотеке просиживает, да и староват он уже. Ануфриеву сегодня я об этом скажу, а он с тобой порядок работы обсудит. Ну, давай иди на работу, а то Наталья Михайловна на меня косо смотреть будет.

                ***

   - Степан! Тут друзья твои приходили, интересовались куда мы тебя спрятали.
   - Извините. Задержал меня Железнов.
   - Служба. Ничего не попишешь.
    Вышедшая вскоре статья взбудоражила зону: одни хвалили за объективное отражение действительности, другие скрипели зубами: «Это всё сучонок Константиновский наши секреты раскрыл. Перекрасился, гадёныш!». Но вскоре всё затихло и жизнь опять пошла своим чередом: подъём, завтрак, работа, обед, работа, ужин, свободное время, поверка, отбой.
    Степан, как председатель Совета отряда, должен был ежедневно после ужина ходить на оперативку в штаб СВП, который располагался в небольшом отдельно стоящем кирпичном здании рядом с баней. «Сонька – золотая ручка» докладывал обстановку в зоне, назначал количество дежурных членов СВП от каждого отряда и напоминал, что надо быть бдительным, прислушиваться к разговорам заключенных. Мало ли что. Вдруг кому-то запланирован переброс запрещённых предметов или ещё что.
    У Степана заранее на месяц был разработан график дежурства членов секции внутреннего порядка, поэтому, возвратившись с оперативки, ему оставалось только напомнить запамятовавшим и отправить их в штаб. Случались и экстренные сборы. Необходимо было набрать надёжных ребят для засады в запретной зоне и перехвата переброса чая, денег или продуктов. Но это случалось редко. Подготовленные перебросы, как правило, пересекались за пределами зоны солдатами из роты охраны.
    Почти каждый день Степан час-полтора вместе с начальником отряда сидел в его кабинете, выполняя его поручения, или они вместе воспитывали осужденных, допустивших мелкие нарушения: не выполняли норму, пропускали занятия в школе или плохо заправили кровать. Потом Степан с друзьями шёл на променад, там они делились впечатлениями о дне прожитом.
    Однажды после прогулки Степан сидел в кабинете начальника, писал письмо. Дверь приоткрылась, и в комнату протиснулся бригадир Лёнька Смирнов.
   - Опять бумагу мараешь?
   - Письмо маме пишу.
   - Стёпка! Тут мне бутылочку «Столичной» с воли подкинули. Поставь себе в стол – у тебя шмона не будет, а в тумбочке у кровати оставлять рискованно. Я перед отбоем зайду – остограммимся.
   - Лёня, ты что? А вдруг застукают.
   - Да не бзди! Всё будет нормально. Не в первой. Мы с Петровичем частенько прикладывались. На, прячь! – Лёнька вытащил из-за пазухи свёрток, передал его Степану и выскочил из кабинета.
    Водка обожгла горло. Степан закашлялся.
- О! да ты совсем пить не умеешь. На вот закуси мускатным орешком, он и запах отбивает.
    Посидели, помолчали, Лёнька плеснул в стаканы ещё понемножку. Чокнулись. Выпили за всё хорошее. Тепло пошло по груди, спустилось в ноги. Наступили минуты блаженства.
- Всё, Стёпка! На сегодня хватит. Прячь пузырь и пошли спать.
               
                ***

    Осенью в управлении колонии произошли изменения: Дурнева отправили на пенсию, на его место назначили Ануфриева, поменяв капитанские звёздочки на майорскую звезду. Начальника колонии перевели в другую, куда-то в Подмосковье, а на его место прислали подполковника с Урала. На должность начальника отряда назначенца не было. Так, что Ануфриев тянул две лямки – зам. по режиму и курировал отряд. В отряде он появлялся на часок – другой и всю бумажную работу переложил на Степана.
   - Ты, Сазонов, смотри! Чуть что, если в отряде вольница начнётся или блатные голову поднимать начнут – сразу ко мне. С бригадирами будь построже. Чтобы от ежедневных докладов по работе не увиливали.
    Но самое неприятное было впереди. Новый хозяин с недельку присматривался, входил в тему, а потом издал приказ, запрещающий осужденным работать вместе с вольнонаёмными тем более, в отделах штаба.
    Наталья Михайловна вернулась с совещания хмурая, какая-то взъерошенная.
   - И Ануфриев, и Железнов и я пытались убедить его оставить Степана в отделе. Ни в какую! Упёрся, как баран. Убрать и всё. Видит бог, Степан, не в нашей власти. Ты нас устраивал, мы к тебе привыкли. Да, что тут говорить. Собирай, Стёпа, свои вещички и шагай в отряд. Наверное, ящики колотить опять определят.
   - Спасибо, Наталья Михайловна, за добрые слова, за науку. И вам, девчонки, спасибо. Я, человек подневольный. Пойду гвозди заколачивать.
    В промзону Степана не отправили. Оставили при отряде. Надо было кому-то хотя бы элементарный порядок обеспечивать до прибытия нового начальника отряда. Разговоры шли, что получил назначение какой-то младший лейтенант, и через месяц должен приступить к работе.
    У Олега с Аликом подходили сроки возможного условно-досрочного освобождения по одной трети отбытого наказания. Степану до этой заветной возможности надо было топтать зону минимум полтора года. И все разговоры во время вечерних прогулок крутились вокруг УДО (условно-досрочное освобождение).
   - Хорошо бы всем вместе уйти на свободу.
   - Нет, вы раньше меня освободитесь. Вы уже месяцев через восемь-девять можете писать заявления, - парировал Степан. – Останусь я тут в одиночестве.
   - Ну, как говориться, пообещать – это ещё не значить жениться. По закону писать заявления будет можно. Однако, могут промурыжить, что ты быстрей нас уйдёшь.
   - Это почему вас должны мурыжить?
   - Не будет на наше место специалистов-конструкторов. И будут нам под разными предлогами в УДО отказывать. За тёпленькое местечко придётся более длительной отсидкой платить.
   - Алик, не нагоняй пессимизм. Всё будет нормально. Сейчас на зону народ более грамотный идёт.
   - Да, ладно об этом. Чего раньше времени себя закапывать. Давайте лучше о женщинах поговорим, - поменял тему разговора молчавший до сих пор Олег.
   - А какой смысл здесь о женщинах говорить. Душу себе травить. Вот выйдем на свободу, тогда и женщины будут рядом с нами. Приедет ко мне моя Валентина. Любить будем друг друга!
   - Замечал я с какой влюблённостью поглядывает на тебя Валентина Васильевна.
   - Нет, это не моя женщина. У меня есть моя Валентина. Ждёт она меня.
   - А нас с Олегом никто не ждёт. С чистого листа начинать будем.
   - Эй, вы! Что разгуливаете? Отбой уже давно был. Ну-ка быстро в барак! – прокричал вышедший на крыльцо караулки надзиратель.
   - Извини, гражданин начальник, заболтались. Сей момент бежим спать.

                ***

    Взволнованный с красными пятнами на лице в кабинет влетел Петрович, пока ещё библиотекарь, а через три дня свободный гражданин Михайлов.
   - Степан, одевайся! Пошли быстро к Железнову.
   - А что стряслось?
   - Идём, по дороге расскажу. Я надеялся, что библиотеку тебе передавать буду, - уже на улице продолжал Петрович, - а тут выясняется, что Константиновского назначают. Сейчас я Железнова попытаюсь переубедить. Ты тоже не молчи, говори, что хочу быть около книг.
   - Михайлов, а ты что весь в красных пятнах? Разволновался что ли перед освобождением? – поинтересовался Железнов.
   - Р-разволновался, гражданин майор, - слегка заикаясь, начал Михайлов, - я надеялся, что библиотекарем назначат Сазонова, а тут заявляется этот философствующий уголовник Константиновский и говорит, что он готов принимать книжный фонд.
   - Всё правильно. Константиновского назначаем библиотекарем.
   - Николай Митрофанович! Да как же так? Сазонов наш советский парень, ну совершил проступок. Но он наш по плоти и крови.
   - Успокойся, настраивай себя позитивно. Константиновскому мы это место давно пообещали. Сазонову скоро более хорошая работа будет.
   - И какая же это?
   - Михайлов! Не заговаривайся! Ты хоть и освобождаешься, но не начальник колонии, чтобы задавать такие вопросы. А Сазонову, гарантирую, хорошее место готовим. Иди и спокойно передавай дела Константиновскому.
   - Значит, этот жук давно себе место застолбил? – не успокаивался и на улице Михаил Петрович.
   - Да, не волнуйся ты так, Михаил Петрович. За заботу обо мне спасибо! Железнов, обычно, слов на ветер не бросает. Значит и у меня теплое местечко будет.
    Местечко оказалось теплее некуда. Через месяц освободился «Сонька-золотая ручка». Степану предложили заведовать баней, а вернее банно-прачечным комбинатом. При бане была котельная, прачечная с большими промышленными стиральными машинами, сушильное и гладильное отделения, парикмахерская и кладовая спецодежды. Смущало Степана одно: вместе с баней надо было взять на себя и руководство штабом СВП колонии. Душа к такой нагрузке не лежала, но майор Ануфриев провёл с Сазоновым беседу по душам и он согласился.
   - Чего выпендриваешься? Всё у тебя получится. Авторитетом у заключённых ты пользуешься. Они уважают тебя за порядочность и прямоту. Вон на прошлой неделе застал чифиристов в умывальнике – докладную строчить не стал, а как мне передали, твёрдо так сказал: «Быстро допили и по местам!», и ведь разошлись. Стукачество зэки не любят, а прямоту уважают. Стукачей и среди отрицаловки хватает. А иначе откуда бы я узнал об этом случае. Сам ни в какие разборки не влезай. Расставил наряды дежурных и посиживай в штабе. Зато сколько привилегий получишь: свободное хождение по всей территории колонии, возможность навестить родственников друзей в комнате свиданий. Да мало ли ещё что. Как там новый начальник отряда?
   - Осваивается. Знакомится с народом. Взгляды у него либерально-демократические. Чуть что собирает совет отряда – обсуждает проблемы. Боюсь, как бы не околпачили его наши умники.
   - А ты ему помогай. Он практически твой ровесник, вам легче общий язык найти. Где надо аккуратненько притормаживай его рвение. Только аккуратненько – против себя не настрой его. Завтра начинай принимать хозяйство.
    Хозяйство оказалось не очень хлопотным. Персонал был обучен и опытный. Без всяких указок чётко выполнял свои обязанности. Степан заходил на рабочее место несколько раз в день, чтобы не расслаблялись, а остальное время проводил в штабе СВП или на чердаке бани, где оборудовал простейшие спортивные тренажёры, изредка заходил в библиотеку к Константиновскому полистать газеты.
   - Степан! Вот посмотри. Уральский университет принимает на подготовительные курсы факультета журналистики молодых творческих юношей и девушек, - Константиновский подсунул Сазонову, сложенную в четверо, газету. – Попробуй, напиши им, возможно и тебя примут.
   - Ты, что сдурел? Кто же заключённого в университет примет!
   - А ты попробуй. Напиши им письмо, вложи туда несколько своих статей. Может и получится. Зайди к Железнову, попроси, чтобы он от руководства колонии тоже ходатайство отправил. А если откажут – в морду не дадут. На вот возьми газету и подумай.
    Степан взял газету и пошёл в штабную избушку. Он несколько раз перечитал объявление, поразмышлял. «А что. Попытка не пытка. Откажут так откажут, а в лоб точно не дадут». Он долго ковырялся в газетных вырезках своих статеек. Наконец отобрал три, на его взгляд, самые стоящие, и начал сочинять письмо. На следующий день с заготовленным письмом и вырезками из газет зашёл к замполиту.
   - Не знаю, что и сказать Степан. Такого в моей практике не было. Хотя попробовать можно. Так ты говоришь от себя письмо и подборку статей подготовил. А ну, дай посмотрю.
    Железнов прочитал письмо, повертел в руках газетные вырезки.
   - Ну что, Стёпа! Рискнём. Я от имени руководства колонии ходатайство сегодня подготовлю и отправлю всё в Свердловск одним заказным письмом. А вдруг получится.
   - Спасибо, Николай Митрофанович! Я и сам в эту затею не очень верю, но решил попробовать.
   - Как на зоне, всё спокойно?
   - Тихо. На улице холодно, все по углам сидят. Чифирят, конечно, по-тихому.
   - Что ж! чай не водка. Ладно иди. Я над письмом покумекаю.
    Степан вышел из штаба и закурил.
   - Эй, Сазонов! Иди быстро сюда! – крикнул от вахты надзиратель.
    Степан неспешно подошёл к надзирателю.
   - Мать к тебе на свидание приехала.
   - Как приехала? У меня свидание на завтра разрешено.
   - Дуй к Ануфриеву, проси разрешение на сегодня. Там одна комната свободная, к Кузнецову никто не приехал. Не отправлять же старушку ночлег в посёлке искать.
Степан стремглав бросился обратно в штаб и без стука ворвался в кабинет зама по режиму.
   - Гражданин начальник! Ко мне мама на свидание приехала на день раньше. Разрешите мне сегодня пойти. Надзиратель сказал, что в доме свиданий есть свободная комната.
   - Всё сказал? Успокойся. Сейчас всё выясню, - майор крутанул телефонный диск.
   – Шулегин! Там к Сазонову мать, что ли приехала? Свободные комнаты есть? Хорошо! Запускай бабушку. Сынок сейчас прилетит. Всё понял? – обратился майор теперь уже к Степану. – Пиши быстро заявление и бегом. Подфартило тебе – вместо суток двое с матерью побудешь. Работников предупреди! Старшего там назначь.
   - Спасибо! Гражданин начальник! Всё выполню! – Степан пулей вылетел из кабинета, галопом понёсся в баню, а оттуда через вахту в помещение свиданий.
   - Сазонов?
   - Да.
   - В третью комнату. Мать уже там.
    Степан вошёл в комнату. Мать сидела на табуретке положив руки на колени. Рядом на полу стояла объёмная котомка.
   - Мамочка! Мама! Милая! Приехала?
   - Степашка! Родненький! Как я по тебе вся истосковалась.
    Мать с сыном обнялись и долго стояли молча, прижавшись друг к другу. Слёзы то ли радости, то ли горя текли по морщинистым щекам матери. Она пыталась вытирать их о фуфайку сына, но слёзы появлялись вновь.
   - Мама, родненькая, не плачь. Раздевайся. Давай я тебе помогу. Тепло здесь.
    Степан снял с матери плюшевую жакетку, повесил её на вешалку в углу, сбросил с себя телогрейку.
   - Мама, ты, наверное, устала с дороги, приляг на кровать, а я рядом посижу.
   - Какое полежи. Я пока от Мантурова в поезде ехала, все кости отлежала.
   - А как добралась то, нормально?
   - До Макарьева на самолётике. От Макарьева до Мантурова два часа на автобусе. К поезду как раз угодила. Вот и приехала. Я вот тут тебе сальца привезла, яичек варёных, мяска вяленого. Картошечки да тушёнки взяла. Марья Складнева сказывала, что тут и суп сварить можно. Да вот ещё пирожков с грибами мы с Верунькой настряпали. Ну, как ты тут, сынок?
   - Всё нормально. В бараках тепло, кормёжка неплохая. Раз в неделю в баню ходим. Да, мам, меня недели три назад заведующим баней назначили.
   - Что баню топишь? А баня та какая? Как у нас у речки?
   - Нет, баню я не топлю. От котельной она топится. Работники для этого есть. А баня большая чистая. Человек по двадцать сразу моются.
   - Ой-ой! Так что, как в городе?
   - Да, как в городе. Там и постельное бельё стираем, сушим и гладим.
   - Так сколько же народу надо, всю эту прорву перестирать?
   - Один человек управляется. Машина автоматически стирает, а он только развешивает их на вешала и заталкивает в сушилку, а потом машина всё гладит.
   - Ой, батюшки! А я думала в корытах стирать надо.
   - Ладно, мама, об этом. Я сейчас пойду чайник поставлю. Чайку попьём, поговорим.
    Чайник стоял на плите уже горячий. Степан вернулся в комнату с двумя кружками.
   - Давай, мама, почаёвничаем. Где твои пирожки?
   - Дак вот они, в тряпицу завёрнуты.
    Степан взял с полки тарелку, вложил на неё пирожки.
   - А сахару то взяла?
   - Взяла, взяла. Вот он и сахарок.
    Алёна Матвеевна пила чай голышом без пирожков, а Стёпа наворачивал их один за одним. И вовсе не потому, что был голоден – пирожки были очень вкусные с белыми сушёными грибами. Грибной запах быстро наполнил всю комнату и, наверное, всё помещение свиданий.
   - Мама! Ну ты хоть пирожок съешь.
   - Да я потом супчик сварю и похлебаю.
   - Мама! Ешь пирожки. Всю дорогу, наверное, ничего не ела.
   - Да нет. В Мантурове в буфете блинчиков с компотом поела, так что не голодная.
   - Стёпа, а ты Мишу Смородина помнишь?
   - Ну, а как же не помнить нашего Кулибина? К тому же он мой двоюродный брат. А что с Мишей?
   - Мы тебе верно не прописывали. Ну так он посылал, посылал свои изобретения, получал какие-то бумажки, мол не антиресно им это. А тут вдруг, письмо пришло – зовут его в Москву в какой-то учёный совет. А как он поедет то лежачий-то? Отписали в Москву то, что так как лежу парализованный и приехать никак не могу. И что ты думаешь? Прислали за ним вертолёт, сказали, что в столице его вылечим. Вот только не вылечили, умер он при операции. Там где-то на кладбище его и похоронили.
   - Жаль Мишу. А с изобретением то что?
   - Так бог знает что. Наверное, кто-нибудь из учёных людей присвоил. Покойник то не спросит.
   - Да дела… - многозначительно выдавил из себя Стёпка и, сжевав очередной пирожок, отвалился на спинку стула. – Ну вот, наелся. Как будто дома побывал. А ещё по кокурам с черникой и пшённику так соскучился, наверно, сразу бы целый чугунок съел.
    Проговорила допоздна. Уже стемнело за окном, когда Алёна Михайловна спохватилась:
   - Ой, суп то надо сварить. Стёпка, показывай, где куфня то.
   - Сейчас я нож и кастрюлю принесу. Здесь картошку почистим. А с тушёнкой то суп быстро сварится.
    С супом управились быстро. Степан разлил его по тарелкам. Мать ела не спеша. Ложку ко рту подносила над кусочком хлеба. Они с отцом всегда так ели. А крошки хлебные, если на стол упали, смахивали в ладошку и отправляли в рот.
    После ужина поговорили ещё немного и улеглись спать. Ночью Степан проснулся, открыл глаза. Мать сидела на кровати и тихонько шевелила губами. Шептала что-то.
   - Мама! Ты что не спишь?
   - Да не спится что-то. Ты спи, а я молитвы почитаю.
   - Почитай, да ложись.
    На следующий день опять пошли разговоры. Только теперь уже не мать, а Степан расспрашивал её об их житье-бытье.
   - Как там Верунька, нормально учится?
   - Да хорошо, на четыре и пять. Последний год доучивается, а потом к кому-нибудь из ребятишек поедет. Али в Семейкино, али в Рудный. Лучше бы в Семейкино, там как-никак две сестры да два брата живут. А к Лёшке то, что ехать? Он как из армии пришёл, две недели покуролесил, да и уехали с Толькой Анисимовым. С той поры мы его ни разу и не видели. Степан вспомнил, как весной 1963 года вернулся Лёшка с Толькой со службы нарядные: в новых ладных костюмах, при шляпах, в модных пальто, кожаных ботиночках. Их так в Каунасе в порту приодели по возвращению с Кубы. Попьянствовали, девок пощупали, да через две недели и укатили в Казахстан.
   - Мама! А как же ты одна-то останешься? Кто тебе помогать будет?
   - Справлюсь. Что ей в деревне то делать?  Здоровым мужикам и то работы нет. Все разъезжаются кто куда. Вон наших да Юровских семей, наверное, двадцать в Семейкино только уехали.
   - А как же сено косить, огород сажать да убирать?
   - С огородом справлюсь, а вот корову, наверное, продать придётся. А может на два двора с Натальей сговоримся содержать. А Веруньке ехать надо. В техникум может поступит – специальность получит.
   - Мама! Ты понимаешь. Ведь меня если отсюда условно-досрочно отпустят, домой то, я до конца срока вернуться не смогу. На стройке где-нибудь работать придётся.
   - Хорошо бы если отпустили. Всё не за колючей проволокой. Я пока с вокзала шла, глядела большая площадь огорожена. Такие же в Унжлаге у нас были. И вышки такие же и солдаты на вышках с ружьями стоят. Господи! Хоть бы пораньше отпустили.
   - Отпустят, мама, отпустят. Только мне минимум полтора-два года ещё здесь побыть придётся.
   - Да ладно бы, если полтора года.
    Расставались тяжело. Слёзы у матери текли ручьём. Она гладила его по стриженой голове, плечам, бормотала молитвы и без конца осеняла сына крестным знамением.
    Степан занёс продукты в барак, сложил их в тумбочку у кровати, забежал на несколько минут в баню. Узнал у Василия обстановку и пошёл в штабную избушку. Он запер на ключ за собой дверь, сел за стол и с закрытыми глазами откинул голову к стене. Он, как бы воочию увидел свою мать, добрую, милую, постаревшую, сидевшую в ночи на кровати и просящую у бога благополучия для своего непутёвого сына. «Сволочь я! Мало того, что себе жизнь исковеркал, так ещё и близким горе и переживания.» - подумал Степан и уже вслух сказал:
   - Былого не исправишь. Зато будущее надо правильно построить!
    Он выкурил одну за другой две сигареты, вышел на улицу и стал бродить по расчищенным от снега дорожкам.
   - Эй, Степан! Чего сопли морозишь? Пошли в барак! – остановил его Лёнька Смирнов. – У тебя новый начальник отряда ключи от кабинета не забрал?
   - Нет, не забрал.
   - Хорошо. Давай вечерком дёрнем по рюмашечке. Стресс снимешь. После свидания с родными у всех депрессия начинается.
   - Лёнь, не обижайся, но я не буду. Лучше перед сном ещё по морозу поброжу, мысли  тяжёлые выветрю.
   - Как знаешь. Я как лучше хотел. А в барак- то всё-таки пошли. Погрейся.
    К вечеру поднялся ветер. При двадцати пяти градусном морозе ветер продувал телогрейку. Нос и щёки сразу заледенели. Потоптавшись вокруг барака Степан вернулся в помещение.
   - Что, не климатит?
   - Ужасно холодно, Лёнь.
   - Погреться надо.
   - А давай, чайку попьём. Пойдём в кабинет вскипятим чайник.
    В кабинете Лёнька вытащил из-за пазухи стограммовую бутылочку коньяка.
   - Вот в чай покапаем и сразу согреемся, да и заснётся спокойней.
    Через несколько дней ветер утих, морозы ослабли. С неба, медленно кружась, на землю ложились крупные хлопья снега. Через считанные минуты чёрные доски тротуаров побелели, а ветви деревьев смотрелись на фоне серых бревенчатых стен изящными кружевами. Выйдя из штабной избушки, Степан постоял немного и решил позвать друзей на прогулку.
   - Эй, други мои, пойдёмте погуляем. Погода просто сказочная.
   - Ну и куда стопы направим? – спросил Алик на улице.
   - Пойдёмте в промзону на эстакаду. Посмотрим сверху на огни посёлка, на проходящие поезда.
   - Через эту снежную мглу вряд ли что увидим.
   - Олег! Ну, если не увидим, то подышим свежим воздухом.
    Эстакада была построена для разгрузки лесовозов и поднята метра на полтора над землёй. Промзона в сторону посёлка имела уклон. Поэтому с эстакады можно было видеть дома за забором, редкие фонари на улицах и сверкающие огнями проносящиеся на восток и запад поезда. Сегодня плотно летящий на землю снег закрывал всё. Ребята, потоптав с полчаса девственно чистый, снег вернулись в жилую зону. Перед входом в барак долго отряхивали рукавицами снег друг с друга, обмели вениками валенки.
    В начале марта Назарбеков принёс из штаба письма.
   - Мало писем дали – всего два. Степан, а Зина сказала тебе сам к ней прийти надо. Там тебе бандероль заказной пришёл. Бегай скоро, а то она на обед уйдёт.
Степан набросил телогрейку и, натягивая на ходу шапку, вышел из помещения.
   - Сазонов, тебе заказная бандероль с уведомлением о получении из Свердловска пришла. Распишись в извещении. А саму бандероль я Железнову отдала. У него возьмёшь.
   - Гражданин начальник! Можно войти?
   - Заходи, Степан. Вот смотрю твою корреспонденцию. А, что, отзывчивому человеку попало наше письмо. Прислали тебе учебные программы, методички и письмо. Его я ещё не прочитал. Посиди немного. Письмо большое, сейчас дочитаю.
Железнов, дочитав письмо, отложил его в сторону и внимательно посмотрел на Степана.
   - Хорошее письмо. Доброе и честное. Принять они тебя , естественно , не могут, но будут рады содействовать тебе в учёбе. Готовы проверять твои работы и рецензировать их. Молодцы! Не отмахнулись. Забирай, Степан, всё и дерзай.
   - Спасибо Николай Митрофанович! Это ваше письмо, наверное, помогло.
   - Ну, твоё или моё письмо сыграло неважно. Важен результат.
Степан, полулёжа на кровати, несколько раз перечитал письмо заместителя заведующего факультета журналистики и с интересом листал методические указания по предметам, читал контрольные задания и мало что понимал в них.
   - Эй, дружище! Что это так тебя заинтересовало, что ты даже не заметил, как мы с работы пришли.
   - Да вот, из университета прислали.
   - Прекрасно! Потом посмотрим. А сейчас поднимайся на ужин пора.
   - Уже?
   - Да, уже. Спускайся с небес на грешную землю. Отряд уже строится.
   - Ну, Олег! Ты мне весь кайф испортил.
   - Пошли! Потом вместе покайфуем.
    После ужина Степан сразу пошёл в штаб, на развод  нарядов дежурных, а Алик с Олегом изучать содержимое бандероли.
   - Да, Стёпа! По большому счёту можешь считать себя студентом. Только вот на сессии съездить не получится.
   - Не знаю, получится ли вообще что-то. Задания уж очень мудрёные. Да и списки необходимой литературы такие, что здесь их днём с огнём не сыщешь.
   - Подожди паниковать. Начни с более знакомого предмета, а там жизнь покажет.
   - Покажет, покажет. Ну да ладно, пошли гулять.
   - Подожди, пусть ужин немного уляжется, а то всё вытрясем.
    Степан сложил все брошюрки в конверт и спрятал его под подушку.
   - Правильное решение. Во время сна все умные мысли из методичек в мозг перекочуют. Мы в студенческие годы перед экзаменом учебники под голову ложили.
   - Ну, и что, Алик, помогало?
   - Кому-то помогало, а мне нет.
   - Подушка, видимо, была толстая. Ну, хватит, пошли на улицу.
    На следующий день в библиотеке Константиновский быстро подобрал стопку книг по философии и истории.
   - Забирай, грызи гранит наук. Видишь, как с моей подачи тебе подфартило.
   - Не ожидал я, что так получится. Ума не приложу, где брать учебники по русскому языку теории журналистики. В школьной программе даже понятий таких не было.
   - А ты в учительскую зайди. Возможно у преподов, что-то дома отыщется.
   - Пойду, спрошу.
    Лидия Петровна внимательно просмотрела задания контрольных работ, покачала головой.
   - Не знаю, Сазонов, смогу ли я чем-то помочь тебе. Если не возражаешь, я возьму перечень необходимой литературы домой, покопаюсь там в своих завалах и в библиотеку поселковую зайду. Дня через два ты загляни сюда.
     Как и было велено, через два дня Степан зашёл в школу.
   - Здравствуйте, Лидия Петровна! Нашли что-нибудь?
   - Практически ничего. Вот только учебник для ВУЗов по морфологии русского языка. В библиотеке тоже ничего нет. Сказали через «Книга-почтой» можно выписать.
   - Спасибо! Через «Книга-почтой» долго будет, да и дорого для меня.
   - Ну, к сожалению, в этом я тебе помочь не могу. Бери, что есть. – сказала Лидия Петровна, протягивая  Сазонову книгу.
    Каждый вечер Степан допоздна засиживался в кабинете начальника отряда, корпя над контрольными. «Ну вот, с историей, кажется, закончил. Завтра отправлю. А теперь пора спать» - Степан сложил всё в ящик стола, вышел из кабинета и решил зайти в умывалку, чтобы ополоснуть лицо. На скамейке у стены сидел, скрючившись, Назарбеков.
   - Назарбек, что с тобой? Заболел или ударил кто?
   -  Нет, не ударил. Кишка оченно болит.
   - Иди в медсанчасть.
   - Зачем медсанчасть. Вот через два месяц домой. Барашка буду кушать, и всё пройдёт.
   - Барашка это хорошо. Но в медсанчасть ты всё-таки утром сходи. Доктор порошки пропишет.
    Увлечённый учёбой, Степан не заметил, как пролетела зима. Весна выдалась дружной. Мутными потоками воды смыло снег и земля задышала. По вечерам по жилой зоне толпами прогуливались заключённые. Златкин засуетился, выпросил у начальника отряда двух помощников – землю в палисадниках вскопать и цветочные грядки и клумбы подготовить.
   - Аркадий Михайлович! А ты уже семена из дома получил?
   - Нет, только сегодня письмо отправлять буду.
   - Попроси, пусть семян редиски и огурцов положат.
   - Зачем тебе, Степан, огурцы?
   - Да есть задумка одна. Так попросишь?
   - Попрошу.
    Бандероль с семенами пришла удивительно быстро.
   - Степа! Забирай свои пакетики. Где же ты сажать это будешь?
   - На крыше, Аркаша. На крыше бани ящики с землёй поставлю и посею в один редиску, а во второй огурцы.
    Земля подсыхала быстро. Заключенные все вечера выгребали вокруг бараков накопившийся за зиму мусор, окапывали кое-где растущие по зоне кусты и деревья. По выходным на футбольном поле небольшими группами гоняли мяч – разминали ноги. В июле было решено провести соревнования среди отрядов на лучшую команду. Как только стало известно о предстоящем чемпионате, народу на футбольном поле резко прибавилось. Команды сформировались и отрабатывали удары и передачи.
    Первые две игры между командами второго и третьего, четвёртого и пятого отрядов были намечены на ближайшее воскресенье. А на следующее воскресение ожидалась финальная игра победителей. Болеть за свои команды собралась практически вся зона. Болельщики заняли места по обе стороны поля. Свистели, кричали, подбадривали своих. Трое друзей стояли поодаль, разговаривали:
   - Слухи ходят, что в ближайшее время три этапа на химию с зоны уйдут, в Качканар, Мценск и Абакан.
   - Уйдут, Алик. Только мы за бортом останемся. Ковальский (так звали нового начальника отряда) наши с тобой заявления не принял. Стёпка! Ты бы подсуетился у высокого начальства. У тебя ведь тоже срок скоро подойдёт.
    Дикий рёв на стадионе прервал беседу.
   - Что там такое? Пошли, посмотрим.
   - Куда посмотрим! Хочешь под раздачу попасть? Сваливать отсюда надо.
    Но Степан рванул на футбольное поле, где уже вовсю махали кулаками. Сазонов ворвался в толпу с криком:
   - Прекратите! Сейчас же прекратите!
   - Пацан, сгинь отсюда пока морда цела, - толкая Степана в грудь прохрипел мужик из второго отряда.
   - Э, падлатый! Ты поосторожней. Это не пацан, а начальник штаба, - встал между ними один из авторитетов. Он оттолкнул обидчика Степана в сторону, и во всё горло заорал:
   - Ша! Пацаны! Разошлись!
    Крик авторитета урезонил дерущихся, и они, матерясь и сплёвывая, начали уходить с поля. А в это время от дежурки к стадиону уже бежали надзиратели.
   - Молодец! Вовремя ты вмешался. Ещё бы немного и заточки бы пошли в ход. А так сопли красные по кулакам размажут и успокоятся.
    Надзиратели пытались выявить зачинщиков беспорядка, спрашивали Степана:
   - Сазонов, кто драку начал?
   - Не видел я начало драки. Я вбежал в толпу, когда уже потасовка вовсю шла.
    Через какое-то время на зону сбежалось всё руководство. Степана вызвал к себе майор Ануфриев.
   - Рассказывай. Что произошло.
   - Драка началась, а из-за чего не знаю.
   - А ты зачем в толпу  полез? Надо было в дежурку бежать, а не в толпу.
   - Пока бы я в дежурку бегал, они бы друг друга поубивали.
   - Никогда больше так не делай. Мог бы и заточку под ребро получить. Ладно иди в отряд, разберёмся. Вечером усиленные наряды отправь по зоне.
    До конца дня и весь следующий опера таскали на допросы заключённых, пытаясь выявить зачинщиков. Авторитет, спасший Степана, заявил у Ануфриева:
   - А этот пацан, Сазонов, молодец! Не сдрейфил, толпу ринулся останавливать. Хорошо я оказался рядом, а то бы несдобровать ему.
    Зачинщиков драки не выявили, но всех у кого были разбиты носы и светились синяки под глазами, лишили на месяц ларька. Чтоб впредь неповадно было. Соревнование на первенство колонии отменили. Стадион несколько дней пустовал, а потом снова по вечерам заключенные начали гонять по полю мяч.
    Дней через десять после происшествия, во время прогулки по эстакаде Алик спросил у Степана:
   - Ну ты разговаривал по поводу УДО с начальством?
   - Да, сегодня заходил к Железнову.
   - И что?
   - Да ничто. Сказал, что мне ещё полгода не рыпаться. А относительно вас сказал, что все решает начальник отряда. Завтра я с Ковальским пообщаюсь.
    На следующий день после развода нарядов дежурных и по окончанию совета отряда, Степан задержался в кабинете и подсел к столу начальника.
   - Гражданин начальник, можно с вами откровенно поговорить?
   - Поговори. Только мне кажется, мы с тобой всегда откровенно говорим.
   - А почему вы не хотите оформить документы на УДО на Карабановского и Баранова? Ведь уходят гораздо хуже их. Эти точно заслужили УДО.
   - Хорошо, Сазонов. Я скажу тебе откровенно, если разговор останется между нами. Друзьям о нашем разговоре пока ни слова. Договорились?
   - Да, договорились.
   - Есть мнение Железнова и Ануфриева потянуть до возможности твоего выхода по УДО. А потом, как только появится разнарядка в хорошее место отправить вас втроём. Вместе вам легче будет адаптироваться на свободе. Понял?
   - Понял. Только жаль, что ребята из-за меня ещё полгода зону топтать будут.
   - Думаешь было бы лучше, если их сейчас в Качканар или Абакан отправили? Условия там ужасные. Так что лучше, как ты говоришь, лишние полгода зону потоптать. А им можешь сказать, что начальник пока полностью не уверен в них. Всё разговор окончен. Мне бежать пора. Держи язык за зубами. Не проболтайся!
    Степан долго ломал голову над тем, как лучше соврать друзьям. Ничего умного не придумав, решил взять с них клятву молчания и рассказать всё, как есть.
   - А, что? Может быть они и правы – вместе гораздо лучше будет. Поживём тут ещё полгода: в баньке попаримся, кофейку попьём, - высказался Алик после сообщения Степана. – Олег, а у тебя, когда мама на свидание приезжает?
   - В начале августа. Кажется на третье мне подписали.
   - Пусть больше кофе привезёт. Стёпка из комнаты свиданий на зону притаранит. Ведь сможешь, Степан?
   - Без проблем. Скоро «Россия» пойдёт. Пошли на эстакаду, посмотрим.
    Поезд «Москва - Владивосток» на этой станции не останавливался, а проносился стремительно, сверкая яркими вспышками огней в промежутках между домами, а потом за посёлком превращался в единую светящуюся цепь.
   - Когда-нибудь и мы сядем в поезд и поедем то ли в неизвестные края, то ли в тёплое гнёздышко своих матерей, - мечтательно произнёс Степан. – Недолго нам осталось смотреть через этот забор на пролетающие мимо поезда.
   - Нет, Стёпа! Ожидание всегда удлиняет время. Если нас освободят, то каждый день ожидания этапа превратится в неделю, а то и в месяц.
   - Согласен. Недаром же в народе говорят: «ждать да догонять хуже некуда».
   - Хватит вам тоску нагонять! – вмешался в разговор, молчавший до этого Олег, - подождём, было бы чего ждать. Пошли в отряд. Нечего душу травить.
    Друзья положили руки друг другу на плечи и двинулись к вахте.
   - Сазонов, - окликнул Степана караульный. – А что ты каждый день на крыше делаешь?
   - Огурцы поливаю.
   - И что, растут?
   - Завязи уже появились, скоро есть начнём.
   - Угостишь?
   - Первый огурец ваш.
   - Сазонов! А у тебя чай есть?
   - Откуда, гражданин начальник.
   - Ну, погоди. Отсыплю кулёчек. Мы вчера килограмма два при попытке переброса перехватили. – Дежурный вытащил из стола объёмную котомку, сделал из газеты кулёк и сыпанул в него несколько горстей чёрного ароматного чая.
   - Спасибо, начальник! Должником буду.
   - Огурчиками расплатишься.
   - Какая сволочь донесла, что я по крыше лазаю! – чертыхнулся Степан, как только за ним закрылась дверь проходной на вахте.
   - Ты посмотри. Отсюда крыша бани как на ладони. Они и без доноса всё видят.
   - А ведь точно. Вон и ящики мои стоят.
   - Спасибо Гаврилу. Теперь у нас заварка есть. Надо её растянуть до приезда моей матери.
    Из университета вернулись две контрольные. Степан дрожащими руками вытащил из уже разрезанных конвертов тетради и начал листать их. На отдельных листах красными чернилами были сделаны какие-то пометки, но он не придавал им значения и переворачивая лист за листом спешил увидеть оценку. Оценки не было. Размашистым почерком было написано: «Зачтено. Есть несущественные замечания. В целом работа выполнена хорошо». Вторая контрольная тоже была зачтена. Замечаний не было. Стояла только дата проверки и подпись проверяющего.
    Перед свиданием с матерью Олег ходил хмурый.
   - Ты, что такой насупленный? – спросил его Степан.
   - Завтра свидание с матерью. Радоваться бы надо, а на душе чего-то пакостно.
   - Да встрепенись ты! Всё будет хорошо! Во сколько мать приезжает?
   - Поезд приходит в восемь утра. Значит, часов в девять меня запустят.
   - Ну, я сразу после обеда к тебе забегу. С матерью твоей познакомлюсь. С матерью Алика я уже знаком – теперь и твою увижу. Не грусти! Помни наш девиз «Главное - слаби не давать!»
    Олег улыбнулся и слегка приобнял Степана. Надежда Васильевна оказалась женщиной статной. Ухоженные руки сверкали перламутровыми ногтями. Русые слегка седеющие волосы были коротко подстрижены. Седина не старила её, а придавала некий шарм. Одета она была в атласный голубой халат с разбросанными по нему крупными маками.
   - Ну, здравствуй, Степан! Наслышана о тебе от Олега. А теперь вот и воочию увидела. Расскажи, как вы тут поживаете, а то от Олега больше двух слов не вытянешь.
   - Нормально живём, Надежда Васильевна. Жаловаться грех. Работа у нас не пыльная, кормёжка сносная. Единственное забор с колючей проволокой и вертухаями на вышках угнетают. Чувствуешь себя, как птица в клетке. Хотя я птиц в клетках никогда не видел. У нас они все вольноопределяющиеся в лесах живут.
   - Стёпа, а не слышно, собираются ли вас на стройки народного хозяйства отправить? Кажется, так это освобождение называется.
   - Время придёт – отправят.
   - Ну, присаживайся к столу, поешь с нами.
   - Спасибо! Я только что пообедал. Да и сюда меня пустили на несколько минут.
   - Стёпа! Вот возьми пакет, отнеси на зону, - сказал молчавший до сих пор Олег, и протянул товарищу красивый полиэтиленовый пакет. Такие пакеты были разве, что в столице. В деревнях да городках малых все пользовались холщевыми котомками.
   - Отдыхайте! Беседуйте! А я побегу, а то в следующий раз не пропустят.
   - До свидания, Степан. Спасибо, что зашёл, познакомился.
    Степан вышел из комнаты и благополучно без досмотра прошёл контрольный пункт. Через день, когда Олег вернулся со свидания, друзья устроили пир. В пакете оказалась копчёная колбаса, апельсины, три объёмных упаковки кофе и сахарное печенье.
   - Стёпка, без проблем через КПП прошёл?
   - Нормально. Никто даже не проверял.
   - Видишь! Какой авторитет у тебя, - хлопнул Степана по плечу Алик. – В октябре моя старушка ко мне приедет. Напишу, чтобы побольше вкусностей привезла. Забежишь – вынесешь.
   - Если власть не поменяется, вынесу.
    Алик поводил ладонью по своему животу:
   - Ну, что, друзья! Пошли на променад.
    Прогуливаясь по эстакаде, Алик рассказывал друзьям, как он ездил на Чёрное море в санаторий, сначала с семьёй, а после развода с женой и один, как он познакомился там с пермячкой Валюшей. Вспоминал о разных чудо – фруктах, которые продавались там на рынках. Степан моря, кроме Горьковского водохранилища, никогда не видел, да и апельсин впервые увидел в девятнадцать лет. Апельсином его угостила Аннушка. Степан долго вертел его в руках и девушка поняла, что парнишка не знает, что с ним делать, содрала с него кожуру, разломала на дольки и сказала: «Ешь». Хорошо хоть за свою короткую жизнь побывал в Костроме да Горьком, а то так бы и был тёмной деревенщиной.
   - Ничего, ребята! Вот выйдем на волю, бог даст, и на море все вместе съездим, -подытожил рассказ Алик.
    Забегая вперёд скажу, что съездить на море так и не удалось. Нет, дружба их не распалась, но у каждого появились свои дела и заботы, но об этом потом. А сейчас, помечтав и вдоволь натоптавшись на эстакаде, троица вернулась в жилую зону. Как раз к вечерней проверке успели.
    Степан корпел над контрольной по лингвистике. В методичке были постоянные ссылки на один и тот же учебник. В сердцах он бросил методичку на стол, выбрался из-за стола  и пошёл к Алику.
   - Слушай, друган, помогай! – растолкал он дремавшего на кровати Алика, - напиши матери, может она купит и привезёт учебник. В тупик упёрся. Не могу контрольную сделать.
- Какой учебник?
- Да вот, - Степан протянул другу листок с названием книги.
- Я только, что письмо написал. Ну, ничего, сейчас твою просьбу допишу и отнесу в ящик. У нас недалеко от дома большой книжный магазин есть. Надо было тебе Надежду Васильевну попросить. В Москве бы она точно купила.
   В сентябре на свободу ушёл коптёрщик, и на его место назначили вольнонаёмную, лет тридцати женщину. Она была чрезмерно полная, ягодицы свисали до середины бёдер, груди выпирали из-под кофточки огромными тыквами. Бабёнка оказалась через чур похотливой, при виде Степана глазёнки её загорались и желание мужской ласки просто лезло наружу. Однажды Степан не удержался и глядя в её масляные глазки спросил:
   - Хочешь?
   - Пообниматься хочу, - полушепотом ответила она.
   - Давай замок. На дверь снаружи повешу, чтобы видели, что коптёрка закрыта. А я к тебе в окно из гладилки залезу.
    Окно, через которое в кладовую передавали постиранное бельё, закрывалось деревянной ставенкой и изнутри запиралось шпингалетами. Степан повесил на дверь замок, зашёл в гладильню. Работников никого поблизости не было. Он толкнул ставню. Окошко открылось. Он быстро сиганул через отверстие внутрь коптёрки и мигом закрыл окно. Надежда схватила его за плечи, притянула к себе и начала неистово целовать в губы. Степан расстегнул кофточку и поочерёдно стал целовать её налитые соски. Надежда тихонечко постанывала, но когда рука Степана спускалась к промежности, она отводила её в сторону и шептала: «Не надо».
    Надежда со Степаном запирались чуть ли не каждый день. До близости дело не доходило. Женщина всегда умела вовремя остановиться. Не понятно было боялась она или ей было достаточно поверхностных ласк, чтобы удовлетворить свою плоть. Степан каждый раз выбирался из коптёрки с мокрыми от спермы трусами. Однажды Степана пронзила мысль: «Что я творю. Не дай бог застукают. Тогда никакое освобождение не светит». При следующей встрече он заявил:
   - Всё Надюша! Побаловались и хватит. Я больше не хочу рисковать. Свобода дороже.
   - Хорошо! Хорошо, родненький, больше не будем. Поцелую сейчас тебя последний раз и всё.
    До самого освобождения Степан по работе общался с Надеждой, разговаривали, порой шутили, но договорённость не заходить дальше дозволенного, не нарушали.
    В конце ноября всех троих вызвал начальник отряда.
   - Так, хлопцы, пришло время. Пишите на имя начальника колонии заявления. Буду готовить документы в суд на ваше условно-досрочное освобождение.
   - Правда? А куда нас отправлять будут?
   - Заявок много. Куда вас направят пока не знаю. Надо, чтобы суд положительное решение вынес. Пока от вас заявления.
   - А можно мы здесь напишем?
   - Пишите здесь.
    Вскоре документы были оформлены и переданы на рассмотрение в суд. Вот тут-то друзья по настоящему поняли, что значит ждать. Каждый день стал вечностью казаться. На прогулках всё больше молчали. Мечтам не предавались, чтобы не спугнуть удачу. Только в последних числах января Степана позвал к себе Железнов.
   - Ну, что, Степан, свершилось. Суд принял решение освободить всех вас от заключения. Есть разнарядка в Волгоград на тракторный завод. Туда мы вас и решили отправить. Этап возможно через неделю – другую будет. Так что, можешь порадовать своих друзей и написать приятную весть родным.
   - Николай Митрофанович! Спасибо огромное!
   - Всё иди. Начинайте потихоньку к этапу готовиться. О дате отправки нам дня за два сообщат.
   - Ну, я побежал.
   -Беги.
    Степан вышел из кабинета и решил заглянуть к женщинам, с которыми работал в отделе, поделиться радостью.
   - Наталья Михайловна, Валя, Надя! Нас всех троих условно-досрочно освободили. В Волгоград на тракторный поедем.
   - Отлично! Мы рады за вас. Степан, а ты завтра забеги. Я подготовлю справку, что ты работал экономистом и подпишу её у Железнова. Авось пригодится.
   - Забегу, Наталья Михайловна. К ребятам в промзону пойду, их обрадую. Они ещё не в курсе.
    На следующий день Степан зашел к Наталье Михайловне.
   - Вот, Степан, возьми! – сказала начальница и протянула листок бумаги с двумя печатями. – Мы написали, что ты два с половиной года экономистом работал. Может эта грамота и поможет когда-то.
    Степан поблагодарил и вышел из кабинета. Следом за ним в коридор вышла Валентина.
   - Стёпа, возьми, передай моё письмо Алику. Здесь мой адрес. Пусть напишет, как доберётесь и устроитесь. Да я там всё написала.
   - Передам, Валя, обязательно.
    Алик прочитал письмо, переписал адрес в крохотную записную книжку, несколько минут посидел, откинув на грядушку кровати голову, потом взял письмо Валентины и порвал его в мелкие клочья.
   - Зачем ты письмо порвал?
   - А вдруг шмон. Зачем компрометировать женщину.
   - И то правда. Ну, что, други, начинаем складывать шмотки.
   - Да особо и складывать нечего. Это у тебя книг куча. С собой потащишь?
   - Потащу. Может пригодятся.
    Поезд замедлял ход и вскоре остановился. Потом послышался скрежет металла. Вагон резко дёрнулся, да так, что заключенные едва не попадали со своих шконок, и медленно покатился по рельсам.
   - Маневровый. Снова поволокли в какой-то тупик. Сколько же нас ещё будут тыркать. Месяц почти едем, - только и успел сказать Алик, как лязгнул металлический замок решётки – дверей, отделяющих конвой от заключенных. Молоденький прыщавый солдатик зычным голосом прокричал:
   - Все одеваемся! Собираем свои вещи! Прибываем на станцию  «Волгоград-2».
    Обитатели вагона зашевелились.
   - Эй, вертухай, свет включи! Ни хрена не видно! – прокричал кто-то из соседней клетки-купе.
    Конвоир щёлкнул выключателем. В проходе загорелось несколько лампочек.
   - Пошустрей шевелитесь! Сейчас выгружаться будем.
    Выпрыгивающих из вагона заключенных  конвоиры усаживали на перроне на корточки. В сторонке стояли три милиционера и один гражданский. Последним из вагона вышел старший конвоир с кипой дел условно-освобождённых.
   - Эй! Принимающие подходи ближе!
    Ожидающие в сторонке подошли к конвоиру, который начал зачитывать фамилии. После того, как названный заключенный поднимался с корточек и отходил на другую сторону платформы, милицейский капитан получал дело УДОшника. Когда передача дел закончилась, из вагона с вместительным чемоданом вышел представитель колонии старший лейтенант Мухин, которого все на зоне звали «Копчёный» из-за смуглого, а скорее кирпичного цвета кожи. Он подошёл к старшему из милиционеров, представился:
   - У меня документы и ценные вещи освобождённых. Могу я в каком-то помещении передать их владельцам?
   - Да. Сейчас поедем на тракторный, там в отделе кадров всё и передадите.
   - Ребята! Идёмте за мной в автобус! – сказал капитан и зашагал к зданию небольшого вокзала.
   В автобусе было тепло. До тракторного ехали больше часа. Пассажиры, прижавшись к стёклам окон, с интересом рассматривали неоновые вывески магазинов, столовых, кафе. В отделе кадров завода «Копчёный» открыл чемодан, достал из него пакеты и под роспись по описи стал передавать освобождённым справки об освобождении, деньги и другие ценные предметы.
    Степану вместе со справкой и небольшой суммой денег «Копчёный» передал часы и, покопавшись на дне чемодана, протянул шариковую ручку:
   - Это тебе майор Железнов просил передать. Сказал: «Пусть пишет».
   - Передай спасибо Николаю Митрофановичу.
   - Передам.
    Закончив выдачу документов «Копчёный» оглядел всех и сказал:
   - Счастливо вам, ребята, на новом месте. Работайте, живите и не возвращайтесь к нам. – После этого он вышел из комнаты, пригласив с собой гражданского. - Поговорить надо.
    Капитан милиции коротко рассказал о правилах поведения и ограничениях.
   - Работайте и раз в месяц не забывайте отмечаться в спецкомендатуре.
    Милиционеры ушли. Степан крутанул колёсико часов. Секундная стрелка запрыгала по чёрному циферблату. Он вспомнил, как по окончанию сезона сбора живицы на Стафеевском, принёс домой и положил на стол перед отцом пачку хрустящих красненьких купюр. Отец пересчитал деньги.
   - Ого! И это, ты Стёпка, за месяц заработал? Да я столько на жгонке не зарабатывал. Завтра же пойдём в магазин покупать тебе часы.
    Продавщица выложила на прилавок трое часов. Стёпка выбрал «Победу» с чёрным циферблатом, белыми цифрами и зелёными точками под ними. И вот теперь, после трёх с половиной лет хранения в колонии, часы пошли. Пошли отсчитывать новое для своего хозяина время.


       ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

   - Александр Николаевич! Можно я своих заберу? – сказал вошедший в кабинет мужчина.
   - Каких это своих? Я кажется ещё не распределял прибывших по цехам.
   - Баранова, Карабановского и Сазонова – они как раз для работы в нашем цехе подходят.
   - Погуляй, Михаил Васильич, по коридору, я всё оформлю, а потом заберёшь.
   - Мне бы хотелось побыстрей их устроить, чтобы завтра на работу вышли.
   - Какая работа? Завтра воскресенье.
   - Николаич! А ты что селектор не слушал? Сорок тракторов до февральского плана не хватает. Организация завтра. А у нас на пятом участке работать совсем некому.
   - Забирай! Только назови ещё раз фамилии, хоть я их в приказ занесу.
    Мужчина, которого кадровик назвал Михаилом Васильевичем, ещё раз озвучил фамилии друзей и сказал:
   - Идёмте, ребята, в коридор, там поговорим.
    В коридоре он встал у стенки между кабинетными дверьми.
   - Ну, вы уже поняли, что завтра придётся выйти на работу. Жить будете в общежитии, оно рядышком находится, но сейчас на ремонте. Недельки две  придётся перекантоваться в заводском клубе. Зато потом поселитесь в чистые свеженькие комнаты.
   - Из огня да в полымя, - пробурчал Алик, а Степан добавил:
   - Прямо рок какой-то: в техникум поступил – общежитие на ремонте, на зону приехал – барак ремонтировали, вот и сейчас общагу ремонтируют.
   - Временные трудности, потерпите. Идёмте, я вас устрою, а завтра в семь утра за вами приду и отведу в цех.
    Клуб рядышком, на противоположной стороне улицы, за беленькими корпусами профтехучилища. По всему большому помещению, видимо кинозалу, были расставлены кровати. Кровати стояли и на сцене.
   - Вот здесь располагайтесь, - подвёл провожающий к заправленным кроватям. –
Вещи свои сдайте в камеру хранения. С собой оставьте только крайне необходимое. Камера хранения слева от входа. Располагайтесь, сходите в столовую – она тут недалеко. И до завтра. Да, ещё, рядом со столовой есть промтоварный магазин, купите мочалки, мыло и полотенца. После смены отмываться в душевой придётся.
    Цех громыхал, лязгал металлом, искрился и свистел. Шум стоял такой, что не возможно было понять собеседника.
   - Вы, что глухие? – спросил старший мастер, кругленький мужичок лет шестидесяти, с большим мясистым носом и толстой отвисшей нижней губой.
    Ребята опять ничего не разобрали и стояли, выпучив глаза.
   - Понятно. Первое время никто ничего не слышит, - перешёл он на крик . – Потом обвыкнетесь. Эй, парень, как тебя зовут? – обратился губастый к Степану. – Твоё рабочее место здесь. Будешь собирать верхнюю ось, устанавливать и крепить её к раме кронштейнами. Серёга! Покажи всё сменщику.
   - Покажу, - отозвался крепыш лет двадцати пяти. – Подходи ближе, смотри, - обратился он уже к Степану.
    Старший мастер в это время, надрывая голосовые связки, объяснял Олегу с Аликом премудрости их операций:
   - Вот этот тельфер с захватом подтягиваешь к тележке с грузом. Вставляешь захват до упора в эти два отверстия и потихонечку начинаешь поднимать болванку над тележкой. Поднимешь сантиметров на семьдесят-восемьдесят и подтаскиваешь деталь к конвейеру. Встаёшь перед движущейся по конвейеру рамой, опускаешь на нужный уровень и прижимаешь деталь к передней оси. Она должна плотно прилечь, а отверстия в оси и детали должны совпасть. Второй, - старшой посмотрел на Олега, - в это время залезает с гайковёртом и болтами внутрь рамы. Вставляешь один болт в отверстие и, убедившись, что болт совмещён с отверстиями в детали, закручиваешь его пальцами на два оборота, потом гайковёртом докручиваешь не до конца. Вставляешь второй болт, наживляешь и закручиваешь его гайковёртом до упора, дотягиваешь первый болт и в любой последовательности закручиваешь ещё шесть болтов. А ты,  -  обернулся теперь он к Алику, - как только будет закручено четыре болта, освобождаешь деталь от захвата и тащишь тельфер к тележке. Поняли?
   - Вроде бы да.
   - Ну, я буду рядом, буду подходить. А пока понаблюдайте, как работают ребята из ночной смены.
   - Да-а- а… Хорошее местечко подсуропили нам граждане Железнов и Ануфриев, - сказал Алик и похлопал Олега по плечу.
   - Погоди. Не журись. Может уж и не так плохо всё. Поживём увидим.
    В это время Серёга показывал Степану как нужно устанавливать и крепить кронштейны на оси, устанавливать её на раму, прилаживать и крепить ось кронштейнами к уже приваренным к раме деталям. При выполнении этой операции надо было закрутить десять болтов и забить четыре штифта, а потом обтянуть каждый болт накидным ключом с длинной рукояткой.
   - Вообще-то здесь двое должны работать: один собирает ось и укладывает её на раму, второй ставит и крепит флажки (кронштейны) и забивает штифты. Но людей не хватает, поэтому приходится париться одному. Первое время будешь зашиваться, а потом наблатыкаешься, - вразумлял Серёга Степана. – Зашиваться будешь – мастер поможет.
    Еле волоча ноги добрались после смены до клуба. Не раздеваясь упали на кровати и молча пролежали часа полтора.
   - Ну, что, пролетарии, встаём и топаем в столовую – жрать хочется.
   - Да, живот уже к позвоночнику подтянуло. Сейчас пообедаем и надо на ужин и завтрак что-нибудь прикупить.
   - Завтра нам во вторую. Перед сменой сходим в столовую. Надо сегодня отоспаться.
    Наивный народ. К вечеру в ночлежку начали стекаться подвыпившие весёлые компании. Хохотали, орали благим матом. Кто-то пытался петь, кто-то приплясывал на сцене. Веселуха!
    К концу следующей недели ребята полностью освоили свои операции, но придя с работы, перекусывали всухомятку и засыпали. Март в этом году был ужасно холодным. Местные говорили, что такого со времён войны не было. Все сады, наверное, вымерзнут. На улицу выходили только по необходимости: в столовую да в магазин, чтобы прикупить снеди. Изучать окрестности в такую холодрыгу не хотелось. Как-то придя с работы они увидели, что обитатели ночлежки складывали в чемоданы и дорожные сумки свои вещи.
   - А что, переселяемся? – спросил Алик соседа по кровати.
   - Сказали завтра в общежитие переходим. Кто уже там жил занимают свои комнаты, а новеньких комендант будет по комнатам распределять.
   - Стёпка! Тебе надо использовать всю свою дипломатию и обаяние и уболтать комендантшу заселить нас в одну комнату.
   - Откуда ты знаешь, что там комендантша?
   - Говорят. Симпатичная женщина лет тридцати пяти. Так, что Стёпа, на тебя вся надежда, - Алик расплылся в улыбке. – Олег, правильно?
   - Конечно. Я красиво говорить не могу, а Степан, он у нас Цицерон.
    Комендантшу звали Анна Сергеевна. Она оказалась действительно молодой и симпатичной женщиной. Выслушав просьбу Степана, она без всяких уговоров согласилась.
   - Хотите жить вместе? Да ради бога. Вот вам ключи от четыреста двадцатой комнаты. Заселяйтесь!
    В небольшой комнатке стояли три кровати, стол, четыре стула и встроенный шкаф с антресолями. Санузлы располагались в обоих концах коридора, а посередине находилась кухня с четырьмя газовыми плитами и длинным во всю стену столом.
   - Не царские, конечно, хоромы, но жить можно! – подытожил Алик, когда друзья прошлись по этажу общежития.
   - Красота, да и только! Вон какие весёленькие занавесочки на окне. И даже две книжных полочки на стене.
   -Для общаги неплохо, - согласился Олег. – Давайте разбирать свои баулы.
   - И письма со своими координатами отправить родственникам. Алик, ты не забыл, что от тебя ждёт письма ещё и прекрасная дама?
   - Не забыл, Стёпа! Не забыл! – с некоторым озлоблением ответил Карабановский.
   – Да и что я ей напишу: « Оставь надежды, всяк сюда входящий».
    После этих слов наступило длительное молчание. Каждый думал о своём, пыхтя над перетащенными из камеры хранения пожитками.
    В конце марта погода резко поменялась. Подули южные ветры, солнце неистово грело землю. Крохи тёмного снега, кое-где лежащие по обочинам дорог, быстро растаяли. После работы можно было побродить по близлежащим улицам, познакомиться с достопримечательностями района. Работа уже не была в тягость, раздражали только бесконечные организации по выходным. Желание побольше заработать, чтобы сменить лагерную одежду на цивильную, подталкивало ребят соглашаться работать по воскресеньям.
   - Други мои! Мы нерационально используем свободное время, - завёл как-то вечером разговор Алик. – Все вместе торчим на кухне, толпой ходим по магазинам. Давайте установим недельные дежурства. Дежурный всю неделю готовит еду, ходит по магазинам, а остальные в это время занимаются личными делами. Согласны с таким предложением?
   - Резон есть, – сразу же отозвался Степан.
   - Как решите, так и будет, - равнодушно пробурчал Олег.
   - Хорошо! С понедельника я заступаю на дежурство, - сказал Алик, а дальше пойдём по кругу.
    В понедельник, вернувшись с работы, Алик начал кашеварить, Олег пошёл на переговорный пункт позвонить матери, Степан решил проводить его до почты, а потом побродить по площади у проходных завода. По пути на работу им некогда было присмотреться к табличкам на стенах зданий, расположенных по обе стороны от центральной проходной. Особенно много табличек висело у входных дверей левого здания. Степан подошёл поближе и начал читать: «Партийный комитет Волгоградского тракторного завода», «Комитет профсоюза», «Комитет комсомола», «Редакция Ордена Ленина газеты «Трактор», а у соседней двери заметил табличку «Типография».
    Степан прошёл по площади дальше, полюбовался красавицами голубыми елями, поднялся по ступенькам и вошёл в парк. Пройдясь по широкой аллее парка, он обнаружил большой фонтан, на круглом ограждении которого восседали с десяток огромных лягушек. Из лягушачьих ртов летели струи воды и падали, не доставая до центра фонтана, где высоко вверх вода стремилась ещё более сильными, сверкающими на солнце, струями.
    Сазонов постоял, любуясь журчащим фонтаном, и направился к почте в надежде встретить Олега. Однако, ни около почты, ни около кинотеатра Олега не было, и тогда он побрёл по улице дальше, разглядывая фасады домов.
   - Эй! Ты чего, ворон считаешь? – услышал внезапно голос друга.
   - А ты откуда взялся? Я тебя не видел.
   - В книжном магазине был.
   - А я на заводской площади. Там в левом от проходной здании столько разных организаций. Даже редакция какой-то газеты «Трактор» есть.
   - Ты что, её не видел? Два раза в неделю приносят на участок несколько экземпляров и кладут на стол старшего мастера.
   - Видел какие-то газеты, но мазутными руками как-то неловко их брать. Надо посмотреть о чём в газетке пишут, да может и в редакцию наведаться.
   - Соскучился по перу?
   - Пока нет, но разведать нужно. Газета видимо серьёзная – орденом Ленина награждена.
   - Ну, дерзай, писатель! Дальше пошагаем или в общагу вернёмся? Алик, наверное, деликатесов наготовил.
    Деликатесов не было. Была сковорода жареной картошки, порезанная колбаса и тарелка с зелёными маринованными помидорами.
   - Ребята, а вы почту не смотрели?
   - Нет. Письмо ждёшь?
   - Телеграмму. Валюша должна скоро приехать.
   - Ну, вот и потеряли одного друга.
   - Это почему?
   - Женишься.
   - Нет. Она приедет узнать насчёт работы. Если найдёт что-то подходящее, вернётся домой увольняться. Давайте картоху есть – остынет.
    Алик ел торопясь. Казалось, что он куда-то опаздывает.
   - Что ты, как на углях сидишь? – спросил Степан.
   - Вниз надо сбегать, почту глянуть.
   - Поешь спокойно и сбегаешь.
    Как только закончили трапезу, Алик выскочил из-за стола и рванул из комнаты. Олег собрал тарелки и понёс их на кухню мыть, бурча при этом:
   - Любовь штука серьёзная.
    Олег ещё не успел вернуться с кухни, а Алик уже влетел с листом бумаги в руках.
   - В воскресенье в десять утра приезжает. Стёпа, ты сходи, договорись с комендатшей, чтобы её к нам на два-три дня пустили.
   - А ты бегал вниз Анну Сергеевну видел?
   - Дверь в кабинет была открыта.
   - Хорошо. Пойду договорюсь, чтобы записку дала, а то Василий Иванович на слово не поверит.
   - Да уж, этот блюститель нравов точно не пустит.
   - Чего всполошились? – спросил вошедший в комнату Олег. – Стёпка по лестнице поскакал.
   - Валентина в воскресенье прилетает.
   - Ого-го! Марафет надо наводить.
   - Валя приедет, наведёт. Лишь бы Стёпа договорился, чтобы её пожить к нам пустили.
   - Договорится.
    Валентина оказалась довольно привлекательной женщиной лет тридцати. Рыжие густые длинные волосы были заплетены в толстую косу, спускавшуюся по спине до самой талии. Элегантные в тонкой позолоченной оправе очки придавали интеллигентность её лицу со слегка выпуклыми по азиатскому типу скулами. Она ловко разобрала дорожную сумку, выставила на стол привезённую с собой снедь. Алик вытащил из шкафа бутылку марочного вина.
   - Ну что, други, давайте к столу. Выпьем за приезд моей любимой женщины.
Выпили, закусили грибочками, сырокопчёной колбаской.
   - Олег! Ты помнишь, мы с тобой сегодня собирались в комиссионку сходить? – толкнул в бок товарища Степан.
   - А зачем?
   - Ну, дырявая твоя память. Пошли, а то через два часа магазин закроется.
   - Пошли.
   - Надо же оставить влюблённых наедине. А ты зачем, зачем? – втолковывал Степан Олегу уже на улице.
   - Ну да! Пошли погуляем.
   - Дошло наконец-то.
    Друзья направились по тропинке в Комсомольский садик.
   - Что-то я не пойму. Ведь к Алику скоро и вторая Валентина из Поназырево приедет? Степан, она, кажется, влюблена в него по самые уши.
   - Алик ей откровенно написал, что у него есть любимая женщина, и он свяжет свою судьбу только с ней.
   - А зачем же тогда она приезжать собирается?
   - Не знаю, Олег. Ну приедет, убедится, что ничего ей тут не светит, вернётся обратно.
   - Интересная штука жизнь. Одного двое любят, а тут хоть пропади. А вообще Валентина девчонка хорошая.
   -Вот и влюбишь ее в себя.      
   - Вряд ли. Слушай, а пошли в кино. Время быстрей пройдёт.
   - А, пошли.
    В понедельник ребята работали во вторую смену. Алик с Валентиной с утра уехали в научный городок по поводу работы. Олег, растянувшись на кровати, читал книжку на английском языке и время от времени громко смеялся.
   - Переведи, над чем смеёшься.
   - Да так. Застукала жена лорда с любовницей – скандал учинила.
   - Олег, я пойду в магазин. Пельменей, масла и молока куплю. Перед работой поедим. Не обжирать же всё время Валентину. Может, вместе сходим?
   - Нет. Я лучше почитаю. Интересно, чем всё закончится.
    К  обеду вернулись Алик с Валентиной.
   - Ну как, нашли подходящую работу? – спросил Степан, раскладывая по тарелкам пельмени.
   - В три института заходили и везде вакансий полно. Валя по своей специальности работу выбрала и уже заявление написала.
   - Завтра полечу в Пермь, уволюсь и через две недели с вещами приеду. Алик за это время квартиру подыщет. Стёпа! А мне Алик сказал, что у тебя девушка есть?
   - Да, познакомился на работе. Гуляем, приглядываемся друг к другу.
   - Плохо, что Олег пока не устроенный. Ну да он парень видный. Скоро кто-нибудь заарканит.
   - Не заарканят! Я не олень!
   - Олег, извини! Я не хотела тебя обидеть.
   - Не обижаюсь я. Просто образно выразился. Время придёт и девушки будут.

                ...
    Алла работала контролёром в цехе. Она не была красавицей. Её сестра Света была значительно симпатичней, но Степана привлёк её спокойный характер и целеустремлённость. После смены она не бежала в кинотеатр или на танцульки, а шла на занятия в вечерний механический институт. Между окончанием смены и началом занятий было часа полтора свободного времени, и Степан как-то предложил девушке прогуляться по скверу. Она согласилась и они бродили по тенистой аллее. То, что Степан условно – освобождённый она знала, как знали об этом и все в цехе. Она не расспрашивала его как это случилось. Её больше интересовала его жизнь до, с интересом слушала рассказы о деревенской жизни, о лесном крае. Степан узнал, что живут они со Светкой и матерью в частном доме. Отец несколько лет назад развёлся с матерью, но их не бросает, помогает. Алла интересовалась, как он пишет рассказы, которые регулярно появляются в заводской многотиражке, и скучает ли по своей малой родине.
    Их встречи и прогулки сначала были нечастыми, а потом  стали почти ежедневными. Особенно после того, как друзья Степана женились и съехали из общежития на частные квартиры. Но это будет потом, а на данном этапе они, скорее всего, просто коротали время. Иногда Алла сетовала на непонимание философии и политэкономии, и тогда Степан увлечённо объяснял ей непонятные темы.
   - Откуда ты это знаешь?
   - От нечего делать на зоне самостоятельно изучал. Да ещё поднахватался от одного философствующего уголовника.
   - Нет, я бы ни за что без необходимости не стала заниматься этой белибердой.
   - Ну, знаешь, для общего развития не мешает.
    Девушка не спорила, но была благодарна ему за то, как он на конкретных примерах объяснял ей принципы единства и борьбы противоположностей и другие философские хитросплетения.

                ...
   - Сазонов! Я что-то не понимаю. У тебя что, гарем? Одна совсем недавно уехала. Теперь ты другую просишь на время поселить в комнату, – возмущалась Анна Сергеевна.
   - Да не ко мне они приезжают, к друзьям. Я об их благе забочусь.
   - О своём позаботься. Ну ладно, пусть селится, но не на долго.
   - Спасибо огромное, Анна Сергеевна. век за вас молиться буду.
   - И за себя не забудь.
    Валентина Поназыревская (так про себя назвал девушку Степан, чтобы не путать с Валентиной – невестой Алика) приехала в Волгоград с серьёзными намерениями. Поэтому с работы в колонии уволилась. И даже после того, как Алик откровенно объяснил ей ситуацию, решила не сдаваться и на следующий день отправилась на поиски работы, с которой в городе проблем не было. В тот же день она сняла угол у какой-то бабушки в частном секторе на берегу Волги. Олег со Степаном помогли ей перенести пожитки.
   - Надеюсь, мы будем друзьями, и вы будете рады видеть меня у вас, - сказала она на прощание.
   - Конечно, Валюша! С радостью и превеликим удовольствием. Заглядывай к нам в любое время, - за всех ответил Олег.
   - Жаль. Хорошая девушка.
   - Неплохая. Я уже тебе говорил – влюби её в себя, помоги забыть Алика. Её ведь с Аликом совершенно ничего не связывает. Так что, Олег, дерзай!
    Жарища стояла невыносимая и друзья вместе с Валентиной каждый выходной отправлялись на пляж. Как-то набултыхавшись в реке, все улеглись на покрывалах, принесённых девчатами. Разморенный солнцем Степан задремал. Очнувшись, он заметил, что рядом с ним никого не было. Он приподнялся и стал озираться вокруг. Алик со своей Валентиной плескались в воде, а Олега нигде не видно. Степан встал и увидел его в метрах пятидесяти под раскидистым тополем с Валентиной Поназыревской. Они стояли прижавшись друг к другу. Олег гладил чёрные, как смоль, волосы девушки, улыбающейся ему.
    «Лёд тронулся, господа присяжные заседатели», - произнёс про себя Степан и, разбежавшись, со всего маху плюхнулся в прохладную речную воду.
Ну, а дальше? А дальше , как говорится: мирком, ладком да за свадебки. Друзья поженились один за другим, и остался Степан Сазонов в общежитии один-одинёшенек. Ребята из общежития не выписывались, поэтому комендантша никого в комнату к нему подселить не могла. Сначала одиночество его не тяготило, он радовался возможности спокойно творить, как только нахлынет вдохновение. Но к осени, когда хмарь всё чаще заволакивала небо, грусть всё чаще накрывала парня. Радовало, что Алла, прячась от ледяной осенней мороси, соглашалась пересидеть время до занятий у него в комнате, благо до института было рукой подать. Стёпка провожал девушку до входа в институт и, прыгая через лужи, возвращался в общежитие. О чём-то более серьёзном, кроме чаепития и разговоров, Стёпка не помышлял. И такие взаимоотношения, видимо, вполне устраивали и его подружку.
По выходным они с Алкой навещали друзей,  жёны которых заметно округлились в талии, а иногда ездили к девушке домой. Мать Аллы встречала Степана радушно, кормила вкусным наваристым борщом. А вот сестрица её, Света, зыркала в сторону парня недобрыми глазами. Толи зависть, толи неодобрение выбора сестры таил её жёсткий взгляд.
    В конце января Степан засобирался на родину – через неделю наступит долгожданный отпуск. Радость предстоящей встречи с матерью, сестрой и старыми  закадычными друзьями переполняли его душу и сердце. Одно печалило, что зимой, а не летом едет он в деревню. Матери толком не поможешь. Летом бы дров заготовил, сено косить помог, а зимой в избе сидеть, да в клуб вечером прошвырнуться.
   - Стёпа! Ты через  Москву домой поедешь? – спросила мать Аллы в очередной его приход к ним.
   - Да, через Москву.
   - А сколько в Москве будешь?
   - Да почти целый день.
   - Стёпа, я тебе дам денег, купи Алке сапоги зимние. Здесь ничего ей купить не можем, а старые скоро совсем развалятся. Говорят, там в магазинах «Весна» полно сапог.
   - Хорошо, постараюсь.
    И Степан старался. Сначала зашёл в универмаг рядом с Казанским вокзалом, но сапогами там и не пахло. Спросил у дежурной по вокзалу, где ближайший магазин «Весна», та отправила его на проспект Мира, но и там кожаных сапог в продаже не оказалось. Посоветовали поехать в ГУМ. В ГУМе он нашёл длинную извилистую, как лесная тропа очередь.
   - Зачем, граждане, стоим?
   - За сапогами. Толи румынские, толи чешские выбросили.
   - А сколько стоять надо?
   - Часа четыре, а то и больше.
    Степан посмотрел на часы. До поезда на Кострому оставалось чуть больше двух часов.
   - Не судьба… Придётся без сапог к подруге возвращаться, - проговорил парень и побрёл к выходу.
    На Красной площади поглазел на Спасскую башню, храм Василия Блаженного, длинную очередь к дедушке Ленину и спустился в метро. У Ярославского вокзала продавали апельсины и яблоки. Стёпка пристроился в хвост очереди. Продавщица шустро обслуживала покупателей, и где-то через полчаса, нагрузив авоську фруктами, он вошёл в здание вокзала.

   И вот уже под крылом «кукурузника» раскинулось огромное белое покрывало, даже лес, покрытый шапками снега, еле просматривался. Самолёт накренился, заходя на посадку. Крыши домов едва проглядывали из-под снега чёрными трубами, а русло любимой с детства холодной реки извивалось тёмной лентой. Вода в Луху была настолько холодна, что не замерзала даже в лютые морозы. Только прибрежная полоса затягивалась тонким ледком.
   - Стёпушка! Родной! Вот и дождалась я тебя, - обхватив шею сына, запричитала Алёна Матвеевна. – Как я по тебе истосковалась, миленький ты наш.
   - Ну, ладно, мама, успокойся, не плачь, - поглаживая худенькие плечи матери, тихо говорил сын. – Теперь каждый год приезжать буду.
    Мать попричитала ещё немного, вытерла концами платка слёзы и захлопотала в упечи. Выкатила из печи два чугунка, загремела тарелками.
   - Ты уж, Стёпушка, не обессудь, у меня всё постное наварено. Сейчас в картошку вытопков положу, сдобрю. Ой! Ягодок-то, ягодок надо принести. Мочёной-то брусёны, чай года четыре уж не ел?
   - Конечно, не ел. На зоне её не давали, а в Волгограде народ о ней, наверное, и не слышал. Давай миску, я сам схожу. Где она в чулане или в погребе?
   - В чулане. Кадушка сразу у дверей стоит. А если волнушек хочешь, так они в погребе. Нонче груздей поблизости не было, а волнушек набрала.
   - Мама! Ну как ты тут одна-то живёшь? Как с делами управляешься?
   - Да, как все живут, так и я живу. Почитай полдеревни в избах-то одни старушонки остались. Молодые все поразъехались кто куда. Из твоих дружков никого не осталось. Да и какое у меня хозяйство. Корову с Натальей на двоих содержим. А так поросёнок, да три овечки, да кур пяток. Надолго ли отпуск – то дали?
   - Отпуск восемнадцать дней, три дня, считай, уже прошло. Дней десять-двенадцать с тобой побуду и возвращаться пора.
   - Ну, и то ладно. Хоть нагляжусь на тебя. Ну, да ты ешь, ешь. Вечером – то, чай в клуб пойдёшь?
   - Схожу. На молодёжь посмотрю.
   - Погляди. Там опять Плаксин заведует.
    Кино в этот вечер в клубе не показывали. Поэтому, всё народонаселение толпилось в фойе. Всё тот же, привезённый когда-то Степаном, бильярд стоял справа от входа. Группа пацанов гоняла по зелёному сукну шары. Девчонки топтались под «Джамайку» посреди зала и, как всегда, большая часть посетителей сидела вдоль стенок. В красном углу на тумбочке стоял всё тот же телевизор. Ажиотажа на просмотр телепередач не было. Телевизоры теперь во многих домах стояли. В Юрьевце телевизионную вышку поставили, и качество картинки стало довольно хорошее.
   - Степан! Добрый вечер! – подошёл к Сазонову Андрей Плаксин. – Совсем вернулся?
   - Нет, в отпуск на пару недель.
   - Сегодня тут одна мелюзга. Завтра фильм будет. Придёт народ посолидней. А в клубе, как ты уехал, так всё и осталось. Нового ничего не добавилось.
Степан минут десять понаблюдал за игрой в бильярд и отправился домой.
   - Что это ты так скоро вернулся?
   - А чего там делать? Одни малолетки. Андрей сказал, что завтра кино будет, народу придёт много. Вот завтра в клуб и схожу, а сегодня с тобой вечер коротать буду. Поговорим.
   - Вот садись на скамеечку, поближе к печке, теплей будет. Да и я рядом сяду.
   - Мама! А у нас лыжи сохранилась?
   - На сеновале за жерновами стоят. Покататься, что ли решил?
   - Да! Завтра на дальнюю гору сбегаю, юность вспомню. Если, конечно ничего делать не надо.
   - Какие сейчас дела. Разве, что снег с крыши поскидать.
   - С утра крышу почищу. А потом и на лыжах пробегусь.
    Сразу после завтрака Степан взял в сенях широкую деревянную лопату и забрался на крышу. Чуть ли не полуметровый слой слежавшегося снега покоился по скатам. Степан осторожно спустился к краю кровли со стороны огорода и начал лопатой вырубать кубики снега и сталкивать их вниз. Комья снега глухо падали в огромный сугроб нанесённый к стене. Парень проходил ряд за рядом и только к обеду добрался до конька крыши.
   - Стёпа! Ты где?
   - Да здесь я на крыше. Где же ещё?
   - Спускайся! Обедать пора.
   - Сейчас! Мне на этой стороне последний проход остался. Завершу и спущусь.
   - Заморился, поди? – участливо спросила Алёна Матвеевна, когда они сели за стол.
   - Да не очень на заводе потяжелей работа, привык.
   - Может, завтра второй-то скат очистишь?
   - Сегодня дочищу. На гору завтра схожу.
    После обеда Степан покурил около  печки, помахал в разные стороны руками, оделся и снова поднялся на крышу. На южной стороне снега было поменьше, но он был более плотный с ледяной коркой внизу. Приходилось прикладывать заметные усилия, чтобы оторвать его от дранки не повредив покрытие.
    Когда Степан спустился с крыши, то обнаружил, что весь заулок завалил глыбами снега, пройти стало невозможно. « Завтра дальняя гора тоже отдыхает», - подумал про себя он, втыкая в снег лопату.
   - Мама! Я завтра из проулка снег уберу. Да и с задней избушки и бани снег поскидаю.
    Борьба со снегом заняла полных три дня, и только потом Степан встал на лыжи и покатил за реку. От гаража в сторону Варламовых гор лыжня была накатана. На дальней горе группа подростков лихо скатывалась между могучих сосен к реке и, ставя лыжи ёлочкой, взбиралась наверх.
   - Степан, вот по этой лыжне скатись, там внизу трамплин хороший. Только в реку не улети – тормози сразу.
   - Чего-то страшновато. Давно уж я на лыжах не катался.
   - Не бзди – ноги всё сами  вспомнят. – наставлял Степана прыщавый подросток.
   - А ты чей? Не признаю я тебя.
   - Башечкин Витька. Маленький я ещё был, когда тебя посадили. Вот и не признаёшь. Ну чего? Покатились! – сказал малец и оттолкнулся палками.
    Степан тоже встал на лыжню, подвигал лыжами взад-вперёд и помчался вниз, уворачиваясь от сосен. В конце лыжни его резко подбросило вверх, но он удержал равновесие и поставил лыжи поперёк трассы.
   - Ну вот, а боялся. А сам вон как ловко остановился. Я так не умею.
   - А ты, Витька, пока в воздухе после трамплина летишь, поворачивай туловище на девяносто градусов и лыжи держи ровней.
   - Сейчас попробую.
    Стремительное скатывание  с горы захватило Степана, и он остановился лишь когда начало смеркаться. На телеграфном столбе у Прохоровой избы была наклееная афиша. Подойдя поближе Степан прочитал: «8 февраля в 19.00 в клубе кино «Фан-фан тюльпан». Дети до 16 лет не допускаются».
   - Надо завтра сходить – посмотреть, - проговорил Степан и отталкиваясь палками быстро побежал к дому.
    Следующим вечером всё фойе было забито народом. Ждали когда откроются двери в зрительный зал.
   - Ой! Степанчик, привет! – подскочила к парню Лидка Лисина, приятная женщина лет тридцати, с которой Степан кувыркался во время работы завклубом. – В отпуск, говорят, ты приехал?
   - Да, в отпуск. Скоро возвращаться.
   - А ты завтра ко мне после обеда приходи, маманька в Макарьев укатит. Вспомним старое.
   - Не знаю, стоит ли?
   - Стоит. Помнишь, как хорошо было в задней избушке? А сейчас ещё лучше будет. Так придёшь?
   - Попробую.
    До начала сеанса к Степану без перерыва подходили односельчане: здоровались, интересовались как дела, надолго ли приехал. После кино домой возвращался с соседкой Глафирой Харымовой. Поговорили, повспоминали ребят, которые разъехались кто куда.
    На следующий день Степан к Лидке не пошел. Он вспомнил, что расстались они не очень хорошо. Женщина рассказала ему, что она напоила его специальным отваром, и у него теперь никогда не будет маячить, даже просила побить её за это. Паренёк разозлился, вытолкал её из избушки и сказал, чтобы она на глаза ему больше не попадалась. Этот инцидент Стёпка вскоре забыл, так как с женщинами у него всё было в порядке, но сейчас, памятуя о прошлом, он не рискнул идти к Лидке, а вдруг и правда что-нибудь ещё сделает?
    Отпуск пролетел и пора было собираться в дорогу. В последний вечер перед отъездом они до полуночи разговаривали с матерью.

                ...
   - Сазонов! А ты чего это не предупредил, что уезжаешь в отпуск? – спросила, стоявшая у стола вахтёра, комендантша.
   - А что, Анна Сергеевна, надо было предупреждать?
   - Конечно. Тем более, что ты один в комнате жил.
   - Почему жил? Вроде бы один и продолжаю жить.
   - Подселила я к тебе мужичка постарше тебя лет на пять. Вроде бы спокойный, непьющий.
   - Вы же обещали никого не селить.
   - Обещала – да вот пришлось. Очень много людей на завод понаехало.
   - Эх-хе-хе… - вздохнул Стёпка и поплёлся к себе в комнату.
    Худощавый мужичок среднего роста сидел на стуле у окна, читал книгу. Как только Степан хлопнул дверью, мужичок вздрогнул и подскочил со стула.
   - Привет, сосед! Меня Виктором зовут. Я в цехе шасси наладчиком работаю. А мне комендант сказала, что тебя Степаном зовут.
   - Правильно. Что ж, коль свела судьба будем вместе жить. Ты в какую смену работаешь?
   - Сейчас в третью.
     Степан посчитал что-то на пальцах.
   - Значит в разных сменах будем работать. Наша бригада сейчас во вторую . это хорошо. Меньше перед глазами друг у друга мельтешить будем.
   - А ты что, одиночество любишь?
   - Когда как.
    На этом процедура знакомства с соседом закончилась. Виктор снова уткнулся в книгу, а Степан начал раскладывать вещи.

                ...
    Мать Аллы заметно огорчилась, когда Степан возвратил ей деньги вместо сапог, но когда он вручил ей внушительный узелок сушёных белых грибов, расцвела в улыбке.
   - Что, настоящие белые? – спросила она развязывая узел. – Ой! Какой аромат.
   - Конечно настоящие. Настоящей не бывают. Правда, у нас их коровятниками зовут
   - Это почему?
   - Коровы их любят.
   - Вон как. А всё-таки жаль, что сапоги не сумел купить.
   - Мама, здесь как-нибудь купим. Зима заканчивается и ажиотажа такого не будет. А вообще-то обувь при покупке мерять надо.
   - Было бы чего мерять. А то осенью на барахолку придётся ехать – в три дорога платить. Стёпа, ты голодный? У нас сегодня суп гороховый с копчёными ребрами. Наливать?
 - Если вы будете обедать, то и я с вами.
   - Будем, Алке на работу скоро ехать.
    После обеда Степан с девушкой пошли на остановку электрички и через двадцать минут были уже на станции «Тракторная».
   - Стёпа, ты когда на работу выходишь?
   - Завтра.
   - Ну, тогда до завтра. Я побежала, - и подруга упорхнула в проходную.
    Степан постоял около проходной в надежде увидеть друзей, но потом решил, что они, наверное, уже на заводе и отправился в общежитие.
    Остаток зимы пролетел незаметно. Работа, заседания литературной группы, прогулки с Аллой, посещения женатиков – друзей. Весна полыхнула зеленью сирени, гвалтом отогревшихся пташек. Одним словом, всё вокруг пробуждалось от зимней спячки. Настроение у Степана было приподнятое и он, когда сосед по комнате работал во вторую смену, до полуночи сидел над чистыми листами бумаги – творил. Рассказы вылетали из-под его пера один за другим. Редактор многотиражки Евгений Бережнов шутил:
   - Стёпа, так ты не оставишь места в газете для деловой информации. Да и у своих собратиев по перу Фёдора Петровича и Юлии Дмитриевны всё газетное пространство отбираешь.
   - Скажете тоже. Всё равно литературная страница чаще чем раз в месяц не выходит. А рассказы мои могут и полежать, подождать своей очереди. А у меня пока творческий подъём, вот я и пишу.
   - Пиши, Стёпа, пиши. Как говорил незабвенный Олеша: « ни дня без строчки.»

    На майские праздники вместо демонстрации Алик, Олег, обе Валентины и Степан с Аллой собрались на крутом берегу Волги – устроили небольшой пикничок. Ребята развели костёр, девушки расстелили покрывала и выставили снедь. Выпили по стаканчику портвейнчика три семёрки и начали дурачиться. Валентины уже обременённые внутриутробными существами, завернувшись в пледы сидели на брёвнышке и подшучивали над мужьями, и только Алка сидела в глубокой задумчивости.
   - Что раскисла, подружка моя?
   - Все веселятся, а мне почему-то грустно.
   - А может и нам пожениться пора? Смотрю я на своих друзей и вижу, что семейная жизнь их красит.
   - Рано мне ещё о замужестве думать – институт надо закончить.
   - Закончишь. Тебе всего лишь один год отучиться осталось. И правда, давай поженимся, снимем какую-нибудь лачужку и будем жить-поживать, да детей наживать.
   - Пошутил и хватит. – перебила Степана Алла. – Пойдём лучше по берегу побродим.
    Казалось бы шуточный это разговор, но прочно засел в мозгу Степана и когда в следующий раз, провожая девушку после смены до электрички, он решительно заявил:
   - Алла! А ты согласна выйти за меня замуж?
    Девушка на несколько секунд оторопела, а потом прильнув к Степану всем телом прошептала:
   - Согласна.
   - Мать завтра с утра дома будет?
   - Да.
   - Вот и хорошо. Я приеду, и поговорим о свадьбе.
    Электричка свистнула, предупреждая пассажиров о скорой отправке. Алка вскочила в тамбур и, махну рукой, зашла в вагон, села у окна и приложила руку к стеклу.

                ...
   - Значит, жениться решили? А как же посвататься? Попросить у родителей их согласия. Ну да сейчас модно ставить их в известность.
    Разговор получился долгий. Но, наконец пылкие речи закончились, и Галина Васильевна, тяжело вздохнув, заявила:
   - Ну, раз решили – женитесь. Когда заявление подавать пойдёте?
   - Завтра с утра и пойдём.
    Заведующая загсом оказалась женщиной словоохотливой с юморком.
   - Что, Степан Андреевич, девушки в центральном районе лучше, чем в тракторозаводском?
   - Значительно лучше.
   - Но,  ради хорошей девушки вам придётся долго ждать регистрации. Ближайшее свободное время в начале августа. Могу записать на десятое на одиннадцать дня.
   - Записывайте.
   - Талоны в салон для новобрачных сейчас вам выдадим, и в добрый путь – готовьтесь к свадебке.
    Где-то дней за десять до назначенной регистрации, как только Степан появился на участке, к нему подошла Светлана:
   - Стёпа, сегодня Алла взяла отгул – отец к нам приехал. Так что после работы приезжай к нам. Будем обсуждать предстоящую вашу свадьбу.
   - А чего её обсуждать. Мы с Алкой уже всё решили. Заявление в ЗАГС подано – придёт время, распишемся.
    - Родители всё перерешали. Так что приезжай.

    Алка сидела вжавшись в угол дивана. Будущая тёща склонила голову над столом, а по комнате подбоченясь расхаживал высокий мужчина крепкого телосложения лет сорока пяти. Короткие рукава футболки плотно облегали его натренированные бицепсы.
   - Здравствуй, зятёк! Я отец Аллы. Так что прошу любить и жаловать!
   - Присаживайся, Стёпа. Разговор будет долгим, - сказала вышедшая из соседней комнаты Света.
    Степан сел на предложенный стул.
   - Я вчера был в спецкомендатуре, узнал всё про твою уголовщину. Нашей дочери такой муженёк не нужен. С тобой ни на шабашку, ни на вахту поехать нельзя. А как же ты семью содержать собираешься? На нищенскую свою зарплату? И где жить собираетесь?
   - Квартиру снимем. Да и зарплата у меня не такая уж нищенская. Около двухсот в месяц получаю. Побольше, чем инженеры в отделах. С Аллой мы уже всё решили.
   - Ничего вы не решили. Здесь я решаю!
   - Вы же с ними даже не живёте. Почему за них решаете?
   - Заткнись, сопляк! Это наше дело. Да и Алла за тебя выходить передумала, ведь правда, доченька?
    Алла молчала. Только ещё больше вдавила своё тело в мягкую спинку дивана.
   - Вот видишь, она молчит.
   - Надавили на неё. Запугали.
   - Так мы ещё тут права качать начинаем! А ну-ка, пошёл вон отсюда! И чтобы духу твоего здесь больше никогда не было!
   - Алла! Ты что передумала? – едва сдерживая себя, спросил Степан.
    Алла молчала, только шмыгала носом и вытирала платком ручьи слёз.
   - Передумала, передумала, - отец Аллы подошёл к Степану, взял его сзади за шею, - встал и пошёл вон!
    Внутри у Степана всё кипело, но он понимал, что стоит ему сорваться, как папаша размозжит его в лепёшку, а потом побежит в спецкомендатуру, и загремит он, Степан, опять на зону.
    Отец Аллы вытолкал Степана за дверь, а когда тот остановился у калитки, схватил лежащий у стены кирпич и запустил его в парня. Кирпич угодил в столбик калитки и упал рядом с ногами Степана.
   - Пошёл вон, уголовник! Пока башка цела. И забудь дорогу сюда!
    Степан вышел за калитку, поднялся на берег оврага, сел на траву и обхватил звенящую голову руками. « Эх, Алка, Алка! Даже слова не сказала в защиту их любви.» Видимо, этот подонок запугал или убедил её в несостоятельности Степана.
   - Ну, что ж, значит такова жизнь. Не судьба. – громко сказал Степан, поднялся с земли и пошёл к троллейбусной остановке.

                ...
   - Эй! Ты что такой смурной? – спросил Алик Степана.
   - Да судьба-злодейка опять задом ко мне повернулась. Ну ничего переживём. Главное слаби не давать. – тихо проговорил парень и рассказал другу о встрече с Алкиным папашей.
   - Я всегда говорил, что поганые здесь людишки. Понагнали их со всей страны и каждый со своим норовом. Нет ни общей культуры, ни обычаев. Так что, что ни делается – всё к лучшему. Давай-ка пропустим по рюмашке и забьём на всех. Зато Олегу подфартило. Лачуга их под снос попала, теперь комнату им в коммуналке дают – сказал Алик и вышел на улицу позвать жену, которая с крохотной дочуркой сидела под развесистой грушей за домиком.
   - Валюша! Сгоноши нам что-нибудь на закусь. Давай я Юлечку подержу.
   - Спит она. Сейчас я её в коляску положу. А вы идите под грушу. Я там вам накрою. Стёпа, а что случилось – на тебе лица нет?
   - Валюша, готовь закусь потом расскажем.
    Валентина вскоре принесла тарелку с овощами, колбасой, ржаным хлебом. Алик приволок из холодильника запотевшую бутылку водки и пару стограммовых гранёных стаканчиков.
   - Так что всё-таки случилось? – снова спросила хозяйка, закатив коляску с ребёнком в тень.
    Алик в общих чертах передал жене содержание Стёпкиного рассказа о происшествии.
   - Стёпа! Плюнь и разотри! Ты парень видный, умница, за тобой девки толпами побегут.
   - Может и побегут. Обидно очень, Валя. Я её берёг – не тронул, хотя вряд ли бы она отказала. Думал, как лучше. И вот чем всё закончилось.
   - Хватит, друг мой, сопли на рукав наматывать. Давай дербарызнем по стопарю и пошлём всех в дальние дали.
    Стопарик за стопариком друзья осушили пол-литра и умиротворённые разошлись.
    На следующее утро на участок опять пришла Света:
   - Стёпа, знаешь, Алка сегодня с завода увольняется.
   - Ну увольняется, так увольняется. Мне до этого дела нет.
   - Ишь, как быстро ты от нас отвернулся.
   - Не я, а вы отвернулись. Всё Света, разговор окончен. Работать мне надо.
    С той поры даже случайно Степан ни разу не встретился с Алкой, но разрыв переживал долго и тяжело. Постоянная поддержка друзей спасала его от глупостей, не позволила наломать дров. А тут ещё комендантша с воспитательницей общежития (была в общагах и такая должность) подсуетились.
   - Степан! Вот познакомься с девочками – они общественницы. Комитет комсомола прикрепил к нашему общежитию. Они будут следить за порядком.
    Рядом с общежитьевским начальством стояли две девушки лет восемнадцати – девятнадцати. Одна была дородная: высокого роста, косая сажень в плечах, вторая же небольшого росточка, но фигуристая, с короткой стрижкой тёмных волос.
   - Меня зовут Зина, - представилась дородная, - а это Нина. Мы в заводском ПТУ на крановщиц учимся.
   - Меня Степаном зовут. И что, милые девушки, вам от меня нужно?
   - Нам уже много рассказали о тебе хорошего, читаем твои произведения в газете. Хотелось бы поближе познакомиться и возможно подружиться.
   - Вот и познакомились. А в дружбе я ни в чьей не нуждаюсь. У меня есть друзья. Извините, мне пора.
   - Напрасно ты так, Степан. Мы же со всей душой, - сказала Нина вслед уходящему Степану.
    Девчонки оказались настырными. Особенно Зина. Они чуть ли не каждый вечер наведывались в общежитие и вместе с комендантом или воспитателем проходили по этажам, прислушивались к шумам в комнатах и стучали в те двери, откуда доносились разгул и веселье. Заглядывали они и в комнату к Степану.
   - Здравствуйте! Всё один кукуете? Развеялись бы  что ли. Идёмте с нами в комсомольский садик. Погуляем. – наседала Зина.
   - Хорошо, идёмте. Я как раз собирался проветриться.
    Степан заметил, как на обычно серьёзном личике Нины засветилась улыбка. Он набросил на себя лёгкую курточку и вместе с девчатами вышел из комнаты.
    На центральной аллее садика было не протолкнуться: молодые мамаши с колясками, толпы подростков у качелей-лодочек и каруселей.
   - Идёмте по этой дорожке, там людей меньше – скамейки свободные наверняка будут, посидим.
    Девчата пристроились по обе стороны от парня, и они направились по асфальтированной дорожке к берегу Мечётки, нашли свободную скамейку и сели.
   - Я из Котельниково, - начала Зина, - городок такой небольшой на юге области, а Нина с Кубани. Мы вместе в общежитии живём и учимся в одной группе. Скоро на практику в сталелитейный пойдём.
   - Не страшно будет бадьи с раскалённым металлом таскать?
   - Ничуть. Мы же наверху. А вот тем, кто внизу под бадьями, наверное, страшно.
    Зина болтала без умолку, а Нина помалкивала и вступала в разговор, только если ей задавали вопрос.
   - Ну всё, девчонки, мне пора. Надо перед третьей сменой отдохнуть немного.
   - Так и скажи, поспать надо пару часиков.
   - И то верно, поспать, если получится.
   - Мы тебя до общежития проводим.
   - Да я и сам дорогу знаю.
   - Вишь, какой гордый. Ему девочки навязываются, а он кобызится.
   - Зина, хватит разглагольствовать! Давайте, я с вами до перекрёстка дойду, и разойдёмся.

    Под вечер в субботу Нина заявилась в комнату одна.
   - Стёпа, пойдём в кино сходим.
   - А где подружку потеряла?
   - Домой она на выходные уехала. Ну, так что, пойдёшь со мной в кино?
   - Хорошо. Пошли, красавица. А что за фильм?
   - Не знаю. Комедия какая-то.
    Из кинотеатра парочка вышла, держась за руки.
   - По домам или погуляем?
   - Пошли погуляем. А то скоро осень – дожди пойдут. А сегодня погода хорошая. Куда, Стёпа, пойдём?
   - Пошли в комсомольский садик. Побродим.
    Пройдя по центральной аллее, они свернули на боковую дорожку и сели на ближайшей скамейке. Степан приобнял девушку за плечи и прижал её к себе. Нина не отстранилась, а положила голову ему на плечо. Он склонился к её лицу и нежно поцеловал губы. Девушка резко отдёрнула голову от плеча, но через несколько секунд снова прильнула к плечу. Парень прижал её поплотней. Они молча посидели какое-то время, потом Нина отстранилась и встала.
   - Стёпа, проводи меня до общежития, а то уже темно.
   - Конечно провожу. Идём, - и они, взявшись за руки, направились в сторону её общежития.
    «Кажется девочка влюбилась. Посмотрим, как будут развиваться события. Ангелочком, как с Алкой, я больше не буду. Пойдёт ли она на близость со мной или нет? Не стоит спешить, подождём, когда всё у неё внутри заполыхает. Но и затягивать с этим нельзя, а то перегорит,» - рассуждал про себя Степан, возвращаясь домой.
    Целую неделю у них не было возможности встретиться. Степан работал во вторую смену, а днём Нина училась. И только в воскресенье они смогли увидеться. Парень решил пойти к девушке в общежитие, встретить её там, но встретились они нос к носу, как только за Степаном захлопнулась входная дверь комнаты.
   - Ой! Стёпа, а ты куда?
   - К тебе.
   - И я к тебе. Соскучилась.
   - Я тоже соскучился. поедем в центр, погуляем.
   - Тогда, бежим на троллейбус.
    В центре они долго бродили по набережной, Аллее Героев, зашли в кафе перекусить, а потом в скверике у институтов без устали целовались. Степан пока не чувствовал в девушке женской страсти и решил, что пока рано склонять её к близости. Он решил познакомить её со своими друзьями. Они заехали к Алику. Там, как нельзя кстати оказался и Олег с Валентиной.
   - Вот познакомьтесь, други мои, с девушкой. Её зовут Ниной. А это, Нина, мои друзья: Алик и Валентина, Олег и Валентина.
   - По случаю знакомства сейчас чай будем пить, - засуетилась хозяйка.
   - Валюша! А может, я за портвейнчиком сбегаю?
   - Не надо, Алик. Обойдёмся чайком с пирожками.
   - Правильно. А то вчера Олег с каким-то дружком хорошо нализался – утром рассолом отпаивала.
   - С кем это ты так?
   - Да с Володькой Корнеевым. Помните, месяца два назад у нас на участке на прорыве работал.
   - А с этим пустобрехом.
   - Ну ладно, чай так чай. Хотя мне бы стаканчик вермута или портвейна на пользу пошёл.
    Чаёвничали с разговорами долго. А когда расходились, хозяйка шепнула Степану:
   - Мне кажется, девочка неплохая.
    Во время обеда на работе друзья засыпали вопросами: где познакомились? Какие взаимоотношения? Какие намерения?
   - Ребята, я не хочу ещё раз наступать на одни и те же грабли. Постараюсь склонить её на близость, если пойдёт на это. А не пойдёт, я судьбу испытывать не хочу.
   - Пойдёт. Она на тебя такими влюблёнными глазами смотрит. Но ты, Стёпка, не обижай её. Особенно если девочкой окажется.
   - Хватит меня воспитывать! Что я изувер какой! А если девочка, то и женюсь сразу. Святость грех обижать.
    Осень зачастила мелкими холодными дождями, и Степан с Ниной проводили время то в кино, то у него в общежитии. В один из таких дождливых вечеров молодой человек решил, что пора ломать девочку. Они сидели на кровати, разговаривали и целовались, целовались и разговаривали. Степан вдруг почувствовал неудержимый прилив мужской силы, крепко прижал к себе девушку и повалил её на кровать. Девушка мгновенно вывернулась из-под него, вскочила с кровати и села на стул. По её щекам ручьями текли слёзы.
   - Ниночка, ты чего? Испугалась? Не надо бояться, всё будет хорошо.
   - Не будет хорошо. Я так не хочу! Я так не буду. Женимся – пожалуйста. А так нет. Если тебе надо это, то вон доступных девчонок полно. Та же Зинка с удовольствием с тобой переспит.
   - Не нужна мне Зинка. Мне ты нужна.
   - Нужна, так терпи. Думаешь мне легко, но я терплю. Никакой жалости у тебя ко мне нет.
   - Жалости?! О какой жалости ты говоришь? Я жалел одну долго, берёг её. А потом этой моей жалостью мне по морде, по морде… не хочу, чтобы это снова повторилось. Или ты становишься моей или мы расстанемся.
   - Я с тобой, но только без этого. Женись и всё будет только для тебя.
   - Не женюсь, пока не станешь близкой со мной.
   - До свадьбы не стану.
   - Ну, раз так – то до свидания!
    Девчушка оказалась орешком крепким, но Степан вместо того, чтобы понять её, закусил удила. Он перекладывал ситуацию с Алкой на сегодняшние взаимоотношения. Если бы он спал с Алкой, а уж она точно не была бы против, всё бы, наверное, сложилось по-другому и папаша бы оказался сговорчивым. Ему казалось, что не вступит он в близость с Ниной и всё повторится. Так же найдётся кто-то, кто встанет между ними в самый последний момент. А он во второй раз не выдержит этого, сорвётся и полетит всё в тар-тарары.
    Нина вытерла слёзы, поправила причёску и подошла к дверям.
   - Удачи тебе, Стёпа, с другими, - сказала она и вышла.
    Той боли, как после разрыва с Аллой, в душе у Степана не было. Видимо за столь короткое время встреч не прикипело его сердце к девушке или гордыня переборола всё и он замкнул свою душу для посторонних.
   - Сосед, а что это ты последнее время на свидания не бегаешь? – спросил Виктор, собираясь на работу.
   - Расстались мы с подругой.
   - А что так?
   - Принципы у нас оказались разные.
   - Ну, ты не горюй. Девок кругом хоть пруд пруди. Я, человек женатый, семья дома ждёт. И то вон кручу их верчу. Месяц с одной покружусь, за другую принимаюсь. Хочешь, и тебе подгоню?
   - Не надо мне никого подгонять! Вот встречу такую, которая в меня, как в омут с головой.
   - Лишь бы омут мелким не оказался. Может всё-таки подогнать деваху?
   - Слушай, Витя! Не лезь со своим уставом в мой монастырь. Сам как-нибудь разберусь.
   - Разберёшься. Только времени может много уйти пока разберёшься. Ну, пока,  я побежал.
    Степан навалился на книги – проглатывал их одну за другой. Иногда ему казалось, что пришло вдохновение и он садился за стол писать. Но слова не складывались в строки и текст получался корявым, вымученным. Он в ярости комкал листы и швырял их под стол. Потом одевался и шёл на улицу проветрить голову. На дворе уже установились морозы, плотный снежок поскрипывал под ногами. Набродившись, он возвращался в общежитие, собирал скомканные листы бумаги и выбрасывал в туалете в мусорное ведро.
    «Ладно, скоро отпуск. Съезжу к маме, успокоюсь, заряжусь энергией, и всё пойдёт своим чередом: и вдохновение придёт и рассказы новые появятся» - рассуждал Степан и снова утыкался носом в недочитанную книгу.

                ...
    Чувствовалось, что мать приготовилась к встрече с сыном. В избе пахло пшонником и фирменной рымовской яичницей. Чугунки с любимыми Стёпкиными яствами стояли рядом с челом печи, притепливались.
   - Чуяло моё сердце, что ты вот-вот приедешь. Здравствуй, сыночек! Как добрался?
   - Здравствуй, родненькая моя! Нормально добрался. Я через Горький на этот раз быстрей получилось. А слёзы-то, что опять?
   - Так от радости, что ещё хоть разочек тебя увидела.
   - То это ты выдумываешь? Ещё не раз увидимся. Отпуск каждый год дают.
   - Ладно! Что разговоры-то говорить. Разболокайся – кормить тебя буду. За столом и поговорим.
    Алёна Матвеевна загремела тарелками, начала накрывать стол в красном углу избы.
   - Мама, зачем ты всё сюда тащишь? В упечи бы поели.
   - Как это в упечи? Такой гость, а мы в упечи!
   - Ну какой, мама, я гость? Дети гостями быть не могут.
   - Ещё как и могут. Садись к столу. Я вот яишенку приготовила. Яичек-то Марья Олехина из Макарья привезла, а мяско-то своё – ярочку порешила.
    Такой вкуснятины Степан не ел давно. Только в русской печи можно так протомить мясо, что само тает во рту.
   - Ешь, ешь. Я сейчас морсику принесу. Этой осенью жаровики-то уйма была, всю поветь засыпала.
   - А у нас клюкву в ресторанах, как деликатес подают.
   - Ой! Батюшки! У нас на болотах только не ленись. Ну, да ладно о ягодах-то. Скажи лучше, как ты живёшь?
   - Нормально, мама, живу: работаю, гуляю, в кино хожу.
   - Сёдня в клубе, бают, какое-то интересное кино показывать будут. Вон Анка Куличиха, и та глядеть собирается.
   - А молодые-то ещё не все разъехались?
- Да за этот год, почитай, никто и не уехал. Девчонок много понаехало. Три али четыре в школу прислали, в медпункт молодую назначили. Хорошенькие говорят девчонки – бойкие. Сам-то в клуб пойдёшь?
   - Схожу, наверное. На людей погляжу, себя покажу.
    Фойе в клубе было забито народом. Степан перездоровался со всеми знакомыми. Чуть в стороне от общей толпы стояли пятеро молодых незнакомых ему девчат. Наверное, училки да медики, о которых мать говорила. «И правда, приятные девочки. Познакомиться бы надо» - только и успел он подумать, как к нему подошёл знакомый с прошлой зимы Витька Башечкин, заметно подросший за год.
   - Здорово, Степан! Опять в отпуск приехал? А у нас тут девок столько новых появилось. Вон они стоят. Пошли, познакомлю.
    Но тут распахнулись двери зрительного зала, и народ ринулся занимать лучшие места. Это в городе на билете место указано, а здесь, кто как успел, так и сел.
   - Витька, давай пошли в зал. С девчатами после кино познакомишь.
    Свободными оставались только последние ряды. Едва Степан с Витькой пристроились на крайних креслах, как к их ряду подошли девчата. Ребята встали, услужливо пропуская дам. Девушки уселись на противоположном конце ряда.
   - А ну-ка, молодёжь, двигайтесь! Дайте ветеранам куликовской битвы присесть, - пробасил дядя Егор Назаров. – Проходи, мать, садись. Полный зал бездельников набился. Стёпка, здорово! Я тебя сразу-то и не признал. Двигайся, садись рядом с девушками. Так вот и произошло знакомство Степана с недавними студентками, а теперь учительницами.
   - Здравствуйте, соседки! Меня Степаном зовут.
   - Да Егор Николаевич весь зал об этом оповестил. Я Лена, а это Таня, Ирина и Ольга.
    Свет в зале погас и послышался треск кинопроектора. Во время киносеанса Степан разговора с соседкой не заводил, а только иногда бросал любопытный взгляд, как бы оценивая внешность девушки.
   - Степан, а вы на танцы останетесь?, - спросила Лена, как только они поднялись с кресел.
   - А, что после кино танцы будут?
   - Сегодня суббота – можно допоздна потанцевать. Так что, останетесь?
   - Придётся рискнуть. Признаюсь, сто лет уже не танцевал.
   - Вот и вспомните былое.
    Тем временем взрослый народ потихоньку рассосался, и в фойе осталась молодёжь. Пацаны сразу начали стучать по биллиардным шарам, а остальные ждали музыку. Музыкой была всё таже видавшая виды радиола.
   - А я вас сразу узнала, как только вы вошли в клуб. Подумала, вот этот интеллигентный молодой человек, наверное, и есть тот самый Степан Сазонов, который сегодня к матери приехал, - затараторила девушка, когда они начали топтаться в медленном танце.
   - Интеллигент с кувалдой в руках. Откуда же вам   стало известно, что я  приехал?
   - Сарафанное радио донесло, как только вы крашеные ворота пересекли.
   - Да, беспроводное радио быстрее сверхзвукового самолёта будет.
   - А я о вас всё знаю. Даже то, что вы когда-то заведовали этим клубом.
   - Было дело. А вы что препадаёте?
   - По-немецки с учениками « шпрехаю ».
    « С юморком девушка» - оценил про себя её ответ Степан, - « да и откровенно любознательная».
   - Ой! А вы замечательно танцуете! – сказала Лена, когда они закружились в вальсе.
   - Видимо ноги помнят, что они когда-то делали.
   - Это точно. А мы на Починке с Таней живём.
   - Далековато вам в клуб бегать.
   - Да одинаково, что с Новой деревни, что с Починка. Зато на работу не далеко. Надеюсь, вы нас проводите сегодня?
   -Непременно. Не отдам же я на растерзание волкам таких прекрасных девушек.
За разговорами дорога оказалась не такой уж и длинной. Настроение Степана было на подъёме. Он шутил, читал стихи Беллы Ахмадулиной и латиноамериканской поэтессы с труднопроизносимым именем.
   - Ну вот, мы и пришли. Заходите к нам, чайку попьём, отогреетесь.
   - Если чай индийский, то с удовольствием.
   - Нет, грузинский с ботылками, но всё равно вкусный.
    Чай пили с хрустящими и очень вкусными бубликами.
   - Спасибо, девчата! Согрели вы моё тело и душу. Пора и честь знать.
   - Степан, я тебя провожу и дверь на засов закрою, - сказала Лена, набрасывая на плечи висевшую у дверей на гвозде телогрейку.
   - До свидания, Татьяна, спасибо за тёплый приём.
   - Пожалуйста! Заходите ещё.
   - Стёпа, а я тебя с первого взгляда полюбила, - тихо проговорила Лена и обвила его шею руками. Горячие губы впились в его губы так, что дрожь пошла по телу. Степан обхватил девушку за талию, прижал к себе и начал целовать её губы, шею, уши. Они не заметили, как оказались то ли на старинном огромном сундуке, то ли на ларе, застеленным домоткаными половиками, и слились в едином любовном экстазе.
   - Милый, как хорошо! А ты меня не будешь презирать после этого?
   - Ну что ты, роднулечка, за что тебя презирать? Радость ты моя.
   - Ладно, Стёпочка, иди домой, а то мать волнуется – где это сынок запропастился? А можно я к тебе днём домой приду?
   - Конечно приходи. А ты знаешь где я живу?
   - Знаю. Мне ребята экскурсию по деревне делали. Рассказывали кто в каком доме живёт. Ну всё, беги. До завтра. Хотя уже, наверное, до сегодня.
    Степан вышел на улицу, вдохнул морозного воздуха, прошёл несколько шагов, остановился и закурил.
    « Ох, как хорошо-то! Милая, Леночка. Так вот он, наверное тот омут, в который с головой,» - подумал Степан, бросил в сугроб недокуренную сигарету и, всё ускоряя и ускоряя шаг, пошёл в свою деревню.
    Проснулся Степан поздно. Умылся, оделся, быстро перекусил и начал слоняться по избе из угла в угол, без конца выглядывая в окна.
   - Ждёшь, что ли кого, Стёпушка?
   - Жду, мама. А вон и она идёт.
    По серегинскому проулку с нижней улицы к их избе шла Лена с небольшим портфелем в руке. Стёпка сунул ноги в стоящие у дверей валенки и в одной рубашке выскочил навстречу девушке.
   - Ой! Стёпа! Ты что же голышом-то выскочил? Простынешь. Бежим быстрей в избу!
   - Лена, ты щёки совсем отморозила, - говорил Степан, потирая ладонями её пунцовое от мороза лицо в сенях. – Дайка, я их губами отогрею.
   - Ну хватит! Мне уже жарко стало. Помоги лучше пальто снять.
   - Елена Леонидовна, у меня чайник согретый, садись за стол, попей.
   - Спасибо, Алёна Матвеевна! Наливайте чай – попью, а то запыхалась по морозу бежать.
   - Стёпа, тебе тоже налить чаю-то?
   - Налей, мама, и мне.
    Чай был горячий, обжигающий губы.
   - А вы в блюдца чай-то наливайте, да вот с черничным вареньем и пейте. Ой, варенье-то поставила, а ложечки-то не подала.
    Молодёжь фыркали из блюдечек чай и, улыбаясь, смотрели друг на друга.
   - Стёпа, расскажи про себя. Как ты там живёшь, чем занимаешься? Я о прошлой твоей жизни, наверное, почти всё знаю, а о настоящей ничего.
   - Да особо и рассказывать нечего. Работаю на заводе слесарем – гайки кручу, да кувалдой штифты забиваю. Живу в  общежитии. Сначала мы в комнате втроём жили, а потом друзья переженились, и я один остался. Правда, в прошлом году, пока я здесь в отпуске был, подселили ко мне мужичка. Занимаюсь в литературном кружке при заводской газете. Я несколько газет со своими рассказами и статьями привёз. Езжу в дом печати на занятия в школу молодого журналиста. Иногда с друзьями ходим в театр, на концерты. В прошлом году Алла Йошке со Стаханом Рахимовым выступали. Конферансье оказался другом моего друга Олега. Они несколько дней в городе выступали. Ох, покуролесили мы с ними. Только Алла была беременная и в наших оргиях не участвовала, всё больше в гостинице сидела. Вот так и живу. Ещё летом на пляж ездим, в Волге купаемся.
   - А мы в этой глуши совсем от мира оторваны. Ну, показывай свои газеты. Посмотрим, какой ты писатель…
    Степан встал из-за стола, покопался в большом дорожном из желтой кожи портфеле, достал кипу газет и положил их перед девушкой.
   - Читай! А я пока пойду в сени покурю.
    Лена читала. Иногда откидывалась к простенку, запрокидывала голову вверх, видимо, что-то осмысливая из прочитанного. Только в сумерках она оторвалась от газетных вырезок, подошла к Степану, обняла его.
   - Интересно написано – мне нравится. А мы сегодня пойдём в клуб?
   - Если хочешь, пойдём, потанцуем. Только сначала поесть надо, а то ты весь день голодная просидела. Мама, собери нам поесть!
   - Стёпа, а можно я сегодня у вас переночую? Я вон и портфельчик со школьными принадлежностями с собой взяла.
   - Ты ещё спрашиваешь? Рад буду.
    Из клуба они возвратились рано: мать ещё не спала. Она вытащила из печи сковороду жареной картошки и поставила на стол ещё тарелку солёных груздей.
   - Поешьте. Я уже отужинала.
   - Хорошо, поедим. Мама, а Лена сегодня у нас переночует.
   - Ой, да с радостью. Пусть ночует. Сейчас я постель перестелю для неё, а сама на печь косточки греть полезу.
   - Алёна Матвеевна, не надо ничего перестилать. Мы со Стёпой вместе ляжем – вдвоём теплей будет.
   - Ну, как знаете, как знаете… - многозначительно проговорила женщина.
    Лену не пугали деревенские пересуды, и она до самого отъезда Степана прожила в доме Сазоновых. А потом полетели навстречу друг другу письма полные любви и нежности. При расставании Степан говорил, что подготовит в городе почву, определится со съёмным жильём и позовёт её, милую девочку к себе. Но шло время, а он всё не звал её. Его обуял какой-то страх, непонятный даже ему самому.  Он боялся взять на себя ответственность за судьбу другого человека, боялся, что не сможет создать для неё нормальные условия жизни. А если быть точнее, то смалодушничал, за что  впоследствии неоднократно клял себя.

    Письма стали приходить всё реже, да и содержание их становилось сухим не пышущим жаром любви. Лена своим интуитивным женским чутьём поняла, что никакого приглашения не будет, и написала Степану последнее письмо в резких тонах.
    События закружились так, что в последующие несколько лет Степан не смог поехать в деревню. Пылкая любовь к девушке постепенно покрывалась пеплом, и только иногда чувство вины глодало душу.
   - Стёпка! Ну хватит тебе холостяковать, - снова прицепился сосед по комнате в один из августовских вечеров. – У моей пассии подружка есть. Высокая стройная. Хочешь, мы тебя с ней познакомим? Правда за ней увивается один парнишка, но она его всерьёз не воспринимает.
   - Виктор, ты опять за своё. Успокойся ты наконец. У меня и так на душе кошки скребут.
   - Поэтому и предлагаю тебе выйти из стопора и предаться любовным утехам. Соглашайся! Девчонка вроде не плохая.
    Степан откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и замурлыкал какую-то мелодию. Потом резко встал, прошёлся от окна до двери и обратно, подошёл к Виктору, который валялся на кровати:
   - Так говоришь, не плохая девчонка.
   - Ну да. Стройная высокая и ножки прямые.
   - И ножки значит не кривые. Ну, тогда знакомь! Может и правда грусть-тоска меня покинет.
   - Лады. Сейчас пойду к своей, и если её подружка в общаге, то притараним её сюда.
   - Не надо сюда. Лучше на улице где-то встретимся.
   - Я и не собирался в комнату её тащить. К общежитию придём. Жди, я не долго.
    Примерно через полчаса с улицы донёсся пронзительный свист. Так свистеть мог только Виктор. Степан подошёл к раскрытому настежь окну.
   - Стёпка, спускайся! – заорал снизу увидевший его Виктор.
   - Сейчас.
    На скамейке у входа в общежитие сидели  две девушки. Обе худощавые, но явно разного роста.
   - Степан Андреич! Знакомься. Это Катя, - указал Виктор на высокую девушку в белом платье с крупным голубым горохом. – А это моя Нинель.
   - Приятно познакомиться. Меня, думаю, вы уже поняли Степаном кличут. Ну, куда стопы свои направим?
   - Давайте до танцплощадки прошвырнёмся, посмотрим, как народ веселится, - предложил Виктор и присвистнул.
    Поскольку возражений не было, вся компания дружно направилась туда. Для полномасштабных танцев было ещё рановато: в загородке несколько парочек топтались, а остальные небольшими группками толклись недалеко от танцплощадки.
   - Степан, а вы на танцы пойдёте? – спросила Нинель.
   - Нет. Мы лучше к фонтану пойдём, посидим там.
   - Ну, а мы с Витей в другую степь прошвырнемся.
    Приобняв друг друга за талии парочка удалилась. Степан с новоиспечённой подругой поплелись к фонтану, перекидываясь дежурными фразами, и уселись на свободную скамейку под раскидистым кустом сирени.
   - Стёпа! Ты в цехе рам работаешь?
   - Да.
   - А я в цехе шасси в инструментальной кладовой и учусь ещё в техникуме, на четвёртый последний курс перешла. Скоро на занятия, а так не хочется – надоели все эти допуски и посадки.
   - Чего это вдруг надоело? Учиться осталось нет ничего, специальность получишь.
   - А что толку? В отдел всё равно не возьмут – я сплошная троечница. В кладовке и без диплома работать можно.
   - С дипломом могут старшей кладовщицей назначить, а то и заведующей.
   - Не назначат. Все должности надолго забиты. Ну да чего мы сидим? Пошли куда-нибудь.
   - Пошли по Дзержинке пройдёмся, а потом я тебя до общежития провожу – мне завтра в первую смену.
   - Так и мне в первую.
   - Тем более, баиньки пора.
    Парочка поднялась и пошла на расстоянии вытянутой руки друг от друга, в сторону красивейшей в районе улицы, засаженной дивными цветами и высокими голубыми елями.
   - Что-то у меня ухажер стеснительный, даже за руку девушку не возьмёт.
   - Ну, если это для тебя так важно – пожалуйста, - взял её под руку Степан.
    Дойдя до строящего Дворца культуры, они повернули налево и пошли в сторону женского общежития.
   - А завтра мы после работы встретимся? – спросила Катя.
   - Хорошо! Жди меня у проходных.
    Так их встречи стали практически ежедневными. После смены они бродили в парках, а по выходным выезжали на каком-нибудь пригородном автобусе за город и гуляли там, в небольших околышках лиственного лесочка. В их отношениях не было страсти. Сексуальные отношения сложились сами собой и протекали без азарта, а как бы походили на съедание безвкусных постных щей.
    В один из поздних, уже предзимних осенних дней, Степан, как обычно встречал Катерину у дверей техникума. Она вышла едва ли не первой, что для неё было не свойственно, подбежала к парню, обняла его за шею и зашептала:
   - Стёпа, я беременна.
   - Вот те раз! Доигрались.
   - А ты, что не рад? Поженимся, ребёночка родим.
   - Рад, рад! Только всё это как-то неожиданно.
   - А как ты думал – под кустиками валяться и ничего не опасаться7
   - Ладно. Пошли, я тебя провожу, а завтра всё обсудим.
   - Завтра так завтра.
    Степан долго не мог заснуть. Мысли лезли одна на другую, но все сводились к тому, что коль сотворили чадо, надо жениться, хоть и не лежало к Катерине сердце.

    Вскоре в общежитии стало известно, что Сазонов собрался жениться. Витёк видимо постарался, растрезвонил. Степан собирался во вторую смену, внезапно дверь распахнулась, и в комнату ввалилась воспитательница.
   - Степан! Мне сказали, что ты женишься.
   - Тамара Сергеевна! Раз сказали, значит женюсь – заявление подали.
   - Жить где собираетесь?
   - Как все. Где-нибудь лачужку снимем.
   - А у моей мамы квартира пустует. Она сейчас у сына в Сибири гостит – думаю, она там долго пробудет. Ты сейчас на смену?
   - Да, пора уже бежать.
   - Давай, завтра с утра съездим, посмотрим мамину квартиру, если понравится, сразу можете переезжать.
   - Обязательно съездим. А сейчас, извините, я побежал.
    На следующее утро Степан с Тамарой Сергеевной поехали смотреть квартиру. На автобусе ехали минут десять, затем подошли к длинному пятиэтажному дому и поднялись на третий этаж. Женщина покопалась в сумочке, достала ключ и по-хозяйски открыла дверь.
   - Заходи, Степан. Это квартира мамы. Здесь три комнаты: одна проходная и две спальни. Идём сюда! - хозяйка открыла левую дверь. – Вот маленькая комнатка. Если устроит, здесь и будете жить.
Комнатка была действительно маленькой, всего восемь-девять квадратных метров.
   - Конечно устраивает. Это гораздо лучше каких-то сарайчиков.
   - Тогда так, Степан, запомни: туалет, ванна, кухня – всем этим можете пользоваться, в зале можете смотреть телевизор, а вот в мамину комнату для вас входа нет. Твоя подруга, кажется беременна?
   - Да.
   - Ну ничего, в комнате и для детской кровати места хватит. Платить будешь мне двадцать пять рублей в месяц. Когда переезжать будете?
   - Да если можно, хоть завтра.
   - Тогда вот тебе ключи, переезжай. Я в этом же доме в соседнем подъезде живу. Так что проверять буду. Хотя ты парень ответственный, надеюсь, будет порядок.
   - Конечно порядок будет. Где я ещё такое жильё найду. Поеду в общагу, вещички складывать.
    На следующий день Степан перевёз сначала свои пожитки, потом вещи Катерины, и они остались ночевать в новом жилище.
    Вскоре, на дне рождения у Алика Степан сказал друзьям, что они с Катериной решили пожениться. У Алика округлились глаза:
   - Стёпка, что всерьёз? Подумай прежде чем ярмо себе на шею одевать!
   - Да, подумай! - назидательно проговорил Олег и поднял кверху указательный палец.
    Женщины молчали, но по их лицам читалось явное неодобрение принятого Степаном решения.
   - Поздно пить боржоми, друзья , - слишком бодро произнёс Степан. - Катерина беременна.
- Пусть аборт сделает.
- Нет, Алик. Я не могу так поступить.

    В канун Нового года скромно справили свадебку в квартире, которую снимали молодожёны. Пришли его друзья с жёнами, подружка Катерины со своим Виктором и приехали её родители.
    К весне Катерина заметно округлилась. Девичьи платья на неё не лезли, надо было покупать одежду для беременных. Благо хоть демисезонное пальто оказалось балахончиком, и в нем можно было доходить до тепла. Но проблема возникла в другом: молодуха категорически не хотела ходить на занятия в техникум.
   - Зачем время тратить? Диплом я всё равно не напишу.
   - Что значит, не напишу? Тему тебе дали?
   - Дали. Нужно разработать техпроцесс на обработку коронной шестерни, определить трудозатраты на её производство и экономическую эффективность. А я понятия не имею, что это за шестерня. Да и вообще я ничего не понимаю. Ко времени защиты диплома я буду на девятом месяце. Куда с таким пузом!
   - Не валяй дурака! И диплом напишешь и защитишься.
   - Не напишу я.
   - Вместе напишем. Помогать буду.
   - А ты что-нибудь в этом понимаешь?
   - Практически представляю, а вот теоретически ничего. Но ведь есть же учебники, справочники. Надеюсь, что разберусь.
   - Ну, Стёпа, если ты такой умный – вот и сделай мне диплом, а я ничего делать не буду.
   - Сделаю. А тебе хотя бы своей рукой переписать придётся.
   - Хорошо, перепишу, а что я на защите говорить буду?
   - Содержание дипломного проекта рассказывать.
   - Вот успокоил. На тебе все материалы, что мне в техникуме выдали, дерзай.
     Степан засел за учебники, несколько раз ходил в цех, где обрабатывалась эта злополучная шестерня, пытался понять производственный процесс. Примерно через месяц чертежи и расчёты были готовы, пора было их показать руководителю дипломного проекта.
   - Катерина, садись рядом. Я тебе сейчас всё покажу и расскажу, а ты завтра неси готовый материал руководителю. Кстати, мне сказали, что Григорий Григорьевич очень толковый инженер, и ещё он заместитель председателя дипломной комиссии.
   - Не надо мне ничего объяснять, я всё равно ничего не запомню.
   - Постарайся запомнить. Он же будет задавать уточняющие вопросы, спрашивать, как ты пришла к тем или иным выводам.
    На следующий день Катерина забрала расчёты и чертежи и отправилась в техникум. Григорий Григорьевич бегло просмотрел чертежи и углубился в расчёты. Он переворачивал лист за листом, иногда возвращался назад, сверял какие-то цифры, и наконец перевернув последний лист, внимательно посмотрел на студентку.
   - Катя, а ну признавайтесь, кто делал диплом?
   - Я делала.
   - Не надо мне врать. Ещё раз спрашиваю, кто делал диплом?
    Катерина опустила вниз глаза и промямлила:
   - Муж делал.
   - А где он работает? И какое у него образование?
   - Слесарем в цехе рам. Образование, наверное, среднее, я толком не знаю.
   - Так, Катя! Я оставляю все материалы у себя, а ты скажи мужу, чтобы он завтра обязательно зашёл ко мне.
   - Он в третью смену работает.
   - Вот пусть сразу после смены ко мне и зайдёт. Я его с утра ждать буду.
    Катерина вернулась домой понурая. На вопросы мужа не отвечала, а огрызалась.
   - Так, успокойся и говори толком, что сказал руководитель проекта?
   - Что, что, да ничего. Сказал, чтобы ты завтра утром к нему зашёл.
   - Я-то ему зачем?
   - А я сказала, что диплом ты делал.
   - Зачем?
   - Ну, он понял, что я ни в зуб ногой, и начал спрашивать, кто делал расчёты. Я сначала говорила, что сама, но он не поверил и я призналась.
    Григорий Григорьевич оказался сухощавым мужчиной лет пятидесяти, с огромной лысиной. Он сидел за столом заваленным бумагами.
   - Молодой человек, что вы хотели? – спросил он, как только Степан вошёл в его кабинет.
   - Да мне жена сказала, чтобы я утром зашёл к вам.
   - А, так ты Сазонов? Проходи, присаживайся. Как тебя зовут?
   - Степаном.
   - Скажи мне, Степан, у тебя техническое образование? Какой ВУЗ заканчивал?
   - Нет, у меня всего лишь среднее общеобразовательное.
   - Удивительно! А как же ты смог такие грамотные и точные расчёты сделать?
   - По справочникам.
   - Умение работать со справочниками – это ценно. Жена сказала, что ты слесарем трудишься.
   - Ну да, слесарем механо-сборочных работ в рамах.
   - А ко мне в лабораторию перейти не хочешь?
   - Нет, не хочу и не могу.
   - Почему?
   - Я условник. Стало быть приписной крестьянин. Да и образования у меня нет.
   - Поступишь в наш вечерний механический институт, а с отделом кадров я как-нибудь перевод улажу.
   - Нет, извините. Пока я сидел с дипломом жены, понял, что для меня это очень напряжно.
   - Жаль. Толковый бы из тебя инженер получился. Диплом, конечно, жена твоя защитит. Пусть не поленится, прочитает всё перед защитой хотя бы пару-тройку раз. Не буду тебя больше задерживать. Спать поди хочется. Жена дня через два пусть за дипломным проектом зайдёт, я заключение и отзыв напишу.
   - Хорошо, передам. До свидания.

                ***

    В начале июля Катерина разродилась девочкой, которую, недолго раздумывая, назвали Ириной. Степану хотелось, чтобы родился сын, но коль родилась дочка, то и ей был несказанно рад. Примерно через месяц грудное молоко у молодой мамочки закончилось, а может она сама не захотела больше кормить ребёнка грудью, и началась у Степана беготня в поиске «Малютки» и хождение в детскую молочную кухню за кефирчиком. С переходом на искусственное питание ребёнок стал капризным, без конца плакал, и никакая укропная водичка не снимала спазмы в крохотном животике. А вскоре возвратилась из гостей хозяйка квартиры, тучная пожилая женщина, постоянно жалующаяся на свою больную печень и отекающие ноги. Бесконечный плач ребёнка терпела она недолго и как-то вечером заявила:
   - Ребята вы хорошие, но я пожилой человек, мне покой нужен, да и сын из Сибири собирается ко мне переезжать, так что подыскивайте себе другое жильё.
    Новое жилище помог найти Алик. На улочке частного сектора, где он жил, освободилась небольшая пристройка к дому, и он договорился с хозяевами. Сазоновы собрали свои пожитки и переехали в халупу, где все удобства были во дворе. Иринка днём и ночью продолжала плакать до посинения, и Катерина, как только Степан возвращался с работы, подсовывала ему плачущую дочь.
   - Забирай своё чадо. У меня сил больше нет трясти её.
    Степан брал дочку на руки и, тихонько покачивая, ходил с ней по комнате. Ребёнок успокаивался, но стоило положить её в кроватку, как рёв возобновлялся. Приходилось снова брать её на руки и ходить из угла в угол. Особенно тяжело было после второй смены, Степану самому смертельно хотелось спать, но дочка не давала такой возможности, и он со слипающимися глазами качал и качал её на руках. Иногда сознание отца затуманивалось и ему хотелось шмякнуть этот орущий комочек о пол. И в такой момент он всегда вспоминал рассказ Короленко «Спать хочется», в котором повествовалось о том, как психика малолетней няньки не выдержала бесконечного плача хозяйского ребёнка, и она его задушила. Вспоминая эту историю, Степан выходил из дремотного состояния, целовал солёные щёчки дочурки и продолжал качать её на занемевших уже руках.

                ***

    Управившись с огородными делами, Алёна Матвеевна решила поехать в Куйбышев, навестить четверых своих детей проживающих там, благо попутчики нашлись. Внуков и внучек недавно родившихся хотелось поглядеть, да и посмотреть, как обжились её кровиночки. О своём намерении она сообщила и Степану. Степан, поразмыслив, решил пригласить мать к себе, в надежде передохнуть немного от бесконечно докучающей ему дочки. Алёна Матвеевна прописала сыну, что в Куйбышев выезжает пятнадцатого октября, побудет там дён десять, а потом навестит и его, может до весны поживёт. Весть эта Степана обрадовала, придала сил, и его уже не так беспокоил плач ребёнка.
    Телеграмма от брата Василия пришла накануне выходного. Мать прилетала в воскресенье, а это значит, что Степану не придётся меняться сменами или отпрашиваться с работы, чтобы её встретить.
    В воскресенье он проснулся рано и выбежал на улицу. Девственно чистый снег покрыл за ночь всю землю. Снег ажурными нитями повис на ветвях деревьев и кустов. Степан вдохнул полную грудь свежего прохладного воздуха, постоял несколько минут, наслаждаясь снежным безмолвием, и вернулся в хибарку гоношить себе завтрак. Дочка спала, раскинув в стороны свои крохотные ручонки. Тихонечко, чтобы не разбудить, он поправил на ней одеяльце, потом на импровизированной кухне включил электрическую плитку и поставил на неё сковороду, чтобы пожарить яичницу. Брошенное на сковородку нарезанное мелкими кусочками сало зашкворчало. И это шкворчание ещё больше приподняло настроение Степана, которое и так было на высоте от предчувствия скорой встречи с матерью, которую он не видел уже более полутора лет. Съев яичницу с нажористым ломтем хлеба, Степан подошел к супружеской кровати. Катерина спала сном праведницы. «Ладно, пусть ещё поспит. Оденусь, тогда и разбужу», - подумал он и начал натягивать на себя уличную одежду.
   - А? что? – забормотала жена, как только Степан тронул её за плечо.
   - Поднимайся. Я в аэропорт поеду маму встречать. А ты приготовь что-нибудь, не одними же щами гостью кормить.
   - Чего это я должна готовить? И щи поест, не барыня.
   - Всё, я пошел. Не выкобенивайсь. Пока Иришка спит делами займись.
    Самолёт ещё не приземлился, а Степка уже стоял в зале ожидания и наблюдал за поведением встречающих. Вскоре объявили посадку самолёта и ожидающие сбились к дверям в общую кучку.
    Дверь зоны прилёта наконец открылась, и пассажиры самолёта потянулись в зал ожидания. Степан увидел мать и бросился к ней на встречу. Она была одета все в туже плюшевую жакетку, голову покрывала серая шерстяная шаль, в левой руке она держала небольшую дорожную сумку.
   - Мамочка, милая, здравствуй! – обняв за плечи, проговорил радостный сын. – Как долетела? Не страшно было?
   - Здравствуй, Степашка! А чего страшно-то. Я как села в кресло, сразу глаза закрыла. И за всю дорогу открыла их, когда проводница лимонаду да конфеточек предложила. Я лимонадику шипучего попила, конфеточку уж больно мятную в рот положила и опять глаза закрыла, и только, когда объявили, что самолёт приземлился, открыла их. Так что не страшно было.
   -Ну и хорошо! Пойдём на автобус.
    В автобусе почти не разговаривали. Мать, как и все деревенские, не любила вести разговоры при чужих людях, а только смотрела по сторонам и иногда шевелила губами, видимо комментируя про себя увиденное. И только когда проезжали мимо Мамаева Кургана спросила:
   - Стёпа, это и есть маманин курган?
   - Да, мама. Только не маманин, а Мамаев. От нашего дома Родину Мать хорошо видно.
    Когда шли от остановки к Степанову жилищу Алёна Матвеевна спросила:
   - Ты, что сынок, в деревне живёшь что ли?
   - В городе, мама. Просто в этом городе среди высотных каменных домов очень много и маленьких домиков – частным сектором называются такие посёлки и их по всему городу не счесть. Вот этот по которому мы идём «Тир» называется, а есть ещё «Весёлая балка», «Селезнёвка», «Отрада» и много других. После войны люди строили себе жильё кто как мог. А вот мы и пришли.
    Степан открыл калитку и пропустил вперёд мать.
   - Хороший дом.
   - Это дом хозяев, а мы вон в той пристройке живём, - показал сын на приземистое небольшое строение.
   - Ой! А что это окошки – то у земли прямо?
   - Сейчас, мама, всё увидишь.
    Катерина ходила по комнате в халате с растрепанными космами волос, Иринка надрывалась плачем в кроватке.
   - Катя, возьми ребёнка на руки, что она как резаная орёт.
   - Тебе надо, ты и бери. Я уже замучилась с ней.
   - Чечас я согрею руки у печки и возьму её, - сказала, сбрасывая с себя одежду, Алёна Матвеевна.
   - Иди ко мне, дитятко, - с этими словами она достала из кроватки ребёнка, прижала его к уже увядающей, но ещё внушительных размеров груди, вскормившей десяток своих и ещё двух соседских младенцев. – Успокойся! Не реви. Вот бабушка к тебе приехала.
    Алёна Матвеевна села на стул, положила на колени ребёнка и стала ладонью гладить маленький животик.
   - Что ты как чучело? Волосы хоть бы причесала, - выговаривал жене Степан, отведя её в сторонку от матери.
   - А перед кем мне прихорашиваться?
   - Перед собой!
   - Стёпка! Чем вы ребёнка кормите? Она есть хочет, вот и орёт.
   - Молочной смесью из порошка. Сейчас я согрею бутылочку.
    Алёна Матвеевна взяла из рук сына бутылочку с соской, приложила её к своим губам и потянула содержимое в рот.
   - И этим вы её кормите?
   - Не только этим, ещё кефир даём.
   - И она ест?
   - Плохо ест.
   - Вот я и говорю – голодный ребёнок. Суп или щи у вас есть?
   - Щи есть.
   - Налей жижицы маленько. Я девочку покормлю.
   - Мама, щи солёные и жирные, - нельзя это ребёнку давать.
   - Не учи меня. Десятерых выкормила.
    Каждый раз, возвращаясь с работы, Степан видел барахтающуюся и улыбающуюся дочку, а вот мать и Катерина становились всё более смурными. Хоть Катерина и раньше не отличалась весёлым нравом, а больше сидела насупившейся и практически никогда не вступала в разговор, а если её о чём-то спрашивали, отвечала односложно или огрызалась. Степан пытался расспрашивать мать, хотел выяснить, какая кошка пробежала между ней и снохой. Алёна Матвеевна отвечала, что всё между ними ладно и беспокоиться ему не о чём. Но вскоре после рождества она подошла к сыну, колющему дрова за избушкой, постояла, посмотрела на него и сказала:
   - Покупай мне сынок билет, домой поеду. Не могу я здесь больше оставаться. Тяжко мне всё это видеть. А тебе, Степашка, видимо всю жизнь нести этот крест. Спаси и сохрани тебя Бог!
   - Мама, ты же до весны собиралась побыть.
   - Собиралась, да передумала.
   - А билет на самолёт до Горького или до Куйбышева брать?
   - До Горького бери. Там и до дома рукой подать.
    Степан купил билет и проводил мать до аэропорта, распрощались они со слезами. Даже в мыслях у него не было, что видит он мать живой в последний раз.
Зима ни шатко ни валко была прожита. По весне Катерина заговорила, что надо Ирину в ясельки устраивать, а ей на работу пора. Вот только на завод она больше ни ногой. Работу по специальности искать собралась. Походила она по проектным инстанциям, работу нашла, только везде городскую прописку требовали, а прописки у неё не было: при увольнении с завода из общежития её выписали. С большим трудом Степану удалось найти жильё с пропиской, значительно ближе к заводу, да и жильё оказалось получше – половина настоящего дома, а не хибара-полуземлянка. На следующий же день перевезли свои нехитрые пожитки и начали осваиваться на новом месте. Хозяева- пожилая семейная пара – оказались людьми добрыми и уважительными. Дед Василий сразу же показал где можно брать керосин для керогаза, выделил постояльцам хорошие мягкие стулья и маленький детский столик со стульчиком.
   - Обживайтесь. Завтра возьму домовую книгу и пойду пропишу вас к себе. Только вы свои паспорта мне дайте. И ещё, Стёпа, тут у нас недалеко детский комбинат есть. Пойди сейчас к заведующей, поговори насчёт места для дочурки.
   - Так мне сказали надо направление-путёвку в профкоме брать.
   - А вот если договоришься, то и направление сюда попросишь, скажешь, что заведующая согласна.
   - А где садик-то?
   - Да как три дома пройдёшь и направо, там двухэтажное белое здание за забором, его издалека видно. Свидетельство о рождении ребёнка возьми.
    Заведующая оказалась женщиной лет сорока пяти, она внимательно выслушала Степана, сочувственно покивала головой и сказала:
   - Всей душой бы рада помочь, только мест нет. Все ясельные группы переполнены. Нянечки уже с детьми не управляются. Тут за Мечёткой ещё два комбината есть. Так что ты завтра же иди в профком к Матасовой. Она женщина отзывчивая, поможет.
    Через три дня, собрав все необходимые справки и результаты анализов, Степан посадил на загривок дочку и приказав жене идти вместе с ними, направился по дороге на другой берег огромного заросшего камышом оврага. Когда-то, говорят, это была довольно полноводная речка Мечётка, а сейчас сквозь камышовый тростник медленно тёк небольшой вонючий ручей, у истоков которого стоял мясокомбинат, и несанкционированные его сбросы загадили речушку.
    И так началось: если Степан работал в первую смену, то ранёхонько вытаскивал дочь из кроватки, умывал, одевал её, сажал себе на плечи и, мурлыкая какую-нибудь мелодию, заносил ребёнка в детские ясли, сдавал нянечке и топал к заводской проходной, а когда он ходил во вторую смену, то вскакивал чуть свет, оттаскивал своё чадо в ясли и возвращался домой. Хуже обстояли дела, когда он работал в третью смену. В эти дни отводить дочку в ясли должна была Катерина. Но чуть ли не каждое утро он заставал жену спящей, и тогда спешно собирал дочурку и бежал с ней через овраг. Выслушивал в яслях выговоры за опоздания, извинялся и полусонный на ватных ногах добирался до жилища.
   - Катерина! Ну как, так можно? Ведь ты ещё и на работу не ходишь. А что будет, когда работать начнёшь? Пойми, я физически всё один не успею.
   - Ну, проспала я. Иринка ночью спать не давала. Пойду работать, то по пути на работу и буду её в ясли заносить, а когда ты во второй, буду из яслей её забирать.
   - Свежо предание, да верится с трудом. Пойми, если я во второй, забирать ребёнка из яслей некому, окромя тебя.
   - Что я, не понимаю, что ли? Всё понимаю. А может её в круглосуточную группу оформить?
   - Что ты несёшь! Какая круглосуточная? Если взаимопонимание будет, то выкрутимся.
    Со временем всё наладилось. Действия родителей отработались, и нареканий со стороны сотрудников яслей не стало.
    В саду у хозяев начали спеть ягоды и фрукты, и они щедро делились своим урожаем с квартирантами. Стёпка, как мог помогал им по хозяйству, то дров наколет, то траву из грядок выполет. Одним словом, жизнь шла своим чередом.
В начале ноября Степан, ломая ботинками тонкий ледок на лужах, отнёс дочь в ясли и прибежал в цех. До начала смены он успел наготовить болтов, штифтов, проверил работу тельфера и колесо закрутилось. Сегодня он подавал на конвейер груз, а Олег прикручивал его к раме. Возвратившись с обеда, Степан увидел, что на тележке, на которой от станков по рельсам к конвейеру подвозили груз, деталей было наложено, что называется выше крыши. Он матюгнулся на станочника и, кое-как дотянувшись захватом до верхней детали, вставил его вслепую в транспортировочные отверстия. Степану показалось, что захват вошёл в отверстия на всю глубину, он тельфером приподнял деталь над тележкой и потянул её на себя. Подвешенная на полутораметровой высоте двухсот сорока килограммовая деталь пошла в сторону Степана и вдруг сорвалась с захвата, с грохотом упала на металлический пол, подскочила и шлепнулась ему на левую стопу, затем откатилась. От резкой боли Степан заорал и сел на стоящий невдалеке деревянный ящик. К нему подбежали друзья и мастер, стащили с ноги Степана ботинок, и половина стопы упала вниз повиснув на коже подошвы. Мастер помчался в диспетчерскую вызывать скорую помощь. Вокруг Степана собралась толпа работяг, прибежали и с соседних участков. Вскоре, сигналя и ревя сиреной приехала скорая. Врач посмотрел на отрубленную стопу, покачал головой и крикнул в сторону кареты скорой:
   - Носилки быстро давайте!
    До больницы было километра три, но Степану казалось, что везут его, уже целую вечность. Он помнил, как в приёмном покое его переложили на каталку и повезли по какому-то длинному коридору. Вокруг него собралась толпа людей в белых халатах, они смотрели на ногу, что-то говорили друг другу, потом вдруг все исчезли, и он остался один. « Куда все пропали, умирать, что ли меня оставили тут одного?» - подумал Степан. Потом его начал бить озноб, да такой, что казалось, всё тело подпрыгивало над каталкой. Степан увидел невдалеке белый силуэт и позвал:
   - Эй, подойди ко мне!
   - Что тебе,  родной? – над ним склонилась немолодая уже женщина.
   - Замёрз я. А куда все подевались?
   - Я сейчас чаю горячего тебе принесу, согреешься. А все в операционной – готовятся, - женщина отошла, а Степан провалился в небытие. Очнулся он в палате с капельницей в вене левой руки. Первой мыслью было – осталась ли на месте нога. Стопа примотанная, как кокон бинтами к гипсовой лангетке покоилась на деревянной подставке. Сквозь бинты проступали кровавые пятна. Удивительно, но в цехе и в скорой по пути в больницу крови не было, а сейчас она всё больше и больше расползалась по бинтам.
    Степан осмотрелся. В палате кроме его стояло ещё семь кроватей, на каждой из них лежали молодые мужчины. У кого-то вокруг голени была надета какая-то металлическая конструкция, а через блестящие кронштейны от ноги к полу тянулись верёвки, на которых были подвязаны гири, а у кого-то ноги были загипсованы от кончиков пальцев до самого паха. На соседней кровати лежал совсем молодой парнишка с согнутой в локте и загипсованной рукой.
   - Очухался? – спросил он, заметив Стёпкин взгляд. – Сейчас я врача позову. Он велел сказать ему, как ты очухаешься.
    Вскоре в палату вошёл высокий крепкий мужчина в белом халате.
   - Как вы себя чувствуете? – спросил он Степана.
   - Да живой, кажется.
   - Жить будешь, это уж точно. А вот что будет со стопой, пока не ясно. Пока мы её слепили, как могли. Будем наблюдать. Возможно придётся ампутировать – там живого места нет. Но будем надеяться на лучшее, а пока отдыхай.
   - А ногу мою, вы лечить будете?
   - Да, я твой лечащий врач. Зовут меня Василий Тарасович. Вставать не пытайся, лежи. Если захочешь в туалет, скажи ребятам, они нянечку позовут, утку или судно она подаст. Понятно?
   - Понятно, - тихо ответил Степан. Голова у него закружилась, к горлу подступила тошнота.
   К его кровати часто подходила медсестра, наблюдала за работой капельницы и меняла флаконы с лекарственными растворами. Утром в палату пришёл целый консилиум врачей. Василий Тарасович докладывал историю болезни каждого пациента, и какое проводится лечение. Главный врач склонился над ногой Степана, потрогал выступающие из-под бинтов пальцы:
   - Холодные. Кровообращение не восстанавливается. Василий Тарасович, позовите меня на перевязку, посмотрю, что там делается. Ну, а ты, парень, как себя чувствуешь? – обратился он уже непосредственно к Степану.
   - Нормально. Только голова постоянно  кружится и холодный пот часто пробивает.
   - Василий Тарасович, возьмите кровь на расширенный анализ. Нужно посмотреть все показатели.
    Консилиум удалился. К кровати Степана подошёл парнишка с загипсованной рукой:
   - Знаешь, кто с тобой разговаривал?
   - Откуда мне его знать. Врач какой-то.
   - Не какой-то, а главный травматолог города. Говорят, он сам тебе операцию делал.
   - А ну-ка, Гришка, отойди от кровати, - сказала молоденькая медсестричка с чемоданчиком в руках. Сазонов,  сейчас я у тебя кровь из вены возьму.
    Потом пришёл лечащий врач и две медсестры, прикатили к кровати тележку, накрытую коричневой материей похожей на мешковину.
   - Лена, позови Евгения Ивановича, он хотел посмотреть ногу. А ты, Оля, давай аккуратненько снимай бинты.
    При снятии каждого витка бинта Степана пронизывала нестерпимая боль, он морщился и со скрипом стискивал зубы.
   - Потерпи, парень, - сказал врач и взял больного за руку. – Сейчас посмотрим, что там под бинтами и наложим свежее лекарство.
   - Ну, и что тут у нас? – спросил, склонившись к изуродованной стопе, главный травматолог. – Пока ничего страшного. Всё штатно. Перевязки делать ежедневно, - дал он указание и вышел из палаты.
    Вечером после смены пришли навестить Степана Алик с Олегом. Натащили гору еды.
   - Ну, как ты тут?
   - Тут не плохо. Лежу, вставать не разрешают.
   - Мы сейчас разговаривали с твоим лечащим врачом. Сказал, что травма очень серьёзная. Если даже удастся сохранить стопу, инвалидности не миновать. А там время покажет.
   - Что, так и сказал, что инвалидом останусь?
   - Ну, не навсегда, а на какое- то время.
   - Ясно. Утешили.
   - Стёпка, ты не отчаивайся. Ты же сам рассказывал, как твой отец без ноги работал, охотился, рыбачил. Содержал ораву детей. Так что, держи хвост пистолетом и слаби не давай. Ну, ладно, мы пойдём. Надо ещё детишек из садика забирать. Держись!
    Ребята ушли, а Степан начал думать о том, вовремя ли Катерина отводит и забирает из яслей дочурку. Мысли лезли в голову самые противоречивые, но он старался отмести в сторону плохие и настроиться на позитив. Да и случившееся с ним несчастье встряхнуло жену. Она вдруг осознала, что надеяться особо не на кого, и надо брать все заботы на себя. И как она рассказала, дед Василий с бабой Марфой опекают их теперь ещё больше, а с работы приходили какие-то мужчины, накололи дров и сложили их в поленницу под навесом. Так, что оснований для беспокойства вроде бы и нет, но душа всё равно болела. Это происходило, скорее всего, от безделья и постоянно упёртого в потолок взгляда.
    Днём в палате было относительно спокойно, а вот после вечернего обхода дежурного врача, палата словно взрывалась: хохот, бульканье разливаемой по стаканам водки, а потом и мат - перемат. Никто не боялся, что выпишут за нарушение режима.
   - Куда они меня на х… без ноги и с открытой раной выгонят! – хорохорился хорошо подпитый сцепщик вагонов из железнодорожного цеха, поскользнувшийся на обледенелой шпале и угодивший ногой под колёса маневренного мотовоза.
   - Да никуда не выгонят, лечить будут. Все мы тут на производстве пострадали.
   - На каком это производстве ты, Генка, пострадал? Конкуренты по сбору бутылок руку обрезком трубы сломали?
   - А хоть бы и так. Тебе какое дело?
    И так продолжалось до полуночи, пока дежурные медсёстры не урезонят. К Степану первое время никто из выпивающих не приставал, не предлагал дербанызнуть для поднятия настроения, понимали, что парня пичкают антибиотиками и ежедневно ставят по две-три системы (капельницы). Около Степана постоянно крутился Гришка, старался помочь ему во всём.
   - Что ты, Степан, без меня делать будешь? На той неделе меня выпишут.
   -Ничего, Гришка, сам на ноги встану. Костыли мне завтра принесут. И начну прыгать.
   - Не разрешит тебе Василий Тарасыч вставать.
   - Разрешит. А то у меня пролежни скоро появятся.
   - Ты лучше коляску у него попроси. Хоть в курилку ездить будешь, а то всё одеяло табаком провоняло.
   - Ладно, Гришка. Как-нибудь разберёмся.
    Новые костыли были пристроены между тумбочкой и кроватью, но сразу привлекли внимание врача:
   - Это откуда тут костыли взялись?
   - Ребята вчера принесли.
   - Не вздумай вставать!
   - Василий Тарасыч! Ну, что я как чурбак, тут лежу! Тогда хоть на коляске в коридор выезжать разрешите.
   - На коляске, пожалуй, можно попробовать. Только ребят проси, чтобы помогали тебе с кровати в коляску перебраться. На ногу ни в коем случае не опирайся.
Как только медсёстры отключили капельницу, Степан попросил одного из ходячих больных помочь ему встать с кровати и пересесть в коляску. С большими потугами Степан угнездился на сиденье и попытался крутить колёса. Но у него вдруг закружилась голова и перед глазами поплыло. Он откинулся на спинку кресла-коляски и закрыл глаза.
   - Эй, парень, да ты побледнел весь. Ты просто посиди в коляске, попривыкни. А вообще, ты попроси, чтобы тебе над кроватью перекладину поставили, чтобы держась за неё, ты в сидячее положение подниматься мог. А то уже три недели в горизонте валяешься.
    Степан посидел в коляске ещё несколько минут, а потом, так же с помощью товарищей по несчастью перебрался на кровать.
    В один из утренних обходов главный травматолог, осмотрев ногу Степана, резко повернулся к лечащему врачу:
   - Василий Тарасович! Ты видишь у него большой палец почернел. А ну-ка быстро снимите бинты.
    Медсестра суетно начала разматывать бинты, освобождая ногу от лангетки, а потом сняла и повязку с ноги.
   - Да у него гангрена началась! Вы когда  его ногу смотрели7
   - В субботу. Всё было нормально.
   - В операционную его.
   - У нас там плановая операция.
   - Подождёт плановая операция. Сазонова в операционную сразу после обхода.
   - Евгений Иванович, лангетку не приматывать?
   - Какая лангетка? Я сказал – на операцию!
    Операция длилась, как сказали ребята, часа два с половиной. Степан, очухавшись от наркоза, увидел, что лангетки на ноге нет, а стопа была, как кокон замотана окровавленными бинтами.
   - Ну что, парень, - сказала вошедшая под вечер в палату пожилая операционная сестра, - пока ампутировали только один большой палец вместе с плюсневой костью. Зашить рану не получилось, потому что кожи не хватает натянуть. Через недельку, если гангрена дальше не пойдёт, будут делать пересадку кожи. Если будут предлагать ампутацию стопы – не соглашайся. На фронте мы и не таких на ноги ставили.
   - Хорошо, - чуть слышно ответил Степан. – Спасибо вам, Евгения Васильевна.
   - Ну, держись! Будем надеяться на лучшее. Ты, главное, не унывай. Уныние мешает заживлению ран. Отдыхай.
    Вечером пришли друзья.
   - Привет, Стёпка! Что-то ты сегодня бледновато выглядишь?
   - Да от наркоза отхожу. Операцию сегодня делали.
   - Какую ещё операцию?
   - Ерунда. Пока один пальчик от стопы отрезали.
   - А почему?
   - Гангрена началась.
   - Хреново.
   - Хорошего ничего, но жить можно.
    Ребята посидели около Степана, побалагурили, рассказали о своих уже заметно подросших детях.
   - Да, кстати, - неожиданно сменил тему разговора Алик. – Тельфер у нас на участке поменяли. Теперь он управляемый, не надо груз на себя тянуть.
   - Правильно. Гром грянул – мужик перекрестился. Если бы раньше это сделали, не валялся бы здесь наш друган, - высказался Олег и тихонько матюгнулся на начальство.
   - Степан, а Катерина к тебе ходит? Как они там с Иринкой? Мы к ней в выходной съездим.
   - Через день приходит. Забежит ненадолго и опрометью в садик дочурку забирать.
    Да я от одиночества не страдаю: из цеха от профсоюза женщины ходят, старший мастер заглядывает.
   - Ну, ладно, пойдём мы, а ты, брат, держись.
   - Да держусь я, держусь…

                ***

    Пересаженная с бедра на распаханную скальпелем рану кожа не прижилась. Дня через три кусочки кожи посерели, скукожились, а потом и вовсе отвалились вместе с бинтами при перевязке. Лечащий врач доложил о неудачной пересадке главному, и вскоре вокруг Степана снова собрался  консилиум врачей.
   - Так, зашить рану у нас не получается, пересаженную кожу рана отторгает, - пробубнил себе под нос главный. – Что же делать? – он оглядел стоящих рядом врачей. – Пётр Иваныч, Василий Тарасыч, какие у вас мысли?
   - Тяжёлый случай. Придётся, наверное, ампутировать стопу и делать хорошую культю.
   - Мужики! Да что вы зациклились на этой ампутации! – вмешалась в разговор пожилая медсестра. – Спасать надо ногу!
   - А у вас есть предложения?
   - Да, есть. Давайте стягивать туго – натуго рану бинтами и не перевязывать дней семь- десять. Возможно, ткань начнёт схватываться.
   - За счёт чего она начнёт схватываться?
   - Не знаю. Но пробовать надо.
   - Евгений Иванович! А что, давайте рискнём.
   - Евгений Иванович, а можно я сама ему перевязки буду делать? – снова вмешалась в разговор медсестра.
   - Да, ради бога, делайте. Идея ваша, вам и карты в руки, - сказал главный, и вместе с другими врачами вышел из палаты. Около Степан осталась одна медсестра:
   - Ничего, Стёпа! Мы этот недуг одолеем.
   - Хорошо бы, а то на протезе прыгать не хочется.
   - И не будешь. Верь в это. Сейчас мы тебя в перевязочную отвезём. Там мне будет удобней работать.
    В перевязочной Евгения Васильевна подложила под голень Степана высокую деревянную подставку, чтобы стопа была высоко поднята над кушеткой, и позвала молоденькую медсестру:
   - Оленька, ты двумя руками снизу и сверху сжимай рану, а я буду заматывать её бинтом.
   - Так больно же ему будет.
   - Ничего, потерпит. Давай сдавливай.
    Как ни странно, но Степан не чувствовал боли от сдавливающих рану рук девушки и наблюдал, как Евгения Васильевна виток за витком накручивает бинт вслед за медленно перемещающимися по ране большими пальцами молоденькой медсестрички.
   - Ну вот и всё. Степан, поглядывай на остальные пальчики. Если вдруг начнут синеть или, не дай бог, чернеть, то сразу зови нас. Хотя я надеюсь, что всё будет хорошо. А сейчас пересаживайся на коляску и в палату.
    В следующий понедельник, сразу после завтрака, дверь в палату распахнулась и дежурная медсестра громко, чтобы потом не говорили, что не слышали, прокричала:
   - Сазонов, Михайлов и Киселёв на перевязку!
   - А, что сестричка, обхода сегодня не будет? – спросил лежащий у самых дверей старичок.
   - Позже будет. Сейчас все врачи на срочной операции. Ну, шевелитесь же! Кому сказано – на перевязку.
   - Да идём уже, идём. Не видишь что ли? Поднимаемся. Нет бы, помочь встать с постели, а ты кричишь.
   - Киселёв, хватит разглагольствовать. У тебя же не ноги переломаны.
   - Лена, а в какую ехать перевязочную?
   - Сазонов, тебе в первую, остальным во вторую.
   - Так, Стёпа, давай посмотрим твою ногу, - вместо здравствуй, сказала Евгения Васильевна, как только Сазонов протолкнул свою коляску в дверной проём. – Пальчики не посинели?
   - Нормальные пальчики. Только стопу уж очень сильно дёргает и крутит.
   - Привыкай. Крутить стопу после такой травмы всю жизнь будет. Перебирайся на кушетку.
    Степан опёрся руками в подлокотники коляски, выбросил вперёд здоровую ногу и резко перекинул себя на кушетку.
   - Парень, не надо так резко. Поведёт в сторону, обопрёшься на левую ногу, и никакая лангетка не спасёт, рассыплются опять твои косточки, - наставляла медсестра, подкладывая под голень деревяшку. – А что это у тебя бинт сверху мокрый? Облил что ли?
   - Да нет, не обливал. Он ещё вчера вечером сыреть стал.
    Медсестра смотала  верхние бинты, сняла лангетку с ноги и начала медленно скручивать бинт со стопы, который стал желтоватого цвета на месте промокания.
   - Ну вот, ещё одна напасть. Свищ образовался. Так, а что с раной? Ого! Розовенькая плёночка образовалась, значит, затягивается рана. Степан, я сейчас на рану и свищ положу салфетки, примотаю лангетку. Ногу надо врачам показать. А потом уж туго-натуго опять закрутим. Езжай в палату, а как врачи освободятся, мы тебя позовём.
    Настроение у Степана испортилось. Он улёгся на жесткую с деревянным щитом под матрасом кровать и стал прокручивать в мозгу неприятные картинки загнивающих в стопе костей, отрезанную выше щиколотки ногу, на которую он прилаживает деревянную лакированную лапу. Он пытался отогнать эти мысли, но они не уходили, а обретали ещё более реальные образы.
    Обход в этот день случился только перед самым обедом. Уставшие после шестичасовой операции врачи безучастно спрашивали больных о самочувствии и переходили к следующей кровати.
   - Евгения Васильевна! Что у Сазонова? Почему стопа не забинтована?
   - Я специально не стала бинтовать, чтобы вам показать. Видите на ране тонкая плёночка образовалась? Тугое сдавливание помогает, но вот свищ…
   - Вот я и говорил, ампутировать надо.
   - Ну что вы. Рана затянется, а свищ вылечим.
   - И как же вы со свищем стопу  стягивать будете?
   - Поставлю дренаж. При бинтовании его обходить буду, чтобы можно было его менять почаще
   - Ладно. Делайте, как знаете, - с полнейшим безразличием пробубнил главный и отошел от кровати Степана.
   - Сазонов, после обеда приезжай в перевязочную. И никакой ампутации, тоже мне придумали.
    Милая, добрая, истерзанная в военное лихолетье в полевых и тыловых госпиталях женщина, сколько раз с благодарностью и пожеланием здоровья, а потом и царствия небесного вспоминал тебя Степан Сазонов, прогуливаясь по скверам и паркам или, кружась в вальсе на своём или чужом празднике. А пока впереди были ещё долгие, полные тревог и надежд четыре месяца пребывания на больничной койке.
    В канун нового года в пятницу вечером к Степану пришла Катерина, ведя за руку дочку. Лицо жены светилось какой-то несказанной радостью.
   - Катя, ты что в эту стужу ребёнка в такую даль тащила?
   - А не какую и не даль – тут совсем рядом, - интригующе и расплываясь в улыбке. –сказала жена - Тебе завод комнату в коммуналке выделил. Здесь рядом на улице Атласова. Комната большая: двадцать метров, с балконом. А потолки высоченные, чтобы лампочку вкрутить надо на стол табуретку ставить.
   - А вы, что , уже переехали?
   - Да. Мужчины из цеха нас ещё вчера вечером перевезли, а сегодня женщина какая-то из цехкома приходила, принесла направление для Иришки в новые ясельки прямо во дворе нашего дома. Я сегодня утром съездила в старый садик, забрала Иришкины вещи. Пока я ездила с малышкой соседка посидела. Она артистка в филармонии поёт.
   - Ух! Сколько новостей вы мне принесли! И все хорошие. Иришка, ты хочешь в новые ясельки? – обратился Степан к дочурке, притронувшись пальцем к её носику.
   - Неть… - замотала головой девочка.
   - Что же так? Новых подружек заведёшь. Да и вставать можно будет попозднее.
   - Стёпа, вот тебе печенье и яблоко, а мы пойдём, сегодня дед Василий обещал приехать, замок в двери поменять. Они с бабушкой привет тебе передавали и желали скорейшего выздоровления.
    Жена с дочкой ушли, а Степан, закинув руки за голову, предался мечтам, как он припрыгает на костылях домой, сядет в кресло, купленное по случаю в комиссионке, и станет толкать к сидящей на коврике дочери большой красно-синий мяч. Она будет радостно верещать, хватая мяч обеими ручонками, а потом ножками толкать его обратно к отцу. А если мяч укатится вдруг в сторону, то Степан возьмёт костыль и подтянет его к креслу и со словами: «Иришка, лови», легонько катнёт его к ней.
   - Степан, уж что-то очень большую заботу проявляет к тебе заводское руководство. К условно-освобождённым обычно так не относятся. Чем это ты заслужил такое внимание? – прервал мечты Степана сосед по койке, пожилой лысоватый мужчина с недельной щетиной на лице.
   - Не знаю.
   - А чего не знать. Он ведь писатель. К нему вон и из редакций газет корреспонденты приходят навестить. Они скорей всего и хлопочут перед начальством. Понял борода? – выпалил из своего угла Витька Киселёв и с чувством исполненного долга удалился в курилку.
    В понедельник перед обедом к Сазонову в палату зашёл председатель цехкома профсоюза Николай Канищев, мужчина лет пятидесяти с одутловатым лицом и удивительно густой шевелюрой тёмных волос. Он поздоровался со Степаном за руку и, слегка заикаясь, заговорил:
   - В общем, ты, наверное, в курсе, завод выделил тебе комнату, ребёнка в ближайшие ясли перевели. А ногу врачи надеются, что удастся сохранить. Так что давай поправляйся, а завод тебя не бросит, за травму будут доплачивать до среднего заработка. За домашних не волнуйся, жене мы дали телефон начальника цеха и мой. Если что нужно помочь, пусть звонит. Хорошо?
   - Спасибо, Николай Яковлевич, за заботу. Огромное спасибо. Теперь по чужим углам скитаться не будем.
   - Выздоравливай! Я побежал, в два часа планёрка у начальника, - Канищев выложил из авоськи на тумбочку яблоки, груши, бутылку кефира и удалился.
   - Николай хороший мужик. Мы с ним когда-то вместе работали. Только я по пьяни обидел его сильно очень. С тех пор он со мной знаться не хочет. Подлянку я тогда ему сделал, - глядя на Степана, тихо проговорил бородатый сосед. – Хотя чего старое ворошить. Дурак был безмозглый, - мужик постучал себя по лысеющему черепу и замолчал в глубокой задумчивости.
    В середине марта Василий Тарасович подошел к Степану с какой-то небольшой розовой бумажкой:
   - Ну вот, Сазонов, бери справку. Тебе ВТЭК вторую группу установила без права трудоустройства. Выпишешься, пойдёшь с ней в собес, пенсию там тебе установят, а потом с ней же на завод в юридический отдел. Там тебе доплату до среднего заработка назначат. Думаю, что через недельку мы тебя выпишем. Держать тебя здесь больше нет смысла. Будешь амбулаторно долечиваться. Всё понял?
   - Да понял я, понял, - проглотив вставший поперёк горла комок, - выдавил из себя Степан.
    Как только лечащий врач вышел из палаты, Степан упал на кровать, накрылся с головой одеялом и зарыдал беззвучно. Слёзы ручьём лились по щекам, стекая на подушку, а в голове метались горькие мысли: «В двадцать семь лет – инвалид. Как же дальше жить я буду? Не такой мне виделась будущая жизнь на свободе, когда получил решение суда об условно – досрочном освобождении». Степан всхлипнул ещё пару раз и вдруг вспомнил слова отца: «Когда я очнулся и увидел, что нога валяется далеко в стороне, единственным желанием было застрелиться, но винтовка была отброшена слишком далеко, и я не мог до неё дотянуться. А потом пришли санитары, и я остался живой, и теперь как могу радуюсь жизни». «Да отцу было потяжелей моего, и он не хныкал, - подумал Степан. – Так всё хватит! Будем жить, Стёпка! Будем жить!» - на этой оптимистичной ноте он сбросил с себя одеяло, достал из тумбочки сигареты и попрыгал в конец коридора в курилку.
    Вечером к Витьке Киселёву пришли друганы, как всегда с бутылкой «перцовки» - лекарством от всех болезней. Витька уже в начале февраля выписывался из больницы, но 23 февраля, нажравшись до поросячьего визга, упал и снова сломал ещё не сросшуюся до конца ключицу.
   - Стёпка! Подсаживайся к нам, обмоем твою розовую бумажку!
   - Спасибо, Витя! Я не хочу.
   - Ну что ты выделываешься? Всё равно теперь твой удел стоять у пивнушки и ждать, когда сердобольные мужики плесканут тебе кружечку пива.
   - Не буду я стоять ни у какой пивнушки. Учиться пойду!
   - Ух ты, замахнулся. Учиться он пойдёт. А кто это тебя инвалида на учёбу примет? Ты признан нетрудоспособным, а стало быть к учёбе не пригодный.
   - Хватит, Витя! Я сам как-нибудь с этим разберусь, - сказал Степан и вышел из палаты.
    Все оставшиеся дни в больнице Степан строил планы на будущее. Выбирал учебное заведение. Институт, пожалуй, он сейчас не потянет, а вот в техникуме отучиться два с половиной года, сможет. Надо бы на бухгалтера или экономиста выучиться – как-никак сидячая работёнка. Но ближе всех к его дому был машиностроительный техникум – добираться удобней. Да и опыт какой-никакой есть. Ведь сделал он расчёты дипломного проекта для Катерины. Лебедченко расчёты понравились, говорил, что выполнены профессионально. Даже на работу к себе звал. После долгих раздумий Степан решил: «Буду поступать в машиностроительный. Вот только выпишусь из больницы и сяду за учебники».
    В понедельник на большом обходе лечащий врач, как обычно, проинформировал главврача о состоянии больного о ходе лечения и сказал:
   - Евгений Иванович! Думаю Сазонова в среду можно будет выписать. Свищ пока не закрылся, но он может сопливиться и месяц и два, и полгода. Будет наблюдаться в заводском травмпункте.
   - Да, пожалуй вы правы, держать его у нас больше нет смысла. В домашних условиях на поправку быстрей пойдёт. Готовьте документы на выписку. Сазонов, а ты предупреди, чтобы в среду часам к одиннадцати за тобой пришли.
   - Хорошо.
    Утром перед выпиской была последняя перевязка. Евгения Васильевна внимательно осмотрела ногу, подавила пальцами вокруг свища, попробовала сгибать и разгибать каждый из четырёх пальцев на стопе:
   - Ну что, Стёпа, пальцы шевелиться не будут никогда, рана затянулась неплохо.
    Пусть осталась глубокая впадина, но это не беда. Хуже, что свищ не закрывается. Но и это не беда. Мой тебе совет: купи несколько флаконов фурацилина и ежедневно каждые два-три часа клади на стопу хорошо смоченную им салфетку. В аптеках они тоже продаются. Надеюсь, что это поможет, и свищ закроется. На ногу уже можно наступать, но без особой нагрузки – больше опирайся на костыль или трость. Думаю, что месяца через три костыли можно будет поставить в угол, а вот трость… это надолго, а возможно, и на всю жизнь. Ну, да время покажет. Выздоравливай, Степан! – медсестра похлопала Сазонова по плечу. – Ну давай шагай, собирай свои пожитки.
   - Спасибо вам огромное, Евгения Васильевна! Век вас не забуду.
   - Ну, мой век уже короток, а вот тебе удачи в жизни!

                ***   

    Конец марта и апрель в хлопотах пролетели быстро. Надо было оформить пенсию, доплату за полученную на производстве травму, встать на учёт в травмпункте. Степан сам стал отводить и забирать из яслей дочку, ходил в магазин за мелкими покупками и каждый день говорил себе, что пора садиться за учебники, а то не успеешь оглянуться, как в техникумах начнут принимать документы. Учебников у Степана не было. В ближайшей библиотеке их тоже не оказалось. Зато они были у соседской девочки, которая заканчивала среднюю школу. Но она сейчас тоже упорно готовилась к экзаменам.
   - Дядя Стёпа, как только я сдам экзамен по математике, так сразу все учебники вам занесу.
   -Таня, они мне нужны ненадолго, только обновить немного в памяти теоремы и правила. Надеюсь, что я ещё не забыл школьную программу.
   - А мне зубрить надо. Я многое не понимаю.
   - Таня, давай вместе заниматься. Возможно, я тебе в чём-то и помогу.
   - Да неудобно как-то, дядя Стёпа.
   - Ничего неудобного. После занятий заходи каждый день ко мне. Будем хотя бы по часу заниматься.
    Совместные занятия с соседкой помогли обоим. Степан быстро обновил в памяти формулы и теоремы, а Таня смогла понять не доступные ей математические категории. В конце июня Степан сложил в папку все необходимые документы и поехал в техникум, как он накануне сказал жене, сдаваться. В коридорах техникума было пусто и только на втором этаже у кабинета секретаря приёмной комиссии толпилось несколько человек.
   - Здравствуйте! За кем я буду?
   - Ой, да что же вы на костылях в очереди будете стоять. Вот сейчас мальчик выйдет, и вы заходите, - прощебетала небольшого росточка девочка.
   - Спасибо, - только и успел сказать Степан, как дверь открылась, и из кабинета вышел высокий спортивного телосложения паренёк.
   - Следующий! – раздалось из глубины кабинета.
    Степан ещё раз поблагодарил очередь и пропрыгал к столу секретаря.
    Женщина лет тридцати пяти внимательно просмотрела аттестат, паспорт, отложила их в сторону и начала изучать медицинскую справку формы № 286. На обороте листа вместо «годен» или «не годен» было написано «инвалид второй группы». Секретарь приёмной комиссии подняла глаза на Степана, и с нескрываемой ноткой сочувствия сказала:
   - Извините, но я не могу принять у вас документы. По постановлению Совета Министров СССР инвалиды первой и второй группы не могут быть приняты в учебные заведения.
   - Но у меня же временно всего лишь на год вторая группа…
   - Я же сказала – не положено.
   - Извините, а как мне попасть к директору?
   - Альберта Петровича сейчас нет, но он с минуты на минуту должен подъехать. Его кабинет дальше по коридору.
    Степан сложил в папку все документы и вышел в коридор. Дверь в приёмной директора была закрыта. Видимо не только директора, но и секретаря в его отсутствие, не было на месте. Степан примостился на широкий низкий подоконник и стал ждать. «С минуты на минуту» растянулось на целый час, когда Степан наконец увидел бодро шагающего по коридору мужчину с объёмным коричневым портфелем.
   - Вы кого-то ждёте?
   - Да. Если вы директор, то вас.
   - Заходите. Что вас привело ко мне?
   - Решил учиться в вашем техникуме, но секретарь не приняла у меня документы. Понимаете, после производственной травмы мне установили вторую группу инвалидности на год.
   - Секретарь поступила правильно. Мы готовим рабочие кадры для завода, а калеки заводу не нужны. Да и Постановление Совмина запрещает.
   - Но вы поймите, пока я проучусь у вас два с половиной года – никакой инвалидности у меня не будет, и я смогу работать.
   - Молодой человек, я же сказал – не имеем права. Вот когда вторую группу снимут, тогда милости просим. А пока…
   - Степан встал со стула, и опёршись на костыли, со злостью произнёс:
   - Бюрократы.
   - А вот оскорблять меня не надо. Я человек государственный и выполняю законы государства.
   - Извините! До свидания!
    «Ничего. Здесь не получилось, попытаюсь в другом месте. Как говаривала мама: «мир не без добрых людей», - размышлял Степан по дороге домой. – Поеду завтра в экономический техникум. Далеко, правда ездить туда. Ну, ничего, поезжу, лишь бы приняли».
    Экономический техникум был создан всего лишь два года назад и не имел своего помещения. Дирекция размещалась в полуподвальном помещении жилого дома, а занятия проводились в классах общеобразовательной школы по вечерам. Степан, памятуя вчерашний опыт, не пошёл в приёмную комиссию, а направился прямо к директору.
   - Здравствуйте, Юрий Петрович! Я пришёл прямо к вам минуя приёмную комиссию.
   - И что же вас заставило на костылях прийти ко мне?
   - Желание учиться, получить профессию.
   - Похвально. А что вам мешает?
    Степан подробно рассказал директору о вчерашнем общении с руководством машиностроительного техникума.
   - И вот я пришёл к вам в надежде на понимание.
   - Правильно сделали, что пришли. Да, Постановление Совмина запрещает, но кто мне мешает взять ответственность на себя. Тем более, что абитуриентов мужеского пола в наш техникум калачом не заманишь. Сдавайте документы, сдавайте вступительные экзамены и учитесь. Только отлично учитесь, чтобы если какая проверка, я мог прикрыться вашими оценками. Договорились?
   - Да. И вступительные экзамены сдам и учиться буду отлично.
Юрий Петрович покрутил диск телефона, и когда на другом конце провода ответили, сказал:
   - Светочка, сейчас в тебе зайдёт Сазонов, прими у него документы. На медицинскую справку внимания не обращай.
    Степан, как мог, опрометью выскочил из кабинета директора, даже забыв, поблагодарить его, и поспешил отнести документы.

                ***

    Ежедневные поездки в переполненном автобусе на занятия и обратно изрядно выматывали Степана, но он стойко переносил эти неприятности. Желание получить диплом и обещание, данное директору, мотивировали его, держали в тонусе. К началу второго семестра Степан отложил костыли и передвигался с помощью одной трости, вторая рука была свободна, и управлять телом, проталкиваясь сквозь толпу пассажиров в автобусе, стало гораздо легче.
    Возвращаясь из магазина, Степан нашёл в почтовом ящике казённое письмо. В верхнем правом углу конверта стоял штамп «Врачебно-трудовая экспертная комиссия». Сазонова Степана Андреевича приглашали на переосвидетельствование по поводу установления инвалидности. К письму прилагался перечень документов, справок и анализов.
   - Ого! Да это я и за месяц не соберу! – чертыхнулся Степан. – А комиссия через две недели.
   На деле всё оказалось гораздо проще: травматолог выписал направление на анализы и рентген стопы, передал их Степану со словами:
   - Завтра с утра в поликлинике сдай все анализы, сделай рентгеновский снимок. Потом зайди к заместителю главного врача по экспертизе, она сидит на третьем этаже, покажешь письмо из ВТЭК, и она организует прохождение всех врачей. Думаю, что дня через три – четыре все документы у тебя будут, и я оформлю посыльной лист.
    Всё получилось, как сказал травматолог, и уже к концу недели Сазонов сдал все документы, а в назначенный день предстал перед специалистами ВТЭК. Они долго по очереди рассматривали снимок, ощупывали стопу, спрашивали Степана, как он себя чувствует, а потом попросили выйти в коридор и подождать результата. Через закрытую дверь Степан слышал, как они о чём-то спорили, пытались убедить друг друга. Но  о чём разобрать было не возможно. Минут через десять словесных баталий его пригласили его обратно в кабинет.
   - Степан Андреевич, комиссия решила, что у вас произошло значительное улучшение. Вы можете свободно передвигаться с помощью трости, поэтому вам на год устанавливается третья группа инвалидности с потерей работоспособности шестьдесят процентов. Мы написали ограничения по трудовой деятельности. В остальном вы трудоспособный человек. В райсобес ходить не нужно, мы сами им направим все необходимые документы для перерасчёта пенсии, а вот на завод вы копию справки отнесёте сами. До свидания! Желаем здоровья!
    Степан вышел из кабинета, в коридоре сел на скамейку и стал просматривать документы. На обратной стороне справки об инвалидности были написаны ограничения и рекомендации. «Рекомендован труд без длительного пребывания на ногах и длительного хождения. Допускается подъём тяжестей не более пяти килограммов».
    «И где же я буду себе работу такую искать: чтобы не ходить, не стоять, тяжести не поднимать?» - подумал Степан, прочитав заключение врачей. – « А пусть над этим ломает голову заводское начальство».
    Заводское начальство голову долго ломать не стало, а направило в цех: там получил травму, там и трудоустраивайся. Написали направление и отправили к начальнику цеха. Начальник цеха покрутил в руках направление отдела кадров, прочитал медицинское заключение, исподлобья посмотрел на Степана:
   - Нет у меня в цехе такой работы. Разве, что до тепла могу посадить на ворота – запускать и выпускать машины.
    И тут Степан вскипел:
   - Значит изуродовать человека можете, а вот трудоустроить согласно заключению ВТЭК нет! А я, между прочим, в колонии экономистом работал. Вот у меня и справка есть. А сейчас в экономическом техникуме учусь. А вы меня ворота отрывать и закрывать сажаете!
   - Чего вскипел? Пошли в кабинет. Возможно, подберём тебе работу.
    Раньше в кабинете начальника цеха Степану бывать не приходилось. Кабинет был огромным. Около широких окон стоял массивный стол, к которому был приставлен ещё один, длинный метра три стол, застеленный зелёным сукном, с его обеих сторон стояли стулья. Стулья стояли и вдоль глухих стен кабинета.
   - Присаживайся. Сейчас я позвоню в табельную, выясню. Сергей Сергеич, у нас в ПДБ (производственно-диспетчерское бюро) Свиридова в декрет, кажется, собирается?... Уже через две недели... Хорошо. Сазонов после травмы вернулся. Вот его на место Свиридовой и посадим. У него до двадцать второго числа ещё вторая группа, а там пару дней вместе со Свиридовой посидит, работу освоит. – Начальник цеха положил трубку и с улыбкой сказал уже Степану – Видишь, всё порешали. А ты занервничал, задёргался. Сейчас я на направлении отдела кадров напишу, чтобы оформляли тебя оператором ПДБ и двадцать третьего выходи на работу.
   - Спасибо, Николай Васильевич! Вспылил – обидно стало: кувалдой махать, нужен был, а стал калекой и ни на что не годен сразу. Извините, пойду я. До свидания.

                ***

    Цеховой конторский коллектив оказался очень доброжелательным. Старший табельщик, Сергей Сергеевич, провёл Степана по всем кабинетам, познакомил с людьми. На втором этаже располагались табельная, ПДБ и экономист, учётчицы и бюро организации труда и зарплаты, а на третьем огромный кабинет занимали работники технологического бюро и два небольших бюро ОТК. Большинство работников Степан знал в лицо, а с некоторыми был знаком более близко, по работе до травмы приходилось пересекаться.
   - Вот, Степан, с коллективом ты познакомился, а теперь знакомься с рабочим местом. Пару дней с Людой посидите за одним столом, она тебе всё расскажет и покажет, а потом помашет нам ручкой и пойдёт за девочками или мальчиками. Фаина Владимировна – инженер, она твой начальник. И за работу спросит и при затруднениях поможет. Так ведь, Фая?
   - Так, так. Не пугай Серёжа, человека. Справимся.
    Для Степана начался новый этап трудовой биографии, со стремительным по тем временам карьерным ростом. Через полтора года освободилось место техника по труду в БОТиЗ. Степан к этому времени с отличием окончил техникум, и его перевели на эту должность. В его обязанности входила работа по организации социалистического соревнования в цехе. Работа была живая, общение с людьми, выпуск листовок-молний, передача данных о достижениях передовиков в заводское бюро соцсоревнования, информации о трудовых достижениях в заводскую многотиражку. Работа захватила Степана. Он не просто брал данные о выработке бригад и участков из журнала учёта, а встречался с бригадирами, мастерами, писал очерки о передовиках, которых было не мало в цехе, несмотря на то, что цех был всегда в числе отстающих и сдерживал трудовой энтузиазм прославленного заводского коллектива. Одним словом, цех был притчей во языцех на всех производственных совещаниях. Это ранило самолюбие Степана, и он старался в этой ситуации найти что-то хорошее, заслуживающее внимания более широкого круга людей. И когда материал получался более объёмным и интересным, то отсылал статьи в областную газету. После публикации очередного очерка о наладчике сварочных полуавтоматов, Степана пригласил к себе заведующий отделом промышленности газеты Анатолий Михайловский, чтобы поближе, как он сказал по телефону, познакомиться и определить темы следующих публикаций.
    Такое внимание со стороны маститого журналиста льстило Степану, и он искал достойных людей не только в своём цехе, но и в других цехах. Это повысило его популярность. Многие заводчане встречаясь с ним на улице здоровались, задерживались перекинуться парой слов . В эти минуты Степан всегда вспоминал то время, когда он с друзьями приехал в город и мог бродить по улице хоть весь день напролёт, и ни одна живая душа в густом людском потоке, не то что поздороваться, а даже кивнуть не удосуживалась. Он для этих людей был никто, и звали его никак.
    В один из дней, когда начальник БОТиЗ, тщедушный мужичок, предпенсионного возраста, осенив себя крестным знамением, удалился на совещание в заводоуправление, Степана подозвала к себе старшая по должности и по возрасту нормировщица Антонина Александровна:
   - Степан, ты же не собираешься всю жизнь сидеть в техниках, надо и о перспективе подумать. Учись нормировать техпроцессы, составлять нормировочные карты, устанавливать нормы времени и расценки.
   - Да я не против. Только кто меня допустит.
   - Вот мы и допустим. Света! – обратилась она к молодой симпатичной нормировщице, на прежнее место которой перевели Степана. – Сходи в техбюро, возьми пару техпроцессов, пусть Степан потренируется.
   - А какие взять?
   - Возьми на знакомые Степану детали: «верхнюю ось» и «флажки». Он эти детали знает и легче разберется в технологии.
Светлана ушла, а Антонина Александровна продолжила разговор:
   - Владимир Васильевич через год-полтора на пенсию уйдёт, а тебе надо на его место готовиться.
   - Скажете тоже. На его место. Это место для вас с вашим опытом.
   - Нет, Степа. Мне это место не нужно. Тамаре Васильевне через полгода на пенсию, тебе надо будет на должность инженера перебираться. Поднатореешь, а там и в начальники.
    Дверь скрипнула и в кабинет вошла Светлана с кипой бумаг.
   - Вот, Степан, дерзай! – Антонина Александровна взяла у неё техпроцессы и передала их Сазонову. – Сейчас я тебе дам справочники по нормированию, а ты постарайся самостоятельно пронормировать. Потом я сверю со своими нормированными картами. Посмотрю как справишься. Если ошибок не будет, дам тебе нормировать «паук» - самую сложную деталь в цехе.
    Степан погрузился в работу и через два дня, когда Владимир Васильевич ушел на совещание к начальнику цеха, передал результаты своего труда нормировщице:
   - Вот я пронормировал, проверьте.
   - Положи на стол. Я сначала закончу свои дела и посмотрю.
   - Спасибо! А мне к художнику надо сходить тексты для «молний» передать, да ещё на Колю Толстого, чтобы карикатуру нарисовал. Извещение из милиции начальнику пришло, что он ходил по улице пьяный и приставал к прохожим. Я вот и стихотворение сочинил.
   - А ну прочти!
              - По Бродвею шёл наш Коля,
                По фамилии Толстов.
                Полюби меня ,Зин, Оля,
                Посмотри, как я хорош!
   - Ты посмотри, прямо не в бровь, а в глаз.
    Вернувшись к обеду на своё рабочее место, Степан увидел на столе свои нормировочные карты, на верхнем листе красным карандашом было крупно написано: «Молодец!» он посмотрел на Антонину Александровну, та в ответ подняла вверх большой палец.
    Через несколько дней Степан получил задание пронормировать «паук», механическая обработка которого требовала не один десяток операций с перестановкой на целый парк металлорежущих станков. Сазонов  пыхтел над этим заданием целую неделю, и когда его работа была проверена, Антонина Александровна в присутствии начальника БОТиЗ громко сказала:
   - Ну всё, Степан, можешь смело считать себя нормировщиком. Понимаешь, Владимир Васильевич, он без единой ошибки «паук» пронормировал.
   - А кто его уполномочивал? Отсебятиной, Тося, занимаешься?
   - Ну надо же парню профессионально расти. Не будет же он всё время в техниках сидеть.
   - Понятно… Меня подсидеть решили. Так я и сам, как только срок подойдёт, уйду. Ни одного дня на пенсии работать не буду.
   - Все так говорят. Вон Елена Ивановна уже пятый год сидит после выхода на пенсию. Бульдозером её с места не сдвинешь.
   - Ну, хватит! Я не Елена Ивановна. А если Степан без помощи сумел пронормировать «паук», значит, башка варит не только стишки да рассказы писать, а ещё и правильные дела делать. Может ему уже пора и отчёты начинать делать? Пусть во всю работу вникает.
   - Конечно, варит! – вступила в разговор молчавшая до сих пор Светлана. – Они с Фаей и за незаменимую Елену Ивановну цеховой отчёт для планового делали. Да так, что Люба-куратор только руками развела.
   - Вот я и говорю: варит, значит, башка-то. - Подвёл черту под разговором начальник и склонился над бумагами.
   
                ***

    Поздней осенью, когда ночами уже подмораживало, но пожухшая листва на деревьях всё ещё оставалась зелёной и никак не хотела отрываться от вскормивших её деревьев, Степан шёл на работу со щемящей внутренней тревогой. И с чего бы это? Спал хорошо, с женой не ругались, дочка радовала, а на душе кошки скребут.
    Часов около десяти Степана позвали в табельную к городскому телефону. Звонила соседка Людмила:
   - Степан, телеграмму тут тебе принесли. Сейчас я её прочитаю: « Алёна тяжело заболела. Приезжай. Дядя Коля.»
    Холодом пронзило всё нутро. Испарина выступила на лбу и шее.
   - Стёпа, что случилось? На тебе лица нет.
   - Мама в тяжелом состоянии. Телеграмму прислали. Надо домой ехать.
   - Конечно, конечно надо ехать. Прямо сейчас беги, собирайся и езжай в аэропорт, самолётом же быстрей доберёшься. Деньги есть?
   - Есть деньги, спасибо, Света. Побегу я. А вы заявление на отпуск за свой счёт мне дней на десять оформите?
   - Оформим!  Беги!
    Степан взял стоящий у шкафа бадик и насколько было возможно быстро пошел. Дома торопко побросал в чемодан все необходимое в дорогу и, попросив соседку передать жене, что он уехал к матери, вышел. В аэропорту народу было - не протолкнёшься. У регистрационных стоек и у касс очереди. Степан пристроился в один из длинных хвостов, достал из кармана телеграмму, прочитал текст ещё раз. На глаза навернулись слёзы, не заметив того сам, он видимо всхлипнул. К нему повернулась стоящая впереди женщина:
   - Парень, тебе плохо? Что-то случилось? Ой, да у тебя телеграмма. Граждане, товарищи, пропустите человека, с телеграммой без очереди. У него горе – громко обратилась она уже к очереди.
   - Пусть проходит, коль такое дело, - отозвались впереди. – Иди, парень, вставай вперёд меня.
   - Мне до Горького на ближайший рейс.
   - На Горький самолёт будет только через четыре часа. Оформлять?
   - Да, да, конечно.
    Купив билет, Сазонов поблагодарил очередь и поднялся на второй этаж. Он с трудом отыскал свободное место и сел коротать время до  вылета.
     В аэропорту Горького он нанял такси:
   - Гони, друг, на Сенную, может ещё на автобус до Ковернино успею.
   - На Сенну, так на Сенную. Поехали.
    Расплатившись с таксистом, Сазонов зашел в помещение автостанции, увидел на стене большое расписание автобусов и подошел к нему. Последний автобус в Ковернино ушёл час назад. Ближайший будет только завтра в десять часов. Он подошёл к окошку кассы купить билет и спросил у кассирши, где можно поблизости переночевать.
   - Да здесь, рядом, на той стороне площади гостиница есть, - ответила ему кассирша, протягивая билет.
    Степан перешёл площадь. Неоновая вывеска гостиницы сразу бросилась в глаза.
   - Нет, милок, мест, - ответила администратор на просьбу Степана. – Ой, да ты инвалид, что ли? С палочкой вон ходишь. Оставайся. Переспишь в холле на диване. И денег с тебя брать не буду. Куда ж тебя с костылём-то? – окая и растягивая слова пропела женщина. – Вон там, в уголочке мягкий диван, занимай его.
    Ночью Степан спал плохо. Тревожные мысли о матери не покидали его, к тому же в вестибюле периодически раздавался топот сапог. Это ночные гости города искали себе ночлег. Побубнив у стойки с полусонным администратором, они уходили восвояси. Как только забрезжил рассвет, Сазонов покинул диванчик и, поблагодарив женщину за барьером, шагнул к выходу.
   - Куда это ты, милок, в такую-то рань? Ты же говорил, что автобус у тебя в десять?
   - Ну, да, в десять .
   - А сейчас и семи нет. Посиди ещё в тепле-то. В восемь часов буфет откроется, поешь хоть на дорогу-то.
   - Спасибо! Пожалуй, побуду ещё здесь. А то в зале ожиданий на автостанции свежо вчера было.
   - Вот и я говорю, посиди пока в тепле-то. Потом поешь, да и пойдёшь с богом.
    В Ковернино Степан приехал к обеду, но маршрутный автобус до Борихи уже ушёл. Второй и последний рейс будет в три часа дня, и Степан, чтобы хоть как-то скоротать время изучал окрестности, топтал свежевыпавший ночью снежок. Проходя мимо столовой решил пообедать. Одному богу известно, когда он сумеет добраться до дома, а утренний омлет и пара блинчиков с чаем уже давно покинули желудок, так что начинало подсасывать ниже ложечки. Борщ оказался наваристым и вкусным, а жаркое по-домашнему не стыдно было бы подать и к праздничному столу. Насытившись Сазонов побродил ещё немного по улице и повернул к автостанции. Автобус «Ковернино-Бориха» стоял чуть в стороне с наглухо закрытыми дверями. Часы показывали половину третьего. «Скоро уже, скоро поедем» - подумал Степан, заходя в помещение автостанции. С десяток человек сидели на скамейках и тихо переговаривались между собой. Степан присел в сторонке и закрыл глаза.
   - Посадка на автобус «Ковернино-Бориха» - пропела в окошечко кассирша. – Проходите в автобус.
    Сазонов сел на свободное место у окна и не отрываясь, смотрел на проплывающие мимо заснеженные поля, деревеньки. Его взгляд рядом с каждой деревней цеплялся за погосты с деревянными посеревшими крестами, среди которых, как бельмо на глазу, выделялись своей белизной новенькие, недавно поставленные кресты.
    «Что же это мне кладбища-то так в глаза бросаются? Ведь не хоронить – к живой еду» - думал Степан,проезжая мимо очередного погоста. На подъезде к Борихе он крутил головой, пытаясь увидеть высокую колокольню монастыря, на которую пацаном не единожды поднимался по скрипучей, полусгнившей лестнице. Однако сгустившиеся уже вечерние сумерки выкрасили всё в один серый цвет, и что-нибудь рассмотреть вдалеке было невозможно. Автобус остановился у магазина, и Степан вышел с последними тремя пассажирами.
   - Не знаете, до Рымов какой-нибудь оказией можно добраться? – обратился он к женщине с большой плетеной из бересты корзиной.
   - Так только пешком сынок. Хотя зайди вон в тот дом, где окна светятся. У них мотоцикл с коляской есть, может и подвезут. Дверь открыла пожилая женщина в накинутой на плечи телогрейке. Выслушав Степана, она запричитала:
   - Ой, миленький, и рада бы тебе помочь, да вот Колька-то, мотоциклист наш, пришёл с мастерской и лыка не вяжет. Вон в чём был, в том и упал на половик-то.
   - А может у кого-то ещё транспорт есть?
   - Да ни у кого ничего нет.
   - Ну, что ж, придётся пешком идти.
   - А что так приспичило-то? Переночуй, а утром пойдёшь.
   - Не могу. Телеграмму получил, мама тяжело больная.
   - Ой! Ой-ой-ой! Горе-то какое. И всё равно не ходил бы ты в ночь-то. Волков этой осенью в округе много.
   - Идти мне надо.
   - Сохрани тебя бог. Ступай коль надо.
    Дорогу, по которой Степан шёл, называли «Большая дорога», поэтому он не боялся сбиться с пути. Сколько по этой дороге хожено-перехожено. Да и светлое снежное покрывало придавало определённую освещённость, и только вековые сосны, стоящие по обе стороны от дороги, казались чёрными стенами. Пройдя примерно треть пути, он увидел впереди яркие всполохи света. Навстречу ехала машина. Звука мотора ещё не было слышно, но прыгающий яркий свет далеко посылали автомобильные фары. Степан приободрился. Возможно наши рымовские. Про маму что-нибудь скажут. Минут через десять машина подъехала вплотную к Степану и остановилась.
   - Стёпка, ты что ли? – спросил выпрыгнувший из машины шофёр.
   - Я, Николай. Кто же ещё.
   - Полезай в кузов, в кабине у меня уже двое сидят, я тебя до Крашеных ворот подброшу, а там дошагаешь.
   - Николай, а что там с мамой, не знаешь?
   - Преставилась Алёна Матвеевна сегодня днём в больнице в Горчухе. Ну полезай, я сейчас место выберу, развернусь.
    Ноги и руки Степан стали вдруг ватными, непослушными. Он с трудом забрался в накрытый брезентом кузов грузовика и плюхнулся на скамейку у борта. Из глаз ручьями потекли слёзы, и он зарыдал, громко всхлипывая, из груди вырывались хриплые стоны. Наревевшись, Степан протёр глаза и очки платком и затих, склонив голову к коленям. Машина резко крутанулась на развороте и остановилась.
   - Стёпка, вылезай, приехали!
    Степан спустился по висящей на борту лесенке и, даже не поблагодарив односельчанина, побрёл по деревенской улице, освещённой редкими тусклыми фонарями. Дом Сазоновых светился всеми окнами, а не мерцал огнями свеч и лампад. «Может, ошибся Николай? - мелькнула в голове мысль. - Жива ещё мама?» Дверь в сени была не заперта. В сенях тоже горел свет. Степан распахнул дверь в избу и шагнул через порог. На скамейках, кроватях и табуретах сидели люди: сёстры, братья, тётушки и дядюшки. Степан покрутил головой во все стороны.
   - Что, братец, маму ищешь? Нет ещё здесь нашей мамы. Утром её привезут. – Сказала Глафира, подошла к Степану, обняла его и залилась горючими слезами. Вслед за ней заплакали и остальные женщины.
   - Ну, хватит вам, мокроту разводить. Лух из берегов скоро выйдет. Дайте парню раздеться, да накормите с дороги-то, - урезонил плачущих дядя Коля Прохоров. – Раздевайся, Стёпка, присаживайся к столу.
   - Спасибо, дядя Коля. Есть я не хочу. В Ковернино плотно поел. Наши-то все приехали?
   - Все. Лёшки только ещё нет. Но он телеграмму прислал, что едет. Дорога у него длинная с четырьмя пересадками. Может завтра к вечеру или послезавтра приедет. Ну ладно, раздевайся да присаживайся – будем коротать время.
    Похоронили Алёну Матвеевну не на третий, как предписывают православные каноны, а на четвертый день, как только приехал Алексей. Проводить покойницу пришла чуть ли не вся деревня, да и с соседних деревень немало народу пришло. Столы с поминальным обедом пришлось накрывать трижды. Последними за стол сели близкие, зачерпнули кутьи, каждый пожелал новопреставленной рабе божией земли пухом, как водится, выпили по рюмочке. Молча хлебали щи из зелёной капусты. Потом тётка Клавдия Плескачёва спросила:
   - Ребятишки, а что с домом-то делать будете? Сохранить бы дом надо – не одно поколение в нём выросло.
    Все молчали. Тогда Степан посмотрел на братьев и сестёр и получается, как бы на правах старшего, сказал:
   - За домом уход нужен. Без пригляду он захиреет. Кто из вас будет приезжать сюда во время отпусков или может кто-то жить сюда переедет? – Все молчали, тогда Степан продолжил, - Я тоже сюда ездить не буду, разве что изредка, поклониться могилам родителей.
   - Тогда, что продавать будете? Покупатели-то вряд ли скоро найдутся. Домов пустых всё больше в деревне становится, - вступил в разговор, не проронивший ни слова до сих пор брат Алёны Алексей Прохоров.
   - А что, если недорого, то и я  купить могу. Мне детей отделять надо. Хорошо бы в соседнем доме рядышком жить. Нет я подворье на слом не пущу, сохраню, - сказал Василий Харымов, в упор глядя на Степана.
   - Сколько за такой домище дать намерен? – спросил его Николай Иванович Афонин.
   - Ну, рублей сто наскребу.
   - Да здесь дров на тыщу, не меньше. Пять лет топить будешь.
   - Я же сказал – на слом дом не пущу. Дети в нём жить будут. Ну, хорошо, сто
пятьдесят дам.
   - Братья, сёстры, что делать будем?
   - Стёпа,  а что делать-то? Все ведь сказали, что ездить сюда не будут. Значит, продавать надо, - сказала чуть слышно Анна, хотя обычно была громкоголосая. Видимо горечь и обида перехватили горло.
   - Значит, продаём. Покупай, дядя Василий со всей утварью за двести рублей.Договорились?
   - Ну, да ладно. Дом-то справный. Да и построек много.
   - Опомнитесь, ребятишки! Не губите родовое гнездо.
   - Да, ладно, Клавдия, пусть продают. А если приедут кто, вон нас, сколько родственников – найдут, где остановиться.
   - Ну, я тогда за деньгами пошёл, - поднялся Василий. Вскоре он вернулся и протянул Степану небольшую пачку червонцев.
   - Никто не будет возражать, если эти деньги мы Вере отдадим? Она у нас младшенькая, да ещё и не работает, а учится.
   - Конечно, Веруньке, - порешил семейный совет.
   - А давайте, обмоем сделку. Я вот и бутылочку прихватил, - сказал Василий, вытаскивая из кармана «Московскую».
   - Так на столе вон ещё, сколько водки стоит не выпитой.
   - То поминальная. А я, как покупатель, обязан бутылочку поставить.
    К вечеру все разошлись. В доме остались только дети Алёны Матвеевны. За последние дни все умаялись. Девчонки, Василий с Михаилом легли спать. За столом остались только Алексей со Степаном. Хорошо подвыпивший Лёшка буровил что-то про пианино, в которое он ссыпает картошку, а Степан, склонивши на грудь голову, размышлял о том, что вот и оборвалась последняя связующая их всех нить. Да и не нить вовсе, а крепкая струна, накрепко закреплённая к стержню, которым всегда была их любимая добрая мать.
    И вдруг Степан резко откинулся назад, схватился руками за грудь. Сердце по рёбрам забило молотом. Удары были такими мощными, что казалось грудная клетка вот-вот разлетится по избе.
   - Что? Сердце? А ну идём на воздух.
   - Лёха, положи руку на грудь. Кажется сердце выскочит.
   - Идём, - Лёшка помог Степану подняться со скамейки, вывел его в сени. - Убери руки с груди! - скомандовал Лёшка и со всего маху ударил кулаком по груди Степана.
    Сердце на мгновение остановилось, а потом мерно начало отсчитывать пульс.
   - Ну что, лучше?
   - Да, успокоилось.
   - У меня такое бывает. Я всегда ударом кулака привожу своё сердце в чувство.
    Странно, но такое случилось у Степана впервые. И потом что-то подобное произойдет ещё лет через двадцать. Хотя нет. Потом всё будет немного по-другому: сначала перехватило дыхание, затем сердце забилось часто-часто так, что пульс сосчитать стало невозможно. Но, к счастью, тогда рядом окажется врач, который нажатием пальцами на глаза приведет сердцебиение в норму.
   - Точно всё прошло? - спросил быстро протрезвевший Лёшка.
   - Да.
   - Ну тогда пошли спать.
    Утром на совете решили всем задержаться до девяти дней, организовать поминки, а уж потом разъезжаться домой.
    Степан был настолько в растрёпанных чувствах, что не помнил, как добрался до Волгограда. Ощущение реальности пришло к нему только на работе.
   - Степан, прими наши соболезнования. Мы всё знаем. Как ты уехал, в цех телеграмма пришла, что мама умерла. Крепись, парень! За работой быстрей отойдёшь. А у нас тут перемены произошли, бывший начальник цеха уволился, в проектный институт ушёл, устал каждый день битым быть. Начальником назначили теперь Анатолия Семенова. Он собирал вчера нас всех, говорил о том, что не будет по цеху пастухом ходить, а все силы направит на модернизацию оборудования. Будет автоматические линии ставить. Такие условия он, якобы, директору при назначении поставил. Директор пообещал выбить в Министерстве деньги. Так, что такие у нас тут дела, - сообщила ему все новости Антонина Александровна.
   - Да уж, начнётся нервотрёпка. Точно до пенсии не доживу, - подперев голову рукой пробурчал Владимир Васильевич.
    - Доживёте! Ещё и потом захотите поработать, - сказала Светлана и громко хохотнула.
    Через два месяца Тамару Васильевну проводили на пенсию. Степана назначили на должность инженера. В беседе с ним начальник цеха сказал:
   - Я с тебя обязанности вести соцсоревнование не снимаю. У тебя это хорошо получается. Единицу техника сократим. За счёт этого усилим техбюро. Нам инженер по автоматическим линиям скоро потребуется. А вы и вчетвером справитесь. Хотя я понимаю, что Ширинкин балласт, но до пенсии придётся его терпеть. А ты давай врубайся в работу по-серьёзному, набирайся опыта. Скоро тебе это пригодится. Сейчас технологи форсируют разработку технического задания для проектирования и производства трёх автоматических линий на Минском заводе. Генеральный директор уже встречался с заместителем министра и тот пообещал открыть финансирование уже в первом квартале. Я после Нового года полечу в Минск, чтобы как-то заинтересовать проектировщиков. Так что скучать не придётся.
    В середине марта Степану по графику светил отпуск, а он не знал чем его заполнить: ехать на родину не к кому, навестить в Куйбышеве сестёр-братьев, так вроде виделись все недавно. Радости от предстоящего отпуска, как прошлые годы, не было. Но тут в кабинет зашёл председатель цехкома Николай Яковлевич.
   - Степан, у тебя через неделю отпуск? Чем будешь заниматься?
   - Даже не знаю.
   -А поезжай-ка ты на море. Конечно сейчас не самое удачное время, но есть хорошая путёвка в Лазаревскую, в дом отдыха «Колос». Семь путёвок на завод выделили колхозы Кубани. Дом отдыха прекрасный, кормят на убой, а главное: совершенно бесплатно, только дорогу оплачиваешь. Так и то профсоюз материально поможет.
   -Ой, Степан, поезжай, отдохни, отвлекись от тяжёлых мыслей, - вмешалась в разговор Светлана.
   -Конечно, поезжай! Не сидеть же двадцать один день в четырёх стенах вставила Антонина Александровна.
   - Ну так, что? Оформляем путёвку?
   - А, оформляйте! Поеду. Тем более, что на море я никогда не был.
   - Я вечером зайду, скажу на какое число билет на самолёт покупать, - сказал предцехкома и вышел.
                ...

    Море встретило не очень ласково. Большие серые с белыми гребнями волны одна за одной накатывались на берег, гоняли вверх-вниз крупную гальку, оставляли на валунах водоросли и пену и недовольно шипящие скатывались обратно.  Новая волна встречала уходящую с берега воду громким шлепком и выбрасывала её обратно. К тому же моросил дождик. Одним словом, было неуютно. Обслуга дома отдыха говорила, что дождить будет дня три, а потом станет солнечно и тепло, но искупаться в море не получится — вода слишком холодная.
    Семеро заводчан, четверо мужчин и три женщины быстро сбились в одну компанию. Заводилой стал кругленький невысокого роста мужичок из чугунолитейного цеха. Он с утра ещё до завтрака тянул всех к придорожному магазину, собирал деньги на две бутылки портвейна, которые распивались тут же за углом из одного прихваченного из столовой стакана. Потом вся компания двигалась в столовую. Чугунолитейщик, как только переступал порог столовой во всё горло орал:
   - Привет всем от Сталинграда!
    Отдыхающие сначала смотрели на него с нескрываемым удивлением, но на третий день уже не обращали на его возгласы никакого внимания. День на четвёртый или пятый перед входом в столовую появился небольшой столик, над которым возвышалась надпись «Экскурсии. Билеты в театр и концертные залы». Степана заинтересовал театр.
   -Двадцать седьмого числа в День театра в Зимнем Сочинском премьера. Съездите посмотрите. Не пожалеете! - убеждала распространитель.
   - А на чём добираться туда и обратно?
Так электрички бегают через каждые полчаса. А в Сочи от вокзала до театра рукой подать. Ну так берёте билет?
   - Беру.
    Соседкой в вагоне электрички оказалась стройная симпатичная женщина одного со Степаном возраста. Белые натуральные волосы были коротко подстрижены. Чёлка не закрывала подкрашенных тёмных бровей, а сзади волосы ложились на плечи. Слегка продолговатое лицо со светлой ещё не загоревшей кожей придавало некоторый шарм, а голубые глаза излучали доброту и свет. Она была из их дома отдыха. Степан ежедневно видел её в столовой. Наблюдал, как к ней постоянно клеились темноволосые южане, а она с достоинством отвергала их любезности. И вот теперь она сидела рядом.
   -Вы в театр? А как вас зовут? - спросил Степан, как только электричка тронулась в путь.
   - Зовут меня Лиза. Еду я естественно, как и вы в театр. А вас как зовут?
   - Степан.
    Так слово за словом они разговорились. И уже через несколько минут знали друг о друге всё необходимое для курортного знакомства. На спектакле они сидели рядом, в антракте прогулялись по фойе, вышли на улицу. Опять моросил дождик.
   - И когда только погода наладится, погулять толком нельзя.
   - Аборигены говорят, что с завтрашнего дня солнце светить будет.
   - Хорошо бы. Степан, идём-те обратно, а то отсюда звонка не услышим.
    После спектакля обнялись впечатлениями об увиденном и прикрываясь зонтиками пошли на электричку. Лиза жила в другом корпусе и Степан, как истинный джентельмен, проводил её до самого входа.
   Степан, а вы не возражаете, если я с вами днём гулять буду, и вообще рядом с вами держаться, а то эти горячие грузинские и армянские ловеласы уже достали?
   -Буду  несказанно рад. А вообще, давайте перейдём на ты. Мы  одного возраста, а выкаем друг другу.
   - На ты так на ты. До завтра, Стёпа, - сказала Лиза и шмыгнула за дверь.
    На следующий день на небе начали появляться светлые прогалины, как бы оправдывая прогноз местных жителей. К обеду совсем распогодилось и выйдя из столовой молодые люди отправились изучать окрестности.
   - Ну что, Стёпа, нога наверное устала? Давай возвращаться.
   - Да нисколечко, можно ещё погулять, - хорохорился Степан, хотя на ногу наступал, терпя боль.
   - Пошли. После ужина ещё погуляем.
    Минут через двадцать они приковыляли к корпусу дома отдыха. Вернее приковылял Степан, а Лиза шагала бодро, иногда легко перепрыгивала оставшиеся на тротуаре лужицы.
   - А к тебе, молодой человек, в комнату можно? Хочется посмотреть, как ты обустроен.
   - Милости прошу.
   - Ох! Какая элегантность. Тогда я непременно зайду.
    Елизавета оглядела комнату, вышла на веранду, постояла там пару минут и вернулась.
   -Комната точная копия моей, но у нас веранды нет. Скорей всего летом здесь ещё отдыхающих селят. Степан, ты давай раздевайся и ложись, пусть нога отдохнёт, а я рядом на стульчике посижу.
   -Я вместе с тобой посижу.
   - Нет уж. Давай ложись отдыхать.
    Степан, как бы нехотя разделся, сбросил с ног ненавистные башмаки и плюхнулся на кровать.
   - Носки почему не снял? Снимай! Пусть ноги подышат, - сказала гостья. И не дожидаясь, когда Степан выполнит её указание сама стащила с него носки. - Ух, ты! Как же можно было так ногу изуродовать! Смотри! Вся стопа красная. Находился.
    Лиза провела ладонью по изуродованной стопе, свернула в рулончик покрывало и подложила под голень.
   - Отдыхай. Да, Стёпа, я вчера тебе не сказала: я замужем, у меня двое детей.
   - Так и я женат. Как видишь и кольцо на пальце. У меня дочка, ей летом четыре годика исполнится.
   - А у меня два молодца-сорванца.
    Лиза подвинула стул вплотную к кровати, положила руку Степана себе на колено и, поглаживая её, рассказывала о проделках своих сорванцов. Он слушал и любовался её длинными ухоженными пальцами, приятным голосом. Потом Степан резко приподнялся, притянул к себе женщину, обнял её и поцеловал взасос. Она прильнула к нему и в ответ горячо поцеловала.
   - Может мне раздеться? - улыбнувшись спросила Лиза, и не дожидаясь ответа, встала, быстро сбросила с себя свитер с брюками и предстала перед мужчиной в тонких, почти прозрачных трусиках и ажурном розовом лифчике.
    Степан дрожащими руками расстегнул крючки на бретельках, а Лиза в это же время  руками и манящим движением бёдер сбросила трусики. Степан прижал к себе стройное белокожее тело, явно мешая ей расстегивать его брюки. Женщина на мгновение отстранила его и очень ловко спустила с него штаны. Как только Степан стряхнул упавшие штанины со стоп, в тот же миг его свалили на кровать. Нежное горячее тело Лизы оказалось сверху, и они слились воедино  в любовной страсти.
    - Лизонька, милая, как ты хороша! - отдышавшись прошептал Степан, нежно целуя её щёки, мочки ушей, впадинку  на шее.
    Женщина молчала и только тихонько гладила руками его спину. Через некоторое время Лиза отстранила любовника, встала с кровати и начала одеваться.
   - Я пойду к себе. После ужина встретимся. Вставай! Закроешь за мной дверь.
    После ужина заводская компашка захватила Степана и пыталась утащить его к магазину.
   - Нет, ребята, я не могу! У меня дела.
   - Знаем мы твои дела. Захомутала тебя белокурая бестия.
   - А хоть бы и захомутала, - сказала сбегающая со ступенек столовой Лиза. - Нечего парня спаивать. Пошли Стёпа к морю.
    С каждым днём Степан всё больше привязывался к Елизавете, сравнивал её со своей женой, которая без понукания не делала ничего по дому. А эта, заходя утром к нему в комнату, просматривала воротник его рубашки, и если он был хотя бы слегка грязноватый, сгребала рубашку, майки, носки и шла стирать. Развесив бельишко, она возвращалась в комнату, где Степан целовал её, пахнущие стиральным порошком руки, крепко в знак благодарности, обнимая. А она пристраивала свою белокурую головку ему на плечо.
   - Ну всё, пошли на завтрак, а то опять опоздаем.
   - Вот, уж и опять. Всего-то один раз и опоздали.
   - Так ведь, опоздали же. Идём. Вечером любовью займёмся. А сейчас завтракать и к морю.
    Дни пролетали, как счастливые мгновенья. Влюблённая парочка вместо торчания на морском пирсе, больше времени тратила на походы по магазинам. Лиза искала интересные, каких не было в Липецке, игрушки для своих сорванцов, подарки родным. Степан тоже прикупил забавную куклу для Иришки и кое-какие сувенирчики на подарки сослуживцам. В один из дней Лиза завернула в вино-водочный отдел, долго рассматривала витрины и набрала полтора десятка стограммовых бутылочек коньяка, ликёров, наливок.
   - Это что? Мужу в подарок?
   - Нет не мужу. Он перебьётся, пусть своё пиво хлещет. Это дяде. Отсюда я лечу в Севастополь. Там у меня дядя — мамин брат служит. Сейчас они на берегу корабль после похода в Индийский океан облизывают.
   - Языком, что ли? - съязвил Степан.
   - Не прикалывайся. Это дядя так выражается. Корпус от моллюсков, водорослей очищают. Он любит экзотические напитки. Порадую. Хотя его ничем удивить невозможно. Он, наверное, все напитки мира уже перепробовал.
    В последний день пребывания в доме отдыха заводчане организовали отходную. Набрали вина, закуски и собрались на пустом ещё пляже. Отвертеться Степану не удалось. И вся  компания, сидя на валунах,  пила из прихваченных из столовой гранёных стаканов портвейн три семёрки. Языки скоро у всех развязались, и народ нёс всякую ахинею. Стёпку тоже развезло, хотя он старался увильнуть от очередного тоста. Когда портвейн был весь выпит, чугунолитейщик отправил Валерку Дегтярёва, как самого молодого, кстати Лауреата премии Ленинского Комсомола к рынку за чачей. Чача, видимо, оказалась не очень качественной, утром в аэропорту «Адлер» никто не мог качнуть головой. Степан лежал на скамейке, пристроив голову на колени Лизе. Она держала прохладную свою ладонь на его лбу.
   - Эй, Стёпка, вставай! Поди сюда.
   - Куда сюда?
   - Ну отойдём в сторонку. Разговор есть.
   - Слушай, у твоей милашки наверняка спиртное в чемодане есть. Попроси. Подлечиться надо. Иначе все мы сдохнем в самолёте.
    Лиза без возмущения и нотаций открыла свой чемодан, достала четыре мизгарика коньяка и подала их Степану:
   - Лечитесь, а то и правда скочуритесь. Не надо было идти у них на поводу. Опохмеляйтесь, да нам с тобой поговорить надо, а то через полчаса объявят регистрацию на мой рейс.
    Мужики дрожащими руками открывали бутылочки и двумя-тремя глотками отправляли содержимое в горящее нутро.
   - Стёпа, до свидания! Спасибо тебе, что был со мной эти дни, оградил меня от вудерлаков. Без тебя они, уж точно, превратили бы мой отдых в сплошной кошмар. Я ни о чём не жалею. Но давай договоримся: вот сейчас мы разлетимся в разные стороны и забудем обо всём, что было. Хотя, забыть вряд ли получится, но пусть это будет, как штрих, а не мазок кистью. Вряд ли мы когда ещё встретимся. Так что наша любовь будет смыта набежавшей волной.
   - Ну, что ты ... а вдруг... - попытался  возразить Степан.
   - Вдруг, не будет. Ну, а уж если сильно загрустишь, я тебе в записной книжке адрес свой оставила.
   - А как же муж? Он же письмо прочитать может.
   - Мы с ним не читаем чужие письма. Ну всё. Давай обнимемся, поцелуемся и прощай! Мне на регистрацию пора.
    Проводив Лизу, Степан долго стоял у дверей секции посадки на самолёт. Стоял он скорей в похмельном оцепенении, а не в страдании от разлуки со ставшей для него уже близкой, чужой женщиной. Горечь разлуки придёт позже, и однажды, трясясь в автобусе по пыльной грунтовой степной дороге он напишет:
   «Не зарастут травой забвения
   Тропинки мокрые над морем.
   И те счастливые мгновения,
   Когда нежна была со мною.
   Нас разлучили самолёты,
   Взревев над взлётной полосою.
   Ах, если б ведали пилоты,
   Что расстаёмся мы с тобою...
   P.S. С любимыми не расставайтесь.» - и отправит эти строки ЕЙ.
    Часа в два этого же дня Степан был уже дома. Пошарил в холодильнике, чтобы заморить червячка. Но кроме пельменей в морозилке и бутылки молока ничего не нашёл. Отварив десяток пельменей, он утолил голод и стал с нетерпением ждать четырёх часов, чтобы пойти забрать из садика дочурку.
   - Папа, папа пришёл! - заверещала Иришка, как только Степан открыл дверь в группу. Она бросила на столик книжку, и стремглав побежала к отцу. Степан быстро одел дочку, и они вышли на улицу.
   - Я тебе куколку красивую привёз.
   - Куколку? А где она?
   - Дома тебя дожидается.
   - Идём быстрей! - сказала Иришка и засеменила своими ножонками так, что отец не успевал за ней.
    Как только они вошли в комнату, дочь схватила стоящую на столе куклу, прижала её к себе, потом уселась с ней на круглый коврик у своей кроватки и начала раздевать и одевать её в нарядное белое платьице с голубыми крошечными карманчиками. Увлёкшись новой игрушкой, она даже не обратила внимание на вошедшую вскоре в комнату мать.
   - Иринка, а что это у тебя такое?
   - Куколка. Я её Лялькой назвала.
   - Ой, какая красивая. А где ты её взяла?
   - Папа дал.
   - Степан, вернулся. Здорово!
   - Вернулся. А что это у нас в доме и пожрать нечего?
   - Так приготовил бы. Я мясо с утра ещё из морозилки вытащила, оттаяло уже.
   - Ну, если оттаяло, пойду на кухню, бульон сварю для супа, а мясо перекручу на макароны по-флотски.
   - Иди, а я пока отдохну. Ты, ведь, наотдыхался.
   - Да, наотдыхался. В понедельник на работу потопаю.
   - Ну, как там на море? - спросила жена за ужином. - Женщин красивых наверняка много было? - и как бы невзначай продолжила. - А я тут сама без тебя забеременела.
   - От духа святого, что ли?
   - Так вот он, дух святой, макароны наворачивает.
    Максимка родился во второй половине декабря. Морозы стояли лютые. А тут, совсем некстати. Через три дня, как Степан привёз жену с малышом из роддома, в доме отключили отопление. Он бросился по магазинам искать обогреватель, но объехав все хозяйственные магазины, вернулся домой ни с чем.
   - Слушай, муженёк, у Барановых, кажется, я какой-то обогреватель видела. Смотайся к ним, попроси.
   - Точно, у них отражатель электрический есть.
    Отражатель Степан привёз, но он не мог согреть всю комнату, и они, горе-родители, не уберегли малютку — подхватил сынишка воспаление лёгких. Катерину с малышом определили в больницу. И завертелся Степан, как белка в колесе: дочь в садик отвести, потом на работу, бегом по магазинам, дочь из садика забрать, еду приготовить, сбегать в больницу. Благо больница была в соседнем квартале, отопление вскоре подключили. А Иришку бог уберёг, не загремела она в больницу, сопли , правда, зелёные неделю текли. Перед самым рождеством и Катерина с Максимкой домой вернулись.
    Едва Максиму исполнилось полгодика, в один из воскресных вечеров, Катерина начала складывать в дорожную сумку вещи.
   - А ты куда это собираешься? - удивился Степан.
   - В деревню к родителям. Я уже билет на десять тридцать вечера купила на поезд до Суровикино, а там утром на автобус.
   - Куда ты ребёнка в ночь на перекладных потащишь?
   - Никуда я его не потащу, он дома останется. Одна я поеду — отдохну в деревне от всех вас.
   - Ты что, дура, что ли? А с кем Максим дома останется?
   - У него отец есть.
   - Ты, что забыла, что я на работу хожу. Тем более меня только что назначили начальником бюро. Никто мне сейчас отпуск за свой счёт не даст.
   - Ничего, недельку побудете без меня.
   - Нет, ты действительно умом рехнулась.
   - Зато ты умный. Вот и понянчишься.
    Утром, пока Максимка спал, Степан сбегал на молочную кухню, отвёл Иришку в садик, а по пути домой из телефона-автомата позвонил на работу. Подошедшей к телефону Антонине Александровне рассказал о случившемся и попросил написать от его  имени заявление начальнику цеха на отпуск за свой счёт.
   - Я, конечно, заявление напишу, но постараюсь уговорить его, чтобы он разрешил тебе побыть дома без оформления заявления, - сказала Антонина Александровна. - Ты позванивай нам, может помощь какая нужна будет.
   - Спасибо! Если что, я позвоню.
    Звонить не пришлось, на следующий день в обед к Степану прибежала Светлана.
   - Ну, как вы тут? Иришка в садике? А где малыш?
   - Да вон в кроватке барахтается.
   - Ой -ой- ой! Какой хорошенький. А ну иди ко мне на ручки. Сейчас тётя понянчится с тобой.
    Светлана вытащила ребёнка из кроватки и, держа его под мышками, начала кружить в разные стороны. Вдруг горячая струя брызнула ей на грудь и потекла по сарафану, образовала лужицу на полу.
   -Ну вот, понянчилась. Как теперь на работу мокрая пойдёшь? - вздохнул Степан.
   - Сейчас застираю, повешу на балкон. При такой жаре сарафан через десять минут высохнет. Ах ты безобразник! Иди к папке.
    Светлана ушла в ванную комнату и через пару минут, держа сарафан в руках, в одних трусиках и лифчике вернулась в комнату, прошла на балкон, встряхнула сарафан и закрепила  его прищепками на верёвке. Ничуть не смущаясь своей наготы, она вернулась с балкона, села на диван и начала расспрашивать Степана:
   - Как ты, управляешься?
   - Нормально. Максим по утрам долго спит, я успеваю и на молочную кухню сбегать, и Иришку в садик сдать, а забираем потом вместе с Максимом.
   - Что же Катерина вытворяет такое? Бросить шестимесячного ребёнка и уехать! Я бы на месте её матери отправила бы сразу её назад.
   - Нет. Её родители назад не отправят, а скорее похвалят.
   - Неужели такое может быть?
   - Думаю, что да. Ладно об этом. Как на работе?
   - Анатолий Васильич сказал: «Раз такое случилось — пусть посидит дома, потом отработает.» А мы в бюро справляемся. Ольга наша новенькая, бойкая девушка, за всё хватается. Платье наверное, уже высохло. Бежать мне надо.
    Светлана одела высохший на солнце сарафан, погрозила пальчиком малышу и ушла. Степан посадил мальчонку в кроватку, обложил его игрушками-погремушками, сел на диван и задумался: «Господи, все бабы как бабы, а мне чудо-юдо в перьях досталось. Ну, да что теперь делать — она мать моих детей, надо терпеть и, как сказала покойная мама, царствие ей небесное, нести свой крест». И он тащил свой крест, спотыкаясь и падая, поднимаясь и с поднятой головой продолжая идти дальше, всё чаще и чаще повторяя излюбленные слова «главное, слаби не давать».
    Жена заявиласьв воскресенье. Вошла в комнату с загадочной улыбкой на лице:
   - Ну,как вы тут, кукарекаете?
   - Это ты в деревне кукарекала, а мы на утренней и вечерней зорьке соловьями поём.
   - Мама, а ты что мне привезла? - спросила Иринка, подойдя к матери.
   - А что я тебе привезу? Я, ведь, не на курорте была. Хотя, индейку привезла, пойдём покажу.
   - Не хочу.
   - Не хочешь и не надо. Муженёк, ужином накормишь?
   - Еда в холодильнике. А мы все недавно пообедали.
    Катерина ушла на кухню. Иринка с кислой физиономией забралась к отцу на колени. Он прижал её к себе, погладил по головке и поцеловал в темечко.
   - Не горюй, красавица. В следующий выходной пойдём с тобой по магазинам, купим тебе новое красивое платьице и сандалии.
   - Красные?
   - Красные, обязательно красные. А если не будет красных, то голубенькие.
    Жена вернулась с кухни и села на диван:
   - Знаешь, я решила на работу идти.
   - Какая работа? Максимке только-только полгодика исполнилось.
   - С полгодика в ясли берут. Я устала в четырёх стенах сидеть. С людьми хочу общаться.
   - Вон выходи с ребёнком на площадку, там толпы мамочек с детишками гуляют, с ними и общайся.
   - О чём? О колготках, пелёнках и детском питании.
   - Это самые актуальные сейчас для тебя темы.
   - Сам эти темы и обсуждай. А завтра иди в профком и проси место для ребёнка.
   - А ты сама не можешь сходить?
   - Не могу. Ты теперь у нас большой начальник, тебе не откажут.
    Вечером в понедельник, едва Степан переступил порог комнаты, посыпались вопросы:
   - Сходил в профком? Дали место в яслях?
   - Никуда я не ходил, некогда мне было.
   - Что значит некогда?
   - А то и значит, некогда. Я по твоей милости целую неделю на работе не был, дел накопилось невпроворот.
   - Знаю я твои дела, на девок заглядываться.
   - Всё! Хватит чушь городить. Ужин собирай. Я даже на обед сегодня не сумел сходить.
   - Бедненький, проголодался. Так иди на кухню, там борщ есть.
    Степан погонял желваки на скулах и молча, чтобы не сорваться, ушёл на кухню.

                ...
    В цехе был полный аврал. Начальник цеха требовал ото всех работы на опережение. Зам по производству по пять раз в день бегал в сталелитейный, выбивал дополнительные заготовки, чтобы создать задел деталей на период перемонтажа оборудования. Зам по техчасти готовил в пристройке площадку под временное размещение станочного оборудования. Пока установят новые автоматические линии, проведут их отладку, завод должен работать. Задел деталей нужно было сделать на три, максимум, на четыре дня, сталелитейный тоже работал на последнем издыхании. Перед Степаном стояла задача чётко продумать организацию труда на линиях. А как её продумаешь не видя оборудования и не имея под рукой технологических процессов, над которыми работали без выходных не только цеховые, но и заводские технологи. Под ногами ещё крутились и постоянно лезли с вопросами специалисты ПКТИ (проектно-конструкторского технологического института) «Ремонт». Они разрабатывали регламент обслуживания и ремонта нового оборудования. Но не было данных по единицам ремонтной сложности оборудования, не было графика планово-предупредительных ремонтов. И работа институтских на данном этапе сводилась к пустопорожнему трёпу.
    Наконец, оборудование пришло. Станки водрузили на ранее приготовленные фундаменты, соединили в единую технологическую цепь. За ходом монтажа следили приехавшие из Минска специалисты. Оборудование было напичкано электроникой. Заводских специалистов надо было срочно переучивать. Из цеха практически не уходили все сотрудники центральной заводской лаборатории. Они вместе с цеховыми электриками изучали схемы, сверяли их с расположением на оборудовании.
    И вот наступил тот день, когда можно было нажать кнопку «Пуск». В цех стянулось практически всё заводское начальство. Ситуация была похожа на раскопанную над водоводом яму: вокруг  ямы сверху с умными лицами стоят человек двадцать, а внизу реальную работу делает один, ну, максимум два специалиста. Заготовки были установлены в приспособления, и главный из минчан, обойдя кругом пятидесятиметровую линию, дал команду включать. Решили обойтись тремя заготовками и дождаться полного цикла их обработки. По техническим характеристикам линии цикл должен был длиться двадцать минут, а вых
од готовой детали при полной загрузке через четыре минуты, что в полной мере обеспечивало бесперебойный ритм работы главного конвейера.
    Станки зашумели, качнулись подающие механизмы и процесс пошёл. Обработанная на одном станке деталь перемещалась к другому станку, устанавливалась и крепилась в приспособлении, обрабатывалась и шла дальше. Вместе с деталью вдоль линии передвигалась и толпа зевак. Ровно через двадцать минут первая готовая деталь упала в накопитель, через четыре минуты вторая, а затем и третья деталь скатилась по желобу в накопитель. Начальник ОТК поставил деталь на контрольный стол, лично проверил все параметры, резьбовые и посадочные отверстия.
   - Качество отличное! - крикнул он и поднял вверх большой палец.
   - Загружайте линию! Поехали! - дал команду начальник цеха и обнялся со стоящим с ним рядом представителем завода-изготовителя. - Вторую линию запустим быстрее. Теперь у нас опыт есть.
   - Запустим и вторую. Не сомневаюсь, - ответил представитель и устало пошёл к столу, заваленному чертежами.
    Научные работники ПКТИ «Ремонт» наконец-то состряпали регламент и положения по обслуживанию и ремонту оборудования цеха и, получив подписи на акте выполненных работ, покинули производственную площадку. Начальник цеха по несколько раз в день подходил к новеньким автоматическим линиям, любовался их работой и вынашивал идею выбить финансирование на изготовление линии для обработки «паука» - самой трудоёмкой в цехе детали.

    В прессе и на телевидении всё чаще и чаще стали появляться материалы по коллективным формам организации труда в строительстве. Метод Злобина преподносился как прорыв в организации труда, повышении его производительности и материальной заинтересованности членов бригады в конечных результатах. Степан всерьёз заинтересовался этим методом, изучил все имеющиеся по нему материалы и продумывал возможность привязки его к металлообработке. Просчитав различные варианты организации труда на производственных участках, он решил рискнуть и создать комплексную бригаду на участке обработки «паука». В бригаду должны были объединиться все, имеющиеся на участке как основные, так и вспомогательные рабочие, наладчики. Получать зарплату не за выполненные операции, а за готовую принятую ОТК деталь по единому расценку. В технологическом процессе были очень трудоёмкие операции, но труд рабочего классифицировался по второму разряду. Прикладывая немалые физические усилия, рабочий на этой операции зарабатывал значительно меньше тех, кто выполнял более лёгкие, в смысле физической нагрузки, операции. Использование коэффициента трудового участия могло исправить этот недостаток в нормировании, да и за совмещение профессий работник будет получать не тридцать процентов, а все сто, так как все операционные расценки будут собраны в единой комплексной. Рабочих и наладчиков пришлось убеждать долго, доказывать преимущества новой формы.
   - А чего это я должен отвечать за Ваньку Хлыстунова? Он брака на своей операции напорет, а я в зарплате потеряю!
   - Надо помочь Ваньке научиться работать без брака. Пусть наладчики поработают с ним. Да вот, посмотрите у меня сделано несколько вариантов расчётов, и все они дают вам материальную выгоду.
   - Гладко было на бумаге...
   - И всё-таки, давайте попробуем. Поработаем всерьёз пару месяцев. Не получится, вернём всё назад.
   - Мужики, а почему бы не попробовать? - вставил веское слово самый опытный из наладчиков Сергей Попикян. - Степан Андреевич нам сказал: «Не получится, вернёмся к старому». Бригадира надо выбрать.
   - А вот тебя мы и выберем. Проголосуем, мужики?
    Степан большую часть времени проводил на участке, наблюдал меняется ли что в психологии работников.
   - Юрка, а ты что станки свои остановил?
   - А какой смысл детали на пол бросать? За межоперационный задел всё равно не заплатят. У Генки Крылова заморочка какая-то со станками.
   - Так ты пойди и помоги разобраться. Ведь ты на этих станках не один год отработал. Может ремонтников вызывать надо.
   - Наших ремонтников не дождёшься. На другом участке могут со станками возиться. А те, кто свободные в биндеге сидеть будут. Им, видите ли, по регламенту наши станки обслуживать не положено. Бригады у них там.
    С организацией труда по разработанному институтом регламенту творилось что-то неладное. Все высококвалифицированные специалисты были собраны в одну бригаду, обслуживающую автоматические линии. Вторая бригада скомплектованная из слесарей третьего и четвёртого разрядов была закреплена за всем станочным парком, достаточно потрёпанным временем. Третья отвечала за работу конвейеров и грузоподъёмных механизмов. Вот и получалось, если во второй бригаде аврал, первая в полном составе могла сидеть и поплёвывать в потолок. Надо эту систему менять. Но как? Завод заплатил немалые деньги институту и главный механик вряд ли пойдёт на реорганизацию. А без реорганизации труда вспомогательных служб не будет эффективной работы создаваемых производственных бригад: все рабочие будут ориентироваться пусть на плохой, но конечный результат. Произошёл сбой в технологической цепочке, ремонтники заняты. Вот вся бригада и сложила лапки.
    Степан решил немедленно поговорить с начальником цеха и, если это возможно, с главным механиком.
   - Да ты обороты-то сбавь. Давай посмотрим на ситуацию спокойно. Я и сам вижу порой,как мужики из бригады Головнина сидят с довольными рожами в мастерской с чистенькими руками, а другие разрываются: то одна рухлядь сломалась, то у другой вал полетел. Давай, Степан, обмозгуй всё хорошенько, проработай возможные варианты, а я приглашу завтра в цех Юрия Ивановича, и мы вместе всё обмозгуем. - подытожил разговор начальник цеха.
   - Хорошо. Я подготовлю несколько вариантов.
    Механик завода предложение Сазонова принял, но решил согласовать изменения с главным инженером:
   - Надо с Анатолием Михайловичем переговорить, всё-таки он отвечал за исполнение хоздоговора с институтом. Надеюсь, что он поддержит. Давай, Степан, твои расчёты, покажу сегодня вечером главному. А как ты думаешь, слесаря из бригады Головнина согласятся объединяться в одну комплексную бригаду?
   - Покобызятся, конечно. Они уже к вольной жизни привыкли. Надеюсь, что мы с Анатолием Васильевичем сломаем их.
    Месяца через три производственные и  бригады ремонтников вошли в нормальный ритм работы. Простои оборудования уменьшились, а выработка на участке выросла. Как-то по дороге домой в переполненном троллейбусе Степан услышал оживлённый разговор нескольких мужчин на задней площадке:
   - Иван, а чего-то цех рам на селекторах не склоняют? Как будто его и нет вовсе?
   - Так чего его склонять, рамы на сборке всегда есть. Конвейер не сдерживают.
   - Конечно, с новым оборудованием и дурак работать сможет.
   - Но там не только оборудование поменяли, этот хромоногий начальник БОТиЗ какие-то бригады организовал. Говорят, работают, как заведённые. Ремонтники тоже крутятся. Механик Лёшка Звонарев, поговаривают, уже в слесаря переходить собирается. В станках ковыряется вместе со всеми, а зарплата ниже чем у слесаря пятого разряда.
   - Интересно. А что, Иван, может завтра сходим в цех рам, посмотрим, с людьми поговорим.
   - Давай, сходим и нашу начальницу БОТиЗ с собой возьмём.
    Слухи о работе бригад быстро расползлись по цехам завода, а тут ещё вышло Постановление ЦК КПСС о всемерном развитии коллективных форм организации труда. Министерства начали спускать заводам задания по охвату работающих бригадными формами труда. И пошла писать губерния. Еженедельные совещания помощника генерального директора по труду и зарплате с начальниками БОТиЗ цехов начинались и заканчивались бригадами. Совещания профсоюзных лидеров цехов и партийно-хозяйственные активы вопрос создания бригад ставили во главу угла. Но дальше разговоров дело не шло. Руководство цехов, если и отчитывалось о количестве созданных бригад, то реально они не работали. Так утвердят комплексный расценок, а рабочим оплачивают всё равно по индивидуальным операционным расценкам. Бригадиры назначались номинально, никакого влияния на работу бригад они не оказывали. На очередном партхозактиве было принято решение создать в отделе организации труда и зарплаты структуру, которая бы координировала работу цехов по созданию бригад, разрабатывала положения и методики.
    После каждого совещания с начальниками цеховых бюро помощник генерального директора по труду Николай Иванович Бутенко оставлял Сазонова для разговора, который сводился к одному:
   - Степан, переходи в ОТиЗ, возглавишь бюро по созданию бригад на заводе. Другой кандидатуры у нас просто нет. Соглашайся. Зарплата будет повыше, чем в цехе.
   - Нет, Николай Иванович. У меня и в цехе ещё дел невпроворот. Бригады пока сырые, с ними ещё работать и работать надо.
   - Сколько тебе времени надо, чтобы в цехе всё наладить?
   - Не знаю. Может год, может два.
   - Нет, столько времени мы ждать не можем. Месяц-два ещё куда ни шло. Давай через месяц мы вернёмся с тобой к этому разговору.
    Прошёл месяц, два, год, а Степан всё не давал согласия на перевод. И однажды Бутенко поставил вопрос ребром:
   - Вот тебе, Степан, неделя сроку. Или ты соглашаешься, или остаёшься в цехе до пенсии. Ни о каком карьерном росте и речи быть не может. Я сегодня с начальником цеха разговаривал о твоём переводе — он не возражает.
    Видимо с начальником цеха поговорил не только Бутенко, но и генеральный директор.
   - Степан, я, конечно, не буду тебе приказывать, решай сам. Одно скажу, возможно в ближайшее время я уйду из цеха,меня назначают директором одного из заводов. Кто будет начальником цеха здесь, не знаю. И как сложатся у тебя с ним взаимоотношения не известно. Может быть есть резон всё-таки перейти тебе в ООТиЗ, Бутенко мужик неплохой, с ним работать можно.
   - Ну коль так складываются обстоятельства, придётся соглашаться.

                ...
    В отделе организации труда и заработной платы коллектив заметно отличался от цехового. Встретили Степана с настороженностью и долгое время приглядывались, оценивали. Он заметил между бюро даже скрытую конкуренцию. Каждый стремился показать свою значимость, особенно этим грешило бюро по работе с инженерно-техническим персоналом. Сазонов со своим прямолинейным характером и привыкший работать открыто, явно не вписывался в обстановку. А тут ещё его работе такое внимание: председатель профкома, секретарь парткома, генеральный директор к себе на совещания приглашают, интересуются, как идёт работа. Особые закулисные пересуды вызывал оклад Степана, ему зарплату установили на уровне заместителя начальника отдела, а не начальника бюро. Но когда, примерно через год, Сазонов вывел работу по организации бригад совершенно на иной уровень, завистники сменили гнев на милость. Видя, что он не вылезает из цехов, проводит совещания с мастерами, рабочими, поняли что это не понты, а это реальный труженик.
    Степан во всех цехах создал Советы бригадиров. Председатели цеховых советов вошли в состав заводского, наделённого достаточно большими полномочиями. Каждый протокол заседания совета утверждался генеральным директором, а принятые на совете решения становились обязательными для исполнения всеми должностными лицами.
    На одном из заседаний Совета бригадиры посетовали, что хозяйственный расчёт в бригадах, так и остаётся формальностью, так как бухгалтера не ведут учет материальных затрат в разрезе бригад. В итоговом протоколе было записано поручение главному бухгалтеру обязать бухгалтеров вести учёт затрат по бригадам. Протокол был утверждён генеральным директором и разослан во все подразделения. На следующий день Сазонову позвонил главбух и попросил зайти к нему. Степан был наслышан о жёстком нраве этого худосочного высокого человека, лет пятидесяти пяти. Подчинённые перед ним трепетали, можно сказать раболепствовали.
   - Присаживайся, Степан Андреевич, разговор есть, - как всегда тихим голосом сказал хозяин кабинета и, недожидаясь пока приглашённый сядет, продолжил. - Это твоя работа? - потряс протоколом заседания Совета бригадиров.
   - А, протокол. Так это решение бригадиров, утверждённое генеральным, а я только статист и не больше.
   - Статист, говоришь. Кому ты голову морочишь? Все решения бригадиры принимают с твоей подачи, с твоей подачи и генеральный утверждает не вникая в суть написанного.
   - Ну, это вы напрасно. Если ему что-то непонятно или не нравится в решении Совета, он всегда вызывает меня и просит изменить формулировку или убрать какой-то пункт. А к этому протоколу у него замечаний не было.
   - Хватит мне по ушам ездить! Ты на кого, сопляк, замахнулся? Ты мне указываешь, как надо работать! Да кто ты такой! Ты так мелкий камешек на дорожке, который чтобы не мешал, я лёгким прикосновением ноги столкну. Да ты даже не камешек, а песчинка. Стоит мне только дунуть и ты улетишь в тар-тарары. Так что, не мешайся у меня под ногами! Знай своё место.
    У Степана всё клокотало внутри и, чтобы не слушать дальше оскорбления, он быстро встал и вышел из кабинета. Он постоял несколько секунд в коридоре и вышел из здания заводоуправления на улицу, дошёл до скверика и сел на скамейку под нависающими ветками сирени. Обида душила его,  слёзы непроизвольно покатились из глаз. Дома последнее время был ад кромешный, а тут ещё эта сволочь унижает, угрожает уничтожить.
    « Нет, не уничтожишь, не сожрёшь, подавишься! Я теперь и в Министерстве человек известный и уважаемый. Просят то на одном заводе, то на другом заводе  выступить на семинарах. Опыт моей работы используют университеты. Да и генеральный ко мне с уважением относится — в обиду не даст» - размышлял Степан, размазывая по щекам слёзы.
    Немного успокоившись он вернулся в заводоуправление, заглянул в отдел предупредить сотрудников о том, что пошёл по цехам и направился в главный корпус. Сначала зашёл на участок к председателю Совета бригадиров Володе Гришину, с которым уже немало сдружился, пригласил его после работы посидеть в кафе. В цехе рам нашёл Олега и тоже пригласил в кафе.
   - Праздник какой-то?
   - Да нет. Просто посидим, поговорим. Гришин будет. Так что на троих пузырёк раздавим и поболтаем.
   - Всё замётано. Где встречаемся? У проходных!
   - У танка.
   - Лады.
    В кафе, как всегда после рабочей смены, было многолюдно. Дым стоял коромыслом. Зал гудел. Друзья нашли свободный столик в углу, заказали салатики, по гуляшу и бутылку воды с тремя стаканами, чтобы было куда прихваченную по пути водяру разливать.
   - Так, что за повод всё-таки? - снова спросил Олег.
   - Да одна сволочь настроение сегодня испортила, - ответил Степан и рассказал друзьям о конфликте с главбухом.
   - И ты расстроился? Да ты сейчас на гребне волны. Пусть кто-нибудь попробует тебя сбить с этого гребня. Ты выполняешь решение партии. Понимаешь? - хлопая Степана по плечу с пафосом говорил Олег. Из трезвого друга порой и слова не вытянешь, а стоит ему чуть выпить, не остановишь. - Жаль Алик уехал. Он бы тебе сказал, что надо делать.
   - Сказал бы, что автомат надо брать. Он всегда это советовал.
   - А я завтра генеральному всё расскажу. Он по утрам обход цехов делает. Я подойду к нему и расскажу об инциденте.
   - Володя, не надо. Эта сволочь подумает, что я настучал и начнёт козни строить.
   - Надо, Андреич! Сволочам спуска нельзя давать, а то они и дальше поганку будут делать.
   - Ну, как знаешь. Не пора ли нам ещё по одной дербануть?
   - Пора! Давно пора, а то разболтались мы.
    Принесённая с собой бутылка водки скоро закончилась, и Олег попросил в буфете графинчик. Расходились по домам, когда на улице уже смеркалось, но фонари ещё не горели.

   - Ну что, опять по бабам шлялся? - встретила Катерина мужа. - Ну да. Пришёл опять пьян и нос в табаке.
   - По каким бабам! В кафе мы с ребятами посидели.
   - Знаю я этих ребят. Олями да Танюшами зовут.
   - Катя, может он и правда с ребятами был, а ты на него напала, - вступилась за брата Вера, которая вот уже полгода, как переехала к ним из Казахстана и устроилась работать тоже на Тракторный завод.
   - А ты, вообще, закрой рот. Тебя никто не спрашивает. Сиди и молчи в тряпочку.
   - Катя, что я тебе такого сделала? В последнее время ступила - не так, сказала что-то  не эдак. Наверное, мне квартиру надо искать, да съезжать от вас.
   - Никаких квартир. А ты сестре рот не затыкай! Скоро сосед комнату освободит и мы расширимся. Ты, Вера, с Иринкой в одной комнате спать будешь, а мы в другой. Места всем хватит.
   - Ишь, ты! Всё распланировал. А меня спросить не хочешь?
   - Замолчите все! Спать ложитесь, пора.
   - Конечно, умаялся. Ложитесь, ваше высочество.
    Вера ушла на кухню, а Степан улёгся в кровать и зарылся с головой в пододеяльник. Катерина ещё долго чего-то бубнила, но Степан был занят своими мыслями и не обращал внимания на её бормотание.
    К ноябрьским праздникам освободилась не одна, а сразу две комнаты, и Сазоновы заняли трехкомнатную квартиру полностью. Веру Степан поселил в четырнадцатиметровку, казалось бы живи, да радуйся. Но нет. Пробежавшая между женщинами кошка нарушила всю идиллию. Катерина была недовольна всем и вся и портила жизнь окружающим. Периодами у неё появлялась агрессивность и, казалось, что ещё немного и она начнёт набрасываться на домочадцев с кулаками.  Хорошо, хоть на работе конфликт рассосался сам собой. То ли за провинность какую, то ли за неисполнение каких-то указаний генерального, главбуха подвинули и перевели на один из заводов-филиалов. Главным бухгалтером  назначили Маргариту Ивановну, будучи заместителем, она вела учёт материальных затрат на заводе. Сразу после назначения она вместе с Сазоновым набросала план по внедрению хозрасчёта в бригадах, и процесс пошёл.
    Вывод бригад на новый уровень поднял престиж завода в глазах Министерства. На завод зачастили делегации с других заводов, и Степан работал, как заведённый. А вот дома обстановка только накалялась. Проживание в разных комнатах не спасало Веру от нападок снохи. Скандалы возникали из-за любой мелочи. Никакие увещевания жены не давали результатов. И опять случай, его величество «Случай», казалось, дал надежду на прекращение конфликта.
    Степан выскочив из троллейбуса чуть ли не бежал к проходным, так как оставались считанные минуты до их закрытия. Проскочив мимо контролёра, он выдохнул и увидел стоящих в сторонке Фаю с Николаем Яковлевичем. Он подошёл к ним поздороваться.
   - Ну как, обжился в просторной квартире? Семья от счастья, наверное, светится.
   - Спасибо, Николай Яковлевич! Квартира отличная, а вот в семье ладу нет. Катерина на нюх не воспринимает Веру. Задолбала её совсем. Что с бабами происходит, не понимаю.
   - Хреново, к-коль т-так, - Канищев снова начал заикаться. - А з-знаешь, Стёпа, есть вариант. В цехе одни очередники о-отказались от д-двухк-комнатной к-квартиры. П-первый этаж их не у-уc-страивает. Давай т-так — т-ты две комнаты отдаёшь заводу, а третью закрепляем за Верой, и ты переселяешься в н-новый д-дом в д-двухкомнатную. Н-нам сейчас как р-раз к-комнаты нужны для молодых с-специалистов. С-согласен?
   - Николай Яковлевич, я на всё согласен, лишь бы скандалов не слышать.
   - П-пойдём к п-помощнику директора по быту. Т-только п-подожди м-меня, я с Фаей переговорю.

    Через неделю Степан с семьёй переехал в новую квартиру, а Вера осталась в большой комнате с балконом. Квартира показалась Степану мрачной. Особенно давили ядовито-зелёные обои и стены в ванной и кухне. В зале обои были посветлей, но всё равно, низкие потолки давили. «Ничего, светлые обои где-нибудь достану, переклеим и будет веселей» - подумал новосёл и начал растаскивать узлы по комнатам.
    Надежды на то, что наступит благоденствие, не оправдались. В отсутствие золовки всю свою злость Катерина переместила на детей и мужа. Степан начал подумывать о разводе, но как было решиться оставить детей с такой матерью, ведь судьи в подобных случаях развода детей не отдавали отцу. И он снова убеждал себя в том, что надо продолжать жить вместе. Одна из подружек жены посоветовала ей пить депрессанты и, даже выдала упаковку сильнодействующих таблеток. Принимая их, Катерина стала спокойной, как удав, на её лице стала появляться совершенно неуместная в данный момент улыбка. О чём она думала в такое время понять было невозможно, поскольку на вопросы не отвечала. Вскоре таблетки закончились, Катерина ещё какое-то время оставалась спокойной, но потом её прорвало: злость и агрессия вспыхнули с новой силой. Степан не знал что делать и поделился с Володей Гришиным этой проблемой.
   - О, да у моей тоже такие заходы были. Ей на работе посоветовали пойти в психдиспансер. После беседы  врач предложил ей лечь в больницу. Она пролежала там месяц, и теперь, как шёлковая.
   - И давно это было с твоей?
   - Да, года уж три прошло.
   - И что? До сих пор никаких выкидонов?
   - Ты же видишь, когда за Максимом заходишь. Не гавкает.
    Володя частенько, когда Степан был на вечерних совещаниях у высокого начальства, забирал Максима из садика и приводил к себе домой, а Степан, освободившись после них, приходил за сыном к Гришиным.
   - Мне свою, что ли в диспансер направить? Сегодня же поговорю, а вдруг согласится.
    К удивлению Степана жена согласилась без уговоров.
   - Пойду. Может таблеточек этих выпишут. С ними мне так хорошо было, а без рецепта в аптеке их не дают.
    Таблетки назначенные врачом не помогали. С каждым днём Катерина становилась только раздражённее.
   - Долбаный врач! Выписал мне каких-то пустышек. Пойду завтра, пусть выпишет те, которые мне Валька давала.
   - Какая Валька?
   - Да мы с ней раньше вместе работали.
   - А ты помнишь их название?
   -У меня упаковка сохранилась.
   - Дай посмотреть.
   - Не зачем тебе смотреть! Доктора из себя корчишь.
   - Хорошо, хорошо. Успокойся.
    В диспансере Катерина, видимо , учинила скандал, впала в истерику, потому что на следующий день Степана пригласили к врачу на беседу.
   - Понимаете, у вашей жены серьёзное заболевание. Амбулаторно её вряд ли вылечим. В больницу ложиться она не соглашается. А без согласия, больного мы отправлять в стационар не имеем права.
   - И что же делать?
   - Наблюдать за ней. В случае проявления агрессии вызвать скорую и её отвезут в больницу. Я вам дам справку о том, что она состоит на учёте. Покажете эту справку врачу и её заберут.
   - А сейчас что?
   - Ничего. Я выписал ей другое лекарство. Полагаю, оно подействует. Как выяснилось, она пропила очень сильные депрессанты и подсела на них. Такое лекарство больным дают только в стационаре под наблюдением. И кто ей только дал эти таблетки?
   - Мне она сказала какая-то подружка.
   - Нам она тоже отказалась её назвать. в общем наблюдайте за ней.
    Легко сказать наблюдайте. А как наблюдать, когда с раннего утра и до позднего вечера на работе?
    Агрессия проявилась неожиданно: вечером все собрались на кухне ужинать. Катерина стояла у мойки и вдруг схватила со стола нож и начала замахиваться им на всех подряд. Руки её тряслись, лицо исказилось. Степан вскочил, скрутил жену, связал её бельевой верёвкой и побежал к телефону-автомату вызывать скорую. Дети увязались следом:
   - Папка, мы с тобой. Мы боимся с ней оставаться.
   - Ну ладно, идёмте быстро.
    Степан долго объяснял по телефону, что произошло и как вела себя жена. И только после того, как он сообщил, что она состоит на учёте в психдиспансере, на другом конце провода ему сказали:
   - Ожидайте. Бригада к вам выедет.
    Врач, не задавая вопросов Катерине, а только посмотрев на её состояние, сразу скомандовала санитарам:
- Забирайте!
    Утром Степан позвонил сестре, рассказал о случившемся и попросил её какое-то время пожить у них и помочь с детьми. Вечером с друзьями он напился, напился так, как ещё наверно ни разу ни напивался. Возвращался домой в сумерках. Переходя улицу по нерегулируемому пешеходному переходу, он шёл чуть впереди группы пешеходов. Машины в первых двух рядах остановились и, подходя к середине дороги, Степан по привычке повернул голову направо, чтобы видеть встречный поток транспорта. И тут резкий удар в ногу, подбросил его в воздух и, пролетев несколько метров, он шлёпнулся на асфальт. Идущие следом закричали, одни бросились к лежащему на дороге Степану, а другие подбежали к сбившей его машине. Из «Жигулей» вышел милиционер в чине подполковника и заявил:
   - Он сам бросился под колёса.
   - Это ты летел, как бешеный. Все остановились, а ты летел, как угорелый! Мы все видели, - раздавалось со всех сторон.
    Одним словам на проезжей части стоял гвалт. Кто-то побежал к телефону вызывать скорую, кто-то хлопотал около Степана. Скорая приехала быстро, а вслед за ней примчалась машина ГАИ. Степана погрузили на носилки, затолкали внутрь скорой. Включив все сигналы, неотложка помчалась в больницу, а гаишники остались разбираться в происшествии.
    Немного очухавшись, Степан попросил хлопочущих около него медиков, как-нибудь сообщить о случившемся домой. Там его ждут двое детей и сестра, а жену вчера упекли в психушку.
   - Телефон есть?
   - Нет.
   - И как же мы сообщим? Маша, ты, кажется, где-то рядом с ним живёшь и телефон у тебя есть, позвони своим, пусть сходят в двенадцатый дом, скажут его сестре.
   - Ладно, сейчас позвоню, попрошу мужа. Какая у него квартира?
   - Глянь в журнал, там всё записано.
    Перед обедом следующего дня в больницу прибежала Вера.
   - Стёпа, говорят, ты сам виноват, пьяный был.
   - Ну да, пьяный. А если бы трезвый, то был бы не виноват?
   - Я с доктором говорила. Сказал, что ничего страшного: небольшое сотрясение мозга, разрыв мышцы на бедре и сильный ушиб колена. Через две недели бегать будешь.
   - Хорошо бы.
   - У тебя костыли сохранились?
   - Да. На антресолях лежат.
   - Вечером привезу. Доктор говорит, что на костылях сам в туалет сможешь ходить.
   - Привози, вспомню молодость.
    На пятый или шестой день при утреннем обходе лечащий врач взял ногу Степана за голень и, качнув её из стороны в сторону, с ужасом обнаружил, что нога в колене свободно гуляет.
   - Так у него связки порваны. Срочно надо делать операцию. Лена, операционная свободна?
   - Кажется да.
   - Готовьте операцию. Связки будем вшивать.
    Из операционной Степана привезли с загипсованной до самого паха ногой. Свалили ещё не вышедшего из-под наркоза на кровать. К вечеру перед уходом домой в палату зашёл лечащий врач.
   - Ну, как себя чувствуешь?
   - Да, нормально. Курить только хочется.
   - Потерпи ещё часа два. Поставили тебе нейлоновые связки. Месяца три, а то и четыре придётся пожить с этим гипсом. Связки должны обрасти мышцами, а потом месяца два гимнастики.
   - Это, что полгода на больничном?
   - А больничный тебе, брат, не положен. Пьяный ты был. Да, звонил следователь, завтра к тебе придёт.
   - А тот, который сбил, не звонил?
   - Нет. Ну всё, лежи и пока не вставай.

    Следователь пришёл рано утром. Задал ряд дежурных вопросов, а потом попросил выйти с ним в коридор, чтобы поговорить с глазу на глаз.
   - Подполковник просит не возбуждать дело. Ему через два года на пенсию, а если возбудится дело, то его уволят из органов и плакала его пенсия. Так, что если ты не будешь настаивать, мы дело возбуждать не будем, а виновник обещает выплачивать тебе среднюю твою зарплату за всё время пока лечишься.
   - Это кому он обещает? Вам?
   - Да, он здесь около приёмного покоя сидит. Если ты согласен, то он сейчас поднимется и напишет тебе расписку-обязательство в моём присутствии. В общем, он хочет с тобой договориться. Так позвать его?
   - Зовите.
   - Здравствуй, Степан Андреевич! Я не приходил потому, что никак в себя не могу прийти после случившегося. Понимаешь, когда я увидел тебя, а ты, видимо, почувствовав опасность, резко развернулся и прыгнул назад. В этот же миг я крутанул руль вправо, чтобы уйти от столкновения. А получилось, что мы оба дёрнулись в одну сторону. Спешил я очень.
   - Ты спешил, а я теперь страдай и дети мои тоже.
   - Следователь передал вам мою просьбу?
   - Передал.
   - Так, если вы согласны, то я готов оплачивать всё время лечения. Сколько у вас зарплата?
   - Грязными двести сорок-двести пятьдесят рублей.
   - Значит чистыми чуть больше двухсот. В общем я готов платить вам ежемесячно двести рублей... Вот я заготовил расписку, осталось вписать сюда сумму. Согласны?
   - Ладно. Пойду навстречу. Дослуживайтесь до пенсии. Глядишь и полковника ещё получите.
   - Договорились. Антон, подойди сюда, - позвал подполковник отошедшего в сторону следователя. - Мы договорились. Вот я передаю Степану Андреевичу расписку-обязательство, а он не настаивает на возбуждении дела.
   - Договорились, так договорились. Значит никакого дела не будет. А если что-то пойдёт не так, Степан, сразу приходи ко мне.
    Следователь с подполковником после этого попрощались и ушли, а Степан с листком бумаги попрыгал в палату.
Катерину выписали из психушки через два месяца. Степан всё ещё находился в больнице.
   - Ну, как Катерина ведёт себя? - спросил Степан Веру, забежавшую проведать его.
   - Состояние подавленное. Но она на удивление спокойная. Ей вторую группу инвалидности дали, так что работать она больше не будет. Жить у вас я теперь не буду, но каждый вечер буду навещать, приглядывать. Тебя, говорят, скоро домой отпустят?
   - Обещают. Шов затянулся. Понемногу швы снимают. Возможно через недельку на амбулаторное отправят.
   - В общем, долечивайся. Дома всё нормально. Поеду я. По магазинам надо пробежаться, продуктов купить, а то у меня дома шаром покати.
   - Спасибо тебе, Вера. Иди.

    Из больницы Степана забирал Николай Добрыднев, недавно переведённый из цеха к ним в отдел.
   - Николай, да я со своей костяной ногой в машину не влезу.
   - Влезешь. В моём «Запорожце» на пассажирском сидении просторно. - Николай сдвинул назад сидение и Степан довольно легко устроился в салоне.
    Только осенью Степана выписали на работу. Он пришёл в отдел, опираясь на трость.
   - С выходом, Андреич! - встретила его одна из сотрудниц.
   - С выходом, Шура, цыганочка, а я с костылём.
   - Ничего, костыль скоро бросишь.
   - Надеюсь.
    И потекли рабочие будни. Из-за боли в ногах Степан по цехам ходил мало. Большую часть дня проводил за столом. Как раз в это время вышло Постановление Совмина о переводе работников промышленности на новые условия тарификации работ и оплаты труда. Цеховики и работники отдела без выходных и до позднего вечера сидели над расчётами и никак не могли прийти к нужному результату. Сазонов становился невольным свидетелем этого аврала. Прислушивался. Анализировал. Месяца через два, когда сотрудники отдела совершенно запутавшись в цифрах, выпали в осадок, он пошёл к начальнику отдела.
   - Извините, это не моё дело, но так как делают расчёты работники, завод никогда не перейдёт на новые условия.
   - А ты знаешь, как надо делать?
   - Знаю. И если мне не будут мешать, то месяца за полтора сделаю все расчёты.
   - Ну, что ж, делай. Только параллельно с отделом. Необходимые базовые цифры тебе дадут.
   - С завтрашнего дня начну. Только вы предупредите своих заместителей и начальников бюро, чтобы они не саботировали мою работу.
   - Вот завтра с утра всех соберу и скажу.
    И Степан врубился в работу, благо дома последнее время была тишь и гладь. На работе он сидел допоздна и откладывал таблицы в строну, когда в глазах начинало темнеть. Он не тормошил цеховые бюро, а все расчёты делал на базе ежегодной сводной отчётности планово-экономического отдела, отдела главного технолога и своего отдела.
    Спустя месяц работа была закончена. Оставалось только свести воедино его расчёты и расчёты по инженерно-техническим работникам, которые выполнялись под руководством заместителя начальника отдела Радченко. Это подразделение отдела считало себя белой костью, что их работа более ответственная и квалифицированная. Через неделю все расчеты были собраны воедино. Получился том листов на пятьсот. Нужно было сделать ещё три экземпляра. Копировальной техники тогда не было. За работу посадили молодых глазастеньких девчат, выделили для них отдельную комнату, чтобы никто их не отвлекал, и они не наделали ошибок.
    Заместитель директора по экономике и помощник по труду и зарплате приняли решение, что на утверждение в Министерство расчёты повезёт Радченко, при необходимости будет их обосновывать и давать пояснения. В поезд его посадили с увесистым баулом подарков для Министерских клерков и надеждой, что по своему складу характера он сможет найти общий язык с чиновниками, а главное с чиновницами, которых в министерских коридорах было  хоть пруд пруди. Отправили его в понедельник, а в четверг вечером он позвонил и сказал, что в экономическом управлении с ним разговаривать не стали, а требуют, чтобы приехали экономисты. Начальник планово-экономического отдела заявил, что своих он никого посылать не будет, никто в этой работе не участвовал.
   - Вы можете сказать мне, кто делал расчёты? - прервал начальника планового отдела генеральный директор.
   - Наш отдел, - отозвался помощник по труду и зарплате.
   - Отдел это отдел. Кто был конкретным исполнителем?
   - Весь отдел занимался расчётами. Работа очень объёмная.
   - Опять отдел. Кто был ответственным?
   - Окончательные расчёты делал Сазонов, он же и делал свод.
   - Сазонов? А при чём здесь Сазонов? Он у нас внедрением бригадного метода занимается.
   - Ну да. Однако он сам изъявил желание подключиться к этой работе.
   - Понятно. Значит так, завтра же все: зам. по экономике, пом. по труду, начальник ПЭО и Сазонов, чтобы были в Москве.
   - Завтра суббота. Министерство не работает. В воскресенье поедем, а в понедельник с утра будем в Министерстве.
   - Я что, не ясно сказал? Завтра!
    Из кабинета генерального все переместились в кабинет помощника по труду, вызвали Сазонова.
   - Что ты натворил в расчётах? В Министерстве ничего не могут понять!
   - В расчётах всё правильно, а если у кого-то ума не хватает объяснить — извиняйте.
   - Ты не паясничай. Если что-то напортачил в расчётах, то персоналки и премии лишишься!
   - Всё у меня правильно. А Радченко перед отъездом не удосужился просмотреть материалы, спросить, если что не понятно. Да и о чём он мог спросить? Чтобы задавать вопросы надо знать предмет.
   - Опять умничаешь. Посмотрим как ты в Министерстве объясняться будешь. Завтра вместе с нами в Москву летишь. Сейчас будут готовы командировки. Билетами Старостин занимается. Имей ввиду в Москве, возможно, придётся жить неделю, а может и две.
    Наступило молчание. Все, кроме Степана, меряли шагами кабинет.
   - А, что все топчемся? - остановил хождение Алексей Николаевич, заместитель генерального директора. - Семаков, или ты, Езаров, звоните в Министерство, решайте вопрос по гостинице. Прилетим завтра и будем, как бомжи, до понедельника на вокзале куковать.
    За телефон сел Семаков, начальник планового отдела. Ему часто приходилось бывать в Министерстве и он там всех знал.
   - А я пойду в столовую, надо попросить Тамару Ивановну продпаёк нам подготовить, - сказал Езаров, недавно назначенный помощником по труду.
   - Водяры пусть побольше в коробку положит. Антиалкогольная компания — хрен где чего возьмешь, - дал наставление Езарову Алексей Николаевич.
   - А я, наверное, пойду покурю,  а то уши пухнут.
   -Иди, Стёпка, кури. В Москве курить некогда будет.

                ...
     Разместившись в гостинице, руководители устроили допрос Радченко.
   - А я тут при чём? Она и слушать не хочет, - дрожащими далеко выступающими вперёд пухлыми губами шлёпал Радченко.  И его оттопыренные внушительных размеров локаторы двигались вслед за губами.
   - О чём она спрашивала?
   - Да не помню я. Она не слушала, а только заявила: «С трудовиком я разговаривать не буду!»
   - У тебя есть с собой экземпляр расчётов?
   - Нет. Я их в управлении труда у Зинаиды Марковны оставил.
   - Хреново!  Хоть бы сейчас посмотрели. Ну, ладно. Анатолий Андреевич, коль так получилось, наливай. Надо остограмиться по случаю приезда. Радченко не наливать!
   - Алексей Николаевич, это почему мне не наливать?
   - Дела делать не умеешь.
   - Посмотрим, как в понедельник у Степана дела пойдут.
   - А с кем ты в экономическом управлении разговаривал?
   - С Августой Сергеевной.
   - Старуха, что ли? - спросил Степан.
   - Да нет. Молодая, очень симпатичная женщина.
   - Знаю я её. Принципиальная, но очень грамотная девушка, - внёс свои пояснения Семаков. - Для неё главное, чтобы она могла разговаривать с ходатаем на одном языке. Так, что Степан, на тебя надежда. Ты, надеюсь, всю связь цифр понимаешь?
   - Естественно. Расчёты сам делал.
   - Ну что ж, тогда к столу!
    А тут и понедельник наступил.
   - Здравствуйте, Августа Сергеевна! Я с Волгоградского тракторного с расчётами по переходу на новые условия оплаты труда.
   - Вы экономист?
   - Нет. Я с отдела труда и зарплаты.
   - Был у меня уже один трудовик, ни на один вопрос ответить не смог. Так, что с трудовиками я время тратить не намерена. Почему экономист не приехал?
   -  Августа Сергеевна! Дело в том, что я сам полностью делал все расчёты и уверен, что на любой ваш вопрос смогу ответить и дать любые пояснения.
   - Что? Один все расчёты сделал?
   - Да так получилось.
   - Хорошо. Начнём. Дайте мне папку у меня там пометки есть. Ну хоть вот это. Объясните, откуда вы взяли эту цифру?
   - Это итоговая сумма анализа рентабельности предприятия за последние три года.
   - А что брали за базу?
   - Годовые финансовые отчёты.
   - Хорошо. Идёмте к начальнику управления. После вашего первого засланца он запретил мне заниматься с трудовиками. Ну, а вы владеете темой и, думаю с вами можно работать. Кстати, как вас зовут и в какой должности?
   - Зовут меня Степан. Степан Андреевич. Работаю начальником бюро внедрения бригадных форм организации труда.
   - Бюро бригад и тарификация работ? Удивительно, - покачала головой  Августа Сергеевна и встала из-за стола. - Идёмте!
   - Владимир Алексеевич, вот приехал с Волгоградского тракторного на защиту другой специалист. Правда тоже трудовик, но я побеседовала с ним — он в теме.
   - Как это трудовик может быть в теме наших вопросов?
   - В том то и дело, что в теме. Хотя всего лишь начальник бюро бригад.
   - А как ваша фамилия? Не Сазонов, случайно?
   - Да, Сазонов.
   - Так это ваша большая статья в последнем номере «Социалистического труда»?
   - Моя.
   -  Августа Сергеевна, не читали? Замечательная глубокая статья. Возьмите журнал, почитайте, - начальник управления протянул сотруднице журнал. - Проверяйте материалы, и если будут замечания, пусть Сазонов по вечерам их устраняет, если конечно сможет. Не будем гонять его в Волгоград и обратно.
   - Хорошо, Владимир Анатольевич, мы прямо сейчас и займёмся.
   -  Августа Сергеевна, а где у вас курят? - спросил Сазонов, как только  они вышли из кабинета начальника управления.
   - Подождите. Я сейчас возьму из стола сигареты, вместе сходим и покурим, а потом за дела.
    Дела затянулись до конца рабочего дня.  Августа Сергеевна внимательно проверяла расчёты, гоняла цифры на калькуляторе, задавала вопросы, на которые Степан отвечал.
   - Ну что, Степан Андреевич, не плохо. К завтрашнему дню уровень рентабельности и трудозатраты на рубль валовой продукции не к последнему году пятилетки, а к средневзвешенным величинам за все пять лет посчитайте. Есть на чём считать?
   - Да. Вот есть маленький калькулятор.
   - Он такой неудобный. Возьмите мой. Только чтобы в девять часов сразу ко мне.
    Своих Степан нашёл в большом холле перед кабинетом замминистра.
   - Ну что? Как дела?
   - Всё нормально. Попросила по-новому пересчитать две цифры. Даже свой калькулятор дала. Переделаю и завтра она завизирует наши расчёты.
   - Отлично! Едем в Люберцы на хату.
    Жили они все вместе в большой служебной квартире института повышения квалификации. Сразу по приезду начали накрывать стол к ужину.
   - Степан, ты давай садись за расчёты, пока мы тут ужин сгоношим. Тебе пить всё равно нельзя.
   - Это почему? Радченко плохо работал, ему не наливать, а мне за что? За хорошую работу? Нет. Я с вами выпью, поем, а расчёты потом поправлю.
   - На пьяную голову напортачишь.
   - Не напортачу.
    После ужина команда начальников села играть в карты, а Степан, уединившись в другой комнате, начал переделывать цифры.
    В министерство приехали рано. Степан подпирал стену около дверей кабинета, в котором вместе с десятком других клерков сидела и  Августа Сергеевна. По пустынному коридору иногда цокали отдельные женские каблучки, потом их перестук участился.
   - Степан Андреевич, вы уже здесь?
   - Как вы сказали, я с утра под вашими дверями.
   - Пару минут подождите. Я приведу себя в порядок.
    Выждав минуты три, Степан зашёл в кабинет.
   - Так, давайте посмотрим, что у вас получилось.
   - Вот, цифры в таблицах я исправил, а сами расчёты сделал на отдельных листах. Думаю, их можно подколоть в справки.
   - Хорошо. Всё верно. А расчёты я подклею в справочный раздел. Вдруг, у кого-то вопросы появятся. Материалы я визирую, а подпись на титульном листе поставит Владимир Анатольевич. Вы посидите. Я сейчас к нему схожу.
Августа Сергеевна вернулась через минуту:
   - Молчанов занят. Освободится через полчаса. Идёмте пока покурим.
   - С удовольствием!
    В курилке стояли несколько девушек, держа в вытянутых холёных пальцах дорогие сигареты. Вошедшие пристроились у окна.
   - Степан Андреевич, извините за нескромный вопрос. А какое у вас образование?
   - Экономический техникум.
   - Вы шутите?
   - Нисколько. И техникум-то с трудом закончил.
   - Как так?
   - Травму я на производстве получил. Признали инвалидом второй группы. Решил пока на костылях специальность получить. Куда ни ткнусь, везде от ворот поворот. Инвалидов не учим. Нашлась одна добрая душа, взяла на себя ответственность. Вот и закончил с отличием техникум.
   - Институт надо заканчивать.
   - Да времени нет, семья, работа...
   - Времени никогда не будет. У нас в Москве, думаю и до провинции скоро дойдёт, на знания всё меньше смотрят, а больше на наличие диплома. Подумайте.
   - Да я постоянно об этом думаю.
   - Идёмте. Наверное, Молчанов освободился.
    По пути в свой кабинет Августа Сергеевна заглянула в приёмную начальника управления:
   - Освободился. Сейчас я подпишу у него ваши расчёты и отправляйтесь к трудовикам, - она заскочила в свой кабинет, взяла увесистую папку расчётов и впорхнула в приёмную. Спустя пять минут вышла в коридор и передала документы Степану. - Удачи вам в управлении труда. Признаюсь, было приятно с вами работать.
   - Спасибо вам! До свидания!
   В управлении труда в холле Радченко в одиночестве распивал чаи.
   - А где остальной народ?
   - Разбрелись по кабинетам. Ну как там?
   - Там не знаю, а здесь вот, - сказал Степан, показывая подпись начальника экономического управления.
   - Ни фига себе! За один день проскочил. Ну идём к Зинаиде Марковне, пока она свободна.
   - Идём, товарищ начальник.
    Зинаида Марковна, слегка полная лет пятидесяти женщина, восседала в кресле с высокой спинкой за внушительных размеров столом.
   - Вот, мы получили согласование экономического управления. Дальше вы с нами заниматься будете или другим специалистам поручите? - склонившись чуть ли не к её лицу, защебетал Радченко.
   - Кто это мы? Наслышана я про твои успехи. Другие специалисты заняты. Я буду заниматься со Степаном... Извините, как вас по батюшке?
   - Андреевич.
   - Вот со Степаном Андреевичем буду заниматься я, а ты, Радченко, иди погуляй, чтобы под ногами не путаться.
   - А чего это я под ногами путаюсь? Может и ко мне какие вопросы возникнут, - обиженно пробубнил Радченко.
   - Будут, тогда и позовём.
    Зинаида Марковна водила пальцем по графам форм, иногда стучала пальцами по клавишам счётно-вычислительной машины «Элка», а порой доставала из стола логарифмическую линейку и сосредоточенно всматривалась в мелкие цифры. Вероятно студенческая привычка работать с линейкой глубоко засела в её сознании, и она иногда проверяла результаты на ней.
   - А это, что за новости? Такой формулы расчёта в нашей методике нет. Самодеятельность... Хотя результат верный.
   - Проще же так и понятней.
   - Возможно. Но это отступление от матрицы.  Идёмте к Савелию Яковлевичу, пусть он скажет своё мнение.
   - А кто такой Савелий Яковлевич?
   - Наш консультант. Видел в приёмной Сильчева сидит?
   - Видел. Сидит за совершенно пустым столом высокий седой и довольно пожилой мужчина. На графа чем-то смахивает.
   - Когда у нас возникает какой-то трудный и непонятный вопрос, мы идём к нему. Его решение потом обжалованию не подлежит.
   -  Савелий Яковлевич, посмотрите: Волгоградский тракторный отступил от нашей методики и рассчитал экономический эффект от снижения трудозатрат по какой-то своей формуле.
    Консультант пробежал глазами по строчкам и колонкам цифр, постучал по столу своими длинными холёными пальцами, внимательно посмотрел на Сазонова, потом повернул голову в сторону Зинаиды Марковны:
   - А что, Марковна, ведь замечательно у них получилось. Расчёт незамысловатый, очень простой и понятный, не то, что в нашем формуляре. Я бы его посоветовал всем применить. С нашими формулами у людей путаницы не мало выходит.
   - Так вы одобряете этот метод расчёта?
   - Одобряю, одобряю. И рекомендую внести изменения в методику. Хотя, уже наверное поздно.
   - Не поздно. Ещё ни один крупный завод не защитился.
   - Тогда есть резон.
    Возвратившись на своё рабочее место, Зинаида Марковна откинула голову на высокую спинку кресла и долго смотрела в потолок, потом заговорила, как бы в пустоту:
   - Мы, когда составляем циркуляры все умничаем, стараемся показать свою значимость а то, что краткость и простота сёстры таланта забываем. Да умными хотим казаться. Ой! Что-то я расфилософствовалась. Так, Степан Андреевич, на сегодня хватит. Завтра продолжим работу. А в твоих расчётах будут ещё отступления от методики?
   - Наверное будут...
   - Ладно. Утро вечера мудренее. Расходимся по домам.
    Весь следующий день Зинаида Марковна лист за листом проверяла таблицы, сверяла цифры, иногда задавала Сазонову вопросы и тот, покопавшись в справочных, приложенных в конце основных расчётов, материалах, показывал ей первоисточники.
   - Уф! Ну, кажется всё. Добила я твои таблицы. Передохну малость и прочитаю заключение. Зинаида Марковна встала, потопталась между столами, вышла из кабинета, но вскоре вернулась. - Давай, Степан, заканчивать, а то Сильчев собирается часа через два уезжать. Надо успеть его подпись взять.
    Минут через пятнадцать она поставила свою, не по-женски размашистую подпись.
   - Пошла я к Сильчеву. Жди!
    Через несколько минут в кабинет вошла секретарь начальника управления:
   - Кто здесь с Волгограда? Виктор Иванович просит всех зайти к себе.
   - Я из Волгограда. Остальные где-то бродят.
   - Ну так, быстро ищи всех, у Виктора Ивановича времени мало.
    Степан отправился на поиски своего начальства. Радченко, как всегда сидел в холле и читал книгу.
   - А где остальные? Сильчев быстро всех к себе собирает. Иди ищи их.
   - А что, расчёты уже проверили?
   - Да. Они у Сильчева на подписи.
   - Побежал. Я знаю, где наши отираются.
    Нашлись все довольно быстро. Секретарь тут же запустила всех в кабинет.
   - Алексей Николаевич, поздравляю! - обратился Сильчев к заместителю генерального директора. - Ваш завод первым защитил расчёты, ну, если не считать мелочь. Зинаида Марковна который раз приезжают харьковчане?
   - Третий раз приехали.
   - Вот видите, третий раз. А вы с первого и без сучка и задоринки. Хвалю! Вы сейчас посидите в приёмной, а я попытаюсь у замминистра подпись взять, - сказал начальник Управления и, прихватив с собой увесистые папки расчётов, вышел из кабинета. Остальные потянулись за ним.
    Степану казалось, что Сильчева нет целую вечность. «А вдруг, замминистра не утвердит расчёты? И тогда мочало начинай сначала.» - лезли в голову всякие нехорошие мысли.
   - Все расчёты ваши утверждены! - громко оповестил ожидающих вернувшийся начальник Управления. - Ещё раз поздравляю! Замминистра высказал определённые пожелания, но о них я доложу вашему генеральному по телефону. Счастливой дороги и успешного внедрения новых условий тарификации работ и оплаты труда.
   - Спасибо! - чуть ли не хором ответили заводчане и, потирая руки, вышли из приёмной.
    На первом этаже купили на завтрашний поезд билеты и отправились в Люберцы на квартиру праздновать успех.
   - Учись, Радик, у Сазонова работать, - поднимая очередной стопарик сказал заместитель директора.
   - Угу...
   - А я бы тоже мог всё сам сделать, - разгорячённый водочкой выпалил помощник гендиректора по труду и зарплате.
   - Мог бы, - наполняя из своей заветной бутылочки стопку, - сказал Семаков. - Только вот это «бы» нам почему-то мешает. Задним числом мы все умные. Сомневался я, что Сазонов справится. А ведь справился. Давайте за Сазонова и выпьем!

    Сразу по возвращению на завод Алексей Николаевич, не заходя в свой кабинет, побежал докладывать генеральному о результатах поездки.
   - Не распинайся! - прервал генеральный своего заместителя, - я в курсе. Сильчев мне ещё вчера позвонил и передал слова замминистра, что не гоже такого специалиста в начальниках бюро держать. Так что подумай. А Сазонову пару дней отгулов дайте — пусть отдохнёт. А сейчас иди! У меня дел много. К сессии Верховного Совета надо готовиться.

                ...
    Вскоре после завершения сессии Верховного Совета СССР вышло Постановление Совета Министров и приказ Министра о создании на базе крупнейших заводов Государственных производственных объединений. Волгоградскому тракторному заводу передавали десяток предприятий сельхозмашиностроения, расположенных на территории области. Требовалось кардинальное изменение структуры управления. В новой структуре нашлась клеточка и для Сазонова, его назначили заместителем начальника Управления-начальником отдела научной организации труда, сводной отчётности планирования ГПО «Волгарь». Перестройка  шла не только на заводе, она неслась по стране, о ней складывались прибаутки и частушки типа :
« По России мчится тройка: Райка, Мишка, Перестройка...»
    Государственные производственные объединения просуществовали недолго. Года через два началась эра приватизации и акционирования. Каждое предприятие захотело акционироваться самостоятельно. На базе самого тракторного завода начали создаваться филиалы: так были организованы Машиностроительный завод, Сталелитейный завод, Ремонтно-механический завод, завод сложной бытовой техники и даже цех-кооператив.
    Сазонова пригласил к себе заместитель генерального директора по кадрам и вручил приказ о назначении его заместителем директора сталелитейного завода по экономике.
   - Слушайте, что это значит? Без меня меня женили! Генеральный даже не соизволил поговорить со мной.
   - Степан Андреевич, я всего лишь исполнитель. А ты зайди к генеральному сам, поговори.
   - И зайду. Прямо сейчас и зайду, - вспылил Сазонов.
   - Ну, чем ты недоволен? - остановил страстную речь Степана генеральный. - Ну не было у меня времени переговорить с тобой. Я просто решил, что для тебя будет полезно освоить ещё одну профессию. Сегодня к вечеру будет готов трудовой контракт, где будут оговорены все условия труда и его оплаты, социальные и другие льготы. Получишь проект заходи, обсудим. Я же вижу, тебе уже тесно в должности начальника отдела. Иди, успокойся, а вечером зайдёшь, согласуем условия контракта.

    Катерина в очередной раз выкинула какой-то фортель, и её опять поместили в психушку. Надежды на изменения в семейных отношениях никакой не было. Радовали дети: дочь поступила в институт, сын бегал в школу, занимался спортом. Степан за них был спокоен. Они были вполне самостоятельными и могли постоять за себя. Ещё в начале лета Степан познакомился с молодой женщиной и довольно часто отводил у неё душу. Марина была нежна с ним, но иногда, после очередной пьянки Степана, резко охладевала и, казалось, готова была порвать все отношения. А запивал последнее время Степан довольно часто. Сначала выпивал по поводу, а потом повод находился сам по себе . Но он всегда находил в себе силы выбраться из стопора и был белым и пушистым до очередного срыва. На работе загулы Сазонова терпели, башка у него оставалась светлая, и он мог разрулить даже такие сложные ситуации, в которых у многих опускались руки. Но он всё-таки понимал, что рано или поздно его запои могут привести к непоправимым последствиям, и после очередной пьянки решил закодироваться. Процедура прошла удачно, и несколько лет Степан не прикладывался к рюмочке. В компаниях сначала не понимали его, подшучивали, а потом привыкли и уже не уговаривали выпить за всеобщее благополучие и сибирское здоровье.
    Сталелитейный завод работал. Финансовое состояние позволило для оздоровления рабочих построить соляную шахту, сауну с бассейном, открыли свой магазин, в который по бартеру завозили продукты и одежду, а кооператоры с Северного Кавказа привозили на реализацию свой ширпотреб.
   - Степан Андреевич, задержись! - остановил собравшегося уже уходить с планёрки Сазонова директор. - Разговор есть серьёзный.
Сазонов вернулся от двери, сел.
   - Вот, посмотри, прислали проект производственной программы на следующий год. Производство тракторов сокращается больше, чем в два раза. Военное производство и вообще, в три раза. Что будем делать? Как выживать? Генеральный предлагает отказаться от финансовой самостоятельности и работать на общий котёл с акционерным обществом.
   - Сергей Михайлович, отказываться от самостоятельности нельзя ни в коем случае. Видите, в цехах тракторного зарплату уже задерживают, а что будет с падением производства? Надо перестраивать производство. Выпускать альтернативную продукцию.
   - Какую? Мы кроме этих болванок ничего делать не можем. Все линии настроены именно на выпуск литья для деталей трактора.
   - Формы можно и под другие изделия заказать. Надо, пока есть время, изучить в чём нуждаются на селе. Давайте пошлём начальников цехов по районам, пусть пообщаются с крестьянами, узнают их нужды.
   - Да не хотел я доносить эту информацию до начальников  цехов. Боюсь начнётся паника, возникнут упаднические настроения.
   - Сергей Михайлович, вы всё ещё продолжаете сидеть в парткоме. Мыслите всё ещё по-партийному, да и говорите, как с трибуны. Проект программы получили все руководители цехов и заводов. Завтра же поползут слухи, и нам лучше сегодня же собрать начальников цехов, начальников участков и нацелить их на переориентацию производства. Они не по одному десятку лет отработали здесь и лучше нас знают возможности оборудования.
   - Да, пожалуй, ты прав. - Директор поднял трубку телефона. - Люба, собери у меня в два часа всех начальников цехов и участков.
    Совещание прошло бурно. Сначала все сидели молча, переваривая информацию. А потом заговорили о предстоящем крахе, о том, что повернуть эту махину в другом направлении вряд ли получится.
   - Ребята, поймите, что с таким настроением мы точно приведём завод к полной остановке, - прервал Сазонов собравшихся. - Мы должны найти альтернативу и выпускать востребованную и дефицитную продукцию. Какую?  Надо выяснить, проехать по деревням, поговорить с механизаторами, директорами совхозов, главными инженерами.
   - А почему бы не проехать? Можно проехать. Тем более у каждого из нас родственников в деревнях полно, - поддержал разговор молодой и очень энергичный начальник цеха марганцовистой стали Борис Бурнавский. - Я лично, хоть завтра в Новониколаевский район поеду.
   - А я могу в Суровикинский и Клетский.
   - У меня родители в Кумылженском.
   - Давайте, я в Михайловский съезжу.
   - Хорошо. Завтра и поезжайте. Только не у родственников самогонку пейте, а делами займитесь.
   - Родственники нам помогут выйти на нужных людей. Водку можно и здесь жрать. Хотя, как не выпить со свиданием?
   - Со свиданием, Борис Валентинович, можно. Но главное дело. Через три дня, чтобы все были на заводе.
   - Будет сделано, товарищ директор.

                ...
    Планёрка на следующей неделе началась с отчётов командированных на село. Каждый положил перед директором листки с востребованными запасными частями и пометками какие из них можно делать в сталелитейном, без привлечения других цехов.
   - Так, хорошо. Мы с замом по экономике всё это систематизируем, отдадим технологам на проработку. А вы не догадались образцы привезти?
   - Обижаешь, начальник. Я весь багажник своей ласточки завалил. Машина у проходных стоит. В обед с ребятами в цех перетащим.
   - Молодец, Борис. А остальные что-нибудь привезли?
   - Так мы же на автобусах ездили. В руках много не привезёшь. Но я многое зарисовал и размеры снял.
   - Тоже хорошее дело. А где у нас Захаров?
   - На планёрке у главного технолога.
   - Борис, все детали тащите в техотдел. А Захаров вернётся, я его озадачу. Степан Андреевич, а тебе надо будет цены на детали установить и расценки.
   - Установим. Но сначала надо с номенклатурой определиться.
   - Определимся. И буквально в ближайшие два-три дня.
    Технологи отобрали для производства десятка полтора изделий для культиваторов, плугов, сцепных устройств. С модельным цехом договорились об изготовлении форм и через месяц отлили пробную партию больших и малых лапок и стоек для культиваторов, лемеха и отвалы для плугов.
   - Так, ребята! Продукция пошла. Теперь нужно срочно искать рынок сбыта, - на эмоциональном подъёме говорил директор, прохаживаясь вдоль стола, на котором были разложены блестящие, покрытые кузбасс-лаком изделия.
   - Проедем, Сергей Михайлович. Отвезём образцы. Пусть испытают их в работе. Сталь прочная, износу лапкам и лемехам не будет.
   - А вот это не совсем хорошо. Так мы через два-три года без заказов останемся. У нас одна надежда на это производство, чтобы на плаву удержаться.
   - Ну это я сказал для красного словца, - поправился Борис Бурнавский. - Изнашиваться будут. Но не так быстро, как штампованные из листа.
   - У кого из вас, кроме Бориса, ещё машины есть? Скооперируйтесь и проедьте по всем сёлам, где раньше были, раздайте продукцию и оставьте координаты мои и Сазонова для обратной связи.

                ...
    После весенней страды появились на заводе первые покупатели, а к осени от ходоков с заявками отбоя не стало. Пришлось крестьян на очередь записывать. В то время, как все заводы в округе сворачивали производство, зарплату платить было нечем, вдоль дорог и на около  рыночных пространствах люди стояли с мясорубками, топорами, вёдрами и лопатами, выданными им на предприятиях в счёт зарплаты, сталелитейный процветал. Колхозники расплачивались не только деньгами, но и сахаром, мукой, мясом. В рабочем магазине было изобилие, когда в городских магазинах — хоть шаром покати. На заводской площади и на рынках дельцы по дешёвке скупали Чубайсовские ваучеры и акции заводов. Народ отдавал, обещанное им правительством благосостояние за копейки, чтобы хоть как-то накормить семью.
    Руководство объединения начало посягательство на финансовую самостоятельность сталелитейного завода. Предлагали закрыть свой расчётный счёт в банке и переводить деньги, полученные от реализации продукции на общий счёт. Директор вместе с Сазоновым не сдавались, отстаивали самостоятельность завода и искали возможности освоения новой продукции. Из металлургического шлака начали производство шлакоблоков для строительства нежилых помещений, освоили изготовление линолеума из отходов «Химпрома». Существовал такой завод в городе. Линолеум, конечно, был никудышный, но опять же другого в продаже не было,  расхватывали и этот.
   - Слишком хорошо живёте, Степан Андреевич, - увещевал Сазонова заместитель генерального директора. - В других цехах рабочие без зарплаты сидят.
   - Так пусть не сидят, а работают.
   - На склад работать? Заказов на трактора всё меньше и меньше. За счёт запчастей пока держимся. Так, что давайте, вливайтесь опять в общий коллектив, поддерживайте рабочий класс объединения.
   - Нет, Василий Егорович! Вы предлагаете сделать нищими ещё две с половиной тысячи человек. Нам и так в ближайшие месяцы придётся останавливать пять печей. Процентов двадцать рабочих сокращать придётся.
   - Вот видишь, сокращать придётся. А другие заводы отказались от самостоятельности и сохранили свой коллектив.
   - Сохранили и посадили на голодный паёк.
   - Ну, смотри, смотри. Мы тоже сложа руки сидеть не будем. Запретим въезд колхозников на территорию. На тележках лапки, стойки за проходную вывозить будете.
   - Значит на тележках повезём. А вам-то от этого легче будет?
   - Мы вас всё равно сломаем. Не мытьём, так катаньем возьмём. Иди и подумай.

    Осенью ребята из Кабардино-Балкарии привезли на реализацию новую партию кроссовок, костюмов и пригласили Степана после работы зайти к ним в гостиницу — подарки забрать. Сазонов на работе задержался допоздна. На улице было уже темно, когда он подошёл к гостинице. Ребята смотрели телевизор. Показывали обстрел Белого дома.
   - Посмотрите, посмотрите, что творят! Это же полный беспредел! Докатились!
    Эмоции кавказцев зашкаливали. Они перешли на откровенные оскорбления Ельцина и его соратников. Степан не осознавал и не понимал до конца происходящего в стране. Он был далёк от политики. Ему хватало заводских и семейных неурядиц. А вот молодёжь с Кавказа имела более обострённое чувство реальности. Видимо, в них ещё оставалось переданное по наследству унижение и оскорбление их народов во время сталинских репрессий.
   - Развалят, сволочи, страну, загубят!
   - Мансур! Я думаю, этого не случится.
   - Случится и, причём, в ближайшее время случится. Фабрики и заводы уже загубили, загубят и страну.
    Степан сидел какой-то подавленный, он как бы чувствовал себя виновным  в происходящем. Хотя, в чём он мог быть виноватым, не понимал.
    Нагруженный коньяком и шоколадом он пришёл домой в подавленном настроении. Дети и Катерина навалились на шоколад. Степан включил телевизор. Показывали всё тот же дымящийся Белый дом и Останкинскую телебашню.
    События в стране развивались стремительно. На заводе дела шли всё хуже и хуже, улицы города превращались в сплошной рынок. Обещанная Гайдаром рыночная экономика вылилась в уличный и придорожный базар.
   - Степан Андреевич, можно к вам? - заглянула бывшая его сотрудница по работе в управлении.
   - Заходи, Татьяна! Присаживайся.
    Поговорили о том о сём. Татьяна сетовала на жизнь, которая становилась всё невыносимей.
   - Представляешь, девчонки за сигарету готовы отдаться. А если кто-то шмотками потрясёт перед ними, так в любой омут прыгнуть готовы.
   - Ну, не преувеличивай.
   - А ты сходи к общежитию, где китайцы с вьетнамцами поселились, что на рынке торгуют. Там двенадцати-тринадцатилетние девчонки толпами под окнами ошиваются. А эти барыги их за маечки да трусики в постель укладывают.
   - Таня, но ты же не за этим пришла, чтобы ужасы нагонять.
   - Не за этим. Ты знаешь Мишу Балабаева?
   - Конечно знаю. Главный энергетик.
   - Да нет, он уже не энергетик, а директор какого-то предприятия. Он с друзьями создал электросети и сейчас набирают кадры. Поговори с ним, может возьмёт на работу моего брата.
   - Телефон его у тебя есть?
   - Есть. Вот возьми, - Татьяна протянула Сазонову клочок бумаги.
Степан набрал номер. Ждать пришлось долго, пока диспетчер нашла Балабаева.
    - Михаил Иванович, привет! Это Сазонов со сталелитейного тебя беспокоит. Мне тут сказали, что ты предприятие какое-то создаёшь... А, уже создал. Слушай, возьми на работу Осипова Витальку. Без работы парень остался, а у него ребёнок-инвалид.
    На другом конце провода задумались. Несколько раз керкнув в трубку, Балабаев заговорил:
   - Нет. Осипова я не возьму, а вот тебя с удовольствием своим заместителем по экономике. Заходи вечером, поговорим. Мы на Спартановке в бывшем детском садике обосновались. Так что, жду тебя.
   - Хорошо, загляну, - Сазонов положил трубку, посмотрел на Татьяну и покачал головой. - Не хочет он Витальку брать. Меня зовёт к себе.
   - Что же делать? Где его бедолагу пристроить?
   - Таня, я вечером с Михаилом с глазу на глаз поговорю. Может пойдёт навстречу.
    Вечером Степан нашёл названный Балабаевым адрес. У дверей встретился с бывшим заводчанином, который охотно согласился проводить его к директору.
   - А, Степан! Заходи. Рад тебя видеть.
    За видавшим виды столом рядом с Балабаевым сидели Сергей Шапкин и Андрей Горячев, хорошо знакомые Сазонову по заводу.
   - Здравствуйте, молодые люди! Расскажите мне, что вы тут сотворили.
   - Создали муниципальное предприятие по обслуживанию, ремонту сетей и трансформаторных подстанций, а так же по продаже электрической энергии. Нам пока передали в хозяйственное ведение сети одного района, но мы надеемся, что в ближайшие год- два заберём и весь город. - начал Балабаев и далее перешёл к перспективам развития и к тому, что из этого дела можно извлекать приличную прибыль.
   - А от меня вы что хотите? - перебил молодого директора Сазонов.
   - Хотим тебя видеть в нашей команде в качестве моего заместителя по экономике, переложить на твои плечи расчёт и утверждение тарифов, руководство бухгалтерией и плановым отделом.
   - А что, уже и отделы сформировали?
   - Сформировали.
   - Михаил Иванович, а можешь мне дать поизучать Устав предприятия? После этого я могу принять решение.
   - Андрей! Принеси Устав.
    Устав был напечатан на четырёх листах и утверждён главой администрации района.
   - Степан, можешь документ взять домой, внимательно изучить его, а завтра вечерком продолжим разговор.
    Сазонов положил Устав в папку, попрощался и вышел из кабинета. Дома он внимательно изучил документ и решил, что можно принять предложение Балабаева. Утром он позвонил ему и сказал, что будет увольняться с завода, а вечером вернёт Устав.

   - Что? Ты решил бросить нас в такой момент. Да нас без тебя сожрут с потрохами!
   - Сергей Михайлович, ну, что вы паникуете. Если сожрать, то и со мной сожрут. На чьё имя писать заявление?
   - Со мной и с тобой контракт заключал генеральный директор. На его имя и заявление пиши.
    Степан написал заявление и отнёс его заместителю генерального директора по кадрам. Только-только он успел вернуться на рабочее место, как позвонил зам. по кадрам:
   - Степан Андреевич, тебя генеральный срочно вызывает к себе.
   - Хорошо, через пятнадцать минут буду.
    В приёмной генерального, как всегда толпился народ.
   - Степан Андреевич, заходите, Валерий Фёдорович ждёт вас, - сказала секретарша, как только Сазонов переступил порог.
   - А ты куда это намылился? - спросил генеральный, взяв со стола заявление Степана.
   - Наши заводчане создали муниципальные электрические сети — к ним ухожу.
   - Не майся дурью. Тебе что, здесь плохо работается? Зарплата о какой многие только мечтают. А то, что Балабаев с Шапкиным создали долго не продержится. Я с Жирковым разговаривал. Он уверен, что ребятки поиграются пару-тройку месяцев и откажутся от своей затеи.
   - Я так не думаю. У ребят серьёзные намерения. Я внимательно изучил Устав и считаю, что это всё всерьёз и надолго. А позиция  Жиркова понятна: у него отрезали кусок пирога.
   - И всё-таки, мой тебе совет — остановись. Создавать в наше время новое предприятие на пустом месте, когда в стране нет ни денег ни материалов — это безумие.
   - А что, сидеть и ждать окончательного краха завода это лучше? На сколько в этом году упал объём производства? В будущем году программа выпуска тракторов ещё на тридцать процентов сокращается. Скоро скатимся до того, что в год будем выпускать тракторов меньше, чем три года назад собирали за месяц. Наш сталелитейный пока держится на производстве непрофильных изделий, но посмотрите колхозы и совхозы разваливаются один за другим, и скоро наши лапки, стойки и лемеха никому не будут нужны...
    Разговор получился долгим и неприятным. Наконец, генеральный директор после длительной паузы сказал:
   - Ну, если ты так и продолжаешь стоять на своём, я подпишу заявление. Дату ставить не буду. Можешь носить его в кармане год- два и, если решишь уходить — уходи в любое время. Только знай, уйдёшь в электросети, мы расторгнем с ними договор на аренду здания, где они сейчас базируются. И останешься ты с Балабаевым в чистом поле.
   - До свидания, Валерий Фёдорович. Надеюсь, что расстаёмся мы не врагами.
    Выйдя из заводоуправления, Степан не пошёл в сталелитейный, а поехал в электросети почитать договор аренды, в котором действительно оказался пункт о том, что если предприятие будет принимать к себе работников завода, то договор аренды будет незамедлительно расторгнут.
   - Так, Михаил Иванович, сегодня я увольняюсь с завода и дня через три оформляюсь к вам. Я уже не буду работником тракторного, и этот пункт договора аренды они не смогут применить к нам.
   - Молодец, Андреевич, правильно спрогнозировал ситуацию. Жду тебя в четверг на работе. Рабочего места пока нет. Посидишь с Андреем за одним столом. Благо стол у него огромный.

                ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

    Новая работа захватила Степана. Интересно было всё начинать с нуля. Над ним не довлели догмы прошлого, и он мог строить свою экономическую линию в развитии предприятия. Его трудовой энтузиазм охладила пришедшая в начале января телеграмма с сообщением о смерти сестры Глафиры. В Самаре мела метель. Машины с трудом пробивались по заснеженным улицам. В день похорон метель стихла и пришёл лютый мороз. В похоронной процессии, вопреки обычаю, все шли в шапках. На кладбище Степан совсем закоченевшими пальцами еле смог взять горсть заледеневшей земли, чтобы бросить на крышку гроба. Сердце опять сначала заныло, а потом застучало, но не так сильно, как на похоронах матери. Он вытащил из кармана таблетку, положил её под язык и присел на заснеженную скамейку у соседней могилы. Боль постепенно ушла. Над могилой уже стоял крест и холмик обкладывали со всех сторон венками со скорбными надписями на лентах.
    Это было начало. Костлявая старуха безжалостно и хладнокровно начала выкашивать поросль из некогда большой семьи Сазоновых. Один за другим ушли в мир иной Василий, Алексей, Михаил. Как выразилась старушка на похоронах Михаила: «Остались вы три  тростиночки. Дай бог, пожить вам и за усопших.»

    Новое предприятие довольно быстро встало на ноги. Работники вовремя получали не плохую по тем временам зарплату. От желающих устроиться в электросети не было отбою.
    В дверь постучали, и в кабинет вошла молоденькая очень симпатичная девушка.
   - Здравствуйте! Возьмите меня на работу.
   - С удовольствием бы, но нет ни одного свободного места.
   - Ну возьмите меня. Я согласна на любые условия.
   - Вы что, не понимаете? Некуда мне вас взять. Предприятие укомплектовано под завязку.
   - Я же вам говорю, что согласна на любые условия. Хотите, любовницей вашей или кого другого стану. Только возьмите. Мать больная. С голоду скоро помирать будем. Пенсию маме и ту уже три месяца не дают.
   - Миленькая, рад бы тебе помочь, но не могу. А телом своим не разбрасывайся, побереги его для любимого человека.
   - Вам, сытым, можно и о любви говорить, - сквозь слёзы выговорила девчушка. - Одна мне дорога осталась: на рынок к чуркам идти, под них ложиться.
    Отчаявшаяся во всём посетительница ушла. А Степан никак не мог сосредоточиться над цифрами в таблицах и всё думал о том до чего новоиспечённые демократы довели страну, её народ.
    Вечером по телевизору показали разговор Ельцина с Шеварнадзе, который унизительно высказывался о русском народе. Степан взял лист бумаги и начал писать стихи, тема которых была навеяна разговором с девушкой и телевизионной передачей:
           Скажите, отыскать мне где узду,
           Чтоб зануздать  разнузданность окраин?
           А может лучше всех послать в п...у,
           Как сделал бы любой страны хозяин.
           А я всё мешкаю, я всё чего-то жду...
           Когда рекою хлынет кровь людская,
           Тогда уж точно власть не удержу,
           И хлипкой станет некогда стальная
           Могуществом своим распёртая держава.
           Премного охамевший брат меньшой,
           (Как ты полураздетая шалава),
           Свободой опьянённый и шальной
           Уж кулаками над Россией потрясает,
           С трибун во все услышанье грозит,
           К последней капле крови призывает.
           А мой народ безмолвствует, сопит,
           Картоху на зиму должно быть запасает.
           А «братья» рассосались по стране,
           Детишек в проституцию толкают,
           Чтобы они, испачкавшись в говне,
           Его конфетку тухлую сосали...
           Воспрянь, народ! Избранники его,
           Заткните рты!
           И без того страну проговорили,
           Продажные, безмозглые скоты.
           Пора спасать Великую Россию!
Стихи получились резкие, сумбурные и когда на следующий день Степан прочитал их в кабинете директора после планёрки, Балабаев резко высказался:
   - Андреич, смотри, за такие стихи можно и в кутузку загреметь. Спрячь, а лучше порви их и забудь.
    Лист бумаги можно порвать, скомкать, выбросить в урну, а как выкинешь боль из души из сердца. И Степан принял для себя решение помогать людям, хотя бы тем, что работают на предприятии, создавать для них благоприятные условия жизни.
    Следующей осенью Балабаеву предложили должность генерального директора городского водоканала, и он решил перетащить за собой двух своих заместителей, Андрея и Степана.
   - Понимаете, это совсем другой размах, другие перспективы.
    Степан, не принимая окончательного решения, посидел два дня в Водоканале, поизучал бухгалтерские отчёты и, обнаружив там явную подтасовку итоговых результатов, вежливо отказался, сославшись на семейные обстоятельства, и продолжил работать в электросетях.
    Все надеялись, что администрация города назначит директором электросетей Сергея Шапкина, и были ошарашены тем, что к ним привели и представили в должности директора Владимира Моторкина, имеющего не очень лестную репутацию. Сергей Шапкин, потянув ещё с полгода лямку главного инженера, ушёл в водоканал. Моторкин назначил на его место своего друга, прожектёра и болтуна Фаламеева.
   Сазонов вместе с подчинёнными ему службами находился в другом, удалённом от головной конторы здании, и не видел ежедневных пьяных оргий нового директора. Но народ роптал и постоянно рассказывал ему обо всём, что происходило.  Степан занял позицию невмешательства, до тех пор пока, главный бухгалтер, чуть ли не в слезах прибежала к нему в кабинет.
   - Степан Андреевич, посмотрите, Моторкин принял простой вексель на полтора миллиарда рублей в счёт погашения долгов «Райкомхоза» за электроэнергию. Мне строго-настрого приказал не говорить вам об этом. Что делать то будем?
    Степан взял вексель, внимательно прочитал его содержание. Задумался. Потом встал и заходил по кабинету. Постоял у окна, сел в кресло, ещё раз прочитал вексель.
   - Ну что, Татьяна Михайловна, Моторкин подписал приговор нашему предприятию. Вы вексель ещё не провели?
   - Нет, конечно.
   - И правильно. Если его оприходовать, он учтётся как реализация электроэнергии, и мы должны будем оплатить все налоги. А оплатить мы их не сможем. Средств не хватит. Нечем будет платить контрагентам и кто-то их них обанкротит нас.
   - Так что же делать то?
   - Сейчас я с этим векселем поеду в администрацию. Попытаюсь отыграть в обратную.
   - Хорошо бы. «Райкомхоз» то, говорят, скоро ликвидировать будут.
   - Знаю.
    Глава администрации долго крутил в руках вексель, исподлобья поглядывая на Сазонова.
   - Ну, что ты всполошился? Обычная финансовая операция.
   - Так ведь этот вексель никогда не будет оплачен. «Райкомхоз» через месяц-другой ликвидируется. Имущества у него своего нет. А мы, приняв этот вексель, должны будем заплатить в бюджеты всех уровней почти полмиллиарда рублей. У нас таких оборотных средств нет. Нечем будет платить поставщикам электроэнергии. Да зарплату работникам и то не сможем выплачивать.
   - Но ведь вексель уже подписан.
   - Надо заставить стороны отозвать его.
   - Заставить? У меня нет на это прав. Два хозяйствующих субъекта подписали документ и у них есть такое право.
   - Александр Иванович, оба руководителя назначены вашими приказами, и вы можете на них повлиять. Иначе наше предприятие погибнет, а «Райкомхозу» всё равно не поможете, его ликвидация неизбежна. Если вы не вмешаетесь, я пойду в областную администрацию к Кращенко, буду просить его о содействии.
   - Ладно. Не кипятись. Вызову я директоров к себе. - Глава администрации поднял трубку, - Леночка, вызови ко мне на два часа Моторкина и Харчевникова, - он положил трубку и снова обратился к Сазонову:
   - Сделай для меня копию векселя у секретаря.
   - Хорошо. Александр Иванович, я надеюсь на вас.
    Сазонов не знал о содержании разговора главы администрации с директорами, но вексель «Райкомхозом» был на другой день отозван. Моторкин со Степаном не общался, всё делал через главного бухгалтера. Однако через неделю в кабинет к Сазонову вошли Моторкин с Фаламеевым. С ними была женщина лет сорока, напудренная с ярко накрашенными губами.
   - Сазонов, познакомься. Это Светлана Борисовна Терентьева. С сегодняшнего дня она мой заместитель по финансовым вопросам, - глядя поверх Степана заговорил Моторкин. - Я своим приказом отзываю у тебя право подписи документов.
   - Стало быть ты меня увольняешь?
   - Пока нет. Работай. Есть тут в твоей конторе свободная комната?
   - Есть, но она совершенно пустая.
   - Светлана Борисовна, я сейчас дам команду Хохлову и Володькину до вечера обустроить ваш кабинет. Выпишите в бухгалтерии деньги и вместе с ребятами проедете по магазинам, купите всё необходимое. Идёмте, я дам главбуху указание.
    Компания удалилась из кабинета. Степан переваривал всё услышанное от Моторкина. Самостоятельно принять такое решение директор не мог. Значит всё было согласовано с главой администрации. Решение по отзыву векселя было принято, а вот по нему решили прокатить каток. Ну ничего, посмотрим, что будет дальше.
    А дальше было так: на следующий день в кабинет к Сазонову зашли все его подчинённые начальники служб.
   - Степан Андреевич, - взволнованно начала главный бухгалтер, - нас сейчас собирала Терентьева и сказала, что все мы теперь подчиняемся только ей. Нам запрещено выполнять ваши указания. Даже тарифы на электроэнергию будут рассчитываться под её руководством. Вы уж нас извините, но приказ есть приказ.
   - Вам не за что извиняться. Мне понятно, что Моторкин решил оставить меня в полном вакууме. Интересно, какой шаг он предпримет дальше? Будем смотреть. Спасибо вам за информацию. Идите работайте. Вам, наверное, и общение со мной запрещено?
   - Да.
   - Понятно. Ираида Ильинична, возьмите все таблицы по расчёту тарифов. Их через две недели надо будет сдавать в областной комитет по ценообразованию. Так, что дерзайте вместе с Терентьевой.
   - А что она в этом понимает?
   - Видимо понимает, раз приняла на себя эту функцию. Всё девчонки, идите, а то у вас могут быть неприятности.
    Сазонов ещё до конца не осознавал, что значит оказаться изгоем. Только через несколько дней полной изоляции он  понял, насколько это невыносимо целый день сидеть в кабинете, в который не заходит ни одна живая душа, а все звонки, идущие от сторонних абонентов, секретарь переводит на Терентьеву. С каждым днём депрессия всё больше накрывала его. Он готов был запить, но осознавал, что от него только этого и ждут, крепился и каждое утро, как на голгофу шёл на работу. Так прошёл почти месяц, пока ему не позвонил начальник управления по ценовой политике администрации области Дмитрий Иванович Удовика.
   - Степан Андреевич, я что-то не пойму, что там у вас происходит. Приехала с
расчётами какая-то разукрашенная вся в золоте барышня, привезла не расчёты, а белиберду и говорит, что теперь ей поручили заниматься тарифами?
   - Всё правильно, Дмитрий Иванович, меня Моторкин отстранил от всех дел. Назначил себе нового заместителя и все мои функции передал ей, а я хожу на работу и ничего не делаю. Целыми днями кроссворды разгадываю.
   - Так, сейчас я иду к Кращенко. Пусть он переговорит с вашим главой, вправит ему мозги.
   - Да глава может и не в курсе.
   - Ну так будет в курсе.
    На следующий день Степана вместе с Моторкиным вызвал глава администрации района:
   - Вы что творите? Кращенко вчера звонил, требует немедленно навести порядок, иначе ликвидирует к чертовой матери ваше предприятие. Сазонов, почему расчёты на тарифы Удовика не представлены?
   - Не знаю, Александр Иванович, господин директор мне запретил чем-либо заниматься. Всеми вопросами ведает теперь новый заместитель по финансовым вопросам, а я вот уже месяц сижу без дела и поплёвываю в потолок.
   - Моторкин, это так?
   - Ну да, я поручил эту работу Светлане Борисовне.
   - Какой Светлане Борисовне?
   - Моему заместителю.
   - Понятно. Назначаешь заместителей, не согласовывая кандидатуры со мной. Совсем мозги пропил. С сегодняшнего дня я своим распоряжением назначаю Сазонова первым заместителем директора, а ты, Моторкин, верни ему все полномочия. А чем будет заниматься эта, как её Светлана, определитесь, нужна ли она на предприятии. Вам всё понятно?
   - Понятно, - пробубнил Моторкин.
   - Да, Сазонов, чуть не забыл. Кращенко сказал, чтобы нормальные расчёты на тарифы были у Удовика через три дня. Идите, работайте.
    Как только вышли из кабинета Моторкин зыркнул на Степана и прошипел:
   - Настучал.
   - Ни на кого и никому я не стучал. Заварил кашу, а теперь виноватых ищешь?
   - Ладно, разберёмся. Светлане я сейчас позвоню, чтобы тебе всё передала.
    С этого дня внешне всё нормализовалось, но взаимоотношения Сазонова с Моторкиным всё равно оставались натянутыми. Терентьева перевелась в налоговую, слила там какую-то информацию о предприятии, и в электросети нагрянула бригада проверяющих, хотя всего полгода назад налоговики целый месяц проверяли всю документацию. На этот раз их интересовала только реализация электроэнергии. Покопавшись неделю в отчётности, налоговики ушли не найдя никаких нарушений.

                ***

    В конце мая, после очередного лечения, из больницы вернулась Катерина и заявила Степану, что она с ними (мужем и сыном) жить больше не будет, а переселится в комнату в коммуналке на улице Атласова.  Дочь к этому времени закончила институт, вышла замуж и уехала к мужу в Москву. Степан пытался урезонить жену, но никакие его доводы не воспринимались. Катерина твёрдо стояла на своём, обозначила что из мебели и бытовой техники Степан должен перевезти ей в комнату, и какое денежное пособие ежемесячно ей выплачивать. Сазонов раз в неделю навещал жену, привозил ей продукты, деньги. Внешне всё выглядело благопристойно. Катерина вела себя спокойно, в холодильнике всегда была еда, в комнате довольно приличный порядок. Беспокойство Степана о том, как она будет жить одна, ушло, а когда к ней поселилась её племянница, он и вовсе успокоился, стал навещать её гораздо реже. И вдруг, в конце октября звонок соседей перевернул всё.
   - Степан, это Лида, соседка Катерины. Приезжай срочно, она выпрыгнула с балкона и разбилась.
    Степан быстро оделся, выбежал из квартиры, вскочил в стоящую у подъезда машину и помчался на Атласова. Там подбежал к тополю под балконом, наивно полагая, что жена может всё ещё быть там. На отмостке и вокруг тополя никаких следов не было. Он поднялся на третий этаж, нажал на звонок. Дверь открыла соседка.
   - Лида! Где она?
   - Так ещё час назад скорая в больницу отвезла. Мы услышали, как её племянница заверещала, вошли в комнату, узнали, что случилось и вызвали скорую.
    Степан не сказав больше ни слова, как мог быстро сбежал вниз и поехал в больницу.
   - Екатерина Яковлевна Сазонова? Она скончалась на операционном столе.
   - А где она сейчас?
   - Увезли в морг на судебно-медицинскую экспертизу. Сегодня суббота, завтра воскресенье, так что раньше понедельника вскрывать её никто не будет. В понедельник поезжайте туда и всё узнавайте.
    Степан вышел на улицу, сел на скамейку и закурил. Холодный осенний ветер пронизывал через тонкую ветровку до костей. Появилась противная дрожь в теле и вскоре его начало трясти. Он встал и, бросив недокуренную сигарету, сел в машину, включил зажигание. Салон машины быстро согрелся. Тело Степана размякло и дрожь прекратилась. «Надо ехать домой, позвонить дочери, родителям и сёстрам жены» - подумал он и, посидев ещё пару минут, медленно выехал с больничного двора. Дома он сел у телефона и дрожащими пальцами стал крутить диск. За этим занятием и застал его вернувшийся с занятий сын.
   - Отец! Что случилось? На тебе лица нет.
   - Максим, мать умерла...
   - Как умерла?
   - А вот так — с балкона выпрыгнула и разбилась. Я всех обзваниваю.
    Максим принёс с кухни табуретку, сел рядом с отцом, обнял его за плечи и они вместе заплакали. Иринка с зятем приехали в воскресенье вечером, а родителей и сестёр Катерины ещё не было, как и сообщений от них о дате приезда. Степан волновался, не знал, что делать: в организации похорон он никогда не участвовал, хотя провожать в последний путь приходилось уже многих. Всегда этим занимались знающие обычаи и обряды бабушки. Утром в понедельник на работе он сообщил коллегам о случившемся несчастье. Организацию похорон вызвались взять на себя председатель профкома и заместитель директора по общим вопросам, а Степана отправили домой.
   - Поезжай домой, встречай родственников, а мы сейчас съездим в морг, узнаем когда могут выдать тело. Тебя будем держать в курсе.
    Дома Степан застал сбившихся в кучку на одном диване детей, зятя и сестру Веру.
   - Никто из родственников не звонил?
   - Нет, не звонили.
   - Папа, есть хочешь? Я там котлет нажарила.
   - Не хочу, Ира. Я лучше прилягу — мутит меня что-то.
   - Ложись в спальне. Мы дверь закроем, чтобы не мешать. А когда маму отдадут не выяснил?
   - Ребята с работы в морг поехали, должны позвонить.
    Часа через три позвонил председатель профкома:
   - Степан Андреевич, в морге сказали, что тело выдадут во вторник вечером или в среду утром. Значит похороны в любом случае надо планировать на среду. Гроб, памятник и ограду мы заказали. Подберите фотографию жены на памятник, а я через полчасика заеду.
   - Хорошо, Гаврилыч, спасибо!
    Вечером за ужином Ирина спросила:
   - Папа, а материна одежда вся на Атласова?
   - Ну да. Она всё с собой забрала.
   - Надо завтра с утра туда поехать, подобрать во что её одевать в морге. И, что это дед с бабой не едут? Хоть бы позвонили. Если завтра к обеду не заявятся, я сама им позвоню.
    Родственники Катерины появились, когда  гроб с телом стоял уже в комнате. Мать с причитаниями бросилась к усопшей, а сёстры с мужьями встали рядом. Мать приподняла платье на усопшей и, увидев под ним обнажённое тело, глядя на Степана сказала:
   - Что же ты даже исподнее на неё  не одел?
   - Приехали бы пораньше, помогли да подсказали. Я понятия не имею, как одевать покойников.
   - Дай мне простынь или большое белое полотенце.
    Степан достал из шкафа простынь и подал его тёще. Она подсунула сложенную по длине простынь под платье дочери:
   - Вот так, хоть потеплее ей будет.
    Степан с детьми и родственники жены ехали на кладбище в крытом грузовике. Все сидели на откидных от бортов лавочках. Только отъехали от дома, как одна из сестёр Катерины начала орать на Степана, обвиняя его во всех грехах тяжких:
   - Это ты убил нашу сестру! Гореть тебе в аду!...
   - Тётя Соня, прекратите! - закричала на неё Ирина. - Вы что, хотите нас вообще сиротами оставить? И нечего обвинять отца! Не виноват он ни в чём. А вот как твоя дочка, будучи в одной с матерью комнате, не остановила её?
    Соня замолчала и больше до самого кладбища никто не проронил ни слова. Только когда был сформирован могильный холмик и установлен металлический памятник покрашенный серой молотковой краской, она опять высказала недовольство:
   - Даже порядочного мраморного памятника наша сестра не заслужила...
   - Не ставят на свежие могилы такие памятники. Земля осесть должна. Вот тогда можно хоть мраморный, хоть гранитный ставить, - урезонил родственницу председатель профкома и распорядился, - укладывайте цветы, венки и отойдите немного в сторонку — ребята сейчас оградку поставят.
    Сразу с поминального обеда родственники Катерины уехали в соседний городок к средней сестре, а Степан со своими вернулись домой и до позднего вечера просидели молча. Приезжать на девять и сорок дней родственники Катерины отказались, и Степан вместо организации поминок разнёс соседям поминальные сладости, а женщинам и головные платки. А буквально неделей позже ему сообщили, что в ДТП погиб его, тесть и попросили привезти памятник и оградку ему на могилу. Степан сразу заказал необходимое и позвонил дочери, но Ирина приехать отказалась, была на восьмом месяце беременности ,и как она сказала: «Я не хочу слушать скандалы родственников». Сына он не стал срывать с учёбы — началась сессия, и тогда вместе с водителем, загрузив всё в УАЗик, рано утром выехали в деревню, надеясь успеть на похороны. Приехав на место, они застали всех родственников и соседей за поминальным столом.
   - А вы что, уже похоронили?
   - Да. Не ждать же тебя, когда ты соизволишь явиться, - с нотками злости и сарказма заявила одна из дочерей усопшего. - Памятник привёз?
   - Привёз. Кто-нибудь поедет с нами на кладбище, показать могилу?
   - А чего показывать. Сами найдёте. Она одна там свежая.
    Водитель положил руку Степану на плечо:
   - Поехали, Степан Андреевич. Без них справимся.
    На небольшом деревенском погосте могилу они нашли сразу, поставили металлическую покрашенную чёрным кузбасс-лаком пирамидку, установили оградку.
   - Ну что, Виктор, - обратился Степан к водителю, - нам на этом «празднике» делать нечего. Не возражаешь, если мы сразу поедем домой?
   - Я, как раз это вам и хотел предложить.
    Всю обратную дорогу Сазонов просидел молча, прокручивал в памяти события из взаимоотношений с родственниками жены. Дома он достал из серванта бутылку водки, нарезал колбасы, огурцов и сел за стол. Опрокинул одну за другой три стопки водки, пожевал кусочек хлеба. Еда в горло не лезла, тогда он ушёл с кухни в другую комнату и лёг на диван.
    Вернувшийся из института Максим был чем-то подавлен.
   - Что, сын, по деду горюешь?
   - Нет, отец. Дело в другом. Я не сдал экзамен по сопромату. Препод сказал, что пересдавать не разрешит. Значит меня отчислят.
   - Ну, нет. Так дело не пойдёт. Поедем завтра с тобой в институт. Я поговорю с преподавателем. Объясню ему ситуацию.
    Максим по расписанию занятий нашёл в какой аудитории сейчас читает лекцию преподаватель сопромата, и они пристроившись у ближайшего к ней окна, стали ждать окончания пары. Через несколько минут зазвенел звонок, дверь распахнулась и из аудитории толкая друг друга начали выскакивать студенты. Преподаватель вышел последним. Степан подошёл к нему, поздоровался.
   - Я отец вашего студента Сазонова Максима. Он завалил экзамен и вы сказали, что не дадите ему возможности пересдать.
   - О какой возможности вы говорите. Он полный ноль...
   - Но, вы поймите. У него сложилась тяжёлая жизненная ситуация: два месяца назад умерла мать, а несколько дней назад погиб его дед. Парень не мог собраться, впал в депрессию.
   - Знаете, у меня в каждую сессию у студентов умирают бабушки, дедушки, дяди, тёти. У вас есть свидетельство о смерти?
   - С собой нет.
   - Вот принесите свидетельство, тогда и поговорим.
   - Хорошо. Вы до какого времени будете на кафедре?
   - Часов до пяти.
   - Я через пару часов подъеду.
    Преподаватель, прочитав свидетельство о смерти Катерины, покачал головой:
   - Жаль. А ведь совсем молодая ещё. Давайте так поступим. Я позанимаюсь с Максимом индивидуально, а потом приму у него экзамен.
   - Спасибо. Я заплачу вам за занятия сколько скажете.
   - Никакой оплаты не нужно. Что я нелюдь, что ли! Тут такое, а вы о деньгах.
Завтра в два часа пусть подходит ко мне.
    Недели через две, расплываясь в улыбке, сын доложил отцу, что экзамен он сдал.
   - Вот и хорошо, - с облегчением на душе проговорил Степан и похлопав сына по плечу добавил, - как говорится «сдал сопромат, можно жениться».
    Оказалось, как в воду глядел. Через полгода сын заявил ему, что собирается жениться и они уже подали заявление в ЗАГС. Девушку Максима Степан знал. Она часто приходила к ним домой, иногда оставалась у них ночевать.
   - Ну что, жениться, так жениться. Только мне кажется, надо бы институт сначала закончить.
   - Отец, не сомневайся — закончу я институт.
    Летом сыграли свадьбу. Степан поселил молодых в небольшой, купленной по счастливому случаю квартире. Пожив пару месяцев в гордом одиночестве, Сазонов предложил Марине, с которой встречался уже несколько лет, вместе с её сыном переехать к нему. Марина не раздумывая согласилась. Разница в возрасте была чуть ли не двадцать лет, но это их не смущало. Недовольными остались только дети Степана, но постепенно они притёрлись друг к другу, тем более что жили все отдельно и не путались под ногами друг у друга.

                ***

    Степан не знал, какую очередную дурь допустил Моторкин, и был удивлён, когда его вызвал к себе глава администрации и сообщил, что директора предприятия он уволил, а его Сазонова назначает исполняющим обязанности директора.
   - Собери в четыре часа всех начальников подразделений, я подъеду, представлю тебя.
    На совещании  глава администрации не стал распространяться о причинах увольнения Моторкина. Он долго говорил о значимости для города предприятия, что они должно работать, как швейцарские часы, без сбоев и остановок, а Сазонов хорошо знает все нюансы управления производством и экономикой, и он надеется, что в скором времени приставка «и.о.» будет удалена.
   - На место первого заместителя директора назначать пока никого не буду. Сазонов потянет и две должности, - сказал в заключении глава и попрощавшись уехал.
    И Степан тянул. Проходил месяц за месяцем, а приставка  «и.о.» продолжала давлеть над ним. Перед самым Новым годом, приехав на совещание в администрацию, Сазонов увидел в приёмной знакомого ему энергетика одного из предприятий Гороленко. Он сидел у окна и весь светился.
   - Здравствуйте! Начал совещание глава администрации. - Начну с того, что представлю вам нового директора электросетей. На эту должность с сегодняшнего дня назначается Гороленко Василий Иванович. Василий Иванович, встань, чтобы тебя все увидели.
    Гороленко встал. Его большое круглое лицо налилось кровью. Но присутствующие на совещании почему-то смотрели не на него, а на Сазонова и тихонько переговаривались между собой.
   - А теперь, перейдём к текущим нашим делам и задачам на новый год, - продолжил глава и после нескольких общих фраз начал поднимать одного за другим руководителей для отчёта. Степана он поднимать не стал, а вновь назначенного директора спрашивать о чём-либо пока было неуместно.
    После совещания Сазонов не вышел вместе со всеми из кабинета, а подошёл к главе администрации:
   - Александр Иванович, я что-то не понял, почему назначен новый директор? Вы же говорили на собрании, что назначите меня.
   - Но ты же так и не подготовил проект приказа о назначении тебя на должность.
   - А разве я это должен был сделать? Гороленко пришёл к вам с проектом приказа? Я прошу вас приехать на предприятие и объяснить коллективу, почему так  произошло.
   - Ничего я никому объяснять не буду, а ты сейчас вернёшься на предприятие и представишь коллективу директора. А ещё лучше позвони от меня, пусть секретарь до вашего приезда соберёт всех руководителей в кабинете. Все! Забирай Гороленко, и езжайте на базу.
    Пока Сазонов с Гороленко ехали, слухи о назначении нового директора уже дошли до работников предприятия. Видимо, кто-то из присутствовавших на совещании позвонил своим знакомым и друзьям. Поэтому практически все мужчины- руководители подразделений толпились у входа в административное здание и нервно курили. Чехарда с постоянными сменами руководителя всем изрядно надоела, но гражданской воли не хватало, чтобы возмутиться. Гороленко быстро сколотил вокруг себя группу охотников и любителей активного отдыха, которая во всём поддерживала нового руководителя. Они постоянно пропадали то на турбазе, то уезжали на несколько дней на охоту или рыбалку. Сазонову, как и прежде, приходилось тянуть лямку управления предприятием одному. Он не жаловался на судьбу и тянул, и радовался тому, что директор не лезет в финансы и экономику. Здесь он был полным профаном, но зато был хорошим технарём, и при разработке плана технического перевооружения предприятия внёс и настаивал на внедрении целого ряда мероприятий на автоматизацию управления передачи электроэнергии. Их внедрение требовало немало средств, но Степан видел в реализации идей директора перспективу и поддерживал эти его инициативы.
    Через два года или чуть больше Сазонов стал замечать, что вокруг Гороленко собралась ещё одна группа любителей поохотиться. Это были подрядчики и поставщики материалов. А вскоре на стол Степана стали ложиться сметы и акты выполненных работ с явно завышенными объёмами.
   - Василий Иванович, я не буду подписывать эти акты! - заявил Сазонов директору и положил ему на стол кипу бумаг.
   - Это почему?
   - Здесь, как минимум, на сорок, а то и на пятьдесят процентов завышены объёмы.
   - А ты как думал. Сейчас без этого никто не работает. Не будешь подписывать и не надо. Я сам подпишу, но ты всё-таки визу свою поставь.
   - Нет уж, спасибо. Поставлю визу — возьму на себя ответственность.
   - Боишься, значит?
   - Не боюсь. Но не хочу участвовать в махинациях.
   - Так ты, может, и платёжки не будешь подписывать?
   - Платёжки, если вы подтвердите объёмы, я подпишу. Вы подтверждаете выполненные объёмы, и мы обязаны оплатить выполненную работу.
    Так и пошло. Все сколько-нибудь сомнительные сметы и акты выполненных работ Сазонов относил директору и тот, прочитав лишь название организации, подписывал их. Вскоре по предприятию поползли слухи, что директор и один из его приближённых заместителей строят себе квартиры в престижном доме на берегу Волги. Квартиры не маленькие, около двухсот метров каждая, а застройщиком этого дома был один из работающих с предприятием подрядчиков.
    Осенью, когда открылась охота на гусей, Горленко со своей компанией пропал с предприятия больше, чем на неделю, а вернувшись, они долго обмывали удачную охоту. Он не ездил на еженедельные совещания в департамент. За него на совещаниях отчитывался Сазонов.
   - Степан Андреевич, а где Гороленко? Почему его третий раз подряд нет на совещании?
   - Не знаю.
   - Как это, не знаю? Ты его первый заместитель и не знаешь, где директор?
   - Вот именно заместитель. Директор не обязан отчитываться передо мной.
   - Ладно, разберёмся. У администрации города есть намерение взять из оперативного управления у акционерного общества «Волгоградэнерго» все муниципальные сети и передать их нашему предприятию. Нужен будет серьёзный руководитель. И мы над этим подумаем.
    Намерения администрации вскоре стали на слуху у всего города, и в один из дней на предприятие приехали руководитель департамента и работающий в последнее время директором Водоканала Сергей Шапкин. Срочно собрали всё руководство в кабинете директора на экстренное совещание.
   - Уважаемые товарищи или господа! Не знаю, как вас теперь называть? - начал руководитель департамента Сергей Соловьёв. - У администрации города есть серьёзные намерения передать вашему предприятию все электрические сети города. Управлять таким предприятием должен опытный и грамотный специалист. И мы решили назначить на эту должность хорошо знакомого вам Сергея Михайловича Шапкина, а Гороленко мы освобождаем, и Сергей Михайлович подберёт ему по его способностям работу.
    Соловьев ещё долго говорил о перспективах развития предприятия, о большой и сложной работе по инвентаризации изымаемого из оперативного управления имущества, оценке его состояния, и о том, что только под руководством опытного специалиста можно будет осуществить всё это. Потом он сказал, что Шапкину нужно два дня на передачу дел в Водоканале новому директору. В понедельник он приступит к исполнению своих обязанностей, а управление предприятием на эти дни возлагается на Сазонова Степана Андреевича.
    Всё совещание Гороленко сидел за столом руководителя, как в воду опущенный. И только когда гости ушли, он встал из-за стола и обратился к Сазонову:
   - Андреевич, можно я сегодня уйду? Надо прийти в себя. А завтра заберу личные вещи из кабинета?
   - Да, Василий Иванович, иди. Нам всем надо прийти в себя.
    В понедельник Шапкин приехал на предприятие перед обедом и сразу же собрал совещание. Начало его речи глубоко оскорбило всех присутствующих:
   - Я смотрю, вы тут все эти годы, пока меня не было на предприятии, в носу проковырялись. Сейчас всё будет по-другому, всем придётся работать с полной отдачей. Инвентаризация имущества потребует серьёзной работы всех служб. Тем более, что руководство города установило очень жёсткие сроки. Всю работу мы должны закончить за два- максимум два с половиной месяца и начать эксплуатацию изъятых у «Волгоградэнерго» сетей и подстанций. Сегодня я постараюсь написать программу действий, а завтра перед каждым подразделением поставить конкретные задачи. Оперативной работой предприятия будет руководить главный инженер, а все остальные будут работать на перспективу и ежедневно на вечерних оперативках отчитываться о проделанной работе. Так что дремать и ковыряться в носу будет некогда.
    И закрутилось, завертелось колесо: технари объезжали подстанции и сети, проверяли их состояние и комплектность, бухгалтера сверяли карточки учёта оборудования с данными обследования, сбытовики составляли базу потребителей электроэнергии. По весне работа была закончена, но складывалось такое впечатление, что результаты администрацию города уже не интересовали. Поговаривали, что ничего изыматься у «Волгоградэнерго» не будет.
    Энтузиазм Шапкина как-то разом пропал, он поник и целыми днями сидел за компьютером, рисовал какие-то одному ему известные схемы и графики, а в начале лета сказал Степану:
   - Я решил поступать в Академию Госслужбы при Президенте. Соответствующее направление администрация города мне даст. Так что, Андреич, в мои отсутствия, а они будут частыми, тебе придётся одному управляться.
   - Да мне, Сергей Михайлович, не в первой. Я уже привык к этому. А то, что ты будешь учиться в Академии, это отлично. Диплом откроет перед тобой новые возможности.
   - Надеюсь. Послезавтра я уезжаю в Москву, а ты тут рули.
    После поступления в Академию Шапкин целыми днями сидел за компьютером, писал контрольные, рефераты и совершенно отошёл от дел предприятия, даже на еженедельные совещания в департамент попросил ездить Степана, и только на совещания к мэру города отправлялся сам, предварительно расспросив своего заместителя о текущей ситуации на предприятии.
    Степан крутился, старался всюду успевать. Недели пролетали как один день. Шёл уже третий год, как Шапкина назначили директором, который всё своё время отдавал учёбе и только время от времени вспоминал о предприятии, собирал совещания, ставил перед работниками очередные задачи и снова зависал в компьютере. Как-то глубокой осенью Шапкин забежал в кабинет к Степану:
   - Я поехал в «Волгоградэнерго». Генеральный директор о чём-то поговорить со мной хочет. Сегодня, наверное, уже не вернусь.
    На следующее утро, даже не заходя в свой кабинет, директор пришел к Сазонову и плюхнулся в кресло у окна:
   - Андреич! Не знаю с чего начать.
   - Начинай, Сергей Михайлович, с начала.
   - С начала, так с начала. Сначала мы часа два беседовали с Кузнецовым и представителем РАО «ЕЭС», а потом пошли в кафе, посидели, да так хорошо, что башка раскалывается.
   - То, что головка «ва-ва», видно издалека. А по сути то что?
   - А по сути. Какая-то аффилированная фирма скупила более восьмидесяти процентов акций «Облэлектро», и они хотят посадить туда своего директора. Уговаривали меня, но я отказался. Во-первых, руководство города перевело меня сюда с определённой целью, во-вторых, я учусь в Академии и должен два-три раза в год уезжать в Москву. Здесь есть ты, и я могу быть спокоен. А кто будет подменять меня там? Одним словом, я предложил твою кандидатуру. Хватит тебе быть вечным заместителем. Сегодня мы с тобой должны поехать к ним на встречу. Они хотят познакомиться и побеседовать с тобой. Вот я немножко очухаюсь, и сразу после обеда поедем.
   - А ты меня спросил, согласен ли я?
   - Вот там они тебя и спросят. Хватит. Я пойду к себе. Закроюсь там и полежу пару часов. А ты пока думай.
    Степан думал: «А что, если предложат нормальные условия, так и согласиться. С девяносто первого года всё в заместителях директоров хожу. Пора и честь знать...»

                ***

   - Добрый день, Степан Андреевич! Сергей Михайлович нам о тебе всё рассказал, поэтому перейдём сразу к делу, - поднявшись из-за стола сказал молодой лет двадцати семи человек. - Присаживайся. Сейчас я приглашу представителя компании и поговорим.
    Через минуту в кабинет вошёл такой же молодой человек,  чуть меньше ростом генерального директора, но крепкого телосложения.
  - Здравствуйте! Если я не запамятовал, Степан Андреевич?
   - Он самый.
  - Так вот, мы через аукцион купили контрольный пакет акций «Облэлектро» и хотели бы видеть вас генеральным директором. Сразу скажу: руководство предприятия пыталось оспорить сделку, но у нас на руках решение суда о её правомерности. Завтра с утра поедем на предприятие вместе с судебными приставами для осуществления исполнительного производства. Ах, да, я не спросил, согласны ли вы?
   - Вот именно. Вы даже не озвучили условия труда и оплаты.
   - Две с половиной тысячи долларов в месяц устроит?
    Степан быстро перевёл доллары в рубли. Получилась приличная сумма. "Да и сколько можно на вторых ролях быть" - подумал он про себя и ответил:
   - Ну что ж. За эти деньги можно и поработать.
   - Отлично! Остальные условия будут оговорены в контракте. Сегодня мы всё подготовим, а завтра в семь утра встречаемся в областном управлении судебных приставов. Не опаздывайте.
    Не смотря на ранний час в холле управления было многолюдно, туда -сюда сновали люди с автоматами. Кроме представителя московской компании было ещё человек пять гражданских. Представителя звали Юрий Васильевич. Он сразу же подошёл к Степану, поздоровался и повёл его к группе молодых людей в штатском.
   - Познакомься Степан Андреевич, это Дмитрий — начальник твоей личной охраны, а это его орлы.
   - Какая охрана? Зачем она мне?
   - На всякий случай. Не будет необходимости, они уедут обратно в Москву. А при необходимости они обеспечат вам полную безопасность. Сейчас я зайду к начальству и поедем.
    На вахте «Облэлектро» пожилой мужчина закрыл вертушку:
   - Кто такие? Предъявите пропуска!
   - Какие пропуска, папаша? Мы судебные исполнители, а это люди с нами. Открывай ворота, запусти наши машины.
   - Я должен спросить у начальника службы безопасности.
   - Не надо никого спрашивать. Мы сами спросим.
    В это время, пока старший судебный исполнитель разговаривал с вахтёром, один из охранников Степана ловко перескочил через металлические ворота и открыл их. Микроавтобус с судебными исполнителями и три легковых автомобиля въехали во двор и подкатили к административному зданию. На проходной встали невесть откуда взявшиеся вооружённые люди, которые посоветовали пожилому вахтёру идти отдыхать. Сазонову раньше приходилось бывать в конторе этого предприятия и он знал расположение кабинетов. Но, как он понял, москвичи тоже были хорошо осведомлены, и вот они всей толпой быстро поднялись на второй этаж и ввалились в небольшую приёмную.
   - Ярославцев у себя? - спросил кто-то у ошалевшей секретарши и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь кабинета.
   Генеральный директор стоял около стола и что-то кричал в телефонную трубку.
   - Евгений Васильевич, положите трубку.
   - А что здесь происходит? На каком основании вы все ввалились сюда?
   - На основании судебного решения. С сегодняшнего дня генеральным директором назначен Сазонов Степан Андреевич. В течении дня вы должны передать ему дела, печать предприятия и ключи от кассы, - сурово сказал начальник судебных приставов.
   - Ничего я передавать не буду. Мы обжаловали в высшей судебной инстанции решение суда о признании не действительной сделки по акциям. И до  судебного решения вы не имеете права предпринимать какие-либо действия.
    Ярославцев был из высокопоставленных милицейских чинов и разговаривал с приставами профессионально.
   - Имеем, - вмешался в разговор Юрий Васильевич. -Вот у нас решение суда, запрещающее вам чинить препятствия новому генеральному директору. Возьмите, ознакомьтесь.
   - Я знаком с этим решением. Мы уже написали апелляцию. В девять часов будет заседание суда.
   - Хорошо. До десяти часов подождём, но печать и ключи от кассы всё-таки передайте. Степан Андреевич, занимайте рабочее место директора, а вы, Евгений Васильевич, пересядьте, пожалуйста, сюда. У нас пока на руках решение суда о не чинении препятствий Сазонову.
    Ярославцев вышел из-за стола, сел на предложенное ему место, и в кабинете воцарилась тишина. Часа через полтора в кабинет влетел, как ошпаренный, начальник юридического отдела в сопровождении начальника службы безопасности:
   - Евгений Васильевич! Вот решение суда, отменяющее предыдущее решение.
    Ярославцев взял принесённый документ, прочитал его вслух.
   - Ну, что, господа, прошу освободить помещение.
   - Нет, господин Ярославцев, мы никуда не уйдём. Это решение суда отменяет постановление о не чинении препятствий Сазонову, но мы остаёмся собственниками предприятия и оставляем в силе приказ о его  назначении генеральным директором. А если вы будете мешать ему работать, мы просто выведем вас за территорию предприятия. Не пройдёт и часа, как мы опротестуем сегодняшнее решение суда.
    На улице уже смеркалось, и кто-то из присутствующих в кабинете позвонил и заказал пиццу. Не прошло и получаса, как курьер принёс и поставил на стол для совещаний с десяток коробок. Дмитрий достал нож и начал резать на куски ещё горячую пиццу.
   - Налетайте! А то уже кишки сводит от голода.
    Вся компания окружила стол и вскоре все коробки были опустошены.
   - Степан Андреевич, подкрепились? - сказал Юрий Васильевич, представитель нового собственника. - А сейчас за работу! Начинайте управлять предприятием.
Сазонов подумал и быстро написал приказ, которым запрещал директорам филиалов  отключать потребителей от электроэнергии по любым причинам, кроме техногенных ситуаций. Он решил, что возможны провокационные отключения за копеечные долги, чтобы внести сумятицу среди потребителей и обвинить в этом новое руководство.
   - Вот, Юрий Васильевич, посмотрите. Думаю в данной ситуации нужно немедленно разослать это во все филиалы, а то, чтобы опорочить нас начнутся веерные или какие-то ещё отключения.
   - Правильно. Сейчас мы его напечатаем и факсом разошлём всем.
   - А секретаря нет — она сбежала.
   - Сбежала... Ничего наши ребята всё могут. А где Ярославцев? Что тоже сбежал?
Ярославцев в это время собрал съехавшихся со всей области директоров филиалов в недалеко расположенном кафе и призвал их не исполнять указания новых хозяев:
   - Давайте завтра. Нет завтра не успеем. Послезавтра привозите сюда своих боевых ребят, и мы покажем кузькину мать этим захватчикам.
   - Не сомневайся, Евгений Васильевич, привезём и предприятие своё им не отдадим.
    Уже поздно вечером примчался гонец из суда с новым решением, отменяющим предыдущее и обязывающее опять Ярославцева не чинить препятствий Сазонову.
   - Так, ребята! Пора по домам, а то время к полуночи движется. Дмитрий, оставь на предприятии усиленную охрану и обеспечь сопровождение Степану Андреевичу, - распорядился Юрий Васильевич.
   - Я закрепил за генеральным трёх человек. Они постоянно будут находиться рядом с ним. Здесь останутся пять человек, остальные будут отдыхать.
    Степана усадили на заднее сидение автомобиля. По бокам сели вооружённые пистолетами двое крепких ребят, на переднем сидении рядом с водителем устроился спортивного телосложения вооружённый автоматом молодой парень. Когда остановились у подъезда, сидящий слева от Степана охранник вышел из машины, вбежал в подъезд и через несколько минут дал отмашку. Автоматчик вышел и встал рядом с  машиной и, только после этого, сидящий справа от Степана открыл дверь и предложил ему выходить, затем сопроводил до двери квартиры. Проверявший подъезд охранник стоял на лестничной площадке перед следующим этажом. Степан открыл дверь, сопровождающий его зашёл вместе с ним, пробежался по всем комнатам, наглухо задёрнул все шторы.
   - Всё, Степан Андреевич. Отдыхайте спокойно. Без нас из дома никуда не выходите. Все передвижения только с нашим сопровождением. В семь утра мы будем у вас, - проинструктировал Степана охранник и покинул квартиру.
   - Стёпа, что случилось? Что это за люди? - заговорила встревоженная Марина.
   - Всё нормально. Это моя охрана. Накрывай на стол — есть хочется. Потом всё расскажу.
   - Садись за стол. Сейчас я всё разогрею.
   - Влип я, кажется, Марина, - заговорил Степан, прожевав кусочек котлеты. - Они меня убедили, что на законных основаниях владеют предприятием, но практически захватывают его.Да и лихие девяностые давно прошли. А суды! Как суды себя ведут: утром принимают одно решение, в обед — другое, а вечером — третье!
   - Так откажись. Зачем всё это тебе надо?
   - Нет. Раз ввязался... Посмотрим, что дальше будет.
   - А чего смотреть? Откажись, да и всё.
   - Я сказал посмотрим. Всё спать пора, утром чуть свет вставать.
    Весь следующий день был на удивление спокойным. Ярославцев сказался больным, неожиданно захворали главный бухгалтер и заместитель по экономике и финансам. Остальные сотрудники сидели тихо, как мыши в норках. И только один главный инженер продолжал работать: ему звонили, он отвечал, давал распоряжения. За пределами головного офиса шла работа. А здесь стояла гробовая тишина. «Должно быть перед бурей» - думал Сазонов, меряя шагами пространство кабинета за директорским столом и смоля одну за другой сигареты.
   - Надо собрать директоров филиалов, ознакомить их с договором купли-продажи акций и решением суда. Степан Андреевич, распорядитесь.
    Однако, распоряжаться было некем. Секретарь в приёмной и сегодня не появилась.
   - Сбежала, так сбежала, - тихо проговорил московский представитель. - Степан Андреевич, пишите распоряжение, назначайте на завтра совещание, наши ребята отлично владеют факсом. Передадут.
    Подъехав утром к проходным, Степан и его сопровождающие увидели десяток припаркованных невдалеке «ПАЗиков». Дмитрий - начальник охраны по рации объявил готовность номер один. Через считанные минуты с разных сторон к проходным съехались машины.
   - Первый и третий проезжайте с нами на территорию, остальные у ворот.
    Как только открылись ворота, из «ПАЗиков» как по команде начали выскакивать разновозрастные мужчины и бежать к воротам. Охрана попыталась блокировать толпу, но люди напирали и были уже готовы ворваться на территорию. Выстрелы из автоматов в воздух на несколько секунд остановили толпу, и охрана успела изнутри запереть ворота. Толпа быстро вышла из оцепенения. Кто-то громко крикнул: «На абордаж!» Мужики гроздьями повисли на металлических прутьях ворот, пытаясь перескочить внутрь на территорию. Охрана пыталась стаскивать их, но силы были неравны, и перелезшие через ворота всё-таки распахнули их. Толпа рванула к конторе. Выбежавшие из помещения несколько охранников не смогли остановить эту лавину, и возбуждённые люди заполнили все коридоры, крича:
   - Не отдадим предприятие! Убирайтесь!
    Появившийся через полчаса в сопровождении милиции заместитель губернатора пытался успокоить толпу:
   - Товарищи! Спокойствие. Мы урегулируем все вопросы. Переговорим с москвичами.
Укажем им на их неправомерные действия.
    Рабочие постепенно успокоились. Только в дальнем конце коридора всё ещё слышались возмущённые голоса.
    Переговоры ничего не дали. Каждая из сторон осталась при своём мнении, и заместитель губернатора в сопровождении милиции покинул предприятие. После отъезда высокопоставленного чиновника толпа рабочих снова зашумела, кто-то призвал выкидывать захватчиков из окон, и десятка два здоровенных мужиков во главе с начальником службы безопасности ворвались в кабинет директора, остальные плотно забили приёмную. Начальник  службы безопасности с пистолетом в руке пробился к Сазонову и, размахивая оружием у носа Степана кричал, требовал покинуть предприятие. Телохранители  тот час же взяли Степана в кольцо и вытащив пистолеты направили их на толпу.
   - Отойдите! Иначе будем стрелять на поражение!
    Кто-то из охранников сзади захватил руки вооружённого начальника службы безопасности и выбил из его руки пистолет.
   - Николай Николаевич, успокойся! - сказал Ярославцев. - Они вызовут милицию и нас привлекут за нарушение общественного порядка. Но ты, Сазонов, тоже пойми, что наши рабочие просто так не сдадут предприятие. Если будет нужно, то съедутся в десятки раз больше и тогда будет ледовое побоище.
   - Ярославцев, ты, кажется, на больничном? Советуем тебе распустить толпу, отправить их по рабочим местам, иначе мы привлечём тебя за саботаж! - кричал Юрий Васильевич.
   - Не пугайте меня! Я пуганый. Запомните, работать с вами никто не будет. Все ваши указания и распоряжения только воздух поколышут. - Ярославцев махнул рукой и направился к выходу, разгневанные рабочие потянулись за ним.
    В следующий раз Ярославцев появился на предприятии только в канун дня энергетика.
   - Степан Андреевич, Юрий Васильевич, вы разрешите мне завтра собрать работников в красном уголке, поздравить их с праздником, поблагодарить за труд. Вы тоже, если хотите, можете поприсутствовать.
   - Собирайте.
    На собрании Ярославцев, как и обещал, не говорил ничего лишнего. Произнёс дежурную речь, наградил особо отличившихся и пожелал им и их семьям благополучия. Сотрудники разошлись, а Ярославцев вместе с Сазоновым и телохранителями поднялись в кабинет.
   - Мужики, война войной, а праздник всё-таки сегодня наш общий. Я предлагаю отметить его вместе. Давайте сядем за стол, выпьем по рюмочке.
   - Ну, что же, можно и по рюмочке, - согласился Юрий Васильевич. - Ребята, у нас есть чем закусить?
    Ярославцев вытащил из портфеля две бутылки водки, свёртки с бутербродами:
   - Я вот и выпить, и закусить принёс.
    После пары выпитых стопок у Степана слегка закружилась голова, он впал в прострацию и уже плохо воспринимал о чём говорили Ярославцев с московским представителем. И только слова бывшего генерального директора о предстоящем двадцать шестого декабря заседании в Саратове арбитражного суда, вернули его в действительность.
   - Евгений Васильевич, не надейтесь, что суд вынесет решение в вашу пользу.
   - Как знать, как знать, - многозначительно произнёс Ярославцев. - Ну что, мужики, выпьем по третьей.
    Выпили и по третьей и по четвёртой. И только, когда обе бутылки были опорожнены, решили, что пора расходиться. Степан посмотрел на часы. Они показывали половину пятого. Значит их коллектив уже полчаса как сидит за столами во дворце культуры. И он, уже достаточно захмелевший, решил поехать к своим и озвучил своё намерение Дмитрию.
   - Как скажете, Степан Андреевич, только вместе с вами за стол сядет наш человек.
   - Да хоть все.
    Огромный зал во дворце культуры гремел музыкой. Шапкин встретил Сазонова и проводил его вместе с телохранителем к столику у окна, за которым сидели уже изрядно подпитые два руководителя. Телохранитель снял куртку, повесил её на спинку стула и сел к окну, а Степан расположился рядом. Сидящие за соседними столиками, увидев у незнакомого мужчины кобуру с пистолетом, зашушукались. До Степана долетели слова: «А в коридорах какие-то люди с автоматами. Неужели Сазонова так охраняют?». Телохранитель взял у Степана папку с документами и положил её сзади себя на подоконник. Праздник шёл своим чередом.
    Через какое-то время Шапкин заметил, что сидящий рядом с Сазоновым, Николай Петрович, вот-вот уткнётся носом в тарелку, и дал команду отправить его домой. Сазонов после выпитых двух-трёх рюмок поздравил коллектив с праздником, пожелал предприятию процветания и, опрокинув в себя ещё порцию водки, окончательно опьянел.
   - Степан Андреевич, пора домой, - сказал телохранитель.
   - Домой? Хорошо, поедем домой. Где моя папка?
   - Здесь на окне.
    На окне папки не оказалось. Телохранитель сразу же сообщил Дмитрию о пропаже папки. Тот вызвал Шапкина в коридор:
   - Кто-то из ваших забрал папку с документами. Даю полчаса, чтобы её найти. В противном случае, мы будем вынуждены положить всех на пол и обыскать помещение.
   - Гера, - обратился Шапкин к водителю, - ты отвозил Николая Петровича, у него была в руках папка?
   - Кажется была.
   - Лети к нему домой и срочно привези сюда эту папку.
    Водитель бегом спустился по лестнице к машине,  и уже минут через двадцать протягивал Шапкину чёрную кожаную папку. Дмитрий перехватил её и попросил Сазонова проверить, все ли документы на месте. Степан перелистал бумаги и заплетающимся языком сказал:
   - Кажется, все здесь.
   - Всё. Инцидент закрыт, - сказал Дмитрий. - Степан Андреевич, уже пора домой, баиньки, - и, подхватив его под руку, повёл на улицу.
    Утром Марина еле растолкала Степана:
   - Вставай! Охрана уже у дверей стоит. Ну надо же было так напиться вчера!
   - Свари, роднуля, мне кофе. Я сейчас умоюсь, попью кофе и всё будет хо-ро-шо. Охраннику скажи, что я скоро выйду.
   - Что ему говорить. Он всё равно будет столбом стоять у двери, пока ты не выйдешь.
   Степан умылся, сделал несколько глотков кофе. Его мутило. Голова раскалывалась.
   - Может дома сегодня останешься? Отлежишься.
   - Не могу. Ехать надо, - ответил Степан и на ватных ногах прошагал в коридор, оделся и вышел из квартиры.
   На работе Степан навёл себе кружку растворимого кофе, но снова выпил лишь несколько глотков. Нутро не принимало. Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.
   - Что, Степан Андреевич, хреново после вчерашнего?
   - Ничего, Юрий Васильевич, через часок всё пройдёт.
    Однако через часок ничего не прошло. Начало покалывать сердце, а потом появилась резкая боль под ложечкой. Степан схватился руками за грудь.
   - Что, сердце?
   - Да, прихватило что-то.
   - Борис, вызывай скорую! - скомандовал Юрий Васильевич. - Степан Андреевич,
прилягте на стулья.
    Врачи скорой помощи измерили давление, сделали ЭКГ:
   - Стенокардия. Сейчас мы сделаем укол. Минут через двадцать должно отпустить. А вообще-то, лучше бы было его госпитализировать.
   - Нет, в больницу я не поеду.
   - Тогда отвезите его домой, пускай отлежится. Вот возьмите таблетку, дома выпьете.
    Скорая уехала, а Сазонов, полежав на стульях ещё с полчаса, поднялся.
   - Ну, как?
   - Легче стало.
   - Дмитрий, отвезите его домой, и до прихода жены с работы побудьте с ним.
    Телохранители помогли Степану дома раздеться, дали ему выпить оставленную врачом таблетку и уложили в постель, а сами уселись на кухне.
   - Я же утром говорила, останься дома, отлежись. Так нет, понесло на работу, - бурчала вечером Марина, обнаружив дома большую компанию.
   - Хватит кудахтать! Всё у меня уже хорошо. Ты лучше покорми нас. Ребята весь день сидят голодные.
   - Нет-нет. Спасибо. Мы не голодные, Степан Андреевич. Пока вы спали мы две пиццы замолотили и кофейком вашим запили.
    Поздним вечером позвонил Юрий Васильевич и попросил Степана завтра на работу не выходить, а полежать ещё денёк дома. Марина восприняла это известие с радостью:
   - Правильно. Хоть один человек благоразумный в вашей команде нашёлся.
   - А я, что не благоразумный?
   - Благоразумные не напиваются, как сапожники, до потери пульса.
   - Давай, Марина, замнём всё для ясности.
    На следующий день, вернувшись с работы и осведомившись о состоянии Степана, Марина предложила:
   - Пойдём, прогуляемся. Подышишь свежим воздухом, а то столько времени на улицу не выходил.
   - А, пойдём! И правда, подышать надо.
    Лёгкий морозец слегка пощипывал щёки и кончики ушей. Дышалось легко. Степан глубоко вдохнул чистый воздух и подставил ладони под редкие и крупные снежинки, медленно падающие казалось бы с безоблачного неба.
   - Красота! Пойдём, Маринка в парк побродим.
   - Да запросто.
    На следующее утро, как только Степан устроился в машине, севший рядом с ним Дмитрий со строгостью в голосе сказал:
   - Степан Андреевич, вы почему вчера без сопровождения из дома вышли? Никогда больше этого не делайте! В первый же день я вас предупреждал.
   - Так я не один. Я с сопровождением был.
   - Не прикрывайтесь Мариной. Мы несём ответственность за вашу жизнь и здоровье.
   - Всё, Дмитрий! Если в следующий раз захочу прогуляться буду вам звонить.
    День на работе прошёл спокойно. Да собственно никакой работы и не было. Главбух и зам. по экономике и финансам продолжали болеть, а клерки на любой вопрос отвечали, что они не в курсе. Производственными процессом продолжал управлять главный инженер, а Сазонов только после его визы подписывал товарно-транспортные накладные на отпуск материалов со склада. Без его подписи охрана с территории ничего не выпускала.
   Вечером дома за ужином Степан рассказал об утреннем замечании Дмитрия по поводу их прогулки, Марина удивилась:
   - Интересно, ведь нигде охраны не было видно, как он узнал?
   - Да вон, за трансформаторной подстанцией белая иномарка дежурит, - заметил её сын. - Всегда стоит, когда вы дома, а утром следом за вами уезжает...
    Тихими и спокойными были ещё следующие два дня, а на третий, всё развернулось на сто восемьдесят градусов. Утром двадцать седьмого в кабинет вошли Ярославцев, начальник юридического отдела и начальник службы безопасности.
   - Уважаемые Степан Андреевич и Юрий Васильевич! Имею честь вас уведомить, что арбитражный суд в Саратове отменил решение Волгоградского суда и признал сделку по акциям не законной. Вот вам копия постановления и вот ваш выход! - как-то уж слишком артистично с небольшим поклоном Ярославцев указал на дверь.
Сазонов заметил, что Юрий Васильевич ничуть не удивлён услышанным. Значит он знал о решении суда, следовательно, ещё вчера сообщил об этом руководству.
   - Ну что, Евгений Васильевич, на данном этапе мы признаем решение суда и покинем предприятие, но точка ещё не поставлена. Сегодня мы передаём апелляцию в Высший арбитражный суд.
   - Ваше право. Ваше право. А пока верните мне печать. До свидания, господа.
    В кабинете генерального директора «Волгоградэнерго» было собрано экстренное совещание, на котором пришли к общему выводу — до принятия решения Высшего арбитражного суда не предпринимать никаких действий.
   - Степан Андреевич! Вы пока возвращайтесь на старое место работы. Как только мы решим все проблемы, мы вас позовём. Охрана остаётся на неопределённое время с вами, и вот ваша зарплата, - сказал Юрий Васильевич, протягивая Степану небольшую пачку долларов. - Счастливого Нового года! До встречи! Надеюсь, она произойдёт скоро.
    Ближе к вечеру Степан в сопровождении троих телохранителей вернулся домой. Вопреки обычному порядку сопровождения они все вместе зашли в квартиру.
   - Степан Андреевич, закуска найдётся? Я прихватил бутылочку коньяка, - сказал Дмитрий. - Выпьем. Проводим старый год, встретим новый.
    Степан достал из холодильника приготовленный Мариной праздничный салат, нарезал колбасы и сыра. Поставил на стол тарелки, столовые приборы и коньячные бокалы:
   - Милости прошу к столу.
    Молодые люди не заставили себя ждать и дружно расположились за столом. Пожелали друг другу удачи, зазвенели бокалами и выпили довольно приличного коньяка.
   - Я завтра с бригадой возвращаюсь в Москву, - прожевав кусочек сыра, сказал Дмитрий. - Здесь остаются Борис с Анатолием. Они будут постоянно с вами, пока в этом будет необходимость. Выполняйте их указания. Не рискуйте.
   - Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие! А, давайте, шандарахнем по второй.
    Компания ещё выпила и закусила. Потом разлили оставшийся коньяк, пожелали удачи в наступающем году и, смакуя небольшими глоточками, потягивали ароматный напиток. Посидев ещё немного телохранители ушли, а Степан перешёл в другую комнату, включил телевизор и прилёг на диван, прокручивая мысленно события последних трёх недель.
    На прежней работе Сазонова встретили настороженно, шушукались по углам. Основная масса не знала истинной причины его отсутствия. А появление его на праздничном вечере в сопровождении вооружённых людей дало новую тему для пересудов. Шапкин встретил своего заместителя радушно:
   - Вернулся, Андреич! Вот хорошо-то! А я уж начинал подумывать, кого на твоё место подыскивать? Ну, что провалилась их афера?
   - Да. арбитражный суд признал сделку никчёмной. Теперь они будут пытаться обжаловать это решение. Мне, кажется, ничего у них не получится. Видимо, губернатор подключил свой административный ресурс.
   - Ну, давай, Андреич, врубайся в работу, а то мне скоро на сессию ехать, а потом и на защиту диплома.
   - Сергей Михайлович! Москвичи оставили со мной охрану на неопределённое время. Не знаю куда сажать телохранителя — приёмной у меня нет.
   - Пусть в коридоре сидит. А месяца через два переселишься в соседний кабинет и будет у нас одна приёмная на двоих. Главного инженера я спущу вниз, пусть рядом с производственными службами будет. Кабинет ему уже начали отделывать.
    Великое переселение случилось только в апреле. К этому времени Бориса и Анатолия отозвали в Москву, а их место занял местный флегматичный паренёк, который всё время дремал на стуле у дверей кабинета.
    В июне Шапкин уехал на защиту диплома. Сазонов, повздорив с кем-то из городского руководства, напился. А тут ни кстати позвонила жена Олега и сообщила, что у него умерла мама в Москве, и им нужны деньги на похороны. Находясь в пьяном угаре Степан тоже решил ехать на похороны.
   - Валя, деньги не проблема. Есть деньги. Скажи Олегу, что я тоже поеду провожу Надежду Васильевну в последний путь. На машине в ночь поедем. Сейчас я водителю позвоню. Пусть Олег часов в восемь ко мне приезжает.
    После этого разговора Степан позвонил водителю, достал из холодильника бутылку водки и продолжил пьянствовать. Сделав несколько глотков, он отставил стакан в сторону. На какое-то мгновение произошло просветление в мозгах: он вспомнил, что завтра-послезавтра нужно произвести оплату всем поставщикам, иначе могут возникнуть неприятности. Он тот час позвонил начальнику финотдела и приказал (вот именно приказал) привезти к нему домой платёжные поручения на подпись.
    Вместо нормальной банковской подписи на документах получались каракули.
   - О, чёрт! Рука не слушается. Я сейчас рядом ещё одну подпись поставлю.
   - Нет, нет. Не надо. Пусть такая остаётся. Я объясню всё в банке. Они проведут платежи, а если надо будет, потом платёжки заменим.
   - Не надо, так не надо. Я вернусь дня через три-четыре.
   - Степан Андреевич, может вам не надо никуда ехать в таком состоянии?
   - Надо, Наташа, надо.
    На каждой заправке по дороге до Москвы Степан покупал красное сухое вино и вместе с Олегом прямо из горла потягивали кисловатую жидкость. На въезде на МКАД их машину встретил зять Сазонова и сопроводил их до дома Олеговой матери на Ереванской улице. В квартире они застали брата Олега и какую-то незнакомую женщину. На столе стояла бутылка водки и тарелка, на которой сиротливо лежали несколько кружочков колбасы и зачерствевший уже хлеб. Выпили за помин души усопшей. Дальше Степан практически ничего не помнил. Только потом водитель рассказал ему, что они все вместе ездили в морг, на кладбище. Немного очухавшись, Степан отдал Олегу деньги на похороны, а сам поехал к дочери. Водитель долго плутал по центру Москвы, пока удалось найти Лялин переулок. Степан с мобильного позвонил Ирине и узнал, что дома одна бабушка.
   - Папа, вы заходите в квартиру. Бабушка вас накормит и уложит поспать. - сказала ему дочь.
    Сазонов вышел из машины, закурил. Его сильно качало из стороны в сторону. Растерев туфлями недокуренную сигарету, он забрался на заднее сидение машины, достал из кошелька деньги и протянул их водителю:
   - Сходи, купи что-нибудь поесть и бутылку водки, и поедем домой. Я не хочу в таком виде показываться бабушке зятя. Домой поедем.
    Как только машина тронулась, Степан свалился на сидение и проспал до Тамбова. Он попросил водителя остановиться справить нужду. Была глухая ночь. Свет фар изредка проезжающих мимо машин резал глаза. Водитель тоже вышел из салона размять ноги. Сазонов жадно курил, делая одну за другой затяжки. Его била крупная дрожь, хотя внутри всё горело.
   - А ты водки купил? - спросил он водителя. - Мутит меня сильно и сердце готово выскочить. Где бутылка? Выпить надо.
    Водитель молча достал из полиэтиленового пакета водку и пластиковый стакан. Пристроившись на крышке багажника, Сазонов наполнил стакан и залпом выпил. Его тут же стошнило. Постояв немного согбенным, он распрямился и прямо из горла сделал несколько глотков. На этот раз водка прижилась в желудке, и Сазонов почувствовал некоторое облегчение.
    Домой приехали наутро. Марина оценив состояние Степана позвонила хорошо знакомому врачу:
   - Алексей Юрьевич, спасать надо Степана, помрёт ещё с перепою.
    Врач приехал быстро. Приволок целый портфель каких-то флаконов, пузырьков и ампул с лекарствами. Настроил капельницу.
   - Ай-яй-яй! Степан Андреевич, ну разве можно так.
    Но Степан Андреевич уже никого не слышал. Он спал.
   - Марина, я вечером ещё приду. Прокапаю ещё раз, чтобы к утру, как огурчик, свеженький был. Что же он творит с собой? Ведь так и окочуриться недолго.
    Вечером, как и обещал, доктор ещё прокапал Степану лекарства, оставил каких-то пилюль, которые велел выпить на ночь.
   - Утром я забегу перед работой, - сказал Алексей Юрьевич, - проверю твоё состояние.
    Состояние Степана утром было не ахти. Голова раскалывалась, во всём теле была слабость.
   - Ничего, это пройдёт. Таблеточки так подействовали. На работу сегодня не ходите. Пейте больше соков, компот, кефир. И чтобы никакого спиртного. Марина, вечером я вам позвоню, а сейчас побегу на работу.
    Весь день Степан пролежал в какой-то полудрёме. Молил бога не оставлять его, помочь выкарабкаться. Вероятно бог и влитые доктором в кровеносную систему лекарства к вечеру подняли Степана на ноги и утром, посвежевший он отправился на работу.
    Вернувшийся через неделю из Москвы Шапкин даже не вспомнил об инциденте, а предложил обмыть его диплом.
   - Нет, Сергей Михайлович. Я пас. Разве что минералочки.
   - Можно и минералочки. А мы с ребятами раздавим коньячок.
    Освободившись от контрольных и рефератов, Шапкин не знал куда приложить себя и часто уезжал в администрацию города, то к Балабаеву, который недавно был назначен заместителем мэра, то в департамент к Соловьёву. А в начале сентября, вернувшись от Балабаева, позвал к себе Сазонова. Настроение у него было приподнятое.
   - Андреич, руководство города приняло решение всё имущество, которое три года назад мы инвентаризировали передать в аренду частной компании. Наше предприятие трогать не будут. Создаётся новое предприятие «Волгоградские коммунальные системы». В него войдут водоканал, тепловые и электрические сети. Мне предлагают должность генерального директора.
   - Что ж. Это серьёзное предприятие. Наверное, тысяч шесть работников будет?
   - Да. Что-то около того. Не знаю, что и делать. И хочется и колется.
   - А что тут думать. Соглашаться надо.
   - Ответственность уж очень большая.
   - Я полагаю, на каждом предприятии будут директора, а ты над ними генеральным.
    В водоканале ты работал — предприятие знаешь, электросети тоже знаешь, а с работой котельной ещё по заводу знаком.
   - Ладно. До завтра у меня ещё время подумать есть.
    На следующий день Шапкин появился на предприятии перед обедом. Он сообщил Сазонову, что дал согласие возглавить «Волгоградские коммунальные системы».
   - Андреич! Сюда директором прочат Гришу Текучёва. Ну, ты его знаешь.
   - Что, опять нового директора?
   - Степан, ну ты, как управлял предприятием, так и будешь управлять. А Гриша будет номинальным директором. У него есть свой бизнес. Он им будет заниматься.
   - Нет уж, спасибо! Я устал от номинальных директоров.
   - Хочешь сам быть директором?
   - А почему бы нет? Сколько можно за всех вкалывать.
   - Хорошо, я скажу об этом мэру.
    Текучёва на должность директора не назначили, а Сазонову опять прилепили приставку «ИО». Так бы и ходить ему с этой приставкой, пока руководитель департамента не привёл бы кого-то из приближённых. Но во властных структурах города началась чехарда. Мэр оставил свой пост по собственному желанию, на его место назначили временно исполняющим никому не известного молодого человека. Следом за мэром снял с себя полномочия председатель городской думы, и исполнять его обязанности стал знакомый Степану ещё по заводу Иван Зиновьевич Ивашин. Он-то и порекомендовал новому главе города назначить Сазонова директором предприятия.
    Примерно через год безвластия были назначены выборы главы администрации города, победу на которых одержал молодой бизнесмен Антон Петрович Иващенко. Родом он был из этих мест. Оказался математически одарённым ребёнком. Родители его, набожные люди, не стали сдерживать его талант, а с лёгкостью, после его нескольких побед на олимпиадах, отпустили его учиться в лицей при МГУ. Мальчишка оказался силён не только в математике, но и проявил недюжинные способности в предпринимательстве. И уже в юности сколотил определённый капитал, и даже попал в Государственную Думу от какой-то партии.
    Иващенко построил в центре города церковь, чем очень уважил священнослужителей и прихожан. Потом, как грибы, начали расти сетевые магазины «Пятёрочка», вытесняя с мест с наибольшей проходимостью населения города мелкие лавочки. Собственно они закрывались сами, так как не могли конкурировать с более низкими ценами сетевой торговли.  Молодой мэр так же пристально изучал работу муниципальных предприятий. А собственно, что к ним было приглядываться? Основные предприятия жизнеобеспечения были уже в управлении акулы бизнеса — Вексельберга, а с ним он соперничать не мог. Под управлением муниципалитета оставались дотируемые из бюджета трамвайные и троллейбусные депо, и предприятие, занимающееся освещением улиц города. Сданное в аренду «Волгоградским коммунальным системам» имущество приносило мизерный доход. И только муниципальные электросети имели стабильную прибыль, которую направляли на обновление фондов и социальные нужды работников, и поэтому, выглядели на общем фоне белой вороной.
    Завистники частенько говорили Сазонову: «Хорошо живёте. Жируете». На что Степан обычно парировал уже ставшей притчей во языцех фразой: «Хорошее эффективно работающее предприятие создаётся годами, а привести его в состояние «как все» можно за два- три месяца».
    Но зависть штука ползучая, и скоро уже на всех уровнях власти поговаривали о чрезмерных льготах у энергетиков: ссуды беспроцентные на приобретение жилья, пособие матерям по уходу за ребёнком, пятидесятипроцентные скидки на оплату потреблённой электроэнергии, перечисление взносов на именные счета работников в негосударственный пенсионный фонд, да и ещё куча всяких привилегий. Подумать только — на работу своих работников бесплатно на автобусах возят!
Но, поскольку, всё это соответствовало декларациям правительства и президента страны, то предприятие постоянно награждалось на городском, региональном и государственном уровнях дипломами и грамотами за высокую социальную направленность работы. Поэтому разговоры о жирующих электросетях велись кулуарно и не звучали с высоких трибун. И всё-таки Иващенко решил поближе познакомиться с этим предприятием, и в один из жарких летних дней позвонил Сазонову и предупредил о своём приезде через час. Степана Андреевича это ничуть не обеспокоило. Последние годы на предприятие частенько наведываются разные делегации.
    Выйдя из машины Иващенко был ошарашен ухоженностью территории: ровно подстриженный газон радовал глаза, а великолепные кусты роз горели яркими кострами среди этого изумрудного полотна. Вдоль дорожек стояли скамейки. Повсюду стояли не заплёванные, а сияющие краской урны. Ивы, берёзы и голубые ели обрамляли здание.
   - Красиво тут у вас, Степан Андреевич. Ни одного окурка, ни масляного пятна на асфальте, - сказал мэр поздоровавшись с Сазоновым. - А как выглядят производственные площади?
   - Так у нас всё сконцентрировано здесь. Других площадей у нас нет. Идёмте, посмотрите гараж и мастерские.
    Огромный ангар был условно разделён на две части. В одной на ночь ставили автомобили, а в другой ремонтировали технику.
   - Удивительный порядок у вас тут. Я даже ботинки не испачкал в мазуте. Был недавно на рембазе трамвайного депо — чуть по уши в мазуте на потонул. А это что у вас? - показал Иващенко рукой на небольшое кирпичное здание.
   - Механическая мастерская. Там станки металлорежущие.
   - А это что за отдельным забором?
   - Тренировочный полигон. На нём проводятся занятия по безопасным приёмам работы. Теперь пройдёмте в диспетчерскую, посмотрим электронную систему управления сетями.
   - Любопытно.
    Войдя в диспетчерскую, Сазонов обратился к сидящему за компьютером молодому человеку:
   - Анатолий, покажи гостям, как работает наша система управления.
    Диспетчер встал, подошёл к огромному во всю стену стенду, разрисованному квадратиками и линиями и мигающему множеством красных и зелёных лампочек.
   - Вот смотрите. Зелёные лампочки показывают трансформаторные подстанции в работе, а красные — в  резерве. Я сейчас с компьютера выведу одну из подстанций в ремонт, а потребителей запитаю от резервной. Ну, допустим, вот эту, - показал он на квадратик с цифрами 996, - а потребителей запитаю от этой. - Диспетчер сел к компьютеру, постучал по клавиатуре. Под квадратиком с цифрами 996 загорелась красная лампочка, а под соседним квадратиком лампочка засветилась зелённым. - Вот  и все процедуры. У потребителя только переморгнула включенная лампочка и всё.
   - Потрясающе! - воскликнул Иващенко. - И это по всему городу так?
   - Нет. Только на сетях, обслуживаемых нашим предприятием.
   - Интересно... - многозначительно произнёс мэр и вышел из диспетчерской.
    На улице он долго расспрашивал Сазонова об экономическом состоянии предприятия, средней зарплате рабочих.
   - Так. Значит, если все сети города объединить в одно предприятие, то только чистой прибыли можно получить... - Иващенко несколько секунд постоял запрокинув вверх голову. - Получается более двухсот миллионов. Интересно... - Мэр ещё несколько минут подумал и, склонив набок голову, продолжил, - На базе вашего предприятия мы организуем большое энергетическое акционерное общество. Так, что готовься Сазонов, к переменам.
    Иващенко хлопнул Степана Андреевича по плечу и поспешил к машине.
    Время шло, но никаких телодвижений со стороны администрации города не было. Прожекты, которые строил Сазонов по поводу реорганизации предприятия, постепенно покидали его сознание, уходили на второй план, а на первый выходили текущие повседневные заботы.
    Года через полтора Сазонова пригласил к себе Иващенко. Мэр поднялся с кресла, вышел из-за стола и сел рядом со Степаном Андреевичем:
   - Я долго размышлял по поводу создания единого энергетического предприятия и вот, что решил: необходимо имущество, находящееся у вас в хозяйственном ведении, передать в аренду коммунальным системам.
   - Антон Петрович, вы это серьёзно?
   - Вполне. И тебе надо написать на моё имя письмо с просьбой об изъятии из хозяйственного ведения имущества. Мы примем его в муниципальную казну, а потом передадим в аренду.
   - Антон Петрович, я такое письмо писать не буду. Погубить своими руками предприятие, которое создавали с нуля... Извините, но этого не будет.
   - Не горячись. Я дам тебе любую должность в коммунальных системах. Так что, серьёзно подумай. С решением не затягивай.
   - Я вам сказал о своём решении. Другого решения не будет.
   - Свободен, Сазонов. Иди и подумай. Серьёзно подумай.
    Внутри у Степана всё клокотало, хотя он старался сохранить спокойствие, но, видимо, это у него плохо получалось.
   - Степан Андреевич, что с вами? На вас лица нет.
   - Всё нормально, Юра. С мэром немного поцапался. Поехали на базу.
    Всю дорогу Степан обдумывал варианты действий в сложившейся ситуации.
   - Оля! Собери ко мне всех заместителей, председателя профкома и юриста.
   - Прямо сейчас?
   - Да, всех кто есть на месте.
    Едва собравшиеся сели за стол для совещаний, Сазонов подкатил кресло в торец стола и начал:
   - Пренеприятнейшее известие, господа, товарищи, только что вернулся из администрации города. Мэр принял решение передать наше предприятие в аренду коммунальным системам. Я отказался подписывать письмо об изъятии у нас имущества из хозяйственного ведения.
   - И что?
   - А ничего. Велел мне хорошо подумать. Предлагал любую должность в объединённом предприятии, но я отказался. Сдать своё детище, которое мы собирали по крохам, сделали конфеткой. Так поступить я не могу. Говорите, что вы думаете по этому поводу.
    Наступила гробовая тишина. Все сидели, склонив головы, то ли были ошарашены известием, то ли продумывали варианты выхода из ситуации.
   - А знаете что, Степан Андреевич? Давайте завтра утром соберём во дворе весь коллектив и настроим всех на борьбу, - нарушил затянувшееся молчание председатель профкома.
   - Правильно. А я приглашу Гребешкова, его недавно освободили от должности председателя областной думы. Он обижен на власть и может поддержать нас, - внёс своё предложение помощник по кадрам и режиму.
   - Есть ещё предложения?
   - А, что можно ещё придумать? Надо собирать народ.
    Утром работники предприятия в недоумении толпились на лужайке возле центрального входа. «Не знаешь, по какому поводу сборище?» - слышалось то тут, то там. Подъехавший чуть пораньше Гребешков сидел в кабинете у Сазонова, возмущался и обещал всяческую поддержку.
   - Степан Андреевич! Народ собрался, - заглянул в кабинет председатель профкома.
   - Сейчас подойдём.
    Народ, выслушав директора, загудел: «Не отдадим предприятие! Костьми ляжем, но не отдадим... Если что, дорогу перекроем». Выступивший депутат призвал людей к спокойствию:
   - Действуйте в рамках закона. Поддерживайте директора — ему сейчас всех тяжелей. Я со своей стороны подключу ещё несколько депутатов, и мы пойдём к мэру. Будем пытаться его вразумить...
    Рабочий день был практически сорван. Сотрудники собирались кучками, судачили. Сазонов, обычно не терпящий праздных шатаний, не мешал несанкционированным собраниям. К вечеру ему на сотовый сам лично, не через секретаря, позвонил Иващенко:
   - Степан Андреевич, подумал? Готов подписать письмо?
   - Подумал и остаюсь при своём мнении. Коллектив поддерживает меня.
   - Ах, коллектив поддерживает! Не прельщайтесь. Коллектив, как стадо овец, пойдёт туда, куда ему укажут. И возможно, вместе с вами останется у разбитого корыта несколько человек. Соглашайтесь! Этим вы сохраните коллектив.
   - Нет Антон Петрович! Я принял решение и не изменю его.
   - Напрасно. Я вам пока предлагаю и должность и поддержку. Завтра я ещё позвоню.
    Звонки были и завтра и послезавтра, как по расписанию, ровно в восемь часов вечера. А в пятницу регламент был нарушен. Иващенко позвонил часов в десять.
   - Сазонов! Моё терпение может лопнуть! Депутатишков опальных ко мне подсылаешь? Чтобы до понедельника решение было принято! - резко на повышенных тонах сказал мэр и отключился.
    Вечером Степан с Мариной уехал на дачу, решив что на природе будет спокойней. И действительно, тишина и ночная прохлада, сменившая дневную невыносимую духоту с жарищей под сорок градусов по Цельсию, принесла умиротворение. Он впервые за всю неделю спал сном праведника и только часов в десять вышел в сад. Устроился под раскидистыми ветвями сосны на раскладном кресле и после чашки ароматного кофе пускал кольца табачного дыма. Марина хлопотала на крохотной кухне, готовила завтрак.
    Блаженство длилось недолго. Приблизительно часа через два зазвонил сотовый телефон.
   - Степан, ты где? - послышался в трубке голос Балабаева.
   - На даче.
   - Подъезжай в «Аристократ». Мы здесь все собрались. Поговорить надо.
   - Хорошо, Михаил Иванович. Через полчаса буду, если в пробку не попаду.
    Честная компания из стоящих у истоков создания предприятия сидела за столом на верхней веранде элитного кафе. Степан прошелся по кругу, пожал всем руки и занял свободный стул.
   - Вот очень хороший зелёный чай, наливай! - сказал Балабаев, пододвигая к Сазонову пузатый  фарфоровый чайник. Он работал заместителем мэра и был за столом на правах хозяина. - Мы собрались здесь все, кому не безразлична судьба предприятия. У всех у нас болит за него душа. Но обстоятельства складываются так, что предприятие всё равно заберут. Тебе придётся смириться и принять предложение Иващенко.
   - Как это смириться? И это говорите мне вы — создавшие в труднейшее время на голом месте предприятие?
   - Ты будешь директором электросетей в составе коммунальных систем.
   - Спасибо! Быть директором предприятия без финансовой самостоятельности, не хочу.
   - Да пойми ты! - не успокаивался Балабаев. - Иващенко построить ещё одну церковь, чтобы замолить грехи, ничего не стоит! А у тебя дети, внуки, жена молодая в конце-концов. Об этом надо сейчас думать.
   - Хорошо. Я подумаю. Спасибо за совет, друзья! - резко парировал Сазонов, встал из-за стола  и покинул компанию. Однако слова об ещё одной церкви глубоко запали в душу, он так и этак прокручивал возможную ситуацию. Да и что он может сделать один. Коллектив не встал в пикеты, не положил головы на рельсы. Он вспомнил как несколько лет назад отстаивали свое предприятие работники «Облэлектро»: не боялись идти на вооруженных автоматами людей, а наши забились в углы, как паучки, сидят и выжидают. И в понедельник утром поехал в департамент, написал заявление на увольнение  по собственному желанию, указав двухнедельный срок отработки.
   - И куда ты теперь? - спросил руководитель департамента. - Иващенко может сделать так, что ни на одну приличную должность тебя не примут. Зря ты не послушал совета Михаила Ивановича.
   - Не примут, значит не примут. Владимир Анатольевич, мне осталось до пенсии чуть больше года. Переживу как-нибудь. Подписывай заявление.
   - Мэр будет подписывать. Я только завизирую и сейчас же к нему пройду. Ну а ты за две недели подготовь всю документацию для передачи предприятия новому директору. Думаю, он в ближайшие дни подберёт кандидатуру.
   - Кандидатура, скорее всего, уже есть.
    Из кабинета они вышли вместе. Степан поехал на предприятие, а руководитель департамента в администрацию города. Только Сазонов устроился в комнате отдыха с кружкой кофе, как зазвонил телефон.
   - Я подписал твоё заявление, - без здравствуй и обращения сказал Иващенко. - С сегодняшнего дня ты освобождён от должности. Курьер скоро привезёт  тебе приказ, подпишешь, что ознакомлен. Трудовую заберёшь сам, - на этом он закончил разговор и положил трубку.
    Степан допил кофе, собрал свои нехитрые пожитки в объёмный дипломат, который без надобности пылился в шкафу и, прохаживаясь по кабинету, ждал курьера.
    Подготовленный в приёмной приказ с датой увольнения четвёртого октября был исправлен мэром, дата была перечеркнута и сверху его рукой было написано « с 22 сентября». Прочитав приказ, он дрожащей от волнения  рукой поставил свою подпись и сказал в никуда: «Ну, вот и всё».  Сам, не через секретаря, позвонил своим заместителям, пригласил их к себе в кабинет. Собравшимся зачитал приказ, посоветовал сделать так, как подсказывает им совесть, попрощался и уехал домой.
    Дома нарезал кружочками маринованных огурцов, колбаски, сыра и начал заливать мятежную душу водкой. Хлестал одну за другой рюмки, курил без конца. На то и дело раздающиеся телефонные звонки не отвечал. За этим занятием его и застала вернувшаяся с работы Марина.
   - Степан, ну что ты делаешь? Зачем пьёшь? Ведь снова сердце прихватит.
   - Молчи! Сердце и так болит. Вот я сердечную боль и глушу. Что там на работе?
   - На работе? А никто на работе не работает. Назначили нового директора Курицына. Вот все это и обсуждают.
   - Какого это Курицына?
   - А помнишь молодого мальчишку электромонтёра, который на всех праздничных мероприятиях клялся в преданности предприятию, говорил, что это для него второй дом, вторая семья?
   - Да, помню. Андрей, кажется.
   - Так вот, - кивнула согласно Марина, - он сам поехал в департамент и попросился в директора. Его назначили и тут же он подписал письмо об изъятии у нас имущества. Завтра будут оформлять акт.
   - Красава парнишка! Не растерялся. По этому случаю надо выпить.
   - Да куда уж тебе пить? Степан пожалей себя и нас.
   - Я вас жалею. А себя? Чего мне себя жалеть? - заплетающимся языком пробубнил Сазонов, опрокинул в себя ещё одну рюмку водки и заковылял в спальню.
    Утром его в очередной раз разбудил звонок. Двигаться было тяжело, как в тумане вспомнил, что Марина, уходя на работу, о чём-то его просила, но о чём? Телефон звонил непрерывно, но Сазонов не брал трубку. «Надо отключить телефон и будет легче» - подумал он, взял мобильник и в это мгновение тот опять зазвонил.
   - Задолбали! - в сердцах сказал он и нажал кнопку приёма.
   - Андреич, ты почему не отвечаешь на звонки? - прозвучал голос Соловьёва, несколько месяцев назад уволенного с поста руководителя департамента.
   - Отдыхаю.
   - И долго ты намерен отдыхать?
   - Сколько получится. Может неделю, может две. Я сейчас человек свободный.
   - Так, свободный человек, я сейчас работаю в «Ростехнадзоре». Есть у нас свободная должность начальника отдела. Приходи!
   - Нет, Сергей Григорьевич. Не сейчас. Я не готов, отойти нужно.
   - Отходи. Я через пару дней перезвоню.
    Сазонов отключил наконец телефон, засунул его под соседнюю подушку. Голова раскалывалась. Он с трудом приподнял её и тут же уронил на подушку, боль осколками впивалась в каждую клеточку организма. «Опохмелиться надо. У меня там водка ещё должна  быть» - тяжело заворочались в его мозгу мысли. И с этими мыслями Степан сполз с постели и побрёл к холодильнику. Бутылка была почти полная, не отходя от холодильника, прямо из горла он сделал пару глотков и поставил водку на кухонный стол.
   - Надо сообразить закусон, - пробормотал он и снова открыл холодильник, вытащил тарелки с вчерашними огурцами и колбасой. - Ну вот, сейчас подлечимся и опять баиньки.
    Марина с работы прибежала взволнованная:
   - Стёпа, что с телефоном? Разрядился что ли? Весь день звоню, а ты не отвечаешь. Я не знала, что и думать.
   - А я его отключил. Звонят тут всякие без конца. Надоело. А ты куда водку заныкала?
   - Ничего я не заныкивала. Ты всю выпил, - посмотри сколько пустых бутылок у стола!
   - Тогда сходи, купи. Тошно мне, понимаешь.
   - А с водкой, думаешь, легче будет? Сегодня полегчает, а завтра начинай мочало с начала.
   - Завтра завяжу. Соловьёв звонил. На работу приглашает.
   - Куда?
   - В «Ростехнадзор».
   - И что, ты?
   - Я ему сказал, что мне отдохнуть надо.
   - Так отдохнуть или пьянствовать?
   - Хватит! Сходи за водкой. Я тебе сказал завтра завяжу.
   - Не надо никуда ходить. - Марина достала из-за холодильника запылившуюся бутылку водки. - Стёпа, прошу тебя, остановись.
   - Завтра и остановлюсь.
    Однако, ни завтра, ни послезавтра Сазонов не остановился, но пил уже меньше, стараясь вывести организм из хмельного угара. Соловьев, как и обещал позвонил через два дня и, услышав невнятную речь Сазонова, сказал:
   - Андреич! Хватит бухать. Завязывай. В понедельник мы ждём тебя. Подъезжай.
   - А сегодня какой день?
   - Допился... день не помнишь. Пятница сегодня. Так что, завязывай и в понедельник к десяти подъезжай на Огарёва. Мы тебя с Иваном Ильичем ждём. Договорились?
   - Лады, Сергей Григорьевич. Буду.
    Два дня Сазонов не прикладывался к спиртному, и в понедельник выглядел вполне прилично, но за руль сесть не рискнул и вызвал такси.
    Начальник управления коренастый седовласый с совершенно белыми топорщащимися усами мужчина лет шестидесяти пяти встретил Сазонова радушно:
   - Ну, наконец-то! Сергей Григорьевич мне все уши прожужжал, рассказывая о том, какой хороший вы руководитель. Меня зовут Иван Ильич. Теперь по делу, нам нужен начальник отдела по надзору за электростанциями и сетями. Под вашим надзором будут все сети: ГЭС, судоходный канал, тепловые электростанции. Объём работы большой, ответственность тоже. Если согласны, сегодня же и оформляйтесь.
   - Если приехал, значит согласен. Иначе зачем было приезжать.
   - Вот и хорошо. Пишите заявление. Да ещё, эта должность относится к категории высших должностей по рангу государственных гражданских служащих, поэтому необходимо будет выполнить некоторые формальности. В отделе кадров вам всё скажут. Сергей Григорьевич, проводите Степана Андреевича в отдел кадров, о потом отвезёте покажете рабочее место и познакомите с коллективом.
    Энергонадзор находился в двух километрах от головного офиса и располагался в здании брошенном во время приватизации каким-то предприятием. Двухэтажное здание выглядело убого. Кабинетик по сравнению с его директорским был крохотным, но из него был выход на довольно просторный застеклённый балкон.
   - Хорошо, будет где курить, - решил Сазонов, оглядев балкон, и плюхнулся в видавшее виды кресло. - Ничего. Год как-нибудь переживу, а там и на пенсию. - озвучил он свои мысли и потянулся за сигаретой.
    Сазонов не мог себе представить насколько муторная и нудная предстояла работа. Мало того, что надо проверять и выискивать недостатки в работе недавних своих коллег, так ежедневно ещё надо было отправлять в Москву и Ростов десятки отчётов и справок, а делать их было некому: всех работников в штате было семь человек, за каждым из которых было закреплено по несколько предприятий. Узнав о заработной плате сотрудников, Степан удивился, как это взрослые семейные мужики сидят на семи-восьми тысячах рублей в месяц? Ему стало понятно, почему они рады каждой, даже маленькой подачке от предприятий, которые надзирали. А подачки чаще всего были в виде бутылок коньяка или водки. Поэтому частенько на утренней оперативке кабинетик Сазонова напоминал бочку с прокисшим вином или пивом.
    Месяца через два Степану Андреевичу присвоили классный чин Советника Государственной гражданской службы Российской Федерации третьего класса, выдали отливающие золотом погоны с тремя большими звёздами.
   - Поздравляю вас, Степан Андреевич, - сказала начальник отдела кадров, вручая погоны. - А вот форму в ателье вам нужно будет заказать за свой счёт. Москва эту статью затрат не финансирует.
   - Зачем она мне нужна эта форма?
   - А как же? По регламенту посещать поднадзорные предприятия, совещания в органах власти надо обязательно в форме.
   - Вот дела... Ладно. Где это ателье находится?
    Начальник отдела кадров написала на листочке адрес ателье и протянула его Сазонову со словами:
   - Только не затягивайте с пошивом, а то к нам скоро из Москвы начальство должно пожаловать.
    Высокие чиновники пожаловали месяца через полтора. Первый день Иван Ильич занимался с ними, показывал достопримечательности города, угощал в ресторане. На следующий день было общее собрание работников Управления, на котором пожилой мужчина в чине генерал-лейтенанта рассказывал о значимости их работы, о предупреждении различного рода техногенных катастроф, а в завершении своего выступления довёл до сведения, что в настоящее время идёт дизайнерская разработка новой формы для сотрудников: «Так что, в ближайшее время оденем вас в красивую форму».
    И тут Сазонов не выдержал, встал и попросил слова:
   - Вот вы сейчас нам рассказали о красивой форме, но ни разу не обмолвились о повышении зарплаты сотрудникам. Грош цена этой форме, если инспектор получает зарплату размер которой даже стыдно называть. У меня на предприятии рядовой электромонтёр получал в три раза больше. Вот и работают у нас сегодня те, кто не востребован на других предприятиях. А, заметьте, проверять им приходится довольно крупные фирмы, на которых работают высококвалифицированные специалисты, получающие достойную зарплату за свой труд. Они в десятки раз грамотней наших инспекторов, и всегда своим знанием предмета заткнут за пояс наших, так называемых специалистов, выполняющих государственный заказ. А вы нам о новой форме.
    Сидящие в президиуме внимательно слушали эмоциональное выступление Сазонова. После минутного молчания генерал-лейтенант встал,прокашлялся:
   - Вы всё правильно сказали. Зарплата на сегодняшний день действительно мизерная. Но будем надеяться, что правительство предпримет кое-какие меры, - он ещё помолчал немного и тихим, явно не ораторским голосом добавил, - только мы с вами, наверное, до этой поры не доработаем.
    После совещания кто-то одобрительно хлопал Сазонова по плечу, кто-то осуждающе выговаривал: «Ну зачем ты так?»
    Шло время. Степан Андреевич неоднократно клял себя за то, что согласился на эту работу и считал месяцы и дни до Нового года, сразу с наступлением которого можно было уйти на пенсию. Он прекрасно понимал, что на ту мизерную, по сравнению с его зарплатой на предыдущем месте работы, пенсию, которую назначит ему государство сладко не поживёшь. Но надеялся на свой задел, накопленный в негосударственном пенсионном фонде. Он постоянно вкладывал туда свои деньги и при каждом удобном случае призывал к этому своих коллег.
    Однажды вечером Марина неожиданно спросила его:
   - Стёпа, а ты случайно не знаешь директора магистральных электросетей Шурыгина?
   - Знаю, и не случайно. Встречались неоднократно. А в чём интерес?
   - Видишь ли, в коммунальные системы как остальные, я не пойду работать, не смотря на все приглашения, поэтому меня ждёт сокращение. А у Шурыгина в плановом, есть ещё две вакансии. Может позвонишь ему, пока они ищут сотрудников, пусть возьмёт меня к себе на работу?
   - Позвоню, Марина. Обязательно позвоню ему завтра.
    Вопрос с трудоустройством Марины благополучно решился. Приближалась очередная осень. И Сазонов подспудно ожидал каких-либо перемен. Все сколько-нибудь значимые повороты судьбы у него случались осенью: осенью произошла травма, осенью были все назначения на должности, осенью он был вынужден уйти с предприятия. Ах, осень, осень...
    Предчувствия не оказались напрасными. Позвонил бывший его заместитель на прежней работе:
   - Андреевич! Вчера я встретился случайно с Владимиром Кабаевым, нашим общим знакомым ещё по заводу, он сейчас заместитель губернатора.
   - Я в курсе, кто он.
   - Так вот он интересовался где ты и пообещал вернуть всё на круги своя. Извини, но без твоего ведома дал ему твою визитку.
   - Ну и что, Васильич, дал так дал. Посмотрим на его телодвижения.
   - Он заверил, что в ближайшие дни из администрации тебе позвонят. Туда они после ареста Иващенко и увольнения его заместителей, в том числе и праотца нашего предприятия Балабаева, насажали своих людей, которые выполняют все их указания.
   - Васильич, не надо об этом по телефону. Тем более я в курсе всех событий. Давай подождём, а потом встретимся с тобой. Договорились?
   - Да. буду ждать твоего звонка.
    Уже на следующий день Сазонову позвонила секретарь первого заместителя мэра и пригласила на встречу с ним в четырнадцать часов. Степан Андреевич хорошо знал Редькина, они познакомились с ним более десяти лет назад и постоянно пересекались по служебным делам.
   - Добрый день! - приветствовал Сазонова Редькин. - Присаживайся. Есть хорошие вести. Мы решили оживить твоё бывшее предприятие. Сейчас оно бесхозное. Мальчонку, который номинально управлял им, посадили. Назначили исполнять обязанности какую-то женщину. Предлагаю тебе вернуться.
   - В качестве кого?
   - Директора.
   - Директора неработающего предприятия, имеющего только название?
   - Сегодня не работающего. А завтра ты начнёшь собирать имущество. Через думу примем решение об изъятии электрических сетей из аренды.
   - Нелёгкая это задача, тем более в период безвластия в городе.
   - Власть уже через пару месяцев будет. Предвыборная гонка уже началась. И скоро в городе появится власть. Ну как, Согласен?
   - А что, Олег Романович, давайте рискнём.
   - Отлично! Ты знаком с исполняющим обязанности мэра?
   - Да, мы с ним знакомы давно.
   - Значит представлять вас друг другу не надо. Пиши заявление и приступай к работе.
   - Подождите, мне ещё уволиться надо.
   - Сегодня же и уволишься. Я сейчас позвоню твоему шефу. Нет, лучше попрошу это сделать Кабаева. Чтобы наверняка. Пока доедешь до офиса, Иван Ильич будет в курсе.
    Начальник Управления молча подписал заявление Сазонова на увольнение, а потом сказал:
   - Жаль. Очень жаль.
    Первые дни Сазонов изучал все вышедшие в его отсутствие приказы, договора, бухгалтерские отчёты. И очень даже удивился, что купленные им на «чёрный день» банковские векселя на три миллиона всё ещё не были обналичены. «Это хорошо! Очень даже хорошо! Значит на период реанимации предприятия денег хотя бы на выплату зарплаты хватит» - подумал он и продолжил изучение документов. Наткнувшись на подписанный, якобы ещё во время его работы, договор аренды каких-то складских помещений за десять миллионов рублей, он побледнел и вызвал к себе главного бухгалтера:
   - Что это такое? Что за договор?
   - Я тут не при чём. Это ваш бывший заместитель Алексей Викторович его задним числом подписал, а коммунальные системы за это закрыли его полуторамиллионную ссуду, которую вы ему выдавали на расширение жилья.
   - Вы понимаете, что это преступление?
   - Да. Но я здесь не при чём.
   - Печать у кого хранилась?
   - У меня. Но мне приказали, и я её поставила.
   - Жаль, что тебе не приказали вместе с Васильевым в тюрьму сесть! Надо же на такую подлость пойти! И где сейчас этот Алёша работает?
   - Говорят в Москве.
   - Посмотрю, что вы ещё понатворили. Да, кстати, а что это за Васильев?
   - Так Курицына после того, как он подписал акты приёма-передачи перевели в коммунальные системы заместителем главного инженера. А директором назначили молодого человека Васильева. Говорили, что он родственник какого-то высокопоставленного чиновника.
   - И даже родственные связи не спасли от тюрьмы? А где он сейчас?
   - Вроде выпустили.
   - Весёлая тут у вас карусель была. Ладно. Идите. Буду изучать документы дальше.
    Переворачивая листы договоров, приказов, он всё больше убеждался в том, что по этим документам можно возбудить не одно уголовное дело. «Ну да и чёрт с ним! Не буду старое ворошить. Моя задача собрать в кучу имущество и возродить предприятие» - решил Степан.
    Изучив все документы и досконально разобравшись в ситуации с имуществом, Сазонов поехал к Редькину:
   - Олег Романович, я на предприятии со всем разобрался. Когда будем имущество возвращать?
   - Разобрался, это хорошо. Много там понатворили?
   - Да на пару-тройку уголовных дел хватит.
   - Не поднимай бузу. Иначе утонем в этой грязи.
   - Я тоже пришёл к такому мнению. Так что с имуществом?
   - С имуществом давай подождём до выборов мэра. Потерпим — осталось совсем немного.
   - Мне-то что в это время делать?
   - Разрабатывай программу действий. Планируй организацию работы предприятия. Ведь у тебя есть исходная база?
   - Есть.
   - Вот и занимайся этими делами. Мэра изберут, а у тебя уже всё готово.
    Приближались новогодние праздники и юбилейный день рождения Сазонова. И он решил, коль обстоятельства складываются более-менее благоприятно, собрать на торжество всех, кто не отвернулся от него за время изгнания.
    Артём, мужчина лет сорока пяти с узенькой полоской чёрных, как смоль, усиков и узкой подковой такой же чёрной бороды, приглашённый Степаном Андреевичем в качестве ведущего на своём юбилее, долго изучал список гостей, а потом хитровато прищурив глаза, спросил:
   - Степан Андреевич, смотрю на список гостей: тут милиция и судьи, финансисты и спортсмены, врачи и банкиры, учёные  и простые рабочие и не могу понять, кто вы по жизни?
   - Да просто человек в меру грешный и в меру праведный.
   - Нет. Такой ответ не пойдёт. Я должен рассказывать гостям о вас, о вашей жизни.
   - А не надо ничего рассказывать. Они знают обо мне больше, чем я о себе знаю.
   - Да, такое, пожалуй, возможно. Такова человеческая сущность, что о других они знают гораздо больше. На этом и буду строить свою программу. Не возражаете?
   - Не возражаю. На одном настаиваю: сделайте так, чтобы гости не заскучали.
   - Не переживайте. Дрёмы не будет.
    Вечер удался. Правда сначала Артёму приходилось тормошить людей, а потом расслабившись, они сняли с себя деловые маски и весёлый смех, шутки, прибаутки наполнили зал.

                ***

    О предстоящих выборах главы администрации города  говорили везде: и в общественном транспорте, и в магазинах, и в кафе.
   - Надо голосовать за Гребешкова. Он всё-таки наш Волгоградский и будет радеть за город.
   - Да, бросьте. Все они одним «миром» мазаны, и радеть будут только за свой карман.
   - Я отца его знаю. Порядочный человек.
   - Пока не у власти, мы все порядочные. Недаром народная мудрость гласит: «Хочешь узнать человека — дай ему власть».
    Пересуды не прекращались до самого дня выборов. А на утро следующего дня кто с разочарованием, кто с надеждой на свет в конце тоннеля узнали, что победу на выборах одержал Гребешков Денис Григорьевич — депутат областной думы. Примерно через месяц после вступления в должность Гребешков пригласил к себе Сазонова:
   - Степан Андреевич, я перед выборами просил вас выступить со мной на телевидении, а вы отказались.
   - Поймите. Если бы я выступил против действующей, пусть и временной власти, я был бы снова уволен. А моя задача возродить предприятие, - ответил Сазонов, а про себя отметил: «Злопамятный, Денис Григорьевич, человек.  С ним надо держать ухо востро».
   - Вот об этом я и хотел поговорить. Каковы твои дальнейшие действия?
   - Вернуть в хозяйственное ведение имущество, которое сейчас в аренде у коммунальных сетей.
   - Но для этого необходимо решение Думы, а без заключения счётной палаты, она на рассмотрение этот вопрос не вынесет. Сделай различные варианты экономики предприятия, и как будешь готов, зайди ко мне. Да, ещё, заместителей без согласования со мной не принимай.
    После обеда Сазонову позвонил Балабаев:
   - Степан! Ты на месте? Мне надо к тебе подъехать.
   - Михаил Иванович, конечно подъезжай. Давно не виделись.
   - Через полчаса буду.
    Балабаев вошёл в кабинет сияя улыбкой. Приобнял Сазонова здороваясь, похлопал по спине.
   - Ну что, Степан Андреевич, как в девяносто четвёртом с нуля всё начинать будем? Я вчера был у мэра, он предложил мне должность первого заместителя у тебя.
   - Да? - удивился Степан. - Я сегодня был у него. Он ничего не сказал, а предупредил, чтобы без согласования с ним я не брал заместителей. А, если честно, буду рад с тобой работать. Вдвоём мы любые стены пробьём. Пиши заявление, а я с утра с ним проеду к Гребешкову.
    В администрацию Сазонов поехал пораньше, чтобы перехватить мэра в коридоре, а то в предбаннике дожидаясь очереди можно просидеть не один час.
   - Денис Григорьевич, я к вам по поводу Балабаева.
   - Ну заходи. И что по Балабаеву?
   - Он мне сказал, что был у вас позавчера и вы предложили ему должность первого заместителя. Я принёс его заявление на согласование.
   - Ничего я ему не предлагал. А по поводу его трудоустройства зайди к Редькину. С ним переговори, он в курсе.
    Сазонов вышел из кабинета в полном недоумении. «Нет, Балабаев врать не станет. Значит Гребешков что-то темнит» - размышлял он по пути к кабинету Редькина.
   - У Олега Романовича только что началось совещание. Думаю, что вам не меньше часа придётся ждать, - остановила его секретарша. - Хотите чай, кофе?
   - Спасибо, Лариса Сергеевна, не хочу. Досадно, но придётся подождать. Не мотаться же мне туда-сюда. Пойду перекурю сначала, а потом у вас время покоротаю.
Совещание, вопреки предсказаниям секретарши закончилось быстро. Редькин вместе со всеми вышел в приёмную:
   - Степан Андреевич, подожди немного. Мэр вызвал. Сейчас я вернусь и мы переговорим.
    Вернулся Редькин только через полчаса. Взял Сазонова под руку и завёл его в кабинет:
   - Знаешь, мэр против назначения Балабаева первым замом. И я с ним согласен — сожрёт он тебя, подсидит.
   - С чего вы это взяли? Вы плохо меня знаете. Да и  Михаил не пойдет на это.
   - Мы не тебя, а его хорошо знаем. Одним словом, мэр категорически против.
   - Ну Олег Романович, нельзя же вот так выбросить человека из обоймы. Он же всё-таки из вашей среды.
   - Добрый, значит? Тогда бери его на такую работу, чтобы он особого влияния на тебя не мог оказывать.
   - Дворником, что ли?
   - Ну, зачем дворником. Ну, например, советником или помощником. Назначишь своим приказом. С мэром эту должность согласовывать не надо.
   - Что же, если другого варианта нет, то придётся сделать так. Только согласится ли Балабаев на такую должность?
   - А куда ему деваться.
Выйдя из здания горадминистрации, Сазонов сразу позвонил Балабаеву:
   - Михаил Иванович, я еду на базу. Подъезжай ко мне, разговор есть.
Подойдя к дверям своего кабинета, Сазонов увидел вышагивающего по коридору Балабаева.
   - Ну что, Гребешков какую-то подлянку выкинул? - не дожидаясь, пока хозяин кабинета откроет дверь, спросил он.
   - Заходи. Сейчас всё расскажу.
    Они сели напротив друг друга за приставным столиком. Сазонов в подробностях передал разговоры с Гребешковым и Редькиным.
   - Ну, сволочи! Низко же они меня опустили. Не ожидал! Он же позавчера мне совершенно другое пел. Что же делать? Что же делать?
   - Решай, Михаил Иванович. Я хоть сейчас издам приказ о твоём назначении хоть советником, хоть помощником.
   - Давай, назначай помощником. Он хоть какие-никакие полномочия имеет, а советник может только язык почесать.
    Балабаев походил по кабинету, прокручивая что-то в голове. Иногда останавливался у окна и смотрел поверх крыши соседнего дома в какую-то  ведомую только ему небесную точку, потом тихо сказал:
   - Степан, я сейчас отъеду, а с утра буду у тебя, наметим план действий.
    Балабаев уехал, и теперь Степан, также как и он начал мерять шагами вдоль и поперёк кабинет, рассуждая попутно: «Если они и дальше будут вмешиваться в мои действия, то никакой работы не получится. Не доверяет, видимо, мне мэр».
К утру у Балабаева настроение резко изменилось:
   -  Андреич, у тебя готовы планы развития предприятия?
   - Да. подготовил оптимистический и пессимистический варианты. Вот посмотри.
   - Зачем? Ты, я считаю, лучший экономист в городе, к тому же ещё и Заслуженный экономист РФ. Я о другом. Давай сейчас составим от имени мэрии письмо председателю счётной палаты на заключение. Ты поедешь, подпишешь его у Редькина и топаешь в счётную. Я туда не вхож, у меня с Серебряковым натянутые отношения. А я буду потихонечку готовить почву в Думе. Надо успеть получить их добро до ухода их на летние каникулы. Не успеем, значит на полгода застопоримся.
    Серебряков оказался не таким уж занудой, как его охарактеризовал Балабаев. Наоборот, Сазонов нашёл его вдумчивым, пытающимся глубоко разобраться в представленных материалах, человеком. Если ему было что-то не понятно, он спрашивал, просил объяснить. И на третий день он дал согласие на передачу муниципального имущества в хозяйственное ведение. Балабаев, окрылённый таким исходом дела, поехал в думу и уговорил председателя принять решение опросным методом, так как с доброй половиной депутатов он уже договорился о положительном голосовании, а часть депутатов беспрекословно выполняла мнение председателя. Можно было быть уверенным, что решение пройдёт большинством голосов.
   - Андреевич, поехали в Думу. Сегодня нам должны выдать постановление и его надо нам подписать у Гребешкова. Но к нему пойдёшь один, чтобы мне не дразнить гусей.
   Всё прошло, как нельзя лучше. Думское решение было уже готово и мэр принял Сазонова без проволочек. Оставалось немного подтолкнуть департамент муниципального имущества.
   - Так, шеф, остался один шаг. Я знаю, у тебя хорошие отношения с Овечкиной, - говорил , потирая ладони Балабаев. - Иди к ней сам и попроси не затягивать с постановлением о передаче имущества нам в хозяйственное ведение.
   - Хорошо.
    И вот, документально всё было оформлено, но Гребешков не торопился давать команду об изъятии имущества у коммунальных систем.
   - Понимаешь, Андреевич, Гребешков слабоват для принятия политических решений. Тем более сейчас, когда коммунальными системами занялись органы. На директоршу Татьяну Радомировну серьёзно наезжают, и Денис Григорьевич будет, похоже, выжидать. Так что, до реальной работы предприятия дело дойдёт ещё не скоро.
   - Ну, что же , Михаил Иванович, повисим ещё какое-то время в прострации.
   - Боюсь, как бы не затянулось это надолго.
    Проходила неделя за неделей, а решения мэра всё не было. Сазонов пытался что-то узнать у Редькина, но Олег Романович только кивал на мэра. Мол, нужна только его отмашка. В один из таких дней Балабаев зашёл к Сазонову и, с каким-то загадочно хитроватым прищуром глаз посмотрев на него, сказал:
   - Степан Андреевич, мне на несколько дней надо съездить в Москву. Отпустишь меня?
   - Ну раз надо, езжай. Всё равно сидим, как истуканы.
    Вернулся он дня через четыре. Сазонов почувствовал в нём восторженное возбуждение:
   - Хорошо, видимо, развеялся в столице — настроение приподнялось?
   - Да так. Повстречался с ребятами, обсудили кое-какие проблемы. Ну, а у нас по-прежнему тихо?
   - Как в танке, Михаил Иванович. А у Радомировны, говорят, обыск в кабинете был. В сейфе нашли крупную сумму.
   - Есть такое. Мне ещё в Москве об этом сказали. Теперь Гребешков уж точно будет ждать развязки. И нам остаётся только ждать.
   - Не хорошее у меня чего-то предчувствие.
   - Не журись, Андреич! Всё будет хорошо. Будем оставаться оптимистами.
У Балабаева, видимо, действительно всё было хорошо. Буквально дней через десять он зашел к Сазонову и положил перед ним заявление об уходе. Степан Андреевич  поднял на него глаза:
   - Не понял?
   - Уезжаю я в Москву работать.
   - Куда и кем?
   - Потом всё узнаешь.
    Спустя несколько дней позвонил Хохлов:
   - Андреич, знаешь, Балабаев в Правительстве Москвы работает. Бабушка (так все называли мать Михаила Ивановича) во дворе соседкам хвалилась, что её Миша теперь правая рука Лушкова.
   - Не даром, значит, он месяц назад в Москву ездил. Пусть работает. Опыт у него есть, да и башка хорошо работает.
   - Андреич, а ты нас когда под своё крыло собирать будешь?
   - Не знаю, Александр Васильевич. Не знаю. Мэр ни мычит ни телится.
   - Может всё-таки разродится?
   - Если это случится, я всех вас сразу на борт свистать буду.
    Неспроста в народе говорят «Ждать да догонять, нет хуже». Неопределённость выматывала Сазонова. Бывшие сотрудники постоянно спрашивали, когда предприятие начнёт работать. И если сначала он что-то пытался объяснять им, то теперь срывался. Звонок из приёмной Редькина с приглашением на совещание окрылил его:
   - Ну, наконец-то, свершилось!
    Времени до назначенного совещания оставалось полчаса. Как назло водителю приходилось останавливаться на каждом светофоре, и Сазонов без конца бубнил: «Попали в красную волну».
   - Степан Андреевич, проходите в кабинет. Все только что зашли, - встретила его секретарь.
    За столом для совещаний Степан увидел руководителей департаментов имущества, топливно-энергетического,  генерального директора и главного инженера «Волгоградэнерго» и ещё двух незнакомых ему мужчин.
   - Ну вот, все в сборе. Начнём, - сказал Редькин и открыл лежащую перед ним на столе папку.
   - Денис Григорьевич поручил мне провести совещание по поводу возможности передачи электрических сетей города в аренду или в оперативное управление АО «Волгоградэнерго». Максим Николаевич, - обратился он к генеральному директору, - вы вчера встречались с мэром и уже в курсе. Для остальных поясняю. Коммунальные системы, у которых сейчас сети в аренде, со дня на день могут быть объявлены банкротом. Гребешков принял решение найти новую организацию, готовую эксплуатировать сети.
   - Олег Романович, как это найти организацию? А мы, а наше предприятие?
   - У мэра есть сомнения, что вы справитесь.
   - Постойте! Наше предприятие столько лет справлялось и, причём, отлично справлялось, а сейчас, вдруг оказывается неспособным?
   - У вашего предприятия были всего два района города с населением чуть более трёхсот тысяч, а тут миллионный город. Сазонов, решение принято. Не бузи, не мешай проводить совещание. Максим Николаевич, как вы смотрите на то, чтобы взять электрические сети в аренду?
   - Предложение, Олег Романович, заманчивое,  но мы пока не готовы принять решение, тем более мы хорошо знаем насколько хлопотное это хозяйство. А у Сазонова, действительно, получалось всё хорошо.
   - Так вы, что отказываетесь?
   - Нам надо всё обмозговать. Я после вчерашнего разговора с мэром ещё не успел обсудить этот вопрос со специалистами. Поэтому, давайте отложим наше совещание на пару дней.
   - Можно и отложить. Тогда , давайте послезавтра, нет в пятницу в десять часов собираемся этим же составом и продолжим разговор.
    Все дружно встали из-за стола и потянулись к выходу.
   - Сазонов, а ты, чего сидишь?
   - Поговорить надо, Олег Романович.
   - Давай поговорим.
   - Я ничего не понимаю. Я два года потратил на то, чтобы собрать сети, решил вопрос в Думе, в счётной палате. Вы что, за этим перетащили меня из «Ростехнадзора» сюда?
   - Да, намерения были другими. Но я не мэр. Только он может принимать окончательные решения.
   - Олег Романович, но вы же производственник, специалист, и должны понимать, что нельзя курочку несущую золотые яйца отдавать дяде за полушку. Балансовая стоимость всех сетей триста пятьдесят миллионов. Это потому, что никто ни разу не делал переоценку основных фондов. Реальная же стоимость имущества по сегодняшним ценам семь-восемь миллиардов! Так уж если и отдавать кому-то так не за двугривенный, а за золотой червонец.
   - Хватит, Степан! Не надо меня агитировать. Убери куда-нибудь свою гордыню, тогда, возможно, останешься директором этого предприятия, пусть и в составе объединения. Я вон, свою давно в сейфе закрыл.
   - Олег Романович, вы специалист, профессионал. Я надеюсь, что профессиональная гордость когда-то у вас проснётся и вы откроете сейф.
   - Возможно. Но пока всё останется так, как есть. И хватит разговоров! До пятницы.
    В пятницу за столом переговоров сидела уже другая компания. Вместо руководства «Волгоградэнерго» присутствовали специалисты «Облэлектро» во главе с сияющей мордой Ярославцева.
   - Что, Олег Романович, Кузнецов оказался разумным человеком, и вы нашли других жаждущих проглотить лакомый кусочек?
   - Сазонов прекрати! Или я вынужден буду удалить тебя с совещания.
   - Я сам уйду! И уйду навсегда! - резко проговорил Степан Андреевич, достал из папки чистый лист бумаги и быстро начал что-то писать. - Вот моё заявление на расчёт. Я не хочу участвовать в этой клоунаде.
   - Мы тебя освободим от должности, только через предусмотренные законом две недели. А пока работай. Вместе со специалистами «Облэлектро» будешь заниматься подготовкой договора аренды и готовить документы на передачу имущества. - Редькин замолчал, постучал тупым концом карандаша по столу. - Евгений Васильевич! - обратился он к Ярославцеву. - Мы с вами обговорили всё ещё вчера. Поэтому предлагаю завтра вместе с Сазоновым, надеюсь он до завтра успокоится, на вашей территории сесть и подготовить договор аренды.
   - Согласен, Олег Романович. Степан Андреевич, подъезжайте завтра к девяти ко мне. Надеюсь, где мой кабинет вы не забыли?
   - Подъеду, - сердито сказал Сазонов и вышел из кабинета Редькина.
    Пока ехал в машине на чём свет стоит клял мэра: «Сволочь, что творит. Это он мне мстит за то, что отказался в открытую поддерживать его кандидатуру на выборах. Надо же быть таким злопамятным! Хоть бы об интересах города подумал. Почти два года прошло, другой бы и забыл. А эта сволочь... Ну сволочь, она и есть сволочь. Что с неё взять?»
    Покорпев вместе с юристами несколько часов над текстом договора, Сазонов решил заглянуть к главному инженеру.
   - Анатолий Васильевич, пообщаться надо.
   - А, Степан Андреевич, заходи, побеседуем.
   - Возможно, у вас обида на меня есть после тех давних событий, но вы разумный человек, и я решил поговорить с вами.
   - Да, что ты? Какая обида? Ну втянули тебя мальчики в аферу. Так не об этом же мы сейчас будем говорить.
   - Конечно, не об этом. Поговорим о вашем намерении взять городские сети себе. Вы понимаете, что это совершенно другая мера ответственности? Ваши сельские потребители народ терпеливый, неприхотливый. В случае аварии и день и два могут посидеть без электричества. А в городе через полчаса вой поднимут, да такой, что мало не покажется.
   - Понимаю я всё это и пытаюсь убедить своего генерального. А у него амбиции взыграли. Другое хочу тебе сказать, даже если мы откажемся взять сети, работать тебе не дадут.
   - Я это прекрасно понимаю и уже написал заявление на увольнение. Буду осваивать профессию пенсионера.
   - Наверное, это правильное решение. Нервы целей будут.
   - Спасибо, Анатолий Васильевич, за понимание. Всего доброго.
    Дня через два всё как-то само собой затихло. Сазонову никто не звонил. И он просиживал днями в кабинете в ожидании выхода приказа. Приказ, подписанный Гребешковым пришёл в положенный срок. Одним приказом мэр освобождал его от должности и назначал нового директора с азербайджанской фамилией, который самолично привёз этот приказ.
   - Ну вот и всё. Давайте подпишем акт приёма-передачи и садитесь в кресло, управляйте.
   - Степан Андреевич, я на месяц оставляю за вами машину с водителем. Пользуйтесь. Мало ли куда-то съездить надо будет.
   - Спасибо! Хотя я и без этого могу обойтись. До свидания.

                ***

    Сазонов тяжело входил в роль пенсионера: домашние дела были не в радость, от телевизора его уже подташнивало и он старался больше бывать на улице. А потом, съездив как-то на рыбалку со своим старым знакомым, Степан заметил, что получил от всего процесса  столько ярких и приятных эмоций, что это занятие стало одним из его главных увлечений. Однажды, прогуливаясь по извилистой тропинке среди молодых лип ближайшего парка, его остановил окрик:
   - Степан Андреевич, ты ли это?
    Повернувшись на голос, он увидел стоящего на соседней тропинке Семакова.
   - Василий Егорыч! Вот так встреча. Сто лет, кажется, не виделись.
   - Сто не сто, а лет семь-восемь точно. Ну, как поживаешь? Чем занимаешься?
   - Да, вот осваиваюсь в роли пенсионера. А ты как?
   - Нормально. Тоже не работаю. Пенсионерствую. Степан, прости за нескромный вопрос. А сколько у тебя пенсия?
   - Да такая же, как и у всех. Не разгуляешься.
   - Ну, у тебя пенсия должна быть приличная. Ты же ещё за травму должен неплохо получать.
   - Ничего я за травму не получаю. Лет пятнадцать ещё, как бросил ежегодное хождение по медкомиссиям. Надоело унижаться.
   - Ну и дурак! С паршивой овцы надо хоть шерсти клок брать. То, что положено, надо у государства забирать. Оно не очень-то щедро к нам пенсионерам.
     Постояли. Поговорили ещё о том о сём, повспоминали общих знакомых и разошлись.  Время шло, Сазонов нет-нет да и вспоминал разговор с Семаковым о доплате за производственную травму и, однажды, решился пойти по врачам. Благо все документы по травме у него сохранились.
    Потолкавшись в очередях к врачам, был направлен травматологом на врачебно-экспертную комиссию. К его большому удивлению, врачи оказались довольно доброжелательными, установили утрату трудоспособности пожизненно и выдали программу реабилитации. Оказывается он имел право раз в год бесплатно лечиться в санатории и также бесплатно получать определённые лекарства.
   - Вот возьмите программу и отнесите её в отдел социального страхования. Там и напишите заявление на санаторно-курортное лечение.
    Не откладывая в долгий ящик, Степан Андреевич отнёс документы по указанному адресу и уже через месяц получил приглашение за путёвкой...
    Тёплым сентябрьским вечером, когда все санаторские отдыхающие, пардон, лечащиеся, устремились на концерт и на танцы, Степан Андреевич Сазонов, опираясь на чёрную буковую трость, отправился в глубину парка, сел на скамейку, стоящую в нескольких метрах от вымощенной плиткой дорожки и закурил. От этой пагубной привычки и после семидесяти никак не мог избавиться. Лучи закатного солнца пробивались сквозь изогнутые ветви сосен и играли с желтеющей листвой стройного ряда берёз. Тишина и покой царили в парке и только иногда в дальнем его углу, гнездясь, орали вороны. Не ощущалось никакого дуновения ветра, но лёгкие струйки сигаретного дыма лениво плыли в сторону уходящего за горизонт солнца. С берёзок нет-нет да и падали медленно кружа подёрнутые позолотой листья. Они опускались к земле медленно-медленно, а достигнув её пристраивались к своим ранее упавшим братьям.
    Степан Андреевич наблюдал за падающими листьями и уплывающими вдаль струйками дыма и про себя рассуждал: «Вот так и жизнь, то протекает спокойно и тихо, то встревоженная ветром времени, впадает в броуновское беспорядочное движение. А много ли было в его жизни спокойного времени? В основном, оно швыряло его то вверх, то вниз, бросало из стороны в сторону. Но он никогда не жаловался на капризы судьбы и находил в себе силы выровнять движение жизни, удерживать её капризы в узде. Да, что поделаешь, что сегодня изменишь в прожитом? Ничего... Да и зачем? «Жизнь, как жизнь» - часто говаривала его незабвенная матушка. И тут, как говорится, не убавить, не прибавить».