Свинцовые грозы детства. Октябрь над Ижом 5

                Пропавший саквояж

Герка, Мотька и Елька решают помочь милиции. Смертельный номер на кладбище. Казалось, всё закончилось хорошо, но длилось это недолго.



Время летит быстро, и вот уже два дня прошло после стрельбы на Троицком кладбище.

Герка с Мотькой помогали Ельке складывать в сарай деревянные отходы, которые  выписала новая власть, как семье рабочего завода, погибшего на производстве.
Пока работали, Герка рассказывал подробности ночной перестрелки, которые слышал от отца.

– Твоего постояльца, Елька, убили.

– Знаю, мать ходила на опознание.

– Опознала? – поинтересовался Мотька.

– Ага.

– Вот и хорошо, одним гадом меньше, – подытожил Мотька, – и нам спокойнее.

– Хорошо-то хорошо, да не совсем, – задумчиво произнёс Герка и посмотрел вдаль.

Мотьке и Ельке это было знакомо.

– Опять чего-то задумал, – догадался Елька. – Говори, спорим, что-то знаешь, а от нас скрываешь.

Герка внимательно посмотрел на друзей.

– Знаю, сейчас и вы узнаете.

Мотька и Елька бросили деревяшки себе под ноги и приготовились слушать.

– Только никому ни слова.

– Чтоб у меня язык отсох, – поклялся Мотька.

– Чтоб меня на клочки разорвало, – поклялся Елька.

– А мне, чтобы никогда не стать большевиком, – произнёс сознательный Герка. – Отец, когда рассказывал, как ловили бандитов, упомянул о том, что грабителей было трое, и у каждого был саквояж.
 
– Да, трое, – подтвердил Мотька.

– А нашли всего два. У убитого Широносова саквояжа не оказалось. Понятное дело, ночью его не найдёшь, поэтому искали вчера целый день. Всё кладбище прошли вдоль и поперёк два раза, ничего не нашли, саквояж, как – будто сквозь землю провалился.

– В могилу, что – ли? – спросил Елька.

– Сам ты в могилу, просто его не смогли найти. Завтра пойдём пораньше на кладбище, может, чего мы сыщем.
 
– Приключения на свои задницы мы сыщем, – заключил Мотька. – Втроём всё кладбище прочесать, до зимы не управимся.

– Нет, всё не будем, я узнал место, где это было, крайний дом, а Широносова застрелили возле склепа купца Пудкинса. Там и будем искать.

– Сомневаюсь я, что у нас получится. Может, кто ночью подобрал ценности, вот и не нашли ничего, – предположил Мотька.

Герка с ним не согласился:

– Ну, кто ночью ходит по кладбищу, сам подумай?

– Покойники, я знаю, мне мамка говорила, – вставил свои познания о кладбищенской жизни Елька.

– Сказки всё это, какие покойники, вроде уже взрослый, – укорил его Герка.

– И ничего не сказки. Пять лет назад лодочник Викул Степанов пошёл могиле отца поклониться, да там и уснул. Проснулся ночью, а рядом мужик стоит и на него смотрит. А в этом мужике он признал аптекаря Парамонова, которого схоронили третьего дня. Лодочник после этого поседел и заикаться стал.

– Мамка рассказывала? – спросил Мотька.

– Ага.

– Так это она тебе рассказала, чтобы ты на кладбище не бегал, когда маленький был, – успокоил его Герка. – Чего-то наш утопленник, которого мы в Иже нашли, не встал, не пошёл и даже не поплыл. А, ежели, кто покойников боится, тот может не ходить.

Елька сразу отреагировал и сказал, что он мамке верит, но покойников не боится, тем более днём они не встают из могил, а Мотька только и сказал:

– Я как все, идём, так идём, – но ещё раз усомнился в успехе мероприятия.

– Мы же сыщики, забыли, что-ли? – подбодрил друзей Герка. – Пошли работу доделывать.

Пока работали, прикидывали, куда Широносов мог спрятать саквояж. Версии были самыми неожиданными: от “закинул на дерево” (это Елька), до “спрятал в тайнике под памятником” (это Мотька). Конечно, Герка и не думал двигать все надгробия на кладбище, но мысль о тайнике ему понравилась. “Просто надо внимательно осмотреть всё место. Если действительно Широносов куда-то спрятал сумку, то должны остаться следы, обязательно должны остаться”, – так рассуждал Герка.

Вечером он ещё раз поинтересовался у отца по поводу пропавшего саквояжа.

– Нет, не нашли, – хмуро ответил отец.  И с революционной прямотой  подытожил, – спёр, наверное, кто – то.

– А если найдётся, отдадите всё Зотову? – спросил Герка.

– Ещё чего, отдадим на дело революции. Этот ювелир сам и организовал это ограбление, арестовали уже, сейчас показания даёт.

То, что драгоценности пойдут на пользу новой власти обрадовало Герку, осталось только найти пропавший саквояж.

На следующее утро, не тратя много времени на сборы, трое друзей отправилась на кладбище. День для конца октября выдался просто превосходным, казалось, что солнце отдаёт последние запасы тепла и сухой погоды.

– Хорошо, что дождя не было, – оценил Мотька.

– Да, с погодой повезло, – согласился Герка.

Елька ничего не сказал, он еще не совсем проснулся и просто, молча, брёл за друзьями.

Выйдя на Тринадцатую улицу, направились к крайнему дому. Когда пришли на место, встали в нерешительности, на этом план действий и закончился. Ещё вчера они решили, что будут действовать по обстановке, как подскажет чутьё, но обстановка была самая обычная, а чутьё, как назло не хотело ничего подсказывать.

Герка взял инициативу на себя.

– Пошли искать этот склеп купца, смотрим себе под ноги, ищем что – нибудь подозрительное и друг друга из вида не теряем.

Трое друзей храбро двинулись навстречу крестам и надгробиям.
 
Не смотря на сухую погоду на кладбище было сыро и прохладно. Хорошо, что Герка предупредил друзей одеться теплее, а то недолго бы они блуждали под кронами старых высоченных деревьев. По правую руку от Герки шёл Мотька, по левую, часто поднимая голову, чтобы не потерять друзей из вида, пробирался Елька. Герка успевал следить за обоими. Случись что, не будешь же кричать “Ау!”

И вроде смотрели под ноги тщательно, и по сторонам глазами шарили, а ничего необычного и приметного, за что мог уцепиться взгляд, не заметили.

Вдруг Герка замахал руками, что означало: “Всем ко мне”. Мотька и Елька подбежали одновременно.

– Вот где покоится прах купца Пудкинса, – показал рукой Герка.

Склеп был небольшой, но довольно высокий и выглядел одиноким среди могил. Обычно зажиточные жители старались возвести усыпальницу вблизи храмов, но с захоронением купца, видно, что – то пошло не так.

Кирпичная кладка склепа от времени обветшала и покрылась плесенью, на окнах стояли поржавевшие железные кованые решётки с завитушками, дверей на входе не было.

Герка осторожно заглянул вовнутрь – ничего и никого (мелкие насекомые и пауки не в счёт), вызывающего опасность или угрозу он не обнаружил, та же запущенность, как и снаружи. По массивной гранитной плите, заросшей мхом, было видно, что склеп давно никто не посещал, и никакого ухода за ним не было. Вероятно, купец неправильно составил завещание, чем обидел всех родных или был таким самодуром, барагозил да трюфеля выкидывал, что смерть его была просто спасением для всех родственников. Похоронили и дело с концом, отмаялись.

Посмотрев сначала наверх (не упадёт – ли что-нибудь на голову), Герка стал осматривать стены и настил склепа.

И тут, среди коричнево – бурой массы сгнивших веток и листьев его взгляд наткнулся на обгоревшую спичку, белеющую своей второй половиной на фоне всего этого запустения.

– Мотька, Елька, –  вдруг почему-то шёпотом позвал он друзей (может, просто голос сел от волнения). Те подошли и втянули голову в проём склепа.

– Ну? – спросил Мотька.

– Никого, –  оценил обстановку Елька, – уже неплохо.

Герка, молча, показал пальцем на спичку:

– Видите? Она совсем новая, недавно кто – то бросил.

– Ну, вроде, как бы да, – согласился Мотька.

– А стрельба была прошлой ночью. Мог Широносов забежать сюда и спрятать саквояж? – задал вопрос Герка, – и сам себе ответил, – мог.

– Значит, надо искать здесь? – спросил Елька.

– По крайней мере,  какая та зацепка есть, давайте всё внимательно осмотрим, только аккуратно.

Но кроме спички ничего больше интересного, что могло бы помочь в поисках, ребята не обнаружили.

– Вот только бы мне не провалиться как на голубятне, тут пострашнее будет, – ступая с опаской по земле сказал Мотька, – мне того раза хватило.

– Посмотрите на стены, может, какой след есть, – не замечая его опасений, предложил Герка.

Казалось, ребята обшарили каждый закуток, проверили все кирпичи, до которых смогли дотянуться, но ничего подозрительного, хоть удалённо напоминающего тайник (или, что-то похожее) они не обнаружили.

Собрали военный совет (присутствовало три человека), на повестке стоял один вопрос – что делать дальше?

– Сомневаюсь я, что здесь, что-то спрятано, – выдал Мотька.

– А спичка тогда откуда, что купец из могилы выходил, чтобы трубкой подымить? Спорим, спичка здесь неспроста.

– Да чего там, спичка есть, не спорю, а больше и ничего нет.

Герка посмотрел наверх.

– А мы неправильно ищем, – вдруг сказал он.

– Объясни, что неправильно и покажи, как надо, – отозвался Мотька.

– Мы ищем только внизу, на уровне своего роста, а Широносов – то, повыше нас будет. Вон, смотрите на ту нишу, – Герка показал взглядом наверх.

В стене, справа от входа, действительно имелось углубление неизвестного назначения. Тень, отбрасываемая слабыми лучами солнца, пробивающимися сквозь верхушки деревьев, делала нишу почти незаметной, поэтому мальчишки её не заметили (молодец, Герка, глазастый).

– Ого, высоковато будет, – оценил расстояние Мотька, – даже на цыпочках не дотянуться, лестница нужна.

– Ага, ну вот сейчас всё бросим и пойдем за лестницей и понесём её на кладбище, – не согласился Герка. – Вот прославимся на весь посёлок, будут говорить про нас: “Три дурака с улицы Куренной на кладбище с лестницей ходили”.

– И чего тогда делать будем? – спросил Елька. – Зря, что – ли сюда тащились?

– А вот что, – Герка, примериваясь, посмотрел на друзей, потом на нишу, – будем выполнять смертельный  цирковой номер “Три брата-акробата – непревзойденные мастера эквилибристики”, нервных просим удалиться.

Герка произнёс это с интригующей интонацией шпрехшталме;йстера.
 
– Подходящее место для смертельного номера, – согласился Мотька, – далеко нести не надо, тут же можно прикопать.

Но Герку уже было не остановить. Он обратился к Мотьке:

– Мы с тобой встанем у стены, Елька заберётся нам на плечи и посмотрит, что там.

– Пусть только сапоги скинет, – отозвался тот.

– Давай, Елька, готовься.

Герка и Мотька заняли исходное положение, Елька разулся и деловито поплевал на ладони, будто собирался вскарабкаться на дерево.

Первая попытка не удалась. Взобравшись на плечи товарищей, Елька не успел ухватиться руками за нишу и, потеряв равновесие, завалился на Мотьку.
Тогда Герка предложил другой вариант, сначала поднять Ельку, чтобы он уцепился, а потом ему подставить плечи. Вторая попытка удалась, ниша оказалась на уровне Елькиного живота.

– Ну, чего там? – не выдержал Герка.

– Внимательнее смотри, – это уже Мотька стал терять терпение.

– Тут, кажется плита, и она шевелится, – отозвался Елька.

– Сама, что – ли? – удивился Мотька.

– Нет, если её пошевелить.

– Так сдвинь её в сторону.

– В сторону не получается, тут места мало, её снимать надо.

– Ты её приподними и посмотри, если ли что там, – посоветовал Герка.

– Попробую, – и тут же радостный возглас, – что-то есть!

Мотька устал держать Ельку на плече, но после его слов усталость улетучилась.

– Я вам сейчас плиту передам, она тяжёлая.

– Только осторожно, не урони, – предупредил его Герка.

– Вот он смертельный номер, – пошутил Мотька, – сейчас Елька уронит эту плиту мне на голову и каюк. Многоуважаемая публика может расходиться по домам, представление закончилось.

Но Елька справился. Как это у него получилось, он и сам не понял, но уперевшись плечом о стену, он стал опускать плиту, чтобы  передать Герке и Мотьке.

И тут новая напасть.

– Ой, у меня в носу зачесалось, наверное, пыль попала, – пугающе предупредил он, – сейчас чихну.

– Даже не думай, – Мотька больше не шутил. – Спустишься, чихай, хоть месяц, не переставая, пусть тебе хоть голову оторвёт,  а сейчас не смей.

– Елька, дыши ртом, – посоветовал Герка, – сейчас мы примем у тебя плиту, держись.

Сдержался Елька и не чихнул, и плиту передал, так что никто не пострадал. Но, когда он спрыгнул на землю и выбежал без сапог из склепа, то так громко и смачно нарушил кладбищенскую тишину, что стая ворон, привыкших к тишине и покою, испугано взмыла вверх. А когда Елька, немного подумав, чихнул ещё раз с присвистом и бульканьем, вороны решили больше не возвращаться в насиженное место.

– Будь здоров, – сказал Герка.

– Сейчас сторож придёт, если не помер со страху, – предположил Мотька.

– А чего ты из склепа-то выбежал? – поинтересовался Герка.

– Забоялся, что покойник очнётся.

– Во даёт, забоялся  он, – удивился Мотька. – А то, что полкладбища мертвецов могли очнуться, так он не забоялся.

– Ладно, кончайте, – сказал Герка, – пошли смотреть, что там в нише.

– Пусть он сначала прочихается, – предложил Мотька.

– Не хочу больше, – ответил Елька, – пойдёмте.

Два брата-акробата снова приняли исходное положение, третий взобрался на их плечи. Ловко у Ельки получилось на третий раз.

– Ребята, ей богу, здесь саквояж, чтоб мне провалиться, – радостно сообщил он.

– Сможешь достать? – спросил Герка.

– Попытаюсь.

Елька попытался, попытка удалась.
 
– Держите. Только сразу не открывайте, дайте спуститься и надеть сапоги.
Герка принял находку.

Когда открыли саквояж, Мотька только и выдохнул:

– Ничего себе, вот это да.

Елька от удивления тихонько присвистнул, а Герка не сказал ничего, но сердце его радостно забилось.

– И куда мы теперь с этим богатством? – поинтересовался Елька.

– Как куда, сдадим в милицию. Пойдём к следователю Акинфию Юстиниановичу, он же это дело ведёт, вот и будут ему ещё доказательства.


Саквояж решили нести по очереди, чтобы разделить славу и почёт в равной степени (один в центре, двое по бокам охраняют). До милиции дошли без приключений, но часовой их не пустил.

– Не положено, – отрубил он.

– Ну, дяденька, пустите, – попросил Елька, которому было поручено нести саквояж последний отрезок пути. Ему очень хотелось лично передать находку.

– Подожди, Елька. Товарищ часовой, – официально произнёс Герка, – нам очень нужно пройти к следователю Белкину, он нас знает. У нас к нему очень важное дело, связанное с ограблением ювелирной лавки. Надеюсь, вы слышали об этом.

Часовой усмехнулся, приоткрыл дверь.

– Севостьянов, – позвал он.

Вышел молодой парень.
 
– Чего тебе?

– Да вот, трое ребят, хотят попасть к следователю Белкину. Говорят по важному делу.

Севостьянов внимательно посмотрел на Герку, Мотьку и Ельку.

–  А, это вы же приходили с Авериным третьего дня?

– Мы, – подтвердил Герка.

– Ну, пошлите тогда со мной. А что у вас в сумке?
 
– Золото и бриллианты, – важно ответил Мотька.

Севостьянов и часовой переглянулись и не удержались от смеха (вот зря они так).

Акинфий Юстинианович, как показалось ребятам, даже не удивился их появлению.

– Вот даже не знаю, как объяснить, но предчувствие подсказывало мне, что вы снова скоро появитесь. Что на этот раз?

– Вот, – Елька с гордостью водрузил саквояж на стол.

– Позвольте полюбопытствовать, что там внутри? – попросил разрешения следователь.

– Золото и бриллианты, – не удержался Мотька.

– Ну, рассмешили, – хмыкнул Акинфий Юстинианович (и этот не поверил).

– Нет, серьёзно, вы посмотрите, чего нам никто не верит? – Герка стал закипать. – Это саквояж грабителей. Вы же только два нашли, вот третий.

– А ты откуда про саквояж знаешь?

– Ну, так это вот, – Герка не нашёлся, что ответить.

– Ну-с, хорошо, давайте посмотрим.

Следователь Белкин открыл саквояж  и смотрел на содержимое минут пять, как будто забыв про ребят.

– Э, господин Белкин, – осторожно позвал его Герка.

Следователь вернулся к реальности.

– Ну, вы даёте, я даже не знаю, что и сказать. Но как, каким образом?

– Долго рассказывать, – уклончиво отозвался Герка, – чисто случайно.

– Всё у вас получается случайно, просто удивительно, – следователь с прищуром посмотрел на ребят.

– Ей богу случайно, – перекрестился Мотька.

– Ладно, не хотите рассказывать сейчас, в другой раз расскажите, я вас скоро вызову. За  находку спасибо, молодцы!

Герка успел заметить, что губы следователя непроизвольно дёрнулись, но он не придал этому значения.


Вечером Герка с нетерпением ждал прихода отца. Мысленно себе представлял, как тот зайдет в избу и прямо с порога скажет: “Ну, орлы, вы даёте, как же вам удалось отыскать третий саквояж. Мы его два дня искали и не нашли. Ну, давай рассказывай, что и как и со всеми подробностями”.

И Герка бы рассказал (уговор с друзьями был, что такое было просто необходимо рассказать, дело – то революционное) и про склеп, и про спичку, и про нишу над входом. А потом бы спросил: “А за это нас запишут в большевики?”
Но ничего такого, что представлял себе Герка, не произошло.

Отец пришел молчаливый, казалось, чем-то расстроенный, вымыл в умывальнике руки с мылом и, молча, стал ужинать, словно не замечая сына. Ел он жадно, откусывая большие куски хлеба, по всему было видно, что отец сегодня ел в первый раз.

Закончив ужинать, сухо поблагодарил жену, которая убирала со стола.

– Неприятности? – спросила она.

– Да, трудно приходится, всякая контра повылазила, на заводах саботаж. Вот такие ёжики кудрявые.

– Ну, дай бог, всё направится, – успокоила жена.

– Да ещё этот чертов саквояж найти не можем. Не провалился же он сквозь землю? – вопрос повис в воздухе.

Герка соскочил со скамейки, а так как сидел в неудобной позе, правая нога у него затекла, и он чуть не грохнулся на пол.

– Фу, ты, напугал, оглашенный? – всплеснула мать.

– Как не можете найти? – спросил Герка, подходя к отцу немного прихрамывая. – Мы же нашил, и отдали господину Белкину.

– Что нашли? – удивился отец.

– Этот, третий саквояж. Я, Мотька и Герка. Он был на кладбище в склепе купца Пудкинса.

– А ну, погодь, погодь,  – насторожился отец. – Давай-ка выкладывай всё по порядку.

И Герка с жаром рассказал всё, как было, не прибавив, не убавив, даже не приукрасив (не самое подходящее время для хвастовства).

Отец слушал молча, всё больше хмурясь.

– Вот и всё, закончил свой рассказ Герка. Следователь сказал, что вызовет нас и чтобы мы никому пока ничего не рассказывали.

– Странно всё это, очень странно, – отец стал спешно собираться. Миг и он уже в шинели.

– Я пошёл, – сказал он, застёгивая пуговицы. – Что-то не нравится мне вся эта история.

– Я с тобой, – в горячке произнёс Герка.

– Нет, оставайся дома, ложись спать, – строго наказал отец, – вы своё дело сделали.

Когда отец ушёл, мать,  опустившись на лавку, только и произнесла:

– Опять ушёл в ночь – полночь, к утру только и вернётся, дай бог.

И она, посмотрев на икону, перекрестилась.

“Какое тут “Ложись спать”, – думал Герка, ворочаясь с боку на бок, – уснёшь тут”. Его терзали тревожные предчувствия. – “Вот дела заворачиваются, жаль Мотька и Елька не знают. Сбегать бы к ним рассказать и посоветоваться, что делать, да мать же не отпустит. Ох, и хитрец же этот следователь. А с виду приличным казался. “Такие специалисты, как я, понадобились новой власти”, – вспомнил он слова Акинфия Юстиниановича. “Таких специалистов сразу надо ставить к стенке или топить в Иже. Впрочем, лучше расстреливать, нечего реку загрязнять”, – так размышлял Герка.

Ему мучительно было жаль, что пусть случайно (нет, конечно, не совсем случайно, но с долей везения) и таким трудом с риском для жизни (а если бы Елька плиту уронил?) ими были найдены драгоценности бандитов, а следователь, который их и разыскивал просто взял и украл. “Да какой украл, – кипятился Герка, – cтымзил, слямзил, стырил  это больше подходит”.

Он лежал на печке без малейшего желания заснуть, и от сумбурных мыслей, проносившихся в голове, и от всего неведомого и непонятного, что произошло, и от того, что ничего не может предпринять в данный момент.


Другое дело – следователь господин Белкин. Он давно вынашивал план использовать своё положение (для этого и поступил на службу новой власти), чтобы с конфискованными драгоценностями или деньгами (уж, что под руку подвернётся) исчезнуть из этой глухомани, куда служба его забросила семь лет назад, добраться до Москвы или Петрограда и там затеряться в суматохе революционных событий. “А что, документы  в порядке, знакомые есть, приютят на первое время – попробуй, разыщи. Да и кто искать будет сейчас, когда у большевиков другие проблемы. Тут и война, и разруха, и голод, нет, не до меня сейчас. Пережду, а там, глядишь, и старая власть вернётся, а если нет, то с драгоценностями и за границей будет не плохо, – такие мысли всё чаще посещали  Акинфия Юстиниановича, – стар я уже, чтобы революции делать”.

То, что было в саквояжах двух бандитов, особой ценности не представляли, так мелкие побрякушки, на большой куш рассчитывать не приходилось (знал, знал Белкин толк в драгоценностях), но то, что находилось в третьем саквояже, который принесли ребята, заставило его сглотнуть набежавшую слюну, там были приличные ювелирные изделия. По всему было видно, что и Широносов разбирался в драгоценностях (отобрал себе самое ценное).

Белкин даже при беглом осмотре узнал некоторые драгоценности, которые ограбленные купцы, лавочники и заводчики описывали в протоколах.
Сомнения в дальнейших действиях покинули его сразу и бесповоротно. Вот он шанс, который судьба даёт один раз в жизни (кого-то и вообще обделяет). План созрел сразу без раздумий, сомнений и терзаний совести. Впрочем, этот план Белкин вынашивал давно, просто он был туманным и призрачным, а сейчас приобрёл реальные очертания и конкретные действия.

Дождавшись вечера, когда в помещении милиции осталась только дежурная группа и охрана, Акинфий Юстинианович покинул свой кабинет. Он шёл по длинному коридору, боясь выдать своего волнения, в руке у него был портфель, с которым он ходил постоянно. В портфеле находилось содержимое саквояжа, того самого, третьего, который принадлежал Широносову. Всё было буднично и обыденно только капельки пота предательски проявились на лице следователя.
Вдруг сзади резкий голос дежурного:

–Господин Белкин!

Акинфий Юстинианович, вздрогнул и остановился, боясь повернуться. Ему стоило больших усилий, чтобы это сделать и ответить, как можно спокойнее.

– Да.

– До свидания, господин Белкин.

– Всего доброго, извините, задумался.

– Бывает, – согласился дежурный.

“Фу, пронесло, – выдохнул следователь, ему стало легко и спокойно,– Счастливо оставаться, товарищ, – бодро сказал он часовому, выходя из здания.

Часовой взял под козырёк.

Портфель ни у дежурного, ни у часового подозрения не вызвал. На то, что портфель был более толстым чем обычно, ни тот, ни другой внимания не обратили.

Вот так за один вечер в посёлке Ижевский завод на одного преступника стало больше.

“Теперь без спешки и суеты, – развивал свой план Акинфий Юстинианович, – время у меня есть, конечно, если мальчишки не проболтаются (будьте спокойны господин Белкин, не проболтаются, просто Герка всё расскажет отцу). Но медлить нельзя, срочно надо уезжать. Даже если и спохватятся и узнают про саквояж, начнут искать по всему посёлку, но на это надо время, а я на поезд, и нет меня ”. Так рассуждал следователь (теперь уже можно смело считать его бывшим следователем) Белкин.

Акинфий Юстинианович шёл, не оглядываясь, хотя ему очень хотелось обернуться и посмотреть, не идёт ли кто следом. И только возле дома он посмотрел по сторонам, но ничего подозрительного или того, чтобы могло привлечь его внимания, не обнаружил.

Белкин жил в казённом флигеле от завода. Перейдя на работу в милицию, так там и остался (именем революции, мандат и печать). Прошёл незамеченным, что ещё более вселило в него уверенность в успешном завершения преступления.
Сборы были недолгими. Достал из тайника деньги, приготовленные на всякий случай (этот случай наступил), надел гимнастёрку, галифе и сапоги. Шинель без погон и фуражка дополнили образ мобилизованного с фронта. Содержимое портфеля ссыпал в брезентовый мешок, мешок в котомку, котомку за плечи, всё – никаких подозрений.
 
Из другого тайника достал револьвер, сунул за пояс. “Так будет надёжнее”, – рассудил Белкин и шагнул в темноту.
На соседней улице опять удача, пустая пролётка, не пришлось идти до извозчичьей биржи.

– Давай на Казанский вокзал, – приказал извозчику. От того пахло навозом и скипидаром и ещё чем-то непонятным, но тоже отталкивающим и вызывающим отвращение. “Ну, разве при царе – батюшке могли быть такие извозчики?” – в сердцах подумал Акинфий Юстинианович, но сейчас выбирать не приходилось.

– И куда это господин собрался на ночь, глядя? – не посмотрев на пассажира, спросил возница.

Извозчики служили любой власти и при царе, и при временном правительстве, теперь вот при большевиках, но за короткое время новой власти к слову товарищ еще не привыкли. Да и ни к чему это было. Они считали, что товарищи в пролётках не ездят, те ногами ходят. Да и чего привыкать, неизвестно, как оно всё повернётся?

– Не твоего ума дело, – нервно ответил Акинфий Юстинианович.

– Ну, это нам понятно, – не стал возражать извозчик, только сегодня поезда уже нет.

– С чего ты взял, что я куда-то собрался ехать? Я по делам.

Возница почесал затылок и оглянулся:

– Виноват, вашбродь, доставлю в лучшем виде. Моя пролётка – самая лучшая, а кобыла, самая резвая.

– Сплюнь лучше, – сказал суеверный господин Белкин.

Лучше бы он этого не говорил. Извозчик так смачно сплюнул через левое плечо, что забрызгал слюной пассажира.

– Ты что, очумел? Аккуратнее, каналья, совсем распустила вас Советская власть, дать бы тебе по мордосям (в Акинфие Юстиниановиче стал просыпаться старорежимный дух).

– По мордосям ноне нельзя, не то время, – ответил спокойно подкованный революционными событиями извозчик и стегнул лошадь.

Пока ехали, Белкин утирался платком и обдумывал дальнейший план действий.
Ночью вокзал закрывают, а на улице до утра среди ожидающих поезда оставаться было рискованно. В лучшем случае, если повезёт, могут просто обворовать или ограбить, в худшем –  убить, ради мешка.

Но у Акинфия Юстиниановича был другой вариант. Недалеко от станции в путейском бараке проживал его бесплатный осведомитель, которого он ещё до революции спас от тюрьмы. Звали осведомителя  Макар Заремба,  кличка Чомба.
Тут надо сказать, что осведомители бывают платными, которые получают деньги за свои доносы и уголовники, которые дают информацию ради сохранения личной свободы. Ещё, конечно, встречаются идейные осведомители, но Макар Заремба был далёк от революционных идеалов и давал информацию исключительно криминального характера,  что не раз помогало следователю  раскрывать тяжкие преступления. Впрочем, других сведений Акинфия Юстиниановича от него и не требовал.
А так как осведомитель не получал никаких денег, то и знать о нём никто не знал, кроме господина Белкина. И сейчас это было на руку Акинфию Юстиниановичу.

Дальше он решил действовать по обстановке.

Доехать “в лучшем виде” до вокзала не удалось. Выезжая на Узловую улицу, от пролётки отлетело правое переднее колесо.

Лошадь громко заржала и встала, извозчик вылетел на дорогу, успев грязно выругаться, а Белкин, удержавшийся в пролётке, от неожиданности чертыхнулся:

– Что за чёрт?

– Так и знал, – только и ответил возница, вставая с земли.

– Что случилось? – спросил Акинфий Юстинианович, выбираясь из покосившейся пролётки.

– Колесо вот, отвалилось, туды его в корягу,– выдавил из себя извозчик.

– Что же ты, шельма, говорил, что у тебя лучшая пролётка.

– Пролётка лучшая, как и говорил, вот с колёсами беда, – ответил угрюмо кучер.

– Денег не получишь, чуть не угробил, – отрезал Белкин.

– Чего же, барин, почти доехали, – извозчик показал рукой.

Недалеко в свете тусклых маслянных фонарей угадывались очертания Казанского вокзала.  Такие здания строились на многих станциях Московско-Казанской железной дороги по проектам архитектора Николая Мекка.

– Ладно, вот деньги. Но не за подвоз, а за то, что не угробил.

– Благодарствую, – извозчик взял плату. – Ежели чего, я к утру направлюсь, могу обратно отвезти, даже в полцены.

Акинфий Юстинианович только рукой махнул.


Недалеко о здания вокзала стояло несколько  железнодорожных бараков. Белкин уверенно вошёл в самый дальний из них, нашёл нужную дверь, и уверенно постучал.

Через некоторое время за дверью послышалось:
– Кто там?

– Свои, открывай.

Брякнула щеколда.

– Господин Белкин? – удивился хозяин каморки, – что случилось, ведь уговор же был, у меня не встречаемся, и я к вам не хожу.

В каморке дух пропитанных шпал боролся с табачным дымом за право быть хозяином помещения, судя по терпкому запаху, победитель пока не выявился. Зато было тепло: в углу стояла “буржуйка” с трубой через окно. На печке стоял котелок с водой.

“Всё же не на улице поезд ждать” – подумал Белкин. Он осторожно втянул в себя воздух, поморщился:

– Обстоятельства потребовали. Это первый и последний раз. Завтра я уезжаю.
Куда, зачем и как надолго Белкин не сказал, но хозяин почувствовал напряженность ситуации.
 
– Ну, проходите, коль пришли.

Три года назад Макар Заремба в пьяной драке убил человека, по крайней мере, так было отражено в протоколе. Сам Заремба такого не помнил, потому как был мертвецки пьян и находился в таком состоянии, что вряд ли мог прихлопнуть муху или придавить таракана. Но показания свидетелей и окровавленный нож в его руке не оставляли ему никаких шансов избежать наказания.И идти бы ему пешком по дороге прямо на каторгу и, звеня кандалами, наслаждаясь дивными просторами и живописными пейзажами бескрайней Сибири, но подвернулся следователь Белкин.

Тот так повёл следствие и нашёл ушлого адвоката,  что получалось, Макар Заремба и не убийца вовсе, а жертва. И не убивал, а защищался. Тем более показания свидетелей были настолько туманны и противоречивы (от “помню смутно”, до “мне кажется”), так как те в момент убийства находились не в лучшем, чем подозреваемый состоянии. То, что Заремба уже был осуждён за мелкие кражи и отсидел в общей сложности более года, Белкин из его личного дела вымарал. Что было, то было, кто старое помянет, тому глаз вон. Но все остались при хорошем зрении, никто не пострадал.  И так как дело было не политическим, а обыкновенным уголовным и особой опасности для государства не представляло, суд оправдал Макара Зарембу, а Акинфий Юстинианович получил для себя нового осведомителя по кличке Чомба.

Правда, после того случая Заремба пить бросил напрочь, что впрочем было на руку следователю (не проболтается по-пьяни).

Хозяин освободил  гостю табуретку, подвинул её поближе к печке.

– Позвольте поинтересоваться, что, большевикам крышка, раз вы собрались уезжать? – спросил Заремба.

– Нет, они всерьёз и надолго. По крайней мере, они так считают, – ответил Белкин.

– Тогда, что же, нелады с новой властью? – продолжал допытываться осведомитель.

– Это тебя не касается, – уклонился от ответа Акинфий Юстинианович. – Но боятся тебе нечего. Твое дело я уничтожил, как и обещал, так что можешь жить спокойно. Никто за тобой не придёт.

– Ну, за это спасибо, конечно. Я правильно понимаю, что мы больше не увидимся?

– Да. Утром сходишь, купишь билет на поезд, и на этом всё. Я пробуду у тебя до утра.

– Отчего же не сходить, схожу, – согласился Заремба, – чай будете пить?

– Да, у тебя и кружки чистой, поди, не сыскать?
 
–Обижаете, господин Белкин, – у меня даже стаканы есть в подстаканниках, и сахар, и заварка, а вода сейчас закипит.

– Ну-с, братец, за чай спасибо, – поблагодарил Акинфий Юстинианович, разомлев от тепла и сытости (помимо чая были сухари и мёд). Вот тебе деньги на билет, ну и, сам знаешь.

– Благодарствую, – хозяин положил деньги в карман брюк. – Располагайтесь на топчане, а я на табуретке за столом немного вздремну. Далеко ещё до утра-то, однако.

Белкин расстелил на лежаке шинель, на одну половину лёг сам, второй половиной накрылся. Мешок с драгоценностями положил рядом с собой, лямки мешка намотал себе на руку. На всякий случай. На тот же случай незаметно под шинель положил револьвер.

Как ни старался бодрствовать, но под утро его сморило, и Белкин погрузился в сон.