Глава 30

Когда поздним вечером Диана переступила порог своей квартиры, стало ясно, что за время отсутствия прежний гость снова удостоил ее визитом.
Его как всегда не было видно, она позвала его, войдя на кухню.
Холод в комнате стоял почти такой же, как на улице. Створка окна была распахнута и влажный ветер гулял по квартире.
Зато теперь это в полной мере объясняло внезапные появления кота на ее кухне.
Старая ручка на окне отслужила свое, теперь точно придется вызывать домовую службу. В конце концов, почти уже зима. Почему-то до мелочей всегда не доходят руки, пока они не обретут масштабов настоящей проблемы.
Так во всем, подумала Диана, на миг остановившись перед окном. Во всем.
Все – мелочи. Пока не назревает критическая масса.
Зачем так устроен человек? Вроде бы все понимает, но ничего не делает. Ждет катастрофы. Чтобы перед лицом опасности, когда проблема буквально хватает за грудки, что-то наконец предпринимать. С чего мы такие? До последнего плыть по течению, пока лодка, наконец, не угодит в поток водопада. И в панике, повиснув над пропастью, гребя изо всех сил, возмущаться, что можно было это избежать.
Стремление к самоуничтожению?
Почему Ярослав исполнен решимости жить, а Оксана желает себе смерти?
Почему так много людей отчаянно изо дня в день продолжают хвататься за соломинку, в то время, как другие, здоровые и сильные, сотнями и тысячами гибнут от собственных рук?
Диана закрыла створку и подперла ее кастрюлькой. Затем достала из сумки пакетик корма и пошелестела им, как это делают в рекламе.
Кот появился не сразу, Диана даже успела подумать, что ее ночной бродяга успел ретироваться, найдя уют в каком-нибудь другом месте. Но вскоре послышался шорох откуда-то из коридора, кот не спеша вошел на кухню, приблизился к кормушке и стал с аппетитом жевать угощение.
Снова сидел в обувном шкафчике, догадалась Диана.
Она присела и погладила его густую лохматую шерсть, пытаясь распутать ее пальцами.
– Надо бы тебя покупать и постричь, – сказала она утомленно. – Знаю, ты хочешь возразить, но я же ничего тебе не сказала про разбитые тарелки и мою любимую вазу, верно? И кто-то должен приютить тебя, слышал, что наша управдом говорила? Да и на молодого удальца ты не сильно смахиваешь, хоть и неплохо карапкаешься по карнизам. Так что, будем считать, что ты сам выбрал свой дом. А дома нужно быть чистым. Думаю, ты это знаешь, просто забыл, пока жил на улице. Ничего, все теперь будет хорошо...
Она вспомнила, что сама еще ничего не ела сегодня. Но у нее не было аппетита.
Стрелки на часах показывали без четверти девять. Диана была слишком вымотана, ноги едва держали ее, и все, в чем она нуждалась – горячая ванна, горячий чай и абсолютный покой.
Начав набирать ванну, она передумала. Осколки прошлого навевали неприятные ассоциации и поэтому ей пришлось как можно скорее принять душ и отправиться в спальню.
Возможно ей следовало выпить успокоительного, чтобы крепче уснуть, но ее уже заставил это сделать Кащенко, когда она привезла ему Оксану. Кажется, этого было достаточно, она все еще чувствовала себя немного окаменевшей, вот только все равно не могла уснуть.
В телефоне было много пропущенных звонков от Степы. Она решила, что свяжется с ним завтра, но полежав немного в тишине, понимая, что не так то просто очистить свое сознание после всего, что случилось, все таки включила ноут и попробовала связаться с ним.
Ей хотелось его видеть. Хотелось услышать его голос. Ей хотелось, чтобы он сейчас был рядом и обнял ее.
– Слушай, если ты не хочешь, чтобы я звонил, так и скажи, – начал он без приветствия, когда ответил на звонок. Но его ироничное выражение тут же испарилось. Степа нахмурился. – Ого! – Он продолжал щуриться, смотря в экран. – Я тебя еще такой зареванной не видел. Что случилось?
Диане трудно было говорить, но она нуждалась в этом. Сначала ее голос звучал слишком слабо, но потом она стала говорить все динамичнее, с нарастающими эмоциями. Степан продолжал слушать, ни разу не перебив. А потом ее как будто прорвало.
– Мне казалось, я со всем справляюсь, но я не могу... Доктор не может так себя вести, – говорила она сквозь спазмы в горле. – Я знаю, что ты мне сейчас скажешь, что предупреждал и все такое... Все это на моей совести.
– Нет, – твердо ответил Степа. – Я скажу, что это не так. Ты не должна винить себя в том, что случилось...
– Неужели? – перебила она, задыхаясь. – Я видела ее проблему, любой первокурсник определил бы риск слишком высоким, ее нужно было сразу отправлять в больницу. Господи, две сорвавшиеся попытки! Все эти разговоры о кризисе, апелляции к высокому, в момент ее полной психической неустойчивости! – Диана в отчаянии схватилась за голову. – Я предала ее. Она пришла ко мне в надежде на помощь, а я вела себя так, будто эта была какая-то рядовая подростковая блажь, дефицит внимания. Степа, мы прекрасно знаем, что люди лишают себя жизни и без столь выраженных признаков. А у нее весь набор! Что я думала? Я не послушала тебя, когда ты пытался меня отговорить... Я так хотела ей помочь, что этим своим эгоистичным желанием едва не погубила ее... Я практически позволила ей себя убить. И если бы не вмешался случай, если бы не Ярослав и его знакомые... Я даже думать не могу о том, что могло бы произойти...
– Но этого не произошло, – сказал Степа.
– Меня это не оправдывает! Я видела опасность, но позволила себе быть беспечной.
– Перестань себя упрекать. Ты расстроена, но вспомни, ты хотела дать ей шанс избежать принудительного лечения.
– Это все равно что онколог дает шанс пациенту избежать страданий от госпитального лечения, ведя с ним философские беседы про опухоль.
– Ладно. Ты допустила оплошность... Я не верю, что в мире есть хоть один доктор, который с этим не столкнулся. На ошибках строится опыт. Но прекращать из-за этого докторскую деятельность? Диана, вот это и есть непростительная ошибка. Поговори с Кащенко. Пусть он расскажет тебе про массу пациентов, которых не удалось спасти. Никакими методами. Потому что, если бы все методы уже существовали, то и этого разговора не возникло бы в принципе. Почему я должен без конца повторять тебе все то, что ты и так прекрасно знаешь? Если ты дашь человеку «аскорбинку», ты немного улучшишь его здоровье, но не сделаешь его бессмертным. Психология помогает найти причины каких-то внутренних проблем, но не избавляет от проблем в целом. Выбраться из пещеры, из темных дебрей подсознания... что-то вспомнить, или, напротив, забыть. Но психология не делает тебя неуязвимым и нечувствительным. По какую сторону баррикад ты бы ни находился... Я скорее поверю в силу химии, которую на официальной основе изобретет человечество, чтобы жить мало, но счастливо, чем в то, что психология когда-либо осилит эту задачу. Знаешь, впрыснул себе гормон счастья, и веселись до упаду, никаких печалей и жалоб, – хмыкнул Степан. – Нужда в психологах отпадет, все профессора сами, скорее всего, будут с детства на стимуляторах. Вот в такое развитие я скорее поверю, чем в то, что мы когда-нибудь научимся жить мирно и счастливо, или придумаем чудо-терапию. И как на фоне этой утопической парадигмы ты можешь винить себя в том, что кто-то неистово рвется расстаться с жизнью?
Она молчала.
– Ты хороший психолог, Диана, – в заключение добавил Степа. – Я знаю, потому что работал с тобой. И слишком много людей нуждаются в твоей помощи просто сейчас, пока ты тут сидишь и занимаешься самобичеванием. Ты должна продолжать принимать участие в исследованиях. Ты способна сделать много открытий.
– Возможно, – ответила она, подумав. – Я могу участвовать в каких угодно исследованиях, но больше никогда не возьмусь спасать самоубийц... Нужно признать свое бессилие. Какое мужество нужно, чтобы признать свое бессилие. Это как упасть ниже всякого дна... ниже всякого достоинства. Аннулировать Эго. Нет ничего более естественного, и нет более сложного. Я бы очень хотела спасти эти жизни, но не могу... Боже, как я понимаю Римму... как пугает бессилие...
– Что за Римма?
– Это неважно... Но я не могу... не могу оправдывать тем ни будущее, ни прошлое. Потому что, ты прав, от меня зависит не так уж много. А именно это и сводит меня с ума... Я всегда буду воспринимать это как вызов, брошенный лично мне. В том и состоит моя ошибка.
– Личный вызов? – спросил Степа. – О чем ты говоришь?
Она долго не отвечала, отведя взор в сторону, практически не шевелилась. Мужчина смотрел на нее через экран и терпеливо ждал.
– Когда меня спрашивают, почему я стала психологом, – наконец произнесла она, – я говорю о том, как сильно увлек меня этот предмет еще в детстве... Собственно, так и было, но это не случайность. Помимо профессора, только два человека за всю мою практику спросили, что на самом деле привело меня в психологию. Это были Ярослав и Оксана... Ярославу я ответила честно, но потом это смутило меня... и я больше не хотела поднимать эту тему – ни с кем. А затем тот же вопрос последовал от Оксаны. И я поняла, что причина всегда останется причиной, даже если на фоне ее ты станешь профессионалом, но вряд ли забудешь то, что заставило тебя годами искать ответы... Всю жизнь я пытаюсь понять... понять, что можно было сделать... что бы я сделала, повторись это снова?..
Диана напряжено умолкла, но через несколько секунд продолжила:
– Я никогда тебе не рассказывала про Сергея. Когда-то у меня был друг детства... точнее... это я воспринимала его исключительно как друга, а он... я в тот момент являла для него весь внешний мир... потому что он был прикован к инвалидному креслу... Несчастный ребенок, он таким родился. Вряд ли кто-то поставил бы его на ноги, медицина еще не на столько всемогуща. Он понимал это... красивый крепкий парень... и в таком положении...
Он жил в моем доме, в одном со мной подъезде, этажом ниже. Я мало что знала о нем, но однажды мы встретились в парадной. Мне тогда было восемь, ему девять. Его мать не могла справиться с креслом, в котором он находился, – какое-то неудобное, с большими колесами... У нее не получалось затолкать его на верхнюю ступеньку... Маленькая женщина, как птичка... Чем сильнее она пыталась толкнуть кресло вверх, тем сильнее оно откатывалось назад. Как проклятый Сизиф, толкающий свой камень. Я шла со школы, когда наткнулась на эту картину, меня это сильно впечатлило. Я знала, что они живут на первом этаже, но те несколько первых ступеней им необходимо было постоянно преодолевать... Помню, как ринулась ей помогать со всей прыти. Как будто именно этого минимального усилия не доставало, она смогла выкатить кресло наверх, стала благодарить меня.... А я смотрела на мальчишку... До сих пор пытаюсь понять, что я увидела тогда в его больших пытливых глазах... Стыд? Интерес? Беспомощность?.. Тогда мы и познакомились. Он спросил, не тяжел ли мой портфель. По правде сказать, портфель был чертовски тяжел, но школа недалеко от дома, так что... А он признался, что не ходит в школу, учителя приходят к нему сами. Он бы очень хотел ходить в обычную школу, это же так интересно. Ему из окна видно, как ребята идут домой, такие радостные, собираясь в компанию... На другой день я снова встретила его, только уже не в подъезде, а рядом с домом. Он, оказывается, ждал меня, чтобы помочь донести портфель. Только выходило так, что он брал мой портфель, а я толкала наверх его коляску. А потом он просил меня зайти в гости, потому что мама испекла печенье... И так продолжалось много лет... Год в год... день в день... до самого выпускного класса... Как же мне это уже надоело к тому времени. Он не просто встречал меня со школы у подъезда, куда бы я ни пошла, он постоянно ждал меня, не взирая на погоду или время суток. Сидел в окне и наблюдал. Только я появлялась в поле зрения, он уже вываливался в подъезд с кучей расспросов... где была, что делала?.. Он жутко ревновал меня ко всем моим друзьям, закатывал порою кошмарные истерики, мне приходилось долго успокаивать его, уговаривать... Мы вместе делали уроки, я часто приходила к нему в гости... но у меня все больше появлялось своей жизни... А у него... у него была я... и окно его комнаты, в котором он меня выглядывал... бывало сутки напролет... Я понимала, что этот мальчик влюблен в меня, понимала... но что я могла сделать? Мне было его жаль, просто по человечески жаль... но я не могла сидеть рядом с ним у его окна...
Когда наступил день моего выпускного, он настоял, что пойдет со мной. Он еще задолго до этого постоянно говорил о том, что пойдет со мной на выпускной бал. Я не возражала... Хотя наверное просто не понимала, что это значило для него. И тем более не могла предугадать, чем все обернется...
Он был такой красивый в том своем сером костюме, парень развитый не по годам, и в восемнадцать выглядевший на все двадцать два... Просто принц! Ах, если бы он мог ходить!..
Я – в бальном платье... принц и принцесса... как бы мы смотрелись вместе... просто созданные для того, чтобы танцевать вальсы... Какой бы мы были парой!.. Если бы мне не приходилось толкать его кресло...
Чтобы попасть в банкетный зал, пришлось тащить его по ступеням. Он сам неплохо справлялся, к тому же был так горд! Он позволял мне толкать его кресло только потому, что ему нравилась моя забота... Но в тот вечер... Он раздражался, потому что нас обходили люди, все нарядные и счастливые... и никто, ни один, не предлагал своей помощи, но даже если бы и предложил, я знаю, как бы отреагировал Сергей... Послал бы всех к черту и осыпал оскорблениями!
Его раздражение передалось и мне... а я так хотела веселиться... Мне было жаль его, но я так устала от его ревности и злобы... Когда мы наконец добрались до банкетного зала, мы уже не разговаривали друг с другом... Конечно, я надеялась, что это пройдет, ведь это обычное дело, мы были друзьями, а у молодых людей вспышки гаснут быстро.
За столиком он, конечно же, сидел возле меня. Потом начались танцы...
Я очень много танцевала, практически не садилась за столик, едва успевала подбежать за бокалом и осушить его, задыхаясь от жажды и радости. Парни приглашали меня снова и снова... Счастливая, я кружилась среди танцпола, смеясь и кокетничая, забыв про весь остальной мир, находясь в центре внимания и получая от этого невероятное удовольствие. Я отдалась своему празднику, я ведь так ждала его... Это было так естественно... Я видела его глаза, они горели черным пламенем, прожигали меня насквозь... И потом я просто перестала смотреть в его сторону, потому что этот взгляд убивал меня...
Я не помню, когда успела заметить, что его нигде нет. Ни за столиком, ни в зале... Может удалился куда-то... Может с кем-то беседует... Я же ему не сиделка, в конце концов.
Поэтому я до сих пор не знаю, как и когда он успел уйти...
Она замолчала, пересиливая спазм, больно сковавший диафрагму, и затем продолжила:.
– Было очень поздно, если не сказать – рано, когда я пришла домой, встречая рассвет... Точнее, когда меня привел домой школьный ухажер... Я нигде не видела Сергея, и даже радовалась этому, потому что никто не мешал мне веселиться, целоваться... быть пьяной и заслуженно счастливой! Первые дни лета, ароматы цветов, такой головокружительный момент. А то, что Сергей ушел домой, обидевшись, что я не сижу возле него пень пнем весь вечер, это только к лучшему. Хоть в такой момент оставил меня в покое, может что-то дошло до него, может, наконец, самому осточертело постоянно меня ревновать...
Откуда мне было знать, что на уме у этого мальчишки?
Еще при подходе к дому, мой парень заметил какую-то суету у подъезда. Несколько соседей стояли у двери, сами двери были распахнуты настежь, даже запасную открыли... Я удивилась, что могло происходить в такое время в нашем подъезде?.. Но в ту же секунду увидела карету скорой помощи и поняла, что очевидно с кем-то произошло несчастье... Подкатила еще одна машина, мрачная, темно-зеленая, очень странного вида... И тут... С ужасающим прозрением до меня дошел смысл происходящего...
Странный звук, что я слышала, оказался приглушенным воем... Это был самый натуральный вой, его нельзя было ни с чем спутать, и я запомнила этот жуткий звук навсегда... Это была мать... исступленно бьющаяся мать над телом своего ребенка... И я уже знала, знала откуда он доносится...
Я побежала туда, всех распихивая, молясь всеми молитвами, чтобы это было неправдой... только не это! Но когда я вбежала в их квартиру, я увидела распростертое тело на полу... Его только-только достали из ванны... Его нарядный костюм весь промок и на нем алели следы крови... Каким же бледным мне показалось его гордое лицо... этот упрямый, заостренный профиль... словно гипсовый...
Я упала, как подкошенная... Я слышала вой его матери в собственной голове, и мне показалось, что он разорвет меня изнутри... что время теперь остановится... навеки остановится в той страшной минуте... Что это никогда не прекратится...
Кто-то поднял меня за плечи. Это был мой папа. Он обнял меня, чтобы я не рухнула снова и помог мне выйти оттуда. Рыдания давили меня так, что я находилась на грани обморока. Папа повел меня на улицу. И тогда я увидела, как Сергея выносят на носилках, как его погружают в ту странную, холодную машину... и увозят... и теперь его больше не будет... никогда...
Подбородок Дианы задрожал и крупные слезы потекли по лицу. Превозмогая боль в голосе, она с трудом могла говорить.
– Он не будет сидеть в окне, дожидаясь меня... не будет караулить, ревновать, устраивать мне сцены. Молодой парень в красивом костюме... который так мечтал пойти со мной на бал, но не смог танцевать...
Его мать увезли вместе с ним. Вой прекратился, но только не для меня. Это живет во мне по сей день.
Каждый раз, когда я проходу мимо его окна, мимо двери квартиры, где он жил, и откуда его выносили в то злополучное утро. Там сейчас живет другая семья, маленькие дети... Не уверена, знают ли они, что произошло в той квартире много лет назад. Наверное знают, кто-то уже рассказал... Но мне они ничего не говорят, ни разу не обмолвились. Просто смотрят в след и... не знаю, что они думают. Может, ничего. А, возможно, они знают, знают, что молодой парень, в муках ревности и обиды на обстоятельства, влез в ванну и вскрыл себе вены... Из-за девчонки! Всего лишь девчонки! Поняв, что никогда не сможет составить ей настоящую пару... не сможет танцевать с ней, любить ее, носить на руках... Ни ее, ни какую-либо другую...

Мне не стоило разрешать ему идти со мной, но я не понимала этого. Не видела, что происходит. Я привыкла к его ревности, и уже не обращала на нее внимания. Мне бы никогда не пришло в голову, что он помышляет подобное. Что способен на подобное. Я бы тогда... Я бы, – она глотала слезы, ручьями стекавшие по лицу, но даже не замечала этого. – Я бы не знакомилась с ним так близко... чтобы у него не было этой глупой ревности... чтобы он... чтобы...
– Он нашел бы другой повод, – прервал ее Степа. – Он бы сделал это. Он ревновал и раньше, фактически с самого начала. Но сделал это именно в тот вечер. Скорее всего, это было неизбежно. Те, кто молча вынашивают планы на самоубийство, исполняют их почти в ста процентах из всех случаев. Ты права, ты не могла знать, что у него на уме. Диана, – строго обратился Степа. – Послушай меня! Ты тут ни при чем. Ты бы ничего не смогла решить в той ситуации. Что бы ты ни делала, какой бы ты ни была, как бы себя не вела... он бы сделал это рано или поздно! Когда ты увидела его впервые, это уже было ясно. То, что ты прочла в его глазах, я почти не сомневаюсь, это был выбор, уже состоявшийся выбор.
– Нет, я не верю в это.
– А во что ты веришь? Что могла его остановить? Думаешь, только из ревности он это сделал? Послушай, вот что я тебе скажу. Он бы сделал это, не знай он тебя никогда.
– Нет, – она мотала головой, вытирая лицо ладонями. – Если бы не тот вечер... я была не сдержана...
– Ты ни при чем, Диана! Ни при чем! – Степан практически кричал. – Ты не толкала его к самоубийству. Ты была его другом, много лет. Если бы не ты, он возможно сделал бы это раньше.
– Или никогда бы не сделал! Мы этого не знаем.
– Может быть, – вздохнул Степа. – Но в чем я уверен наверняка, так это в том, что тебе давно пора все забыть! В той квартире живут другие люди. А ты все еще прислушиваешься к шороху старых призраков – несуществующих призраков! Понимаешь меня? Сергея больше нет. Но есть другие люди. И неважно, совершенно неважно, что когда-то именно эта трагедия побудила тебя искать ответы. Ты полна знаний, полна опыта, который нужен живым людям. Вспомни, сколько горячих речей было влито через эти терпеливые уши? Зря, что ли? Скольким ты помогла. Увы, нам под силу спасти только некоторых своих пациентов. Мы для этого и занимаемся тем, чем занимаемся. Мы стараемся. И, поверь, это лучшее, что ты можешь дать миру, Диана. Ты не заставишь жить того, кто этого не хочет. Как же ты можешь винить себя за это? Ты не можешь нести ответственность за личный выбор Сергея, или Оксану, или кого-то еще! Боль приходится отпускать, и ты это знаешь не хуже меня. Смирись с тем, что люди уходят. Слишком много остается тех, кому ты нужна, и кому ты можешь помочь. И не заставляй меня повторять это по кругу. Хорошо?
Диана слушала, внимая каждому его слову, как ребенок, принимающий доводы старшего. Наконец кивнула. Она успокоилась и теперь с благодарностью смотрела на него. Он был таким сосредоточенным. Уверенным.
– Спасибо, – сказала она.
– Ну как бы – пожалуйста, – отозвался Степа. – Вот только, что мне с твоего спасибо, дорогая?
Диана удивленно посмотрела на него:
– Что ты имеешь в виду?
– У меня есть к тебе предложение.
– Предложение?
– Да, предложение, – ухмыльнулся Степа.
– От которого я, разумеется, не имею права отказаться? – предположила она.
– Ой, моя умница догадливая, – воскликнул он с привычным озорством.
– И что же я должна делать? – спросила она.
– Позволить себе отпуск на две недели!
Теперь она совсем озадачилась.
– Но... что я буду делать целые две недели?
– Приезжай ко мне и посмотрим.
– К тебе? – Это предложение застигло ее врасплох.
– Да, ко мне! Что, я тебя так сильно удивил? Когда угодно. Как только сможешь. Сейчас, через месяц, на Новый год. Но приезжай! Меня Вена не приняла балами и фуршетами, но ради тебя постарается, – он подмигнул и растянулся в совершенно плутовской улыбке.
– Степа, но у тебя же работа, – принялась она искать отговорки.
– Точно, – прыснул он. – Была, есть, и будет, – и никуда не денется, окаянная! Спроси, когда я в последний раз занимался чем-то, что не связано с психологией? Ну, кроме наших с тобой онлайн посиделок, темы которых я вряд ли назвал бы отвлеченными от работы, хотя идея принять кота за призрака меня несказанно порадовала, такого я больше нигде не услышу! Но, боюсь, мне нужна какая-то особая встряска, пока самому не начали мерещиться злые духи, или пока не взбрендило что-нибудь совсем лихое, типа побежать голым по ночной Вене, дуя в свисток и напевая леди Гагу. Спаси меня от этого, а то, ей-богу, я за себя не ручаюсь! Мне нужно, чтобы кто-то сводил меня в театр, или напоил, или вымотал окончательно своими печальными душевными историями. Мне нужно любое безумство, не выходящее за рамки нормы, хотя я не откажусь и от тех, что выходят. Так что, давай, мне нужен соучастник!
– Голым по Вене, ты серьезно? – она покачала головой. – Я думала, новые коллеги постоят за тебя, если возникнет острая необходимость выпустить пар. Могу ли я быть твоим соучастником? Не знаю, что сказать.
– Если не знаешь, что сказать, говори «да»! А я возьму ответственность за это на себя. Главное, не допусти, чтобы австрийцы вскакивали среди ночи от проделок твоего знакомого чокнутого доктора.
Она признательно улыбнулась, глядя в монитор.
– Спасибо, Степ...
– За что?
– За то, что ты есть...
Он шутовски поклонился, подражая конферансье, резко взмахнув волосами:
– Ну, этого сколько угодно!

глава 31 : [url=http://www.proza.ru/2018/12/30/838]