1
Белая полоса. На меня несется белая полоса, она не широкая, но очень белая и на вид абсолютно – стерильно чистая. Полоса стремительно накатывается на меня с черного фона с постоянно увеличивающейся скоростью. Вместе со скоростью нарастает и гул, сопровождающий ее движение. Вначале ее бег гладок и идеально ровен, и она, безболезненно пронзая мою голову, уносится куда-то в за затылочную даль. Но вскоре, когда скорость превращает шум ее полета в близкий по частоте к ультразвуковому писк, полосу охватывает слабо заметная поначалу дрожь, а я холодею от ужаса, потому что в следующее мгновение должно произойти нечто непоправимое, жестокое и страшное этой своей неотвратимостью... Полоса, теряя срединное положение на черном фоне, принимается метаться из стороны в сторону с постоянно увеличивающейся амплитудой, и от этих скачков ее подобная стреловидной форма начинает искажаться. Наконец наступает момент, которого я так боялся, но был не в состоянии не избежать, не предотвратить. Со страшным треском полоса ломается, и на меня летят несчитанные тысячи ее обломков, погребая под собой. Еще до крушения, на самом его пороге, сердце мое переселилось в глотку, а пульс зашкалил за предельно нормальный, но теперь самое ужасное позади, и страхом затуманенному взору моему предстает заключительная картинка кошмара – огромный чердак, заполненный исправно отслужившей свое и искалеченной за это неблагодарными людьми домашней утварью. На чердаке сухо и пыльно, и было бы совсем темно, если бы не солнечные световые столбики, пробивавшиеся вовнутрь склада ненужных вещей сквозь полуприкрытые слуховые оконца. В этих лучах мое спасение, потому что в них жизнь и покой... В столбиках света медленно плывут и кружатся мириады микроскопических золотистых пылинок. Их неторопливо-безмятежное путешествие по солнечным лучам и за их пределами успокаивает меня, и я приходя в себя открываю глаза.
2
Очнуться мне довелось, к немалому удивлению, не на том же самом месте, где меня свалил болезненный сон, – это я установил доподлинно. Ведь перед тем как утащить меня в полузабытие и истязать только что описанным зрелищем больное сознание сыграло со мной свою старую шутку, тем самым предупредив, чего следует ожидать в ближайшее время. Шутка же заключалась в том, что от меня стали убегать вещи. Но происходило это не так, к сожалению, весело и забавно, как в стихотворении друга всех детей дедушки Корнея. Все находящиеся в моей комнате предметы (в основном это были причудливой формы карликовые деревья в разнообразнейших по цвету и материалу кашпо, горшках и кадках) стали отдаляться от меня, будто я был не какой-то там неумытый разгильдяй, а самый настоящий пария, который вдруг, ни с того ни с сего, решил присмотреться к миру через бинокль приложенный к глазам с «неправильной» стороны. Даже стены шарахнулись от меня как от чумного. Очень постаралась левая от занимаемого мной дивана стена, особенно ее дальний угол, в котором над деревцем с завязанным в немысленные узлы стволом висела клетка с черной
3
желтоклювой птицей, беспрестанно вещающей своим скребущим душу голосом что-то непереносимо тоскливое на непонятном языке. В помещении, встретившем меня после прихода в сознание, ни клетки, ни птицы, ни деревьев не присутствовало. Комната была наполнена камнями и минералами. Они находились повсюду. Одни из них, что помельче, разместились на опоясывающих комнату по стенам зигзагообразных полках, другие – покрупнее, располагались на специальных, искусно вырезанных дерявянных подставках, самые же большие, в неуловимом на первый да и на второй взгляд тоже порядке, мирно покоились на полу, на насыпанных под них песчаных островках. Многие из экспонатов, находящихся вокруг меня, уже утратили свой первородный облик: даже мне, соверщенно далекому от геологии субъекту было очевидно, что их коснулась вооруженная инструментами рука человека и сделала она (рука) это весьма основательно. Часть из камней была разрезана пополам, некоторые были фрагментарно отшлифованы и лишь совсем немногие были и разполовинены фрезой и отполированы шлифовальным кругом. Минералы были очень разнообразные и неожиданно для меня удивительно красивые. Их обнаженные, блестящие бока и открытые взору сердцевины приковывали взгляд и, будь я в другом психофизическом состоянии, склонили бы меня возможно к мыслям о чем-то несуетно-великом, почти вечном... Однако первой моей ассоциацией при виде комнаты, сплошь заставленной камнями, стала самая поверхностная – они напомнили мне о вполне определенном месте в пространстве, имеющей известные географические координаты точке, где пресеклась правильно-размеренная (или размеренно-правильная?) жизнь одного из помощников капитана советского пассажирского судна под громким названием «Иегудил Хламида». «...Нет меня, я покинул Рассею...», мог бы и я теперь пропеть за всенародным любимцем, не согрешив особо против истины, но только отчасти, потому что покинул я не только СэСэСэР, но и (к счастью, только гипотетически) мир людей вообще. Да, да. Свершилось. Сбылась мечта идиота, а произошло это следующим макаром...
...В назначенный моим «вербовщиком» день я, согласно разработанному им плану, сошел с борта судна в порту Барселоны в увольнение на берег со специально подобранными мной коллегами-сопароходниками. Склонить своих товарищей наведаться в маленький, но старинный город Ситхес, расположенный в 80 километрах к западу от столицы Каталонии, было несложно, потому как приманкой для такого вообщем-то непопулярного среди советских моряков маршрута послужили, естественно, не очарование древнего городка и страсть моих коллег к краеведению, а давно муссируемые на пароходе слухи (кстати, запущенные мной по совету все того же «доброжелателя»), что и до по-католически благонравной Испании докатилась французская мода к загорательной санкюлотности, то
4
есть - пляжному нудизму. Найти и проведать место нелегального сбора беспортошных и явилось познавательно-экскурсионной целью поездки нашего любознательного трио. До Ситхеса мы добрались за час с небольшим, еще две трети от проведенного в электричке времени мы потратили на прочесывание диких пляжей, хорошо укрытых вплотную приближающимися к морю скалами. Теоретически я знал заранее, где расположен искомый пляж и куда мне следует вести свою жаждущую бесплатных зрелищ паству (нужное место находилось на половине пути между Кастельдефельсом и Ситхесом, почти сразу за железнодорожным тоннелем), но виду не подавал. Я также как и попутчики постоянно чертыхался, спотыкаясь о неровности неокультуренного берега, поносил разными нехорошими словами проклятых судовых трепачей за ложную информацию и на чем свет стоит клял плавящую мозги испанскую полуденную жару и трудно- проходимо-каменистую береговую полосу. - А, вот они где срамники зашхерились... – подал свой смягченный камбузными ароматами голос заместитель главного кока, Виктор Валерьянович Пирожков, первым заприметив расположенный в небольшой серповидной бухточке крохотный, прямо-таки семейный пляж, на котором в неприличном беспорядке валялось с дюжину (конечно с чертову) абсолютно голых тел. - Нашли все-таки, значит не зря народ на корыте травит про этих бесстыжих... – продолжил выражать свое удовлетворение свершившимся эксперт по десертам и прочим сладостям, всегда при процедуре знакомства настаивающий, чтобы новые друзья произносили его имя с ударением на втором слоге, и считающий (может быть и справедливо), что всем жизненным успехам он обязан своему имени. - А мне уж начало казаться, что брехня все это, и никак не могут позволить себе добрые католики такое пляжное вольтерьянство... – соврал я, вдруг резко начиная нервничать. Наступал важнейший этап операции. - Не, дыма без огня не бывает. Раз люди болтают о чем-то, значит в этом что-то есть, - многозначительно и уверенно константировал третий член нашего уволенного на берег коллектива – матрос-прачка Степан Федулкин, лучше всех в своем департаменте заправлявший мокрые, только что по-машинному небрежно отстиранные от следов ночной активности морских туристов простыни в гладильные барабаны. - Ты прав, Степан, - согласился с Федулкиным Виктор, подходя к самому краю невысокой скалы, слегка нависающей над пляжем обнаженных. – Жаль только, что видно отсюда плохо... - Ну, это легко поправить... – сказал прачечный матрос и со словами «Мудрым пользуйся девизом, будь готов к любым сюрпризам...» достал из своей наплечной спортивной сумки морской Steiner с двадцатикратным увеличением.
- Ого-го, хорошо подготовился, ценю предусмотрительных людей, -
5
проговорил уважительно кок по-сладкому и, не церемонясь, отобрал у Федулкина ценный увеличительный прибор. Мне же в ответ на неожиданное появление столь сильного оптического инструмента оставалось только присвистнуть и еще больше насторожиться, ведь с помощью мощного штайнерского бинокля можно было подсматривать не только за по-эдемски неприкрытыми гениталиями ничего не подозре- вающих каталонских солнцепоклонников. Ситуация осложнялась. - Вот заразы, все кверху задом лежат, - разочарованно доложил о результатах своих наблюдений Пирожков. – Придется к ним спуститься... - Да вы что, Виктор Валерьянович, забыли неписанный закон нудистов что ли – к ним одетым вход воспрещен, - выразил я свою обеспокоенность по поводу бравого заявления кондитера. - Ну и разденусь, чего такого-то, если конечно вы со Степой меня по возвращению помпе не сдадите... – продолжил горячо храбриться Викто;р, и тут я заметил, что замшефа был слегка подшафе (подобная невнимательность может быть объяснима только полной моей сосредоточенностью на предстоящем деле), видимо большая часть коньяка, выделяемого на производство пирожных, ушла на распаление пирож- ковской утробы, а в особенности того инструмента, что был к ней прикреплен заботливой природой. «Тем лучше», - подумал я - «чем ты от меня подальше, тем мне спокойнее...», - вслух же я заявил, - Сдавать мы вас конечно не будем, но десяток эклеров с заварным кремом потребуем с вас точно, верно, Степа? - Не, сдавать не будем, - поддержал меня Федулкин наполовину - только и эклеров мне не надо, потому что я тоже к ним загорать пойду. - Вот это по-нашему, по-морскому, молодец, Степан. – обрадованно прогундосил морской волк-кондитер, хлопнул своей мясистой ладонью по крепкой спине laundryman(а) и, повернувшись слащаво-толстой рожей в мою сторону, задорно-пригласительно пропел хрестоматийный куплет: «Капитан, капитан, подтянитесь, только смелым покоряются моря...», - сделав упор на слове «смелым». - Спасибо, - без раздумий отверг я предложение присоединиться к смельчакам, - чем преть на таком солнцепеке, я лучше освежусь в соседней бухточке. - Понимаю, - немедля отреагировал на мои слова Пирожков с вакхической ухмылкой, окидывая непотаенным взглядом нижние части наших с матросом фигур. – Нам тоже не помешало бы со Степаном освежиться, да времени жалко. - Ну тогда идите, я буду неподалеку. – дал я добро своим ведомым на нравственный проступок. – Я буду неподалеку, поплаваю немного, поныряю, может и к вам приплыву. - Приплывайте, приплывайте! Нечего этих капиталистов стесняться, у советских людей... с этим делом... тоже все нормально обстоит! – от души пригласил меня Федулкин последовать за ними.
6
- Ладно, там видно будет, - сказал я, и мы разошлись. Мои товарищи повернули налево и начали осторожно спускаться к пляжному «предбаннику», в котором им будет необходимо оголиться до местных стандартов, а я повернул направо и, пройдя метров пятьдесят в восточном направлении, стал карабкаться на вершину небольшого мыска, отделявшего бухточку Ню от почти тождественного ей заливчика, на берегу которого у вытащенной на сушу шлюпки сидел крупный мужчина в рыбацкой соломенной шляпе и безотрывно глядел в морскую даль. На мое шумное появление на вершине скалы мужчина отреагировал мгновенно. Сначала он посмотрел на часы, затем поднял голову и взглянул на меня. Завидев поднятый мной большой палец левой руки, он сделал жест правой кистью, означающий снижение, а затем показал три оттопыренных пальца – это означало, что после спуска у меня в распоряжении будет три минуты. На спуск до середины мыска мне потребовалось немного времени. Уступ в скале, на котором я оказался спустя несколько минут, находился метрах в 5-6 от воды и был достаточно велик для того, чтобы я смог спокойно раздеться. Не мешкая, я (запустив внутренний хронометр) разоблачился до «купального костюма», аккуратно сложил свои вещи (уделив особенное внимание напоясному кошельку с паспортом) в безопасном, но заметном месте и, осторожно ступая на иссеченную ветром и временем и из-за этого кое-где острую поверхность импровизированной вышки, подошел к краю. До прыжка оставалось 58 секунд. Располагая таким запасом времени, я еще раз огляделся: сначала налево – рыбака на месте уже не было, затем направо - на бесстыдном пляже голышей прибавилось. Двое новых тел, уткнувшись подбородками в песок, лежали на самом краю береговой полосы, вызывающе-заметно отличаясь от остальных принимальщиков солнечных ванн своими белыми, вернее даже иссиня-бледными окружностями. Я помахал им рукой. На мой приветственный жест они ответили вялой отмашкой и сразу же (в этот момент я абсолютно перестал их интересовать) переключили внимание на пару поднявшихся с песка и отправившихся на омовение молодок. Кульминация пребывания на пляже моих согруппников наступила – девицы шли прямо на них, фривольно покачивая всеми своими шарообразностями. Наступала кульминация и моей миссии. В срочном порядке прогипервентилировав легкие, я, проговорив остаток счета вслух - 177, 178, 179, 180 – шагнул в неизвестное.
Нырнул я ласточкой, так было рекомендовано (при входе в воду головой намного легче контролировать глубину погружения) организатором «станта». Внешне прыжок наверняка выглядел неуклюжим и совсем на полет ласточки непохожим, но вход в воду получился относительно безболезненным и глубина нырка оказалось достаточной для того, чтобы меня сразу подхватил поток подводного течения и потянул под скалу. В дальнейшем события развивались практически без моего волевого участия. Течение точнехонько вынесло меня на аквалангиста,
7
разноцветным поплавком болтавшегося посередине подводной части огромной каверны, через которую проносился прибрежный поток. Аквалангист держал в одной руке застегнутый капроновый пояс, а во второй небольшой цилиндр (размером в двухлитровый термос) с загубником в верхней части. Проплыть мимо ожидающего меня человека я не мог. Спасатель расположился в самом центре подводной струи, и не будь его ремень пристегнут к прочно закрепленному на дне пещеры канату, течение разобралось бы с ним с не меньшей легкостью, чем делало это со мной. Стыковка наша произошла в жестком режиме, я чуть было не разбил его маску своей головой. Явно необрадованный такой удивительной точностью швартовки аквалангист далеко не нежно заарканил меня поясом и почти одновременно грубо сунул мне в руки баллон со сжатым воздухом. Долгожданный вдох примирил меня с незаслуженно суровым обращением. Похоже было, что на этот раз утонуть мне не позволят, но и отдохнуть тоже... Не успел я вдохнуть еще пару раз, как мой спаситель, повернувшись ко мне задом, стал при помощи каната опускаться на дно, я последовал за ним. На дне, где сила течения была уже не та, мы, обвешавшись заранее приготовленным грузом, двинулись пешим шагом в направлении береговой части грота. Впереди, помогая себе тянущимся от берега тросом, топал снявший с себя ласты аквалангист, за ним, как домашний пес на поводке (наши пояса были соединены двухметровым нейлоновым концом), вышагивал я, судорожно сжимая двумя руками (подобно голодному младенцу, вцепившемуся в молочную бутылочку) цилиндр со своим воздушным запасом.
Вскоре мы были на суше, и мой руководитель принялся устранять следы нашего выхода из морской пучины и пребывания в абразивной пещере, а я, получив в награду за не ахти как выполненный прыжок большой пакет с надписью Upim, стал одеваться. Далее последовал недолгий, но тернистый путь по пещерному сухопутью. На этот раз, направляемый короткими командами, первым шел я. Разоблаченный (в смысле - снявший с себя подводноплавательную экипировку и переодевшийся) аквалангист, несмотря на немалую ношу, бесшумно следовал за мной, каким-то загадочным образом уничтожая даже сам дух нашего присутствия в объемно-уютном каталонском вертепе. На поверхность мы вышли в кабельтовых двух от места отдыха локальных эксгибиционистов, уже по другую сторону железнодорожного тоннеля. Благодаря не резкому, но легкозаметному излому береговой черты выход наш оказался вне пределов видимости ни с пляжа нюдистов, ни даже со скалы, с которой я низвернулся в новую жизнь и известной у местных аборигенов под названием Acantilado de los temerarios. Прыгали с нее многие удальцы-храбрецы, сорви-головы (с самой верхней ее части, разумеется), но выныривали единицы. Тела же неудачников никогда не находились. Легенда гласила, что в самой нижней и узкой части подводной полости, куда устремлялось течение, жила огромная мурена,
8
заглатывающая людей целиком (все туземцы одинаковы – верят тщеславно, что именно в их краях водится самые удивительные чудища). Пересеча железку, мы приступили к восхождению на невысокую горку, имя которой в наших широтах было бы – холм, если бы не ее сплошь каменистая субстанция. За третьим по счету каменным холмом, преодоленном нами, у его подножья, в тени по-приморски невысоких и вечнозеленых деревьев нас ждала до безобразия нагретая солнцем машина с французскими номерами. Кроме того, что автомобиль был раскален только что убравшимся за верхушки деревьев светилом, вид его и в первую очередь марка – Рено (некстати вспомнилось «... забирай триумфальную арку, налетай на заводы Рено...») - не вызвали во мне никаких других чувств кроме несказанной печали - на что Отчизну променял, дурачина ты, простофиля! Да, не в таком транспортном средстве хотел бы я прокатиться после своего нового капиталистически-свободного «перерождения». Глубина нанесенной мне душевной травмы была настолько велика, что это наверняка отразилось на моей физиономии. Подтверждением чему и послужили слова подводного (п)ловца (человеков), споро загружающего своим барахлом машину. - Ты похоже не менее чем на Ролс рассчитывал... - Ну, Ролс-Ройс мне, пожалуй, и ни к чему, но от какой-нибудь более достойной машины, чем французский вариант Жигулей, я бы не отказался. – немедля воспользовался я приобретенным после «утопления-воскрешения» и так вожделенным на Родине правом на свободный спич. - Забавное словосочетание – достойная машина, мне никогда не приходило в голову увязывать такую морально-нравственную категорию как достоинство с маркой транспортного средства. – проговорил «вербовщик» как бы сам для себя и, открыв двери авто, повелел мне жестом руки забираться на заднее сидение. Спустя минуту Рено, приятно урча мотором и неприятно шурша шинами, двигался по гравейной дороге к виднеющемуся за неплотно стоящими деревьями шоссе. Выехать на автомагистраль оказалось не так просто, как мне представлялось, но все же после приблизительно пятикилометрового плутания вокруг да около мы выехали на аутописту и бодренько, в объезд Барселоны, покатили в направлении Жироны. Во время поисков дороги мне ненароком было обронено, что целью нашего путешествия является какая-то гасконская Хацепетовка. За эту новость - «к д„Артаньянам едем!» - я простил водителю все: и неказистое авто, и обувь не своего размера, и его, как мне думалось, презрительную неразговорчивость. Здесь мои воспоминания были прерваны, в «каменную» комнату со словами - Привет выздоравливающим! - вошел тот самый – неразговорчивый. - Очнулся? – спросил он для проформы, подходя к занятому мной дивану.
9
- Угу, – вынужден был признаться я. Не застань он меня врасплох с открытыми глазами, я предпочел бы подольше оставаться в «беспамятстве». - Вот и славно! Будем продолжать лечиться. – сказал вошедший и достал из принесенной им сумки известный мне уже кожаный футляр с набором иголок разной длины. Вслед за футляром появился холщовый мешочек с сигарообразными цилиндриками и разная прочая пытошная невидаль. - На живот переворачиваться не надо? – поинтересовался я без особой надежды, предпочитая подставить под острия филейные части. И чувствуя, что лелеемое забытие неумолимо отдаляется, приказал себе: «Терпи, жалкий изменник, это тебе за предательство награда!» - и безропотно смежил веки. - Не волнуйся, сегодня обойдемся только фронтальной частью. – успокоил садист и, сдернув (с больного!) одеяло, начал превращать меня своими инструментами в дикообраза, у которого иголки растут на груди. Всласть истыкав меня ими, он принялся поджигать несносно пахнущую полынную сигару. Когда мокса разгорелась так, как требовалось, знахарь-нетрадиционалист приступил к самой (на мой взгляд) его любимой части издевательства - он начал нагревать тлеющей частью сигары кончики воткнутых в меня игл. Описывать ощущения, испытанные мною, я не буду, не хочется заново переживать вынесенное, но скажу честно, что особо больно не было. Мог бы даже сказать, что истязание это было не лишено некоторой приятности, но опасаюсь быть причисленным к не по дням, а по часам растущему отряду поклонников барона Леопольда Захер-Мазоха. Не помню через сколько времени точно, но в конце концов ощущения покалывания, постреливания, распирания, жжения и им подобные прекратились ввиду того, что иглы из меня были вынуты, незаметные глазу ранки обработаны какой-то резко пахнущей жидкостью красного цвета, и врач-вредитель, порекомендовав мне побольше спать, покинул комнату. Опять я один в компании спокойных (stone cold), ни в чем и ни в ком не нуждающихся камней, и снова меня преследуют воспоминания о первых днях в шкуре дефективного (defector(а).
Пробег Рено от места нашей посадки в него почти до самой испано-французской границы, точнее до неприглядного вида автостоянки у обочины дороги, расположенной в нескольких километрах от пограничного КПП, прошел по причине сиестного времени по почти пустынной дороге и в связи с этим абсолютно бессобытийно. Если, конечно, не принимать за событие непрекращающиеся после проезда Жироны наставления в мой адрес, сыпавшиеся с водительского кресла. В первую очередь я был представлен самому себе, то есть ознакомлен со своей новой и, как мне пояснили, временной идентификацией. Затем наступила очередь занудному втолковыванию того, как я должен вести себя при пересечении пограничных постов дружественных, но суверенных государств. Следствием, и немедленным, подобного бриффинга явилось то,
10
что мне пришлось запоминать и одновременно повторять небольшое количество простых, но вместе с тем заковыристых (ох, уж этот прононс!) французских фраз. От такого двойного усилия мне вскоре захотелось в кустики, о чем я тотчас же, со здоровой долей стеснения, поведал рулевому. Недружелюбно взглянув на меня через зеркало заднего вида, шофер-инструктор, миновав крутой поворот дороги, обвивашей скалу, свернул на пустую стоянку. Отхожее место примостилось на краю площадки для отдыха автотуристов и из его схожего с амбразурой окошка в задней стене открывался впечатляющий вид на мыс Креус. Полюбовавшись на красоты природы необходимое для организма время, я облегченно-неторопливо вышел на открытый воздух и к удивлению своему и восторгу обнаружил, что кроме нашего простенького Рено на неухоженной площадке стоял акулоподобный, цвета красной помады автомобиль с открытым верхом. За рулем машины без крыши сидел весь увешанный золотом чернявый красавец-мужчина в ослепительно белом костюме, представляя собой воплощенную в реальность грузинскую мечту. Рядом с ним находилась другая мечта (girl of anybodys dream), под стать своему кавалеру яркая и вызывающе... вызывающая... разные чувства и желание... познакомиться. Несмотря на то, что прямой путь к ожидающей меня лоханке французского автопрома пролегал далеко от прекрасной пары в красном автомобиле, я взял на себя труд подойти к ним поближе с целью рассмотреть получше как саму машину, так и ее владельце-пассажиров. С расстояния в несколько метров марка и тип автомобиля, благодаря эмблеме и хромированным буковкам на крышке багажника, были определены. Передо мной во всей красе среднебуржуазного кича стоял Jaguar XKE 4,2. «...Я, Вань, такую же хочу...» наплыло на меня вновь из прежнего недалека, и я, размечтавшись, не мешкая дал себе слово, что у меня тоже когда-нибудь будет такая же машина... и я буду не менее шикарно одет... и рядом будет сидеть Полина... и мы будет мило беседовать... и я буду также галантен, как чернявый, вышедший из машины для того, наверное, чтобы открыть дверцу для своей спутницы...
Дверца действительно открылась, и испанский кабальеро – ну, прямо гранд какой-то, право-слово - любезно протянул унизанную перстнями и опоясанную золотым браслетом руку к красавице, и...- о, ужас! - схватив ее за волосы, резким рывком буквально выдернул из машины. Обомлев от увиденного, я одеревенело и бесчувственно застыл в двух шагах от места так жестоко (вот он, звериный оскал...) порушенной мечты-картинки. Чувства стали возвращаться ко мне, когда «кабаньеро» (иначе теперь я не мог его назвать) принялся хлестать вытащенную им из машины девушку по щекам. Первые слова, рванувшиеся из меня, естественным образом принадлежали к нашей несравненно богатой специализированной лексике (for adults ears only) и произнесены они были так быстро и от волнения настолько невнятно, что разобраться в них могло лишь очень чуткое ухо.
11
Для не обладателей подобного слуха выкрикнутое мной ругательство могло быть запросто отнесено к некой малоизвестной языковой группе, для непрофессионального определения которой вполне подходит слово gibberish. Но спохватился я вовремя, следующая моя фраза была произнесена может и не к селу..., но зато на условно-французском и обязан я был ей дотошному инструктажу моего патрона. - Qu;est-ce que se passe ? Никакой реакции со стороны негодяя: и он продолжает методично - правой, левой, правой, левой - метелить несчастную. - Ne bougez pas! – выдавил я из себя грозно-киношное, лихорадочно думая о том, что же мне делать дальше, если и это браво-полицейское заклинание не сработает. Но узнать об эффективности ажанского окрика мне так и не довелось, потому что из-за моей спины в сторону в конец распоясавшегося негодяя полетело более громкое и во много крат авторитетно-весомое: - Abandonela solo usted, bastardo piojoso! На родную речь насильник отреагировал тотчас же. Перестав истязать свою жертву, он, не поворачивая головы в нашу сторону, потянулся к бардачку машины и вытащил оттуда огромный никелированный пистолет. С ним в руке он обернулся к нам и, смотря за меня, презрительно процедил сквозь зубы. - Ruedo di aqui el negro sucio, si quieres di vivir! Кроме того, что он говорил про негра, который-де хочет жить, я из его слов ничего не понял. Однако того, что я уразумел, было достаточно, чтобы окончательно меня запутать. «Негры-то здесь причем?» - спросил я себя, но не найдя в глубинах интеллекта хоть сколь-нибудь сносного ответа, обернулся к стоящему за мной... мулату!!! Да, вы не поверите, за мной стоял цвета темной бронзы человек, до странности – ростом, сложением и одеждой, даже надвинутой на самые, прикрытые большими «блюдечками очков» глаза шляпой рыбака, - напоминающий моего водителя- инструктора по недружественному зарубежью.
- Pon en el lugar el juguete y derrumba, mientras que mi bueno. – ледяным голосом произнес мулат, неотрывно глядя в глаза начинающего нервничать мерзавца. На этом, было похоже, цивилизованная форма общения между сторонами закончилась, потому что испанец решил приступить к активным действиям. Повторяя одно и тоже – Han ido, han ido, han ido, - он отошел от машины и, нервно потрясая пистолетом в вытянутой на уровне головы руке, стал медленно к нам приближаться, попеременно, можно сказать даже ритмично переводя оружие с одной мишени на другую. Навстречу ему также неторопливо, но неумолимо, как паровой каток или как « …statua gentissima del gran;Commendatore», двигался мой почерневший (наверно от злости на меня ) спутник. Он был невооружен, но все равно казался страшным (посто Отелло перед актом удушения). Его глаза и сквозь стекла очков продолжали буравить «красивого белого» и нехорошего. Курсы их перемещений должны
12
были вскоре пересечься, но мулат не предпринимал, на мой взгляд, никаких действий, чтобы подготовиться к неминуемому столкновению с вооруженным противником, он лишь по-прежнему таращил на размахивающего пистолетом и талдонящего все ту же фразу подлеца зенки. Не понимая причин такой нерешительности моего компаньона, я, горя желанием утвердиться в новой своей ипостаси (свободного ситуайена), отважился вызвать огонь на себя, не в прямом смысле, конечно. Когда подонок в белом костюме, оказавшись на дистанции полутора шагов от меня (вполне подходящей, по теории, для начала активных действий ма-ай), следуя закону маятника, начал переводить пистолет с моей непредставительного размера грудной клетки на кососаженный торс el negro, я произвел «хорошо спланированную» атаку. В момент, в который жерло ствола благополучно миновало мою худосочную фигуру (практично все-таки быть тощим - затрат меньше и попасть сложнее), я нанес удар более растянутой и подвижной (хотя не такой сильной и точной как правая) левой ногой. В намерение мое входило попасть носком мягкой испанской туфли в предплечье (желательно в районе лучезапястного сустава) держащей пистолет руки бандита и, тем самым, обезоружить его. И мне бы это наверняка удалось (попробуйте оспорить!), если бы не проклятая туфля – башмак начал срываться с ноги еще на полдороги к цели (покупайте себе, мои дорогие, обувь сами - по текущему размеру, а не на вырост) и я уже был не в силах что-либо изменить. К счастью, окончательно «мокасин» отделился от моей стопы в верхней части траектории движения ноги и полетел свободной третьей ступенью ракеты в направлении гнусной хари чернявого. Я мог бы немножко слукавить и сказать, что башмак попал в его морду и даже пустил из носа юшку, но грешить против истины не буду, потому что обувь моя действительно чуть не попала в ненавистную мне теперь рожу. Туфля, просвистевшая рядом с его левым ухом, привела безобразника в бешенство – сначала, нет, одновременно, он обозвал меня по-нехорошему (единственное, что я понял, это был безобидный cabron) и затряс своим никелированным пистолетищем прямо перед моим... лицом, конечно же. «Вот так всегда, хочешь сделать что-то хорошее и в результате оказываешься козлом, а не carbon(ном) отпущения.» - должен был бы я, наверное, оценить ситуацию каким-нибудь подобным образом, если бы было на это время. Но его-то и не было, потому что в который уж раз в своей жизни скороспело-обдуманным поступком своим пробудил я...
Лихо сорвавшись с места, выставив впереди себя (словно держащие двуручный меч) одетые в тонкие кожаные перчатки коричневого цвета ручищи, мулат в свою очередь атаковал моего и барышни обидчика. Атака его была не намного более мудреной, чем моя (кроме одного немаловажного отличия – на руках не носят обуви не своего размера). Присев в движении по направлениию к сопернику, он что было силы и массы ударил своими расположенными на одной оси ладонями под локоть испанцу. От такого удара-толчка пистолет, блестящей молнии подобный, вылетел из уже
13
изувеченной руки владельца Ягуара и по крутой дуге полетел к его четырех-с- гаком-литровой движимости. В следующее мгновение травмированная конечность несчастного благодаря скользящим перехватам рук нападавшего была взята последним в очень болезненный захват, являющийся на вид почти что стопроцентной копией никк;-осае - второго болевого контроля из айкидо. Освободив свою правую руку для того, чтобы поправить чуть сбившуюся во время кратковременного поединка шляпу, и удерживая корчащегося от боли на коленях противника одной левой, мулат приступил к допросу. - Come te llamas? – спросил он свою жертву совершенно бесстрастно, будто ничего не произошло и он просто хотел познакомиться. Когда в ответ на вопрос поделом наказанный лиходей, превозмогая боль, назвался, - Mi llamo Guan! – во мне всколыхнулось давно забытое и, глядя на происходящее передо мной, я припомнил: «... о тяжело, пожатье каменной его десницы. Оставь меня, пусти, пусти мне руку...» Тем временем односложный воспитательный диалог между бронзовым воплощением каменного гостя и поверженным наземь не доном, но Гуаном, закончился. Я же, ничего из него не поняв, не пожелал тем не менее оставаться в неведении. - Qui est il? – вспомнил я базовую сентенцию из разговорника для советских туристов и командировочных, когда отпущенный с миром пораженец поплелся восвояси, бережно поддерживая свою изувеченную руку. – El es un alcahuete, – ответил крашенный мулат по-испански, но догадавшись, что это находится за пределами моего восприятия, повторил по-французски – Il est un proxenete. Я не мог сказать наверняка, умышленно ли он надо мной издевается, либо у него такой способ обучения местным наречиям, потому не обиделся, а всем своим недоуменным видом показал, что нуждаюсь в дальнейшем разъяснении. Он понял быстро и пояснил с удавительной (происходит от удава или от удавки) своей улыбкой, - He is lousy and dirty pimp. Слово pimp тоже не входило в используемый советскими моряками загранплавания вокабулярий, но продолжать дознаваться я не отважился, ограничившись тем, что исходящий от слова неаппетитный душок позволял достаточно живо проникнуться его нехорошестью. Промолчав, я последовал за мулатом, направившимся к нашему скромному, не больно скучавшему без седоков железному коню. Я шел и на ходу размышлял о происшедшем инцеденте, которой уже успел окрестить «правдой жизни, пробившейся сквозь глянец обложки». «Хорошо все-таки, что мы вмешались», - подумал я не без гордости о своем участие в неприятном эпизоде - «спасли девушку, мерзавца нака...
Бах! Бах! Бах! – в очень короткой последовательности прозвучали три сухих щелчка, и от этого их эхо, отраженное скалами, слилось в одно. Следующим за выстрелами звуком, дошедшим до моих органов чувств,
14
был шелест быстрых и частых шагов пробежавшего мимо меня человека – мулат на всех парах несся в обратном направлении - я, ничего не понимая, автоматически побежал за ним. Хуан лежал на спине у открытой левой двери Ягуара. Руки его были раскинуты в сторону, из простреленной груди сочилась пузыристая, горячая на вид кровь. На лице трупа ничего особенного выражено не было. Умер он, по-видимому, моментально, не успев, наверное, даже осознать этого печального факта. На пассажирском сидении с пистолетом в руке неподвижно, как оледеневшая, сидела его избитая спутница. Картина была еще та! «В живую» ничего подобного (если не принимать во внимание события на острове Иф) мне наблюдать не доводилось. А вот для моего компаньона (так мне показалось) сцена эта была привычной, если не сказать будничной. Пока я продолжал завороженно глазеть на участников криминальной драмы, «мой арап», предварительно отняв у девушки оружие, пытался ее разговорить. Смысл их тихой беседы несмотря на все мои старания ускользал от меня, но я продолжал старательно прислушиваться. Возможно, продолжись разговор чуть дольше, я и смог бы разобрать пару-другую знакомых слов, но вдруг посреди собственной фразы мулат резко вздернул голову и, прервав свою речь, рванул к месту стоянки Рено. Достигнув машины, он чуть ли не на бегу распахнул багажник и стал вышвыривать из него всю подводную экипировку. Затем вскочил на водительское сиденье и, с полуоборота пустив двигатель, погнал машину к выезду на автостраду. Со стоянки старичок Рено повернул налево, в обратную испано-французской границе сторону и в мгновении ока скрылся за скалой, прикрывающей поворот дороги. Он бежал с места преступления, как жалкий... трус, бросив меня одного в чужой стране без всего – документов, денег - и оставив на месте преступления с убийцей и трупом.
Соляным ли столбом я стоял, повернувшись в сторону уезжающей машины, или каким другим – не ведаю. Знаю лишь, что чувства, переполнявшие меня, были соляней вод боливийского солончака Уюни и горше померанца. Ни в одном из своих нечастых ночных кошмаров я не попадал в более идиотскую ситуацию. Единственный вопрос, который меня сейчас волновал, – как правильно реагировать на случившееся – рыдать или смеяться. Дилемма эта скорее всего была бы решена в пользу первого варианта, потому что даже до остолбеневшего меня начал доноситься неприятный и ничего хорошего не предвещающий звуковой сигнал полицейской сирены. Отвратительно-тревожной звук приближался к рекриационной автомобильной стоянке с правой стороны, а оставшиеся на ней участники происшествия ждали неотвратимой развязки в хладнокровном бездействии. Причина ступора, охватившего меня была ясна, также элементарно просто можно было объяснить безразличную к суетности жизни неподвижность Хуана (вот чья кровушка-то действительно подостыла), не понимал я только, почему ни разу не
15
пошевелившись продолжает сидеть в машине благородная мстительница, почему не пытается спастись - убежать, спрятаться... Впрочем, как было ее понять, ведь не доводилось мне еще (по-другому грешному) лишать человекообразных жизни. Вой сирены был уже совсем рядом, когда из-за скалы на полном заднем ходу выскочил наш (!!! )видавщий виды автомобильчик и, не сбавляя скорости, врубился в поравнявшийся уже со въездом на стоянку патрульный Сеат. Страж порядка успел (в автомобиле находился один человек) только притормозить, но увернуться от кормы Рено ему не удалось. За это он поплатился тем, что французский «одноклассник», натужно подвывая двигателем и скребя покрышками по гудрону, отбуксировал задним ходом полицейскую машину к краю дороги и столкнул в глубокий кювет. Патрульный крузер завалился на бок и, судя по тому что из него никто не выбирался, двери его после тарана заклинило. Вдобавок мулат, совершивший один противоправный поступок не поскупился и на другой. Выскочив из машины он разрядил обойму пимповского пистолета, стреляя по стеклам протараненного им же полицейского авто. Дальнейшие его действия были следующими: открыв капот Рено, мой спутник вытащенным из кармана перочинным ножом надрезал топливный шланг рядом с карбюратором, затем убедившись, что бензин устойчиво сочится на невыключенный двигатель в районе первого цилиндра, мягко прикрыл крышку моторного отсека и побежал в нашем направлении, крича со странным, похожим на арабский, акцентом, - Bring all our staff here, quickly!
Радость, охватившая меня (хозяин вернулся, и я еще хоть кому-то нужен!), удесятерила мои силы. Рюкзак с экипировкой, две бухты тросов и маленький цилиндр со сжатым воздухом не показались мне тяжелой ношей: роняя поочередно то одно, то другое, я быстро (относительно) справился с заданием – подтащил немного замаранные вещи к Ягуару. В то время пока я боролся с объемными и тяжелыми предметами, мулат мародерствовал, извлекая из карманов покойного бесполезную теперь тому мелочь. Когда досмотр вещей убитого был им закончен, он открыл багажник чужой машины, и, с моей помощью, поклажа была моментально, в четыре руки, уложена в предназначенный для более изящного багажа компартмент. Спустя секунды реквизированный у трупа родстер, управляемый уже другим водителем и отягощенный кроме дополнительного груза еще одним пассажиром, буквально вылетел со стоянки, взяв курс на запад. Одновременно с нашей посадкой в угоняемый автомобиль с брошенным посреди дороги, но продолжавшим работать на нас Рено стали происходить ожидаемые главным злоумышленником метаморфозы. С негромким, но угрожающим хлопком сорвав крышку капота, из двигательного отсека вырвались языки пламени, и огонь охватил всю машину целиком. Когда же «оседланный» нами механический Ягуар подобно своему плотскому прообразу почти прыжком сорвался с
16
места, я, сидевший на крохотном заднем сидении, вывернувшийся насколько позволяли суставы, зачарованно наблюдал за зрелищем, которое представляло собой ярко полыхающее транспортное средство. Но долго любоваться пожаром мне не довелось от того,что через мгновение красный до неприличия родстер, не сбавляя скорость на повороте, обогнул скалу и оставил притягательную для глаз картинку катастрофы вне поля видимости. Что с горящей машиной произошло дальше, увидеть я уже был не в состоянии, но по оглушительному взрыву, прозвучавшему через пару минут, смог догадаться, что ее разнесло в клочья. - Oxygen tank. – скупо прокомментировал случившееся мулат, вдавливая в пол педаль акселератора. Теперь я понял, почему в снаряжении, которое я перетаскивал в без спросу позаимствованный автомобиль недоставало большого аквалангического баллона. Водитель гнал открытую машину по свободному, на счастье, шоссе так резво, что мне вскоре захотелось обратно в тихоходный и просторный Рено. - You wanted to go for a drive in a fashinаble car, you got it! Relax and enjoy the action! – уловив своим крепким, неравномерно окрашенным затылком перемену в моем настроении, сказал мавр с тем же североафриканским акцентом. Наслаждаться чем-либо в данный момент я был не в состоянии, мне было уже не до машин, не до писанных красавиц, не до всей этой гребанной заграницы в целом. Мне хотелось домой, но сознаваться в этом я не собирался и, чтобы не остаться в долгу перед самоуверенным мачо, поднапрягшись, сочинил следующую «колкость», - Merci pour le merde conseil. Бешеная гонка, к счастью, не затянулась. У первой развилки дорог водитель остановил автомобиль и скомандовал полуживой от страха пассажирке выйти. Девица по-овечьи покорно покинула машину и остановилась невдалеке от нее, ожидая, по-видимому, или битья или словесных нравоучений. Мулат не заставил себя долго ждать. Выбравшись из родстера, он подошел к ней и стал что-то нашептывать на ухо. Инструктаж длился недолго. «Снапейрша» слушала молча, часто, как китайская болваниха, кивая головой. В заключении раздачи «отеческих» наставлений мой компаньон достал из кармана Хуановский портмоне и, вынув из него всю наличность, вложил шуршащие новизной песеты в по-прежнему негнущиеся руки убийцы. Затем он взял ее за плечи, развернул в направлении уходящей в лесок тропинки и, слегка подтолкнув в спину, сказал. - Vaya! Haga como le han dicho, y dejo a Madre del Dios estar on usted!
Она пошла куда было сказано, а мы, свернув с приморской дороги, понеслись на северо-восток. Только машина тронулась, как рядом со мной на заднее сиденье шлепнулся тюбик с бронзовым кремом (точно
17
такой же я как-то видел у моего сокурсника из Сьерра-Леоне и благодаря которому задался тогда неразрешимым до сих пор вопросом: «Зачем чернокожим нужно себя бронзовить?). - Намажься! - было приказано мне. - И про руки не забудь... Я выполнил, что было велено, и вскоре в машине одним мавром стало больше. Сначала мне было весело, особенно после бросаемых украдкой взглядов в водительское зеркало (А что, африканец из меня приличный получился!), но потом, как я ни старался и ни крепился, ежеминутное желание тотчас же стереть с лица чужеродную субстанцию стало одолевать меня. Страшно неприятное оказывается это дело – покрывать себя жирным кремом, а затем продолжать жить обыденной жизнью под толстым слоем макияжа будто так и надо.... - Стал негром - терпи, но скоро и к этому привыкнешь, – услышал я как всегда вовремя ответ на мою телепатически угаданную водителем проблему. - Да и шляпу Хуановскую одень на всякий случай, - прибавил он, бросив короткий взгляд на мою кофейной чернотой лоснящуюся под средне-русыми волосами физиономию. Получив очередной совет, я не стал хорохориться, взял оставленный покойным женоненавистником на заднем сидение головной убор и напялил его на свою до неузнаваемости изменившуюся голову. Удовлетворив тем самым вполне логичное требование невозмутимо-непробиваемого наставника, я, решив вымогнуть из него в свой адрес похвалу или хотя бы какое-нибудь ее подобие, расстроенно-кающимся голосом произнес - Я извиняюсь за то, что заварил всю эту кашу... - В смысле? – непонимающе вопросил он и соответственно вопросу также недоуменно взглянул на меня через зеркало. - Ну, это... Я имею в виду то, что ударил... то есть хотел ударить... – принялся объяснять я обескураженно, начиная уже сожалеть о том, что затронул этот эпизод. - Кхе, кхе, кхе, – перебил он меня некрасивым смешком, - Да, такой неуклюжести я давненько не встречал. Немалого мне, однако, труда стоило, чтобы не рассмеяться, когда твоя туфля полетела в голову Хуана. - Обувь правильную надо покупать, по размеру - огрызнулся я и замолчал, пообещав себе больше первым в разговор не вступать. - Ну прости, прости! Виноват, напутал с этим, – впервые извинился он по-человечески, но потом опять все испортил. – Впрочем, если бы туфля не слетела с твоей ноги, могло получиться еще хуже. Запомни навсегда, и заруби себе на носу - выбивать оружие ногами, особенно такими ударами, – это пижонство, граничащее с самоубийством к тому же. Однако об этом мы еще поговорим поподробнее, но в другой раз...
Некоторое время мы ехали молча. Дорога постепенно становилась оживленней, и скорость бега Ягуара незаметно перешла из преследовательно-резвой на размеренно-степенно-прогулочную. Катить
18
на такой скорости на красивой машине с открытым верхом мне больше нравилось. Жалко, только что не я был за рулем и меня никто не видел. Ой, не дай ..., ни в коем случае, совсем забыл (привык уже!) на кого был похож. - Кстати, если кто и должен извиняться за происшедшее, так это я. – оторвал меня мавр от наслаждения мягким бегом автомобиля и мерным полусонным урчанием его двигателя. – Я совершил две грубейшие ошибки: первая – не предупредил тебя, чтобы ты пока, ни при каких обстоятельствах не вмешивался ни в какие конфликты; вторая – совсем непростительная – не побеспокоился об оружии, оставил его без контроля. В другой ситуации из-за подобной оплошности мог бы серьезно пострадать кто-нибудь из нас, скорее всего ты. «Вот же умеет человек во все дегтя подлить!» - по-своему оценил я его откровенность и, не сдержавшись, полюбопытствовал. - А что у них были за разборки, и кто она вообще такая - эта красотка? - Так ты до сих пор не понял? – наконец-то наступил его черед удивляться. – Я же тебе объяснил, кто он, ну, а кто она - мог бы и сам догадаться. Ella es una puta ordinaria. – медленно и четко с образовательной, как я понимаю, целью прибавил он в конце по-испански, и меня вдруг стало осенять, потому как слово puta должен знать каждый уважающий себя и профессию мореход. - Значит пимп – это сутенер!!! – догадался и содрогнулся. Выходит, что я, сам того не ведая, вмешался в рабочий диспут служитилей одной из наиболее древнейших профессий. «Неблагодарное, зряшное, да и опасное это предприятие - совать свой нос в дела профессионалов», пришел я мудрому умозаключению, которому от роду уже «многия (тыщи) лета». Немного поумневший, но по-прежнему связанный путами сомнений по-поводу происшедших за последний час несуразностей, я вновь обратился к безнатужно управляющему красным аппаратом мулату за дальнейшими разъяснениями. - А, как ее звали-то эту... несчастную, вы часом не узнали? - Забавное, знаешь, вышло совпадение, прямо как у Александра ибн Сергеевича, некоторым образом соплеменника нашего на данный исторический момент, - начал пространственное объяснение арап, - Его звали Хуан, а ее... - Неужели донна Анна? - неутерпел я продемонстрировать знание родной словесности в рамках школьной программы. - Ну, нет. Какая же она донна? А следовательно не Анна! Лаурой звать сию красотку.
«Проститутка по имени Лаура ?! Как-то не по-современному и слишком напыщенно. Анна бы больше подошло. Не все же Анны – донны и донны – Анны, - не поверил я мулату, но спорить не стал. Освободившись таким не вполне ясным образом от одной путы, я, приметив, что на последнем
19
перекрестке Ягуар повернул направо, спросил водителя о том, куда мы держим путь. - Попробуем выбраться из Испании через Андорру, – кратко ответил он. «Вот и Андорру посмотрю!» - подумал я с напускным энтузиазмом, но что-то было не то, как-то не так было на душе. Не испытывал я на самом деле той беззаботной щенячьей радости, охватывающей меня обычно перед посещением неизведанных ранее мест. - А мы что, на этой машине в Андорру поедем? – уложилось неожиданно мое беспокойство в невразумительный вопрос. - Естественно что нет. Скоро эту пимповскую цацку будет разыскивать вся полиция Каталонии. Мы проедемся на ней еще немного, затем бросим и дальше покатим на автобусе. - А разве не лучше было бы для нас продолжить путь на неприметном Рено? – продолжил я допытываться. Он вновь взглянул на меня через зеркало, улыбнулся мудро-ироничной улыбкой много повидавшего на своем веку африканского Мальборо-мэна в соломенной головном уборе испанского рыбака заместо фетровой шляпы Стетсона и сказал, - А, осознал преимущество неприглядных лошадок. Конечно, на Рено мы бы без проблем проскочили где угодно, но тогда версия об убийстве сутенера с целью ограбления, завладения его машиной, в частности, была бы поставлена следователями под сомнение. После этой фразы все, кроме пары неясных моментов, стало для меня на свои места, – Значит, вы решили сымитировать ограбление для того, чтобы навести полицию на ложный след? – спросил я не без искренней тени неподдельного восхищения в голосе. - Голая правда. – подтвердил он, сопроводив слова утвердительным кивком. - Но зачем было убивать полицейского? – спросил я наконец-то о том, что давно и неприятно меня терзало. - Я его не убивал, - ответил он так, будто давно ожидал подобный вопрос. - Ну, вы же стреляли по патрульной машине? – продолжил я сомневаться. - Стрелял, но не для того, чтобы убить или ранить, а лишь затем, чтобы заставить его проторчать в машине до тех пор, пока мы не уберемся со стоянки, да и напомнить ему тем самым, что служба его и опасна и трудна, а выезжать на звуки выстрелов в одиночку, без напарника поступок, как минимум, опрометчивый и абсолютно непрофес- сиональный. - Получается, вы все сделали так, чтобы полиция могла предположить, что Хуана грохнули из-за машины, а Лаура не имеет к убийству никакого отношения, – произвел я предварительное заключение. - Надо же было выручать дуру, – сказал он, с трудом сдерживая зевок.
На время я замолк. Обыденность, с которой он говорил о своих подвигах, с
20
одной стороны, подкупала, но с другой, раздражала и немало. Впрочем, я должен был уже немного попривыкнуть к его манере разговаривать после наших марсельских приключений, но было это непросто. Дав эмоциям улечься, я продолжил игру в темнорожего детектива. - А не может ли полиция каким-то образом выйти на ее след? - Элементарно выйдут и наверняка допросят. Но судя по ее словам, никто не видел, как она садилась в машину. Так что у нее есть шанс проскочить у них между пальцев. - Но может кто-нибудь видел ее в машине по дороге? - Вполне возможно. - И что тогда? - Тогда ей придеться рассказать страшную историю о нападении черного громилы, и из подозреваемой она превратиться в жертву. - А ей поверят? - Еще как! Я думаю, что моя страшная черная физиономия еще долго будет снится бравому полицейскому. -Так вот вы зачем стреляли по машине! - Я же тебе сказал, что мне нужно было его серьезно напугать. - А вдруг она решит сознаться? – предложил я самый нелогичный вариант развития событий. - Такое бывает, но думаю, в данном случае это маловероятно. К тому же, - и я очень надеюсь на это,- ей никто не поверит. Ни один полицейский не примет всерьез версию о каких-то сумасшедших, которые добровольно взяли на себя мокрое дело ради спасения обычной проститутки. Да и орудия преступления ее инкриминирующего им вовек не сыскать. Поэтому вариант с вооруженным грабежом, отягащенным убийством и совершенным цветными среди белого дня, их больше устроит. Воспользовавшись таким поводом, они проведут массовые облавы по всему побережью и в один день выполнят месячный план по арестам, да и поквитаются заодно кое с кем. Сейчас в Испании, впрочем как и во Франции, очень популярно увязывать рост преступности с увеличением количества нелегальных эммигрантов из северной Африки. - Выходит, что сейчас полиция начинает охоту на красный Ягуар с черным водителем за рулем. – сделал я неприятный для нас обоих вывод. - Совершенно верно! Уже начала! – согласился он невесело. - Так может нам пора на автобус? – отважился я на дельный совет и мясленно попросил об остановке. - Почти. Через пару километров будет мост и, если он не заблокирован полицией, мы, миновав его, загоним в машину в лес, вернемся в стан бледнолицых и, перевалив через гору, спустимся к остановке, где будем дожидаться рейсового автобуса Манреса-Андорра-ла-Велья. - Можно еще один вопрос? – попросил я разрешения спросить о последнем не выясненном мной обстоятельстве, из-за которого, воможно, все и началось. Добро было дано без раздумий.
21
- Спрашивай на здоровье! - Я не понял, почему вы ничего не предприняли, когда этот подонок шел на нас, потрясая пистолетом. - Что-либо предпринимать не всегда означает производить какие-нибудь действия руками или махать ногами. Против этого молодца совсем необязательно было применять физическую силу, достаточно было подавить на него психологически, и он бы сломался и отступил. Если бы ты потерпел еще немножко, проблема была бы разрешена мирно, чань-буддийским путем. - А откуда вам известно, что он бы отступил? - По его лицу и манере двигаться легко угадывалось, что у пимпа были проблемы с меридианом желчного пузыря. Типичнейший обладатель, как говорят китайцы, dan zi xiao (уменьшенного желчного пузыря). Да и в его ауре вполне отчетливо просматривались темные пятна в районе правого подреберья. После такого ответа развивать тему я не решился (не ровен час, что и в мою ауру нечто плохое закралось – лучше уж не знать), да и за время, потраченное на финальную часть диалога, мы уже успели проскочить обещанную им пару километров, но к мосту так и не выехали. Мавр остановил машину на подъеме, за вершиной коего, по его словам, начинался спуск в лощину, по которой протекала река Валира. Оставив меня в Ягуаре, он пошел на разведку. Не прошло и пяти минут, как темнокожий скаут вернулся и, ничего не объясняя, стал выгружать из багажника вещи. - Отсюда идем пешком? – попробовал я разгадать его планы. - Ты идешь, а я еду дальше, – ответил он и, водрузив мне на плечи рюкзак, начал инструктировать, подкрепляя объяснения жестами, – Поднимаешься по этому склону до плато, к западному краю не подходишь, он виден с моста, затем на его восточной части увидишь расщелину между скал, входишь в нее и попадаешь на козью тропу, ведущую в горное село. Как только войдешь в расщелину, сразу смой с себя боевую раскраску: флягу с водой, зеркало, вообщем, все что нужно найдешь в боковых карманах вещмешка. Дальше идешь по тропе до небольшой рощи, расположенной в километре от деревни. Спрячешься в ее верхней, левой по ходу движения части, и ждешь меня там до - здесь он посмотрел на часы - до 20.00. Если я до этого времени не появлюсь, идешь в деревню и, изображая из себя заблудившегося туриста, просишься на ночлег. Деньги находятся в непромокаемом отделении на внутренней спинке рюкзака. На следующий день просишь крестьян вывести тебя на дорогу, идущую в Андорру. Добираешься до нее на автобусе или автостопом и из первой гостиницы, не выше трех звезд, запомни, звонишь по телефону, номер тоже в кошельке, и, назвавшись тем именем, что у тебя в паспорте, объяснишь, где находишься. После этого выполняй все, что тебе будет сказано по телефону и ни о чем не беспокойся. О тебе не забудут.
- А вы? – дрогнувшим голосом спросил я, растроганный такой заботой и
22
предчувствуя что-то неладное. - Пора заканчивать с этой неожиданно свалившейся на мою голову проблемой. Раз и навсегда! – сказал он вполголоса сам себе. И нетерпеливо махнув рукой, отправил меня на склон. Я полез в гору, попеременно поглядывая то вверх, то вниз. Когда я выбирался на плато, машина еще стояла на месте, а черное лицо водителя было повернуто вверх – мулат контролировал мое восхождения. Я махнул ему рукой, ответом же мне были блеснувшие в широкой голливудской улыбке белые челюсти киношного негра-чечеточника. Затем он пристегнулся ремнем безопасности, голова его чуть наклонилась вперед к приборныму щитку и красная пантера рванулась к вершине перевала. Ослушавшись его указания не подходить к западному краю плато, я подполз к его оконечности и продолжил следить за стремительным бегом Ягуара. К моему беспредельному ужасу машина, набрав уже приличную скорость, неслась прямо на выстроенные у моста уступом полицейские автомобили. За пару десятков метров до машин через дорогу была перекинута шипованная полицейская лента. Катастрофа была неизбежна, и она произошла. Ягуар продырявил на подлом «еже» все баллоны и задергался на дороге как припадочный, однако непонятно по какой счастливой случайности столкновения с патрульными машинами ему удалось избежать. Но дальше судьба от шоссейного хищника отвернулась - не дотянув всего лишь нескольких метров до бетонного покрытия моста, «автозверь» на всей скорости низвернулся с насыпи и с громким хлопком приводнился своим широким брюхом на речную поверхность. Сильное течение бесцеремонно подхватило инородное тело и потащило начавшую быстро тонуть машину вниз по речке. Не прошло и минуты, как красное тело Ягуара исчезло под водой, и на поверхости Валиры крохотным напоминанием об утонувшей движимости почившего в бозе сводника, торопясь вниз по течению, колыхалась его пижонская шляпа. . Я лежал, уткнувшись своей крашеной физиономией в шероховато- теплую поверхность плато, и плакал, нет – я рыдал. Кручинился я не о канувшем в Валиру супермене (его, конечно, тоже было жалко, но он сам виноват - нечего было выпендриваться, бросили бы машину, где остановились, и побрели бы дальше пешком оба, так нет, острых ощущений ему видите ли не хватало), стенал я над горькой своею долей-долюшкой.
«И свезло же мне уродиться таким невезучим, чтобы в первый же день на «свободе» вляпаться в подобную историю!» - упрекал я звезды, под которыми появился на свет. Дальше, больше. Упреки сыпались из моих уст не только в сторону небес и их обитателей, но и были также разосланы по многим земным адресатам. Промелькнула у меня даже мысль вернуться на пароход, ведь до его отхода оставалось еще более трех часов (можно было успеть). Но представив себе вытянутые физиономии своих коллег, с которыми они встретят блудного «утопленника», я моментально прекратил самоотпевание, заставил себя подняться и пойти маршрутом, указанным мне
23
последовавшим своим, ихтиандровским путем мавром. В междускальной расщелине, на тропе, обильно усыпанной козьими шариками (очень похожими на те, которыми потчует меня сейчас врач-вредитель), я совершил почти что ритуально-инициационное омовение, смыв с себя не только колерную принадлежность к другой расе, но и самым гуманным обществом инфецированные самолюбивые сопли. Все, хватит прятаться за чужими спинами, пора самому отвоевывать себе место под солнцем. С волками жить, по волчьи... Очень густой по тональности, даже с некоторой хрипотцой вой, заставивший меня вздрогнуть и в миг позабыть о новой, мужественной жизненной установке, донесся до тропы откуда-то сверху, предположительно из той самой рощи, где мне предстояло дожидаться выходца с речного дна. Сказать точно, что это был волчий зов, я не мог: может это скулила собака, а может мычала какая-нибудь горная, по-особенному голосистая корова. Как бы то ни было я насторожился и, сбросив с плеч рюкзак, принялся изучать его содержимое на предмет чего-нибудь этакого... пригодного для самообороны не только от диких животных, но и домашнего скота тоже... Никогда не забуду (трогательные воспоминания беспечного советского детства), как наш палаточный лагерь, «мудро» разбитый пионэрами в живописнейшем месте у реки Истра и оказавшийся прямо на «скотской» тропе, ведущей на заливной лужок, атаковало стадо коров, которые на самом деле оказались гораздо более быстрыми, проворными и умными, чем мы, городские жители, себе представляли (ведь для нас общераспространенное в ту пору в школах прозвище – корова – означало невыносимую медлительность, безнадежную неловкость и непроходимую тупость). В рюкзаке мной был найден нож для подводной охоты Akvilon в прикрепляемых к ноге ножнах. Благодаря находке я воспрял духом и успокоился, с таким оружием мне теперь не то что коровы, никакие волки не страшны были. Приладив нож к правой голени (для этого пришлось закатать штанину), я возобновил движение. Тропинка все вилась да вздымалась, а конечной цели моего путешествия было не видать, роща не появлялась. Начинало смеркаться, до полной южной темноты оставалось менее часа. Я прибавил шагу и вскоре на левом склоне горы, которую сильно петляя огибала тропинка, увидел плотную группу деревьев.
Свернув с тропы, я направился к деревьям, намериваясь устроить в роще привал и что-нибудь перекусить (во время поиска оружия на мои глаза попались красочно упакованные признаки присутствия в рюкзаке съестного). На подходе к деревьям я сначала услышал, а обернувшись, увидел зрелище (только в продублированном варианте), от которого разорвалось натруженное благородными порывами сердце старого лорда Баскервиля - на меня бежали огромные, прямо-таки монстроподобные существа. То, что это были не волки, я понял сразу, размер несущихся в мою сторону гигантов как минимум в полтора раза превосходил самого большого из прародителей лучших друзей человеков, да и бег их сильно отличался от известной иноходи серых
24
хищников. Животные неслись в мою сторону огромными скачками, и нельзя было представить себе силу, способную их остановить. Забыв про Akvilon, срывая с себя на бегу рюкзак и теряя на ходу стильную обувь, я припустил к роще, надеясь неизвестно на что. Спасло меня дерево с невысоко расположенными нижними ветвями. Забраться почти на его вершину мне удалось если и не в мгновении ока, то все равно намного быстрее, чем я мог рассчитывать. Совсем, видимо, непривлекательной казалась мне перспектива закончить свой недлинный и доселе совсем не героический жизненный путь в желудках испанских собак. Я должен был сохранить себя для будущих подвигов, а что они грядут – в этом у меня не было сомнений. Собаки, упустив такую неаппетитную добычу, похоже не расстроились. Ни одна из них не предприняла ни малейшей попытки составить мне компанию. Вместо прыжков и скачков вокруг приютившего меня молодого алькорноко животные принялись методично обследовать брошенный рюкзак и высыпавшиеся из него вещи. Я вообщем-то был и не против утраты их интереса ко мне, даже наоборот – безмерно счастлив и счастье мою простиралось настолько, что самостоятельно был готов скормить изголодавшимся другам человеческим и галеты и палку колбасы, на которую сам недавно вострил зубы, но некультурные четвероногие повели себя как настоящие разбойники – они начали терзать своими страшнейшими челюстями все, что попадало им под морды. Вскоре почти все содержимое вещевого мешка было измочалено и обильно сдобрено слюной до такой степени, что для того чтобы отличить один предмет от другого нужно было по-крайней мере получить заключение эксперта-товароведа. Уже почти совсем стемнело, когда собаки закончили свое собачье дело и... уселись рядом с моим «островком спасения». Несмотря на темноту мне тем не менее удалось разглядеть своих преследовательниц: обе были удивительно схожего с буренкиным окраса - одна рыжая, другая черно-белой масти. Псы сидели вокруг ствола дерева с той же невозмутимой стойкостью, что отличает королевских гвардейцев, стоящих на часах у Букингемского дворца. Мое же спокойствие постепенно сходило на нет. Во-первых, на ветвях было неудобно; во-вторых, становилось зябко; ну а в-третьих, ... - о последней по счету, но первой по нужде причине моего стремительно прогрессирующего дискомфорта я лучше умолчу. Ситуация становилось едва терпимой и приближалась к критической, когда со стороны тропы раздался негромкий, но вместе с тем чем-то завораживающий свист. Собаки встрепенулись (прянули ушами), однако мест своих не оставили. «Неужели их хозяин пришел?» - подумал я обрадованно, хотя и не без тревоги, позабыв на время о своих малых нуждах. - Buenos perros! Calma abajo, soy un amigo! – прозвучало совем рядом.
Узнав этот спокойно-уверенный, в данный момент прямо сочащийся приторным доброжелательством голос я взглянул на часы, было без четверти восемь пополудни. Непотопляемый эксмавр «явился-незапылился» без
25
опоздания. Собаки приняли его не как хозяина, конечно, ластиться не стали, но отнеслись к нему как к своему – слегка повиливая хвостами подошли, обнюхали и благосклонно позволили потрепать себя за ушами. - Слезай, хватит на дереве сидеть. – сказал мне отмытый от медальной бронзовости компаньон (пришедший в мокрой, но хорошо отжатой одежде), начиная собирать попорченные псами вещи. С опаской (начало моего перемещение по веткам было встречено приглушенным рычанием) я спустился с пробкового дубка на землю. Собаки же, вновь успокоенные – Calma, calma perros! - бывшим арапом, скалиться на меня перестали, но в друзья не напрашивались. - У вас все нормально сошло? – спросил я товарища по злоключениям, занявшись в первую очередь поискам обуви. - Как видишь, - ответил он, не вдаваясь в подробности, и перевел разговор на меня. – А у тебя выходит проблемы с местным населением? - Да... Вот так получилось... Собачки голодненькие повстречались... А что это за Церберы такие? Никогда раньше подобных монстров не видел! -Это испанские мастифы – очень умные и преданные хозяевам собаки. –пояснил укротитель животных с почтением к по-прежнему не отходившим от нас псам. - И что, они так и будут вокруг нас увиваться? - спросил я очень тихо и жалобно. Необходимость моя отлучиться дошла до самой что ни на есть финальной крайности. - Меня возможно они и отпустили бы, но тебя навряд ли. Ты от них бегал – значит чужой. Придеться нам теперь их дуэньо дожидаться. – услышал я в ответ и чуть ли не простонал, - Но мне очень надо... - Так и топай куда тебе надо. Они все прекрасно понимают, может и сами за компанию с тобой сходят... Только иди не торопясь и не дергайся... Закончив вместе с собаками помечать территорию, мы втроем с Рыжухой и Чернухой (пришлось наречь их коровьими кличками, уж больно крупные они были) вернулись к дереву, на корнях которого грустно покачивая головой сидел мой напарник, рассматривая при свете подводного фонаря разодранный пакет с документами... - Скверное, однако, дело! - поведал он с едва уловимой ноткой разочарования в голосе, - добрые собачки своими клыками и резцами изрядно прокомпостировали наши документы. Теперь нас с такими бумагами ни один погранпост не пропустит. «У, бумагоеды, проклятые!» - совершенно справедливо накинулся я на собак (мысленно), а вслух, хоть и не совсем откровенно, признал свои ошибки. – Это я во всем виноват, не надо было мне рюкзак терять. - Про то, кто виноват, ты мог бы и не напоминать, и без слов все ясно. Посоветовал бы лучше, как нам дальше быть, – не принял моего раскаяния жестокий человек и в первый раз за все время нашего знакомства спросил моего совета, чем очень подбодрил.
26
Я задумался ненадолго. Желание выслу... вернее, произвести впечатление человека бывалого, не лыком шитого, сподобило меня на блицответ. Мельком взглянув на освещенные фонарем изгрызанные паспорта, я сказал. - А мы пойдем и расскажем пограничникам, что на нас напали злые собаки. Собаки-то испанские, пусть они с этими волкодавами сами разбираются. А документы нам должны восстановить, ведь по ним и сейчас можно разобрать наши имена. - Совет хоть куда! – неопределенно крякнул мой серьезно озабоченный случившимся партнер. – Теоретически ты прав, будь паспорта нормальные, рано или поздно через границу нас пропустили бы. Однако проблема в том, что документы наши липовые, а липа-то не самая лучшая, можно сказать одноразовая, и, если пограничники начнут проверять их серьезно, то подделка обнаружится очень быстро. Не могу сказать, что его признание шокировало меня, но то, что я был непрятно удивлен им, не скрою. Ведь уже после нашей первой встречи я почти свято уверовал в то, что для этого человека нет ничего невозможного, а уж после посещения шале... Вообщем сейчас, своим признанием о том, что мы должны были переходить границу с каким-то «дешевым фуфлом», он сильно подорвал мою веру в свою всемогущность. Выражать свое «фе» я не стал, но он все понял и без слов. - Настоящий паспорт тебя ожидает во Франции, а на одну ходку нам и этих фальшивок должно было хватить. Мне стало совестно и я застенчиво поинтересовался. – Так что же мы будем делать? - Вариантов немало, но я склоняюсь к одному. - К какому? - You;ll know tomorrow, and keep quiet now! – сказал он шепотом и только после его слов я обратил внимание на то, что собаки заволновались. - Ola! Quel le ha traido por aqui? – к нам подошел небольшого роста красномордый мужичок с огромной берданкой на правом плече. - Ola! Somos turistas y nos pierderon! – объяснился с пришедшим мой руководитель. Дальше между ними последовал диалог на языке, только смутно напоминающем испанский, в конце которого местный житель отозвал собак, до сих пор бдительно нас стерегущих, и жестом руки предложил следовать за ним. Ночь была селенная, поэтому даже я умудрялся идти по усыпанной камнями тропинке, спотыкаясь не чаще чем через каждую дюжину шагов.
Через полчаса ходу по моим биочасам, а на самом деле спустя минут пятнадцать, мы все той же кавалькадой (правда вместо лошадей у нас были собаки, да и то неоседланные) вошли в горное селение, очень при лунном свете напоминающее черкесский аул (виденный мной только по телевизору). Неразговорчивый проводник определил нас на ночлег в самом крайнем, стоящем особняком доме. Изнутри и снаружи он был похож на украинскую мазанку, только крыша его в отличие от глинобитной малоросской хаты была
27
покрыта не соломой, а целиком сделана из дерева. После дневных потрясений ночь, проведенная на постеленных на голый пол овечьих шкурах, пролетела незаметно. На ранний, на взгляд горожанина, завтрак хозяин дома принес нам термос с кофе (кстати, очень неплохим), пол каравая хлеба и по небольшой головке овечьего сыра, больше похожего на брынзу. Покончив с немудреной, но необходимой трапезой мы распрощались с хозяином (ведущий не забыл сунуть ему пару стопесетовых банкнот) и продолжили наш путь, следуя указаниям горца. За первым невысоким перевалом мы спустились с горы и вышли на двухполосное шоссе. - Куда мы сейчас? – спросил я по-русски, предварительно убедившись, что вокруг не было ни души. - На Кудыкину гору, конечно же! – получил я образцово-детскосадовский ответ от взрослого человека, неожиданно вставшего на прозжей части на четвереньки и прислонившего одно ухо к асфальтовому полотну дороги. - А если серьезно? – продолжил я допытываться о грядущем маршруте (штурман должен заранее рассчитывать курс), когда он поднялся с колен и, отряхнув штаны, сошел на обочину. - Если серьезно, то ты должен, для своего же блага, немедленно прекратить говорить по-русски – это раз, а два – это то, что уж если вышла эта несуразица с документами, мы действительно отправляемся в настоящие горы – в Атлантические Перинеи. Но для начала мы должны сделать вид, что на самом деле движемся в Андорру. Испанские крестьяне люди дотошные и ко всем незнакомцам относятся с подозрением. Для меня не было бы сюрпризом, если бы я узнал, что и сейчас за нами кто-нибудь наблюдает, – сказал он, сканируя местность не поворачивая головы. По тону можно было заключить, что он не шутит. Позыркав по его примеру глазами по сторонам, я, переходя на куцую в моем исполнении иностранную мову, дал речевой выход своему удивлению. - Зачем им это надо? Делать что ли больше нечего? - Привычка. Они поколениями боролись за свою территорию и веками ее отстаивали. - Неужели они так любят полицию, что могут о нас доложить? - Нет полицию они не любят, но сообщить кому–нибудь из своих о чужаках, неизвестно с какой целью бродящих по горам, они могут, если мы отступим от своей легенды... Хотел я спросить о том, какая же у нас легенда, но был остановлен его поднятой рукой. - Внимание! Скоро сюда подъедет трейлер, и если нам повезет, и водитель согласится подбросить нас до Андорры, мы сядем в машину, но до самой границы не доедем. Как только я толкну тебя ногой, ты должен будешь симулировать, что тебя укачало. Здесь это случается часто, дорога изобилует поворотами, так что твое недомогание не должно показаться подозрительным.
28
- Я же моряк, меня же в семибальный шторм не укачивает! - немного преувеличивая стойкость своего вестибюлярного аппарата (ой, как нехорошо бывает, когда не внушающая на вид никаких опасений начнет колбасить судно мертвая зыбь), возмутился я подобным заданием. - Ах, вот оно как! Ладно, тогда ты один садишься в машину, представляешься советским моряком, которому все шторма нипочем, сбежавшим, между прочим, вчера со своего судна, по дороге убившим, ограбившим испанского гражданина, завладевшим к тому же его автомобилем, и затем просишь водителя отвезти тебя, куда он сочтет нужным. Такая версия развития событий тебя устраивает? – спросил он похоже не шутя. - Certainly not! – ответ вырвался у меня спонтанно. От осознанного моего участия в отклонении идиотского предложения на моих устах заиграла глупейшая улыбка. Наверное, таким образом я хотел показать, как мне смешно. Дальнейшее объяснение, к счастью, было отложено. Натужно подвывая двигателем, из-за поворота дороги появился бело-зеленый трейлер. По лицу водителя было видно, с какой он неохотой остановил машину. Я мог его понять – трогаться с места на такой махине, да на подъеме... – тяжелая картина для любого водителя крупнотоннажных грузовиков. Но он, добрый человек, притормозил. и мы, как могли быстро, забрались во вместительную кабину MANа. Разговоры на себя, естественно, взял лидер нашей группы, севший ближе к водителю. Я устроился у двери и сразу принялся настраиваться на тошнотворную волну. На самом деле готовиться к симуляции симптомов укачивания мне и не нужно было, потому что после двадцати минут постоянных поворотов с переменой уровня серпантинистая дорога довела «клиента» до нужной кондиции естественным путем. И когда до поплывшего моего сознания достучалось масластое бедро соседа и дорога-змейка выкинула под колеса трейлера очередное крутое коленце, я был полностью готов к выходу, а мой желудок к опорожнению в обратную сторону. Трейлер, презрительно фыркнув пневматическими тормозами, остановился на бессчетном подъеме, и я почти кубарем выкатился из кабины. За мной с благодарственно-извинительными словами, адресованными участливому шоферу, из машины вышел мой попутчик с сильно потрепанным мастифами рюкзаком. Петляющими, неустойчивыми шагами я спустился с возвышения дороги на девственную землю и оперся руками о первое попавшееся дерево. Многотонный грузовик, пустив в нашу сторону смрадное облачко дизельного выхлопа, продолжил многотрудный путь наверх, в горы Андорры. Когда машина скрылась из виду, ко мне подошел немилосердный наставник и с усмешкой сказал. - Хватит Ваньку ломать, он уже уехал! - Ага, я сейчас. – ответил я, пытаясь глубоким дыханием опустить поднявшееся к зобу и состоящее из кофе, хлеба и брынзы пюре.
29
Он тактично или брезгливо (опасаясь за свою одежду?), отошел от меня подальше. «Не надейся, не доставлю тебе удовольствия!» - зло подумал я, заставив тем самым нутро отозвать обратно недопереваренный завтрак. Спустя минуту мы шли по дороге в ту же самую сторону, откуда недавно приехали. Первые несколько километров я молчал, терпеливо вышагивая за казалось не ведающим усталости ведущим, но любознательность моя распечатала уста, когда с гудрона шоссе мы свернули на проселочную грунтовку. - Мы так до западных Перинеев на своих двоих топать будем? - До Темпа дойдем пешком, а там видно будет, – ответил он, не сбрасывая темпа походного марша, и мне ничего не оставалось, как скрепив сердце и не скрипя суставами, продолжать следовать на крейсерской скорости в его кильватере. Единственное, что требовало уточнения, - это дистанция до пункта назначения. - Далеко ли еще? - Если не будем отвлекаться, то к вечеру дойдем, – услышал я в ответ полное оптимизма заявление, которое меня не обрадовало, но и не испугало. К собственному удивлению к перспективе провести весь день на ногах я отнесся неожиданно индифферентно. Находясь вторые сутки под патронажем моего вербовщика, я, похоже, начал воспринимать жизнь с гораздо большей долей фатализма, чем ранее. «Che sera, sera!» - подумал я красиво и, мысленно закусив удила, подстроился под его некрасивый, но эффективный, долгой практикой выверенный шаг. В Темп мы вошли если и не в темпе вальса то в по-крайней мере в ногу. Произошло это событие на исходе дня. Городок был невелик и по сравнению с Нарьян-Маром непростительно мал, но это обстоятельство, по-видимому, устраивало патрона. Ориентируясь неизвестно по каким признакам на полутемных улочках городской окраины, он вывел наш дуэт к ничем не примечательной на вид, но опрятной и уютно выглядящей даже снаружи гостиничке. Номер мы получили по предъявлении пятисотпесетовой банкноты без регистрации документов и излишних вопросов. Тело мое давно алкало омовения и отдыха, а ум еще с более ранней поры терзался попытками предугадать грядущее. В номере чаяния мои отчасти сбылись. Плоть немало была утешена душем, по мощности струи не сильно уступавшего своему лечебно-профиклактическому собрату, названному именем доктора психиатра Жан Мартена Шарко, а рассудку было рекомендовано попоститься незнанием до утра, которое, как общеизвестно, завсегда вечера мудренее. -До утра, так до утра! – с безразличным пожатием плеч согласился я обождать собственного посвящения в планы шефа до следующего дня и, прибавив только для себя: «Лишь бы это утро подольше не наступало!» – в изнеможении плюхнулся на кровать.
Неисследимы пути (для меня по крайней мере) работы сознания – уже
30
вторые сутки я сплю без снов. Удивительно! После таких насыщенных экстраординарными событиями дней спать будто дитя безгрешное – удивительно! Специалисты – морфеисты скажут, конечно, что на самом деле сны я видел, да забыл... Ну и пусть себе талдонят, что хотят: для меня снов не было, и это означало лишь одно – за короткое время ночного отдыха я успевал восстановиться полноценнее, чем раньше за неделю ничегонеделания. Чему приписывать подобную метаморфозу, происходящую с собственной психикой, я точно не знал, но это мне не мешало кое о чем догадываться. Причиной же для определенных подозрений явилось мое секундное пробуждение этой ночью. Во время краткосрочного бдения я сквозь едва приоткрытые веки успел зафиксировать то, что компаньон мой вместо того чтобы, соответствуя своему дневному образу, спать, раскинувшись на кровати лежа на спине, заливаясь при этом богатырским храпом, скрестив ноги сидел на низкой и широкой тумбочке у моей постели, держа десницу свою над моим лбом... - Buenos dias! – открыв глаза, поприветствовал я окружавшее меня пространство, успев на третий день от начала своей новой эры усвоить, что непрекращающееся мытарство с новыми языками это лишь мельчайшая часть пошлины, которую с меня постоянно будут взымать за defection (дефективность). Ответа на линго-географически корректное и погоде соответствующее приветствие не последовало. В комнате кроме меня никого не было, а на тумбочке моей вместо сидевшего (и возможно при- грезившегося) на ней инструктора-йога был накрыт походный завтрак – виноградный сок и крекеры. Сосед по номеру вернулся (весь в новом), когда с гигиеной и завтраком было покончено. Он вошел в комнату без стука и, объявив с порога, - Собирайся! Через сорок минут отходит наш автобус в Сарагосу, – бросил на мою уже застеленную кровать новый рюкзак, чем-то уже на четверть заполненный, и прибавил, – Быстрее переодевайся и перекладывай вещи из старого вещмешка в новый. - Si, segnor! – ответил я, предпочтя испанский вариант родному и двусмысленному – «Есть!» «Сарагоса, Сарагоса,» - настойчиво запрашивал я свою память, меняя один изрядно претерпевший за последние 48 часов аутфит на другой, еще пахнувший магазином. В голове что-то покрутилось да повертелось, но кроме того, что город (вернее форт) сей был основан римлянами и названия фильма «Рукопись найденная в Сарагосе», снятого по одноименному роману Яна Потоцкого, другой полезной иформации моя лимитированная здоровой ленью «ерундиция» на экран ответов не представила. - Я готов! – доложил я, закончивая перепаковывать рюкзаки. -Тогда в путь! – скомандовал он и через минуту (формальности им уже были улажены) мы в том же походном порядке, что и вчера, шли по городу под лучами быстро входящего в силу солнца.
31
Прошли мы совсем недолго. Через пяток кварталов от нашей «ночлежки» командир вошел в небольшой полупустой сквер и присел на вычурной формы скамейку, стоящую между двумя бутылочными деревьями. - Садись! - сказал он, - теперь можно поговорить. У нас есть на это полных 15 минут. Я сел и всем своим телом (жалея лишь о том, что не умею не двигать ушами не изменять их форму, а то бы я их навострил) дал понять, что весь - внимание... Оценив мое прилежание ироничной ухмылочкой, он начал метать крапленые карты. - Я понимаю твое любопытство, сам был когда-то таким же нетерпеливым, но рассказать тебе сейчас сразу обо всем не могу. И времени недостаточно, и момент еще для этого не приспел, да и ты не готов. Однако волею обстоятельств, отчасти изменивших схему, по которой мы должны были действовать, я вынужден кое-что подкорректировать в наших планах и соответственно подготовить тебя к будущим событиям, – закончив излагать преамбулу, он откинулся на чугунную спинку скамейки и вперился в мои глаза своим по-врачебному бесстрастным взором, словно в очередной раз диагностируя меня на моральную «вшивость». «... а я все гляжу, глаз не отвожу...» - не погрешив против истины, мог бы я пропеть о приложенном мной усилии выдержать испытание его взглядом – глаз я действительно не отвел, но зато заморгал часто, часто. - Мы едем в Сарагосу для того, чтобы повидаться с графом Ветловым. – неожиданно объявил он, продолжая смотреть на меня уже утратившими добрую половину своей скребящей по донышку души проницательности очами, – Я надеюсь, ты не забыл это имя... - Как же, помню! Ведь это ему на сохранение достался арабский ману... – воскликнул я и осекся на половине слова: «чудеса какие-то да и только», - пронеслось у меня в голове: «рукопись, Сарагоса, «Чудеса природы, библиотека, сокровища...» - слова превращались в образы, которые создавали перед моим внутренним видением до утраты связи с реальностью романтичную и от этого еще более притягательную картинку...
- Да, манускрипт был у него, но сохранить его ему не удалось. Как и две другие книги из Иоанного собрания он оказался в руках нацистов. – уточнил инструктор и без заминки вернулся к объяснению, - Я тебе уже говорил о том, что близится время, когда у нас появится шанс вернуть утраченные книги: для этого осталось заполучить две (из трех) частей завещания, но сделать это будет возможно лишь через девять, а то и одинадцать месяцев. Однако действовать мы можем начинать немедля, потому что первым документом нам уже посчастливилось завладеть. Помнишь наше Марсельское приключение и тех троих в черном? Ты еще спрашивал, что им от меня было нужно. Так вот, в тот день мне как раз и удалось увести буквально из под их не обладающих достаточно развитым для выбранной сферы деятельности нюхом носоглоток конверт с последней волей недавно скончавшегося
32
группенфюрера Альтмана. - Получается, что вся это беготня со стрельбой была затеяна ради паршивого листка бумаги, которым какой-то выживший из ума фашист завещает своему змеиному отродью никому сейчас не понятные да и навряд ли нужные книжицы? – немного разочарованно поинтересовался я, давно нафантазировав, что побег с острова Иф был связан не с чем иным, как с самым настоящим кладом (сродни кладу аббата Фариа), в котором неприменно присутствует все чему там положено и быть, а особенно – «золото, бриллианты». Мой словесный выпад против фашистских преступников и их отпрысков собеседником был проигнорирован. Вместо того, чтобы согласиться с моим заявлением или возразить что-либо он спокойно продолжил вводить меня в курс дела. - Первоначально я не намеривался навещать графа в Испании, мы уже давно уговорились с ним встретиться в Париже, но ввиду нашего непредвиденного изменения маршрута мне придется внести в планы некоторые коррективы и взять на себя, тем самым, ответственность за попытку объединения необходимого с полезным. - Он, наверное, может чем-то вам помочь? – позволил я себе высказать гениальную догадку, не придавая особого значения последним словам своего патрона. - Разумеется, что наше посещение Ветлова не будет являться ординарным визитом вежливости. Граф, не менее нашего жаждущий вернуть книги, постарается сделать все, чтобы мы первыми добрались до цели. В данный момент от него потребуется всего лишь небольшая экспертиза. Он должен будет постараться определить указанное в обладаемой нами трети завещания место, где находится предмет, являющийся ключом к отысканию одной части координат захоронения клада. «Фью», - присвистнул я. Именно этим действием мне показалось логичным отреагировать на изуверскую замороченность фашистского способа оставлять потомкам наследство, – Что же это за завещание такое, если прежде чем получишь что-либо весь от усилий на мыло изойдешь? – расшифровал я вопросительно глубокий смысл молодецкого посвиста. - В этой нарочитой затрудненности обретения клада есть немалый смысл. Завещатели пекутся в первую очередь не о формальной и беспрепятственной передаче наследства своим родственникам, а о том, чтобы награбленное во время войны досталось наиболее умным, хитрым, изворотливым, предприимчивым – вообщем, самым волевым и целеустремленным из них. Нам, кстати, на руку подобная усложненность. Она дает нам шанс опередить соискателей. -Какой-то естественный отбор получается... – попробовал я подытожить услышанное по-дарвиновски. - Что-то вроде того. – согласился он, поднимаясь со скамейки. - А зачем им это нужно? – поинтересовался я, тоже вставая.
33
- Затем, чтобы наследники продолжили их дело. - Бред какой-то! Разве это возможно в наше время? – не поверил я своим ушам. - То, о чем они мечтали – конечно невозможно! Однако в окружении наследников есть господа, которые хотят воспользоваться этим кладом в своих, еще более неприглядных целях. - Кто же они? - Об этом позже, потому что тема это обширная и во многом тебе малоизвестная. А сейчас нам пора на вокзал, – закончил он и направился к выходу из сквера. - Какую все-таки задачку должен решить граф, и, вообще, что за ребус такой представляет из себя завещание? – продолжил я любопытствовать на ходу. - Я полагал познакомить тебя с документом, когда мы доберемся до дома, но если тебе так не терпиться, могу прочесть по памяти его последнюю, практическую часть. Думаю, что над решением этой загадки время в пути до Сарагосы для тебя пролетит незаметно. Слушай и не взыщи строго за нелитературный перевод с немецкого Первой моей рекцией на услышанную загадку было желание тотчас же открыть рот и самонадеянно вякнуть, все де элементарно Ватсон и для того, чтобы решить сию «шараду» совсем необязательно беспокоить графа, но чем больше я задумывался над задачкой, тем сложней она мне начинала казаться. По окончании же пятиминутного мудрствования я пришел к выводу, - Это либо злая шутка, либо глупость несусветная, либо издевательство какое-то изощренное – задание типа: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что...» - Вот здесь ты не прав, - возразил мой спутник, когда мы вступили на перрон автовокзала. – Задача, о которой ты упомянул, является чисто русского ума фантазией, а мы с тобой имеем дело с немцами, нацией, известной своей практичностью и житейской основательностью. Они нереальных целей ни себе ни другим ставить не будут, просто сочтут это делом их недостойным. Поэтому загадке этой есть хоть и не простая, но нормальная, можно сказать обыденная разгадка. Так что не торопись с ответом, садись в автобус и думай, а коли нет... – в этом месте он запнулся на мгновение, как мне показалось, для того чтобы заменить в своей фразе одно слово, и быстро договорил, подталкивая меня к подкатившему к остановке Volvo, - ... настроения – смотри в окно или спи. Над разгадкой фашистской головоломки я мучался недолго. Минуемые автобусом пейзажи после нашего двухсуточного скитания по таким же самым горам оказались тоже не особо прельстительными, поэтому самым есте- ственным для меня выбором стало последовать ироничному совету старшего товарища и продремать весь путь до столицы Арагона.
Автобус докатил до Сарагосы за шесть часов, сделав только две
34
пятнадцатиминутные остановки, в Лериде и Монсоне, и несколько совсем коротких. В конечный пункт рейса, на автовокзал Сарагосы, мы прибыли в половине пятого вечера. На привокзальной площади компаньон взял такси, и дряхленький Сеат черно-канареечной раскраски повез нас в графские владения. Дом, вернее усадьба, а еще правильнее (как мне потом объяснили) – сераль, занимаемый Ветловым, находился по правую сторону реки Эбро, за давно разрушенными стенами старого города. Таксомотор остановился у высокой кирпичной стены розового цвета. Мы вышли из нее и приблизились к единственным на этой стороне улицы массивным деревянным воротам, укрепленным чугунными полосами и украшенными бесчисленным количеством искусно вырезанных геометрических орнаментов. Спутник мой, украдкой осмотревшись по стороном, постучал давно не драенным медным кольцом по такой же запущенной медной пластине, к которой оно крепилось. Тотчас же над кольцом отворилось маленькое оконце, и в нем появилась сальная и пренебрежительно-важная физиономия в феске; между ее обладателем и гостем состоялся короткий диалог, из которого я четко распознал только два обращения: дон и эфенди, и менее отчетливо последовавшие за ними фамилии - Альварес и Себек. Оконце закрылось и с другой стороны ворот послышались удаляющиеся вглубь двора неторопливые шаги. Не прошло и пяти минут, как уже откуда-то (судя по доносящимся до нас звукам) сверху, вниз по ступенькам в направлении стены бежала та же самая пара ног, но уже в великой спешке. Ворота распахнулись, хоть и нелегко, но без скрипа. У левой их створки согнувшись в глубоком поклоне стоял страж ворот и что-то почтенно бормотал по-арабски, чванливо-гордое выражение на его лице было заменено на в высшей степени уважительно-подобострастное. Однако меня поразили не мимикриационные перемены, происшедшие с привратником, я был ошеломлен и очарован открывшимся передо мной видом. Прямо посреди патио, выложенного плитами отдающего голубизной мрамора, в окружении невысоких, но толстопузеньких, похожих на ананасы пальм и таких же крепеньких им под стать, необычного вида (вавилонских ли, персидских?!) каменных львов, находился бассейн с ультрамаринового цвета водой, а вокруг... - Не задерживайся, нас ждут! – подтолкнул меня в бок попутчик, - с планировкой риада познакомишься попозже. Действительно, у ступенек ведущих на второй этаж, нас в полупоклоне дожидался улыбчивый, образцово- загорелый мужчина в такой же точно, как и привратник, феске. Мы последовали за ним. Поднявшись наверх по лестнице, огражденной кружевными каменными перилами, мы вышли на открытую в сторону двора террасу. Из глубины ее нам навстречу доносились приглушенные звуки женского голоса, певшего под аккомпанимент не- известного мне струнного инструмента. Провожатый направился на ненашей сладостью наполненный голос.
35
Намного более изысканная, чем ворота, но сделанная из того же темно-вишневого цвета дерева дверь из-за которой на галерею просачивалась неслыханная мною ранее музыка, была приоткрыта. Человек в феске осторожно постучал по ее поверхности узловатыми костяшками своих тонких, будто высушенных жгучим экваториальным солнцем пальцев и произнес корокую фразу на арабском. С противоположной стороны прозвучало короткое, - Antre! Слуга молча открыл дверь и посторонившись пропустил нас во внутрь... В комнате, покрытой причудливой игрой света и тени, образованной пробившимися сквозь ажурную оконную решетку ярко-красными лучами заходящего солнца, находились: пожилой, не по возрасту стройный мужчина, полулежащий на низком диване и курящий наргиле, напротив же него, на устланном коврами и усыпанном атласными подушками полу сидела сотканная как бы из пустынных эфемер девушка с похожим на лютню инструментом. Из не материальных предметов, кроме звуков музыки и пения, а также геометрически правильной светотени помещение было заполнено трудно описуемой словами благой вонью Востока. - Мир дому сему! – приветствовал незнакомцев по-русски мой суровый компаньон приложив правую руку к сердцу. - Мир входящим! – неожиданно мягким для своего аскетического сложения голосом откликнулся на приветствие мужчина также на родном для меня языке и отложив наргиле в сторону продолжил, подкрепляя слова изящным жестом отменно ухоженной руки, - Милости прошу, присаживайтесь где вам удобно. Неуспели мы даже определить где нам лучше присесть, как очаровательная певунья прикрыв личико газовой вуалькой невесомым шагом спугнутой серны выбежала из комнаты вместе инструментом. Молча переглянувшись мы заняли ее место посреди подушек и первый раз при мне Искандер проявил заинтересованность представительницей противоположного пола, - Это что за Пери такая? - Моя воспитанница, Фируза, внучка моего старого друга. Я надеюсь вы извините ее, она у нас немножно дикарка, никак не может заставить себя привыкнуть к новым людям, - совсем не просящим тоном объяснил неожиданное исчезновение девушки граф выглядящий в своем шелковом зелено-коричневом одеянии как заправский, по меньшей мере шах, а то и настоящий падишах и покончив с домашней темой очень тепло и участливо поинтересовался, - Как доехали? - Слава Богу, без приключений! – не совсем искреннее, на мой взляд, ответил старший гость, а я немного растроенный быстрым побегом нимфы промолчал, давно уже уяснив, что мое слово в этой среде еще не скоро в цене будет.
- Прошу прощения за то, что приехали без предупреждения, но... – в
36
извиняющемся ключе продолжил свою речь мой патрон, однако был быстро остановлен Ветловым, - Абсолютно нет никакой нужды в извинениях... я всегда искренне рад тебя видеть Искандер. А сейчас давайте забудем о делах – нельзя нарушать традиции – после дальней дороги путники нуждаются в омовении, еде и отдыхе... – хозяин хлопнул в ладони и бесшумно появившийся из-за двери прислужник по имени Мехмет получил от него какие-то касающееся нас распоряжения. Искандер поднялся, я за ним. - Жду вас через полчаса в трапезной, - сказал хозяин и на этом мы на время расстались. Мехмет провел нас в находящиеся по-соседству комнаты на первом этаже. Убранство помещения доставшегося мне было для меня настолько неожиданным, что оказавшись внутри его я первым делом поискал взглядом у двери войлочные бахилы бесплатно предоставляемые посетителям отечественных музеев-усадьб и других хранилищ культурных ценностей. Вместо неплохо предохраняющей полы, но делающей визитеров похожими: либо на сбежавших из психиатрической лечебницы пациентов, либо на только что слезших с печи Иванушек-дурачков обуви, у порога стояли две пары мягких бабуш без задников и с загнутыми носами. Немалую часть комнаты занимала огромная, но благодаря низкому ложу и резным, воздушным спинкам не казавшейся тяжелой и громоздкой кровать под балдахином. Две стены спальни были задрапированы шелковой тканью небесного цвета, а две другие от потолка до пола были покрыты старыми гобеленами с изображениями осады сельджуками христианских крепостей. Переобувшись я отправился на поиски мест уединения и гигиены. Мягко ступая по подпружинивающими под моими стопами коврам я вскоре нашел, что требовалось. Санузел хоть и выглядел на современный вкус достаточно архаично, то есть винтажно (много бронзовых причиндалов и старой кое-где пожелтевшей и потрескавшейся от времени глазури), но функционировал исправно. Четверть часа спустя дань первой части древней традиции была отдана. Наличие на кровати сменной одежды само по себе меня не удивило, озадачил лишь, и то слегка, ее выбор: шаровары и что-то непонятное, не подпадающее ни под один из известных мне видов мужских рубашек – этакий шелковый балахон, одевающийся через голову и имеющий непомерно длинные рукава. Что со своим уставом в чужие дома соваться, для себя же накладно будет - усвоено мною было давно, поэтому облачился я в принесенное без уговоров и сразу же побежал (мужик называется) смотреть на свое отражение. Светик-зеркальце не слукавило - всю правду-матку мне прямо в глаза резануло и я на себе самом узнал, кто есть – шут гороховый. «Аз есмь» - почти со стоном признался я посеребренному с изнанки стеклу, но надолго не загрустил. После пребывания в неграх собственный вид феллаха в праведным путем позаимствованной у вельможи одежде меня сильно не огорчил, тем более, что впереди нас ждал знатный ужин, в чем я уже не сомневался... и до моей комнаты дотянулись ароматы арабской кухни.
37
Таджин, кехта, мишна, шорба, мешуа, ну и естественно кус-кус и плов – это только то, что я запомнил (если не переврал конечно) из названий представленных на низком круглом столе блюд составивших наш поздний ужин. Мы с Искандером (одетым также несуразно как и я) третий день живущие впроголодь напрочь забыв о том как рекомендуют поступать с вечерней трапезой мудрые правоверные приналегли на явства без стеснения, благо что на графский стол правило есть только правой рукой не распространялось. Хозяин в отличии от нас и в подтверждении тому, что есть все-таки люди следующие добрым советам к еде почти не притронулся. От начала застолья до конца его он возлежал у стола на подушках, медленно что-то потягивая (щербет наверное) из узорчатого темносинего фужера венецианского?! стекла. На мой недоуменный взглядо-вопрос он ответил совершенно не красуясь и даже как бы с сожалением, - Одной из небольших привелегий почтенного возраста является то, что старой плоти не требуется многого для продолжения естественного процесса усохновения. Комментировать подобное признание я посчитал бестактным, лишь сочуственно покачал головой и сделал еще один добрый глоток набиза. Но не потому, что мне понравилась финиковая наливка, а для того чтобы, (как верно определяют англосаксы) wash down - смыть в утробу - десятый мельземен и со свободной пастью переключиться на бахлаву и с детства излюбленный суджук с грецкими орехами ( в Грузии чурчхела) . Вскоре от стола отвалился (неудобно сравнивать не первой молодости мужчину с насытившейся пиявкой, но внешнее сходство в произведенном им действии присутствовало) на подушки и Искандер. Я оказался последним дееспособным гурманоидом. Разум мой шептал, говорил, кричал, что пора остановиться, что потом будет худо, но рассудок помутненный и спеленутый дурманом сладкого не позволил мне дезертировать с кулинарного ристалища и я продолжал десертировать. Делал я это под обращенными на меня взглядами белоэммигрантов. Два глаза смотрели на меня по-сытому добродушно и слегка печально, два других – постных – с тревожным любопытством. Мне было бы все равно – пусть смотрят себе сколько влезет, лишь бы еду не отбирали – ведь первый раз после побега душу удавалось отвезти... Тем не менее со временем их соглядательская настойчивость стала формировать в моей голове по теософски высоконравственную мысль: «От лукавого все это: и сласти и сладости: его - гада безрукого - работа, с яблочка-то наливного, да сахарного все мучения наши и пошли! Кто оное-то первомужчине подсунул-подсуропил? - Огромное спасибо за угощение Михаил Львович, давненько не доводилось так чревоугодничать, – раньше времени поблагодарил хозяина мой напарник и начал беспокойно (надеялся наверное таким образом пресечь мое обжорство) ворочаться на подушках.
Граф, к счастью, маневра этого не понял (или только сделал вид), потому
38
как сказал совсем не то на что мог расчитывать желанный гость, - Не торопись, Искандер, сейчас кофе подадут. - Я бы лучше чаю выпил, - смирился с продолжением «банкета» старший визитер и на время угомонился, однако весь облик его продолжал настойчиво нашептывать о том, что ожидание ему в тягость. Улыбнувшись самыми краешками губ ухищрениям сотрапезника Ветлов уступил и позволил перейти к делам не выходя из-за стола. - Будем считать что вы достаточно восстановились, для того чтобы изложить цель вашего визита. - Мы нуждаемся в вашей консультации граф, дело в том что в обретенной нами первой составляющей завещания указываеются предмет и место, которые, как нам с Павлом Николаевичем кажется, должены быть вам знакомы. - Но ведь не по этому ли именно поводу мы должны были встретиться с тобой в Париже? – слегка приподняв сильно поседевшие брови поинтересовался хозяин мавританской усадьбы. - Верно. Однако фортуне было угодно подкорректировать планы сынов человеческих... И вот мы у вас... - Если сама судьба вмешалась, то тут уж ничего не поделаешь – придется следовать указанным ею курсом – делись своими проблемами, не стесняйся, у меня для вас тоже новость имеется... – на этом Ветлов прервался – в комнату внесли кофе и чай. Получив позволение Ветлова, Искандер из полулежачего состояния перегрупировался в позу полулотоса, взял с подноса прозрачный стаканчик с жидкостью цвета увядающей травы и неторопясь, изредка прихлебывая из стеклянной посудинки в более пространной форме изложил графу то о чем я уже имел удовольствие узнать сегодня утром. В этот его рассказ вошла не только сама загадка (моя догадка!), но и вступительная часть завещания. Все это, естественным образом, было поведано хозяину на языке оригинала, так что уровень моей информированности в делах таинственного наследства не увеличился, к сожалению, ни на йоту. Михаил Львович слушал внимательно, начиная все чаще и чаще покачивать головой из стороны в сторону выражая тем самым по-видимому либо все возрастающее изумление, либо последовательно углубляющуюся озабоченность узнанным.
- Мда, - многозначительно начал резюмировать граф, когда гость в ожидании комментариев прервал свое повествование, - документ выдержан в наихарактернейшем для национал-социалистов стиле – гремучая смесь из известных всем фактов, замешанная на мистике и поданная под соусом инфатильного романтизма. Впрочем эта манера только упрощает решение поставленной ими задачи. Вполне возможно, однако, что легкость вступительной части логической проблемы является таковой лишь в разминочных целях и в последующих параграфах завещания задания усложнятся и, я не исключаю того, что простота первой загадки служит определенного рода наживкой для претендентов на наследство... Но будет о
39
несущественном – предмет и его местоположение закриптографированные в загадке теоретически мне известны, но прежде чем открыть их я займу ваше внимание коротким рассказом о одном небольшом и внешне маловажном событии происшедшем на прошлой неделе. - Сделайте милость, Михаил Львович, поведайте нам, да побыстрее и поподробнее свою новость. Готов биться об заклад, что речь пойдет не о пустяшном деле, – загорелся неподдельным интересом Искандер. - Puteter, - согласился граф и начал свою историю, - В предыдущий понедельник мне позвонил из Лондона незнакомый мужчина и назвавшись профессором Кембриджского университета завел разговор о двух моих статьях, которые я давным-давно, в пору кичливого юношеского самоутверждения, имел неосторожность опубликовать в одном английском околонаучном журнале. Звонивший явно обладал, как прекрасно развитым красноречием, так и - подчеркиваю – профессионально поставленным - даром убеждения. Проявив хорошое знание предмета разговора профессор прежде чем повесить трубку ненавязчиво напросился ко мне в гости для продолжения беседы, – в этом месте рассказчик сделал короткую паузу для того чтобы, с одной стороны (возможно) перевести дух и заново прокрутить в голове подробности звонка незнакомца, а с другой – предоставить аудитории время для более глубокого проникновения в прослушанное. - И, вы, согласились его принять? – выше меры удивился не пожелавший вникать очень глубоко в рассказанное Искандер. - В том то все и дело, что да! – несколько стушевавшись сознался граф, - Ты же знаешь, что с недавней поры я живу почти затворником, но он... подловил меня на... любопытстве... Мне захотелось на него посмотреть, – снова пауза, прошедшая на этот раз в вопросительном молчании, - Я потом долго анализировал нашу телефонную беседу и пришел к выводу, что вся речь моего собеседника была спланирована таким образом чтобы заставить меня пойти у него на поводу... - Вы хотите сказать, что в течении короткого разговора абсолютно неизвестный вам человек принудил вас пригласить его в свой дом?! – спросил главный гость пограничным с недоверием тоном. Хозяин ответил не сразу. Сначала он чуть приподняв голову посмотрел на потолок, великолепной мозаикой имитирующий ночное звездное небо, словно искал подсказку в разбросанных над нами искусной рукой мастера созвездиях, затем опустив глаза долу поднял с пола наргиле и только сделав из его трубки несколько затяжек, набравшись, по-видимому, со втянутым в легкие дымом решимости произнес следующее,
- Самое любопытное заключается в том, что ни к чему он меня не принуждал. К концу разговора вышло так, что по интенсивности, моя заинтересованность в его визите чуть ли не сравнялась с желанием собеседника переступить порог этого дома, так что запрос профессора о визите оказался пустой формальностью. Тебе, Искандер, ведь известна наверное моя нездоровая тяга к общению с неординарными людьми, так вот
40
– даже по телефону - незнакомец с лихвой успел блеснуть своей незаурядностью и некоторой в этом схожестью с одним хорошо известным мне человеком... - И что же дальше? – несколько невежливо вклинился в размышления графа мой попутчик. - Третьего дня, профессор Макгрегор, оказал мне честь своим посещением, - коротко сообщил Ветлов чутко уловив по настроению Искандера, что тот не склонен к долгому выслушиванию пространных рассуждений. - Полагаю, что профессор во время своего визита не ограничился лишь разговорами о погоде, что ему было нужно от вас? – с прогрессирующим интересом полюбопытствовал гость. - Если вкратце – то он выразил безыскусно завуалированную надежду взглянуть когда-нибудь на копию «Чудес природы». - А такая копия существует? - Существует и сделана она моей собственной рукой! – с известной долей гордости, но и не без некоторого смущения признался Михаил Львович. Слова Ветлова произвели на Искандера странное, на мой взгляд, впечатление. Сначала мне показалось, что признание графа, мягко выражаясь, расстроило гостя и он, чтобы не обидеть хозяина захлестнувшими его эмоциями отвернулся от него и направил свой осуждающий взгляд в сторону открытого, находящегося в глубокой украшенной витееватой каменной резьбой нише, окна. Повернув голову к одну из двух источников естественного освещения находящихся в комнате, Искандер представил мне свой чеканный профиль и, таким образом, возможность лицезреть происходящую с его лицом метаморфозу. Легкая тень заботы мгновение назад омрачившая его чело не надолго удержала свою позицию. Вскоре ее место заняла гримаса по лукавости не уступающая проказливой рожице Фавна. Обретя новое выражение лица гость вернул свой взгляд на собеседника и с соответстующей козлоногому божку иронией спросил, - Если мне не изменяет память, Михаил Львович, вы никогда доселе не обмолвливались о ваших подвигах на поприще перепесчика древних фолиантов? - Нет, никогда. - Так, как же тогда... Тут наступил черед графа поторопиться с ответом и прервать вопрошающего на середине фразы, - Здесь-то и кроется причина моего интереса к профессору. Он оказался всего лишь вторым человеком кто смог по моим пышущим самодовольством статьям догадаться о том, что я не по наслышке знаком с манускриптом считающимся бесследно канувшим в 13 веке... - Но в статьях, позволю себе выразить несложную догадку, вы напрямую не упоминали о книге?
41
- Естественно, что нет. Единственным, но роковым, моим просчетом было использование, хоть и в изменненом виде, выдержек из двух подходящих к основной теме статей пассажей из рукописи... - Стало быть о факте существовании копии ваш посетитель предположил чисто... априори?! - Его догадка основывается на элементарном знании психологии ученого – ни один из настоящих арабистов, будь у него возможность, не устоял бы перед соблазном скопировать столь ценную книгу. - С этим все ясно, – не утрачивая едкой ухмылки подытожил Искандер, - а теперь давайте поговорим о том, что еще интересного, помимо, разумеется научных бесед, произошло во время визита профессора и после его ухода. - Однако, ты, не утратил отменной своей наблюдательности, приметил все таки соглядатаев... – удовлетворенно проговорил Ветлов, - с того момента, как Макгрегор покинул риад за домом и за всеми моими служащими ведется постоянная слежка. Похвалу в свой адрес мой шеф проигнорировал и вернул разговор непосредственно к моменту пребывания настырного шотландца в доме графа, - Подтвердилась ли ваша догадка по поводу личности визитера? - Сначала я подумал, что ошибся и уж стал было корить себя за недостойную моему возрасту мнительность, но по прошествии получаса мои подозрения получили еще несколько косвенных подтверждений, а как только Мак Грегор снял... В этот момент произошло непредвиденное... Разморенный щедрым угощением и убаюканный скучнейшей для меня беседой я до сей минуты успешно балансировавший на грани сытой дремы и полутупого бодрствования прикрыл в очередной раз глаза, чтобы через мгновение их заново открыть, но не смог – сон взял верх и голова моя сорвавшись с поддерживающей ее ладони рухнула на серебрянный поднос со сладким. Грохот был страшный. Особенно громко и больно отдалось мое падение в правом, приложившимся к благородному металлу ухе. Сконфуженный и обсыпанный сахарной пудрой я вскочил на четвереньки и находясь в этом малопривлекательном положении начал лихорадочно придумывать что-нибудь в свое оправдание. Но в башке гудело и на язык не просилась никакая душещипательная ложь. Говорить тем не менее, что-то надо было и я пролепетал сущую правду, - Извините, я не нарочно... - Ну если ты не по собственной своей воле, решил, как предтеча, сложить голову на блюдо, тогда я бы тебя простил, хотя конечно интересно было бы посмотреть, как у тебя это по нарочному получилось бы, да и Саломею задействовать в этом случае было бы занятно, - с ядовитейшим сарказмом бросил мне почетный гость и прибавил, - правда не знаю, как твою выходку оценит Михаил Львович...
- Оставьте извинения молодой человек и ступайте лучше почивать. А
42
прощения просить должен я, за то, что превратил дружеский ужин в деловую конференцию, – по-дедушкиному добродушно и понимающе отправил меня граф на покой. Откланявшись как мог я покинул трапезную и спустя время требуемое для подготовки к цивилизованному сну душа моя оторвавшись от явственно-осязательного соприкосновения с иллюзиями мира реального вошла в лишенный (если трактовать время притормаживания большинства физиологичесских процессов организма по-нашему – по-материалистически) тактильных ощущений контакт с миражами заповедных областей. Эту ночь я провел под знаком Девы и не одной, а целого выводка прекрасных обитательниц сераля, а может даже и гурий. Начало сна было интригующим, середина – многообещающей, конец, по всем признакам, должен был бы превратиться в апофеоз (восхитительные одалиски в мавританских одеяниях совсем распоясались...), но в самый неподходящий момент балдахинные шторки отдернулись и надо мной свесилась гнусно скалящаяся голова дявольски хитрого и коварного профессора преступного мира Мориарти. Профессор грубо схватил меня своей правой рукой-клешней за плечо и... я проснулся, и увидел, что мое пробуждение было не столь страшным и ужасным, как после подобных же снов очнувшегося под вислицей Лос-Эрманос капитана валлонской гвардии Альфонса... Солнце уже давно встало. У моей развороченным ночными беспокойствами постели переминаясь с ноги на ногу стоит задорно улыбающийся Мехмет и что-то лопочет по-французски про доброе утро, хорошую погоду и ожидающий меня завтрак. На столь банальное завершение ночных грез рассудок мой отреагировал только теперь по-настоящему понятыми и от этого втройне более дорогими строчками великого тезки моего попутчика, отчаянно по-видимому страдавшего по утраченному его предками Аль-Джаннаату. ...Ни владелец я сераля, Ни араб, ни турок я... Подкрепившись в одиночестве я вышел во двор и присел у бассейна на край деревянного лонгшеза. Вокруг не было не души, а от воды и окружающих ее пальм и каменных изваяний царей животного мира веяло таким покоем и умиротворенностью, что мне снова захотелось вернуться... в прерванный сон. Но сила воли оказалась сильнее зова плоти, резко поднявшись я заставил себя немедленно, вопреки всем физкультурным правилам, приступить к послезавтраковой зарядке. Втягивался я в разминку медленно, с ленцой, но постепенно разогрелся и начал получать от упражнений удовольствие. Ну, а когда толстую мою кожу пробил первый пот верхняя часть тела, как-то самопроизвольно соеденилась с нижней и движения приобрели определенную силу и скорость – следовательно наступила пора повторять ката.
Закончив поклоном в сторону невидимого оппонента хейан-годан я
43
почувствовал, вернее унюхал за своей спиной чье-то ненавязчивое присутствие. Обернувшись я увидел скромно притулившегося к дальней от входных ворот пальмы и внимательно наблюдающего за мной, Михаила Львовича. - Простите, что помешал... – начал извиняться безмерно тактичный Ветлов, - я только что завершил полуденный намаз и проходя через двор увидел ваши упражнения и увлекся... - Что вы, что вы. Вы совсем мне не помешали, я как раз закончил. – поспешил я уверить графа в обратном. - Судя по энергичности и прямолинейности движений это что-то японское? – спросил он заинтересованно. - Да. Это пятый ката школы Сетокан, - важно пояснил я, а затем спохватившись спросил в свою очередь, - а как вы так неслышно подошли, что я только сейчас вас увидел?! - Привычка выработанная доброй дюжиной лет скитаний по дороге упрека... – объяснил хозяин усадьбы так туманно, что становилось ясно – годы проведенные им в осуждаемом людьми состоянии не пропали для него даром и мне вполне резонно можно было напомнть ему о былом и упрекнуть в увиливании от прямого ответа. Тем не менее позволить себе подобного демарша я не смог, поэтому пришлось просить дальнейшего разъяснения руководствуясь правилами хорошего тона, - Что же это за дорога такая... и с чем ее едят? – на вторую часть вопроса у меня нехватило... дыхания, от того она, к счастью, осталась непроговоренной. - Дорога упрека является путем к самопознанию людей укора - членов ордена Маламати – странствующих дервишей или, как их еще называют – каландаров, – с готовностью, но скупо просветил меня граф. - Наверное орден имеют какое-то отношение к суффизму? - напряг я все свои извилины для того чтобы хоть как-то поддержать разговор. - Вы правы. Тарикат Маламати представляет собой одно из многочисленных мистико-аскетических течений суффизма, – по-прежнему без подробностей ответил граф, справедливо полагая, что нюансы арабской философии и спиритуализма мне не по... зубам. Здесь нашей беседе в пору бы и закончиться, но мне вдруг вспомнился тон первого вопроса высокоученого собеседника... Сейчас мне показалось, что в словах его про энергичность и прямолинейность ката крылась какая-то насмешка. Заимев такое подозрение я решился на плохо обдуманный и некоторым образом вызывающий вопрос, - Вы считаете, что движения в каратэ слишком прямолинейны? Ветлов принял словесный вызов с явной неохотой, но повинуясь восточному закону во всем угождать гостям был вынужден держать ответ. - Я конечно не эксперт в этой области, но думается мне, что сферические движения более естественны и органичны для человеческого тела.
Внутренне я был согласен с замечанием оппонента, но чувство
44
справедливости заставило меня возразить графу использую свои дюжинные познания в элементарной геометрии. - Насколько мне известно любая прямая является наикратчайшей линией соединяющей расположенные на ней точки. - Верно, но жизнь частенько доказывает обратное и нередко выходит так, что кружные пути оказываются намного короче и эффективнее прямолинейных. Будь я чуть-чуть посдержаннее правота хозяина усадьбы удержала бы меня от продолжения дискуссии, но нетерпение и неумение слушать собеседника погнало меня в дебри дальнейшего спора, - Но в бою удар по прямой траектории будет наибыстрейшим, а следовательно самым сложным для отражения... -Теоретически да, однако любой поединок подчиняется не только ведь одним математическим законам. В нем сплетено столько всего разного, что с полным основанием можно было бы назвать его микромоделью всей жизни... Впрочем лучше не начинать разговор на эту тему ибо необъятна она как Божий мир, – сделал Ветлов вежливую попытку свернуть нашу беседу, но я проявив вульгарную настойчивость (в чем впоследствии не раскаялся) в поисках истины попросил, - Не могли бы вы, Михаил Львович, доказать каким-нибудь образом свою теорию. От такой просьбы граф на время умолк и у него нахмурился лоб и поджались губы. Увидев как переменилось его лицо я подумал, что наш гостеприимный хозяин застыл в поисках в своем образцово-тактичном словаре наиболее достойного моей привязчивости выражения. Но я был не прав. Пауза оказалась недолгой и, вскоре, совершенно неожиданно для меня, Ветлов продолжил тему, - Я мог бы попытаться доказать предложенную вам теорию, заметьте - не мою, на словах и в рисунках, но следуя народной мудрости решил в качестве более доходчивой формы объяснения ее действенности остановиться на короткой демонстрации. Закончив столь многообещающую фразу Михаил Львович подошел ко мне поближе и... удивил следующим вопросом. - Надеюсь вам в детстве доводилось забавляться игрой в салки или пятнашки, не знаю как теперь она величается... - Конечно же играл и игра по-прежнему так и называется, – недоуменно подтвердил я. - Вот и отлично! – воскликнул Ветлов прежде чем предложить мне странную забаву, – Сейчас, вспомнив молодость, я попбробую сыграть с вами в эту славную игру. Но с одним условием: вы будете стараться запятнать меня используя только прямолинейные движения руками. Задание понятно? - Яснее, ясного. – бодро ответил я уже заранее предвкушая свою победу.
- Великолепно! – с энтузиазмом сказал Михаил Львович, отступил от меня
45
на два шага и скрестив руки на груди скомандовал: Начинайте! Уверенный, что «запятнаю» старика с первого же выпада я дернулся вперед на половине возможных оборотов, но моя выброшенная навстречу графу рука вместо его шелкового одеяния поймала пустоту. Ветлова передо мной не было – немысленным образом выкрутившись соперник по игре очутился у меня спиной. «Ах так, ну ладно. Будем играть по-серьезному», - сделал я надлежащий вывод из первого промаха и рванул за увертливым «старикашкой» на самом полном. Выпад... снова мимо цели... еще один... тот же результат... еще... и снова неудача. Несмотря на увеличившуюся скорость моих попыток, дотянуться до графа прямыми выбросами рук мне не удавалось – Михаил Львович крутился разноцветным волчком и после каждой «атаки» оказывался позади меня. Но в последнем броске я все-таки изловчился коснуться неуловимого, юле-подобного Ветлова, правда для этого мне пришлось слукавить и по-ходу движения внести поправку в траекторию руки, сделав ее криволинейной. - Вот на этом мы и прервемся, - внезапно остановившись сказал порозовевший от беготни и похоже совсем не обидевшийся на меня за нечестную уловку граф, - своим последним действием ты как раз и подтвердил то о чем я говорил – круговые движения – подчас эффективнее прямолинейных. Я молчал и бессловесно переваривал свое поражение. Сказать, что я был удивлен, значит не сказать ничего. Я был шокирован, и не столь способностями пожилого человека, сколь своей собственной неумелостью. «Старика не смог запятнать, а еще...», - вынести себе справедливый приговор мне помешал знакомый уже до изжоги голос, от задних ворот усадьбы к нам ходко приближался Искандер. За его спиной, слегка покачиваясь в ритм шагов, висел длинный черный чехол. - Если вы уже наигрались, то позвольте мне занять вас не надолго более серьезными делами. - К вашим услугам, дорогой Искандер. Мы как раз завершили нашу совместную тренировку, - в заметно приподнятном настроении поведал пришедшему Михаил Львович. - Еще один вопрос можно? – с непростительной задержкой поторопился я выяснить хоть что-то, предчувствуя, что «серьезные дела» могут отнять у нас немало времени. - Спрашивайте, - милостиво позволил победитель. - А как это называется... ну, то, что вы делали? – поинтересовался я неуклюже. - В основу этого вида самозащиты положен широко известный сэма – танец медитирующих дервишей, – по-своему обыкновению немногословно пояснил граф.
- Точно, точно, как же я сам не догадался. Мы ведь были на их представлении в Галатской Мевлевиханеси, – почесав в затылке вспомнил я,
46
хоть и позднее чем хотелось бы, один из эпизодов экскурсионной программы (а конкретно – посещение зала кружащихся дервишей) по Истамбулу, и вдруг, совершенно неожиданно для меня самого с уст слетел еще один, совсем уж казалось неподходящий теме, можно сказать даже не мужской вопрос, - А чем это от вас... пахнет? Подобное вихляние моего любопытства оказалось нежданным и для хозяина сказочного жилища, о чем я догадался по легкой маске недоумения и беспокойства краковременно исказившей вечно доброжелательную физиономию Ветлова. Но длилось его замешательство не долго. Быстро вернувшаяся в губы и внешние уголки глаз улыбка заново осветила его лицо и он добродушно хихикая сказал, - Ну и испугал ты меня... Я грешным делом подумал, что засмердел я до времени... - Да нет, что вы, я только хотел.., - бросился я с извинительными разъяснениями. - Не продолжай, я понял. Это attar Al-Habib – парфюмерное масло. -Тоже что-то арабское, - совершил я неумелую попытку интерполировать маленькую частность из окружающего меня столь необычного и абсолютно чуждого мира. - По происхождению-да, но придуман он, изготовлен и продолжает производиться только в Бомбее... Не дав графу договорить и явственно ощущая за своей спиной растущее недовольство Искандера я без меры обнаглев позволил себе последний вопрос, - Что за песню вам исполняла Фируза? - Это была не песня, она просто под музыку декламировала рубаи Омара Хайяма, если хочешь я прочту тебя для последнее четверостишие по-русски? - Хочу, - признался я очень быстро упреждая воможный протест командира. - Тогда слушай: Вот снова день исчез, как ветра легкий стон Из нашей жизни, друг, навеки выпал он. Но я, покуда жив, тревожиться не стану О дне, что отошел, и дне, что не рожден. - Надеюсь твое любопытство удовлетворено? – после недолшой, но почтительной паузы подвел итог поэтической интермиссии третий-лишний, и выразительно посмотрел на нашего хозяина. - Давайте поднимемся ко мне, - с полувзгляда понял гостя Ветлов... Едва мы расселись на подушках, Искандер, находясь в едва-едва более возбужденном чем обычно состоянии, начал докладывать,
- Мне удалось сделать практически все о чем мы вчера с вами, Михаил Львович, договорились. Так что, можно считать - подготовительная стадия нашего плана завершена и наступает время перейти к осуществлению
47
основной части задуманного. - Прекрасно! У меня тоже все готово, осталось только заехать в банк и транспортное агенство, - сообщил хозяин. - Тогда мы немедленно собираемся и через полчаса покидаем ваш гостеприимный дом, – не спросив моего мнения объявил безжалостный вербовщик. - Может отобедаете перед отъездом? – попытался удержать нас ненадолго хлебосольный Ветлов. Искандеру не удалось скрыть своей первоначальной реакции (впрочем похоже было, что он и не старался) на предложение графа, губы его уже были готовы проговорить нечто вроде: «Спасибо, это ни к чему...», - но за миг до произнесения слов отказа он изменил свое решение и согласился, - Хорошо, но что-нибудь попроще и побыстрее. Что послужило причиной подобной перемены я не знаю. Возможно мой компаньон вспомнил о том, что ни в каком местном общепите нас не накормят так вкусно, как здесь... А может мой несчастный и потерянный вид (мне так понравилось жизнь в сказочном доме, особенно ночь проведенная в серале) заставил его повременить с нашим отъездом... Или это графу, своим мудро-печальным взглядом, удалось внушить чрезмерно деятельному гостю, что спешить нам некуда... Как бы то ни было у меня появился шанс не только насытиться вкусной и здоровой пищей, но и выведать тайну мастерства русского дервиша. В таком позитивном ожидании и прошли мои недолгие сборы. Переодевание в приведенную в порядок, но лишенную, по сравнению со снятой одеждой всякого шарма «западную» робу не заняло много времени. С рюкзаком пришлось повозится подольше из-за того, что «командир» велел добавить в него несколько новых предметов. Покончив с вещами я, не без сожаления, присел «на дорожку» на краешек давшей мне прошлой ночью не только приют, но и массу утонченно-чувственных грез огромной кровати. Мысли мои естественно сразу же заторопились вспять, но достичь интенсивности пережитых в темное время суток видений им не удалось, все тот же голос вернул меня к действительности пригласив на выход, - Нам пора! Мы поднялись на второй этаж уже с вещами (я с рюкзаком, а компаньон с футляром необычной формы) и вошли в известную нам комнату. - Вы не запамятовали о такси, Михаил Львович? – с порога трапезной спросил ни про что, казалось, не забывающий Искандер. - Машина будет через сорок минут, - успокоил хозяин дотошного гостя, - прошу к столу.
Несмотря на то, что обед по пышности и разнообразию уступал вчерашнему ужину, подкрепился я на славу. Сделать это мне удалось довольно быстро ввиду того, что и из-за своей непосвещенности в планы старших, в застольной беседе я участия не принимал. Сотрапезники же почти ничего не ели и практически все проведенное за столом время
48
потратили на решение каких-то малопонятных и стлоль же малоинтересных мне проблем. Набив желудок я начал прислушиваться к разговору. Целью моей было не желание вникнуть в предмет беседы, а необходимость поймать момент, когда в нее можно будет вклиниться давно заготовленным вопросом. Но ждал я напрасно. Искандер, своим пытливым и до последней скрупулы выверенным отношением к деталям, занял внимание хозяина дома вплоть до момента нашего прощания у главных ворот этого мавританского парадиза. - Я заметил, молодой человек, что вы все время порывались что-то сказать? – спросил Михаил Львович пожимая мою руку. - Да... вот, - нерешительно промямлил я давно уже потеряв веру в то, что еще предоставится случай переговорить с графом, - хотел спросить у вас про «путь упрека»... Ветлов посмотрел на меня с любопытством и заговорил, - Рад бы ответить на ваш вопрос сейчас, но боюсь, что в двух словах объяснить вам суть этого... явления мне не удастся. Полагаю однако, что эта встреча не была последней и нам не придется долго дожидаться новой возможности потолковать по душам. - Certement, sher conte. Notre asemble a Paris pa lontange, a la proshen! - ответил за нас обоих Искандер распахивая передо мной крепкую, но вместе с тем изящную дверь Ветловской усадьбы. Мне оставалось только глупо улыбнуться и скромно подвякнуть французское «досвиданьице». Таксомотор отвез нас на тот же самый автовокзал, до которого мы доехали в ислючительно рыбьем молчании. Я просидел весь путь в машине прикусив язык, потому что был уже приучен лишний раз рта не раскрывать, особенно при посторонних. Почему безмолвствовал попутчик догадаться было тоже не трудно – равного собеседника он во мне по-прежнему не находил, но меня это уже перестало удручать. Стоило нам только приобрести билеты на автобус-экспресс до Мадрида и обосноваться в зале ожидания я тотчас обрушил на добровольного молчуна мамаев курган вопросов. - Это правда, что Михаил Львович двенадцать лет был дервишем? - Правда. - А на кой... ему это было нужно? - Кроме давнишнего желания графа заняться практическим суффизмом на это были и объективные причины. - Что за причины? - Скажем так – и личные, и политические... Заслышав про политику я не стал продолжать допытываться об объективной составляющей силы приведшей Михаила Львовича на тернистый путь ближневосточного странника, а сразу перешел к субъективной ее части, точнее: к самому интересному и захватывающему (для меня) аспекту скитальческой стези, - А так хитро защищаться он тоже у суффиев научился?
49
- Не только. Немалую часть времени проведенного в каландарах, граф потратил на тренировки под руководством одного из мюридов секты хассасинов. - Хассасины? Это кто такие? Гашашшины что-ли, те кто травкой балуются? – с дуру выпалил я, вспомнив некогда промелькнушие перед глазами слово и сам улыбнулся своей нелепой догадке. - Раумно предположил, молодец. Вполне в соответствии с основанной на хрониках Марко Поло теорией Силвестра дэ Соси, - в первый раз с его суровых уст сорвалась в мой адрес похвала, - хотя на самом деле, название секте было дано не из-за пристрастия ее адептов к гашишу, а благодаря имени основателя ордена Хассана ибн Саббаха.. - Если даже они и курят марихуану, что с того? У нас в Одессе в каждом третьем подъезде планом пахнет, но ни в какие особые секты любители травы не объединяются, да и про суффизм, думаю, не многие из них ведают, - скептически прокомментировал я известие о таиственных гашашистах не только владеющих секретами боевых искусств, но и марихуану на самом деле не употребляющих. - Ну а слово assassin тебе знакомо? – продолжил допытываться докучливый собеседник. - Насколько я помню в переводе с английского это слово означает – убийца... - подтянуто, как на практических занятиях на военно-морской кафедре доложил я, не переставая рыться в памяти в поисках дополнительных единиц информации. - Правильно! И не только в английском, но и во французском, итальянском, немецком да и других языках присутствует это слово и переводится оно всегда одинаково... - Вы хотите сказать, что ассасины и гашишисты – одно и тоже, - осенило меня неожиданно. - Не гашишисты, а хассасины, - занудно поправил мою умышленно повторенную неточность лектор. - Неужели? – деланно удивился я, но не очень. - Да, да, именно небрежность средневековых иностранных толмачей и их презрительное отношение к своим врагам привели к тому, что в большинстве европейских словарей ассасины прочно заняли место хассасинов... - Это бывает, - со знанием дела заключил я и улыбнувшись одному своему воспоминанию прибавил, - такие ляпы и с арабами случаются. - Что ты имеешь ввиду? – заинтересовался мой собеседник. - Да, так... ничего особенного...Одна из бесчисленных морских историй, - хотел я было пойти на попятный, но Искандер проявил настойчивость, - Нет уж, будь добр, порадуй старшего товарища... Трави свою байку... В детстве и я зачитывался Станюковичем. - Ну ладно, слушайте коли интересно, - пожав плечами я начал почти по-некрасовски,
50
- Однажды в знойную, летнюю пору довелось нам проходить Суэцким каналом из Средиземного моря в Красное. Как заведено в Порт-Саиде на судно поднялся египетский лоцман со своей «великолепной» шестеркой так называемых аварийных швартовщиков, а фактически бездельников, подкармливающихся на проводке судов по 174 километровому каналу. Оказавшись на борту, шестерка техперсонала канала (еще одно их название) обустроилась на палубе, в теньке от надстройки, и тотчас принялась поглощать (дело уже было к обеду) принесенный с собой харч. Вскоре вокруг аварийной команды громоздились если не горы, то маленькие холмики мусора. Беды, в принципе, от этого большой ни для кого не было, кроме дракона. Боцман наш был маниакально чистоплотен, для него каждое пятнышко ржавчины на переборке или прозелени на рынде были сродни признакам раковой опухоли на собственном теле... Проходя своим обычным инспектирующим маршрутом с юта на бак, он наткнулся на группу чумазых арабских «специалистов, от которых зависела безопасность судна при чрезвычайных обстоятельствах». Вид мусора на идеально выдраенной две склянки назад палубе почти лишил дракона дара речи. Он, большой белой горой (к нему никакой загар не прилипал), навис над египетским табором и, не употребляя за бессмысленностью, настоящего морского жаргона, сделав только упор на двух словах, прохладно констатировал, - Ну что, ебибтяне... вашу маму, только на борт поднялись как успели уже все здесь абделать и нассррать... В ответ смуглые до неприличия и незавидно тощие феллахи-мореходы радостно закачали головами (словно по достоинству оценили замечание боцмана), а самый старший из них, наверное бригадир, ответил за всех на международной мореплавательской мове,
- Abdel Nasser - good, Anwar Sadat – bad!
На такое дружественное и политически корректное заявление старшины швартовщиков дракону оставалось лишь улыбнуться в пышные усы, ладонью размером в саперную лопатку похлопать находчивого араба по спине и не предприняв против жизнерадостных египтян никаких воспитательных мер мирно продолжить свой путь на носовую швартовую палубу... История моя на этом закончилась и я замер в ожидании правильной реакции слушателя на быль из мореплавательской жизни. Увы, ни смеха, ни улыбки, ни даже усмешки анекдот сей из Искандера не выжал. Лицо его по-прежнему дышало бесстрастностью отчеканенного на монете профиля античного деспота. - Я же предупреждал, что вам не понравится, - пустился я, под его тяжелым взглядом, в никому ненужные оправдания. - Нет, почему. История поучительная, но только рассказать ты ее должен был, как минимум, в два раза короче, - высказался наконец придирчивый собеседник.
На подобный литературно-критический наезд я закономерно насупился,
51
(кого вдохновляют упреки в стилистической бездарности) и ответил соответственно: «Еще один Белинский сыскался!», - но до ушей самостийного критика долетела лишь концовка фразы и животрепещущий нескрываемым интересом вопрос, - Как мог, так и рассказал... А боевое искусство применяемое этими хассасинами действительно настолько действенно, как мне продемонстрировал Михаил Львович, или я ... что-то не понял?... - Точно не могу сказать, но полагаю, что в теории оно не менее эффективно, что и базирующиеся на схожих прнципах ба гуа, джиу-джитсу, дзюдо и айкидо, - разъяснил Искандер ввергнув меня еще в большие сомнения. - Ну, а практически это реально или нет? – с пионерской откровенностью пошел я ва-банк желая добраться до самой сердцевины постоянно ускользающей от меня истины. Прежде чем ответить на quest моей души собеседник прищурился, оценивающе будто лошадиный барыжник посмотрел на меня, несолидно шмыгнул носом, вздохнул и, как бы с сожалением, метнул передо мной словесные жемчуга, - В действительности, все зависит не от стиля или школы, а от исполнителя. Суровый приговор этот был принят мной безропотно и молча и после него в разговоре наступил длительный перерыв. Возвращаться к теме суффиев, курильщиков-некурильщиков убийц и неподвластных нормальному человеку искусств мне почему-то расхотелось, а душу снова затерзала неясность собственного будущего. В этих безмолвных и сугубо индивидуальных переживаниях я и дождался посадки в автобус. Транспортное средство оказалось заполненым меньше чем наполовину, что позволило мне манкировать указанным в билете местом и устроится подальше от своего компаньона. Просидеть вдали от самопризванного учителя я собирался весь неблизкий путь до Мадрида. Мне нужно было серьезно покумекать, правда я еще не решил о чем (кроме естественного в моей ситуации самосожаления) будут мои думы, но всеми фибрами души своей ощущал и пестовал необходимость отдаться «до донца» мыслительному процессу. Автобус, прежде чем выбраться на аутописту, углубился в лабиринт улочек старого города, а я погрузился в свои невеселые и трудные мысли. Но природа (внутренняя) оказалась сильнее моей склонности к онегинской хандре, не успел наш Мадридский экспресс выехать за городскую черту, как я уже забылся неэстэтично выглядящим со стороны (с запрокинутой назад головой и отвалившейся нижней челюстью), но зато крепким и здоровым сном ничем неозабоченного труженика полей.
Очнулся я от того, что мерное покачивание автобуса внезапно прекратилось и следом, хорошенько встряхнув весь корпус, угасло убаюкивающее урчание дизельного двигателя. Остановка. Не успел я
52
самостоятельно решить дилемму «Выходить или не выходить?» или как следует прислушаться к состоянию резервуара в нижней части тела, как у занятого мной ряда из темноты салона материализовался Искандер и устранил все мои сомнения коротким приказом, - Take your backpack and get out! Спорить и удивляться его словам я с просонья не стал, а прихватив ставшую мне уже родной поклажу, дисциплинированно покинул салон. Спустившись с последней ступеньки подножки я почувствовал под ногами неровность гравийного покрытия места нашей остановки. Автобус стоял на каком-то заброшенном «полустаночке» почти со всех сторон окруженном горами и деревьями. - Is it Madrid? – подавляя зевок спросил я, несмотря на то, что даже на самую приблизительную вскидку до столицы Испании мы едва проехали четверть пути. Вопрос остался без ответа, но по тому как слегка напряглась повернутая ко мне спина попутчика я понял, что когда молчу оставляю о себе лучшее впечатление. Что ж, помолчу еще, надоело корчить из себя не весть кого и постоянно из-за этого говорить по-ugly-цки. Вот по-нашему, я бы с удовольствием покалякал, да вперемешку с неформальной лексикой... Пока размышляя таким образом и озираясь по сторонам я просыпался, компаньон мой так и не соизволив повернуться ко мне лицом стал удаляться от автобуса. Немного помешкав я решил, что для меня будет лучше держаться поближе к его ноге и затрусил влсед. Вот так, гуськом, мы дошли до стоящих на самых задворках стоянки двух задрипанных легковых машин представляющих собой местный извоз. Перекинувшись парой слов с владельцем ближайшей машины Искандер забрался на переднее пассажирское сидение, оставив за мной право нестесненного соседством размещения позади него. И опять дорога и снова молчком. Куда мы едем я понял по прошествии получаса благодаря промелькнувшему по правому борту информационному дорожному знаку с надписью: Saragosa 50km. «Вот те на!» - пронеслось у меня в голове еще быстрее чем машина проскочила мимо зеленого щита – указателя. «Что за выкрутасы такие, то в Мадрид едем, то обратно возвращаемся,» - беззвучно негодовал я на непривычную для меня стихийность капиталитического планирования. Апогея же, мое непонимание того что происходит достигло, когда выйдя из нелегального такси в жилом районе на окраине города мы пройдя несколько кварталов по направлению к центру остановились у припаркованного вплотную к тротуару полугрузового микроавтобуса фирмы Форд. Попутчик мой достал из кармана ключи и отворив двери машины кивком головы пригласил меня вовнутрь. - Пока ни о чем не спрашивай, - упредил он мои вопросы аккуратно укладывая рядом с собой черный футляр, - времени в обрез, как выдастся свободная минутка все объясню.
53
Искандер тронул Форд с места не включив даже габаритных огней. Таким, неосвещенным ни снаружи, ни изнутри «Ползучим голландцем» машина прокралась через весь спальный район и выехала на более оживленную магистраль. Очутившись в не густом потоке редкого вечернего транспорта водитель включил наконец-то фары и прибавил скорость. Быстро мы ехали не долго. После скорого съезда с широкой дороги Форд начал колесить по старым кварталам города. Вскоре Искандер повторил свой трюк - выключил освещение и по-черепашьи, на второй передаче, потащился по узким улочкам. Как и следовало ожидать конец таинственного маршрута оказался не за горами. Машина с заранее выключенным двигателем докатилась по инерции почти до угла Т-образного перекрестка и остановилась за припаркованным у глухой стены кабриолетом Альфа-Ромео. - Сидишь в машине и ни при каких обстоятельствах ее не покидаешь, запомни – ни при ка-ких! – по слогам напутствовал меня на скучную отсидку в темноте водитель и бесшумно открыв дверь вышел из микроавтобуса, а через мгновение растворился в обволакивающей густоте южной ночи, вернее позднего вечера... «Нет уж, дудки! Насиделся вдоволь, хватит! Пора и мне к делу подключаться!» - минут сорок спустя ответил я ушедшему в ночное компаньону и воспользовавшись хорошо смазанными петлями дверей, тоже относительно беззвучно покинул транспортное средство. Похоже было, что опыт, полученный мною во время происшедшей по моей вине свары с пимпом, не пошел впрок. Прикрыв дверь так же тихо как отворил, я двинулся в направлении к перекрестку, именно туда пошел напарник. До пересечения улиц я добрался уверенно, а дальше... дальше предстояло решить издревле мучавшую моих соотечественников проблему: направо либо налево? Сначала я хотел поступить, как всегда делал до этого, позволить своему внутреннему поводырю взять меня под «белу» ручку и повести духовно «незрячего» за собой, но что-то во мне воспротивилось и я представил на своем месте Искандера. Результатом подобной фантазии оказалось то, что уши мои навострились, а глаза начали по-лемуровски таращиться. Барабанная перепонка левого уха срезонировав на достигшую ее звуковую волну коснулась молоточка, тот не раздумывая шарахнул по наковальне и сигнал присутствия слева от меня чего-то живого полетел по евстахиевой трубе навстречу мозгу и сердцу. Заслышав шорох с левой стороны улицы я повернул в ту же сторону и медленно, как мне казалось – скрадом - пошел навстречу подозрительным шумам. Вскоре и сквозь мои сузившиеся до обретения ночного видения отверстия в радужной оболочке, до сетчатки, пройдя положенный им путь, дошли тотчас распознанные памятью изображения.
«Вот эта улица, вот этот дом, вот... кто-то полез через забор Ветловской усадьбы», - пришлось мне переиначить концовку куплета популярной некогда песни, в то время как чей-то сноровистый силуэт проворно и «аки
54
тать в нощи» бесшумно забрался на трехметровую стену. «Так вот он зачем вернулся...», - снизошло на меня озарение, - «...решил обокрасть старика...», - с презрением заключил я и уже не скрываясь сделал движение в сторону стены. Но закончить шаг «вызова» мне не удалось, две могучие руки схватили меня со спины в охапку, причем одна из них успела прикрыть мой готовящийся испустить жалостный вой рот и оторвав от земли отнесли за одиноко стоящее на противоположной стороне улицы дерево. Если бы кто-то, когда-то, напророчил, что мне придется прощаться с жизнью так рано и при таких нелепых обстоятельствах, я не только не поверил бы этому человеку, я рассмеялся бы ему в лицо. Но сейчас мне было не до смеха – выбраться из медвежьей хватки возможным не представлялось. Мне оствалось лишь гадать о том каким будет заключительныйй удар: свернут ли мне шею, перережут ли бритвой глотку или всадят финку под левую лопатку. Не знаю почему, но более предпочтительным мне казался фин(к)альный вариант, поэтому когда к моей шее что-то прикоснулось я в предсмертном припадке потянулся головой вперед и впился зубами в прикрывающую мой рот руку. Чужая ладонь к сожалению не отпрянула в сторону от моего укуса, а только усилила давление на челюсть. Вновь до моей шеи что-то дотронулось и в правое ухо были слиты шипящие раздражением слова, - Молчи и не рыпайся! Так как сказано это было по-русски я тотчас обмяк и перестал готовиться к смерти. Одновременно ослабла и хватка, я снова был на свободе. Повернувшись назад я увидел Искандера сосредоточенно потиравшего укушенную ладонь. Мне захотелось попросить прощения, но вовремя приметив в его глазах нехороший, плотоядный блеск я воздержавшись от извинений вновь обернулся к забору ограждавшему графский особняк. Посмотрев на него с минуту мне почудилось, что за стеной кто-то ходит. - Надо ждать! – еще раз потревожило мои органы слуха едва слышимое предупреждение шпиона и именно в тот момент, когда я хотел доложить о своем подозрении. Ждать пришлось относительно недолго – минут сто – если по ощущениям, ну а по часам - в пять раз меньше. Человеческий силуэт (слегка искаженный небольшим заплечным мешком) оседлал гребень стены сразу вслед за легким поскребыванием резиных подошв по кирпичной поверхности. Потом черная фигура свесилась на руках с внешней стороны ограды и секунды спустя, расслабив хват, почти бесшумно приземлилась в глубоком приседе на пешеходную дорожку. Я весь напрягся предчувствуя, что сейчас мой компаньон рванется вперед и пленит вора на месте преступления. Но Искандер вместо того чтобы дернуться на перехват злоумышленника взгромоздил свою тяжелую длань на мое плечо и красноречиво сжав его отбил у меня всякое желание бросаться в погоню.
55
Воришка, тем временем, отсидевшись несколько секунд на корточках поднялся и беззаботным, но по-прежнему малошумным шагом обычного прохожего пошел по тротуару в левую от нашего секрета сторону. Вскоре в глубине улицы раздалось негромкое металлическое клацание за которым последовало едва слышное шуршание шин по булыжной мостовой. Велосипед с ловким преступником начал удаляться от Ветловского дома по направлению к набережной Эбро. - Пойдем! – сказал наставник и сняв руку с моего онемевшего плеча вышел из-за укрывавшего нас дерева. Ничего не сказав в ответ я сделал шаг вправо, намереваясь вернуться в машину. - Нам в другую сторону, - на этот раз словами удержал меня Искандер, - проведаем сначала графские владения. Обойдя усадьбу вокруг мы приблизились к почти неразличимой в темноте задней двери, которая открылась в тот же миг, как мой напарник закончил выбивать на ее поверхности условную дробь. Стоило нам пересечь порог – дверь проворно затворилась и только тогда я разглядел человека так эффективно ею манипулировавшего. Это был Мехмет. Учтиво поклонившись Искандеру графский прислужник жестом пригласил нас следовать за ним. Мы безмолвно подчинились и неторопливо двинулись за провожатым. Сначала мы пересекли диковинно выглядящий в ночи charbaah – разделенный на четыре части внутренний сад, затем пройдя сквозь внутренние, овальные ворота попали в знакомый патио, а оттуда по уже неоднакратно хоженной дорожке поднялись на второй этаж и по аркаде направились в ту же самую комнату где ровно сутки назад нас в первый раз принимал Михаил Львович. В помещении практически ничего не изменилось за исключением того, что парадный портрет величайшего из курдов Юсуфа Салах-ад-Дина ибн Айюба был отодвинут в сторону, а на его месте неширокой прорехой в стене зияла приоткрытая дверца допотопного механического сейфа. Искандер с Мехметом приблизились к несгораемому шкафу и по очереди заглянули вовнутрь. Затем они обменялись короткими фразами. По выражению лица напарника я предположил, что он остался доволен и осмотром сейфа, и разговором с турком. - Ну что же, пока все идет по плану, - удовлетворенно произнес он и сделал это по-русски из чего я заключил, что возможно сейчас мне «откроют веки». Но я вновь поторопился. - Tengonos hambre, Mehmet! – неожиданно обратился компаньон к турку, на что последний понимающе кивнул и исчез за дверью. - Может все-таки введете меня в курс дел, - попытался я взять на себя инициативу. - Обязательно, но сначала подкрепимся, – удивительно быстро согласился конспиратор, - А сейчас давай перейдем в столовую, граф никогда не принимает пищу в этой комнате.
Хоть еда и была разогрета в спешке, но все равно осталась вкусной и
56
настолько, что на все время позднего ужина любопытство мое не без удовольствия уступило место грешку чревоугодия. Когда с едой было покончено, а сделано это было довольно быстро (я давно обратил внимание на то, что наставник не любил тратить много времени на подпитку организма), Искандер сдержал слово и без излишних напоминаний начал посвящать меня в разработанный им с Михаил Львовичем план, но перед этим он нет забыл задать очень неприятный, хотя и ожидаемый мной вопрос, - Почему ты не выполнил приказ и вышел из машины? Отчего-то я постеснялся придумать в свое оправдание какую-нибудь небылицу и попытаться выдать ее за правду. Как ни странно это могло показаться, но лгать (в такой-то мелочи) мне не захотелось и я сказал сущую правду, - Мне надоело сидеть в одиночестве. - Magna culpa dolus est, - сказал он и вопросительно-тревожно посмотрел на меня, словно особо не надеялся на то, что фраза сия найдет какой-то отклик в моей душе. Не нашла. - А тебе никогда не приходилось слышать, что не выполнение приказов ведет не только к дисциплинарному наказанию, но и, зачастую, к потере самой жизни? – куда более серьезнее, оставив книжные мудрствования для высоколобых, произнес он переделав сентенцию в соответствием с фронтальными размерами моей черепной коробки и уровнем восприятия ее содержимого. - Приходилось, – односложно сознался я опуская глаза. - Ну, раз приходилось то будем считать, что разговор у нас на эту тему был последний. - Так точно! – совсем по-простому вырвалось у меня невольно под впечатлением серьезности момента. - Вот и ладно, а теперь потолкуем по-существу локальной проблемы. Как ты наверняка уже догадался, не так давно мы с тобой стали свидетелями профессионально выполненной кражи со взломом. Из сейфа Ветлова была выкрадена копия старинного арабского манускрипта... После такого откровенно позорного признания произнесенного к тому же рассказчиком абсолютно индиффиретным тоном я нервно заерзал на своих подушках (ведь у меня не было никаких сомнений, что похищение рукописи мы вполне могли бы предотвратить) собираясь осуждающе высказаться по этому поводу, но взглянув на Искандера разом передумал, Ненадоло прервав (из-за созданного мною шума) повествование, наставник посмотрел на меня «добрыми» глазами сытого льва и понимающе осклабился.
- Не беспокойся, рукопись должна была быть украдена, - утешил он меня, когда приспело время продолжить рассказ, - так было нами задумано, а сейчас я объясню: зачем и почему. Надеюсь ты не забыл, как в первый вечер
57
граф сообщил нам о неожиданном визитере из Англии интересовавшимся древним манускриптом... Отрицательно мотаю головой. - ... а о том, что после ухода гостя за усадьбой Михаила Львовича и за всеми его служащими было установлено наблюдение ты тоже помнишь... Снова отрицательно мотаю головой, потому что об этом уж точно ничего не помню. Только кажется мне, что непосредственно перед тем, когда в разговоре было упомянуто о слежке сложил я «буйную головушку» на серебрянное блюдо. - ... что ж, это не столь важно, по крайней мере в данный момент тебе об этом факте известно и ты можешь самостоятельно сделать определенные выводы... Получив разрешение думать я не откладывая важного дела на потом, приступил к дедуктированию вслух, - За домом следили люди профессора, - выпалил я не менее уверенно чем задолго до меня это делал незабвенный доктор Уотсон. - Гениально! – воздал собеседник должное моим умственным способностям, - К точно такому же выводу пришли и мы с графом, а сделав это непременули разработать определенные контрмеры. Следствием же принятых нами решений оказалось то, что на рассвете минувшего дня, приблизительно за час до того, как ночной вахте наблюдателей за усадьбой пришла смена, я воспользовавшись предусмотрительно вырытым первым владельцем риада подземным ходом, покинул владения графа. Целью моей являлось: проследить за смененными филерами и выяснить, по-возможности, на кого они работают и чьи приказы выполняют. Первую часть задачи мне удалось выполнить практически без проблем. Освободившиеся соглядатаи не прибегнув, по-видимому из предосторожности, ни к какому виду транспорта (посторонняя машина на узких улочках могла привлечь внимание), вернулись в свою штаб-квартиру пешком. Уставшие после бессонной ночи люди, их было двое, за все время пути ни разу не удосожившиеся оглянуться назад привели меня к шикарному особняку расположенному не более чем в трех километрах отсюда... – здесь Искандер остановился, а я приняв паузу в повествование за приглашение к диалогу поторопился спросить, - А дальше? - Дальше, к сожалению, не густо. После двух часов блуждания вокруг, да около территории прилегающей к особняку мне удалось установить режим охранения и приблизительное количество людей находящихся в доме. Но увидеть самого хозяина или узнать о нем что-нибудь дополнительно мне не посчастливилось. Впрочем на удачный дуплет мы с графом и не расчитывали, поэтому не возвращаясь домой я приступил к подготовке второй фазы плана. - И в чем же она заключается эта фаза? – не удержался я от очередного вопроса.
58
- В большей части событий относящихся к этой части нашей задумки ты принимал непосредственное участие... - Но я понятия не имел ни о каких ваших планах, фазах и задумках, - несколько раздраженно вырвался у меня чистосердечный попрек. Прежде чем прокомментировать мое справедливое замечание собеседник пригубил чай из бутылочного цвета стаканчика и окинув меня слегка осоловелым от усталости взглядом спросил, - Разве тебе от этого стало хуже? Не ожидая такой постановки вопроса я не сразу нашелся что ответить, но поразмыслив мгновение вынужден был признать, - Нет. Хуже мне не стало, но хотелось бы чтобы вы мне больше доверяли. - В чем, в чем, а в этом можешь не сомневаться – доверяем мы тебе намного больше чем любой другой на твоем месте мог бы надеяться. Планами же мы с тобой не поделились лишь ради твоего собственного спокойствия. Михаил Львович вообще посоветовал мне ближайший месяц не вовлекать тебя в наши проблемы. По его мнению ты и так немало натерпелся в последние дни, - порадовал меня Искандер своим заявлением, снимая тем самым камень с моей души. От услышанного я незамедлительно, насколько позволяли подушки, приосанился и в меру гордо возразил, - Ничего такого особенного, чтобы быть не в состоянии помогать вам я не претерпел. - Я тоже так думаю, - быстро согласился наставник и тотчас же развил свою мысль, - поэтому завтра тебе придется помогать мне в одном очень важном и не простом деле... - С удовольствием! – искренне и с легким замиранием сердца изъявил я готовность принять участие в любой авантюре белоэммигрантов. Конечно мне было не безынтересно узнать, что от меня потребуется завтра, но преодолев (из боязни выказать чрезмерный энтузиазм) естественное любопытство я вернул разговор ко второй фазе плана, - И что вами было предпринято без моего участия? - О том, что я запасся некоторыми нужными вещами, купил билеты на автобус, раздобыл транспортное средство ты естественно догадываешься. Не ведаешь ты только о том, что выпало на долю Михаила Львовича и его верных янычар... - Насколько же тяжелой оказалась их доля? – немедленно возжелал я узнать о судьбе графа и его клевретов. - Хвала Всевышнему, пока им все удавалось достаточно легко. Ситуация развивалась без проблем и по нашему сценарию. Несколько часов назад Ветлов улетел в Цюрих и утащил за собой хвостом кембриджского профессора... - А вам откуда это известно, мы ведь с вами в это время... – перебил я собеседника.
- Гамаль проследил за отлетом графа и его попутчика, - оперативно
59
дополнил он. - Гамаль кто такой? – новая неясность. - Личный секретарь Ветлова, ты с ним не встречался, - пояснил рассказчик. - Неужели англичанин полетел с графом на одном и том же самолете? – поставил я под сомнение глупость островного гостя. - Нет он вылетел следующим рейсом, ровно через двадцать пять минут, – уточнил Искандер. - Разве из Сарагосы так часто летают самолеты в Цюрих, - снова усомнился я. - Правильно мыслишь... Прямой рейс в Цюрих отправляется только по четным дням недели и вылетает рано утром. Ввиду того, что сегодня среда Михаилу Львовичу пришлось улететь в Швейцарию через Париж. Профессор вынужден был воспользоваться Миланским рейсом, - на этот раз максимально подробно сообщил наставник о маршрутах следования и преследователя, и преследуемого. Узнанное заставило меня ненадолго призадуматься и попробовать угадать в чем суть затеянной моими новыми покровителями игры, но к сожалению из-за скудных аналитические способностей и фрагментарности полученной информации мне так и не удалось вникнуть в смысл их комбинаций. Признав честно и безболезненно (но только внутренне) свое поражение на логическом фронте я задал вопрос с которого наверное и следовало бы начать разговор, - А из-за чего собственно весь этот сыр-бор разгорелся. - Ну наконец-то! И часа тне прошло, как ты созрел! А то я все жду, да жду, да думаю, когда же это он откажется от тщетных попыток при помощи индуктивного умозаключения вывести из малосущественных частностей общую проблему, - облегченно вздохнул собеседник так и не ответив на вопрос. - Надо было не ждать, а давно и при том самостоятельно, ввести меня в курс дел! – огрызнулся я задетый его правдивым замечанием за не так давно разбереденную самим собой рану. - Я пытался, но ты, своими вопросами все время прерывал меня и уводил рассказ в сторону..., - попробовал он свалить вину с больной головы на здоровую, но я не позволил, - Не нужно было тогда на них отвечать, могли бы попросить меня временно воздержаться от вопросов, может я и послушался бы... - Конечно мог, но хотел посмотреть насколько ты владеешь искусством диалога... - Что еще за искусство такое? – чисто машинально полюбопытствовал я, потому что интерес мой к продолжению разговора с таким дотошным человеком стал чахнуть прямо на корню. - Умение выуживать у собеседников необходимую информацию, - поучительно заметил Искандер.
60
- Мне это надо? – чуть сердито и очень небрежно полуспросил, полузаявил я использовав для этого заимствованную у неизбывно оптимистичных жителей Черноморска фразу. - Я думаю пригодится, но об этом потом, а сейчас внимательно слушай и запоминай - весьма возможно, что все происшедшее в этом доме имеет непосредственное отношение к тому делу в которое ты уже был частично посвящен... - К поискам клада, что ли? – опять выскочило у меня до того, как я успел прикусить свой нетерпеливый язык. - Mei cuo! – как говорят китайцы в подобных случаях, ну а с этой минуты – никаких вопросов до того момента пока не получишь на них добро. Договорились? – воспользовался он добрым советом, дабы оградить себя на время от моего по-щенячьему безудержного любопытства. - Больше не буду, честное-благородное! – дал я слово джентельмена удачи (сокровища ищем все-таки). Пропустив мою клятву мимо ушей Искандер начал (в который уже раз) приподнимать завесу тайны, - Впервые я подумал о том, что наши конкуренты зашевелились раньше времени в тот самый момент, когда граф упомянул о звонке любопытного профессора. После же сообщения Ветлова о визите настойчивого ученого, подозрения мои усилились, а как только я узнал, что слежка за усадьбой началась сразу после посещения дома шотландцем рассеялось и последние, к слову сказать, достаточно скудное облачко сомнений. Мне стало ясно, что одна из групп соискателей клада решила подстраховаться и загодя проверить ценность искомых предметов. Единственным непонятным для меня во всей этой истории моментом оставалось то, каким образом они сподобились выйти на Михаила Львовича. Ведь о том, что граф был одним из трех хранителей изъятых из либрерии Ивана Грозного книг знали считанные люди. Но после его признания об изданных им в молодости статьях пелена спала с моих глаз и я отчетливо представил себе на основании каких фактов в 1938 году какому-то исключительно талантливому и скрупулезному сотруднику Аннанербе удалось определить, что столько лет считавшийся пропавшим манускрипт (или его незнамо-неведамо откуда появившаяся копия), находится под рукой у малоизвестного ученого-арабиста. Незаметно изъять рукопись с парижской квартиры Ветлова гиммлеровской агентуре удалось без труда. Граф вопреки всем правилам и здравому смыслу хранил драгоценную книгу дома, а сам во время ограбления находился в очередных скитаниях по Ближнему и Среднему Востоку. Хотя, вполне возможно, что его отсутствие в квартире во время кражи спасло ему жизнь.
Итак, зная о судьбе постигшей подлинник, я естественным образом предположил, что в своем рвении познакомиться с копией манускрипта профессор (продемострировавший знание столь редкой информации) не
61
ограничится лишь дружественным визитом и научной беседой. Сделав подобный вывод я сообщил об этом Михаилу Львовичу и после совместного размышления мы решили создать для заинтересованной в рукописи стороны благоприятные условия для легкого и безнаказанного проникновения в дом. Одновременно мы намеривались проследить за предполагаемыми взломщиками и, по-возможности, выведать о них побольше. Именно поэтому был устроен и наш поспешный отъезд и, полагаю, мало предвиденный соглядатаями отлет Ветлова в Швейцарию. Вот, пожалуй, и все, что нам с графом следовало бы, во избежании твоих вопросов, рассказать немного пораньше, - закончил свое хоть и не шибко развернутое, но тем не менее прозвучавшее для меня почти что по-фантастически, изложение Искандер. Нескладным вымыслом назвал бы я всю эту историю с либерией Ивана 4, немецкими агентами и их современными аналогами если бы не сидел сейчас в доме одного из расхитителей кремлевской сокровищницы, не принимал полупассивного участия в событиях на острове Иф и не был свидетелем незаконного вторжения в Ветловскую усадьбу. Сказка постепенно превращалась в быль и я стал обретать в ней место полноправного статиста. И как исстари заведено - принимающий в любом деле наименьшее участие размышляет и говорит о нем больше других - ничтоже сумняшеся я принялся анализировать вслух, - Если я правильно понял, то выходит, что и сейчас на Михаила Львовича вышли те же самые люди которые обокрали его квартиру в 1938 году. - Не берусь утверждать, что твое замечание справедливо на все сто процентов, но мыслишь ты в верном направлении, - обнадеживающе произнес собеседник. Но лучше бы он этого не делал, потому что вдохновленный такой положительной оценкой я поспешил выдать на гора финальный анализ (просьба не путать с теми, что в баночках) и соответствующий ему совет, - Тогда на кой ляд с самостоятельно связываться с этими фашистскими недобитками, не проще и не лучше было бы науськать на них местную полицию. Насколько мне известно нацистских преступников по-прежнему разыскивают по всему миру. Пожалуй это был первый раз, когда я увидел своего наставника в состоянии близком к опешенности. Вполне возможно, что такая дикая мысль не могла зародиться даже на самых дальних задворках его сознания. О верности подобной догадки красноречиво вопияла наступившая после высказанного мною предложения тишина. Подумав с минуту, другую Искандер без особого энтузиазма начал в пух и прах разносить от чистого сердца даденный совет,
- Если честно, то я не привык полагаться на помощь полиции – это во-первых, во-вторых – наиболее вероятно, что исполнители сегодняшней акции не имели и не имеют никакого отношения к нацизму, ну а в третьих - в полиции никто и пальцем не пошевелит если им не будут предоставлены
62
очень веские доказательства уличающие грабителей в связях с военными преступниками. Само собой разумеется, что стражи правопорядка должны будут отреагировать на заявление о краже со взломом, но их вмешательство намного усложнит нам достижение цели... - Которой является..., - дополнил я, по обыкновению своему позже всяких допустимых сроков осознав бессмысленность и никчемность своих предложений. - ...Проникновение в особняк арендованный противниками, - коротко, как боевое задание, сформулировал задачу мой собеседник. - То есть, мы должны будем проделать тоже самое, что уже было успешно осуществлено ими? – переспросил я об очевидном. - Приблизительно, только мне будет посложнее... Охрана особняка, в отличии от людей графа, не получит приказ о том чтобы беспрепятственно пропускать в дом незванных гостей..., - уточнил подельник. - Почему сложнее будет вам одному, мы разве не вместе пойдем? – поинтересовался я тревожно. -Нет, в дом я пойду один, - снова я, как мне показалось, был оставлен за бортом активных действий, но вышло ... - А я как же? - Вот об этом я уже давно собирался с тобой поговорить, да не удавалось никак..., - с заметным облегчением проговорил Искандер более чем прозрачно намекая на некоторым образом одушевленную причину помешавшую ему сразу перейти к делу, - твое задание будет небольшим, но имеющим немаловажное значение для успеха всего предприятия... - Маленькое, но очень ответственное поручение, - не удержался я чтобы не перевести его слова на язык совкиноклассики. - Верно, можно и так сказать, - слегка удивился он, но отвлекаться на мою поправку не стал и в вопросительном ключе продолжил, - помниться мне, в Кассисе ты порывался отодвинуть Полину и сесть за сесть за руль ее мотоцикла, из чего я сделал вывод, что ты умеешь управлять двухколесными моторными транспортными средствами, не так ли? - Так. С раннего детства в седле, - признался я немного вычурно и непомерно тщеславно, не без тени сожаления вспомнив о загнанных моей неумелой и небрежной ездой железных пони: своем мопеде, дядиных мотороллере и мотоцикле. - Прекрасно! Стало быть завтра, вернее уже сегодня, тебе придется меня покатать. - В этом и заключается мое задание? - Да, но не обманывай себя его кажущейся простотой. От твоего умения рулить многое будет зависеть, но об этом потолкуем утром... Сейчас же срочно по кроватям, времени для отдыха осталось немного...
И еще одну ночь я провел на ложе под балдахином, но сны мои на этот раз были наполнены не гибко-упруго-округлыми телами дев сераля и их обольстительным воркованием, а по металлически неподатливо-угловатыми
63
моточастями и ревом требующих дополнительной порции топлива двигателей... Утро прекрасное наступило (по моим ощущениям) слишком рано, побудку сыграл Искандер, - Вставай, твой конь оседлан! – зычно-вредным голосом дневального по казарме возвестил он, одновременно отдергивая шторы выходящих на патио окон. После такого призыва, я затратив на одевание времени чуть меньше чем необходимо для полного сгорания спички и позабыв о личной гигеене бросился к окну. Во дворе, рядом с бассейном, изящно накренившись в сторону боковой подножки, поблескивая своими бело-зелеными боками красовался 450-кубовый Кавасаки эндуро. - Можно я... – маловразумительно начал я испрашивать разрешения на пробу аппарата, но был прерван бальзамоподобной фразой, - Не только можно, а нужно. Но я полагаю, что предварительно стоило бы позавтракать. - Завтракайте без меня. Я не хочу есть, - прокричал я выбегая из дверей спальни. С ходу перемахнув через узорчатую баллюстраду я спустя секунды после того, как покинул комнату стоял рядом с японским мотоциклом, нежно поглаживая его пластиковую обшивку. Ключ призывно торчал из замка зажигания. Искушение повернуть его было велико, но я не решался. - Заводи, заводи, не стесняйся! – раздался с галереи поощрительный возглас. Я с удовольствием послушался; повернул ключ, переключил тумблер на старт и откинув рычаг ножного стартера приготовился подналечь на него правой ногой... - Нет нужды напрягаться, этот мотоцикл оборудован электростартером, - подсказал подошедший Искандер указывая на неприметную кнопку под стартовым реле. Я нажал на нее и двигатель менее чем с полоборота пустился, наполнив двор наипрекраснейшей для ушей подсевших на механические игрушки людей музыкой и дурманящими голову выхлопными газами. Оседлав аппарат я попытался включить первую передачу и попробовать мотоцикл в деле, но рычаг переключения не слушался. Неудача меня расстроила, но отступаться я не собирался... По воспитанной общением с отечественной техникой привычке я решил бороться с возникшей проблемой силовым путем, то есть подналечь на переключатель пожестче, да порезче и уже было изготовился для этого... - Если ты уберешь подножку, тогда не придется ничего ломать, а передачи будут переключаться легко и просто, - вовремя последовал совет от хладнокровно-ироничного наблюдателя.
Подножка отлетела под брюхо железному зверю, рычаг скоростей с мягким щелчком опустился в самое низшее положение и мы... должны были поехать, но быстрее необходимого включенное сцепление оконфузило меня
64
во второй раз – чуть сдернув мотоцикл с места двигатель заглох. «Ну ты и лох... », - сказал я сам себе опасаясь оглянувшись назад увидеть насмешливо-презрительную мину свидетеля моих ляпсусов, но вместо слов порицания услышал, - Давай снова и не торопясь, время терпит. На этот раз все получилось, я не подвел технику и мотоцикл послушно покатил вокруг бассейна и окружающих его скульптур и пальм. После третьего круга я постепенно начал расслабляться, Кавасаки ехал почти сам. Главной хитростью в управлении им было не мешать ему и только вовремя направлять. По завершении пятого круга Искандер сделал мне знак остановиться и... усложнил процесс ознакомления с техникой. Сейчас мне предстояло не просто кружить вокруг бассейна, а делать это петляя между пальм и львов. Стало сложнее, но интереснее. Несколько раз мне не вписываясь в поворот приходилось останавливать железного коня и при помощи ног сдавать назад, но в общем с заданием я наверное справился (субтропическая флора и садово-парковая скульптура остались невредимыми) – не уронил ни себя ни Кавасаки в воды искуственного водоема. - Ну, а теперь тоже самое, но со мной в качестве пассажира, - сказал вдоволь налюбовавшийся моей «филя-гранной» ездой по импровизированному полигону инспектор, тормознув меня у крайнего из наверняка притомившихся от мотомельтешения львов. И не церемонясь забрался на заднее сидение. С его килограммами за спиной мотоцикл бежал ладно только до поворотов, на них же из-за крутизны виража и малой скорости у меня начинались проблемы с управлением. Пару раз я чуть было не завалил наш дружный коллектив на землю, но каждый раз пассажиру удавалось своими крепкими ногами удерживать мотоцикл в вертикальном положении. Такая неуверенная езда продолжалась минут с десять, потом к поворотам удалось приноровиться, но требовательный пассажир этим не удовлетворился, а лишь усложнил задачу... Спустя часа полтора дрессировки, когда желаемый Искандером результат был достигнут мы оставив изрядно разгоряченный Кавасаки в пальмовой тени отправились на заслуженный завтрак за которым я получил последние инструкции... На дело выехали с началом сиесты. Наставник сказал, что приблизительно через час наступит самое лучшее время для задуманного им мероприятия. В два часа на посты заступит новая, плотно отобедавшая смена и к половине третьего вся охрана будет находиться в полудремотном состоянии. Из Ветловской усадьбы нас, на арендованном Искандером микроавтобусе вывез Мехмет.
Минут тридцать ушло на плутание минивэна по маленьким, раскаленным полуденным зноем улочкам старого города. Остановил водитель машину в совершенно неожиданном для меня месте – пустынном переулке у высокой и
65
совершенно безликой бетонной стены. Мы вышли из микроавтобуса и, стараясь не шуметь, выкатили из его грузового отсека мотоцикл. Высадив нас, Мехмет ни секуды не мешкая отъехал, а мы стали готовиться к предстоящему (почти что цирковому) номеру: я одел шлем с солнцезащитным забралом, а Искандер проверив на прочность укрепленные вокруг сидения и багажной решетки ремни, расчехлил свое оружие. Время до условленного часа ползло медленно и потно. Голова в закрытом шлеме прела, ладони покрывались нервной испариной, рубашка на груди и спине начала прилипать к телу. Наконец сигнал – громкая стрельба в карбюратор нашего микроавтобуса (устроенная Мехметом благодаря его умелой работе с системой зажигания) – поступил, мой напарник утвердительно качнул головой и я, оседлав Кавасаки, пустил мотор. Медленно и уверенно Искандер забрался на мотоцикл позади меня, но не сел, как полагается по правилам эксплуатации на пассажирское место, а встал: одной ногой на новехонькое кожаное сидение, второй на алюминеевую решетку багажника. Стопы свои он засунул под привязанные к мотоциклу, наподобие простейших лыжных креплений, ремни. Взгромоздившись на аппарат, он по-гагарински (только рукой не махал) сказал: «поехали», и я, потея от напряжения еще больше чем от жары, тронул Кавасаки с места. Первоочередной моей целью было набрать стабилизирующую нашу неуклюжую, полумеханическую пирамиду скорость задолго до прохождения поворота. Это мне удалось, как впрочем и повернуть на пустынную двухполосую улицу без потери равновесия. После такого несложного на вид маневра моя задача заметно упростилась – вести мотоцикл по прямой было довольно просто. Миссия же моего стоячего пассажира только вступала в решающую фазу, ему предстояло производить на ходу стрельбу поверх более чем двухметрового по высоте ограждения особняка, вдоль которого и катила представляемая нами цирковая конструкция. Как он снимал со спины лук, доставал из импровизированного колчана стрелы, прилаживал их к тетиве, растягивал ее, я не видел. Лишь по кратковременному и легкому колебанию мотоцикла я мог догадываться о моменте, когда стрела сорвавшись с катапультировавшей ее, свитой из воловьих жил бечевки, улетала к неведомой мне цели. До того времени с которого ситуация на дороге изменилась, Искандер (по моим тактильным ощущениям) выпустил три стрелы. Почти одновременно с последним «отдачей» ног стрелка в корпус мотоцикла, из парадных ворот особняка расположенных в торцевом, дальнем от нас углу стены спешным шагом вышел крупногабаритный мужчина в униформе и не взглянув, к счастью, в нашу сторону, прошествовол в противоположную, к стоящему за Т-образным перекрестком и на самых звонких нотах надрывающемуся Форду, чью педаль акселератора безжалостно вдавливал в пол Мехмет.
66
- Правь на него! – негромко скомандовал моторизованный Робин Гуд, ощутимо подправляя свою позцию на спине импортированного из Японии железного мерина. На него, так на него, мне вообщем-то было все равно. Для выполнения указания лучника курс движения Кавасаки нужно было изменить всего лишь на пару градусов влево, направив переднее колесо как раз на водительскую дверь микроавтобуса у которой в это время начали разгораться жаркие (судя по жестикуляции участников диалога) дебаты. Приближение ненормально используемого мотоцикла охранник, ввязавшийся в шумный спор с упорным турком, уловил по-видимому переферическим зрением. Уловить-то уловил, но выводов правильных не сделал, потому что повернулся к приближающейся к нему малой скоростью опасности абсолютно неподготовленным. Не берусь утверждать (по причине своей занятости вождением), но мне показалось, что выражение удивления на его лице закончило формироваться именно в тот самый момент, когда стрела с толстенным чипполиноообразным (похожим на головку репчатового лука) набалдашником заместо острия, временно состыковалась с его собранным от изумления в гармошку лбом. Едва тело незадачливого стража коснулось мостовой из минивэна проворно выскочил Мехмет и поволок подстреленного к задним дверям Форда. Наш трюковой экипаж поспел к микроавтобусу как раз ко времени погрузки поверженного. Стрелец быстро спешился и подобрав странного вида стрелу, помог турку затолкать охранника вовнутрь микроавтобуса. Затем забравшись в кузов вслед за расслабленным телом против-своей-воли-пассажиром, Искандер снял с себя древнее вооружение, взял наш вещмешок и вытащив оттуда металлическую коробочку, достал из нее несколько одноразовых, уже заправленных крахмально-мутноватой жидкостью шприцов. Проделав с одним из них нужные манипуляции он шустренько засучил пребывавшему в бесчувственном состоянии привратнику рукав и сноровисто протерев ваткой преплечье на внутренней стороне локтевого сгиба вкатал ему в вену полтора кубика какой-то дряни. Я же, зачарованно пронаблюдав за до тошноты четкими действиями наставника освободил свою голову от упарившего меня мотошлема и повесив его на правое зеркало Кавасаки пошел (как мне и было предписано на последнем инструктаже) садиться в кабину. Графский клеврет тем временем возвратил (переставлением свечных проводов в штатное положение) двигатель, полугрузового минивэна в нормальное эксплуатационное состояние.
Через несколько минут от начала грузовых операций Форд с Мехметом за рулем, мной рядом с ним на переднем сидении, бездвижной тушей охранника, стрелковым снаряжением и прочей экипировкой в грузовом отсеке, повернув на перекрестке налево бодренько катил в сторону от места наших противоправных действий. Мгновениями раньше руководитель операции и медбрат по-совместительству проехал на мотоцикле (также
67
противозаконно) через оставшиеся без надзора ворота на территорию особняка, где почти мгновенно растворился в тени пятнистоствольных платанов неплотным рядком окружавших дом. Турок вел машину на средней скорости и назад не оглядывался. Из его уверенного и несуетливого вождения я заключил две вещи, первое - погоня нам не грозит, второе – дожидаться главного правонарушителя мы будем где-то вдалеке от места недавней стоянки. Вскоре ритм езды ощутимо замедлился, мы въехали в древние кварталы и оказались в паутине узюсеньких переулочков. Мехмет старательно и даже как-то азартно крутил баранку, буквально с сантиметровым запасом минуя углы уже изрядно пошарпанных автометаллом старых зданий. После уже несчетного удачного проскальзывания под очередную арку я, бросив взгляд вперед хотел было уже объявить чрезмерно увлекшемуся маневрированием водиле-милиметровщику:» This is a dead end!», дав ему понять тем самым, что он заигрался - пора кончать куролесить, сдавать назад и выбираться отсюда пока еше не поздно, как из незаметной железной двери находящейся посередине подворотни по нашему левому борту, вынырнули две темные фигуры и проворно шмыгнули к задней двери упершегося в тупик микроавтобуса. - Va hemos llegado! Prendi vostro equipaje y abajo... (Приехали, возьми свои вещи и выходи), - ответил Мехмет на мой вопросительный взгляд. - Bien! – сказал я, совершенно случайно выбрав для подтверждения своего согласия расхожее по обе стороны одноименной полуострову горной гряды слово и полез в грузовой отсек за рюкзаком. Между тем незнакомцы никого не спросясь распахнули задние двери минивэна, споро выволокли из него бессознательное тело и зачем-то набросив на голову охранника черный колпак потащили в дом. Мехмет прихватив оставшиеся в машине вещи последовал за ними, сделав мне мимоходом знак не отставать. Подвальное помещение в которое мы спустились освещалось единственной, очень тусклой (наверное не более двадцати пяти свечей) лампочкой. Было там, как на родной советской овощебазе сыро и прохладно, но пахло не заплесневелым картофелем и гниющим капустным листом, а терпким красным вином. Посередине стоял грубый, но дородный стол, окруженный такими же крепкими и простыми стульями с высокими спинками. На один из них, предварительно перенесенный к стене и была взгромождена аморфная туша пленника. Из-за того ли, что расслабленное тело уколотого все время норовило сползти со стула или по какой другой причине, но охранника к стулу привязали.
«Пытать будут...», - сделал я неприятное умозаключение и не мешкая приступил к поиску в своем скудном испанском вокабулярии слов, которые должны были бы позволить мне побыстрее покинуть подвал избавив тем самым от лицезрения того, что показательно-предупредительные американцы называют graphic scenes. Ответ от личной частички
68
общечеловеческой Мнемозины, с детства по небрежности моей обряженной в одежды с дырявыми карманами на подобный лингвистический запрос затянулся настолько, что по действиям предпринимаемым незнакомцами вкупе с Мехметом стало очевидно – допрос с пристрастием если и не отменяется вовсе, то по-крайней мере откладывается на неопределенное время. Дело в том, что пока я мучился воспоминаниями, новые лица достали из приютившегося в самом темном углу комнаты и не примеченного мной поначалу комода кипу карт, и разложив их на столе, приступили к внимательному изучению. Турок принимал в этом процессе не самое деятельное участие. Предоставленный самому себе и движимый нормальным любопытством я подошел к столу. На нем поверх остальных, лежала наполовину развернутая карта северо-востока Испании, а точнее - горной части страны Басков. Незнакомцы что-то горячо между собой обсуждали по-арабски, время от времени проводя по географическому пособию своими смуглыми, заскорузлыми пальцами. Мехмет внимал им молча, изредка поглаживая себя по коротко остриженному затылку. О чем они говорили я естественно не понял, но по произнесенным по-испански названиям мест и мельтешением рук над картой догадался, что речь шла о переходе через западные или как их еще называют - атлантические Перинеи. Диспут закончился гортанным возгласом турка, после которого обитатели подвала стали дружно убирать со стола обумаженную земную поверхность. Как только наши безымянные помощники закончили картографический сеанс заговорил Мехмет. Говорил он недолго и монолог его состоял в основном из повторения не так давно упомянутых хозяевами подвала географических названий. Незнакомцы выслушали его без комментариев и только в конце речи утвердительно мотнули головами. Затем турок обменялся с подвальными любителями географии какими-то ключами и призвал меня на выход. С нами в подворотню поднялся один из так и не назвавшихся помощников. Взяв у скучавшего без пассажиров Форда налево провожатый, по кривоколенным переходам соседнего дома вывел нас к сравнительно широкому бульвару, постепенно оживающему после подошедшей к концу сиесты. Непосредственно перед улицей, инкогнито коротко попрощался с Мехметом и исчез в проходой парадной. Выйдя на тротуар турок неторопливо осмотрелся по сторонам и, определив нужное направление двинулся к пешеходному переходу. Пересеча зеленую зону бульвара и пройдясь по его противоположной стороне в течении нескольких минут мы приблизились к ряду припаркованных, полузаездом на тротуар, автомобилей. Нашей машиной оказался старенький опель-кадет. Молча и без суеты мы в него погрузились и Мехмет степенно, в свойственной для водителей важных персон манере (без резких ускорений и плавном торможении), тронул машину.
О том в каком направлении мы ехали я не думал, мысли мои почему-то
69
задержались в подвале. В мозгу свербил оставшийся незаданным вопрос о том, какая участь ожидает нашего пленника. Было как-то не по себе от предположения, что сознание этого человека (не причинившего нам вообщем-то никакого вреда), никогда больше не обретет власти над таким крупным и сильным, а сейчас беспомощно-жалким телом и жизнь его будет прервана в самом расцвете лет. От дум таких мне стало грустно и я уже не в первый раз засомневался в правильности своего выбора. С одной стороны мне конечно же нравилось принимать участие в этой взрослой игре в казаков-разбойников, с другой я ни как не мог свыкнуться с мыслью, что расплачиваться в ней, ее участникам приходится не только синяками и шишками. Не знаю до какого состояния растрепанности чувств довели бы меня подобные рефлексии если бы не, как всегда внезапное, появление Искандера. Он вскочил в машину, когда Мехмет прижавшись к тротуару на мгновение притормозил у крохотной, в одну комнатку, Farmaci(и). Дверь за ним еще не закрылась, как наш Опель перестроившись во второй ряд стал набирать легитимную скорость. - Como van la cosas? – спросил новый пассажир стоило только его ягодицам прикоснуться к сидению, но прежде чем позволить себе безмятежно откинуться на спинку кресла и сосредоточиться на словах не полезшего за ними в карман турка, он не поленился оглянуться назад и тщательно обозреть перспективу стремительно удаляющегося от нас места его посадки. Мехмет в ответе своем не ограничился дежурным «Todos bien», а начал докладывать обо всем подробно. В надежде узнать хоть что-то об участи оставшегося в подвале охранника я прислушивался к его словам куда более старательно чем безмятежно внимающий водиле командир. Увы, усилия мои оказались тщетными. Рассказчик либо – даже вскользь не упомянул о пленнике, либо я просто-напросто пропустил интересующую меня информацию мимо слабых на языки ушей. Отчитываться перед Искандером турок закончил, когда беспристанно меняющаяся панорама за опущенными стеклами автомобиля из индустриально-городской превратилась в агрикультурно-пасторальную. Опель с ветерком катил по аутописте проложенной посреди не русского размаха полей. Долго дожидаться своего часа я не стал и впоследствии не пожалел об этом, потому что на последнем слове ответа на долго вынашиваемый мной вопрос о судьбе охранника Искандер сказав, - Не беспокойся, с ним будет все в порядке. К вечеру наши друзья отвезут его в одно безопасное место и отпустят на все четыре ссс..ссс...ссс..., - заснул, неприлично развалившись на заднем сидении.
Большего мне и знать не надо было, да и знать я ничего другого не желал. Совесть моя (какое она имела ко всему этому отношение?) была успокоена, а плоть утратившая над собой волевой контроль, утомленная к тому же физическим напряжением и эмоциональным стрессом тотчас же, как лошадь
70
(конь) с ослабленными поводьями, захотела чего-нибудь пощипать и похлебать. Ввиду того, что корм-еду никто не предлагал, а просить у дяденек чтобы они меня накормили гордость не позволяла (вернее голод был не настолько нестерпим, чтобы брызгать слюной на ветровое стекло) я решил последовать мудрому примеру начальства и вздремнуть маленько. Спать беспокойным сном на пустое, усиленно вырабатывающим желудочный сок брюхо, пришлось к счастью не очень долго – около двух часов. В городке со смешным названием Тудела (никак было не угадать на какой слог приходится ударение) Мехмет заехал на заправку, где после заполнения бака Опеля мы навестили самую что ни на есть затрапезную бокадиллосную или испанскую бутербродную - по-простому. Набившись бутербродами с самой наиразнообразнейшей начинкой запитыми немалым количеством фрутового напитка границадо (полусоком, полульдом в лучшем случае, в худшем же ледяной водой с запахом фруктов) мы отъехав от станции на пару километров остановились у замухрышистого на вид мотеля с гордым именем Taurus. В Бычке наш дружный экипаж безвылазно провел остаток вечера и ночь, а ранним утром подкрепленные десятичасовым сном и плотным desayuno мы вернулись на дорогу и продолжили путь. Выехав из города сменный водитель (за баранкоподобное кормило сел Искандер) повернул направо и изменив курс со вчерашнего северо-западного на северный неспешно повел Опель куда-то, судя по указателям, в направлении города смельчаков и одновременно столицы провинции Наварра - Памплоны. После хорошего сна, с наполненным и занятым любимым делом чревом жизнь обрела для меня намного больше приятности. В окно смотрелось веселее даже несмотря на то, что пейзаж после перемены курса заметно поскучнел. Текущие нам навстречу воды Эбро (дорога змеилась вдоль реки от самой Сарагосы) остались западнее. Река в отличии от непостоянных в путях своих людей, на протяжении всего своего некороткого бега достаточно строго и стабильно придерживалась одного и того же направления (за исключением пары-тройки обязательных коленец и петелек) – с северо-запада на юго-восток, от места своего зарождения в Кантаберийских горах, до полнейшего и бесславного растворения в водах Средиземного моря. - А мы дальше куда? – не выказывая особого интереса (от того, что до сих пор маршрут наш полностью соответствовал не раз повторенным в подвале названиям) попробовал уточнить я, когда спустя приблизительно час езды мы проскочили мост над одним из немногочисленных притоков оставленной нами в стороне реки. - Через Ирунью к Доностии-Сан-Себастьяну, - неохотно щегольнув незнакомыми мне названиями, сосредоточенный на чем-то постороннем, ответствовал Искандер, давая мне тем самым понять, чтобы я впредь не утруждал себя излишними вопросами и не старался выведать больше чем мне следовало знать.
Несклонность начальства к откровенности на этот раз совпала с моим
71
желанием забыть на время о неясном настоящем и помечтать о времени, когда... «Бац!», в заднее левое крыло нашего уже немолодого, но все еще резвого (благодаря доработанному неизвестными мастерами двигателю) Опеля что-то беспардонно врезалось. В замешанном на вполне естественном испуге негодовании я обернулся и увидел позади нас шесть скалящихся рож, пять одушевленных, битком наполнивших преследующую нас машину, шестой же являлся самоуверенно-тупой, укрепленный к тому же кенгурятником передок массивного Доджа-пикапа – водитель которого и предпринял, к слову сказать, достаточно профессионально выполненную попытку отправить наш более легковесный седан в кювет, применив для этого излюбленный прием американских полицейских – fishtailing. Но столкновение, похоже, оказалось неожиданность только для меня. Искандер моментально, будто заранее просчитав происходящее, точным рулением устранил занос, стабилизировал автомобиль и выведя его для вящей безопасности на середину дороги прибавил газу, за что и получил мое полное, хоть и мысленное одобрение. С похвалой, однако, я поторопился. Прибавка Опелем в скорости оказалась вполне по лошадям запихнутым в четырех с гаком литровое чрево американского микрогрузовичка. Додж приотстав на секунду, бросился наверстывать упущенное. Делал он это с угрожающей нам большими неприятностями расторопностью. Расстояние между двумя машинами сокращалось гораздо быстрее чем этого хотелось бы и, я, как всегда раньше времени, начал представлять себе последствия неминуемого тарана. Когда же неизбежность катастрофы стала бы очевидной даже менее впечатлительным чем я персонам, то есть в мгновение очередного соприкосновения доджевского кенгурятника с нашей кормой, Искандер слегка поднажал на акселератор и повинуясь его приказу юркий Кадет вновь улизнул от грубо скроеного, но надежно сваренного, механического мерина-тяжеловоза. Как долго длилась эта игра в догонялки, сколько раз преследователи оказывались чуть ли ни в милиметрах от заднего бампера Опеля не могу сказать точно, но абсолютно достоверно могу заявить, что в конце концов вся эта возня мне порядком надоела так как я перестал находить в подобных упражнениях какой-либо смысл. Нечто подобное, вероятно, пришло и в голову водителю Доджа. Рассвирепев от невозможности осуществить самый надежный из вариантов PIT (pusuit intervention technique) он воспользовавшись тем, что перед крутым поворотом вправо Искандер был вынужден чуть сбросить скорость, пошел на обгон, надеясь, по-видимому, добиться своей цели ударив в правый борт Кадета.
Зачарованным пассажиром я глядел, как огромный фермерский тарантас настигает наш мирный семейный автомобильчик, еще немного и он
72
непременно сметет нас с дороги. «Ну давай, Саша, давай!!!», - надрывным голосом Владимира Семеновича прокричал я внутренне (позволил себе при этом неслыханную фамилиарность) неизвестно почему медлившему шофэру. Искандер тем временем (с ужасом я наблюдал за его лицом отраженном в зеркале заднего обзора) чему-то плотоядно улыбался, подавая глазами какие-то непонятные знаки управляющему Доджем и вперившимуся в него торжествующим взглядом победителя человеку. Возможно, что водитель пикапа так и не посмотрел бы в направлении куда так выразительно призывал его взгляд Искандера и крутнув руль вправо, снес бы старую немецкую лоханку с полотна дороги, но тревожно-предупредительный сигнал раздавшийся из неприятной близости оповестил заигравшихся гонщиков о том, что парное ралли закончилось и на шоссе появились другие не менее, а может и более полноправные участники дорожного движения. По встречной полосе неосмотрительно и правонарушительно занятой Доджем, на скорости достойной детского трехколесного велосипеда, двигался канареечного цвета грейдер с приподнятым на метр от земли отвалом внушительных размеров. То, что отразилось на лицах наших преследователей легко передается тремя буквами (ох уж эти три, так много значащие в великом нашем языке буквы) – их охватил ШОК. Да, именно - шок. И было от чего, на скорости за сотню их автомобиль несся на груду железа с которой наверное и реактивному снаряду было непросто тягаться. Тем не менее помощь им пришла, и не с неба, а от туда, откуда они явно не расчитывали ее получить. Наш непредсказуемый водитель «поднажал на тормоза» и сделав вежливо-пригласительный знак ручкой предложил пилоту Доджа проскочить в единственную оставшуюся между грейдером и нами щель. «Вот уж действительно джентельмен, всегда джентельмен, даже на дороге!», - поспешил я оценить поступок Искандера, в тот самый момент когда протискивающийся в последнюю безопасную на автописте нишу додж был еще развернут к нам в три-четверти. Ему бы еще немного времени и успешно закончив маневр уклонения от грейдера он занял бы лидирующую позицию впереди нас. Но во времени ему, как впрочем и в благополучном завершении обгона ему было отказано. Не позволив водителю американского авто выровнять машину на полотне дороге Искандер резким впрыском топлива в расточенные цилиндры рванул Опель вперед и крепенько боднул правым передним крылом задний бампер Доджа. Невзирая на предпринятую в лихорадочном темпе водителем преследователей противозаносную рулежку, «американца» понесло, слишком уж он был для таких маневров тяжел и высокоцентрован. Додж крутнуло разок на дороге – это я видел, об остальном, что произошло с вражеской машиной в глубоком кювете пришлось догадываться по шумам ею производенным и густому облаку пыли поднятым на бездорожье терпящим бедствие транспортным средством ...
73
С места происшествия мы скрылись естественно без остановки и при гробовом молчании. Дальше ехали также молча, но с неприятным скрипом. Правый передний баллон цеплялся за покореженное во время предательского тарана крыло. Мне давно бы уже следовало привыкнуть к творимому вокруг меня бесчинству и понять, что все это теперь неотъемлемая часть выбранной мной (так безрассудно и столь поспешно!) жизни. Но я по-прежнему взирал на происходящее, как случайно попавший на просмотр неизвестного фильма зритель, который решил добросовестно (картина-то заграничная!) отсидеть свои деньги и дотерпеть до конца сеанса в надежде, что неприятный, по-началу, зловеще-матовый сюжет раскрутиться во что-нибудь беззаботно-сиропное и глянцево-витринное. «Черта с два-с! Как все началось, так и продолжается, и никаких намеков на позитивные перемены.» - фреоном непоборимого пессимизма подморозила собственные молодеческие надежды моя незамысловатая логическая составляющая. Но трезвому расчету и логике вопреки, я противопоставил маловозможное – заставил себя вернуться в прерванный дорожным инцидентом сон, вернее в полуявь, а еще правильние in to the dreams - мечты о времени, когда самая дорогая награда найдет своего героя - дне встречи с Полиной. И на этот раз краткосрочным было счастье мое. Опель съехал с по-зарубежному гладкого шоссе на по-отечественному ухабистую грунтовку и дримить стало некомфортно. Трактор он и в Испании трактор и имеет, подлец этакий, в этой живописной стране ту же неприятную особенность, что и его советские сотоварищи сошедшие с конвейеров разноименных ТЗ – портить непокрытые гудроном дороги. Машину застрясло. Жалостно-печальный скрып колесной резины о железо превратился в надрывно-утробный визг роженицы у которой дит; на подходе. Тряская езда ко всеобщему удовольствию длилась недолго. Отскрипев положенное на неровностях сельской дороги Опель остановился на окраине небольшой предгорной деревеньки. Не проронив ни слова мы вышли из машины и, так же не сговариваясь, позволили своим скрюченным долгим сидением телам сбросить напряжение и потянуться. Правда каждый из нас произвел эту экспресс разминку по-своему.
Мехмет сделал это следующим образом: положил ладони рук на поясницу и откинув голову назад легко и неожиданно глубоко прогнулся в спине. Мой вариант потягивания был намного проще и аморфнее. Вяло и лениво приподняв руки я лишь слегка расправил плечи, но и этого движения оказалось достаточно для того что спровоцировать мое склонное к противоестественому советскому человеку барству нутро на неэстэтичный и впопыхах проглоченный зевок. Искандер же выполнил естественное для большинства позвоночных движение почти с тем же самым задором что и самец гориллы во время отстаивания своего права на занимаемую
74
территорию. Вышло это у него не в меньшей степени угрожающие, хотя в выпяченную колесом грудь он не барабанил, а чуть разведя свои массивные верхние конечности в стороны и назад, сведя тем самым лопатки к позвоночнику он сначала на глубоком вдохе выкатил грудную клетку вперед, чтобы через миг резко выдохнув сбросить вперед плечи за которыми двумя увесистыми палицами в том же направлении проследовали его десница с шуйцей. Во всем этом непринужденном и обыденном на вид движение было столько мощи, что и без знания исааковых законов становилось ясно - попадаться под подобные длани вельми нежелательно. - Подожди нас здесь, мы ненадолго отойдем, - распорядился главный и неспешно двинулся в направлении центра поселка. Янычар проследовал за ним. Ждать не любит никто, но если даже поверхностно проанализировать человеческое существование то результатом самого неглубокого и скороспелого размышления окажется вывод, что жизнь - сплошное и зачастую беспросветное ожидание чего-нибудь хорошего. Для нас же работающим без выходных, по антигуманно-кабальной формуле: четыре - через восемь, ожидание является нескончаемым процессом. Не успеешь заступить на вахту, как тотчас же начинаешь отсчитывать минуты до ее конца, а сдав мостик приступаешь к отсчитыванию времени которое осталось до швартовки-ли-отшвартовки, корректуры карт и пособий, погрузки-отгрузки, приема лоцмана, нелегального сброса мусора во всепоглащаюшие воды многотерпеливого мирового Океана, либо еще какой другой пароходной докуки... Поэтому распоряжение Искандера обождать встречено было мной по- стоически спокойно (служба-то наша стоячая) и с определенным даже удовольствием. Захотелось мне чего-то (апосля очередной порции экшэна) побыть одному и передохнув от непривычного, жизни самой угрожающего ритма хорошенько подумать о том не пора ли давать деру. Но от размышлений на столь важную тему я непроизвольно отвлекся благодаря внезапно просочившемуся сквозь окутывавшую мои глаза пелену самоозабоченности горному пейзажу раскинувшемуся позади пары десятков белостенных крестьянских домишек украшенных деревянными балконами. Правильно восприняв открывшуюся взгляду красоту я удивился не великолепию и царственной безмятежности представших передо мной (это еще конечно вопрос: Кто, перед кем предстал?) Атлантических Периней, а тому, как же это я их раньше не приметил. Затяжное любование монументальной природой было прервано появлением на дороге моих попутчиков. Обратно они возвращались в сопровождение неизвестного мне лица.
Ни я, ни незнакомец, друг другу представлены не были и выглядело это так, что обстоятельство сие никого не смущало. Мне оставалось лишь молчаливо подыгрывать большинству. Подойдя к автомобилю вплотную Искандер с Мехметом быстро вытащили из него наш багаж, местный житель
75
же уселся тем временем за руль Опеля, легким поворотом ключа пустил еще не остывший двигатель и едва позволив турку захлопнуть крышку багажника погнал Кадетт в обратный путь. Нас снова осталось трое, но на этот раз мы были senza caballo, то есть безлошадными, что в Испании автоматически означает - не кабальерами. Поэтому вполне закономерно, что по осуществлении подобной этимологической перемены багаж пришлось переть самим, а наиболее объемный груз естественным же образом был доверен самому некабальеристому – мне. Безропотно повесив на спину сроднившийся уже со мной рюкзак я неспешным шагом пригородного туриста затопал за своими идущими налегке (у Искадера под мышкой сиротливо ютилась папка для бумаг, а Мехмет был обременен небольшим саквояжиком) немногословными компаньонами. Движение растормошило во мне неугасимую жажду жизни и в пору было вновь запевать песенку про бывалого капитана подаренную киношным героям Жюля Верна Лебедевым Кумачем и Исааком Дунаевским. - Подтянись, а то заблудишься! – испортил мне своим окриком куплет Искандер, притормозивший на втором перекрестке. Я прибавил ходу и в не считанные никем секунды догнал оторвавшуюся пару. Свернув с главной сельской магистрали налево, мы пройдя еще метров двадцать вглубь по маленькому закоулочку вошли в скромных размеров, но тщательно ухоженный деревенский дворик окружавший непобеленный, сложенный из крупных камней двухэтажный дом. - Здесь мы заночуем, а завтра, чуть свет, местный проводник поможет нам перевалить через горы и перейти испано-французскую границу, - объявил начальник и не дожидаясь приглашения невидимых до сих пор хозяев распахнул дверь оказавшегося пустым жилища. «Если дело и дальше такими темпами пойдет превращусь я скоро из бича в заправского горнопроходчика», - путаясь в далекой от моря терминологии подумал я переваривая услышенное и вслед за попутчиками переступил порог опрятного баскского жилища, - второй раз уж, за неполную неделю в горы доведется карабкаться!» В доме мы расположились в самой большом комнате, рассевшись вокруг грубого деревянного стола. Это наверное была гостиная или, судя по тому как хорошо, благодаря ряду невысоких но достаточно широких окон, помещение было освещено естественным светом – светелка. До того, как присесть на стул я предполагал воспользоваться благоприятной обстановкой (никого из посторонних рядом не было) и выяснить на нормальном языке некоторые ускользнувшие от меня детали касающиеся гонки с препятствиями, а также разузнать поподробнее о грядущих событиях, но оказавшись за столом мой организм рефлекторно запросил подпитки. «Жрать давай!» - заурчал желудок грубо понуждая меня к оглашению не лишенного рационального зерна требования.
76
«It would be nice to have something to eat», - старательно переложил я дерзкое требование брюха на джентельменское спикание и уже был готов представить оное общему собранию, как после короткого стука дверь в комнату отворилась и в нее по-хозяйски уверенно вошла дородная женщина средних лет с удивительно румяным лицом. Одета она была в серую юбку и такую же серую блузку, а в ее крепких руках покоилась плетеная корзинка полная незамысловатой, но встреченная от этого с не меньшим чем новогодний набор из Метрополя энтузизмом снеди. Вскоре на стол, чуть подзасаленный нашими хоть и не натруженнными агрикультурными трудами, но вместе с тем не очень чистыми руками легли: кукурузные лепешки, жаренные колбаски, обильно вымоченные в сахарной глазури баранки, овечий сыр, краюха ржаного хлеба, две головки лука и пяток томатов; стали: три светло-зеленые (похожие на винные) бутылки без этикеток с неугадываемым сквозь стекло содержимым. К трапезе приступили плюнув на гигиену, едва дожавшись пока за кормилицей закроется дверь, по-мужски сурово - без приглашений и дежурных благопожеланий. Каждый начал с наиболее близкого его душе продукта. Искандер стартовал с завернутой в лепешку колбаски. Мехмет неизвестно откуда достав полускладную, с лезвием намного длиннее рукояти наваху и ловко нарезав ею хлеб с сыром приступил к еде с базовых для всей страны продуктов, причем ел он ее по отдельности, не собирая в бутерброд. Меня же сразу потянуло на сладенькое, к баранкам. Умяв первую лепешку в сухомятку «командир» взялся за бутылки и воспользовавшись оставленным турком на столе ножом сорвал с них пробки. Приняв емкость с прохладительным я, несмотря на сладкую сухость во рту, повременил с первым глотком, было любопытно как отреагируют на неизвестный напиток сотрапезники. Реакции на заключенную в стеклотару влагу не последовало никакой. Отхлебнув из бутылок попутчики мои даже не поморщились и без остановки на перехват дыхания продолжили налегать на еду. Решив, что зелье безобидно, я тоже пригубил из своего сосуда и... не разочаровался. В нутро потекло нечто сладко-пряное и игриво-пузыристое, с яблочной оскоминкой – то ли непривычного вкуса компот из лежалых сухофруктов, то ли слегка забродивший яблочный сок. - Это сидр, - подсказал Искандер уловив мою легкую растерянность. - Вкусно, - отдал я должное напитку и следуя примеру старших больше не отрывался от приема пищи.
Вернувшаяся после ужина хозяйка занялась обустраиванием нашего ночлега. Напарникам было постелено в комнате послужившей нам столовой, меня же отправили спать на второй этаж, в небольшую комнатку с деревянным балконом украшенным незатейливой резьбой. Перед уходом наверх я был предупрежден о том, что подъем будет ранний, но напугать подобной страшилкой кого-либо не один месяц стоявшего собачью вахту (с 24.00. до 04.00. и с 12.00. до 16.00.) было невозможно поэтому я даже не
77
поинтересовавшись во сколько точно прозвучит побудка поднялся к себе немногословно откланявшись. Онуться от недолгого сна меня заставили сдергиванием с головы спасительной, защищающей от немилосердной (чего уж тут милого сердцу-то?) действительности подушки. Теоретически, а это значит – по астрономическим законам, - уже наступило утро, но на самом деле за окном стояла такая темень, что никто из нормальных людей без великой (либо не очень) нужды и не подумал бы отрываться от собственным телом нагретого ложа. Спать хотелось до ужаса, но с тех пор как пришел мой черед нести «собаку» состояние это было для меня перманентным, поэтому просыпаться я научился достаточно быстро, минут, эдак, за пять. Однако то, что было нормальным и приемлимым на пароходе (там будили за четверть часа до вахты) оказалось недостаточно быстрым в шпионской среде (и вторнике и даже в воскресенье). Когда я снизошел со своего «пентхауса» (не заселенном к сожалению длинноногими полураздетыми моделями) соратники мои по бегам уже приканчивали завтрак. Наскоро умывшись в очень приличном для сельской местности МОПе я ринулся к столу теша себя надеждой, что сотрапезники не позаряться на мою пайку. Еда была на месте, но времени на ее человеческое употребление уже не нашлось. Товарищи-разбойнички одетые по-походному стояли в дверях и переминались с ноги на ногу, как скаковые кобылы перед стартом Эпсомского Дерби. Чувствуя что еще не в силе отстаивать свое право ни на диетическое питание, ни на еду по расписанию я, в авральном темпе, схватил со стола предназначавшуюся для меня кружку с парным молоком и опустошив ее в три или пять длинно-опасных для здоровья глотков поставил порожний глиняный сосуд на место. Покончив с млеком я в том же ритме подобрал со стола лежавшие при кружке баранки и надев одну на запястье навроде браслета, а вторую изготовив к употреблению объявил, - Sono pronto! – и услышал в ответ: Malborough s;en va-t;en guerre, Mironton, mironton, mirontaine Malbrough s;en va-t;en guerre… - пропел под сурдинку командир, поприветствовав на свой манер мою боевую готовность и передал мне в конце куплета толстую накидку. В распределении же багажа никаких изменений кроме того, что на этот раз рюкзак (с упрятанной туда папкой командира) пришлось надевать поверх выданного мне, как впрочем и всем другим, панчо из овчины, да в руках Искандера вместо папки появилась бухта пеньковой веревки и похожий отчасти на ледоруб альпеншток не произошло. Не по-летнему укутанные мы с сожалением (я уж точно) покинули стены давшего нам приют дома.
Стоило только закрыться дверям в сени, как нас тотчас же окутала кромешная («а ночь безлунная была») и вроде бы даже осязаемая
78
неприкрытыми частями тела темнота. Во дворе к нам присоединился еще кто-то (как я узнал позже, хозяин жилища) сразу же занявший в нашей группе место лидера. Возглавивший команду баск предоставил нам пару минут на то, чтобы зрение наше перестроились на ночное видение. Однако вопреки тому, что спустя положенное природой время зрачки мои сузились и глаза теоретически оказались готовы к восприятию ночного мира картинка окружающей нас действительности так и осталась нечитаемой. Темень была восхитительно-непроглядной... Вот уж коли глаз, не коли все равно никакого от очей ясных проку. Пришлось полагаться на слух, а перемещаться, почти что на ощупь... Скорость нашего передвижения в следствии этого равнялась неторопливой поступи морской черепахи прогуливающейся по сухопутью. Минут сорок, а может и час пришлось провести в постоянном напряжении: физическом - из-за необходимости делать огромное количество по-старчески коротеньких шажков, психологическом – от бесприрывных стараний по предупреждению столкновения и с впереди идущим, легким на ногу, Мехметом, и с грозной массой замыкающего группу Искандера. Но лиха беда начало, ночь в Аппенинах не сродни полярной и где-то далеко, далеко за горами, грозным предупреждением с родной стороны засливовел тредьедневошным фингалом Восток и мы прибавили шагу. Еще через пол часа, заря занялась уже во всю и стало достаточно светло, чтобы разглядеть уверенно шагающего метрах в десяти от нас проводника. Неожиданно баск остановился и дождавшись трусивший позади него гуськом коллектив объявил короткий привал. После пятиминутного отдыха группа начала крутое восхождение. Достигнув увенчанной рощицей смешанно-лиственных деревьев вершины первой на нашем пути гряды, мы опять остановились. На этот раз для того чтобы, к моему удивлению, проститься с Мехметом. Искандер обменялся с ним несколькими фразами и крепким рукопожатием, я тоже пожал турку руку, дополнив жест дежурными мерси и оревуар. Проводник же кивнув головой остающемуся скалолазу повернулся к нему спиной и начал спуск по северо-восточному склону преодоленной нами высотки. Дорога вниз была недальней, быстро преодолев узкую лощину наше трио возобновило карабкание наверх. Метров через сто нового подъема обернушись назад я приметил (или мне показалось?) человеческую фигуру прячущуюся в тени деревьев на том же приблизительно месте где мы распрощались с Мехметом. Не поверив своим глазам я промолчал и продолжил восхождение.
Взяв очередную высоту наша группа вновь прекратила движение на этот раз по вполне понятной причине – все здорово упарились, хотя от места расставания с турком по вертикали было преодолено не более 500 метров. Подъем на этом участке был непростым. Уклон в некоторых местах доходил до 60 градусов. На пути попадались огромные оголенные учаски скал, одолеть которые без альпинистского снаряжения не было никакой возможности
79
поэтому их приходилось долго обходить. Привал затянулся дольше необходимого. Причем, как я понял, отправление умышленно затягивал Искандер. Проводник уже несколько раз поднимался готовый следовать дальше, но каждый раз командир останавливал баска покачиванием головы. Мне торопиться было не куда и я пользуюсь неожиданной задержкой собрался уже додремать недоспанное, но не удалось. Столо мне только отыскать наиболее ровное место для того чтобы постелив свой зипунишко прилечь меня подозвал Искандер, - Смотри на верхушки деревьев и считай, - приказал он указывая рукой на рощицу оставленную нами с час назад. - Что считать? - недоуменно спросил я, теоретически готовый к любому счету, но отдавший бы предпочтение, будь моя воля, пересчитыванию денежных знаков. - Видишь деревья колышатся, - услышал я в ответ. - Вижу, - подтвердил я и автоматически зафиксировал поочередное и интенсивное колебание трех верхушек деревьев, будто по ним резвясь скакали укрупненного размера белки. - Сколько насчитал? - Три, - должил я с толикой сомнения в голосе. -Неверно, четыре, ты пропустил первый сигнал, - подкорректировал мой доклад начальник и обращаясь к проводнику добавил, - Все, теперь можно идти. - Что это было, лесная морзянка? – поинтересовался я заинтригованный волнением в роще. - Да, нечто вроде этого, послание от Мехмета, - прояснил ситуацию Искандер и жестом предложил мне занять место в строю. - И что же оно означает, если не секрет? – продолжил я допытываться пристраиваясь за спиной баска. - То, что нами идут трое человек, не считая проводника, - как нечто само собой разумеющееся сообщил командир тревожную новость. - Вы их ждали? – продемонстрировал я благотворное воздействие горного воздуха на мою сообразительность пытаясь, однако, не выдать свою озабоченность появлением преследователей. - Угадал, - коротко подтвердил Искандер и махнув рукой дал команду к отправлению.
Проводник без заминки вступил на едва приметную тропку вьющуюся промеж огромных валунов по направлению к очередной вершине. Спустя минут двадцать напряженного карабкания мы вошли в полосу слабого тумана. Баск остановился и заставил нас обвязаться веревкой которую от выхода из дома нес начальник. С той поры весь дальнейший путь мы проделали будучи на привязи друг у друга (право, как детишки в яслях переходящие дорогу!). Причину такой блажной на первый взгляд перестраховки я узнал очень скоро, и оказалась она совершенно для меня неожиданной. Если перед восхождением я полагал, что двигаясь наверх мы
80
естественным образом начнем подниматься ближе к солнцу и чем выше над уровнем моря мы будем находиться тем светлее и отраднее будет становиться окружающий нас мир ... Но на самом деле все оказалось наооборот... Осилив следущий стольник метров горной тропы от начала входа в полосу тумана мы очутились в таком молоке, какого я не видывал с момета нашего прошлогоднего перехода из Кальо в Вальпараисо. Туман был настолько густ что, несмотря на наше продвижение вперед очень компактной цепью, всего лишь на расстоянии вытянутой руки друг от друга, спину идущего передо мной баска можно было разглядеть с превеликим трудом. Как много времени мы потратили на прохождение последнего перед остановкой отрезка я не берусь определить хоть сколько-нибудь достоверно. В прогулке сквозь атмосферу напоминающую собой по насыщенности влагой если и не мокрую медицинскую вату, то уж точно близкую по плотности к вате сахарной, ощущение времени исказилось так же драматичо, как и представление о расстоянии. - Alto! – скомандовал проводник и сделал это на мгновение позднее чем остановился сам, что естественным образом привело к столкновению. Вопреки предпринимаемому мной экстренному торможению сила инерции уткнула таки меня в спину баска и мне ничего не оставалось делать, как во избежании падения облапать того обеими руками. Следовавший в моем кильватере Искандер умудрился притормозить во время и остановиться в сантиметрах от меня. Не сделай он этого мы бы без сомнения проиллюстрировали собой небезысвестный принцип домино, когда одна падающая фишка заваливает собой остальные... С нами к счастью этого не произошло, все удержались на ногах и проводник вызволившись (как мне почудилось брезгливо) из моих невинных объятий стал снимать с себя страховочную веревку подавая тем самым знак, что пришла пора и нам освобождаться от вервий. Освободившись от каната баск приблизился к Искандеру и что-то сказал тому прямо в ухо. Командир кивнул головой и стал снимать с себя местную бурку. Разоблачившись он придвинулся ко мне и передавая снятую одежду вместе с альпинистским посохом сказал, - Клади накидку на землю, садись на нее и даже не помышляй о том, чтобы сдвинуться с места. Сиди здесь и дожидайся моего возвращения. Я скоро. Подобное приказание пришлось мне по душе. Растелив овчинку, насколько позволяла видимость ровно, я с удовольствием присел на нее и достал из рюкзака (наконец-то!) убранную туда на первом привале баранку и продолжил свой незавершенный завтрак. Выпечка немножко отсырела, но факт этот меня не расстроил, жевать подмоченный хлеб было легче. Компаньоны мои тем временем растворились в белом конденсате водяного пара.
Я мягко сидел, сладко жевал и привиделся мне отчего-то детский триллер «Морозко» с дожидающейся под сказочной елью деда Мороза с приданным
81
Марфушенькой-душенькой, и стало мне немного завидно – у Марфушеньки с харчишком-то дело обстояло не в пример лучше моего - баранки она ведь с молоком уминала. Но мелкому моему расстройству не суждено было перерасти в широкомасштабную трагедию, вернулся Искандер. Материлизовался начальник из тумана еще более споро чем джин выбирается из бутылки, только его не было и вот он - тут как тут. - А где баск? – спросил я подошедшего вставая и доглатывая последний кусочек долгоиграющей баранки. - Пошел домой, - последовал нежданный ответ. - Как это домой? – заволновался я, - Мы что уже границу пересекли? - Не совсем, но кордоны уже недалече, - холодно уточнил Искандер наклоняясь за своим панчо. Подняв накидку командир стал неторопливо надевать ее одновременно обрисовывая для меня картину нашего ближайшего будущего. - Забота о переходе границы временно отходит на второй план. Главной задачей на данный момент становиться выяснение отношений с преследователями. Если мои расчеты верны то они должны появиться здесь минут через 15-20. - А что мы, то есть вы, собираетесь с ними выяснять и... делать? – спросил я внутренне съеживаясь от недоброго предчувствия. - Уверяю тебя что мои действия в отношении их будут адекватными и вполне соответствовать третьему закону Ньютона, - поделился Искандер программой предстоящего на гребне горы семинара адептов прикладной механики. «Ну что ж», - подумал я в некоторой степени беспечно и даже фаталистично, чуть ли не вторя Васисуалию Лоханкину и признавая тем самым полное право Фатума на распоряжение моей судьбой, - «может так и надо – может и заслужил я своим предательством Родины безвременую и позорную кончину... Шут знает в каком месте, да еще при таком туманище (действие финальной сцены моей жизни словно заранее было предопределено роком для проведения в чистилище, если и не в банной то по крайней мере в парной атмосфере). На словах же я не был так беспомощен, - Возможно я чем-то смогу помочь? - Обязательно сможешь! – вдохновенно начал командир, - для тебя я приготовил одно непростое дельце. Клади мне руку на плечо и cтупай за мной. Мы пошли, медленно сначала прямо и вперед. Затем, как слепые на картине Брейгеля куда-то под уклон... Если признаваться честно, то я не раз готовился падать, но ведом я был зрячим поводырем поэтому цели мы достигли удержавшись на ногах. Конечным пунктом нисхождения в тумане оказался смутно вырисовывающийся проем в скале.
- Это вход в пещеру. Будешь дожидаться меня здесь. Чтобы не происходило наверху ты остаешься здесь и никуда не рыпаешься. Если я не появлюсь в течении часа ты продолжаешь находиться у входа в пещеру. В
82
середине дня сюда придет наш проводник, мы с ним условились, и поможет тебе спуститься в долину. Там он препоручит тебя Мехмету, а тот в свою очередь отвезет тебя в Сарагосу к графу. Ветлов попечется о твоем будущем, у меня сложилось впечатление, что ты ему чем-то приглянулся. Я внимал ему молча и бесстрастно, но глаза мои были на мокром месте... Естественно, что мокроту эту я предписал воздействию взвешенных в воздухе частиц воды, но все-таки, когда заговорил не смог полностью совладать с дрожью в голосе, - Может быть я смогу хоть чем –нибудь помочь? - Нет к активной помощи ты еще не готов, да и я тоже. Я уже давно не работал ни с кем в паре, и даже если бы твоя подготовка была на должном уровне у нас все равно толком ничего не вышло бы... Для меня сейчас даже самый подготовленный человек и тот был бы в обузу... отвык я от командных действий. Они ведь требуют не меньшей, а то и большей тренировки, чем роль диверсанта-одиночки... Единственная возможная, но очень существенная помощь с твоей стороны заключается в том чтобы ты находился подальше от центра развития событий и избавил меня тем самым от необходимости беспокоиться о твоей безопасности. Поэтому ты здесь... И не обижайся... Ну все, мне пора, располагайся поудобнее и жди. Надеюсь на скорую встречу. Прихватив посох он опять растворился в мороке адвективного тумана, а я вновь остался наедине с самим собой, но жевать мне теперь кроме собственных соплей было нечего и я в сердцах принял эпохальное для себя решение – «Пора становиться мужиком!» Гости ждать себя не заставили. Как и было предсказано Искандером чужие голоса на взятой нами первыми высотке послышались через треть часа. Говорили пришлые люди негромко и настороженно, на какой-то смеси отягченного диалектизмами испанского и исковерканного английского. Туман делал свое белое дело не только блокируя видимость, но и искажая звуки. По-началу все было относительно спокойно, но вскоре в говоре чужаков прорезались тревожные нотки, без особого разгона переросшие в устрашающие крики. А после этого началась пальба. Пули не свистели в этот день, а злобно фыркали сразу же после вылета из стволов попадая в молоко... тумана. Некоторые из них все-таки находили для себя цель, с отвратительным звуком кроша осклизлую поверхность валуна, а затем с не менее неприятным визгом рекошетируя от без вины страдающей геологической породы. Продолжалась перестрелка с полминуты, не больше, до истошного вопля возвестившего о том что одна или несколько кусочков покрытого медью свинца удосожились-таки вонзиться в человеческую плоть. На время все стихло, а через пару минут жуткого своей неожиданностью отсутствия каких-либо звуков стрельба возобновилась, но уже с меньшей интенсивностью.
Следущая заминка в бое, не на шутку разыгравшемся в какой-то
83
неполной дюжине метров надо мной возникла вслед за очередным человеческим прощанием с жизнью. На этот раз вой сорвавшегося с горы неудачника остановил горную дуэль. Тишина... Она длилась пока ее в клочья не разорвал самый близкий к моему схрону выстрел. Единственный и последний. За ним послышался приглушенный атмосферным явлением слабый вскрик, за ним смяченный чем-то звук осевшего наземь тела и опять я очутился в звуковом вакууме... Ничего кроме биения собственного сердца переместившегося в гортань я не слышал. Томление мое неизвестностью закончилось минут через пять появлением командира. Туман нехотя расступившись снова впустил в мою жизнь Искандера. Облегченно вздохнув я не сомневаясь в положительном ответе почти полуутвердительно спросил, - Все закончилось удачно? - Даже лучше чем я предполагал, - ответил наставник двигаясь ко мне нвстречу. И только, когда он приблизился вплотную я увидел, что у левого виска он держит носовой платок насквозь пропитанный кровью. - Вы ранены? – обомлел я. - Пустяк, слегка осколком камня зацепило, - успокоил меня раненый боец, - Дай мне рюкзак. - Может надо перевязать? - посердобольничал я ради приличия. - Ни к чему. Сейчас обработаю рану хун хуа ;, остановлю кровь и все будет в порядке, - отказался от моих «фелшарских» услуг Искандер роясь в вещевом мешке. По прошествии непродолжительных поисков он достал из рюкзака небольшую сумочку, а от туда узкую прозрачную скляночку с ядовито-красной жидкостью и пропитав ее чистый кончик носового платка приложил моментально покрасневшую ткань к раненому месту. Единственной реакцией командира на лечение в полевых, точнее в пещерных условиях было небольшое подергивание носом и легкое прищуривание глаз. Когда он отнял платок от поврежденной кожи виска, а случилось это через минуту, другую, кровь больше не сочилась. - Остальное предоставим природе, - подытожил он окончание оказания самому себе первой медицинской помощи, укладывая аптечку обратно. Вскоре рюкзак был возвращен мне и подлеченный подручными средствами командир сказал, - Ну а теперь пойдем побеседуем с нашим языком.
Делать было нечего пришлось идти. В обычном порядке: он в голове, я вплотную, замыхающим хвостом, мы взошли на плато всего лишь несколько минут назад превращенное чужаками в смертельное ристалище. Дойдя приблизительно до середины поля битвы (всецело умозрительное заключение, так как реальный размер и конфигурацию оставшейся за нами высотки мне так и не удалось определить) командир остановился. Я последовал его примеру. Он присел на корточки, я сделал тоже самое и ... тотчас же вскочил. На земле, в какой-то ненормальной, неестественно вывернутой для живого
84
человека позе лежал мужчина. « Мертвяк!», - беззвучно ужаснулся я. - Не волнуйся этот живой! – угадав мои мысли успокоил ликвидатор, начиная над распростертым на земле телом легко объяснимые манипуляции с веревкой. - Помоги мне, - попросил он подхватывая бездвижного человека под мышки, - поднимай его за ноги. Я поднапрягся и оторвав от земли массивные нижние конечности пребывающего в беспамятстве крупногабаритного мужчины потащил их вслед удаляющемуся от меня в туманную неизвестность туловищу. Искандера я практически не видел, лишь только по более звучному чем обычно дыханию догадывался о его присутствии. - Остановились! – скомандовал начальник, - Развернулись! Опустили на землю! Последняя команда была выполнена мной с наибольшим удовольствием, переноска грузов, пусть даже и одушевленных (кроме разве что невесомых девичьих фигурок и то на короткие расстояния - до дивана) не входила в перечень моих наизлюбленнейших видов физической деятельности. Не успел я отряхнуться от воображаемой грязи теоретически передшей на меня с чужой обуви, как ботинки незнакомца снова взмыли над землей – теперь за них взялся Искандер по-ковбойски ловко стреноживший ноги плененного противника все той же веревкой, которой чуть ранее связал руки незнакомца. Оставшийся конец каната начальник закрепил вокруг валуна раза в полтора превышающего размером ззнаменитое кремлевское царь-ядро. Покончив с веревкой пленитель вернулся к телу и снова подхватив его под мышки и бросив мне на ходу, - Следи за камнем, если что навались на него сверху и придержи до моего возвращения, - потащил связанного по рукам и ногам человека к без труда угадываемому месту экзекуции. Я предложил было свою помощь, но фальшивый мой позыв был к счастью отвергнут. В который уже раз за сегодня начальник исчез из ограниченного метром с гулькиным носом поля зрения, а я весь обратился в слух пытаясь с помощью ушей дорисовать картину разворачивающуюся в воображении. Тщетно. Кроме легкого шороха и звука мелких осыпающихся в пропасть камней ничто не потревожило тишину Перинейской туманности, до поры... - Как там волун, стоит? - вернул меня к геологическим реалиям Искандер, заново материализуясь из воздушно-водяного коктейля. - Все в порядке, стоит как миленький, даже не пошелохнулся, - доложил я с гордостью за участника великого ледового похода камней. - Ну и отлично, пошли за следующим, - призвал меня начальник и сделал это так воодушевленно, что меня даже покоробило от его хорошего настроения.
Следущий оказался не столь удачливым как предыдущий. Лежал он навзничь, раскинувшись, в точь, как витязь в красных сафьяновых сапогах со знаменитой картины Виктора Михайловича. Только глаза его были
85
открыты, вместо ножен у правой руки лежал угловатый пистолет, а такая же широкая, но не прикрытая доспехами грудь была в трех местах (очень кучно) прострелена. Сходство с картиной, но не антуражное, а настроенническое (смертью веяло и в Третьяковке, и здесь) было настолько поразительным, что я неожиданно вспомнив о любимом трюке музейных гидов не поленился даже отойти в сторону, решив проверить не повернуться ли в мою сторону ноги поверженного бойца. Нет, ноги никуда не переместились они по-просту исчезли, туман отменил забывы света с тенью, придушив влажной лапой и самою перспективу, оставив глазу лишь три цвета несвежий белый, грязно-серый и... цвет крови залившей светлую куртку падшего на бранной вершине воина. - Это вы его? – выдавил я из себя, задним умом вспоминая о том, что огнестрельного оружия в нашем арсенале не было. - Frendly fire, - намного более бесстрастно чем журналист ведущий репортаж из горячий точки (желающий соответствовать) прокомментировал Искандер исход кратковременной стычки в горах, - не повезло ему оказался на линии дружественного огня, что поделаешь такая погода! – лицемерно свалил гибель человека на природный катаклизм начальник берясь за бездыханное тело, - Раз, два, взяли! Снова потащили, но на этот раз безо всяких веревок. Перед обрывом, которого я в упор не видел, но животным своим нутром чувствовал, командир остановил нашу похоронную команду. От финальной части погребения я опять был отстранен, что естественным образом меня не расстроило. В последний полет Искандер отправил деревенеющие тело в одиночку и ... О ужас! В тот же миг из бездны раздался зов на помощь... «Он сбросил в пропасть живого человека!» - попробовал заставить я себя удивиться его жестокости, но не получилось... - А вот и наш, висельник очухался! – не скрывая удовольствия заключил начальник и схватив меня за руку двинулся на звуки трудноразбираемой речи свешенного со скалы человека. - Где же третий? – поинтересовался я судьбой последнего из преследователей, с неохотой представляя, что придется тащить еще один труп изображая из себя добровольного могильщика. - Ему тоже не свезло, он сам со скалы навернулся, - не задерживаясь на ходу сообщил Искандер (скромно упустив, что дело не обошлось без его предательского толчка) продолжая тащить меня в направлении усиливающихся (в полном соотвествии с термином крещендо) призывов о спасении оживающего «Duce to be», а если по-нашему то – подвешенного за ноги противника. - ?A que se trabaja usted? – затребовал Искандер от невольника незамедлительный ответ, подходя к невидимой меже разделяющей терпящую наше присутствие земную твердыню и отказывающей нам (и по делом!) в опоре тверди воздушной.
- No ablo espanol! – без промедления и достаточно бодро донеслось из
86
бездны отрицание. - Sprechen sie Deutsch? – переключился командир на немецкий. - Naturlich, ich sprehen zi, aber nicht goote standart, deswegen vorsiehen sprechen Englisch... - и от второго предложенного ему для признания языка отказался висельник, и не дожидаясь согласия своего пленителя самовольно перешел на забавно звучащий английский, - Please, pull me out of here and quickly… I can not bear this pain for long… - You irish, are you? – прервал стенания страдальца Искандер сделав оставшийся недоступным для меня вывод. Yes, I am… But I am not kidding, my head is killing me and I should not remain in this upsidedown position any longer, - продолжил ирландец проситься на поверхность. - What happened to your head? – заинтересованно полюбопытствовал начальник присаживаясь над пропастью. - I have a piece of metal in it… - последовало снизу непредвиденное разъяснение сопровождаемое чем-то похожим на зубовый скрежет. - Okey pal, I;ll drag you up as soon as you answer my questiones! – решительно заявил истязатель. - I swear to tell you everething I know… only... bring me up faster, I really cant stand it any more… - на этот раз с явно и с трудом сдерживаемым стоном попросился незнакомец наверх. «Может его действительно лучше вытащить», - расчувствовавшись подумал я было посоветовать начальнику пойти навстречу просьбе пленника, но в заступничестве моем не было нужды. Могучими руками Искандер уже по-малу вирал из–за края обрыва стонущего от боли человека. Выемка тела из пропасти на поверхность плато состоялась ногами вперед и без моего участия. Втянув пленника наверх начальник вновь подхватил его под мышки и потащил вглубь площадки. Я попытался проявить инициативу и поймав на ходу ноги языка (костей у него нет, у языка-то, а ноги оказывается имеются!) помочь, но запретительный рык командира, - Я сам! – оставил мой благородный порыв неосуществленным. Бывший висельник был дотянут до того же самого камня у которого я отдыхал после нашего первого взятия высотки. Прислонив незнакомца спиной к валуну Искандер присел перед ним на корточки и продолжил допрос продублировав предыдущий вопрос, - Так что же случилось с вашей головой? - У меня осколок железа застрял в черепе, - с по-прежнему присутствующей в его речи болезненной напряженностью ответил допрашиваемый. - Фью! – присвистнул «следователь» выразив тем самым, как мне показалось некоторое сочуствие к инвалиду, - И что, врачи не смогли или поостереглись вытаскивать?
- Мне сказали, что для хорошего нейрохирурга не было бы проблем провести операцию успешно, но в моей конторе не нашлось денег на такого
87
специалиста, - слегка дрожащим то ли от боли то ли от обиды голосом поведал незнакомец. - Что же это за контора такая? – спросил командир с полностью раделяемым мной презрительным недоумением. - SAS, - с нескрываемой горечью произнес раненый абревиатуру не вызвавшую во мне никаких других ассоциаций кроме картинок воздушных лайнеров с белыми фюзеляжами и синими хвостами представляющих Scandinavian Airlines System. - Special Air Service, - по-иному расшифровал начальник и наверное специально для меня вслух, назвал рабочее место плененного противника, - подразделение диверсантов - элита британских вооруженных сил. Странно, насколько я знаю они заботятся о своих кадрах... - В том то все и дело, что меня они из списков своих вычеркнули без сожаления... И это после того, как я лучшие годы своей жизни отдал полку, - довольно туманно пояснил спецслужбовец. - Тебя, что уволили в запас? – выразил очевидную догадку Искандер. - Если бы уволили... Выкинули без выходного пособия и пенсии, даже за лечение пришлось доплачивать самому... Вы можете развязать мне руки, или хотя бы чуть ослабить веревку... Надо помассировать голову... Болит не переставая... А может у вас найдется таблетка чего-нибудь болеутоляющего? – едва слышно, на грани членораздельности закончил страдалец излагать свою просьбу. - Таблеток у нас нет, но я постараюсь вам помочь, отодвиньтесь, пожалуйста, немного от камня, - сказал командир поднимаясь и помогая пленному пересесть. Затем зайдя в образовавшийся между спиной ирландца и валуном промежуток Искандер положил обе ладони на голову узника и начал медленно ее массировать. Я, тем временем, использовав возникшую в допросе интермиссию переменил свое зрительское место, подошел поближе к прикрывшему глаза (по-видимому в надежде на скорое избавление от боли) незнакомцу и в очередной раз применив накидку в качестве подстилки уселся в первом ряду. Однако благодаря выучке приобретенной за последние дни разместиться я удосужился не настолько близко к пленному, чтобы предоставить тому возможность меня хорошенько рассмотреть и, следовательно, запомнить (туман, хоть и стал по-тихоньку редеть, но был еще достаточно густ).
Несколько минут прошли в ненарушаемом никем молчании. Jack of all trades Искандер крупными, но невероятно пластичными дланями обрабатывал голову раненого. Мягкими, то слегка касающимися волосяного покрова, то проходящими в нескольких миллиметрах над скальпом движениями рук он больше колдовал (на мой взгляд) над своим пациентом чем массировал последнего. В результате ли долгого и пристального наблюдения за совершаемым им пассами или из-за сегодняшнего раннего подъема меня вдруг самого, именно внезапно и резко, потянуло в сон. Я бы наверное и заснул, притулившись рядышком с проходившим
88
физиотеропевтический сеанс пленнником, но в непривычном тембре прозвучавший из уст массажиста вопрос оповестил меня о том, что второе действие интервью на вершине началось и необходимо заставить себя вернуться в состояние вахтенного бдения, - Ну, как, полегчало? Голова больше не болит? - Здорово! Совсем не болит. Спасибо огромное! Вот уж действительно, как рукой сняло, - благодарно встрепенулся пациент. - Сейчас можешь отвечать на мои вопросы? – негромко спросил целитель не прекращая проводить свою магическую процедуру. - Конечно, конечно... только что-то спать хочется... - со слегка приторможенным энтузиазмом согласился пленник. - Вот и ладно... вот и славно, - тем же самым вкрадчивым и успокаивающим тоном подбодрил исцеляемого массажист, - Это не страшно, что спать хочется. Это даже хорошо... значит боль ушла... и скоро не вернется... а ты расслабься и подремли пока... нам это не помешает... – монотонно и как бы в ритме дыхания пациента, пробубнил Искандер свое лечебное заклинание. - Да, да. Спрашивайте... спрашивайте обо всем о чем сочтете нужным... Я постараюсь ответить на все вопросы... – беспрекословно вступил на путь подчинения чужой воле ирландец. Было похоже что ни на какой другой ответ хиропрактик и не рассчитывал... Взяв не длинную, но явно задуманную загодя, чуть ли не театральную, паузу Искандер продолжил разговор точно с того самого места в котором тот оборвался. Причем тон его речи с обволакивающе-усыпливающего переменился на какой-то по бюрократически деловой и бесстрастно-незаинтересованный, словно беседа велась чисто для проформы и никакой значимости для интервьюера не представляла. - Стало быть начальство отказалось платить за твое лечение. - Сволочи! – чуть эмоциональней чем можно было ожидать отрегиагировал на слова Искандера допрашиваемый, - Оставили меня калекой на всю жизнь... - За что же такая несправедливость? – с ощутимой крупинкой недоверия в голосе продолжил массажист не переставая воздействовать руками на голову пленника. - Они посчитали, что это я провалил операцию в Лондондерри и по моей вине погибли люди, - еще более резко проговорил ирландец. И мне показалось, что во время ответа он попытался тряхнув головой сбросить с нее руки своего целителя, но не вышло. Движение его оказалось коротким и каким-то судорожным, явно недостаточным для освобождения от забиравших над ним силу пястей Искандера.
Догадка моя подтвердилась тотчас же – начальник вернулся к маслянисто-умиротворяющей тактике. Прекратив на время вопросы Искандер активизировал манипулиции над скальпом бывшего британского
89
спецназовца. Добившись, по-видимому, желаемого результата он снова проникновенно-заботливым голосом поинтересовался, - Как сейчас себя чувствуете? - Пре-крас-но, чув-ству-ю се-бя ве-ли-ко-леп-но, - с трудом ворочая языком, чуть ли не по слогам ответил ирландец. Удовлетворенный произведенным на подопытного эффектом вредительского массажа апологет нетрадиционных методов дознания вновь вернулся к неприятной для последственного теме, - Так что же конкретно произошло в Лондондерри? - По информации крота внедренного в одну из ячеек Ирландской Республиканской Армии... – холодным и почти бездушным голосом заводного механизма начал свой рассказ ирландец, - наша группа после трехдневной засады на левом берегу реки Фойл захватила в Лисахалли малотоннажное грузовое судно с партией контрабандной аммуниции для IRA... Долго однако радоваться нам не пришлось, после проверки нескольких ящиков мы почувствовали неладное, и я хотел уже было дать команду прервать миссию и срочно покинуть судно, но поздно... Коллин взялся за очередную крышку и все взлетело на воздух... Меня и Николса инспектирующих груз размещенный у бортов взрывной волной вышвырнуло в реку, а остальных наших товарищей разорвало в клочья... - Печальная история, но в выбранном вами деле не редкая... И мне кажется вы должны считать себя счастливчиком оставшись в живых после такой передряги... Только никак не возьму я в толк почему вас обвинили в этой неудаче? – выразил свое недоумение Искандер не уменьшая своих усилий по обработке как внешней стороны черепа поклеченного спецназовца так и того что его заполняло. - По их мнению, я, как командир, не обеспечил должную проверку захваченного судна на booby traps... – пояснил ирландец. - Может они и правы? – ненавязчиво предположил хиромант. - Мы все проверили досконально. Не было ни растяжек, ни проводов, ни посторонних звуков, ни странных запахов... вообщем ничего указывающего на то, что мы находимся в ловушке... - Когда же вы почуствовали опасность? - После вскрытия второго ящика. Вместо современного оружия используемого боевиками республиканской армии мы обнаружили годное лишь для музеев да на переплавку немецкое старье, времен второй мировой войны... - Так нужно было сразу же покинуть объект... - Верно... Не нужно, а необходимо, но ребятам захотелось стопроцентно убедиться, что груз липовый, а наводка ложная... Вот мы и поплатились за свое упрямое любопытство...
- До сих пор не нахожу никакой особой вины в ваших действиях... Насколько я понял из вашего рассказа судно просто оказалось западней и было заминировано с учетом того, что на нем будут работать профессионалы.
90
Взрыв же, вполне возможно, был инициирован с берега при помощи радиосигнала... - Именно так мы с Николасом все и представили комиссии. У нас было даже косвенное доказательство того о чем вы только что высказали предположение – об источнике радиосигнала. За пару минут до трагедии Николас обратил внимание на двух солидно одетых мужчин развлекавшихся неподалеку с радиоуправлемой моделью военного катера... Ему это показалось странным, но к сожалению не на столько чтобы вовремя забить тревогу... - Так почему же все-таки командование сочло вас виновным в этом инциденте? – мягко прервал Искандер затягивающееся объяснение ирландца. - Дело в том, что по нашей версии операция с первых шагов была обречена на провал... А это означало, что сообщивший информацию о партии оружия крот был либо двойным агентом, либо работал на сепаратистов с самого начала... - Думаю, что выяснить причастность информанта к провалу операции на судне не должно было составить труда, - снова вмешался в повествование командир. - И не составило бы, останься он в живых... - Убили? - На следующий день после трагедии полиция нашла его в парковом водоеме с дыркой в затылке... - Ну так и отлично, подозреваемый мертв и вместе с ним все концы ушли в воду. Прекрасный исход для любой следственной комиссии – нет человека, нет проблем. - Одна проблема осталась - офицер контрразведки курирующий агента. Он готовил крота, внедрял его, поддерживал контакт... Вообщем вел его с первого до последнего дня... - Ага, кое-что проясняется, - еще раз позволил себе знахарь подстегнуть допрашиваемого догадкой, - по логике вещей упомянутый вами офицер отказался признать возможность того, что его агент был или перевербован, или с ним произошло нечто подобное...
- Непросто отказался, но и обвинил нас с Николсом не только в провале операции, но и в смерти своего агента, а в итоге чуть ли не в пособничестве IRA. Закончилось все тем, что перед комиссией легли на стол десятки подготовленных контрразведкой документов потверждающих многолетнюю и плодотворную работу их информанта, с нашей же стороны кроме голословных утверждений никаких доказательств предоставлено не было... Экспертиза же не смогла установить какое устройство инициировало взрыв, мужчина забавлявшийся с радиомоделью найден не был, также как и убравшие крота люди. Но самым весомым аргументом стали связи офицера MI-5 в высоких сферах. К тому же некоторую роль сыграло и мое происхождение, родители мои ирландцы и я сам родился в Ньюкасле, хотя
91
вскоре после моего появления на свет семья моя переехала в Манчестер, однако и одного этого факта оказалось для членов комиссии достаточным, хотя бы даже и в уме, чтобы записать меня в сочувствующие ирландским сепаратистам... - Теперь все ясно. Вас, практически инвалидом, вытурили из армии и оставшись без работы, без средств вы естественным образом занялись поисками новых работодателей. - Точно. Но с такими рекомендациями на руках я не понадобился ни одному частному охранному предприятию. - Их тоже можно понять, доверие клиентов для таких фирм не менее дорого чем хорошая оплата. Так к кому же вам в конце концов удалось пристроиться? Как мне кажется по эту сторону закона для вас все двери были захлопнуты, если конечно предположить, что работать обычным развозчиком молока вы сочли бы недостойным себя ... - Я не сноб и не считаю, что развоз молока по утрам недостойная мужчины работа и, если бы дело касалось одного меня я мог бы работать кем угодно, но с увольнением из полка закончилась не только моя военная карьера, но и семейная жизнь тоже. Из арендованного нами коттеджа пришлось выехать, ушла жена с дочуркой и я остался один с невыплаченными долгами и моральной обязанностью сделать все чтобы по крайней мере дочь ни в чем не нуждалась... По-поводу же перехода - И... – оторвал Искандер ирландца от печальных воспоминаний и родительских тревог. - И тогда, - подхватил эксдиверсант, - я, не знаю на беду наверное свою, повстречал в пабе приятеля юности, мы когда-то вместе играли за школьную команду по регби. Пропустив по несколько бокалов блондинок в черных юбках мы разговорились по душам и я размягченный алкоголем признался во всех своих неурядицах. Друг отнесся к моим проблемам с пониманием и обещал подсобить с работой. Вот так, благодаря старому приятелю я и оказался в консультантах лондонской мафии... Ну, а через пару месяцев, меня уже в новом доме посетили их представители... - Чьи их? - Эвриалы. - Эвриала?! – тщательно, как бы его пробуя на зубок, проговорил произнесенное ирландцем слово гипнотизер-любитель, - Никогда не слышал... Любопытное, однако, они для себе названьеце подыскали – имя ядовитого цветка и средней из сестер Горгон.... - Да, да... имячко с тем еще смыслом, - поспешил согласиться массируемый, - и, как мне показалось, они очень стараются ему соответствовать. По-началу я тоже о них ничего не знал, но этому есть вполне резонное толкование. Эвриала новая организация. Насколько я осведомлен - пошел всего лишь второй год от начала ее деятельности... Этим видимо и объясняется визит их представителей ко мне, им были нужны профессионалы.
92
- А кто организатор и чем они занимаются? - На вторую часть вопроса мне ответить проще, потому что сфера деятельности фирмы, как они предпочитают называться, не держится в секрете. Они оказывают широкий спектр услуг и не только частным заказчикам, но и некоторым государственным службам... - Что же конкретно входит в этот широкий спектр, - несколько иронично знахарь попросил пациента уточнить. - Производственный саботаж, диверсии, промышленный шпионаж, организация беспорядков, похищение людей, угон пасажирских транспортных средств, ликвидация неугодных кому-либо индивидуумов, торговля наркотиками etc, вообщем не гнушаются они практически ничем за что хорошо платят. - Неужели у вас не возникло никаких подозрений насчет того кто же отважился взяться за подобную работу. - Хоть я и не страдаю гипертрофированным любопытством, но отказать себе в праве поинтересоваться на кого мне приходится работать я естественным образом не смог. Сделал я это разумеется не только из-за своей персональной щепетильности, но в первую очередь в контексте профессиональной безопасности – нужно было знать с кем возможно доведется садиться на скамью подсудимых... Использовав все свои резервы я разузнал следующее: Эвриала была образована группой бывших сотрудников самых известных в мире спецслужб: CIA, NSA, Shtazi, Mosad, ASIS, GEST и судя по завлению моего источника в правлении организации есть даже кто-то из КГБ. Все они по тем или иным причиным ушли или были выгнаны из своих контор и решили работать на себя. - Что-то в этом роде я и предполагал, - не выказывая особого удивления отреагировал Искандер на новый кусок информации выуженной из пленного, - только не пойму зачем им понадобилось копия древней рукописи. - Не нужна им конечно никакая рукопись, просто они выполняют очередной заказ... - Кто заказчик вам конечно неизвестно, - слегка насторожившись спросил физиотерапевт. - Есть у меня некоторые предположения, но только косвенные, - не надолго задумавшись ответил бывший боец САС. - Поделитесь, - ненавязчиво призвал Искандер допрашиваемого продолжать. - Точных имен или названия организации заказчиков я не знаю – это закрытая информация, но из разговоров моих коллег я пришел к выводу, что пользуются они услугами Эвриалы уже не первый раз. Кроме необычной, но вполне естественной и привычной в нашем деле конфидециальности, удивляет отношение руководства к порученному делу... Они чуть ли не на ушах стоят от желания угодить заказчикам и выполнить задание наилучшим образом. А главное конечно деньги, они очень щедро платят... - Так кто же они - эти тороватые купцы?
93
- У нас их называют Корпорацией... - Но это ведь слишком общо, то есть практически ничего, - как бы даже и не разочарованно подвел итог сказанному ирландцем начальник. - Абсолютно так – фактически о Корпорации ничего неизвестно, но есть масса слухов и догадок одни невероятнее других... Кто-то причисляет их к массонам, кто-то подозревает что они находятся в некой связи с обшеством Бильдербергеров, самые же горячие умы считают что Корпорацию представляют собой продолжатели дела ордена Розенкрейцеров... - Ну что же, достаточно умозрительных спекуляций, давайте теперь от общего перейдем к частностям, - бесцеремонно остановил Искандер рассуждения словохотливого (по своей ли воле?) ирландца перед тем, как неожиданно спросил, - Сколько вам платят в Эвриале? То, что в обычной беседе посчиталось бы бестактным или может быть преждевременным, не оказалось таковым во время допроса, нисколько не смутившись криминальный элемент ответил с заслуживающей всяческого одобрения готовностью, - Оплата у меня не стабильная, все зависит от сложности и опасности задания, но около пару тысяч фунтов в месяц у меня выгорает, что чуть ли не в два раза превышает получаемое мной в полке жалование. - Хотите получать в два раза больше? – предложил пациенту командир прекращая массаж и отходя от него. Как я понял влияние на пленного своим биополем в этот момент было заменено хиромантом на финансовое воздействие. - Конечно, - без раздумий согласился спецназовец, но затем сделал оговорку, - но, что я должен для этого делать, справлюсь ли я ? - Вы будете работать на меня, - удивил нас обоих Искандер. - Значит мне нужно будет уйти из Эвриалы, - чувствовалось, что фраза эта была произнесена с нелегким сердцем. - Нет, нет, как раз напротив! – поспешил командир успокоить вербуемого, - Вы мне нужны именно в Эвриале. - Каким же образом тогда я буду вам помогать, - с заметным облегчением проговорил пленный. - Изредка вы должны будете делать отчет о деятельности вашей фирмы, ну а иногда предупреждать меня заранее о наиболее интересных заказах и о готовящихся операциях, - вкратце обрисовал вербовщих круг заданий будущего агента. - Мне кажется, что подобная работа не стоит таких денег... – заскромничал ирландец. - По этому поводу можете не беспокоиться. Не в моих правилах швыряться деньгами и что бы не быть голословным я сразу же поставлю вам маленькое условие... - Какое же? – поторопился бывший диверсант.
- Вы будете должны в будущем, если мы конечно договоримся, всеми правдами и неправдами постараться избежать участия в операциях
94
связанных с риском для жизни, вы мне нужны живой и невредимый, - удовлетворил командир любопытство допрашиваемого. - Ваше условие на редкость удачно совпадает с моим собственным желанием держаться подальше от активных действий, особенно после сегодняшней стычки. Мне сегодня повезло дважды сначала, когда мои напарники чуть меня не пристрелили, ну а второй раз, тут уж вообще говорить не о чем... Лежать бы сейчас моему телу в пропасти если бы я не оказался вам нужен живым... - Открою вам маленький секрет... Вся эта прогулка по горам была затеяна лишь для того чтобы наша беседа состоялась... – еще раз удивил начальник присутствующик. От услышанного ирландец оторопел, признаться я тоже. Собственные мои комментарии были отложены до лучших времен, а вот вербуемый не сдержал своего недоумения, - Так выходит вы эту резню спланировали заранее? - Насчет резни это уж чересчур сильно сказано, у меня к вашему сведению даже ножа не имеется (он забыл упомянуть о ледорубе!). Ну а то, что ваши архаровцы начнут палить почем зря, в этом уж обвинять меня по меньшей мере несправедливо. Особенно вам, - отказался командир брать на себя ответственность за гибель горных стрелков. - Вы правы, они не вполне адекватно отреагировали на вашу провокацию, но зачем вам все это было понадобилось? – по-прежнему недоверчиво поинтересовался ирландец. - Я же уже сказал - мне было необходимо выяснить со старшим группы некоторые интересующие нас моменты, - повторился Искандер с прорезающимися нотками скуки в голосе и я почуствовал, что допрос стал ему надоедать. После такого уверенного подтверждения командиром того, что минуту назад казалось абсолютно невероятным в разговоре наступила тягостная пауза. Спецназовец задумался о чем-то своем, возможно о будущей жизни двойного агента, а может и о совершенной им промашке позволившей противнику заманить его людей в ловушку и «передавить» их практически голыми руками, как цыплят. Я тоже с помощью интенсивной работы извилин попытался использовать образовавшийся вокруг меня звуковой вакуум для анализа ситуации, но мой мыслительный процесс вопреки тому, что был подстегиваем необходимостью делать правильные выводы дальше непроговариваемых охов-вздохов не пошел. «Вот это да!», - думал я, «Террористы, спецслужбы, мафия и я посреди всего этого! И куда только влез... придурок?!» - Ну и как, все выяснили? – прервал наконец криминальный элемент тишину, так и не ставшую для меня плодотворной.
- Не совсем. Остались три требующие освещения темы. Первая: каким образом вам удалось скрыть от Эвриалы вашу инвалидность, я полагаю они должны были поинтересоваться физическими кондициями своего нового
95
сотрудника; вторая: кто отправился вслед за графом в Цюрих и последняя, третья: что было непосредственно поручено вашей группе, - очень четко и чрезвычайно доверительным тоном перечислил Искандер заключительные вопросы. - Естественно, они навели некоторые справки о состоянии моего здоровья, но любопытство их было настолько поверхностным, что одного знакомства с моей медицинской книжкой им оказалось достаточным. С книжкой же мне повезло... Перед самой выпиской Николсу, предчувствовавшему нехорошую развязку в нашем деле, удалось с помощью знакомой медсестры подменить наши медицинские документы, так что по бумагам мы оба годны к строевой, - добросвестно ответил на первый вопрос ирландец и практически без остановки перешел к освещению второй темы, - Что касается хвоста проследовавшего за графом в Швейцарию, то кроме имени Макгрегор, которым он прикрывается и того, что он не из нашей конторы я больше ничего не знаю. Но если вам интересно могу дать ему краткую характеристику, основанную на моих хоть и кратковременных, но всецело персональных наблюдениях... – добровольно предложил диверсант дать более пространный комментарий на заявленную новым работодателем тему. - Сделайте милость, поделитесь плодами ваших обсерваций. Нам очень любопытно, - подбодрил командир своего будущего агента сделав вид, что не заметил его попытку оттянуть время ответа на последний вопрос. - Итак, имярек Макгрегор, на мой взгляд, представляет из себя личность явно незаурядную и очень харизматичную. Людей с такими данными не каждый день можно лицезреть в современном обществе, а если они и встречаются то чаще всего среди разного вида и окраски магов и иллюзионистов самого высшего уровня. Такие персоналии из-за их умения манипулировать людьми в своих интересах всегда привлекали внимание спецслужб. В моей бывшей конторе работает несколько штатных психологов с высокоразвитым психосоматическим потенциалом нанятых для того чтобы прививать бойцам некоторые навыки психотропного воздействия на противника. Вот их то и своей манерой поведения и напомнил мне рассматриваемый индивидуум... - Спасибо за вашу интересную и полезную информацию, думаю она нам пригодится, - не позволил ирландцу углубиться в анализ личности графского гостя, - давайте перейдем к заключительной теме. Пленный вздохнул и понурив голову сказал, - Мне было поручено найти вас и задержав отобрать рукопись. - Дальше что? – призвал к продолжению пленитель. - Сделать тоже самое, что сейчас делаете вы – снять допрос, - не поднимая головы ответил ирландец. - А если бы мы отказались говорить? – спросил Искандер присев рядом со своим пациентом.
- Меня обеспечили средством для развязывания языков, - сознался
96
бывший британский спецназовец отнюдь не робко посмотрев своему пленителю в глаза. - Каким если не секрет? – подзадорил ирландца к дальнейшему признанию следователь-доброволец. - На этот случай мне были выданы три ампулы с THC, - раскололся до конца задержанный и сделал связанными руками попытку вынуть что-то из внутреннего кармана куртки. - Ага, tetrahydrocannabinol, так называемый truth serum - сыворотка правды, знакомая гадость, но насколько мне известно этот препарат не гарантирует получение не искаженной фантазиями допрашиваемого информации, - высказал Искандер по поводу препарата свое профессинальное мнение. - Если честно то лично мне от результатов допроса было бы ни холодно ни жарко. Я бы не расстроился если бы вы даже, будь на моем месте, наврали бы с три короба. Моя задача отнять рукопись и передать ваше признание вне зависимости от того похоже оно на правду или нет, - искреннее чем можно был ожидать рассказал о своей индиффирентности в порученному делу ирландец продолжая ощупывать свои карманы. - Вы не это ищете? – остановил его действия командир предъявляя напоминающую портсигар металлический параллелепипед. - Откуда она у вас? – удивился поначалу пленный, но тотчас поправился, - Простите, глупый вопрос... Вы обязаны были меня обыскать пока я находился в бессознательном состоянии... - Ну а теперь ответьте пожалуста на последнее, что ожидало нас в случае если бы ваша группа оказалась на высоте положения? – задал финальный вопрос следователь и не дожидаясь ответа пленного упрятал поглубже в рюкзак изъятую у него коробочку с сывороткой правды, а затем приступил к освобождать эксдиверсанта от веревок . Веревки уже были развязаны и сняты, а заключительного признания избавленного от них ирландца так и не последовало. - Молчание зачастую красноречивей слов, - попытался Искандер подстегнуть задумавшегося, - Я понимаю, что в этом неприятно сознаваться, особенно своей предполагаемой жертве и будущему работодателю, но рассказать о том какая судьба нам была предуготована вашими хозяевами - все-таки придется. Можете не беспокоиться, никакой ответ не повлияет на мое предложение – в любом случае оно останется в силе... Если вы сами не передумали конечно.. Итак... - Нет я не передумал... – поторопился уверить победителя в своей лояльности новый агент и собравшись с духом произнес, - После проведения допроса нам было рекомендовано вас ликвидировать...
- Вот и все, - удовлетворенно (похоже что мысленно потирая руки) подытожил услышанное следователь, - Спасибо за откровенность, а теперь давайте займемся некоторыми техническими деталям нашего сотрудничества. В первую очередь нам нужно условиться о местах
97
возможных встреч, передачи и хранения информации... - Вы позволите мне прежде чем мы перейдем к деталям задать вопрос? - с некоторой растерянностью в голосе перебил командира ликвидатор-неудачник усиленно разминая онемевшие от пут члены. - Валяйте, спрашивайте, - ободряюще разрешил Искандер. - Что я должен буду доложить в Эвриале о... - в этом месте он замялся на мгновение, затем озабоченно продолжил, - ... результатах моей настоящей миссии... - Расскажите то, что им будет приятнее всего услышать, - жизнерадостно присоветовал начальник. - Мне кажется, что я не совсем понимаю о чем вы говорите... – обескураженно заявил ирландец - Вы доложите о том, что несмотря на ожесточенное сопротивление оказанное преследуемыми вами людьми и гибель в перестрелке ваших напарников цели были ликвидированы, - развил тему командир. - Хорошо, - после недолгого обдумывания согласился новый агент моего наставника, - А если для проверки моих слов пошлют кого-нибудь другого на место событий? - Это пускай, - не задумываясь сказал начальник, - К тому времени пока они соберутся выслать проверяющих здесь все уже будет кишмя кишеть полицейскими со всей Испании. Не сегодня, завтра пастухи обнаружат трупы ваших вооруженных до зубов компаньонов и начнется шумиха. Вы должно быть знаете, что провинция в которой мы сейчас находимся, с помощью политиканов и средств массовой информации приписана к местам не менее беспокойным чем ваша родная Северная Ирландия... - Да я кое-что знаю о баскских проблемах... Но ведь о найденных трупах будет рассказано в газетах и по телевидению, а тел-то будет всего лишь два, когда с вами вместе, извините за такое нелепое предположение, мертвецов должно было бы быть четыре, – поделился своими арифметическими выкладками криминальный счетовод. - А это еще один плюс в ваше досье. Вы побеспокоились не только о том, чтобы выполнить задание и ликвидировать ваших противников, но и об уничтожении следов имевшей место акции. Вы скажете, что сбросили наши трупы в пещеру. Здесь есть она подходящая с подземной речкой в глубине, которая уносит в тартарары все, что бы туда не попало, - порадовал новой подсказкой собеседника вербовщик. - Идея неплохая, но все равно я боюсь, что не поверят, - продолжил сомневаться ирландец. - Поверят, непременно поверят, - убежденно заявил Искандер повернувшись ко мне и запуская руку в рюкзак. - Отчего вы так уверены? – недоверчиво спросил эксдиверсант тревожно наблюдая за манипуляциями нового шефа. - Потому что вы вручите им вот это, - сказал начальник передавая бывшему спецназовцу толстую папку.
98
Ирландец взял предложенное и осторожно открыв не сдержал самопроизвольно вырвавшийся возглас изумления, - Рукопись! - Она самая, - улыбаясь во весь рот подтвердил Искандер, - Лучшего доказательства выполнения вами миссии эвриальцами вряд ли потребуется, не так ли? - Безусловно... – немало опешив проговорил перевербованный и замер, по-видимому в поиске подходящих для определения своего состояния слов, - никак мне не удается вникнуть в ваши планы, - наконец выдавил он из себя невнятно, терзающую его мысль. - Ну и слава Богу! Не удается, значит и не надо. Меньше будете знать - дольше проживете, как говорится, и позже состаритесь, - слегка видоизмененной прибауткой успокоил шеф нового агента и добавил, - Еще вопросы имеются? - Да, последний, - подтвердил ирландец и не откладывая выпалил то, что меня самого беспокоило уже очень давно, - Какую организацию вы представляете? Молчание наступившие за вопросом я расценил сначала, как умышленно и провомерно взятый Искандером тайм-аут для подготовки пространного ответа. Но когда длина выдерживаемой начальником паузы стала гнести заинтересованную сторону я догадался, что вместо долгожданного откровения мы поимеем кукиш в кармане. Вероятно того же умозаключения достиг и вопроситель, потому что не дождавшись откровенности первым прервал тишину пойдя самым малым ходом на попятный, - Наверное я поторопился с этим... - Правильный вывод, - энергично одобрил отзыв вопроса Искандер, - придет время и я возможно посвящу вас в некоторые тайны... Надеюсь, однако, что мне нет необходимости призывать вас к проявлению стойкости против искушения сдать нас вашим хозяевым или кому-либо еще... Вторая наша встреча по разные стороны баррикад добром для вас не закончиться смею вас в этом уверить с полной ответственностью, - вроде как и не стращая пригрозил неофиту командир. - Вы действительно могли бы не упоминать об ожидающих меня искусах, но раз уж сказали, то и я воспользуюсь случаем потдвердить еще раз, хотя бы пока только на словах, свое искреннее желание сотрудничать. Как ни как я все-таки обязан вам жизнью, - достойно принял «длиннорукое» предупреждение шефа бывший спецназовец. - Отлично, - лаконично и удовлетворенно заключил командир и сразу перешел к технической стороне соглашения, - ну а теперь слушайте внимательно...
Следующие несколько минут собеседники были заняты: один перечислением, другой запоминанием ничего не говорящих мне адресов и цифр, а я получив новый блок информации настроился на ее обдумывание. Но для того, чтобы сконцентрироваться и сосредоточить луч своего мозга в
99
проникающий сквозь все умозрительные преграды скальпель разума я дожен был в первую очередь изменить пространственное местоположение своего тела. От длительного сидения в самурайской позе мои нижние конечности одеревенели, а седалищные кости таза промяли не только мышечно-жировую+кожную прокладку отделявшую их от земли, но и густую шерсть тоже (шерсть имеется ввиду овечья!). С лекостью достойной скрученного приступом подагрика я поднялся и сделал несколько несмелых шагов в сторону от импровизированной комнаты для допросов. Разжижевший до консистенции индивидуальной дымовой завесы туман с удовольствием облапал своими многочисленными прохладно-липкими лапками мое онемевшее от долгого слушания шпионского «бреда» тело. «Чего делать-то?» - не скрываясь проговорил я в окружающую меня воздушно-капельную среду вопрос не уступавший по важности поднятой еще датским принцем теме. С обязательным же послевопросным монологом вышла маленькая техническая неувязка. Мысль прыгавшая с извилинки на извилинку (а может она вообще застряла в какой-нибудь серой борозде или отчаянно взывала о спасении заброшенная моей прихотью на необитаемый островок) никак не обрастала ни красивыми словами, ни мужественными решениями. «Чего делать-то?» - повторил я заново патетическую фразу надеясь чисто механическим повторением выжать из наполнявшего мою голову жмыха банальных идей первосортное оливковое масло соломонова вердикта. - Follow us! – пришло наставление, но не из кущей, а из толщи тумана. И вновь командир (на то он и командир!) принял решение за меня. Я внезапно освобожденный от необходимости мыслить самостоятельно покорно поплелся за ударившими по рукам рыцарями без плащей, но в зипуне и куртке, без кинжалов но с ледорубом и SIG Sauer вместо них. В направлении движения выбранном Искандером смутно угадывалась дорога приведшая нас на знаменательную для меня теперь вершину. «Наверное возвращаемся в деревню», - сообразил я и тотчас же загрезил о уютном пентхаусе в котором была проведена слишком короткая ночь, головке сыра, сладких баранках и нескольких бутылках крепленой яблочной газировки. Но спускались мы недалеко и недолго. Искандер вывел ирландца на ставшую достаточно заметной, сбегающую вниз тропинку и пожелав ему всех благ отправил в обратный путь в долину. Как только фигура свежеиспеченного агента с содержащей рукопись папкой под мышкой растаяла в пелене крепившегося еще тумана, мы обогнув вершину с правого фланга вернулись к входу укрывавшей меня во время горной стычки пещеры. Ведущий мой по своему обыкновению молчал, а я сгорал от нетерпения узнать зачем на самом деле была затеяна прогулка по баскским возвышенностям.
- Неужели мы для того и забрались сюда чтобы отдать этому... инвалиду
100
графскую рукопись... А если так, то на какой ляд нужно было устраивать это цирковое представление в Сарагосе, имею ввиду построение пирамиды на колесах и модернизированную стрельбу а ля Вильгельм Тель? – попытался спросить я, как можно доходчивее и обстоятельнее, не забыв для этого уточнить про исполненный нами номер из программы провинциального ярмарочного шапито. Моя скромность была оценена и с ходу, то есть - на ходу - удостоена ответом. Как раз во время пересечения нами границы двух миров – поднебесного и подземного, - Так ты так ничего и не уразумел?! - то ли с жалостью, то ли с презрительным недоумением ответил вопросом на вопрос Искандер и остановился в двух метрах за входом в пещеру. Глазам было нужно время для того чтобы после долгого бурения белой туманной мглы перестроиться на проникновение сквозь черный мрак подземелья. - Нет, ну почему, кое-что я уразумел, - отказался я признаваться в своей полной умственной несостоятельности усиленно хлопая ресницами, - к примеру, понял я, что встреча в горах была устроена специально для того чтобы найти возможность допросить кого-нибудь из преследователей... - Верно, - позитивно отреагировал на мое глубокомысленное замечание начальник, как бы призывая к продолжению размышления. - Но мы ведь полезли в горы с целью перехода границы, - выложил я свой основной козырь. - И это верно. Второй раз подряд попадаешь точно в десятку. Ну просто ворошиловский стрелок какой-то, так кажется у вас говорят? – с присущей ему ехидцей согласился со мной командир и не поленился объяснить, что к чему, - Мне показалось не слишком зазорным и самонадеянным делом побробовать разобраться с преследователями по дороге к границе и поразить таким образом обе цели почти одновременно, выражаясь охотничьим жаргоном - дуплетом. - Выходит что мы все-таки не зря забрались на эту вершину! – успокаиваясь резюмировал я. - Очень даже не зря. Мы не только узнали кто выкрал рукопись и какие темные силы продолжают за ней охотятся, но и заимели кроме всего прочего своего лазутчика в стане врага, - подтвердил мой положительный вывод Искандер. - А рукопись!? – вспомнил я об еще одном загадочном факте, - Разве было обязательно ее отдавать?
- О рукописи не беспокойся, это не настоящая копия «Чудес природы», а лишь ее имитация скомпилированная графом с нескольких древнеарабских первоисточников еще во время войны. Она с самого начала была лишь приманкой для чрезмерно любопытных господ... Пусть себе сейчас умничают да забавляются расшифровкой ветловских фантазий, - открыл передо мной начальник очередной обман старых интриганов прежде чем вернуться к злобе вечной ночи, - Как глаза, привыкли к темноте? Нам пора приступать к
101
конечной стадиии экспедиции. - Похоже, что уже привыкли, - не ожидая подобного вопроса неуверенно проговорил я и в свою очередь полюбопытствовал, - Как долго мы будем отсиживаться в пещере? До того как сойдет туман, что ли? - Под землей мы проведем, Бог даст, часа три, четыре... Только не отсиживаться мы здесь будем, а идти, иногда даже ползти, - легкой кистью белогвардейского импрессиониста-садиста набросал начальник передо мной нечеткую, но легко вообразимую перспективу поджидающих нас впереди испытаний. Сообщение о новом исправительно-трудовом походе по недрам земным было воспринято мной без стона, но с более горькой безнадежностью от невозможности изменить что-либо, чем в курсанстские времена воспринимались наряды на самые тяжелые работы (тогда хоть всегда оставалась надежда излукавиться каким-нибудь образом и обманув золотопогонных надсмотрщиков сачкануть), - Значит мы границу под землей переходить будем? – дошел наконец до меня смысл нашего ошивания на пороге тартара. - Именно под землей, - с явным удовольствием подтвердил Искандер, - Нам с тобой повезло, что еще ни одна страна в мире до сих пор не имеет подземных пограничных кордонов. - А вы уверены, что мы найдем дорогу? – вырвалось у меня самопроизвольно. - Я уверен, что к вечеру мы будем дома, а на счет дороги можешь не сомневаться – это старая конрабандитская тропа, по ней раньше баски из одной страны в другую тонны беспошлинного товара переправляли, - сообщил он в некоторой степени даже гордо, не понятно правда за кого, за нас ли, или за столь предприимчивых торговцев-нелегалов, а потом прибавил, - Правда ей уже лет двадцать никто не пользовался, поговаривают что последний караван завалило... Лучше бы он не уточнял про караван и последние годы, но если верить народному афоризму про то что (ну, а как можно сомневаться в коллективной народной мудрости) семи смертям не бывать, а одной... Нет уж, лучше в другой раз, лет этак через пятьдесят и не в таком мрачном месте...
Страшно не люблю узкие пространства (от душевной широты наверное). Помню, довелось мне как-то в детстве изображая из себя индейского разведчика залезть (для того чтобы незаметно пробраться в лагерь бледнолицых) в новехонькую теплоцентральную трубу (они перед отправкой под землю были красивым равносторонним треугольником уложены на соседней улице). Полпути по пахнущему пылью, кошками и дегтем чреву железного аспида я проделал довольно быстро, живо представляя себе каким триумфом окажется мое неожиданное появление в стане противника, но начиная с середины трубы предпобедная эйфория стала медленно и бесповоротно превращаться в панический ужас. Ползти дальше по-пластунски сил уже не было, а встать на четвереньки не позволял размер
102
трубы, которая несмотря на свою проверенную на стойкость несгибаемость начала вдруг катастрофически уменьшаться в диаметре. На самом деле сужалась не труба – это я раздувался от страха. Если же быть совсем точным то и я не увеличивался в размерах, но паника охватившая меня настолько исказила нормальный процесс дыхания, что мне стало резко недоставать воздуха и в голову, змеей подколодной, забрался образ боа-констриктора медленно и уверенно удушающего свою жертву. С каждым выдохом стенки трубы все плотнее охватывали мое тело и... если бы инстинкт самосохранение не подстегнул меня на решаший рывок я наверняка подавился бы в трубе собственным воображением. Но час мой тогда еще не пробил... В грязи, соплях и с диким воем я вывалился из трубы в лагере бледнолицых к которым меня отнести в ту минуту никак нельзя было. Подвиг мой никем по достоинству (кроме родителей надававших мне тумаков за обезображенную одежду) оценен не был, но выводы мной были сделаны правильные – с тех пор и до тренировочных выходов из подводной лодки через торпедный аппарат я засовывать самого себя полностью в маломерные простраства старательно избегал. - У меня по-моему в рюкзаке есть фонарик, - вспомнил я с облегчением про переносной лучик света притараненный мной из долины в темное царство, - может достанем? - Я его уже достал, - сообщил командир о незамеченном мной факте, - Но воспользуемся мы им немного погодя. Пошли! Вот так, временно лишенные (вот жлоб, батарейки ему жалко!) электического огня мы снова гуськом и снова на ощупь углубились в черноту гигантской норы. Вокруг было хоть и темно, но намного теплее и суше чем на поверхности. Метров через... энное количество, когда уже угасла последняя кроха брезжущего за нашими спинами света входного отверстия и тьма облекшая нас вполне соответствовала по небесным стандартам Египетской я, решив отвлечься от наводимых на меня пещерой мрачных мыслей вернулся к незаконченному разговору, - А по-поводу своего лазутчика во вражьем лагере вы наверное пошутили. Я даже предположить не могу, что вы всерьез восприняли согласие ирландца сотрудничать. Если честно то ответа я на свое мудрое замечание не ожидал, но он последовал, - Отчего же, я полагаю, что слову ирландца можно верить... Естественно, присутствует определенный риск, что Эвриальцы смогут разговорить его каким-нибудь образом и он сознается в сговоре с нами, но это маловероятно... Сам же он, и я на это сильно надеюсь, предпочтет держать язык за зубами и не распространяться о происшедшем в горах... - Ну, а если он все-таки расколется? – продолжил я сомневаться не столько из-за того, что это меня волновало, а токмо для продолжения разговора.
- Невелика беда, я и так выудил из него намного больше чем
103
рассчитывал. Его ранение в каком-то смысле помогло... С такой болью в голове его сознанию было гораздо сложнее противиться моему непрошенному вторжению в подсознание, - намекнул начальник на использование для допроса своих паранормальных способностей. - Так вы что, его гипнотизировали? – высказал я давно осенившую меня догадку. - Это только последнее столетие подобный вид воздействия на человеческую психику определяется этим термином, - пояснил месмерист-спелеолог. - А раньше, как это... воздействие называлось? – разобрало меня здоровое любопытство. - В разных странах по разному; в Китае – cui mian shu, в Индии – sammohana, в России – ворожбой и заговором, - бескорыстно поделился со мной новыми словами Искандер. На время вопросы мои иссякли и наш пещерный поход продолжился дальше лишь под аккомпанимент сильно шаркающих шагов, особенно моих – падать на невидимую под ногами землю совсем не хотелось. Вскоре ступнями с ниже обычного опущенными вниз пальцами ног я почувствовал, что природный тоннель достаточно круто пошел под уклон. Мы спускались на следущий этаж подземного дворца. Долгое пребывание в абсолютной темноте не прошло даром. Во мне благодаря оставленному не удел, бесполезному в таком мраке зрению стали постепенно обостряться другие чувства. Не знаю какому конкретно органу следует поставить в заслугу определение того, что не широкий в диаметре ход, которым мы шли до сих пор вывел нас в большую подземную залу, но ощущение непонятным образом сформировавшееся во мне, не обмануло. Мы действительно вступили в огромный грот, что потвердил луч фонаря включенного командиром после предупреждения, - Прикрой глаза на минуту. Открыв глаза я увидел вокруг себя классическую картинку подземного мира на которой было представлено все, что положено. Где надо со свода пещеры свисало, где надо к нему же дыбилось... Я наверное постоял бы еще и покрутив головой по сторонам отдал бы должное нутряным красотам Земли, но свет направлялся другой, более прагматичной рукой и направлялся он к правой стене каверны. Обнаружив щупальцем светового луча искомое Искандер уверенно двинулся вперед. Я, естественным образом, примерно и без уговоров последовал за ним. Вскоре цель была достигнута. Мы оказались у вертикальной трехметровой щели под почти правильным прямым углом рассекающей стену. Не смущаюсь узостью отверстия Искандер протиснулся сквозь него и поманил меня за собой.
В новом тоннеле поначалу было узко, но вскоре ход раширился и двигаться стало легче. Метров двести мы могли идти сохраняя нормальное положение приличествующие хомо эректус, затем верхняя часть тоннеля
104
слегка придавила нас и мы продолжили путь старательно имитируя сутулую осанку неандертальцев. По прошествии же получаса ход безжалостно опустил нас на все четыре конечности и меня опять затерзали неприятные детские воспоминания. Так, на четвереньках мы добрались до колодцеобразного отверстия в грунте и здесь нам заново понадобились веревки. Первым в шахту маститый спелеолог спустил фонарь, то есть меня с ним в руках. Оказавшись на дне шахты я, как было указано осмотрелся и лишь уверившись в нормальном состоянии окружающей меня подземной пустоты (никаких завалов в радиусе светового луча не наблюдалось) дал начальнику добро на спуск. Спускаться ему из-за собственных габаритов было тяжелее чем мне, особенно в начале шахты где ее жерло было узким и неровным, но командир справился и достаточно быстро смайнался в следующий круг земной утробы. Сложнее оказалось высвободить веревку с ледорубом, использованным командиром на манер якоря (для собственного спуска он привязал веревку к древку альпенштока и укрепил его поперек отверстия шахты). Удалось это сделать далеко не с первой попытки, но старания наши были вознаграждены опасным падением альпинистской кирки. Сейчас мы находились на третьем или четвертом этаже ниже впустившего нас в пещеру входа. Но вопреки логике (моей) на более низких уровнях становилось все просторнее и вольготнее. Продолжать дальше изображать из себя пещерных Маугли нужды не было и мы расправив плечи, достойно нашему гордому статусу прямоходящих, возобновили движение в горизантальной плоскости. Кроме приятного простора, очередной круг подземного мира порадовал незначительным увеличением температуры. Поэтому спустя некоторое время ничем незатрудненного и от этого монотонного движения в робко распарываемой светом фонаря темноте я стал клюкать носом. Искандер и здесь оказался на высоте. То ли меня выдало участившееся шаркание ногами, то ли он сам захотел покемарить, но как бы то ни было начальник объявил привал. Отдыхали мы недолго и опять в полнейшей темноте – береглись батарейки. Слегка восстановившись мы продолжили свой поход по царству Аида. Не могу себе представить каким образом командир ориентировался в тартарарах, но к моему удивленному восхищению мы шли, почти что без задержек ни для определения собственного местоположения (координат) ни для выбора правильного пути. Пробираясь сквозь неприметные лазейки в неприступных на вид стенах, обходя замысловатыми тропинками гигантские сталагмиты, пересекая в нужном направлении маленькие и большие подземные полости мы безостановочно, ни разу не сбившись с дороги, двигались к неведомой мне цели (так для меня и осталось невыясненным – нюх ли его вел какой особый, или злой ли добрый ли гений).
Вообщем шли мы шли и достигли наконец самой величественной на всем нашем подземном пути пещеры, три четверти которой (оценка
105
приблизительная по причине слабости светового луча) занимало подземное озеро. К счастью для меня переплывать через совершенно не предвиденную мной в Плутонии преграду необходимости не было. У правой стены дворцу подобного грота вглубь его «вдоль да по над озером» тянулась узкая береговая полоска, по виду схожая на боковой проход над закрытым бассейном. Не задерживаясь в сенях подземного рыцарского зала командир направился к береговой черте водоема. По мере приближения к подземному водоему температура воздуха ощутимо снижалась и становилось ясно, что водица-то – колодезная. «Купаться в ней только моржам да белым медведям - по лапам да по ластам, а трезвым двуногим не с руки будет», - Сделав такое продвинутое заключение по сравнительной этологии я решил держаться подальше от внутриземного холодно-отрезвительного резервуара. Искандер же похоже далекий от остужающих нутро мыслей о купании уже вступил на захрустевший под его ногами бережок. - Пещерная трава, - объяснил он причину по которой его обычно бесшумная походка неожиданно утратила присущую ей плотоядную скрытность. «Трава, здесь?!» - изумился я про себя и не поверив командиру наклонился к земле, чтобы сорвать травинку. - Черт! – отдернул я руку как ошпаренный, - Что за ерунда такая? – спросил я неизвестно кого потирая уколотые пальцы. Начальник остановился и повернувшись посветил вниз на обидевший меня предмет. Взорам нашим предстали тонкие и длинные бело-желтоватые игольчатые образования, очень напоминающие пожухлую осоку или осеннюю степную траву. - Кристаллы гипса, - прокоментировал явление «всезнайка» и прежде чем, возобновить движение заставил меня обвязаться исправно нам уже послужившей веревкой. «А говорил трава!», - обвязывая себя веревкой возразил я раздраженно, но беззвучно, во время припомнив, что солома эта гипсовая была названа им пещерной. Стена пещеры вдоль которой мы шли (луч фонарика освещал ее только на треть высоты) была со вкусом задрапирована натечно-капельными образованиями. Причудливой формы гипсовые занавески сменялись складками полуразвернутых знамен и штандартов украшенных по краям витееватой бахромой. Но смотреть на стену было интересно не столько из эстетических соображений, а прежде всего из-за нежелания поворачивать голову в сторону черного бемолвия свинцового колера воды.
Снежный хруст под ногами постепенно стих, а проход сузился до размеров партизанской тропы. Идти становилось сложнее и опаснее. Просачивающиеся сквозь свод и стекающие по стене многочисленные ручейки подмыли тропу сделав ее неровной и скользкой. И вот наступило время, когда продвигаться дальше вперед стало возможно лишь боком, да и
106
то крохотными приставными шажками. В начале я шел повернувшись спиной к стене, но вскоре, когда тропа превратился в тропинку шириной в три гимнастических бревна меня стала нервировать моя ноша. Трущийся и задевающий за все шероховатости стены вещмешок достал меня настолько, что я решил снять его со спины и перевесить на пузо, на манер слинг-рюкзачка для переноски маломерных детей. Задумано – не сделано. Снять рюкзак-то я снял, да вот одеть не успел. В абсолютно неподходящее время у меня засвербело в носу и я не сдержавшись чихул. И вышло так, что не удержал я не только чих, но и шаткое свое равновесие порядком уже нарушенное процесом перемещения доверенного мне груза. Конечно я попытался схватиться и за воздух и за стену, но увы, тщетно. Ноги тоже мне не помогли, не удержались они подлые, на осклизлой поверхности тропинки и с утробным криком «Караул!» я низвергнулся в негостеприимную пучину. Водоем принял меня уж точно не как родного... Будь во мне побольше веры хоть во что-нибудь, кроме неизбежной победы коммунизма во всем мире, я наверняка как выскочил бы из воды, как выпрыгнул (настолько она была холодная!) и побежал бы по поверхости Подземлеретского озера. Но безверье оставило меня беспомощно барахтающимся в жидком морозильнике. Однако, кроме упования на высшие силы есть у человека и надежда на крепкую дружескую руцу. Именно она - сильная командирская длань не дала мне утонуть во второй раз... Не успело мое панчо насквозь пропитаться водой и потянуть меня на дно озера, как я уже ощутил себя несамоходной баржей медленным ходом волочимой вдоль полуторометровой высоты берега. С легкостью выполняющий роль портового буксира или бурлака-одиночки Искандер подтащил меня к самому низкому бортику подземной купели, в том месте где тропинка уже превратилась в тропу и схватив меня за воротник баскского зипуна помог выбраться на сушу. За собой на берег я втащил явившийся всему причиной рюкзак. Поклажу мне довелось спасти не из-за привязанности к багажу и не от трепетного отношения к доверенному делу, а по простой физиологической причине – от холода моментально свело пальцы рук. - Срочно раздевайся, - встретила меня на биче команда буксировщика-спасателя.
Противиться принуждению к обнажению я не стал, а даже с радостью подчинился приказу. Трясясь и икая я, сбросив с себя сначала спасительный конец принялся стаскивать мокрую одежду. Хоть и не быстро, но мне все–таки удалось негнущимися пальцами справиться с непослушными пуговицами. Как только я розоблачился начальник набросил на меня собственное панчо и сунул в руку выуженную им из спасенного рюкзака флягу. Ожидая, что и на этот раз предложенное питье окажется какой-нибудь медицинской пакостью я едва пригубил из протянутой фляжки. И правильно
107
сделал, потому что в меня, сперев в зобу дыхание, потекла отвратительно пахнущая сивуха, некий микст авиционного керосина с самой гадкой малороссийской горилкой. - Хлебни еще, - проявляя живое ко мне участие подбодрил Искандер, - эта водка хоть и дурно пахнет, но зато отменно согревает. Я вновь повиновался и не дыша глотнул. Гадость она естественно и под землей – не конфетка, но для сугрева высокоградусное пойло действительно оказалась в самый аккурат. Скоро мне стало тепло и почти что весело. Небрежно напялив на себя тщательно отжатую сердобольным командиром одежду я отрапортовал о своей готовности к продолжению банкета. Шутка моя была и не понята, и не оценена. Искандер опять взял меня на поводок и лишив за провинность ноши пожелал на дорожку, - Больше не надо падать, хорошо... - и медленно опустив (на манер жертвенного предмета) в лишенное своей добычи озеро не поддающееся отжатию панчо, вступил на тропу. - Сам не хочу, - ответил я искренне сожалея о загублении доброй вещи. Обойти водную преграду со второго раза нам удалось без происшествий. За достигнутой нами оконечностью озера наступил и предел подземному дворцу с бассейном посередине. Перед тем, как покинуть чуть не проглотившую меня пещеру я произвел еще один глоток из оставленной мне фляги и сделал водоему ручкой, мол зла на вас не держу, но в гости, зовите не зовите, больше не приду. Выходом из каверны послужила анфилада небольших, почти что квадратных гротов. В последнем из них мы уткнулись в огромный булыжник напомнивший мне моментально еще об одной картине Виктора Михайловича. Сходство с известным произведением художника-сказочника усугублялось еще тем, что за камнем расположенные друг от друга на равном расстоянии находились три разноформенных разноразмерных, как в голландском сыре, дыры. - Налево пойдешь... – начал я декламировать уже слегка заплетающимся от горячительного языком. - В пещеры Оксоселхая попадешь, - закончил за меня Искандер прочтение недимых на распутном камне-указателе ненаселенных пуктов. - Прямо пойдешь... - продолжил я в роли заплутавшего в тридевятом царстве витязя былинную считалку-гадалку. - Прямо пойдешь – под завал попадешь, - прочел по памяти очередное предупреждение начальник. - Направо пойдешь...- не поленился я проговорить последнюю часть фольклорной формулы. - Мы сейчас и пойдем направо, - обрадовал меня командир нарушив сказочную стройность диалога.
- Направо, так направо, - безразлично согласился я на предложенное начальником направление несмотря на то, что в стране родной большей популярностью не только у граждан мужеского полу, но и у некоторых
108
несознательных гражданочек пользуются походы налево. Выбранная Искандером нора повела нас наверх и вывела в еще одну большую пещеру, которуя я сразу же окрестил колонным залом. Природные столбы образованные слиянием сталактитов со сталагмитами были настолько безупречной формы, что с трудом верилось в их естественное происхождение. Однако полностью насладиться невиданными мною ранее красотами Плутонии мне помешали заигравшие перед глазами блики. Сначала я подумал, что причиной тому кокой-нибудь неизвестный мне оптический эффект возникающий в результате отражения кварцевыми вкраплениями света фонаря. Затем стал я грешить на несвежесть потребленной мной водки, а когда упал, что называется на ровном месте, понял, что оптика и алкоголь здесь не причем. - У тебя жар, - обнадеживающим и одновременно скупым на эмоции голосом врача скорой помощи объявил Искандер помогая мне подняться. - Не правда! – отверг я диагноз командира, и заново приложившись к фляге предложил свое определение свалившего меня наземь недуга, - Нету у меня никакого жару. Зябну я! - Отдай! – потребовал Искандер назад сосуд с мерзко пахнущим самогоном. Расдухарившись от принятого я хотел было ослушаться и сохранить при себе микстуру храбрости, но начальник повел себя нетактично и отобрал флягу. - Ты идти-то сам можешь? – спросил он упрятывая подружившуюся со мной походную емкость на дно рюкзака. - Я и(к) бежать могу (и самопроизвольно превратилось в ик)... Долго и(к) далеко, - гипертрофированным конфидансом ответил я икая, нисколько не сомневаясь в своих стайерских способностях и не забыл многозначительно подчеркнуть, - Только не на четвереньках. - Тогда вперед! – не стал со мной спорить Искандер (уважаю!), повернулся ко мне кормой и возобновил подземный променад. О пройденном нами пути после непредвиденной задержки в памяти моей мало что сохранилось. Трусил я за подземным своим гидом чисто автоматически перебирая ногами уже без опасения оступиться и упасть. Но, когда в конце тоннеля забрезжил столь долгожданный свет и по ноздрям ударил странный, похожий на мускусный запах ко мне (с оживлением органов чувств) вернулась способность к фиксации окружающей среды. - Что за вонь такая отвратительная? – спросил я брезгливо морщась. - Летучие мыши, - совсем буднично пояснил мой ведущий, словно каждый день имел дело с этими налицонеприятными созданиями отнесенными служителями культа к сатанинскому миру.
«У, гадость какая!» - выразил я про себя отношение к нетопырям и голова моя опережая последующую мысль машинально втянулась в плечи: «Нехватало еще, чтобы какая-нибудь очень шустрая мышка наделала мне на голову», - подумал я и решил держаться поближе к командиру и терпеть, ведь
109
до выхода на поверхность было уже рукой подать. Однако метров за 30-40 до отверстия за которым так притягательно голубело малооблачное небо Искандер свернул с ведущей в мир нормальных людей першпективы и нырнул в неширокий проход уходящий в уже обрыдшую мне подземную темень. Не успел я открыть рот для выражения своего невесомого мнения, как предугадавший мое возмущение начальник упредил меня обнадеживающим известием, - Нам нужен другой выход, на обратной стороне горы. Это совсем рядом, не более десяти минут хода. - Другой, так другой. Нет проблем, - с нездоровым равнодушием принял я отсрочку окончания тартарского похода занимая конвойное положение в кильватере начальника. И вновь земля, земля, кругом земля и вдруг... всеми фибрами, и недоразвитыми еще жабрами своей морской души я ощутил приближение к воде и свету. Два, пять, восемь шагов, на девятом надо было присогнуться, пройти немного в таком лизоблюдском положении, затем поворот налево, узкий щелевой выход и мы оказываемся в пещере с не очень высоким, метра в четыре, сводом. Но ни монолитный потолок, ни такой же, скальной породы стены не впечатлили меня так, как сделала это четвертая - водяная перегородка грота. Перед нами низвергающаяся откуда-то сверху стена воды шириной в добрую треть футбольного поля. Сквозь эту занавеску толщиной в заднее колесо трактора в пещеру проникает достаточно света для того чтобы рассмотреть почти все ее уголки. Но командир не задерживается для лицезрения природного феномена. Сразу после входа в грот он направляется к потоку воды. С приближением к водопаду увеличивается шум и резко возрастает влажность, а за три метра до обрыва мы оказываемся в пелене водяной пыли. Я снова начинаю промокать, но восхищение дивным дивом заставляет меня на время забыть о собственном дискомфорте, - Что же это такое и как называется? – перекрывая рокот водопада прокричал я в затылок командиру спорым шагом движущемуся вдоль падающих вниз мегатонн водной массы. - Мы называем эту пещеру дворцом царя обезьян - Сунь У Куна, а водопад до сих пор безымянный, - тем же способом борясь с шумом пробасил Искандер обернувшись ко мне. «Удивительное место!», - проговорил с чувством, но не громко - больше для себя нежели ушей спутника ради.
Направление выбранное начальником привело нас на тропу проложенную неизвестными ходоками на расстоянии пары метров от водного занавеса. Двигаясь по ней мы дошли до левой внутренней стены пещеры. Затем пересеча ничем не отмеченную границу обезьяннего царства мы вышли из грота. Тропа продолжала бежать вперед под нависающим над ней скальным козырьком, плотно прижимаясь к влажной поверхности горы.
110
До лавинообразного потока было рукой подать. Идти было не сложно, но боязно. И страшней еще от того (это я сейчас так думаю), что всегда предусмотрительный командир даже не предпринял попытку каким-нибудь образом подстраховаться. Легко было догадаться, что здесь не имело никакого смысла обвязываться веревкой. Напор воды был настолько велик, что запросто унес бы с собой не только оступившегося вкупе со страхующим, но даже многоквартирный дом со всеми обитателями. Не знаю, как бы я преодолел последние десять метров подвод(опад)ной тропы если бы находился в нормальном состоянии. По-видимому прижавшись к осклизлой поверхности скалы и наверное очень медленными, просто замечательно безопасными мелкими шажочками. Но по определению начальника у меня был жар, по-моему собственному я был лишь слегка навеселе, а следовательно все препятствия мне были по... колено. Не успел я испугаться, как вода (в основном, часть же ее осталась на нас) и шум ею производимый остались позади, а тропинка выбравшись из под водного занавеса резко утратила всю свою враждебную труднопроходимость и мирнехонько заструилась по лесистому склону к подножью горы. «Травка зеленет, солнышно блестит...», - захотелось мне задекларировать за восхищенным погожим днем поэтом оказавшись на открытом пространстве, но я сдержался и лишь поглубже вздохнув, набрал в легкие и под диафрагму побольше воздуха свободы. Эйфория моя, однако, по-поводу выхода из царства теней и княжества обезьян, долго не продлилась. Не помог и насыщенный кислородом лесной воздух, меня снова начало трясти. Хвойно-лиственное окружение поплыло перед моими глазами и смешавшись в непроходимую чащу превратилось в очертания трудно различимого жилого строения перед которым мы неожиданно оказались. - Вот мы и дома, - со вздохом удовлетворения произнес Искандер и приостановившись сделал пригласительный жест рукой. - Не прошло и полгода, - константировал я успешность завершения нашего великого похода. - Ты наверное хотел сказать и половины суток, - опять не поняв шутки поправил меня Искандер и посмотрев на часы уточнил, - с момента нашего выхода из дома проводника прошло ненамного больше двенадцати часов, а вернее – четырнадцать и тридцать восемь минут. В общем и целом неплохой результат если учесть, что по дороге мы успели узнать немало интересного и завербовать нового агента. - И искупались в Суук муздак Куле, - добавил я для точности, делая шаг к распахнутой передо мной двери и... дальше я ничего не помню. На пороге вожделенного жилища меня свалила лихоманка.
Последующие мои воспоминания смутны и носят по большей степени негативный заряд. Помню только, как меня заставляли делать пренеприятнейшие вещи: пить какую-то отраву, мазаться гнусно пахнущим, прямо-таки вонючим снадобьем. Ну, а о пытках разнокалиберными швейными принадлежностями я уже рассказывал. Но вопреки (а может и
111
благодаря им) претерпленным издевательствам я довольно быстро пошел на поправку. И вот теперь, лежа в каменной палате в полном сознании и вернувшемся ко мне добром здравии я вспоминаю события из которых была свита моя хоть и недолгая, но уже испытанная водой (морской и пресной) и огнем (пистолетным) новая жизнь. Сколько точно минуло дней с прикончившего прошлое прыжка с Acantilado de los temerarios я не знаю, во время болезни счет времени был мной утерян, скорее всего не прошло и двух недель, но по событиям которыми оно было насыщено могло показаться, что пролетел уже не один високосный год. Очередной день моего постельного режима подходил к концу я лежал с открытыми глазами, глядел в потолок и ждал появления на нем каких-нибудь сокровенных словес или знаков определивших бы раз и навсегда верность или ошибочность сделанного мной выбора. Но письмена не являлись и душа моя в который уже раз превратилась в ринг на котором за обладание ею сошлись две идеи в трусах разного цвета. Одна – краснотрусая, внешне могучая и крепко сбитая, уверенным и крепким рабоче-крестьянским шагом вышедшая на ристалище с задворок моего социального сознания, другая - в белом исподнем, худосочно-застенчивая пританцовывающей декадентской поступью проскочившая за канаты с моего сравнительно молодого и скудного интеллектуального слоя. Первая – алая, как задница у павиана – представляла собой небрежно, лицемерно и бездушно вбиваемую в меня с детства мысль о всеобщем равенстве во всем и т.д., и т.п., и проч. Вторая – белая, как накипь на стенках чайника, - олицетворяла почерпнутую из неправильных книг и вражьих голосов прямо противопожную концепцию. Гонг прозвучал и красная молотилка безо всяческих разведок и примерок взялась за методичное избиение белой оппонентши тщетно пытающейся разными хитроумными приемчиками спастись от легко предсказуемого и стало быть неминуемого поражения. Все бы наверное закончилось в первом раунде, но досмотреть утративший всякую остроту поединок мне не довелось – стук в дверь оборвал состязание разноколероных идей. Благодарю вмешательству неизвестных сил белотрусой замухрышке была дана отсрочка и дополнительное время для набора веса и физической подготовки. - Можно войти? – проговорила просунувшаяся в приотворенную дверь седовласая голова. Изображать из себя спящего с открытыми глазами я посчитал недостаточно умным и поэтому был вынужден позволить хозяину дома войти в каменную палату, - Конечно, конечно. Входите, пожалуйста. - Вижу дело пошло на поправку, - вместо приветствия сказал статный, еще крепкий старик подходя к служащему мне ложем дивану. - Да, я уже совсем поправился, - подтвердил я заставив себя в подтверждении сказанного сменить положение с лежачего на сидячее. - Это славно! – обрадованно сказал пожилой человек, - Ну коли так, давай знакомиться. Меня зовут, Павел Николаевич Колесов генерал-лейтенант РОВС в отставке.
112
- А меня зовут... – сделал я попытку назваться согласно старой метрике, но вошеший остановил меня до произнесения утраченных фамилии-имени-отчества. - Теперь тебя зовут Джон Мелтон - запомни хорошенько и ты являешься гражданином Мальты, - сначала представил меня самому себе Павел Николаевич, а затем вежливо-увещевательным голосом продолжил, - С сего дня и до особого распоряжения ты, если кто-нибудь поинтересуется, везде и всегда должен будешь называть себя этим именем. Уразумел? - Уразумел, - ответил я быстро и покорно, а у самого в мозгу сигнальными лампочками замигали справедливые, но второстепенные вопросы: «Почему Мальты? Почему Джон? Почему какой-то Мелтон?» - а самый главный: «Почему меня никто не спросил, как я хочу называться?» - уже был готов последовать за раньше времени вырвавшемся признании в уразумении, когда хозяин дома перехватил инициативу, - Завтра с утра тебе предстоит маленькая фотосессия после которой ты получишь новый паспорт, а вместе с ним будут представлены объяснения на все возможные зачем и почему? Растерянность и негодование – вот чувства, которые овладели моим подточенным болезнью организмом. Растерян я был от того, что вот так одним погожим, ведреным вечером, безо всякого предупреждения, громом среди ясного неба, обухом по голове, перестав быть самим собой стал неведомо кем. Причина же негодования моего крылась в затрапезной неблагозвучности моего нового ФИО и абсолютной несерьезности и легковесности (в международных отношениях разумеется) приобретаемого гражданства. - Ну, а сейчас я пожалуй пойду... Не буду больше докучать тебе своим присутствием, - поспешил визитер (вероятно вникнув в мое состояние) деликатно откланяться. - Вы мне совсем не мешаете, - сказал я для того, чтобы хоть что-нибудь сказать и невыглядеть избалованным букой. - Мне действительно пора, - настоял на своем Павел Николаевич, - Ты полежи еще сегодня, а вот завтра, после окончания формальностей думаю тебе уже можно будет выйти из дома и проветриться. - Я бы и сейчас с удовольствием прогулялся по лесу, - с фальшивым энтузиазмом попросился я вон из постели совсем не желая оставаться наедине со своей новой идентификацией. - Нет, нет! Уже поздно. Отдохи до утра, тебе перед выходом на божий свет надо бы еще сил набраться, тебе они скоро понадобятся, да и привести себя в порядок тоже не помешает, - многозначительно напомнил хозяин дома о моей запущенной щетине. - Я хоть сейчас, - соскочил я с дивана, - Где можно найти бритву? Моя готовность к личной гигеене не остановила навещающего, ответив на мой практический вопрос,
- Все бритвенные принадлежности в ванной комнате, но ты бы с этим не
113
торопился, завтра все равно перед фотографированием придется побриться, - он старомодно простившись, - Честь имею кланяться! – повернулся ко мне спиной и покинул каменную палату. Не успела закрыться за Павлом Николаевичем дверь, как я тотчас же принялся мусолить свалившуюся на меня новость. «Это же надо – я, и вдруг Джон!?» – подумал я с отвращением: »Не думал не гадал, что когда-нибудь стану Ванькой, да еще мальтийским и Мелтоном впридачу», - посетовал я на затрапезную неблагозвучность своего нового имени и фамилии продолжая крутить и вертеть ими в голове, пытаясь рассмотреть под разными углами и с противоположных точек зрения. С Джоном я в конце концов смирился вспомнив, что цари Иоанны тоже были Иванами, но с фамилией подружиться никак не удавалось. Как не поворачивал я ее, как не разчленял в поисках родовитых корней или благородных кровей - не нравился мне Мелтон и все тут... То ли melt, то ли melon, и не мент и не Мильтон – вообщем ни то ни се, не рыба не мясо. Что ж, фамилии, как и родителей не выбирают, пришлось мне все-таки унять свою гордыню и переключиться на выяснение отношений со своей новой родиной - Мальтой. Воспоминания мои о крохотном островном государстве расположенном почти посередке Средиземного моря начались со швартовки в порту столицы Мальты Валлетте, разместившейся на 35 градусе 53 минутах 42 секундах северной широты и 14 градусах 30 минутах 45 секундах восточной долготы. Почему со швартовки? Да потому, что в моей сравнительно недолгой морской практике постановка на рейд в Grand Harbor стояла особняком и пылилась в памяти помеченная грифом самой муторной и время поглотительной. Швартоваться (пароход под серпасто-молоткастым не удостаивали чести постановки к нормальной пристани) приходилось при помощи двух якорей и стольких же заводимых с кормы на берег стальных тросов. Пассажиров же жаждущих пройтись по улочкам некогда наполненным бряцанием доспехов святого воинства увозили на набережную Марсы с подогнанного к правому борту понтонного причальчика местные морские трамвайчики. Следующие воспоминание связанное с последним убежищем рыцарей-ионитов касалось абсолютно тарабарского наречия на коем изъясняется местное население. Все они конечно говорят по-английски (как ни как, а второй государственный язык), но произношение аборигенов оставляет желать лучшего (про свое уж не говорю и так все ясно). Третьим, что пришло в голову оказалась легенда о том, что по повелению мудрого властителя острова каждое заходящее в гавань Валлетты или как ее тогда называли крестоносные отцы города - Humilissima Civatas Valletta судно должно было в качестве своеобразной пошлины привозить не менее одного мешка земли.
Затем память моя заблуждала по площадям, фортам, дворцам, скверам, закоулкам и даже музеям (пытошному во Мдине в их числе)... Завершив воображаемый тур по Мальте я пришел к выводу, что несмотря на
114
территориальную мизерность страны быть ее гражданином не особо и зазорно. Решающим же фактором в моем принятии неизбежного, опять же оказалась связь острова с русской коронованной особой (и что меня ко дворам со дворцами потянуло?) – Павлом 1, в 1798 году избранным 70 Великим Магистром Суверенного военного гостеприимного ордена святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты. На столь снобистской, но примерительной с новостями минувшего дня мысли я и заснул. Утро моего формального крещения наступило быстрее чем хотелось бы из чего, я заключил, что больничный мой закончился и валяться в постели до обеда мне уже не позволительно. Подъем был прост и суров своей армейской ультимативностью. В шесть часов утра ко мне (без стука!) заглянул Искандер и объявив, - Через четверть часа завтрак, затем идешь фотографироваться, - исчез за дверью. После завтрака не на мой вкус я был отведен в комнату оборудованную для фотографических причуд жильцов дома. Фотосессией руководил Искандер. Провозился он со мной не долго и быстро закончив съемку отпустил меня, а сам уединился в смежной комнатке с красным фонарем. Я же стоически отбыв положенное время под софитами решил воспользовать предоставленной свободой и получше познакомиться с домом, но не тутто было... В коридоре меня с заманчивым предложением перехватил Павел Николаевич, - Не желаешь прокатиться со мной по окрестностям? - С удовольствием, - не покривя душой согласился я, кататься ведь - не работать, - А куда мы поедем? - Мне надо заехать в банк, на почту, продуктами запастись, да и тебе хочу одно местечко показать. Согласен? - Конечно, только рад буду вас сопровождать, - повторился я. - Тогда иди переодевайся и жди меня у двери. А я пока выгоню машину из гаража, - сказал он и спустился на первый этаж. Хоть я и торопился, но ждать пришлось генералу и делал он это за рулем моей с раннего детства самой любимой машины – автомобиля Фантомаса (не летающего к сожалению, но такого же белого цвета) – Ситроена ДС или как его любовно называют французы «Deesse». - Садись, - пригласил Павел Николаевич любезно распахивая передо дверь машины изнутри. - Извините за опоздание, я не сразу нашел свою одежду, - попросил я прощения забираясь в машину. - Нет проблем, нам некуда торопиться, - добродушно улыбнувшись отпустил мне грех водитель и плавно тронул авто с места.
Ситроен мягко катил по хорошо укатанной и сухой проселочной дороге. Километра два мы ехали лесом. Затем грунтовка без всякого предупреждения обросла гудроном и выскочив на простор побежала посреди пожелтевших, готовых к жатве полей. На дороге было пустынно, только один раз нам
115
пришлось разминуться с трактором неторопливо тащившим за собой прицеп набитый сеном. Стрелки часов на приборном щитке машины показывали семь часов утра. Солнце поднялось еще не высоко, но небесные жители щебетали уже во всю, и было вокруг так покойно, что казалось едем мы не по чужбине, а по родной нашей провинцальной глубинке. Странное вдруг чувство нахлынуло на меня – неожиданно стало грустно. Много раз я слышал досужие разглагольствования о ностальгии, но никогда не думал, что эта эмигрансткая хвороба коснется и меня. Местность которой мы ехали с одной стороны была похожа на Россию, а с другой чувствовалось в ней что-то не то. Слишком уж все было ухожено и опрятно, а простора-то нашего, да еще чего-то... разухабистости что ли - нехватало... - Мы это место потому и выбрали, что хоть немного матушку нашу Русь напоминает, - словно прочувствовав охватившее меня состояние сказал Колесов. Вообще-то меня не удивила способность генерала отгадывать чужие мысли, после двухнедельного общения с Искандером я уже начал привыкать к тому, что проникать в мое самое сокровенное для них было так же просто как для меня... читать букварь. Однако спросить белоэмигранта о том, как он это делает я не посчитал зазорным, - Как вы догадались о чем я думаю? - Я особо и не утруждал себя догадками. Дело в том, что выражение твоего лица было абсолютно таким же как и у всех наших соотечественников побывавших в этой местности в первый раз, - без утайки раскрыл секрет своего духоведческого мастерства Павел Николаевич, а затем непогнушался пояснить, - сначала все начинают тосковать, затем замечают вокруг приметы характерной для французов рачительности и бережливости, ну, а потом принимаются сравнивать и делиться впечатлениями. Замечание генерала не оставило меня равнодушным и я хотел было задать естественный в этой душещипательной ситуации вопрос о том, как он сам переносит столь долгую разлуку с родиной, но что-то меня сдержало... «Будет еще время потолковать об этом», - постановил мой внутренний голос и я промолчав целиком предался созерцанию проплывавшей мимо нас с легитимной на этой дороге скоростью 60 километров в час местности – заграница ведь. Так без слов, сменив сельское двухполосное шоссе на трехполосную автомагистраль мы доехали до По в котором Павел Николаевич сначала заехал на заправку, потом на овощной рынок. Запасшись разнообразными видами капуст и прочего подножного корма мы покинули городок и выехав на ту же самую дорогу продолжили путь в выбранном генералом сразу после выезда из полей - юго-восточном направлении. Следующая остановка у нас состоялась в Тарбе где Колесов около получаса проторчал в банке. Затем снова в путь, но этот раз на автомагистраль мы не вернулись, Павел Николаевич съехав на грунтовку погнал машину на север.
116
Вскоре роль бессловесного пассажира мне наскучила и я задумался над фразой, которой предстояло нарушить затянувшуюся тишину... Но под колесами зашуршало гравием и Ситроен безнатужно тормознул перед синим указательным знаком с белыми романскими литерами расположенными в следующем порядке - Village Artagnan. Бегло прочтя надпись первый раз я почувствовал в сложении букв нечто знакое... После второго прочтения ассоциации роем закружились перед внутренним взором, ну а после третьего раза я уже выверенно, но с волнением спросил, - Так мы что в Гаскони? - Мы уже давно едем по старой Гаскони, - подтвердил мою догадку Колесов и тронув автомобиль с места авторитетно подкорректировал ее неизвестно чему улыбаясь, - нынче однако этот регион официально называется - Midi - Pyrenees. Едва прослушав первую часть генеральской фразы я принялся до шороха в шейных позвонках крутить головой, стараясь впитать в себя побольше из предстающих перед глазами картинок безмятежной сельской жизни где появился на свет герой всех героев. - И это деревня того самого д;Артаньяна? – продолжил я допытываться вдохновленный окружающими нас видами и первым правильным предположением, - Теоретически - это селение является родиной всех д;Артаньянов, - еще раз добродушно согласился со мной Павел Николаевич останавливая машину у претерпевающего косметический ремонт невзрачного двухэтажного дома с жалким балкончиком над входом. За остановкой ДС последовала моя очередная догадка, - А это наверное его дом!? – воскликнул я кисло – мне было обидно за непрезентабельную, просто убогую внешность жилища хоть и книжного, но все-таки геройского шевалье. - Не угадал, - обрадовал меня белогвардейский экскурсовод по местам мушкетерской славы, - Это – maison de maitre – дом старейшины деревни, реальный же прототип знаменитого героя Дюма родился в другом месте, в деревушке под названием Lupiac. - Неужели был реальный? – недоверчиво поинтересовался я приученный совиздатом к тому, что о настоящих героях хороших и интересных книг не печатают. - Был и прожил на мой взгляд не менее, а может даже более интересную и полную жизнь чем его литературная тень, - приотдернул слегка Колесов занавес неизвестности. - Его так и звали Дартаньяном? – не остановился я на достигнутом и сыпанул вопросами. - Благодаря матери – женщине очень древнего и благородного рода –Francoise de Montesquiou d; Artagnan, полное же имя бесстрашного вояки Charles de Batz-Castelmore, Comte d;Artagnan.
117
- Так он был графом и мушкетером? - Естественно и закончил свою карьеру в чине капитан-лейтенанта - главного мушкетером Франции после короля конечно, который носил почетное звание капитан-генерала элитного полка. - Далеко ли отсюда это местечко о котором вы упомянули? – побоялся я произнести плохо расслышанное название. - Нет, совсем близко. - Может заедем? – спросил я попытавшись изъять просительные нотки из голоса. - Согласно моему плану у нас там следующая остановка, - добрым волшебником ответствовал генерал приводя машину в движение. Пока мы ехали я продолжал расспрашивать своего терпеливого гида о судьбе геройского мушкетера и о его книжных друзьях. Выяснилось, что реальными историческими персонажами также являлись и его книжные товарищи: Атос (Armand de Silleque d;Athos d;Autevielle), Портос (Isaak de Portau) и Арамис (Henri d;Aramitz). Жизнь же настоящего Дартаньяна была на самом деле неординарной. Довелось ему не только много пофехтовать, погарцевать, поинтриговать, но даже и погубернаторствовать в Лиле. Окончил свою жизнь бравый гасконец вернувшись с постылой административной работы в армию, при осаде Маастрихта. Где в шестидесятидвухлетнем возрасте погиб от мушкетной пули попавшей ему в горло. Похоронен был отважный граф в церкви святых Петра и Павла в небольшом голандском городке Wolder. Не прошло и получаса как наш белый Ситроен вновь притормозил, на этот раз метрах в трехстах от уже довольно обветшалого, но еще вполне представительного особняка. - Chateau Castelmore mansion, - представил здание Колесов выходя из машины. Я тоже неприменул выбраться на волю и ноги мои не спросясь разрешения у головы сами вынесли меня на ведущую к некогда принадлежавшему семейству Кастейморов-Артаньянов особняку запущенную гаревую дорожку по которой нетрудно было определить, что в шато давно никто не живет. - Вот здесь, в 1611 году и родился настоящий капитан-лейтенант мушкетеров, - сказал генерал мне в спину. Его слова заставили меня остановиться и вспомнить, что я не дома, а во Франции здешние же ситуайены несмотря на свою внешнюю раскованность и веселое свободомыслие свято чтут неприкосновенность частной собственности, - Туда можно идти? - Можно, пока никто не видит, - по-нашему разъяснил ситуацию Павел Николаевич, - старые хозяева разорились и съехали, а новых особняк еще не заимел. В данный момент здание пустует. - Вы не возражаете если я пройдусь к дому... - спросил я упустив из просьбы слово «один».
- Иди, иди. Я тебя в машине обожду, - отпустил меня с миром на
118
романтическую экскурсию тактичный и догадливый генерал. Я подошел к запущенному грязно-бежевого цвета строению с красной черепичной крышей и внимательно рассмотрел его. В основном особняк был двухэтажным, только две, параллепипедной формы башни (всего их было четыре – другая пара – цилиндрическая) расположенные по торцам левой стороны здания имели на этаж больше. Вблизи к сожалению отчий дом мушкетера его величества короля-солнца Людовика тринадцатого не производил такого выигрышного впечатления, какое производил с расстояния - во всем чувствовалась финансовая несостоятельность владельцев. Но экономическая составляющая меня не смутила, поднапрягши воображение я попытался представить (вернее поточнее вспомнить кадры из одноименного книге французского фильма), как все здесь было в те давние времена. Фантазия моя разыгралась и мимо поскакали всадники, поехали кареты, откуда-то донесся звон скрещенных клинков – вообшем жизнь постсредневековья забила ключом и не захотелось мне возвертаться в век технологических прорывов и электротехнических чудес. Чтобы оттянуть неизбежное возвращение я решил совершить расширенную прогулку по поместью. «Боже мой!», восклицал я огибая вторую паралеллпипедную башню поддаваясь моменту, «Вот здесь, по этой самой земле три с половиной сотни лет назад ходил один из самых известных и любимых в мире литературных персонажей ... И вот я иду той же дорожкой на которую не раз ступала его нога... Как бы я хотел оказаться в том времени, тоже стать мушкетером, тоже преданно служить... Кому? Ну хотя бы и королю и конечно даме своего сердца... – поглощенный этими думами я вышел на задворки особняка. С тыла шато запустение и разруха его окружающие были еще очевиднее. Парк лишенный ухода выглядел уныло и негостеприимно. Только старые деревья еще гордо крепились в желании подчеркнуть достоинство своего возраста и благородство происхождения. Но как я не затягивал свое пребывание в эпохе постренессанса, сознательность привела меня назад к машине. Павел Николаевич встретил меня молча, без упреков за долгое отсутствие, улыбаясь своей уже ставшей привычной, ободряющей улыбкой. - Это и есть то самое место, которое вы хотели мне показать? – спросил я погружаясь в комфортабельное автомобильное кресло. - Понравилось? – спросил он в свою очередь. - Конечно, жалко только, что все здорово запущено, - посетовал я на неухоженность поместья. - Лучше уж пусть остается так как есть, нежели стать свидетелем того как какой-нибудь преуспевающий лавочник превратит особняк в третьеразрядный мотель или современную харчевню, - эмоциональнее обычного высказал свое мнение Колесов.
Машина почти бесшумно стартовала мягко покачиваясь на
119
гидропневматической (революционной в то время) подвеске, оставляя позади дом о существовании которого я не догадывался и естественно даже не мечтал увидеть. Обернувшись назад я провожал его глазами до тех пор пока особняк не скрылся из виду за изломом дороги. Генерал молча вел Ситроен все в том же северо-восточном направлении к неизвестной мне цели, но что было удивительнее всего я и не горел любопытством узнать куда мы едем, я думал. Хотя использование мною в этом случае столь сильного (в смысле целеноправленной деятельности головного мозга) глагола неоправданно. Блуждание мыслей было настолько хаотичным, что мне право слово затруднительно восстановить даже элементарную последованность бравших меня в полон дум. В голову лезло всякое, но - то ли красной нитью, то ли белыми нитками (спасибо классикам за неизнашиваемые частым использованием фразеологизмы!) проходили, пробегали, пролетали и т.д. мысли о том, что все мои последние приключения сплошная Дюма(ниада) – понесло меня сначала по следам графа Монтекристо, ну а теперь вот мушкетерская эпопея принялась раскручиваться... Пока я боролся с досаждающей мне продукцией серого вещества ДС въехал в городок имя которого было прочитано мной на манер восклицания «ауч» выражающего среднюю степень удивления благовоспитанного американского гражданина. Павел Николаевич исправил мой ляп произнеся название бывшей столицы Гаскони, как Ош (Auch). Поездка по городу была короткой, миновав в напряженном ритме торгующий рынок генерал степенно припарковался у на площади перед группой старых зданий. Выйдя из автомобиля Колесов взял меня под локоть и направив в сторону что-то смутно напоминающего строения сказал, - Кафедральный собор Святой Марии, немного походит на собор Парижской Богоматери, не правда ли? Полюбовавшись в храме знаменитыми витражами эпохи Возрождения мы покинули собор и обойдя его приблизились к длиннющей лестнице раздвоенным змеиным язычком убегающей в нижнюю часть города к набережной реки Жер. - А это, что - местная Потемкинская лестница, - спросил я с усмешкой и не из праздного любопытства. Хотелось верить, что наша лестница и больше, и лучше. - Безусловно лестница Ришелье пошире будет, но помниться мне, что у l;escalier Monumental ступенек поболе, - как всегда обстоятельно ответил генерал и не задерживаясь на верхней площадке принялся спускаться вниз по лестнице. Не возражая против прогулки я последовал за ним. Пройдя три лестничных марша мы оказались перед бронзовым памятником мужчины в комзоле (чуть не сказал «мужика в пиджаке»), шляпе с перьями и со шпагой у левого бедра. На постаменте было что-то написано, но и без надписи я догадался кому посвещалась статуя.
- Это одно из трех известных мне скульптурных изображений Дартаньяна ,
120
- прокомментировал художественное воплощение знаменитого гасконца в бронзе Павел Николаевич и упреждая мой естественный вопрос дополнил, - Вторая скульптура, посвещенная же литературному герою, работы Гюстава Доре, находится на Place Malesherbes в Париже, но к сожалению размещена она с обратной стороны монумента воздвигнутого в честь Александра Дюма-отца, третья же статуя, уже реальному герою расположена в полях неподалеку от Маастрихта. Бронзовый мушкетер мне понравился. Был он именно таким, каким я его себе и представлял - статным, энергичным, мужественным. И совсем не слащавым и безмозглым, чего не скажешь о некоторых артистах кино его изображающих. Отдав должное скульптуре и памяти человека в чью честь она была изваяна мы прервав спуск по монументальной лестнице вернулись к машине. Других дел в Оше у генерала не было и сделав прощальный круг по центру старого города Колесов вывел Ситроен на пригородную автостраду, и свернул на запад. До следующей остановки происшедшей в По в машине главенствовало молчание. Чем была занята убеленная сединами голова Павла Николаевича я и не пытался представить, потому что в моей собственнной не было не то, чтобы царя, но даже самого младшего облеченного правом командования чина и царили в ней в виду этого самый настоящий разброд и шатание. Когда же на последней остановке генерал после кратковременного посещения почты бросив на заднее сидение плотный пакет с корреспонденцией сел на свое водительское место и сказал, - Ну, а теперь домой, - я засуетился... Нужно было многое выяснить, но я не знал с чего и как начать. На выручку нежданно пришел Колесов, - Ты чего такой грустный? - Сам не знаю, что-то тоскливо на душе стало, - признался я действительно не понимая отчего мне вдруг взгрустнулось. - Позволь я попробую предположить причину твоей тоски-печали, - предложил свою помощь Павел Николаевич. - Пожалуйста, попробуйте, - позволил я не задумываясь о возможных последствих предложенной генералом игры. Мне нужно было выиграть время для подготовки собственных вопросов. - Тебе грустно от того, что ты хотел бы родиться во времена мушкетеров и быть одним из них, - рубанул Колесов словом под самый корень мучавшей меня проблемы. - Точно, - ошарашенно подтвердил я изо всех сил таращась на водителя Ситроена.
- Ты не поражайся моей догадке, - поспешил успокоить не отрывающий взгляда от дороги Колесов, - в твоем желании, не обижайся, нет ничего оригинального и удивительного. Во все времена мальчишки мечтали родиться в предыдущие эпохи – таких было большинство, а некоторые, находящиеся как мне кажется в меньшинстве грезили о затерянных в будущем веках. Даже из своих ранних лет я помню немалое количестве ребят мечтавших о
121
мушкетерской славе, хотя наше детство внешне не на много отличалось от времен Дартаньяна и его друзей. И это не все. Думаю, что не ошибусь если расширю свое предположение и на давно ушедшие поколения. Вполне возможно, что и в славные времена мушкетеров некоторые из молодых, впрочем как и вполне зрелых людей многое отдали бы за возможность оказаться в рядах крестоносцев или воинов Висенгрегорикса. - Может быть, - согласился я втуне негодуя на свое начисто лишенное оригинальности воображение, - но мне-то от этого не легче. Возможно тон моего признания, а может быть и сами слова заставили Павла Николаевича перенести взгляд с полотна дороги на меня. Пристально взглянув мне в глаз он понимающе кивнул головой и напомнил мне о том, о чем я когда-то, где-то читал или слышал, - Ивини меня за то что прибегаю к часто используемому в диалогах поколений приему, ссылаюсь на свой опыт и прожитые годы, но поверь мне на слово - в любые времена найдется немало возможностей для проявления доблести, чести и мужества. - Вы хотите сказать, что и сейчас это возможно? - спросил я предчувствуя каков будет ответ. - Почему нет? Мне кажется, что именно сейчас мир, как никогда ранее нуждается в людях отстаивающих вечные ценности, - вдохновенно проговорил генерал. Меня естественно подмывало сказать, что на весь огромный мир мне по-большому счету и если выражаться мягко - начихать, но в последний момент решил заменить свое максималистско-наплевательское отношение к нуждам человечества следующим возражением, - Но Дартаньян служил королю и был к этому приучаем с детства. Его родители наверное и сами поступали также... А меня с малолетства учили служить народу, я конечно против этого ничего не имею, но беда в том, что воспитатели мои, в большинстве своем, поступали и поступают совсем иначе... - Ну, что же, каждый имеет право на выбор кому и как служить, об этом еще Грибоедов очень верно сказал, - ответил мне генерал литературным примером. Беседа наша начала очень мне напоминать нечто среднее между вызовом к директору школы за сорванный урок и выволочкой устраеваемой командиром роты дневальным за плохо надраенный пол. Чтобы покончить с наставлениями я решил пойти ва-банк и спросить о самом главном, - Кому или чему же мне тогда служить? Ответ последовал незамедлительно, - России. - Какой? – искренне удивился я, - бывшей или нынешней? - Россия всегда была и останется Россией, - туманно пояснил Колесов. - Вы имеете в виду СССР? - переспросил я, чтобы хоть как-то разобраться кому служить-то надо.
- СССР – это даже не на век. Рано или поздно Россия отряхнется от красной
122
паутины и станет сама собой... Конечно не той, каковой она была прежде но, как говорили древние все течет и изменяется и нельзя два раза войти в один и тот же поток... – напророчествовал Павел Николаевич развал Советской Империи. - Вы зря в это верите, - со знанием дела поделился я с белогвардейцем государственной тайной, - Там суперстары крепко и надолго засели, по-всему видать. - Ты знаешь мы тоже так думали... Еще в момент празднования трехсотлетия дома Романовых многие урапатриоты со слезами умиления на глазах во все свои луженые глотки орали, что не сомневаются в том, что их праправнукам посчастливиться и на пятисотлетии правящей династии погулять. Ну, а как вышло на самом деле не мне тебе рассказывать... – предпринял генерал попытку поколебать мою уверенность в доказанной истматом и диамата закономерной и бесповоротной замене капиталистической формации на социалистическую. Не поколебал, но спровоцировал на повторение вопроса, - Так чему же конкретно вы бы мне порекомедовали служить? - Ежели тебя не устраивает старое название limbo patrum из которой мы оба родом, то для устранения путаницы в политических определениях я просто призываю тебя служить Родине, - очень медленно и отчетливо, как для тугого на ухо (или тугодума?) пояснил Колесов. «Странно!», - подумал я: «Сами они вроде как противники советской власти, но вместе с тем все время про родину талдонят и выходит, что той же Совдепии служили и служить собираются, странно да и только!», - не найдя собственного решения давно обременившей меня проблеме я отважился вынести ее на люди - либо на всеобщее осмеяние, либо для избавления от ее бремени совместными усилиями, - Все-таки я не понимаю, каким образом и для чего можно служить чему-то, что является вашим неприятелем, вернее врагом. И еще - как вы предполагаете я смогу служить Родине... Ну, ладно, России, если только что оттуда убежал, кстати с вашей же помощью? - Ты мне сначала сам ответь, готов ты служить или нет, а затем мы попробуем вместе разобраться в твоих проблемах, - поставил мне генерал своеобразный ультиматум. - Всегда готов! – ответил я по-пионерски бодро, но воздержавшись от салюта. - Хорошо сказал, по-бойскаутовски, - одобрил Колесов мою готовность служить. - Так что, дореволюционные бойскауты то же употребляли это приветствие? – отвлекшись от основной темы поинтересовался я несколько разочарованно, по словам генерала выходило, что и пионерство, как и офицерство, явление тоже заимствованное...
- Нет ничего нового под луной... – принялся пояснять генерал, - этот девиз-пароль еще родоначальники всего бойскаутовского движения
123
англичане использовали, заимствовали же они его и как и большую часть культуры, языка и прчего у своих завоевателей древних римлян... По латыни он звучит так: «Semper paratus!», - произнеся римско-пионерский привет Павел Николаевич вдруг резко охладел к теме и умолк на время. Спустя секунду, другую он сказал, - Давай-ка лучше вернемся к твоей проблеме, - затем взяв еще одну короткую паузу, словно сводил вместе обрывки прерванной мысли, перешел к разбирательству навешанных на меня белоэммигрантами собственных проблем, - Я не буду повторять о преходящести такой политической несуразицы, как СССР (это у них не называется повтором?!), но не пожалею о потраченных словах если еще раз упомяну о том, что нынешние враги Советской России появились не вдруг и не сразу и не в 1917 году, они достались соовременному государству, как бы в наследство и в том же наследном сундуке, вернее ящике Пандорры перейдут к будущей стране вне зависимости от того, какого политического строя новые руководители будут придерживаться. - А можно как-нибудь без политики обойтись, - скрытно проглатывая зевок попросил я, ко времени вспомнив о слышанном мной ранее от Искандера замечании о любви генерала к многословию. - Хотелось бы, но воздержаться полностью, к сожалению, от упоминания о политической подоплеке дела невозможно, - отверг мой запрос Павел Николаевич продолжая, - однако учитывая твое пожелание постараюсь сократить освещение этого аспекта проблемы до минимума. Итак - России всегда в той или иной степени завидовали как явные, так и тайные ее недоброжелатели. Союзники же, как ты сам понимаешь союзничество между странами состояние временное и очень переменчивое почти как петербургская погода, были всегда, но никогда не упускали случая воспользоваться дружбой с нашей державой в своих интересах но, частенько, достигнув в результате хороших отношений желаемого с легкостью изменяли своему союзническому долгу и бессовестно переметывались в лагерь врагов России... – в этом месте Колесов оторвался от дороги и обратил вззляд в мою сторону наверное для того чтобы определить степень эффекта произведенного его словами, посмотрел и расхохотался Чем точно был вызван смех генерала я не знал, но думаю довольно верно предположил, что дело было в охватившей меня по ходу импровизрованной политинформации тоске. Она, (грусть моя) по-видимому, была настолько велика, что скрыть ее под маской благопристойного внимания мне удалось не так хорошо как было должно. Но признаваться еще раз в неуважительном отношение к прослушиваемому предмету я не стал и отказавшись от слов попробовал мимикой передать свое недоумение по-поводу колесовского веселья. Выбранная мною тактика похоже оправдалась, Павел Николаевич соизволил объясниться. - Моему смеху есть одна простая, но веская причина, своим лицом ты мне напомнил Александра в молодости... Он так же как и ты с трудом переносил мои поучения.
124
- Да нет, что вы, я с удовольствим слушаю... – соврал я не испытыв ни малейшего зазрения совести. - Ладно, ладно, не любезничай, - без применения щипцов расколол меня генерал, - не буду я больше заниматься суесловием и мытарить тебя политикой, пусть Александр тебя просвещает. Мне кажется у него это лучше получится, а я попробую обойтись лишь коротким заключением, - смилостивился надо мной Колесов и скомкав финальную часть сорванной мной (клянусь неосознанно!) лекции с пафосом резюмировал, - можешь считать нас дуракими или ненормальными, но и по сей день мы с той же настойчивостью и усердием продолжаем бороться с врагами нашей отчизны, как делали это в военное время. Пропустив мимо ушей (полагаю, что лишь в риторических целях использованное) самоуничижающие заявление про дураков и ненормальных (уж кого-кого, а генерала с Искандером к разряду умственно отсталых отнести никак не получалось), я заметно оживился услышав упоминание о военных приключениях великолепной... Двойки?! Или тройки? Ведь был же еще и немецкий барон, а может быть даже четверки, подкорректировал я себя в очередной раз в подсчете участноков неведомого сопротивления неведому кому, вспомнив о днях проведенных в риаде и о его сибаритствующем хозяине. - А вы мне не расскажете о войне? – поторопился я попросить Павла Николаевича поделиться боевыми воспоминаниями начиная узнавать дорогу на которую свернул наше авто. - Непременно расскажу, только о какой? Много войн было на нашем веку... Даже не знаю с чего и начать... Саша говорил, что он тебе уже кое-что рассказывал о книгах и либерии... Может ты сам определишь о чем тебе больше всего услышать хочется? – без уговоров и не жеманясь согласился старый вояка поделиться былым предоставив мне право выбора темы. - Я бы хотел узнать побольше о вашей с Александром жизни в Китае, и о том что вы делали во время войны в Германии... Вообщем мне все интересно, - назвал я первое, что пришло на ум и решив слегка прихвастнуть поведал своему слушателю о слове данном мне новообретенным знакомым, графом Ветловым, - Михаил Львович тоже обещал рассказать мне о своем пребывании в ордене суффиев. - Неужели? – по-взаправдошнему удивился генерал, съезжая на спрятанную под сенью деревьев грунтовку, - Видимо чем-то ты Ветлову приглянулся, раз он решил разоткровенничаться... – сделал схожий с искандеровым вывод Колесов и призадумался. Не получив конкретного ответа я не дерзнул торопить генерала и вскоре, за проявленное терпение был вознагражден его неожиданным решением. Когда генеральский Ситроен уже подъезжал к лесному дому Павел Николаевич сказал,
- Ты ведь не знаешь еще, что граф у нас известный скромник, многого о себе не расскажет... Поэтому начну-ка я свое повествование, если у тебя нет
125
возражений, с приключений русского дервиша... Согласен? – спросил генерал останавливая автомобиль у ворот гаража. - Какие у меня могут быть возражения! Рассказывайте конечно, мне очень любопытно побольше узнать о Михаиле Львовиче, - не слукавив сказал я имея свой хоть и не тонкий, но расчет. А надеялся я на то, что услышанное от Колесова прольет хоть некоторый свет на удивившую меня способность старого графа уклоняться от прямолинейных атак и на происхождение поразившей мое любвеобильное сердце ветловской воспитанницы. - Добро! Расскажу я тебе для затравки о том, как русский столбовой, титулованный дворянин стал.., ладно всему свое время, а сейчас айда на камбуз, как говорят твои коллеги... – прервал себя Павел Николаевич выходя из машины. В доме нас никто не встретил. Искандера не было. Отобедав рисом с овощами и маринованной соевой брынзой (все опять не мой вкус – жаренной картошечки бы, да с мясцом!) мы с Павлом Николаевичем занялись по его настоянию французским языком. Как он мне объяснил его учительство будет временным – со следующей недели я буду самостоятельно ездить (на велосипеде!!!) на уроки французского в близлежащую деревеньку, где со мной в индивидуальном порядке будет заниматься пребывающий на пенсии учитель местной школы. До той светлой поры мне предстояло с помощью Павла Николаевича одолеть французский букварь... Хотя на самом деле (объяснение Колесова) задержка в сдаче меня в учение объяснялась в первую очередь не тем, что перед выходом в люди мне так уж необходимо было выучить азбуку, а по причине моего странного и непонятного для окружающих незнакомства со своей собственной биографией. За неделю я под руководством и неусыпным взором Искандера, должен был исправить это позорное положение и нагрузить свою ленивую память новой и абсолютно необходимой в новой жизни информацией. Занятие прошло нешатко, невалко. После прогулки и последовавшего за ней приема пищи меня естественным образом клонило в сон. Ломать и выворачивать язык, а также гундосить по-французски совсем не хотелось, но приходилось крепиться, а то не ровен час можно было не только без ужина, но и без крыши над головой остаться. Генералы, впрочем как и адмиралы сами пошутить горазды, но чужих шуток не любят и редко их правильно воспринимают – по опыту знаю. Урок закончился как раз ко времени возвращения Орлова. Искандер, он же Александр (если кто-нибудь еще не понял) вошел в генеральскую библиотеку без стука, однако с приветствием от которого меня слегка покоробило, - Здравия желаю! – сказал он и прихватив от двери стул присел на него рядом с нами, за заваленный учебной и справочной литературой по французскому языку кабинетный стол. - И ты будь здоров, Саша! – совсем не по-генеральски ответствовал вошедшему Колесов.
126
- Занимаетесь!? – то ли спросил, то ли констатировал Александр и не дожидаясь ответа продолжил, - Хорошее дело... Как прошла ваша поездка по окрестностям? - Нашего полку прибыло! – полушутя, полусерьезно ответил Павел Николаевич. - В каком смысле? – высказал недоумение новоприбывший. - В прямом, - с удовольствием уточнил генерал, - Молодой человек выразил готовность служить нашему делу. - Ах вот оно что, - несколько разочарованно проговорил Орлов, - Значит задуманная вами экскурсия сделала свое дело, - закончил он с плохо скрытой иронией. - Ты можешь думать, как тебе заблагорассудится, но я полагаю, что нашему гостю было небезынтересно побывать в тех местах, - гордо, но чуть насупленно заявил Павел Николаевич и обернувшись ко мне попросил поддержки, - Не правда ли молодой человек? - Это было просто здорово! Спасибо вам огромное! Я, если честно, даже и не мечтал о чем-либо подобном, - рассыпался я благодарностях несмотря на то, что он чувствовал на себе язвительный взгляд Искандера. И стоило мне только закончить косноязычную тираду признательности Павлу Николаевичу, как он набросился на меня с по-инквизиторски коварным и беспощадным вопросом, - Интересно мне узнать а ежели бы этой поездки по мушкетерским достопримечательностям не было, разве бы ты отказался тогда от слова данного мне в Марселе? - Безусловно нет, - поспешил я отвергнуть обидное предположение, - Ни от чего бы я не отказался, но прогулка с Павлом Николаевичем, только подтвердила правильность моего выбора. - Ладно, будет об этом! – оборвал внезапно неприятное для меня разбирательство Искандер и запустив руку во внутренний карман кожаного пиджака достал оттуда пачку документов, - Мне наверное полагается сказать по этому поводу что-нибудь торжественное... – начал он несколько стушеванно, затем приободрился и продолжил почти что помпезно, - Поздравляю тебя с обретением мальтийского гражданства... Вот твой паспорт с французской визой, водительские права, вид на жительство в Великобритании и местная Carte de Sejour Temporaire... - Здесь одними словами не обойдешься... Это дело надо хорошенько отметить, - внес свою более щедрую лепту в скудное поздравление своего младшего коллеги Павел Николаевич.
Сказать, что я с трепетом и почтением принял переданные мне бумаги, значит соврать... Дрожания в руках не было, почтения особого к разноцветным корочкам на иностранных языках я тоже пока не испытывал – не присутствовало во мне чувства законности новоприобретенных документов... и вспомнилось, наверное не к месту, первое получение паспорта моряка загранплавания, удовлетворения тогда от приобретения по
127
настоящему краснокожей, открывавшей пути к неизведанным мирам, паспортины было куда большим... - Спасибо! – скупо, как работника паспортного стола, поблагодарил я Искандера рассматривая вишнего цвета документ на котором под гербом с короной над щитом значилось его название на итальянском (но без потерявшейся неизвестно где последней буквы) языке - PASSAPORT. - Давайте перейдем в столовую, я мигом соображу что-нибудь прилечествующее моменту, - взял инициативу на себя, похоже никогда не унывающий генерал. - В самом деле, что мы здесь сидим, как засватанные... Непременно надо отпраздновать это событие, - поддержал старшего товарища Александр вникая в мое состояние. Спустя полчаса и джюну глотков арманька (как никак местный гасконский напиток да и крепкий притом) заедаемого шоколадом и фруктами, настроение мое улучшилось и я начал откликаться на свое новое имя Джон. - Понимаешь Джон, - втолковывал Александр, - Мальтийского гражданство в данный момент для тебя самое подходящее... Говори ты прилично хоть на одном европейском языке, мы бы тебе устроили любой паспорт... Но с твоим русско-английским и в зачаточном состоянии пребывающем итальяским мы бы все, рано или поздно, скорее рано чем поздно, сели бы в большую лужу... - Да понимаю я все, - кивал я согласно головой, находясь в состоянии, когда любые собутыльники на короткое время превращаются в друзей, - Мальтиец так мальтиец – даже интересно в некотором роде... – покорно принял я дарованное судьбой и, вспомнив неожиданно дворец Великого Магистра и раставленные по стенам галереи рыцарские доспехи, высказал нетрезвую мысль, - Кабы еще в рыцари записаться.... совсем было бы здорово... Какого же мое было удивление, когда за это пьяное и по сути дичайшее пожелание тотчас же ухватился Павел Николаевич, - Вот это правильно, вот это по-нашему – назвался мальтийцем полезай в орден. Заявление генерала я принял за шутку, но не сразу определился добрая ли она, либо не очень... Пока я размышлял над тем, смеяться ли мне или обижаться, открыл рот (в смысле начал говорить) Искандер и обращаясь к Колесову заговорил обо мне в третьем лице (какая на... невежливость - будто я там и не присутствовал вовсе), - До сих пор не могу понять, каким-образом ему удается предугадывать то что было запланированно с такой тщательностью и секретностью!? - А про святую простоту ты забыл? Не в смысле святости конечно, а в контексте чань-буддийского решения проблем, - слишком замороченно для меня прокомментировал генерал странное заявление своего младшего коллеги.
128
- Связав его способность с практикой чань-на вы пожалуй хватили через край, ну, а предположение про Симплициссимуса это наверное уже ближе к делу, - продолжил изъясняться на непонятном мне языке Александр. - Мне кажется, что разговор идет обо мне, - вмешался я в высоконаучную беседу допив из своего бокала остатки виноградного спирта. - Мы должны извиниться перед тобой Джон... – поторопился с объяснениями Павел Николаевич, но добросердечный порыв его был прерван Александром, - Извиняться должен я, - сказал мой вербовщик подливая в мой бокал слегка пахнущего ванилью горячительного, - не хотел перегружать тебя информацией раньше времени, но раз так вышло... Вобщем ты как в воду глядел, кроме гражданства мальтийского ты обретаешь и кавалерство в ордене ионитов... Находись рядом зеркало я бы непременно в него посмотрелся... Поведанное Искандером мне дюже понравилось – я даже начинал себе уважать и собой же гордиться. Для полного счастья нехватало мне лишь украшенных чернением и золочением доспехов и шлема с плюмажем и чтобы непременно страусиновое перо (одно, можно два, но никак не три!). Пока я пыжился от неведомого мне ранее самоуважения и тужился над ответной, достойной моего нового статуса фразой податель необычной вести упредил меня очередной банальностью, - Я понимаю, что это для тебя неожиданно и не совсем понятно, но доверься нам – так надо. Вскоре ты узнаешь обо всем... Ну, а сейчас я думаю нам всем пора на отдых. С затрашнего утра для тебя начинается тяжелая армейская жизнь. И началось по-сказанному: Подъем 5.30! Из кровати бегом (за Искандером) на лесную полянку. Зарядка – похожая на каратэшную разминку, но с большим акцентом на развитие суставной гибкости и все это без положенного стакана рассола на фоне похмельного синдрома средней тяжести. 6.00. Утренний туалет. 6.15 Завтрак. 7.00. Снова в лес. Когда мы вышли на поляну во второй раз Искандер поинтересовался, - Ты что в детстве больше всего любил делать? Ожидая какого-нибудь подвоха я решил отделаться простым и нейтральным перечислением отроческих забав, - Бегать, прыгать и скакать. Мой ответ похоже не удовлетворил белогвардейского шпиона, в данный момент физрука по-совместительству, - Это понятно, а что-нибудь еще кроме этого...? Для того чтобы прибавить, что любил я играть в прятки, лазать по деревьям, через заборы и стрелять из рогатки по лампочкам мне не пришлось долго чесать в затылке.
- Отлично. Необходимый минимум на первый месяц у нас имеется, -
129
подвел странный итог моим детским шалостям руководитель по физической культуре? и дал первое задание, - Пятнадцать раз берешь эту горку бегом. Десять раз обычным способом, пять раз спиной вперед. Бегом марш! И пошло и поехало. Два битых часа я бегал, лазал по деревьям (вернее пытался взбираться на невысокинькие, да кривенькие сосенки) прежде чем наставник объявил тайм-аут. К перерыву весь я был в мыле, а руки мои в смоле. На приведение себя в порядок я потратил отведенные на передышку полчаса. В 10.00. начался урок английского, который ровно через час перерос в занятие по-мальтийскому языку и истории островного государства. Преподаватель остался прежним, но большая часть учительских трудов была переложена на ТСО (технические средства обучения): магнитофон, диа и кинопроекторы. Ровно в полдень все обитатели шпионского гнезда собрались в столовой на обед, а в 12.40. я без задних ног дрых в своей новой кровати (меня переселили в комнату с деревьями) покрытый вместо одеяла листками из тщательно составленного досье на самого себя. 14.00. Второй подъем за день и опять на природу. И на этот раз все началось с разминки, но в дальнейшем обошлось без беготни. Закончив упражнения растяжкой ног Александр повернулся ко мне лицом и сделал следующие вступление, - Сегодня ты начнешь изучать один из лучших на мой взгляд стилей УШУ или, как сейчас благодаря Ли Сяо Луну принято называть китайские боевые искусства Гунфу – Ба цзи цюань. - А... а, что это означает? – смог задать я самый несущественный из рвавшихся из моей глотки вопросов, но на всякий случай продублировал его, - Как это переводится? - Дословно это название переводиться как - кулак восьми пределов... Но я полагаю, что чисто технический перевод не позволит тебе даже приблизительно вообразить, что на самом деле представляет из себя этот стиль, - с охоткой ответил наставник и к вящему моему удовольствию прибавил, - А чтобы ты заимел хоть некоторое представление о Ба цзи цюань я продемонстрирую тебе два начальных тао лу, то есть формы, ну, а как это называется по-японски я думаю ты знаешь. Завершив короткое введение Искандер отошел от меня в сторону и занял место посреди самого вытоптанного участка крохотной полянки. Приняв начальную позицию он некоторое время постоял без движения (как я полагаю настраиваясь и приводя в порядок дыхание), а затем... Затем последовало нечто мною ранее не виданное... Правда, если быть предельно объективным, то я должен признаться, что фрагменты демонстрируемых движений мне уже приходилось наблюдать в его же исполнении, но то были лишь фрагменты, а сейчас...
130
То что я лицезрел сейчас - поданное Александром в комплексе и без остановки – превзошло мою способность внятно описать наблюдаемое словами. В принципе ничего сверхъестественного он не делал, никаких прыжков или каких-либо других акробатических изысков, также как и высоких ударов ногами не было, но не смотря на кажущуюся простоту и обыденность движений, формы исполненные им поражали воображение просто нечеловеческой силой и мощью. Паровым катком Искандер двигался по полянке взрывая и уминая землю ногами, рубя и разрывая воздух руками... Все его большое и ладно скроенное тело двигалось в унисон, и легко можно было вообразить, что немалая боль и еще большие неприятности ожидали любого оказавшегося на пути этого созданного из плоти и крови орудия смертоубийства... К моменту окончания им второй формы я был уже заядлым поклонником этого стиля китайского единоборства, но вместе с объявшей меня эйфорией по-поводу предоставляемой мне судьбой возможностью изучать это искусство у мастера в душу запало и зерно великого сомнения – этому нельзя научиться... Когда же Александр остановился на том же самом месте с которого начал демонстрацию я догадавшись, что шоу закончилось и следует воздать исполнителю по заслугам решился на громкие аплодисменты, ушуист опередил меня словами, - Побереги хлопки для театров и стадионов, - и подойдя ко мне поближе объявил, - Сегодня мы разучим два из двенадцати базовых движения Ба цзи цюань. Сначала я все буду делать на нормальной скорости - ты только смотришь, затем выполняю движения медленно и ты стараешься повторять их вместе со мной. - Хорошо, - с неподдельным энтузиазмом заявил я то, чего от меня не требовалось. И началось мое учение, в котором, как наверное и подобает любому процессу познания мучения было больше чем удовлетворения и... никакого «фана»... 16.00. Небольшая передышка... и к Павлу Николаевичу в кабинет, на урок французского. 18.00. Ужин. 18.30. Расширенное (с пояснениями и комментариями Александра) ознакомление с моей новой биографией. 20.00. Последнее физическое измывательство за день – пробежка за которой последовал комплекс упражнений на гибкость. 21.00. Вечерний туалет и полчаса свободного времени потраченного на выслушивание колесовских историй. 22.00. Отбой.
Вот такая наступила жизнь. Казарма, да и только... «А во имя чего я все это терплю?» - Спросил я себя прежде чем провалиться в тяжелый сон, - «Конечно же не для какого-то бескорыстного-монашеского служения
131
неизвестно чему, а токмо ради нее – Полины, - свалив вину за претерпеваемые мной мучения на совесть ни о чем не подозревающей девушки я успокаивался и засыпал, чтобы с утра снова впрячься в изнуряющее душу и тело учение. С понедельника распорядок дня значительно изменился, к моим лесным мучениям прибавилось и одно на стороне. Двух с половиной часовой выезд в деревню на занятия французским. К огромному счастью для меня месье Жак оказался человеком твердых правил и наотрез отказался давать уроки по выходным дням, так что благодаря его ревностному почитанию субботы и воскресенья я хоть два дня в неделю был избавлен от позора связанного с обучением языку в не подходящем для этого возрасте. Учился я, учился и еще раз учился, и еще раз, и еще много, много раз, ну прямо, как завещал тот Ильич, который был записан в великие и сделан нетленным... И не было у меня никаких других радостей кроме вечерних генеральских сказок. Неизменно, каждым вечером, Николай Павлович приходил ко мне в комнату и рассказывал о собственных былях (для большинства они естественно покажутся небылями) и о таких же невероятных приключениях своих товарищей. Начал он серию этих почти эпических сказаний (как и обещал) с истории происшедшей с графом Ветловым на ближнем востоке - в городе изначально нареченном греческими колонистами Византией, затем кратковременно величаемом Новым или вторым Римом, потом носившим имя императора Констатина, а уж с середины пятнадцатого века обретший свое нынешнее название – Истанбул, но и до сих пор продолжаемый за северными пределами Турции прозываться – Царьградом. ...В очередной раз появился граф в Константинополе в конце осени 1925 года, месяц спустя после упразднения халифата, почти год после образования турецкой республики и восемь месяцев с той поры, когда последние из русских галлиполийцев закончив свое трагически-безнадежное сидение на берегах Марморы покинули скудную землю полуострова Галиболу или Голе-поле, как между собой называли они это грустное, связанное с крушением последних надежд место. Причинами, приведшими Михаила Львовича в молодую республику были: желание отыскать князя Аджибека, воевавшего в армии генерала Кутепова и вместе с большинством оставшихся в живых военнослужащих оказавшемся в Истанбуле, а также попытать счастья в получении доступа в библиотеку султана Ахмета третьего.
Сразу по приезду в город Ветлов навестил известный своим гостеприимством всей эмиграции дом Татищевых, где был принят как старый и добрый знакомый. От графини Эмилии Татищевой он узнал, что с князем ему повидаться не удастся – Михаил Львович опоздал всего лишь на неделю... Аджибек вместе с врангелевским штабом уехал в Сербию... Выходило так, что одна часть графского плана связанного с пребыванием на
132
берегах Босфора оказалась неосуществимой, но это обстоятельство несмотря на нужду повидаться с князем не сильно его расстроило, главное – Аджибек был жив и можно было предположить, что книгу Велеса ему удалось сохранить... ну а встретиться они могли и немного позже, в центральных Балканах. Удовлетворив свое любопытство и ответив на многочисленные вопросы хозяйки особняка Михаил вежливо отказавшись от предложенного ужина собрался уже уходить, как вошедший в залу слуга доложил графине о приходе визитерши дамского пола, балерины Лидии Фоминой. От одного имени гостьи у графа защемило в груди, когда же в залу характерной балетной походкой вошла танцовщица Ветлов понял, что не смотря на все испытания выпавшие на его долю он еще полностью не излечились от былой страсти к знаменитой приме. Лидия же была не в меньшей степени поражена встречей с человеком, которого уже много лет считала погибшим... Несколько часов спустя, после затянувшегося ужина и последовавшей за ним долгой, воистину русской беседой обо всем и о ни о чем одновременно (революционной темы тщательно избегали) граф с балериной оставили хлебосольный дом Татищевых и рука об руку пошли по темным улочкам Царь-города. Некоторое время оба хранили напряженное молчание и только когда пара начала пересекать бухту Золотого Рога, Лидия вдохновленная открывшимся с Галатского моста видом на рубиновый огонек Kiz Kulesi нарушила печальную тишину, - Хоть их любовь и закончилась трагедией, но они все-таки иногда бывали вместе и не так долго страдали... - Кого ты имеешь ввиду? - Геро и Леандра. - Разве может быть что-нибудь трагичней потери родины? - Ты прав... Ведь мы не только друг друга потеряли, но и все что у нас было святого... Почему ты так долго не давал о себе знать, я уже три года как тебя мысленно похоронила? - Не мог я обнадеживать тебя понапрасну... Десять последних лет смерть ходила за мной по пятам и очень часто случалось, что я сам призывал ее побыстрее забрать меня... Не знаю даже, что меня удержало не последовать примеру отца и не застрелиться, наверное ненависть – хотел умереть вцепившись зубами в глотку какому-нибудь большевику... - Умом, как соотечественница прошедшая сквозь тот же ад революции, я тебя понимаю, но как женщине мне обидно, что была забыта тобой... - Ты можешь мне не верить, но я не забывал о тебе никогда, хотя и очень старался... Всеми способами я пытался отказаться от любых человеческих чувств, чтобы быть таким же неуязвимым как и они и мстить, мстить, мстить... - И тебе это удалось? - Нет, наверное поэтому мы и проиграли красным... не смогли полностью превратиться в животных...
133
- Давай не будем больше о революции... Что же на самом деле привело графа Ветлова в Константинов град, насколько я тебя знаю ты всегда сторонился мест массового скопления людей... - Я ищу своего боевого товарища... - Об этом я уже слышала, хорошо что ты не сказал, что приехал в поисках меня... Мне кажется, что в твоем визите сюда намного больше смысла чем простое желание увидеться со знакомым. - Ты всегда отличалась наблюдательностью и пониманием мужчин... - У меня большой опыт... Какая же новая страсть забросила тебя на берега Босфора.. - Мне надо отыскать одну книгу - Уж не ищешь ли ты какое-нибудь утраченное священное писание которое спасет мир от большевиков и вернет нас в прошлое... - С чего вдруг ты так думаешь? - Ты всегда был неисправимым романтиком, за это я тебя и любила... - Почему ты говоришь о нашей любви в прошедшем времени, мы встретились и можем побробовать начать все заново... - Ты опоздал мой милый граф, через неделю я выхожу замуж... - Ты его любишь? - Какая может быть сейчас любовь... после всего пережитого... Нет, Михаил я его не люблю, мне просто надо устроиться в жизни пока мой внешний вид еще может хоть кого-нибудь обмануть... Ты понимаешь я устала танцевать, постоянно болят ноги, спина и очень часто после исполнения нескольких фуэте меня бросает в холодный пот... и я дольше не могу изображать на сцене убитые во мне жизнью чувства... и не хочу больше это делать для людей которые оказались на поверку хуже животных... К сказанному балериной графу нечего было добавить и так же трудно было что-то возразить на горькое признание Лидии. Оставшуюся часть моста некогда влюбленные прошли молча и лишь на другой стороне бухты на набережной портового района Каракей Ветлов отважился задать неприятный для себя вопрос, - Твой избранник, кто он? - Ты удивляешь меня своей выдержкой, Михаил. Раньше это наверное был бы первый вопрос с которого началась бы наша беседа... Но видимо война и революция тебя тоже сильно пообломали... Ты можешь считать меня круглой дурой, как это делает Валерия и многие другие, но я даже толком и не знаю кто он... Единственное, что мне известно, что он какой-то высокородный бей, умудрившийся найти себе место и в правительстве Мустафы Кемаля. Но не это важно... самое главное - я уверена, что он добрый человек и по-настоящему меня любит... Кстати если хочешь с ним познакомиться приходи послезавтра в «Стрельню» я устраиваю там сабантуй по-поводу моего прощального бенефиса. Будет много народу и наших, и местных, и иностранцев... может тебе посчастливаться что-нибудь узнать о интересующей тебя книге.
134
- Я обязательно приду, - уверил подругу граф и снова замолчал ему было стыдно, что в погрязнув в битвах за Родину он даже не попробовал хоть чем-то облегчить жизнь любимой жещине... Расстались они у большого, европейской архитектуры, доходного дома недалеко от площади Таксим где Фомина на паях с подругой снимала крохотную квартирку. Оставшись один, Михаил пребывая в совершенно растроенных чувствах побрел вдоль европейского берега Босфора в направлении района Бешикташ. Неожиданная встреча с Лидией совсем выбила графа из колеи. Он забыл не только о князе Аджибеке, но и о том самом главном, что привело его в Константинополь. В свое обычное эмоциональное состояние Михаил вернулся проходя мимо стены окружающей последнюю резиденцию султана - дворца Долмабахче - которая ассоциативно напомнила ему о другом султанском жилище, о библиотеках на его территории и о книге находящейся в одной из них. «Между нами все кончено, я бы не смог быть ей хорошим мужем, так пусть же ее выбор принесет ей счастье, а я отступаю в сторону», - архипатетично заключило за графа его мужское тщеславие и он покривив душой согласился с этим вердиктом прекрасно понимая, что мнения его никто не только не спрашивал, но даже в нем и не нуждался. «Раз Аджибека в городе нет надо искать подступы к библиотеке самостоятельно», - усилием воли приказал сам себе граф и отправился к приходящимся ему дальними родственниками Мусиным-Пушкиным, у которых он и остановился. Последующие два дня Ветлов провел в тщательной рекогносцировке на местности. Первый день он потратил на праздношатание под видом беспечного немецкого туриста по недавно национализированному старому султанскому дворцу Топакапы, а днем позже слегка загримировавшись и облачившись в приличествующую турецкому ученому мужу одежду отправился на другой вид разведки - ему нужно было проверить возможность легального проникновения в библиотеки и изучения их каталогов. Усилия и деньги потраченные графом принесли некоторые плоды. С помощью сотрудников музея удалось установить местопоположение интересующей его книги, но дальше этого дело не пошло. Надежды на законное обретение манускрипта сводились тем самым к нулю. Не было даже шансов (несмотря на предлагаемый бакшиш) взглянуть на книгу. Допуск, как частных, так и государственных лиц в недра библиотеки был категорически запрещен. В музее по-прежнему витал дух султанского авторитета и простым смертным дозволялось лишь глазеть на предметы владык Османской империи без права прикосновения к ним. Возможно предложи Ветлов достойную сумму денег сведущему человеку и проблема как-нибудь бы разрешилась, но большими средствами граф не располагал, да и людей необходимых для этого дела он не знал.
Оставалось задуматься над изысканием других способов наложения рук
135
на интересующую ценность. Первое, что естественным образом пришло на ум (вне зависимости от социального и имущественного положения человека) была кража (не зря же в заповедях человек дважды предупреждается против искушения красть и зарится на чужое) и возможно со взломом. Дело это для человека посвятившего свою жизнь контрразведке было вообщем-то не новое, доводилось графу и ранее грешить подобным образом, но было это совершаемо во имя и по приказу Родины. Сейчас же Ветлов должен был действовать, как бы в своих собственных интересах и поэтому его слегка терзали угрызения совести. Но с совестью, своей собственной, люди научились договариваться еще с допотопных времен поэтому над разрешением моральной проблемы Михаил мучился недолго и подавив в себе сопротивление доброго начала решился на похищение книги, однако детальную разработку планов предстоящего налета на сокровищницу древней мудрости решил на некоторое время отложить, ведь вечером его ждало еще одно эмоциональное потрясение – посещение вечеринки организованной друзьями его возлюбленной. К началу празднества он опоздал, но не потому, что был занят или забыл дорогу. Нет, объявился он в районе увесилительного заведения еще за долго до того, как закончилось представление, но до последнего момента оттягивал свое появление в ресторане. Когда он вошел в зал, переполненый разгоряченной и шумной публикой, его поразило лицо виновницы торжества. Лидия хоть и старалась держаться веселой и непринужденной, но в глазах ее то и дело проскальзывала невыразимая тоска женщины, решившейся на мезальянс. Граф преподнес Фоминой букет мишируми, голубых гиацинтов и, приложившись губами к руке примы сказал, - Поздравляю, не сомневаюсь, что твой бенефис удался. - Спасибо за цветы, надеюсь, что ты не хотел скомпрометировать меня подобным подарком... а насчет бенефиса ты прав - он удался на славу, но я вижу тебя это не радует, - ответила Лидия и уткнулась носом в букет. - Извини ради Бога! Выбирая цветы я не подумал о последствиях, - начал было неубедительно отрицать граф, но был прерван неожиданной и громкой суетой у входных дверей. Отстраняя в стороны танцующие пары в зал походкой борцов гуреш вошло шестеро атлетического вида местных аборигенов, одетых в безукоризненно сшитые европейские костюмы, и выстроившись в две шеренги по три человека в каждой образовали собой проход посреди изумленной их появлением публики. Вслед за модернизированными янычарами в зале появились двое долговязых иностранцев с вытянутыми почти безгубыми лицами один из которых показался графу знакомым, а уж за ними состоялся парадный вход высокого, статного, средних лет турка чье лицо так и просилось быть отчеканенным на лицевой стороне либо монеты, либо медали. Вокруг вельможи увивался его одноплеменник, но горазо меньшего роста и более объемной комплекции.
136
- А вот и мой женишок пожаловал! – нарочито громко восклинула бенефициантка. - Это вот этот сноб? – ревниво, не найдя сразу других изъянов в вошедшем, заметил Ветлов указывая глазами на остановившегося посередине зала величавого османида в зеленых очках. - О, нет! Это не он..., - как бы с сожалением произнесла танцовщица, - мой избранник тот, что пониже и по... покруглее, - слегка стушевавшись уточнила она. - А это, что за гусь такой? – удивился Михаил не особенно обрадованный незавидной внешностью жениха своей подруги. - Наверное это Танаат-паша, Эрхан предупреждал меня, что если ему удастся он обязательно приведет на мой бенефис своего покровителя, - пояснила Фомина и передав ветловский букет стоявшей рядом официантке пошла навстречу новым гостям. Последущие четверть часа ушли на представление высокопоставленному визитеру и его антуражу гостей и знакомых балерины. Последним среди названных оказался Михаил. - Граф Ветлов, мой давний знакомый по Петербургу, - представила по-французски гостя Фомина, а затем зачем-то прибавила, - Он только недавно вырвался из Советской России... Турок протянул Михаилу руку и вместо того чтобы только прикоснуться к руке представляемого кончиками ухоженных тонких пальцев, как он это делал во время знакомства с другими гостями, сильно сжал кисть Михаила и задержав на время сказал, - Рад знакомству граф. Наслышан о ваших ратных подвигах. - От кого если не секрет? – удивленно поинтересовался Ветлов не без труда отвечая на крепчайшее рукопожатие турка. - Я вижу вы меня забыли штабс-капитан! – раздалось из-за спины Танаат-паши на-английском. Бесцеремонно отодвинув в сторону стоящего рядом с вельможей жениха Лидии на первый план вышел долговязый мужчина с искривленными едкой ухмылкой губами. Графу не пришлось долго напрягаться чтобы вспомнить чопорного и нескладного англичанина. Первый раз он увиделся с ним в 1916 в Петербурге, на приеме организованном императорским двором в честь союзников, вторая их встреча произошла два года назад в Закавказье... - Майор Харрис! Какие ветры занесли вас в Константинополь, надо полагать ваши политики по-прежнему пытаются найти способ подмять под себя новое турецкое правительство и заставить Кемаля и его сторонников плясать под волынку звучащую с Даунинг стрит, - недипломатично высказал очевидное Михаил.
Заявление графа явно не понравилось майору, но признаваться в правоте русского он не собирался, напротив – он призвал все свои мимические способности для того, чтобы продемонстрировать невольным и вольным слушателям, что предположение графа есть нечто несуразное, даже смешное.
137
Выразилось это в том, что он еще более растянул свои тонкие губы придав им подобие невинной улыбки приготовившейся плюнуть ядом африканской ошейниковой кобры и обнажив прокуренные зубы сказал, - Что вы дорогой граф, наша страна всегда уважала волю народов суверенных государств и никогда не вмешивалась в дела законно выбираемых правительств... Впрочем политика меня сейчас занимает лишь в той степени как и любого простого гражданина Соединенного Королевства, карьера моя закончена – уже год, как я в отставке. Здесь же нахожусь по любезному приглашению Танаат-паши... - Это верно, - поспешил вельможный турок удостоверить сказанное англичанином, - полковник Харрис приглашен мной на соколиную охоту. - Полковник? – не очень удивился быстрому карьерному росту британского разведчика Ветлов. - Полковник в отставке, как я уже и говорил, - подтвердил свое новое звание Харрис, - Теперь позвольте мне поинтересоваться, что же вас, любезный граф, привело на берега Босфора... Ведь насколько мне известно большинство ваших товарищей по оружию уже покинуло Турцию... Не успел Михаил придумать какую-нибудь правдоподобную ложь, как в беседу вновь вмешалась Лидия, - После военных неудач граф стал библиофилом и в Стамбул приехал в поисках редких книг... - Книг?! Каких если это не является тайной? – моментально возбудился Харрис, без стеснения вперивая взгляд своих бесцветных, водянистых глаз в растроенного болтливостью подруги графа. - Меня итересуют средневековые издания книг персидских поэтов, - не придумал ничего лучшего Ветлов. - Достойное для воина занятие после бранных трудов предаться поэзии, - снисходительно и как бы с пониманием, и одобрением прокоментировал паша заявление русского офицера и отвернувшись от него продолжил обращаясь к Фоминой, - Надеюсь вы простите нас за неуместные на вашем празднике разговоры... - Не нужно извинений эфенди, за последние годы я уже привыкла к тому, что мужчинам собственные игры дороже всего остального на свете, - с немалой толикой горечи в голосе отозвалась балерина. На этом официальное представление Танаат-паши гостям завершилось, а вечеринка тем временем продолжилась. Но былого веселья уже не было. Присутствие сурового вельможи и его свиты и явное их нежелание вовлекаться в обший разгул охладило гостей и они начали помаленьку расходиться. Ощущая себя лишним в компании малознакомых людей Михаил решил воспользоваться массовым уходом и откланяться. Он подошел к оживленно беседующей со своим избранником бенефициантке и в не привычной для себя сухой и официальной манере сказал,
- Спасибо за приятный вечер Лидия, желаю вам счастья и согласия в
138
совместной жизни... Из сказанного Ветловым жених балерины понял наверное только одно – первое слово, но и этого ему оказалось достаточным для того, чтобы счастливо закивать головой и бросится пожимать графу руку. Лицо Фоминой наблюдающей эту сцену из-за спины Эрхана исказилось презрительной гримасой и она с трудом сдерживая раздражение произнесла, - Наверное было бы лучше если бы мы не встретились с тобой Михаил и я по-прежнему считала бы тебя погибшим... Ну, а теперь прощай и не пытайся больше меня увидеть..., - и повернувшись к бывшему возлюбленному спиной пошла в глубину зала. По едва заметному вздрагиванию плеч танцовщицы Ветлов понял, что она плачет. Бежать за ней, как ему показалось, было несолидно и глупо... Он зачем-то еще раз пожал руку счастливому жениху и направился к выходу. На пороге ресторана он столкнулся с охраной паши прикрывающей выход своего господина, граф остановился и в ту же секунду был окликнут Танаатом, - Не хотите ли граф прокатиться с нами на охоту, обещаю массу впечатлений и острых ощущений, мне кажется это именно то в чем вы сейчас нуждаетесь. Первое, что пришло на ум Михаилу и настойчиво запросилось на язык было крепкое русское ругательство. В этот момент ему хотелось послать все и вся к чертовой матери, но мгновение спустя он взял себя в руки и осознав в который раз, что мир неповинен в его несчастиях позволил себе воспользоваться случаем и поплыть по течению, - Я согласен, если вы уверены, что мое присутствие не будет вам в тягость... - Что вы, мы будем только польщены иметь в нашей компании такого образцового джентельмена, - по-восточному сладкоречиво опроверг опасения Михаила паша и приказал одному из своих охранников, - Юсуф, проводи графа ко второй машине. Спустя час паша вместе с гостями поднимался пот трапу на свою стопятидесятифутовую яхту «Аль Миграб», а еще через пятнадцать минут трехмачтовое парусно-моторное судно снялось с якоря и вышло в Мраморное море где чуть изменив курс и сориентировав свой штевень в направлении Дарданелл ходко пошло к проливу отделяющему Малую Азию от Европы.. Следующим утром почти вслед за восходом светила «Аль Миграб» вошел в маленькую бухточку у анатолийского берега почти у выхода из Геллеспонта в Эгейское море и пришвартовался к скромному дебаркедеру, как раз напротив оконечности печально теперь известного каждому русскому эммигранту галлиполийского полуострова.
В то время, как палубная команда разделившись на две части одна на юте, вторая на баке, была занята несложной швартовой операцией, в по-восточному роскошной кают-компании отделанной всеми видами ценных древесных пород и украшенной картинами импрессионистов (Танаат-паша
139
всеми доступными ему способами подчеркивал свою евроипезированность) и наглухо прикрепленными к своим местам бронзовыми статуэтатками в стиле арт-деко, неспешно завтракали хозяин яхты и его гости. Несмотря на широкий выбор всевозможных явств предложенных на завтрак англичане обходились традиционными тостами с тонкими ломтиками бекона, яйцами всмятку и цейлонским чаем. Граф, благодаря свежему морскому воздуху задувавшему в открытые иллюминаторы и блеску отраженного от штилевого моря солнца чувствовал себя намного лучше чем вчера, после нескладного расставания с Лидией. Жизнь несмотря на человеческие драмы продолжалась и нужно было за ней поспевать . Для этого человеку была необходима энергия и поэтому Ветлов позавтракал очень плотно - не как положено аристократу и джентельмену. Покончив с ублажением чрев, охотники покинули маленький плавучий дорец. На берегу их ожидали оседланные арабские скакуны и немалая свита. Графу был предложен молодой соловый жеребец, без устали переступающий с ноги на ногу и беспрестанно фыркающий. «Кажется меня решили проверить!?» - заметил Михаил про себя, потянулся всем телом, пару раз присел и после такой короткой разминки с азартом и ловкостью жокея вскочил в седло. Группа всадников тронулась в путь. - Мои английские друзья хотели бы воспользоваться тем, что охота будет проходить недалеко от Гиссарлыка и навестить место раскопок шлиманской Трои, - придержав коня, обратился турок к борящемуся с жеребцом чуть в стороне от кавалькады Ветлову, - Я надеюсь, вы не возражаете против такого расширения программы? - Что вы, эфенди, это моя давнишняя мечта посмотреть на развалины легендарного полиса, - усмиряя норовистого скакуна, сказал граф, - Правда, я слышал, что у Шлимана есть серьезные оппоненты, считающие, что Троя находится на европейской части континента. - А может ее вообще не было и Иллиада лишь гимн вдохновенного слепца превратностям любви... – проговорил паша и, наклонившись к холке вороной масти кохейлана по кличке Иблис, дал ему шенкеля. К середине того же дня путешественники разбили палаточный лагерь в полукилометре от места археологических изысканий Генриха Шлимана – предположительной гомеровской Трои, а на заре следующего дня европейские гости паши в сопровождении его трех охранников отправились на осмотр руин, турецкий же вельможа от поездки в Илион воздержался.
Развалины воспетого великим греком города не вдохновили Ветлова, кроме пребывающих в печальном состоянии каменных городских стен, фрагментов мраморных колонн и относительно неплохо сохранившегося небольшого театра - одеиона предназначенного для музыкальных и драматических представлений смотреть там было не на что. Для человека не являющимся профессиональным археологом часовой прогулки вдоль мест
140
раскопок было более чем достаточно. Побродив в одиночестве по сухой и бедной растительностью земле некогда послужившей ареной десятилетнего противостояния троянцев данайцам граф вернулся к лошадям, англичан у места спешивания еще не было. Что привлекло далеких от романтизма британцев на холмы Гиссарлыка ему стало любопытно еще вчера, когда он только узнал об их необычном желании, но расспрашивать альбионцев Михаил постеснялся. Вот и сегодня после приезда к месту раскопок Ветлов не решился навязываться им в компанию и совершил археологическую экскурсию da solo. Харрис с профессором Петерсоном, так звали второго англичанина, задержались на раскопках на два часа дольше графа. Подошли они к начинающим уже терять терпение сопровождающим их туркам раздраженные и все покрытые пылью, почему легко можно было предположить, что интерес английских путешественников к Трое лежал не только на поверхности земли, но и был упрятан под ней. Вымученно улыбнувшись графу и формально попросив у него извинения за задержку они устало забрались в седла и вся группа экскурсантов тронулась в обратный путь к бивуаку. В лагере туристов ожидал язвительно подтрунивавший над ними паша и удивительно изысканный для походных условий обед после окончания которого турецкий вельможа объявил о назначенной им на завтра охоте. По вытянувшимся (еще более чем им досталось от природы) лицам англичан граф догадался о их нежелании оставлять места раскопок. Однако препираться с пашей гости не стали и приняв его заявление, как приказ разошлись по доставшимся им палаткам. Печальные думы одолевали графа и от этого ему не спалось. Из сердца, так же как из головы не выходила Лидия и все призывы Михаила к Морфею забрать его в свои владения оказывались тщетными – сон не шел и муки его усиливались. Последней надеждой на обретение душевного покоя оставалась прогулка по свежему ночному воздуху, декламирование стихов восточных поэтов, дыхательные упражнения кружащихся дервишей и короткий успокоительный сэма. Ветлов вышел из своего небольшого, но зато индивидуального тента и неторопливо побрел в сторону от лагеря. Идти было нетрудно: на ночном небе - не облачка, а посреди него, заливая степь ровным матовым сиянием, висела огромная, полная луна. Один ее вид отвлек на мгновение графа от грустных мыслей и повинуясь древней традиции многоуважаемых им персидско-таджикских стихотворцев любования Mah-i он сочинил некоторое подобие на рубаи; Cветом чужим делиться она не скупится И вновь кругла Селена, и снова полнотой своей гордится Но мертвый блеск ее не греет души Хоть и без устали вокруг Земли она кружится.
Чеверостишие не удалось Ветлову не только в рифмоплетском плане, оно не развеяло тоски, а лишь еще более усугубило печаль. Оставалось только
141
уповать на суффийские психорегулирющие упражнения. Граф потянулся, подышал и приведя себя дыхательной гимнастикой в более стабилизированное состояние приступил к танцу. Раскинув в стороны руки, приподняв и чуть склонив на бок голову русский дервиш начал кружиться по анатолийской степени, с каждым шагом-поворотом взбивая пыль на давно жаждущей дождя земле. Нет и не может наверное быть человека откружившегося в сэма и не очившегося, хотя бы временно, от мирской суеты и эгоистических забот. Возвращался граф в лагерь просветленным, наполненый легкой и выносимой радостью бытия. Все чувства его были обострены, голова работала ясно и казалось ему, что нет таких в жизни преград неодолимых добрыми делами и любовью. Еще на границе охотничьего становища Михаил, скорее почувствовал, чем услышал, что в одной из палаток происходит нечто несоразмерное с покоем тишиной позднего ночного часа. Полный человеколюбия и желания творить добро он пошел на привлекший его внимание шум. Совсем скоро граф оказался у тента занимаемого англичанами. С начала он хотел было объявить о своем присутствии и поинтересовать не требуется ли какая-нибудь помощь, но вспомнив о том какое сейчас время суток решил обождать и если никаких призывов изнутри не последует ретироваться восвояси. Призывы за крепкой брентовой тканью раздавались, но направлены они были не вовне, а предназначались для обитателей гостевой палатки. Старший альбионец настойчиво призывал к чему-то младшего коллегу, - ... мы обязательно должны успеть сделать это сейчас, завтра у нас может просто недостать времени... - А если нас кто-нибудь увидит? - Я проверил, они все спят как сурки, но если кто и проснется... ничего страшного, нам ведь не запрещено покидать пределы лагеря... - Черт с вами! Пойдемте, только если эти янычары что-нибудь заподозрят, вы, как мы и договаривались с вами в Лондоне, возьмете все на себя и будете объясняться с турками самостоятельно... - Отлично, собирайтесь побыстрее и запомните наконец, что я человек слова и прекрасно помню наш уговор.
На этих словах диалог прервался и в палатке был зажжен тщательно прикрываемый руками светильник. Некоторое время изнутри временного жилища доносилось приглушенное звякание металических предметов, затем огонь погас, полог был резко откинут и англичане медленно вышли наружу. Ветлов успевший спрятаться за соседний тент с растущим удивлением наблюдал как две сухопорые фигуры с заплечными мешками на спинах крадучись двигались вон из лагеря. Преследовать британцев Ветлов не стал, их тайные делишки его не касались, но некоторые идеи касательно загадачного поведения коллег-охотников у него зародились. Граф не задерживаясь вернулся в свою палатку и несмотря на совершенный им аморальный поступок (подслушивать все-таки грешно) через десять минут
142
спал сном праведника. На заре же нового дня, когда горизонт только зарделся пупуром еще не появившегося светила, бивуак уже закипал деловитой активностью собирающихся в поход людей: охотники проверяли свою амуницию, седлали лошадей, приторачивали к седлам необходимую поклажу. Первыми к отправлению были готовы главные участники предстоящего действа – сокольники (вернее, беркутятники) со своими огромными и на вид сонными птицами. Беркуты, в отличии от соколов вывозимых на охоту на руке сокольника, сидели на специальных, приделанных к луке седла, металлических сошках (каждая из птиц весила более пяти килограммов), на головах у них были одеты забавные клобучки. Сборы благодаря вышколенности и военной организованности прислуги паши длились недолго и к моменту (условного) отрыва солнца от поверхности земли отряд охотников выехал за пределы лагеря и двинулся в направлении начинающей уже желтеть звезды. Отъехав от места ночевки километров на восемь всадники почти вплотную приблизились к гряде невысоких гор, где повинуясь сигналу поданному пашой остановились. Остановка группы охотников в предгорье для Ветлова не оказалась неожиданной. Михаил хоть и не причислял себя ни к знатокам, ни к любителям соколиной охоты еще в лагере обратив внимание на то, что Танаат-паша легким и удивительно изящим в полете соколам предпочел более грузных, но неимоверно сильных и опасных даже для людей беркутов догадался, что предметом охоты должны стать крупные животные, такие к примеру, как горные козлы. Ехавший впереди колонны сокольник получив надлежащую команду снял со своего неожиданно забеспокоившегося питомца кожаный чехольчик и не по-человечески прицокнув языком отпустил беркута в небо. Помогая себе мощным толчком крепких лап птица взмахнула огромного размаха крыльями и оторвавшись от сошки играючи взмыла в воздух. Все (не взирая на социальную и финансовую значимость своего положения) участники охоты завороженно смотрели на полный царственного достоинства взлет хищной птицы. Граф ранее скептически относившийся к подобному виду древнекняжеских забав стал постепенно находить в разворачивающемся перед его глазами зрелище не только эстэтическую привлекательность. Когда беркут набрал необходимую смотровую высоту и начал описывать на ней поисковые круги с каждым кругом смещаясь ближе к вершинам гор, в Ветлове проснулся дремлющий в каждом представителе самодовольной, условно-сильнейшей половине человечества охотничий азарт. Он как и все другие учасники охотничей вылазки с нетерпением ожидал появления живой мишени беркута. Но время шло, птица продолжла монотонно кружить над горами, а предполагаемая жертва не появлялась.
Сколько минуло минут до той поры, когда паша приказал второму сокольнику отпустить другого крылатого хищника, граф точно сказать не мог
143
– пронеслись они незаметно. Вторая ловчая птица, по кличке Аюн, заняла эшелон обозрения охотничьих угодий намного быстрее чем его напарница и сразу же начала забирать в противоположную горам сторону. У ожидавших на земле людей сложилось впечатление, что второй, более молодой и быстрый беркут заранее знал или предчувствовал откуда появиться ее добыча. И действительно, не закончив третий круг Аюн заприметил что-то в глубине степи и лег на курс перехвата. Воодушвленные зрители огрев нагайками ни в чем не повинных коней поскакали за ним. Михаил тоже было пришпорил своего жеребца, но проскакав в группе несколько сот метров не отдавая отчета в своих поступках взял поводья на себя принудив коня остановиться. Что-то было не так. Машинально обернувшись он понял причину своего недоумения. Танаат-паша продолжал стоять на месте начальной остановки и безотрывно смотрел на выпущенного первым воздушного охотника. С ранних лет приученный к поиску отличных от выбранных большинством путей граф решил вернуться к невесть чего ожидающему турецкому вельможе. И сделал он это не зря. Похоже было, что первый беркут тоже неспроста утюжил небесное пространство над горами... Из расщелин на теневом склоне горы появилась пара круторогих безоаровых козлов с козленком. Намного раньше людей вычислив добычу ловчая птица тем не менее не торопилась бросаться в бой. Она только начала сужать свои инспекционные круги превращая их из пассивно-разведочных в более активные, наступательные, последний из них должен будет навести хищника на более легкодоступную (завалить взрослого козла с рогами закрывающими большую часть спины даже для самого крупного беркута не предоставлялось возможным) цель на каковую он и ринется в смертельном для жертвы пике. - Я вижу, граф, вы не любитель массовых развлечений, - неприятно точным замечанием поприветствовал возвращения графа турецкий вельможа. - Думаю к вам это тоже относится, - с неискренней улыбкой парировал Ветлов. - Что-то есть в нас еще нечто общее помимо длинных и достославных родословных, - несколько странный получился у паши вывод из замечания графа. - Смотрите, смотрите, он атакует! – прервал неприятно протекающую беседу Михаил Львович указывая кончиком хлыста на сложившего крылья и стрелой устремившегося вниз беркута.
Ответа на столь обывательское восклицание Ветлов не дождался. Танаат споро развернув Иблиса уже стремглав несся в направлении небольшого леска прилепившегося к склону горы на который пикировал его фаворит. Граф не мешкая поскакал за турком. Главное же действующее лицо стремительно развивавшейся драмы, преодолев в ничтожное время добрые три сотни метров до намеченной им жертвы, за мгновение до нападения резко расправив крылья (ощутимо, тем самым погасив скорость) успешно
144
избежав столкновения с лихо закрученными назад рогами козла-малолетки, ударил когтистыми лапами в его спину. Однако убить одним наскоком молодое животное беркуту не удалось, но атака пернатого хищника была настолько мощной, что козленок потеряв равновесие не удержался на крутой поверхности и кубарем покатился вниз к подножию горы. Ловчая птица на бреющем полете последовала за добычей... Скакать до леса на самом деле пришлось графу дольше чем представлялось ранее. Только минут десять спустя старта Михаил потеряв уже из виду вельможного турка на полном ходу ворвался под густую сень плотно стоящих деревьев. Переведя жеребца с галопа на шаг Ветлов сравнительно быстро пересек неширокую рощицу и оказался посреди крупных валунов разместившихся у подступов к горному склону. Заехав за самый крупный из них он стал не только свидетелем, но и активным участником совершенно неожиданной картины: метрах в двадцати от него с земли (по-видимо сброшенный конем) пошатываясь поднимался Танаат, а вокруг него образовав замкнутый круг расположилась пятерка щерящих клыки волков. Заметил ли Михаил, что единственным оружием паши был бебут за ручку которого Танаат держался вставая с колен на ноги он не помнит, потому что подчиняясь рефлексам закрепленным за многие годы боевой практики граф уже вытаскивал из наседельного чехла охотничий карабин швейцарской фирмы «Зауэр и сын». Расчехлено оружие было во время – находящаяся впереди турецкого вельможи крупная волчица-вожак решилась на бросок. Выстрел прозвучал почти одновременно с падением метящего в человеческое горло хищника на клинок слегка искривленного кинжала резким движением выставленный Танаатом навстречу прыгнувшему зверю. Следующей пулей Ветлов уложил волка готовящегося к нападению на пашу со спины. Остальные трое серых хищников потеряв своих наиболее матерых товарищей проворно ретировались, бесшумно исчезнув в невысоком кустарнике. Михаил медленно подъехал к турку деловито вытирающему клинок о шкуру смертельно и почти одновременно поверженной двумя видами оружия волчицы. - Вы неплохо стреляете, граф, - обратился к подъехавшему Танаат, вкладывая очищенный от крови бебут в ножны. - Мне иногда везет, - связал два удачных, а главное своевременных, выстрела с проникшейся к нему сегодня благожелательностью Фортуной Ветлов спешиваясь. - По вашим, европейским понятиям я, наверное, должен бы сейчас благодарить вас за свое спасение, однако, очень некстати продемонстрированной меткостью вы лишили меня чести и удовольствия постоять за себя самостоятельно, - не без ощутимой толики раздражения в голосе упрекнул спасителя паша и повернушись к Михаилу спиной пошел по направлению подошвы горы.
Граф не раздумывая оставил без присмотра своего нервничающего от присутствия волчьего духа скакуна и окинув коротким взглядом место
145
побоища последовал за невозмутимым и неблагодарным янычаром. Пробравшись сквозь кусты искатели острых ощущений вышли к подножию склона метрах в двадцати от места другой охотничьей драмы: на шее переломанного и убитого неудачным падением козленка сидел беркут и бронебойным своим клювом вырывал из нежной плоти молодого животного куски парного мяса. Турок снял с себя верхнюю куртку намотал ее на левою руку и специальным свистом подозвал птицу. Воздушный хищник нехотя оторвавшись от добычи в два маха крыльев оказался на руке Танаата. Чугунно-несгибаемой кочергой держа ошую на отлете, паша присев на корточки у мертвого безоара стал вырезать из его разбереденой раны кусочки мяса и скармливать их проголодавшейся птице. Во время продолжавшейся минут пять кормежке Ветлов хранил тактичное молчание с каждой проходящей минутой все более поражаясь недюженной силе и выдержке Танаата, продолжающего без видимого проявлений усталости удерживать на отведенной в сторону от туловища руке семикилограмовый вес беспристанно ерзающей при проглатывании пищи птицы. Наконец вельможный османид поднялся и обратился к Ветлову с просьбой, - Отломите-ка мне, граф, от этого куста ветку потолще. Поданной Михаилом веткой паша воспользался, как упором для натруженной руки и вновь попросил графа, – Сделайте еще одно одолжение, моншер, заберитесь-ка снова в седло вашего жеребца и прокатитесь за пределы леса, посмотрите как там продвигаются дела у наших спутников. На поиски собратьев-охотников у графа ушло немного времени. Их охота оказалась не менее быстротечной: Аюн перебил шею степной лисице и получив причитающуюся ему долю был уже оклобучен и водружен на сошку. Тушка же его жертвы лишенная не представляющей особой ценности шкуры была оставлена на съедение степным обитателям, а встревоженные появлением кохейлана паши без всадника турки погнали лошадей к лесу из которого им навстречу выехал Ветлов. Передав ловчую птицу ответственному за нее беркутятнику и сделав надлежащие указания двум другим прислужникам Танаат лихо влетел в седло подведенного к нему Иблиса, потрепал его по холке и склонившись к гриве сказал жеребцу что-то на ухо, отчего тот как-то (как показалось Михаилу), извиняющеся заржал и склонив гордую голову понуро зашагал под сень деревьев. Вскоре кавалькада всадников мерной рысью скакала к лагерю. После возвращения в становище иностранные гости были приглашены в шатер паши на достойный лучших османских домов обед.
Не мешкая приведя себя в порядок возбужденные охотники расположились вокруг постеленной на коврах и уставленной деликатесами скатерти. Но как ни странно английские гости несмотря на очевидную утомленность и проявленное ими уже ранее пристрастие к хорошей еде высидели за столом времени даже менее чем того требовали приличия
146
азиатского застолья. Нижайше испросив разрешения не только покинуть стол, но и навестить, как они сказали напоследок, место раскопок, джентельмены в сопровождении охраны отбыли на развалины Трои. - Насколько я вас, европейцев, знаю не перестаю удивляться вашему уже въевшемуся в кровь и плоть лицемерию, - с презрительной миной начал говорить паша обращаясь к оставшемуся в единственном числе гостю, стоило только затихнуть в далеке перестуку пары дюжин копыт, - Вы все время обвиняете нас, азиатов, в том что мы погрязли в роскоши и ничего нам кроме блеска золота и сияния самоцветов не свято, а сами гоняетесь по всему свету в поисках чужих сокровищ и оправдываясь интересами науки оскверняете и грабите чужие могилы. Ничем более достойным чем неопределенное пожатие плеч не нашелся ответить Михаил на столь гневную филиппику турецкого вельможи. И дело было не в том, что он был солидарен (хотя с наиболее тяжкой частью обвинения паши, а именно в упреке в лицемерии, под который тем не менее одинаково подпадали не только европейцы, но и представители других континентов, Михаил был полностью согласен) с хлебосольным хозяином или не хотел выходить из рамок роли благодарного гостя и перечить гостеприимному турку, граф чувствовал, что нездоровый интерес альбионцев к землекопанию будет иметь продолжение. - Возможно они заключили в каком-нибудь из Лондонских клубов пари и теперь вынуждены во имя так называемого «Good sport» доказать что-то своим оппонентам, - позволил себе Ветлов слабую попытку оправдать фанатизм британцев, а вместе с ними и всех европейцев огульно, проявляемый ими в поисках древностей. Прежде чем ответить графу Танаат внимательно и с удивлением посмотрел на своего русского гостя и лишь затем недоверчиво проговорил, - Вы на самом деле так думаете или дипломатическая увертливость передалась вам по наследству? Задумываться основательно над тем, где и когда паша проведал о его служивших по дипломатической линии предках Ветлов не стал и неожиданно для себя разоткровенничался, - Я отдаю себе отчет в том, что мое замечание прозвучало если не совсем фальшиво, то как минимум наивно, однако же это действительно мои мысли. Признаю, что звучат они несовременно, но я, по-прежнему, несмотря на то что с началом нынешнего века человечество, как мне думается, вступило, вернее вбежало, а уж если стараться быть совсем точным - то, на крыльях «воздушных этажерок» влетело, в эру, а может и в эпоху паталогической лжи, ненасытной жадности и полнейшей свободы от всех нравственных устоев, продолжаю верить в ценности рыцарских времен и предпочитаю придерживаться романтического отношения к жизни. Никак не отозвался великородный османид на признание графа, вздохнул он только и подняв кубок совершенно нежиданно провозгласил, - За наши, ушедшие в небытие, великие империи!
147
Ветлов поднял свой бокал и следуя примеру хозяина опорожнил его. Затем, действуюя бессознательно - повинуясь одолевающим его последнее дни печалям Михаил сам наполнил кубки и вместо ответного тоста прочел более личностное четверостишие, Да пребудет со мною любовь и вино. Будь, что будет: безумье, позор – все равно! Чему быть суждено – неминуемо будет, Но не больше того, чему быть суждено. Еще раз салютовав друг другу винными сосудами сотрапезники заново опустошили их до дна. На этой философской ноте обед закончился и граф распрощавшись вернулся в палатку с намерением пораньше лечь спать. Недоспанное прошлой ночью и утомление связанное с непредвиденным развитием событий на охоте давали о себе знать – Ветлов едва держался на ногах. Возвращение же на яхту было назначено на раннее утро следущего дня и Михаилу хотелось до отправления восстановиться. Но как всегда бывает вследствии нервного перенапряжения забыться сном ему долго не удавалось и когда, наконец, сознание его стало медленно погружаться в долгожданную дрему становище всколыхнула ликующая разноголосица Танаатской челяди, - Они нашли сокровища! - Англичане раскопали клад! -Неверные отыскали золото! По звукам наполнившим открытое пространство бивуака и почти бесприпятственно проникавшим за парусиновую ткань палаток легко можно было догадаться, какой ажиотаж вызвало появление счастливчиков. Наверное все обитатели охотничьего лагеря высапали наружу с целью лицезрения найденных иностранцами трезоров. Но общее оживление не оторвало Ветлова от походной кровати. Перевернувшись на другой бок, внутренне усменувшись и удовлетворенно констатировав, что его вчерашняя догадка подтверждается, граф засунул голову под подушку и пригасив тем самым раздражающие шумы продолжил странствование по пажитям Гипноса. Однако познакомиться с находками «черных» археологов Михаилу все-таки довелось и произошло это на следующий день в гостевом салоне Аль-Магриба, ходко вспарывающего штилевую поверхность Мраморного моря. На первый взгляд могло показаться, что найденные англичанами артефакты особую ценность могут представлять только для специалистов, но при более детальном рассмотрении Ветлову приглянулись предметы демонстрируемые напыженным Харрисом и его на редкость чваным партнером. Михаил даже подумал о том, что доведись ему встретить нечто подобное на каком-нибудь из довоенных европейских аукционов он непременно постарался бы приобрести эти веши.
«Основательно подготовились мерзавцы», - сделал граф про себя нелицеприятный для англич вывод, а вслух же произнес неловкий и
148
двусмысленный дифирамб во хвалу изготовивших предметы ремесленников, - Снимаю шляпу перед мастерством людей создавших столь высокохудожественные произведения. Харрис с Петерсоном незаметно (им наверное очень бы этого хотелось) тревожно переглянулись и почти одновременно закивав головами дружно соласились с оценкой данной Ветловым раскопанным артефактам. Харрис: – Да, действительно, поразительно тонкая, можно сказать даже филигранная работа. Петерсон: – И какая бездна вкуса при кажущейся простоте. На мой взгляд их мастерство не уступает в изяществе, а может и превосходит работы самого Бенвенуто Челлини. Комментировать столь агрессивно-напористые рекламные заявления археологов-любителей ни граф, ни паша, сидящий с холеным белым котом на коленях в роскошном кресле стоящем у переборки правого борта между двумя прямоугольными иллюминаторами и наблюдающий за разворачивающейся перед ним сценой сквозь свои неизменные зеленые очки, не стали. Еще раз воспев оду своим находкам англичане, словно заправские коробейники споро собрали экспонаты в невесть откуда взявшиеся бархотные мешочки употребляемые в престижных ювелирных магазинах и с позволения владельца яхты покинули салон. У Ветлова причин задерживаться там наедине с непонятно от чего хмурым турком тоже не было и поклонившись басурманскому вельможе он хотел было последовать за везучими британцами, но Танаат остановил его, - Будьте добры, граф, задержитесь на пару минут. Мне нужно вам кое-что сказать. Ветлов с нежеланием (он подумал, что Танаат намеривается завести разговор об англичанах) остановился и повернувшись к паше спросил, - Слушаю вас, эфенди. - Я должен, граф, извиниться перед вами за происшедшее на охоте, - было очевидно, что первая фраза далась турку с трудом, но дальше пошло легче и живее. Спустив с коленей пушистого и разноглазого: один - желтый, другой - голубой (если верить преданию у пророка Мухамеда были такие же глаза) ангорца, Танаат продолжил, - Как у вас говорится: лучше позже... вообщем - я был не прав. Вы действительно спасли мне жизнь... - Ну, уж это вы чересчур, - запротестовал Ветлов, чуть оттаивая по отношению к говорящему, - вы могли прекрасно справиться с волками и без моего вмешательства...
- Я тоже так думал сначала, потому что в пылу схватки не оценил серьезность происшедшего адекватно. Только после того, как мои слуги вернулись со шкурами убитых вами хищников я осознал насколько серьезная опасность угрожала мне со спины. Самец нападавший сзади был моложе, крупнее и намного мощнее чем предпринявшая фронтальную атаку волчица. При определенной удаче мне может и удалось бы как-нибудь отреагировать на его прыжок, но ранений, возможно серьезных, избежать уж точно было не
149
реально. Так, что если называться спасителем моей жизни для вас зазорно, то уж, нравиться вам или нет, - охранителем от увечий, я буду вас почитать до конца своей жизни, - с пафосом закончил свою нескладную извинительную речь гордый оттоман. - Полноте вам, паша. Какой я к черту охранитель... Ну, выстрелил пару раз удачно, так я ведь последние десять лет только и делаю, что стреляю, машу саблей да взрываю, - печально отозвался Михаил на хвалебный панегирик в свой адрес, - Да и навряд ли волк смог бы с одного прыжка вас сильно поранить... Вот если бы они на вас в пятером навалились, тогда другое дело... Подняв руку Танаат приостановил речь своего гостя и загадочно произнес следущую фразу, - Должен вам признаться, что сейчас в моей жизни наступил такой момент, когда самое банальное заболевание или простейшая травма могут поставить под угрозу срыва наиважнейшее дело всей моей жизни. Так что, любезный граф, я ваш должник, назовите достойную вашего поступка награду и Танаат- паша сделает все чтобы достойно отблагодарить своего спасителя. - Какие награды?! – чуть ли не замахал руками Михаил, - О чем вы говорите, эфенди! Будь вы на моем месте вы поступили бы точно также, но если вам уж так приспичило сделать мне подарок, то считайте что вы его уже сделали - пригласив на охоту. - Вот оно благородство, настоящее рыцарское благородство, - проникновенно воскликнул паша поднимаясь и приложив руку к сердцу продолжил, - В чем бы вы не нуждались граф я всегда к вашим услугам. - Спасибо, я этого не забуду, а теперь позвольте откланяться. Еще до наступления сумерек Аль-Магриб ошвартовался у частного однодечного понтонного дебаркедера в бухте Золотой рог. Первыми после церемонно-долгого прощания с турецким вельможей покинули палубу роскошного судна, деланно и от этого чрезмерно сияющие от привалившей им удачи британцы. Ветлов распрощался с хозяином яхты коротким и многообещающим оревуаром, и не менее крепким чем при их первой встрече рукопожатием. Когда же он спускался с трапа на деревянную палубу передвижного причала Танаат окликнул его, - Как долго вы пробудете и Истанбуле и где вас можно найти в нашем прекрасном городе, Мишель? - Вы все не находите себе места из-за желания отблагодарить меня, дорогой паша. Забудьте об этом и не считайте себя ничем мне обязанным, - проговорил Ветлов оглядываясь. - А если я еще раз захочу пригласить вас на охоту, или мне потребуется совет от воина-ветерана, в таком случае где мне вас искать? - настаивал на своем турок. - Ну если на охоту или совет, то ищите меня на..., - вначале Ветлов хотел назвать адрес приютивших его Мусиных-Пушкиных, но в последний момент передумав, сказал, - в случае нужды оставьте для меня записку у портье в Пера-Палас.
150
- Конечно там... где же еще должно искать русских аристократов. Я должен был бы и сам догадаться, - слукавил хитрый османид приняв, как нечто само собой разумеющееся, указанный гостем адрес, хотя Михаил абсолютно не сомневался в том, что Танаату лучше чем многим другим в Турции было известно, что повстречать соотечественников графа, при чем самых именитых и родовитых из них, можно было где угодно. Зачастую в самых неожиданных и весьма далеких (по всем параметрам) от наиболее фешенебельной константипольской гостиницы. Ветлов прошел сквозь уютно и шикарно, в стиле лучших караван-сараев обставленный салон ожидания занимавший большую часть надстройки дебаркедера и по коротким мосткам сошел на набережную. Незапланированное путешествие завершилось и он снова оказался в Стамбуле. Правда на этот раз его ожидания от посещения древнего города были несравненно неопределенние чем несколько суток назад. Аджибека он не застал, добраться до нужной книги без посторонней помощи было невозможно... Но не это смущало и беспокоило Михаила: непредвиденная встреча с танцовщицей серьезно зазнобила его душу. С этим чувством надо было бороться и бороться кардинально. Ни медитации, ни дыхательные упражнения, ни дервишские танцы здесь не помогут, справляться с любовным недугом стоило по старинному рецепту: «с глаз долой из сердца вон» (не каждый наверное согласится с действенностью этой формулы разлуки, но выбора у графа, как он считал, не было). Решение сформировалось на ходу. Завтра с утра он должен будет наведаться на железнодорожный вокзал Сиркечи являющийся воротами Турции в Европу и если повезет приобрести билет на Simplon-Orient-Express до Белграда. Если же в ближайшие дни рейсов на Париж через Западные Балканы нет, то придется брать билет до Будапешта, или на кудой конец до Бухареста, а уж оттуда на перекладных перебираться в Сербию где по многочисленным и достаточно достоверным слухам обосновались остатки врангельского штаба и разыскать там Аджибека. Вдвоем они уж точно придумают, каким образом заполучить нужный манускрипт, а в случае если самим ничего толкового не придет в головы, то тогда можно будет испросить совета у барона. Уж, Петр Николаевич, с его опытом, знакомствами и связями, наверняка найдет и подскажет достойный способ приобретения книги, правда беспокоить главнокомандующего по таким пустякам Ветлову совсем не хотелось... Следующий день начался для Михаила точно по плану в шесть утра. Не разбудив никого из домочадцев (прислуга не в счет) он тихонько выскользнул из особняка Мусиных-Пушкиных и пружинящим, пританцовывающим шагом полного энергии молодого человека пошел в старый город. Конечной целью его утренней прогулки являлся Галатский мост рядом с которым располагался главный вокзал Истанбула. Пешего хода до места назначения было чуть более получаса, поэтому Ветлов не торопился, до открытия касс оставалось два часа свободного времени. Потратить его он намеривался с толком и пользой.
151
Не могу сказать точно каким по значимости и очередности является для путешественников впервые прибывающих на восток из северных краев открытие того, что местные аборигены начинают проявлять утреннюю активность намного раньше чем делаем это мы – обитатели высоких широт, но графа это обстоятельство естественным образом не удивляло и не смущало. Наооборот, он любил эту раннюю пору, когда все улицы и переулки с заулками заполнялись отслужившими первый намаз горожанами. Открывались кофейни, чайные, большие лавки и крохотные лавочки, цирюльни... Завидев дородного (как и положено сытно кормящемуся своим почетным ремеслом человеку) мастера-брадобрея на пороге своего заведения виртуозно затачивающего о кожаный ремень опасные бритвы, Ветлов провел тыльной стороной ладони по щеке и в который раз убедившись, что щетина растет вне зависимости от состояния души и направления дум, решил привести себя в порядок. Сорок минут спустя он претерпев испытание и сталью, и огнем, и шелковой нитью (огнем была удалена растительность гнездящаяся внутри ушей и на их раковинах, нить же использовалась для выщипывания бесцветных волосков на верхней части скул) вышел из брадобрейной не только освеженный, но и помолодевший. Жизнь после вынесенных им процедур казалась ему, во многих ее проявлениях приятной штукой и если бы не заноза в сердце и легкое посасывание в пустом желудке, да далеко задвинутая мысль о том, что нынче он, граф Ветлов - обладатель нансеновского паспорта, является ни кем иным, как одним из сотен тысяч неприкаянных своих соплеменников оставшихся не только без кола и без двора, но и без Родины, должно было бы признать, что жить все-таки здорово. Не один уже раз хоженным маршрутом, по узким и довольно грязным, но зато очень колоритным улочкам сторого города Михаил дошел почти до бухты Золотой рог.
До вокзала оставалось рукой подать, когда запахи доносящиеся из подвального этажа с тыльной стороны европейской архитектуры здания привлекли внимание Ветлова. Он еще не отдал себе отчета в том, как следует отнестись к приятным на нюх сенсорным раздражителям, как ноги его самостоятельно (а может их заставил это сделать желудок) развернулись в противоположную движению сторону и обойдя солидное строение привели графа под бронзовый, украшенный разноцветными лампочками, козырек удерживаемый над центральным входом в Пера-Палас с помощью крепящихся к балкону второго этажа тросов. Быстро миновав безлюдное из-за раннего часа фойе Михаил ведомый не только знанием, но и нюхом отправился на запахи кардамона и муската в хорошо известную многим русским эмигрантам кафе-кондитерскую Пастане. Там он оказался лишь вторым посетителем. Посередине зала за столиком с резной мраморной столешницей сидел до предельного натяжения кожи упитанный, чернобородый, густобровый грек, заправляющий в себя двумя руками по очереди в многообразии представленные на его столе десерты. Ветлов по
152
привычке устроился в углу кафе неподалеку от входа в кухню. Каким бы безоблачным не было небо над древним городом, забывать о безопасности не следовало. Правда опасаться Михаилу в Истанбуле вроде было не кого, враги его остались за Понтом снова вернувшим себе прозвище Аксинский, но расслабляться от этого не стоило, ведь он верил, что борьба с узурпаторами власти еще не закончилась. Позавтракав в лучших традициях серебрянного века граф расплатился обратив внимание на то, что оставшихся денег едва хватает на железнодорожнуй билет и спустился в фойе. По дороге к парадным дверям его окликнул портье, - Месье де Ветлофф! - Доброе утро, Мустафа! – узнал Михаил работавшего в гостинице со дня ее открытия стройного седовласого турка, - Ты что-то мне хотел сказать? - Вам оставлено письмо месье ле конт. - Письмо?! Мне?! Вы уверены, что не ошибаетесь, - слегка растеренно поинтересовался Михаил подходя к солидому столу красного дерева занимаемому главным администратором гостиницы. - Именно вам, в этом нет никаких сомнений. Доставлено сегодня рано утром с нарочным, - с подобострастнейшим поклоном и бережно держа в двух руках, как какую-нибудь хрупкую драгоценность передал турок запечатанный сургучовой печатью конверт бирюзового цвета. На конверте с вытесненным на лицевой стороне вензелем размашистым, но тем не менее авторитетным почерком было набросано по-французски: Графу Ветлофф, лично в руки. Михаил поблагодарил портье и не вскрывая конверта покинул отель. Отойдя от гостиницы метров на двадцать граф остановился, недолгого размышления ему хватило на то, чтобы определить от кого пришло письмо, но сделать какое-нибудь разумное умозаключение о его содержании ему не удалось. Сломав печать Ветлов достал из конверта сложенный вдвое листок редкого сорта французской бумаги. Развернув его он прочел следующие: Дорогой, Мишель! Соверщенно неожиданно узнал могущую заинтересовать вас новость. Ситуация складывается таким образом, что у меня появляется возможность отблагодарить вас не вызывая вашего раздражения, а у вас заполучить давно искомый предмет. Полагаю, что в моих силах свести вас с людьми, которые поделяться вышеупомянутыми новостями и постараются помочь вам извлечь из них определенную выгоду. Если вы согласны встретиться с ними, то будьте пожалуйста сегодня вечером в ресторане Режанс. Нужные вам люди закажут для вас угловой столик на террасе с правой стороны. Надеюсь, что мое послание и предлагаемая помощь не навлекут на вашего вечного должника незаслуженный гнев его спасителя. Ваш искренний друг.
ПС О финансовой стороне дела можете не беспокоиться – все расходы на мне. В ресторане вам будет достаточно предъявить метрдотелю конверт с
153
моими инициалами. Чуть ли не рефлекторным побуждением графа по прочтению письма было желание разорвать его и бросить в урну. Он даже огляделся по сторонам в поисках предназначенной для ненужных вещей тары, но мусорных бачков в те времена на улицах Стамбула практически не было, и граф, неприученный сорить где попало решил повременить с выбрасыванием письма до прихода на вокзал. Тем более, что кроме чисто поведенческого стереотипа воспитанного человека – не оставлять после себя мусор, швыряться письмами несущими в себе хоть какую-либо не предназначенную для посторонних лиц информацию Михаилу не позволяла его профессиональная выучка. Придется потерпеть до Сиркечи, а уж там-то он найдет наиболее удовлетворительный способ, как избавиться от танаатских бумажек. В зале ожидания для пассажиров первого класса для этого имелись все необходимые средства. Но первым делом он должен купить билет. Михаил был уверен, что в кассах ему улыбнется удача. И действительно, железнодорожный клерк к которому обратился Ветлов расплывшись в выражающей предельное почтение улыбке при виде дорого одетого и импозантно выглядящего клиента предложил ему лучшее места в спальных вагонах поезда идущего в Париж через Белград. Михаил уже готов был сделать свой выбор, как его взгляд упал на лежащий к нему вверх ногами листок железнодорожной компании Orient-Express Hotels с прейскурантом цен на билеты. Цифры которые он разглядел сильно охладили овладевший им после входа в величественное здание вокзала энтузиазм путешественника «присевшего на чемоданы». С последнего раза, когда он пользовался услугами знаменитой железнодорожной компании цены за проезд даже за половину пути до столицы Франции выросли в несколько раз. Не зря, однако, говорят, что надежда умирает последней... Не проронив ни слова граф достал свой портмоне и пересчитав в нем всю наличность стал методично обследовать карманы, бесцеремонно выкладывая на стойку все что в них было. На лице присутствующего при этой некрасивой процедуре турка улыбка стала меняться на неодобрительную гримасу. Пассажиры имеющие финансовое проблемы не пользовались услугами Восточного экспресса. К величайщему сожалению Михаила все обнаруженные им купюры плюс выуженная из брюк мелочь не покрывали и двух третей требуемой суммы для приобретения билета даже до Бухареста. Стараясь скрыть свое разочарование Ветлов принялся укладывать содержимое карманов обратно. Чтобы не потерять окончательно лица перед непонятно отчего (наверное от жалости) вновь заулыбавшимся работником кассы он проговорил, - Вот, какая вышла незадача... Сам не заметил, как растратился... придется вернуться в отель за чековой...
- Извините пожалуйста, эфенди, но не нужно никуда ходить, - наиучтивейшим манером прервал малосодержательную речь клиента железнодорожный служащий, - назовите мне желаемую дату, устраивающий
154
вас вагон и станцию назначения, и я тотчас выпишу вам билет. - Но у меня не хватает денег?! – изумился граф убирая во внутренний карман сюртука последним из извлеченных из карманов предметов так и не уничтоженное до сих пор письмо своего нового турецкого знакомого. - Это не важно, для друзей Танаат-паши наша компания предоставляет ничем не ограниченные кредиты. Вы можете расплатиться за билет в любое время и на любой станции где останавливаются наши поезда, - олицетворяя собой само желание услужить одной фразой устранил клерк возникшую было проблему. И в этот момент Михаила озарило. Ведь он уже имел сегодня опыт подобного отношения к себе, правда в тот момент он не обратил на это внимание, слишком был озадачен неожиданным письмом, но сейчас воспоминание о происшедшем в отеле живо предстало в его памяти – портье тоже был не в меру любезен и все из-за танаатского послания. - С чего вы взяли, что мы с пашой друзья, - спросил он пристально вглядываясь в продавца билетов. Клерк ответил быстро и без смущения, - Я увидел у вас в руках письмо с вензелем господина Танаата. - Но состоять с кем-то в переписке не обязательно означает являться другом корреспондента , - возразил Ветлов. - Верно, - согласился железнодорожник, - но все дело в цвете, дополнил он загадачно. - Простите, но я не понимаю при чем тут цвет, - по инерции полюбопытствовал граф, хотя уже, позднее чем следовало бы, вспомнил о тайном этикете используемом при султанских дворах для конфиденциальной переписки. - Письма отправляемые в бирюзового цвета конвертах предназначаются только для друзей и союзников, потому что цвет бирюзы означает... - Преданность и верность, - закончил вместо турка граф и продолжил, - Но как бы то ни было, я не могу принять ваше столь любезное предложение. Спасибо вам за него, однако это не в моих правилах брать что-то у кого-то в долг. Надеюсь, что в самом ближайшем будущем опять навещу ваш офис. Всего доброго! Сказав, что вскоре придет опять Ветлов немного слукавил. Придти-то на вокзал он в самом деле собирался, но уже не в контору продающую билеты первого класса, а в кассу для местных жителей и малоимущих иностранцев. Не переменив своего намерения покинуть берега Босфора граф решил вернуться в давший ему приют русский дом, собрать вещи и переодевшись в платье соответствующее пассажиру второго, а может и третьего класса, появиться на вокзале перед самым отправлением поезда. Уничтожение же письма, обладающего такой силой он до времени решил отложить. Принудило его к этому странное, почти раболепное уважение проявленное державшими в руках конверт турками. «Что за гусь такой этот Танаат», - спрашивал себя Ветлов, который уже раз за последние сутки двигаясь к Галатскому мосту.
155
Подходя к улице на которой выделяясь эклектичной своей архитектурой стоял дом Мусиных-Пушкиных, Михаил первый раз за время своего пребывания в Царьграде почувствовал на своей спине чей-то заинтересованный взгляд. Это не был скрытный и блуждающий взор карманного воришки или призывной взгляд алчущей клиента проститутки – его спину не постоянно, а время от времени ощупывали чьи-то жесткие, цепкие глаза, желающие при этом оставаться инкогнито. «Хвост! Это становится забавным», - подумал Михаил и почти автоматически предпринял необходимые маневры для подтверждения правильности своей догадки. Однако время шло, пройденная дистанция увеличивалась, а выполняющие наблюдение люди так и оставались графом не вычисленными. Как не пародоксально это могло показаться, но отсутствие филеров (вернее их заслуживающая уважение скрытность) за спиной Ветлова рассеяла его последние сомнения по-поводу наличия слежки. Он привык доверять своим чувствам, а они с еще большей настойчивостью призывали его к бдительности. «На полицию это не похоже...», - предположил Михаил настраивая себя на серьезную работу по выявлению шпиков. Лучшим местом для отрыва от преследователей, естественным образом, являлись многолюдные улицы старого города с примыкающими к ним сквозными дворами. Но первоочередной задачей графа, как он ее себе сформулировал, был не отрыв от слежки, а определение личностей ее осуществляющую. Для решения этой проблемы Михаил снова пересек старый Галатский мост и отправился на Капалы Чарши. На Grand Baazar он вошел уподобившись многочисленным иностранным туристам и другим гостям города через Нуруосманийе – его главные ворота. К удивлению Ветлова со времени его последнего посещения Стамбула базар претерпел значительные изменения. Абсолютно очевидно прослеживалась тенденция превращение крытого рынка в место продажи вещей предназначенных в основном для состоятельных туристов. Товары первой необходимости для местных жителей постепенно, но неуклонно вытеснялись сувенирами и предметами непосильной для кошельков туземцев роскоши. Покружив по модифицированному торжищу с полчаса граф нашел знакомую ему с давних пор антикварную лавку предлагающую древнее и не очень оружие. Не без удовольствия рассматривая развешанные на специальных деревянных стендах турецкие сабли, ятаганы, бебуты, щиты, доспехи и прочие атрибуты военного дела Михаил не забывал поглядывать в старинное зеркало стоящее в глубине лавки, как раз напротив большого фасадного окна. Множество людей прошло мимо украшенной оружием витрины магазина, но никто не выказал осбового внимания ни к предметам его продажи ни к единственному посетителю. В этом для Ветлого не было ничего удивительного в профессионализме следящих за ним людей он уже убедился и поэтому готовил для них небольшой сюрприз.
Со знанием предмета обсудив с хозяином достоинства редкого ятагана с
156
эксквизитно убранной полудрагоценными каменьями рукоятью и украшенным гравировкой письмен из сур корана клинком, граф, сославшись на нежелание встречаться с навязавшимися к нему в попутчики туристами с нелюбимых большинством турок обитателей Британских островов, попросил разрешения воспользоваться черным ходом. Добро на отвечающую восточному менталитету проделку было незамедлительно дано и Михаил пообещав антиквару в ближайшие дни наведаться снова с целью приобретения приглянувшегося ятагана вышел из магазинчика совсем на другой линии – Nargilesi Caddesi – улице Кальянщиков. Первая часть плана была осуществлена от преследователей он скрылся. Теперь нужно было незаметно вернуться на улицу где находился главных вход в покинутый им магазин и понаблюдать как, а важнее кто, будет реагировать на его исчезновение. Но не успел он сделать и десяти шагов на его плечо мягко легла чья-то рука и незнакомый голос проговорил, - Не утруждайте себя никчемными действиями эфенди, нас не следует опасаться, мы охраняем вас по поручению известного вам лица. Слова эти были признесены вполне дружелюбным, с ноткой извинения, тоном. Ветлову ничего не оставалось (а на душе отчаянно скребли когтистые кошки самобичевания: «Как это я ничего не заметил?»), как принять предложенную манеру разговора, и медленно повернувшись он сказал, - До сего дня мне казалось, что моему пребыванию в вашем прекрасном городе ничего не угрожало. - Мы тоже не заметили ничего для вашей персоны угрожающего, - тактично согласился с ним средних лет турок хоть и одетый в европейский деловой костюм, но осанкой своей выдающий собственную принадлежность к военному сословию. - Так зачем же тогда меня охранять, - деланно удивился Михаил предчувствую каким может быть ответ. И действительно, эдакая, небольшой глубины проницательность его не подвела. От незнакомца он услышал то, что и ожидал, - Мы не обсуждаем приказы, но если вам станет от этого легче я могу позволить себе предположить, что наш хозяин не желает, чтобы вы подвергались в нашем городе хотя бы малейшему риску. Вы наверняка знаете, что в Стамбуле есть некоторые районы где иностранцам пребывать мягко скажем небезопасно... Наша полиция, к величайшему сожалению, еще работает не столь эффективно, как того требует правительство и как всем нам того хотелось бы... - Ну, а если я заявлю вам, что считаю подобную опеку незаконной и по всем международным нормам она является прямым посягательством на мою индивидуальную свободу, вы перестаните следовать за мной, - безнадежно поинтересовался граф.
- Вы же прекрасно понимаете эфенди, что мы не можем ослушаться нашего работодателя, но я обещаю вам - мы будем стараться действовать ненавязчиво и по возможности максимально скрытно, - разъяснил ситуацию
157
танаатский клеврет. - Тогда мне придеться обратиться... - Абсолютно не имеет смысла вовлекать в это частное дело полицию, - упредил ветловскую угрозу незнакомец, - данные мне полномочия обязывают всех представителей власти оказывать нам, вашей охране, всяческое содействие. - Что ж, раз вы так настойчивы и вам не жаль тратить собственное время на бессмысленное таскание за мной - поступайте, как знаете. Единственное, что я могу вам пообещать это то, что задание ваше долго не продлиться, сегодня вечером я покидаю Турцию, - сурово заявил граф и отвернувшись от собеседника пошел к выходу с Великого Базара. - Как у нас, на Востоке, говорится: то, что в данный момент кажется бессмысленным, через совсем небольшое время может обрести жизненно важное значение, - знакомым арабским афоризмом отреагировал вежливый турок на замечание русского и добавил, - Будь я вправе давать вашей светлости советы, я настоятельно порекомендовал бы вам принять приглашение и посетить вечером ресторан Rejans. - А не кажется ли вам, что ваш хозяин..., - резко остановившись начал с пылом говорить немало раздосадованный происходящим граф, но во время вспомнил где находится он приструнил себя и так и не закончил мысль о том, что считает проявляемую пашей настойчивость в желании отблагодарить его выходящей за всякие допустимые рамки хорошего тона, - Я непременно буду сегодня вечером в указанном месте на террасе ресторана, - неизвестно благодаря какому бесу выскочило изо рта Ветлова невозможное еще секунду назад заявление. Произнеся сжигающую отходные мосты фразу, граф холодно, но учтиво мотнул головой и продолжил движение в направление ворот одноименных названию тридцать восемь лет назад прославленной мужеством русских воинов крепости Баязет.
Что за муха укусила Михаила, почему он вдруг решился отказаться от лелеемого им побега из отуреченной Византии и остаться в городе взбередившем его сердечную рану (город-то в чем виноват?) он не догадывался – он знал, и знал это с той самой минуты, как запаниковав позволил себе утешаться таким беззастенчивым самообманом, что физический побег от какой-либо жизненной неприятности, как бы самопроизвольно отменяет и существование самой этой невзгоды. «Да никуда я бы не уехал даже если бы и не было этого дурацкого письма», - признался себе в очевидном Михаил. «Что за бред я плел убеждая себя в том, что могу приехать в Белград и признаться Аджибеку в том, что попытка моя раздобыть манускрипт ограничилась лишь прогулками вокруг, да около библиотеки. Как бы я посмотрел ему в глаза, особенно после того, как поведал бы о предложенной пашой помощи? Нет, не время еще для бегства, надо идти в харчевню и на месте выяснять на что способны танаатские приятели. Только почему они выбрали для встречи русский ресторан? Там же полно наших... кто-нибудь наверняка меня узнает, а в предстоящих переговорах
158
лучше бы обойтись без посторонних глаз и ушей... Да, будет мне, раньше времени Лазаря петь. Бог не выдаст, свинья не съест», - успокоил себя Ветлов покончив с той частью проблемы, что привела его на берега Босфора. О второй же части ее, душевной муке своей, думать он себе запретил (по крайней мере ему так хотелось) и не заботясь теперь уже о следующих за ним людях вернулся в уютный дом к предоставивших ему и кров и стол родственников. В прекрасно ивестный не только в эмигрантских кругах, но и не раз принимавший первого президента Турецкой республики Rejans, Михаил явился одетый и загримированный под итальянского коммивояжера без нескольких минут восемь. Приветствовавшему его в холле мэтру было достаточно увидеть краешек бирюзового конверта, чтобы с почтением и важностью приличествующим букингемскому герольду проводить прибывшего гостя в зал расположенный на крыше здания, к столику с табличкой «Зарезервировано» и сервированному на две персоны. Тотчас к графу подлетел официант с винной картой. В соответствии выбранному образу Ветлов заказал Кампари. Едва он успел пригубить терпкой итальянской настойки, как пустое полукресло стоящее напротив него было занято тем же самым воинственного вида мужчиной с которым он имел неожиданную встречу на Капала Чарши. - Буона сера, сеньор ла конте! – приветствовал графа утренний филер (возможно, что он не был простым шпиком), - Вы не перестаете меня удивлять. Во-первых, вам удалось каким-то образом покинуть особняк ваших друзей миновав посты моих коллег, ну и во-вторых – ваша внешность... перемены поистине драматические, вас не узнать. - Ийи акшамлар! (Добрый вечер!), - ответил по-турецки Ветлов, - Вы тоже не остались в долгу, меньше всего я рассчитывал встретиться за этим столом с вами. - Если честно, то я и сам не предполагал, что достопочтимый паша отправит меня на встречу с вами. Но после сегоднящнего инцидента на рынке, о котором ему стало известно, он всемилостивейше поручил мне функции посредника. Его высочество считает, что вам будет спокойнее общаться со мной нежели с посторонним человеком, мы ведь с вами уже некоторым образом познакомились, не правда ли? – просветил собеседника турецкий связной. - У вас, однако, остается передо мной одно небольшое преимущество, я до сих пор не знаю как вас зовут, - незамысловато предложил граф собеседнику назваться. - Если вас устраивает имя Азиз, то так меня и называйте, - приятно улыбаясь подыграл русскому посланник Танаата принимая от официанта меню. Ветлову ничего не оставалось, как принять предложенное имя, что он и сделал, граф приподнялся и протянув турку руку, - Рад познакомиться, Азиз-эфенди!
159
По завершении формального представления новые знакомые продолжили укреплять знакомство путем неформального общения во время трапезы. Не забывая о постоянно сменяемых на столе блюдах а ля рюс они вели неспешную, ни к чему не обязывающую беседу на самые отвлеченные темы. О деле же приведшем их в ресторан они не обмолвились ни полсловом. Отдав должное неплохой кухне Режанса и узнав друг о друге много интересного они по молчаливому согласию покинули ресторан. Спустившись с Галатского холма на пропахшую рыбным рынком площадь Каракей на подземном фуникулере по-прежнему болтая о пустяках они не спешно дошли до предпортовой грязненькой улочки Рихтим где во время неторопливой прогулки граф узнал причину заставившую пашу написать ему письмо. Дело оказалось в том, что новая администрация музейного комплекса, в который декретом правительства двухлетней давности превратился султанский дворец решило собрать все книги находящиеся на его территории и разместить их в новой библиотеке. Таким образом в данный момент складывалась наиболее благоприятная ситуация для изъятия нужного манускрипта из султанской книжной коллекции. По заявлению подателя новости книги находящиеся сейчас в Эндеруне, были уже вынуты из шкафов и после предстоящей на следующей недели описи и каталогизации будут уложены в сундуки и перенесены к месту нового хранения. «Так, что если у графа не пропало желание обзавестись вожделенным трактатом он не должен упускать такой случай», - передал в заключении Азиз Ветлову рекомендацию своего господина. - Но я не хотел бы выкрадывать книгу..., - замялся в нерешительности Михаил, - мне она нужна всего лишь на неделю, от силы на две. Я бы только сделал копию и все... - Тем нам, всем турецким гражданам будет лучше, приятнее и спокойнее, - заговорил вдруг по-республикански патриотично осколок старого режима, - Проблем с тем, чтобы вернуть рукопись в султанскую сокровищницу после того, как вы ее перепишите не будет никаких.., можете на этот счет быть абсолютно уверенным и не волноваться. Так вы решаетесь или... – незакончил фразу турок и повернувшись к собеседнику выразительно посмотрел тому в глаза. Не просто далась графу Ветлову следующая фраза и не будь за его спиной революции, гражданской войны, а главное – надежды на то, что с помощью этой треклятой книги им удастся хоть чем-то помочь своей стране ответ его на греховный соблазн предлагаемый басурманом был бы совсем иным – Михаил никогда бы не пошел на воровство, не посягнул бы на чужое, тем более на культурные ценности принадлежащие всему человечеству. Но он поверил турку, скорее даже принудил себя поверить в то, что спустя совсем короткое время переписанный им манускрипт будет возвращен на свое место, - Хорошо, если вы гарантируете мне помощь в возращении рукописи в библиотеку, то я согласен.
160
- Клянусь сделать все возможное чтобы книга побыстрее вернулась в музей, - с чувством сказал Азиз приложив руку к сердцу. Далее произошло детальное посвящение Ветлова в разработанный неизвестными ему доброхотами план прониковения в библиотеку Ахмета Третьего. Одобрив в основном и высказав несколько несущественных мелочей по-поводу предложенного ему варианта похищения манускрипта Михаил не удержался и на прощание позволил себя вольность поинтересоваться, - Почему все-таки местом встречи был выбран ресторан основанный моими соотечественниками? Прежде чем ответить, Азиз мимикой и телодвижением: наморщиванием лба и пожатием плеч, выразил полную непосвещенность в причины обусловивших данный выбор, - Мне тоже показалось странным решение его сиятельства, - пояснил турок свой жест, - а у нас, как вы знаете, не положено сомневаться в мудрости указаний господина... Хотя от своих коллег я слышал, что на Режансе остановились именно потому, что ресторан русский. Паша нам неоднократно говорил, что вы – русские – очень сентиметальны и не уютно себя чувствуете вдали от родины. От этого в каждом месте где вы оседаете появляются русские харчевни, лавки... ну и все прочие... Он и выбрал Режанс для того чтобы вы себя чувствовали покомфортнее и согласились на его предложение о помощи. - Я полагаю, что вывод сделанный вашим господином одинаково правомочен и для представителей других наций. Не зря же по всему миру полно индийских, китайских, арабских да и ваших турецких ресторанов, - попробовал ненавязчиво возразить граф. - Безусловно! Но, и прошу учесть, что это мое частное мнение... - сделал паузу собеседник и подняв указательный палец продолжил, – только вашим соплеменникам характерно надираться в ресторанах вдрызг, горлопанить неприличные песни, плясать на столах, бить друг другу морды, затем обниматься, лобызаться и плакать в чужие жилетки... – привел далеко не полный перечень видов кабацкой активности соотечественников своего сотрапезника Азиз.
Чем-либо возразить на такое достаточно хлесткое нравоописание собственных земляков Михаил не смог, да и не захотел. Ему самому не раз доводилось сгорать от стыда не только присутствуя, но и принимая непосредственное участие в русском разгульном угаре, так что самым лучшим выходом было не оправдываться и не спорить, а дать неприятной теме время и возможность самопроизвольно раствориться во влажно-теплой атмосфере прибосфорной авеню. Собеседники в молчании прошли еще метров триста вверх по течению пролива и упершись в забор ограждающий склады греческой табачной компании остановились. Наступило момент прощания. Азиз дал графу последние инструкции, повторил время, пароль и место встречи с которого в ночь на послезавтра начнется операция под
161
названием книга(тур)(или как пройти в библиотеку – моя версия названия). Русский и турок обменялись рукопажатием и разошлись. До времени Ч оставалось двадцать шесть с половиной часов... За час до условленного времени Михаил в том же виде (одетый и загримированный под местного жителя среднего достатка) в котором совершил сегодня утром еще одну разведвательную прогулку по главному дворцу оттоманов, находился у закрытых на ночь ворот Мысыр Чаршысы (Египетского базара) на расстоянии приблизительно в полкилометра от места встречи. Двигаясь от южной части рынка концентрическими кругами и настроив все органы чувств на прием любой наличествующей в разнообразных стихиях тревожной информации, Ветлов начал прочесывание пустеющих улиц района Султанахмет. К моменту приближения к месту свидания с проводником в султанский сарай граф был уверен, что в зоне, из которой стартует операция, все чисто – присутствия нежелательных лиц и сомнительных личностей не обнаружено, значит можно было без опасения выходить на свидание с нужным человеком. Встреча состоялась на пересечении улицы Атмейдани и проспекта Диван-Йолу. Своего провожатого Ветлов узнал сразу, а для тщедушного на вид турка с дервишской сумкой за плечами пароль прозвучавший из уст соотечественника-на-вид оказался полной неожиданностью. Он явно ожидал появление иностранца. Быстро придя в себя после секундного замешательства турок назвавшийся Махмудом повел графа вверх по перпендикулярной точке встречи улице. Прогулка их, по погружающемуся в сон старому городу, была недолгой. Вскоре ведущий остановился у выкрашенных зеленой краской железных ворот, достал большой ключ с витиевато выточенной головкой и бесшумно отпер калитку во двор традиционного турецкого особняка. Стараясь не шуметь ночные посетители миновали выложенный брусчаткой двор конака, и дойдя до угла крохотного парка уперлись в небольшой холм с одним склоном прикрытым дерявянным щитом. Махмуд отодвинул щит и перед ними открылся лаз напоминающий вход в землянку. Не мешкая турок достал из вещего мешка немецкий фонарь Narva и не включая его сделал несколько шагов под землю, когда над поверхностью холма осталась только его голова он включил фонарь осветив перед собой осклизлые каменные ступени. Сделав понятное движение головой проводник в Аид возобновил спуск. Ветлов оглянулся по сторонам, набрал в легкие, как перед нырком, побольше наземного воздуха и предоверив себя в руки провидения шагнул в манющую матовым отбеском бездну.
Спуск оказался коротким. Счет ступеням не перевалил и за полсотню, как оборвавшуюся внезапно лестницу заменила не свеже пахнущая, похожая на сливную вода. Спрашивать о том каким-образом они будут передвигаться дальше по Еребатан Сарничи графу не было нужды, все детали были обговорены во время беседы с Азизом. Подтверждением четко разработанному плану явилась притороченная к металлическому кольцу на
162
нижней ступеньке резиновая лодка, тоже, кстати сказать, немецкая (еще один из остатков плодов достаточно долговременной, но не очень в конечном счете удачной, кооперации османских вооруженных сил с их северными союзниками). Первым забрался в лодку Михаил, турок передал ему фонарь и отвязав конец веревки, осторожно, на коленях, влез вовнутрь утлого суденышка. Устроившись поудобнее Махмуд взялся за весло и оттолкнушись им от изъеденной временем и влагой лестницы погреб вдоль внезапно окружившего их каменного леса - вглубь цистерны Базилики – водохранилища храма святой Софии. Запах нечистот и, то и дело попадающие в луч фонаря направленного Михаилом по ходу движения Харонского челна, отвратитетельного вида предметы плавающие на поверхности загаженной отбросами воды придавали плаванию поистине жуткую, сродни загробной, атмосферу. Турок ловко маневрировал послушной ему лодкой между колоннами и во время этого небыстрого слалома Ветлову пару раз показалось, что основанием некоторых, поддерживающих потолок мраморных столбов являлись гигантского размера и зачем-то перевернутые на бок женские головы. Ветлов вкратце знал об открытии европейскими путешественниками в Истанбуле ряда древних, датируемых византийской эпохой, подземных резервуаров для хранения воды, но представить себе размер и поражающую воображение грандиозность представшей перед ним картины по скупым заметкам промелькнувшим в прессе он конечно не мог. Вспомнилось ему сразу почти уже десятелетней давности приключения их «мушкетерской» тройки в московском подземелье, которое вобщем-то и явилось прологом к череде невероятных событий произошедших с ним и его друзьями в России, и привело сюда, на воды рукотворного константинопольского водоема. Снова от тоски защемило сердце и по утраченной родине и по растеряенным друзьям и по теряемой любви... От дум о былом графа отвлек шепот Махмуда, причалившего резиновое плавсредство к крохотному бережку, - Здесь еребатанское водохранилище заканчивается, дальше пойдем посуху. По узкому и грязному каменному тоннелю пара злоумышленников задевая стены плечами, а иногда и больно ударясь головами о неожиданные выступы в своде вьющегося змейкой хода, перешла к очередному подземному водоему, намного уступающему своими размерами и архитектурно-инженерными сооружениями цистерне Базилика. Отличалась он и тем, что в его емкости почти небыло воды, зато блуждающий в поисках пути световой луч успел-таки скользнуть по выбеленным крысами и временем костям человеческих скелетов.
- Где будем подниматься на поверхность? – прервал жуткую тишину склепообразного пространства Махмуд, - По водостоку в общие кухни второго двора или через личную султанскую в «Доме счастья» или же воспользовавшись колодцем в парке Гюльхане выберемся наружу в
163
четвертом дворе? – закончил свой вопрос определяющий с помощью фонаря местонахожение ведущих на поверхность лазов проводник (уже в прямом смысле) по царству мертвых. Вступала в пору часть плана оставленная во время вчерашней встречи без решения. Михаил пообещал Азизу выбрать одно из трех возможных мест проникновения во дворец самостоятельно, непосредственно перед выходом из подземного водохранилища. На это у него были свои причины: во-первых он хотел оставить за собой право выбора места появления в старом султанском дворце до последней минуты из-за того, что эта незавершенность в плане непрошенного вторжения в Топкапы Сарай могла в случае поджидаемой их там засады предоставить в распоряжение инфильтраторов пару лишних секунд для отступления (для того, чтобы выставить караулы в трех местах их потенциальным противникам пришлось бы задействовать в три раза больше людей); во-вторых, предыдущим вечером он еще сам четко не определился какое место появления на территории дворца является наиболее предпочтительным для дальнейшего проникновения в третий двор. Но после сегодняшней утренней прогулки по музейному комплексу наиболее логичный маршрут нелегального передвижения по дворцу ночной порой вырисовался сам собой. - А, ты, как думаешь, откуда нам будет проще всего добраться до библиотеки, - не посчитал граф зазорным посоветоваться со своим помощником. - Я бы пробрался во Дворец Пушечных ворот через Муефаклари, а там по крышам кухонь добрался бы и до третьего двора, - не долго думая ответил Махмуд, почти что в точности повторив пришедший и в голову Михаила вариант проникновения. Совпадение в мыслях с проводником никак не насторожило Ветлова. Он почему-то был уверен, что его провожатый не имеет в себе никакой по отношению к нему злонамеренности. Поэтому после естественной паузы взятой на размышление он согласился, - Хорошо, выходим наружу через общие кухни. Только сможем ли мы забраться на крышу. Турок похлопал рукой по пузатенькому вещмешку и рассеивая последние сомнения графа пояснил свой жест, - На всякий случай у меня я запасся веревкой.
-Тогда вперед! – бодро и с улыбкой сказал Михаил, хотя в самой глубине его утробы что-то едва слышно заурчало и от этого тревожного предупреждающего о чем-то нехорошем звуке у него сразу же засосало под ложечкой, а тело внезапно покрылось противной пленкой холодного пота. Однако отступать сейчас Ветлову было совестно не только и не столько перед собой или своими друзьями, больше всего он стыдился пойти на попятный перед своим молчаливым и невозмутимым провожатым. Ему казалось, что с праздновать труса, отказаться от продолжения воровской вылазки означало не только уронить свое собственное достоинство в глазах низкорослого и
164
щуплого турка, но и поступком этим бросить пятно на все русское воинство. Во внутреннее помещение общих кухонь, в их центральный блок пара расхитителей культурных ценностей проникла через сливную дыру в полу забранную массивной чугунной решеткой. Выбравшись из подземелья граф с Махмудом оказались посреди огромных котлов и другой кухонной утвари. Одних разновеликих и разномастных поварешек, толкушек, лопаток, ложек, щипцов, ухватов и прочего поварского инструментария на стенах висело великое множество. Прикрыв за собой впустившее их во внутрь здания, предназначенного для массового приготовления пищи, отверстие в полу турок повел Ветлова в соседний зал выглядевший абсолютно идентичный первому. Переходя из одной кухни в другую проводник смотрел не по сторонам вокруг себя, а почти не отрываясь изучал потолок. Наконец в третьем зале он нашел, что искал – скобчатую металлическую лестницу. Она тянулась вдоль печи под самую крышу. - Здесь можно будет обойтись без веревки, - указал турок рукой на лестницу и без промедления начал по ней карабкаться наверх. Граф не отставал. Очутившись на крыше, из-за увенчивающих ее десятков толстенных и высоких труб схожей с верхней палубой гигантского трансатлантического парохода, воришки на минуту притаились спрятавшись за утолщением в основании трубы. Теплый и влажный, точно парной, морской воздух движимый легким бризом приятно ласкал успевшее задеревенеть в подземелье тело графа. И дышалось на воле веселее и вольготнее, луна и звезды светили ярко и приветливо, но на отдых и любование блеском земного спутника и субтропических созвездий времени не было, рукопись ждала. Убедившись, что внизу все тихо и спокойно они крадучись двинулись к дальнему краю крыши по направлению к проливу Босфор. Их путешествие до стены третьего двора прошло удачно, находящееся на малом ущербе ночное светило предоставляло достаточно освещения для безбоязненного балансирования на коньке крыши. Теперь оставалось также успешно спуститься с пятиметровой высоты. Здесь-то и пригодилась припасенная турком узловатая веревка с небольшим и сравнительно легким четырехлапым якорем-кошкой на одном конце, который Махмуд наверняка позаимствовал на какой-нибудь рыбацкой фелюке, махонне или же чектирме. Спуск с крыши кухонных бараков находящихся в Бируне (общественной части дворцового комплекса) в Эндерун (частную резеденцию султанов) им тоже удался без проблем. Таким образом они оказались в запретной ранее для простых смертных части султанского дворца избежав прохождения сквозь Bab-u-Saadet – «Ворота счастья». О том хорошо это было или плохо Михаил в ту пору не думал, он просто медленно и последовательно приближался к заветной цели.
Ввиду отсутствия ночного патрулирования территории охраной дворца злоумышленники оставили веревку на месте, надеясь тем самым сэкономить время на обратном пути. От стены до выстроенной в форме греческого креста
165
и увенчанного в центральной части куполом с неизменным полумесяцем на его верхушке здания библиотеки Ахмета третьего было рукой подать. Короткими перебежками ночные тати добрались до тыльной части отделанного белым мрамором османского книгохранилища. Полуночную тишину приватного двора нарушало только беспристанное цвиркание производимое крыльями неугомонных сверчков. Шумов связанных с человеческой деятельностью слышно не было. Ободренные сопутствующей им удачей Михаил с Махмудом решились на взлом. Турок осторожно выдавил стекло в расположенном в цоколе здания окне и приподняв задвижку открыл фрамугу. Через пару десятков секунд злоумышленники были внутри полуподвального этажа, а спустя еще несколько минут уже на главном и единственном ее этаже, у входа в саму библиотеку, как раз напротив личной султанской ниши предназначавшейся для чтения. Лунный свет проникавший сквозь верхние, украшенные декоративным рисунком окна (нижние были наглухо закрыты искусно инкрустированными перламутром деревянными ставнями) был достаточен для того, чтобы без усилий разглядеть неброскую красоту убранства библиотеки и разложенные аккуратными рядами на застеленном ковром полу стопки книг и манускриптов. Бледно-голубые лучики прокравшиеся вовнутрь книгохранилища и неискаженные цветной мозаикой стекол не ярко, но достаточно отчетливо высвечивали причудливый растительный орнамент украшавшей верхнюю часть помещения изниковской фаянсовой плитки. Но переливчатого отблеска отраженной глазури и перламутра вкупе с раздробленным витражами лунным светом явно не хватало для поиска требуемой книги. Необходимо было дополнительное освещение. Ветлов попросил у блестяще выполнившего функцию проводника турка фонарь и включив его приступил к изучению приготовленнных к трудоемкому процессу библиографии древних литературных памятников. Махмуд же оставшись не у дел с преувеличеннным почтением обошел покоящиеся на ковре книги и не отважившись присесть даже на краешек низкого, тянущегося вдоль стен дивана, устроился на полу подобрав под себя ноги. Была бы воля Ветлова он с удовольствием провел бы с окружавшими его книгами несколько дней, а может и месяцев, но следовало поторапливаться. Быстро определив, что книги лежат рассортированными по эпохам граф нашел стопку манускриптов относящихся к девятому веку нашей эры и принялся перебирать рукописи. С огромным разочарованием (от невозможности хотя бы полистать) Михаил откладывал книгу за книгой в сторону пока, наконец, в его руках не оказался долгожданный трактат Абу иль Хабиба.
Издав полузадавленный в трахее восторженный возглас граф поднял найденную книгу над головой, словно призывая казалось окаменевшего в медитативно-безразличной позе турка в свидетели своей удачи. Затем он аккуратно упаковал древний арабский манускрипт в заранее
166
приготовленную для этой цели сафьяновую сумку и передал немецкий фонарик бесшумно приблизивщемуся к нему Махмуду, предлагая этим жестом своему напарнику возглавить отход... Они уже вступили в полуподвал, когда парадные двери кладезя человеческой мудрости внезапно распахнулись и в здание ворвалась толпа вооруженных винтовками и наганами турок. Каждый из них держал в руке электрический фонарь. Множество, не меньше дюжины световых лучей быстро опутали своей неосязаемой телом паутиной остолбеневших от неожиданности взломщиков. Прошло совсем немного времени с момента появления охраны и на преступниках оказались более весомые путы, а во ртах дурно пахнущие кляпы, но первым делом у них была была изъята сафьяновая торба с книгой. Одновременно со связыванием захватившие графа с Махмудом аскеры не скупились на раздачу им чувствительных тумаков. Командовал успешно проведенным захватом похитителей манускрипта недвижимо стоявший на верхней площадке главной лестницы пожилой, сановного вида османид. По приказам отдаваемым им Ветлов понял, что экзекуции на месте не предусмотрено. Пленников должны были доставить на допрос к Мирдар-аге. Не церемонясь, обвязанных грубыми веревками воришек вытолкали через главный вход из библиотеки, и приказали остановиться у фонтана. Начальствующий турок приказал своим подчененным тщательно осмотреть покинутое здание. Его распоряжение бросилось выполнять с полдюжины охранников. Отсутствовали они не более десяти минут, а когда вернулись один из них держал в руках две связки динамитных шашек, а второй прижимал к груди старые каретные часы европейского производства. По реакции командира отряда задержания Ветлов понял, что подобная добыча подчиненных не стала для него неожиданностью, по крайней мере не такой, каковой она оказалась для задержанных. Увидев столь неожиданную и ничего хорошего не предвещающую им в скором будущем находку, невозмутимый до сих пор компаньон графа на этот раз не выдержал и дав волю чувствам крепко выругался. Михаил же был настолько ошарашен происходящим, что на демонстрацию своих эмоций у него просто нехватило энергии. На дальнейшую же адаптацию к происходящему графу времени выделено не было в тот самый момент на головы пленников были надеты черные мешки. Что происходило с ними потом Ветлов смог воссоздать полагаясь в основном на слуховом и тактильном восприятии окружающей действительности.
Сначала молчаливые конвоиры провели пленников по внутренним дворам Топкапы. Точный маршрут конвоирования граф конечно же не смог бы восстановить, но исходя из того, что гладко мощеную поверхность дворов дворца вскоре под ногами заменели неровности покрытой умирающей травой земли он предположил, что в данный момент они находятся в четвертом дворе и их куда-то ведут через частный султанский парк. Когда же скрипнула калитка и на Ветлова повеяло морским воздухом, всякие его
167
сомнения отпали – он понял, что из султанского сарая их вывели черным ходом. «Хорошо хоть не сбросили нас обратно в подземные цистерны на поживу крысам, - подумал Ветлов, усилием воли приказав себя мыслить позитивно. Дальше задержанных довели до набережной где посадили в относительно большую лодку. Размер плавсредства Михаил определил по достаточно хорошей остойчивости проявленной лодкой во время посадки в нее немалого количества людей. На ходу, под умело и быстро поставленным парусом, шаланда вела себя так же уверенно, как и у причала. Курс взятый его пленителями был очевиден, плоскодонка ходко шла в Мраморное море, но далеко от берега не удалялась. Эту информацию граф получил от муэдзина призывавшего правоверных на первый намаз, голос магометанского глашатая раздавался совсем близко с минарета мечети Соколлу Мехмет-Паша. Вполне нормальным побуждением Ветлова во время образовавшейся передышки было заняться анализом произошедшего провала, но еще более естественным и разумным было его желание изыскать хоть малейшую возможность для побега. Михаил сидел на бухте манильского каната, незаметно боролся с опутывавшими его веревками и прислушивался, принюхивался, пытаясь определить насколько далеко сидит от борта и сколько человек может оказаться на пути до планширя. Но всего его расчеты не пригодились. Шаланда сделала разворот и зайдя к берегу против течения пришвартовалась к нему левым бортом. Пленников свели по сходням на землю и погнали вдаль от воды. Меньше чем через десять минут группа конвоиров вводила плененных людей в со скрипом отворившиеся ворота, под ногами идущих вновь оказалась грубая брусчатка. Оправдывавались наихудшие ожидания графа. Еще в середине морского пути Михаил исходя из доступной ему информации предположил, что финальным назначением их маршрута является Семибашеннная крепость. Та самая куда в 1768 году сразу после аудиенции в Порте у великого везиря были заточены во главе с послом А. М. Обресковым русские дипломаты в числе которых был и его прапрапрадед.
«Да, бежать от сюда будет непросто», - поеживаясь от пахнувшей от крепостных стен сырости, констатировал Михаил, подготавливая себя к самому скверному. Ему почему-то было нелестно и несладко от того, что он повторяет печальный путь одного из своих прародителей и его коллег соотечественников екатериненских времен. К тому же память Ветлова услужливо вытаскивала из своих запасников самые неприятные частички из того не особо большого объема информации об Йедикуле, что в ней хранилась. В первую очередь на поверхность сознания графа были представлены говорящие сами за себя названия: Кровавый колодец; Змеиный колодец; Тюремная башня. За названиями следовали неоднакратно упомянутые во всех услышанных и прочтенных им сведениях о крепости слухи о трудно вообразимых современному человеку орудиях пытки применяемых
168
оттоманскими тюремщиками для общения с попавшими в немилость к султану заключенными. И применялся весь этот хорошо продуманный и славно отлаженный инструментарий вне зависимости от гражданства несчастного, его вероисповедания и социального положения. По первое число доставалось всем, как западным европейцам, так и туркам, как христианам, так магометанам. Не успели эти и схожие с ними мысли пробежать в голове Михаила, как после долгого подъема по витой крепостной лестнице он был введен в пахнущую плесенью и страданием камеру. Приведшая его охрана сняла с головы графа черный мешок, освободила от веревок и вытащив изо-рта кляп удалилась. Когда за турками закрывалась тяжелая дверь Ветлов попробовал окликнуть их, но высушенное долгим присутствием в нем постороннего предмета горло отказалось повиноваться. Вместо неуместного вопроса о том в чем же его обвиняют, Михаил смог прохрипеть в спины своих пленителей нечто нечленораздельное. И снова первым его делом стал осмотр места заточения. Но если на шаланде был совсем небольшой, но все же практически осуществимый шанс если и не убежать, то хотя бы попытаться сигануть за борт и тем самым избавить себя от теперь уже неминуемого допроса с восточным пристрастием, то здесь... Камера Михаила представляла собой практически замкнутый каменный мешок. Окна как такового не было, единственным отверстием в стене, кроме способной наверное выдержать прямое попадание ядра двери, была амбразуроподобная щель. И несмотря на то, что находилась она в метрах четырех от пола и была настолько узка, что сквозь нее врядли смог бы протиснуться и подросток, щель была густо зарешечена. Но если пути из камеры через нее для человека не было, то доступ свежего воздуха и света имелся. Проникающие сквозь решетку прямые лучи восходящего солнца намекнули Михаилу, что местом его заточения скорее всего стала именно Zindan Kulesi - тюремная башня где и находился печально известный змеиный колодец. Освобожденный от пут граф присел на стоявший у противоположной двери стены деревянный топчан и не переставая ошупывать глазами каменную кладку камеры испрещенную надписями на арабском, греческом, армянском и других языках, впервые с момента задержания, по-настоящему и всерьез задумался о так скоро настигшем его возмездии за нарушение древнейщей заповеди « Не укради!»
«Неужели нас выдал свет фонаря?» - с наиболее простого и к сожалению самого малоубедительного предположения начал он взвешивать на далеко не точных весах умственного анализа допушенные воришками ошибки. Однако долго заниматься самообманом он не мог себе позволить, впервую очередь от того, что в наиболее быстром определении причин их столь скорого пленения возможно находился его единственный шанс выйти из зловещей крепости живым. Михаил сосредоточенно вспоминал все подробности не только их так удачно начавшейся инфильтрации в старый султанский дворец, но и все события ей предшествующие. И чем дольше он думал, тем пресквернее
169
становилось его настроение, тем более безнадежным вырисовывалось будущее. К тому времени, как откуда-то снизу с внешней стороны камеры появился с каждой секундой усиливающейся звук приближающихся шагов не одной пары ног, Ветлов имел уже достаточно обоснованное мнение по-поводу происшедшего. О том же, как ему следует вести себя в сложившейся ситуация и на что надеятся придумать графу нехватило времени. Дверь, словно настраивая свежего узника на предстоящие тому испытания жалобно заскрипела и открылась. В камеру вошло четверо мужчин. Возглавлял четверку огромный и уже немолодой нубиец. Трое остальных визитеров были людьми, которых тотчас же и без сомнения следовало бы приписать к сословию янычар если бы сто лет назад оно не было упразднено Махмудом вторым. Все вошедшие в камеру ьужчины были одеты так, словно в календаре не значилась уже вторая четверть двадцатого века и не канула в лету Великая Османская империя. Будто для этих людей, как и для всех остальных правоверных мусульман султан продолжал оставаться царем царей, наместником Божьим на земле и крестником пророка или как не так давно восклицали жители Оттоманской империи при виде своего светозарного правителя :»Уй я уй!» (Живой Бог!) Нубиец приблизился к продолжающему сидеть на топчане пленнику, а трое сопровождающих расположились за его спиной полукругом. Подошедший вплотную к графу негр склонился над ним и бесстрастно, даже в какой-то степени дружелюбно, без обиняков и экивоков спросил по-французски, - Вы признаетесь во всем сами или для придания нашей беседе доверительного характера вам потребуется посторонняя помощь? - Смотря в чем я должен признаться, - попробовал граф склонить чернокожего гиганта к разговору напоминающему светскую беседу. - Я полагаю, что вы прекрасно знаете в чем ваша вина, так что говорите правду сразу, советую от чистого сердца, - посоветовал пленному добродушный допроситель положив для вящей убедительности огромную черную длань на свою мощную грудную клетку. Врать и изворачиваться смысла не имело, это было ясно Ветлову, как божий день и без увещеваний дюжего африканца. Но графу хотелось чтобы его чистосердечное признание вызвало бы на некоторую откровенность и хозяев положения. Он понимал, что затея его малоосуществима, но все таки предпринял еще одну попытку разговорить негра, - Да, - начал он покаянно, - я признаю, что поступил безнравственно украв манускрипт и заслуживаю за это сурового наказания, но клянусь честью, после копирывания его я собирался вернуть рукопись на место. Факт этот, однако, я не считаю смягчающим мою вину обстоятельством и привел его лишь для придания всему делу определенной завершенности...
К сожалению для задержанного реакцией нубийца на его откровенность был саркастический смех и ожидаемые, но тем не менее неприятные,
170
лишающие надежды на благополучное избавление слова, - А динамитные шашки вы оставили в библиотеке вместо книги... Для того наверное, чтобы возвращая книгу забрать их с собой... Вам наверное скучно по-воровски лазать по местам представляющим историческое и культурное наследие турецкого народа с пустыми руками... Да, кстати, как и когда вы собирались вернуть украденное? - Я надеялся, что мне хватит недели на переписывание манускрипта, ну а вернуть... – замялся Михаил на мгновение в нерешительности, но решив, что от последующего откровения его ситуация намного не ухудшится потупясь закончил фразу, - вернуть книгу я собирался таким же образом, как она была украдена. - Выходит, что книга была вам нужна всего лишь на неделю? – прищурившись, словно что-то вычисляя переспросил ведущий следствие африканец. - Неделя это максимум, - граф понимал, что с ним играют как с несмышленым котенком, но ответил с готовностью помочь в нахождении истины. - И если верить вашей версии, то после перепески книга была бы возвращена на тоже самое место откуда была взята, в библиотеку Ахмета третьего, не так ли? – медленно, как человека страдающего забывчивостью, то ли просто туго соображающего попросил нубиец графа еще раз подтвердить свое заявление. - Совершенно верно, - с упавшим сердцем ответил Ветлов догадываюсь, что последует далее. - Тогда поясните мне, каким образом и куда вы собирались вернуть украденное если на заложенной вами в библиотеке бомбе время взрыва было установлено на сегодня на три часа пополудни? - Этого я никак не могу объяснить. Мы не имеем никакого отношения к динамиту, - сказал Михаил помрачнев лицом. - Означает ли это, что вы собираетесь настаивать на вашей непричастности к попытке покушения на одно высокопоставленное лицо дружеского республике Турция государства, которое должно было сегодня во второй половине дня посетить музейный комплекс Топкапы, - проговорил дородный африканец тоном из которого испарялись последние намеки на дружелюбность.
- Вы правы, - утвердительно кивнув головой сказал граф, - Именно это я и собираюсь сделать. И чтобы избавить вас от беспокойства переспрашивать меня в третий раз я категорично заявляю, что ни о какой бомбе, ни о каких визитах в султан-сарай кого бы то ни было я не знал и не знаю. Единственной же причиной толкнувшей меня на противозаконные действия явилась необходимость обладания известной вам книгой. И еще я прошу вас при рассмотрении дела принять во внимание и учесть тот немаловажный факт, что турецкий гражданин арестованный вместе со мной не является моим сообщником по краже... Он был нанят мною в качестве проводника по
171
подземным водохранилищам и его присутствие во дворце оказалась для него полной неожиданностью... Подняв правую руку вверх негр прервал полный альтруизма (более подходящий романтическому юноше нежели закаленному жизнью воину-ветерану) спич задержанного и с некрываемой усмешкой в голосе произнес, - Вы напрасно, граф, беспокоитесь по-поводу вашего напарника, он уже успел дать устраивающие и его и нас показания. Вы бы лучше попеклись о своей собственной судьбе, ведь если вы не расскажите обо всем добровольно мы все равно найдем способ выпытать у вас то, что нас интересует, но тогда ... – здесь нубиец сделал многозначительную паузу, - Тогда у вас вряд ли останется желание жить... Итак, давайте начнем все заново и сделаем это по-хорошему: вначале вы вкратце расскажите нам о себе, затем о своих сообщниках в городе, а в конце поведаете нам о том кто ваши хозяева и чего они хотели добиться этой антигуманной и отвратительнейшей акцией. Только предупреждаю, и делаю это в последний раз - не лгите, нам известно гораздо больше чем вы можете себе представить. Еще в начале речи африканца Ветлов понял, что его, так толком и не вызревший, план провалился не успев даже начать претворяться в жизнь. И никто из присутствующих в камере людей не собирался помогать ему объсниться... Даже просто внимать правде задержанного его пленители не намеривались. Человека же ведшего допрос арестованного абсолютно не интересовали романтические побуждения приведшие Михаила в Топкапы. Ему похоже был нужен или козел отпущения или... Со вторым «или» Ветлову пока не удалось разобраться, но в том, что его арест служит лишь мельчайшей частью (вполне, впрочем, возможно одной из наиболее пикантых), выпекаемого стамбульскими интриганами политического пирога он не сомневался. Один вид посетивших его людей говорил, вернее кричал о том, что забавляются с ним представители старых сил. Полнейшим подтверждением этой несложной догадки было руководство допросом нубийцем. Кем были при дворе султана чернокожие охранники известно всем и что стоящий перед ним негр не являлся некогда, в дореспубликанские времена, простым стражником гарема тоже было не трудно преположить. Так же не сложно, как и представить допрашивающего его человека в роли одного из влиятельнийших чиновников империи османидов, а именно Кызляр-аги – девичьего начальника и одновременно руководителя всех евнухов, к мнению которого прислушивался не только великий визирь, но и сам шах всех шахов – турецкий падишах. Все эти и другие мысли пронесшиеся в голове новоприбывшего в Семибашенною крепость узника не только не радовали, они сильно его огорчали. Но кручиниться слишком сильно и долго ему было непозволительно, нужно было что-то говорить и готовиться к серьезным и активным действиям,
172
- Боюсь вас разочаровать, однако мне нечего прибавить к уже сказанному, но для устранения возникновения хотя бы малейшей двусмысленности я еще раз повторюсь. Я действительно, по собственной воле и инициативе проник во дворец, и предпринято это было мною ради находящейся там книги, заиметь которую другим способом у меня не нашлось возможности... Сообщников же, так же как и хозяев ни здесь в Истанбуле, ни где бы то ни было еще у меня не имеется... Человек, которому я когда-то, в числе многих миллионов, присягнул служить верой и правдой отрекся от нашего служения и, с тех пор, все мои поступки и деяния основываются лишь на собственных, частных, побуждениях, кои являются следствием прихотей моего личного интереса... – абсолютно не рассчитывая на понимание главного евнуха повторился Михаил - Ну что ж, я это предвидел, - несколько разочарованно сказал негр и повернувшись к своим помощникам скомандовал по-турецки, - Позовите Будаир-баши. Названное лицо просачилось в камеру так тихо и незаметно, будто каким-то древним алхимическим способом соткалось из воздуха или кем-то из присутствующих было незаметно выпущено из невидимого джиновмещающего сосуда. Выглядел вошедший непрезентабельно, но довольно колоритно. Одет он был в простенькую национальную безрукавку поверх несвежей шелковой рубахи заправленной в видавшие виды шаровары, натруженные ноги его отделяли от каменного пола тончайшие подошвы изношенных сандалий. Но в руках у человечка едва достигавшего своей макушкой до пупа кызляр-аги находился несоответствующий его общему виду дорогой европейский медицинский чемоданчик. Вслед за званым гостем в узилище, спиной вперед, вошел и незваный – еще один янычароподобный охранник с небольшим дервянным столиком в руках. Поставив стол посреди камеры охранник удалился. Не успел доставщик мебели удалиться, как Будаир-баша водрузил на столешницу отягчающий его руку саквояж. Сделал он это с непонятно кому адресованной улыбкой, то ли чемоданчику, то ли глядящему на него с удивлением узнику крепости. Кончики губ новоприбывшего еще более потянулись к лопоухим ушам, когда их обладатель с видимым удовольствием клацнув замками саквояжа открыл его и принялся выкладывать на стол непонятные предметы, схожие на вид либо с усложненными приборами для еды бронированных самой матерью-природой обитателей морских недр, либо на усовершенствованный донельзя маникюрный набор. От созерцания происходящего перед его глазами графа отвлек насквозь пропитанный ехидинкой голос нубийца, - Имею честь представить вам Будаир-башу - нашего гаремного лекаря, по совместительству главного специалиста по кастрации, а также незаменимого и неутомимого помощника султанских дознавателей в развязывании языков несговорчивым заключенным.
Представление сделанное «девичьим начальником» в отставке произвело на пленника несравненно больший эффект чем было тем запланированно.
173
Услышав перечисленные африканцем титулы вошедшего Ветлов приподнялся с топчана словно хотел поздороваться с медицинским работником, но до того, как его колени полностью разогнулись он, побелев лицом, рухнул на уложенный подозрительным инструментарием столик посылая во все стороны камеры разложенные на нем предметы. Ножки мебели не выдержав подломились, Михаил вместе с докторским чемонданчиком и большей частью его содержимого грохнулся на твердейший казематный пол. В узилище возникло секундное замешательство – турки застыли на своих местах в остолбенении. Но выучка охранников кызляр-аги была достаточной для того, чтобы быстро опомниться и бросится на помощь потерявшему сознание узнику. Правда, сделали они это довольно неуклюже. Оттеснив своим порывом кызляр-огу к дверям камеры они принялись поднимать графа с пола сразу втроем и одновременно. Приведенный турками в вертикальное положение Ветлов неожиданно для всех присутсвующих в помещении ловко извернувшись выскользнул из вполне гуманных, поддерживающих его на ногах, объятьев стражи и сделав несколько полукруговых шагов в миг оказался за спиной обомлевшего от непредвиденный прыти пленника нубийца. Левой рукой граф бесцеремонно и жестко схватил африканца за ворот парчового камзола, а левой, так же без стеснения, прижал к его дородной шее какое-то зигзагообразное, с зубчиками по краям, шило. Давление острия непонятно откуда появившегося в руках Михаила оружия было настоль велико, что по черной вые взятого им в заложники негра бодренько заструилась чуть более светлая чем его кожа кровь. - Никому не двигаться, иначе... – заканчивать начатую по-турецки фразу графу временно взявшему верх над пленителями не понадобилось. Все находящиеся в камере люди замерли будто некоторое время провели в емкости наполненной жидким азотом. Но временное оледенение прошло быстро. Стоило только Михаилу прикрываясь покрывшимся холодным и очень тяжелым на дух потом телом здорово струхнувшего нубийца приблизиться к двери, янычароподобные зашевелились. Им стал очевиден замысел пленника, но позволить русскому осуществить свое намерение они не могли. Такой просчет им наверняка дорого бы стоил. Поэтому невзирая на угрожающую кызляр-аге опасность охранники дернулись было на выручку своему начальнику, но только дернулись... Потому что зорко отслеживающий обстановку Ветлов упредил их рывок переносом шила с шеи африканца к его выпученному от ужаса больше обычного глазу. Ему не пришлось даже ничего говорить – за него все сказал, точнее проверещал заложник, - Cekil! (Назад!)
Охранники послушно застыли на местах, и граф не применул воспользоваться предоставленной паузой. Открыв на ощупь дверь он, спиной вперед, вышел из камеры не позабыв выволочь за собой не очень сильно упирающегося бывшего предводителя султанских евнухов. Оказавшись в
174
коридоре Ветлов оттолкнул нубийца к стене, резко закрыл дверь и загнал ее могучую задвижку сантиметров на тридцать в глубокий стенной паз. Получивший свободу африканец не растерялся. Не проявляя излишнего героизма кызляр-ага не стал вызывать разбойного беглеца на рыцарское единоборсто - он просто дал деру. На удивление быстро он бросился бежать вниз по спиралевидной лестнице, сноровисто пересчитывая крутые ступеньки тюремной башни своими толстыми, пораженными водянкой и от этого неуклюжими на вид, ногами. По пути к спасительной нижней площадке на которой наверняка дежурили другие тюремщики, сменивший от смертного страха свою гуталиновую черноту на грязно-пепельную серость нубиец оря благим матом призывал своих верных клевретов на помощь. Преследовать африканского колосса с больными нижними и одним напрочь отсутствующим членом Михаил не стал. И не только из-за того, что не успел еще пропитаться справедливой и лютой ненавистью к своему несостоявшемуся мучителю, но и ввиду полной бесперспективности попытки побега из heptapyrgion(а) (семибашенной крепости) через его внутренний двор. Перепрыгивая через две ступеньки Ветлов понесся неверх по направлении к крыше Zindan Kulesi. Вслед ему, накладываясь друг на друга, неслись вопли проклятья запертых им в камере охранников и лекаря-изувера, а также угрозы и обещания всего наихудшего науськанных на него тюремщиков с первого этажа. Пробежав чуть более половины высоты тюремной башни он увидел в ее стене открытый проход. Не долго думая граф метнулся в сторону манящего безмятежной синевой неба и выскочил на стену крепости. Теперь надо было решать в какую сторону продолжать двигаться дальше налево и направо? Живущий последние годы под знаменем правого движения Ветлов решил рискнуть и временно сменить ориентацию. Он рванул на северо-запад – то есть влево. Бежать по двухметровой ширины стене было не сложно, но очень волнительно. С высоты ее, как на ладони были видны все усилия предпринимаемые немногочисленным (Слава Богу!) контингентом бывшей султанской тюрьмы по его перехвату. Турки скомпанованные чьим-то умелым руководством в группы по пять человек в каждой, в экстренном порядке перекрывали все возможные для свободного продвижения беглеца направления. Две из этих групп резво приближались к выводящей на стену внешней лестнице расположенной между башнями. До появления преследователей на стене оставались считанные секунды.
Они взобрались на нее, но к счастью для беглеца чуть позже чем он проскочил точку их подъема на стену. Итак за ним уже гнались не только по двору, но и по стене. Первыми на ней оказались преследовавшие его еще в башне тюремщики, теперь же к ним присоеденились и охранники поднявшиеся на стену по открытой боковой лестнице. Дороги назад не было, а впереди, на пути графа высилась Nobet Kulesi – Охранная башня - из недр которой с минуты на минуту тоже должны были появиться замыкающие
175
вокруг беглого узника кольцо турки. Если бы они действительно там появились, то у бегущего по стене Ветлова остался бы единственный шанс вырваться на свободу - прыгнуть с девятиметровой высоты на каменную мостовую, а там... Но похоже в планы местного населения не входило соскребывание останков беглеца с камней древнего форта. Турки умышленно гнали Михаила в западню. Он им нужен был живой и по возможности здоровый. Достигнув Охранной башни граф хотел было опять повернуть налево и выбраться на внешнюю, уходящую в сторону от крепостного двора старую (еще Константинопольскую) городскую стену, но чьей-то предусмотрительной рукой выход на нее был перекрыт. Ветлову ничего не оставалось, как повернуть направо и продолжить свой подходящий к трагическому финалу бег в направлении некогда триумфальной арки Porta Aurea (сейчас же - Buyuk Altin) - Больших Золотых ворот, тех, что были возведены Феодосием Великим, и наглухо замурованы Мехметом Завоевателем. Тех самых ворот к коим многие русские князья и цари завидуя подвигу Вещего Олега и не раз мечтая повторить деяние князя-варяга хотели прибить свой щит, но так и не сумели. Михаил добежал до Южного Пилона – Башни Генч Османа и влетая в него на всех парах был готов к столкновению с подкарауливающим его в засаде противником, но к его удивлению и эта линия турецкой обороны была пуста. Граф остановился на мгновение в нерешительности, не зная что предпринять дальше, однако хорошо обдумать свой последующий ход он не успел. Сзади на него накатывал быстро и неотвратимо приближающийся дробный перестук доброй дюжины пар ног. Беглец снова рванул вперед. Следующую короткую остановку, для того чтобы оглядеться, граф сделал у соседней Южному пилону башни, прозванной Kanli Kuyn – Колодцем крови. Именно с этим местом неоднакратно упоминаемым в фамильном предании передаваемом из поколения в поколение в семье Ветловых с конца восемнадцатого века у Михаила были связаны самые ужасные детские фантазии. Еще будучи маленьким мальчиком он узнал о страстях которые довелось претерпеть одному из его праотцев волею судеб побывавшему в заключении в Семибашенной крепости. Самой запоминающейся частью обросшего сомнительными деталями, как дно морского судна ракушками, домашнего сказания являлась та в которой прапрапрадед повествовал о гигантских размеров османском палаче одним ударом обезглавливающем несчастных пленников и сбрасывающим затем их окровавленные головы в колодец. Ко времени, когда легенда передавалась Михаилу и его брату счет головам летевшим в Kanli Kuyn уже шел на сотни, а может и на тысячи. Так что в воображении юных фантазеров колодец выглядел многометровой глубины каменной бездной доверху наполненной посиневшими человеческими головами с выпученными от смертного ужаса глазами и вывалившимися из жутко оскаленных ртов языками.
Пауза взятая Михаилом пришлась весьма кстати, не остановись он перед
176
проемом в стене ведущим в Tarihi Su Kuyusu (Исторический колодец) быть ему немедля захваченным толпой вооруженных до зубов супостатов. Со стороны Kusuk Altin Kapi (Малых Золотых ворот) с торжествующими воплями и потрясая разнообразнейшими видами, как холодного так и огнестрельного оружия навстречу ему бежала беснующаяся турецкая толпа. А со спины наседала другая басурманская орда, уже беглецу знакомая и не в меньшем ажиотаже пребывающая. Как загнанный зверь Ветлов бросился в единственную свободную от преследователей дверь. Несясь по крутым ступенькам башни граф, как ни странно это могло показаться совершенно перестал волноваться. Ситуция сложилась таким образом, что на чудесное освобождение из полона у него не осталось даже самой крохотной надежды. Вторичное задержание было неминуемо, а о том, что за этим пренеприятным событием должно было последовать Михаил даже не хотел думать, он заранее решил подготовиться к смерти. Только вот способ каким он должен был распрощаться с жизнью оставался до сих пор непридуманным. Надеяться на то, что вступив в схватку с басурманами он вынудит кого-нибудь из рассверепевших не на шутку правоверных нанести ему смертельную рану было безрассудно, турки явно получили команду брать его живьем и врядли кто-нибудь из них не выдержит и ослушавшись приказа произведет роковой удар или выстрел. «Лучше бы я прыгнул со стены!», - подумал он вбегая в маленькую, не больше размера его камеры, комнатку и машинально прикрыл за собой железную дверь. Помещение в которое он попал оказалось проходным, в противоложной стене находилась еще одна дверь... Понимая, что загоняет себя в угол Ветлов тем не менее поддался соблазну и проскочил в смежную комнату. Она оказалась вполне просторной и хорошо освещенной. В каждой из ее боковых стен было по два зарешеченных окна, посередине стоял тяжелый стол, а дверь ведущая в комнату, к счастью для беглеца, закрывалась изнутри. Стараясь не шуметь граф закрыл и запер ее. Сделав это Михаил грустно улыбнулся, судьба давала ему если и не крупицу надежды то хотя бы несколько дополнительных минут хоть и бренной, не простой, совсем нелегкой и зачастую совсем невеселой, но вместе с тем такой насыщенной и увлекательной жизни. «Наверное затем, чтобы у меня было время придумать, как достойней покончить с собственным существованием.» - пришел он к печальному выводу. Но хорошенько поразмыслить на такую тягостную тему ему не дали, в дверь ломились преследователи. «Ну что ж, говорят, что лбом стену не прошибешь и все принимают этот фразеологизм за аксиому, попробую доказать обратное...» - напутствовал себя граф на неугодный Богу поступок и сильно оттолкнувшись ногами от пола ринулся головой вперед к дальней стене. Еще мгновение и пресекся бы (далеко не самым благородным и отнюдь не самым эстетичным образом к тому же) в магометанской туретчине древний род русских столбовых дворян Ветловых...
Однако КТО-ТО или что-то распорядился иначе. Находясь уже в метре от
177
стены Михаил непонятно каким зрением, переферическим ли, третьеглазным ли, увидел небольшую щель в полу, скрытую от входящих в комнату стояшим перед ней столом. Вытянув вперед руки Ветлов прервал свое смертельное пике у самой стены едва коснувшись ее шероховатой поверхности щекой вовремя отведенной в сторону головы. Судорожно, как ужаленный, развернувшись на месте (его на самом деле весьма ощутимо кольнула мысль о предоставляющемся шансе на спасение), граф не задумываясь о последствиях (дверь начала поддаваться под натиском башибузуков) сиганул в отверстие. Уже скользя вниз по сравнительно гладкому мраморному жерлу Михаилу пришло в голову, что летит он не в какие-нибудь мифические тартарары или разные другие загробные царства, а в самый что ни есть всамделишный ад – в проклятый всеми узниками Семибашенной крепости «Кровавый колодец». Осознав это граф подумал было расставить в сторону все четыре конечности и прервать тем самым свое падение (благо каменный сток был неширок), но отказался от затеи увидев в ней лишь кратковременную отсрочку перед неизбежным низвержением в местный Аид, наполненный, по его представлению, обглоданными ненасытным демоном Еврином телами узников Йедикуле. С душераздирающим криком, вырвавшимся из самого его нутра (наверное для отпугивания охранников подземного мира) Михаил вопреки ожиданию не жестко приземлился на черепа жертв султанского правосудия, а вполне мягко приводнился. Но приводнение его состоялось не в воды «реки воплей» – Коцита, а в пробивший себе под землей глубокую и длинную нору рукав Мраморного моря. Мощный поток соленой воды подхватила его и поволок куда-то в сторону от места падения и вновь в душе графа вспыхнула искра надежды, однако охватившая его радость жила недолго. Вскоре искра надежды потухла уступив место ужасу идущего на дно человека.
Подземная полость по которой вода несла беглеца сузилась до размеров потока и лишила его доступа к воздуху. Граф задержал дыхание и помогая потоку вовсю заработал руками и ногами. Интенсивная физическая работа быстро сожрала запасы воздуха в организме и грудная клетка подводного пловца начала разрываться от кислородного голодания. Еще немного бы и его уставшее сопротивляться выпавшим на его долю напастям сознание позволило бы рту открыться и впустить в горло вместо вожделенного глотка воздуха порцию соленой воды. Но в последний, можно сказать предсмертный момент, Михаилу сверхусилием воли удалось подавить телесные рефлексы и экстренным образом ввести себя в эйфорическое состояние кружащегося дервиша. Не прошли оказывается для него даром часы занятий потраченные на овладение методиками суффийской дыхательной гимнастики, не зря, стало быть, посвятили его многотерпеливые мюршиды в свои тайные знания – ритм сердечной деятельности Ветлова резко замедлился и судорожные позывы к вдоху временно прекратились. Осенним, палым листком поплыл он дальше по течению, отдавшись полностью на его волю. В таком состоянии его
178
и вынесло сначала из подземного канала, а затем сквозь пятиметровую толщу воды на поверхность Мраморного моря. И произошло для него это событие схоже по ощущениям с теми, что испытывают танцующие дервиши, когда их души возносятся в небо для кратковременного воссоединения с вездесущей эманацией Творца. Вынырнул граф метрах в двадцати от земли. Прямо перед ним, на берегу высилась громада Мермер Кулеси (Мраморной башни). Так, как людей в пределах видимости не наблюдалось Ветлов позволил себе недолгую передышку. Восстановив дыхание он спешно погреб к суше. К его счастью береговая полоса была пустынна, только метрах в трехстах от последней замыкающей городскую стену башни в направлении Босфора, догнивало на песке с дюжину перевернутых вверх дном баркасов. Не выходя из воды Михаил побежал к отслужившим свой мореплавательский век суденышкам. Его выбор пал на баркас до штевня которого почти добегали самые шустрые приливные волны. Стараясь не оставлять за собой следов он залез под сильно пострадавшее от воздействия всех первоэлементов судно. Несмотря на заметную внешнюю изношенность внутренняя часть баркаса сохранилась лучше, что позволило графу забраться в его небольшой трюм. Схоронился, Михаил, как раз вовремя, не прошло и нескольких минут, как до него донеслась возбужденная турецкая речь. На берегу появились преследователи. Беглеца искали. Однако поиск велся не на совесть и далеко не по логике погони. Его искали подчинясь приказу в разумность которого исполнители явно не верили. Это он понял из разговоров рыскающих между баркасов турок. Они не сомневались в том, что беглецу неудалось выбраться живым из Кровавого колодца. Но хоть рядовые турки и не верили в возможность побега из Йедикуле их командир приказал осмотреть каждый баркас. Услышав данную башой команду граф стал готовить себя к последнему бою. Указание заглянуть под брошенное на произвол судеб плавсредство, под которым прятался Ветлов, получил дородный пожилой тюремщик. Со вздохами и ахами старый турок опустился ны четвереньки и попробовал пролезть в небольшую щель между бортом баркасом и песком. Но благодаря славно наеденному животу надзиратель смог протиснуться в нее только на четверть корпуса, что не позволило ему толком обозреть внутренности судна. Тем не менее для отрицательного доклада начальству: «Здесь тоже никого нет!», - ему и этого хватило.
«Неужели пронесло?!» - подумал начинавший дрожать от холода и от нервного перенапряжения беглец, когда по прошествии получаса поиски на берегу прекратились и вдали стали затихать возбужденные голоса преследователей. Турки возвращались в крепость с пустыми руками, но не очень разочарованные. Хотя урус своим варварским безрассудством и лишил их возможности насладиться плодами долгой погони они не были на него сильно в обиде. Ведь прыжком в каменную бездну беглец сам того не желая не только доказал еще раз, что из Семибашенной крепости неверным хода на
179
свободу нет, но и по собственной воле, низвергнувшись живым в Кровавый колодец - являющийся для всех правоверных турок одним из самых кратчайших и одновременно наиболее жутчайшим путем в Джаханнам, обрек себя на немедленные и бесконечные страдания. Многие из свидетелей дикого поступка беглеца предпочли бы (не приведи Аллах!) досрочно распрощаться с жизнью в тяжелейших муках на тонком или даже толстом коле в надежде, что претерпев оные им все-таки удастся (хоть и в подпорченном виде) попасть в розовые сады аль Джанаата, нежели по примеру сумасшедшего русского добровольно сигануть в Ад... Вот это уж нет, дудки! На такие богопротивные дела только грубые и невежественные гяуры способны... Как только после ухода тюремной стражи на берегу Марморы воцарилась негулкая и неполная тишина набравшего силу утра, Ветлов вылез из спасительной утробы забичеванного плавсредства, но наружу из под баркаса выбираться не стал. Где-нибудь поблизости могла оказаться пара, а может и не одна наблюдательных малоазийских глаз. В свидетелях же своего уже почти состоявшегося «триуфа» граф не нуждался, поэтому он и решил повременить с покиданием убежища до вечерних сумерек. Времени для того чтобы просохнуть, успокоиться и отдохнуть было предостаточно, а заодно и дать предварительную оценку происшедшим за последние сутки событиям. Михаил понимал, что для достижения полной ясности в столь на редкость запутанных обстоятельствах в которых он оказался одних его умственных усилий будет недостаточно, поэтому решил приступить к анализу случившегося максимально хладнокровно – по возможности даже отстраненно, не позволяя эмоциям (а их у него накопилось вдоволь) повлиять на логику рассуждений.
Первым пробившимся на поверхность сознания беглеца был подспудно свербивший в нем с ночи вопрос о том кто (о случайном их обнаружении в библиотеке, на взгляд графа, не могло быть и речи, слишком уж представительным и хорошо организованным оказался процесс задержания) поставил в известность охрану султанского Сарая о их, с проводником, несанкционированном посещении музея. Можно и вполне наверное резонно, было предположить об участии Махмуда в деле оповещения властей, но этот вариант Ветловым даже не рассматривался. Нечто - не поддающееся логическому объяснению, говорило в нем о безвинности проводника и несмотря на решимость исключить из размышлений эмоционально-чувственную подоплеку, Михаил прислушавшись все же к своему внутренннему голосу вычеркнул немногословного турка из числа подозреваемых. Следующим и очень подходящим кандидатом в Иуды стал Азиз. Он не только знал о намерениях графа, но и сам был непосредственным организатором провалившейся попытки овладения древней рукописью. «Но зачем ему это было нужно?» - вопрошал себя Ветлов начиная зевать, бессонная ночь начала сказываться - «Зачем, Азизу понадобилось устраивать мое достаточно непростое проникновение в музей?» - ответ сформировался в
180
голове сидящего под баркасом беглеца-философа самопроизвольно, - «Для того, чтобы меня поймали на воровстве с поличным!!!» Но открытие очевидного не взбодрило дедуктирующего мыслителя. Спать и есть хотелось больше чем алкать правды, которая была не так уж и глубоко зарыта, - «Паша на меня какие-то виды имеет, а вот какие... будем разбираться, когда высплюсь и до своих доберусь.» - сделав столь мудрый вывод граф поудобнее расположился на очищенном от случайных камней песке и позволил себе забыться хоть и чутким, но столь необходимым ему сном. Проснулся Михаил после того, как вращением земной оси солнечный диск был загнан далеко за галлиболийские холмы. Под баркасом было темно, вокруг него ненамного светлее. Отсутствие света было на руку беглецу, так как не являлось ему помехой. Для дервишей прошедших три полных круга обучения, научившихся из под многослойной шелухи общих фраз и обыденной непримечательности элементарных явлений извлекать бесценные зерна истины – темноты, на физическом уровне, уже практически не существовало. То чего нельзя было уловить с помощью зрения вполне прочитывалось с помощью других органов чувств. Не мешкая боле Ветлов покинул убежеще и направился к центру бывшей столицы сначала второго Рима, а затем и империии Османидов. Первым и наиболее стественным желанием Михаила было обратиться за помощью к своим духовным братьям из ордена Бекташи. Для этого нужно было добраться до Галаты где находился дервишский монастырь Йеникалы Мевлевиханесси. Уж кто-то, а братья суфии несмотря на их показную отреченность от мирской суеты знали обо всем и обо всех в древнем городе. С их помощью он надеялся разузнать не только о заманившем его в ловушку Танаате и о его присных, но и о мягкоречивом евнухе-нубийце и о подручном последнего - садисте-коротышке - пытошных дел мастере. Однако прикидывая на ходу все позитивные стороны визита в Мевлеви Текке граф вполне закономерно не ограничился лишь констатацией положительных аспектов посещения дервишского братства. Вполне логичным было предположить и присутствие некой негативной составляющей в подобном поступке. К собственному сожалению Михаилу пришлось признать, что с моента его последнего посещения монастыря утекло столько воды и пролилось столько крови, что поручится в том, что в ордене ничего не изменилось в худшую для него сторону, было невозможно. Сейчас для Ветлова не оказалось бы сюрпризом то, что и в дервишском братстве есть осведомители работающие на Танаата и ему подобных. Сделав такое нерадостное заключение граф решил повременить с посещением Йеникалы Мевлевиханесси и слегка подкорректировал маршрут своего перемещения в пространстве.
После многочасовой прогулки, наполненной бесчисленными проверками и прочими предосторожностями естественными для человека ставшего врагом чужого государства (врагом своего собственного он сделался уже давно), граф оказался у сравнительно нестарого доходного дома
181
евроазийской архитектуры в котором квартировало большинство служащих ресторана Режанс. Время было допетушиное – чернь ночного неба над Анатолийским полуостровом едва стала размягчаться на востоке и принимать оттенок расползающейся по горизонту лиловой кляксы. Ранний час не смущал Михаила, бесшумно ступая на деревянные ступени, следуя тем самым примеру вышедших на поиски завтрака бездомных стабульских котов, он поднялся на третий этаж, прошелся по длинному, совершенно пустому, неприятно пахнущему коридору, и без предупреждающего стука отворил угловую дверь. То, что встретило в комнате нежданного гостя не удивило его. На вошедшего без приглашения невежливого визитера с разной степенью выразительности уставились четыре блестящие точки. Одной и самой безобидной оказалась тусклая лампочка затрапезного спального ночника, двумя другими были человеческие глаза, посылающие невидимый, но явственно ощутимый импульс угрозы (подкрепленный к тому же неоднократно проверенной в деле волей их хозяина к насилию), четвертым светящимся (но не наружу, а как бы вовнутрь) преметом или глазком, явился срез ствола «Нагана» аккуратно направленный на грудь вошедшего. - Ты так и страдаешь от бессоницы, Ефим Мефодич? – медленно поднимая руки вверх спросил граф полулежавшего на убогой кушетке обладателя револьвера знаменитой марки. Словесный ответ на дружеский вопрос последовал с задержкой необходимой для того, чтобы обстоятельный хозяин убрал оружие под подушку, читаемую книгу положил на тумбочку, поднялся со своего лежбища и по-медвежьи облапив раннего посетителя три раза облобызал его. - А я лежу, гадаю, кто это у нас с утра спозаранку по коридорам стал охотничьим скрадом прогуливаться, - сказал Ефим Мефодич отстраняясь от пришельца, - Насчет бессонницы же ты, Львович, не прав! Сначала я тоже думал, что изведет она меня окаянная, да последние три года свыкся, перестал по ее поводу расстраиваться, начал даже свободное время на самообразование тратить. Язык их басурманский выучил, да и о многом другом представление.., - здесь хозяин жилища осекся, внимательно оглядел старого знакомого и взяв его за локоть потянул к стоящему в углу комнаты старому креслу, - Что ж я тебя все на ногах держу, на тебе же лица нет. Садись, дорогой мой товарищ, отдыхай, я мигом завтрак сварганю, а потом ты мне расскажешь, что с тобой стряслось-приключилось. С удовольствем погрузившись в вытертое до приятно-вельветовой шершавости кожаное кресло Ветлов закрыл глаза и с полным на это основанием позволил телу расслабиться. Он знал, что покуда рядом находится многоопытный Ковальчук ему ничто не угрожает. У Ефима Мефодиича еще с последней русско-турецкой войны на каждую вражескую пакость всегда в заводе имелась пара-тройка своих «сурпрызов» (так он называл собственные тактические заготовки).
Приблизительно спустя час, впервые за последние голодные сутки насытившись предложенным обильным завтраком (ресторанная служба
182
предусматривает для своих работников далеко не скудный рацион) граф без стеснения лежал на хозяйской кушетке и в деталях посвящал войскового старшину в перепитии последних дней. - И на кой, спрашивается, ляд, Ваше Сиятельство, далась тебе эта бусурманская книга? – с ухмылкой поинтересовался казачий офицер у закончившего изложения своих обстоятельств Ветлова, грустной иронии ради употребив титуальное обращение к боевому товарищу. - Понимаешь, Ефим, - неуверенно начал объяснение «Его Сиятельство», - книга мне понадобилась для того чтобы разгадать одну древнюю загадку загаданную в другой книге, - закончил фразу граф и сам понял, что подобным ответом только навел тень на плетень. Войсковой старшина, как ни странно, воспринял сказанное Михаилом вполне серьезно, - Должно быть важную ты собрался разрешить задачку если не побоялся в одиночку выкрасть книгу. Встретив такое понимание и столь живой отклик на свой рассказ со стороны умудренного жизнью ветерана, Ветлов посчитал зазорным утаивать от Ефима Мефодича настоящую причину своего повышенного интереса к персидскому манускрипту и, оставив неосвященным лишь эпизод связанный с Кремлевским кладом, довольно подробно рассказал товарищу о предмете и цели своих поисков. Казак слушал графа внимательно, не перебивая пространное продолжение повествования нежданного гостя, хотя рассказчику показалось, что не раз и не два войсковому старшине с трудом удавалось удержаться от замечаний. - Да! – не столько сказал, сколько крякнул Ефим Мефодич, когда Ветлов прервал упражнение в элоквенции, - Зацепил ты меня, Львович, своими сказками за живое... Нет, ты не пойми, что я во всю эту хренотень с гаданиями, да предсказаниями верю, упаси Бог... Завидки меня от того берут, что цель ты хоть какую-то в жизни имеешь... А, я... Я уж все свои мечты-идейки схоронил на берегах этого окаянного Босфоруса... – горестно махнув рукой признался в утрате смысла жизни бывалый вояка и так же безрадостно продолжил, - А еще неполный год назад грезил я скопить малую толику денег и податься за своими земляка в Серебрянную страну – там сказывают с наши казачьими навыками можно жить припеваючи... Ненадолго убогую комнатку бывшего воскового старшины, теперь же бармена ресторана Режанс заполнила тишина. Ефим Мефодич словно устыдившись своих жалоб на жизнь замолчал, а гость его, сам не так давно малоуспешно боровшийся с очередным приступом депрессии ставшей с семнадцатого года национальной болезнью для подавляющего большинства жителей Российской империи тактично безмолвствовал и не травил душу старого приятеля вопросами от чего? да, почему? тот отказался от мыслей об эмиграции в Аргентину.
Пауза затянулась. Михаилу было неловко беспокоить впавшего в
183
глубокую задумчивость приютившего его казака, но начинался новый день и нужно было что-то предпринимать... Собравшись с духом Ветлов уже было раскрыл рот, чтобы нарушить тягостную тишину и попросить войскового старшину об услуге, как вдруг казавшийся отсутствующим в собственном теле Ефим Мефодич поднялся и не поворачивая в сторону собеседника головы заговорил энергичным, непререкаемым тоном командира инструктирующего подчиненных, - Значится так, Львович... Ты, остаешься в моей каморке: отсыпаешься и приводишь себя в порядок. Здесь тебя никто ни искать, ни беспокоить не будет, а я тем временем навещу сначала твоих знакомых - предупрежу их, что с тобой все в порядке и заберу твои вещи... Ну, а потом послушаю, что говорят в городе про ваш неудавшийся налет на Большой Сарай, да заодно повидаюсь кое с кем из моих местных аркадашей... может удастся выведать у них что-нибудь про твоих новых приятелей. Не возразить, не поблагодарить казака Михаил не успел, последние слова Ефим Мефодич произнес на ходу, закрывая за собой хлипчайшую дверь своего пристанища. «Что бы мы делали без друзей...», - пробежала в утомленном последними событиями мозгу графа до нельзя тривиальная мысль, но вместо того чтобы расстроиться по-поводу мышления банальностями, Ветлов подкрепил ординарность фразы не менее избитым продолжением: «особенно - боевых товарищей!» Отдав, мысленно, должное фронтовой дружбе, граф откинулся на подушку готовый тотчас же последовать совету-приказу старшего друга, но тут другая, страшная мысль неприятно-тревожным сполохом осветила горизонт его сознания и охолонула сердце: «Ведь у дома Мусиных-Пушкиных может быть засада!» Михаил вскочил и был уже готов бежать вслед за войсковым старшиной, но в миг вообразив себе картинку на которой он догоняет на улице казака, останавливает его и потерявшим от стремительного бега достоинство голосом объясняет тому причину своего беспокойства, а в ответ... в ответ – добродушная ухмылка, немного укоризненное покачивание головой и простая, естественная, как белый день фраза: «Небось не в первой мне Львович в разведку ходить-то!» Представший перед Ветловым образ казака был не только говорящим, но и по-жизненному красочным. И от этого верилось ему намного больше чем подписным черно-белым картинкам синематографа. Успокоеный видением Михаил глубоко и медленно вдохнул и снова медленно опустился на подушку. Теперь он мог позволить себе расслабиться... и не только телом, голове его тоже требовался отдых...
Не успело минуть и тридцати секунд, как Ветлов уснул. Однако, полностью забыться он себе не позволил. Несмотря на то, что стороннему наблюдателю могло показаться, что Михаил спит глубоким и покойным сном утомленного добрыми делами праведника его внутренняя охранная система восприятия окружающего пространства продолжала работать в усиленном
184
режиме. Застать отдыхающего графа врасплох смог бы лишь отменно понаторевший в шпионском ремесле противник. К счастью для Михаила необходимости в экстренном пробуждении не возникло. Желающих наведаться в занимаемую им на птичьих правах комнату войскового старшины не оказалось и никем не потревоженный Ветлов проспал пять часов кряду. Проснулся он буквально за несколько минут до возвращения Ефима Мефодича. Было ли это случайным совпадением или явилось следствием срабатывания тревожного механизма подсознания не имело для графа принципиального значения – главным было то, что Ковальчук вернулся целым и невридимым. Казак вошел в комнату с Ветловским чемоданом в руках. Появление его было хоть и степенным, но каким-то уж совсем будничным – словно вернулся он с самой затрапезной прогулки по наводящей своей привычностью оскомину Пере. По лицу его, незнакомому человеку (находись такой поблизости) прочесть что-либо (не нафантазировав) представлялось очень затруднительным. Невозможно было даже определить устал ли вошедший, голоден ли он... Но знавшему Ковальчука многие годы Михаилу было доподлинно известно, что чем более бесстрастным и равнодушным выглядит старший казачий офицер тем важнее и интереснее данные, которыми тот обзавелся во время своей рекогносцировки. - Не томи душу, Мефодич! Выкладывай! – не удержался мигом сбросивший с себя остатки сна гость. - Выкладываю, - спокойно отреагировал казак на простительную несдержанность графа и оставив чемодан у стены, действительно будто в подтверждении собственных слов вынул из внутреннего кармана сюртука два конверта и акуратно положил их на тумбочку стоящую у изголовья кровати. Проглатив готовящийся сорваться с губ совершенно никчемный вопрос: «Что это?», - Ветлов схватил письма. Верхний конверт украшал герб с графской короной. Он был незапечатан. Достав заполненый наполовину дрожащей женской рукой лист Михаил быстро прочел его содержание и с горестным вздохом опустился на кровать. - Я так и думал! – едва слышно промолвил он ни к кому конкретно не обращаясь. - Не пристало Вам, Ваше Сиятельство, раньше времени раскисать, - вернул Михаила к действительности притворно строгий выговор казака, - Читайте быстрее другое послание и будем военный совет держать. -Ты уже все знаешь? – приходя в себя спросил граф прежде чем последовать дельному замечанию. -Все я знать ни как не могу, но кое-что мне уже ясно, - ответствовал войсковой старшина и кивком головы в сторону нераспечатанного письма заново напомнил о втором послании. Ветлов вскрыл знакомый ему с позавчерашнего дня бирюзового цвета конверт и прочел коротенькую записку написанную по-французски:
185
Слава Аллаху! Вам, удалось вырваться из их лап! Кляну себя за то, что имел глупость соблазнить Вас своим безрассудным предложением... Постарайтесь побыстрее покинуть Турцию, оставаться в Истанбуле для вас смерти подобно и, как вы наверное уже убедились, смерти мучительной. Ваши (они же и мои) враги не остановятся не перед чем, чтобы наложить на Вас руки (живого или мертвого). Был бы счастлив искупить хоть мельчайшую часть своей вины оказанием Вам любой необходимой помощи, но понимаю что в душе Вашей не может быть по отношению ко мне никаких других чувств кроме справедливой ненависти... И все-таки – если Вам не на кого будет опереться в Константинополе... я к вашим услугам. С нижайшим поклоном и тысячами наиискренейших извинений. Танаат. P.S. Призываю Вас, в случае нужды, не забывать, что все сотрудники компании “Orient Express Hotels” будут рады оказать Вам (стоит Вам только назваться) посильное содействие. Закончив чтение Михаил в нескольких фразах пересказал присевшему на единственный находящийся в комнате стул Ефиму Мефодичу смысл записки турецкого вельможи. Хозяин квартиры знакомый с содержанием первого письма со слов графини Мусиной-Пушкиной не стал долго радумывать над тем с чего следует начать поиски пропавшей танцовщицы Фоминой. - Тебе Михаил необходимо встретится с пашой, - бескомпромисным заявлением открыл казак военный совет. - Ты думаешь за всем этим стоит Танаат? – для подтверждения своей давней догадки поинтересовался граф. - После того, что я сегодня о нем узнал у меня нет в этом никих сомнений, - позитивно отозвался Ефим. - Что же тебе удалось разузнать о моем благодетеле? Ковальчук пригладил свою коротко остриженную (соль с перцем по цвету) шевелюру и начал делиться с гостем раздобытой им у турецких знакомых информацией, - Сначала о ваших подвигах в Топкапы: никто в городе, по крайней мере из простых обывателей ничего не слышал о происшедшем в музее позапрошлой ночью. Так же, никто ни слухом, ни духом не знает и не ведает о чьем-либо побеге из Семебашенной крепости. Даже мысль подобную никто из местных аборигенов допустить не может и, если бы я тебя дорогой мой товарищ не знал, как облупленного тоже бы не поверил, что тебе удалось живым и невредимым выбраться из Йедекуле... - Выходит, что кто-то умышленно блокирует распространение информации о случившемся со мной, - прокоментировал граф сказанное казаком.
186
- И этот кто-то имеет в этом городе немалую власть, - согласился с Ветловым Ковальчук, - если не сказать, что власть его в Истанбуле практически безгранична. - Полагаю, что немного людей обладают такой властью... – незавуалированно пригласил Михаил собеседника к перечеслению наиболее могущественных и влиятельных жителей бывшей столицы Турецкой республики. - Совсем мало, всего лишь два человека – один из них хорошо известный тебе уже Танаат-паша, ну а второй – принц Селим. - Но если старые титулы в новой Турции отменены, то выходит, что этим двум представителям упраздненной революцией аристократии удалось занять высокие позиции и в правительстве Кемаля, - продолжил допытываться Михаил. - Верно мыслишь, граф! – одобрил замечание товарища казак, - Танаат небезуспешно подвизается по линии Министерства Иностранных Дел, а Селим является вторым человеком в тайной полиции. Так что считай попал ты непростую заварушку... - Я понимаю, что количество интриг в этой стране после революции не уменьшилось, а их качество навряд ли изменилось в лучшую сторону, но не могу никак взять в толк, на кой ляд я им понадобился, какое место мне уготовлено на их политической кухне?.. И при чем здесь Лидия? – второй вопрос гость задал Ковальчуку больше для очистки совести чем по действительному своему неразумению причин похищения бывшей возлюбленной. Зачем его преследователям понадобилась танцовщица догадаться было совсем нетрудно. Перед ответом войсковой старшина передвинул свой стул поближе к по-прежнему сидящему на хозяйской кровати Михаилу, - На кухне их тебя уж точно в повора не определят, да и в поворята тоже. Как бы не уготовили для тебя бусурманы какое-нибудь неблагодарное занятие... А насчет Фоминой все намного проще, она им нужна лишь как инструмент оказания давления на тебя штабс-капитан... Расскажи-ка мне дорогой товарищ мой еще разок о том как вы развлекались с пашой на соколиной охоте. И на этот раз пожалуйста незабудь поведать мне обо всех событиях максимально подробно, даже о том чего на самом деле не было, а лишь тебе привиделось или подумалось. - Будь по-твоему Ефим Мефодич, - согласился с казаком Ветлов, - изложу я тебе все заново и во всех мельчайших подробностях. Может и сам по ходу рассказа пойму наконец, что за интерес такой к моей особе питает светлейшей паша. Второй процесс повествования приключений графа в компанни англичан и турецкого вельможи занял в три раза больше времени и не только благодаря расширенному повествованию от первого лица, но и неоднократным остановкам рассказа вызванных вопросами заинтересованного слушателя.
187
- Нда, любопытная история, - просто, но глубокомысленно прокоментировал казак выслушанное по второму разу повествование. Рассказчик ждал чего-то более вразумительного, однако Ковальчук не торопился развивать свое короткое замечание. - Ну и что же ты думаешь по-поводу всего этого, - попытался расшевилить старшего товарища граф, - Мне так и не пришла в голову хоть какая-то мало-мальски трезвая мысль. - Имеется у меня одно соображение, - соблаговолил ответить казак мучающемуся неопределенностью гостю, - но не пришло пока время об этом говорить... - Что же по-твоему пришло время делать? – разочарованно и слегка обиженно вопросил Ветлов. - В самый раз сейчас наведаться к паше. Я думаю, что он ждет не дождется твоего появления, - предложил Михаилу абсолютно неожиданный ход Ефим Мефодич. - Но..., - принялся было возражать граф, - он же сам мне советовал побыстрее покинуть Истанбул... с чего ты взял, что он должен ожидать мой визит? – спросил погорячившись граф вопреки тому, что желание навестить Танаата начало созревать в нем еще во время пребывания под баркасом, а окрепло оно в непоборимую решимость в момент осознания случившейся с Лидией беды. Войсковой старшина не позволил втянуть себя в интеллигентские рассусоливания, энергично поднявшись он скзал, - Давай-ка, Миша, переоденемся и навестим бусурманина... Облачившись в приличную одежду, слегка подгримировав себя до схожести с местным населением (если и не полного, то по крайней мере делающего их похожими на постоянно проживающих в этом космополитичном городе жителей) бывшие однополчане отправились на розыски паши. Отыскать Танаата им довелось только к концу дня, который вельможа провел в разъездах. Друзья могли его настичь в нескольких местах, но каждый раз опаздывали на считанные минуты. Когда приходилось покрывать большие расстояния преимущество передвижения на автомобиле (вельможа разъезжал на Паккарде) несмотря на все хорошо оплачиваемые старания извозчика, было бесспорным. Догнать, вернее, благодаря подсказке мидовского привратника, опередить делового турка удалось лишь в девятом часу вечера у автомобильного клуба. Ковальчук занял наблюдательную позицию в начале улицы, а Михаил принялся прогуливаться перед воротами престижного заведения. Минут пять спустя к воротам подъехали две машины, граф стоявший у чугунной ограды окружающей здание окликнул выходящего из машины сановника, - Не могли бы вы уделить мне несколько минут, эфенди?
На чужой голос первой отреагировала охрана паши, приняв по-началу Ветлова за местного обывателя они окружили его плотным кольцом тренированных и готовых на скорую расправу тел. Только гортанный приказ
188
паши своим держимордам отступить назад уберег Михаила от серьезных неприятностей, - Граф?!.. Любезнейший, граф, как хорошо, что вы вспомнили обо мне, - елейно (хотя явно пораженный и появлением Ветлова, и его обликом, что, естественно и не ускальзнуло от внимания последнего) проговорил Танаат приближаясь к настороженно озирающемуся русскому, - Пойдемте вовнутрь, я полагаю у нас с вами есть, что обсудить, - по-дружески приобняв Ветлова паша подталкнул того ко входу в место сбора самой привелегированной публики Истанбула. На ступеньках невысокого крыльца у самой двери вельможа приостановился, пропустил своего гостя вперед и обернувшись назад что-то коротко и невнятно бросил следовавшему за ним по пятам охраннику. Молча выслушав господина турок поклонился и скорым шагом вернулся к привезшему Таната автомобилю. Расположившись в глубоких английских креслах пустого курительного салона (немногочисленные посетители заведения находились или в ресторане или за карточными столами) новоприбывшие приступили к беседе. Открыл диалог (наверное на правах пригласившей стороны) выбрав для общения французский паша, - А я уж, грешным делом подумал, что вы так и покинули нашу страну не разобравшись в причинах постигшей вас э... неудачи... - Странно от вас это слышать... Не вы ли рекомендовали мне спешно покинуть Турцию, - недружелюбно заметил приглашенный приступая к осуществлению задуманного с войсковым старшиной плана. - Я беспокоился о вашей безопасности.., - начал Танаат, но граф бесцеремонно прервал его язвительной ремаркой, - А сейчас, что, перестали беспокоиться? - Ну, что вы! Как вы могли подумать! Я просто неверно выразился, не настолько владею французским, чтобы оставаться точным в нюансах, - в меру эмоционально открестился паша от обвинения в равнодушии к судьбе собеседника. Однако, Ветлову, хорошо во время пребывания на Аль-Магрибе познавшему глубину знания турком иностранных языков было ясно, что допущенная тем в речи оплошность не являлалась следствием пробелов в образовании, а скорее всего возникла в результате некоторого замешательства в стане врага. Чем-то все-таки нежданное появление Михаила озадачило вельможу. И это было хорошо, так как определенно играло ему на руку. Продолжая ковать по горячему Ветлов произнес следующую, как ему казалось ключевую фразу, - Впрочем, если бы я и уехал, причина моей, как вы выразились, неудачи не осталась бы для меня неразгаданной. Немым, но тем не менее вполне адекватным ответом на подобное заявление графа оказалось удивленно-вопросительное вскидывание Танаатом своих тонких, словно выщипанных цирюльником бровей.
Непроизвольный (а может и хорошо продуманный) жест паши вынудил
189
Михаила развить сказанное, - С самого начала у меня не было ни каких сомнений, что наш провал во дворце Топкапы произошел благодаря гнусному предательству. - Да, да, да, - закивал согласно османид, - кто мог подумать, что этот подлец Махмуд окажется агентом тайной полиции. Я предупреждал Азиза, чтобы он не пользовался услугами непроверенных людей... но он меня не послушал. Правда его тоже можно понять – знакомый нам проводник по подземным лабиринтам Истанбула сейчас находится в Каире и не имея другого выбора Азиз решивший во что бы то ни стало выполнить мое поручение рискнул и привлек к операции постороннего человека. Естественно, что у Махмуда были хорошие рекомендации... этим всегда были сильны наши секретные службы... они издавна славились умением внедрять своих провокаторов во все тайные общества... - Стало быть вы тоже являетесь членом некой запрещенной организации, - вновь, на этот раз шепотом перебил турецкого вельможу Ветлов и опасливо оглянулся. - Ну, что вы, что вы! – деланно возмутился член элитного клуба и на повышенных тонах дал отпор нелепому предположению собеседника, - Я простой государственный служащий, абсолютно лояльно относящийся к новому правительству... - Так зачем же вы, если такой лояльный, ввязались тогда в авантюру связанную с похищением... – здесь граф сделал надлежащую паузу, еще раз огляделся по сторонам и объявил паше, как ему представлялось, шах, - балерины Фоминой? Судя по реакции Танаата, а отреагировал он на столь тяжелое обвинение образцово: вытаращенными от удивления глазами и отпавшей в пределах природной дозволенности нижней челюстью, на подобный лихому кавалерийскому налету выпад противника - до проигрыша в психологическом поединке его отделял не один ход. Придя в себя от хорошо сымитированного шока он, согласно примерянной на себя роли неповинно оскорбленного эфенди обратился к Ветлову с наполненными горечью и разочарованием словами, - Я должен был себе представлять и Аллах свидетель - я старался, что приключившееся с вами в семибашенной крепости должно было повлиять на вашу способность здраво рассуждать, но и моему воображению, дражайший граф, есть предел... Если хотите знать то мне самому удалось узнать о загадачном исчезновения танцовщицы лишь час с небольшим назад и, я, несмотря на закрутившую меня круговерть государственных хлопот в тот же момент... – в этом месте паша запнулся, как бы взвешивая заслуживает ли его собеседник того, чтобы быть ознакомленным с продолжение... Ветлов не погнушался подыграть восточному артисту, - И что же вы предприняли после того, как новость о похищении Лидии достигла ваших драгоценных ушей.
- Я тотчас же отдал своим сотрудникам распоряжение безотлагательно
190
начать розыски пропавшей женщины, - высокомерно заявил турок проигнорировав упоминание о собственных органах слуха сделанное русским с несколько ироничным подтекстом. - Если я правильно понял - к пропаже Фоминой ни вы, ни ваши люди не имеют никакого отношения, - с немалой, по-прежнему, долей сомнения в голосе заключил Михаил. - Вы уже в третий раз за неполные четверть часа оскорбляете меня совершенно беспочвенными подозрениями, - пунцовея от прекрасно разыгрываемого негодования отозвался на последние слова Ветлова паша, - И если бы я не был обязан вам жизнью... наша беседа давно превратилась бы в поединок, - закончил он фразу фальшивым вызовом. Здесь Михаил понял, что продолжать оказывать давление на гоношистого турка смысла не имеет и попридержав лошадей постарался перевести напряженный диалог в вялотекущий, явно ведущий к ничье эндшпиль, - Кто же тогда мог ее похитить? – спросил он картинно хватаясь за голову. Такая перемена в поведении собеседника явно подействовала на Танаата положительно, вернув себе привычную вальяжность он покровительственным тоном поделился с ним важным сообщением, - Думаю, что завтра к полудню я буду знать кто это сделал. - Правда?! – патетически воскликнул моментально воспрянувший духом граф, - А вы меня информируете об этом... Вы же понимаете, что Лидия для меня больше чем знакомая... - Безусловно! Жду вас завтра у себя после двух часов пополудни, - сказал паша поднимаясь, - Вот моя визитная карточка, там адрес и телефон. Ветлов вскочил и с надеждой в глазах взял визитку, - Вы уж извините меня, эфенди, за недостойную дворянина несдержанность, даже не знаю что на меня нашло... - поговорил он потупя глаза. - Ладно, будет вам граф, как у вас говорится: кто старое помянет... Спишем ваше поведение на нервное растройство - временное, на что я очень надеюсь, - снисходительно принял ветловские извинения Танаат и развернувшись к двери дал понять гостю, что беседа окончена.
Сухо распрощавшись с сановником Михаил внешне оживленный и полный надежд, внутренне же сосредоточенно-собранный пошел вниз по улице на которой размещался Touring Club Turk. Для того чтобы определить наличие филера графу было достаточно дойти до первого перекрестка. Слежка на этот раз велась не настолько профессионально, как два дня назад. Возможно, что исполнители были не сильно сведущи в своем ремесле, или, что тоже было вполне вероятно - на этот раз следящим было дано указание особо не таиться. Как бы то ни было от хвоста надо было избавляться и осуществить это было нужно каким-нибудь довольно естественным и не обидным для шпиков способом. Главной же задачей Ветлова являлась необходимость ни при каких обстоятельствах ни засветить перед людьми Таната войскового
191
старшину. Ефим Мефодич оставался в скудной колоде помощников Ветлова самым сильным и, пожалуй, единственным козырем. Возможность оторваться от полнотелого с прохладцей ведущего преследование турка представилась, как и задумывалось, совершенно случайно. Свое появление в аркадах Suriye pasaj где размещался один из первых в Истанбуле кинотеатров “Cine; Central” граф подгадал к окончанию последнего сеанса. Смешавшись с массой хлынувших из дверей любителей нового искусства, Михаил с извинениями и оправданиями; де оставил в зале нечто ценное, умудрился пробиться навстречу людскому потоку и проскользнуть вовнутрь помещения. Схоронившись за тяжелыми дверными портьерами граф дождался выхода всех зрителей и закрытия зала служителями на массивные железные засовы. По его скромным прикидкам выжданного в кинотеатре получаса должно было хватить, для того чтобы нежалательный сопровождающий успел покинуть место потери субъекта слежки. Как только рсчетное время истекло Михаил неспешно, стараясь при этом не шуметь отодвинул засовы и вышел из кинематографа. Оказавшись за дверьми он по всем правилам осмотрелся и только после этого позволил себе маленькую слабость - вздох с облегчением - примыкающий к проспекту переулок был совершенно безлюден. Шпика, впрочем, как и остальных немногочисленных для этого времени прохожих и след простыл... Не только простыл, но и был начисто смыт внезапно начавшимся мелким осенним дождем. Пробежавшись по переулку до его слияния с Гранд рю де Пера Ветлов инстинктивно повернул направо, хотя для того чтобы быстрее вернуться к дому Ковальчука ему следовало бы пойти в другую сторону, но проходить мимо бывшего Российского посольства, нынче советского консульства Ветлову было невмоготу. Сменив бег трусцой на почти тождественный по скорости шаг спешащего от непогоды домой обывателя граф двинулся в конец знаменитой истанбульской улицы, по направлению к отделяющему Европу от Азии проливу. Учитывая погодные условия и полное отсутствие на улицах людей он рассчитывал добраться до места квартирования войского старшины минут за сорок, пятьдесят. Прямого же ходу туда было от силы четверть часа, но позволить себе рисковать Ветлов не мог. Если слежка велась то дождь не являлся для нее помехой, а уж пустынне улицы только упрощали для филеров дело. Готовый к долгим скитаниям по ночному городу Михаил поравнялся с первой аркой построенного пашой Суреи пассажа, - Куда торопитесь, эфеди? – раздалось откуда-то справа по-турецки. Не оборачиваясь, только скосив сильно глаза в сторону голоса Михаил, также на местном языке ответил, - От дождя убегаю, домой спешу... - Может, чем бежать от дождя лучше его переждать, - прозвучала из под сухой и слабоосвещенной внутренности арки вторая фраза, в которой русский акцент в турецкой речи был намного очевиднее.
192
На этот раз граф ответил окликнувшему его человеку ступив под каменный навес, - Давно здесь прохлаждаешься, Мефодич? - Достаточно для того, чтобы убедиться, что временно они тебя потеряли, - ответил Ковальчук тоже переходя на родной язык и спросил в свою очередь, - О чем вы с Танаатом-то договорились? Граф приблизился к Ефиму вплотную и вкратце передал основную суть состоявшейся в клубе беседы. - Ну, что ж, все пока развивается так, как мы и предполагали... – удовлетворенно заметил войсковой старшина покручивая левый ус, что выражало среднюю степень довольства матерого казака, - Завтра, максимум послезавтра они должны будут если и не открыть совсем то хотя бы приоткрыть свои карты и когда это произойдет... - развития темы не последовало вместо этого Ефим Мефодич раскрыл огромный зонт судя по надписи на его внешней стороне принадлежащий отелю Пера-Палас и подняв его на собственной головой сказал, - Пошли домой! У меня договорим. Михаил без возражений ступил под немалого объема черное полотно зонта. Плечом к плечу друзья вышли из под арки под струи небесной влаги. За время их разговора дождь приспустил сильнее. С благодарностью (правда невысказанной) оценив запасливость Ковальчука граф указывая глазами на складную защиту от мокрой непогоды поинтересовался, - Откуда? - Разве непонятно? – слишком уж театрально удивился вопросу войсковой старшина, - На нем же написано... - Но... – хотел было продолжить дознаваться о появлении зонта Ветлов, но посмотрев на самодовольное лицо товарища передумал. Он знал чем может обернуться его любопытсво. - Знакомый у меня там в лифтерах служит, - ответил тем не менее Ковальчук на непроговоренный вопрос и прибавил с воспитательной целью, - Друзей надо стараться заводить везде и по возможности в наибольшем количестве. Дальнейший путь к меблирашке казака они проделали молча. Только за пару кварталов до дома Михаил встрепенулся, - А может мне все-таки не стоит идти к тебе Ефим Мефодич... Не ровен час Танаатские ищейки и про тебя пронюхают. У них, как я понимаю, в соглядатаях, да доносителях большая половина городского населения числится...
- Не боись, Львович, этой ночью они до нас точно не доберуться... Ну, а где в следующий раз голову преклонить придется... это завтра видно будет, - хладнокровно успокоил графа рассудительный Ковальчук, однако поразмыслив немного жестом остановил товарища и проговорил тому на ухо, - Пойдем-ка лучше задворками, - свернул в соседний двор. Несколько минут спустя перебравшись через один забор и проскользнув сквозь щель в другом, боевые товарищи воспользовавшись черным входом, соблюдя при этом все
193
возможные правила конспирации вошли в арендуемую казачьим офицером жиплощадь, - Осторожность в нашем деле лишней не бывает, - назидательно подытожил предпринятые ими маневры Ковальчук закрывая за собой хлипкую дверь на не менее хлипкий французский замок. Остаток вечера друзья провели за немудреным ужином совместив прием пищи с рассказами о проведенном порознь вечере и планированием завтрашнего дня. Сначала Михаил заново пересказал во всех подробностях свой немудреный разговор с турецким сановником, затем войсковой старшина в свою очередь поведал о своих наблюдениях. Оказалось, что ему находившемуся за пределами клуба посчастливилось раздобыть не менее ценную информацию. Чутье опытного разведчика и на этот раз не подвело казачьего офицера: увидев, как паша отправил куда-то с неизвестным поручением одного из своих охранников Ефим Мефодич решил действовать. Дождавшись, когда машина с танаатовским порученцом отъехала он сел в крайний из дежуривших у клуба таксомоторов и приказал водителю следовать за удаляющимся в сторону бухты Золотой Рог автомобилем. Удача сопутствовала Ковальчуку, во-первых: шофер новенького такси фирмы Рено оказался молодым парнем довольно либеральных взглядов и явно был раздражен искусно сдерживаемым опозицией преобразованием бывшей султанской столицы, так что скрытное преследование машины абсолютно очевидно принадлежащего кому-то из старой османской элиты было для него своего рода вызовом поверженному строю, во-вторых: ни пассажир, ни водитель автомобиля за которым велась слежка не принимали никаких, даже элементарных, мер предосторожности, они даже ни разу не удосужились оглянуться. После двадцатиминутной езды Паккард с посланцем паши остановился у ворот скрытого за более чем трех метровой стеной особняка и несколько раз просигналил. Ворота вопреки ожиданию Ефима Мефодича не открылись. Лишь пару минут спустя из узкой двери в правой части ворот вышел человек в темно-синей или черной (точно определить издалека цвет одежды Ковальчуку не удалось: пространство перед воротами было очень скудно освещено) военизированной униформе и коротко переговорив о чем-то с приехавшими в машине людьми вернулся во двор. По тому, что машина осталась стоять на месте казачий офицер предположил, что миссия посланца паши еще незавершена. Сделав такое заключение разведчик оставил таксомотор и крадучись добрался до объемистого багажника американского авто за которым и притаился. Ожидать долго не пришлось. Совсем скоро из ворот особняка появился высокий мужчина в парадном офицерском мундире, завидев которого связной Танаата выскочил из машины и учтиво поклонившись приветствовал того,
194
- Салям алейкум, Бенахтир-бей! Извините за беспокойство, срочное сообщение от его светлости. - В чем дело? – строго потребовал объяснений военный. - Приказано передать, чтобы женщину немедленно готовили к отправке, - доложил посланец. - Почему такая спешка? - удивился собеседник. - Неожиданно объявилось главное действующее лицо, - пояснил охранник паши. - Сам пришел? – не поверил своим ушам турецкий офицер. - Сам, - подтвердил посланник. Не менее минуты понадобилось вышедшему из дома для того, чтобы переварить услышанное, наконец он пришел в себя и сказал, - Что ж, тем лучше! Передай паше, что все будет в порядке, пусть немедля приступает ко второй фазе операции. - Прямо сейчас? - Так точно, - сурово подтвердил свой приказ военный, - Поезжай быстрее обратно, время не ждет, - скомандовал он и не прощась развернулся и пошел к воротам. - Слушаюсь, Бенахтир-бей, - низко поклонившись спине уходящего военачальника сказал посланник и садясь в машину приказал водителю трогаться. Не успела захлопнуться дверца, как Паккард дернулся вперед, а подслушавший разговор турок Ковальчук отпрянул назад, в сторону и прижался к стене. Дождавшись пока автомобиль паши скрылся за поворотом, а за офицером была затворена дверь в воротах казак вернулся к добросовестно ожидающемуся его в отдалении таксомотору. Обратная дорога, как это часто бывает в жизни, заняла меньше времени, до клуба они добрались меньше чем за четверть часа. Щедро расплатившись с шофером войсковой старшина вновь занял не так давно оставленный им наблюдательный пост. Вскоре из клуба вышел граф. О дальнейших своих действиях, в частности о следовании за хвостом ведущим Ветлова казак не стал долго распространяться, дело это для него оказалось несложным, поэтому и затрат времени на рассказ о нем не заслуживало. Но на похвалу Михаилу за удачно выполненный отрыв от слежки Ефим Мефодич не поскупился, - Это ты хорошо с синематографом придумал. Одно удовольствие было смотреть, как твой филер потеряв тебя заметался по улицам ищя вчерашний день, - заметил он одобрительно. - Стало быть мы с тобой были правы, - не обращая внимания на похвалу озабоченно проговорил Ветлов едва дождавшись окончания рассказа Ковальчука, - Лидия у них!
- Выходи, что так.. – подтвердил казак и чуть поколебавшись прибавил, - Можно, конечно, предположить, что говорили они о какой-то другой женщине, но думаю это маловероятно. Скорее всего Фомина в их руках и
195
нужна она этим нехристям только для того чтобы воздействовать на тебя, и пока ты им для чего-то нужен жизнь ее вне опасности. - Хочется верить, что ты прав, - обретая внешнее спокойствие сказал Михаил, - Извини, что нарушил порядок нашего совета, давай продолжим... И они продолжили... Заключительная часть совещания фронтовых товарищей касалась планов на день грядущий, но усталость давала о себе знать и для толкового обсуждения стратегии и тактики им уже нехватало элементарной сосредоточности. В первом часу ночи хозяин жилища почуствовав, что наступила пора трубить отбой поднялся и со словами, - Будет на сегодня! Утро, как говориться, вечера мудренее, завтра договорим, а сейчас почивать пора, - прервал затянувшийся военный совет. Затем он выудил из-за платяного шкафа видавшую виды складную армейскую кровать, разложил ее и покрыв матерчатую часть походного ложа невесть откуда оказавшейся в его владении зимней лошадиной попоной начал устраиваться на ночлег. Приготовления войскового старшины ко сну были прерваны возмущенным шепотом гостя, - Нет уж, дорогой товарищ, позволь мне на раскладушке спать. Не могу я друга с его собственной постели сгонять... - Ты же, Михаил, нас казаков хорошо знать должен, не мало ведь с нами соли съел... Неужто забыл, что не положено у нас гостя абы чем привечать... – добродушно возразил войсковой старшина с удовольствием растигаваясь на немного коротковатой для него переносной кровати, - Так что не перечь мне, друг любезный, ложись лучше отдыхать. Непростой ведь у нас денек завтра намечается... Ветлов продолжал мяться у кровати все не отваживаясь поддаться на уговоры гостеприимного казака. - Ложись, ложись не беспокойся, - по своему истолковал нерешимость графа Ефим Мефодич, - белье я поменял пока ты гигиеной занимался, - успокоил он гостя сладко позевывая. - Да, ты что, думаешь я из-за белья не ложусь..., - обиделся на товарища Михаил, но напрасно, не страдающий интеллигентской чувствительностью Ковальчук повернулся на правый бок сказал свозь зевок, - Я ничего не думаю, я сплю, - и тотчас же, в подтверждении сказанного, захрапел. - Ну и спи себе на здоровье, черт усатый, - пожелав таким образом товарищу спокойной ночи, Ветлов разделся и забрался под колючее одеяло из верблюжьей шерсти.
Утро друзья провели в уточнении деталей предстоящей операции. Нюансов для обсуждения было более чем им хотелось бы и виной всему многообразию рассматриваемых ими вариантов возможных действий был тот факт, что ни Ветлов ни Ковальчук не могли представить, что может произойти после визита к Танаату. Ввиду этого графу казалось, что не имеет никакого практического смысла ломать головы над самыми фантастическими версиями развития событий, казак тем не менее придерживался другого мнения. Ефим пытался проверить сбственной
196
жизнью выверенной «алгеброй» всевозможные продолжения разворачивания сюжета действий для того, чтобы иметь запасной вариант на любую оказию. После двух часов дотошного анализирования предполагаемых поступков противника и разработки собственных контрдействий войсковой старшина не без самодовольства изрек, - Кажись на каждую бусурманскую хитрость достойный ответ подготовили. Однако, Михаил, не считавший себя сильным аналитиком, в действиях своих полагавшийся более на интуицию, экспромт и импровизацию (благо суффийский треннинг был в этих делах большой подмогой) с уважений и даже с некоторой завистью помогавший казаку по мере сил и терпения засомневался в достоверности оценки данной старшим товарищем их умственным усилиям, - Я думаю, что всего мы учесть никак не могли. - Конечно не могли и не учли, - без малейшего намека на обиду признал Ковальчук разумность сделанного графом заключения, - Все – лишь одному Царю Небесному знамо, да архангелам Его, а мы лишь человеки несмышленые – куда нам все знать... Но и супротивники наши не всезнайки и так же, как и мы из слабой плоти сотворены... Так, что не переживай, Миша, найдем мы на них управу и зазнобу твою выручим... Обнадеженный заявлением войскового старшины Ветлов резко встал, подошел к нему и порывисто обняв произнес, - Спасибо тебе за все, Ефим Мефодич! Даже не знаю, чтобы я без тебя делал... - Не за что меня еще благодарить, - сказал казак слегка отстранясь от гостя решившегося на такого чрезмерно эмоциональное проявления чувств, - Думаю, что и без моей помощи ты бы не пропал, Львович, - добавил он пряча в усы хоть и хитрую, но совершенно беззлобную усмешку. На этом дружеском объятии закончилась теретическая часть затеянной друзьями операции по освобождению балерины Фоминой. Пришло время воплощать наработки в жизнь... Ровно в 14.00. по местному времени, в 13.00. по гринвичу и в 16.00. по Москве – граф Михаил Ветлов постучался в ворота резиденции Танаат-паши. Дверь открылась сразу, что невызывало сомнений – гостя ждали. Прислужник в известной уже графу по рассказу Ковальчука военизированной униформе проводил визитера в дом. В сенях особняка проважатый передоверил гостя слуге более высокого разряда, видом своим полностью соответствующего породистому английскому дворецкому под эскортом коего Ветлов был препровожен на второй этаж в кабинет хозяина поместья.
Паша ожидал графа сидя за невысоким, инкрустированным слоновой костью столиком из черного дерева. Облачен османид был в безупречную английскую тройку. В одной руке у него дымилась сигара, а рядом с другой стоял хрустальный фужер наполовину заполненный темнорубиного цвета жидкостью. На столике в серебрянной посуде и кувшинах были представлены
197
аппетитные восточные сласти. - Мир Вам, дорогой граф! Надеюсь вы не откажетесь от скромного десерта. В том случае, конечно, если вы уже отобедали, если нет, то я распоряжусь, чтобы вам подали что-нибудь посущественнее, - не поднимаясь со стула приветствовал паша визитера, барским жестом холеной руки держащей сигару приглашая русского гостя к трапезе. - Мир дому сему! – приложив руку ко лбу и сердцу ответил на приветствие Михаил и не удержался от двусмысленной ремарки, - Сладко привечаете, однако! На столь прозрачный намек сановный турок отреагировал мгновенно и без излишних церемоний, - Раз вы, уважаемый, позволили себе перефразировать расхожую поговорку, разрешите тогда и мне допустить ораторскую вольность и завершить ее также в измененном виде: Как бы горьким расставание не оказалось! – с не меннее сладкой, чем предлагаемые яства улыбкой закончил филологический экзерсис Танаат. «Что ж, тем лучше», - подумал Ветлов присаживаясь к столу: «Хоть меньше времени потратим на обмен пустопорожними любезностями», - положительно воспринял он отказ турка от устаревающих правил дворцовой дипломатии и принялся за сладкое. Отведав кусок, другой разноцветного рахат-лукума и запив сласти не менее сладким щербетом Михаил задал давно ожидаемый хозяином вопрос, - Посчастливилось ли вам, дражайший паша, разузнать что-нибудь о Лидии? Ответил визитеру Танаат лишь после того, как пригубил из бокала и сделал длинную затяжку, - Ценю вашу выдержку граф, другой на вашем месте начал бы вопрошать о судьбе своей пассии прямо с порога... - Бывшей пассии, незабывайте об этом, - холодно подкорректировал османида Ветлов. - Бывшая, нынешняя, разве это важно если вы готовы, как я полагаю, пожертвовать не малым ради ее спасения... поправьте меня если я неправ... – с вызовом произнес сановный турок впиваясь своими чуть прищуренными, но не менее от этого холодными глазами в безмятежно поедающего угощение Михаила. - Вы правы, я действительно готов к определенным жертвам, но и моей жертвенности есть предел, - согласился граф сделав очередной глоток из серебрянной чарки. Было заметно, что подобный ответ гостя был настолько неожиданен для бусурманского вельможи, что тот даже не удосожился скрыть удивление и медленнее обычно проговорил, - Сегодня, с вами, приятно вести беседу... Вы говорите, как настоящий восточный человек, сразу чувствуется правильная подготовка...
- Что вы имеете ввиду? – как бы между прочим полюбопытствовал граф
198
продолжая отведывать изысканные кушания. «Вполне возможно, что это мой последний прием пищи сегодня», - думал он заставляя себя поглощать фруктовые пастилки. - Пройденный вами путь от рядового мюрида до отличившегося в учении мюшида, - выстрелил паша в гостя знакомой лишь очень ограниченному числу оставшихся в живых лиц информацией о самом секретном эпизоде из его биографии. Для Михаила заявление турка явилось новостью из разряда нежданно-негаданнных. Он никак не мог предположить, что за столь короткий срок Танаат узнает про него такие тайные подробности. Но отрицать было бесполезно поэтому он вынужден был признаться, стараясь однако не потерять при этом лицо, - Вы мне льстите уважаемый, какие такие у меня отличия... Учился как все и так же, как большинство мало что понял в заумном вашем суфизме... Но одно уразумел бесспорно: не для нас – русских людей, наука сия... Не в силах мы до самой глубинной сути этого учения добраться... чего-то нам нехватает, прилежания что ли, или еще чего... – открестился Ветлов словами от приписываемых ему успехов в постижении чуждых русской душе путей к совершенству. - Может веры вам не хватает или совсем ваша вера неправильная, - не упустил паша прекрасный случай, чтобы напомнить неверному урусу о неоспоримом преимуществе магометанства над христианством. - Возможно что и так, - не стал возражать гость дабы не позволить разговору переместиться в теологическую плоскость, - Что же вы все таки узнали о Лидии Фоминой, - предпринял он попытку вернуть беседу на нужные рельсы. Сановный турок не поспешал удовлетворить законное любопытство сидящего напротив него просителя. Сначала он оторвал от виноградной грозди лежавшей на серебрянном блюде черную, формы безупречно ухоженного женского ногтя ягоду, медленно положил в рот, прожевал с отраженным лицевыми мышцами удовольствием, проглотил, затем запил хересом и лишь после этого открыл рот для ответа, - В пренеприятную историю попала ваша приятельница. Такая милая и умная на вид женщина, и вот тебе на... Насколько оказалась неосторожной и неразборчивой в знакомствах... - Не понимаю вас, - оборвал заитересованный слушатель предвзятую интродукцию в тайны характера танцовщицы. - Что здесь непонятного, все как раз наоборот, проще, как у вас говорят, пареной репы... Связалась ваша дива с какими-то полусумасшедшими сорви-головами да и вступила в их организацию... – начал пояснение Танаат, - И представьте себе, и этого ей оказалось мало: решилась, кроме всего прочего на хранение в собственной гримерке оружия и динамита, - добавил он осуждающе покачивая головой.
- Зачем же ей динамит понадобился? – похолодев спросил Ветлов
199
прекрасно представляя, что услышит в ответ. - Ну ей-то взврывчатка положим и не к чему, может она даже и не догадывается, что там ей принесли в ящике... Но ее дружкам, поганым, без динамита уж точно обойтись нельзя было, как бы они тогда смогли, сами не пострадав, (твари-то какие, неправда ли?) отправить на тот свет посланника дружественной нам страны, - с порядочной долей возмущения в голосе объявил свой главный козырь лукавый османид. Все казалось бы предусмотрели Михаил с Ефимом Мефодичем, но учесть такой дичайший выверт азиатского воображения они не сумели. После столь тягчайших по-турецким законам обвинений инкриминируемых Фоминой добится легального или хотя бы полулегального освобождения русской танцовщицы было невозможно. Впрочем на легкое вызволение Лидии из бусурманских лап друзья и не расчитывали. В чем бы балерину и самого графа не обвиняли (хоть бы даже и зачисления в ряды террористов-бомбистов) принципиального значения не имело. Настоящая игра только начиналась и что будет вестись она без правил, и до чьего-то смертельного исхода сомневаться не приходилось. Напомнив себе об этом Ветлов разом успокоился и продолжил держать себя так словно находился с пашой на равных. Дабы же умерить торжество собеседника (искринки которого поблескивая в глазах османида сильно оживляли внешне равнодушную личину турка) и лишить его очередной порции садистского наслаждения, Михаил предпринял попытку самостоятельно сформулировать висящее в воздухе обвинение в собственный адрес, - Из того, что вы мне сейчас рассказали можно заключить, что часть динамита хранящегося у Лидии я использовал для того, чтобы накануне визита иностранной делегации во дворец Токапы заложить бомбу в библиотеке Мехмета третьего.
- Именно так, почтенный Михаил Львович, мы и считаем, - согласно закивал головой паша, - Очень рад, что своим правильным анализом ситуации вы избавляете меня от необходимости брать на себя сколь ответственную столь и тяжелую роль государственного обвинителя. Единственное о чем я все-таки должен вам напомнить это то, что своим поведением после ареста вы только подкрепили уверенность служителей закона в вашей виновности. Кроме того, нападением на представителей следствия и побегом из под стражи вы еще более усугубили свою вину. Впрочем, вы наверное сами это прекрасно понимаете... Так что, положение ваше с юридической точки зрения аховое то есть практически безнадежное. Обычная смертная казнь за такие проступки покажется вашим обвинителям чересчур мягким наказанием. Для индивидуума вырвавшегося живым из недр Кровавого колодца они должны будут, это я вам гарантирую, в назидание другим удальцам подыскать некий особенный способ для прощания с белым светом. Кстати, раз уж речь зашла о Kanli Kuyn примите мои несколько запоздалые, но тем не менее самые искренние поздравления
200
по-поводу вашего достославного, можно сказать исторического побега из Крепости Семи Башен. Закончив нудный, витееватый монолог Танаат откинулся на спинку полукресла и с показным наслаждением затянулся сигарой. Собеседник последовал его примеру, только вместо затяжки дымом табачного листа он приложился к чарке с вином, но отпив лишь один малюсенький глоточек Ветлов заговорил о том, о чем собственно и было ими с Ковальчуком уговорено, - Полагаю, что был приглашен сюда не для выслушивания неизвестно кем придуманных и совершенно к тому же абсурдных небылиц... Давайте-ка, любезный паша, оставим этот вздор и пообщаемся откровенно, как и следут воспитанным и образованным людям... Объяснитесь, пожалуста, без обиняков - для чего следовало все это затевать: похищением книги, засаду в библиотеке, арест Фоминой... вообщем зачем вам понадобилось припирать меня к стенке и что я должен сделать, чтобы была освобождена Фомина и сняты эти дичайшие обвинения. - Простите дорогой граф, - возмутился сановный турок, но на мысль о похищении книги вы меня навели сами... - Да, это верно, - признал собеседник и посетовал на самого себя, - Вот уж где действительно язык мой, врагом моим оказался, но без вашего чрезмерно деятельного участия я на кражу никогда бы не решился. С минуту после эдакого голословного и легко опровергаемого заявления гостя хозяин особняка просидел в раздумье. По здравому размышлению ему следовало бы разыграть вид обиженного правдолюбца и поставить на место зарвавшегося гяура, но то ли от природной лени, то ли благодаря своему европейскому образованию, а может просто от нежелания тратить больше время на диванные экивоки Танаат поддался на призыв Михаила к откровенности и отказавшись от высказывания упреков и демонстрации обид перешел к сути дела, - Им необходима ваша помощь, граф. Членораздельно отреагировать на столь бесхитростное объяснение причин из-которых весь этот сыр-бор разгорелся у Ветлова не получилось. В ответ он лишь презрительно хмыкнул. - Мне понятна ваша реакция граф, но им необходимо было, как вы сами изволили заметить, прижать вас к стене... Ведь вы чувствуете себя загнанным в угол, не так ли? – продолжил пояснение Танат. Уточнение паши развязало Ветлову язык, - А нельзя ли было договориться со мной по-человечески, не прибегая к столь изуверским методам, - выпалил он гневно. Османид протестующе замахал руками раздувая их движением едва тлеющий кончик сигары. И получилось это у него, как выкуривание попом из дома нечистой силы,
- Ну это вы уж через край хватили любезнейший, о каком изуверстве вы говорите если ни у вас ни у вашей пассии ни одного можно сказать волоса с
201
головы не упало... - Вы, что количество наших волос наперечет знаете? – ни к чему съехидничал Михал и тотчас же пожалел о сказанном, потому что дал турку еще один повод напомнить о том является хозяином положения. - А мне показалось, что после экскурсии по Йедикуле вы в курсе, что мы располагаем способными людьми, которые при необходимости перечтут все что их не попросят и сделают это не только с отменным профессионализмом, но и в собственное удовольствие, - зловеще улыбаясь проговорил хитроумный оттоман. - Упаси меня Бог, сомневаться в способностях ваших костоломов, но хватит об этом, говорите начистоту... Что вам от меня надо? – задал таки гость ключевой вопрос. - Мне, лично от вас ничего не нужно, - запротестовал турок, - а вот они хотят, чтобы вы... - Кто это - эти таинственные ОНИ, - вновь прервал разглагольствования азиата Ветлов сделав вид, что поверил непричастности Танаата к свалившемся на его голову неприятностям. Тем более, что он давно намеривался поинтересоваться, что за люди стоят за спиной паши и не только управляют его действиями, но и бесцеремонно вторгаются в чужие судьбы. - Это патриоты своего отечества, - гордо, но скупо заявил турецкий вельможа и замер в ожидании дальнейших вопросов. Представив себе насколько может затянуться лекция паши о благородных истоках и не менее возвышенных задачах турецкого патриотизма, Михаил, решил временно отказаться от выяснения имен и социального статуса загадочных личностей, предпочтя вернуться к самой животрепещущей теме беседы, - И что же эдакое из ряда вон выходящее должен я предпринять для ваших патриотов, что прежде чем попросить меня о помощи они превратили нас с Лидией во врагов вашего государства. - Дело в том, что поручение, которое вам хотят доверить является не только жизненно важным и ответственным, но и носит довольно щепетильный характер, - без заминки перешел хозяин дома к оглашению предлагаемой графу задачи. - Можно, по короче и по конкретнее, - попросил Михаил пашу сократить вводную часть. - Хорошо, ваше право, - согласился турок, - В первую очередь вы должны будете осветить некоторые аспекты касающиеся ваших связей с орденом суффиев... - Это еще зачем? – непомерно удивился Ветлов и крепко задумался:» Если им и это известно, то вполне возможно, что и о другом моем секрете они тоже пронюхали»...
- Не торопитесь, сейчас все объясню, - успокаивающе сказал турецкий сановник и продолжил, - Не так давно сотрудникам тайной полиции от
202
одного из верноподанных граждан была передана информация о том, что некоторые ортодоксальные клерикалы готовят против Кемалистского правительства широкий заговор... - Невелика новость, против Гази уже неоднократно готовили заговоры: этот не первый и по-видимому не последний, - прокоментировал граф вступление турка. - Что касается предыдущих поползновений реакционеров на устои молодой республики, то это истинная, к величайшему нашему сожалению, правда, - сумрачно подтвердил Танаат, - Но мы надеемся и приложим все силы к тому, чтобы нынешняя их попытка оказалась последней. Вот потому-то и вынуждены были мои друзья пуститься во все тяжкие ради привлечения вас на свою сторону... - Не могу все таки понять, какими такими особенными талантами или секретами я обладаю, что только один могу помочь вашим друзьям, - действительно еще не разобравшись в причинах своей незаменимости спросил Ветлов. - Я как раз и собирался вам об этом сказать, но вы опять меня перебили, - попенял османид на нетерпение Михаила, - Упомянув о вашей вовлеченности в дела сообщества суффиев я не договорил о совершенно случайно ставшем нам известным факте - выпавшей на вашу долю чести быть посвященным и стать одним из членов одной из самых секретных организаций всего мусульманского мира - орден Хассасинов, – после произнесения вслух названия тайной секты созданной в одинадцатом веке Ибн Саббахом в неприступной крепости на горе Аламут и одним своим звуком приводящего обывателей в трепет, Танаат сделал паузу ожидая реакции гостя. Уже отчасти подготовленный к последнему откровению хозяина особняка предыдущими его высказываниями, граф, услышав наконец озвучивание того, что являлось столь тщательно хранимой тайной никак не выдал своих эмоций, - Даже если допустить, что в ваших словах есть хоть доля правды, то доказать мою принадлежность к названной вами организации у вас нет никаких шансов, - сказал он давая понять, что инкриминировать ему членство в объявленной в европейских странах уже в начале тринадцатого века вне закона низаритской ветви шиитской секты исмалиитов никому не удастся. -Что вы, что вы! – опять замахал руками турецкий сановник, - Никто и не помышляет что-либо доказывать. Моим друзьям нужна лишь ваша экспертиза... Они надеются, что вы поможете им опознать одного, от силы двух человек являющихся членами этой организации... - Что это за люди и для чего они вам собственно нужны? – несколько озадаченно попросил уточнения граф не имеющий никакого желания рассекречивать кого-либо из членов, переживающей не лучшие времена, организации.
203
Паша заново наполнил вином сначала серебрянную посуду гостя, затем собственный бокал, потом подняв хрустальную емкость с пунцовой жидкостью до уровня глаз он жестом предложил Михаилу последовать его примеру, словно им обоим то ли для придания храбрости, то ли для развязывания языка было необходимо прибегнуть к помощи алкоголя. Ветлов также поднял чарку и они почти одновременно отпили из своих сосудов. Вернув бокал на стол Танаат объявил, - Вот в этом-то и заключается важность вашей миссии... Люди которых ищут мои друзья планируют покушение на Мустафу Кемаля. - Не может быть! – воскликнул Михаил. Я не верю, что хассасины решили убрать президента Турции... - Мы тоже сначала не поверили, но факты, как говорится, упрямая вещь, - возразил турецкий вельможа. - У вас есть доказательства? – продолжил сомеваться граф. - Мы располагаем устными свидетельствами людей вовлеченных в заговор. - Это странно, - недоверчиво покачивая головой проговорил Ветлов, - когда люди ордена приступают к выполнению заданий своих руководителей они практически никогда не привлекают к делу посторонних. Ну, а представить, что кто-нибудь из них самих проговорился... Это уж полный абсурд! - Некогда, наверное так и было, но в наше время орден уже не располагает ни достаточными средствами, ни нужным количеством хорощо подготовленных исполнителей для того, чтобы совершить такую сложную операцию своими силами не прибегая к чьей-либо помощи. - Хорошо, оставим пока этот вопрос открытым, как вы объясняете их мотивы, - захотел Михаил выяснить первопричину предполагаемого покушения. - Я затрудняюсь абсолютно точно ответить на этот вопрос, но могу представить на ваш суд свои некоторые соображениям по этому поводу, их немного всего лишь два. Во-первых: хассасинов просто напросто кто-то нанимает для использования в своих целях, то есть для сведения счетов с Кемалем, а таких индивидуумов, групп, да и целых слоев общества как вы понимаете в Турции, как и за ее пределами немало, во-вторых: что тоже вполне вероятно, руководители ордена, как настоящие правоверные мусульмане не могут простить Мустафе превращения Османской империи в светское государство и упразднение им халифата, - поделился с гостем своими мыслями вельможный османид.
- Ну тогда, ваше дело плохо. Коли хассасины всерьез решились покончить с Кемалем то остановить их будет невозможно. Даже в том случае, при условии конечно, что ваша информация верна, если мне на этот раз посчастливится опознать фидаинов, а вам удастся их нейтрализовать, орден не откажется от идеи уничтожения Мустафы. Будет предпринята новая попытка, за ней еще одна и так до тех пор пока задание имама не будет
204
выполнено, - сделал Михаил весьма зловещее для главы нового турецого правительства предсказание. - Мне думается, вы переоцениваете реальные возможности ордена. - недовольно возразил паша, - Сейчас не те времена... Насколько нам стало известно, что и для этого зловещего дела у исмалиитов нашлась всего лишь единственная пара иполнителей. - Я только предупредил, а уж как вам поступать это уж самим решайте, - пожимая плечами сказал гость, - Кстати, почему проблемами охраны президента занимаются не профессионалы... Как я понял из ваших полунамеков ваши друзья не являются сотрудниками личной охраны главы государства? - Вы правильно поняли, - подтвердил догадку собеседника Танаат, передвигаясь к нему поближе , - Здесь-то и собака зарыта, - еще раз прибег паша к использованию русского фразеологизма, - В этом и заключается необычайная щекотливость поручаемого вам дела... Мои друзья действительно не состоят в охране президента, но они имеют теснейшие контакты с тайной полицией старой столицы к которой Гази относится с некоторым предубеждением, в первую очередь из-за того, что в ее рядах немало людей не только из бывшей турецкой знати, но и членов самоликвидировавшейся в 1918 году партии млодотурков Единение и Прогресс . - Понятно, - утвердительно покачивая головой проговорил Михаил, - Обезвредив преступников вы хотите тем самым убить двух зайцев, - следуя примеру турка использовал Ветлов в своей речи отечественную поговорку, - доказать свою верность недоверяющему вам Кемлю и насолить кое-кому из его ближайшего окружения... - Вы, буквально на лету все схватываете, - светясь от неискреннего удовлетворения похвалил гостя Танаат. - Неужели я похож на циркового пуделя, - не принял Ветлов турецкую похвалу и грустно прибавил, - Я должен вас разочаровать, мне навряд ли удастся узнать фидаинов в лицо. Ведь столько воды утекло с тех пор, когда я в последний раз присутствовал на собраниях ордена. Многое наверное изменилось у них с тех пор... Полагаю, что и немало новых лиц появилось в секте за это время... Так что рад бы помочь, да боюсь не смогу быть вам полезен... Услышав столь мягко сформулированный отказ паша нервно заерзал в кресле, - Мы, то есть мои друзья, предусмотрели такую возможность. Вполне возможно, что вы на самом деле не сможете узнать в лицо «жертвующих жизнью», но мы полагаем, что существует немалая вероятность того, что если вы будете присутствовать на месте развития событий то по каким-то косвенным признакам, известным только лишь людям имеющим к ордену самое непосредственное отношение, вам удастся определить участников покушения на президента.
205
- Теоретически это допустимо, однако очень рискованно... Вдруг новое поколение хассасинов использует какие-нибудь современные методы в своем ремесле, маскировке к примеру, или в выборе инструментов возмездия... Может они уже отказались от использования кинжалов и не гнушаются применением огнестрельного оружия... Что произойдет если мне не повезет и я не смогу определить убийц, а если и смогу то не успею предупредить кого надо? Что случиться с Гази?.. Он будет убит и вина за преступление, хотя бы отчасти, ляжет на меня? – размышляя таким образом вслух, Михаил надеялся на то, что его коварный визави в бесспорном желании убедить собеседника утратит строгий контроль над своей речью и в чем-нибудь проговорится. - Здесь я вновь должен похвалить вас, дорогой граф, не сочтите пожалуйста и на этот раз мою похвалу достойной лишь мест для балаганных развлечений... Вы совершенно правильно рассуждаете. Естественно, что мои друзья не могут себе позволить надеяться только на чудо или на вмешательство в дело защиты президента Наисправедливейшего и Наимилосерднейшего. Конечно мы верим, что жизнь Мустафы Кемаля находится под охраной Аллаха, но меры по обеспечению его безопасности будут приняты беспрецедентные. Кроме обычной охраны президента в день покушения мои друзья намериваются задействовать всех своих лучших людей. Параллельно с вами на месте предполагаемого нападения будут находится еще с две дюжины великолепно подготовленных агентов стамбульской тайной полиции, - нарисовал паша радужную картину. - Из ваших слов можно заключить, что вам уже известно время и место нападения на Мустафу Кемаля, - предположил Ветлов. - Да, известно,- сухо подтвердил паша не вдаваясь в подробности. Пояснений Михаил ждал недолго. Поняв, что делиться тайной информацией осторожный турок не намеревается, он, тем не менее, попробовал вынудить собеседника самого признаться в этом, - Мне, как, я понимаю сообщать об этом вы не собираетесь... Подвижная, предрасположенное к разного рода гримасничанию физиономия османида приняла выражение глубочайшего сожаления, в соответствиии ей были и слова произнесенные ее обладателем, - Не могу, не имею права, любезнейший мой граф посвящать вас в столь деликатные детали, - отказал Ветлову паша, и лишь перехватив дыхание добавил одновременно меняя трагическую маску на полукомическую, - Впрочем, если вы дадите согласие на участие в благороднейшем деле спасения главы Турецкой республики я буду вправе обсудить с вами операцию в мельчайших подробностях. - Что же произойдет, если я откажусь от оказываемой мне чести, - последовала очередная провокация со стороны гостя. Набычившись хозяин особняка приступил к перечислению трагических для собеседника последствий отказа от сотрудничества,
- Сначала мы передадим вас и вашу подругу в руки тайной полиции,
206
затем они... - Я имел ввиду не себя и ни в чем неповинную женщину... Что произойдет с нами мне понятно... Я хотел узнать, как будет осуществляться охрана президента в день покушения если мое участие по какой-либо причине будет невозможно, - прервав пашу на самом интересном уточнил свой вопрос Михаил. - Не понимаю зачем вам об этом знать, коли вы отказываетесь нам помагать, - надменно вопросил Танаат. - Конечно же не в угоду вящему любопытству, - терпеливо пояснил гость, - Меня это от того интересует, что для принятия решения я должен быть уверен, что мне доведется работать с профессионалами. - Я же вам сказал, мы будем обсуждать подробности, только тогда, когда вы дадите свое согласие, - чуть смягчился турецкий вельможа. Граф задумался. Внешне (на это он очень расчитывал) могло показаться, что он в последний раз прежде чем сделать наконец свой выбор взвешивал все за и против. На самом же деле, Михаил давным давно решившийся пойти ради вызволения Фоминой на все что угодно, подыскивал в голове наилучший способ для того, чтобы вывести турецкого конспиратора из равновесия и заставить его тем самым проронить хоть какую-то кроху так тщательно скрываемой им правды, - А не лучше ли было бы все-таки предупредить охрану президента и его лично о готовящемся покушении? – запустил Ветлов пробный камень в огород тайных мыслей османида. Попал ли в цель пущенный почти вслепую камень трудно было сказать сразу, но начал отвечать паша на вопрос гостя слегка раздраженно, - Видите ли, уважаемый, я вас пригласил сюда не для обсуждения того, как поступать моим друзьям... Они вполне в состоянии самостоятельно справиться со своими проблемами... – бессознательно вырвалось у турка утверждение о полной самодостаточности своих таинственных друзей. Он наверное бы продолжил выговарить гостю, что бы тот не совался не в свое дело, но выпорхнутое воробьем изо рта Танаата слово было тотчас же перхвачено собеседником. Воспользовавшись столь малой пичугой, как тараном, Михаил продолжил пробиваться сквозь турецкую стену лжи и недоговоренности, - Отлично! Стало быть мое участие на самом деле не имеет для ваших друзей столь существенного значения, как вы заявили вначале нашей беседы... - Извините, я оговорился... Получается так, что в этом деле ваши знания и опыт уникальны и поэтому незаменимы... – с завидной легкостью беря себя под контроль поправился хозяин особняка, но гость не позволил ему вернуть разговор в предыдущее русло,
- Раз так то я согласен, - с ложным энтузиазмом заявил Михаили и, как только лицо османида осветила довольная улыбка быстро прибавил, - поделиться с вашими людьми своими знаниями, - и прежде чем турок успел
207
что-либо возразить пояснил, - Вы же ведь сами согласились с тем, что мне возможно и не удастся опознать исполнителей акта возмездия... Ну, а научить опытных агентов распознавать в толпе фидаинов я могу и не выходя из вашего дома, тем более, как я полагаю, сотрудники стамбульской тайной полиции и без меня достаточно хорошо натасканы на выделение из массы людей подозрительных элементов и определение кто из них представляет потенциальную угрозу... - Это интересное предложение, - спокойно воспринял паша идею собеседника, только глаза его блеснули холодным отражением клинков ятагана, - Мы возможно и воспользовались им будь у нас побольше времени, но увы, сроки поджимают, а права на ошибку у нас нет. Так что ваше присутствие на месте событий абсолютно необходимо и обсуждению не подлежит, - заявил Танаат лишая собеседника маневра. Но гость продолжил беспардонно ломиться в захлопывающуюся перед его носом дверь, - Да не потребуется на это много времени. За час, другой я выложу вашим башибузукам все что знаю... - Я повторяю последний раз, если вы соглашаетесь на сотрудничество – вы едете с нами, если нет... - Я же согласился, - продолжил валять Ваньку граф, - но, поймите, я с детства был приучен мыслить логически и давать отчет своим поступкам, а здесь я не как не могу разобраться: зачем вам нужно тащить меня черт знает куда? - Значит во дворец Топкапы с динамитом в заплечном мешке вы тоже проникли после всестороннего анализа планируемого вами преступления, - поставил на место турецкий интриган чрезмерно говорливого гостя. - Спасибо за напоминание, - сник на секунду Михаил, но только на секунду, - и все-таки, простите меня за назойливость, но я по-прежнему не могу взять в толк на кой шут я там нужен... – уронил граф на защиту турка последнюю каплю ядовитой глупости. - Ладно, будь по-вашему, - нехорошо улыбнулся Танаат, - раз вы согласились... Но вам предстоит еще подтвердить готовность к сотрудничеству письменно, поставив свою подпись... - Не буду ничего подписывать, - встрепенулся Ветлов. - Подпишите, непременно подпишите, - авторитетно прервал возражения гостя паша, - Для вас это лишь маленькая формальность, а для нас память... Я слышал вы практиковались в нашей, османской каллиграфии и что у вас были хорошие учителя... Но об этом позже, а сейчас я объясню почему мои друзья так непреклонны в своем желании видеть вас среди людей, которые будут охранять президента в день возможного покушения... - Сгораю от нетерпения! – обрадованно воскликнул Михаил не отступив далеко от истины.
- Второй причиной, кроме вашей принадлежности к замышляющей терроритический акт секте исмалиитов, является ваше умение обращаться с
208
огнестрельным оружием, если проще – метко стрелять... - Это вы... - Да. Это - я, - не позволил Танаат выплеснуться деланному возмущению собеседника, - рассказал моим единомышленникам об инценденте на беркутиной охоте... И не надо на меня так смотреть... Я сделал это только лишь в ваших интересах. Вполне могло статься, что одного вашего членства в ордене хассасинов не хватило бы для убеждения моих друзей в вашей незаменимости для нашего дела... Вы видете - я предпринимаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам выкарабкаться из дерьма в которое вы умудрились вляпаться... - Не без вашей помощи, кстати, - успел вставить обидную для турка ремарку Ветлов. - Я не отказываюсь от ответственности за досадный промах своего подчиненного... Но все предпринимаемые мной сейчас меры направлены на исправления его ошибки... Вы, как я полагаю, в состоянии себе представить, что я с легкостью мог бы еще вчера передать вас в руки полиции, тем самым избавив себя от хлопот связанных с вашей реабилитацией. А не сделал я это лишь по вышеуказанной причине, - скромно признался лукавый азиат в собственном благородстве. После такой откровенной лжи хозяина особняка на Ветлова вновь напало желание подразнить турка, - Конечно вы могли выдать меня вчера полиции, - споро признал правдивость паши Михаил, - но попади я в руки властей до них могла дойти информация о вашем участии в подготовке моего проникновении в Великий Сарай. Вельможный османид только ухмыльнулся на такое несерьезное высказывание гостя, - Выходит вы плохо знаете нашу полицию, если думаете, что они стали бы прислушиваться к вашими инсинуациям. - Я просто предположил, - изобразил смущение граф. - Вы могли бы с такой же легостью предположить, что вместо сдачи вас стражам порядка я мог бы приказать своей охране пристрелить вас на месте, как особо опасного преступника, что они и выполнили бы с присущей им добросовестностью, - поделился Танаат с гостем хоть и зловещей, но не такой уж далекой от реальности мыслью. Естественным продолжением разговора для Ветлова было взять в нем паузу и принять вид крепко задумавшегося над словами собеседника переговорщика, но сделавший свои выводы по ходу диалога граф поторопился закончить разговор. Где-то невдалеке, за стенами особняка Михаила ожидал мудрый восковой старшина, на чей совет он очень расчитывал. Желание побыстрее поделиться с Ковальчуком новой информацией привело его к необходимости поскорее свернуть словесную дуэль, но сделать это нужно было не вызывая подозрений,
- И все-таки я не хотел бы ни в кого стрелять, - нерешительно проговорил
209
он надеясь с помощью этой фразы устранить последнюю неясность. - Да я на все сто процентов уверен, что вам даже прикоснуться к спусковому крючку не придется, - оживился паша, - Вам выдадут карабин, но лишь для проформы... так, на всякий случай... вдруг наши стрелки сплохуют. Правда я в такую возможность категорически отказываюсь верить... - А, вы, не боитесь давать мне оружие, - решился на последнюю провокацию Ветлов, - я ведь могу воспользоваться им не по назначению и убежать... Сухая и жесткая физиономия османида заметно и весело округлилась, глаза прищурились и он с удовольствием, словно давно ожидал подобный вопрос сказал, - Шутить изволите, дорогой граф. Неужели вы всерьез полагаете, что от моих людей можно убежать. Они же у меня еще более цепкие чем самые страшные сторожевые псы. От таких волкодавов не уйти... Но, а если бы вам удалось невозможное... ведь как-то вы умудрились выбраться живым из Кровавого колодца... то, как раз на этот случай у нас и ... э... гостит ваша знакомая... - Ну, да, конечно... – покоряясь судьбе проговорил гость пожалев о неудачной попытке сбить с самонадеянного турка спесь. Возникла пауза. Паша наслаждался своим превосходством над русским офицером, а Михаил подавлял вполне простительное в его положении искушение растерзать хозяина особняка в собственном кабинете. Молчание прервал граф и попытался сделать это наиболее бесстрастным тоном, так будто ничего не произошло, - А теперь, коли мы договорились, посвятите меня в детали и я пожалуй пойду... Дело ведь нам предстоит ответственное. Нужно хорошенько отдохнуть. - Сначала давайте выпьем за успех нашего предприятия, - Танаат дополнил бокал и чарку вином, - Ну, как у вас говориться: До дна! Собеседники встали и салютовав друг другу сосудами осушили их. Поставив свой пустой бокал на столешницу паша не опустился заново, как ожидал гость, в кресло, а подошел к стене за своим письменным столом и два раза дернул за шелковый шнурок. Тотчас в кабинет вельможного османида вошел ливрейный лакей. Получив короткое указание от хозяина, слуга с низким поклоном ретировался. - Я думаю это совсем никчему... – несколько озабоченно сказал гость расслышавший данной хозяином осабняка распоряжение, - Я совершенно не голоден и действительно предпочел бы лучше отдохнуть чем пировать... Надеюсь у нас будет еще повод отметить...
- Что вы, граф, что вы! Какой там пир! – запротестовал турок, - Мы всего лишь отведаем немного нормальной мужской пищи, а то меня, если честно, тошнит от всех этих приторных удовольствий сераля... Мой повар приготовил сегодня любимейшее блюдо Сулеймана Великолепного - долму из айвы...
210
Доводилось вам ли вам когда-либо пробовать это поистине султанское яство? – пояснил он, чуть ли не закатив глаза в предвкушении предстоящего наслаждения. - Не стоит, право, не стоит, - попробовал еще раз отказаться от угощения Ветлов, понимая, что неспроста его собираются потчевать деликатесами, - Может в другой раз... - Не беспокойтесь, дорогой друг! Вы прекрасно успеете отдохнуть, - продолжил увещевать Танаат, - С этого момента ваше физическое и душевное состояние для меня не менее, а может и более важно чем для вас самого. Теперь я несу за вас полную ответственность... Михаил предпринял последнюю попытку, - Но мне далеко идти... От такого аргумента турецкий вельможа опять замахал руками, и делал это с таким же выражением какое бывает у кобылы отмахивающейся хвостом от докучливых слепней, - Не надо вам никуда ходить. Для вас уже выделена лучшая гостевая комната в доме у дверей которой будут дежурить самые мои сообразительные и расторопные слуги. Любое ваше желание они выполнят неукоснительно и без промедления. - Но я... – начал было граф на ходу сочинять какую-нибудь необходимость из-за которой ему было обязательно, хоть ненадолго, оставить гостеприимного хозяина, но вовремя удержался от продолжения. Как божий день было ясно, что свидеться со своим напарником без соглядатаев ему не позволят. Засвечивать же казака было смерти подобно. Не дождавшись продолжения ветловской фразы хитроумный османид поспешил на помощь, - Если вам нужно оповестить о чем-то ваших друзей, вот мой стол, на нем вы найдете все что необходимо: бумага, конверты, ручки – пишите. Если хотите я могу выйти... И не сомневайтесь, мои люди доставят ваше послание в любую точку не только Стамбула и всей республики, но даже... - Спасибо, но мне некому писать, - остановил Михаил перечисление неограниченных почтальонских возможностей Танаата. - Как знаете, - легко принял паша отказ гостя, и сопродив слова широким жестом в направлении письменного стола прибавил, - Но если все-таки надумаете, милости прошу. В ответ Ветлов утвердительно кивнул головой и хотел было напомнить хозяину осабняка о его обещании поделиться обстоятельствами места и времени предполагаемого покушения на Мустафу Кемаля, но не успел. В дверь постучали и после разрешительного восклицания вельможи в кабинет вошел слуга и объявил о том, что ужин готов.
Сдедующие два часа паша с графом провели в обеденнной зале. Кроме еды оказавшей бы честь и столу великого везиря, хлебосольный хозяин попотчевал гостя и маленьким концертом. В начале трапезы в столовую были допущены музыканты, так что наслаждаться турецкими деликатесами им
211
довелось под печальные мелодии местных менестрелей. Когда же праздник чревугодия вступил в финальную стадию прислужник внес в комнату два наргиле. Паша принял предназначающийся для него курительный прибор и сделал приглашающий жест в сторону гостя. Ветлов тоже не отказался от предложенного. Поставив наргиле перед собой на пол он взял правой рукой трубку и пригубив Агызлык (мундштук) сделал глубокую затяжку. По характерному потрескиванию раздавшемуся из стеклянной колбы - Гевде и по сладкому аромату наполнившему носоглотку Ветлов понял, что в табак было подмешано несколько крупиц гашиша. Придя к такому заключению он исподлобья бросил взгляд на хозяина особняка. Тот тоже курил и одновременно пристально рассматривал гостя, словно оценивал его состояние. «Это они для того меня анашой потчуют чтобы я на какую-нибудь глупость отважился», - подумал граф затягиваясь во второй раз. После следущей затяжки он прилег на подушки, прикрыл глаза и начал получать удовольствие от музыки раньше казавшейся заунывной. Полчаса спустя, когда курительный сеанс закончился, а музыканты отработавшие на славу свой небольшой гонорар артисты удалились, Танаат предупреждая возможное повторение гостем вопросов на волнующие того темы решил опустить занавес над развлекательной программой, - Обо всем остальном поговорим завтра, а сейчас отдыхать. Спорить Михаил не стал. В положении затворника в котором он неожиданно для себя оказался (такой вариант развития ситуации они с Ковальчуком не предусмотрели, они полагали и, возможно, довольно справедливо, что стоило графу согласиться на все условия противника, и некоторая свобода на перемещение по городу, хоть ограниченная и кратковременная была бы ему гарантирована, но не тут-то было – бусурманы отнеслись к делу серьезно, исключив все предусматриваемые риски) информация так и не выведанная им от хозяина дома не имела особого значения. Знай, Михаил сейчас о месте и времени покушения на президента он наверное больше бы мучился, в первую очередь от невозможности поделиться своим знанием с многомудрым войсковым старшиной. Однако Ветлов унывал не долго. Как всегда, когда обстоятельства припирали его к стене он отдавался, (в руки Всемилосерднейшего сказали бы его сотоварищи по суффизму) по его же определению: на волю великого и непредсказуемого его величества Случая. Отблагодарив пашу за щедрое угощение Михаил откланялся и был препровожен парой дюжих, униформированных, слуг в гостевые аппартаменты расположенные на третьем этаже.
Гостиная предоставленных ему аппартаментов была немалого размера и обставлена в смешанном евпропейском и восточном стилях с присущей всему дому роскошью. Быстро осмотревшись вокруг граф не заглядывая в находящуюся по правую руку спальню поспешил к противоположной входной двери стене. Там находились притягательные своей чистотой и
212
величиной высокие французские окна. Открыв задвижку Ветлов вышел на широкий балкон и обойдя стоящие на нем легкие бамбуковые кресла подошел к баллюстраде. Оценивать ухоженность разбитого за домом небольшого парка граф не захотел и не потому, что уже смеркалось, и краски субтропической флоры утратили свою дневную сочность, в данным момент его не привлекали ни красота цветочных клумб, ни геометрическая правильность идеально подстриженных кустарников, ни вековая мощь окружавших здание деревьев, Михаила интересовало только одно – каким образом можно было выбраться из дома незамеченным и хотя бы на несколько минут встретиться с Ковальчуком. Согласно разработанному ими вместе плану войсковой старшина должен был организовать свой наблюдательный пост неподалеку, где-то на склоне холма начинающегося сразу за северной стеной резиденции Танаат-паши. На то, чтобы понять безнадежность своей затеи графу понадобилось меньше минуты. Не только во дворе рядом с домом, но и в парке он приметил людей не занимающихся каким-либо связанным с поддержанием на территории особняка чистоты и порядка трудом. Рассмотреть их лица было уже невозможно, но по манере вести себя эти прохлаждающиеся без дела молодчики явно смахивали на знакомую графу по посещению клуба охрану Танаата. Кроме того, с левой стороны парка, оттуда где облагороженная челевеческим призором растительность упиралась в трехметровой высоты стену за которую совсем недавно закатилось солнце, до чуткого уха Ветлова донеслось приглушенное ворчание сторожевых собак. По нетерпению легко читаемому в интонациях просящихся на волю псов Михаил заключил, что ночная опека особняка доверяется четвероногим охранникам и время их выпуска на волю на подходе. Проскочить же мимо столь чутких стражей было намного сложнее чем обмануть или провести их чересчур самонадеянных двуногих коллег. Разочарованный выводами сделанными после недолгих наблюдений за окружающей обстановкой Михаил покинул балкон. Осмотрев, проформы ради, спальную и ванную комнаты он, убедившись в том, что окна из них тоже выходят на внутреннюю сторону территории особняка, вернулся в гостиную и не включая свет прилег на диван. Пролежав минут десять без движения в сгущающайся с каждой секундой темноте Ветлов разродился не лишенной оригинальности мыслью: «Если я не в состоянии добраться до Ковальчука, а он не может придти ко мне, то...» - в продолжении сильно переиначенного старинного арабского афоризма он добавил, - «... то надо придумать, как дать ему о себе знать...» Вдохновленный новой идеей граф вскочил и подойдя к стене включил освещение. Вспыхнувшая россыпью хрустальных подвесок массивная бронзовая люстра дала уму Михаила рыскающему в поисках решения поставленной задачи нужную подсказку: «Свет! Вот способ связи с Ефим Мефодичем.»
Дорога же от формирования общей идеи до претворения ее в жизнь
213
оказалась далека от проторенной. Использовать для передачи казаку сообщения посредством азбуки Морзе, освещение комнат не годилось. Неоднократное появление и пропажа света в окнах его аппартаментов непременно бы привлекло внимание танаатской челяди. Максимум, что мог себе позволить Ветлов это - беспорядочная и кратковременная игра со всеми доступными ему выключателями электричества. Но единственное чего мог добиться Михаил такой хаотичной светопляской - было привлечь внимание своего напарника наверняка ведущего наблюдение за домом. О том же, каким образом поведать Мефодичу о планах противника нужно было еще придумать, а может быть и вспомнить. Самым простым и естественным решением проблемы стало бы обладание любым фонарем или хотя бы свечой. Не надеясь найти в предоставленных ему аппартаментах фонарь, Михаил приступил к поиску свечей. К его немалому сожалению столь архаичного, но вместе с тем безотказного и повсеместно распространенного предмета освещения, как свеча им найдено не было, но на кофейном столике в гостиной он наткнулся на спичечный коробок безмятежно покоящийся на продолговатой, изготовленной из эбеного дерева и украшенной инкрустацией из слоновой кости шкатулке. Это было уже что-то... Конечно, спичкам, граф бы предпочел зажигалку ведь именно зажигалкой... Давным, давно, в другой еще жизни, так ему сейчас казалось, во время первой мировой, когда он только набирался азов контрразведческой деятельности довелось ему услышать от своего наставника рассказ о том, как на энной сортировачной станции был пойман немецкий шпион передающий с помощью сигналов зажигалкой информацию о проходящих мимо военных составах... Вспомнив об этом он и возжелал заиметь зажигалку. «А может попробовать сделать тоже самое спичками», - подумал он с сомнением, поднимая коробок, - «Будет труднее, но другого выхода нет», - принял он естественное решение и машинально открыл крышку шкатулки надеясь найти там нечто более удобное для использования нежели самые обыкновенные спички. Увы, внутри изящного ящичка зажигалки не оказалось. Там, упакованные каждая в отдельный футляр, лежали самого высокого качества сигары местного производства. Безотчетно, движимый самым обыденным житейским любопытством он вынул из шкатулки один из цилиндриков и достал из него пахучую табачную скрутку. Покрутив сигару в руках он понюхал ее и соблазненный ароматом источаемым табачным листом подумал, не закурить ли? Но, как только шальная, можно сказать мальчишеская, мысль о курении была проанализирована мозгом граф чуть не вскрикнул от радости. «Вот оно решение проблемы! Сигара заменит мне и фонарик и зажигалку.»
Желание тотчас же испробовать сигару в деле было очень сильным, но Ветлов сдержался. Сначала нужно было продумать и сделать это досконально, не только сам сеанс связи - то есть подобрать для передачи самые точные и желательно наиболее простые слова (послание должно было быть
214
одновременно коротким и информационно емким), но и безошибочный способ привлечения внимания войскового старшины. На подготовку к выходу в эфир, вернее на балкон у графа ушло менее пяти минут. Закончив с обдумыванием текста сообщения, Михаил проманипулировал со всеми выключателями в аппартаментах в такой последовательности, что внешне беспорядочное вспыхивание всех ламп в разных комнатах непременно должно было привлечь внимание заинтересованного наблюдателя. Завершив световое представление тотальным выключением освететельных приборов, граф со спичками и сигарной коробкой в руках вышел на погруженный во тьму балкон и отодвинув одно из кресел подальше от баллюстрады уселся на него, и стал напряженно всматриваться в слегка еще лиловеющий горизонт. Если казак увидел и правильно воспринял его сигнал то от него должно было поступить какое-либо подтверждение увиденному. Ковальчук не разочаровал затворника по собственной воле. Спустя всего лишь пару минут на склоне горы, не так далеко от северной стены особняка, один за другим вспыхнули три крохотно-трепетных огонька. Горели они недолго, медленно обрисовав в вечернем небе вертикальную восьмерку огоньки были разом потушены. Приписав появление в атмосфере загадочных, летающих тройками, светлячков присутствию на склоне горы Ефима Мефодича и наличию у него спичек, Ветлов, слегка нервничая, откусил кончик одной сигары и прикурив ее начал неловкую передачу невразумительного сообщения. Пользуясь левой рукой для временного перекрывания весело тлеющей (благодаря частым затяжкам) табачной скрутки, Михаил, потея от боязни совершить неточность в передаче букв «отстучал» огненной морзянкой: ЗАПЕРТ ДО ЗАВТРА?... СОС...ГАЗИ Отработав куцый текст, граф затушил сигару и напряженно вперился в ставшее абсолютно черным пространство. Короткий световой ответ, всего лишь одна буква: R (received as transmitted), далась войскому старшине еще сложнее чем Михаилу все сообщение. Намучавшись со спичками, Ефим Мефодич тем не менее смог положительно и однозначно подтвердить прием информации. Увидев подтвеждение принятия передачи казаком Ветлов облегченно вздохнул и вернувшись вовнутрь здания решил, в виде награды за удачно проведенный сеанс связи, воспользоваться удобствами танаатского жилища – понежится в ванной. Пошли уже пятые сутки с тех пор, не принимая в расчет купание одетым в Коровьем Броду, как граф в последний раз принимал душ.
215
Безусловно он предпочел бы либо посетить галатасарайский хамам и отдавшись в сноровистые руки теллака( профессионального банщика) смыть с себя не только грязь и физическую усталость, но и сбросить накопившееся за последние дни психологическое напряжение, либо почти с таким же эффектом хорошенько попариться в нашей родной баньке, да быть обхоженным свежим веничком... Однако, на нет и суда нет – на сегодня и западноевропейского полоскания в собственном соку было бы достаточно. Михаил уверенно вошел в ванную комнату и открыл надраенные до блеска бронзовые вентили. Мощными струями вода стала наполнять покрытую голубой эмалью латунную емкость... Ветлов настолько размяк в горячей воде физически и эмоционально, что чуть было не заснул. Из приятного оцепенения графа вырвал требовательный стук в дверь. Не успел он сообразить что происходит, на пороге ванной комнаты появился один из приставленных к нему прислужников и не слишком вежливо извинившись передал распоряжение паши, - Через десять минут вы должны быть готовы к отъезду. Пока размягченный жарой мозг Михаила переваривал услышанное дверь затворилась и танаатовского посланца и след простыл. Куда, зачем, почему сейчас, а не завтра? Эти или подобные им вопросы пронеслись в уплывающем в дрему сознании купальщика. Но дремал граф лишь мгновение. Секунды спустя он уже энергично обтирался полотенцем лихорадочно соображая, как сообщить бдящему в намного менее комфортных условиях Ковальчуку о неожиданном изменении в планах противника. Споро одеваясь, он, ввиду отсутствия времени, решил отказаться от использования сигары. Единственное, что оставалось – это повторить иллюминацию не так давно устроенную им для привлечения внимания Ефима Мефодича. Но для внесения некоторой конкретности в хаотичность включения-выключения ламп он пошел на небольшую модификацию в работе с освещением. Передать внезапно обрушившуюся на него новость полностью он не отважился, но сделать из нее достаточно прозрачную аббревиатуру, как ему показалось, сподобился. Просигналив в ночь, COP (change of plans), граф, совсем неуверенный в том, что получивший до завтра отбой, Ефим Мефодич не покинул доселе свой пост, вышел из так и не ставшими его ночлегом аппартаментов и под экскортом молчаливой прислуги спустился в сени особняка. Ждать хозяина поместья ему не пришлось. Энергичным шагом вышедший из противоположного крыла здания паша оказался у парадной двери почти одновременно с гостем, - Извиняюсь за беспокойство, но нам рекомедовано отправиться на место действия не мешкая, - сказал османид и кивком головы приказал стоявшему у двери слуге открыть ее.
Объяснение представленное хозяином поместья вполне удовлетворило бы
216
гостя отнесись он к словам паши без предубеждения. Но один раз уже обжегшись на доверии коварному османиду Ветлов не поверил сказанному. «Ты наверняка заранее спланировал такой поздний отъезд, а разговоры насчет завртрашнего утра это был лишь хитрый ход, чтобы дезориентировать меня и сбить с толку моих возможных помощников», - подумал он выходя из особняка. На гравиевой дорожке перед домом стоял танаатский Паккард, двигатель его уверенно пыхтел на холостых, дверцы были открыты. Перед и за громадным лимузином, образуя небольшую мотоколонну стояли два новеньких Рено заполненных угрюмолицыми турками. Предложив гостю первым сесть в машину паша не мешкая забрался в салон следом за Ветловым и занял на заднем диване место рядом. Двое личных телохранителей турецкого вельможи разместились на откидных сидениях, третий - подсел в отгороженную от салона кабину шофера. Не успели захлопнуться за охраной дверцы, как кортеж из трех автомобилей тронулся в неведомый для единственного «пассажира поневоле» путь. Разные мысли толклись в голове у досрочно завершившего безмятежное блаженствование в пенной воде графа. По-прежнему его занимала причина неожиданной спешки скрытного османида, но кроме вопросов одолевавших его с момента объявления о срочном отъезде, Михаила волновало и направление движение их автомобиля и то, что являлось самой тревожной мыслью: Дошло ли до войскового старшины его последнее сообщение? Но какой бы важной ни была дума о Ковальчуке, о помощи казака в данный момент лучше было забыть. Нужно было мобилизовать все свои силы на продолжение борьбы в одиночку и главным козырем в этом противостоянии было обладание верной информацией. Чем раньше он узнает о том какое ему на самом деле отведено место в планах противника, тем больше у него будет шансов выбраться из этой западни живым самому и спасти Лидию. Оставив на время мысли о Ефим Мефодиче в стороне от главного направления управляемого потока сознания, граф сосредоточился на маршруте движения Паккарда: надо было побыстрее определяться с географической целью их путешествия. Решение этой мудреной на первый взгляд задачки смутно проклюнулось через несколько минут езды. Выехав за пределы района особняков колонна автомобилей повернула на юг и покатила под уклон. Но направлению их хода и с каждой минутой усиливающемуся, безошибочно угадываемогу запаху приближающегося моря Ветлову стало понятно, что промежуточной целью поездки является порт. Действительно, двадцать минут спустя, проехав по полупустым улицам готовящегося к ночному отдыху города все расстояние от поместья до набережной практически без остановок кортеж машин притормозил у уже знакомого графу дебаркадера, на морской стороне которого, под уже разведенными парами их дожидался изящный и ходкий Эль Магриб.
На яхте графа расместили в каюте на левом борту – той же самой,
217
которую он занимал неделю назад во время увеселительной морской прогулки к развалинам воспетого знаменитым слепцом полиса. Оказавшись в выделенном ему помещении Михаил тотчас бросился к одному из двух иллюминаторов находившихся в каюте и выходящих на шлюпочную палубу, тому что был ближе к трапу. Выглядывать наружу Ветлов не стал, прижавшись спиной к переборке между ними, рядом с чуть приоткрытым, толстым, прямоугольной формы стеклом он весь обратился в слух. Его спонтанный маневр принес определенные результаты. Два матроса в чью задачу входило поднять трап и закрепить его в походном положении во время перекидки обыденными, ничего не значащими фразами с береговыми швартовщиками случайно обмолвились о том, что конечной целью их парусно-моторного судна является крепость-порт Кушадасы. Теперь Михаил знал куда направляется яхта, но что эта информация ему давала? По большому счету ничего. Сообщать об этой новости теперь было некому, а для него, лишившегося последней поддержки, место действия особого значения не имело. Продолжать надеятся на помощь войскового старшины становилось бесмысленно. Неожиданный отъезд из особняка наверняка застал казака врасплох и он наврядли, даже если и умудрился принять последнюю новость от Михаила, успел бы проследить за экстренно отъехавшими машинами. «Ну, что ж, придется в одиночку расхлебывать самим собой заваренную кашу...» - смирился с неприятным фактом граф, однако для придания самому себе позитивного настроя постарался отыскать в непростой ситуации положительную составляющую: «Но нет, как говорится, худа без добра, по крайней мере Ефим Мефодич не будет подвергать себя опасности из-за моей неуемной страсти к авантюрам. Времени же у меня в избытке, переход до Кушадасы, даже при попутном ветре и работающей самым полным машиной, наверняка займет больше суток... Даст, Бог, что-нибудь еще разузнаю и успею подготовиться к бусурманским сюрпризам». А в том, что оные поджидают его в самом ближайшем будущем Ветлов не сомневался ни секунды. Оставленный всеми в покое он нашел самое верное применение своему временному одиночеству, решил хорошенько отоспаться. Приблизительно в это же время, когда Михал отложив все попытки обдумывания своих проблем до мудрого утра растянулся на широкой кровати, а Аль Магриб отвалил от берега с помощью паровой машины и развернувшись носом к выходу из бухты Золотой Рог в направлении Мраморного моря начал ставить прямое парусное вооружение, к танаатскому дебаркадеру подлетела извозчичья коляска и с ее козел соскочил высокий сухопарый мужчина. Подбежав к еще не успевшей покинуть пристань причальной обслуге, Ефим Мефодич, а это был он, задал на своем далеком от совершенства, но тем не менее вполне понятном турецком языке, достаточно несуразный с точки зрения даже самой элементарной логики вопрос, - Давно отчалили?
218
- Пятнадцать минут назад, - снисходительно ответил один из швартовщиков с любопытством рассматривая казака. - Эх, чуть-чуть опоздал, - горестно выдохнул Ковальчук, не обращая внимания на переглядку портовых рабочих. - У тебя, что знакомые на Аль Магрибе, или проводить кого собирался... – насмешливо поинтересовался старший бригады. - Какие знакомые, - со всей серьезностью стал держать ответ войсковой старшина, - мне было поручено доставить и вручить хозяину яхты очень важный документ, - пояснил Ефим Мефодич для убедительности похлопывая себя по карману, в котором у него действительно лежал конверт с письмом паши к графу. Услышав о важном документе турки несколько изменили свое отношение к незнакомцу, но полного доверия еще не проявили, - А ты не врешь? – спросил самый низкорослый из четверки. Готовый к такому вопросу Ефим Мефодич бережно достал танаатское послание и выказывая необходимое почтение неординарному на вид конверту продемонстрировал его сгрудившимся вокруг него сухопутным морякам, - Вот этот документ, - сказал он, и указав другой рукой в сторону слаборазличимого уже силуэта Аль Магриба, риторически прибавил, - а вот где яхта... - Не повезло тебе, уважаемый - посочувствовал старший из турок, - Не выполнить теперь тебе поручения... - Что же ты вовремя, до отхода яхты не приехал, небось в кабачок заглянул Раки хлебнуть, - раздался насмешливый голос низкорослого. В сердцах махнув рукой, Ефим Мефодич указал головой на ни в чем неповинного жеребца и свалил на него грех опоздания, - Да вот этот, сын Иблиса, почуял кобылу в настроении и свернул за ней в узкий переулок. Сначала я пытался приструнить его по-доброму, но он, вражий сын, заупрямился и продолжил бежать за лошадью, ну тогда я и его проучил маленько, чтобы не забывал кто над кем хозяин. Так он от страха оступился и чуть было не упал, но ногах все-таки устоял, только одно колесо попало в водосток где и застряло. Пока я его выпрягал, вытаскивал из канавы, разворачивал коляску, снова впрягал - получаса как и не было. Вот так, из-за чужой кобылы я и провалил ответственное поручение. - Да это точно. Из-за женщин этих - одни неприятности, - понимающе и очень эмоционально отзвался на ложь Ковальчука самый угрюмый швартовщик, не проронивший доселе ни единого слова. - Что же теперь делать-то? – растерянно-печальным тоном вопросил Ефим Мефодич неизвестно кого, обращая взор к небесам. Казак не сомневался, что момент для прокачки портовых рабочих созрел и задав патетический вопрос высшим силам он переферическим зрением продолжал наблюдать за окружавшими его людьми .
- Ситуация непростая, - первым отклюкнулся на нужду незнакомца в
219
совете угрюмый портовик. Видимо неприятность в которую не без участия женского пола угодил курьер вызвала его сочуствие, - Достать теперь Аль Магриб нет практически никакой возможности... - Почему, военный катер запросто может догнать яхту за пару часов, - авторитетно вклинился в разговор низкорослый. - Разве можно договориться с военными, - недоверчиво протянул войсковой старшина. - Конечно нет, - согласился с неудачливым курьером старший турок, - С военными не договариваются – им отдают приказы. Морем Аль Магриб действительно не достать, но можно связаться с яхтой по радиотелефону и с его помощью передать содержание документа, - предложил он неожиданный вариант. - Никто кроме паши не имеет права вскрывать конверт, - моментально отклонил Ковальчук вполне разумную на посторонний взгляд идею технически подкованного турка. - Тогда тебе нужно побыстрее добраться до их порта назначения, - посоветовал опытный портовик. - Надеюсь они недалеко отправились, - поинтересовался Ефим Мефодич с гримасой в которой легко читалось его абсолютное нежелание ехать куда-либо. Внутренне же казак ликовал. Наконец в затянувшемся разговоре наступил долгожданный момент. - В Кушадасы, - поспешил с сообщением угрюмый. - Так далеко - упавшим голосом проговорил на самом деле очень довольный собой Ковальчук. Проблема номер один решена – маршрут противника известен. Теперь можно было приступать к зондированию портовиков на предмет цели неблизкого перехода танаатской яхты. Хотя надежды на то, что и на второй вопрос он получит достоверный ответ у войскового старшины не было никакой. Он был уверен, что осторожный паша ни полсловом не обмолвился ни с кем из своих подчиненых о своих настоящих планах. Но попробовать разузнать хоть что-то, Ефим Мефодич был обязан, - Что же им в этом пиратском прибежише понадобилось? - А мы почем знаем, - не раздумывая сказал низкорослый, - господа в своих делах перед нами не отчитываются. - Зто точно, - поддержал коллегу угрюмый. - Ну не знаете, так и ладно... - пошел было на попятный казак, но у пожилого турка оказалось на эту тему свое, отличное от высказанного коллегами мнение, - Знать мы, конечно, не знаем, но кое о чем догадываемся, - начал он издалека, - На прошлой неделе высокородный Танаат-паша уже брал с собой на яхту иностранцев. Тогда они ходили в Чанаккале, это мне ботсман рассказывал, а от туда гостей возили на прогулку к развалинам Трои... Ну вот я и думаю, что коли и сейчас в гостях у паши один из тех же самым иностранцев, а яхта пошла в Кушадасы - то скорее всего хозяин решил показать гостю еще один знаменитый город - Эфес.
220
Ковальчук скептически воспринял догадку мозговитолго турка, но виду не подал. Разбираться с планами паши он решил самостоятельно. Сейчас же ситуация требовала не досужих размышлений, а конкретных действий - яхта с Михаилом на борту удалялась все дальше идальше. Необходимо было и как можно быстрее найти оптимальный вариант преследования моторного парусника, - Мне-то на самом деле не важно зачем они туда отправились, - признался он неискренне, - Мне докумет позарез передать надо... – добавил казак сделав ладонью, у шеи, хорошо понятный жест. - Если морем их не догнать, то можно попытаться добраться туда по земле, - подал голос низкорослый, вполне возможно под впечатлением такой наглядной жестикуляции. Глупо уставившись на советчика войсковой старшина с нескрываемой обидой спросил, - На чем, на этом озабоченном жеребце, что ли? - Надо ехать на поезде, - на этот раз с дельной подсказкой поторопился угрюмый. - А разве из Стамбула туда идут поезда, - продолжил казак разыгрывать прсточка. Наступило молчание. По лицам портовых рабочих было нетрудно догадаться, что такие тонкости, как разветвленность железнодорожных путей молодой турецкой республика им неизвестны. Войсковой старшина не удивился бы если бы узнал, что никто из них вообще никогда не ездил в поездах. Как ни крути, а морские все-таки они были люди и наверняка все поездки по окрестностям совершали на любых знакомых и доступных местному населению издревле плавсредствах. Однако длиться вечно молчание немогло и было огно прервано угрюмым, - Я помню мой родственник рассказывал, когда он ездил в район Улубея навещать родню жены, то он сел на поезд на вокзале Хайдарпаша доехал сначала до Елкешехира, потом пересел на другой идущий в Усак, а оттуда, уже на повозке, добрался до нужной ему деревни... - Но мне ведь не нужно не в Усак и не в Улубей, - нетерпеливо остановил угрюмого Ефим Мефодич не позволив тому дорассказать о туристической эпопее своего родственника. - Я понимаю, - совсем не обидевшись, что его перебили продолжил рассказчик, - так вот, Ариф, так зовут мужа моей двоюродной сестры, говорил, что из Усака есть поезда идущие к западному побережью... - Ну это другое дело, - оживая на глазах сказал казак, - Большое вам всем спасибо за помощь, да благословит Аллах ваши добрые сердца... Ну, а мне пора, погоню на вокзал Хайдарпаши, может мне еще удастся исправить свою ошибку и нагнать Эль Магриб, - прибавил он поглядывая на стоявшую неподалеку повозку. - Не на Хайдарпаши тебе надо торопиться, - остановил готового сорваться с места курьера пожилой швартовщик.
221
- А куда же? – застыл в нерешительности Ковальчук удивленно уставившись на турка. Интересно, что реакция казака на заявление швартовщика-доброхота не оставила его в меньшинстве. С неменьшим удивлением на своего товарища смотрели и коллеги. - В порт тебе надо поспешать, - авторитетно изрек турок, - и договорится с командой первого судна отходящего в Бандирму, чтобы они тебя взяли на борт. - Почему? - Потому что там тоже есть вокзал с которого поезда идут вдоль всего западного побережья Анатолии. Если тебе повезет и ты сегодняшней ночью отплывешь в Бандирму, а завтра попадешь на поезд до Баликесира то в этом случае тебе даже удастся опередить Эль Магриб и первым добраться до Кушадасы. - Не может быть! – театрально изумился войсковой старшина. - Может. Но только при условии, что тебя возьмут на судно, - туманно намекнул бригадир на возможные трудности. После такого намека настроение незадачливого курьера заметно ухудшилось и помрачнев лицом он спросил, - А могут невзять? - Запросто! – поспешил вставить убийственную реплику низкорослый, давая понять, что будь его воля он не за что бы не взял в рейс такого простофилю. - Что же делать-то? – простонал просительно войсковой старшина. - Деньги у тебя есть? – неожиданно спросил старый портовик пристально всматриваясь в попавшего в переплет курьера. - Есть немного, а что? – ответил Ковальчук озадаченно. - Как, это - что? Ты, как думаешь тебя бесплатно, что ли, до Бандирмы повезут? - Конечно, конечно мне дали денег на расходы, - тотчас оживился казак начиная рыскать по карманам. - Ну тогда поехали, - решительно сказал добровольный помощник, - Меня в порту каждая собака знает... Попробую устроить тебя на пароход... Только платить придется, сколько скажут... - Да продлит Всемилосердный годы твои ага, да ... - Поехали, поехали, потом благодарить будешь, - остановил славословия воспрявшего духом курьера бригадир швартовщиков и первым направился к повозке.
Ефим Мефодич не заставил себя ждать, коротко распрощавшись с остальными участниками беседы он быстро последовал за своим благодетелем. Переезд до грузового порта занял у них немного времени. На поиски же баркаса отходящего в нужном направлении они потрали от силы десять минут. Бригадир, несмотря на то, что последние годы работал на частном дебаркадере продолжал оставаться в порту своим человеком. Все работники
222
порта, к кому бы он ни обращался, относились к нему с почтением и по мере сил помогали. Все это радовало Ковальчука он уже почти не сомневался в том, что общительный турок поможет ему устроиться на идущее в Бандирму судно. И действительно после коротких переговоров с ничем непримечательным, щуплым морячком, который видом своим больше походил не на матерого морского волка, а на долгое время сидевшего на голодной диете степного шакала, щвартовщик подозвал к себе беспокойно переминавшегося с ноги на ногу в сторонке курьера и объявил тому условия выдвинутые капитаном баркаса, - С тебя двадцать лир. Войсковой старшина с радостью заплатил бы и тридцать (нужно было торпиться навыручку Михаила) благо деньги у него имелись и, что самое главное, – баркас был оснащен паровой машиной, но согласиться сразу на требование турка он не мог, потому что так бездумно относится к деньгам на Востоке нельзя и, что безусловно вызвало бы у бусурман подозрение. Ефим Мефодич начал торговаться. Прения сторон продолжались дольше чем сам поиск судна. В конце концов отдав должное торгу, использовав при этом все полагающиеся компоненты и атрибуты деловых переговоров: мольбы, угрозы, проклятия, самые отборные ругательства, призывание в свидетели и обвинители наивысших сил, как добрых так и злых, переговоршики сошлись на девяти лирах. Расплатившись с добровольным помощником и пожелав ему здоровья, и процветания казак, ведомый матросом баркаса поднялся на борт. В это время на берегу происходил не менее оживленный диспут между швартовщиком и хозяином судна. Выбив из портовика причитающуюся ему долю капитан проворно влетел по сходням на главную палубу баркаса и дал приказ на отход. Погоня за Эль Магрибом началась. Всю ночь Ветлов провел в Кровавом колодце, в окружении тел давно погибших товарищей и родственников. Уже само по себе пребывание в преиподней было нестерпимо жутко, однако наиболее ужасным было знание того, что с минуты на минуту к нему, в эту зловещую яму, сбросят сначала Лидию, а за ней Мустафу Кемаля. Задрав голову, стоя по колени в крови Михаил ждал прибытия новых жертв. Сделать что-нибудь, выбраться от туда, или хотя бы криком предупредить Фомину о беде он не мог, тело его неповиновалось ему. Единственное, на что он был способен - это вздрагивать при каждом шорохе и зажмуриваться при каждой промелькнувшей над зевом колодца тени. Когда же свет над его головой полностью затмила какая-та фигура и спустя мгновение полетела вниз граф вскрикнул... и проснулся в холодном, липком поту. В этот момент Эль Магриб миновав мыс Илясбабабурну вышел из Дарданелльского пролива в Эгейское море.
Стряхнув с себя одолевшее им во время ночного кошмара оцепенение Михаил встал и подошел к иллюминаторам. Полуостров Галиболу остался за
223
кормой и сейчас, по правому борту Эль Магриба отражая золотые потоки набиравшего высоту солнца раскинулась бескрайняя на вид громада штилевого моря. Яхта тем временем, слегка поскрипывая такелажем и чуть накренившись влево подворачивала к югу. «Эка я спать горазд, продрых почти половину пути... - с неудовольствием подумал он, - ... и ничего еще не рузузнал и ничего не придумал». Но долго казнить себя Ветлов не намеривался, для вытеснения из головы негативных мыслей он прибег к наилучшему из известных ему средств по обретениию положительного утреннего настроения. Граф уединился в ванной комнате и неспешно принялся приводить в порядок не только свой внешний облик, но и внутреннее состояние. Двадцать минут спустя свежий, до благородной синевы выбритый, сбросивший с себя вместе с двухдневной щетиной последние воспоминания о зловещем сне, Михаил покинул место личной гигиены. Следующими его занятиями тоже предназначенными для создания позитивного заряда на весь день должны были стать гимнастические и дыхательные упражнения, но столь полезную для физического и душевного здоровья программу осуществить не удалось в дверь каюты постучали, - Вас приглашают к завтраку, господин, - донесся извне голос судового стюарда. - Сейчас иду, - ответил граф автоматически, внезапно ощутив собачий голод. Стол в кают-компании был накрыт на одну персону. На молчаливый вопрос Ветлова обслуживающий его стюард ответил, что его светлость уже откушал и занимается сейчас в кабинете неотложными делами. Так же он передал от паши извинения и его пожелание графу чувствовать себя на яхте как дома. «К ужину господин обещал освободиться и собирается провести вечер в вашей компании» - завершил стюард передачу Михаилу устного сообщения от хозяина Эль Магриба заново наполняя чашку гостя сильно пахнущим кофе. Новость услышаннная от безупречно выполняющие свои обязанности турка не расстроила графа. Особого желания видеть виновника всех его бед у Ветлова не было. Расчитывать на то, что ему удастся разговорить Танаата и выудить из него хоть какую-нибудь крупицу тщательно оберегаемого тем секрета было по меньшей мере наивно. Вчера паша еще раз доказал, что человек он в ведении всех видов переговоров искушенный и заставить его проболтаться можно было лишь (да и то теоретически) в случае оказания на него физического давления. Но отказываться от своего намерения раздобыть еще хоть какой-то дополнительный, пусть и косвенный, фрагмент информации относящийся к предстоящему покушению на Мустафу Кемаля, Михаил не собирался. Закончив завтрак он вышел из каюткомпании и начал разведывательную, на вид совершенно безобидную, прогулку по стремительно и элегантно разрезающему гладь Эгейского моря судну.
Приблизительно к тому времени, когда единственный пасажир
224
Эль-Магриба начинал свой изысканный завтрак его старый друг и товарищ, войсковой старшина Ковальчук некомфортно проведя ночь на палубе шаланды успешно высадился в Бандирме. Достигнув первого пункта на его непростом пути в Кушадасы, казак не позволив себе даже подумать о еде поспешил на вокзал где, почти что с боем погрузился в поезд идущий до Баликесира. Пробившись, где силой, где настырностью, где лирами, в купе второго класса Ефим Мефодич умудрился занять в нем место у окна. Стоило ему усесться на деревянную скамью, как старый английский паровоз фирмы Н выпустил из котла излишки пара и издав пронзительный гудок медленно потянул пятивагонный состав вглубь Анатолийского полуострова. Казак некоторое время понаблюдал за лениво сменяющимися за окном картинками малоазиатской пасторали, затем нахлобучил поплотнее шляпу и принялся коротать время с помощью самого полезного для здоровья путешественника способа - сна. Начал Михаил свое вторичное знакомство с Эль-Магрибом с того, что обошел открытые палубы. Затем он прошелся по всем внутренним отсекам и даже заглянул в машинное отделение. По тому, как интенсивно качегары забрасывали в топку уголь, пассажир даже не взглянув на паровые маноментры понял, что котел работает на полную мощность, а это говорило о спешке. Запасов же угля в машинном отделении по оценке Ветлова оставалось не так много, а впереди была еще добрая половина пути. Механик же с которым Михаилу удалось перекинуться несколькими словами на заданный обиняками вопрос о порте назначения подтвердил услышанное графом вчера вечером от матросов. Яхта направлялась в Кушадасы. Последним местом посещения любознательного гостя был капитанский мостик. Ветлов поднялся на левое крыло рулевой рубки сияющей на полуденном солнце не только водоотталкивающим лаком, которым были покрыты все ее деревянные части, но и надраенными до огненного блеска медными, бронзовыми и латунными элементами палубы, надстройки, навигационных приборов и инструментов. Граф постучался и вошел на мостик. Вообще-то, все моряки мира нелюбят, когда праздные пассажиры незванно заявляются в святая святых любого плавсредства, однако турецкий вахтенный штурман не выказал заметного раздражения по-поводу неожиданного визита незнакомца. По-видимому он был предупрежден о возможном появлении единственного гостя яхты в рулевой рубки и поэтому повел себя по отношению к визитеру на редкость гостепримно. Помощник капитана с готовностью ответил на все вопросы Михаила касающееся истории постройки, эксплуатации и технических характеристик вверенного ему судна. Также без утайки турецкий мореход поведал любопытному yabanci и о конечной цели путешествия яхты,
- Я думаю, что на этот раз хозяин решил познакомить вас с тем что осталось от античного города Эфес, - сказал он и в подтверждении своих слов показал визитеру лоцию с собственноручно проложенным маршрутом до
225
порта Кушадасы. - Это ваше личное предположение... или Танаат-паша сам сказал об этом? – попытался граф уточнить очень важную деталь. - Ну... это ведь напрашивается само собой, - неуверенно начал штурман, - если во время прошлой поездки, когда вы гостили на Аль-Магрибе в первый раз Танаат-паша возил вас смотреть на развалины Трои, то естественно предположить, что целью захода в Кушадасы является посещение другого, не менее интересного чем Троя, древнего города, - совсем стушевавшись закончил турецкий мореход. - Понятно, - согласно кивая головой сказал Михаил, затем поблагодарил говорливого вахтенного помощника за гостеприимность и тепло распрощавшись с ним покинул штурманскую рубку «Ну, вот... Теперь я точно знаю куда мы направляемся... Яхта действительно идет в древнюю базу Барбароссы... Или все таки не идет?!.» - этакой дилеммой вынужден был Михаил подытожить результат проведенного им опроса членов экипажа спускаясь на шлюпочную палубу, - И что же из всего этого вытекает? – продолжил он размышлять, прекрасно понимая, что в настоящий момент этот вопрос вновь останется безответным. Из мысленного тупика в который он сам себя загнал, графа вывели появившееся на горизонте, по правому борта судна, мутные очертания острова Бозджахода. Эль Магиб полным ходом приближался к гейиклийскому проливу. Отвлекшись от невеселых дум, Михаил остановился у планширя и облокотившись на него решил дождаться момента, когда яхта окажется на траверзе острова носившего некогда греческое имя Тенедос. Его вдруг заинтересовало будет ли с середины пролива видна старая крепость верой и правдой послужившая не только туркам, но и византийцам, неополитанцам, генуэзцам. Поначалу ему не повезло. Полуденное марево окутавшее прибрежную часть острова скрывало от глаз древнее фортификационное сооружение и Михаил хотел было уже расстроиться по этому поводу, но не успел. Неизвестно откуда набежавший ветерок разогнал воздушный кисель и перед ищущим взором Ветлова в своей первозданной мощи и строгости открылись крепостные стены с башнями по углам. «Так просто!.. Только что ничего не было видно, а теперь... хоть акварель пиши... – сделал он не совсем логичный вывод и тотчас же поправился, - а живопись-то здесь не при чем... Нынче ведь к искусству другой подход - чем больше в нем тумана тем быстрее оно продается. Писать остров можно было и раньше, ну а избавиться от мглы в собственных мозгах можно только одним средством, но сначала...
Полностью утратив интерес и к острову, и к его крепости, Ветлов направился на корму. Дойдя до кормового флагштока граф осмотрелся. Планируемое им с утра дело желательно было осуществить подальше от посторонних глаз. К его удаче на небольшой площадке для отдыха рядом с развевающимся на гафеле новым турецким флагом (белый серп со звездой на красном фоне) никого не было. Единственными живыми существами
226
находящимися в районе кормы Эль Магриба были нагло-гомонливые чайки. Они летели за яхтой внимательно прочесывая своими дадьнозоркими глазами кильватерную струю в надежде поживиться каким-нибудь мусором всегда и везде сопутствующим человеческому пребыванию. Михаил поднял голову и бездумно посмотрел на морских мусорщиков. Никаких ассоциаций птицы у него не вызвали, но когда взгляд графа опустился вниз то лениво трепыхавшаяся на слабом ветру цветная государственная холстина Турецкой республики навела его на чисто патетический вопрос: «Почему большинство правительств новообразованных государств выбирает для главного символа страны столь откровенно кровавые цвета?..» Ответа, как и следовало ожидать, на не уместную риторическую вольность не последовало. Граф поворотился спиной к чужому знамени и приступил к практикуемой в суффийских монастырях разминке. Упражнения были несложные, но благодаря координированию каждого движения с дыханием и постепенному увеличению их амплитуды минут через десять занятий, граф почувствовал, что тело его готово к выполнению более сложного задания. Им оказался базовый комплекс движений имитирующий хассасинский поединок на кинжалах. И хотя, Михаил, европейской частью своего существа полагал, что используемые в комплексе приемы отличаются гипертрофированной (на взгляд обитателей Старого света), типично азиатской жестокостью и, что применять их против людей, подобным хитростями необученным бесчестно, упражнения он выполнял с охотой.
Уклоны, выпады, парирования, захваты, подножки, подсечки, удары руками и ногами... Как в наисложнейший исфаханский ковер вплетается бесчисленное количество разноцветных нитей образующих собой радующий глаз узор, так и в последовательность упражнений выполняемых графом были не менее органично включены всевозможные виды нападения и защиты... Когда-то, в бытность свою еще только кандидатом в фидаины, Ветлову представился шанс воочию убедиться в действенной жестокости хассасинского боя на кинжалах. На его глазах состоялся поединок абиссинского воина с рафиком из их секты. Причиной приведшей правоверных к дуэли оказался элементарный религиозный спор. Абиссинцу что-то не понравилось в высказываниях непрезентапельного на вид рафика и он решил доказать превосходство своей точки зрения с помощью сабли... Он был высок, широк в груди и, как ему наверное думалось быстр и умел. Но низкорослый и щуплый рафик был на этот счет абсолютно противоположного мнения. На каждый мах абиссинца саблей он отвечал, как минимум тремя змееобразными движениями своего кинжала. Уже после второй попытки располовинить противника абиссинец выронил острейший клинок и с удивлением, и непониманием уставился сначала на свою правую руку, затем на левую ногу (что он на них увидел любопытного Ветлов тогда не рассмотрел, слишком далеко стоял)... Поднял же африканский боец оружие уже левой
227
рукой, поднял и попытался уже ею, нечистой, довести задуманное до конца... Однако и с этой, неправедной, стороны не было ему удачи... Лишь однажды взмахнул он своим дамасским клинком и когда опустил его в направлении головы соперника тот, многократно полоснув кинжалом по могучей черной руке проскочил подмышкой за спину абиссинца. Сабля вновь упала на землю, куда через пару секунд рухнуло и эбеновое тело безрассудного воина. У абиссинца было не только перерезано горло, но и из под левой лопатки торчала небогато украшенная ручка кривой джамбии. Когда Михаилу удалось протолкаться сквозь толпу окружившую место побоища и бросить взгляд на поверженное тело богатыря его чуть не вытошнило. Все тело африканца было исполосовано ножом и если бы не цвет его кожи и темных тонов одежда он еще живым был бы похож либо на прогнанного сквозь шпицрутенный строй солдата, либо исхлестанного кошкой-семихвосткой матроса... С тех пор Ветлов не мог побороть в себе отвращения к столь жестокому искусству владения холодным оружием, но комплекс движений, тем не менее, продолжал проделывать с огромным удовольствием. Закончив упражняться Михаил возвратился в каюту. Дань физической составляющей собственного организма (эго?!) была отдана: тело успокоено, душа умиротворена. Настало время заставить свой интеллект поработать над решением бусурманской головоломки. Ефим Мефодич же, в этот момент прибывал в Баликесир. За долгие часы, что поезд на котором он ехал, тащился из Бандирмы казак успел перезнакомиться со всеми обитателями купе. Естественно, что выдать себя за настоящего турка Ковальчику бы не удалось, поэтому во время знакомства с новыми людьми он иногда представлялся отуреченым поляком. Все местным жителям было известно о оселение Полоня расположенного на азиатской части Бофора севернее Стамбула где с давних времен проживали поляки состоявшие на службе у турецких султанов. В неторопливой беседе с попутчиками войсковому старшине удалось выяснить, что наиболее быстрым способом добраться до Кушадасы было ехать туда не через город Ушак, как ему советовали ранее, а через Измир. Соседа по купе, который подал ему эту идею звали Хакими он был рыбаком из Эрдека. Как выяснилось в разговоре его двоюродная сестра недавно вышла замуж и переехала жить в дом своего мужа в Чамлак. Куда сейчас и направлялся с визитом Хаким. Рыбак настолько пришелся по душе новый знакомый, что он предложил казаку продолжить путешествие вместе. Хаким знал уже по собственному опыту, что в Чамлак сподручнее всего было ехать через Измир, где ему нужно было пересесть на состав идущий до Кушадасы. Ефим Мефодич обрадовался предложению. По его расчетам выходило, что если Хаким прав он успеет добраться до базы Красной бороды он добереться раньше Эль Магриба.
На перроне Баликесира казак с рыбаком простились со своими
228
товарищами по путешествию и не заходя в здание железнодорожного вокзала по путям побежали к готовящемуся к отправлению поезду на Измир. Успели. Погрузились. Поехали. Начался третий этап погони войскового старшины за танаатовской яхтой. Приступил к делу Ветлов следующим образом: скрестив ноги уселся на прикроватный коврик и с четверть часа потратил на дыхательную гимнастику. Затем с проясненным сознанием стал вспоминать о последнем «военном совете» проведенном им с Ефим Мефодичем в крохотной комнатке казака. Нескольких минут ему хватило, чтобы прокрутить в голове все варианты возможного развития событий просматренные ими чуть более суток назад. И к величайшему своему сожалению и расстройству он был вынужден признать, что турки провели его и на этот раз. Во-первых: друзья не смогли предположить, что бусурманы окажутся настолько осторожны и не позволят графу отлучиться из особняка. Во-вторых: они так и не сподобились предусмотреть возможность морского путешествия в которое граф отправился хоть и не по своей воле, но с собственного согласия. Однако все это было вчера. Сегодня же, граф, зная о планах Танаата несоразмерно больше вчерашнего должен был в одиночку раскусить заданную турками задачу. Для этого, поначалу, он «смел» все доступные ему сведения о затеваемой Танаатом и компанией энтерпризе в одну большую кучу, а затем принялся вычленять из нее отдельные части и раскладывать их в мысленном хранилище по степени важности, как бы «по полочкам». «Итак, что у нас главное? - вступил Ветлов в пространный диалог с самим собой, - Вот с этим - никаких сомнений, - главным из всего того, что мне стало известно за последний день безусловно является намерение хассасинов убить Мустафу Кемаля, - заключил он и поместил этот наиважнейший фрагмент доступной ему в данный момент информации на первую, находящуюся прямо перед его внутренним взором полку. В следующий по значению элемент сведений он определил заявление Таната о том, что его друзья?! собираются предотвратить покушение на президента самостоятельно, собственными силами, не ставя в известность охрану Гази. Это, несколько странное признание паши легло на вторую полку. Третью, заняла так до сих пор и непонятая Михаилом до конца идея загадочных доброхотов непременно использовать его в качестве опознавателя предполагаемых убийц. «Пожалуй вот так, тезисно, можно и рассортировать самое основное из известной мне информации, - остался доволен проделанной работой Михаил, - ну а сейчас поработаем с каждым тезисом в отдельности, - призвал он себя к продолжению рассуждений.
«Итак, пункт первый: покушение на президента хассасинами. Что здесь правда, а что вымысел? К сожалению в том, что на Кемаля могут организовать покушение сомневаться не приходится. И здесь, в Турции, и за ее ближними и дальними пределами найдется немало имеющих на него зуб
229
людей... Так, что первая часть тезиса не требует доказательств, следовательно ее я принимаю на веру, как аксиому. А вот по-поводу второй его части возникают сомнения. Что хассасины в оные века считались признанными мастерами политических и религиозных убийств ни для кого не секрет, но времена их прошли и сейчас орден насколько мне известно влачит жалкое существование. По-крайней мере так было уже десять лет назад и я не думаю, что во время и после мировой войны и драмматических перемен произошедших вследствии ее на карте мира их престиж возрос, а благосостояние улучшилось. Очень сомнительно, что кто-то из нынешних руководителей ордена решил померяться силой с таким могущественным (в пределах своей страны конечно) и харизматичным лидером как Кемаль. Стало быть участие хассасинов в деле устранения Гази можно поставить под большой знак вопроса... Хотя, что мало, но все таки вероятно, имеется шанс привлечения к операции фидаинов без уведомления их начальства. В качестве вольных стрелков, вернее кинжальщиков. Да, в этом есть определенный смысл... Кто-то из из врагов Мустафы нанимает для его устранения профессиональных убийц, которые испокон веков вызывают у народов этого региона одновременно и панических страх, и схожие с раболепием уважение. Те проводят акцию и в тот же день вся страна начинает говорить о постигшей нечистивого политика каре. Таким образом правоверные получают очередное подтверждение вдалбливаемому в них сызмальства постулату, что никому, никогда, не смотря ни какую охрану не избежать и не уберечься от справедливого гнева Аллаха... Ну, а в том, что гнев этот был вызван принятыми правительством Кемаля богопротивными законами, особенно последним - декретом об упразднением халифата, ни один даже самый моловерный турецкий крестьянин не засомневался бы... Выходит, что вероятность участия членов ордена секты исмалиитов-назаритов в готовящемся покушении остается сравнительно высокой для того, чтобы позволить себе сбросить ее со счетов. Подведем итог размышлениям по первому пункту. Покушение вполне вероятно, участие в нем хассасинов возможно, но проблематично. Теперь займемся второй полочкой с которой мне подмигивает Танаат и машут руками его безликие друзья, возжелавшие спасти жизнь Гази собственными силами. Для любого мало-мальски разумного человека узнавшего о подобном намерении вполне естественно было бы задаться вопросом о том для чего им (добрым самаритянам) это понадобилось. Разъяснение паши данное по этому поводу (де, его друзья хотят таким образом проявить свою безграничную преданность президенту) имеет определенную ценность и выдерживает непредвзятую критику. Вполне допустимо, что некоторые, находящиеся на втором плане в турецкой политике лица заполучившие каким-то образом информацию о планируемом покушении захотели воспользаваться ею на полную катушку. В случае если этим авантюристам будет сопутствовать удача и им действительно удасться уберечь президента от рук замышляющих недоброе хассасинов они не только смогут расчитывать на признательность
230
Кемаля, но и почти на безусловную опалу нынешних приближенных президента не справившихся со своими обязанностями по охране первого лица республики. Что ж, приходится признать, что мотив представленный пашой достаточно правдоподобен. Хотя мне, в эдаком образцовом верноподданическом порыве его загадочных союзников очень многое не по душе. В первую очередь то, что для осуществления (якобы?!) столь благородного по своей сути дела они уже совершили, как минимум два (это только, что известно мне) неблаговидных, считай подлых, поступка: сначала втянули... ну в этом пожалуй я сам виноват..., а затем не погнушались совершить еще большую мерзость взяли в заложницы невинную женщину. И все это было сделано лишь с одной целью – обеспечить мое участие в их странной авантюре... Это я уже перескочил на последнюю полочку, оккупированную собственной, как оказалось очень важной для Танаата и компании персоной. Важной настолько, что сначала они излукавились заманить меня в султанский сарай, правда я не очень сопротивлялся, да и идею-то сам Танаату подкинул... Ну, а что было потом... об этом вообще стыдно упоминать. Не беги я, как трусливый заяц из Семибашенной Лидия была бы на свободе. Теперь я уже не сомневаюсь, что мой допрос в крепости закончился бы тем же самым требованием - присутствовать на месте возможного преступления. И весь этот сыр бор был затеян для того, чтобы я заранее опознал предположительных убийц?!! Не слишком ли сложный путь они выбрали для привлечения меня к операции. Не проще ли было попросить меня о помощи по-человечески? Танаат сказал, что они боялись получить мой отказ. Может быть я и на самом деле отказал бы им (с чего мне соваться в их местные дрязги, от отечественных проблем уже тошнит, да и хассасины мне не чужие), но все равно никак не могу понять отчего вдруг я стал такой ключевой фигурой. Объяснению же паши, что благодаря моему опознанию душегубов (если такое вообще состоиться!) опрерацию по их задержанию можно было бы провести досрочно, еще до появления президента, сведя таким образом риски к минимуму, я не очень доверяю. Шансов у меня для опознания хассасинов после столь длительного перерыва в общении с орденом совсем немного о чем я и говорил Танаату. Однако, он, насколько я его узнал, человек достаточно трезвый и прагматичный, чтобы прислушиваться к суждению других людей, наотрез отказался воспринимать мою логику. Мало того, что воспринимать, он даже выслушать меня толком не захотел, а вместо того, чтобы признать очевидную бессмысленность моего присутствия на месте покушения решил ко всему прочему снабдить оружием и сделать из меня стрелка, как он выразился на всякий случай... На какой такой случай если вслед за этим нелепым предложением, он чуть ли не клятвенно стал уверять, что стрелять мне не придется, что их люди сами прекрасно справяться со своей задачей если дело дойдет до стрельбы и, что мне даже прикасаться к винтовке не нужно будет... На кой шут, спрашивается, тогда нужна винтовка?!.
Здесь-то и екнуло бесстрашное сердце графа Ветлова. Екнуло так, что аж
231
в голове аукнулось. Михаил вскочил на ноги и в великом возбуждении принялся мерить шагами каюту. «А может им именно такой, неприкасаемый, то есть не притрагивающийся (живым) к винтовке стрелок и нужен?!! - снизошло на него после первого десятка шагов, - Вдруг они не спасти Кемаля задумали, а совсем наооборот – покончить с ним. И не в «экспертизе» моей нуждается Танаатская шайка, а лишь в моем... теле??? Вот это да!.. Вот это план!!! Образцовая оттоманская кознь!!! А я-то, простофиля... лопух.. развесил уши. Никакое к черту опознанием им и даром не надо. Им нужен «мешок» в мертвые руки которого будет вложено оружие преступления... Ай, я, я, я, яй... Противоречивые чувства накатили на графа. Он был одновременно и разгневан и... в некотором роде даже восхищен. Безусловно, Михаил был возмущен коварством османов, но еще в большей степени он пенял на себя за собственное тугоумие и инфатильную доверчивость. Однако, отдавая должное настойчивости и изобретельности своих антагонистов Ветлов не мог не позавидовать тому, что те не смирились с потерей своих привелегий (сейчас он уже не сомневался в том какие силы стоят за Танаатом) и продолжают борьбу за возрождение Великой Порты. Автоматически, за признанием права османской знати не останавливаться ни перед чем ради возврата к былому, граф был вынужден задаться не простыми вопросами: А на, что смог бы решиться я, предостався мне возможность совершить поступок, который помог бы вернуть украденную у нас Родину? На какие деяния позволила бы мне пойти моя совесть? Смог бы ли я собственноручно уничтожить вожаков узурпаторов?!. Наверное смог бы... но брать в заложники беззащитных женщин, к тому же невинных и таких красивых... Нет это не по мне... Походив по каюте еще некоторое время Михаил начал успокаиваться, к нему стала возвращаться необходимая сейчас больше всего уверенность в своих силах. Главное казалось было сделано. Он наконец-то докопался до истинных причин плетущихся вокруг него интриг. Теперь дело оствалось за малым – нужно было составить план своей собственной игры. Но проанализировав свои возможности и вновь упрекнув судьбу за то, что бороться с кознодеем Танаатом и его приспешниками придется в одиночку он пришел к печальному умозаключению: воевать на равных с злоумышленниками ему было нечем. Ведь кроме того, что его, как жертвенного барана везут к месту убийству не только президента, но и собственного заклания он практически ничего не знал.
«Вот если бы узнать где, когда и при каких обстоятельствах они собираются покуситься на наши жизни, Кемаля и мою, я наверное смог бы понаставить им палок в колеса и не задешево растаться с жизнью... - еще раз посажалел он скудости доступных ему сведений. Но долго печалиться по этому поводу граф себе не позволил. Времени на негативные рефлексии не было. Нужно что-то было делать и делать это не медля. Мозг его отреагировал моментально и подкинул знатную идейку: «А если приступить к
232
контрдействиям прямо сейчас не дожидаясь прихода судна в порт назначения?» Мысль настолько понравилась графу, что ему сразу захотелось выбежать из каюты и прступить к... Только благодаря едва слышному, тонюсенькому голоску рассудка, задвинутого молодеческим порывом графа к бою на самую дальнюю Камчатку сознания, Ветлов остановился у двери уже держась за ее ручку. Он все-таки расслышал тихое: «Погоди, не беги! Подумай сначала!» И опять все началось сызнова. Ветлов возобновил не только беседу с самим собой, но и вышагивание по каюте. На этот раз, Михаил вступил в диалог с с самой трезвой частичкой своего разума. И на него, словно из рога козы Амалфеи посыпались такие вопросы на которые у бравого разведчика отыскались совсем не убедительные ответы: - Что же ты собираешься предпринять? - Захвачу мостик и прикажу штурману поворачивать обратно! - Но он же не обязан выполнять твои требования!.. - Я заставлю... Если он не согласиться я сам стану к штурвалу... - У тебя ведь нет оружия!.. - Заберу у кого-нибудь... - Но даже если у тебя будет один пистолет этого недостаточно. У паши только охраны шесть человек плюс команда яхты. - Ничего, я забаррикадируюсь в рубке и поведу судно обратно... - Они тебя просто пристрелят... - Ну, тогда я возьму в заложники Танаата... - Тоже голыми руками? - Я же сказал, что раздобуду оружие... - К тому времени, когда ты его раздобудешь, ведь бесшумно это тебе вряд ли удасться сделать, паша уже будет надежно прикрыт телохранителями... - Тогда я пленю его без оружия... Разобью бутылку и воспользуюсь ее осколками... - Ты не только забыл, что у Танаата всегда на поясе кинжал, но и то как он эффективно его использует. Вспомни седую волчицу... - А я обучен хассасинскому искусству владения ножом... - Бутылочный осколок не нож... Так что в подобном поединке преимущество явно на стороне бебута и следовательно его владельца. - Ну, тогда я потоплю Эль Магриб со всей танаатской шайкой направив его на камни... или хотя бы посажу яхту на мель... - Это маловероятно... до ближайшего берега, как минимум полчаса хода и даже в том случае если тебе очень повезет, и ты хоть на время заполучишь штурвал они успеют застопорить машины прежде чем яхта приблизиться к опасной зоне... - Плевать, по крайней мере я нарушу, а может и начисто сорву планы Танаата и компании...
- В лучшем случае ты их задержишь ненадолго, но подобным бунтом на корабле тебе не удастся предотвратить ни покушение на Кемаля, ни добиться
233
собственного освобождения... А тебя они и мертвым доставят до нужного им места... - Вот уж это - никогда! – рассвирепев на собственный внутренний голос чуть не закричал Ветлов вслух, - Для этого им придется спуститься на дно морское, - сделал он неожиданное даже для себя заключение. - Герой! – иронично-презрительно отреагировала на подобное заявление рассудочная часть графа, - А Лидию кто из беды выручать будет? Ведь это она из-за тебя... - Все, замолчи! Умоляю! Я все понял... – на милость победителя сдался Ветлов и прекратив затянувшуюсю прогулку по каюте присел на кровать. С минуту, проформы ради, он потерзался классическими русскими вопросами: Что делать? и Как быть?, но на большие глубины для их разрешения их граф не опускался. И дело было не в том, что он легкомысленно относился к философскому наследию отечественных любителей мудрствования, дело было в том, что граф давно знал к чему приведут его софистические мытарства. С самого начала все шло к тому, что ради спасения Кемаля, Фоминой и своего собственного ему нужно будет скрепить сердце и совершив насилие над своим христианским самосознанием прибегнуть к осуждаемому православием волхованию – вернее к суффийской медитации - Муракабе. Но не только христианский пуританизм удерживал Ветлова от обращения к духовным практикам чужой религии. Михаил не хотел использовать для своих целей Марукаби и от того, что считал мысль о профанации суффийского духовного поиска недостойной себя. Ведь не для утряски же мирских дел и разрешения бытовых проблем были разработаны восточными мудрецами методы позволяющие суффиям достигать состояния магометанского просветления. Когда многие годы назад, граф впервые столкнулся с мусульманским мистицизмом он со свойственными молодости энтузиазмом и азартом дал себе слово при первой удобной возможности заняться изучением приемов суффийской медитационной практики. Вскоре ему такая возможность предоставилась. Не токмо волею судеб, но и с помощью заинтересованных лиц из министерства иностранных дел, Ветлов попал в дервишский монастырь. Занимался там, Михаил истово и умудрился покорить на пути дервишского поиска немало вершин, но забраться на самые главные из них - то есть достичь состояния Шахуд, а затем его наивысшей точки – стадии Фатах, он не решился. Не смог тогда воспитанный в православных традициях граф побороть в себе боязнь стать вероотступником прельстившись заманчивой целью суффийской медитации возможностью освобождения от уз времени и пространства...
Сейчас, однако, он пожертвовал бы немалым лишь за одно мгновение пребывания на уровне Фатах, где личность достигшая этого уровня просветвления обретала способность видеть, слышать, осязать все сущее на любом историческом отрезке времени и в любой точке пространства. Но надеяться на то, что сегодня, после столь длительного пренебрежения
234
практикой сосредоточения ему удасться забраться так высоко было бы слишком наивно, поэтому Михаил, вновь устраиваясь на коврике, поставил целью своих занятий выход на уровень Кашаф. Но и для того, чтобы добраться до первой ступени на лестнице вселенского гнозиса ему предстоял нелегкий путь. Графу было необходимо заново пройти все три начальные стадии суффийского самопознания. Прикрыв глаза Михаил приступил к медитации. На первой ступени духовного сосредоточения - Гануд он пробыл недолго. Сон, обычно смаривающий на этой стадии новичков не возымел над ним силы и Ветлов двинулся дальше. Следущая стадия – Адраак, также не удержала его на длительное время. Ощущения которые практикующий получает на этой ступени медитации от подсознательного были ему и не интересны, и не являлись его целью. Когда же, граф, благодаря устойчивости своей мысленной концентрации, сравнительно быстро поднялся до стадии Варуд у него стало приоткрываться внутреннее зрение, но из-за того, что сознательный ум не в состоянии наблюдать видения сквозь «духовные глаза» образы появляющиеся в голове Михаила были мутными и малоразборчивыми. К тому же они были не постоянны. Появлялись и исчезали по свое воле. Кроме того, на этой ступени духовного поиска практикующий время от времени впадает в совершенно необычное для нормального человека состояние, когда начинает ощущать себя не сторонним наблюдателем являющихся перед ним видений, но и воспринимать себя их непосредственным участником. Переход с последней стадии личностного гнозиса на уровень Кашаф на котором практикующему начинает открываться высшее знание произошел для Ветлова почти незаметно. Видения, разорванные доселе на нечеткие и бессвязные фрагменты принялись оформляться в логичную картинку. Вернее в кинокартину. Словно некто невидимый развернул перед духовным зрением Михаила кинематографический экран с проецируемой на него фильмой. Картина прокручеваемая для графа была из ряда видовых. Сначала на белоснежное полотно экрана вырвался отчаянно чадящий паровоз, тянущий за собой переполненные людьми вагоны. Затем вместо общего плана поезда на экран стали проецироваться его внутренние помещения. Везде люди, люди, люди. В основном мужчины. Смуглые, черноголовые. Вокруг них огромное количество наиразнообразнейшего багажа... Картинка чуть призамедлила свое движение по вагонам в одном из купе второго класса. Постепенно ее заполнила фигура длинноного турка сидящего у окна. Лицо его было полностью закрыто соломенной шляпой, ноги протянуты под скамью напротив. Отгородившись головным убором от шумливых соседей пассажир спал. Неожиданно демонстрируемая Михаилу фильма покинула железнодорожный состав и перенесла его в другое место. На экран, быстро сменяя друг друга, стали наплывать образы сначала пригородного района незнакомого зрителю приморского города, затем тянущихся к заливу улиц...
По началу, как тому и следовало быть, граф наблюдал за происходящим
235
пассивным зрителем. По опыту он знал, что на первом отрезке времени после проникновения в Кашаф представляемая медитирующему информация не подчиняется его воле. Практикующий должен терпеливо дожидаться наступления момента, когда он обретет возможность получать необходимые ему знания по собственному требованию. О том, как скоро это произойдет он не имел ни малейшого понятия. Нужно было ждать и стараться запоминать то, что сейчас представало перед его духовными глазами. А перед ними, в данный момент, проплывала мощеная крупным булыжником улица ведущая на площадь с небольшим сквером посередине и зданием ратуши в правом углу... «Вроде пора, - всеми своими обостренными органами восприятия почувствовал Михаил, что момент определения инстины приблизился, - Как называется город? Где произойдет убийство? – послал он мысленный запрос неведомому «киномеханику» . Ответом графу послужил не голос раздавшийся из-за кадра, а постепенное приближение элементов городского пейзажа демонстрируемых ему на картинках. Происходило это так словно ему позволили посмотреть на экран сквозь увеличительное стекло. Еще чуть-чуть и он смог бы рассмотреть название улицы выходящей на площадь. Еще чуть-чуть и... Неожиданный, какой-то аврально-резкий поворот яхты влево с крутым креном в ту же сторону от которого заскрипели и затрещали все подвижные и неподвижные части такелажа, рангоута, надстройки и самого ее корпуса, опрокинул сидящего скрестив ноги графа на спину, самым беспардонным способом вырвав из состояния Кашав, которое только-только начало приоткрывать в его подсознании завесу над будущим. Ветлов вскочил и не понимая что происходит бросился на палубу. Единственная мысль заполонившая в эту минуту все существо Михаила никоим образом не корреспондировала с тем, что волновало его мгновение назад. Сейчас ему не было дела не до видений, не до смысла в них содержащегося. Ветлов выбегал из каюты поглощенный одной - самой приличествующей моменту заботой: «Неужели столкновение?» - думал он распахивая дверь. Никаких видимых последствий катастрофы на палубе он не обнаружил. Более того, Эль Магриб быстро, после аварийного поворота восстановил равновесие и продолжил уверенно и напористо рассекать своим элегантно-узким корпусом водную гладь Эгейского моря. Только курс яхты с южного поменялся на восточный.
Определив, что судно вне опасности Ветлов замер в нерешительности отбежав лишь несколько шагов от дверей своей каюты. Михаил не мог понять печалиться ему или радоваться. В тот момент, когда он выбежав на палубу ожидал увидеть развороченный старой английской миной корпус яхты (о том что не было слышно взрыва он не подумал) Ветлов надеялся, что в его противостояние османским заговорщикам вмешались высшие силы и взяли судьбы находящихся на судне людей в свои неподкупные руки. Но не было видимо дела местным богам до мирских проблем. И преодолевать выпашие
236
на их долю трудности каждому надо будет самостоятельно. «Значит так и надо... значит все придется делать самому... Жаль только, что не успел я понять где и как спланировали османиды провести попытку покушения... Ну да ладно, разберемся!» – безропотно принял Ветлов знак судьбы и решительным шагом направился на мостик. Там наверняка знали причину неожиданного маневра Эль Магриба. До рулевой рубки остался один пролет крутой судовой лестницы (трапа), когда порывистое стремление графа к поиску причин экстраординарного маневра яхты было приторможено. Остановил Михаила уже до неприятных мурашек на коже знакомый голос паши. Но если бы Танаат говорил с кем-то из присутствующих на мостике своим обычным авторитетным, сдержанным тоном Ветлов не задумываясь поднялся бы наверх. Но паша не говорил, он орал и орал благим матом. Таким, совершенно неблагородным образом вельможный оттоман распекал капитана за то, что его помощник проявил непослушание. Он кричал, что его (штурмана) дело не обсуждать приказы, а выполнять их. Капитан оправдывая своего подчиненного говорил о том, что первой и наиглавнейшей обязанностью вахтенного помощника является обеспечение безопасности судна и его пассажиров, и что так поздно отданный пашой приказ об изменении курса мог привести к кораблекрушению... «Ведь мы чуть было не наскочили на рифы оставшегося по правому борту яхты острова», - привел свой последний и самый веский аргумент капитан яхты и умолк. Но паша был чрезмерно возбужден и по ослиному непреклонен. По манере в какой Танаат изъяснялся с экипажем Ветлову стало ясно, что тот находился в таком состоянии ажитации, когда понять правоту и железную логику профессиональных моряков ему было просто недоступно. Оставив без внимание разумное объяснение капитана паша не постеснялся заявить, что если капитан и штурман не усвоят одну азбучную истину - кто на самом деле является на яхте хозяином то будут списаны на берег в первом же порту. - Ваша воля! Увольняйте если хотите... – безразлично проговорил до сих пор молчавший вахтенный помощник и не побоявшись огласить свою точку зрения прибавил, - И все-таки приказы надо отдавать заранее... Яхта не автомобиль, ей намного больше времени требуется для осуществления маневра... И если бы не мастерство рулевого мы бы точно наскочили на камни... - Плевать!.. – забрызгал слюной паша, - Запомни, ты, жалкий мореходишко, запомни навсегда и заруби на своем длиннющем носу, что если я, Танаат-паша, распоряжусь утопить Эль-Магриб со всеми людьми на борту ты должен будешь выполнить мой приказ не поведя бровью и не раскрывая свой грязный рот...
Дальше Михаил слушать не стал. С неожиданным даже для капитана и вахтенного штурмана маневром яхты все стало ясно. Но если не все - то почти все. Танаат приказал изменить курс судна, когда Эль Магриб достигнув
237
траверза острова Лесбос собирался в соответствии с заранее проложенным курсом повернуть направо. И приказал изменить его почти на 120 градусов. Получается, что яхта вместо того, чтобы обогнуть греческий остров с западной стороны, повернула почти под прямым углом на восток и движется теперь по направлению к анатолийскому берегу. Вывод, сам собой напрашивающийся вследствии столь непредвиденного изменению маршрута, не обозначенного к тому же ни на одной из находящихся в рулевой рубке навигационных карт был прост – город Кушадасы не является конечной целью морского вояжа. Яхта шла в какой-то другой порт. Или может быть не порт? Об этой новости следовало хорошенько поразмыслить. Озабоченный не только новой частичкой открывшейся ему информации, но в большей степни странным, можно сказать истерическим, поведением своего пленителя Ветлов побрел по безупречно выдраенной шлюпочной палубе в направление кормы. Вновь, как несколько часов назад, Михаил остановился у флагштока и облокотившись на лакированный планширь сделанный из мореной лиственницы принялся напрягать память. Он пытался выудить из ее глубин последние картинки увиденные им во время медитации. Но сколько граф ни пыжился ничего толкового в голову не шло. Вместо видений улицы и площади наверняка каким-то образом связанных с готовящимся покушеним он увидел хрупкую девичью фигуру облаченную в свободное, скроенное на античный манер белое платье. И само странное было то, что привидевшийся ему женский образ помещался у него не в голове, а вполне реально присутствовал на уходящем в даль берегу знаменитого острова. «Лидия!» - чуть было не закричал граф во весь голос. Он даже сделал зачем-то попытку перелезть через леерное ограждение. Но стоило ему отвлечь себя физическим усилием - образ испарился. И тут Ветлов вспомнил, как долгие годы назад они с Лидией прогуливаясь по утреннему Парижу мечтали посетить эти места.
За год до войны он примчался к ней во Францию посмотреть на ее выступления. Она тогда танцевала для последнего (никто тогда и не догадывался, что эти гастроли окажутся последними, и зрители и артисты строили планы на следущий год) из «Русских сезонов» Дягилева... Тот памятный день у нее был выходным, а следующим утром граф должен был возвращаться в полк, поэтому молодые люди решили провести оставшиеся сутки вместе не потеряв из них ни одной минуты. Самым ранним утром они встретились у ее гостиницы на Монмартре и пошли бродить по просыпающемуся городу. Центральные улицы города вечной любви были наудивление чисты и свежи. Прошедшая над столицей Франции ночная гроза сделала то, что никогда так хорошо не удавалось сделать небрежным и гоношистым парижским дворникам. В лучах мягкого, утреннего солнца Париж сиял умытой листвой своих деревьев, блестел не просохшими еще мостовыми и пах не отвратительными продуктами человеческой жизнедеятельности, а ароматом всколыхнутых дождем поздней летней
238
зелени и цветов. Рука в руку они дошли до набережной Сены и остановились напротив наполовину прикрытого листвой могучих деревьв Собора Парижской Богоматери. Хоть время было раннее и туристы, которые вскоре заполонят весь этот район еще не проснулись, местные торговцы сувенирами уже занимали свои места. Михаил с Лидией подошли к одной лавочке и стали рассматривать незатейливые вещицы. Балерине приглянулась подборка открыток с репродукциями картин Эвелин де Морган выставлявшихся на Парижском Салоне. Серия красочных, с золотым обрезом, репродукций открывалась картиной Елены Троянской, за ней следовали Кассандра, Узница, Геро держащая факел для Лендра, С.О.С., Золотая клетка... «Я хочу побывать в Трое, - мечтала Лидия вслух рассматривая открытки, - и на греческих островах, и в Константинополе... Михаил обещал ей, что они обязательно побывают везде где она пожелает... Ведь она сама была для него Еленой Прекрасной, а он мечтал стать ее Парисом... И он обещал познакомить ее и с Царьградом и с Эфесом, и со Смирной. Обязательно, свозить на Крит, Кофру, Родос и конечно же на остров вовеки прославленый одной из своих сладкоречивых дочерей – Сапфо фиалкокудрой... Однако Рок ли это, Фортуна ли, Судьба ли – та самая, прозванная русским народом индейкой соблаговолила распорядиться жизнями молодых людей по-своему. И проделала это совершенно непредвиденным и непредсказуемым образом. Она (судьба-индейка) вроде бы и не противилась исполнению их мечты и даже чем-то помогла в претворении в жизнь желаний молодой пары, но сделала это таким макаром, что тем в пору было только удавиться (Ну, что хорошего можно было ожидать от такой микроцефальной птицы как индюк!). Лидия оказалась в Стамбуле не по своей воле и не по своей конечно же воле узнала об этом городе гораздо больше чем не только мечтала, но и хотела бы... И к величайшему ее сожалению в приобретенном ею в древнем городе опыте негативное сильно преобладало над позитивным... Как и Лидия, Михаил попал в Стамбул не в качестве безмятежного путешественника. Ему даже удалось побыть в Трое, но сделано это было без его особого на то желания и удовольствия, а самое главное, что без Лидии. Так же без нее он вскоре будет где-то рядом со Смирной, возможно что и недалеко от Эфеса... Вот и сейчас, когда яхта, на которой он находился, миновала обрывистые берега восточного Лесбоса балерины не было с ним, но отсутствовала она только во плоти, потому что образ ее, мысли о ней были в его памяти постоянно. И сколько не запрещал себе Михаил думать о Фоминой (чтобы быть более рассчетливым и хладнокровным в общении с врагами) облик танцовщицы витал над арьерсценой его сознания с той же легкостью и грацией, как и сама балерина парила на театральных подмостками... Именно это еще раз и подтвердило снизошедшее на его только что видение... Нет, она была с ним и будет с ним всегда...
239
«Все, хватит! К черту эту борьбу с ветряными мельницами! Довольно ходить в Дон Кихотах. Жизнь за Царя, жизнь за Царя... Нет теперь никакого царя, России тоже нет... Жизнь за себя и для се...» - выпалил он в сердцах наболевшее, но не успев закончить мысль запнулся. Поразмыслив недолго граф продолжил монолог, - Э нет, это не для нас, не для Ветловых... Эгоцентризм в нашем роду никогда не приветствовался. Все мои предки так или иначе Родине служили... Ну, а если родины не осталось буду служить близким своим и друзьям. Заберу Лидию и уедем мы в Америку, Латинскую... Кажется кому-то из моей многочисленной родни удалось хорошо там устроиться... то ли в Аргентине, то ли в Уругвае. Но все это конечно при условии, что мне повезет и нам удасться вырваться из лап Танаатской шайки живыми и невредимыми...» Яхта все дальше уходида от знаменитого острова и Михаил принявший решение прервать свой крестовый поход (или крестных ход?) против безбожников во имя любимой женщины первый раз за многие годы вздохнул свободно. Ради Лидии капитан несуществующей уже царской армии Ветлов отказывался от борьбы за поруганную Русь и связывая свою судьбу с судьбой избранницы собирался бежать от проблем своей многострадальной родины за тридеветь земель (о намерении Фоминой выйти замуж за турка Михаил почему-то забыл). Стоило только отступническим мыслям осесть в голове графа поглубже и укорениться там, как на поверхность его памяти услужливо всплыло одно из четверостиший Сапфо: Богу равным кажется мне, по счастью Человек, который так близко-близко Перед тобой сидит. Твой, звучащий нежно, Слушает голос и прелестный смех. Закончив декламировать Ветлов получивший новый импульс к жизни – сейчас он уж точно не стал бы помышлять о том, чтобы потопить яхту вместе с пашой ценой собственной жизни – поспешил обратно в каюту. Своей наиглавнейшей на этот момент задачей Ветлов считал необходимость заново пробраться в свой внутренний кинозал и упросить неведомого киномеханика еще раз прокруть недосмотренную им фильму.
Но приступить к процессу медитации Михаилу сразу не довелось. Почти у дверей каюты его перехватил стюард и пригласил на ужин. Помня об обещании паши присутствовать на вечернем приеме пищи граф без возражений последовал за судовым официантом. Ветлов пошел в столовую не потому что был голоден, он вполне мог бы попоститься и до утра, а от того, что тешил себя надеждой, выведать у Танаата за ужином еще что-нибудь имеющее отношение к их делу, хотя бы причину экстренного изменения курса... Однако вельможный османид пренебрег данным словом и в кают-компании не появился. Не исключено, что он еще не отошел от последствий скандала учиненого им в рулевой рубке. Возможно также, но маловероятно, что чем меньше времени оставалось до операции, тем труднее было паше общаться с пребывающим в абсолютном неведении о своем
240
будущем гостем. Хотя в правоту своего второго предположения Ветлов особо не верил. Оно мало соответствовало менталитету восточных людей, которые, в большинстве своем, никогда не упускали возможность поглазеть на мучения своих жертв, особенно иноверцев. В столовой Ветлов пробыл недолго, быстро перекусив он вернулся в каюту где тотчас же предался занятиям по сосредоточению. Медитация началась удачно. Михаил аллюром в три креста проскочил три начальные стадии концентрации и заняв место в первом ряду кинематографа под названием Кашаф приготовился внимать медленно разворачивающемуся на экране действию. На этот раз фильма началась с показа какого-то затрапезного чердака сквозь слуховое оконце которого открывался вид на площадь со сквером в ее центральной части. Но когда изображение на экране стало увеличаваться дабы зрителю стало удобнее рассматривать детали с Эль-Магрибом начали совершаться метаморфозы. Конечно в этот раз ничего похожего на резкое изменение курса не случилось, но и того что происходило было достаточно чтобы привлечь внимание единственного пассажира яхты. Первое, что почувствовал граф было исчезновение легкого дрожания корпуса судна до сих пор свидетельствующего о напряженной работе паровой машины. Затем до утрачивающего контроль над процессом медитации Ветлова дошло ощущение того что яхта начала останавливаться. Последнее каплей в пух и прах разнесшей остатки его сосредоточености оказался грохот стравливаемой якорной цепи. Похоже было что Эль-Магриб достиг своей цели. Не успел Михаил как следует представить себе в каком точно месте анатолийского побережья яхта стала на якорь в каюту постучали, - Вас просят через пять минут быть у трапа, - сухо оповестил графа из-за двери один из охранников паши. Ветлов коротко подтвердил услышанное и начал собираться. Собирать ему собственно, в материальном смысле, было нечего, но подготовиться к началу активных действий он счел необходимым. Слишком быстро и неожиданно закончилось морское путешествие. По его предварительным расчетам это не должно было произойти раньше утра. А ведь совсем недавно, минут за десять до отдачи якоря, на палубе пробили склянки обозначив только начало новых суток. «Жаль, что так рано все начинается... я ведь так ничего нового и не узнал об их планах, - посочувствовал граф сам себе, но не стал останавливаться на печальных думах, - Неправда, до главного-то я додумался из чего выходит, что о самом неприятном я предупрежден и следовательно вооружен.... Только надо быть очень внимательным, подмечать все что происходит вокруг и использовать малейшие промахи противника против них самих... Вообщем, как говориться семи смертям не бывать, а одной... эту одну я обязан оттянуть на время... С Богом! – напутствовал он себя и вышел на палубу.
У трапа светясь вымученной улыбкой его поджидал Танаат. Одет он был
241
во все черное. За его спиной стояли три телохранителя тоже обряженные в темную одежду, двое других спускались на принайтованный к нижней площадке трапа четырехвесельный ял. - Прошу меня простить за то, что нарушил ваш покой, - приложа руку к сердцу извинился паша продолжая виновато улыбаться, - но обстоятельства заставили нас подкорректировать планы. - Нет никакой необходимости в извинениях, любезный паша, - предельно вежливо ответствовал граф, - чем скорее мы завершим нашу маленькую энтерпризу тем лучше, - добавил он вкрадчиво. - Полностью с вами согласен, - утвердительно мотнув головой проговорил хозяин яхты и указывая рукой на колыхавшийся у борта яхты ял пригласил, - Прошу! Михаил ступил на верхнюю площадку трапа, оглянулся по сторонам: обратил внимание на то, что вопреки правилам на яхте не были включены якорные огни, и определив, что до берега выхваченного из ночной тьмы сиянием прорвавшейся из-за облаков луны было не более трех кабельтовых, начал спуск в шлюпку. У первой пары весел яла сидели два одинаково одетых, очень похожих друг на друга молодых турка. Несмотря на гражданскую экипировку гребцов графу хватило мимолетного взгляда, чтобы оценить не только их недюженную силу и выносливость, но и принадлежность к воинскому сословию. Ступив на палубу весельного суденышка Ветлов перебрался на корму где и разместился. Танаат сошел с яхты последним и как только он занял место на передней банкетке вахтенный матрос отвязал конец веревки от трапа и бросил его в шлюпку. Гребцы оттолкнули ее от борта Эль –Магриба и налегли на весла. Ял слегка покачиваясь на небольшой волне ходко пошел к берегу. Охрана паши не оказалась лишним баластом. Люди Танаата вполне исправно орудовали веслами. Минут десять спустя шлюпка подошла почти вплотную к берегу. Первыми из нее выбрались охранники и на руках перенесли своего хозяина на сушу. Михаил хотел соскочить в воду и добраться до берега самостоятельно, но и ему не позволили замочить ног. Безымянные гребцы упредили его попытку выпрыгнуть из лодки и таким же манером, как телохранители обошлись с пашой, понесли на берег. Непривыкший к такому обращению граф хотел было возмутиться, но стерпел и был, словно восточный владыка, ну, или раненый боец, донесен до сухой земли на руках. Однако такое отношение к собственной персоне не понравилось Михаилу. Очень уж оно напоминало ему об предупредительном отношении жрецов несущего жертвенного козла на заклание.
На берегу, людей привезенных с яхты, ожидала другая пара турок. Один из них был высок и строен, второй приземест и почти квадратен. Они почтительно приветствовали пашу и возглавив группу морских путешественников стали подниматься по отлогому берегу по направлению к скудной полосе прибрежой растительности. Миновав ряд, другой чахлых кустарников группа вышла на некое подобие приморской дороги сильно
242
разбитой арбами и копытами разномастных животных. Посередине ее легонько пофыркивая многоцилиндровыми моторами их поджидали две машины. Даже тут в этой турецкой тмутаракани к услугам любителя и знатока роскоши Танаата был предоставлен исключительно большой, дорогой и редкий немецкий автомобиль Дюсенберг. В нем и разместились паша, его держиморды и граф Ветлов. Провожатые сели в более скромный, но не менее вместительный Додж. Машины тронулись в путь с выключенными фарами. Ехали медленно до тех пор пока не пересекли небольшой лесок и не перебрались с грунтовки на дорогу со свежим грунтовым покрытием. На шоссе скорость движения сильно увеличилась. Но не надолго, потому что вскоре автомашинам пришлось свернуть с шоссе и снова съехать на проселочную дорогу. Надо признать, что эта грунтовка в отличии от приморской содержалась в лучшем состоянии. Чувствовалось, что по крайней мере стада животных по ней не прогоняют. Автомобили катили по дороге достаточно быстро и плавно. После километров двух езды от места съезда с шоссе машины уперлись в высокие чугунные ворота. В глубине территории окруженной толстым забором из ракушечника светились два окна первого этажа окутанного глубокой ночью здания. Пассажиры Дюсенберга вышли из машины. Встречавшие их на берегу турки открыли ворота... У дома, под небольшим портиком, морских путешественников ожидал штат ливрейной прислуги из четырех человек – все мужчины. Склоненные в почтительном поклоне они традиционно чинно приветствовали пашу и сопровождавших его людей. Танаат и здесь вел себя как хозяин, что дало повод Михаилу уже не в первый раз подивиться связям, влиянию и финансовым возможностям своего пленителя. - Сейчас всем отдыхать, завтра, то есть уже сегодня у нас ранний подъем, - обратился паша к своим спутникам едва переступив порог. Немедленно перед графом возник низкорослый бородатый человечек, - Прошу пожаловать за мной эфенди, - сказал, будто пропел он тоненьким голоском. Комната отведенная Ветлову для ночлега была невелика и незатейливо меблирована. Михаил вошел в нее, дождался пока ливрейный лакей закрыл за собой дверь и не раздеваясь, сняв только обувь, бросился на кровать «Спать, спать, спать» - повторил он три раза, успел еще подумать о том, что утро вечера мудренее и провалился в беспокойный сон. Спать ему хотелось с самого утра минувшего дня. Предыдущая ночь проведенная им в Кровавом колодце и последовавший за ней день потраченный в бесплодных попытках разрешения неразрешимого основательно измотали его. Проснулся граф, когда за окном занятой им комнаты вакса глухой облачной ночи начала разбавляться розовой патокой рассвета. Ветлов быстро вскочил и манкировав утренней гигиеной и физической разминкой сразу принялся за медитацию.
243
Михаил чувствовал, что это его последняя возможность чуть-чуть подравнять шансы с имеющим колоссальное преимущество противником. Весь ход событий вчерашнего дня говорил, правильнее вопиил о том, что до акции задуманной заговорщиками против президента оставалось совсем немного времени. По нервозности и спешке паши вполне было естественно предположить, что попытка покушения должна состояться сегодня. Но уже с первых шагов сделанных на пути самососредоточения граф понял, что сегодня не его день. В голове носились какие-то дикие, беспризорные мысли. И никакой дисциплиной мышления их не удавалось не то что угомонить, но даже поймать. Сколько он не пытался загнать их волевым усилием в клетку рассудка ничего не получалось. Пришлось Ветлову отказаться от организованного прорыва в подсознательное и прибегнуть к более спонтанному способу проникновения в высшие сферы - попробовать достичь той же цели «пробуждением сердца». Михаил знал, что используя этот путь нельзя расчитывать на быстрый результат, поэтому он не надеялся попасть в другие измерения тотчас же. Главным в этом методе достижения просветвления было достичь состояния дрейфования, дальнейший же результат, обретаемый после вступления в эту фазу уже не зависел от усилий индивидуума. Шейх Хазрат Фирук Сирхади объяснял это так: «Он приходит и забирает тебя». Наплыв мыслей постепенно уменьшался и вскоре полностью прекратился. Сердце ищущего начало пробуждаться. В голове у графа все закружилось и он задрейфовал. Эту медитацию Ветлову сорвал сам Танаат. Вернее не сорвал, а перевел ее полностью в бессознательное русло. Паша вошел в помещение без стука и без положенного у магометан утреннего приветствия объявил, - Через полчаса выезжать. Если хотите позавтракать прошу поторопиться. Для нас накрыто на первом этаже. За завтраком кроме Танаата и Михаила присутствовал один из их ночных сопровождающих. Тот, что представлял собой наглядный образчик человека к которому полностью подходило определение горилла, настолько он был нескладно скроен (по человеческим меркам), но мощно сбит. Паша не без удовольствия представил новое лицо гостю, - Это господин Фирди. Он будет осуществлять непосредственное управление операцией на месте. - Очень приятно, - с наигранным радушием сказал граф и подойдя к представленному протянул руку. Вступая в кратковременный физический контакт с новым знакомым Ветлов намеривался оценить физическую и психологическую состоятельность руководителя акции.
Турок от рукопожатия не отказался. Также, как и не отвел глаз. Пожатие его руки подтверждало и делало это с явным перебором, что силушкой он был награжден великой. В глазах же господина Фирди, Михаил не прочел ничего кроме тупой безразличности греющегося на солнце нильского крокодила. «Да, - заключил он, - силой и хладнокровием данный господин не обделен,
244
остается только выяснить насколько хорошо он соображает». - С этого момента вы, любезный граф, - начал свою последнюю инструкцию Танаат, когда все закончили завтракать. По-настоящему подкреплялся только Фирди, паша с Михаилом обошлись чашечкой кофе, - должны во всем подчиняться вашему новому другу. Он обязан опекать вас с самого начала операции до ее завершения. Для выполнения этой миссии господин Фирди будет постоянно находиться рядом с вами. Если у вас возникнут какие-нибудь проблемы или появятся неожиданные вопросы не стесняйтесь обращаться к нему в любое время. Он своей собственной головой отвечает не только за успех операции, но и за вашу безопасность. И, напоследок, запомните пожалуйста наше самое важное к вам требование – вы, ни при каких обстоятельствах не имеете права на проявление хоть какой-либо самодеятельности, то есть вам категорически запрещается предпринимать что-нибудь не получив на это разрешения вашего опекуна. Надеюсь вы понимаете, что все эти строгие меры призваны лишь в целях обеспечения общего успеха дела и вашей личной безопасности. - закончил паша свое наставление и уперся вопросительным взглядом в грустно улыбающегося графа. Молчание. Танаат подождал немного и поостерегшись перезатягивать паузу сформулировал свой вопрос более безобидным образом, - Полагаю, что для выполнение наших пожеланий не окажется вам в тягость. Снова молчание. Ветлов использовал последний шанс потерзать османского авантюриста, а заодно проверить насколько свободными по времени ощущают себя заговорщики. Судя по тому, что Танаат начал нервничать (нехватало ему еще накануне операции вступить в пререкания с одним из основных ее участников) большого запаса в этом измерении они не имели. Он хотел было еще что-то сказать, но его опередили, - Да, понял он все все, ваша светлость... Только не проснулся наверное, - вступил в разговор шкафоподобный турок плотоядо осклабясь. - Да. Действительно, я что-то не выспался, - прервал свое молчание граф посчитав, что пауза себя исчерпала и он добился с ее помощью желаемого эффекта. Танаат был явно выведен из равновесия, а его заместитель открылся для графа с ожидаемой стороны. В тоне с которым господин Фирди произнес свою насмешливо-уничижительную фразу, Ветлов, как и надеялся, сумел различить не только превышающую здравый смысл самоуверенность нового знакомого, но и немалый процент пренебрежения к своему подопечному, что являлось для графа положительным знаком.
«Что ж, ради бога! Пусть он хоть меня презирает, тем лучше, тем труднее ему будет потом настроиться на исполнение своих обязанностей
245
стопроцентно.» - заключил Михаил и решил продолжить усыплять бдительность самовлюбленного турка. «Надо постараться убедить его в том, что с моей стороны не может быть никакого подвоха. Что я вообще трус и круглый идиот». - Вам пора выезжать, - торжественно объявил Танаат придя в себя после кратковременной потери внутреннего равновесия, - Машины ждут вас у крыльца. И на самом деле автомобилям в этот раз было позволено въехать за ворота. Только сейчас вместо ночных Дюсенберга и Доджа отъезжающих ожидали два ничем ни примечательных, изрядно заезженных Форда. Фирди впереди, Ветлов за ним, паща замыкающим вышли из особняка. Обе машины стояли с работающими двигателями. В ближайшей к крыльцу сидели водитель и вчерашний спутник Фирди. Во второй, кроме шофера, разместились охранники Танаата и еще одно незнакомое Ветлову лицо. Фирди распахнул дверцу первой машины и приглашающе махнул графу рукой. - Как вы полагаете любезный паша мы до обеда управимся, - направляясь к машине задал Ветлов вопрос от которого турки оторопели. Танаат ответил не сразу. Мысли его наверняка были далеки от чревоугоднических. - Вы, плохо позавтракали? – спросил он наконец и по кислой физиономии паши легко читалось, что он панически боиться того, как бы его догадка не подтвердилась и Михаил не запросился бы обратно в столовую. - Нет, что вы!.. – поторопился граф успокоить турецкого вельможу, - Вы меня неправильно поняли. Дело совсем не в еде... Дело в том... – замялся он на мгновение, - что если бы мы приехали с операции пораньше, то у нас тогда появилась бы возможность вернуться в Стамбул к завтрашнему вечеру, - разъяснил Михаил суть своего вопроса и с невинной полуулыбкой на устах уставился на Танаата. Краем глаза он не упускал из вида до блеска выбритую голову Фирди. Проглотив вдох облегчения паша сказал, - Я думаю, что вы вернетесь с операции даже раньше обеденного времени, так что нам не составит труда завтра прибыть в Стамбул. Ну, а теперь поторапливайтесь, времени в обрез. Последнее ложь далось турку легко. Язык его ни разу не запнулся, однако глаза Танаата повествовали совсем о другом. В них Ветлов нашел не только приличествующую ситуации удивленную усмешку, но и небольшую толику (если ему это не померещилось!) сочувствия к гяуру. На лице же Фирди не было отражено никаких сложных, тем более противоречивых эмоций. Оперативный опекун Михаила смотрел на него до такой степени брезгливо, словно тот представлял собой... живой труп. Ветлов сел на заднее сидение, Фирди плюхнулся рядом.
- Удачи! И да поможет вам Аллах! – напутствовал их паша и сделал вялое
246
движение своей барственной рукой. Форды отъехали от дома. До городской окраины автомобили добирались часа полтора. Все это время Михаил старательно удерживал на лице мину осчастливленного погожим утром безобидного придурка, которую он в напялил на себя во время завтрака. Внутри же собственного я граф продолжал пристально фиксировать происходящее не только в его голове, но и то, каким образом его органы чувств начинают реагировать на внешние раздражители. Делал он это оттого, что давно ожидал значительного повышения уровня своей чувствительности. Давно уже адептами методов суффийской медитации было доказано, что при правильной концентрации у практикующего не только пробуждается шестое чувство, но и обостряются пять других... И в самом деле глаза графа стали глядеть зорче, уши слышать дальше, нос обонять четче, кожа осязать тоньше, только на счет изменений во вкусовых ощущениях у него не было пока никаких подтверждений, но это, как он полагал, принципиального значения не имело... Вскоре, самостийное дрейфование его души по эфемеридам начало приносить плоды. В мозгу Ветлова снова стали зарождаться знакомые образы. Опять на экран подсознания наплыли картины мощеных улиц большого, раскинутого вдоль залива города. На этот раз Ветлову показалось, что он угадал какому именно населенному пункту они принадлежат. -Это Измир!? – непроизвольно проговорил он вслух. - Ну да. Мы въехали в Измир, - подтвердил его догадку господин Фирди и странно посмотрев на Михаила прибавил, - А вы, что только сейчас поняли куда мы едем? С трудом переключившись на «внешнее» наблюдение за окружающей средой Ветлов вначале очень обрадовался. Все совпадало. Городской пейзаж проплывавший за окнами автомобиля полностью соответствовал виденным уже картинкам, рождая в нем сильно затасканное по бесчетным романам, новеллам и рассказам, но тем не менее подходящее случаю - состояние дежавю. «Все это я уже видел, - возбужденно говорил он себе, - сейчас будет поворот налево и дорога пойдет в гору, а потом... – продолжал он комментировать до тех пор пока его не осенило и он к своему разочарованию не осознал, что видения опережают продвижение автомобилей всего лишь на несколько минут. «Черт! – подумал он начиная расстраиваться, - это же мне ничего не дает... Надо срочно что-то предпринимать...» Но, как давно подмечено у разных народов, что скорыми темпами только разная гадость размножается, заставить невидимого киномеханика форсировать прогон фильмы графу не удалось. Уразумев эту азбучную истину Ветлов не стал впадать в отчаяние. Он принялся безостановочно крутить головой надеясь обычными способами восприятия мира восполнить пробелы в своей фрагментарной информированности.
247
«Итак, это Измир, бывшая Смирна – родина Гомера, а никакой ни Кушадасы – морская база пирата Аруджа-Барбаросы, что же ты дубина стоеросовая раньше-то не догадался!.. - сделал он несколько запоздалый, но не подлежащий сомнению вывод, - Хорошо, с этим ясно, а дальше, что дальше?.. – продолжил он добавлять к цепи рассуждений новые звенья, - Попытка покушения на руководителя государства будет предпринята здесь, в Измире... Значит Кемаль приехал сюда для того, чтобы... что? Чтобы... Наверное, чтобы с кем-то здесь встретиться и сделает это скорее всего публично... Да, да… Мустафу с эти городом многое связывет, ведь это его воинские части освобождали Измир от греков после войны… Местное население наверняка до сих пор почитает его за своего спасителя ... Точно! Что еще? Так… я видел плошадь с небольшим сквером и часовой башней посередине... Так... Это бесспорно была центральная площадь города Конак Мейдани где по всей видимости и должен будет состояться митинг или еще что-то в этом роде во время которого заговорщики собираются ликвидировать президента... Автомобили совершили маневры предсказанные Ветловым и выехали на достаточно широкий, обсаженный вековыми чинарами бульвар. По бульвару они проехали с полкилометра, затем разделились: авто с Михаилом повернуло направо в маленькую улочку, а машина с охранниками продолжила движение в сторону старой площади. Не успел Ветлов вспомнить о том, что, соответственно его видениям, ожидает их после поворота, как Форд притормозил у выкрашенных шаровой краской ворот. Водитель коротко прогудел клаксоном, ворота открылись, автомобиль заехал на задворки массивного четырехэтажного здания. Первым из Форда выскочил ночной спутник Фирди и открыл задние двери. Ответственный за операцию турок неспешно выбрался из автомобиля, Ветлов не отставал. К Фирди тотчас же подошел лупоглазый, нескладно сложенный долговязый мужчина, забавно вихляющий во время ходьбы бедрами и после традиционного приветствия предназначенного только для него, что-то доложил ему шепотом. Опекун Ветлова пару раз утвердительно кивнул и не оборачиваясь к чуть поодаль стоящему графу сказал, - Пойдемте в дом. Вихлозадый возглавил процессию. Фирди, пропустив Михаила вперед пошел замыкающим. Новое действующее лицо симпатии у Ветлова не вызвало. Кроме неприглядной походки и лупоглазия «новичок» отталкивал от себя совершенно непереносимым для обострившегося обоняния графа запахом. То была ядреная смесь зловонных ароматов: давно немытого тела, полохо переваренной пищи и пота. Но пота не обычного, вызванного физическими усилиями ил умственными, а пота до смерти напуганного чкедловека...
Пока группа из трех человек поднималась на последний этаж здания по черной лестнице, граф был занят выполнением того из главных правил разведчика, которое гласит: «Прежде чем зайти куда-либо, побеспокойся о
248
том, как ты будешь оттуда выходить». К его неудовольствию ему не только пришлось зайти в дом без малейшего понятия о том есть ли из него другие выходы, но и во время их неторопливого продвижения наверх обнаружить какие-либо запасные варианты отхода. Кроме той же лестницы, да окон выходящих во двор граф ничего не приметил. Все двери выходящие на черных ход, судя по их виду (дергать за ручки он конечно не решился) были давно и наглухо закрыты. Они поднялись на третий этаж и остановились перед трапообразной металлической лесенкой ведущей на чердак. Долговязый достал огромную связку ключей, выбрал нужный, воспользовавшись им снял с чердачной двери навесной замок и открыв ее ступил в подкрышное пространство. Фирди не дожидаясь приглашения первопроходца подтолкнул Ветлова в спину. Граф, ступая через ступеньку в пять длинных шагов оказался на чердаке. Помещение в которое он вошел было невелико и вполне могло быть жилым, к нему без всяких натяжек, присутствуй там мебель, подходило название – мансарда. Чердак был практически пуст, чисто прибран и прилично освещен естественным светом проникающим сквозь расположенные симметрично друг другу слуховые окна. У правого окна, выходящего, как верно предположил Михаил, на площадь был постелен кожаный гимнастический мат. Посередине истертого усердными физкультурниками до замшевой шероховатости приспособления для физических экзерсисов лежали два предмета: один длинный парусиновый чехол, другой жесткий футляр в форме параллепипеда. Сделав пару шагов по направлению к окну Ветлов не поворачивая головы, переферическим зрением обратил внимание на то (от двери это было незаметно), что стена отделявшая эту часть чердака от его продолжения была не сплошная – по центру она не доходила до перекрытий двускатной крыши более чем на метр. Граф моментально сделал мысленную зарубку: «Кажется появляется еще один вариант отхода...» - Располагайтесь, - пригласил Фирди своего подопечного указывая на кожаную подстилку, - здесь нам придется провести некоторое время. Не переча Ветлов опустился на мат. Ему самому не терпелось хорошенько и побыстрее познакомиться с местом предполагаемого покушения. - Я полагаю это бинокль, - обратился он к Фирди указывая на кожаный футляр, - Могу я им воспользоваться? - Не только можете, но и должны, - командирским тоном начал турок, - Вы ведь для этого сюда и привезены, чтобы... помогать нам. Так что занимайтесь своим делом, а я займусь своим, - закончил он и Михаилу почудилось, что в последней фразе его опекуна прозвучала насмешка.
Но прежде чем приступить к делу Фирди пошептался о чем-то с так и остановившимся на полпути к окну вихлозадым. Граф не обращая на них внимания, вернее всем видом своим демонстрируя, что не обращает, достал
249
из футляра немецкий полевой бинокль Goerz, растянулся на мате и принялся методично просматривать открывавшееся из окна пространство. Вскоре за его спиной послышались удаляющиеся к двери шаги. По их странному ритму по уносимому вдаль запаху Ветлов понял, что долговязый покинул чердак. Затем на мат опустилось тяжелое тело – это присел Фирди и начал производить какие-то манипуляции с парусиновым чехлом. Из чердачного окна были прекрасно видны не только официальная резиденция губернатора - конак и вся площадь (Мейдани Конак) с архитектурным символом Измира - часовой башней Сааат Кулеси в ее цетральной части, но также сквер, мечеть Ялы и большинство прилегающих к площади зданий. Окинув общим взглядом открывающуюся из окна панораму, Михаил сосредоточился на ее северной, самой активной части. В сквере вовсю велась подготовка к какому-то иероприятию, скорее всего к митингу. Правильнее будет заметить, что это была уже не подготовка, а лишь ее последние, завершающие штрихи. Трибуна, судя по всему, возведена была давно, ограждения вокруг нее были тоже поставлены заранее. В настоящий же момент происходило следущее: на трибуне и в зрительском секторе рассставлялись стулья, а униформированные стражи порядка занимали предписанные им позиции. Зрителей, оттесненных ограждением метров на двадцать от трибуны, к окраине сквера, собралось уже немало. В быстро увеличивающемся в размерах человеческом собрании, Ветлов смог разглядеть совершенно разных представителей многоэтнического турецкого государства. Это совершенно безобидное наблюдение неожиданно напомнило Михаилу о задании данном ему Танаатом. Вспомнив о нем Ветлов решил на всякий случай прочесать вооруженными оптическим прибором глазами растущую с каждой минутой толпу. «А вдруг паша не соврал и среди зрителей на самом деле находяться люди Старца горы, - неизвестно откуда свалилась на Михаила странная, разрушающая все его логические построения мысль, - И если это на самом деле так, то может все мои догадки чушь и выеденного яйца на стоят. Может Танаат с его друзьями действительно закрутили столь замысловатую интригу не для убийства Кемаля, а ради его спасения... А я тут лежу и размышляю о том как бы им помешать... Нет, так не годиться! Прежде чем предпринять что-либо я обязан все обстоятельно перепроверить, - пошел на поводу у своей щепетильности Ветлов и приялся за изучение присутствующей на площади публики с утроенным вниманием. За его спиной, тем временем, Фирди закончил прикреплять к вынутому из парусинового чехла карабину оптический прицел. Приведя оружие в боевую готовность турок занял на мате, с левой стороны от Михаила, положение стрелка-снайпера. - Ну, что, нашли кого-нибудь похожего на хассасинов, - спросил Фирди и сделал это, как показалось Ветлову совершенно индифферентно, проформы ради.
- Пока нет, - не отнимая окуляров от лица правдиво ответил граф и пошел
250
глазами, ради собственного успокоения, на третью обзорную спираль. Но чем тщательнее он изучал участников предстоящего митинга тем беспокойней ему становилось. И просходило это от явственного ощущения угрозы. Правда Михаил не мог пока выяснить источник ее возникновения. Больше всего он опасался, что упустит из виду фидаинов и те успеют свершить свое черное дело. Конечно будь у него в руках вместо полевого бинокля морской он мог бы видеть намного дальше, но это было, как ему думалось ни к чему. Ведь главное скопление народа было не так уж и далеко, так что силы бинокля приплюсованной к силе его обретших воистину соколиную зоркость глаз было достаточно, чтобы не оставить без пристального внимания никого из собравшихся у сквера людей. К тому же дальномерная сетка нанесенная на линзы оптического прибора помогала безошибочно определять расстояние до интересующих объектов. Что тоже могло впоследствии пригодиться. Когда спираль по которой граф проводил сканирование площади и прилегающих к ней окрестностей стала сходиться в небольшого размера круг, разместившийся точно посередине сквера, уровень его внутренней ажитации приблизился к критическому. Обостренная до предела чувствительность Ветлова взывала к действиям, только было непонятно к каким. По сведению обзорной спирали в финальную точку Михаилу бросились в глаза двое одетых в крестьянскую одежду молодых парней. Было в их облике что-то странное, нечто противоречещее стереотипу. Ветлов, против своей воли, в наивной надежде усилить действие оптического прибора плотнее прижал полевой бинокль к глазам и.. И ничего. С парнями, с их видом, было действительно что-то не то и при определенной игре воображения их в самом деле можно было бы выдать за наемных убийц, но тревожащее графа ощущение опасности исходило не от них – это было очевидно. Но не потому что Михаил смог на расстоянии ощутить исходившие от них флюиды, а от того, что мгновение назад источник угрозы выдал себя сам. Уставший таиться, а может и начавший подготовку к решительным действиям Фирди выпустил из под контроля свою готовую к злодеянию душу и она тотчас дала о себе знать. «Вот где враг-то настоящий… и нет никаких хассасинов», - достаточно прохладно заключил Ветлов и сразу успокоился. Не так конечно, как хотелось бы, но достаточно для того, чтобы принять последний бой почти что на равных, в эмоциональном аспекте, условиях. «А может начать первому, - подумал он скосив глаза в сторону лежащего рядом с ним турка, - ударить его биноклем в…
Додумать, тем более привести в исполнение зарождающийся в голове план Ветлову помешал необычный, не принадлежавший подкрышному пространству звук. Он был очень тих и для любого нормального городского жителя практически не слышен. Сначала граф подумал, что ему почудилось, и услышанный им тонюсенький писк полевой мыши не более чем слуховая
251
иллюзия, но когда звук сомнения Михаила насчет реальности происходящего рассеялись. У людей практикующих древнее лазутческое ремесло ассоциативная память развита несколько лучше чем у простых, затурканных прозой жизни обывателей (если не причислять к таковым поэтов, музыкантов, композиторов и прочих граждан с развитым воображением) и задействуется она ими чаще и обширнее, поэтому Ветлову не пришлось долго думать и гадать для того, чтобы предположить каким образом на чердаке, в вотчине ближайших соседей рода человеческого мышей и крыс оказался их дикий сородич. По первому и второму мышиным сигналам графу неудалось четко определить местонахождение производившего их существа, но стоило писку прозвучать в третий раз, как весь обратившийся в слух Ветлов безошибочно установил откуда тот исходил. Зов мелкого грызуна доносился из-за перегородившей чердак стены. Локализовав положение издающего призывные звуки полевого зверька граф забеспокоился. Ему вдруг пришло в голову, что и его сосед по гимнастическому мату может обладать хорошо развитым слухом. Как никак Фирди был профессиональным диверсантом и для него тоже уши являлись не менее важным по значимости чем глаза инструментом от которого напрямую зависела жизнь. «Надо его отвлечь…», - видимо так, ну или приблизительно так, рассудил граф и действуя скорее по наитию нежели руководствуясь логикой воскликнул, - Вот они! Я их все-таки вычислил! Реакцией на гордую похвальбу графа оказалось недовольное ворчание турка, - Кого это, их? - Как кого? – по-взаправдашнему удивился Ветлов, - Хассасинов, кого же еще! Каких еще ха… - осекся руководитель операции чуть было не выдав себя, - Где вы их увидели, покажите… - неохотно поправился Фирди поворачиваясь к своему беспокойному подопечному. «Стало быть время кончать со мной еще не наступило…» - вывел Михаил из поведения турка и продолжил задуманный им отвлекающий маневр, - Они вот там, посмотрите… Справа от разрыва в ограждении, - сказал граф одной рукой указывая вдаль, второй передавая бинокль, - Их двое и облачены они в одежду крестьян с черноморского побережья…
Фирди с неудовольствием принял оптический прибор и с явным нежеланием навел его в указывемую графом сторону. Первоначальная оценка данная Ветловым привлекшим его внимание парням оказалась верной – они действительно выглядели подозрительно. И вызывали они подозрение своей, как это не пародоксально могло показаться чрезмерной, прямо-таки нарочитой неприметностью. Весь внешний вид молодых людей
252
(одежда, обувь, прически, манеры) говорил об их принадлежности к крестьянскому сословию, но говорил он об этом слишком громко, точнее даже не говорил, а кричал. И было в этом крике что-то если и не полностью искуственное, то по меньшей мере не совсем натуральное. Мгновениие назад безразличный к услышанной новости, Фирди накрепко прилип к окулярам бинокля. По внезапно напрягшемуся телу турка легко можно было догадаться, что он был не на шутку взволнован представленными его вниманию незнакомцами. Расчет Михаила оправдывался. Его куратор поймался на брошенную в мутную воду наживку. Турка можно было понять – ему не хотелось никаких осложнений. Особенно в столь критический момент проведения операции. Бесспорно он знал в лицо всех своих участников акции, появление же на месте покушения подозрительных личностей вносило в тщательно разработанный план дополнительный элемент риска, что естественно снижало шансы на успех всего предприятия. Конечно Фирди не верил ни в каких хассасинов, но это не столь упрощало ситуацию, сколь усугубляло ее. Если молодые люди так рьяно выдававшие себя за крестьян не принадлежали ни к команде Танаата, ни к людям с горы Аламут то выходило, что они представляли собой оппозицию – то есть людей Кемаля. А если это предположение было верным то их не могло быть только двое. Озабоченный нежданно свалившимся на него затруднением опекун графа стал повторять процедуру не так давно проделанную его подопечным - Фирди принялся за прочесывание площади. Обременив своего надсмотрщика требовавшим от того полной сосредоточенности делом, Ветлов позволил себе заново обратиться в слух. И во время. Четвертый мышиный призыв прозвучал наиболее явственно и как ни странно донесся он со стороны крыши. Михаил уверенный в том, что целиком поглощенный обозрением площади турок оставил его без внимания решил повернуться к источнику писка. Не догадайся он заранее что, вернее кто предстанет перед его глазами, он наверняка бы, каким-нибудь невольным жестом или возгласом, выдал бы и себя и обладателя появившейся над разделяющей чердак стеной головы. Вместо умильно-любознательной, с забавно топорщащимися в разные стороны усами головки серенького зверька над центральной частью чердачной перегородки, в полутора метрах от крыши возвышалась тоже усатое (единственное сходство), осуровленное напряженностью момента лицо войскового старшины. Но хоть и был готов граф к чудесному появлению своего друга и товарища, хоть и приказывал себя быть спокойным и невозмутимым как горный кряж, видимо какая-то волна пробежала по его телу и все чуть было не пошло прахом.
Фирди, то ли уловивший прошедший по Михаилу импульс, то ли расслышавший последнюю звуковую иммитацию произведенную Ковальчуком, а может как-то иначе почувствовавший присутствие казака, шустро перевернулся с живота на спину и быстрым взглядом удостоверившись в появлении на чердаке неизвестного человека
253
моментально перекатился к подножию разделявшей чердак стены. На пути к которой ловкий османид не преминул прихватить с собой изготовленную к стрельбе винтовку. Готовность турка к действиям могла бы произвести впечатление на кого угодно, но только не на закаленных в горнилах жесточайших сражений графа и его сотоварища по оружию. Еще пока Фирди катился к должной прикрыть его тыл стене Михаил успел ухватиться за ремень винтовки. Так что завладеть оружием сразу турку не удалось. Теперь же для осуществления своего замысла ему было необходимо вызволить оружие из крепкого ветловского захвата. Османид напрягся и изо всех сил дернул винтовку на себя. Граф не ослабляя хватки ремня подался вперед и на мгновение расслабил двуглавые мышцы позволил передним конечностям распрямиться. Неожиданно ощутив в руках пустоту турок не справился с инерцией собственного тела и повалившись назад, сильно ударился спиной о стену. Удар только слегка и на самую мельчайшую частичку секунды потряс физически очень крепкого диверсанта, но на этот временной отрезок он утратил контроль за оружием. Михаилу же и этой милисекунды хватило для того, чтобы вырвать у него винтовку. Фирди не сдался, отпружинив от стены он со сдавленным рыком бросился на графа и тотчас же подмял того под себя - поединок за смертоносный предмет возобновилась… И неизвестно чем бы он завершился, скорее всего турок отобрал бы винтовку попутно придушив Ветлова (хоть граф и прекрасно владел многими приемами рукопашного боя борьба в партере была в его арсенале слабейшим звеном), однако к счастью для Михаила бульдожья хватка борца гюрешь ослабла раньше чем набрала сокрушающую кости силу. Концу не только схватки за обладание винтовкой, но и безрадостному финалу полной опасностей жизни турецкого диверсанта предшествовал звук вызвавший бы у любого миролюбивого, добропорядочного человека приступ тошноты и возможно даже легкое головокружение. Произвел же этот отвратительный звук – хруст рассекаемой человеческой плоти, засопожный нож Ковальчука, по самую рукоятку вонзившийся под левую лопатку широченой спины османида. Первым, что сделал граф после того, как эффективным использованием казака холодного оружия был избавлен от необходимости самостоятельно бороться с превосходящим его силой противником, были понятные каждому жесты: сначала, приложив палец к губам, Михаил призвал Ефима Мефодича продолжать сохранять тишину, следующим движением руки он предложил другу спускаться вниз. Затем, граф, достаточно проворно, стараясь при этом не шуметь, выбрался из под тела свего теперь уже мертвого опекуна. Поднявшись на ноги, Ветлов также с соблюдением максимальных предосторожностей по сохранению тишины пошел к двери и спустя небольшой промежуток времени скрылся за ней.
254
Вернулся Михаил на чердак не один. Впереди себя, удерживая шею ведомого им человека в локтевом замке, заломив к тому же его левую руку за спину, граф конвоировал вихлозадого. Возможно, что от оказываемого им давления на гортань турка, а может быть и от объявшего того ужаса, глаза последнего и в нормальных условиях находящиеся чуть на выкате сейчас и вовсе грозили выскочить из глазниц. Однако Ветлов не ограничился одним лишь физическим воздействием на плененного им заговорщика. С целью подавить последние крохи психического равновесия дупоглазого граф подвел того вплотную к бездыханному телу руководителя всей операции, вокруг которого деловито суетился спустившийся со стены войсковой старшина. Допрос захваченного врасплох противника (Михаилу удалось взять в плен вихлозадого, когда тот беспечно подремывал сидя на подоконнике лестничной площадки расположенного на один пролет ниже входа на чердак) друзья начали без предварительной подготовки и распределения ролей. - Сколько еще людей в доме? – свирепо насупив брови спросил Ковальчук выдергивая из спины Фирди свой нож. Несмотря на то, что Ветлов расслабил хватку своей руки удерживающей горло турка, глаза того еще более подались вперед, казалось что вид испачканного кровью клинка притягивал очи пленника, как чудодейственный магнит. Дознаватели хорошо представляли в каком сейчас состояния находиться допрашиваемый и старались поэтому на все сто процентов использовать ситуацию в свою пользу, - Сколь-ко е-ще лю-дей… - медленно повторил вопрос Ефим Мефодич поднося острие ножа к готовящемуся выпрыгнуть из черепной коробки глазу. - Трое, кроме меня трое. Два охранника и шофер, - из-за пересохшего от страха горла сипло затараторил вихлозадый. - Молодец, не соврал, - похвалил пленника граф и отпустил его, - Теперь садись здесь и продолжай так же честно отвечать на наши вопросы. Если будешь послушным и расскажешь нам все что знаешь мы тебя пощадим, оставим в живых. Ты ведь этого хочешь, неправда ли? - Хорошо, хорошо, хорошо… - согласно закивал головой несчастный. - На кой он нам нужен, нам ведь и так все известно - недовольно сказал казак по-турецки обращаясь к коллеге, - Может лучше покончим с ним по-быстрому, с мертвым проблем меньше, - прибавил он поигрывая ножом у горла допрашиваемого. Не сразу Михаил вступился за вихлозадого. Дождавшись момента, когда посочившись сквозь подошвы изрядно стоптанных башмаков ушли из турка в пол последние остатки не только человеческой гордости, но и отчаянности загнанного в угол животного, граф выбрав в своем лексиконе наиболее неблагозвучное словцо возразил боевому товарищу, - Перерезать ему горло мы всегда успеем, а пока дадим человеку шанс заслужить прощение. Ведь каждый имеет на это право, верно?
- Да. да, да, да… - чуть оживая забубнил бледнозеленый турок,
255
подтверждая тем самым свое право на вымаливание прощения. - Ну, раз ты со мной согласен, скажи нам пожалуйста много ли еще стрелков принимает участвие в операции… Только смотри не ошибись… Я надеюсь ты уже понял, что моему напарнику уже все известно и, если ты что-нибудь напутаешь - во второй раз я его удерживать не… Турок не позволил закончить Ветлову предложение, - Кроме гос… - оборвал он себя бросив непроизвольный взгляд над распростертое перед ним бездыханное тело своего соплеменника, - кроме Фирди в покушение задействовано еще двое стрелков. Один из них находится за сквером на втором этаже каменного особняка, другой на верхней площадке часовой башни … - Кто главный стрелок и в какой очередности должны производиться выстрелы, - снова вступил в разговор Ефим Мефодич резко наклонившись к отпрянувшему от него пленнику. - Все был обязан сделать Фирди он среди нас самый…, - и снова глаза допрашиваемого стрельнули в сторону трупа, - был… самый способный и опытный. Если же у него по какой-нибудь причине что-то бы не заладилось то вторым в дело должен вступать Махмуд – тот, который расположился в доме за сквером, ну, а в случае двойной неудачи последнне слово предоставлялось засевшему в Саат Кулеси Ахмеду, - сбивчиво доложил вихлозадый и с мольбой в глазах посмотрел на графа. - Ну что ж, ты свой шанс использовал, - медленно проговорил Ветлов отвечая на взгляд пленника, но использовал ли ты его на благо себе - скоро будет видно. Если сказанное тобой правда – будешь жить, ежели нет, пеняй на себя. Я не буду препятствовать моему другу делать с тобой все, что ему заблагорассудиться. Мне будет все равно, как он будет тебя убивать, медленно ли, быстро ли… - Я тут, пока вы говорили, наилучшую для него участь придумал, - вклинился в страшную речь графа Ковальчук доставая из заднего кармана Фирди носовой платок - сам я о него пачкаться отказываюсь, - продолжил он демонстративно обтирая кровь с лезвия ножа, - передим-ка мы его лучше людям Мустафы. Пусть кемальские костоломы сами с ним разбираются, а потом хоть на толстый, хоть на тонкий кол сажают… - Аллахом всевидящим и всезнающим клянусь - я правду сказал, - перебил несчастный пленник перечесление приготавливаемых на его голову и на противоположные ей части тела напастей, - позвольте мне подойти к окну и я укажу вам где укрылись запасные стрелки. - Ладно, валяй, показывай, коли не шутишь, - приветствовал инициативу турка казак, слегка размораживая голос. Разведчики помогли страдальцу подняться и дойти до обустроенной у окна лежки двуногих хищников. Оказавшись на мате вихлозадый улегся на живот и взяв брошенный Фирди бинокль вперился в пространство. Секунд двадцать спустя он отнял от глаз оптический прибор и не поворачивая головы к своим пленителям сказал,
256
- Снайперы на своих местах можете сами убедиться. Следуя указаниям пленного сначала Ефим Мефодич, а за ним и Ветлов определили местонахождение двух других стрелков. - Ну, живи… пока, - вынес Ковальчук вихлозадому оправдательный вердикт огласив его, как показаалось Михаилу и видимо задумывалось войсковым старшиной с немалой долей сожаления в голосе. Сделавший свое дело турок был переведен к противоположной стене чердака, тщательно, по-лазутческой науке связан (у запасливого казака нашлась для этого бечевка), но перед тем, как его выдавший многие секреты рот был заткнут кляпом, ненасытный войсковой старшина задал «языку» еще один вопрос, - Скажи-ка мне любезный имеется ли у снайперов охрана или подстраховка? - Да есть. Извините, что сам забыл сказать об этом. - Ничего, ничего не велика беда! Я же тебе говорил, что нам уже все известно… Так сколько человек охраняет стрелков? - Только два. Всего два, то есть за каждым снайпером присматривает по одному человеку, - поторопился с разъяснениями связанный по рукам и ногам турецкий пленник. - А где они находятся, ты конечно не знаешь? – чуть ли не ласково поинтересовался Ефим Мефодич незаметно выпрастывая из левого рукава оружие с которым никогда и не при каких обстоятельствах не расставался - гасило (кожанный мешочек наполненный дробью). Турок и это было замечено обоими дознователями, обрадовался явной перемене отношения к нему со стороны сурового и безжалостного казака, - Нет, нет, я знаю! Мне известно где они должны располагаться, - с показательной готовностью продолжил допрашиваемый свое чистосердечное признание, - Помощник снайпера находящегося в доме за сквером обязан охранять входную дверь квартиры где расположился стрелок, а подстраховщик снайпера занявшего позицию в башне с часами дежурит в начале винтовой лестницы ведущей в часовой зал и на верхнюю площадку Саат Кулеси. - Теперь я полагаю ты все сказал? – перенял у коллеги бразды допроса Михал, отвлекая тем самым внимание откровенного без меры турка от изготовившегося к предательскому удару войскового старшины. - Абсолютно все! – на повышенных тонах стал заверять вихлозадый графа повернувшись к нему лицом, - Все, что зна… - договорить он не успел. После короткого взмаха казака гасило соприкоснувшееся с затылком пленника не только оборвала его последнюю фразу, но и отправила в длительное беспамятство. - Пусть отдохнет и нам больше не мешает, - произнес над бездвижным телом формальное слово казак, подхватил турка под мышки и аккуратно, чтобы у того не затекли связанные конечности, уложил турка под выходившим во двор слуховым окном.
257
Закончив возиться с утратившим ценность и потерявшим сознание «языком» бывшие однополчане стали держать совет. Вопросов о том, как и где каждый из них провел последние сутки они друг другу не задавали оставив воспоминания о прошедшем на потом. Сейчас перед ними стояли конкретные задачи на решение которых у разведчиков осталось не более четверти часа. Говорил в основном Ефим Мефодич. Граф внимательно слушал и только иногда, короткими фразами озвучивал свое согласие с постулатами Ковальчука. Завершился импровизированный совет тем же – всецелым одобрением Ветловым плана представленного казаком, - Хорошо, - сказал Михаил, когда его напарник закончил распределение обязанностей, - раз ты считаешь, что так будет лучше - я займусь снайпером засевшим в часовой башне. Договорившись о месте и времени встречи по завершении нейтрализации остававшихся в действии участников покушения на президента турецкой республики, разведчики разделили на двоих имевшееся у казака и изъятое у поверженных врагов оружие. Снайперскую винтовку они единодушно решили оставить на чердаке, но в таком виде в каком стрелять из нее было уже невозможно. Затем боевые товарищи сноровисто, помогая друг другу, перебрались через стену (благо, что преодоление различного рода препятствий являлось базовым элементом их подготовки) и покинули здание путем, которым не так давно воспользовался Ковальчук – через боковую дверь дома. Оказавшись во дворе разведчики молча простились и один за другим вышли из оставленной излишне самоуверенными заговорщиками без присмотра калитки. Первым вышел на майдан Ефим Мефодич – ему предстоял более дальний путь. Минуту погодя оставил двор и Ветлов.
До знаменитой своей оттоманской архитектурой часовой башни Саат Кулеси построенной в первом году двадцатого века в ознаменовании двадцатипятилетия восшествия на престол султана Абдулхамида, Михаил добрался без проблем. Суета царишая в западной части площади не затруднила его передвижения к творению французского архитектора левантийского происхождения Раймонда Чарльза Пере. Часть майдана по которому шел граф была практически пустынна. Все зеваки, как праздные, так и обремененные идеей некой сопричастности к происходящему старались кучковаться поближе к трибунам. По дороге к часовой башней Ветлов несмотря на ожидающее его в ближайшем будущем непростое и опасное дело не отказал эстетствующей составляющей своей натуры полюбоваться вычурной, типично магометанской архитектурой зданиния. Отчасти по этой же причине он задержался на пороге восьмиугольного основания творения французского левантийца. Однако задержка понадобилась ему не только для того чтобы по достоинству оценить архитектурный шедевр и вблизи насладиться покрывавшими колонны башни арабесками на североафриканские темы, но и по двум другим
258
причинам. Во-первых Михаилу потребовалось мгновение для приведения своего внутреннего состояния к затеваемому им маленькому представлению, а во-вторых, что было даже важнее, графу предстояло сделать правильный выбор - не ошибиться дверью (о том какая из дверей двадцатипятиметровой мраморной башни должна быть открыта спросить у пленника разведчики не удосужились) – входов же ведущих вовнутрь Саат Кулесы согласно канонам османской архитектуры было четыре. Удача продолжала сопутствовать Ветлову. Определить нужный вход ему не составило труда. Ажурная металлическая решетка прикрывавшая арочную дверь обращенную к востоку была слегка приоткрыта. Заговорщики продолжали удивлять графа своей безалаберностью. Впрочем беспечность их была легко объяснима. Скорее всего вызвана она была тем, что люди паши настолько были уверены в талантах Фирди и непогрешности первого варианта операции в целом, что недопускали возможность затребованности запасных. Собравшись с духом Михаил отодвинул решетку и медленно потянул за медное кольцо. Украшенная растительным орнаментом деревянная дверь подалась легко, - Срочное сообщение от Танаат-паши, - прерывающемся голосом давно и долго бегушего человека проговорил граф резко отворяя дверь настеж и стремительно входя в помещение. Человек к которому обратился граф, как ошпаренный вскочил с третей ступеньки винтовой металлической лестницы выронив из рук остатки ячменной лепешки. Непредвиденное появление странного вида незнакомца, а также адресат принесенного тем сообщения настолько потрясли часового, что он с самого начала общения с посланцем паши стал допускать промах за промахом. Вместо того, чтобы достать оружие и потребовать от визитера какого-либо подтверждения его полномочий, часовой зачем-то принялся ногой заталкивать лепешку под нижнюю ступеньку лестницы. Ему по-видимому стало стыдно за то, что посланник известного своей строгостью по отношению к подчиненным паши застал его на службе за едой. - Операция отменяется, вернее переносится в другое место - продолжил граф вылепливать настроение противника в нужную ему форму пока тот был горячим от стыда и вследствие этого мягким до сыроглинной податливости, - Кемалисты нас провели… они организовали митинг в противоположной части города… - Что же делать?! Как же быть!? – промялил часовой избитые общечеловеческие вопросы. - Мне поручено срочно перевезти всех по новому адресу, - успокоил турка Михаил, но тоном и выражением лица дал тому понять, что его небрежное отношение к службе не осталось без внимания. - Хорошо, я сейчас сбегаю наверх за Ахмедом, - с энтузиазмом проговорил охранник готовый действием загладить вину и исправить промах. - Пойдем вместе, - прохладно заявил граф и не мешкая направился к лестнице.
259
- Как хотите, - несколько растроенно повиновался часовой отступая в сторону. - Нет, нет! Ты пойдешь впереди, - отказался Ветлов от предоставленного ему права подниматься первым. Ничего не сказав в ответ турок опрометчиво повернулся спиной к незнакомцу и взявшись рукой за поручень готов был сделать первый шаг по пути восхождения на крышу башни, но не успел. С расчитанной не на убийство силой ребро ладони графа вошло в соприкосновение с затылком доверчивого охранника снайпера и тот не успев осознать, что с ним стряслось лишился сознания. Ветлов подхватил обмякшее тело турка и стараясь не шуметь отташил его за лестницу. Также бесшумно, скрадом, Михаил преодолел немалое количество узких металлических ступеней отделявших первый этаж от дверцы ведущей в ротонду. Стрелок залегший на открытой всем ветрам, но защищенной от прямого дождя плошадке оказался не менее беспечен чем его помощник. Вместо того чтобы держать себя и оружие на изготовке и быть готовым к произведению точного выстрела или выстрелов снайпер уткнувшись лицом в подстилку дремал рядом со своим смертоносным оружием, одна его рука придерживала винтовку за цевье, вторая была завернута под живот. Пожалуй в другой ситуации Ветлов и удивился бы попранию людьми Танаата всех элементарных правил и предписаний, но в данный момент на удивление времени не было. «Что ж, они только упрощают мою задачу», - возможно что так или приблизительно так подумал Михаил решая вывести снайпера из дела, не мудрствуя лукаво, тем же простым и надежным приемом, который не так давно использовал Ковальчук для успокоения вихлозадого. Приготовляя гасило к атаке граф сделал несколько беззвучных шагов приблизился к безмятежно спящему стрелку. Оказавшись на ударной дистанции нападающий склонился над своей жертвой, занес руку и… закрутилось… Правильнее сказать завертелось. Ужом проворным, нет не ужом – другой змеюкой – смертельной и молниеносной повернулся к графу лежащий до сих пор без движения снайпер. И повернулся не для того, чтобы поприветствовать незнакомца или познакомиться с ним – стрелок развернулся на спину для смертоубийства. В руке его прятавшейся под животом коротко, прежде чем вонзиться в опешившего от неожиданности агрессора, блеснуло лезвие ножа.
К счастью для Михаила тело его среагировало на коварный выпад турка быстрее чем это сделала голова. В тот же самый момент, когда острие клинка направленное в грудь Ветлова коснулось его верхнего платья граф инстинктивно отпрянул назад, крутнулся в сторону и успел-таки слегка отвести от себя холодное оружие левой рукой. Тем не менее нож пропорол одежду Михаила и нанес ему чувствительный порез кожи над левой грудной мышцей. Не реагируя на боль, только зафиксировав подсознательно, что он
260
ранен граф не мешкая довершил прерванную коварным стрелком атаку. Удар гасилом вышел намного сильнее чем планировался и произведен он был Ветловым не в затылочную часть головы врага, а в висок. Тонкая кость не выдержав давления треснула, снайпер упал ничком к ногам Ветлова. Все эти действия произошли так стремительно, что турок умер наверное уверенный в своей победе. Проверив поверженного врага на наличие признаков жизни и убедившись в отсутствии таковых Михаил занялся своей раной. Ему снова повезло. Порез хоть и оказался достаточно длинным и сильно кровоточил, но был не глубоким, никакой опасности для здоровья графа не представлял и ограничений активной жизнедеятельности раненого составить (при своевременной обработке раны) не должен был. Но для оказания самому себе первой санитарной помощи у Ветлового ничего не было поэтому ему пришлось преодолеть брезгливость и порыться в вещах убитого им стрелка. Ни одного похожего на медикаменты предмета в заплечном мешке турка тоже не обнаружилось, но зато была фляга с водой и початая бутылка раки. Достав вышеперечисленные вещи граф разделся до пояса, оторвал от исподней рубашки рукава, затем промыл рану водой и сбрызнув ее турецкой самогонкой обвязал себя содиненными прочным узлом рукавами нижней рубахи. Покончив с раной, Михаил собрался было покинуть место поединка, но что-то остановило его. В неопределенном молчании он застыл над трупом. Сознание Ветлова раздвоилось на две неравные части и совершенно противоречивые чувства наполнили его душу. С одной стороны (с той, что была поменьше) он был зол на себя за допущенную неосторожность, которая чуть было не довела его до смерти, с другой (несравненно большей) был рад тому, что не подвел Ковальчука, выполнил задание и теперь у них (в случае успеха войскового старшины по другую сторону площади) появлялась возможность отыскать Лидию и поквитаться с Танаатом. Стоя над ликвидированным снайпером граф не приминул отдать должное (и сделал это далеко не в первый раз) боевому духу турецких воителей. Дважды за один день Михаилу было продемонстрировано осанидами их завидное и достойное подражания качество бороться с противником до самого конца. Поклоном в сторону распростертого в ротонде тела Ветлов заключил кратковременную гражданскую панихиду и спустистился с верхнего этажа часовой башни. Очутившись внизу, Михаил соблюдая на этот раз излишние меры предосторожности проверил состояние охранника. Тот, не приходя в сознание, по-прежнему лежал там где и был оставлен графом. Но это не удовлетворило Ветлова. Желая полностью обезопасить себя от возможных проблем он не только тщательно связал пленного, но и привязал его к опорам лестницы. Морщась от боли в груди, но с чувством исполненного долга Михаил вышел на площадь.
Подходя к условленному месту встречи с казаком граф надеялся, что придет первым. Однако он ошибался. Войсковой старшина уже находился там где друзья договорились встретиться. Однако Ковальчук дожидался
261
напарника не так, как этого требовала конспирация: тихим и неприметным человеком толпы. Вокруг Ефима Мефодича стояло и что-то оживленно с ним обсуждало несколько мужчин в штатском и трое в полицейской униформе. Сначала Михаил подумал, что его товарищ попал в беду, но подойдя поближе понял, что кипучая деятельность разворачивающаяся вокруг его товарища началась по инициативе последнего. Войсковой старшина нечто возбужденно говорил своим слушателям дополняя речь частыми жестами. Руки его при этом указывали в направлениях хорошо понятных Михаилу. Последним движением руки Ефим Мефодич указал на приближающегося товарища. Окружавшие его турки разом повернулись и вперили свои удивленно-настороженные взгляды в новоприбывшего. - Селям алейкум! – радушно приветствовал аборигенов Ветлов. Он еще не знал, как должен был себя вести, поэтому выбрал нейтрально-вежливый вариант общения. Местные стражи порядка ответили графу так же односложно, но гораздо прохладней и вновь повернулись к продолжившему рассказ казаку. Повествование Ковальчука подходило к концу. Поведав туркам о последней части своего собственного участия в нейтрализации заговорщиков он передал эстафету напарнику, - …О том, как были выведены из строя участники покушения на президента находящиеся в Саат Кулеси вам расскажет мой друг. Все снова повернулись к Михаилу. Не догадавшийся о воможности такого поворота в беседе заранее Ветлов несколько замялся, но быстро преодолев секундное замешательство четко и всего лишь в нескольких фразах доложил о происшедшем в часовой башне. О факте своего ранения граф стыдливо умолчал. Получив новое свидетельство о заговоре, власть придержащие на мгновение застыли будто пораженные столбняком. Однако это состояние скоро сменилось на непреодолимую жажду говорить и действовать. Сначала турки одновременно заталдонили. Каждый пытался представить свою версию происходящего, но так как заговорили все вместе, никто ничего не мог понять. Сумятица в рядах людей ответственных за безопасность первого лица в государстве была прервана негромким, но чрезвычайно авторитетным окриком одного из них, одетого в цивильное платье, сохранявшего доселе ледяное безмолвие. - Молчать! - проговорил он понимая руку. Вне зависимости от того на какой стадии произнесения фразы находился тот или иной участник диспута все разом замолчали, словно им заткнули рты не простым словесным приказом, а чем-то намного более вещественным. Затем, человек взявший на себя бразды управления небльшим коллективом правоохранителей оборотился к Ветлову и с подчеркиваемой четкостью проговаривая слова спросил, - Вы уверены, что нейтрализованы все участники покушения?
262
- Обо всех участниках я говорить не берусь, но могу заверить вас, что непосредственные исполнители находящиеся на и вокруг майдана действительно обезврежены, - ответил Михаил молчаливому твердо и в меру самоуверенно. - Хвала Аллаху! Президент вне опасности! – обратя глаза к небу проговорил турок и вернув взгляд на собеседника продолжил, - Мы вам верим, но нуждаемся в доказательствах… - Пойдемте с нами, мы предъявим вам живых и мертвых заговорщиков, - подключился к разговору казак. - Погодите секунду я должен дать распоряжения своим людям - сказал турок русским разведчикам прежде чем приступить к раздаче приказаний, - Ариф ты садишься на мотоцикл, мчишься навстречу президентскому кортежу, останавливаешь его и приказываешь охране занять оборону. Когда здесь все проясниться я пришлю гонца с дальнейшими указаниями. Мерхад, Абдула и Серим вы тем временем должны пройти по всем постам и приказать им усилить бдительность. Я же со всеми остальными и нашими… друзьями пройдусь по указанным ими местам. Выполняйте! Последующий час Ковальчук с Ветловым провели в качестве гидов по местам собственной боевой славы. Первым местом посещения этой необычной экскурсии, по понятным причинам (ведь там оставались на свободе трое участников заговора) был выбран дом из которого должны были быть посланы роковые пули. Захват ни о чем не подозревающих, мирно играющих в нарды охранников и танаатского шофера произошел оперативно и без шероховатостей. Задержанные были связаны и препровожены в подвал куда к ним с чердака был доставлен и вихлозадый. С плененными заговорщиками тотчас же приступили к работе двое из свиты молчаливого. Самые дюжие и свирепые на вид. Дальнейшее обследование снайперских позиций лидер турков проводил в сопровождении (кроме русских разумеется) только одного своего соотечественника.
После посещения чердака и изучения места противостояния Ковальчука с Ветловым главному действующему лицу заговорщиков, немногословный турок проникся уважением к своим иноземным союзникам. А к тому времени, когда комиссия возглавляемая им проинспектировав последний рубеж нападения на президента вышла из часовой башни, Рембет-баши, так звали официальное лицо с непререкаемым авторитетом начальствующее над полицейскими стал явным поклонником русских офицеров. Услуга, которую они оказали не только измирскому градоначальнику, но и всему прогрессивному турецкому народу была, по его скупому на слова, но пафосному по содержанию определению: велика как гора, широка словно море, бесценна подобно слову пророка. Выразив таким витееватым образом благодарность иноземцам сановный турок призвал своего последнего подчиненного и отправил его вслед за Арифом. Когда обремененный важным приказом посыльный отошел на несколько шагов Рембет-баши вновь
263
повернулся к русским разведчикам, - После всего того, что вы совершили я просто обязан представить вас его превосходительству, министру внутренних дел, - заявил он не допускавшим возражения тоном и не обращая внимания на слегка покривившееся лицо Ветлова добавил, - А пока мы будем ожидать прибытия кортежа президента вы честно и без утайки расскажете мне, каким образом вам удалось узнать о планах врагов республики и какая роль в покушении отводилась вам. Держать ответ перед полицейским чином взялся войсковой старшина. Ефим Мефодич прекрасно понимал, что в его исполнении повествование о прережитом разведчиками в последние дни будет намного скуднее графского, но он решил поступиться красочностью рассказа ради придания ему хоть некоторой объективности. Казак настолько хорошо знал своего друга, что не на минуту не сомневался в том какие душевные муки должен будет претерпеть Михаил рассказывая о событиях недавнего прошлого. Ведь отпечатавшееся на всем облике графа чувство вины за несчастье происшедшее с Лидией не покидало его с того самого момента, когда он узнал о похищении балерины. Именнно поэтому, желая уберечь товарища от прилюдного самоистязания Ковальчук и вызвался отвечать на законные и хорошо поставленные вопросы турка. Занятие это заняло не намного меньше времени чем кавалькаде машин сопровождающих президентский Ролс-Ройс потребовалось доехать с места экстренной остановки до места проведения митинга. Следовало отдать должное чиновнику тайной полиции, узнав о невероятных обстоятельствах приведших русских в Измир он не только поверил не приведшим в доказательство ничего кроме голословных заявлений иноплеменникам на слово, но и предложил взять на себя хлопоты по освобождению балерины, поклонником таланта которой являлся и сам Рембет-баши. - Спасибо, вам за столь любезное предложение, но я опасаюсь, что за время, которое понадобиться вашему ведомству для подготовки и утверждения плана по вызволению Фоминой разгневанный неудачей Танаат может отыграться на пленнице за свой провал, - сказал граф, нервно проводя рукой по невидавшим вторые сутки бритвы щекам. - Находись мы с вами, уважаемый граф, в стенах нашего ведомства я имел бы полное право обидеться на столь невысокую оценку нашей работы, но так как мы, вернее вы, оказались в самом, можно сказать, эпицентре событий, то я вынужден признать определенную правоту ваших слов. Действительно, для того, чтобы раскрутить машина государственного сыска потребуется определенное время, а ситуация складывается таким образом, что даже малейшая задержка в деле спасения похищенной заговорщиками женщины может оказаться роковой... Так что основная инициатива в столь не простом деле по-прежнему остается в ваших руках, господа. Я же, со своей стороны, обязуюсь оказывать вам посильную помощь. Что я могу для вас сделать?
264
- Вы бы нам здорово помогли если бы отложили на время наше общение с министром, - высказал Ветлов первое пожелание. - Вы могли бы даже не упоминать об этом, я уже понял, что поторопился со своим предложением представить вас своему начальнику... - Нам нужен автомобиль с шофером хорошо знающим окрестности города и все Анатолийское побережье, - с более прагматическим запросом обратился к турку Ковальчук. Просьба казака тоже не смутила шефа тайной полиции, зарегестрировав переферическим зрением объезжающую площадь колонну машин он сказал, - Надеюсь, что минут через десять... – не закончив фразу Ребет-баши отвернулся от собеседников, по направлению к нему, бесцеремонно разгоняя со своего пути участников митинга бежали Мерхад с Серимом. Улыбнувшись краешками губ полицейский чиновник вновь оборотился к русским разведчикам и продолжил, - через пять минут в полном вашем распоряжении будет машина мэра Измира управляемая одним из лучших водителем Анатолии. Обещание турка произвело впечатление только на казака, - Вот это оперативность! Вот это я понимаю! – чуть ли не потирая руки от удовольствия выразил Ефим Мефодич свое отношение к сказанному полицейским. Михаил же, в отличии от своего боевого друга, ни восторгов ни других положительных эмоций не выказывал. Восковой статуей он стоял посреди измирского майдана и любой мало-мальски наблюдательный человек без труда угадал бы, что душа этого стройного, еще довольно молодого мужчины придавлена какой-то безмерной тяжестью. Ветлов чувствовал, что ему тоже следовало бы поблагодарить турка, но рот его не открывался для необходимых, но банальных любезностей. Единственное на что граф подвиг себя – было признательное кивание головой. К чиновнику тайных дел подбежали подчиненные и получив ценные указания опять стартовали вновь, на этот раз в разных направлениях. - Какие у вас планы? - заинтересовано обратился турок к войсковому старшине. Будучи по доллгу службы неплохим физиогномистом и хорошо разбирающийся в движениях душ человеческих полицейский чин оставил Ветлова в покое. - Попробуем захватить Танаата в его логове на побережье, - с готовностью сказал Ковальчук. - Вдвоем? – вскинув брови, с сомнением вопросил собеседник. - Здесь мы тоже все сделали вдвоем, - не выпячиваясь, но и без ложной скромности ответил Ефим Мефодич, обводя для наглядности площадь движением руки.
- Да, конечно... – поспешно согласился полицейский, - ...но здесь за вас был фактор неожиданности, а там, как вы сами выразились, в их логове, заговорщики могут встретить вас более подготовленно, особенно если Танаату уже успели доложить о том, что запланированная им акция с треском
265
провалилась. - Что ж, тогда будем... Закончить предложение казаку не позволила подъехавшая машина. Людям полковника Рембета потребовалось на доставку автомобиля мэра менее четырех минут. Из Мазератти проворно выскочил шофер и бодро, по-военному доложился. Полковник отвел водителя на несколько шагов в сторону и что-то недолго, но очень активно ему внушал. Затем водитель вернулся за руль, а полицейский чин к своим новым союзникам после чего началась церемония прощания. Первым с высокопоставленным стражем порядка сдержанным офицерским поклоном простился Михаил и в состоянии схожем с охотничей лихорадкой забрался в просторный салон машины измирского градоначальника. В спину устраивавшемуся в автомобиле графу полковник Рембет произнес какую-то короткую и невнятную фразу смысл, которой достучался до сознания Ветлова лишь много часов спустя. Не заставляя себя ждать, в гороздо меньшей степени ажитации в авто забрался и казак, распрощавшийся с принявшим в их судьбе деятельное участие турецким полицейским намного душевнее - крепким мужским рукопожатием. - Что вы будете делать если предатель Танаат ударился в бега? – спросил у отъезжающих полковник. - Догонять, что же еще... – долетел из тронувшейся уже машины голос войскового старшины. Сановный турок проследил за быстро удаляющимся автомобилем до тех пор пока тот не выехал с площади на бульвар и не скрылся за примыкающими к майдану домами. Затем он развернулся и поспешил к середине сквера – месту проведения митинга. По активной деятельности возобновившейся вокруг трибун полковник Рембет-баши понял, что несмотря на подтвержденный факт заговора имеющий целью его убийство, президент не переменил своего решения и не отказался от встречи со своими измирскими сторонниками... Мазератти мчался по пути в точности повторяющим утренний маршрут, автомобилей доставивших утром Михаила к месту его последнего в жизни (по планам заговорщиков) приключения. К великой удаче русских разведчиков, Кариму – водителю мэра, без проблем удалось по описанию графа опознать дом где тот провел минувшую ночь. Излишняя самоуверенность, как Танаата, так и его главного держиморды - господина Фирди, подвели их в очередной раз. Оставив своего «союзника» в доме с незавязанными глазами заговорщики выдали тем самым местоположение своего перевалочного пункта. Естественно они не полагали, что их жертвенному барашку удастся покинуть место своего заклания живым, но, как мудро и многократно замечено в мировом фольклоре не только не говори гоп, пока не доведешь задуманное до конца, но даже удержись от предположения, что все тобой затеваемое пройдет гладко.
266
Бесспорно - они просчитались во многом, но круглыми идиотами ни Танаат, ни его сподвижники не были. Это еще раз подтвердили тишина и покой царящие вокруг спрятанного в лесной чаще особняка. Дом был пуст. По незначительным штрихам, бросающимся в глаза только внимательному наблюдателю было ясно, что покинули его в спешке и не так давно. Преследователи не стали тратить время на изучение оставленных хозяевами на произвол судьбы здания и территории вокруг него. Их интересовали только люди покинувшие особняк. Не без труда развернув длинную машину у ворот брошенного поместья Карим погнал Мазератти к побережью. На этот раз найти следы пребывания Танаатской шайки оказалось сложнее. Ветлов плохо запомнил (и не мудрено - ночью ведь ехали) дорогу ведущую к бухте бросил якорь Эль-Магриб. Водителю измирского градоначальника приходилось несколько раз останавливаться для того, чтобы перекинуться несколькими фразами с местным населением. Только после третьей остановки, произошедшей отчасти вынужденно, дорогу перегородила отара овец, Керим вернулся за руль сияющим. Чабан гнавший скот на новый выгон указал своей гирлыгой путь к небольшому заливчику где по его словам с раннего утра стояло под парами незнакомое ему, старожилу этих мест, судно. Доехать до самого берега Мазератти не сподобился. Впрочем нужды в этом особой не было. Михаил узнал очертания бухты с достаточно приличной дистанции, с расположенного вблизи береговой впадины холма, но радости в этом узнавании не оказалось. Место стоянки танаатской яхты было вакантно. Эль Магриба и след простыл. - Как ты думаешь куда они подались, - выходя из машины спросил Ковальчук, стараясь расшевелить еще болеее пригорюневшего боевого товарища. - Не знаю, но будь я на месте паши я бы поспешил обратно в Константинополь, - использовав не популярное в Турции название города ответил граф слегка оживляясь. - Ну, тогда в погоню! – с гипертрофированным энтузиазмом воскликнул казак. - Но на яхте было недостаточно угля на обратный путь, - неизвестно зачем заметил Ветлов внимательно оглядывая пространство пустой бухты. - Ты хочешь сказать, что им не помешало бы пополнить запасы топлива, - догадался войсковой старшина, - и в какой порт ты полагаешь они могут пойти. Не в измирский же? - Маловероятно, что Танаат настолько безрассуден, чтобы продолжать испытывать судьбу. Я думаю если бы он действительно захотел запастись углем он вполне способен сделать это и без захода в порт. Ему могут доставить топливо на борт прямо в море... – рассуждая таким логичным, несколько даже отстраненным образом, Михаил только ускорил возвращение себе утраченного на время самоконтроля.
267
Почувствовав, что его боевой товарищ начинает становиться самим собой, Ефим Мефодич продолжил помогать ему в борьбе с охватившей того меланхолией, - Выходит, что они могут прихвать уголь где-нибудь по пути в Стамбул? – спросил казак первое, что попросилось на язык. - Запрос... – начал было соглашаться граф, но что-то его отвлекло. Он резко обернулся и бросил любопытный взгляд на верхушки деревьев расположенной рядом с холмом рощицы. Кроны невысоких причудливо искривленных постоянными приморскими ветрами клонились в сторону береговой полосы. - А ветер-то переменился и крепчает, - с неудовольствием констатировал Ветлов. Тон которым это было замечено обеспокоил Ковальчука. Покрутив головой войсковой старшина сконцентрировался на начавших образовываться на поверхности заливчика барашках, - Ты хочешь сказать, что танаатская посудина может добраться до Стамбула и под парусами? - Именно это я и хочу сказать. - Ну, тогда чего мы ждем, по коням! Мгновения погодя взревевший всеми своими восьмью цилиндрами Мазератти возобновил борьбу с разуделанной арбами грунтовкой, а спустя неполный час заправленный под завязку итальянский кабриолет мчался по проложенному под контролем немецких инженеров шоссе на северо-восток, по направлению к Беликесиру. Если поверить в расхожее суждение, что езда по плохим дорогам вытрясает из людей души то естественно предположить, что до крайнего северо-восточного уголка Мраморного моря члены экипажа Мазератти добрались в неодушевленном состоянии. Однако крепко держались души гонщиков-любителей за доставшиеся им от природы телесные оболочки. К южному стамбульскому району Ускудар, именовавшемуся в византийские времена городом Халцедоном, команда итальянского авто прибыла хоть и сильно запыленной, и безмерно утомленной, зато в наивысшей степени экзальтации. Без малого сутки, если принять за точку отсчета старт с измирского майдана, Мазератти ведомый по очереди всеми участниками погони, предолел около семисот километров, большая часть которых приходилась на грунтовые дороги. По пути этого марофона транспортное средство миновало Балекесир, Бурсу, Измит, Картель и многие другие анатолийские города и аулы... Уже вечерело, когда Карим остановил утомленную почти беспрерывной ездой машину невдалеке от ворот Фенербахче, но двигатель не заглушил. Русские офицеры вышли из ощутимо подрагивавшего на холостых оборотах автомобиля и неровной походкой подошли к калитке ведущей в сад на окраине которого высился самый высокий на Босфоре маяк.
268
Не дожидаясь своего турецкого помощника друзья постучались в металлическую дверь. К их радости дверь приоткрылась почти тотчас же. - Салям алейкум! - приветствовал Ветлов отворившего калитку мужчину. - Алейкум асалям! – ответил пожилой турок, внимательно рассматривая незнакомцев в неширокую щель. - Мы... это... мы хотели бы... – граф явно был не готов к вразумительному объяснению со смотрителем маяка. Спас ситуацию неслышно подошедший Карим. Он приблизился вплотную к настороженно удерживающему неизменным зазор между краем двери и стеной человеку и тихо ему что-то сказал. За короткой фразой произнесенной шофером почти в ухо работника обслуживающего навигационное средство обеспечивающее безопасность судоходства со стороны последнего последовал глубокий поклон и дверь вна территорию сада незамедлительно распахнулась во всю ширину. Первая преграда устранена и тройка автомобилистов на плохо еще гнущихся (от долгого сидения) ногах заторопились к башне. Преодолев добрую сотню ступеней до главного помещения маяка – поделенного на неравные части разного цвета светильника, боевые товарищи приблизились к стеклянному ограждению и не сговариваясь принялись осматривать открывавшуюся перед ними перспективу по квадрантным секторам: войсковой старшина начал обозревать левую часть морского пространства, штабс-капитан Ветлов правую. Затем их взгляды перекрестились и друзья продублировали проделанное напарником. Карим не отягченный шпионскими премудростями мог позволить себе крутить головой безо всякой системы. Ни возгласов радости, ни вздохов разочарования не вырвалось из грудных клеток видавших и не такие виды ветеранов. На достаточно оживленном в обычное время водном пространстве - участке соединения Марморы с Босфорусом в пределах видимости невооруженного глаза передвигалось в разных направлениях с дюжину разновеликих рыбацких суденышек, почти столько же груженых до предела всякой всячиной баркасов, да тройка малотоннажных паровых сухогрузов полным ходом поспешавших к Геллеспонту. - Неужели мы опоздали и они уже успели проскочить в пролив? – негромко, будто самому себе задал риторический вопрос казак. - Мо-жет бы-ть, - протянул Михаил не отрывая взгляда от южного входа в Босфор, - хотя маловероятно. - Почему ты так думаешь? – поинтересовался Ковальчук. С ответом на вопрос графа задержало хряхтение донесшееся из-за спин разочарованных вуаеров. На ламповую площадку поднялся смотритель маяка. В каждой руке у него было по увесистому морскому биноклю. Шумно поблагодарив предусмотрительного турка русские офицеры взяли у него увеличительные приборы и все началось заново.
Пять минут спустя дозорные отняли бинокли от глаз. По их невеселым лицам было ясно, что и использование увеличительной техники не улучшило
269
результаты предварительных наблюдений. Но сдаваться они не собирались, по-крайней мере войсковой старшина, - Так, что же ты хотел мне сказать? – напомнил Ефим Мефодич товарищу о незаконченной фразе и передал Кариму давно выпрашиваемую тем морскую оптику. - Обрати внимания на поверхность моря. Полнейший штиль. Давление падает. Наверняка скоро будет шторм. - Не понял, - наморщив лоб сказал довольно далекий от морских дел войсковой старшина. - Все очень просто, те поры ветра, - приступил к объяснению Ветлов, - что застали нас у бухты где стоял на якоре Эль Магриб были лишь мелким и кратковременным прелюдом перед надвигающимся штормом. И пока мы бороздили сушу на четырех колесах ветер совсем убился, а с ним и шансы яхты дойти до Босфора на одном парусном вооружении. Из этого следует, что экипажу яхты пришлось прибегнуть к помощи паровой машине, а угля у них, как я уже говорил, совсем немного, едва-едва хватит на поддержание самого экономного хода - узлов в 7 не более... - Стало быть они должны были здорово от нас отстать, - вдохновился Ефим Мефодич сказанным. - Минимум часов на пять, а то и на все восемь, в зависимости от того, когда стих ветер, - без толики сомнений заверил друга граф. - Отлично! Значит у нас достаточно времени подготовиться к достойной встрече беглецов, - самонадеянно заявил казак сам еще не представляя о какой достойной встрече он говорил. - Я думаю, что радоваться нам еще рано. Мы ведь не имеем никакого документального подтверждения тому, что паша принял решение идти в Стамбул, - остудил пыл казачьего офицера Михаил, - Не исключено, что в данный момент Эль-Магриб затерялся где-нибудь среди островов греческого архипелага, либо движется по направлению к какому-либо бывшему вилайату Оттоманской империи расположенному на Ближнем Востоке или в Северной Африке. - Нет, невозможно, - опроверг, Ковальчук выкладки товарища, после короткого раздумья, - Не такой на мой взгляд человек паша, чтобы останавливаться на полдороге. К тому же, как мы поняли, он не являлся руководителем заговора, а из этого выходит, что он обязан оповестить свое начальство о случившемся. - В этом ты пожалуй прав, - согласился граф, - Сообщить о провале Танаат должен был бесспорно, но ведь для этого ему необязательно самому возвращаться в Царьград. Это можно сделать и на расстоянии – по радио например... - А если кто услышит? Нельзя же рассказывать о таких делах открыто, - с сомнением закачал головой войсковой старшина.
- Что с тобой Ефим Мефодич, ты говоришь будто дитя малое, а не как контразведчик с четвертьвековым стажем. Зачем передавать подобную
270
информацию прямым текстом, когда можно воспользоваться заранее обговоренным кодом или загодя приготовленным текстом, - сердито пробурчал Ветлов удивленно всматриваясь в коллегу. На вопросительный взгляд боевого друга Ковальчук ответил хитренькой усмешкой и примирительно признался, - Не серчай Михайло, это я тебя специально раздражую, ты когда сердитый быстрее и лучше соображаешь. - Спасибо за заботу товарищ, - невесело поблагодарил казака граф и тотчас же переменив выражения лица с кислого на лукавое прибавил, - А ты раньше времени не торжествуй раздражитель мой доброжелательный. На мой взгляд у заговорщиков на случай провала вполне мог быть подготовлен план срочной эвакуации из республики всех основных руководителей свержения Мустафы Кемаля. Так что в этом случае паше вообще нет никакого резона для возвращения в Константинополь. - Но покинув страну сразу после попытки переворота они тем самым выдадут себя даже в том случае если тайная полиция и не будет располагать никакими доказательствами их участия в заговоре, - разумно предположил казак. - Верно, но мне кажется, что большинство из них предпочтет быть живыми заговорщиками заграницей чем приговоренными к смертной казни государственными преступниками, - парировал Михаил. - Это точно! – вроде как сдался на милость победителя Ефим Мефодич, но как вышло не надолго, - Все это так, все это правильно, но не покидает меня ощущение, что пока мы с тобой прерикаемся паша приближается к рубежам Царьграда. - Твои слова да... – мрачно улыбнувшись начал граф, однако не закончив первое предложение перешел ко второму, - Не мог бы ты, мой дорогой друг, пояснить на чем зиждется твоя уверенность. Выслушав пожелание товарища войсковой старшина прежде чем ответить пригладил обеими руками вьющуюся на висках шевелюру, будто этим движением распрямлял свои витеватые мысли, крякнул два раза словно нуждался в прочистке горла, и только затем поделилися сокровенным, - Думается мне, что Танаат должен заявиться в Стамбуле даже в том случае если у него и нет нужды оповещать свое руководство. - Зачем это? – поинтересовался собеседник. - Ну, во-первых где-то в городе спрятана Лидия. Полагаю, что паша не применет каким-нибудь гадким способом воспользоваться тем, что в его руках находится пленница, а во-вторых тем самым он сможет поквитаться с тобой... - Со мной?! За что?! – деланно удивился Михаил. - Да хотя бы за то, что ты до сих пор живой и невредимый, - в том же ключе ответил казак.
- Ты на самом деле думаешь, что он каким-то образом догадался о нашем вмешательстве в их планы, - мягко сформулировал Ветлов сыгранную им с
271
казоком роль в предотвращении покушения на турецкого лидера. - Ну, ты сам посуди, - заговорил Ефим Мефодич тоном с которым учителя гимназий обычно обращаются к не хватающим с неба звезды младшим школярам, - С того момента, как мы закончили разбираться с танатской бандой на измирском майдане, до нашего приезда к особняку прошло не более двух часов и один, как минимум, из этих часов ушел у нас на дорогу. Получается, что весть с площади до перевалочного пункта паши долетела минут за двадцать до нашего появления и принести ее мог только тот человек кто был очевидцем постигшего заговор фиаско. - Ну и что из этого выходит? – спросил граф соглашаясь на отведенную ему казаком роль малолетнего имбецила. - То и выходит, - терпеливо продолжил объяснение Ефим Мефодич, - что присутствующий на майдане танаатский соглядатай наверняка понял, что покушение провалилось не в результате усердия местных жандармов и не по вине тайной полиции, а из-за чего-то другого, о чем он конечно и доложил своему хозяину. Ну, а уж, догадаться паше кто смог бы изнутри спутать их коварные планы не должно было составить для него особого труда. Быстренько прикинув, что к чему он и задал деру. - Убедил ты меня Ефим... - начал Михаил, но расшифровать свое признание в правоте доводов боевого друга не успел, - Посмотрите туда, эффенди! Побыстрее посмотрите! – прокричал внезапно Карим бесцеремонно при этом дернув Ветлова за рукав. Граф повернул голову в сторону указанную шофером и внимательно присмотрелся, - Вижу сторожевой катер, - сказал он тоном в котром читались нотки удивления. - Смотрите на сигнальные флаги! – не отрывая бинокля от глаз возбужденно прибавил выступающий сейчас в роли впередсмотрящего водитель измирского градоначальника. - Флаги я вижу, а вот цвета их разобрать не мо... - спокойно доложил Ветлов. Не успел он закончить, как в его руках оказался оптический прибор используемый казаком. Михаил навел бинокль на военный корабль и после непродолжительного наблюдения назвал вывешенные на нем сторожевике флаги, - В горизонтальном положении: голубой и желто-красный треугольники, над ними на верхушке мачты брейд-вымпел военного министра... - Все правильно! – подтвердил сказанное графом неожиданно хорошо разбирающийся в морских премудростях шофер. - Может меня посвятите в ваши тайны, - немного обиженно попросил Ковальчук. - Я и сам еще не разобрался в чем здесь дело, - пожав плечами сказал граф и обратился к Кариму за разъяснением, - И что же это все должно означать?
- Извините, эффенди, я должен был сразу доложить вам о том, что мне
272
перед самым отъездом из Измира сказал Рембет-баши, но в пылу погони запамятовал, - начал турок покаянно, - Заместитель начальника тайной полиции предупредил меня, что он постарается выслать нам на встречу пограничный сторожевой катер. И если ему это действительно удастся то на выделенном в наше распоряжение сторожевике будут вывешен специальный сигнал – брейд-вымпел военного министра – сделано это будет для того, чтобы перепутать его с каким-либо другим судном не было возможности. - Хорошая весть, – позитивно, но сдержанно отреагировал граф на несколько запоздалое сообщение турка не переставая при этом рассматривать сторожевой корабль. Ковальчук оставленный на время без оптического средства наблюдения подошел к виновато улыбающемуся Кариму и забрал у него бинокль. Приложив окуляры к глазам казак пристально вгляделся в небольшой и быстроходный катер. - Что означают два других флага? – после недолгого наблюдения спросил он у своих спутников по-турецки. - Голубой треугольник вывешивается на военых судах в случае обнаружения кораблей противника, а желто-красный означает «боевую тревогу», - расшифровал другу смысл красочных военно-морских полотнищ Ветлов и тоже сделал это на местном наречии. - Все верно! – тоном знатока подтвердил слова Михаила водитель мэра Измира, чем вновь привлек к себе заинтересованные взгляды русских офицеров, - Я во время последней войны служил на германском крейсере, - без особой охоты объяснил Карим причину своего владения морской терминологией. - С врагами нашими значит сотрудничал, - мигом определил турка в стан врагов Ковальчук. После такого, хоть и сказанного в шутку, обвинения бывший матрос еще больше стушевался и опустив глаза принялся оправдываться, - Так я же не по своей воле, нас же чуть ли не насильно в войну... - Я думаю нам пора поспешать на катер, - прервал Михаил покаянную речь моряка-водителя, - раз командир сторожевого катера приказал вывесить такие серьезные сигналы то это может извещать нас только о том, что до подхода Эль Магриба остается совсем немного времени, - закончил он фразу и первым направился к лестнице. Вот так, почти без заминки, от досужих рассуждений русско-турецкий экипаж приступил к активным действиям. Спустившись с маяка моторизованные преследователи неуловимого паши подошли к брошенному ими на произвол судьбы Мазератти. К их немалому удивлению автомобиль встретил их беззвучно. За время пребывания «гонщиков» на двадцатипятиметровой высоте двигатель машины заглох. Все попытки Карима запустить мотор ни к чему не привели. Двигатель чихал, стрелял в глушитель, иногда даже вроде бы схватывал, но работать долее секунды, другой отказался на отрез.
273
- Ну что ж, хладнокровно констатировал произошедшее граф, - я вполне понимаю состояние нашего железного коня. Он и так сделал для нас намного больше того на что мы имели смелость рассчитывать. Видимо пришло время ему отдохнуть. Давайте не будем дольше мучить послуживший нам верой и правдой автомобиль и доберемся до посланного в помощь корабля на своих двоих. Возражать графу никто из спутников не стал. За время автопробега по анатолийскому бездорожью все его участники настолько насиделись, что сейчас буквально рвались навстречу любым физическим действиям. Заперев машину смешанный русско-турецкий экипаж ступил на тропу преследования в пешем порядке. До берега, невдалеке от которого стоял на якоре сторожевой пограничный катер русские офицеры в сопровождении своего разносторонне талантливого помощника добрались чуть более чем за полчаса. Едва ступив на береговой песок Карим (благо сумереки еще не сгустились) отсемафорил руками послание для экипажа катера. Чуть ли немедля после того, как эксматрос закончил размахивать руками от борта военного корабля отчалила шлюпка. По оперативности реагирования моряков на переданное Каримом сообщение было ясно, что они давно ожидают гостей. На борту турецкого пограничного сторожевика прибывших встретил командир катера, лейтенант Кимран. После короткого официального приветствия и знакомства он провел своих гостей в крохотную кают-компанию где тех ожидало не очень разнообразное, но весьма насыщенное калориями угощение. - Как далеко находиться Эль-Магриб, - спросил морского офицера Ветлов прежде чем приступить к еде. - Два часа назад мои коллеги засекли яхту входящую в Дарданеллы, - сообщил командир катера. - Значит до нас им еще часов пять хода? – опередив русских сказал хорошо знакомый не только с местными дорогами, но и с водными путями бассейна Мраморного моря бывший моряк. - Не меньше, а если принять во внимание надвигающийся шторм то можно с уверенностью предположить, что Эль Магриб доберется до южного входа в Босфорский пролив только к расссвету следующего дня, - посвятил Кимран гостей в свои расчеты. - Ну и отлично! – подытожил разговор войсковой старшина беря в руки столовые приборы, - У нас вдоволь времени не только на то чтобы перекусить, но и хорошенько обдумать дальнейшие действия. - Совершенно верно! Вам необходимо подкрепиться и отдохнуть, – поддержал Ефима Мефодича командир корабля и пожелав гостям приятного аппетита покинул кают-компанию.
Поесть участником одиночного ралли удалось довольно спокойно, но отдыхать им уже пришлось убаюкиваемыми взволновавшимся морем. И с каждой пробитой на корабле склянкой волнение это увеличивалось. Когда
274
сила шторма превысила три балла Кимран приказал команде сниматься с якоря и подниматься вверх, в пролив. В Босфоре было намного спокойнее. По прошествии трех часов в штурманской рубке сторожевого катера дрейфовавшего у азиатского берега напротив входа в бухту Золотой Рог состоялось совещание на котором кроме гостей и командира корабля присутствовали рулевой матрос и вахтенный офицер. Последний и открыл военно-морской совет, - В двадцать три двадцать в радиорубку поступил сигнал от наших коллег со сторожевика № 9. Интересующее вас судно вышло из Дарданельского пролива и легло на курс в 47 градусов. По их расчетам к Босфору, Эль-Магриб должен подойти в самое темное время суток: к двум или трем часам пополуночи. Доклад помощника командира все моряки, как профессиональные так и любитель-яхтсмен Ветлов встретили спокойно, заволновался только целиком и полностью (от вихрастой макушки до истосковавшихся по кубанской земле ступней) сухопутный человек Ефим Мефодич Ковальчук. С неприязнью глядя на происходящий за толстыми стеклами иллюминаторов разгул стихии он спросил, - Как же мы увидим их лоханку в такой непроглядной темноте? - Если мы займем правильную позицию и если шторм немного уляжется то для не составит большого труда засечь их бортовые и топовые огни, - вновь, не взирая на свой невысокий извозческий статус, раньше всех проявил знание предмета водитель измирского мэра. - Если бы да кабы... – начал казак по-русски не найдя отечественной прибаутке турецкого эквивалента, затем продолжил на бусурманском наречии, - А коли не разглядим мы ни черта?.. - Мой друг прав, - принял сторону Ковальчука Михаил, - В эдакую погоду мы вполне можем не заметить их ходовых огней, к тому же такой хитрый лис, как Танаат запросто может приказать шкиперу идти и без них. - Но это ведь нарушение международных правил судоходства, а также огромный риск идти ночью в проливе без опознавательных огней, - засомневался вслух эксморяк. - Безусловно это нарушение всех писанных и неписанных правил, но в то же время такой поступок явился бы абсолютно нормальной тактической уловкой, - согласился с графом вахтенный помощник. - По сравнению с предпринятой ими попыткой покушения на президента страны пренебрежение законами судовождения не более как невинная шалость, - поддержал мнение товарища войсковой старшина. - Я полагаю что ваша догадка очень близка к истине, - после недолгого размышления взял слово командир корабля, - находись я на месте паши я, ради обеспечения скрытности перемещения, не постеснялся бы нарушить любой из мореходных законов. - Есть ли у нас в этом случае какие-нибудь шансы на перехват танаатской яхты? – обратился к лейтенанту граф.
275
- Вобщем-то перехват судов желающих проскользнуть в наши территориальные воды является нашей основной работой, но обычно мы осуществляем эту задачу на строго определенных участках и делаем это при поддержке других кораблей и береговых служб. Сегодня же мы должны осуществить подобную операцию самостоятельно. Это само по себе не явилось бы для нас трудновыполнимым делом если бы не погодные условия. Однако мы предпримем все возможное, чтобы не дать яхте предателя нации проскочить незамеченной. Пафосное заявление лейтенанта Кимрана было встречено присутствующими на мостике людьми с должным пониманием. Напоминать им о бушующем за перегородками рулевой рубки ненастье нужды не было. Шторм в Босфоре хоть и не такой сильный, как на открытой воде, здорово тем не менее трепал катер, постоянно обдавая иллюминаторы капитанского мостика пенным коктейлем морской воды смешанной с дождевой. Бортовой качки практически не ощущалось, рулевой удерживал сторожевик штевнем к волне, но и килевой было достаточно, чтобы принудить всех чуть ли не непрестанно печься о сохранении равновесия. - И что же вы планируете для этого делать? – удерживаясь мощными руками за нактоуз заинтересовался войсковой старшина тактикой сторожевиков. - К сожалению немного, - ответил казаку командир корабля, - В первую очередь мы должны, как верно заметил Карим, вывести катер на правильную позицию – наиболее близкую к предполагаемому курсу движения яхты. Ну, а когда мы займем выгодное положение в жерле пролива, я отдам приказ всем свободным от вахты членам экипажа выйти на главную палубу для обеспечения непрерывное наблюдение за окружающей акваторией. Кстати, в этом деле, господа, я расчитываю и на вашу помощь. В подобной ситуации ни одна пара глаз не окажется лишней. - Вы могли бы даже не упоминать об этом, лейтенант, - уверил граф капитана сторожевика, - Мы полностью в вашем распоряжении. Не правда ли господа? - Конечно, о чем речь! – откликнулся на просьбу турецкого моряка бравый казак, - Готов пялиться в эту темень хоть всю ночь на пролет! - И я тоже! – без раздумья и тени сомнения примкнул к новым знакомым Карим. - Что ж, очень хорошо! Ну, а сейчас давайте побробуем определить наиболее выигрышное для катера место, - подозвал лейтенант Кимран своих гостей к лоции Мраморного моря.
Все, включая вахтенного помощника понимали, что приглашение командира к обсуждению предстоящей позиции вверенного ему корабля было лишь данью вежливости, определять таковую Кимран будет самостоятельно, но поучаствовать, хоть и номинально в процессе ее выбора никто из присутсвующих в рулевой рубке не отказался. Все члены военноморского совета с интересом и вниманием склонились над
276
штурманским столом. Спустя два с небольшим часа сторожевой пограничный катер турецких военноморских сил с бортовым номером 12 занял расчетную позицию у южного створа Босфора. Штевень корабля напрвленный на юго-запад, в Мраморное море, упирался в воображаемую линию соединяющую Европу с Азией. До подхода Эль-Магриба к проливу по прикидкам моряков оставалось от тридцати до пятидесяти минут. Вся команда, включая гостей была на верхней палубе. Началось томительное ожидание. Когда минуло полчаса, Карим увлекщийся делом поимки паши не в меньшей степени чем его пассажиры, подошел к командиру сторожевика со следующим предложением, - Не погасить ли нам, лейтенант, стояночные огни. - Зачем? – несколько раздраженно спросил моряк черезчур самоуверенного и назойливого гостя, поплотнеее натягивая на голову зюйдвестовку. Дождевая вода гонимая шквалистым северо-восточным ветром наровила просочиться в любую оставленную людьми без присмотра щелочку в верхней одежде, добраться до исподнего и заставить их не только вспомнить о тесных, однако теплых и уютных кубриках или каютах, но также помянуть нехорошим словом военно-морского чиновника отправившего сторожевик на сверурочное задание. Экипажу пограничного катера № 12 сразу не понравился приказ о незапланированном выходе из порта. Ведь получили они его спустя всего лишь пару часов после возращения на базу с боевого патрулирования в Дарданеллах... - Чтобы не дать им возможность увидеть нас раньше чем это успеем сделать мы, - не тушуясь перед командиром представил бывший моряк вполне очевидный факт. - Но это же... – начал Кимран говорить о недозволительности нарушения правил судоходства, но оборвал себя, развернулся лицом к надстройке и крикнул закаленым всеми природными стихиями голосом, - Вахтенному офицеру, выключить стояночные огни! Едва пропитанный влагой воздух поглотил вылетевшие из луженой глотки лейтенанта слова на строжевике погасли последние три огонька и корабль объяла кромешная темнота. Неизвестно зачем, наверное для того чтобы приободрить уставших людей и дать им хоть какой-то временной ориентир, Кимран прокричал еще одну команду, - Смотреть в оба! Яхта должна появиться с минуты на минуту! Но прошла минута, другая. За ней еще пяток и еще четверть часа, а Эль- Магриб, как в воду канул. Вполне возможно, что не одному только измученному качкой Ковальчуку пришла в голову мысль: « А не потонула ли яхта?», но высказывать вслух подобное предположение никто не решался, хотя по всем расчетам Эль Магриб должен был уже давно пересечь створ пролива.
«Ну, а коли потопли они, хорошо это для нас или плохо? –
277
бессмысленными вопросами отвлекал себя Ефим Мефодич от того что творилась вокруг. А вокруг беспристанно хлестал холодный осенний дождь и коварно-скользкая палуба пограничного катера то и дело прваливалась в водные тартарары и уходила из под окатываемых пенящейся водой ног войскового старшины. - Вероятно яхта прошла мимо нас незамеченной, - обратился к лейтенанту с трудом добравшийся от настройки до бака Михаил. - По-видимому вы пра... – хотел было признать справедливость замечания графа, но мощный удар в корму катера сбил его, как впрочем и всех остальных находящихся на главной палубе людей с ног. «Неужели в нас врезался Эль-Магриб», - подумал Ветлов поднимаясь. - Вот вам и привет от паши! – озвучил мысль товарища Ковальчук крепко обнявший, на всякий случай, барабан швартовой лебедки. На слова казака никто не обратил внимания, потому как отвечать было некому - все моряки во главе с командиром побежали к месту аварии, на ют. За ними поспешили и русские разведчики. - Включить стояночные огни и прожектор! – отдавал на ходу распоряжения Кимран, - Направить прожектор на корму! Картина высвеченная лучом мощного фонаря была к счастью для военных моряков не удручающей. В корму сторожевика врезалась древняя, как Ноев ковчег рыбацкая фелюга. При беглом взгляде на место столкновения было очевидно, что металлический корпус катера почти не пострадал. Что же касается рыболовецкого судна то было удивительно, что оно до сих пор продолжало оставаться наплаву. Это бесспорно было большой удачей для ее экипажа. Последующими своими действиями Кимран доказал, что является опытным мореплавателем. Не теряя времени на оценку ущерба принесенного вверенному ему кораблю он скомандовал, - Срочно принять на борт всех рыбаков! Поспешив снять с фелюги экипаж лейтенант оказался прав. Едва на палубу сторожевика затянули последнего из потерпевших кораблекрушение моряков - изо всех сил упирающегося капитана рыбацкого суденышка, как беснующиеся вокруг волны сорвали разкуроченный нос фелюги с кормы пограничного катера. В пролом образовавшийся в штевне допотопного плавсредства хлынула вода и в мгновении деревянная лоханка канула в пучине. Перегнувшись, что было мочи через леерное ограждение сторожевика в последний путь несчастливое судно проважал ее капитан. Когда беспокойные воды пролива поглотили фелюгу старый рыбак резко выпрямился и со страшным, нечленораздельным криком рванулся к командиру корабля. Метра за три до места где в окружении сухопутных гостей стоял лейтенант взбесившегося морского волка перехватили матросы сторожевика, - А, это ты Абдулла! – узнал Кимран капитана фелюги. - Ты почему стоишь в проливе без огней? – брызгая слюной просипел задыхающийся от злобы рыбак.
278
- Вообще-то я не обязан перед тобою отчитываться Абдулла, но если ты хочешь знать, то по старой дружбе я тебе скажу... Мы выполняем специальное задание... - Это неважно, ты нарушил правила и ответственен в гибели моего судна и груза. - Как я понимаю ты тоже шел без огней! – не обращая на выдвинутое против него обвинение добродушно улыбаясь предположил Кимран. - Нет у нас были включены огни! Твои люди просто их не заметили! – прокричал в ответ капитан фелюги. Улыбка мигом сошла с уст командира сторожевика. Нахмурив брови он сказал, - Ты нас обижаешь, Абдулла. Будь у тебя включены огни мы давно заметили бы твою дряхлую посудину. Ты вспомни сколько раз мы тебя ловили, когда ты пытался пересечь границу идя ночью безо всяких опозновательных знаков. - Ничего я не помню и не хочу, - отказался вспоминать былые неприятности капитан фелюги, - Все что было то прошло, а сегодня ты будешь отвечать за то что не зажег огни. - Но они у нас были включены! Все три, как положено по правилам. Кого хочешь спроси! Правда ребята?! – с неприкрытой издевкой парировал выпад собеседника лейтенант, призывая себе в свидетели матросов по-прежнему крепко держащих буйного контрабандиста. От такой наглости шкипер затонувшей фелюги на мгновение утратил не только дар речи, но и не поддвергшийся в его случае атавизму дар рычания. Однако паузу он продержал недолго. Вскоре сморщенное неслыханной обидой лицо его разгладилось и трансформировалось в наилукавейшую мину. Обнажив коричнево-черные от частого злоупотребления наргиле, но без единого дупла и щербины зубы матерый контрабандист пропел елейным голоском, - Нет, Кимран, на этот раз ты меня не проведешь. Придется все-таки тебе за аварию отвечать. У вас ведь, военных, все команды в судовой журнал записываются. Веди меня на мостик лейтенант, пусть твой вахтенный записи за последние часы показывает. - Так уж мы и разбежались кому ни попадя секретные документы предъявлять, - не совсем вежливо охладил лейтенант пыл потерпевшего кораблекрушения рыбака. - Ну и ладно, можешь не показывать, - на удивление быстро отказался от своего намерения Абдула. Однако следующией фразой показал, что сдаваться он не собирается, - Следственной комиссии-то, Кимран тебе все равно судовой журнал предъявить придется...
На упоминание о следственной комиссии командир пограничного катера отреагировал несколько неадекватно. Вместо того чтобы растроиться или хотя бы выказать признаки элементарной, вполне подходящей случаю заботы о предрекаемом Абдулой расследовании причин морского происшествия
279
лейтенант Кимран зловеще улыбнулся и подойдя вплотную к капитану фелюги прошептал ему на ухо, - Что бы у тебя не было никаких иллюзий по-поводу результатов ожидаемого тобой следствия я могу, по большему секрету, открыть тебе чье задание мы выполняли... - А мне наплевать! – во всю мощь гаркнул шкипер рыбацкого судна учуяв неладное. - Смотри, как бы не пришлось тебе плеваться кровавой слюной, - внезапно посуровел голос Кимрана, - Приказ о патрулировании Босфора мы получили от самого Рембет-баши. - Мне все равно от кого, - не собирался Абдула идти на попятный, - Если есть запись в журнале то тебя все равно признают нарушившим правила судоходства и заставят выплатить мне компенсацию за все: и за судно и за груз... Но командир сторожевика тоже не сдавался. Наступила пора прибегнуть в споре с контрабандистом к наиболее сильному из имеющихся в его колоде козырей, - Я думал ты сообразительней Абдула, - начал Кимран заключительную, как ему казалось, часть беседы, - Когда я назвал имя человека отправившего нас на задание то полагал, что ты догадаешься, что если в нашем судовом журнале и имеется запись о моем приказе выключить стояночные огни, то по его приказу она может в любое время оттуда исчезнуть и ни какая комиссия в нашей стране не сможет, не отважиться, да просто не захочет ее восстанавливать, а также подвергать сомнению факты представленные по этому делу тайной полицией. Так что и не думай расчитывать ни на какую компенсацию. Славь Аллаха и радуйся, что хоть сам в живых остался, - закончил лейтенант свою отповедь и развернувшись пошел к терпиливо дожидавшихся конца разбирательства гостям. Но военный моряк переоценил убедительность своих слов. Услышав о том, что его так беспардонно лишают прав на возмещение убытков, Абдулла разразился градом соответствующих штормовой погоде выражений. Остановившийся на полдороге лейтенант тоже не остался в долгу и далее между ними последовал коллоквиум на таком арго, что даже считающие себя доками в турецком казак с графом удивленно заморгали глазами, а подавший идею погасить стояночные огни Керим предпочел спрятаться за могучую спину боцмана. - А я то, старый дурак, подумал, что это в нас танаатская посудина врезалась, - признался графу Ковальчук, устав расшифровывать запутанные выражения справедливо гневающегося рыбака. - Не ты один Мефодич, - окровенностью на откровенность ответил казаку Михаил, - Мне тоже этого очень хотелось. Я сам только, когда мы побежали за лейтенантом на ют сообразил, что Эль-Магриб никак не смог бы врезаться в нашу корму.
Хоть со стороны и могло показаться, что Абдула впал в такой раж в
280
котором люди теряют способность адекватно воспринимать происходящее вокруг них, но ставший «безлошадным» капитан доказал обратное. Несмотря на то, что Ветлов с Ковальчуком обменивались фразами в полголоса и произнесены эти фразы были по-русски от чуткого уха старого морского волка не ускользнули не имя паши, ни название его яхты. - Не за Эль-Магрибом ли ты, Кимран, охотишься? – резко оборвав поток проклятий, на самом нормальном, человеческом, языке спросил он лейтенанта, - Тебе-то какое дело? – выдавил из себя командир сторожевика несколько опешив от такой перемены в разговоре. - Дело мое простое, - с удовольствием принялся излагать свой план Абдула, - Если я помогу тебе отыскать яхту паши, то ты попросишь Рембет-баши ничего не изменять в вахтенном журнале... - Я понял... - перебил рыбака военмор, - Ты хочешь получить свою компенсацию... Хорошо, но только в том случае если твоя информация окажется достоверной... Говори где и когда ты видел Эль-Магриб? – сразу перешел к самому существенному Кимран и проявив доброю волю приказал матросам отпустить руки контрабандиста. - Я скажу, скажу, - расправляя затекшие плечи сказал капитан фелюги, - Но сначала ты в присутствии свидетелей пообещай мне, что сдержишь свое слово и... - Обещаю! А теперь дело говори, - призвал лейтенант рыбака поторопливаться. - Нет, этого недостаточно, - еще плохо слушающимися руками приглаживая свои растрепанные вихры проговорил Абдула, - Ты должен поклясться, что мне возместят не только стоимость судна, но и всего груза тоже. - Не думаю, что ты обладаешь настолько ценной информацией, что министерство сочтет целесообразным оплатить твою контрабанду, - попытался Кимран урезонить начавшего зарываться моряка. - Не было у меня никакой контрабанды, я вез только легальный груз, и, вдобавок очень дорогой, - уверенно заявил Абдула с самодовольной ухмылкой. После этих слов рыбака командир сторожевика снова повернулся к своему наглеющему на глазах собеседнику спиной и возобновил путь к гостям катера. - Я знаю где сейчас находится Эль-Магриб и если вы поторопитесь то еще успеете его догнать! – предпринял рыбак отчаянную попытку выправить положение. - Время работает против тебя Абдула, - сказал лейтенант не оборачиваясь, - если мы упустим яхту ты останешься без всего. - Яхта стала на якорь у маяка Кыз Кулеси, - чуть ли не скрипя зубами выдавил из себя рыбак очень ценную для него информацию. - Когда?
281
- Точно не знаю, но не более часа назад. Узнав, что ему было нужно командир коробля побежал в рулевую рубку. Минуту спустя сторожевой катер турецких военно-морских сил взял курс вверх по проливу Босфор, а через четверть часа прямо по курсу рулевым Ахмедом были замечены огни двухмачтовой яхты. - Это Эль-Магриб! – доложил гостям командир корабля, - Чисто свою задачу я выполнил. Что делать дальше вы решаете самостоятельно, мое дело оказывать вам всестороннюю... - Вот видишь Кимран я правду сказал, - перебил моряка Абдула, - Это благодаря мне вы нашли яхту паши. Теперь дело за тобой. - Хватит, Абдула, причитать как неразумная женщина. Получишь ты свои деньги, но только за фелюгу. Все! Вопрос решен и закрыт, а теперь быстенько покинь мостик, - сердито проговорил лейтенант и вновь обратился к посланцам Рембет паши, - Так, что же вы предполагаете делать дальше, господа? - Для начала неплохо было бы определить почему яхта стала на якорь в столь неподходящем для этого месте, - как всегда раньше других среагировал на вопрос лейтенанта Керим. - Если б ты еще подсказал, как это сделать, цены бы тебе тогда не было, - съязвил войсковой старшина. - Можно попробовать незаметно пробраться на судно, - не смутившись предложил бывший моряк. - Хорошая мысль, - поддержал водителя Ветлов, - одновременно можно было бы разведать на яхте ли Танаа.. Не успел граф проговорить до конца имя турецкого вельможи, как от двери ведущей на правое крыло мостика донеслось, - А если я вам подскажу где находиться паша вы поможете мне получить хоть какое-то возмещение за потерянный товар? - Выкладывая, что знаешь! – скомандовал Кимран. - Так я могу надеяться? - продолжил биться за свое добро матерый контрабандист. - Если действительно поможешь, то можешь рассчитывать на мою поддержку, - теряя терпение сказал лейтенант, - Ну, а теперь говори где Танаат! Облизнув пересохшие от волнения губы, Абдула поведал находящимся в рулевой рубке следующее, - Наверняка я не знаю, но могу предположить процентов на девяносто, что паша отправился на маяк. - Откуда такая уверенность? – недоверчиво спросил у рыбака водитель измирского градоначальника.
- Дело в том, что когда мы проходили мимо танаатской яхты то, Гюдар, мой помощник, обратил внимание на суету происходившую на главной палубе Эль Магриба. Я сначала подумал, что у них какие-то проблемы и решил было подойти поближе и предложить свою помощь, но передумал.
282
Внимательно присмотревшись к яхте я понял, что с ней все в порядке. Просто на правом борту Эль-Магриба матросы готовили к спуску шлюпку с людьми. В свете прожектора направленного на шлюпку мне показалось, что я разглядел фигуру паши. - Как ты определил, что это был паша? – заинтересовался рассказом контрабандиста казак. - Да так и определил! – ответил Абдула не раздумывая, - По росту, фигуре, осанке... и еще по всему тому, что отличает господ от их подчиненных – по одежде и манере держатьс себя... - Но это мог быть кто-нибудь из гостей Танаата, он ведь часто приглаешает на яхту друзей, - предположил Кимран. - Мог бы, но только в том случае если этот гость также, как и паша носит по ночам темные очки. На этот раз и граф не удержался от вопроса, - Ты точно видел очки? - Да заберет меня сейчас же шайтан если вру! – красочно подтвердил сказанное ранее капитан фелюги и продолжил пояснение в умеренных тонах, - Он как раз повернул голову к прожектору и стекла его очков поглотив свет фонаря сделали похожи бледное лицо паши на череп с огромными черными глазницами. - А почему ты думаешь, что шлюпка доллжна была пойти к на остров, - заметно волнуясь спросил Ветлов. Абдула ответил на вопрос уверенно и с похвальной готовностью, он продолжал завоевывать благорасположение Кимрана, - Потому что больше некуда. Если бы им надо было высадиться на берег они могли бы подойти к нему на яхте гораздо ближе. Не было никакого смысла рисковать и идти на шлюпке до берега в такую погоду, лишний кабельтов, почти с середины пролива. На несколько мгновений на мостике пограничного катера воцарилась условная тишина. Но молчали только люди. Поскрипывание же элементов корпуса, надстройки и механизмов маломерного корабля, жужжание его приборов и шум беснующихся за переборками штурманской рубки стихий не прекращались. Хотя даже людям далеким от морской жизни (представленных на сторожевике одним лишь войсковым старшиной) становилось очевидным, что пик неистовства водной стихии прошел и сила ураганного ветра пошла на убыль – еще час, другой и шторм прекратиться. - Так что, господа вы собираетесь предпринять? – прервал молчание командир катера. - Полагаю, вначале необходимо досмотреть яхту, - высказал предположение Ковальчук. - Для чего? – резко обернулся к товарищу Ветлов. Глаза его горели горячечным огнем.
Прекрасно понимая в каком сейчас состояние пребывает его друг, казак ответил как можно дружелюбнее, - Чтобы удостовериться точно ли паша
283
покинул Эль-Магриб. - Я уверен, что Абдула прав и Танаат на шлюпке отправился именно на Девичью башню, - сказал Михаил нервно потирая руки, - Нам следует поторопливаться за ним, - добавил он обращаясь непосредственно к лейтенанту Кимрану. - Хорошо! – сказал лейтенант, - Я тотчас прикажу подготовить шлюпку к спуску. Отдав необходимые распоряжения, Кимран вновь обратился к графу берущему на себя, как стало очевидно всем присутствующим в рулевой рубке, руководство дальнейшими действиями, - Я не собираюсь влиять на принятие вами решений, однако мне хотелось бы понять отчего вы так уверены, что рыбак не ошибается и Танаат действительно направился на Кыз Кулеси. Не могу себе представить, что могло его туда завлечь. Ведь не на прогулку же в самом деле он собрался на остров в столь ранний час, да еще в такую-то погоду... Михаил был бы рад объяснить командиру сторожевика почему он так сразу поверил в сказанное капитаном рыбацкого суденышка, но что-то удерживало его от полной окровенности. К тому же уверенность графа в том, что Танаат действительно отправился на остров зижделась лишь на его внутреннем ощущении. Стоило ему только услышать о том где остановился Эль-Магриб, как сердце его на мгновение замерло и пропустило очередной удар. «Она там!» - без сомнения определил для себя граф, - «Я должен спешить к ней на выручку». Однако сообщать об этом всем остальным он поостерегся. Вместо полной правды Михаил решил оделаться полуложью, - Мне кажется, что на острове могут скрываться соучастники паши по организации переворота. - Странное они выбрали для этого место, - скептически отнесся к подобному заявлению Кимран. - И мне кажется, что остров совсем неподходит для укрытия от властей. Ведь бежать оттуда будет очень непросто, - поддержал лейтенанта Ковальчук, - Я думаю нам последовать совету Керима – высадититься сначала на яхте. Там-то мы точно узнаем где находится паша. - Правильно! – принял сторону казака бывший моряк, - Если Танаата на яхте не окажется мы всегда успеем изловить его на Кыз Кулеси. Оттуда ему гне вырваться. - Мне тоже кажется, что это разумное предложение, - вступил в разговор вахтенный помощник, - Досмотрев Эль-Магриб и допросив членов его экипажа мы сможем точно установить местопребывание паши. - Но только в том случае если люди Танаата будут с нами откровенны, - вяло возразил Михаил, - Хорошо! Раз вы все считаете, что целесобразнее начать с яхты... то будь вашему... – согласился с доводами компаньонов граф или только сделал вид, что согласился.
- Может тогда нам имеет смысл подойти к Эль-Магрибу поближе и
284
осветив яхту прожекторами приказать им спустить трап и принять на борт группу досмотра, - предложил Кимран. - А, что, хорошая идея! – как всегда первый отреагировал Керим, - Эти гражданские мореманы от одного вида сторожевика струхнут и расскажут нам всю правду, - сказал бывший военмор с подчеркнутым пренебрежением ко всем не имеющих отношения к военному флоту водоплавающим. - Пожалуй так действительно будет лучше, - снова в унисон с водителем проговорил Ефим Мефодич, - Напугать их допросить, как следует. Внезапно от двери рубки через которую ее давно должен был покинуть Абдула раздался этакий неприятный смешок, похожий на старческое кряхтение, - Да, уж напугаете вы кого-нибудь своими фонариками, а экипаж паши тем более. Ты, что Кимран, серьезно думаешь произвести своим катерком и погонами впечатление на людей Танаата. Да у него, как минимум раз в месяц кто-нибудь из высших чинов военного министерства гостит. Об этом же весь Стамбул знает. К тому же своей иллюминацией и шумом вы только их заранее предупредите об опасности, да и не ровен час с башни ваши маневры приметят. Яхту надо брать максимально скрытно. - Мудро излагаешь капитан, - одобрительно покачав головой признал лейтенант дельность сказанного рыбаком, - Давно я подозревал, что ты не только контрабандист, но и пират со стажем... Но лучше не будем старое ворошить, предлагаю тебе возлавить высадку на Эль-Магриб. - Я согласен, но... - Ладно если все пройдет удачно получишь компенсацию на твоих условиях, - не позволили командир сторожевика рыбаку начать очкередной раунд торгов. - Тогда не будем терять время. Для захвата яхты мне понадобяться две шлюпки и человек двенадцать добровольцев. Пятерых я возьму из своей команды, остальные – ваши люди. Вскоре от борта пограничного катера R-2 отвалило два шестивесельных яла знаполненных людьми. Кроме Абдулы и его пятерки головорезов в экспедицию по захвату яхты отправились: гости, боцман сторожевика, заместитель Кимрана и два самых дюжих матроса. Хоть за время совещания волнение в жерле пролива несколько поулеглось продвигаться вперед на одних веслах было нелегко. Грести, кроме посаженное на руль шедшей второй шлюпки казака, пришлось всем. Шли по компасу, надеясь в ближайшее же время увидеть огни Эль-Магриба. Ожидание моряков оправдалось. Минут через десять продвижения вслепую по немилосердно болтавшим шлюпки волнам, на впереди идущем яле заметили белые и красный огни.
Процедура подъема на яхту оказалась достаточно простой. С правого борта Эль-Магриба трап остался в приспущенном состоянии. По-видимому на паруснике дожидались скорого возращения людей с маяка и поэтому не привели судовую лестницу в походное состояние. Этой небрежностью и не
285
пременули воспользовались незванные визитеры. Не мудрствуя лукаво, соблюдая тем не менее базовые правила скрытности они поднялись на главную палубу яхты. Оказавшись на пустынном мэйндеке «захватчики» разделились на три части. Первая, состоящая из гостей, во главе с заместителем Кимрана пошла на мостик, вторая под руководством боцмана сторожевика отправилась по кубрикам команды, третья, ведомая Абдулой направилась в машинное отделение. Появление на яхте военных моряков вызвало у его экипажа если и не шок, то по крайней мере близкое к нему состояние. Это привело к тому, что по началу на вопросы задаваемые строгими пограничниками члены команды несли сущую околесицу. Однако по мере того, как эффект неожиданного появления на борту их судна незнакомцев стал урачивать силу моряки яхты заговорили более уверенно и рассказ их стал приобретать определенную стройность. Если вкратце пересказать поведанное эль-магрибцами досмотровой группе то получалось, что яхта ушла из Измира без паши. От него лишь, на стоящую на якоре яхту, прибыл посланец передавший капитану приказание хозяина следовать в Стамбул. Сам же паша, по словам все того же курьера, намеривался отправиться из Измира к самой южной границе в Антакью где должен будет присоедениться к каравану направляющемуся в Сирию, сначала в Халеб, а потом уж и в Дамаск. На вопрос же о том с какой целью моторный парусник дрейфовал у островка Кыз Кулеси, шкипер Эль-Магриба сказал, что место их дрейфа не имеет ни какого отношения к острову. Он просто посчитал, что будет безопаснее остановиться невдалеке от маяка для того чтобы спустить с борта шлюпку. А понадобилось это потому, что по входу в пролив двоюродный брат паши неожиданно потребовал немедленно высадить его на берег в районе Ускюдар. У него там вдруг оказалось срочное дело. Скорее всего это было связано с той радиограммой, которую принял радист за насколько минут до этого. Причина по которой не был поднят на яхту трап тоже была раскрыта. На яхте ожидали возвращениия шлюпки со своими товарищами провожавшими пашу Ибрагима. Выслушав объяснения шкипера танаатской яхты помощник Кимрана решил до поры до времени не делать никаких далеко идущих выводов, а дождаться рапортов от командиров других групп. Но чтобы не терять времени понапрасну он предложил своим сопровождающим приступить к досмотру помещений парусника. Предложение военного моряка не было принято единодушно - два голоса против одного.
Керим поверивший шкиперу на слово посоветовал побыстрее оставить яхту, вернуться на сторожевик и отправить с него шифрованную радиограмму своему начальнику, Рембет–баши в которой было необходимо срочно уведомить тайную полицию о предположительном местонахождении Танаата. Затем самим вернуться на берег и вновь на автомобиле пуститься
286
вдогонку за пашой, - По земле он от нас точно не уйдет. На Мазератти мы любой караван догоним. В словах шофера измирского градоначальника был резон и не малый, но русские разведчики захотели лично удостовериться в том, что паши на яхте нет. Поэтому несмотря на отсутствие консенсуса среди голосовавших к досмотру помещений парусника группа помощника командира сторожевика все-таки приступила. Вскоре к ним присоединились и остальные участники высадки на Эль-Магриб. Командиры двух остальных груп доложили младшему лейтенанту о результатах проведенных ими бесед с командой яхты. Все моряки Эль-Магриба повторяли одно и тоже: Хозяин на яхте не появлялся, на берег отправился его двоюродный брат... Лишь один из мотористов, под видом великой тайны, сообщил настырному Абдуле, что Танаат уже неоднократно использовал сходство своего родственника с собой для того, чтобы вводить в заблуждение людей слишком интересовавшихся не только его общественной деятельностью и связанных с ней перемещениями, ка по Стамбулу так и по всей республике, но и личной жизнью. Из этого заявления легко было заключить, что, на паруснике Танаат действительно не появлялся со времени своей высадки в Измире, а маневр с родственником был задуман хитроумным царедворцем для того чтобы навести на ложный след полицию и других возможных преследователей. Но все эти умозаключения не помешали незванным гостям довести запланированное дело до конца. Они не оставили без внимания на яхте ни один уголок где мог бы спрятаться человек. Однако никто из двуногих существ на судне найден не был. Кроме членов экипажа на Эль-Магрибе из не учтенных в судовой роли оказался лишь хорошо знакомый Ветлову пушистый любимец Танаата, Sadrazam (Великий визирь). Визитеры обнаружили его в каюте хозяина яхты. Когда граф с казаком зашли в роскошный салон паши и включили свет, кот, лежавший на зеленом вельветовом диване свернувшись калачиком, поднял голову посмотрел на вошедших прищуренными грустными глазами и снова зарыл мордашку в белоснежной ангорской шерстке. Не нужно было быть утонченной натурой, чтобы понять – животное тоскует по хозяину. - А Танаат мне говорил, что он не расстается со своим питомцем больше чем на несколько часов, - едва слышно проговорил Михаил, но войсковой старшина его расслышал. - Значит ты полагаешь что команда водит нас за нос, - также вполголоса пробормотал себе под нос Ковальчук, с любопытством поглядывая на Великого визиря.
- Ты же не первый год на Востоке, Мефодич, сам все понимаешь... Они не водят нас за нос, они просто покрывают своего господина и будут это делать не взирая на любые наши ухищрения. Правды мы от них все равно не добьемся. Может быть только под пыткой кто-нибудь из них и дрогнул бы... да
287
и то, навряд ли. Насколько я понял в команде паши все моряки - ревностные магометане и то, что происходит сейчас в стране им также не по нраву, как и их вельможному хозяину, - размышляя вслух таким образом, граф подошел к дивану на котором жалким сиротой лежал танаатский кот. Михаил начал гладить пушистое существо, Великий визирь хоть и не убежал и не воспротивился, но и не выказал никакой радости ласке незнакомца. Он не только не замурлыкал, но даже не удостоил чужака взглядом своих разноцветных глаз. Также кот отреагировал и на безуспешную попытку второго незнакомца (войскового старшины) набиться к нему в друзья. - Гордый, однако, у бусурмана котяра, такой же, как и он сам, - заключил с одобрительной улыбкой казак и хотел было еще что-то добавить к своему суждению, но был отвлечен шумом приближающегося скорым шагом к приоткрытой двери человека. - Нам пора возращаться на сторожевик, - объявил энергично вошедший в каюту Керим, - Судно досмотрено полностью. Танаата на яхте нет – это установленно доподлинно. Нужно спешить, чтобы успеть перехватить пашу пока караван с которым он собирается бежать за границу не покинет территорию республики. - Дело говоришь. Надо поспешать, - одобрил слова турка Ефим Мефодич и проведя последний раз огромной своей ладонью по спине ангорского кота направился к выходу из каюты. Почесав на прощание Великого визиря между ушей последовал за товарищем и граф, но на призыв водителя измирского градоначальника продолжать преследование, Ветлов никак не ответил. В его голове созревал другой план. Спустя с десяток минут все члены досмотровой комиссии собрались у трапа. Прежде чем спуститься в свою шлюпку граф приблизился к Ибрагиму и сказал, - Вы не будете возражать если мы воспользуемся одной шлюпкой для визита на остров. - Никаких возражения с моей стороны, - бойко ответил морской офицер, - Прикажете идти с вами? - Нет, нет! Вы нужнее на корабле. Я думаю с осмотром острова мы справимся самостоятельно, - вежливо отклонил предложение лейтенанта Михаил. - Кого вы хотите взять с собой? – деловито поинтересовался заместитель командира сторожевика. - Нам бы хватило двух матросов на весла и... – на секунду замявшись Ветлов произнес имя рыбака-контрабандиста.
- С этим проблем не будет. С вами отправится боцман и два старших матроса. А вот Абдуле я приказывать не могу, так что вам придется с ним самому договариваться... Правда я, со своей стороны, настоятельно ему порекомендую уважить вашу просьбу, - ответил Ибрагим и тотчас же
288
приступил к отдаче приказаний... Шлюпка подошла к берегу невдалеке от маяка, к той части крохотного островка где не было оборудованного причала. К удаче прибывших на шлюпке людей волнение с этой, обращенной к европейскому материку, стороны Кыз Кулеси было не очень сильное, поэтому морякам удалось подвести лодку почти вплотную к камням. Высадка тоже произошла относительно успешно. Первым на землю выпрыгнул боцман, за ним последовал по-видимому привыкший к подобным упражнениям контрабандист. Третим ял покинул Ветлов, четвертым на суше оказался Керим, а вот с высадкой на берег казака вышла незадача. Отталкиваясь ногой от передней банки шлюпки Ефим Мефодич подскользнулся, и потеряв равновесие упал в черную воду пролива. К счастью прежде чем войсковой старшина предпринял этот злосчастный прыжок матросы оставшиеся в шлюпке привязали к спасательному жилету казака (по его просьбе) конец веревки брошенной им с берега предусмотрительным боцманом. Вытащили Ефим Мефодича почти сразу же. Оказавшись на твердой земле, Ковальчук по-собачьи отряхнулся и в сердцах заявил, - Все! Больше, Михаил, ты меня ни какое судно и на буксире не затащишь... Хватит с меня морских прогулок... - Прости, дорогой друг, - едва сдерживая смех вызванный растерянным видом казака принялся успокаивать товарища граф, - Клянусь, что больше никогда не потяну тебя в море, если честно то я и сам уже наплавался, тоже больше не хочется... Ну а сейчас надо бы тебе спрятаться где-нибудь от ветра и отжать одежду... - Я пойду пройдусь к зданию карантинной больницы, - вклинился в разговор русских боцман, - Она уже давно пустует... Если двери ее по-прежнему открыты и внутри никого нет, то там можно будет и переодеться, и обсохнуть. - Сделайте милость, сходите пожалуйста, - с чувством пожав моряку предплечье отправил Ветлов боцмана на разведку. В здании некогда служившим холерным бараком не оказалось ни души. Однако в башне вплотную примыкающей к пристройкам горел свет. Ветлов принял решение оставить в помещении больницы не только клацающего от холода зубами казака, но и боцмана с Абдулой. - Мы попробуем пробраться в башню вдвоем с Керимом, - заявил граф нетерпящим возражения тоном, - Если паши в башне нет - мы вернемся вместе, ну а если Танаат там, то кто-нибудь из нас придет за подмогой...
Возражать Михаилу никто не стал и двое лазутчиков перешли в соседнее строение еще не так давно использовавшееся в качестве тюремного каземата. Именно с его крыши, самой высокой из всех пристроек, скауты намеривались проникнуть в башню. Войти в нее, как это делают все нормальные люди – снизу граф посчитал слишком рискованным (там могли дежурить держиморды паши), хотя любому здравомыслящему человеку показалось бы вдвойне опасной затея карабкаться по отвесной стене в штормовую погоду.
289
Но прошедший суровую школу хассасинов Михаил на практике познал, что преодолевать неодушевленные препятствия гораздо легче нежели выходить победителем из конфронтации с враждебно настроенными людьми, особенно если те хорошо вооружены, прекрасно обучены и обладают численным перевесом. На крышу Ветлов с Кимраном выбрались без проблем, ну а дальше начались определенные трудности. Подняться на самый верх, в жилую часть башни, без специального снаряжения было невозможно, мешала нижняя, абсолютно гладкая поверхность балкона. Сделана она к тому же была с утолщающимся к телу башни откосом, словно с учетом того, что кому-нибудь могло взбрести в голову попасть в башню нелегальным путем, в обход дверей. Однако подняться по поверхности массивного четырехугольного строения, сложенного из известняка и вследствии слабости строительного материала испрещенного разноразмерными выбоинами, впадинками и щелями до арочного окна находящегося почти под силовым ребром балкона лазутчиком все-таки удалось. Удача продолжала сопутствовать башнелазам, окно ведущее на лесничный пролет не имело запоров. Попав вовнутрь легендарного строения русско-турецкий дуэт искателей Танаата и приключений оказался на темной и узкой спиралевидной лестнице. Только в верхней ее части призывно звала к себе крохотная полоска света. Завидев ее Михаил забыл обо всех мерах предосторожности и не обмолвившись даже единым словом с напарником бросился к свету, как глупая макрель кидается на пустой крючок. Выбив плечом дверь Ветлов ворвался в помещение в стародавние времена служившее согласно преданию покоями принцессы Магар Шегир, в руке его был вынутый из-за пояса револьвер Фирди. - Руки вверх! Никому не трогаться с места! Стреляю без предупреждения! – прокричал не в меру возбужденный граф еще до того, как его ум расшифровал открывшуюся перед глазами сцену.
А сцена была очень колоритной. Посередине комнаты находилось возвышение на котором стояло напоминавшее трон кресло. В кресле том, в шитых золотом одеждах восседал невысокого роста, очень пухлый человек с нездорового цвета лицом. Голову его венчал украшенный каменьями высокий хорасани с красным тюльпаном на навершьи. Перед креслом на подушках разместилось еще трое человек. Двоих из них Ветлов узнал сразу. Сидевшим ближе к дверям был нубийский предводитель дворцовых евнухов, вторым знакомцем являлся расположившийся непосредственно у ног тюрбоносца, Танаат-паша. Третье лицо тоже показалось Михаилу знакомым, но тратить время на вспоминание сухопарой личности в генеральском мундире он не стал. Едва выпалив столь грозное предупреждение, граф хотел было сразу взять быка за рога и потребовать освобождение Лидии (в том, что танцовщица находится где-то поблизости Ветлов не сомневался), но пока он переводил дыхание да готовил свой ультиматум такой ловкий придворный интриган, как Танаат не упустил возможность выхватить изо рта
290
непрошенного гостя инициативу. - Бон маттэн, дорогой граф! Мы ожидали вас еще час назад, - приветствовал Ветлова вельможный османид не выказав при этом ни малейших признаков испуга, только лишь тень легкого недоумения пробежала по его разноцветным глазам не спрятанных на сей раз за темными стеклами очков. - Не ждите от меня пожелания доброго утра, - поддавшись секундной слабости вступил Михаил в ненужную ему сейчас полемику, - Будь моя воля я всем бы вам пожелал чтобы этот день оказался для вас последним... Лукавый царедворец непременул воспльзоваться предложенным ему шансом затянуть разговор, - Чем же мы провинились перед вами, что вы жаждете нашей преждевременной смерти? - Сами знаете чем... – отрезал граф раздражаясь на себя за то что поддался на не хитрую уловку паши, - Но я пришел сюда не для того чтобы арестовывать вас или уличать в заговоре... Мне до этого дела нет... Хотя я не сомневаюсь, впрочем, как и вы наверное, что найдутся люди которые не простят вам задуманного... Однако я увлекся, вернемся к сути моего визита... – заставил Михаил себя остановиться и выждав несколько секунд потребовал, - Отпустите Лидию! По-хорошему прошу, отпустите! И мы тотчас покинем не только это осиное гнездо, но и вашу страну, навсегда... Требование незванного пришельца было встречено, почти что гробовым молчанием происходящем на фоне явственного изменения личин людей прослушавших короткий монолог русского офицера. Личность сидевшая в троне, с ужасом доселе смотревшая не столько на графа сколько на неприятно поблескивающий в его руках револьвер, состроила гримасу предельного негодования. Лоснящаяся потом и чернотой физиономия нубийца расплылась в пренебрежительной усмешке. Сухое и суровое лицо генерала осталось неизменным, только краешки тонких губ военачальника презрительно опустились вниз. Надменное же лицо Танаата изобразило высшую степень недоумения, - Поправьте меня если я не прав, любезный, - высокомерно обратился он к собеседнику, - Вы нам угрожаете? - Пока я только прошу, но если вы откажетесь... – пустился граф в никому ненужные объяснения. - Спасибо, - оборвал его Танаат, - Сейчас я понял... Из сказанных вами слов выходит, что если мы не сможем выполнить вашу просьбу, как вы изволили заметить «по-хорошему» то у вас на этот случай припасен какой-то запасной вариант, когда вы позволите себе добиваться от нас своего, выражаясь вашим языком, «по-плохому». Правильно ли я вас понял? – переспросил паша чеканя каждое слово. - Отпустите Лидию, - вяло и даже как-то безразлично, как человек готовый умереть повторил Ветлов, - Иначе я ... – договарить Михаил не стал он просто повел оружием в сторону паши.
291
- Иначе, что? Что означает - это ваше иначе, - повышая голос прицепился Танаат к недосказанной фразе и сделав шаг по направлению к сердитому гостю прибавил, - Уж договоривайте пожалуйста, раз начали, не томите душу... - Иначе вы все сейчас умрете! – надтреснутым голосом проговорил Ветлов и выровнял ствол револьвера с головой Танаата. Чернота дула остановила пашу, но куража не лишила. Картинно воздев руки и очи к потолку самодеятельный артист воскликнул, - Одному Всезнающему и Всемогущему известен час чьей-либо погибели. Только одному, Ему решать кому умирать сейчас, а кому... Это были последние слова которые услышал Ветлов в разыгранном для него спектакле до того момента, как на его затылок обрушилась либо вся тяжесть вселенной, либо гневная длань Аллаха, либо чья-то другая нелегкая рука. Очнулся Михаил почти сразу же после падения на пол. Удар нанесенный ему пришелся немного вскользь, графу хватило буквально милиметрового уклонения, чтобы избежать намного более тяжелого нокаута. Сейчас ему тоже было не сладко: гудела голова, болела шея и ныл весь верхний отдел позвоночника, но сознание оставалось ясным, а это означало, что сотрясения мозга в результате предательской атаки из-за спины он не получил. Не открывая глаз и не подавая никаких других признаков того, что нокдаун получился кратковременным и он уже пришел в себя, Михаил занялся детальной оценкой собственного состояния. Сначала, поочередным напряжением главных мышц он убедился в том, что никаких других увечий ему нанесено не было, затем, стараясь не привлечь внимания проверил способность суставов к функционированию. Удовлетворенный результатами проверки своего физического состояния, но расстроенный тем, что руки связаны за спиной достаточно умело и с освобождением их придется повозиться, граф весь обратился в слух. Нужно было не только избавляться от пут, но и прислушиваться к тому о чем говорят в стане врага...
А люди в неприятельском лагере сидели за сервированным за время затянувшегося беспамятства графа столом и пребывали отчего-то в радужном настроении. Они безмятежно веселились, острили, отпуская достаточно сальные шутки по-поводу членов нынешнего, республиканского правительства. Причем, пирующие назвав фамилию какого-либо чиновника не просто рассказывали о нем анекдоты или беззлобно потешались над физическими и моральными особенностями ее обладателя они позволяли себе при завершении разбора грехов рассматриваемой персоны выносить ей приговор за сотрудничество с кемалистами. И в подавляющем большинстве случаев мерой наказания выбиралась смертная казнь... Вообщем все выглядело так будто за столом накрытым в легендарной башне Леандра восседали не организаторы антиправительственного заговора, которым самим вскоре предстояло предстать перед судом и понести заслуженную кару за попытку провалившегося переворота, а члены нового, еще не объявленного
292
кабинета министров. - Как мы накажем заместителя начальника тайной полиции? – прозвучал вопрос заданный человеком голос которого был слишком хорошо знаком Михаилу. - Мы посадим его на самый толстый кол, - просипел простуженно разряженный, как павлин недомерок изображавший из себя новоиспеченного султана. - А с урусом, что делать будем? – спросил другой голос тоже известный графу. - Этого, раз ему удалось уже один раз выбраться из Кровавого колодца, мы отправим туда снова, только на этот раз с перебитыми руками и ногами. Пусть там медленно подыхает... – совершенно неподходящим ни его внешности ни его габаритам фальцетом пропел башнеподобный нубиец. - А второго? – поинтересовался все тот же доброхот. - Какого еще второго? – взревел Танаат. - Того что постарше... – начал пояснять собеседник паши, но Танаат не слушал, - Кто по старше, про кого ты говоришь Керим и где этот второй находится? - Про казака, что остался дожидаться нашего возвращения внизу, в карантинном бараке, - виновато доложил шофер-оборотень поняв что сморозил глупость. - И ты только сейчас мне об этом говоришь? Идиот! Срочно бери людей и притащи сюда этого казака, только живого! Понял! - Слушаюсь! – сказал предатель, спешно вышел из-за стола и покинул комнату. - Видите с какими людьми приходится иметь дело... – со вздохом произнес паша обращаясь к своим сотрапезникам, - Ничего нельзя оставить без присмотра... любое дело завалят. Уж как я верил Фирди и надеялся на его высокий профессионализм, так и он подкачал... Хороший был воин и человек преданный, а все-таки не сдюжил... – пожаловался он на трудности в управлении личным составом. - А вы уверены, что Керим не мог напортачить и с бомбой, - прозвучал единственный незнакомый Ветлову голос. - Да избавит нас Аллах от второго провала! Нет! На этот раз ошибка исключена, адскую машинку приготовили мастера своего дела, а истишхад совершит настоящий воин Ислама. - Это хорошо, это радует, - проговорил все тот же голос справедливо приписанный Михаилом генералу. Затем, говорящий подпустив в строгий милитаристский тон изрядную толику фривольности полюбопытствовал, - Так, что же вы собираетесь делать с вашей милой пленницей?
- С разрешения его величества, - елейно улыбаясь сказал Танаат кланяясь сидевшему во главе стола ряженному господину, - я полагаю продать балерину в гарем одного очень богатого нефтедобытчика из нашего
293
бывшего басрского вилайата. Эти слова нарушили долго выдерживаемую конспирацию связанного по рукам непрошенного визитера. Приняв услышанное слишком близко к сердцу граф непроизвольно скрипнул зубами и слегка пошевелился, чем себя и выдал. Возможно, что столь незаметные проявления сознательного поведения находящегося по идее в глубоком обмороке пленника остались бы незамеченными не обладай чернокожий предводитель султанских евнухов кошачим слухом, - Кажется гнилой дух киафира вернулся в его тело, - заметил нубиец и поднялся из-за стола. - Ну и отлично! – обрадованно потирая руки проверещал предполагаемый шах всех шахов, - Сейчас мы его допросим, а утром отправим в Семибашенную. Африканец грубо схватил плененного за плечи и рывком поставил на ноги. Весь его грозный вид вопиил о том, что будь на то его воля он разорвал бы этого человека на части. И сделал бы это голыми руками и с превеликим удовольствием. - Ну-тис, граф, - расскажате-ка нам, как вам удалось вырваться из клешней моего друга Фирди, - не отрываясь от еды и не поворачиваясь к пленному поинтересовался Танаат. - Отпустите Лидию, тогда я вам все расскажу! – сказал Михаил не отрывая взгляд от пола. Это отчаянное заявление графа заставило пашу отставить тарелку с десертом и повернуться-таки к нему, - Действительно все расскажите? - Честное слово офицера! - Все, все? - Я же сказал... - О, великий падишах, может имеет смысл пригласить нашу гостью? – обратился паша к председательствующему. - Какой-либо смысл в приглашении мадэмуазель появиться только в том случае если твой приятель перестанет запираться и расскажет зачем он хотел украсть древний манускрипт из библиотеки моего предка, - прогундосил будущий султан. - И про книгу расскажите? – в сокращенном варианте продублировал Танаат требование своего хозяина. - И про книгу, только сначала вы приведете сюда Лидию, - продолжил настаивать на своем граф, подняв глаза и напряженно вглядываясь в челова величаемого наивысочайшим титулом османов. «Я где-то не только видел, но и слышал голос этого человека...» - подумал граф, но разбираться в своих ощущених не стал. На ближайшее время у него были другие заботы. - Главный евнух пригласите пожалуйста сюда нашу уважаемую гостью, - тоном приказа попросил Танаат нубийца сходить за пленницей.
294
Африканец с неудовольствием снял свои огромные, жаждущие скорой расправы (он ника не мог забыть унижения пережитого им в Семибашенной крепости), длани с плеч пленника, поклонился сидевшему на возвышении человеку и пятясь спиной вышел в находящуюся позади кресла-трона дверь на которую были обращены взгляды всех присутствующих. Ветлов оставленный на время не только без физического контакта со своим цербером, но и без элементарного визуального присмотра завершил давно начатое дело, распустил последний узел на стягивающих его руки путах. Веревки еще продолжали обвивать запястья графа, но это было лишь видимость, своеобразная маскировка. Михаил мог в любой момент их скинуть и вступить с неприятелями в решающую, возможно смертельную схватку. Лидию привели достаточно быстро. Видимо место ее заточения находилось где-то неподалеку. Одета Фомина была в классический наряд восточной одалиски: широкие шаровары лазоревого цвета и такого же цвета шелковую блузу с просторными рукавами, голову балерины покрывала газовая косынка. Подобная одежда очень шла танцовщице и не была ей внове. Когда-то в нечто подобном ей довелось танцевать в балете Минкуса «Баядерка» в постановке Питипа и хотя тогда она еще сильно уступала в мастерстве приме балерине театра Екатерине Гельцер блестяще исполнявшей технически очень трудную партию индийской храмовой танцовщицы Никии, выступление Лидии в кордебалете было отмечено критиками, как многообещающее. - За вами рассказ, любезнейший, - холодно напомнил паша об обещании данном графом не позволив бывшим возлюбленным обменяться ни единым словом. Но слов им и не нужно было. Достаточно было одного взгляда, чтобы все разъяснить, понять и при необходимости простить. По крайней мере так думал Михаил и размышляя подобным излишне самонадеянным образом он выполнил условие Танаата - поведал врагам о случившемся в Измире. Рассказал Ветлов почти всю правду оставив за рамками слов только главное действующее лицо измирских событий из-за вмешательства которого и провалилось покушение на турецкого президента – Ефима Мефодича Ковальчука. Разумеется, что история представленная им вышла по меньшей мере неправдоподобной. Вполне возможно надуманной она оказалась бы и в том случае если бы рассказчик не забыл бы упомянуть об участии в деле разгрома ударной группы террористов войскового старшины. Ведь поверить в то, что двоим абсолютно лишенным чьей-либо поддержки yabanci, не посвященным к тому же в планы заговорщиков удалось сорвать столь тщательно подготавлемую акцию. И не только сорвать, но практически нейтрализовать всех ее участников. Вряд ли бы и подобный сценарий произошедших событий понравился бы гордым османидам и принят ими на веру.
Конечно, Михаил мог уповать на то, что разговаривай он с Танаатом
295
один на один ему удалось бы доказать правдивость своих слов, но в присутствии претендента в падишахи и его высших клевретов паша по всем законам дворцового интриганства испокон веков практикуемых в Великой Порте не имел права признаться в том, что провал произошел непосредственно по его вине. Ведь идея использования русского в качестве подставного «мешка» наверняка принадлежала ему (в этом граф ни доли секунды не сомневался). Версия же представленная Ветловым в которой он во всеуслышание заявил, что в одиночку справился не только с таким опытным волкодавом как Фирди, но и с остальными членами честной компании последнего, вызвала у слушателей графа хоть и беззлобные, но и ничего хорошего не предвещающие улыбки. - А я и не полагал, что неверные способны на такие подвиги, - брякнул не подумав негр-исполин. Однако закончив фразу предводитель евнухов в сотый раз вспомнил и о своем прилюдном унижении и о том, что уже однажды имел неудовольствие наблюдать в исполнение этого же самого русского киафирра поступок по дерзости схожий с цирковым трюком. Поступок, который до того времени числился в разряде невозможных – ведь урусу удалось осуществить не только побег из одиночной тюремной камеры, но и из всего крепостного комплекса и сделать это через внушаюший ужас даже палачам-ветеранам Кровавый колодец. - Вы, дрожайший старшина капитально обрезанных, - с наивысшей на которую был способен придворной учтивостью обратился вдохновленный присутствием танцовщицы Михаил к африканцу, - полагаете, что иноверцам недостижимы проявления доблести сравнимые с демонстрируемыми вашими собратьями по вере - правоверными магометанами? - Не будем открывать богословскую полемику, - постарался на корню задушить разгорающуюся пикировку Танаат и задал для этого снимающий многочисленные проблемы вопрос, - Кто из кемальского окружения вам содействовал, полковник Рембет, не так ли? Подсказка опростоволосившегося придворного интригана поданная в таком слегка закамуфлирванном виде была весьма кстати. У графа появлялась возможность потянуть время особо при этом не раздражая своих пленителей. - Вы, паша, как всегда бьете точно в яблочко, - с виду неохотно и сраздражением признал он «справедливость» догадки собеседника, - Мне на самом деле помогали люди полковника. Но граф недооценил уровень ненависти питаемой остальными заговорщиками к серому кардиналу Мустафы. Реакцией на его столь скорое признание оказалось донесшиеся с кресла, выполнявшего в башне роль возрождаемого трона Османской империи сначала беспокойное ерзание, потом возмущенное пыхтение, а уж вершиной шумовых эффектов производимых восседавших на нем лицом стали визгливые, перемешаемые с брызжущей во все стороны слюной словеса,
296
- Когда и при каких обстоятельствах вы начали служить этой продажной жандармской свинье? - Я удовлетворю ваше любопытство, но только после того, как вы исполните мою маленькую прихоть, - почувствовал граф, что наступил момент, когда можно было попробовать блефануть. Чувство самоуверенности, особенно если зиждется таковое на положительном опыте и внешне достоверной информации нередко заставляет людей позабыть об элементарных мерах предосторожности. Уверенные в успехе своего далеко еще не законченного предприятия заговорщики позволили себе позабавиться с не представлявшим для них никакой угрозы пленником. Перед тем как уничтожить графа физически они решили убить его морально. - Чего вы хотите? Выкладывайте не стесняйтесь! – предварительно переглянувшись с восседавшей в кресле карикатурой на султана, продолжил Танаат роль демона-искусителя. Михаил не заставил себя ждать. Вопросы были им подготовлены заранее. И ответы на них он тоже знал, во всяком случае полагал, что знает. Однако применимо к этой конкретной ситуации его субъективное знание казалось бы очевидного вышло на деле далеко не таким, каковым воображалось. Первый вопрос, как представлялось графу был наиболее важным и существенным от того, что ответ на него был лишь ему известен отчасти и поэтому требовал пояснения, - Не могу понять почему вы до сих пор не покинули не только Стамбул, но и Турцию вообще. Насколько я понимаю ваш заговор провалился и провалился с треском... Как и ожидал Ветлов вопрос был встречен самодовольными улыбками его немногочисленной, но безмерно напыщенной, надутой собственной важностью аудитории. Ответчиком со стороны высокопоставленных злоумышленников вопреки ожиданию графа оказался неразговорчивый доселе генерал. Встав из-за стола турецкий военачальник обратился к русскому офицеру с поучительной речью, подобной наверное тем, что он неоднократно изливал на головы слушателей военной академии, - Я не знаю вашего звания молодой человек, должно быть оно не высоко. Но если я и ошибаюсь в этом, то в том, что вы плохо усвоили знания коими обязан обладать любой мало-мальски грамотный командир - в этом я ни настолечко несомневаюсь, - отмерив большим пальцем ничтожную частичку ногтя мизинца генерал указал наивысшую долю своего сомнения. Проделав этот жест очень артистичным, натренированным движением он продолжил свое занудство, - Если бы вы учились с большим прилежанием, то думаю, что несмотря на отсталость, слабую организованность и плохую дисциплинированность вашей армии, вам бы наверняка удалось найти людей у которых можно было бы перенять много полезного для военной службы. Ведь в России всегда имелись высококласные специалисты, в большинстве своем иностранцы конечно. Однако...
297
- Давайте покороче генерал, - советом поторопливаться заполнил заскучавший Танаат паузу взятую военным демагогом для того, чтобы перехватить дыхание. - Мы разве куда-то торопимся? - насупился вошедший во вкус наставничества вояка, однако поймав на себе недоброжелательный взгляд будущего калифа, продолжил свою лекцию более быстрым аллюром, в два креста, - Вообщем, вам бы следовало если и не знать, то хотя бы догадываться, что любая серьезно разрабатываемая операция должна иметь как минимум один запасной вариант, а уж если мне лично было доверено планирование акции, то... И снова генералу не позволили погнать своего давно заезженного конька в дебри уже на корню усохшей теории. На этот раз грубо и бестактно перебил лектора сам поучаемый, - И каков же ваш запасной вариант? Думается мне, что единственный он у вас и неповторимый. На большее, господа, не хватило бы вам ни... (граф собирался было упомянуть про скудость фантазии заговорщиков, но удержался) времени, ни ресурсов... От подобной неучтивости проявленной к тому же не кем-нибудь, а бесправным военнопленным, русского вдобавок происхождения, турецкий военачальник замер и резко начал краснеть. Видимо гнев штабного вояки на невоспитанного гяура был настолько силен, что его генеральская кровь застоявшаяся от сидячего способа ведения боевых действий в нижних частях тела бросилась ему не в те конечности которые используют его коллеги, полевые командиры, для владения разными видами оружия, а в лицо постоянно и не по праву носящее заимствованную маску бесстрашного витязя. Пока генерал пыхтел подбирая достойные для отповеди слова оставленную им без развития тему подхватил Танаат, - Насчет недостатка времени и ресурсов, вы, любезнейший, заблуждаетесь. И того и другого нам бы вполне достало еще на дюжину вариантов устранения Кемаля, но ни к чему в этом случае было, как у вас говорят, огород городить... Чтобы убрать нашего заклятого врага нам хватило и двух... - Что значит хватило? – остановил турка граф, - Кемаль же, насколько мне известно, пока жив!.. - Вот именно, что пока, - снисходительно согласился с ремаркой собеседника Танаат и демонстративно достав из кармата жилетки золотой хронометр уточнил, - И осталось жить этому негодяю, алкаголику и предателю ислама двенадцать часов и семь минут.
На короткое время в жилом помещении башни повисла тяжелая, насыщенная не только человеческим антагонизмом, но и штормовой энергией тишина. Ветлов застыл в вычислениях связанных с часом решающей попытки убийства турецкого президента, его пленители молчаливо наслаждались зрелищем бесплодных усилий поверженного
298
противника что-нибудь предпринять. - Где и как это произойдет? – спросил граф, когда недремлющая память напомнила ему об услышанном в Измире заявлении полковника Рембета о том, что не смотря предотвращенную попытку покушения Мустафа Кемаль не собирался менять свою программу пребывания в Измире. Информация, каковую затребовал от бунтовщиков Михаил была настолько для них важной, что прежде чем решиться полностью открыть карты Танаат многозначительно посмотрел на без двенадцати с небольшим часов нового султана и калифа правоверных. Лишь после того, как восседающая в кресле пародия на падишаха утвердительно мотнула обремененной тяжелым тюрбаном головой, с сторон коего на присутствующих скверкнули драгоценные каменья паша непременув подстраховаться изрек, - С вашего позволения о, Великий и Бесподобный Шахиншах! Мустафу взорвут сегодня во время приема, который в его честь дает измирский градоначальник... - Кто исполнитель? – столь деловито заинтересовался подробностями повторного покушения пленник словно был в состоянии вмешаться в уже казалось бы решенное дело. - Кондитер! Он приготовил высоким гостям по-настоящему сногсшибательный десерт. Торт с начинкой в виде адской машинки для осквернителей святой веры. Прямая и скорая дорога в царство Иблиса им будет обеспечена. -Как будет инициирована бомба? – продолжил граф задавать вопросы имеющие для него практическую ценность. - Вы мне положительно нравитесь, Мишель, - одобрительно покачивая головой проговорил паша, - Рад был бы иметь вас в союзниках, да видать не судьба... - Предателя нации отправит в Джаханнам к шайтану настоящий шахид - сам кондитер! – оборвав досужие разглагольствования подчиненного с фанатичным неистовством объявил претендент на трон Блистательной Порты, - Да, будет внесено имя его в список героев павших за веру. Да поможет Живой и Вечносущий Аллах, правоверному Ирсе перебраться через мост Сират и заслуженно попасть в сад Праведных! - Да будет так! – вторя свое хозяину проговорили за ним вслед трое миньонов. - Мы ответили на все ваши вопросы! – прокричал кандидат в султаны в той же тональности, в которой произносил восхваления герою-кондитеру, - Теперь отвечайте на мой и отвечайте немедля! Зачем вам понадобилась книга из моей библиотеки? Медленно взглянув на истеричного человечка готовившегося к роли повелителя всех правоверных Ветлов сказал,
- Я с удовольствием расскажу вам о том зачем мне был нужен манускрипт из собрания Мехмета 3, но только после того, как вы дадите возможность
299
вашей пленнице покинуть башню и остров... - Да будет вам известно дражайший граф, что украшающая собой эту комнату дама не является нашей пленницей и никогда ею не была. И находится здесь мадемуазель Лидия по своей собственной доброй воле, - нанес графу сокрушительный удар ядовито улыбающийся Танаат. И удар этот пришелся в самое незащищенное место Михаила – в его по-прежнему любящее балерину сердце. - Что значит не является вашей пленницей? Как это по своей воле?.. – промолвил он ошарашенно и глупо. - А вот так! Госпожа Фомина мечтает повторить судьбу своей соотечественницы Роксоланы и стать одной их жен султана, - непрошенно вступил в разговор бывший пастырь султанского гарема. - Женой?!! Чьей женой??? Какого еще султана!!! Вы же мне сами сказали, что освободите Лидию если я выполню ваше поручение... – ничего не понимая воскликнул абсолютно сбитый с толку последней новостью Ветлов и перевел взгляд своих часто заморгавших глаз на побледневшую как полотно танцовщицу. - Вот уж действительно, если Аллах хочет наказать человека то в первую очередь лишает его разума! – приведя затасканную мудрость не остался в стороне от беседы и штабной генерал. - Вы заблуждаетесь, граф! – продолжил паша измывательство над почти уничтоженным противником, - Напрягите свою память и вспомните, я ведь никогда: ни словом, ни полусловом, ни намеком не подтверждал вашу наспех скроенную и оттого абсурдную версию о том, что госпожа Фомина похищена какими-то гнусными злодеями. Я лишь обещал вам свою помощь в ее розыске. И, как видите, я свое слово, в отличии от вас, сдержал... Михаил уже давно перестал обращать внимание на сыпящиеся из лживого рта Танаата слова, он смотрел на свою возлюбленную силясь понять, что же произошло на самом деле, что он сделал не так, - Это правда? – едва слышно проговорил граф практически не сомневаясь в том каким будет ответ. - Да это правда! – подтвердила Лидия сказанное Танаатом стараясь не смотреть в глаза Михаилу, - Неужели ты забыл, как всего лишь несколько дней назад я знакомила тебя с моим женихом... Только тут на Ветлова сошло видение из недавнего прошлого. Он вспомнил где и когда впервые увидел столь неимпозантную фигуру будущего султана. Это было в ресторане. В тот злополучный вечер он был представлен Фоминой не только играющему роль шута претенденту на ее руку (как стало ясно теперь и претенденту на трон Оттоманской империи), но и паше вовлекшему его во столько злоключений.
«Как же я сразу-то не догадался, кто у них главный?!» - мимоходом удивился граф непростительной посредственности своей наблюдательности, но подвергать разбору природу допущенной им ошибки не смог. Аналитические способности мозга Михаила были временно заблокированы
300
переполнившими его душу чувствами. В которых было предельно трудно выделить какое-нибудь одно - доминирующее. Впрочем сложность его переживаний дала в результате вполне явственное ощущение. Михаил переживал такую душевную муку, что боль и от удара нанесенного ему Керимом, и от раны (полученной на вершине другой башни) открывшейся в результате этого предательского нападения могла легко быть приравнена к несильному зуду отстающемуся от вчерашнего комариного укуса. Но душа его болела так сильно, что граф стал терять самообладание. Ему вдруг захотелось отпустить удила удерживающие его экспрессивную натуру в приличествующих воспитанному человеку рамках поведения и позволить своей негативной части разгуляться по-дикому и свалить вину за выпавшие на его долю неурядицы на кого угодно. Да хоть на стоящую напротив него беззащитную женщину, - Ты хоть имеешь представление о том, что с нами было, что пришлось пережить после того, как ты пропа... то есть, ушла к своему благоверному, - с вызовом недостойным самого себя спросил Михаил балерину в лице которой не осталось ни одной кровинки. - Я ничего не знала, клянусь девой Марией! – вскинув руки к груди, словно пытаясь защититься от гневных слов бывшего возлюбленного воскликнула Лидия, - Перед тем, как переехать к Эрхану я отправила тебе письмо в котором все объяснила. Оно наверное до сих пор находится в доме наших общих знакомых, Мусиных-Пушкиных... - Нет и не было у них никакого от тебя письма, - до неприличия жестко, словно уличая танцовщицу во лжи перебил Лидию граф, - Я был у них в доме после твоего исчезновения... и это они рассказали о твоем аресте... – по инерции продолжал Ветлов излагать свою правду, но перейти к открытым обвинениям Фоминой ему не позволила или вовремя проснувшаяся совесть или внезапно прекратившая дремать профессиональная наблюдательность разведчика. Переферическим зрением он уловил на лицах его пленителей отвратительные по своей мерзости ухмылки. Сановные турки явно наслаждались разыгрывающейся перед ними мелодрамой. - Никто меня не арестовывал! – с ненаигранным удивлением опровергла балерина слова графа, - Это ведь тебя схватили ночью в Топкапы-сарае и заточили в Йедикуле! Эрхан сказал мне, что лучший способ помочь тебе это ни в коем случае не встречаться с представителями властей, тем более рассказывать им что-либо о твоем прошлом. Он обещал мне попросить пашу похадатайствовать о твоем освобождении... И тебя же освободили... – прибавила она начиная сомневаться в собственных словах.
Вот тут-то, окончательно и бесповоротно, спала пелена застилавшая глаза одурманенного ревностью графа. Наконец-то его мозг посетила здравая и наипростейшая мысль. Он вдруг с абсолютной очевидностью осознал, что их далеко непростые отношения с Лидией прохиндеи из Туретчины ухитрились использовать с тех самых пор, как прознали, про то, что молодые люди давно
301
знакомы. Поняв, что история с арестом (или по другой предложенной ему доброхотами версии - похищением танцовщицы) была лишь бесстыдным надувательством со стороны эрханской шайки имеющее своей целью принуждение его к выполнению в Измире миссии «мешка», Ветлов, кляня себя за проявленную им бестактность заторопился с извинениями, - Прости, Лидия, я должен был сразу догадаться, что... Договорить Михаилу не позволили события, стремглав и без малейшего предупреждения развернувшиеся в главном помещении башни. Дверь с треском распахнулась и в комнату, сопровождаемые собственными криками ворвалось трое человек. Возглавлял группу незванных гостей войсковой старшина. С маузером в вытянутой руке он выбежал на середину помещения и скомандовал сначала по-русски (для острастки наверное), затем продублировал по-турецки, чтобы все подняли руки и оставались на своих местах. Эдакое неожиданное появление вооруженных людей, явно представлявших собой враждебный лагерь произвело сильнейшее (не одному ушату ледяной воды подобное) воздействие на досрочно празднующих свою победу опозиционеров. Все, начиная с мягкотелого и слабохарактерного кандидата в султаны и кончая таким же мягкотелым, но намного более волевым, а в какой-то степени даже бесстрашным руководителем дворцовых кастратов ошалело уставились на сухопарого казака угрожающе потрясавшего многозарядным пистолетом с коробчатым магазином. Единственным из вельможных турков не растерявшимся в столь экстраординарной ситуации оказался паша. В считанные секунды определив, что на всю группу попавших в бащню без приглашения незнакомцев приходилась лишь одна единица огнестрельного оружия, Танаат решил не сдаваться без боя. Воспользовавшись тем, что стоящий ближе всех к грозному урусу кызляр-ага частично закрывал своим дородным телом его стройную, атлетичную фигуру, паша стараясь действовать незаметно сначала отступил за спину чернокожего гиганта, затем, оказавшись в относительной безопасности собрал всю мощь крепких ног, сильной спины, прекрасно натренированных рук в единое целое и толкнул чернокожего евнуха на ствол маузера. Всем присутствующим в башне было ясно, что сейчас перед их глазами произойдет сколь ужасное столь и неотвратимое событие. Рефлексы Ефима Мефодича хоть и не были такими же безупречными, как в годы молодости лихой, но нажать два раза на курок не раз испытанного им оружия он все же успел.
Однако вопреки всеобщему ожиданию с обреченным на расстрел в упор африканцем ничего не случилось. Пролетев по инерции отделявшие его от казака полтора метра, кизляр-ага столкнулся с недоуменно вскинувшим брови казаком и махнув своей граблеобразной рукой выбил у последнего дважды давшее осечку оружие. Ефим Мефодич уже после первой провалившейся попытки произвести выстрел понявший, что стряслось с его
302
маузером (купание в водах Босфора не пошло на пользу девятимиллемитровым патронам) надавив, на всякий случай, на спусковой крючок еще раз, не стал вступать с падающим на него предводителем гаремных стражей в поединок за обладание никчемным теперь уже пистолетом. Левая рука Ефим Мефодича самопроизвольно потянулась к голенищу... Вдохновленные неудачей противника заговорщики бросились вооружаться. Танаат оказался первым у украшавшего западную стену павилиона щита с холодным оружием. Выбор его пал на коллекционный, богато инкрустированный самоцветами ятаган. Очутившийся у щита вторым, исполинских размеров нубиец схватил наиболее подходивший ему по стати широченный, круто изогнутый пала-килич, украшенный по лезвию золотыми письменами из корана. Генерал же, оставшемуся на стене вооружению, предпочел свою изящную, сделанную на заказ парадную сабельку, доселе бессмысленно и невостребованно болтающуюся у его левого бедра. Проворству заговорщиков можно было позавидовать. Еще мгновения назад они, выражаясь шахматным языком находились в предматовой ситуация, а сейчас благодаря их немалому везению и ловкости паши положение на игровом поле, каковым в данный момент являлась башня (сама по себе напоминавшая шахматную фигуру) поменялось чуть ли не на противоположное. Шах противнику они еще не объявили, но были очень близки к этому, потому что силовой перевес в тяжелых фигурах явно перешел на их сторону. Против ножа Ковальчука, кинжала Абдулы, боцманского кортика и голых рук Михаила они выставили намного более мощный и обладающий большей зоной поражения арсенал: килич, ятаган, саблю и представляющую собой в большей степени произведение ювелирного искусства нежели оружие – маленькую джамбию, пляшущую в дрожащих мелкой дрожью руках проходной в султаны пешки Эрхана. Бунтовщики начали во здравие. Их атака штормовой волной покатившаяся на нарушивших их идиллию людей потеснила последних к двери сквозь которую они не так давно ворвались комнату. Во главе вельможных османидов был не султан в кавычках, не генерал и даже не хитроумный паша. На переднем фронте битвы богатырскими движениями размахивая огромным клинком килича наседая на пятившегося к стене казака злодействовал (пока только собирался) кызляр-ага. С правой стороны от него и чуть позади сражался с боцманом Танаат. За левым плечом чернокожего гиганта по-книжному наскакивая на Абдуллу фехтовал с контрабандистом штабной генерал. «Султан», граф, ну и естественно танцовщица в боевых действиях пока участия не принимали. Но как это часто бывает не только в настольных играх и романах, но и в самой что ни на есть реальной жизни - количество, размер, масса (или весомость) участвующих в противоборстве фигур не всегда имеют определяющее победу значение. Так произошло и на крохотном островке расположенном в юго-восточной части Босфоруса.
303
Победное наступление заговорщиков было прервано неожиданным вводом в игру тактически пассивной до сей пор фигуры. Улучив наиболее подходящий момент, когда бойцы уже успели позабыть об его присутствии, Ветлов бросился на выручку своему боевому товарищу. Подбежав со спины к аафриканцу, граф подпрыгнул и набросил на черную, столбоподобную выю евнуха веревку снятую с собственных рук. Михаил мог бы избрать и какую-нибудь другую форму нападения на дюжего супостата (вариантов предоставлялось немало), но избрал именно этот потому, что с первой встречи с чернокожим исполином понял, что тот очень печется о своей внешности, особенно о голове, ну, и, само собой разумеется, о том на чем та держится. Расчет Ветлова оправдался тотчас же. Почувствовав только легкое прикосновение к своей нежной шее колючей холщовой веревки кызляр-ага забыл о поединке и выпустив из рук грозное оружие схватился за удавку обеими руками. Задушить такого гиганта особенно находящегося в вертикальном положении и сделать это быстро было непростой задачей. Может быть графу и удалось бы излукавиться и осуществить ее, но это ему не понадобилось. Получивший такую необходимую ему паузу в вихревых атаках соперника, Ефим Мефодич провел единственную, но фатальную контратаку. Нож казака оставленный его противником без должного внимания вонзился в область печени спасавшего свою холеную выю нубийца. - Беги, выручай Лидию! – крикнул Ковальчук графу поднимая оружие корчившегося у его ног исполина, - А я пока займусь Танаатом,- добавил войсковой старшина заменяя уставшего отбиваться от атак паши боцмана, который в свою очередь тоже не пожелал остаться вне действий и пошел на помощь споро увертывавшемуся от лишенных мощи и задора выпадов турецкого военачальника. Увлеченный схваткой Михаил и не заметил, что не только он один принял решение сделать свой ход. Одновременно с его рывком вперед «султан» произвел «рокировку в длинную сторону». И сделал он это по всем правилам прикрываясь важной, но беззащитной фигурой. Только вместо помощника из своего лагеря он выбрал в виде прикрытия даму из стана противника. Схватив Лидию за руку Эрхан потащил балерину к ходу находящемуся за его креслом-троном. Когда войсковой старшина покончив с самой тяжелой, но не самой грозной фигурой врагов обратил внимание Ветлова на состоявшееся в центре комнаты перемещение участников смертельно опасной игры дверь за слабо сопротивлявшейся насильному уводу Фоминой уже закрылась. Это обстоятельство не помешало графу догадаться о том, что произошло. Не мешкая ни мгновения Михал кинулся вдогонку.
Стемглав выскочив из центрального помещения башни он очутился на сравнительно небольшой площадке вверх и вниз от которой разбегались каменные винтовые лестницы. Та, что шла вниз была более широкая с привычного размера ступеньками, ведущая же на вершину была и узка и
304
крута. Определиться с направлением в каком следовало продолжать преследование труда не составило. Из верхней части Кызкулеси доносились звуки торопливых шагов. Перепрыгивая через пару высоких ступенек за раз Ветлов помчался наверх. Одолев их с дюжину граф услышал, как совсем рядом, почти над его головой хлопнула закрывающаяся дверь. Вместе с эти звуком означавшим, что преследуемые вышли на крохотный балкончик опоясывающий стеклянную верхушку башни сердце Михаила зашлось в нехорошем предчувствии, он не мог, да и не хотел предугадывать на какой поступок может решиться загнанный в угол человек не так давно метивший в турецкие султаны. «Бежать ему оттуда некуда, отбиваться нечем (парадную джамбию тем более в неумелых руках он за оружие не считал)», - так полагал Ветлов берясь за дверную ручку и отмахиваясь от естественного продолжения собственной мысли, что в случае его правоты единственнным средством «султана», как для самозащиты, так и для нападения была... Но запретив себе думать об этом (о чем впоследствии он сожалел всю жизнь и продолжает сожалеть по сей день) Ветлов решился действовать и осторожно приоткрыл дверь. «Раз он готовился стать правителем страны, значит он разумный человек и с ним можно договориться», - успокоил и одновременно подбодрил себя граф выходя на балкон в едва начавший разжижжаться мрак штормовой ночи. Грозящую ему опасность Ветлов разглядел, вернее почувствовал (на балкон падал скудный свет от лампочки предназначенной для освещения внутренней лестницы) поначалу не там где она скрывалась, а в позе принятой Эрханом. Тот стоял вплотную к ажурному балконному ограждению прикрываясь находящейся на грани обморока балериной и нагло (как это умеет делать только слабые и жестокие люди оказавшиеся в беспроигрышной позиции) ухмылялся. Лицо его и без того некрасивое было изуродовано какой-то отвратительной, просто сатанинской гримасой. В глазах оттомана не было ни капли страха в них читалась дикая ненависть и безудержная жажда мести. Орудием ее оказался принятый Ветловым за детскую игрушку богато инкрустированный самоцветами кинжал, под лезвием которого (только сейчас граф рассмотрел оружие противника в подробностях) в вертикальном положении размещались два коротких ствола. Самозванный султан держал джамбию в левой руке, правая была занята удерживанием балерины. «Надо его разговорить...», - правильно подумал Ветлов, но было поздно. Всего лишь на мгновение вид оружия загипнотизировал графа, но и этого было достаточно, чтобы он напрочь упустил инициативу. Первым, наводя стволы кинжала-пистолета на соперника заговорил Эрхан и речь его не оказалась приглашением к диалогу,
- Я с детства знал, что мы, турки, намного лучшие воины чем вы – русские, но знал это только теоретически, а сейчас я докажу это еще раз практи...», - но
305
не выстрелить, не закончить свое последнее триумфальное слово членораздельно османид не успел. Внешне еле живая Лидия с остервенением изголодавшейся волчицы впилась зубами в обхватившую ее шею руку злодея. Издав неприличествующий истинному воину ислама жалостный вой Эрхан отпустил Фомину и принялся отчаянно потирать укушенное предплечье. Почувствовав свободу Лидия бросилась навстречу Михаилу. Увидев, что «птичка» упорхнула из его далеко недружелюбных объятий несостоявшийся халифосултан проявил-таки одно из заложенных в него длинной селекцией бойцовских качеств – позабыв навремя о постыдном ранении он вспомнил о своем комбинированном оружии и не прицеливаясь произвел из него выстрел навскидку. Первая пуля пролетела над головой Ветлова и разбила на вылет два стекла в верхней части башни. Второй выстрел сделанной турком после поправки, тоже не достиг графа, но кусочек свинца в медной оболочке нашел-таки живую мишень. Пуля предназначенная для Михаила угодила между лопаток падающей к нему на грудь балерины. Подхватив Лидию под руки граф не позволил ей упасть. Фомина была еще жива и... улыбалась. Но улыбка ее была настолько не от мира сего, что не успевший еще оценить тяжесть ее ранения Ветлов понял, что уже потерял самого любимого человека. Вся его выворачивающаяся наружу душа нуждалась в облегчении истошным воплем, но было еще рано. Ваместо этого глупо улыбаясь он приосвободил правую руку и поглаживая голову Лидии насквозь фальшивым голосом понес дежурное вранье, - Все будет хорошо! Ты поправишься и мы уедем отсюда... Фомина продолжала вымученно улыбаться, глаза ее западали все глубже, дыхание становилось все реже, наконец она, собрав последние силы покачала головой и сказала, - Нет, милый, никуда я отсюда не уеду... - Уедем, уедем... – торопливо запротиворечил Михаил, когда смертельно раненая взяла паузу для отдыха. Фомина еще раз качнула головой, - У меня отсюда одна дорога, - просипела умирающая и в это же самое мгновение пришедший в себя от постигшей его неудачи Эрхан предпринял последнюю попытку поквитаться одним махом не только со своими обидчиками, но с самой жизнью. С кличем Аллах Велик «султан» пошел на самоубийственный таран.
Как и каким органом чувств граф воспринял приближающуюся опасность тогда бы он объяснить не смог. Помогли ли ему знания приобретенные у дервишей, либо в дело включилось нечто унаследованное каждым из нас от далеких звероподобных прародителей не суть важно. Главное, что в нужный момент Ветлову с едва стоящей на ногах Лидией в руках удалось сделать несколько напоминавших танцевальные па шагов назад и в сторону, которые и спасли его. Удалось же ему это в первую очередь благодаря Фоминой. Балерина не повисла на своем любимом мертвым грузом,
306
находящаяся при смерти женщина среагировала на его движение, как и подобает профессиональной танцовщице - хоть и безжизненными, но четкими и верными шагами. Эрхан инерцией своего перекормленного тела возжелавший столкнуть русскую пару с балкона и на этот раз промахнулся. Лишь царапнув длинными, долго и бережно отращиваевыми ногтями по щеке графа он на полном ходу наскочил на чугунную решетку балкона и не удержавшись за нее (слишком уж велико было его стремление пойти до конца и поставить в ночной драме эффектную и жирную точку) недавний кандидат в султаны сиганул в бездну в одиночку. Была у него возможность и спастись, когда пролетая мимо большого балкона он умудрился ухватиться за его ограждение, но силы рук изнеженного османида не хватило, вторично сорвавшись он сначала, головой вниз, упал на скат крыши, а затем, его уже бездыханное тело медленно сползло по шершавой черепице и свалилось на камни по другую сторону главному входу в башню, куда из стеклянного шале переместился и вступал в финальную стадию поединок между Ковальчуком и Танаатом. Паша был отважным и умелым поединщиком. Фехтуй он с войсковым старшиной одинаковым оружием еще не известно на чьей стороне оказался бы перевес. Но масса и размер килича находящегося в руках казака намного превосходили короткий танаатский ятаган и позволяли тому изматывать соперника мощными и беспристанными атаками. Немалую роль к тому же сыграл и тот факт, что Ефим Мефодич бился за правое дело (таково было его глубокое внутреннее убеждение), а паша только за свою собственную жизнь – жизнь предателя, лжеца, интригана и заговорщика (тоже по определению Ефима Мефодича). Вообщем, как бы то ни было русский офицер наседал на отступавшего турецкого вельможу. Тот же, отступая, сначала был вынужден покинуть комнату, затем отразив немалое количество атак и счастливо избежав ранений смог спуститься по непредназначенной для дуэлей лестнице и выйти из башни. Но и на открытом пространстве позиционное преимущество было у русского офицера и не далек был момент, когда оно должно было обернуться его полной и окончательной победой. У выдыхающегося паши не оставалось никакой другой альтернативы кроме позорного бегства с поля боя, но бежать придворному интригану было некуда, кругом была негостеприимная, страшная своей непоборимой силой, водная стихия... Взмах массивного клинка, еще один, за ним еще... Кажется, что не пройдет и нескольких секунд, как паша допустит ошибку в защите и пропустит роковой для него удар. Но вдруг, абсолютно неожиданно для стороннего наблюдателя при едва заметном посветлении неба на востоке с анатолийского берега до крохотного островка посреди Босфора и до вовлеченных в жестокий поединок людей донесся призыв муэдзина к утреннему намазу.
С первыми заунывными звуками пения муллы Танаат театрально отбросил оружие и просительно подняв руки обратился к застывшему в
307
удивлении казаку, - Позволь мне, о храбрый воин, прервать на время нашу схватку. Ты, насколько я понял давно живешь в наших краях и стало быть хорошо знаешь наши правила... разреши же мне совершить фаджр, ведь не ислючено, что это будет моя последняя молитва и я хотел бы умереть со спокойным сердцем и чистой душой... Войсковой старшина имел достаточно полное представление не только о местных обычаях, а также о значимости и важности для правоверных каждой из пяти ежедневных молитв, но и не в меньшей степени ему были известны характер и нравы турок. Однако ни эти знания, ни весь его боевой и житейский опыт не помешали Ефиму Мефодичу поддаться на уговоры придворного лицедея. Опустив килич Ковальчук обратился к безропотно ожидающему ответа паше, - Ладно, совершайте свой намаз и рекомендую вам молиться получше и просить у вашего Аллаха прощения за бесчисленные грехи... Он может вас и простит от меня же пощады не ждите... - Да продлит, Всемогущий, годы твои, о благородный витязь. Ты, хотя и кяфир, но настоящий воин, - приложив руки к груди пропел Танаат благодарность уступчивому сопернику и обратившись лицом на юго-восток опустился на колени. Всегда сам с трепетом относившийся к моменту общения с Богом Ковальчук с уважением относился и к инородцам отправляющим религиозные обряды даже если они и не являлись его единоверцами. И на этот раз казак проявил свойственную ему тактичность. Отвернувшись от простершегося на земле турка Ефим Мефодич решил не мешать басурману молиться и направил свои стопы ко входу в башню, и мысли его сосредоточенные до сих пор на поединке вернулись к главным действующим лицам происходящей на островке драмы: «Как там Михаил? Удалось ли ему освободить Лидию? Справился ли он с Эрханом?», - думал войсковой старшина подходя к башне. Ответом на большинство вопросов тяготивших душу казака неочерствевшую доселе в житейских бурях послужило появление в дверях Ветлова с Фоминой на руках. Слишком уж много смертей видел он на своем веку, чтобы по безжизненно откинутой назад голове девушки не догадаться – помочь ей невозможно. Давно не плакал Ефим Мефодич, так давно, что уже и сам не помнил, когда случалось это с ним в последний раз. Думал даже бывалый казак, что столько горя натерпелся он и за русско-германскую, да и за гражданскую, что давно иссушен запас его слез, ан, нет! Наполнились очи его росой души и не скрывая простительной слабости шагнул войсковой старшина к боевому товарищу, - Как же так-то, а, Михаил? – едва вымолвил он присаживаясь с опустившимся со своей печальной ношей на колени другом.
- Она меня от пули спасла, понимаешь, собой закрыла, а я?!! Никчемный
308
я человек, Мефодич, не уберег я ее.., не уберег... – как в бреду проговорил граф подняв к товарищу красные от слез глаза. Сколь долгим оказалось молчание наступившее после душераздирающего признания Ветлова никто из друзей вспомнить не мог. Может длилось оно несколько мгновений, а может и с десяток минут. Доминирующим же чувством в повисшей над островком тишине была какая-то запредельная, невыразимая словами скорбь. Из этого состояния оцепенения вывело русских офицеров появление из дверей башни шумное появление Абдулы с боцманом. Подружившиеся в схватке с заговорщиками военный моряк с контрабандистом тащили под руки, связанного, но упиравшегося что было сил генерала. - А где этот мерцавец, Танаат? – спросил Михаил неожиданно даже для себя возвращаясь в настоящую реальность. - Грехи перед смертью замаливает подлец, - ответил Ковальчук, только сейчас вспомнив об оставленном на произвол судьбы сопернике, - Он попросил разрешения совершить фаджр... – с тревогой в голосе пояснил Ефим Мефодич и повернулся к тому месту где совсем недавно лукавого османида оставил распростертым ниц. Но не только пятачок земли выбранный Танаатом для молитвы, но и все открытое пространство острова было пусто. Паша, как в воду канул. - Вот бисова душа, сгинул, - зло сплюнув на землю констатировал войсковой старшина вскочив на ноги, - Ну, ничего, бежать ему некуду, я весь этот островок перерою, но разыщу, из под земли достану этого сучьего сына, - излишне самоуверенно постановил Ковальчук и был уже готов к практическому осуществлению своей угрозы, как был остановлен совершенно бесстрастным замечанием товарища, - Взгляни-ка туда Мефодич, - сказал Ветлов показывая рукой на юго восточную часть пролива. Приблизительно в четверти кабельтова в указанном графом направлении, по успокоившейся после ночного ненастья воде Босфора, подгоняемая двумя энергично вонзающимися в воду веслами ходко шла шлюпка, та самая на которой не так давно высадилась штурмовая команда со сторожевого катера. В шлюпке находилось два человека. И несмотря на то, что из-за обложенного кучевыми облака неба солнечные лучи едва освещали свинцовую поверхность пролива, в силуэтах гребцов можно было, хоть и с небольшим допущением узнать и Танаата и его глубоко законспирированного агента Керима, исчезнувшего безследа еще до начала вооруженной свары в башне. Маленькое суденышко увереннно удалялось от островка с каждым гребком все ближе подходя к спасительному для беглецов анаталийскому побережью, но догнать ее было (пока) в пределах человеческих возможностей, о чем казак сразу же поделился с товарищем, - Срочно в погоню! Здесь где-то должна быть другая шлюпка!
- Не суетись, Ефим! – тем же безжиненым голосом остудил пыл товарища Ветлов, - Думаю, что если бы она здесь и была, то сейчас ее либо уже нет, либо
309
она приведена в негодное для использования состояние. Граф оказался прав. Шлюпка хоть и нашлась в бухточке на противоположной стороне острова, но весел в ней не было. Ставить же парус при практическом отсутствии ветра было пустым делом. Погоню пришлось отменить. Однако клятва Ветлова, а именно так прозвучало произнесенное им леденящим душу тоном заявление:»Как бы он ни старался ему от меня не уйти, рано или поздно его также постигнет участь Эрхана...», - дала понять всем присутствующим, что нынешняя отмена травли Танаата явление лишь временное... На этих словах Колесов прервал на несколько секунд свое захватывающее повествование, погладил коротко остриженное, но еще не тронутое плешью темя, словно приводил в порядок заключенные под черепной коробкой мысли и проделав эту процедуру трижды разразился очередным лирическим отступлением, ...И лишь неровный мой рассказ Поведал вам о нежной деве И о враге сраженном в гневе... Вот на этом, пожалуй, можно и завершить рассказ о приключениях Михаила Ветлова в Царьграде и о его трагической любви, - со вздохом, как бы заново сопереживая постигшее старого товарища горе, сказал генерал в один из весенних вечеров, которые ему из-за частого отсутствия Искандера приходилось коротать в моей компании, - Нет, нет! – запротестовал я, не желая расставаться с полюбившимися мне героями печальной повести, - Так не честно, Павел Николаевич! Вы еще не все рассказали. Что же было с ними дальше? Удалось ли графу розыскать Танаата и поквитаться с ним? Как сложилась дальнейшая судьба войскового старшины? Чем закончилась история заговорщиков? Поддавшись, наверное не столь на мои уговоры, сколь возжелав снова окунуться во времена беспокойной молодости генерал поотнекивался для приличия пару раз, а потом все-таки продолжил свой занимательное рассказ. - Заговор организованный представителями высшей османской знати во главе с Танаатом провалился полностью. Как только рассвело к Кыз Кулеси подошел сторожевой катер и не выключая двигателей стал к причалу. На его борт быстро взошли участники триумфального десанта и их пленники. Последним со своей трагичной ношей на руках на пограничный катер поднялся Ветлов. С разрешения лейтенанта Ветлов положил тело погибшей женщины в кают-компании. Затем, Михаил, сделал то, к чему обязывало его временное назначение старшим экспедиционного отряда - невдаваясь в подробности доложил о событиях произошедших с ним его подчиненными с момента отчаливания яла от борта сторожевика. В первую очередь он поведал Кимрану об подслушанном им втором варианте покушения на президента, о чем офицер-пограничик тотчас же связавшись по радиотелеграфу с берегом передал сначала в свой штаб, а затем повторил дежурному чиновнику канцелярии тайной полиции.
310
Таким образом и запасной вариант устранения неугодного оппозиционерам президента провалился. Кондитер был взят под стражу, а бомба благополучно обезврежена. В тот же день были арестованы и остальные участники заговора. Впоследствии все они предстали перед полевыми трибуналами и были осуждены, как изменники родины. Большинство из них получило высшую меру наказание и течении месяца казнено. Из главных организаторов покушения государственного переворота и убийства Мустафы Кемаля от лап тайной полиции скрылись только Танаат и его ближайший сподвижник полковник Селим. Избежать правосудия паше удалось благодаря старому и давно испынному трюку. Властей ввел в заблуждение арест двойника Танаата, выполнивший возложенную на него миссию более чем на сто процентов. Он умудрился дурачить следователей до тех пор пока его хозяин в компании с полковником не пересекли с одним из торговых караванов идущих в Персию границу молодой Турецкой республики. Затем след их затерялся где-то в междуречьи. Исторической справедливости ради необходимо упомянуть, что описанная мной попытка устранения Кемаля была не первой, не оказалась она и последней. За свою хоть и не длинную, но очень бурную жизнь на турецком политическом Олимпе, Мустафа успел нажить себя столько врагов, что не прошло и года, как бывшие члены партии младотурков предприняли еще одно поползновение на смену руководства республики. Но и их усилия по возврату страны к османскому прошлому оказались тщетными... Кемаль снова удержался у власти и вновь полетели с плеч непокорные головы... Однако эта уже не «наша» история... Героев же борьбы (хоть и невольных) с заговорщиками-аристократами возглавляемых пашой нашла заслуженная награда. Через три дня после событий на островке и спустя сутки с момента похорон Лидии на православном кладбище Стамбула, русским офицерам была дарована высочайшая аудиенция у человека, которому девять лет спустя турецкий парламент присвоит гордую фамилию – Ататюрк (Отец Турков=Великий Турок) и под коей Мустафа Кемаль станет не только известен во всем мире, но и займет приметное место в бурной истории двадцатого века. Аудиенция состоялась в роскошном, элегантнейшем дворце Долмабахче, раскинувшимся в наиживописнейшем месте у самой кромки воды пролива Босфор на его европейской стороне. Принимал своих гостей Мустафа Кемаль в Торен салону (церемониальном салоне). Почему он решил провести встречу со своими спасителями с такой помпой и зачем выбрал для этой цели именно этот, служивший пристанищем последнему султану дворец ни Ковальчук, ни Ветлов знать не могли. Но, вполне справедливо предположили, что этим актом президент хотел еще раз, чисто по-восточному, подчеркнуть самоочевиденую для любого турецкого подданного, но не всегда осознаваемую людьми в его стране пришлыми вещь: кто сейчас в бывшей османской империи настоящий хозяин.
311
Беседа русских офицеров с Кемалем оказалась более долгой чем рассчитывали на то гости да и сам президент тоже. Продлилась аудиенция более шести часов. Из-за чего секретариату главы государства пришлось не только отменить или перенести на более поздний срок другие встречи и мероприятия требующие его участия, но и позаботиться о том, чтобы участников встречи не мучили ни голод и ни жажда. Естественно, что началась встреча с обоюдных приветствий. Отвечая на дружественные пожелания гостей, президент с ироничной улыбкой извинился за то, что вынужден принимать их в Долмабахче. Когда же Ефим Мефодич от общего имени гостей начал говорить о том, что для них было бы честью встретиться с президентом в самой обыденном месте Мустафа жестом руки остановил казака и произнес следующую фразу, - А я слышал о вашем предпочтении к старому султанскому дворцу... Замечание Кемаля хоть и слегка вогнало Михаила в краску, однако не заставило стушеваться его товарища. Восприняв слова президента, как к нему непосредственного отношения не имеющие, Ковальчук, как ни в чем ни бывало продолжил свою мысль тоже непреминув вложить в нее известную толику сарказма, - В Стамбуле есть много хороших мест для задушевной беседы с приятелями... - Ну, что же, раз вы так считаете, давайте начнем наш дружеский разговор, - предложил турецкий президент по достоинству оценив замечание казака. И началась беседа. Стартовала она конечно с описания событий произошедших в Измире и Кыз Кулеси главными участникими которых являлись гости Мустафы. Также вполне логичным оказалось и то, что основным повествователем дня стал войсковой старшина. Ефиму Мефодичу не только удалось избавить товарища от необходимости выносить свое горе на люди, но и на своем незамысловатом турецком языке нарисовать перед сановным слушателем довольно живописные картины случившегося с ними в вышеупомянутых местах. Президент был вдумчивым и внимательным собеседником. Он ни разу не прервал рассказ казака оставив все возникшие у него по ходу повествования вопросы до конца последнего. Затем выяснив все интересующие его детали прослушанного турецкий президент умело подобранными вопросами перевел разговор к событиям предшествующим кровавой развязке. Удовлетворив свое любопытство Мустафа Кемаль предложил собеседникам сделать паузу и снять возникшее во время воспоминаний о пережитых перепетиях легкое напряжение нехарактерным для мусульман способом: с помощью французского конька и турецкой раки до которой сам был большой охотник.
Продолжившася же после возлияния горячительных напитков беседа подчиняясь некой собственной внутренней логике перешла от выяснения обстоятельств приведших русских офицеров в места вооруженной конфронтации с заговорщиками к обсуждению мотивов приезда графа в
312
Стамбул. И здесь уже в разговор пришлось вступить отделывавшемуся доселе лишь односложными замечаниями Ветлову. Выпитый ли им алкоголь, либо долго хранимое молчание подействовали на графа странным образом. Вместо того, чтобы ограничиться какой-либо простенькой фантазией на тему о причине побудившей его приехать в Турцию, Михал разразился пространной, в некотором смысле даже обвинительной речью в адрес неких своих друзей затеявших бессмысленную погоню за чудодейственными книгами. Слово за слово и спустя полчаса президент в подробностях узнал и о предосудительной попытке графа похитить из музея Топкапы древний манускрипт и о том для какой цели таковой ему понадобился. - А вы, уважаемый граф, оказывается еще в большей степени романтик, чем мне представлялось до сих пор, - сказал Кемаль с нескрываемым интересом, как бы другими глазами, вглядываясь в своего гостя, - Никогда бы раньше не поверил, что человек с таким воспитанием, образованием и опытом, как вы, может посвятить себя этакому... затрудняюсь даже подобрать определение вашему предприятию по поиску книг якобы обладающих магической силой. Вот если бы вы охотились за этими раритетами с целью их коллекционирования или, на худой конец, ищите их ради коммерческой выгоды, как это делают многие европейцы то тут, то там перерывающие нашу землю я бы еще понял, но подвергать себя и, простите за напоминание, своих близких и друзей опасности во имя чисто утопической идеи – это... выше моего понимания... – проговорил президент подчеркнуто и как-то неодобрительно покачавая головой, - Как вы, офицер, прошедший две страшнейшие войны, можете надеяться на какие-то чудесные откровения заключенные в книгах? Ведь эта вера сродни той, что допускает присутствие всемогущего джина в лампе... Неужели, вы, так до сих пор не уяснили себе, что в этом мире правят только сила и деньги... - Мне кажется, что ваше превосходительство, недооценивает возможности метафизических проявлений, - робко и неуверенно возразил Михаил. Мустафа Кемаль пригубил из хрустального стакана ракии и рассматривая остатки алкоголя на свет проговорил, - Возможно вы и правы. Может я действительно утратил способность к восприятию чудесного. Но не даст соврать Аллах на это у меня были очень веские причины... Впрочем, сейчас речь не обо мне, давайте лучше поговорим о ваших планах... Дальнейший разговор не задался. Все его участники, включая президента продолжавашего задавать вопросы были в большей степени погружены в свои собственные переживания нежели заботились о смысле сказанного ими и их собеседниками во время вялотекущей, явно затухающей беседы. В конце концов наступил момент, когда начавшаяся во здравие встреча приблизилась к логическому тупику из которого был один достойный, но известный только Мустафе Кемалю выход.
313
Президент поднялся и нажав кнопку звонка вызвал своего адьютанта. - А теперь настало время делом подтвердить мою признательность выраженную вам доселе только на словах, - торжественно произнес президент принимая от помощника папку с документами. - За подвиг совершенный вами по предотвращению государственного переворота указом народного совета турецкой республики вы награждаетесь орденами Н??? Столь высокопарная оценка случившегося с ними снова заставило покраснеть графа и даже вызвало невольный кряк у казака. - Одновременно с этим вы становитесь почетными гражданами Турции со всеми гражданскими правами и пожизненным материальным обеспечением, - продолжил чтение наградной грамоты Кемаль... - Это наверное уже слишком..., - не выдержал Ветлов и хотел было обосновать свое замечание, но был остановлен строгим взглядом читающего, - Кроме статуса почетного гражданина каждый из вас получит в безвременное владение участок земли, которым вы имеете право распоряжаться по своему усмотрению арендовать, продавать, передавать по наследству... - Огромное спасибо, конечно, но мне кажется, что мы не заслужили столь щедрой награды, - воспользовался Михаил паузой взятой президентом для того, чтобы достать из папки новый документ. - На этом листе указаны территории и находящиеся на них постройки, специально выделенные нашим правительством для награждения особо отличившихся граждан. После окончания аудиенции вы выберете себе то, что вам приглянется и в течении двух последующих дней сотрудники моей администрации оформят вам на них необходимые документы, - продолжил не любящий, когда ему перечат Мустафа. - Благодарим вас, ваше превосходительство, - решил разрядить обстановку Ефим Мефодич, - но награда действительно многократно выше наших заслуг. - Вам не за что меня благодарить, - покачав головой сказал сановный турок, - Вы еще сами полностью не осознали, какую службу сослужили моей стране, но пройдет время и вы поймете... А сейчас прощайте и, как говорят у вас, дай Бог еще свидимся! – проговорил Кемаль тепло улыбнувшись и протянул руку для прощания. Ковальчук сначала, за ним Ветлов пожали руку президента и готовы были уже идти, как Мустафа отреагировав на знаки своего адьютанта настойчиво подаваемые глазами, снова открыл папку и вынув оттуда конверт с государственным гербом в левом углу удержал гостей, -Да, чуть не забыл. Здесь два билета на восточный экспресс до Парижа, поезд отправляется из Стамбула в пятницу то есть через три дня. До этого времени на ваши имена забронированы номера в гостинеце Пера-Палас. Честь имею, господа.
На этом встреча с президентом завершилось, но во дворце друзья
314
провели еще часа полтора. Это время практичный казак потратил на отбор участков земли не только для себя, но и для своего товарища до последней минуты пытавшегося отказаться от дареной недвижимости. Немногим менее чем трое суток спустя оба русских офицера комфортно расположившиеся на диване ветловского компартмента в вагоне люкс восточного экспресса ожидали последнего перед отправлением поезда звонка с перрона. За мгновение до того, как густой, насыщенный сброшенными паровозом парами вокзальный воздух пронзила трель колокольчика в купе занятое друзьями постучались. Почти тотчас же дверь энергично распахнулась и вовнутрь вошел уже хорошо знакомый пассажирам молодой турок в военной форме. Это был адьютанат Мустафы Кемаля. - Добрый день, господа! Мне поручено передать вам этот предмет, - сказал молодой человек кладя на стол темно-зеленый сафьяновый футляр, - Это подарок президента. Одна просьба – воздержитесь от вскрытия его до пересечения государственной границы турецкой республики, - прибавил он и козырнув отточенным движением немедленно ретировался. Состав тронулся и медленнно, медленно начал набирать скорость. Превозмогать свое любопытство друзьям пришлось не очень долго. Поезд шел четко по расписанию и до границы сопредельного с Турцией государства добрался за три с небольшим часа. Как только восточный экспресс отошел от маленькой пограничной станции и чуть углубился на террриторию Болгарии не так давно входящую в состав Османской Империи, Ковальчук растегнул серебрянные застежки президентского подарка и достал из футляра причудливого вида книгу в кожаном переплете. - Это она? – спросил Ефим Мефодич товарища изо всех сил проявлявшего абсолютную незаинтересованность. - Она, - нехотя ответил граф и демонстративно уставился в окно за которым моросил мелкий дождик отчего пробегавшие мимо предгорные пейзажи были по-осеннему унылы и и грустны. - Посмотри! На дне футляра письмо! – воскликнул войсковой старшина и положив книгу на стол, как бы невзначай поближе к другу, достал со дна конверт, - Я прочту, если ты не возражаешь, - сказал казак. Ответом ему было безразличное пожатие плеч. Ковальчук сломал сургучевую печать и вынув из конверта плотный листок гербовой бумаги начал читать вслух: Понимаю, что книга не восполнит понесенную Вами утрату, но раз она явилась косвенной причиной приведшей к трагедии я (умышленно и без сожаления совершая должностное преступление) решил передать ее в ваши руки. Вам предстоит самостоятельно определить, как поступить с древним манускриптом: уничтожить ли его, как предмет принесший Вам горе, либо воспользоваться заключенной в нем мудростью предков не только во благо Вашего Отечества, но и на пользу всему роду человеческому
315
С уважением, Мустафа Кемаль. Едва Ефим Мефодич закончил прочтение послания президента, как его товарищ с диким рыком сорвался с дивана и бросился открывать окно. - Ты, что?!! – проговорил казак с изумлением глядя на странное поведение друга. - Я ее, я ее в клочки, да по закоулочкам... – остервенело проревел граф и потянулся за манускриптом, но железная рука казака опередила лихорадочно дрожащую конечность Ветлова. - Не дам! – сурово молвил Ковальчук, убирая книгу в футляр и пряча себе за спину - Опомнись, Михаил! - обратился он к Ветлову более тепло, когда почувствовал, что манускрипт находится в относительной безопасности, - Книга-то ни в чем не повинна! Уничтожить ее мы всегда успеем, а вдруг в ней действительно некие силы таятся... Может пригодится она еще в нашем деле, а?.. - Нет у меня больше никакого дела, - огрызнулся граф и безвольно, точно с последней фразой его покинули остатки жизненной энергии, опустился на диван. - Ты это брось, - мягко, почти ласково, проговорил Ефим Мефодич, присаживаясь рядом, - Вот приедем в Белград, встретимся с нашими, посидим, повспоминаем, о будущем поговорим, авось найдется еще для нас достойное дело... - Белград? Мы едем в Белград? – переспросил друга Михаил так, будто до него только сейчас дошло, в каком направлении идет поезд, - Но мне же в другую сторону, - еле слышно прибавил он, вскочил на ноги и схватив с полки свою дорожную сумку бросился вон из купе... - Ты куда? – едва успел крикнуть вдогонку опешивший казак, но Ветлова и дух простыл. Несколько дней спустя шпики из тайной полиции дежурившие на вокзале Сиркеджи докладывали своему начальству, что иностранец который с таким почестями был отправлен на восточном экспрессе в Париж вернулся в Стамбул на местном поезде. Заинтригованные столь быстрым возвращением гостя детективы решили последовать за ним, как оно объяснили ради оказания ему в случае необходимости посильного содействия. С вокзала незнакомец отправился на азиатский берег Босфора. Маршрут его оказался на редкость простым и незамысловатым.
С парома он сошел на пристани у вокзала Хайдарпаши, что косвенно указывало на его желание покинуть Царьград почти что в прямопротивоположном маршруту восточного экспресса направлении. Желая довести дело до логичного конца, следившие за ним полицейские решили выяснить куда собрался ехать их «подопечный», но осуществить свою затею кемалевской охранке не удалось. Войдя на вокзале в салон для пассажиров первого класса странный путешественник оттуда не вышел. Промаявшись у дверей зала ожидания более пяти часов сотрудники тайной полиции решились-таки на проверку помещения, однако интересующее их
316
лицо бесследно исчезло. Никакие распросы служащих салона для привилегированных путешественников не помогли детективам. Многие видели, как импозантный, дорого, с иголочки одетый, иностранец с элегантным кофром в руке входил в зал ожидания, как заказывал кофе, читал газеты, но никто не видел, как и когда он его покинул... Здесь Павел Николаевич в очередной раз умолк. Означало ли это, что таким, интригующим слушателя, образом мой ментор решил закончить свое повествование, либо ему понадобилась передышка я выяснять не стал и желая поторопить развязку задал неутомимому рассказчику вполне закономерный и стало быть вполне ожидаемый вопрос, - И куда же он подевался? - Какой ты, однако, братец, нетерпеливый, - с незаправдашними нотками осуждения в голосе произнес генерал, - Не даешь мне старому дух перевести. Надо уметь терпеть голубчик, - назидательно продолжил мой собеседник глядя на меня чуть прищуренными глазами в которых поблескивали насмешливые огоньки. - А я где-то читал, что терпение - это привилегия ослов, - отважился я сумничать. На столь глубокомысленное замечание Павел Николаевич театрально вскинул брови и еще до того, как он открыл рот для неизбежного в этом случае нравоучения я уже многократно пожалел о сказанном. - Если уж вы, - сухо начал генерал (один этот переход на отчужденное, разверзывающее между нами непреодолимую пропасть «Вы» не сулил мне ничего хорошего), - молодой человек, решили цитировать кого-либо то старайтесь делать это дословно. Иначе, вы рискуете не только исказить саму цитату, но и извратить ее смысл. Что же касаестя фразы, которой вы так неудачно воспользовались то должна она звучать так: «Терпение – это добродетель ослов, но не солдат.», и произнес ее полковник Лапалю в романе Лиона Фехтвангера «Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан Жака Руссо», при совсем других обстоятельствах, - закончил поправлять меня старый белогвардеец подчеркивая значимость сказанного назидательно поднятым вверх указательным пальцем. - Я ведь не цитировал, а только попытался передать смысл когда-то прочтенной или услышанной от кого-то фразы таким, каким он мне запомнился, - неизвестно зачем пустился я в оправдания с ужасом думая, что это вызовет у наставника еще большее разочарование в моих умственных способностях. К счастью Павел Николаевич отреагировал на столь слабо аргументированную защиту лучше чем я мог предположить,
- Вообще-то, тебе достаточно ловко удалось переврать немецкого писателя, - принялся рассуждать вслух мой мудрый собеседник, - Это же надо, - размышлял он вслух, - добротель подменить на привелегию... Однако, вышло забавно: терпение – привилегия ослов... и ежели с твоим постулатом согласиться хоть на минуту то выйдет, что я - самый что ни на есть осел,
317
потому как немало мне в долгой жизни пришлось претерпеть да вытерпеть... И Александр осел и Михаил тоже из нашего рода и племени и многие, многие другие... - Я ни кого конкретно не имел ввиду, - прервал я взявшие неожиданный поворот рассуждения Павла Николаевича, - Просто брякнул не подумав, - прибавил я желая успокоить расчувствовавшегося генерала. - Не оправдывайся, не нужно. В твоем возрасте и мы были нетерпеливы и телами и сердцами. Это вполне естественно и нормально. Только потом жизнь заставила нас скрепить сердца и вытренировать волю и не будь мы выдержанны и стойки под ударами судьбы не дожить бы нам до нынешних времен... А скольких наших товарищей забрала она - проклятая только из-за столь свойственной в молодости и проявленной ими в чем-то и где-то юношеской нетерпеливости... И вновь прервал свою речь бравый воитель, но по его чуть притухшему взору и слегка ссутулившейся спине явственно ощущулось, что внутренне он продолжал муссировать грустную для него тему. Я тоже безмолствовал, но не из солидарности, к счастью мне еще не доводилось провожать товарищей в последний путь, молчал я из-за того, что мысли беспристанно в моей голове скачущие, непонятно какой логике подчиняющиеся, вернули меня (в тысячный раз!) в мир для которого я перестал существовать. «А я лишился большего, - снизошло на меня озарение, - ведь не только всех друзей и знакомых потерял я, но и то, что было когда-то для меня лишь словом звучащим настолько трафаретно и заезженно, что содержание его превратилось в некую аморфно-безликую субстанцию не оказывающую никакого воздействия ни на ум ни на сердце, - я потерял Родину и сделал это по собственному желанию... Зачастую это меня раздражает, но сейчас неумение концентрироваться на чем-либо достаточно долго спасло меня от продолжения уничижительного самоковыряния. Не прошло и минуты, как я сорвался с высокопарно полета мыслей и очутился там же откуда и воспарил в достойные образцового гражданина рефлексии. Павел Николаевич сидящий в кресле напротив с любопытством рассматривал меня несколько прищуренными глазами, а кончики его губ были чуть-чуть приподняты в одобряющей, но печальной улыбке. - Извините, я не расслышал, что вы сказали, - вырвалось у меня совершенно непроизвольно. - Я пока еще ничего не сказал, - проговорил генерал, - но хочу. Я желаю сообщить тебе, что чувства которые ты сейчас переживаешь они... на всю оставшуюся жизнь. И есть только два способа, для того чтобы либо одолеть их навсегда, либо слегка приглушить и продолжать переживать с меньшей остротой. Первый способ самый простой и радикальный – это возвратиться назад. Второй вариант хоть и спорный, но не намного менее действенный: стараться служить Отечеству где бы ты не жил и... по-прежнему надеяться когда-нибудь веротиться к родному очагу...
318
«Ну, вот, опять началась агитация!» - заключил я с раздражением не очень удивившись, однако, тому, каким образом обожающему делать нравоучения генералу удалось подслушать мой внутренний монолог. К этим их шпионским фокусам-покусам я уже начал привыкать, - Давайте не будет сегодня об этом, Павел Николаевич, ладно? - насколько мог выдержанно попросил я своего ментора воздержаться от ура-патриотической пропоганды, - Расскажите мне лучше о том, куда все-таки запропостился Михаил Львович. - Да никуда он не запропостился, - без возражений, будто мы не отвлекались от темы разговора вернулся к рассказу генерал, - Михаил даже не покидал зала ожидания. Он схоронился в коридоре, в недавно прикрепленной под потолком вентиляционной трубе выводящей кухонный чад на крышу вокзала. Искавшим его полицейским и помогавшим им работникам зала никак не могло придти в голову, что столь представительный пассажир первого класса мог спрятаться в жестяной трубе и сидеть прямо у них над головами скрючившись в три погибели. Спустился граф из своего схрона в опустевшее помещение для отдыха состоятельных путешественников в начале первого ночи с до онемения затекшими членами и пропахший всеми запахами кухни. К счастью для Ветлова зал ожидания был открыт для посетителей только до одиннадцати часов вечера. По ночам, в те времена, поезда не отправлялись. Остаток ночи он провел в облюбованном им еще днем кресле. На рассвете, переодетый в ветхие, но сравнительно чистые обноски странствующего дервиша, в натянутом по самые глаза войлочном кауке Михаил покинул временный приют и не привлекая ничьего внимания добрался до платформы к которой маневровый паровоз только что подтянул состав вскоре отправляющийся в Персию, в бывшие оттоманские виллайяты. Свою европейскую одежду граф убрал в кофр, а последний уложил в прилечествующую страннику холщовую торбу. Находись на перроне сопровождавшие графа вчера шпики они ни за что не опознали бы его в ожидающем посадку в поезд дервише. Так разительно был непохож нищий оборванец на важного пассажира Восточного экспресса. Час спустя, заплатив проводнику самой мелкой монетой за место в общем вагоне, Ветлов одним из первых вошел в поезд, а еще часа через полтора состав из шести разномастных, стареньких вагонов покряхтывая, постанывая, погромыхивая на каждом рельсовом стыке покинул вокзал Хайдарпаша и неторопливо побежал на юго-восток. Михаил возвращался к своим духовным братьям суффиям в смутной надежде, что те помогут ему залечить сердечную рану, а может и подскажут, как заново обрести утраченный в жизни смысл. «Ну, и нашел ли он в Персии то, что искал?» - возжелал было я, на мой взгляд вполне резонно, потребовать продолжения ближневосточной сказки, но белогвардейский Шахразад с присущей его сословию генеральской адамантностью соизволил закруглиться,
- Об остальном тебе расскажет сам горе-герой, горе-любовник... А нам с
319
тобой надо с утроенной энергией продолжить изучение твоей мальтийской родословной. Через неделю вы с Александром отправляетесь в Ла-Валлетту. «Эка невидаль Валлетта!» - фыркнул я мысленно отреагировав таким образом на услышанную новость. Вслух же выразил озабоченность занятиями с утроенной энергией, - И много мне еще заучивать придется? - Куда больше чем ты подозреваешь, - обрадовал собеседник пытаясь ободрить меня так и сочащейся искренней заботой улыбкой. Лучше бы он так не старался, потому как в этой его гримасе вместо заботы и участия я увидел то.., что хотел: ехидство, насмешку и издевку. Однако, чтобы я не думал, чтобы не предполагал, как бы не был настроен против казавшихся мне никчемными и нудными занятий, процесс усвоения информации достаточно большого объема неожиданно оказался не только занимательным, но и совсем не утомительным. И произошло это все благодаря удивительной, для моего убогого жизненного опыта - уникальной, способности Павла Николаевича превращать (несмотря на всю его внешнюю, высокопревосходительскую, надменность и суровость) любое обучение в занятие любимым делом. Так что к возвращению Искандера я был подкован в моей новой генеалогии не менее искусно чем все шесть конечностей лесковской сифонаптеры. Приезд главного вербовщика совпал с каким-то местным праздником и, генерал, воспользовавшись этим предлогом устроил вечер разговения. Вместо скучной и неапетитной, но какой-то очень полезной и питательной пищи, на нашем столе оказались продукты известные мне только со страниц классической литературы. Однако не являясь гурманом ни от природы, ни по мировоззрению я вряд ли по достоинству оценил представленные на столе кулинарные изыски. Если честно мой желудок удовлетворила бы и десятая часть от приготовленных Павлом Николаевичем деликатесов. Намного больший интерес во мне вызывал стоящий рядом с моим стулом столик с горячительными напитками. Захотелось вдруг мне перед примериванием новой личины и отправлением на медовый остров надраться до чертиков, впрочем в любом случае пора было прерывать почти полугодовой пост трезвости. Но ужин, к моему неудовольствию, начался не только без продолжительных тостов и здравиц, но и вообще безо всякого намека на соответствующие богатому столу веселье и праздничность. Искандер, на мой взгляд, пребывал в миноре и все попытки старейшины нашего хутора привнести в застолье хоть толику присущей ему жизнерадостности заканчивались безрезультатно. Прием пищи проходил в основном в гнетущей тишине. Лишь трижды Орлов прерывал свое отчужденное молчание. Двух холодных фраз ему оказалось достаточно, чтобы отбить генералу охоту поднимать за столом настроение, ну а в третий раз (именно тогда, когда поняв, что наливать не будут я отважился проявить инициативу) досталось мне,
320
- А вам, молодой человек надобно на долгое время забыть не только об употреблении спиртных напитков, но даже и об их существовании, - откликнулся он на мое поползновение на ближайшую к моей правой руке бутылку Шардонай. - Вы, что о моем здоровье беспокоитесь? – с фунтом презрения, не придумав ничего умнея проговорил я стандартную фразу алкоголиков, но руку хоть и нехотя, убрал. - Не буду врать, забота о твоем здоровье, впрочем, как и моем собственном не является для меня приоритетом в общепринятом смысле, - далеко не в первый раз ошарашил меня своей искренностью ловчий неокрепших душ и продолжить резать правду, - Стопроцентное здоровье необходимо нам, как залог успешного выполнение нашего задания, вернее – миссии, что и является для всех нас приоритетом на ближайшее время. Поэтому и сейчас в момент подготовки, а тем более позднее, во время проведения операции мы во имя успеха обязаны отказаться от всех так называемых маленьких радостей... - А от больших радостей можно не отказываться, - очень ловко, как мне показалось, прицепился я к заезженному «прэссой» словосочетанию. - Большую радость, которая должна законно последовать вслед за успехом нашего предприятия, еще надо заслужить, - не обращая внимания на мой мальчишеский сарказм, сказал «командор» и махнув в сторону винного столика попросил, - Передай, пожалуйста бутылку с граппой, а за успех не грех и выпить. Не могу сказать, что от такой наглости у меня отвисла челюсть, не такое видывали, но сдерживать свой справедливый гнев я не стал, - Вы прямо, как наши партийные бонзы (я по-прежнему продолжал причислять себя к великому сообществу советских людей, и это после полугода-то жизни чуть ли ни в центре западной Европы!) – говорите одно, делаете другое. - Что ж, - согласно кивнул Искандер наполняя виноградной водкой рюмку генерала, - такова суровая правда жизни, - усмехнувшись едва заметно налил он себе и продолжил дразнить меня тривиальными разглагольствованиями, - и как бы нам не казалось это несправедливым и несовершенным природа не оперирует такими категориями, как свобода, равенство и братство. Всегда некой твари достается кусок, что побольше или погуще намазан... - Только не рассказывайте мне сказок ни про Юпитера с бычком ни про Бога с кесарем, - продолжил негодовать я по инерции и как ни странно это напрочь лишенное нерва замечание совершило то, чего я в принципе уже не добивался. Бутылка с медленно плавающей в ней грушей замерла напротив меня и наклонившись над моей рюмкой заполнила ее до краев пахучим итальянским самогоном.
Вот с этой первой стопки все и началось. Были забыты и суровые слова, и гордые призывы, и клятвенные заверения. Русский разгул, хоть и тихий –
321
состоялся. Ранним утром следующего дня мы, со скромной поклажей состоящей из одного (но вместительного) туристического рюкзака, и стойкой головной болью чуть умеренной поллитрой кенийского кофе погрузились в Ситроен и отбыли из лагеря по скоропостижной подготовке имперсонификаторов-любителей. До предпоследнего доминиона Британской Империи на Средиземном море добираться было решено морским путем. «Ура!» - возликовал я про себя. «Наконец-то сбудется еще одна моя мечта: поплыву, вот именно, что поплыву, а не пойду (как положено было бы сказать профессионалу) поплыву пассажиром. Сколько раз стоя на вахте в самое разгульное на «водоплавающих отелях» время я мечтал оставить мостик и поменяться местами с кем-нибудь из «прожигателей жизни» необремененных ничем кроме разве, что гендерных обязательств перед своими подружками... И вот мой час грядет. Хоть и недолгим будет наш путь с южного побережья Франции до Валетты я должен успеть втянуться в роль надменно-беспечного путешественнника, эдакого Чайльд-Гарольда из индустриальным способом коллективизированной Расеи. Странными, действительно неисповедимыми путями осуществляются мечты человеческие. Впрочем («... я вам не скажу за всю Одесу...») за чужие грезы я не ответчик, а вот в моей, по сути не долгой еще жизни если, что и исполнялось из того, о чем мечталось, то происходило это как-то совсем не так, как хотелось бы. Ну, взять хотя бы к примеру, вот этот, последний случай. Отправление свое в первый «пасажирский» рейс представлялось мне всегда одинаково. А именно: одним туманным осенним вечером (скорее всего ноябрьским), когда жемчужину украинского причерноморья начинают окутывать густые прохладные туманы я, одетый в двубортный плащ цвета беж (отправляюсь зарубеж!), с элегантным кожаным саквояжем в руках (узнаете героя?) поднимаюсь по трапу в вестибюль огромного тихоокеанского лайнера (название не важно, но если уж для кого-то детали так необходимы то пусть, для большей ясности, это будет Куин Мэри 2, хотя для постановки к причалу такой махины в пассажирской гавани просто не хватило бы глубины). Сержант пограничник вежливо козыряет, берет паспорт и сличив фотографию с моей уверенно улыбающейся физиономией говорит мне по- хохляцки Плыз и я вступаю в мир о котором, кто только не мечтал. И вхожу я в него не гостем, а полноправным совладельецем.
Ну, а дальше, дальше оставив багаж в каюте на верхней палубе я поднимаюсь на расположенную на одном уровне с капитанским мостиком открытую смотровую площадку. Подхожу к леерному ограждению и опершись на безупречно гладкий, лакированный планширь наблюдаю, как огромное судно, слегка неуклюже, но с обеспеченным размерами достоинством и своеобразной грацией отчаливает от берегов, на которых были посеяны и взращены мои мечты. Я гляжу на медленно удаляющийся берег с легкой меланхолией, так как смотрят выпускники средней школы на остающееся позади здание в котором они провели такие долгие для детства и
322
отрочества годы - чуть с грустью, но больше с радостью, потому что все (по крайней мере большинство из нас) считали, что только после школы начинается настоящая жизнь. Так и я взираю на тонущие в тумане очертания Родины и думаю, что все самое интересное впереди, а скучное и однообразное остается за кормой. Ну, что ж, коли не суждено мечте моей сбыться по писанному, тем не менее она все таки близка к осуществлению. Не пройдет и суток, как мне доведется отправиться в свое первое плавание пассажиром. Ситроен выбравшись из местных муромских лесов шустро зашуршал мишленовскими шинами поненашенски гладкому гудрону. Под музыку сию я и закемарил. Что мне снилось вначале я не помню. Отчетливо запомнилось мне от чего я проснулся. Привиделось мне, что мы выехали на причал когда швартовые концы нашего лайнера уже были сброшены с портовых кнехтов и матросы палубной команды затаскивали их на борт... «Мы опоздали!» - закричал я констатируя очевидное. «Не дрейфь, моряк, прорвемся...» - совсем по-флотски ответил Искандер, крепко сжал руль и утопил педаль газа в пол. Солидная французская машина дернулась вперед, как какой-нибудь заокеанский Мустанг малолеток и оторвавшись от кромки пирса полетела в борт белоснежного теплохода. Досматривать подобный кошмар мой организм отказался и заставил себя отворить веки. Мимо нас (или мы мимо него?), справа, пробегал уютный городишко Нарбон, а Ситроен продолжал двигаться по автостраде уходящей вдаль на восток. «Вот и хорошо!» отметилось где-то в недрах-чреслах моего подсознания: «К Перпиньяну не свернули значит едем в Марсель, а там я уж их заставлю заехать к Бельским... И увижу, наконец, «ту, из-за которой все»...- размечтался я и снова задремал. Следущее мое пробуждение состоялось, когда мы проезжали мимо Сета и произошло оно из-за того, что Искандер притормозил перед развязкой одна ветка, которой уходила в город. «Только не туда...» - там же глубоко внутри меня родился и этот невысказанный протест. О том, что Сет является главным рыбацким портом юга Франции необязательно было даже знать, носовые рецепторы были просто забиты резким рыбным духом проникшим в салон через приоткрытые форточки Ситроена. «Кажется проехали», - удовлетворенно заключил я, когда запах рыбы стал выветриваться из машины. « Теперь до Марселя больших портов не будет, можно спать спокойно» И я опять забылся тяжелым сном не опохмелившегося. И вновь ненадолго. Машину вдруг и закачало и затрясло. Не проснувшаяся, как следует голова варила плохо, а от перебранного вчера спиртного присохший к гортани язык еле шевелился, пока я смазывал его усилием воли вызваной слюной на мой так и не родившийся вопрос последовал исчерпывающий ответ. - Мы почти приехали, скоро наша гавань.
«Что еще за гавань такая, почему не знаю? – спросил я самого себя
323
начиная подозревать неладное. «Нету больше в этом районе ни одной заслуживающей хоть какого-либо внимания пристани.» - Это я знал точно. Не зря выходят нас заставляли назубок заучивать все действующие мировые порты. А ведь я чувствовал, что неспроста он несмотря на мои домагательства не назвал вчера порт из которого мы должны отплыть на Мальту. Чуял я в увиливании Орлова от ответа некий подвох, но особого значения я этому чувству не придал. «Будь, что будет!» махнула рукой соглашательская часть моей натуры: «Раз уж осуществление мечты идет не полной программе так какая разница откуда и на каком судне «плыть» пассажиром. А разница, как выяснилось очень скоро, была и притом очень существенная. Наконец Искандер сделал на грунтовке еще один поворот и мы покатили строго в направлении откуда до ноздрей доносился запах выброшенных на берег водорослей, а до ушей приглушенный дневными шумами звук прибоя. И снова я не успел спросить. Ответ на все мои подозрения лежал за невысоким пригорком. Стоило автомобилю перевалить через пологую высотку глазу открылся почти такой же древний как история человеческой цивилизации пейзаж – мы въехали в рыбацкую деревушку. - Вот мы и на месте, - удовлетворенно проговорил водитель останавливая машину у допотопного здания маяка. - Мы что на рыбацком баркасе пойдем на Мальту, - спросил я водителя не сомневаясь в том какой получу ответ. - Разве плохо? – вскинул он брови, - Романтика, к тому же, как у вас говорят, дешево и сердито! – добавил он осклабившись. О, как я его ненавидел в этот момент. Всю мечту, да такую мечту и коту под хвост... «Да ладно, чего там, все равно пассажиром, - снова выступило на защиту тезиса о мирном сосуществовании моя мудро-практичная соглашательская часть. «Ничего я ему это припомню», - сделала на памяти зарубку злопамятная осьмушка внутреннего моего мироустройства . - Давай поторапливайся, - подогнал меня, поглощенного такими противоположными в своем единстве думами, Искандер, - Рыбаки должны засветло выйти в море. - Прощайте други мои, - по-старинному, с троекратным челомканием распрощался с нами у сходен Павел Николаевич и не оглядываясь повернул обратно к маяку. Мы зашли на борт чистенькой рыбацкой фелюги и был миг, когда я уж хотел смириться и последовать мудрому совету, но в туже секунду мой начальник обратился к капитану баркаса с речью не вовсех подробностях мне понятной, но позволившей все-таки уловить главный смысл, а он был таков, - Принимайте в команду юнгу, он хоть и хиловат на вид но парнишка смышленый. «Это я-то - профессиональный мореплаватель, инженер-судоводитель, штурман дальнего плавания и юнгой на рыбацкой шаланде. Ну уж нет, я объявляю вам бойкот» и т.д, и т.п, и пр.
324
Однако ничего этого я не сказал, но в повестке своих будущих размышлений первым пунктом поставил вопрос: Затем ли я убежал с общественной каторги, чтобы оказаться на чьей-то персональной, вторым же пунктом на экстренном сборе моих внутренних резервов и внешних ресурсов пойдет вдохновленный знаменитым колобковским: я от бабушки ушел, я от...» вопрос о том не стоит ли и мне побежать дальше. Вся эта премудрость пронеслась в моей голове быстрее чем капитану-рыбаку удалось придумать мне занятие. Но когда он объявил фронт работ мне сразу стало зябко. Перезрелого юнгу отправили в трюм крепить ящики со льдом. В темном, но чистом трюме я провозился до тех пор пока резко увеличившаяся килевая качка не подсказала мне, что фелюга вышла за волнорез и встав поперек волны пошла в сторону африканского берега равномерно урча парой японских дизелей. Я вышел на палубу не на ту о которой мечталось, оперся не о тот фальшборт о каковой следовало бы опереться, но настроение у меня почему-то не было подавленным. Море в каком бы состоянии я его не воспринимал всегда вселяло в меня надежду на что-то позитивное по крайней мере на какие-то перемены. «Не надо печалиться» вспомнились мне строчки из некогда популярного комсомольско-молодежного шлягера, «вся жизнь впереди, надейся и жди». «Ну что же от КГБабушки я ушел почему бы мне не убежать и от дедушки» - подумал я и осекся – дедушку, Павла Николаевича, было жалко. Сдружились мы с ним за это время. Мировой он все-таки... человек, (хотел сказать мужик, да как-то не идет ему, ну совсем с его личностью не вяжется такое надклассовое определение) несмотря на то, что субъект он другой общественно-исторической формации. Да и рукопись его «жжет» дно моего рюкзачишки. Отдавать рано, не прочел еще, а ознакомиться хочется. Умыкнуть же чужие записки – не хорошо, не красиво (зто вам не книжку биоблитечную «зачитать»). С этими несколько тревожными и саднящим душу чувствами я и перешел на бак подгоняемого грегаладой рыбацкого суденышка. Прижавшись плечом к стойке носового фонаря я подставил горевшее от неизвестно чего лицо под брызги разбивавшихся о штевень баркаса невысоких волн северного Средиземноморья и задумался о том, что же будет дальше.
Встречи продолжаются
© Copyright: Сергей Гатальский, 2018
Свидетельство о публикации №218123100204
Свидетельство о публикации №218123100204
Рецензии