Инсульт. Глава 4

      Жизнь больничная покатилась проторенной дорогой. День второй получился копией предыдущего. У неходячих в этом отделении она одинакова. Если Толя ходил в столовую, на процедуры, тренажёр и лежал только под капельницей и в тихий час, имея контакты с миром и общение, то я просто лежал, раздумывая о превратностях судьбы. Меня всё ещё штормило, и врачиха с обходом сказала мне лишь пару слов, поприветствовав и велев лежать.
     На третий же день на обходе она разрешила подняться. Помахав перед моим носом молоточком невропатолога и заставив сделать несколько упражнений, она удовлетворилась и сказала, что можно начинать ходить. Под её руководством я  прошёл шагов пять от кровати до дверей и обратно. Пожал девичьи ладошки со всей возможной силой. Понравились ей или нет мои успехи - она не сказала и... удалилась.
     Приехала в часы посещения жена. Она осталась у дочери до прояснения ситуации. Диагноз врачиха так и не сказала, да видимо она его ещё и не поставила окончательно, хотя меня исправно кололи и кормили таблетками. Глядя на Толю, я смутно ощущал, что со мной не так, как с большинством пациентов отделения. Вместе с женой я предпринял поход в туалет, благо тот располагался напротив нашей палаты. Стараясь как можно меньше пользоваться её помощью. Попытка удалась, но умыться оказалось проблематично. Наклонившись к раковине я "поплыл". Предусмотрительно, заняв место в углу между раковиной и стенкой в узкой щели я не упал, но ориентацию в пространстве потерял. На этом попытки хождения в этот день завершились.
     Получив капельницу, огромный укол и поев таблеток, я провалялся на кровати до отбоя. Да, собственно, никакого отбоя в отделении, где большинство лежит, не оказалось. Ходячие утихомирились часам к десяти вечера, и жизнь отделения притихла насколько это возможно. Полностью отделение затихало часа в два-три ночи. Персонал выкраивал несколько часов сна и себе, если больные вели себя мирно.
     На следующий день врачиха на обходе проделала те же самые манипуляции со мной, осталась довольна и велела ходить. Буквально вцепившись в неё я вытряс диагноз. Ишемический инсульт. Это расстроило, но, определённость и возможность передвигаться, пусть пока как "фитиль" из рассказов Шаламова, вселяла оптимизм. Толя рассказал, что у него инсульт не первый и что восстановление возможно почти до полного возврата к нормальной жизни. Его привезли во второй раз с работы.
     Воспрянув духом, я потихоньку начал ходить в туалет и по коридору отделения, придерживаясь стен. Отделение сильно отличалось от тех, где мне приходилось лежать раньше. Пустынный коридор, тишина в палатах, кресла каталки и тележки у каждой из них. Детские бизиборды на стенах фойе. Пара тренажёров. Сновали туда - сюда санитарки да щебетали медсёстры на посту. Вторая половина, куда не пускали пациентов и родственников, была безлюдна и безмолвна. Там, как объяснил, Толя, лежали "овощи", и путь оттуда намечался, в общем, один. Все кто мог рассчитывать на другой, находились в нашей половине. Разделял их пост персонала.
     Смирившись с произошедшим и успокоившись, я в несколько дней втянулся в больничный быт. Жена уехала домой, всё - таки зима и за домом нужен контроль, да она и немного работает. Дочка приезжала каждый день, когда не работала, привозила поесть. Привезла она и средства развлечения: планшет и огромный журнал сканвордов. Телевизора отделению не полагалось, зачем он неходячим? В сестринской он однако был. В холле валялись ещё два-три десятка книг, и время стало течь быстрее.
      Я самостоятельно начал ходить в столовую и общаться с тремя-четырьмя ходячими, которые могли пусть и малопонятно, но говорить. В общем, ничего особенно не омрачало, но чтоб жизнь мёдом не казалась, нам подселили во второй бокс палаты бабушку восьмидесяти лет. Бокс был приспособлен для интенсивной терапии, а бабушку родные привезли умирать, сидеть с ней дома они не могли - и сын, и сноха, и внучка работали. Наша с Толей жизнь значительно оживилась.