Петляет время водной глади

Реки западной части нашей Родины – России, в основном, прямолинейны и лишь слегка извилисты, выровнены по горизонтали гидроузлами и каналами, искусственными протоками и водохранилищами, навечно потеряв свой естественный сток первозданного состояния. Утратили руками «человека разумного», а здесь…

Алдан судоходен на одну тысячу шестьсот пятнадцать километров своей длины и все это время течет непринужденно, как хочет, как душе его лежит, как желает своенравие и величественность. Весной может затопить прибрежные луга и леса, деревни и села, в ярости смести «с лица Земли» все, что пожелает, но, все-таки, вернется в свое русло после грозного половодья. Осенью, все так же унося холодные прозрачные воды на север, в океан, становится мелким и узким, на самом донышке прозябает и, опять же, никогда не изменяет себе, Великому.

Выйдя в первый рейс из Усть-Маи до Томмота, я и не предполагал, какой он извилистый, представляя его русло по шаблону, как у Дона, что ли. Благо, наш караван судов шел очень медленно и путь в семьсот шестьдесят четыре километра мы преодолевали восемь суток, состоящих в основном из солнечных теплых дней и красивых июньских белых ночей. Встаешь утром и смотришь, что горы находятся слева от борта, солнышко светит с юго-востока, а к вечеру оно, как полагается, на западе, а горы, все те же самые горы, уже справа. Забавно, но следующим утром картина повторяется только с другим пейзажем.

Я однажды приметил где-то на юге, ориентируясь во времени по небесному светилу, гору, красивую, обрамленную в белую шапку вечных сибирских снегов. Смотрел на нее практически весь день, так она, красавица, постоянно, будучи в поле зрения, появлялась всегда с разных сторон – то слева наблюдается, то по корме каравана, то справа, а то однажды вынырнула строго по носу буксировщика. Сначала я не мог ничего понять, но позже, заглянув в лоцманскую карту верхней части Алдана, увидел, насколько он извилист, петляя, как «заяц в лесу», огибая непроходимые гранитные и кремневые горные скалы, облизывая и обласкивая их подножья. Ни тебе спрямляющих искусственных каналов, ведущих воду прямо, напролом, ни топящих все и вся, самодельных озер – водохранилищ, уничтожающих под своей толщей естество природы, ее флору и фауну с красотой и великолепием, нет ничего, а сплошное само нерукотворное великолепие, созданное когда-то Мастером, неизвестным нам и сегодня. А он, Великий, бежит себе и бежит, то на север, то на юг, то на запад, то на восток, убегая от себя и возвращаясь к себе почти здесь же, за ближайшим лесочком или прибрежной скалой. Разливаясь на два рукава, образуя острова и островки, протоки и проточки, бежит он на север, все равно туда придет, вольется в нее, более спокойную и менее извилистую Лену. Да только  она уже не полугорная, а почти равнинная река, хотя, и огибает такие же могучие горы и скалы, леса и…
От таких петляний русла кругом идет голова к вечеру, идет, но все же интересно, есть же еще на Земле места естества, практически не тронутые цивилизацией, ее уродством и желанием сделать все по своему, как хочется человеку. Радость берет, что так оно и есть и я именно здесь, живу здесь, в таком первозданном мире, мире красоты и величия.