Всё равно

      «Я помню, как в самом детстве после садика мы с мамой ходили по рынку. Вместе зашли в молочный отдел — она хотела купить йогурт на ужин и кефир на ночь, а я всё смотрела и смотрела на витрину: там были шоколадные яйца в красивой обёртке, жвачки, конфеты, одним словом — всё, что любит маленький ребёнок. Я упрашивала маму купить мне хоть что-то из этого, а она холодно отвечала: «Нет денег», а я ей в ответ: «Ма-а-м, ну пожалуйста!». И каждый раз одно и то же: «Как я куплю, если нет возможности?» — и я замолкала. С этим и не поспоришь. Наверное, это был единственный способ не покупать ребёнку что-то, когда он настойчиво просит. С тех пор прошло уже много лет, и когда я прохожу мимо сладостей в магазине, на секунду во мне загорается искра желания и азарта, но после я понимаю: мне этого не хочется. Поздно. Поезд уехал. Тогда надо было, не сейчас. То ли получаешь то, что не совсем хочешь, то ли получаешь, а уже не хочешь. И так всю жизнь. И когда это всё началось?

      Когда я пошла в школу, мне очень настойчиво вбивали в голову родители, что я должна учиться на одни «пятёрки» и стать отличницей. Я правда старалась, не ходила гулять с детьми, учила уроки, и мне это даже нравилось. Сначала в первом классе мне это не удалось, а потом и во втором, и в третьем, и в четвертом. Я не сдавалась. Мне хотелось быть лучше всех. Чем я хуже-то? С класса седьмого я заметила, что «отличницы» нагло списывают, например, находя шпаргалки в интернете или заранее решая контрольную работу дома. Одна мамаша даже пришла в школу уговаривать учителей, чтобы её любимой доченьке поставили пять в четверти, хотя у неё были стабильные тройки. И ей поставили. А потом она получила красный аттестат. В десятом классе я начала делать точно так же, как и все они, разве что не просила маму приходить в школу и выпрашивать для меня оценки. Мне было настолько плевать, что, в конце концов, я и сама стала отличницей. Только вот теперь мне всё равно. Ни холодно, ни жарко. Зачем в детстве надо было тратить время? Лучше бы играла и гуляла с детьми. В чем смысл?

      Теперь я поступаю в университет, и проходила уже почти девять месяцев на подготовительные курсы. Честно скажу: я сдала абсолютно все работы за восемь месяцев учебы, в отличие от многих остальных учеников. Я работала, мне это нравилось, а остальные прохлаждались: либо не ходили вообще, либо рисовали отсебятину. Каково же было моё удивление, когда на экзаменах они получили (вернее, купили) по сто баллов, и теперь их шансы поступить в пять раз выше моих. Несправедливо? Может быть. Если бы знала, как давать взятку, я бы сделала точно также, и это не дестабилизировало бы меня. Но реальность здесь и сейчас, и факт в том, что интереснее было бы бороться честно, ибо результаты оказались бы совсем иными. Некоторые просто знакомы с преподавателями, поэтому поступают по блату, у меня же нет никаких связей. Я и сейчас продолжаю ходить на курсы, только вот той радости, которая у меня была раньше, теперь уже нет. Мне всё равно. Абсолютная пустота и холод. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь порадоваться.

      Когда я только начала читать чужие работы, я пыталась проанализировать: почему они нравятся читателям. Я специально открывала рецензии, чтобы узнать это. С тех пор прошло уже много времени, и я начала писать так, что хорошие слова адресуют уже мне. Только вот… мне безразлично. Я уже не могу поверить, что это кому-то правда нравится, что-то не даёт мне. Как будто они так шутят, прикалываются, знаете? Раньше я получала и негативные отзывы: обижалась, ругалась, но верила в это. Теперь мне такое либо не пишут, либо я параллельно отношусь к этому. Словно меня больше и нет, просто сидит какая-то оболочка, пишущая работы. А зачем? Никто не знает. И мне уже плевать на негативные комментарии. На положительные тоже. Мне очень плохо от этого.

      Когда мне было больно — я плакала. Ударилась коленкой, упала на копчик — не беда! Порыдала и достаточно, вроде даже и легче стало. А сейчас что? Ударилась — почувствовала прилив ненависти, который сменился безразличием. Упала — чуть-чуть расстроилась, но потом смотрю в одну точку, ничего не замечая. Когда меня оскорбляли или унижали — я переживала это глубоко в себе. Теперь я могу хладнокровно дать отпор и забыть об этом. Мне стало всё равно. Я не могу чувствовать впредь что-либо, даже боль, хотя раньше я думала, что только из-за неё мы можем почувствовать себя живыми. Мне кажется, я уже давно мертва внутри.

      Когда-то давно я полюбила роллы и ходила в кафе кушать их с мамой. Я сильно рада была даже видеть эти комочки с рисом и водорослями, внутри которых был или сыр, или огурец, или что туда обычно кладут? Они таяли во рту, и ещё очень долгое время напоминали о себе ярким вкусом, что оставил невероятные впечатления. Однажды они мне даже приснились. Недавно я вновь пошла в кафе и заказала роллы. Я увидела их — но прежней радости как не было, так и нет. Внутри будто стена, мешающая мне радоваться. Я попробовала один, два, и через полчаса уже забыла о них. Нет-нет, я не ем их на завтрак, на обед или ужин, в последний раз это было год назад, так что я не могла привыкнуть к такой пище и перестать получать удовольствие. Просто теперь я ничего не чувствую. Съела — и съела. И что?

      Моя бабушка и мама много путешествовали. Так сложилось, что дальше своего города я никуда не уезжала. Представьте, какого было мне, когда моя подруга полетела в Нью-Йорк в тринадцать лет без сопровождения взрослых! Это же что-то! Я по-настоящему ей завидовала. Родные только сказали: «Ничего, вырастешь — будешь ездить, куда хочешь». Только вот они этого не позволяли. Меня постоянно останавливали. Не давали движения. И на данный момент я могу поехать со своим любимым человеком куда угодно, но уже всё равно. Я никуда не хочу. Мне хочется всё так же сидеть на одном месте и никуда не двигаться. Уже не надо. Поздно.

      Один раз моя соседка по лестничной площадке пригласила меня на ночёвку. Мы жили через три стены! Буквально — между нами была одна-единственная квартира. Сколько я не упрашивала маму отпустить меня, она отвечала одно и то же: «Приличные девушки спят у себя дома!». Меня охватывало отчаяние. Я ненавидела её. Мне многое не дозволяли, и это по-настоящему раздражало. И теперь, уезжая куда-то надолго, я не могу избавиться от чувства тревоги и вины. Из-за него я не могу расслабиться и насладиться моментом. Спасибо моей матери.

      Мы с моим любимым человеком встречались достаточно долго, чтобы начать заниматься любовью. Нам было трудно друг другом насытиться — и мы делали это постоянно, как только находили время. Я видела в этом не просто секс — это настоящее искусство, сплетение тел, слияние душ. В моей голове это было по-настоящему красиво. Но в последнее время это перестало доставлять мне удовольствие. Кажется, как будто это мне больше не нужно, и можно обойтись платонической любовью. Я не чувствую прежнего возбуждения. Мне очень тяжело. Я не хочу его расстраивать.

      Когда я была подростком, я жутко боялась смерти, но мне нравилось чувство адреналина, наступающее в самый опасный момент. Например, я вставала на мост и наклонялась вперед — не падая, естественно. Свежий ветер обдувал моё лицо, пока я представляла, как лечу вниз. Я часто смотрела на таблетки со снотворным и представляла, как глотаю одну за другой, надеясь впасть в вечный сон. Или помню тот случай, когда я резала вены поперек, а не вдоль, чтобы просто почувствовать боль и вновь оказаться на грани смерти, пусть и такой воображаемой. Всё это было так шаблонно, так ожидаемо, ибо я не могла придумать что-то пооригинальнее всего этого, а хотела просто стать живее, стать несокрушимее. В настоящее время я перестала чувствовать внезапное возбуждение и желание жить от всего этого. Прежние штуки не помогают. Я где-то застряла и не знаю, как выбраться.»

— С какого момента я перестала испытывать радость? Почему я теперь ни в чём не вижу смысла? — она сидит, скрестив ноги на табуретке, и пока не понимает, что катится куда-то в бездну, из которой её уже вряд ли кто-то способен вытащить.