Однополчанин

Петю окликнули по фамилии, когда он шел по улице. В Москве, да еще почти в центре встретить знакомого, если заранее не договаривались, вероятность очень мала. Он был расстроен, поэтому на оклик отреагировал не сразу. Его покинула девушка, в которую он был влюблен. Пропала, ничего не сказав и не написав. Позвонить ей он не мог. Номер своего домашнего телефона она ему не дала, сказав, что маме не нравилось, когда ей  звонят мужчины. Спрашивается, какое маме дело до того, кто звонит ее взрослой дочери. Однако он был влюблен, и причуды возлюбленной его не волновали.  Адреса ее он тоже не знал, знал только дом, до которого провожал. То была одна из сталинских высоток, а в ней, наверное, тысяча квартир, если не больше. Так что спрашивать было бесполезно. Вахтер с ним даже разговаривать не стал. Не положено.
Когда минуло десять дней, а от любимой - ни слуху, ни духу, он попытался встретить ее на выходе из дома. Но проболтавшись без толку неподалеку от входа два дня, он  прекратил это бессмысленное занятие, решив, что или она сама, в конце концов, проявится, или так тому и быть.
Именно тогда, когда он так решил и направился к метро, чтобы проследовать на свою окраину, его и окликнули. В задумчивости пропустил обращение мимо ушей. И только когда оно повторилось, остановился, огляделся и увидел, что к нему направляется парень одного с ним возраста. Когда он подошел ближе, в лице он увидел что-то знакомое.
- Вижу, вижу. Узнал, но не признал. Я тоже не сразу признал. Минут пять потребовалось. Брел следом и гадал, он или не он, не решаясь окликнуть. А вдруг ошибусь, откуда у меня в Москве могут взяться знакомые. И тут только дошло, как током ударило – служили вместе в армии. После этого даже фамилию вспомнил – Панков. Так?
Петя не вспомнил фамилии, возможно, он ее и не знал, но однополчанина признал в нем сразу. В полку, где не одна сотня солдат, всех знать сложно, хотя лица в памяти хранятся. Бывает, что живет человек рядом, видишь его часто, но вы не знакомы, не здороваетесь, однако доведись вам встретиться в другом городе, вы не только узнаете друг друга, но вам найдется о чем поговорить и даже повод, чтобы раздавить бутылочку вина.
Они зашли в кафе “Мороженное”, которое оказалось рядом, взяли по бокалу сухого и пирожные. Поговорили за жизнь на гражданке. Петя рассказал, что год отучился в институте.
Его новый приятель сказал со вздохом:
- Тебе повезло, ты вовремя убыл. Нам же досталось по полной. Была заваруха в Германии, и нас и задержали. Так что домой я попал  только в январе. Такие вот дела, брат. Ну а институт мне не грозит. У меня только семилетка. Я в колхозе работаю. Электричеством заведую, да иногда на машине что-нибудь подвезу. Собираюсь следующим летом в техникум поступать.
- Тоже дело. А со специальностью ты определился?
- Электриком хочу стать,- ответил новый знакомый и взглянул на часы.- Мне до четырех нужно в одной конторе оформить кой-какие бумаги. Я ведь в Москве по делу. Нашему колхозу выделили авто, а меня послали его получить.
- Дело серьезное. Гнать-то сам будешь или они доставят к месту?
- Держи карман шире, доставят. Конечно, сам буду гнать.
  - А далеко?- полюбопытствовал Петя.
- С Украины я. После Киева еще километров пятьсот будет. Я по карте прикинул, вышло полторы тысячи км.
- Серьезное дело. Я водить не умею. Не удосужился научиться..
Собираясь уйти, новый знакомый, они оказались тезками, сказал:
- Вид у тебя Петро, какой-то грустный. Беда какая приключилась или в плохую полосу угодил?- И не получив ответа от замявшегося Пети, добавил,- Слухай сюды, дружище. Сейчас у тебя каникулы. Так? Так. Если у тебя нет других планов, махнем ко мне. На машине домчим за милую душу. Вдвоем веселей. Отдохнешь, отвлечешься от забот. Развлечений я тебе не обещаю, но свежий воздух, речку, изумительную природу и сытую жизнь обеспечу. И никто тебя не будет доставать.
- Вообще-то я не прочь,- почти сразу согласился Петя,- но с родителями нужно согласовать.
- Посоветоваться с родителями – первейшее дело,- согласился бывший сослуживец,- Мои родичи люди добрые. Они будут рады принять у себя моего однополчанина. Так что решай. Если решишь, то приходи завтра к десяти (он назвал адрес). Если меня не будет, подожди, я обязательно подъеду, полагаю уже на машине.
Доехали они с ветерком и без происшествий. Машина, хоть и новая, шла хорошо. Село Петра понравилось Пете сразу. Небольшое,  зажиточное, расположено на пригорке, так что половодье его не достигает. Берег реки со стороны села густо зарос. Противоположный берег реки был чист, полог и покрыт мелким белым песком. Но уже через  сотню метров он уходил вверх и. становился скалистым.
- Говорят, что там есть пещеры, соединенные ходами и что в них прятались разбойники. Входы в них завалены и никто не знает, где они. Я искал, но ничего не нашел. Может это просто байки,- вздохнул Петро.
На пригорке, почти на краю села возвышалась церковь, небольшая со звонницей под крестом, действующая. Службу в ней правил священник, приезжавший раз в неделю из города. Он и крестил, и причащал, и исповедовал, и отпевал. Петя вошел в храм, когда там шла служба. Батюшка был молод, строен и очень красив. Людей в храме было много, в основном женского пола. Благообразные старушки в беленьких платочках усердно крестились, и молодые девицы. Первые пришли помолиться, вторые – поглазеть на красавца-батюшку, который под их взглядами хоть и смущался и даже краснел, но службу вел четко. По совету Петра Петя ходил босяком – очень укрепляет нервы. Сначала было колко, но к концу первой недели приспособился. И ступни привыкли, да и  не ставил он их куда не попадя. Смотрел под ноги, но не обошлось без сбитых пальцев.. Но для похода в храм  обулся и, как сказала бабушка, причипурился.
Вода в реке была холодная даже в жару, от множества стекавших в нее родников. Вода очень чистая. У села она превращалась в заводь, широкую и глубокую, поскольку прямо за селом была запружена и там мельница.
- Мельница эта была моего деда,- сказал Петро.- При борьбе с частной собственностью ее закрыли, но потом открыли опять, а деда определили ею заведовать. На ней мелют только кукурузу и, говорят, что   получается  муку, мамалыга из которой очень вкусная. Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, потому что другой не ел.
Настоящую  мамалыгу умела готовить только бабушка. Получалась она у нее мягкая, душистая и даже как будто маслянистая. Выкладывала она ее на тарелку лопаткой в виде толстой лепешки, делала ложкой вмятины, в которых собиралось сало со шкварками, которыми она ее поливала. Потом она посыпала все рассыпчатым творогом. Получалось очень вкусно.
Посуда была в основном кустарного производства, глиняная. Борщ варили в большом горшке, ели из глиняных мисок, молоко держали в глиняных глечиках. Все это не из-за скудости или экономии. Просто так удобно и привычно.
Речка, что протекала почти рядом с их домом, который, как и все село,  стоял на пригорке, так что половодье его не доставало. В ней водились рыба и раки. Если отплыть от берега на челне на освещенное солнцем место, то можно было наблюдать, как они там бродят. Ловили они раков всего единожды, но весьма успешно, хоть и попали под дождь. Петро посоветовал выпить, иначе простуды не миновать.  И ему пришлось отведать “бурячанки”.
Самогон в селе варили во многих  домах, но варили для себя. Коммерческое же производство было только у бабы Стеши, вдовы лет пятидесяти. У нее было подобие шинка, где можно было и выпить, и закусить. Заведение   называли  У Стеши”. Варила она свой продукт из яблок, из слив, доже из картошки, но в основном их сахарной свеклы. Это сырье было самым доступным и дешевым. Получалась  “бурячанка”.  Варившие для себя, перегоняли дважды, пропускали через активированный уголь, в результате получался напиток, лучше самой лучшей государственной водки. Но это требовало больше времени, а ей нужно было побыстрее. В результате исходный компонент подгорал, а вкус и запах гари переходил в готовый продукт. Но алкаши и такое вылакают за милую душу. Поэтому она была весьма удивлена, когда такой серьезный человек, как Петро, попросил налить ему два по полстакана в долг. Петя сделал всего один глоток, и его едва не вывернуло, поэтому от последних попыток он воздержался. Петро свою долю выпил до дна и тем, что Петя оставил, запил. На вопрос, сколько с него, шинкарка ответила, что угощает, как говорится, за счет заведения.
Главой семьи был, конечно, дед Петро, но заправляла всем бабушка Оксана. Были они в весьма почтенном возрасте, но еще в силе и здравом уме.. Оба их сына участвовали в  войне.  Один, Петро, сгинул невесть где,  другой, Павло, вернулся без обеих ног.
Петин друг был сыном погибшего. Мама его, провдовствовав какое-то время, вышла замуж и перебралась в расположенный рядом в город. Связи с родными погибшего мужа она не потеряла, наведывалась, помогала при уборке урожая, а также в засолке и мариновании овощей, квашении капусты. Сына она, когда тот был маленький, поддерживала, всем, чем могла, но Петро,  нежно любя мать, предпочел жить с дедушкой и бабушкой.
Павло, став калекой,  продолжал жить нормальной жизнью в силу  своих возможностей. Он женился. Имел двух дочерей-близняшек, Оксану и Марию. Девочки уже были взрослые, заканчивали  школу и собирались поступать в педагогический институт.   Жену он себе привез, точнее она его привезла, из госпиталя, в котором залечивал раны. Когда она его увидела, он  был угрюм и подавлен, не знал, как будет жить калекой без обеих ног. Но медсестра, его успокоила, как смогла, а потом и полюбила и стала женой, опорой и судьбой, не дала ему упасть и пропасть. Она была одинока. Ее родные, белорусские евреи погибли. Звали  ее Соня. Всю любовь к потерянным близким она отдала новой семье и похоже была счастлива.
Павло был настоящим трудягой, Он освоил сапожное дело, освоил так, что его знали не только в родном селе.  Были заказы и из города. Но не отказывался от всякой другой работы. Ремонтировал любую обувь, такую, что порой и доброго слова не стоила,  хомуты и другую конскую упряжь. За работу сельчане обычно платили ему натурой.
- Для чего нам засаживать картошкой или капустой гектар. Нам и работать на нем некому. Если только мне на моих колесах,- шутил калека.- Я отремонтирую  хомут, а заказчик на своем мерине и с тем же хомутом привезет мне пару мешков картошки. Хомутов сейчас днем с огнем не найдешь, вот и возятся люди со старьем. Другой - за подбитые сапоги тоже что-нибудь подкинет. Денег-то у людей нет, а продукты еще водятся.
Это не означало, что никакого хозяйства не велось. Был огород с грядками и посадками картошки, садик с вишнями, сливами, яблоками и другими деревьями. Имелись кусты малины и крыжовника, кизиловое дерево, несколько виноградных лоз. Пол двора покрывала тень орехового дерева. По двору под присмотром красавца-петуха бродило десятка два кур. Были две козочки, прелестные животные, в сарае весело хрюкал свин Васька, не ведая о своей участи. По двору бегал, охраняя хозяйское добро, пес Шарик, внушительных размеров псина, а в доме хозяйничала, уничтожая мышей и гоняя крыс, кошка Степанида, черно-белая мурлыка. С ее именем вышел конфуз, не разглядели, решили, что мужик и назвали  Степаном. А когда разобравшись, что у них дама, то менять не стали. 

Петя с Петром напилили и накололи полный сарай дров, в которые требовались даже летом. Еду ведь готовили на плите. Они распилили и изрубили все, что было припасено во дворе и то, что принесла в половодье и оставила на берегу река. Повалили несколько сухостоев, которые то и гляди могли упасть.
Хата, как и большинство в селе, была саманная, но добротная, просторная с большими окнами и деревянным полом, на каменном цоколе и под железной крышей.. В ней даже в жару было прохладно.  Они с Петром в четыре руки покрасили крышу – операция, которую откладывали уже несколько лет и пол во всех комнатах.

Петро в селе заведовал электричеством, поэтому даже тогда, когда он гулял отгулы, полученные за перегон машины, его постоянно дергали: то там не светит, то там не идет. Конечно, если бы он убыл на это время куда-нибудь, то как-то бы обошлись. Но он был в селе, значит обязан, В результате Петя часто оказывался предоставленным самому себе, что его вполне устраивало.
- Ты наверно никогда на столб на кошках не лазил,- сказал как-то Петро.-. Дело немудреное. Хочешь попробовать?
- Нет, спасибо,- был ответ.
Когда Петро собрался в город, чтобы поставить на учет новое авто и получить номера то предложил Пете поехать с ним.
- Посмотришь город. Он того стоит. Не все же время сидеть в селе.

От новой машины Петро был в восторге. До этого он ездил на полуторке, которую бросила наступавшая армия, пересев на брошенные немцами машины. Она несколько лет простояла у скотного двора под присмотром сторожа, дожидаясь Петра. Тот подрос, поковырялся и стал на ней ездить. И как часто бывает, машина позарез понадобилась колхозу. То привезти что-нибудь, то председателя в город доставить или его жинку. Раньше как-то обходились.
- Полуторка – это мука. Пока заведешь, крутя ручку, семь потов сойдет. Тормоз нужно жать что есть силы. Колеса лысые, в дождь лучше не выезжать. Или застрянешь, или кого-нибудь задавишь. Меня Бог миловал. Новая же – прелесть. Ключ повернул и поехал, тормоз чуть нажал, и стоит как вкопанная.
Однако Петро наотрез отказался  шоферить на новой машине.
- Зарегистрирую, получу номера на нее, а там пусть поступают, как хотят. Оно ведь так - стоит только сесть, потом не слезут. Я же попробую оставить себе свою развалюшку.
Из села в город вела немощеная, но укрепленная щебнем, так что даже в дождь не раскисала, дорога.
- Мы въезжаем в часть города под названием Беланивка,- сказал он, когда из-за поворота показались первые дома, такие, как в их деревне.- Здесь живут только частники. Дома основном саманные, кирпичные тоже есть, и все под железными крышами. В каждом дворе есть сарай, обычно крытый соломой.
Они остановились у водоразборной колонки, чтобы напиться. От нее вверх под небольшим уклоном уходила улица, густо заросшая подорожником.   Дворы на нее смотрели  каменными заборами-мурами, воротами-брамами и калитками
- Вон в тот дом под зеленой крышей я как-то подвез женщину с двумя мешками комбикорма. Приветливая такая жинка и еще не старая. По дороге она все грустила, как трудно живется одной без мужика в доме. Когда я сгрузил ее мешки, она, рассчитавшись, позвала в хату и угостила варениками с вишнями. Вареники с вишнями скажу я тебе, всем хороши, только есть их нужно осторожно. Горячий сок течет по губам и еще косточки. Она меня не за просто так варениками кормила. Крышу на доме нужно было покрасить, а к кому обратиться она не знала.
- Ходили тут как-то двое, предлагали, да рожи у них очень уж пропитые. Они такого накрасят,- вздохнула она подкладывая вареников.- ты вроде бы трезвый. Сможешь? Я хорошо заплачу, не обижу.
Крышу я красил только у себя дома. Ничего мудреного в том нет, а потому ответил, дожевывая очередной вареник:
- Оно бы можно,- ответил я,- А краска у вас имеется? Кисти?
Я хитрил, набивал цену. Откуда у нее краска и кисти.
- Нет у меня ничего,- ответила женщина.
- Я посмотрю, что можно сделать,- ответил я, отклоняя очередную добавку.
Подзаработать на покраске крыши я был не прочь, деньги всегда нужны, ведь на колхозные трудодни не разгуляешься. Вопрос был только в том, сколько она намерена была заплатить. Смерть как не люблю торговаться, но и задарма елозить по крыше тоже не резон. Но ответ на этот вопрос я получил, даже не задав. Она назвала сумму, на какую я и не рассчитывал, добавив, что краска и всякие там кисти-мисти туда входят.
За неделю до того на складе, куда я ездил за проводом, мне предложили столитровую бочку краски для железа. Но я не отказался, пообещал подумать. Была мысля свою крышу покрасить. А тут и заказ на покраску крыши подвернулся. Решил взять. Хватит и себе и ей. Вижу я тебя уболтал.
- Да нет, мне даже очень интересно. Совсем недавно я на завод устроился, сосед уговорил. На месяцок. Там мне причлось какие-то панели красить, да черт меня дернул отремонтировать одно устройство, которое само красило, только краску подливай да огрехи подправляй. Так скандал вышел. Трудящихся больше устраивало работать вручную. Чуть не побили. Так что проработал я с ними всего одну неделю.
- Это поэтому ты был такой грустный, когда я тебя встретил?
- Да ну, что ты. Этому я был даже рад. Тут дело совсем в другом. Личное. Но говорить я об этом мне не хочется.
- Ну тогда я еще немного потравлю. Краску я купил, там, где и предлагали и в выходной крышу покрасил. Еще на наш дом осталось. Видишь как блестит – моя работа,- хвастливо произнес он. Заплатила  она мне хорошо. Еще бы пару таких заказов и у меня бы набралось на мотоцикл. Тут предлагают один, трофейный, немецкий. Зверь машина. Хозяин, отставной полковник, умер, а вдове он ни к чему. Ей я уголь со склада подвез, вот она и обратилась ко мне и цену назвала, очень даже приемлемую. Я сказал ей, что сам бы взял, да мошна слаба. Она предложила мне взять его так, а деньги потом, когда будут, но я отказался.
- Мотоцикл – это эдорово. Я кода-то мечтал заиметь,- как бы сам себе проговорил Петя.- Правда теперь я предпочел бы “москвичек”. Колес больше.
А Петро продолжал свой рассказ:
- Когда я закончил покраску крыши и, ожидая расчета, оттирал тряпкой в керосине руки от краски, подошла ко мне старушка, божий одуванчик, тоненькая, почти прозрачная, и  почему-то шепотом сказала, что ей нужно поправить соломенную крышу на сарае и спросила, не смогу ли я взяться за это.
- Только соломы у меня нет, и где взять я не знаю,- добавила она.- А звать меня Анна Ивановна. Если надумаете, приходите. Я всегда дома. Мой дом вверх по улице, первый по той стороне,- и она показала где.
Я ответил, что если у меня будет возможность, то я обязательно зайду.
- Только вы не слишком дорожите, у меня в родне нет ни ротшильдов, ни рябушинских, ни Хрущева, не к ночи будь упомянут.
Когда я получил расчет, было видно что хозяйка дома была бы не против, если бы я заглянуть к ней просто так, без дела, на вареники.
- Ну а как,- полюбопытствовал Петя,- ты заглянул?
- Сначала я не решался. Что, да как? Но через неделю, проезжая мимо, заглянул и не жалею. Все вышло в лучшем виде, но чесать об этом язык не буду.
- А как соломенная крыша?
- Крышу я поправил. Старушка осталась довольна. Оплату я предложил ей назначить самой. Заплатила она не густо, но меня устроило. Удивило меня другое. Колупаясь на крыше, а дело это весьма пыльное, я захотел попить и начал спускаться. Вдруг слышу как моя Анна Ивановна громко и почем зря поносит кого-то. Если со мной она говорила на чистом русском, то здесь – на каком-то тарабарском, в основном украинском, но с густой примесью еврейских и польских слов. Когда я спустился, то был весьма удивлен. Поскольку увидел, что брань обращена к ее козе. Всего час назад я слышал, как она разговаривала с ней с любовью.
- Что она  такое натворила, что вы ее так?- поинтересовался я.- В ответ старушка приложила палец к губам, мол, т-с-с-с, и показала в сторону дощатого щелястого забора. За ним стояла ее соседка.
- Ладно, живи пока,- бросила бабушка козе, взяла меня за руку, отвела в сторону и продолжила негромко.- Это я ей говорила, старой калоше. Услыхала у меня во дворе мужской голос, вот и подслушивала. А польские и еврейские слова, так это ругательства. По-русски мне неудобно, а так вроде бы и ничего.
- Две недели спустя я решил посмотреть, как отразился прошедший накануне ливень с ветром на моей работе, и увидел во дворе посторонних людей. Оказалось, что Анна Ивановна умерла, царствие ей небесное два дня назад. Такие вот дела, брат,- сказав это, Петро перекрестился и опять взглянул куда-то вверх.- Ты наверно подумал, что я верующий. Нет не верующий, но считаю, что бог есть. Ни Христос, ни Аллах, ни еще кто-то там, а просто Бог.
От водоразборной колонки к городу дорога пошла с твердым покрытием, не асфальтом, не брусчаткой, а булыжной. Протрясясь по ней с полкилометра, они остановились у старой часовенки, из оконца которой, несмотря на лето, дымила труба.
- Здесь живет и трудится сапожник дядя, скорее уже дед, Яша. Он занимается мелким ремонтом, дырку зашить, подметку прибить и все такое. Крупные заказы приберегает для нашего Павла.
Они вошли. Мастер сидел на чурбаке перед верстаком, уставленным в строгом порядке всем необходимым для работы и вгонял один за другим деревянные гвозди в подметку далеко не второй новизны башмака и мурлыкал какой-то мотив, не открывая рта, который был занят гвоздями. Не открывая рта и не прерывая пения, он жестом предложил им сесть на чурбаки рядам с сидевшим с босой ногой доходягой-заказчиком. Когда запас гвоздей в его рту иссяк, он попросил их обождать пока он завершит работу.
Когда башмаку было возвращено рабочее состояние и дядя Яша протянул его ожидавшему, тот сказал, что ему нечем заплатить, но что в следующий раз, когда придет с другим, который уже почти готов, он рассчитается за оба.
- Ладно, сочтемся, свои ж люди,- ответил мастер с явно не местным акцентом.- Принесешь вязанку дров, и будем в расчете.
Поблагодарив, тот удалился. Когда, мастер поднял лицо, Петя понял, что тот армянин.
- Он рассчитается, не забудет, а босому ему никак нельзя. Отморозил ноги, когда его из Питера в Магадан везли. Уголовники валенки отняли. Был он партейным начальником, но после освобождения ни в Питер не вернулся ни в партию. Так и живет. А у меня для Павлуши есть заказчик, хороший заказчик и не скряга. Нужны сапоги, хорошие, хромовые.
- А материал?- спросил Петро.- У Павла сейчас хорошего материала нет.
- Материал я найду. Хороший, индийский, и недорого. Сам бы носил, да грошей нема. Приезжай в субботу, будет тебе и заказ, будет и материал. Деньги за материал можно после выполнения заказа.
- Договорились,- ответил Петро, так, будто это ему предстояло тачать сапоги.
- А сейчас идите. У меня дело срочное. Нужно к старым халявам новый низ пришить. Дело не мудреное, но хлопотное. Жду тебя через неделю, полдень.
Он стукнул об пол ногой, звук стук дерева по дереву, и Петя увидел, что у того почти от колена была деревянная культяпка.
На том они и распрощались со старым добрым трудягой.
- Дядя Яша тоже не всегда старые обувки латал. Он революцию в Армении делал, Советскую власть там устанавливал. Потом его обвинили в принадлежности к партии Дашнакцутюн, и пошло поехало. Он мне как-то, когда был в нерабочем настроении, многое порассказал о себе, о своих делах в революцию и об этой партии. Правильная, считает он, была партия, куда правильнее нашей, в которую он тоже не вернулся.
Они двинулись дальше, но проехав немного, Петро остановился:
- Я тебя оставлю здесь, у театра. Ты походи, посмотри, а через четыре часа подберу на этом же месте. Ты посмотри, город. Спрашивай, не стесняйся. Люди здесь приветливые, всегда подскажут и расскажут. Здесь живут украинцы, коренные, много русских, евреев, есть поляки, греки, даже турки. Сапожник дядя Яша, которого мы только что посетили, армянин.  На этой улице, справа, если идти вверх, находится техникум, который я облюбовал. Я был внутри, все там серьезно. И общежитие имеется. Не каждый же день в деревню бегать. Там, правда, в основном малолетки лет по пятнадцать-шестнадцать шустрят. Видел я и несколько взрослых, вроде меня. Так ведь не поймешь, ученики или учителя. Все в пиджаках.
Оказавшись один, Петя отправился бродить по городу. Шел, куда глаза глядят. Но даже то, что он увидел, убедило его в том, что  этот необычный провинциальный город. В нем была какая-то  особость. Он не куда специально не заходил. Просто смотрел, посмотрев, решил, несколько дней посвятить этому городу, который ему едва ли удастся еще когда-либо посетить.
Странствуя он неожиданно попал на базар. Там было многолюдно и по-деловому шумно. Торговали и торговались. Огурцы продавали десятками, кур и поросят живьем, картошку и корнеплоды ведрами или на глаз. Хозяин определял, сколько его арбуз стоит столько-то, покупатель предлагал, естественно, меньше. Договаривались, находили решение, устраивавшее обе стороны или расходились. Все по честному. Поразило разнообразие овощей и фруктов, чего в Москве не увидишь даже на центральном рынке, который он как-то посетил.
Весы имелись только в мясном ряду, но и те, часто допотопные, даже безмены. Был и ряд глиняной посуды, простой и расписной. Горшки, глечеки, макитры, тарелки, миски, кружки даже ложки. На любой вкус. Там же продавались глиняные игрушки: куклы, свистульки, звери. Все со вкусом расписанное. Он вздрогнул, когда совсем рядом раздался громкий, слегка охрипший, работа такая, голос торговки пирожками:
Пырижки з мьясом, з капустою, з повидлою. Смачни – куснэш – заснэш, вскочыш – знову захочыш.
Купив два пирожка, свежих и, правда, вкусных, один с мясом, другой с повидлом, запив их кружкой кваса, он, взглянул на часы и понял, что пора поспешить к месту встречи.
С Петром они встретились, как договаривались. Теперь на авто красовались новые номера. Петро спросил о его впечатлении от города. На  пожелание больше уделить еще пару дней на это, вместо того, чтобы мозолить глаза занятым людям, тот ответил:
- Без проблем. Я покажу тебе дорожку, по которой ты за полчаса попадешь на Белановку на ту же улицу  Войкова, только с другого конца. Но я хочу рассказать тебе об Анне Ивановне, царствие ей небесное, то, что рассказала мне Евдокия и дед Петро.

Из рассказа своей матери Евдокия знает, что Анна Ивановна поселилась на их улице с мужем и двумя дочками еще в гражданскую. Муж ее, она не знала, как его звали, был много ее старше. Был он мастеровой, мебель делал, дорогую и простую. А еще, это она уже сама слышала, что у старухи есть родня аккурат в моем селе, и что ее родственник мельник. Придя домой стал расспрашивать деда Петра, что это за родня у него в городе, о которой я не знаю. Тот сначала отнекивался, что нет ничего такого, но когда я рассказал про Анну Ивановну и что она умерла неделю назад, раскололся:.
Рассказ деда Петра
Знал я Анну Ивановну и Ивана Моисеевича много лет. Еще до первой войны я служил в полку, где Иван Моисеевич был командиром сначала ротным, а потом и полковым, а я его денщиком. Несмотря на то, что он был высокородным, да и чин приличный, к нижним чинам относился хорошо, бережливо, а меня, я в основном помогал по дому, считал чуть ли не членом семьи. Грубого слова ни от него, ни от его жены не слыхал ни разу. Когда началась война, командир поручил мне  отвезти его жену и двух дочек, Катю, ей было лет десять, и Женю, та была еще сосунком, в Москву, где у полковника был дом на Арбате. Я отвез их и вернулся в полк, догнав его уже в пути. Воевали мы не долго. После одного боя отступали, почти бежали и тяжело раненый командир попал в плен. Меня, его Денщика немцы оставили при нем. Когда и у немцев началась заваруха, держать нас оказалось некому и мы ушли. Возвращались мы долго и, в конце концов, оказались в Одессе. Мой командир твердо решил не участвовать в гражданской войне. Он обзавелся новыми документами и стал мещанином Иваном Моисеевичем Тимошенковым. Я его только так буду называть. Меня он попросил подыскать ему домик. в каком-нибудь глухом городке. Так он и поселился в Белановке, в той, что в двух верстах от нас.  Определившись с жильем, Иван Моисеевич, теперь я к нему только так обращался к нему, сказал:
- Знаю, мой друг, что это очень опасно, Но сам я поехать в Москву не могу. Меня там могут узнать и это печально кончится. Поэтому, Я хочу попросить тебя сделать это. Нужно привезти  моих родных.

  Я привез Анну Ивановну с дочками, с приключениями, но успешно. Вообще-то по рождению она зовется по другому. Анной Ивановной она стала, когда перед венчанием перешла в нашу веру. Она полька, тоже высокородная. Они снова поженились, и она стала мещанкой Тимошенковой.
Иван Моисеевич, оказался мастеровитым. Мастерил разную мебель. Дорогую и простую. От заказчиков отбоя не было. Добрый был человек, но Бог не дал ему долгой жизни. Исправляя чью-то бричку, он надорвался и умер. Последний раз я был у них, когда его хоронили. Анна Ивановна  была у меня только раз кажись в сорок шестом. Голодно тогда было. Она пришла с внуком. Принесли немного, кукурузы, штоб смолоть. Мельница у меня не работала, после засухи молоть стало нечего. Я отсыпал ей из наших запасов и проводил почти до дома. Больше я ее не видел.
Я забув дуже важне для нас с тобою, Петро. Тоди я привиз соби жинку, мою Ксану, твою бабку. Вона родом з села, дэ було поместье Ивана Мойсеевича, и жила в их семье як своя. Таки вот дила.

Тропа,какую ему показал Петро,  оказалась  короткой и, как сказал друг, в полчаса привела его к знакомой улице, прямо к дому покойной Анны Ивановны. Но ходить по ней можно было только в светлое время. В темноте  можно было запросто шею свернуть или ноги поломать, а то и вообще с обрыва свалиться..
На подходе к улице он увидел высокий, выше его роста, забор из камня. Там было, как он узнал потом, старое еврейское кладбище. Миновав известную ему улицу не сворачивая на нее, он вскоре опять увидел высокий каменный забор, но только уже справа. В углу забора был пролом, через который  постоянно ходили, поскольку и к нему и от него вела хорошо протоптанная тропинка.
- Однако какая страсть здесь к каменным заборам,- сказал он себе, продолжил путь вдоль забора, и вскоре вышел на улицу, также заросшую подорожником, с руслом бежавшего в дождь ручья посредине, но достаточно широкую.  На ней, кроме частных домов с участками и садиками, было несколько больших, старинные зданий. Это была та самая улица, на которой трудился дядя Яша, но только с другого конца. За забором, вдоль которого он шел, и который с выходом на улицу перешел в невысокую современную ограду, высилось огромное мрачное двухэтажное здание казарменного типа. В середине ограды у остатков ворот, от которых остались только столбы, находилась сторожка с табличкой (Ул. Ворошилова), а на когда-то белой ее стене синей краской выведена большая цифра 6. Заглянув в оконце сторожки, явно обитаемой, он понял, что там  парикмахерская на одно посадочное место.    Пройдя вниз по улице до дяди Яши, он потопал в сторону центра, вышел к театру, а оттуда, следуя рекомендации Петра, дошел до здания костела, в котором был музей. Там он увидел много интересного из истории,  о чем раньше и слыхом не слыхивал, и даже прочитал письмо, которое запорожцы писали турецкому султану и стало ясно, отчего они у Репина  такие веселые.
По совету работника музея он отправился в крепость, которую тот назвал турецкой. Побродив среди развалин и вспомнив, что именно о ней идет речь в толстенной книге “Старая крепость”, которая очень сильно впечатлила его в детстве. Осмотрев крепость и изрядно устав, он решил, что пора держать путь к дому.
Когда он пришел, там уже собрались вечерять. Несмотря на это бабушка налила ему тарелку борща, душистого и очень вкусного. Такого борща, какой готовила она в большом глиняном горшке он никогда ни до ни после не ел. Уплетая борщ, он вскользь упомянул, что был в музее и даже прочитал письмо запорожцев султану, которое он до этого считал вымыслом художника Репина. Услыхав это дед Петро сказал:
- Цэ де воны пышуть до султана: Який же ты в биса лыцар, колы голою с…
- Диду Петро, на тоби хреста немае. Таке казаты,- остановила его жена.
Уплетая вкусную мамалыгу, Петя упомянул, первое, что ему запомнилось в крепости, это башню Кармелюка, о котором от тоже не знал.  Услыхав про Кармелюка, бабушка а вдруг протяжно запела:
За Сыбиром сонце сходыть,
  Хлопци, нэ зивайтэ,
Вы на мэнэ, Кармелюка,
Всю надию майте!
.
- Тэпер ты, стара коза, заголосыла,- вставил дед Петро. Но бабушка, не обратив на него внимания, спела еще пару куплетов  про разбойника.

Ровно через неделю, как было наказано, они отправились к  дяде Яше. Отправились они на полуторке, которая перешла в распоряжение Петра и стояла у них во дворе. Для новой машины рядом со скотным двором был построен гараж. Он пока еще был без крыши (железа не оказалось), но с воротами. Подъехали они к часовне ровно в двенадцать, как и было велено. Дядя Яша уже их ждал. Для начала он предложил им по кружке крепкого чая, а когда они его выпили, поговорив о том, о сем: о Кастро, о космонавтах, о Кеннеди, выложил на верстак, который для этого был очищен от всего и застелен газетой, рулон завернутый в плотную  бумагу и перевязанный бечевкой. Вот кожа, которую я обещал. Сейчас подойдет заказчик. Кожа стоит (он назвал сумму), но вы ему этого не говорите. Кожа ваша, была припасена вашим дядей для другого заказа, который не  состоялся.
Тут в дверь постучали, и в мастерскую вошел высокий плотного сложения мужчина средних лет. Одет он был в офицерскую гимнастерку с планкой о наградах и нашивкой о ранениях без пагонов, синие галифе и хромовые сапоги. Был он смугл, кудряв, в аккуратно постриженных бородке и усах. В его облике было что-то цыганское.
- Здравствуйте. Явился, как вы, Яков Аркадиевич, велели. Надеюсь, не заставил себя ждать.
- Нет. Все в порядке, Роман, не знаю вашего отчества. Просто Роман.
- А это племянник мастера Петро. Он привез кожу. С ним вы можете договориться. Сам мастер явиться не может.
- Да, да. Я знаю Павла Петровича,- он вопросительно посмотрел на Петю.
- Это мой друг-однополчанин, студент. Приехал из Москвы, погостить,- подал голос Петро.
- Поэтому, если вы придете к согласию, вам, Роман, нужно будет самому к нему наведаться.
- Я готов хоть сейчас, но сначала я хочу взглянуть на материал.
Петр развернул сверток, в котором были листы кожи. Роман сразу пощупал ее, смял краешек, понюхал, пожевал и, сплюнув, сказал:
- Отличная кожа. Полагаю это лама. Мне она нравится. Когда я смогу посетить Павла Петровича.
- Полагаю можно завтра тоже в полдень. Мы живем в деревне (он назвад). Это совсем близко. Спросите сапожника Павла и вам каждый покажет.
- Завтра, завтра. Дайте подумать, что у меня на завтра. Я пожалуй смогу после трех. Устроит?
- Думаю, да,- ответил племянник, придавая свертку прежний вид.- А сейчас мы поедем. У меня еще есть дела в городе.
Роман, прибыл, как обещал. С Павло они договорились быстро, ударили по рукам, и мастер приступил к работе.  Какие получились сапоги, Петя не узнал, поскольку срок его отъезда наступил раньше их готовности.
Жизнь в гостеприимном семействе Петра подействовал на Петю благотворно. Он успокоился. Люба-Любушка стала для него прошлым, о котором он перестал постоянно думать, а со временем вообще забыл. Рана зарубцевалась и он, считая это событие давно прошедшим, перестал о ней думать. Когда Петя собрался восвояси, его нагрузили под завязку. Корзина яблок, солдатский сидор орехов и еще уйма всякой всячины. Он отказывался, говоря, как он это все потащит с вокзала в Москве. Но, как известно, своя ноша не тянет.
По приезду в Москву, Петя первым делом отправил письмо, в котором сообщил, что благополучно добрался и поблагодарил за отличный прием. Переписки у них не завязалось, очень уж разные были их интересы. Но где-то через год от Петра пришло письмо. Он писал, что дед Петро умер, а бабушка очень слаба. Что дядьке Павлу обещали авто с ручным управлением. Написал также, что поступил в техникум. Приобрел ли он мотоцикл и поступили ли Оксана  и Мария в институт не написал. И еще самое интересное: Петро женился на Евдокии и у них уже появился маленький Павло, Павлик.