Альтернативный подход к вопросу о репрессиях

    Когда разговор заходит о репрессиях какого-то режима, спорят обычно ставят по порядку: сколько их всего было, правда это или нет, и много это или мало. Проанализировав эту тему, я пришёл к выводу, что вопросы должны быть другие.
    Когда идёт спор о каких-то репрессиях, то первый вопрос у меня всегда начинается с того, какое отношение к ним имеет тот, кто их оправдывает. Например, если приходит к власти какой-нибудь нацистский режим, и начинает репрессировать, допустим, евреев, но при этом подымает экономику и военную промышленность, то потом, когда кто-то начинает такую политику защищать, самым интересным вопросом является, кто именно сам защитник? Если это еврей, который говорит: «Да, я понимаю, что меня бы там зарыли, но при этом я считаю это оправданной жертвой, и ради такого дела я готов пострадать…», то ему остаётся ответить «Ну что же, твоё мнение – твоё право, я с ним не согласен, но, если ты готов отвечать за него так, придётся с ним считаться…». Но только такие евреи если и найдутся, то разве что в домах для умалишённых, а вот не евреев, которые готовы оправдывать такой режим, будет куда больше. Поэтому, если не-еврей в такой ситуации выступит со своим «А я считаю, что это правильно…», то мне захочется ему сказать: «Может быть, будучи евреем, ты бы и сказал то же самое, но куда более вероятно, что ты говоришь так только потому, что таких, как ты, это не касалось. А вот если бы вместо других это касалось бы тебя, ты бы начал изворачиваться, и нашёл бы причины выступать против».
    Аналогичным образом обстоит дело и в отношении репрессий против инакомыслящих. Инакомыслящие – это люди, которые мыслят иначе, чем большинство других. И если большинство думает правильно, то инакомыслящие получаются те, кто заблуждаются, а вот если большинство только думает, что думает правильно, а на деле ему не хватает иммунитета к той лжи, которую ему скармливают, то инакомыслящие – это единственные, кто могут раскрыть ему глаза на правду. И если в обществе творится какая-то неправда, замалчивать которую выгодно хозяевам положения, а большинство молчит, потому, что недопонимает её суть, то инакомыслящие – это как раз те, кто молчать не будет. И если за правду начинают преследовать, то преследование грозит только тем, кто не может молчать о том, что понимает. И когда те, кому не дано понимать этого, начинают оправдывать такой режим, они могут искренне верить в том, что поступают правильно. Но только это не выводит их из категории людей, которых их же недопонимание и спасает от преследования. И поэтому, когда такие люди начинают толкать своё мнение, то для меня оно, как мнение тех не-евреев, которые все такие решительные, но только почему-то среди них стабильно не оказывается никого, кому кого судьба заставила бы за свою позицию отвечать. Поэтому и не убеждает меня их мнение, но только как-то обычно стабильно туго получается у защитников таких режимов с пониманием этого отношения.

    Второй вопрос в споре о репрессиях у меня касается того, о репрессиях кого идёт речь. Потому, что по-разному мыслящих людей нельзя измерять одинаковыми цифрами. И если общество сравнить с организмом, то ставить вопрос, сколько процентов клеточек он должен потерять, чтобы это считалось критической потерей, нельзя. Надо оставить вопрос сначала, о потере каких клеточек идёт речь, а потом уже сколько. Потому, что если речь идёт о жировых отложениях, то для иного организма и потеря большей части своей массы может быть допустимой. А вот если о нервных клетках, то гибель даже малой доли одного процента будет катастрофической.
      Аналогичным образом обстоит дело и в политике: уничтожь определённый процент свободомыслящих умов, и общество потеряет иммунитет к манипуляции сознанием. А последствия могут быть какими угодно – и для самого общества, и для других обществ тоже. А процент этот не так велик, потому, что большинство людей по натуре своей конформисты, которые всегда предпочтут думать, как все, и идти, куда всех ведут. А если и не все сразу, то постепенно, и поэтапная обработка общества к этому результату рано или поздно приводит.
    Поэтому в споре о репрессиях упирать на один общий для всех процент, и спорить, много это или мало, может только тот, кто не понимает, как устроена природа причин и следствий. Измерять надо в первую очередь последствиями, а потом переходить от общего к частному. Только тут надо напрягать свой мозг и анализировать, а умам с сущностью «жировых клеток» этого почему-то иногда так не хочется.
    Какой процент общества необходимо уничтожить репрессиями, чтобы случились непоправимые беды? Ну, например, у Гитлера политических репрессий было что-то около 4%. Всего лишь 4% людей для него представляли проблему в отношении того, что он собирался сотворить. Остальные были не проблема – по крайней мере, так он оценил. И он не просчитался. Оставшиеся девяносто шесть оказались марионетками, способными по его указке творить то, что ещё десятилетие назад им бы самим показалось безумием. И одни резиденты этой системы готовы творить такое, что их после этого и людьми нельзя назвать будет, а все остальные будут сидеть у себя дома, и вести себя, как будто ничего не происходит. И ничего не желать менять, и не желать говорить, и ничего не хотеть слушать. И любые попытки что-либо объяснить типичному представителю этой массы, что они в чём-то виноваты и что-то обязаны, натолкнулись бы на стену неадекватности, и нежелания слышать простые и разумные доводы.
    Как вы думаете: к какой части относитесь вы? К 4% способных представлять проблему для создания такого режима, или к потенциальным 96%, которых куда погонят, туда они и пойдут? Я думаю так: если вы сомневаетесь, хватило ли бы вам инакомыслия не попасть в эти потенциальные 96, и постоянно об этом думаете, то, возможно, вы к ним не относитесь. А если вы точно уверены, что вы не попали бы, и слушать ничего не хотите, и ваша реакция «Я точно знаю, что я не такой, потому, что точно знаю!», то вы как раз скорее всего и относитесь к примерно тем 96%, которые примерно так и думают (или не думают вообще). Потому, что все самые серьёзные ошибки делаются самым серьёзным выражением лица, и тот, кто ошибается жёстче всех, чаще всего принципиальнее всего уверен в обратном. И именно такими людьми и легче всего управлять – теми, которые, чем меньше думают, тем больше во всё уверены.
    Кто-то спросит: так как же такое может получиться, что, уничтожив какие-то 4%, всех остальных можно превратить в невменяемую массу, которая будет с полной уверенностью в своей нормальности творить то, что ни один нормальный человек нормальным не назовёт? А дело в том, что все люди разные. Одни сильные. Другие умные. Третьи смелые и решительные. И одни и умные, и сильные, и смелые сразу, а другие сильны только в чём-то одном. А ещё есть совестливые и бессовестные, добрые и злые, и есть такие, в которых нет ни смелости, ни порядочности, ни даже голой силы, зато есть другое: трусость, подлость и наглость, и прочие качества из этой категории, у кого-то по отдельности, у кого-то в полном наборе.
    Люди, которые одновременно сочетают в себе сразу несколько позитивных качеств, встречаются реже, чем те, кто отличается чем-то одним. А кто всем блещет сразу, вообще реже всего. А теперь давайте подумаем: что будет, если взять ведро молока, ведро сливок, ведро сметаны, и ведро помоев, и смешать это всё в общую массу: четыре ведра молока, четыре ведра сливок, четыре ведра сметаны, или четыре ведра помоев? Аналогичным образом бывает с человеческим обществом, если взять умных и много знающих, но не решительных людей, и сильных со смелыми, но не очень умных, и добрых с честными, но не сильных и не умных и не смелых, и трусов с подлецами, то всё общество вдруг может начать себя вести, как сборище сплошных трусов и подлецов, не способных ни на одно порядочное действие.
    Может быть, конечно, и наоборот, и общество поведёт себя, как сбор умных, сильных, смелых и порядочных людей, но это только в случае, если каждый займёт то место, на котором потребуются именно его качества. А если всё расставить в обратном порядке, то и результат будет противоположный. Всё дело в том, как структурировать общество. Так вот, если всё расставить так, чтобы умные и совестливые боялись говорить, потому, что знали, что их никто не защитит и не поддержит, а сильные и смелые не понимали, против чего надо выступать, потому, что самим не сообразить, а те, кто знают, молчат, а все остальные, как бараны, шли туда, куда направляет общее движение, то всё общество может делать сколь угодно аморальные вещи, и никаких возражений ни от кого ни по какому поводу чего не прозвучит. И в рамках этого можно потихоньку менять общество, и заставлять умного и порядочного постепенно превращаться в хитрого и подлого. Сильного и доброго в сильного и злого. А не умного и не сильного, но относительно порядочного в силу воспитания человека в ничтожного и непорядочного. Главное, убрать тех, кто мог бы быть и умным и сильным и смелым сразу, и убрать первым делом. А вот для этого и нужны политические репрессии. И у Гитлера они были. И они были системны.  Они шли волнами. Поэтапно, убирая из общества на каждой стадии процесса то, что мешает готовить новую стадию, с выставлением на соответствующие места нужных для этого элементов. Сколько они забрали всего от общества? 4%...

    Прежде, чем переходить к третьему вопросу, сделаю небольшое отступление, разберу одно сопутствующее таким процессам явление. Есть такой элемент в обществе, который этот процесс всегда готов активно поддержать. Сами они себя называют «патриоты», но я буду называть их фашисто-патриотами. Почему – да потому, что обычный патриот для меня, это человек, который любит свою землю, свою природу, свою культуру, свой язык, достижения своего народа, и который готов при необходимости идти в бой, чтобы это всё отстоять, но который относится с определённым уважением к аналогичным чувствам живущих на других землях людей. Фашисто-патриот устроен иначе. Для него патриотические ценности священные и великие, но только свои, а чужие – дерьмо, которое обязательно надо растоптать. Без этого он просто не может, как быдло-гопота не может без того, чтобы не докопаться на улице до какого-то прохожего, которого им надо развести и отпинать. Только обычно фашисто-патриот не может об этом говорить в открытую до поры до времени – пока общество не дошло до нужно кондиции, у него кишка тонка. Поэтому он прикрывается личиной простого патриотизма, и кричит о том, какая его родина великая и как её надо защищать. Этим «защищать» у него называется наращивание военной мощи, которая потом будет использована для нападения.
    Отличить фашисто-патриота не так уж трудно: он никогда не спрашивает, что ты сделал для человечества; он всегда спрашивает только, что ты сделал для своей страны. И из множества политических вопросов, которыми он постоянно каждый день трезвонит, вы не найдёте ни одного разбирательства, в котором он бы волновался о проблемах жителей других стран (если он только не планирует иметь их временными союзниками). Он всегда волнуется только о своём народе так, как будто других народов просто нет. Думать о других он принципиально не может, как та гопота не станет думать о благополучии того прохожего. И вот это принципиальное игнорирование всего остального и есть форма проявления его изначальной агрессии, которую он прячет под личной «обычного» патриотизма, и ждёт, когда настанет момент, чтобы стало можно, наконец, сорвать с себя эту жмущую его сознание маску, и явить всем свою истинную сущность. Короче, птицу видно по помёту.
    Первый признак фашисто-патриота – это патриотизм, который прёт чуть ли не из ушей. Ведь когда такие, как Гитлер рвутся к власти, кто за них первыми бегут голосовать: либералы? Нет, за таких идут голосовать самые ярые патриоты. Вот такие всегда кричат «Родина! Родина!», и всё время повторяют, какая она великая. Причём великая она у них потом оказывается настолько, все остальные страны что в сравнении с ней – просто дерьмо, которое коптит небо и мешает дышать их «Родине». Такие патриоты имеют тенденцию в каждом действии соперников своей «Родины» вопиющую неправоту и сплошную подлость, а в каждом действие своей страны несомненную правоту, какое бы паскудство она не сотворила, и готовы перевернуть всё с ног на голову, доказывая оправданность её действий. И именно из таких потом получаются самые лучшие солдаты, готовых во славу «Родины» топтать чужие жизни и свободы на чужих землях. Но это потом, а перед этим есть ещё один момент.
    Второй признак фашисто-патриота – любовь к сильной власти. Потому, что ту позицию, которую они занимают, доказать правдой невозможно в принципе; её можно доказать только силой. Но поскольку в их сознании чаще всего понимание дела оказывается перевёрнутым наоборот, то правдой у них оказывается их собственная позиция, а противопоставляемая ей неправдой. А поскольку бороться с такой «неправдой» оказывается возможным только репрессиями несогласных, то им и нужна такая власть, которая сможет это осуществить максимально быстро и эффективно. На их языке это называется «Нам нужна сильная власть, которая наведёт порядок!»
    Третий признак потенциального фашиста – это нетерпение к инакомыслию. Если кто-то хочет иметь своё (отличное от их) мнение, и иметь право его высказывать, то в отношении этого они сразу занимают позицию, что это надо решительно пресекать. Потому, что если они этого не будут делать, то может рухнуть всё то, что они доказывают, и этот момент они понимают достаточно чётко. На их языке это называется «Послужить своей стране», и «защищать Родину», и т.п.. И как только в их руках оказывается власть (а точнее их руки оказываются развязанными фашистской властью), они сразу начинают творить своё «наведение порядка».
    Такие элементы есть в каждой нации, и их гораздо больше, чем четыре процента. И количество их возрастает соразмерно наглости самого режима, а наглость соразмерно его военной мощи. И им только дай власть и рупор, и их более активная часть тут же индуцирует и подтянет под свои знамёна еще и целую рать более пассивных особей. И вот эта сила и готова способствовать репрессиям против тех, кто им мешает творить то, ради чего они живут. А теперь возвращаемся к основной теме и выводим третий вопрос: что можно считать последствиями их репрессий?
    Последствиями гитлеровских политических репрессий можно считать войну, в которой их страна потеряла десять процентов своих жителей, и которая была бы в таких масштабах невозможна, если бы общество оставалось в более адекватном состоянии. Поражение со всей вытекающей из этого разрухой, и наказание за это всё, в котором страна оказалась разорванной на половины, каждая из которых оказалась под пятой одного из бывших противников. И разлучение близких людей разделением на десятилетия стеной, при попытке пересечь которую убивали на месте. И в меру того, насколько это всё было бы невозможно, если бы страна не была перед этим доведена до столь неадекватного состояния, всё это можно записывать на счёт тех самых политических репрессий.
    К сожалению, вся загвоздка в том, что для адекватной оценки последствий политических репрессий нужно подключать мозги и анализировать. Но только люди с сущностью «жировых клеток» это не всегда хотят делать. И если цифра в 4% для соображающего может означать очень много, то для не желающего соображать она может не означать ничего. Что такое четыре процента – всего лишь каждый двадцать пятый, один человек на коллектив размером со школьный класс, и желающие оправдать такую потерю политической необходимостью всегда найдутся. И таким никакая пища для размышление не нужна, им нужны цифры. Готовые и окончательные, чтобы посмотреть на них и составить своё мнение о том, стоит им придавать значение тому, что за ними стоит, или нет. И цифру в 4% они не поймут – она им ни о чём не скажет. Но если взять вес всех стоящих за ней последствий, и попытаться пересчитать его по какому-то условному курсу, и присчитав всё. Что только можно, дотянуть эту цифру до 40 (ну или хотя бы 30)%, то тогда эта цифра заставит их соображать. Потому, что только так они и понимают. Другого они не любят. Только формально это будет неправдой. Потому, что это совокупность репрессий с тем, что засчитывается их последствиями, а цифра должна говорить только о репрессиях (а об остальном люди пусть сами думают). И рано или поздно об этом заговорят. И кому-то придётся признавать несоответствия. И кому-то с неохотой, кому-то с равнодушием, а кто-то это будет делать с большой радостью. Но громче всех кричать будут фашисто-патриоты. И когда ведущие начнут солировать «Хватит лить ложь и грязь на нашу историю!», ведомые будут подпевать: «Я простил Гитлеру репрессии моих предков!».