На безрыбье - часть 2 - окончание

Любовные приключения ярки, но не они занимают большую часть времени, отпущенного на жизнь. Сон и работа – вот главные вынужденные занятия. Типография находилась в соседнем городе, в ста двадцати километрах. Автобусы разные, но ухабы на дороге одни и те же. Трясло до головной боли. И так три раза в неделю, благо что в соседнем городе хоть продукты можно было купить, например: маринованные импортные огурчики или грейпфрутовый сок, а иной раз – мороженое! В общем, царила скукотища, разрезаемая, как молниями, редкими забавными событиями.
Как-то попался аварийный автобус. Он громоподобно палил выхлопной трубой и затягивал собственные газы в салон через разрывы в кузове. Они залетали сизыми тучами, неся с собой отвратительный запах. Глаза щипало так, что приходилось, несмотря на крепкий мороз, приоткрывать отдушину на крыше. Закрывали ее, только чтобы согреться. Не то, чтобы веселое событие, но запоминающееся, а вот еще одно.
Водители нанимаемых редакцией автобусов в полупустой салон по привычке пускали попутных пассажиров. Не по доброте душевной. Каждый попутчик вкладывал в водительскую ладонь денежку по тарифу.
- Как-то не по-человечески получается, - возмутился как-то Алик.
- Что не по-человечески? – переспросил водитель.
- Ты с пассажиров деньги берешь, а с нами не делишься.
- С какой стати?
- А с той стати, что автобус арендован редакцией, - ответил Алик и тут же предложил. – Давай пятьдесят на пятьдесят?
Водитель отдал половину выручки, и так повелось...
После собачьих лекарств от любви работа опять заполнила всю жизнь Алика без остатка, как было до того, когда его рабочие бумаги попали под воду из чайника, но Роза теперь не возмущалась. Она радовалась тому, что муж не встречается с Мариной, по крайней мере именно так ей казалось. В какое бы время Роза не заглядывала в редакцию, Алик всегда был при делах и, если в окружении женщин, которых с ним работало слишком много (неизбежное зло, от которого Роза не могла избавиться), то без всяких романтических отношений.
Даже самый великий праздник, еще остававшийся праздником, День Великой октябрьской революции, Алик отмечал, фальцуя газету.
Слово «фальцовка» ничего не говорит читателю газеты, который привык раскрывать многостраничную газету, не вдаваясь в размышления по поводу того, как газетные листы оказываются в газете в порядке страниц. В солидных типографиях эту операцию делает печатный станок или специальная машина. В редакции газеты маленького нефтяного города, где помещения должны, по логике, с трудом вмещать все имеющееся оборудование из-за кажущегося переизбытка нефтяных денег, складку листов выполняли вручную. Вначале листы перегибали, как свертывается пополам денежная купюра, потом вбрасывали друг в друга.
Куда уходили нефтяные деньги? – этим вопросом время от времени задавался каждый житель маленького нефтяного города. Ответов было много, но главных – два. Первый – в бездонный амбар государственной казны с   центром в Москве, куда если попало, то никому не достанется. Второй – в безразмерные карманы главных лиц «Сибирьнефтегаза», т.е. «СНГ». Жителям маленького нефтяного города денег перепадало относительно немного.    Конечно, побольше, чем в теплых обжитых краях, но не равноценно потерянному на Крайнем Севере здоровью и долголетию. В общем, зарплата была такова, что Алик не чурался подрабатывать за самую маленькую доплату, какую давали за фальцовку.
Фальцовка - работа дурная. Через несколько часов Алик чувствовал себя опустошенным и отупевшим. Только пиво или водка помогали завершить тираж, иногда - Роза, приходившая проверить, чем занимается муж. К финалу фальцовки Алик обычно покачивался от усталости и опьянения, размышляя, что все беды от забывчивости: оттого, что забываются детские мечты. Это понимание позволило передать под авторство Жени Рифмоплетова следующий стих:
Не думайте, что склонность странно мыслить
Не изменяется в течение всей жизни.
Она зависима от очень тонкой меры
Между работой элементов тела
И высших составляющих эфира,
Цена которым – половина мира.
Как сохранить пропорцию стабильной
И силам разрушенья непосильной?
На то дана свобода нам как средство,
И чудеса…и ощущенья детства.
Колдобистая дорога, фальцовка до умопомрачения, как неприятные на вкус удобрения на плодоносящие поля, падали на душу Алика, и из этой души что-то произрастало в присутствии общественной необходимости данного интеллектуально-растительного продукта. Кто-то в добавочном к «интеллектуально» слове «растительного» увидит намек на недеятельное «растение» или, того хуже, «овощ» как повод для соотнесения состояния Алика с состоянием душевнобольных людей, и в чем-то будет прав. Но не в том смысле, что Алик стал недееспособен и принялся ходить под себя, а в том смысле, что он стал игнорировать многие суетные радости бытия, как, например, посещение увеселительных мероприятий или ежедневный покер. Он даже отказывался от желудочно-телесных, имущественно-денежных радостей в пользу увлекательной работы над текстами, будь то стихотворение, журналистская статья или художественная проза.
Мало того, что он много работал, он был явно талантливым человеком, умел видеть в обычном - необычное, в привычном – особенное. Очень быстро он стал известным журналистом в маленьком нефтяном городе, фамилию   которого читатели искали в свежей газете в первую очередь и, если не находили, то со вздохом разочарования   отправляли газету в помойное ведро. Хотя что такое известность среди нескольких тысяч человек, даже среди   нескольких десятков тысяч, в мире, где живут миллионы, миллиарды? Ничто! Но когда Алик задумывался над этим, то неизменно приходил к одному и тому же выводу: данная известность, пожалуй, ничуть не меньше, чем известность Шекспира в шекспировское время. Поэтому надо благодарить судьбу, что тебя хоть кто-то любит и, что самое главное, читает. Поэтому свои маленькие триумфы в маленьком нефтяном городе Алик воспринимал восторженно. Хотя не обходилось без казусов.
В маленьком нефтяном городе в честь десятилетия был объявлен конкурс на лучшее стихотворение, посвященное городу. Алик, как мы знаем, пописывал стихи и осмелился попытать счастья. Он стоял на одном из немногих незастекленном балконе своей квартиры в мощном овчинном тулупе и рыжей собачьей шапке и смотрел на ночные дома, горящие прямоугольники окон. И тут ему пришли на ум строки:
Вот и вырос северный город
Среди сосен, ветров и болот,
Как мальчишка, он весел и молод,
По мужицки работой живет.

Нефть выходит незримой рекою
Из промерзшего тела земли,
И чудесно горят над тайгою
Не огни факелов…, а зари!

Первозданная радость рожденья
Не угаснет в крови тех, кто смел.
Стройка здесь – это адское зелье:
Тяжкий труд и стихии удел.

Через пот, через грязь, через маты,
Ненадежную почву болот
Пролегают дорожки до кладов
Крайних северных – крепких широт!
Это была смесь эмоций, знаний и того состояния, когда говорят: понесло. Многие поэты утверждают, что им кто-то нашептывает слова. Алик ничего подобного не испытывал. Он сочинял, как изобретал, с желанием сказать точно и ново… Он выиграл конкурс, но волею судьбы, словно в отместку от проигравших поэтов маленького нефтяного города, в особенности от тех, кто слышит слова, получил в подарок голубой женский зонтик. Алик слегка обиделся, поменял зонтик на часы и забыл. Все ж основным его призванием была журналистика, расследования...