Французская мелодрама матушки Екатерины II, гл. 7

Глава 7,
в которой Иоганна находится под пристальным наблюдением российских дипломатов.

Итак, Иоганна Ангальт-Цербстская, выполняя данное будущему историку де-Пуйли обещание, начала свое повествование о тайнах российского императорского двора. При этом она проявила такую осведомленность о частной жизни императрицы Анны Иоанновны и её племянницы Анны Леопольдовны, что приглянувшийся ей француз был, видимо, очень доволен полученными сведениями. Забегая вперед скажем, что эти сведения были положены в конфиденциальную записку, которую французские дипломаты составили для своего ведомства. Завязавшаяся между Иоганной и де-Пуйли переписка вообще очень показательна, как источник знаний об интимной жизни русского императорского дома первой половины XVIII столетия. Нюансы и детали отношений тесного кружка романовской родни и их приближенных, изложенные Иоганной её корреспонденту, стали в последствие использоваться официальной и около того историографией как действительные исторические факты. Хотя, как видно из текста писем, значительную часть их составляли сплетни и слухи, рассказанные Иоганне её собеседниками, как в России, так и её немецкой родней. Собеседниками, правда, были и её родной брат – король Швеции, и их матушка принцесса Альбертина Фридерика Баден-Дурлахская, кроме того и сама императрица российская – уже Елизавета Петровна, - могла лично поведать такое, чего другие не знали и знать не могли.
Однако и жизнь самой Иоганны в беззаботном, несмотря на тяготы военного времени, Париже составляла определенный интерес и занимала часть переписки некоторых лиц. И лицами этими были российские дипломаты, которые по долгу службы своей Ея Императорскому Величеству императрице Елизавете Петровне должны были «опекать» её родственницу – мать жены наследника русского престола. А насколько сложными были отношения двух женщин примерно одного возраста – вдовствующей княгини Ангальт-Цербстской и российской императрицы, - мы могли убедиться ранее.
Поэтому российский посол при дворе Людовика XV граф Михаил Петрович Бестужев не мало принял на себя хлопот, чтобы уследить за, тогда еще вполне бойкой, Иоганной. Сам посол – старший брат смещенного в начале 1758 года канцлера А.П. Бестужева, - был уже далеко не молод. Да и в жизни своей претерпел невзгод таких, что не дай Бог… Его первая супруга Анна Гавриловна, урожденная Головкина, поплатилась за связь с ненавистным императрице Елизавете родом Лопухиных - была бита кнутом и сослана в Сибирь. Михаил Петрович, не имея известий от находившейся в Якутске  супруги, не устоял и вступил в брак вторично, что совсем не понравилось императрице и церковным  властям. Посему Бестужеву приходилось из кожи вон лезть, чтобы заслужить милость своего дипломатического начальства и самой императрицы. Переписка Бестужева-посла с новым исполняющим обязанности, а с октября 1758 г. - полномочным великим канцлером Михаилом Илларионовичем Воронцовым, полна сообщений об успехах в учебе племянников Воронцова, внучатых племянников самой императрицы, и прочих высокородных недорослей. Также немало хлопот составляла покупка и отправка в Россию заказанных самой императрицей и её фаворитами предметов быта, модных тканей и других безделиц. Поэтому посол Бестужев не всегда мог поспеть за перемещениями и визитами своей подопечной Иоганны Цербстской, но сообщать о её политической и светской жизни старался регулярно.
В частности, в письме от 8-го октября 1758 г. российский посол пишет своему новому шефу: «Кардинал Берни по откровенности своей ко мне отзывался о пребывании здесь вдовствующей княгини Цербстской следующим образом, что он, зная с каким высоким Двором ея светлость свойство имеет и из глубокого почитания к ним, был у нея один раз для отдания своего поклона; но как здесь находящиеся многие чужестранные послы и министры его поступки зело примечают, то опасается он туды более, яко министр иностранного департамента, ездить, дабы не подать на себя напрасного подозрения, будто бы с нею вступлено в какие негоциации о мире, или что другое тому подобное чинится, о чем рекомендовал мне накрепко в такой силе, чтобы Ея Императорскому Величеству всеподданнейше донесено было, каких ради причин он от подобных своих к оной приездов удаляться принужден и просит оное содержать в крайнем молчании».
Видимо, российские официальные лица по-прежнему опасались несогласованных действий и прочих интриг, присущих темпераменту Иоганны, и, зная её многочисленные родственные связи в королевских и владетельных домах Европы, держали, что называется, ухо востро. 
Между тем, соблюдая этикет и блюдя свой статус родственницы Елизаветы Петровны, Иоганна не преминула участвовать и в протокольных мероприятиях, о коих Бестужев также отписал Воронцову 28-го ноября: «В прошлую среду праздновал я день восшествия на престол Нашей всемилостивейшей Государыни. Ея светлость принцесса Ангальт-Цербстская (русские дипломаты иногда продолжали называть Иоганну принцессой) присутствовала в церкви при благодарном молебне и изволила у меня обедать; стол был на тридцать персон…».
В письме от 4-го сентября следующего 1759 года посол сообщает о том, что Иоганна не забывала отметить именины императрицы: «Завтра день тезоименитства Ея Императорского Величества нашей всемилостивейшей Государыни. Ея светлость принцесса Ангальт-Цербстская хотела быть в церковь к молебну и будет у меня обедать с другими знатными персонами».   
Также российский посол был обеспокоен, на его взгляд, излишне самостоятельными представительскими визитами цербстской княгини, в организации которых она, видимо, задействовала свои шведские связи. Об этой своей озабоченности Бестужев не преминул донести в Санкт-Петербург в письме от 29-го января 1759 г.: «Ея светлость принцесса Цербстская была на прошлой неделе в Версале видеть (так в тексте письма) короля и королеву, и в какой силе она меня собственноручным письмом, датированным за два дня до того, а ко мне в дом принесенным в самый тот день ея поездки уведомила… После же того я ея светлости напоминал, дабы приказала дать мне записку, каким образом она там принята была, ради доношения об оном ко всевысочайшему Двору нашему, которое она учинить обещала…; ея светлость, как мне видится, об оказанном допуске соглашалась через шведскаго министра, к которому она особливую конфиденцию имеет». В письме сквозит нескрываемая досада посла на то, что самому Бестужеву Иоганна «о вышеупомянутом своем желании ничего не упоминала, подобно же и из свиты (российского посла) для ассистенции своей никого с собой брать не изволила».
Хлопотная должность посланника предполагала выполнение Бестужевым также обязанностей почтальона, о чем он рапортовал своему шефу: «С вчерашней почтой получил я ещё вашего сиятельства приятнейшее писание от 6 апреля своеручное, с приложением до ея светлости принцессы Ангальт-Цербстской, которое тотчас ея светлости вручено». В этом же письме от 7-го мая 1759 г. он сообщает о здоровье Иоганны: «Ея светлость принцесса Ангальт Цербстская починает в лучшее здравие приходить и с двора уже выезжает…».
Эта фраза о случившемся недомогании Иоганны была, видимо, первым сообщением, полученным российскими дипломатами, о начавшемся заболевании цербстской княгини, сведшем её через год в могилу.
Кроме того, в этом же письме Бестужев сообщает о здоровье и передвижениях по Европе других российских высоких лиц: «Княгиня Голицына намерена сего дня отъехать отсюда для употребления минеральных вод, называемых les eaux de Prombier». О путешествии названной княгини в теплые края (в сообщении «Московских Ведомостей» от 13 августа 1756 г. было буквально сказано - «к теплицам») с целью поправки здоровья упоминалось в очерке «Три портрета: Иван Бецкой с дочерями?!». В сообщении посла, правда, ничего не сказано, взяла ли с собой на воды княгиня Голицына свою юную спутницу, «черкешенку» Анастасию Соколову, или же оставила её для продолжения светского воспитания в Париже. Посол также не пишет, виделась ли в этот раз Иоганна с четырнадцатилетней Анастасией, которая, как следует из названного очерка, вполне могла быть её дочерью.
В сообщениях другого российского резидента Ф.Д. Бехтерева, посланных также М.Л. Воронцову из Парижа, зафиксировано нахождение в нем и самого отца Анастасии Соколовой. В письме от августа 1757 года Бехтерев писал: «Третьего дня возвратился сюда Иван Иванович Бецкой». И продолжает о его же племяннице (Голицыной): «… а после завтрого будет сюда князь Дмитрий Михайлович Голицын с княгинею». Напомним, что Бецкой со своей племянницей Екатериной Дмитриевной Голицыной выехали из России в заграничное путешествие аккурат перед началом военных действий прусской армии в Саксонии, положивших начало Семилетней войне в Европе.   
Но не будем отвлекаться от нашей темы…
В ответ на депеши Бестужева о времяпрепровождении Иоганны в Париже, о том как она исправно отмечала даты, связанные с личностью  всемилостивейшей императрицы Елизаветы Петровны, канцлер Воронцов отписал в октябре 1759 г. российскому послу следующее:
«Вашему сиятельству может быть от самой принцессы Ангальт-Цербстской небезызвестно, коим образом ея светлость для расплаты с заимодавцами своими в Париже у ея Императорского Величества пред некоторым временем просила, чтобы ей либо определенная годовая пенсия за три года вперед выдана, или же позволено было занять из Санкт-Петербургского банка на столько же лет пятьдесят тысяч рублей».
И далее: «Ея Императорское Величество, нималейше не соизволяя на сие ея прошение и не приемля во уважение предъявленные от неё резоны, по которым ея светлость принуждена была во Францию приехать, именно мне повелеть изволила к вашему сиятельству отписать,  чтобы вы сей принцессе знать дали, что как она не токмо поездку свою во Францию без соизволения Е.И.В. по собственному своему благоизобретению некстати восприяла и тем тамошнее пребывание своё неприятным сделала…, к тому же сына своего в австрийскую службу определила, … то и будучи Ея Величество такими поступками весьма недовольна, отнюдь не соизволяет на предложенные от неё и никакие другие к поправлению ея состояния служить могущие средства. … Я ссылаюсь на данное вам Е.И.В. Высочайшее повеление, которое её светлости отдать благоволит; а дабы ея светлость напрасною надеждою о получении отсюда денег себя не ласкала, но паче старалась по расплате долгов своих из Парижа выехать».
И в заключении канцлер Воронцов совсем разочаровывает посла: «Равномерно я не могу вашему сиятельству и о том скрыть, что Е.И.В. и по случаю бытности у вас в доме ею светлости в день Высочайшего тезоименитства в церкви у молебна, а потом и на обеде отозваться изволили, что то все ея Величеству не угодно».      
 Оказывается, Иоганна жила в Париже в долг! И даже на её просьбу о вспомоществовании императрица Елизавета нисколько «не соизволяла» откликнуться! Так жизнь Иоганны опять грозила превратиться в скудное прозябание вдовствующей княгини маленького немецкого княжества, к тому же оккупированного прусскими соседями.
Но подобные неприятности  могли её постигнуть лишь к концу 1759 года. А пока, в 1758-м, любвеобильная Иоганна продолжает находиться в плену случившейся с ней французской мелодрамы, и о том, что это - последняя привязанность в её жизни, пока не знает.

Продолжение следует