Dottie. Первый бал

...Когда все приготовления были закончены, горничные отошли от нее, чтобы издалека полюбоваться на творение рук своих. Девушка не узнала себя в отражении. Взрослая барышня глядела на нее, а не девчонка. Косу распустили, волосы завили и оставили лежать свободными локонами, перехватив повязкой из позолоченной парчи, расшитой жемчугами. Платье, поначалу показавшееся ей довольно скромным, сидело как надо, красивыми складками спускаясь вниз, от талии, поднятой чуть ли не до подмышек. Вырез на груди показался Дотти уж слишком нескромным, если бы ей не прикололи прозрачную кружевную косынку фише. Дело оставалось за украшениями, присланными вчера самой императрицей. Несколько мгновений колдовства, легких движений — и в ушах ее засверкали золотые звезды топазов, на груди жарко загорелось прозрачным солнечным огнем колье. Так выглядели принцессы, а то и королевы на гравюрах к книгам сказок. Так выглядели взрослые demoiselles, бабочки, вылупившиеся из кокона девичества, коротких юбок и тугих косиц. Так будет выглядеть и она. В следующем году и всю оставшуюся жизнь.
В дверь раздался уверенный стук, затем она отворилась, послышался звон шпор. Дотти опустила веки и решила не оборачиваться. Горничные поспешно отошли в сторону, и вскоре, вновь открыв глаза, девушка увидела в зеркало, за своей спиной, жениха. Тот был одет не в пример скромнее ее, так, словно бы после новогоднего бала собирался куда-то в отъезд. Легкая досада взяла баронессу фон Бенкендорф. Но это чувство быстро исчезло при виде нескрываемого восхищения в его глазах и слов: «Dorothee, вы ослепительны!» Только тогда девушка обернулась и позволила жениху взять ее за руку.
-Благодарю вас, - тихо проговорила она, сопроводив свои слова легкой улыбкой.
 Впервые, наверное, она почувствовала себя настоящей красавицей. Впервые ощутила, сколь много внешность может значить для мужчины. Граф Кристоф смотрел на нее нынче совсем не так, как прежде. И этот изменившийся взгляд будоражил ее душу.
-Однако ж, время не ждет, - напомнил ей граф. - Нам надо поспешить, если мы не хотим прождать два часа у входа.
-Конечно, но, как видите, меня задержали, - проговорила Дотти.
...Через несколько минут она, с наброшенной на плечи шубой из белоснежных песцовых шкур, спускалась по парадной лестнице Смольного дворца, сопровождаемая завистливо-восхищенными взглядами соучениц. Она знала, что девушки обязательно обсудят каждую деталь ее туалета, все украшения, прическу, и даже графа Кристофа не пощадят. Дотти уже краем уха слышала, как в дортуаре девицы — с подачи ее старшей сестры — бурно обменивались мнениями по поводу наружности ее суженого. Одним он казался красавцем, другие полагали его чересчур худым и мрачным, даже «чахоточным». Но все сходились в одном — m-lle de Бенкендорф такая партия досталась только потому что она была протеже императрицы. И больше половины из этих девиц были бы только рады, если бы свадьба по каким-то причинам не состоялась.
Сев в карету, оказавшись в темноте, развеиваемой сиянием редких фонарей, Дотти почувствовала себя счастливой, и глаза ее заметно блестели. Она осталась одна с женихом, впервые так близко, и эта близость не вызывала у нее страха или стыдливости. Поэтому она даже не сразу заметила, как его рука обняла ее за талию. А когда заметила, то восприняла это как должное, тем более, дальше этого его действия не заходили. Пахло от него мускусом и апельсиновой водой.
-Je vous aime avec tout mon coeur, - проговорил Кристоф спокойно и уверенно, так, словно бы он по десять раз на дню произносил подобные слова.
-Moi aussi, - откликнулась его невеста, опустив глаза. Признание? Да, наконец-то оно! Как много выпадает на один только вечер.
-Скажите, а там будет весь свет, да? - живо спросила Дотти его. - А кто именно, не знаете?Кристоф отвечал с некоторой неохотой:
-Не буду перечислять всех блестящих имен. Вполне возможно, что многие из них вам незнакомы.
-Ну я же не из леса, - легкомысленно произнесла невеста. 
-А кого бы вы хотели увидеть? - спросил жених уже более заинтересованным голосом. -Конечно же, цесаревича и цесаревну, - произнесла она. - Про нее говорят, что она похожа на ангела, вот и хочу посмотреть. А еще... Там будет Рибопьер?
-Кто? - изумленно переспросил Кристоф.
-Александр его, кажется, зовут.
-Смею спросить, а зачем вам нужен мой адъютант? - граф отнял свою руку от ее талии и ныне смотрел на нее испытующе.
-Ах, даже так, он при вас состоит! - воскликнула Дотти. - Его сестра просто учится вместе со мной, хочу передать от нее привет. Сестра, кстати, красавица.
-Честно говоря, не знаю, зван ли он. Надо полагать, что зван, это очень большой бал, - голос Кристофа сделался еще отстраненнее.
...Он сам был готов уже крикнуть вознице: «Сворачивай на Дворцовую!» - и ни на какой бал не идти, а привезти невесту в ее будущий дом, поговорить с ней наедине, узнать ее поближе — никакого греха, нет, конечно. Вместо этого их ждет шумная бальная зала, невыносимо громкая музыка, гул бесконечных разговоров, запах духов вперемешку с потом, золото и грязь. Нет, конечно, Дотти все будет внове, потому и радостно. Он сам помнит, как впервые оказался при Дворе и что при этом испытывал. Но сейчас — зачем нужен этот обязательный светский ритуал? Впрочем, от приглашений на дворцовый бал не отказываются. Нынче не отказываются. Они оба обязаны явиться. Но могут и уехать быстро, пробыв обязательную повинность полонеза и показавшись на глаза императору. 
Пока Кристоф думал, удобно ли будет привезти невесту после бала к себе, не пойдут ли разговоры, Дотти смотрела в окно и с нетерпением считала минуты, оставшиеся до прибытия к крыльцу Зимнего дворца. Каждое промедление хода кареты наводило на нее досаду. А вдруг как опоздают, и праздник откроется без них? А вдруг — странно даже помыслить! - никакого бала и не состоится, приедут, а все, оказывается, отменили, потому как Государю вдруг так захотелось? Конечно, глупо так думать, но мало ли что?
...Наконец, прибыли к общему выходу. Дотти чувствовала себя настоящей принцессой и видела, что ее осматривают, но совсем не так, как ее соученицы и классные дамы в Смольном. Кто доброжелательно, кто снисходительно, кто с откровенным восхищением. Поднимаясь по лестнице, девушка не сводила глаз с зеркал, которыми был увешан весь пролет. Видела людей, великолепных дам, выставивших напоказ себя в обрамлении шелков, кружева, фамильных драгоценностей. Видела господ в мундирах, париках, орденах и золотом шитье. И не замечала того, что наводило на ее жениха привычную головную боль — духоты, шума, тесноты. Улыбалась в ответ на улыбки, обращенные к ней, кивала в приветствиях с людьми, которых не знала она, но, кажется, знал Кристоф, и поминутно обращалась к нему с вопросами: «А кто это такой?», «А вот эта полная дама, не могли бы вы напомнить, чья она супруга?», «А с кем это вы только что поздоровались?» - и запоминала громкие имена: Неледецкие, Строгановы, Волконские, Батурины, Чернышевы — всех и не перечислишь. Были здесь и представители дипломатического корпуса. Все ей были любопытны, и, глядя на других, она совершенно забыла о себе. Постепенно ей стало неважно, как именно она выглядит, тем более что, судя по оценивающим взглядам блестящих кавалеров, которые, ничуть не стесняясь присутствия здесь же, справа от нее, жениха, оглядывали ее с ног до головы, выглядела она великолепно или, по крайней мере, не хуже всех остальных.
...Первые звуки полонеза раздались, как гром небесный, Кристоф подхватил невесту под руку и повел ее вперед, за чередой других, и далее все пошло как по писанному, как Дотти всегда твердила внутри себя.
Главное в танце — это ритм, главное в нем — слушать музыку, и затем он естественным образом вливается в твою кровь, душу, и уже не нужно мыслей, не нужно сознательного контроля. Тебя и других подхватывает единая волна, и нет места всему остальному. Не нужны ни разговоры, кроме, пожалуй, самых бессмысленных, ни мысли, ни чаяния.
Для успешного танца нужно, чтобы партнер был на одной волне. Дотти досадовала из-за того, что понимала: жених не идет с ней на контакт. Он слишком рассудочен. Его движения скованны и, что обиднее, сковывают и ее тело, лишая необходимой для танцев свободы. Даже такой простой танец, как полонез, не удается ему на высоте. Нет, так дело не пойдет... Если с ним придется танцевать все время, то радости никакой не будет. А Дотти была настроена повеселиться.
После того, как смолк чинный полонез, сменившись вальсом, когда-то запрещенным, но благодаря прекрасной даме императора, обожающей кружиться в этом лихом танце, вновь воцарившемся на балах, Кристоф понял — это испытание он провалил. Но было не обидно. Танец никогда не был его сильной стороной. Чтобы иметь ловкость необыкновенную, как у всех этих кавалеров, выполняющих па почти как на сцене во французских балетах, нужно было с малолетства заниматься с танцмейстерами, а  на сих последних матушка его предпочла сэкономить, здраво рассудив, что шагистика ее сыновьям будет полезнее искусства мазурок и кадрилей. Впрочем, с партнершами, равными ему в умениях, Кристофу танцевать было вполне приятно. Но его невеста на голову превосходила его в этом отношении. «Можно подумать, у них не монастырь, а балетная школа», - подумал он с неким неудовольствием.
...Дебют Дотти не остался незамеченным, и вскоре к ней выстроилась очередь потенциальных партнеров на все танцы кряду. Кристоф даже не успел слова вставить, к тому же, на него мало обращали внимание что кавалеры, что его невеста, которая легкомысленно щебетала с каждым: «Ах, конечно, князь, я буду счастлива протанцевать с вами экосез...», каждого одаряла улыбкой, приободряя каждого из них, словно то был далеко не первый ее бал. После того, как раздались такты вальса, и Доротея упорхнула в танце с неким красавчиком в лейб-гусарской форме, Кристоф принялся терпеливо ждать, намеренно не глядя на танцующих. Все происходившее казалось ему большой ошибкой, и дурацкое воспоминание вновь всплыло: Бренда в окружении свиты графа д'Артуа, в бальном платье, намеренно на него не смотрит, не обращает ни малейшего внимания, а затем — не сама, а через своего кузена — передает ему, что глаза бы его не видали. Подобие похожее.
Вальс кончился, и Кристоф пошел искать невесту, дабы намекнуть ей, что пора бы вести себя поспокойнее. Пока музыканты настраивали инструменты, чтобы начать мелодию следующего танца, он протискивался сквозь толпу собравшихся — танцоров и праздных зрителей, не востребованных в танцах кавалеров и барышень, сухо раскланиваясь с каждым знакомцев, коих было не мало. Его останавливали, чтобы перекинуться словами, махали ему руками, но все попытки оканчивались, стоило знакомцам заметить его встревоженное и мрачное лицо. Невесты его нигде было не видать. Странно и досадно. Почему эта девочка возымела над ним столько власти? Дело даже не в ревности — да, он не отрицал, что сравниться с завсегдатаями балов он не мог, сколько в ответственности. Ему вручили вывести девицу в свет, и она тут же забывается, выходит из-под контроля и ведет себя как записная кокетка! И где ее теперь искать?
-Кристоф! Что с тобой, ты идешь напролом и никого не замечаешь? - услышал он голос младшей сестры, которая, разумеется, тоже была звана к обеду. - Не похоже на тебя».
-Катрин... - произнес он по-французски, несмотря на то, что приветствие сестра произнесла  на их родном языке. - Ты не видела ли Доротею?
-Конечно, видела, она только что представлялась моему мужу.  Очень мило побеседовали, она прелесть. Бурхард пригласил ее на мазурку, но она сказала, что уже ангажирована. Признавайся, не тобой ли?
-Нет, - отрывисто проговорил граф. - А что, твой муж танцует?
-Раз в году — да, - Катарина Фитингоф не оставляла своего легкомысленного тона. - Жаль только, я уже поставила крест на всех танцах.
Катарина тоже не была хорошей танцовщицей, что для девушки, разумеется, было большим недостатком. Однако ж, выезжала она крайне недолго. И, к счастью, после того, как она в пятнадцать лет сделалась женой, а вскоре и матерью, ей можно было не являться на балы.
-Если ты увидишь мадемуазель Бенкендорф еще раз, передай ей, что я ее жду в мраморной столовой, - сухо произнес граф и удалился, оставив сестру недоумевать.
До начала нового танца оставалось лишь несколько минут, когда Кристоф наконец-то нашел невесту. Она сидела в углу, обмахиваясь услужливо предложенным ей веером, и поедала мороженое, а вокруг нее собралось трое молодых людей, в числе которых был Рибопьер. Тот ей что-то говорил, отчего девушка всякий раз покатывалась со смеху. Кристофа никто не заметил, тогда ему пришлось громко сказать:
-Собираетесь ли вы оставаться на следующие танцы?
-Monsieur le compte, добрый вечер, - вслух произнесли все четверо, весьма изумившиеся его появлению.
-«Конечно же, я остаюсь, я ж обещалась всем — и графу Строганову, и господину Александру, - при этих словах она весьма игриво взглянула на Рибопьера. - И еще кому-то, надо взглянуть в книжку...
-Мне еще, конечно, ma chere Dorothee, - проговорил брюнет с весьма сладкой наружностью, сидевший о ее правую руку.
-Да, как же я про вас забыла, мсье Апраксин! - расхохоталась Дотти.
Кристоф сделал два шага назад. Не глядя ни на кого, он произнес в адрес невесты:
-Ma chere, прошу вас подойти ко мне. На два слова.
Замешательство отразилось на разрумянившимся лице девушки. Она переглянулась с молодыми людьми, затем нехотя встала, передавая вазу с недоеденным мороженым шатену, стоявшему за спинкой ее кресла и взирающему не нее с благоговением, и приблизилась к своему жениху
-Что случилось? - прошептала она, заметив, сколь мрачно и печально было его лицо.
-Я вас потерял в этой толпе, - ответил Кристоф в тон ей.
-Но нашли же, - Доротея обаятельно улыбнулась, и граф вдруг понял, что за эту улыбку готов был ей все простить. Но сейчас было не время ей прощать. Надо сообщить ей, что так себя дебютантки на балах не ведут.
-Право, это было непросто, - сухо проговорил он, отстранившись от нее. - Но, как вижу,  провожатый вам не нужен. Вернее, у вас и без того много провожатых.
Дотти не понимала, куда он клонит.
-Здесь весело, - простодушно произнесла она.
-Смотрите, не переутомитесь. Советую вам, кстати, посидеть с моей матушкой, а то она обидится из-за невнимания, - Кристоф показал рукой в противоположный конец зала, где, подобно темным птицам, нахохлившимся на ветках, восседали пожилые, никогда не танцующие дамы, в числе которых была и графиня Шарлотта.
-Я непременно навещу ее... Но сейчас же мазурка начнется! А я обещалась!, - и Дотти отвернулась от графа, ища глазами своего кавалера. - О, вот и monsieur le prince!
К ней приближался один из знакомых Кристофа, князь Константин Чарторыйский, брат друга государя. Граф его недолюбливал, но поклонился ему и затем, отвернувшись, ушел от невесты. У выхода в коридор он столкнулся с Рибопьером и строго произнес:
-Вы, кажется, много себе позволили нынче.
Тот изумленно взглянул на своего начальника и покачал головой. Право, он не ожидал от Кристофа столь бурного проявления ревности. Неужели на поединок позовет.
-И, раз уж вы вызвались быть ее сопровождающим, прошу присмотреть за ней и потом довести ее до Смольного в карете. Мне нужно уехать.
...Он вышел на улицу, подставив лицо крепкому морозу. Казалось, все его надежды обратились в прах. И на свежее воспоминание о Доротее, окруженной «золотой молодежью», наложилось другое, о еще одной рыжей девушке, которая так и не стала его супругой. И Дотти, наверное, тоже не станет.  Ведь его обманули. Пусть она венчается да хоть с Рибопьером, тот ближе к ней по возрасту и по привычкам. Кристоф твердо решил разорвать помолвку. Вспомнил, как он, верно, смешно смотрелся, пытаясь выследить невесту в толпе, как его слова она теперь обсуждает со своими кавалерами и издевается над ними! Нет, право, он этого не потерпит.
Дотти не сразу заметила исчезновение жениха. Поняла только тогда, когда ее нашла его сестра, баронесса Фитингоф, и проговорила:
-Вы его очень обидели. И он вам это вряд ли простит.
Слова повергли девицу в растерянность. Она же ничего такого не сделала, за что обижаться? Неужели граф Кристоф никогда не бывал в светском обществе? Что такого в том, чтобы ей общаться с другими кавалерами и танцевать не только с ним? Неужели это грешно?
В Смольный ее довезли в карете Фитингофов. На прощание Катарина сказала ей:
-Не расстраивайтесь, если не будете получать писем от моего брата. Но я постараюсь его убедить не держать на вас зла... Хотя это будет нелегко.
Пробравшись в отдельную комнату, которую она до сих пор делила с Мари, на днях выходящей замуж, мадемуазель Бенкендорф заметила, что сестра ее и не думает спать. Она внимательно осмотрела Дотти и проговорила:
-Вернулась ты не с тем, с кем уезжала. Почему так? Неужели граф тебя покинул? Как жестоко с его стороны!
Сочувствие в голосе старшей сестры показалось Доротее фальшивым и наигранным. Разумеется, та втайне радовалась такому положению дел. Впрочем, девушка была слишком раздосадована его поведением, и поведала Марии все, что успела заметить.
-Не понимаю, он же светский человек, - произнесла она с негодованием. - Видел людей, мир. Почему он требовал от меня, чтобы я все время держалась за ручку с ним или сидела с его матушкой, среди этих старух? И что я такого сделала? Всего лишь танцевала, разговаривала с кавалерами. Между прочим, они очень милы, танцуют прекрасно, в отличие от него. И никто из них меня не компроментировал, ежели он волновался об этом! Если у вас дурное настроение, то следует оставаться дома — так я ему и скажу в следующий раз.
Сестра ей только сочувственно поддакивала и между прочим говорила:
-Вот мне все сочувствуют из-за возраста Ивана Григорьевича, но я могу сказать, что он совершенно не таков, и еще прекрасный танцор. Ты бы видела, каков он в мазурке! Честно говоря, ты меня удивила, рассказав как граф держит себя в свете. Кто бы мог подумать? Представь теперь, как он будет вести себя, когда вы поженитесь. Тебе же будет запрещено в свет выезжать. 
Доротея внезапно замолчала. Потом, словно опомнившись, спросила сестру:
-Как ты думаешь, не поздно ли будет отказаться от свадьбы?
Мария взглянула на нее испуганно. Потом сузила глаза, как всегда делала, когда что-то задумывала, и медленно проговорила:
-Это никогда не поздно. Все лучше, чем потом всю жизнь мучиться.
-Понимаешь, я выхожу за него замуж, только чтобы выйти из Смольного. Если мне после этого придется перейти из одного монастыря в другой, то делать это бесполезно, - продолжала Дотти, испугавшись внезапно высказанного ею намерения. - Только надо придумать, как сделать это. Граф делал мне предложение, значит, и отказ он тоже должен первым произнести. Ведь так? Я не буду ему писать. Надеюсь, он поймет, почему.
-А если мадам де Лафон тебя заставит? - с сомнением спросила Мария.
-Значит, я буду ему писать так, словно врагу», - твердо проговорила ее младшая сестра. - А флиртовать и танцевать я ни разу в жизни не прекращу, пусть что угодно с этим делают!
-Правильно, - старшая из девушек приобняла ее.
-Мари, ты душка и одна меня понимаешь, - произнесла Доротея прочувственно. - Что я без тебя делать буду, когда ты замуж выйдешь?
-Мой муж — не как твой жених. Видеться с тобой не запретит, - уверила ее Мари.
-О, надеюсь, m-r de Lieven'а называть женихом мне долго не придется, - сказала твердо Дотти.
-А теперь расскажи, кто там был? Кого видела на балу? Говорили, что туда весь свет явился? - начала расспрашивать ее сестра.
Доротея с удовольствием рассказала и описала каждого из своих кавалеров, высказав особое восхищение Рибопьером.
-Он чудесно красивый jeune homme, и, я слышала, богатый. Не понимаю, почему императрица не предложила мне его в женихи. Обязательно нужны зануды, такие как этот Ливен. Или же уроды и тираны, как Аракчеев. В чем я провинилась?
-Сама не понимаю, - в тон ей проговорила Мари.
-Кстати, как думаешь, почему madame Фредерика от нас уехала? - спросила ее Доротея. Потом она поделилась всеми наблюдениями — особенно тем, как отреагировала ее бывшая гувернантка на имя ее жениха.
-Очень просто. Они были любовниками, - проговорила Мария.
-Врешь! - воскликнула Дотти. - Как же они могли встречаться?..
-Ну, Фредерика жила в Митаве, с чего бы им там не видеться?
-Если тебе верить, то тогда все, кто оказался в одном месте и в один час, могут стать любовниками? - усомнилась младшая из сестер Бенкендорф.
-Сама рассуди, с чего ей так расстраиваться и уезжать? Мне кажется, там еще больше было... - голос Мари становился все тише.
-Что же?
-Он ее обесчестил.
Доротея внезапно отстранилась от нее.
-Что значит «обесчестил»?
-То и значит», - оборвала ее Мари. - «Очень может статься так, что у нее будет ребенок...
-Так он был обязан на ней жениться!
-Кто бы ему позволил? Знаешь же мадам Ливен?
Мария сама была не рада тому, что высказала свои предположения, но отступать было уже некуда. Кроме того, она видела, как интрига, которую она затеяла, лишь только узнала о размолвке между своей сводной сестрой и ее женихом, воплощается во что-то большее.  -Кроме того, он и сам не захотел. Зачем ему какая-то гувернантка?
-Она не всегда была гувернанткой.
-Да, Фредерика была бедна, посему и пошла в услужение. А нищую взять за себя граф не захотел, - продолжала Мария.
-Он же и так богат, - проговорила совершенно растерянная Доротея.
-Хочет быть еще богаче, - пожала плечами ее сестра.
-Но Фредерика могла бы открыть всю правду.
-Ее могли заставить молчать. Ведь это и ее вина тоже.
-Прекрасно, - проговорила Дотти. - Сначала она запрещала мне писать Анрепу, мол, это безнравственно, даже письма мои сожгла, а сама-то...
-Сочувствую тебе, - отвечала ее сестра.
-Вот что. Если Ее Величество спросит меня, почему я хочу расстаться с графом, я ей все открою, как на духу, - Доротея приняла весьма решительный вид. - И про Фредерику расскажу, и про все. Только ты мне помоги.
Мария заметно испугалась подобного настроя сестры. Брать на себя ответственность за такие слова — это слишком. Увидев реакцию Дотти на них, старшая из девушек поначалу даже испугалась. Из-за нее назревает скандал, а все потому, что эта ее избалованная рыжая сестра хочет вести себя неблагопристойно в свете. Как она могла обидеть графа? Разве он заслуживает этой обиды? Будь Мари на ее месте, она бы не расставалась с ним ни на миг. Как какой-то бал и какие-то чужие люди могут быть важнее любимого человека?
Мария сама не знала, что творится с ней. Она не могла назвать, что чувствует к графу Ливену, но это уже нельзя было назвать родственной симпатией. Впрочем, если бы ей сказали, что это любовь, она бы очень возмутилась.
Ей казалось, что сестра несправедливо одарена всем. Только потому, что она не воспитанница.  А наследница. Красоты в Доротее особой не было, но ей восхищались чаще. Марии доставалось все, что сестре не было нужно. С некоторых пор старшую из сестер Бенкендорф подобное положение дел начало злить. Но вот теперь она, пожалуй, не откажется от того, кого хочет оставить ее сестра...
Конечно, помолвка будет расторгнута. Но что тогда делать с приданым? Отец наверняка дал графу определенные обещания материального характера. Значит...
А это значит, что Мария будет не мадам Шевич, а графиней Ливен. Если граф на то согласится. А что ему остается делать? Он же тоже, в свою очередь, дал papa обещание взять в жены его дочь. Какую именно дочь — это уже неважно.
Доротея же пусть флиртует и дальше со своими бутурлиными и рибопьерами. А у Мари будет молодой, красивый, знатный и богатый супруг, которому она будет полностью подчиняться. И родит ему детей, похожих на него. Девушка в свои неполные 16 лет уже мечтала стать матерью, нянчить малюток, причем своих собственных — чужие дети ее не интересовали. Для того и хотела замуж.
Время близилось к рассвету, но Мари не могла сомкнуть глаз. Ее сестра после столь волнующего разговора упала в постель и отдалась на милость усталости. Девушку будоражило ее воображение. Она представляла красочные сцены семейной идиллии с графом фон Ливеном. Шевича ей было не жаль - «этому старику и нужно было только мое приданое», решила она. Внезапно мысль пронзила ее: «А вдруг Иван Григорьевич разозлится и позовет на поединок графа? Они ж поубивают друг дружку». Но подобный исход казался ей маловероятным: «Papa обставит все так, что никому обидно не будет. Что-нибудь придумают...»
Таким образом, в новый год и новый век Мария входила с полной уверенностью, что ее судьба вскоре круто изменится к лучшему.
...Тот, пышную свадьбу с которым она уже сыграла в своей голове, тоже не мог сомкнуть глаз до утренней зари, но совсем по иной причине.
Наутро Доротея ждала от своего жениха визита, а то и письма. Но Кристоф к ней не явился, несмотря на то, что в этот день приходили ко всем с поздравлениями в честь наступившего нового года. Даже письма, на которое она решила ни за что не отвечать, мадемуазель Бенкендорф от него не дождалась. «Неужели и впрямь обиделся?» - подумала девушка, вспомнив слова его сестры. - «Ну, в его положении обижаться не за что. Сам во всем виноват». Поэтому она прожила несколько дней беззаботно, выбросив из головы не только то, что произошло на балу, но и слова сестры. Только потом она начала несколько волноваться. А вдруг граф Кристоф первым порвал помолвку? К тому же, ее вызвали к Марии Федоровне, которая, после церемонных приветствий, сухо проговорила:
-Отец крайне недоволен твоим поведением. Он полагает, что тебе рано становиться женой и матерью. У него имеются все основания так говорить, поэтому не могу не высказать тебе, насколько я разочарована тобой, Доротея. Я полагала тебя куда более благоразумной и взрослой девицей. Ныне вижу, что покидать монастырь тебе еще рано. Мадам Леннерт была права.
Доротея стояла, понурив голову, но от упоминания имени своей бывшей гувернантки проговорила, не заботясь о том, что перебивает саму императрицу:
-Мадам Леннерт... Ваше Величество, право слово, ей не следовало бы верить?
-Ты крайне дерзка, - спокойным голосом, без следа гнева, произнесла Мария Федоровна. - Как смеешь ты осуждать свою наставницу? Она взрослее и опытнее тебя. Впрочем, в сторону. Впредь ты отправляешься под надзор самой мадам де Лафон. Твой отец попросил ей сделать тебе внушение, и она доложила мне об этой просьбе. И вот еще — граф Ливен попросил передать тебе письмо. Он не хотел обращаться к тебе напрямую, ибо глубоко уязвлен твоим поведением. Его можно понять.
Доротея молча приняла увесистый конверт. Она была бледна и, казалось, готова расплакаться, но императрица не обращала на состояние своей подопечной никакого внимания, продолжая говорить ей:
-Ты обязана была вести себя иначе. Повиниться перед графом, а не передавать через третьих лиц дерзкие слова в его адрес.
-Я ничего не передавала, - внезапно произнесла Доротея.
-Вот как? Впрочем, тебе дается еще один шанс, - произнесла императрица. - Настоятельно советую тебе поразмыслить над собственным поведением и ценностями.
… Оказавшись у себя в комнате, Дотти долго смотрела на конверт, не решаясь его открыть. Вспомнились ее собственные слова: «Если он будет мне писать, я стану отвечать ему, как врагу». Кому она  их произнесла? И зачем? Кто-то донес о них жениху. И о многом другом, надо полагать. Кто-то с сестрой их подслушивал тогда, в Новый год. Или же?..
Она позвонила и приказала горничной позвать Мари, музицировавшую в соседней комнате. Та с неохотой оторвалась от своего занятия и явилась к ней со словами:
-Ну, что сказала тебе государыня?
-Не твое дело, - грубо оборвала ее сестра. - Лучше скажи, что ты наговорила мсье Ливену?
Мария растерялась. Сейчас, когда первая часть ее плана была выполнена, все грозило разрушиться.
-Я высказала ему причины твоего нежелания его более видеть», - спокойно произнесла она. - И сообщила о твоих намерениях.
-Дрянь, - тихо проговорила Дотти, затем повторила:
-Какая же ты дрянь!
-Я ничем не заслужила твоих оскорблений, - как по-писанному, продолжила старшая девушка. - Ты не объяснила мне, что твои слова следует держать втайне. Я думала...
-Пошла вон отсюда! - крикнула Дотти. - Предательница!
-Сестра, но ведь...
Ответом послужила папка с нотами, которую младшая сестра с размаха кинула в нее. Папка была тяжелой, и Мария ловко скрылась за дверь, напоследок обозвав сестру «ненормальной дурой».
Дав волю своему гневу, Дотти уселась на пол, вновь взяв в руки письмо своего жениха. Надобно было его прочесть. Открыв конверт, однако, она не сразу приступила к чтению. Почерк его был не очень хорош и не слишком разборчив — крупные буквы с сильным наклоном вправо сливались перед ее глазами воедино.
«Вся моя радость и надежда обратились в черную скорбь...», - такова была первая фраза письма.
Слово l'espoir было отчего-то подчеркнуто. Дотти закрыла глаза, вновь представив перед собой графа. Он был еще бледнее обыкновенного, и под глазами его легли синие тени — то ли от болезни, то ли от бессонницы. Внезапная жалость нахлынула на нее. Что же наговорила ему Мари?
Она продолжила читать далее. Граф предлагал разорвать помолвку, ибо «мой род занятий и нрав вынуждают меня вести затворнический образ жизни, так что я не подхожу девице, преданной Большому Свету». Кристоф ее не упрекал нисколько. Наоборот, желал ей счастья «на вашем блестящем пути».
После того, как Дотти дочитала послание до конца, она подошла к столу и, усевшись за него, принялась поспешно сочинять ответ. В глазах ее стояли слезы, которые под конец пролились, щедро добавив к строкам клякс. Она особо не задумывалась над тем, что пишет, правильно ли это с точки зрения грамматики французского, красив ли ее почерк. Но была уверена лишь в одном. Это письмо должно дойти до адресата во что бы то ни стало.