Русский каданс

КАДАНС - (фр. cadence, от лат. cadere - падать).
1) выдержка, такт, короткая остановка при исполнении музык. пьесы;
2) мерная походка хорошо выезженной лошади.
Полный словарь иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке, М. Попов, 1907
Белый рукав рубашки бармена, синяя этикетка бутылки водки и красное сукно барной стойки. Я заметил это сочетание уже сквозь пьяную пелену, которая накатила на меня в полутьме. Бармен наполнил две рюмки до краев.
– Сашок, поздно уже, давай на посошок, и я пойду, а то Машка и так дуется всю неделю.
– Сашок, на посошок, хе-хе…
Саня Голычев по прозвищу Голый был уже в состоянии добродушной хмельной полудремы. Вести его домой не хочется. Я решил отделаться тем, что оплачу счет.
– Сколько с нас?
– Не, не, не, ты паади! – Голый попытался привстать и чуть не свалился с высокого барного стула, – Чой-то по пивасику даже не тяпнем?
– Сколько с нас?!
На вопросительный взгляд бармена я ответил утвердительным кивком и показал глазами на кучку пробитых чеков за шестнадцать по пятьдесят, – «по писярику», как называет их Санек.
– Ну ты и каззеооол! – Голычев попытался взгромоздиться на стул и с грохотом упал на пол вместе с ним.
– Отряд не заметил потери бойца…, – ухмыляющийся картавый бармен кивнул в сторону Сани, – Тысяча пятьсот шесть рублей с вас.
Кладу деньги на бар. Голый пытается встать, но снова терпит фиаско. Он оглашает пустое кафе страшным грохотом падения еще одного стула. Мы выходим на морозную ночную ноябрьскую улицу. Вернее, выхожу я, а Голый цепляется за меня, как за последний шанс.
В высоком ледяном небе между ярких звезд где-то далеко пролетают огни самолета.
– Как думаешь, Сашок, у инопланетян пенсия есть?
Голычев смотрит на меня взглядом почти трезвого человека и заплетающимся языком вещает глубочайшую на его взгляд истину:
– На Марсе точно нет, там Маск и… Ик! – и роняет голову.
Однажды после проводов товарища в Израиль я проснулся в поезде. Вагоновожатый будил меня за плечо и говорил, что следующая станция Рига. Я коренной ленинградец и никогда не выезжал за пределы области. А тут Рига. И ни копейки в карманах. После этого случая никогда не пью дальше, чем за 500 метров от подъезда.

На скамейке возле моего подъезда кто-то сидел. Обмякшее тело Сашка уже мирно сопело на полу в прихожей его собственной четырехкомнатной квартиры. Над ним возвышалась громадина плачущей Тоськи – его жены. Его ботинки с рычанием пыталась стянуть с него Лидка – его собака.
Я присел на мокрые холодные доски скамейки и достал смятую пачку сигарет. Зажигалку я сломал и выкинул, когда открывал Голому пиво.
– Прикурить есть? – обратился я к тени, сидящей рядом.
– Да, бать, конечно.
Тень протянула сложенные колодцем руки и щелкнула зажигалкой. На ветру забился огонек. Молодое лицо, доверчивый простой взгляд. Я затянулся тяжелым горьковатым дымом.
– Какой я тебе батя? Я еще не на пенсии даже. Нашел батю…
Тень рядом шевельнулась и съежилась.
– Самый, что ни на есть, батя. Родной. Я тебя уже 3 часа тут жду. Только с вокзала.
Что бывает с человеком, которому внезапно перекрывают кислород? Я не удивился, когда почувствовал резкую нехватку воздуха. Как будто у меня такое уже было.
– Это вы сейчас так гоп-стопом промышляете? Раньше в подворотнях встречали, а сейчас типа метод шоковой терапии?! У меня сыновей нет и не было никогда. Ошибся ты, «сынннок»…
Сигарета полетела в темноту. Я встал и двинулся к двери подъезда. Тень на скамейке не пошевелилась. Голос из темноты звучал, как речь диктора в телепередаче.
– Выборг, 1995 год. Стадион Авангард. Вы металл резали, вас менты накрыли. Ты бежал, а она тебя дома спрятала. Нина Астафьева.
Парень поднялся со скамейки, подошел и включил экран телефона. С экрана на меня смотрела молодая девушка. Оцифрованная черно-белая фотография. Я ее не помнил. И эту девушку. И эту фотографию. Совсем. Я многое не помнил из того пьяного и беспредельного времени и специально забывал то, что всплывало в воспоминаниях.
– Меня зовут Руслан. Мама сказала, что ты – мой отец.
Следующий кадр на экране дешевого смартфона – он и она. Следующий. Следующий. Везде они и нигде меня.
– Шел бы ты парень домой, не пудри мне мозги на ночь глядя! Доказательств у тебя нет, что ты от меня родился. А втереться в доверие и под крылышко папику многие хотят.
Шелест бумаги. Луч от экрана телефона падает на свидетельство о рождении. В графе «Отец» вписано мое имя.
– Кроме тебя некому помочь, у нас никого нет. Только я и мама. У мамы рак. На операцию нужно… Много денег… Пожалуйста. Хоть сколько… Помоги!
Он хватает меня за рукав, трясет передо мной свидетельством. Достает еще какие-то бумаги, трясется сам, бегает от скамейки ко мне и обратно, что-то рассказывает, показывает, доказывает, почти кричит, почти плачет.
– Иди на хер! Нет у тебя доказательств, нет! Ты – не мой!!!
– Тест ДНК…
– ХуНКа!!! Совсем оборзели, то звонят непонятно на хера со своей рекламой, то вот уже под домом караулят! Еще раз тебя увижу, нос в черепушку вобью! Пшшел отсюда!
Разворачиваюсь, ухожу обратно в кафе. Весь хмель выветрился за минуты. Если не выпить, бессонная ночь гарантирована.

– Да просыпайся ты, боров!!!
Кто-то сильно и громко шлепал меня ладонью по груди. Больно. Сухо во рту.
– Маш, есть минералка?
– Иди купи! Скотина! Опять во сне орешь! За что ж мне такое наказание?!
В меня летит початая бутылка «Ессентуки 17». Открываю, пью. Блаженство быстро заполняет мои внутренности. Нашариваю пульт от телевизора, включаю местный новостной канал. Я-то тут и Сашок дома, а кому-то с пьяни вчера наверняка не повезло. Все-таки суббота…
На плоском экране идут такие же плоские новости. Голосом дежурного ежика девица постпубертатного возраста бодро вещает о последних происшествиях.
– Губернатор области выделил 350 тысяч рублей на восстановление детского дома № 2 в рамках программы «Детство – детям». Сегодня ночью на Боровом мосту найден труп молодого человека. Оперативники склонны классифицировать происшествие как самоубийство, но наша команда новостей придерживается другой версии. Речь идет скорее всего об очередном ритуальном убийстве. Документы при покойном не найдены, деньги и ценности остались при убитом…
Крупный план лица Руслана, моего ночного гостя.
Он висит в петле над водой под мостом.
Синее лицо. Вывалившиеся глаза. Безвольно опущенная голова.
Зажмуриваю глаза и снова всматриваюсь в экран.
Ну и померещится же чертовщина с бодуна…
– Машааа, Маш, а ты Шолохова любишь?
– Кого-кого? Шолохова? Да пропади ты пропадом со своими собутыльниками! Еще одного нашел, где ты их цепляешь каждую пятницу?!