История одного отдела

     ...Всем известно, что каждый начальник приносит в отдел что-то свое, новое, оригинальное. По-другому общается с подчиненными, по-другому их распекает, указывает на недостатки, иначе повышает голос и бьет кулаком по столу. Отличий – уйма, и все архиважные.

     Наверное, надо задаться вопросом – а что происходит с людьми при смене руководства? И сразу получить ответ – коль меняется их жизнь, они тоже меняются! Бытие определяет сознание, и еще как определяет. А сознание, в свою очередь, определяет выражение лица, мимику, поведение. Физиономия у чиновника становится подобающей ситуации, а потом к ней подтягивается и остальное. Есть такая наука – психофизика. Каждый новый начальник меняет отдел по своему образу и подобию.

     У нас в кабинете, правда, все стабильно. Руководство неизменно уже десятки лет, тьфу-тьфу. Клим Моисеевич старенький, но жесткий, спуску не дает никому, лишнего не требует, но попробуй не выполни указания. Что тогда будет, правда, никто не знает, потому как всегда выполняли.

     Чтоб кулаком стучать, у Клима Моисеевича подушечка специальная на столе лежит. Тоненькая, черная, не догадаешься, зачем она. Две функции выполняет – и бить по ней не больно, и грохот от удара адский, аж стекла дрожат. Хитрое устройство и нужное.

     Поставит, например, он задачу, а работать лень. И думаешь – «Клим Мойсеич, дорогой, сделай одолжение, долбани по столу». Прислушается тот демократично к твоим мыслям, прокряхтит «секундочку», пододвинет подушку, прицелится половчее, и кулачком как вмажет! Бабах! Зазвенят стекла, закачается мебель, подпрыгнет пол, и бежишь из кабинета, ног не чуя. Хорошо-то как! Работать сразу хочется, энтузиазма – хоть отбавляй.

     А вот через стену от нас притаился отдел аналитики, и у них все по-другому. Не знаю, почему, но чехарда с начальниками там идет не переставая. Не мне судить, правильно ли это, однако повторю, что каждый новый руководитель меняет людей до чрезвычайности.

     Помню, был у них шеф, Вениамин. Полный, интеллигентный, доброжелательный, откуда он взялся такой в Министерстве. Люди в отделе при нем были милейшие! Плюшевые мишки, а не люди. И выглядели так же. Толстенькие, смешные. Бумагу к ним отнесешь – а уйти так просто не получается, чаем с печеньями непременно напоят, о жизни расспросят, а потом еще конфет с собой дадут, угощайтесь пожалуйста.

     Убрали его, как и следовало ожидать, и пришел другой. Не помню его имени. В отличие от Вениамина он был высокий, худой, злобный и высокомерный. Рожа, как у голавля, щеки впалые, глаза навыкате. И что вы думаете! Через месяц аналитики стали такими же. Зайдешь в дверь – и чувствуешь презрительные взгляды, чего, дескать, явился. Не то что конфет не давали, но и ответов на запросы. Процедит кто-нибудь сквозь зубы – оставляйте бумагу и ждите. Попросишь робко – ответ мне срочно нужен, работа стоит… – а их это веселит только. Нет, говорят, по инструкции на него месяц дается, вот и ожидайте, ваши проблемы, хахаха. Ну и внешне изменились, конечно. Похудели, вытянулись, щечки впали, а глаза вылезли. С другой стороны, чему удивляться! Процесс естественный, наукой обоснованный. Когда по-другому случается, тогда и удивительно.
 
     Но и этого начальника поменяли.
 
     Пришел новый, и был у него один недостаток – выпивал сильно. Отдел, разумеется, бросился пить следом. Придешь к ним и видишь, что все свободное место бутылками заставлено. Рожи синие, опухшие, не то пьют, не то похмеляются, не то пьют и похмеляются одновременно. Вопрос философский решают, что первично – пьянка или опохмел? Не только теоретически, и опыты ставят. Ответы на письма, однако, давали быстро. Вообще никаких проблем с этим не стало! Бутылку спиртосодержащую к запросу приложишь, и все отлично. В ответах, конечно, чушь полная написана, ну и что, их смысл никого не интересует. Положил бумагу в шкаф, и на том жизненный путь ее окончен.

     Через месяц ушел и начальник-алкоголик. Появился другой, и сразу приступил к борьбе с пьянством. Мгновенно победил его. Молодой он был, энергии много, как тут не победить вредную привычку, тем более что ей на смену он принес привычку другую.  Как бы это объяснить… в общем, грибы он любил. Говорил, никакая водка с ними не сравнится. Прав оказался! Того, что началось в отделе, водка дать не могла, если только не употреблять ее до белой горячки. Мы у себя часто размышляли об этом, сравнивали поведение аналитиков. Таблицы составляли. В левой колонке – поведение пьяного аналитика, в правой – поведение аналитика под грибами. Если издалека наблюдать, то происходящее в правой колонке интереснее. А вблизи надо стоять поменьше, кто знает, что им почудится. Помню, пришел запрос отдавать, а меня встречает за дверью чиновник, грустный такой, и говорит: ответ прям сейчас напечатаю, только помогите найти мою голову, улетела куда-то и спряталась, а я хоть и аналитик, но без головы не могу. Что же делать, думаю. Бумага-то нужна. Сказал ему, мол, решу вашу экзистенциальную проблему, вы пока печатайте. Через минуту смотрю – напечатал, а отдавать не хочет. Говорит, голову мою сначала верни, чужеземец. Почесал я в затылке, открыл первый попавшийся шкафчик, и сказал – да вот же она, голова, забирайте.
 
     Однако не учел, что с недавних пор в отделе грибы росли почти на каждом документе. Не отдел, а грибница. Плакаты на стенах радужные, оттуда клерки синие и многорукие смотрят, надписи «пьянству – бой, грибы – работе не помеха», «жить стало лучше, жить стало веселее» и прочие актуальные лозунги. Надышался я к тому времени грибных запахов и действительно голову его в шкафчике увидел. А та залезла поглубже, закопалась ушами в бумаги, язык показывает, дразнится, наружу никак не хочет. Пытались по-хорошему ее уговорить, да какое там. Ругается, условия неприличные ставит. Взяли швабру, так только и смогли ее одолеть. Водрузили кое-как на место. Надулась она, обиделась, разговаривать не хочет. Ну и ладно, думаю, взял документ и побыстрее ушел, а то и моя голова беспокойно на плечах заерзала, тоже, наверное, сбежать решила.

     Не понимали чиновники, как они раньше жили, в жалких четырех стенах обыденной реальности, но сняли этого грибника через две недели. Другой на его месте возник. Работоспособный чрезвычайно. Заявил, что выведет отдел в лидеры производства. Грибы выбросил, но плакаты оставил, отредактировал только – руки лишние замазал, физиономии синие подкрасил, розовощекими сделал. Долго думал, как поступить со словами «грибы», и чтоб много не переделывать, аккуратно исправил их на «социализм».
 
     Бросили, значит, чиновники галлюциногены выращивать, работать начали. Целыми днями бегать, суетиться. Печатные машинки застучали, как отбойные молотки. Шум в отделе, лязг и копоть. Лица у людей черные, белки глаз сверкают. Налобные фонари повесили, обычный свет бумажную пыль пробивать перестал.
Но радостные все, счастливые. Кричат непонятное что-то, «вира», «майна», и прочее. Грибной цвет с лиц сошел, под сажей они красные, румяные, кровь с молоком. Мускулы у клерков появились! Ходят без рубашек, прямо не клерки, а молотобойцы. Бицепсами поигрывают. По вечерам песни петь стали. "На работу иду, как на праздник, каждый день сам собою хорош".

     А потом закончили петь.

     Почему?

     Потому что не любил очередной начальник песен.

     Он вообще ничего не любил. Среднего возраста, среднего роста, незапоминающейся внешности. Не нужно ему было выводить отдел в лидеры. День прошел – и ладно. Ленился даже бумаги подписывать. Морщился, говорил, черканите сами за меня, подпись-то несложная.

     Быстро у чиновников мышцы спали. Обленились, обрюзгли за пару недель. Лица посерели, округлились. Спали целыми днями на стульях.

     Так бы и продолжали дальше, но разбудил их следующий начальник криком «пока вы спите, враг не дремлет».  В общем, так себе получилось пробуждение.
Враги, враги повсюду – таков стал новый девиз отдела. Работал новый босс раньше в секретном делопроизводстве, а там без паранойи нельзя. Тестируют при приеме на работу. Параноик – проходи; психически здоров – нельзя доверить тебе секреты родины.
 
     Наука утверждает, что если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, утка и есть; секретчик же скажет, что для утки слишком много тут совпадений,  наверное, кто-то хочет, чтоб мы поверили, что это – утка. 
 
     ...Оформляют клерки свои подозрения в докладные записки, и  несут их шефу. Лица похудели, глаза прищурены недобро, бегают, высматривают. Глаза красные – сон-то теперь настороженный, почти что не сон.

     Маленькие чиновники стали. На полметра уменьшились в росте по сравнению с прошлым отчетным периодом. Но это объяснимо, ведь начальник у них маленький, больших в секретчики не берут, у них паранойя нестабильная.
 
     Шкафами обзавелись железными, с замками сложными, полку откидную у входа повесили, так просто не зайдешь, будто шлагбаум дорогу преграждает. Подойдет к тебе сотрудник, просверлит глазами, нехотя пробурчит «чего надобно», возьмет запрос, скажет «ждите за дверью», и сидишь часами на стуле в коридорчике.
 
     ...Если сравнивать галлюцинации от грибов и паранойю от режима секретности, то можно найти серьезные различия. В первом случае твоя голова летает по кабинету, а во втором в нее прокрались враги и читают мысли. Первое лечится проще, поймал ее и нацепил, дело привычное, а как поступать во втором, наука еще не придумала.

     Вроде появилась инструкция, в которой предписывалось лечить подобное подобным, то есть конспирологию – грибами. Принять грибов на грудь, и как только голова отправится в свободный полет, ловить ее и осматривать, не вживлены ли в затылок незаметные проводочки да антенки. Замечал, кстати, похожее мероприятие у них. От дверей особо ничего не рассмотришь, но бегали они с сачком для бабочек, кричали «хватай, уйдет, чертяка», а кто-то умолял «осторожней, мне ее носить потом».
 
     И вот, когда уже весь отдел работал исключительно в шапочках из фольги, пневмопочта принесла документ о том, что и этот начальник – не вечный.
 
     ...Какая секретность, сказал новый, покуривая сигарету, в которой был явно не табак. Длинные, заплетенные в косички волосы он перевязал лентой, а его замшевый сюртук пестрел рисунками цветов. 

     Какие тайны, если миром правит любовь. У нас нет ни от кого секретов. Откройте души свету и друг другу. Увидьте, как прекрасен мир. Занимайтесь любовью, а не поиском врагов.

     Действительно, закричали все, как мы забыли, что мир великолепен. Не надо забывать о таких важных вещах! Ту же сожгли все секретное, а на окнах принялись выращивать растения, которые в сушеном и перетертом виде очень подходят для сигарет. Отрастили до плеч волосы, и, сверяясь с инструкциями, пошагово приступили к занятиям любовью, но тут дверь открылась, и вернулся прошлый начальник.

     От увиденного он едва не сполз по стене. Мой уход отменили, гневно сказал он. Я по-прежнему с вами, поэтому любить мы будем только секретные документы, кстати, где они, и почему дым в помещении.

     Делать было нечего. Опять возвратилась подозрительность, опять достали шапочки из фольги.

     Но через некоторое время снова явился парень с сигаретой и со вторым уже приказом о своем назначении.  Снова вернулась любовь в отдел и трава на подоконник, снова чиновники заговорили «просто не понимаем, как мы жили раньше», а потом вдруг поняли, поскольку в дверях показался разъяренный секретный делопроизводитель с третьим приказом и обратно сменили благодушные лица на зловещие иллюстрации из учебников психиатрии.
 
     Далее был кошмар. Наверное, механизм, отвечающий за кадровые назначения, серьезно сломался, потому как меняться эти двое стали по несколько раз в неделю, а то и в день, и у каждого нового (то есть, старого) начальника имелся юридический документ. Все по закону! Разводили руками бедные чиновники.

     Неудобно все-таки не знать, как будешь сегодня относиться к миру – любить его всеми фибрами или выискивать шпионов по темным углам. А бывает, что до обеда – одно, а затем – другое. Но привыкли. Лица в резиновые маски превратились через пару недель. Что хочешь за секунду изобразят, причем искренне, откровенно. В зависимости от начальственных потребностей. Может ли маска быть откровенной? Да, ежели она – лицо чиновника. То не маска, то душа! Зачем притворяться, если можно вжиться?

     А потом исчезли оба. Унесли с собой и любовь, и паранойю. Но скука длилась недолго, назначающий механизм то ли наладился, то ли окончательно сошел с ума и породил заросшего бородой странного мужчину в темном одеянии, который привнес в души чиновников свои изменения. Он пообещал, что теперь весь отдел будет верить не только в Министерство, но и в некоего малоизвестного здесь Бога. И поверили, как не поверить! Повыбрасывали и секретные документы, и траву, зато увешали стены фотографиями чиновников, хорошо проявивших себя на работе, состоящей из веры в Бога. Трудная у них работа, сказал новый начальник, ведь доказательств его существования мало, да и которые есть, доказывают разве что образовательный уровень тех, кто считает их доказательствами.

     Он зачитал несколько длинноватых текстов, неясных по смыслу и содержанию, очевидным в них было только одно – необходимость беспрекословно подчиняться Богу и посланнику ейному – то есть непосредственному начальнику, и настанет тогда мир и спокойствие. Переглянулись чиновники, заверили, что подчиняться для них и так дело привычное, а если от этого еще есть польза, то они рады вдвойне. Оделись в черные балахоны, обзавелись бородами, перед обедом взяли за привычку поднимать глаза к потолку и что-то невнятно бормотать.

     К сожалению, мир и спокойствие настали ненадолго. Вера вроде дала положительный эффект, сплотила коллектив не хуже, чем раньше это делали грибы, водка, трава и паранойя, но тут явился следующий начальник. Одет он был в странноватую кожаную куртку, а на боку у него висела потертая кобура. Бога не существует, с ходу заявил он, миф это и предрассудок. Есть Министерство, и его мифологии достаточно любому разумному человеку. А если кому недостаточно, добавил он, то я готов дискутировать, и вынул из кобуры наган. Огнестрельное оружие – довод серьезный, и отбросили быстренько чиновники веру в Бога как научно неподтвержденную. Свободы воли нет, говорили они, разводя руками, за нас все решают химические процессы в наших головах, поэтому сомневаться в указаниях не стоит. Приклеили повсюду фотки зверских физиономий чиновников, хорошо проявивших себя в борьбе с суевериями, и, согласно инструкции, восхищались ими каждый обеденный перерыв. Дисциплинировало это людей очень, на начальника глядели, как на высшее существо.

     Но и его скоро сменили! Пришедшего, судя по пронырливой физиономии, кроме денег мало что интересовало, а чтобы без возмущений забирать себе из зарплатного фонда отдела побольше, чем предшественники, он постарался взять лучшее от них, по крайней мере, от последней парочки. И тот, и другой требовали и добились подчинения – значит, объединим их взгляды. Бог есть, и одновременно Бога нет – каков поворот, а?! Будем верить теперь во все, что умножает власть начальства. Что на пользу, то логично. Фотографии прилепили как верующих, так и тех, кто их за веру расстреливал, а как не прилепить, если они все – замечательные люди? Славно потрудились для Министерства! Людям нужны идеалы? Вот они, смотрят злобно со стен. Жаль, говорят, что мы фотографии, а то б сейчас вам показали… Но вообще-то мы хорошие, пусть уйму народа и поугробили, но ведь и полезного много для народа сделали!

     Плечами сперва пожимали чиновники, дескать, зачем их начальник так перестраховывается, и чтобы головы шизофренически не раскололись, предлагали обматывать себе черепа проволокой, однако справились и без нее, потом гордились и поздравляли друг друга.

     Отощали, конечно, быстро. До зарплаты теперь дотягивали со скрипом, но понимали, что это не главное. Что является главным, понимали смутно и не слишком задумывались, справедливо опасаясь, что лучшее понимание радости им не прибавит.
 
     ...Не знаю, за что и того сняли, какие к нему были претензии, но факт остается фактом. Сменщика я не видел, но методом дедукции могу составить примерный портрет.

     Принес как-то я аналитикам бумагу, смотрю, а выглядят они странно. Кепочки, татуировки, телогрейки. Зубы редкие, но некоторые – золотые, поблескивают. Обрадовались чиновники моему приходу, переглянулись, потом один принялся меня отвлекать, а двое других бочком незаметно к выходу задвигались, чтоб я не убежал. Чудом спасся, чудом! И все, зарекся в отдел ходить. Под дверь им бумаги стал просовывать. Отнеслись они к этому с пониманием, тем же путем ответы передавали.
 
     Вот и ладненько. Что у них сейчас происходит, не знаю. Из-за двери то музыка непонятная, то шум, вопли, мистические завывания. Кровь часто из замочной скважины вытекает, к неудовольствию уборщицы. А неделю назад стучался кто-то изнутри, страшно кричал «выпустите меня», но прервал его нечеловеческий хохот, звук разрываемой плоти и чавканье.