Две луны

В зимние, отдаваемые серебром и сверкающим снегом, ночи снежный вихрь кружил по улицам села с надеждой найти хоть одну приоткрытую дверь. В первую очередь он пустился к дому Изотовых, одному из немногих каменных домов в Ясных лугах. Это было единственное двухэтажное строение в селе, уступающее в своих размерах разве что церкви. Поживали в нём люди богатые, на жизнь не жалующиеся, милостыню подающие изрядно. Четыре дочери Изотова, да младший сын, наследник, в гостиной кружились в хороводе около ёлки. Сам глава семейства Дмитрий Петрович Изотов неустанно проводил вечера за рабочим столом, а его жена Анна Васильевна с бабкой Валентиной, сидя у камина, вязали теплые носки приходским ребятам. Оно и не мудрено, что снежный вихрь в первую очередь к Изотовым начал ломится, да только ничего из этого не вышло, и пришлось ему кружить дальше. Дальше по улице, через дом от Изотовых, стоял дом ничем не беднее, разве что с одним этажом. И у этого жилища двери были плотно закрыты, так, что нельзя было найти ни единой щелочки. Здесь жил директор сельской школы Аркадий Иванович Стацкий, человек строгий, глубоко традиционных убеждений по поводу воспитания детей. У него всё было просто. Не выучивший уроков получал двойку, провинившийся – ремень. Выучивший уроки получал пятерку, сотворивший достойный поступок – пряник. Не найдя подступов к дому директора, двинулся вихрь к дому плотника, да только где это видано, чтобы у плотника с дверями непорядок был? Пришлось лететь к швее, но и там закрыто. Подлетел к жилищу Васнецовых, а у тех вообще замок. Наверняка, к родственникам в столицу уехали, там рождество, да новый год встречать. Кружился бедный вихрь и не ведал куда ему податься; и у отца Василия был, и у пекаря Антона, и у сторожа на складе… Везде закрыто.
   Опечалился вихрь, и медленно-медленно поплелся вон из Ясных лугов. В окнах горел свет. Падая на снег, он предавал ему тихое и степенное сияние переливчатых цветов. В непрестанном своем движении оно то изумрудными, то рубиновыми шагами весьма тихо продвигалось вдоль по улице. Наконец, когда дома закончились, оно так же бесшумно сошло на нет.
   Вихрь, выйдя из села, продолжал свое унылое шествие.  Неподалеку от возвышенности, на которой располагалось селение, белой извилистой лентой замерзший ручей отделял её от другой возвышенности по своим высотам превосходящей Ясные луга. Снежный вихрь было пронесся мимо, но заметив на верху жалкое по своим видам строение, некий ветхий и покосившийся сарай, он остановился. Он стремительно взлетел на самый верх. Здесь, на более внушительной высоте, один за другим проносились его сородичи, могучие ветра. Они несли на себе колючие снега, что маленькому вихрю было не под силу. Их широкие мощные порывы сметали с верхушек сосен мирно лежащие снега и уносили их в неведанном направлении. Маленький вихрь подлетел ближе. Покосившийся сарай оказался жилым домом. Два жалких окна, прогнувшиеся крыша, косая труба, из которой шел едва заметный дым и несколько сколоченных между собою досок, что служило дверью, всё это по-настоящему привлекло внимание вихря. Не спеша ворваться внутрь, он продолжал смотреть. Одно из окон было с внутренней стороны заклеено вырезками из старых газет так, что через него невозможно было увидеть происходящего внутри. Однако первое окно, если не считать одного разбитого стекла в нижнем углу и торчащей из этого угла тряпки, было вполне просматриваемым. Единственным источником света в доме служила большая керосиновая лампа на столе. Круглый стол был не велик в диаметре. Может быть поэтому за ним сидело только трое. Сидя напротив окна, седовласый и морщинистый дед в очках с огромными линзами с упоением читал газету пятилетней давности. Сальные волосы старика были аккуратно зачесаны на правую сторону. На нём была пожелтевшая мешковатая рубашка, поверх неё – вязаная безрукавка на пуговицах. Выгнутый в сторону нос и ссадина на нём говорили о недавнем ударе.
   Рядом со стариком, читая обратную сторону газеты, устроился белобрысый мальчуган. Волосы его были на столько светлыми, что невольно напоминали благородную луну, а точнее её свойство. Ярко светит солнце, а луна, отражая её свет, хоть и не так обильно, как солнце, но всё же освещает человеку путь. Подобно и в комнате ярчайшим светом был свет лампы, а волосы мальчика принимали на себя добрую часть этого света. Кажется, что вся семья помнила ещё одно сравнение, которое привел отец Василий на одной из своих проповедей. Каждого человека он сравнил с луной, призвание которой заключается в том, чтобы отражать свет Господа, в том, чтобы во всем стараться быть похожим на Него. Отец Василий говорил: «И вот, имея такой урок и пример от самой природы, да отвергнем от себя всякое темное дело. Господь есть истинный Свет. Наше дело в том, чтобы отражать Его в своей жизни. Давайте же поступать так, чтобы все наши слова и дела, вся наша жизнь являлись этим самым отражением и прославлением Господа Бога.» 
   Своими тонкими пальцами мальчик обхватил обе стороны газеты, и опустив их, посмотрел старику прямо в линзы.
- Деда, а-а чтобы ты хотел пол-у-учить на рождество?
Дед задумчиво отвел взгляд в сторону. С отсутствующим выражением лица он посмотрел на подоконник и сказал: «Да ничего».
- П-прям таки нич-ч-чего. – не поверил мальчик.
- Да, ничего. – Старик посмотрел на мальчика, слегка приспустив очки, а затем вновь принялся читать газету. – Тебя это удивляет?
- К-к-конечно у-удивляет. Мне ка-а-азалось, что у всякого есть м-мечта.
-Мои все сбылись. -  Дед с любовью посмотрел на внука, затем на остальных присутствующих в комнате.
В комнате собралась вся семья, кроме матери. Две сестры близняшки, Аня и Поля, сидели в углу комнаты, где стоял старый скворечник, который они ловко переделали в кукольный домик. Соломенные куклы носили на себе платья из одинаковых фантиков. Головным убором для одной служил наперсток, для другой – пробка из-под лимонада.  Тут же был и Леонид, глава семейства, который мирно спал на кровати у стены. Он не вставал с неё весьма давно. Сидеть научился лишь полгода назад и для всех это было настоящим праздником, а для самого Леонида великой надеждой на выздоровление и очередным примером Божьей милости. Возле кровати стояло кресло, а в кресле бабушка Даша вязала носки на всю семью, потому что старые слишком быстро пришли в негодность, хотя и носились до сих пор.
   От стальных спиц, что так ловко работали в руках бабушки Даши, до самой земли тянулась красная нить, которая заканчивалась клубком. Клубок регулярно подвергался ударам кошачьей лапы. Острые когти врезались в нитки, затем с трудом освобождались и тут же готовились к новому удару. Над всем этим с большим интересом нависал мальчик Петя, одного возраста с близняшками. Было им всего лишь по пять лет, но Поля в один из зимних вечеров, когда все домашние сидели в полудреме, смело и резко заявила, что хоть и живет на голубой планете пятый год, однако мудрости успела набрать не меньше, чем у человека совершеннолетнего.
- Мудрой ты станешь тогда, - говорил дед, - когда научишься не выставлять себя на всеобщее обозрение, чтобы люди говорили о тебе хорошо. Если имеешь, внучка, мудрость, то показывай её не иначе как своею жизнью, а говорить в наше время всякий горазд.
   Это и другие подобные изречения деда Константина Александр, мальчик со светлыми волосами, с   великим тщанием заносил в семейный дневник старческих слов. Особенность его заключалось в том, что право заносить в него новые записи имели только внуки семейства и записывать они должны были только изречения дедов, даже если те были людьми не далекими. Дневник существовал три поколения.  Как не странно, в нём оставались страницы еще для одного. Александр часто думал о том, как однажды передаст дневник в руки своего сына и тот, будет неотступно внимать Леониду. Он был уверен, что отец обязательно доживёт до этого момента, и что ему будет чем поделится.
   В комнате царила мирная тишина, изредка нарушаемая шелестом страниц и порывами ветра в окно. Легкое колебание огонька в лампе приводило в движения многочисленные тени. Они плясали на холодных стенах с ободранными и обрисованными обоями. Танец их веселил сердце.
   Всё семейство, во всём своём тихом ожидании, выражало свою любовь отказом от различного рода игр и разговоров. Тишина эта прерывалась только по возращении мамы. Когда она заходила в дом, держа в руках вязанку дров, которые Александр наколол ещё с утра, комната со всеми её тенями оживлялась; начинали свои потоки разговоры на самые разные темы, девчонки вскакивали и синхронно кидались матери на шею, дедушка с бабушкой с превеликим благоговением привставали со своих мест и улыбаясь, готовили место для пришедшей. Когда мать именем Анна, растопив печь, присоединялась к семейству, садилась за стол, тогда и просыпался Леонид. Петька с девочками вливали в чистую чашку чая и на тарелочке преподносили отцу, а он, сев на кровать с этой чашкой, легким движением руки вручал её своей любимой. И в этот вечер, когда Анна вошла в дом, ежедневная традиция, можно сказать, церемония, повторилась.
- Благодарю. – кротко сказала Анна и, слегка подув, отпила из чашки.  Обхватив её холодными руками, она со слезами в глазах смотрела на Леонида. Он же смотрел на неё, улыбаясь своей улыбкой до ушей, и прекрасно понимая, что ничем не заслужил такой жены. А она сидела за столом в одном из двух своих свитеров, смотря на него и понимая, что ничем не заслужила такого мужа. Да, он был прикован к кровати, не мог пилить, колоть, чистить снег, в общем, делать работу по дому, но зато он был её колодцем, из которого она пила каждый день, набиралась сил, утоляла жажду. На каждый день он преподавал ей некое наставление, некое утешение и ободрение, которого ей вполне хватало на весь день и ещё оставалось на утро следующего дня столько, что она ни разу за всю их совместную жизнь не просыпалась в худом настрое.
   Твердый пучок, в которой были собраны волосы матери, дал слабину и из него выскочила черная прядь, которая не могла остаться не замеченной. Вся семья тут же хором потребовала, чтобы волосы были распущенны. После нескольких минут уговоров Анна распустила свои волосы и все находящиеся при ней пришли в высочайшее умиление.
- Смотрите, -закричала Аня, -мама принцесса! Правда, папа?
- Правду говоришь, дочь. – помогая себе руками, мужчина подобрался ближе к столу. – Да вот только мама у нас не одна такая принцесса в доме.
- В замке. – Улыбнулась Аня.
-Хорошо, -засмеялся отец, - назовём это замком. А что касается принцесс, так у нас их в доме целых четыре.
   Неожиданно для всех, так, что даже сам вихрь пришел в испуг, в углу комнаты раздался громкий стук. Кресло, так мирно стоявшее подле кровати теперь же верхом спинки героически опиралась на стену. Если бы не она, то как пить дать упало бы на пол, а вместе с ним и бабушка Даша. Как оказалось, причиной полупадения стал закатистый смех бабушки. От него она не заметила, как новый широкий носок высвободился из её морщинистых рук и принял в свои шерстяные объятия ошарашенную морду кошки. Бабушка, всё еще смеясь от того, что её назвали принцессой, однако не теплила мысли о том, что вся семья творит смех об ином. Центром внимания стала кошка, морда которой полностью утонула в красном носке. Та от испуга и от сего шерстяного забвения уцепилась своими могучими кошачьими лапами в клубок с нитками. Спустя минуту смех утих. Бабушка Даша был поставлена на место усилиями Александра и мамы. За общими разговорами, воспоминаниями и радостными восклицаниями вся семья потеряла счет часам. Когда время подошло ко сну, а это они узнали из того, что лампа начала гаснуть, то всё, обнявшись, хоть и спали рядом друг с другом, предались сну.
   Лунный свет щедро поливал комнатный мрак. Он освещал лица каждого из них. Лицо Леонида было в соприкосновении с лицом Анны. Между супругами мирно сопели близняшки. Дедушка с бабушкой устроились на матрасе подле печи, в которой просматривались еле живые угольки. В лунном свете они казались совсем молодыми. Александр знал, что несмотря на скрипящие суставы, на боли в пояснице и морщины на руках, душа, заключенная в тело, продолжает быть такой же молодой. Сам мальчик сидел около кресла, в котором спал Петька, видя уже сороковой сон. Александр, тихо пройдя посреди комнаты, подошёл к окну. Взгляд его устремился на луну. Свет её был приятен и не слепил глаз.
   По ту сторону окна на мальчика смотрел вихрь. Всем своим существом он приник к покрытому инеем стеклу. Только эта прозрачная грань, так сильно похожая на лёд, разделяла их. Первый хотел стать вихрем, дабы иметь возможность кружить около луны. Второй обнаружил в себе непреодолимое желание стать плотью, чтобы хоть на мгновение стать нуждающимся в тепле.
   Напрочь забыв о своём худом намерение ворваться в дом и навести холод с беспорядком, вихрь оставался в тишине. Он смотрел в глаза Александра, которые были так широко раскрыты и так неподвластны морганию, что в них вихрь увидел саму луну, даже две. Когда мальчик ушёл спать, тогда ушёл и вихрь. К лету он стал штилем и уже никогда не забывал об этой встрече.