Закон жизни

«Живешь, пока удовлетворяешь высший интерес и не препятствуешь высшим целям»

Когда гиря в виде двухсот тонн испорченных колбас и сыров упала на весы правосудия, даже очень покладистого правосудия маленького нефтяного городка, где каждый начальник если не друг другого начальника, так хороший товарищ непременно, то тут, хочешь - не хочешь, пришлось заводить уголовное дело…
Только сквозь время увидишь,
(А сквозь окно не дано)
То – чем кого-то обидишь,
То – что куда-то ушло.
Только бы сердце не ныло
И не тревожил обман.
Не изменить то, что было,
А что могло быть – туман,
- громко проговорил китайский наручный будильник, нацепленный на запястье у кого-то из охранников. Слова, поддержанные казематным эхом, запрыгали от стены к стене. Семеныч, подернув бровями, расклеил слипшиеся ото сна веки. В их просвете в помещении вызывавшей отвращение и озноб тюремной камеры он увидел хмуро глядевшую на него Золотуху, жевавшую к тому же его провиант. «Утроба ненасытная, все ж съест, дай волю», - подумал Семеныч и без промедления спросил, как будто только об этом думал, пока спал:
- Нинка, на кой … ты наговорила этому следователю, Хмырю, что я лично отбирал продукты в Германии для отправки в Россию? Мы же договаривались: я ездил за холодильником для подсобного свинячьего хозяйства? На кой… ты меня подставила?
- Ты, Толечка, мальчика из себя не рисуй, - разом ощетинилась Золотуха. - Спасибо за угощение, но сидеть за всех не намерена. Могу простить, Генерала и Кошелькова, они высоко летают, таких птиц сложно подстрелить. Тут лучше молчать, а то хуже будет, молчание оценят - работу дадут. А от тебя мне ничего не надо, ты-то драпанул... Надеялся, что тебя, начальника налоговой полиции, не тронут?
- Падла ты, Нинка! – вскрикнул Семеныч, приподнялся с нар и отер ладонью вспотевший лоб. - Буду стоять на своем: афера ваша, я не знал. Мое слово против твоего блеяния. Не докажешь.
- Дурак ты. Все знают: Штейтинг тебе хорошую сумму положил, а ты не поделился. Дадут срок с конфискацией, будешь знать…
- Да я тебе морду набью…
Шум в коридоре остановил руку Семеныча. Мощные, словно колокольные, удары отдавались звоном в ушах. Было понятно, что кто-то по-молодецки ломился в тюремную дверь. «Может, наши из налоговой полиции штурмуют ментовку, вызволяют», - мелькнула радостная мысль у Семеныча. Вскоре грохот возвестил, что дверь сдалась и упала. Раздался топот ног, крики и нецензурная брань.
- Застрелю, только двинься, - истерично завопил Вовка Косой.
В камеру Семеныча заглянул Сашко:
- Заканчивать завтрак надо, Анатолий Семенович, сейчас начальство нагрянет.
- Что случилось? – спросил Семеныч.
- Ваш сотрудник, капитан Братовняк, доигрался. Пьяный за рулем постоянно. Знакомые автоинспекторы миловали. А тут напился и аварию устроил. Приехал патруль, вашему бы головку-то склонить и покаяться, а он набросился и давай избивать. Силы-то, как в нефтяном фонтане. Кричит: «Я друг Ворованя и его зама Тыренко! Плюйте зубы наземь сами, или как вшей перещелкаю!» Наши вызвали помощь. Сообща скрутили. Привезли сюда, но не помогло. То ли черти ему примерещились, то ли обиделся, начал он со всей дурной мочи бросаться на дверь в камеру. Бился и телом с разбегу, ногами долбил. Выбил! Убежал бы, если бы стволы не наставили. Ну вас и кадры…
- Во-первых, Тыренко – опер. Мало денег – много форсу. Любит покрасоваться. Во-вторых, ты моих птенцов языком не черни. Мои ребята - пионеры базарных непаханых территорий, где во множестве скрываются утаители налогов. Братовняк - человек неплохой, - сказал Семеныч, а сам подумал: «Работник никудышный, никчемушный. Единственное, за что держу: на базаре с ним никаких проблем. Для нас, нормальных налоговиков, с такой физической защитой, как Братовняк, коммунизм уже наступил».
***
На базар Воровань ходил обычно вместе с женой и Братовняком. Набирал все, что нравилось, доставал служебное удостоверение и спрашивал:
- Вы что? С начальника налоговой полиции, как со всех, деньги брать будете? Цены-то сбросьте, а то попадете к нам, раскрутим по полной программе.
Позади Семеныча, улыбаясь и постукивая огромным кулаком правой руки в раскрытую лопатовидную ладонь левой, стоял бывший бурильщик нефтяных скважин Братовняк. Испуганные предприниматели сбрасывали цены до смехотворных и возмещали свои потери, обвешивая простых покупателей. А уж в сети магазинов самого богатого предпринимателя маленького нефтяного города, взявшего хороший старт с должности начальника отдела рабочего снабжения нефтяного предприятия, Сергея Хапалы, он брал все и бесплатно. Там действовала договоренность: товар - и никаких проверок. В общем, работа спорилась и приносила первые плоды…
***
Сашко незаметно ушел из камеры Семеныча и увел с собой Золотуху, вежливо поддерживая ее под руку. Он ступал осторожно, словно сын, помогающий ослабевшей    матери добраться до постели, но, как вы понимаете, это вынужденная деликатность. Заключенными Сашка в этот раз стали не простые уголовники, а влиятельные чиновники с погонами, званиями и деньгами и поддержкой тех самых высокопоставленных переселенцев, которые учуяли теплые места на Севере и, как стервятники, кинулись рвать добычу. Таких людей Сашко не мог подгонять пинками. Они могли помочь в будущем, а чужое воровство воспринималось нормально и даже с завистью. Многие крали на своем рабочем месте. Кто - гвозди, кто – бумагу, кто – плоскогубцы, кто – продукты, некоторые – деньги. Крали по должностным возможностям, крали, как могли. Что ж пальцем друг в друга тыкать? Так формировалась элита.
Воровань прилег, вперил взгляд в потолок камеры и вдруг вспомнил школу милиции, в которой он учился. «Курсанты выпивали, обмывали звания капитанов, и никто бы не узнал, если б не я, если бы не докладывал начальству, - размышлял он. – А по-другому как продвинуться? В жизни каждый сам за себя. Кто раньше понимает, тот быстрее растет. Надо быть скользким угрем и поменьше морали…»
Когда налоговая полиция в маленьком нефтяном городе только образовывалась, попасть в нее было проще простого. Проштрафившиеся милиционеры, бывшие рэкетиры и работники нефтяного предприятия, которым надоело мерзнуть на нефтяных месторождениях Крайнего Севера, устремились на новые должности. Семеныч принимал их на службу, поскольку понимал, что те, у кого есть пятно на репутации, полностью управляемы и зависимы. Это он знал по себе…
***
Просидел Воровань в камере меньше трех недель. Его и Золотуху выпустил на свободу прокурор города Коптилкин. Нет, вину с Семеныча за испорченные сыры и колбасы, за пропавшие миллионы долларов не сняли. Не получилось. Вначале Семеныча амнистировали. Затем уголовное дело прекратили в связи с изменением обстановки на нефтяном предприятии, превратившемся из государственного в частное. Семеныч остался не реабилитирован, так сказать, с тонким пушком в соответствующих местах, но на эти места старались не обращать внимания, тем более что обладатель этого пушка возвратился с тюремных нар в уютное кресло начальника налоговой полиции и оттого приобрел грозные очертания.
Как Воровань смог выйти из тюрьмы и вернуться на должность начальника налоговой полиции? Тут помогли связи. Бывшего руководителя и друга Семеныча по ОБХСС, Закоулкина, поставили начальником Управления налоговой полиции округа, а их связывало богатое прошлое. В прошлом они сообща уже опустошали карманы, кошельки и денежные пояса продавцов и спекулянтов на широких просторах советских толкучек, покрытых людьми, как голодными муравьями. Как не сдружиться, если после рейдов на толкучку они собирались в своем кабинете в здании исполкома и делили конфискованные импортные джинсы, куртки и другие престижные и нужные в хозяйстве вещи? Закоулкин, как принято, подбирал в свою структуру близких людей. В маленьком нефтяном городе у Закоулкина не было никого, кроме Ворованя. Вот и весь секрет.