Витенька

                (Обратный  отсчет)   
      Загадкой  бывает  человеческая  душа, часто   даже  для  владельца  этой  самой  души.  Масса  вопросов,   на  которые  нет  и не будет   ответа.  Например,  зачем    Господь  посылает  нам  абсолютно бесперспективные,  с  точки  зрения  здравого  смысла,  знания,  мысли  и  чувства?…    Иные  все  длятся  и  длятся,    спутанной  алой  нитью  тянутся   через  всю  жизнь,   завязывают  узелки   в   заветных  уголках. Может именно они   освещают    длинный  и  временами  мрачный  путь   изнутри?


    Это  случилось  за  несколько  месяцев  до…  Шел  декабрь  или  январь,  обычный  в  харьковском  исполнении:  бесснежный, пыльный  и  ветреный.   Черно-серый...   Поднимаясь  на  пятый  этаж, я   успела  расстегнуть  все  пуговицы   клетчатого пальтеца,  потому  что  как  обычно  бежала  вверх  через  ступеньку:  так   быстрее.  Затормозила  только  у  двери,  которую  мама открыла,  услышав  мои,  отнюдь  не  балетные,  па  по  лестнице.  Мама  была  неузнаваема – от  нее  будто  исходило    сияние  счастья.  Такой  я  ее  не  видела…  никогда.
 – Мам ,  что  случилось?    Витенька тебе  позвонил?  –    знала,  и  умом  и  интуицией  что  папы  дома  нет.
  Мама,  продолжая  излучать  и  двигаться  в  замедленной  съемке,  взяла  конверт  с  пианино. 
 – Прочитать ?..
       Не  могу  припомнить   этого  письма дословно. Часть  информации  читалась   между  строк,  но   в  то  время  это  было  так  естественно…  Незнакомый  мне  человек  писал,  что  всю  жизнь  проработал   в  одном  из  оо-очень  закрытых  подмосковных НИИ,  жил  вместе  с  семьей   при  этом  институте.   Названия  их  сверхсекретного  населенного  пункта  нет  ни  на  одной  карте,  и    сведений  о  нем  не  дают  ни  в  каких   справочных  бюро.   Переписка,  с  кем  бы  то  ни  было,  кроме  ближайших  родственников  не  поощрялась… А ближайших-то и не было уже.

        Теперь  он – пенсионер,  живет  в  Москве.  И,  убежден,  что вряд ли  кому-нибудь  может  быть    интересен.  Думаю,  он  имел  в  виду  иностранные  спецслужбы,  а,  впрочем,  кто  знает… Еще  он  писал,  что  недавно овдовел, что  у  него  есть  сын.  И  что  зовут  его  тоже  Виктор…

      Мама,  конечно  же,  ему  что-то  ответила.   Её письма  я, естественно,   не  читала,  и  не  слышала.  Но уверена, что  и  в  нем  не  было  ничего  крамольного,  ни  с  чьей  точки  зрения…

      Мама рассказывала…
    
     В  мае  46-ого  он  поджидал  ее  в   комнате семьи  Утевских  в  длинной  коммуналке на  Театральном  переулке.  Пил  чай  с  вишневым  вареньем,  сидя  за  большим  круглым  столом.   Почему-то  в  то  время  столы  делали   круглыми…  может,  не  хотели  никого  на  угол  сажать:  чтоб  не  оставался никто  целых  семь  лет  без  взаимности. Тогда  это  было  слишком  реально…

      Витенька  пропал у неё  из  виду  еще в  38-м – он перескочил через 10-й класс.  Уже  тогда  занялся  физическими  исследованиями,  подключившись  к  знаменитой  группе  харьковских  ученых.  А  до  этого они  были в одной  школьной компании.  Часто собирались у  него дома на улице Пушкинской. За окнами звенели трамваи.  Нюрочку  очень  любили  Витина мама Эля  и  его  младший  брат – Игорек.  Он просто не отходил от  нее,  и непрерывно рассказывал ей  свои  детские  майсы. Самому  Вите больше нравились блондинки с рюмочными фигурами  и глуповатыми  волоокими  лицами...

     Всю  войну она   ничего  о  нем  не  слышала…  почти  забыла.  Зато  весь  Харьков  знал  о  страшной  судьбе  его  семьи.  Когда она  вернулась из Киргизии,  ей рассказали… Его  отец,  мать  и  младший  брат – восьмиклассник  не  уехали  в  эвакуацию:  Игорек  слег   в  начале  осени  с  двусторонним  воспалением  легких.  Непонятно,  почему их  не  расстреляли,  как   прочих  харьковских   евреев ,в   Дробицком  яру,  а  повесили  на  собственном  балконе,  выходящем  прямо  на  улицу  Пушкинскую,  по  которой  шли  трамваи.  И  все,  кто  в  этих  трамваях  ехал,  мог  видеть  их,  качающиеся  на  ветру,  тела.
      
  Когда  она  вошла, из  темного  коридора  на  свет и  увидела  военного  в  форме  старшего  лейтенанта,  ее  сердце  упало.  Но  не  того,  не  того,  не  того… в этот миг  она  ожидала  увидеть… Витенька  чаепитие  прервал,  на  розетке  осталась  горка  вишневых  косточек.  Приволакивая  правую ногу,   подошел.  Взял  ее  отмытую  до нежно розового оттенка  врачебную  ручку  своими  обеими, в  чью  кожу  и  ногти  въелась  несмываемая  злая чернота.  Заметив  ее  удивленный  взгляд,  пояснил:
 
- Что  ты  хочешь…  Сапёры – те  же  кроты,  вечно руками  в  земле  роются,   на  лопаты,   не  полагаются.
     Виновато  улыбнулся  глазами  из-под  все еще темных ресниц.  Она  смутно  вспомнила,  что  под  этим  синим  взором  всегда  таяла, и  одновременно  испугалась,  что   теперь   может  растаять  совсем…
- Ты  был    сапёром?
- Да… Это   военная  специальность  для  физиков,  ты  разве  не  знала? Кстати,  и  для  химиков  тоже.
- А  это?  - Нюрочка  указала  на его  правую  ногу,  – ранение? 
- Это – мое  счастье!  Протез – отличный,  английский.  Я  в  нем  и  потанцевать  могу,  и  даже  попрыгать…
- Не  надо,  я  тебе  верю…
- Вот  и  славно. Хорошо, что все еще веришь.  Тогда, может  быть  выйдем, прогуляемся? 

       На  аллее  Театрального  сквера  от  Пушкина  до  Гоголя    всегда  была  тень  от лип и каштанов. Тем  более – вечером.   Она вела,  как и прежде, от  Пушкинской, до той, которой при  немцах вернули прежнее  название: Сумская.  Шли  молча.  Слишком  много… Невозможно  все  рассказать  при  первой,  к  тому  же такой   неожиданной  встрече.    Это  или  еще  успеется  потом,  или  не  нужно  совсем. На  одной  из  скамеек  впереди  они  увидели  знакомых   сестер  Дору  и  Лялю.  Рыжая  Дора  была  их  общей одноклассницей.

     – Давай   скажем  им,  что  мы  решили  пожениться…
     Это  было  так  неожиданно,  что  Нюрочка  не  только  остановилась,  но  даже  мягко  присела  на  ближайшую  скамью… Ничего  себе  шуточки…
    Витя  сел  рядом.  Заговорил  тихо:
 – Понимаешь …  Бывают  ситуации,  когда  мужчина  не  может… Ну  просто  не  имеет  морального  права...  И  тогда  у  девушки есть  редкая  возможность  взять  инициативу  на  себя.

– Нет…  пока я не готова… Нельзя же так внезапно…

    Она   всегда  говорила  мне,  что  в  браке  для  женщины   важнее быть  любимой,  чем  любить  самой.  Так  почему-то ей казалось. Нюрочка  всегда   прислушивалась  к  голосу  своего  здравого  смысла.  Хоть,  возможно,  иногда  об  этом позже   жалела…

     Он  проводил  тогда  ее  до  парадного,    снаружи  уже  освещенного колеблющимся светом фонаря.  Не  поднимая синих глаз,  поцеловал   мытую  ручку.
 – Ну   что,  пока?
 – Пока, – ответила     она,  изо  всех  сил  задерживая  слезы,  хотя  бы  до тех пор, пока  скрипучая   входная  дверь  не  стукнет  за её  спиной...
    
 Потом   разыскать его на просторах Союза, как  стало  понятно теперь,  было  невозможно. Да  она, по всей видимости,  и  не  пыталась…    пока…


    В  тридцатом  году  ХХ века  учиться  в школе  дети в  СССР     начинали  аж  в  8 лет.   А  до  этого каждый  учился   «чему-нибудь  и  как-нибудь»   у  себя  дома   или  в  детском  саду,   и приходили они  в    класс совершенно  с  разным  багажом  дошкольных  знаний.
   
 В  то  время,  когда  весь  их первый  класс  усиленно  штудировал  «Азбуку»  и  читал  по  слогам «Мы  не  ра-бы,  ра-бы  не-мы»  Нюрочка  Утевская  что-то  усиленно  рассматривала  у  себя  под  партой. 
    Молоденькая,  только  после  курсов,  учительница,  подкравшаяся  сзади,  была  готова  найти  там преступную  куклу  или  зайца,  но  когда  она  обнаружила  у  девочки  в  руках  томик  стихов  да  еще  и на иностранном языке,    подходящих слов   у  нее   не  нашлось.    
 
   Изъяв  у  ребенка непонятную  книжку,    кинулась  за советом  в  кабинет  к  директору.    Располневшая и  солидная  выпускница  института  благородных девиц, с  немецким  языком была, разумеется,  знакома,  и  томик  поэта  Гейне  моментально  узнала.  Заулыбавшись, она  поднялась  из  кресла  и  вместе  с семенившей  за  ней  учительницей, благородно неся себя,   направилась  в  класс,  по  пути  уточнив  имя  чересчур образованного  ребенка.
 – Нюрочка , – обратилась    она  к маленькой  стриженной  девочке  ласково, – твои   родители  работают?
 – Папа  – да,  а  мама  нет,  – немного   испуганно  ответила  девочка.   
  – Попроси,  пожалуйста,  маму  завтра  утром  прийти  вместе  с  тобой  в  школу.
 – Хорошо, – виновато   ответила  Нюрочка,  уверенная,  что  маму  вызывают  из-за  ее  неправильного   поведения  на  уроке.
 – Книжку   возьми, – добавила   директриса, – но   читай  ее,  пожалуйста,  на  перемене.

   Назавтра  Нюрочка  вела  в  школу  маму  за  руку.  Школа  на  улице,  тогда  носившей  имя   Карла  Либкнехта,  была  весьма  впечатляющим  архитектурным  сооружением.  Недаром   это  здание,  побывав  госпиталем  во  время  войны,  впоследствии повысилось  в  звании,  и  стало не  просто  вузом,  а  Харьковским   инженерно-строительным  институтом…   
     Через  считанные  минуты  они уже сидели  в  кабинете перед мило улыбающейся директриссой,  которая  уже после  первых    фраз,    поняла,  что  сидящая  перед  ней  элегантно  одетая  и  причесанная  дама   практически    глуха,  и  не  очень  понимает,  чего  от  нее  хотят. 
Разговаривать  ей  пришлось  с ребенком,  хотя  и  в  присутствии  матери.
   – Нюрочка, –   спросила  директриса,  глядя  через  пенсне  на  маленькую  фигурку – откуда  ты  так  хорошо  знаешь  немецкий  язык?
- Меня  учил  папа. – ответила  девочка,  уже  в  своем  нежном  возрасте догадавшаяся,  что  всей  правды  рассказывать  не  надо  вообще  никому.
- А  по- русски  ты  читать  умеешь? – продолжала  интересоваться  директриса.
- Умею, - кивнула  Нюрочка.
- А  писАть?
- И  писАть немножко.
- Ну  вот  что. – Директриса  обвела  взглядом  большой  письменный  стол,  как будто  там  присутствовал  еще  кто-то,  невидимый  глазу. - Мы  тут  посоветовались  и  решили,  что  тебя  можно  сразу  определить  во  второй  класс.  Вы  не  возражаете?
 – Нет. – спокойно  ответила  Нюрочка.
 – Ну   тогда,  может  быть  есть  какой-то  класс  из  вторых,  куда  бы  ты  хотела  попасть,  может,  у  тебя   где-то  есть  друзья  или  знакомая  учительница?

     Вторых  классов,  как,  впрочем,  и  первых  в школе  было  много.  Был,  кажется,  даже  2й-Ж…
 – Я   хочу  туда,  где  учится  мальчик  с  большими  синими глазами. – без  тени  сомнения  распорядилась  Нюрочка.
 – Ах   вот  как… Витенька… – директриса   была  слегка  шокирована ответом. 
       Она  не ожидала    такого  почти  неприличного, по  ее  понятиям,  ответа  от  восьмилетней  девочки.  Но  смелость, как  известно,  города  берет.  Бывшая  институтка  усмехнулась  и  перевела Нюрочку  в  тот самый второй   класс…  Эта сцена рассказывалась мне столько раз, что  мне и сейчас, через 35 лет,  кажется, что я там присутствовала сама, лично.

    Летом,  когда  мамы  уже  с  нами  не  было,  и  с  тополей  летел  тяжелый  липкий  пух,  из  Москвы  пришло  еще  одно  письмо.  Виктор,  сын  Витеньки  сообщал  в  нем,  что  отец  недавно  скончался.  На  отцовском письменном  столе  он  обнаружил  письмо с  обратным  адресом   от  Нюры  Утевской,  на  которое  отец,  видимо,  только  собирался, но  не успел    ответить.

             Ушли    от  нас  эти  люди,  неизвестно  куда. А  души  их  так и   остались  связанными    незримой,    неосязаемой  алой  нитью.    Хотя о продолжении  этой  истории, если оно и случилось в лучшем из миров,  вряд  ли  кто-нибудь   когда-нибудь  сможет нам поведать и  связать его  с земным началом…