Оттопырка - маленький ативист

               
                (сюрреалестический рассказ)   
Выскочил я лишним – десятым. За мной - никого! И без меня ртов полно. Мать кинула меня там, где родила. В детдоме я тоже лишний был. Хилый, а таких там не любили. Здоровые пацаны заправляли в том доме. Врезали мне, как лишнему! Потом я вымахал на перловой каше, да на щах. А теперь?! Росту – метр восемьдесят, весу - девяносто. Сколько лишнего во мне?!   
На скамеечке в сквере пристроился я пивком позабавиться. Провернул башню, сколь шея дозволила – чисто! Ни одного мента. Хорошо!.. Птички поют, мамы с колясками, детишки сопливые. У меня пивко холодное. … Во, жизнь!
Привалил хмырь с бутылкой пива, заодно книжку почитать... Вместо воблы, что ли?! Оказалось, и того чуднее – стишки. Чудик стишки пивом запивает. Потом он мне про этого стихоплёта, забыл фамилию, сказал – покойник, мол, остряк был! Тот остряк и сказал - не могу, дескать, обойтись без лишнего, зато могу обойтись без самого необходимого. Вот те - на! Когда чувак объяснил, что сочинитель стишков не мог обойтись без выпивки, я понял - мы с ним родня. Но не знал тот, который книжку написал, что есть настоящее лишнее, которое мешает. Откуда ему, знать было?! Он ведь не десятым на свет явился – это уж точно. В детдоме тоже не был.
  Вот Паша Александрович, Паша, мой лучший друг - не может обойтись без лишнего, а вроде бы ничего не сочиняет. Зато имеет кибинет на двух. В нём он – и который на стене за спиной у Паши висит. Вдвоем пашут, как рабы, в одном тесном помещении. Пьём втроём, настеночному не наливаем. С какой стати – денег не давал, мы с ним не приятели.   
Откупориваю, разливаю. Берём стаканы, как аристократы, оттопырив мизинцы и пьём быстро, чтобы побыстрее ещё налить. Смотрю на Пашу – только я оттопыриваю мизинец или он тоже?!  Настеночный, конечно, не оттопыривает, потому как мы ему не наливали.   
Пьём и смотрим на наши стаканы. Паша на мой с оттопыренным мизинцем в правой руке, а я на его – в левой. 
Этот мизинец не только мне мешает, но и Паше. Лишний он нам! Как бы – чужой!
Мешает он Паше руководить своими дворниками?! Не знаю. Вот мне водить грузовик мешает! Руки на руле – мизинец того и гляди, под баранку затискивается! А ты его оттуда выковыривай. Делаешь поворот, перебираешь руками, а он, как назло, за поперечину на баранке зацепляется. Вредит вредитель!   
За спиной у Паши настеночный волчьим взглядом мешает мне сосредоточиться. Стало быть, и настеночный лишний в кибинете, коль мешает?!
Я снова разлил. Пьём, оттопырив, как аристократы! Оттопырки долбанные с нами пьют! Я давно уже их приметил, из-за своей наблюдательности. В рейсе зайдёшь в кафе. Вечно второпях, даже рук не отмоешь. Кофе в чашечках подают – мизинец оттопыривается. Рука грязная, чёрная от масла, а он, как интеллигент чёртов, оттопыривается. Отстраняется, не участвует! Полный безполезняк!
Паша, как всегда стакан сразу опрокинул, а оттопыренный мизинец дрожит! Вот оно! И ему мешает, да ещё и дрожит от натуги, когда оттопыривается. К чему это нашим с Пашей организмам?!
Паша посмотрел на меня. Я на него. На нас волчьими глазами смотрел настеночный.
Тут я догадался – он и Паше лишний, хоть и висит за спиной. Паша не дурак, понимает – то, что за спиной, да ещё и над головой – дело всегда опасное.
Паша умный! Понимает сколько лишнего и опасного существует для простых людей, как мы с ним! Перебор, как в очко. Я спросил Пашу:
  -  Тебе тоже мешает, этот долбаный мизинец?!
  -  Ещё как! Я тоже последний. Поскрёбыша люди мизинчиком называют. Стало быть, у нас с тобой – этот, как его называют…
  -  Косьензус, - подсказал я!
  -  Во, во! Значит договорились?!
  -  О чём ты?!
  - Договорились, - отрубил он, как отрубил Паша. - Нужно исделать! 
Про что он?! Паша, как залудит чего ни будь – хрен поймёшь!
Дома сижу на кухне, подглядываю за оттопыркой. Вместе с другими лежит на клеёнке, дрожит. Но отдельно!
  -  Я не гад, - вдруг возник мой мизинец. – И не лишний! – Вы, уважаемый, Константин, плетёте заговор против меня, оскорбляете! Я знаю – вы ненавидите меня! А за что?! За аристократическое, интелегентное поведение?! Вы несправедливы Константин! Я – не атавизм в вашем организме!
  -  Сдурел, что ли ты, оттопырка, бесполезняк?! Ативист какой-то?!
  -  Не ативист! Я сказал атавизм – это лишний придаток, как хвостик у человека. Я не лишний придаток!
  -  Образованный, да?! Всё знаешь?! Ативист!..
  -  Я мизинец! Стыдно взрослому человеку клички давать!
Испортил он мне настроение! Выпил я и стал наблюдать. Руки успокоились вместе с ним. Он прилепился к безымянному, как к большёму защитнику. Мне это не понравилось.
  -  Трус, - закричал я! – Хочешь спрятаться за безымянным! Ты это – ативизм, хвостик собачий!
  -  Атавизим, а не ативизм, Константин! Книжки бы читали – полезнее, чем пить! Хотите уничтожить, единственного интеллигента в своём организме! Пардон, Константин, мне стыдно пребывать в таком организме, когда вы простое слово правильно произнести не можете: - «атавизм», а не «ативизм». Сколько вам объяснять! Если уж вам, Константин, угодно кличками меня обзывать, так делайте это на правильном русском. 
- Как это – на правильном?! Я что по-немецки шарахаю?!
- «Атавист», если уж, по-вашему. Впрочем, я такого слова не знаю.
- Знаешь, не знаешь – ты ативист! И точка! Не возникай, а то откушу!
У Павла в гараже «Автоваз» личного масштаба. Конвейера только нет, а всякого машинного барахла - склад.
Прихожу, вижу - потеет Паша. Железку шлифует. Сопит, нижнюю губу оттянул, брови сдвинул, глаза стеклянные, опасные.   
  - Глянь, как отполировал?! Зеркало! Острее бритвы! Хочешь попробовать?! – он двинул железку к моему горлу.
- Ты чё - сдурел?! – я отбил Пашину руку от своей шеи.
Чего он тут делает?! Но, если Паша решил что-то – сделает Паша. Трезвый он заговаривается иногда – потому не понять его бывает. Глаза тогда стекленеют, уши укорачиваются – ничего не слышит Паша. Это у него от дворников. Они его достают. У него от них землетрясение в колокольне и мусор! Мусор в башке и вокруг! Всё замусорено! Паша звереет от этого мусора, но про себя не забывает.
  -  Один азиат мусорный контейнер загнал в деревню, - пожаловался Паша. - Я хотел в милицию его, а он говорит: - «силюшай, началник, зачем милицию. - Денги – пополам». - Договорились... - Козенус, так козенус!.. - Пополам, так пополам! - Я не сволочь, какая то - малость оставил, чтоб детишкам домой ему было послать в Азию. - Купил на контейнер ящик водки. - Даю ему пару бутылок, а он не берёт! - Мусульман, метлу ему в задницу. - Вера не велит! - Денег просит. - Я дал. - Я ведь тоже человек! -Договорились ведь!.. - Козенус, швабру ему в рот! - Ящик в углу – пей, Костя, от души! - Я как закончу, присоединюсь.   
В гараже мой мизинец одеревенел. Что-то ему здесь не в масть. А что - понять не могу. Мысль об этом есть. Лишнее беспокойство и затрата нервов от этого ативиста. Чего бы ему тут деревенеть?! От страха что ли?!
Неделю я в рейсе мотался. Отдыхаю теперь для отдыха. Выпил стакан – мизинец опять оттопырился. Я правую ладонь на стол – всё спокойно. И мизинец прижался к соседу, как к брату. Оттопыривается, но не дрожит, оттопырка. И то хорошо!..
Принял второй стакан - мизинец не оттопыривался.  Положил я на стол ладонь, ативист вдруг как завопит, при этом поднялся вертикально вверх, против изгиба! Мог мне сустав сломать! Хорошо, хоть боли я не почувствовал. 
  -  Константин, напоминаю вам - я единственный интеллигент в вас!  Поэтому вы ненавидите меня! Вы - не интеллигент в существе своём, в котором я живу и мучаюсь!
Этот ативист совсем запутал меня. Я грамотный водила, классный!  Читаю детективы. Всегда беру с собой в рейс. А тут запутался – аристократ, интеллигент, существо, какое-то!.. Я озлился:
  -  Уймись, оттопырка, не ломай сустав! И заткнись, интеллигент вшивый! Ативист дранный! Я тебе – не существо, а Костя Крюков!
Ему видать надоело поправлять меня, когда я называл его ативистом. Больше не поправлял.               
Из-за своей наблюдательности я понял: после первого стакана ативист успокаивается, деревенеет, а после второго – возникает против изгиба. Кончится тем, что сустав он мне сломает. После второго он не только лишний, но и опасный. Нужно третий наливать – хотя бы половину.
Тогда он не выёживается! А как же мне с ним в рейсе?! Три стакана – многовато!
Возвращаюсь из рейса - звонит Паша. Радость у Паши Александровича из глотки так и орёт:
  -  Приехал, водильщик, швабру тебе в пасть?! А у меня всё на мази! Будет работать, как новая метла! Сметёт, и не ахнешь! В ящике ещё бутылки есть. Подгребай, Костя! Греби, контейнер тебе на голову!.. 
Я без понятия, чего это он так радуется. Что на мази?! Что будет работать – хрен поймёшь! Видать опять колокольня у Паши замусорилась! Но выпить после рейса, я всегда за!.. 
Павел Александрович руководит. Настеночный наблюдает из-за спины хозяина кабинета, не сводя с меня волчьих глаз. Паша не понимает, что из-за спины у него выглядывает опасность?! Нет – Паша умный, он понимает! Понимает, но виду не подаёт и руководит себе, как обычно. 
Он поруководил, погонял своих мусорщиков, поматерил дворников, уборщиц с подъездов. Устало вздохнул:
  -  Ну, всё! Пошли, Костя, в гараж! У меня больше нет сил, терпеть его.
  -  Кого, Паша?! 
Паша окинул меня взглядом незнакомого ему человека. Ативист, опережая Пашу, за-вопил:
-  Я вижу, вы, Константин, решились всё-таки. Нет в вас благородства! А дружок ваш только и годиться, мётлами руководить! Простым дворником быть – куда благороднее и интеллигентнее. 
Я с опаской поглядел на Пашу. С чего возник вдруг оттопырка?! Такое оскорбление ему может, не понравится. Но он, слава богу, ничего не слыхал. Только спросил:
  -  Ты чё бормочешь?! Нет?! Глянь-ка, - он поставил на стол какое-то устройство со знакомой железкой, блестевшей, как зеркало. К железке была приделана ручка. Другая железка была снизу, и они обе сидели на одной оси с края. Верхняя с ручкой точно ручник от моей фуры, только меньше! Паша поднял верхнюю железку за ручку – резко опустил. Довольный, он положил толстую стопку бумаги и одним движением разрезал. 
- Ну, как - гильотина?! Изделие…
Про гильотину я знал ещё в школе. Королям головы отрубали, но причём тут я?!
Паша подозрительно посмотрел на меня:
- Ты передумал?! Боишься?!
- Паша, я не понимаю о чём ты?!
- У тебя, Костя, ранний склероз! Пить меньше нужно! От лишнего мы
с тобой избавляться будем?!
Дошло до меня:
  -   Будем, будем! Только давай здесь, а не в гараже! Запри дверь! Водка есть?!
  -   Всё есть! И бинты, антисептики. И обезболивающее. Всё есть – я ведь собачий док-тор был, никак.
  -  Техникум у тебя?!
  -  Зачем?! Купил диплом! Так что – поехали?!
Я сцепил маленького с безымянным, на удачу. Ативист дёргался, пытался кричать, но безымянный заткнул ему истерику! Паша ни разу не посмотрел на меня подозрительно. А нюх у него, как у собаки, а не как у собачьего доктора.
Паша поставил три бутылки, приготовил медикаменты. С удовольствием вколол мне обезболивающее.
Чёртов садист! С удовольствием оттяпает моего ативиста. Пусть его – на кой он мне?!
Паша спросил:
  -  Кто первый?!
  -  Я, - решил я.
  -  Годится, - сказал Паша, наливая по стакану.
Мы дёрнули. Я отвернулся. Он взял мою руку и через мгновение довольный сказал:
  -  Всё!
 Я не смотрел, пока он обрабатывал палец. Когда я посмотрел, то увидел на столе два моих отрубленных пальца – мизинец, сцепленный с ним безымянный. Паша делал своё дело, не обращая на меня внимания. Он будто и не был здесь. Я завизжал недорезанным поросёнком:
  -  Ты, что ох..л?! Зачем ты это, отрубил безымянный?!
  -  Я не хотел! Так получилось, - он был спокоен, ничуть не переживая, что отхватил приятелю нужный палец. – Хочешь, я и себе сделаю?!
  -  Сделай! Сделай! А лучше член отруби!? – злобно заорал я. – Заодно и нос!
Паша стал расстегивать штаны. Я испугался.  Он и впрямь собрался отрубить свой член.
  -  Придурок! Руби пальцы, член в другой раз!
Он хладнокровно справился со своими пальцами, а у меня начала отходить заморозка и болеть рана.  Он собрал все пальцы в целлофан и сунул их в морозильник.
  -  Паша отдай мои?!
  -  Пусть пообщаются.
  -  Ну, ты и садист!.. Отдай мои?!
  -  Зачем тебе?!
  -  Похороню!
  -  Похороним в братской могиле! Помянем! А как же!
У меня стали болеть кончики пальцев, которых уже не было. Кровь сочилась сквозь бинты. Нужно было менять повязку, но Паша, почему-то не отрываясь, глядел на настеночного. На мои обращения не отвечал. Глаза остекленели. Опять, что ли придурь наехала?! Вдруг он вскинулся, как живой:
   -  Давай и ему обрезание пальцев сделаем?!
 -  Кому?!
  -  Ему! – он показал на настеночного. – Подглядывает, контейнер бы ему на голову, как я по стаканчику засаживаю, когда один. Сечас исделаем!  Был по пояс – будет по грудь!
   -  Как ты ему обрежешь?
   -  Знаю!
   -  Фигню ты, Паша, надумал! На хрена он тебе?! У тебя, видать, колокольня опять замусорилась!
   -  Хочу и ему убрать! Чтоб не мешали! Спасибо, может, скажет?!
Он сдёрнул настеночного. Вытащил из рамы и положил под гильотину по линии выше лежащих на столе рук.
  -  Думаешь, кричать будет? – спросил жалостливый Паша.
  -  Не будет! У него боли нет! Глаза видишь?!
  -  Вижу! Они мне спину сверлят и сверлят. Насквозь! Посмотри, какие дырки у меня в груди! Посмотри – мне легче станет?! Вложи пальцы в раны – Фома неверующий?!
  -  Не стану, Паша! Живи с дырками! Лучше смени нам бинты, и жгуты потуже сделай, доктор ты собачий?! А то кровянка вся вытечёт из нас!
Паша всё сделал умело. - Как собакам, - сказал, оценивая свою работу. Я удивился:
  -  Ты собакам пальцы отрезал?!
  -  Лапы. Я на одной потренировался!
   -  Ты палач, Паша! Тебе бы головы королям отрезать! Собака издохла после этого?!
Паша не слушал меня. Довольный, сел на своё руководящее место. Я – напротив. Перебинтованные руки на столе. У него – левая, а у меня - правая. Слава богу, руки с нами. Хоть и без пальцев. Безымянного жалко – хороший был парень. В перчатку без задержки нырял, никогда не влезал в скандалы. Без него и стакан не обходился. Жаль его. Пал смертью храбрых, от Пашиных рук!
Паша поставил ещё бутылку. Мы выпили. Теперь наоборот - я стакан в левой, он – в правой. Мизинцы не оттопыривались. Испугались, не захотели быть ативистами. Хорошо было…
Вдруг Паша уставился на холодильник.
- Костя, смотри, – видишь, как холодильник раскачивается!
  -  Землетрясение, что ли?! Да нет!.. Стоит спокойно. Вот шум какой-то оттуда слышу.
  -  А я не слышу, - удивился Паша! – Но качается!
Выпили по половине стакана. Пашу будто заморозило на холодильнике.  Глаз не сводит!
- Не прав ты, Костя – раскачивается! Пойду, посмотрю, что там внутри!
Он открыл морозильник. Оттуда шли вопли и ругательства. Мои отрезанные пальцы матерно ругались с Пашиными. Аристократы, интеллигенты долбанные. Паша покачал головой:
  -  Сдурели, пальчики! Метелят друг друга! Холодильник запросто уронят!
  -  Паша, с чего ты взял?! Пальчики смирно лежат, только скандалят и матерятся, как твои дворники! Не слышишь, что ли?!
  -  Вижу только, как дерутся!
  -  А я слышу только, как скандалят!
  -  Чудно, как-то! Давай ещё по половине?!
Я разлил поровну - на счёт. Выпили и забыли про ативистов, про безымянные пальцы, про холодильник, в котором дерутся и скандалят! И вообще - про всё на свете. Жизнь - это тебе не два пальца… отрубить!
                ЦФАТ.  2008 г.