Сюр Приз

Звонок тренькнул мелодией из Шумановской пьесы «Вечером», дверь отворилась мгновенно и утомленный службой хозяин дома с чувством исполненного долга и сопутствующим этому сверхпозитивному ощущению удовлетворением переступил порог своей немалогабаритной, многоуровневой  квартиры.  В прихожей его встречала чертовски привлекательная супруга в очень откровенном, можно сказать, даже вызывающем разные атавистичные идеи наряде.
- Куда вырядилась-то? – спросил муж хоть и сурово, но как-то совсем незаинтересовано. И по тону, и по самому вопросу хозяйка поняла, что у любимого проблемы на работе.
 Не дожидаясь ответа, супруг стал стаскивать с себя скафандроподобный комбез, к задней части которого был приделан шланг жизнеобеспечения, увенчанный на конце фривольной для такого серьезного снаряжения кисточкой.
- Давай помогу, милый!- бросилась к мужниной спецовке красотка.
- Сам управлюсь! – отказался сначала от помощи хозяин дома, но, поразмыслив, решил уважить супругу, - Ты лучше потом обработай вот это местечко чем-нибудь посерьезней, - указал он на  упомятый участок шланга, - а то такого сегодня довелось... вобщем, используй средство поедреней...
-Мистер Пропер подойдет? – с энтузиазмом примерной домохозяйки предложила жена.
- Пропер? – ухмыльнулся разоблачившийся уже мужчина,- Пропер будет самый пропер, - добавил он, размещая рабочую одежду в специальный шкаф. Закончив устройство комбеза на заслуженный отдых, его хозяин со свойственной мужскому полу сентиментальностью погладил, прямо как живое существо, жесткий ворс на плечах скафандра, сквозь который поблескивали большие шестиугольные звезды, взгляд его при этом заметно потеплел. Закрыв дверцу шкафа, он вновь потускневшими глазами посмотрел на жену и повторил свой вопрос, - Так ты по какому случаю вырядилась?
- А у меня для тебя сюрприз! – кокотничая без меры проворковала домашняя соблазнительница.
- Только не это! – В ужасе всплеснул руками уже не такой представительный как в форме (значат все-таки что-то звезды на плечах) совсем заурядный мужчина, чуть выше среднего роста с положенным возрасту брюшком,  круглой головой,  точно посреди которой разместилась постоянно стремящаяся к экспансии природная тонзура, презрительно называемая молодыми волосатыми самцами плешью, - Хватит с меня на сегодня сюрпризов...
- Да, да, конечно, конечно, дорогой! Сначала обед, потом отдых, ну а по... – хотела она продолжить изложение заготовленной для родного человека программы, но вовремя осеклась, увидев, как гладкий лоб мужа пошел штормовой рябью морщин, - Иди умываться и сразу в столовую... У нас сегодня столько вкусненького и твои любимые гнилые яйца...
- Яйца, опять яйца, снова яйца, кругом одни яйца - прибавляя к каждому отдельному яйцу с дюжину децебел, заорал на жену яйцененавистник и, не обращая внимания на совсем потерявшуюся супругу, карликовым гиппопотамом пронесся на водопой в ванную. Вслед за стенопотрясательным хлопком дверью квартиру наполнила музыка рейхенбахского водопада – началось яростное омовение ответственного работника.
Не раз, да и не два наблюдательными людьми было подмечено, что хорошо организованные, хоть и тихие, но настойчивые звуки могут не только превозмочь грубый напор стихийных шумов, но и возобладать над ними. Это и произошло с  негромким кошачьим поскребыванием в дверь ванной комнаты, подкрепленным немудренным речетативом, - Зая, ну прости меня, Зая! – изредка прерываемым трогательными всхлипываниями.
Дверь, отворенная рывком, лишила опоры женщину, пребывающую в уничижительном пароксизме, и она картинно упала в руки опоясонного махровым полотенцем громовержца.
- У кого ты набралась этого отвратительного жаргона? – смягченный беззащитной хрупкостью жены спросил он хоть и сурово ради приличия, но уже не столь воинственно.
- У того же у кого и ты, -  между двумя всхлипами последовал легко угадываемый ответ.
- Да, все из-за них, все из-за них, но довольно, больше о делах ни слова. Есть хочу! – сказал хозяин дома и, повернувшись к жене спиной, хотел было вернуться к прерванным процедурам, но супруга на мгновение удержала любимого, нежно проведя кончиками пальцев по идущим вдоль его позвоночника шрамам, которые тот наверняка получил при выполнении какого-то очень ответственного поручения.
За столом, после нескольких разгонных рюмок, салатов, густого и пахучего первого хозяин квартиры созрел для исповеди, конечно в рамках домашнего протокола, но не в разрез с ведомственными предписаниями.
- Так что же таки произошло сегодня на службе? – помогла сделать первый шаг готовому ринуться в исповедальню мужу.
- Катастрофа! – подвел черту под всем пережитым ответственный работник.
- Разве у вас такое бывает? – начиная тревожиться, поинтересовалась красавица.
- До сегодняшнего происшествия я тоже думал, что не бывает, но, как они говорят, и на старуху бывает... Еще два дня назад на праздновании юбилея ведомства наш шеф Вельзевулыч уверял, что у кого-кого, а у нас никаких сокращений штатов даже в далеком необозримом будущем не предвидится и, что согласно последней статистике клиентов у нас будет только прибавляться... Тогда все еще повскакивали с мест и хором заголосили: «Нас не уволят, нас не уволят!» - и вот тебе на – сегодняшний конфуз.
- Может ты все по порядку изложешь, как дело было, - предложила мужу картбланш мудрая женщина, зная, что тот все равно без подробностей не обойдется.
- По началу, как всегда. Поднялся я к себе на этаж, а там «....хвост огромный в кибинет из людей, пожалуй, ста...», ну, я, естественнно, сразу быка за рога – объявляю командирским голосом, ты знаешь, как я умею, - Граждане, - говорю, - блудодеи, развратники и разные прочие моральные разложенцы, кто хочет искупить вину перед «Отцом всех тварей» становись в очередь в шестой кабинет. Ну, они, понятное дело, разом загалдели все: «Хотим! Хотим!» и, повинуясь своей греховной природе, попытались и у нас беспорядки учинить – не тут-то было-с... Я копытцем прихлопнул, хвостом прищелкнул, в общем, навел на них должного страху-ужасу. Как миленькие в струнку вытянулись, к стеночке поприжались. – Вот так, - говорю, - и стойте, пока ваш черед не придет в пургаторную заходить. Сказал я это и пошел на свое рабочее место в кабинет с горящими над входом литерами «PURGATORIUM». Но перед тем как захлопнуть за собой дверь я обернулся для последнего напутствия, но не произнес, как делали раньше: «Забудь надежду всяк сюда входящий» а просто предупредил (и нас затронула всеобщая гуманизация), - Только не вздумайте приставать к сотрудникам очистительных органов с  глупостями разными – бакшишами всякими, ну и прочими дарами данайскими. В нашем ведомстве за совесть работают и взяток не берут-с. Да, и имейте ввиду, что те, в чьих показаниях я хоть чуть-чуть, размером в толщину шерстинки моей парадной шкуры  засомневаюсь, будут пропущены через рамку магнетогрехотрометра.
 Дальше тоже было, как по накатанному. Сел я за стол, развязал тесемочки на первой папке, нажал красную кнопочку под столешницей и скомандовал, - Запускай, Жора!
- Первый пошел!  – раздался из-за двери скрипучий, ничего хорошего не сулящий, голос моего помощника, - Второй пошел! Третий пошел!
 И так продолжалось часа три. Почти одни и те же истории с мало чем примечательными отклонениями в базовом сюжете. Если ответчицей была она, то можно было не сомневаться, что отговорка будет хрестоматийной «Не виноватая я, он сам пришел!» У особей же мужеского полу все оправдания точнехонько укладывались в рамки всего лишь двух основных фраз «Просто пожалел я ее, уродину такую, как же бабе жить без этого...» и « Беленькая во всем виновата – от нее поганой все беды у мужского народонаселения...» Тоска смертная, но работа есть работа и зло должно быть наказано, в общем, каленым железом и на шомпол...
И вот перед самым, перед обедом прозвенел первый звоночек - попался мне шутник. Редкое, можно сказать, даже небывалое на моей памяти это дело, когда в нашей консистории шутить кто-то осмеливается.
- Номер восемьдесят восьмой пошел, - доносится слегка подсевший, но еще более укрепленный в своей неблагожетельности к клиентам голос Георгия.
Заходит, стало быть, в кабинет мужичок, хоть сам себе не с ноготок, но и не богатырь былинный. Однако в походке его, да и в самой манере держаться было нечто мне незнакомое – эдакое полнейшее пренебрежение к нашему институту.
«Он или пьян, или под инфлюенцией и номер у него какой-то блатной», - услужливо подсказало воображение простейшую разгадку этого феномена. «Но этого не может быть!» - опровергла скороспелый вывод более дисциплинированная часть рассудка: «К нам они от всего уже отрезвленные поступают, кроме чванства, правда».
- Ну, будем признаваться или будем запираться! – решил я сразу сбить с него спесь.
- В чем признаваться-то, господин-товарищ-барин или, как там вас звать-величать положено?
- В грехах своих тяжких, вот в чем, - начинаю раздражаться я, но не подаю виду, - А обращаться ко мне надо, как повсеместно принято у воспитанных людей - просто на «Вы».
- Вы уж извиняйте, товарищ начальник, но контора у вас солидная и одним выканием здесь небось не отделаешься, - говорит он вроде бы правильные слова, но ухмылочка гуляющая по уголкам  губ намекает на что-то прямо противоположное.
Оставляю его замечание без внимания и продолжаю гнуть свое, пропуская предварительный опрос 88-ого (обед на носу, не время миндальничать), -Так в чем вы хотите сознаться и с нашей помощью покаяться.
- Да не в чем мне особо сознаваться – жил как все, да и греховодником особым не был, - говорит он и ни страха в нем ни на грамм, ни полутени раскаяния.
- Так вы к нам по ошибке попали, вы наверное святой, и ваше место пятью этажами выше, - закипаю я,  однако держусь в рамках протокола.
- Какой же я святой, - усмехается подследственный, - святые на пескариках спасаются, да лбы в поклонах расшибают, а я, любитель скоромного и идейный противник идолопоклонства.
«Да это самая настоящая революция!» - кричит во мне врожденная добропорядочность,-  «Этому хамству надо класть конец – раз и навсегда», - решение принято и я приступаю к его осуществлению, правда, плана у меня никакого нет, но есть надежда, что старые наработки снова вывезут.
- Ну, раз вы не святой и даже не праведник, значит вам самое место перед моими очами, а коли так, так не лучше ли вам все-таки сознаться и раскаяться. Вы часом не слыхали, как сказано, что «лучше (для человека) чтобы погиб один из членов (его), а не все тело было ввержено в геенну.»
- Прощеньица прошу, господин хороший, вы мне пургу про членовредительство добровольное не гоните, хоть у вас на дверях про нее, пургу-то, так красиво написано, а член у меня один, и расставаться с ним я даже здесь не собираюсь, - красуясь собой, заявил негодяй, барственно складывая руки на груди.
Временно я потерял дар речи, и неизвестно чем бы закончилась невольно взятая мной пауза, если бы не корабельный гонг, возвестивший об обеденном перерыве : Saved by the bell! – пронеслась в мозгу фраза из какого-то мордобойного боевика, пронеслась и понукнула к действию, - Жора, - призвал я своего доверенного миньона, - 88-й возвращается в санпропускник на дополнительную прожарку, смену регистрационного номера и... ну, там ребята сами решат, какая строптивцу помощь требуется, да, и пусть не лютуют, - последние слова я наиболее четко проартикулировал.
- Будет исполнено-с и в наилучшем виде-с, - враз повеселев, отрапортовал помощник, ему нравилось работать с трудным контингентом.
- Ну и что ж тут форсмажорного такого, пупсик, - не впечатленная рассказом супруга вклинилась в монолог молодка, - Подумаешь, еще один бодливый жмурик выискался, нуворишка наверное, но ничего, и ему рога пообломаете, не он первый, не он по...
- Ты это прекрати! – грубо оборвал жену ответственный чистильщик, - Сколько раз повторял, чтоб никаких «пупсиков», когда о службе докладываю. Не понимаешь ты ничего, женщина, – дело тут не в бодливости 88-ого, а в его уверенности, что ему и здесь откупиться удастся. Вот номер себе фартовый каким-то макаром выбил. Селезенкой своей чую, что выкрутиться он надеется, а это значит, что и в наших рядах изменой попахивает – оборотни завелись... ну, ничего, найду я этого Макара, - тише обычного произнес он концовку фразы, и в глазах его полыхнули огни плавильных печей.
- Да с ним-то ладно, с ним даст Вельзевулыч, разберемся. Другой клиент мое нутро еще сильнее взбаламутил... – задумчиво констатировал хозян дома, печально взирая на пустую рюмку.
На этот раз жена избрала другую тактику – ловко наполнив опустошенный сосуд горячительным, она, приобняв муженька за плечи, ласково проговорила-пропела, - Не кручинься, сердэнько мое, поведай мне свою грусть-тоску, может вместе и разберемся.
- Да уж, с твоим бабским умом разберешьсь здесь... – усмехнулся спец по очистке, но рюмку поднял и, осушив не поморщясь, продолжил повествование, - Впрочем, слушай.
- Вечерело, до конца смены всего ничего, входит ко мне за номером 745 неказистое такое существо в унисексном прикиде, однако с холеной бородкой и ухоженной богемной гривой.  «Очередной, наверное, паразит на вольных хлебах пробавляющийся», - физиогномирую я клиента и без малейшего намека на живущее во мне с детства некоторое предубеждение к подобным персонам (ничего субъективного, а как нынче изволят выражаться – личного позволить себе в отношении подследственного не имею права) приглашаю его садиться,
 - Присаживайся, дорогой, разбираться будем.
- Дорогая! – отвечает вошедший и не двигается с места.
    А я тем временем роюсь в бесчисленных папках, заваливших стол, в поисках досье на 745, и смысл сказанного клиентом до меня доходит не сразу.
- Кто дорогая? – спрашиваю машинально и сам же предполагаю, - Папка ваша, что ли, дорогая? Ничего найдем, в нашей канцелярии все тип-топ - ничего не пропадает, ни один грешок, в этих документах зафиксированный, ни водой не смыть, ни огнем не выжечь, ни топором не вырубить, ни тем более металлом презренным выкупить...
-Ты садись, родной, садись, не мозоль глаза!  Да и силенки побереги, они тебе еще, ох, как понадобятся, - снова приглашаю я его к более комфортному размещению.
- Родная. – говорит он и продолжает пешком стоять.
- Еще один весельчак на мою голову, - отрываю я вгляд от стола, - Что за чушь, что за родная-дорогая такая? – спрашиваю и начинаю не то чтобы догадываться, а просто физически ощущать, что клиент-то мой с сюрпризом.
- Это я - для кого-то и родная, и дорогая, - с вызовом константирует 745-ая и смотрит на меня так, будто это я на очистку прислан.
- Извольте объясниться, - откидываюсь я на спинку кресла, в тот же миг утрачивая интерес к поиску досье.
- Леди, перед вами,- напыжишись, заявляет подследственный, в мгновение ока превратившийся в подследственную.
- Так, так, так, очень интересно! – в этих пяти словах умещается весь мой многолетний опыт. Ошарашен! Не зная, как дальше продолжить дознание, возобновляю поиски дела. Что расчитываю найти в бумагах, тоже не знаю, но мне, как воздух нужна пауза. И я ее держу - по Станиславскому, и по другим спецам слова, жеста, позы. Моя бородатая визави отвечает мне тем же. Хотя всем своим видом я показываю, что она для меня не более пустого места (у нас, жителей других сфер, очень развито переферическое зрение, оно у нас сродни ихнему третьему глазу, все видим, даже спинным мозгом). Так вот, несмотря на то, что все мое внимание сосредоточено на столе, существо, стоящее у двери, изголяется в перемене поз. То ручонки свои упрет в тощие бочонки и посмотрит пренебрежительно, да свысока, то грудь прыщеобразную подаст в направлении стола, то ножку отставит, в надежде, наверное, поразить меня ее стройной кривизной, то...
- Еврика! – вскричал бы я вслед за Архимедом, кабы, папка, наконец-то найденная, помогла мне в разгадке ребуса о двух ногах, но на титульном листе в графе пол – значилось – муж. Что ты мне мозги то... – захотелось мне заорать на клиента, но опять вспомнилась ихненародная мудрость «Слово не воробей...»
«Постой!» - прикусил я удила, что-то здесь не так, что-то за всем этим кроется, подумалось мне, а коли такое дело, то придется взяться за него всерьез и прокачать по-смершевски.
- Давайте знакомиться, - начал по-сахарному, даже не предполагая назваться самому - Как вас зовут?
- Кончита! – вздернув носопырку, как благостью некой одарив, возвестило существо.
   «Имя вроде женское, хотя и не на мой вкус», - загнул я палец на левой ноге.
- А фамилия у вас тоже есть? – продолжаю лезть под кожу.
- Безусловно, как и у любой нормальной женщины, - неполный ответ и из каждого глаза по паре фунтов презрения.
   Но я пока добрый следователь, хотя чуть придурковатый и очень дотошный, - Так может назоветесь?
- Вурст! – это прозвучало, как команда «На брусверт!»
   «А фамилия-то мужская, в артилерии этим словом ящик пороховой обозначен!» – и никто меня в обратном не переубедит (если кому не понятно, то пусть сравнят хотя бы с Клинтон, к примеру, еще не долго и их черед наступит пред мои светлы очи объявиться), загибаю я палец на правой ноге.
- Чем в жизни занимались? – перехожу я к более динамичной стадии бытия, стараясь, по мере возможности, не придавать вопросам гендерный окрас.
- Жила! – высокоинтеллектуальный и, судя по надутым губам, высокосенсуальный ответ.
- А о чем-нибудь из прозы жизни поведать не желаете, ну работа там, увлечения, то да се..?
- Певица я! – и в слове этом все, восторг и мука, радость и страданье.
     «Да, ну!?? – чуть не брякнул я этих заморашек- воробушков на волю, но створка клетки захлопнулась за более привлекательными пичугами, - Это же надо, я так и думал! Ну вот, как вы вошли, я так сразу и понял, что прима предо мной – донна! Даже встать хотел, чтобы букет вам преподнести, но хоть верьте, хоть нет – постеснялся. У меня с творческими людьми всегда так -  вот чувствую, неровня я вам и ничего с этим не могу поделать...
- Постойте, - удивленно вскинув брови, перебивает меня певичка, - Зачем вы меня обманывете, какой букет, нет у вас никакого букета...
    «Дурочк, ты дурочк, если уж я тебя обманывать начну...» -  думаю я, а вслух авторитетно заявляю, - А вот и есть, - говорю и впадаю в ребячество - так все нелепо, грустно и смешно, - Смотрите!
     Ныряю под стол, роюсь в корзине для бумаг, и на глазах единственного, в собственном лице, зрителя клочки секретнейшей корреспонденции превращаются, - Копперфильд да и только, - в букет алых роз, не миллион конечно (обойдется и семью).
- Eccola! – перехожу я на язык разворачивающейся на глазах человеческой комедии, с примами только так, и протягиваю одну иллюзию другой.
     Но уловка моя не срабатывает: в ситуации, в которой любая другая особь женского пола превратилась бы, хоть и не надолго, в разогретый воск, Кончита не утратила своей брустверной сучности.
- Не нужен мне ваш букет, у меня на цветы аллергия!
     «Вот гадина! А я старался», - слишком персонально отношусь я к ее отказу и подумываю о том, чтобы по примеру еще одного шутника-фокусника – Моше превратить цветы в гада ползучего, но минутка ребячества из детского «Фитиля» позади, и я - цветы в корзину - возвращаюсь к сухой, полуодушевленной чиновничьей лексике.
- Ну, а теперь, Томас Нойвирт (очередной фрагмент информации с титульного листа), кончай дурочку ломать, давай поговорим серьезно, - говорю строго, долой личину добрячка-просточка, - Как вы дошли до такой жизни?
- Если вы еще раз назовете меня этим именем, я уйду.... - замялся Том в поисках подходящей месту и времени угрозы, - Я уйду, не попрощавшись.
     «Ну, это ты попал пальцем в небо, дорогой, сказанул, как говорится, не подумавши. Куда ж ты уйдешь отсюдова, болезный...»: мне даже стало его жалко, но зря предался сантиментам я, клиент уже вылез из-за фортификационного сооружения и пошел в атаку во весь свой сарделишный (wurst – сарделька нем. 2 знач.) рост.
- Вы не имеете права, я уже не он, я - она, я изменилась и восстала из пепла, словно Феникс... – второй куплет утоп в соплях и всхлипах.
- Ну, будет, будет, чего уж теперь, все позади, - попытался я успокоить расчувствовавшееся без меры от любви к себе существо, - время плотских томлений прошло, теперь и о душе неплохо бы побеспокоиться, - проникновенно взываю я к греховоднику, а сам тем временем совсем не политкорректно посмеиваюсь над ним-ней, «Недоразумение ты, а не женщина – Кончита сарделишная.»,
- Я и отсюда улечу, для Феникса нет преград, он бессмертен, он сгорает и восстает, он сгорает и восстает... – в шизофреническом угаре, в миг позабыв о слюнях, продолжает талдонить свое Томас и делает рывок к столу, словно следуя словам Сенеки : «...О как сладко, тому, кто гибнет увлекать других», хочет и меня заодно испепелить своим мифологическим талантом.
- Место! – рявкнул я так, что даже на соседних этажах лишенцы содрогнулись. Одновременно, вернее быстрее звуковой волны в бруст (грудь) Вурста ударяется кончик моего хвоста, (любимая кисточка моей жены, подруги дней моих суровых) и отбрасывает зарвавшегося клиента к предназначенной для бедолаг мебели.
– Сидеть смирно! Вставать только по моей команде, - поясняю я уже более миролюбиво, а про себя комментирую произошедшее: «Вот что значит уважать свое личностное пространство, маай в некотором роде, и держать подопечного на расстоянии вытянутого хвоста.
     Что ни говори, как ни крути, не выкручивайся и не выкаблучивайся, но иногда физическое воздействие на подследственного, бивает действеннее, самых справедливых и суровых слов. Клиент притух и больше не был похож на легендарную путицу, походил он сейчас на бройлера из американского Буша.
- Каяться-то будем? – перешел я к заключительной стадии общения, посчитав, что Нойвирт доведен до нужной кондиции.
    Век живи, как говорится, а людей хрен поймешь. Томас может и готов был бы к разговору по душам, но его место уже забрала Кончита и забрала крепко.
- Ни за что! – сказала, как отсекла, дива погорелого театра, - Мне не в чем каяться, я исправила ошибку природы.
«Ну вот, сам во всем и сознался, ошибк, ты мой луковый», - подумалось мне, но мысль эта была только для служебного пользования.
 – А может не надо так, против матери природы-то? – подбросил я ей последнюю соломинку для спасения, - Может стоит к жизни с благодарностью относиться...
- А я и отношусь с благодарностью только не к той, чем меня, ваша, так называемая природа, в виде моих родителей наградила, а к своей собственной, собой сотворенной.
- Ну, мы это уже проходили и неоднократно: и про кузнеца счастья и про венец творения, и про новый мир и всякое другое прочее, -  все пытаюсь вразумить, хотя знаю, что зря теряю время.
- Мне больше не о чем с вами разговаривать. Вам все равно не понять тонкую натуру, вы чело.., - осеклась она на неверно подобранном определении, осеклась и застыла.
     Пришлось прийти на помощь. – Ничего, ничего, это случается со многими, нас иногда путают, но можете называть меня самый человечный нечеловек, а чтобы не так громоздко, запросто сокращайте до Самчел Нечел...
- Вы издеваетесь!? Вот я и хотела сказать, что таким грубым и бескультурным нас не понять.
- Корректирую, - не приминул я исправить очередную оплошность дивы, - Бес культуры у нас заправляет тремя этажи ниже – это первое, кстати вам, как деятельнице той самой культуры, возможно еще придется с ним прересечься, а на второе – вопросец к вам имеется, - Вы тут местоименьице мн. числа обронили, случайно или подтверждение наличествует?
- Нас много и с каждым днем становится больше, - было доложено с дрожью в голосе и лихорадочным блеском в глазах.
     «И это тоже знакомо – имя им легион», - устало констатировал я и с горечью подумал : «Как это я раньше на них внимания не обратил, а предупреждали, они сами же и предупреждали - науку даже целую придумали «Высшей социологией» обозвали, а речь-то всего лишь о деградантах-вырожденцах. Кто ж знал, что чума эта так быстро распространится. Ну, да ладно, все это надо хорошенько обмозговать и принимать меры, а пока заканчиваем с Томом-Кончитой.
- Итак, барышня, придется вас тоже отправить в предвариловку, там сотрудники опытные, старательные, исполнительные, в меру изобретательные, они вам помогут, как бы это поточнее выразить.., вот - вернуться к истокам, ну, а потом, милости просим опять к нам. Жора, забирай!
     И долго еще из коридора доносилось истошное «Не хочу к истокам, мести не хочу, а воздаяния жажду, я Фени-и-икс, я вам всем еще покажу...»
     «Только этого нам не хватало, особенно демонстрации новоприобретенных прелестей» - невольно откликаюсь на припев убирая со стола отработанный материал.
- Трудный выдался денек, шеф? – сочувствует мне Георгий, когда я выхожу из кабинета.
- Да, уж, - отвечаю, - давненько такого не было.
- То ли еще будет...
- Типун тебе, Жора, на все нежные места, даже не думай, я их всех раньше в бараний рог...
     Уже иду по коридору и спиной слышу последнее Жорино напутствие то ли «полно Батенька!», то ли «поздно Батенька!» До сих пор не определился, что это было-то, как думаешь, милая?
- Вот завтра придешь на службу и сам у него спросишь, чего он там бурчал тебе в спину, - как всегда практично и рассудительно предложила супружница.
- А ведь верно, так и поступлю. Ну, а как тебе, новые тренды у нашей клиентуры, - устало спросил чистильщих, одновременно и изможденный неприятными воспоминаниями, и облегченный состоявшейся исповедью, спросил и в первый раз за час взглянул на жену.
     Настроение лучшей половины семьи к концу повествовония изменилось драматически, вместо веселой и игривой хозяйки дома она превратилась в женщину, обремененную какой-то нехорошей тайной, что и не ускользнуло от всепроникающего взора профессионального дознавателя,
- Тебя что-то беспокоит, родная?
- Нет, все в порядке, - молвила слово жена, и сразу стало ясно, что порядка нету и в помине.
- Говори, все говори, как есть говори, - серьезно сказал муж, и было понятно, что полуправдой не отделаться.
     Дело было вечером, делать было нечего, пришлось сознаваться.
     Женщина поднялась с ручки мужниного кресла, оправила очень ей шедшую одежонку и, присев на краешек стула, стоявшего по другую сторону журнального столика, начала,
- Ты помнишь, милый, когда ты пришел, я сказала, что у меня для тебя сюрприз...
- Помню, - подтвердил супруг.
- Так вот, в нашем ведомстве давно уже знают об этих новых человечьих трендах...
- А мне почему никто, ничего... – гневно начал старый чистильщик.
- Тебе же скоро на пенсию, дорогой, наверное хотели тебя поберечь...
- Меня, заслуженного комиссара по очистке... – хотел продолжить возмущаться муж, но, не совладав с дыханием, умолк.
- Так вот,- воспользовалась паузой красотка, - в целях выявления корней и определения тех глубинных процессов, которые и приводят к подобным психофизиологическим изменениям в организмах землян, весь наш отдел временно переводится в состояние трансгендерной изменяемости...
- И это вот твой сюрприз? - чуть ли не шипя и не брызгая ядом, проговорил убитый новостью хозяин дома.
- Ну да, а разве тебе не интересно? – искренне удивилась любопытная жнщина.
- Интересно, что? Жить с мужиком? – если бы не бледность чистильщика, его вопросы вполне уместно было бы назвать саркастическими.
- Ну, во первых,  это работа, а во вторых , это же не навсегда.
- Да-с, - действительно сюрприз – настоящий черный сюр, - изрек муж и вновь умолк, печально умозаключив, что человеческая зараза и до них добралась..
     Тишина упала между ними, как тяжелый бархатный занавес. Длилась она долго, а завершилась чем-то известной, а в чем-то и уместной фразой,
- Кончита ля комедиа, финита ля профессия!