Девятый всадник-2. Глава 9

Санкт-Петербург, ноябрь 1799 года
-Я никогда не смогу всего этого постигнуть, - Кристоф глядел на своего дядю и думал невольно, похож ли он на отца. Судя по смутным детским воспоминаниям, ничуть. Но эти воспоминания могут безбожно врать. Тот смотрел на сложенные стопкой тома, все с экслибрисом «CR.
-Но потратился ты на эти книги изрядно, - продолжил его мысль Иоганн-Рейнгольд. - Завещать, что ли, все остальное тебе?
-На все ваша воля, - Кристоф чувствовал себя несколько неловко в компании младшего брата своего отца. Он знал, что должен разговаривать с ним вовсе не о книгах. Но подобная тема казалась абсолютно нейтральной, в то же время связанной со всем остальным — с Братством Розы и Креста и с отношением их семьи к нему.
-Мне вот что интересно — наш отец и впрямь все это проштудировал или держал для красоты? Ртуть в золото он не превратил, а то не пришлось бы нам потом распродавать библиотеку, - продолжал старший из фон Ливенов. - Зато, как вижу, твоя матушка наделена таковым даром даже без всякой алхимии. Да и тебе перепало.
Кристоф уже привык слышать от своего родственника ядовитые комментарии по поводу его вновь приобретенного богатства и знатности. Подобная едкость не была обусловлена одной лишь только завистью. Скорее, тут даже и зависти не присутствовало. Тому были другие причины, о которых графу оставалось только догадываться. В этот раз его взбесила подобная реплика.
-Вы не представляете...
-Да очень хорошо представляю, - возвысил голос барон Иоганн. - И что? Ты из-за каждой царапины будешь изображать из себя героя? Твоя кровь грехи мира не искупила, а кто-то и поболе тебя страдал. Вижу, тебе Рыцари  сильно заморочили голову. Они так могут. Сначала льют в уши безбожную лесть, выводят в избранные, а потом — отдавай им все. 
В первой половине его тирады имелся смысл. Кристоф признал это и покраснел.
-Тебе уже приходится. И женят-то тебя на дочке одного из их братии...
-Может быть, потому что я уже среди них? - резко возразил Ливен. Нет, почему вдруг барону Иоганну пришло на ум покинуть свой медвежий угол и явиться на свадьбу племянника? Где он был все эти годы? И чем он занимался тогда, пятнадцать лет назад, когда его поддержка была более всего нужна?
-Карл, конечно, весь в вашего папашу, но он прав, - продолжал дядя, не обращая на его слова особого внимания. - Когда он мне рассказал, с кем ты связался, я подумал, что самое время мне явиться и поведать тебе все. Я же хранитель.
-Хранитель чего?
-У нашего отца наследников — не официальных, а духовных, если ты понимаешь, о чем я — не осталось. И он никого не назвал, не успел. Но, умирая, указал на меня. Просто пальцем ткнул — мол, Йохану все достанется. Мне тогда шестнадцать годов всего было. На уме — гулянки, а не вот это все, - он снова показал на книги. - Но пришлось повиниться. Я все-таки был уверен, что философский камень отец-таки нашел. Кстати, Отто и Маттиас тоже были в этом уверены. Твой папаша из меня чуть ли душу не выбил, так как полагал, будто я завладел секретом на миллион золотых. Так как официальной воли отец не написал, ваша братия меня не нашла — им, верно, неохота было в наш медвежий угол добираться. Но я понимал, что надо действовать быстрее... Тогда я к Маттиасу пожаловал. И все там спрятал, в часовне...
-Я там был три года назад, - взволнованно перебил его Кристоф.
-Конечно, надо было догадаться, что кого-то из вас туда потянет, - недовольным тоном произнес Иоганн-Рейнгольд. - И что брату моему, а также племянникам недостанет понимания, что все это следует хранить как можно более тщательно. Впрочем, я не понимал, что в книгах — главная ценность. Мы ж с братьями на медные деньги учены, ничего в этом не смыслим. Я полистал для порядка, не нашел нигде слов: «Как делать золото из всего, что угодно», и подумал, что писания сии совершенно бесполезны. Тогда мы полюбовно разделили эти триста книг на троих и понесли распродавать. Твой отец тогда уже начал с пасторами дружбу водить, те и сказали, что папу нашего жарят черти на сковороде в аду за колдовство, и он в этоверил, так что сам к книгам не прикасался, Маттиас за него его долю продал и деньги передал. На эти деньги Отто купил усадьбу в предместье Риги и вознамерился жениться. Все остальное, кроме книг, я свез в Мерцендорф, и ты уже мог лицезреть сие наследство.
Кристоф не очень ему поверил.
-Там все стоит так, словно готово к сбору Рыцарей, - произнес он. - Значит, вы все же были посвящены...
-Вовремя успел уйти, - махнул он рукой. - Но они, то есть, вы, все помните.
Возможно, вы знаете, почему именно я, из всех? - Кристоф пристально вгляделся в сидящего напротив него дядю.
-А разве тебе не говорили? Вообще-то, зря Отто назвал тебя в честь деда. Но ты родился слабым, думали, помрешь до года, и он сможет всех перехитрить. Других-то так не зовут.
-Значит, дело только во моем имени? - усомнился граф.
-Если бы только в имени. У вас же как — один Рыцарь помирает, и ему непременно надобно назвать наследника. А если не назвал, тогда выбирают ближайшего родственника. Со схожим именем. Дед твой никого не назвал, кроме, пожалуй, меня, поэтому естественно, что они обрадовались, узнав, что имеется внук.
-Я понял, - сказал после небольшой паузы Кристоф. - Вы удалились в глушь и отказались от брака, чтобы только выпасть из поля зрения Ritterschaft.
-Ну, отказался от брака я, положим, по иной причине..., - лукаво произнес Иоганн-Рейнгольд. - Скоро сам поймешь, по какой именно.
-И еще, - произнес Кристоф, невольно нахмурившись. - Ежели вы приехали меня предупреждать или жалеть, то почему вы это не сделали раньше? И даже совсем раньше, когда я был мальчишкой?
Дяде вопрос дался нелегко. Он надолго замолчал, потом попросил трубку закурить, и дальше тоже последовало молчание. Кристоф ожидал, что тот будет обвинять в чем-то мать — мол, из-за ее неприязни приходилось держаться в стороне. Но он отвечал так:
-Твой отец очень хотел иметь власть в семье. И он полагал, что его власти будет достаточно на то, чтобы защитить своих детей. По поводу тебя, как ты помнишь, были большие сомнения, что вообще выживешь.
-Но потом-то отец мой умер, и мы оказались в бедственном положении, - продолжил граф. - Почему же вы тогда не явились?
-Никто не предугадал, что твоя мать взойдет на такую высоту, - судя по всему, отговорок у барона Иоганна было не счесть. - Им же не абы кто нужен. Кстати, а ты не спрашивал у нее, почему она так упорно отказывалась от милостей, которые ей предлагали?
Кристоф, в целом, знал ответ на этот вопрос. Но теперь стал понимать мотивы матери куда лучше и глубже. Нельзя ручаться, что она знала о Ritterschaft. Но не могла не знать. Словно отвечая на его сомнения, дядя произнес:
-Мать твоя хотя и ничего не могла с уверенностью говорить, но догадывалась. Она даже замуж совсем не хотела выходить за моего брата, хотя без приданого ее кто бы взял? Так ей папаша косу на кулак намотал и к венцу повел.
Конечно, граф Ливен ничего подобного про отношения своей матери с отцом не ведал. Даже не задумывался. Но теперь подумал: «А история повторяется». Доротею, конечно, не подвергают такому явному насилию, но, конечно, морально давят. Уговаривают. Особенно императрица старается. В первый визит он скажет ей прямо — ежели она чувствует, что ее неволят, то пусть скажет ему — он найдет способ разорвать помолвку так, что никому не будет обидно и плохо. Или же попросит отложить свадьбу. Возможно, это лучший выход. Пусть девушка доучится, повыезжает в свет, узнает разных людей и мир, и тогда уже, лет в восемнадцать-двадцать, набравшись ума и опыта, даст свое добровольное согласие или отказ.
-И не хотела не потому, что он был ей противен или стар, а потому что про нашего отца уже начали говорить. А Шарлотта была — и, полагаю, остается — крайне набожной особой, - продолжал, тем временем, его дядя.
-Но мой дед тогда уже умер.
-Именно. А слава осталась. Поэтому мои братья предпочли забыть. И я пытался, но мне постоянно напоминали. Я почему приехал? Совсем не потому, чтобы погулять на твоей свадьбе, от которой, прямо скажу, ничего веселого не ожидаю. А чтобы передать тебе свою волю. Имущества у меня, сам знаешь, никакого. Кроме этих книг, в которых, может быть, и написано, как получить золото, только я ничего не понимаю.
-Я тоже, - вздохнул Кристоф. - Я же очень непросвещен. И золото мне, если честно, без надобности.
-Все так говорят, - возразил его дядя. - Но ты, как я вижу, одарен даром получать его без всяких алхимических рецептов.
Они снова помолчали. В их лицах была некая схожесть, довольно уловимая. Кристофу пришло в голову, что дядя довольно сильно похож на своего отца, чей портрет он видел в Мерцендорфе.
-Так вот, Кристхен, - продолжал барон Иоганн. - Что я предлагаю. Конечно, я мог бы сделать предложение по почте, но ты сам знаешь, как ее любят вскрывать и читать. Лучше уж, подумал, самому приехать, так сказать, совместить приятное с полезным. Вот со всеми твоими делами, по нынешним временам ты, верно, думаешь, что будет с твоей женой...
Кристоф вздрогнул. Одна из причин, почему он не высказывал особого желания сочетаться браком с Доротеей фон Бенкендорф, было томительное ощущение опасности. Где-то, как волк, рыскает Анреп, ищет души Рыцарей, его нужно остановить, но что, если граф падет в этой схватке? Завтра государь встанет не с той ноги и захочет разогнать всех своих приближенных, никого не оставив, причем не просто сопроводить в отставку, а схватить и отправить в далекую ссылку или, тем паче, законопатить на хлеб и воду в Шлиссельбург, и что будет дальше? Кристоф, пожалуй, готов был принять любую свою участь. Но если он будет не один? Чем эта девица заслужила подобные страдания?
-Поэтому, - говорил его дядя. - Если что с тобой случится, я позабочусь о твоей жене. Отец-то ее тоже не избавлен от немилостей. Я же вроде бы как не причем. Обычный старик, живу в глухом медвежьем углу, ничего у меня нет и вряд ли уже будет.
-Не знаю, успеет ли она до вас добраться, - усомнился Кристоф, вместо того, чтобы начать благодарить с порога. - Сейчас же все очень быстро происходит.
-Как все будет устроено — вопрос второй. Главное — мое принципиальное согласие. Не позволю себе второй раз умыть руки...
И лишь тогда Кристоф решил поблагодарить дядю. Они распрощались, пожелав друг другу спокойной ночи.

CR (1832)
...Я всегда был практиком, а не теоретиком. Поэтому я, при всем уважении к многочисленным Братьям, которые занимались теургией и алхимией, а затем физикой, медициной, естественной историей, чьи имена начертаны на скрижалях науки, всегда относился к подобным знаниям как к чему-то непонятному. Иногда я могу вложить средства в некое изобретение, если мне докажут его пользу или красоту, но сам — увольте. Тому виной не столько недостаток просвещения, сколько отсутствие какого-либо желания и любопытства в определенной сфере. Возможно, в моей жизни было слишком много внешнего — политики, войны, руководства людьми, а занятия науками, явными и тайными, диктуют необходимость вести жизнь созерцательную. Или же начинать надо было с юных лет, когда ум гибок и восприимчив, а недостаток опыта вдоволь восполняется страстью к новым впечатлениям.
Я собрал всю библиотеку моего деда, составляющую триста книг разных лет выпуска — в основном, конечно, изданные при его времени, но есть и более старые, за которые мне пришлось отпускать антикварам немало денег. Мой дед и тезка был тоже, как видно, человеком практическим, поэтому в библиотеке числились руководства по  алхимии. Странная все-таки наука. Когда-то ее относили к метафизике, сейчас же превратили в обычный способ смешивать вещества для получения новых. Причем не золота, не драгоценных металлов. В будущем, судя по всему, золото пойдет на безделушки. А в цене будет нечто другое. Возможно, то, что мы ныне полагаем грязью. Или то, что бездумно растрачиваем за бесценок.
Нельзя сказать, чтобы я никогда не открывал эти томы. Открывал, конечно, а некоторые даже дочитывал до конца. Но любая моя попытка выполнить практические предписания, изложенные в них, оканчивалась ничем. Я начинал и бросал, словно полагая все это пустым баловством. Золото я получал всегда очень прозаическим путем. Видно, раньше его не раздавали так охотно и не торговали им направо и налево.
Самое интересное, после того, как я купил книги, которые давно никто в руках не держал, часть из которых пришлось заново переплетать, объявилось немало охотников у меня их перекупить. Прежде всего, Фитингоф, который в своих письмах просил и умолил продать ему «Семь ключей» Василия Валентина, даже допустив в них намек, что я, мол, ничего в сем не смыслю. Зачем ему нужна была книга, понятия не имею. Возможно, сей чудак думал использовать ее по назначению. Только сомневаюсь, что дошел бы до конца. Затем к его просьбам присоединился кузен моей жены Поль Шиллинг. Его просьба меня удивила весьма — во-первых, его интересы все были связаны с Поднебесной империей, во-вторых, мы с ним никогда не общались и едва были знакомы. Это, кстати, тоже удивительно, ибо с начала века ко мне не зарастала тропа всевозможных никогда не виданных мною кузенов, четвероюродных племянников, прочих плодов нашего раскидистого родословного древа. Шиллинг фон Канштадт среди них не значился, хотя моя супруга отчего-то считала своим долгом помогать своим вюртембергским кузенам и кузинам. Отца сего Поля его по протекции императрицы взяли на русскую службу, а он сам, выучившись, как водится, в Тюбингене и поступив в российский дипломатический корпус, продолжил заниматься, чем ему нравится. А нравился ему Китай. Варварская и загадочная империя на Востоке. Он выучил совершенно невообразимый китайский язык, писал на нем утонченнейшие поэмы про ветви цветущих деревьев под полной луной, бледных темноволосых женщин, шелест шелковых платьев. Он и сам начал походить на мандарина, что усугубляла его страсть к просторной длиннополой одежде и общая полнота. Пару раз он был в Лондоне, мы принимали его в салоне, где он рассказывал о Поднебесной, но англичан, побывавших, кажется, во всех уголках нашего мира, этим не особенно удивишь. И вот в последний свой приезд он, поинтересовавшись моей библиотекой, очень долго рассматривал характерный экслибрис на первых страницах, а потом предложил мне неимоверную цену за один только том. Тогда это меня насторожило. Я сухо, но вежливо отказался от продажи, не поясняя никаких причин. Шиллинг извиняюще улыбнулся и более на эту тему не заговаривал, хотя затем перевел беседу на тему медицины, которая у китайцев развита не в пример лучше, чем у нас. Что, впрочем, и неудивительно.
Я думал, что, возможно, кто-то из моих сыновей проявит интерес к подобным наукам. Но нет. Не знаю, что можно сказать о младших — есть определенные надежды на Артура, он склонен к некоторой созерцательности, впрочем, более художественной, чем научной — но старшие выросли людьми сугубо практическими и деятельными. Им не в кого сделаться иными. Кто знает, что сделается с книгами после моей смерти. Если за ними охотятся ценители, то практичный Поль или Алекс, считающие каждую копейку, непременно потешут свою алчность, выставив их на аукцион. Константин же продаст за бесценок, дабы покрыть игорные долги. Надеюсь, Дотти не даст им так поступить, но она не до конца понимает ценности этого моего сокровища. Да и я, если признаться честно, до конца их не понял.