Доброе время...

Олег:
   
   Хорошее время – учёба в пединституте: читаешь книжки, а тебе за это деньги платят. Учиться несложно: лекции, семинары, практикумы – делай всё вовремя, не пропускай занятия, читай и читай. Чего же лучше. Жаль только, учиться мало – четыре года, всего ничего.
   
   А начинал я свою трудовую биографию со светотехнического завода учеником токаря: допуски-посадки, классы чистоты, штампы, прессформы, сотые доли миллиметра надо на станке ловить, и всё железки да железки. Понял, что это не моё. И пошёл я учиться книги читать. О том, что надо будет работать учителем, мало задумывался.
   
   Подсчитал, сдавали мы за четыре года обучения около шестидесяти
экзаменов и зачётов. Что мы только не изучали: древнерусскую и русскую литературу, зарубежную литературу с древнейших времён до настоящего времени, общее языкознание, старославянский язык, диалектологию, историческую грамматику, педагогику и психологию, возрастную физиологию и школьную гигиену,  современный русский язык, методику преподавания русского языка и литературы и многое другое. Образование добротное, но ,как говаривал герой замечательного мультфильма: «Маловато будет!»
   
   Во время учёбы было ощущение, что как-то всё слишком уж быстро мы проходим. А сколько ещё надо было набирать, чтобы потом на урок идти уверенным, и по истории, и по художественной культуре,
по философии, мифологии, язычеству и христианству, психологии и педегогике. Так вот всю жизнь учишься и учишься (читатель может закончить фразу сам). А если серьёзно, то совершенно искренне, без пафоса и пустых комплиментов, я глубоко благодарен ВСЕМ преподавателям нашего факультета, у которых я учился. Конечно, преподаватели у нас были разные, и мы, студенты, их оценивали, и подчас очень сурово. Но вот прошло время, я оглядываюсь назад:
учили нас люди, влюблённые в свою профессию, в свою работу, жаждущие передать нам свой опыт и знания, которые, как ни странно прозвучит эта фраза сегодня, любили нас, верили в нас.
   
   Да, не всё было гладко, было и непонимание, и какие-то конфликты, но было главное: четыре года общения с людьми науки, широко образованными и профессионалами в своей области, четыре года я слышал правильную литературную речь, учился подвергать всё сомнению, искать доказательства, систематизировать и классифицировать наблюдаемые явления,  анализировать и обобщать. В стенах института меня научили самостоятельно добывать знания, работать с источниками, вырабатывать самостоятельную, свою точку зрения на тот или иной вопрос. Особенно значимым это стало для меня сейчас, когда околонаучный мир наводнён ничем не обоснованными измышлениями, псевдогипотезами и теориями. Наверно, скоро вполне серьёзно будут обсуждать вопрос, а был ли Пушкин Пушкиным.
   
   Мы не только учились, были и встречи с интересными людьми, смотры художественной самодеятельности, газеты «Филолог» и «Авось», театр и кино, студенческие вечера, танцы до упаду, гитара и песни, была – общага. Городские нам, общежитским, наверно, завидовали, жизнь в общежитии била ключом.
   

   Ещё одна особенность или странность факультета: не было давления идеологии. В школе заидеологизированность была сильна: пионеры, комсомольцы, сборы, собрания, макулатура, металлолом. Всё вместе, сообща, коллективом. Всё страшно заформализовано, бездушно.
   А в институте? Да, нам читали лекции и по истории КПСС, и по научному коммунизму, и основам марксистско-ленинской философии. Предметы как предметы, выучили, сдали. Конечно, по Гегелю и Канту хотелось пройти побольше, но это уже после. Образование наше было гуманитарным, а по духу, содержанию, целям – гуманистическим. Конечно, была такая эпоха, часть литературы и литературного процесса была для нас закрыта. Пришло время – вернули «не ту литературу», а читать стали меньше. Где они, властители дум? Теперь всяк сам по себе Диоген, только философия получается какая-то очень уж мелкая. А на предложение почитать, следует стереотипный ответ: «Найду в Интернете». Чтение – труд, этому великому труду меня научили на филологическом факультете.
   
   Декан факультета – Лев Николаевич Рыньков. Округлый, мягкий, очень деликатный человек. Интеллигент. Очень доброжелательный.
Когда говорил, немного покашливал, словно извинялся за беспокойство. Он вёл у нас «Введение в языкознание» и «Общее языкознание». А там терминологии уйма, где бедному первокурснику всё это запомнить. Лев Николаевич нас хорошо понимал, был к нам снисходительным. На экзаменах закроется от нас газетой, а если уж кто-то в открытую начнёт списывать, покашляет, похмыкает, скажет: «Товарищи, вы что-то увлеклись», - и всем всё понятно, списывать прекращают. И как бы то ни было, программу по языкознанию мы усваивали и терминология по мере обучения становилась понятной. И вообще все студенты знали, Лев Николаевич всегда выслушает, поможет, если надо помочь, посоветует. Мягкий, но не мягкотелый, доброжелательный и справедливый.
   
   Педагогика и психология – испытал я от этих курсов, мягко говоря, некое разочарование. Не хочу никого винить, просто потом пришлось во многом самостоятельно разбираться и знаний набирать. Между теорией и практикой дистанция огромного размера. С чем сталкивается учитель, впервые входя в класс? Каким образом создать рабочую обстановку на уроке? И вот каждый молодой педагог самостоятельно выплывает,а не выплывет, ну и ладно. Где, у кого научиться этому? В первую очередь у тех, кто тебя учит. Как здороваться, рассказывать, объяснять, спрашивать, как требовать, как добиваться поставленной цели. И этому учили нас наши преподаватели филилогического факультета – на занятиях, в общении, самой аурой филологического факультета.
 
    Но и в педагогике светил нам яркий луч - лекции Шишмаренкова по истории педагогики. Как увлекательно он рассказывал, казалось бы, скучнейшие вещи. Да, где-то упрощал,  но перед нами была живая история педегогической мысли: какие интереснейшие люди, какя жизнь, какие идеи!
   
    Людмила Сергеевна Шепелева вела у нас теорию литературы. В школе было как: выучил определения, привёл примеры и – молодец, всё. А на семинарах у Людмилы Сергеевны надо было размышлять, сопоставлять точки зрения, выявлять противоречия, делать выводы, учиться работать с книгой. Всё, что раньше казалось просто терминами, вдруг ожило, стало интересным  и, самое важное, необходимым для понимания литературного произведения. А ещё то, что мы изучали по теории литературы, напрямую связано с другими областями искусства: содержание и форма, стиль, композиция, романтизм, реализм, цельность образа. Разбирая одно, лучше начинаешь разбираться в других областях.
Меня особо занимала и занимает композиция: литература, музыка, живопись, архитектура – соответствия самые прямые.
 
   Людмила Сергеевна читала лекции и вела семинары в спокойной, неторопливой манере. Внимательно слушала, предлагала подумать,
умела доказательно  и убедительно обосновать свою позицию. От всего облика Людмилы Сергеевны веяло какой-то магической основательностью и уверенностью. В нашей группе не любили выступать, спорить, а вот размышлять вслух – это было наше. Поэтому на занятиях Людмилы Сергеевны нам было очень комфортно.
   
   Старославянский вёл у нас Геннадий Андреевич Турбин. Вошёл он к нам в аудиторию первый раз – большой, умный (голова без волос), в очках, в чёрном костюме и так с хитринкой на нас посматривает, мол, знаю я вас, ребята. А мы сразу увидели, что это – профессор. Читал увлечённо, толково. Меня сначала удивляло, как это он без всяких записей, никуда не заглядывая, излагает материал очень последовательно и системно, понятно. А следующую лекцию Геннадий Андреевич начинал точно с того места, на котором остановился на предыдущей лекции. Мы понимали, что Геннадий Андреевич знает в старославянском всё, но память иногда его подводила. Читает лекцию и вдруг остановится – забыл – почещет в затылке, вспомнит - и дальше читает.
   Люди как люди. Геннадий Андреевич любил, когда беседовал со студентками, подержать их за локоток. А мы понимали: наши девчонки – красивые.
   
   Страсть Геннадия Андреевича – южноуральские говоры. Честно скажу, меня диалектология сначала не увлекала. Но нет, не пропали занятия даром. Приехали мы с Людмилой в Точильный молодыми учителями, стали вслушиваться в живую речь – это же, правда, интересно: сколько образности, выразительности, чувства. А ещё мы ездили в Биянку, записали живой говор, живой разговор, собрали книгу. Для нас говор – явление эстетическое. Слушаешь – ручеёк течёт, чистый, прозрачный, звонкий. Между Ашой и Миньяром расстояние небольшое, а говор отличается: у миньярских то слово особенное выглянет, то «цоканье» услышишь. И для миньярских характерна некая мягкость в произношении. А Миньяр – моя родина. Говор – родной. Отец у меня украинец, мама русская.
В нашей семье много звучало украинизмов. Наша дочка курсовую работу по этой теме писала. Спасибо Геннадию Андреевичу, открыл нам диалектологию.
   
   Небольшой эпизод из жизни: кафедре русского языка выделили мебель, её надо было привезти с мебельной фабрики. Мы, несколько студентов и Геннадий Андреевич, поехали за мебелями. Приехали, Геннадий Андреевич куда-то ходил, договаривался. Подошли две работницы, им нужен был старший. Одна другой говорит:
-Смотри, вон наш мужик идёт!
-Какой это тебе мужик, это – профессор!

   Я слушал как поэму лекции Галины Сергеевны Кошелевой. Аккуратная, прибранная, от нас где-то далеко – в античности или в эпохе Возрождения. Нервная дрожь была: как сдать зачёт, экзамен у Галины Сергеевны, ведь она знает всё, а нам за всю жизнь столько не прочитать. И зачем помнить, сколько раз Гектор Трою обегал.
Многие студенты воспринимали и античку, и средневековую литературу как неизбежную тягость. А ещё была литература эпохи Возрождения, литература 17, 18, 19 веков.
   
   А я любил лекции Галины Сергеевны: блестящее изложение материала, глубокий аналитический подход, внимание к деталям и умение не забывать главное, целостность образа. Анализ – музыка. Так бы и слушал. Галина Сергеевна учила видеть творца художественного произведения, его мир, его душу. Книга – диалог, беседа с умным человеком.
   Галина Сергеевна учила нас читать с чувством, с толком, с расстановкой. Учила читать умно.
   
   Она была  куратором нашей группы, но над нами не довлела, а мы, люди молодые и самостоятельные, были этому очень рады.
  Был какой-то праздник, вечер, накрыли стол. За столом вся наша группа и Галина Сергеевна с нами. Мы чувствуем себя стеснённо. Галина Сергеевна внесла тёплую ноту, разрядила обстановку:
-Давайте последуем совету поэта:
   У которых есть, что есть, - те подчас не могут есть,
   А другие могут есть, да сидят без хлеба.
   А у нас тут есть, что есть, да при этом есть, чем есть, -
   Значит, нам благодарить остаётся небо.
   
   Галина Сергеевна открыла нам Данте, Филдинга, Свифта, Бальзака, Диккенса. Я ей благодарен за Бёрнса, это один из самых любимых моих поэтов.
   
   Лев Сергеевич Кошелев вёл у нас курс зарубежной литературы второй половины 19 века. Он только начинал свою преподавательскую деятельность. Чуть постарше нас. Он был для нас  понятным, но запанибратских отношений не было, хотя Лев Сергеевич приходил к нам в общежитие, мы общались.
   
   Лев Сергеевич восхищался Киплингом, а мне больше всего запомнились его лекции и семинар по французскому символизму. Мне это было очень интересно, а Лев Сергеевич в символизме разбирался и глубоко и понятно его суть излагал. Принёс, как иллюстрации к лекции, пластинку Д. Тухманова «По волнам моей памяти». Мы слушали, вникали.
   Символ, символизм – сложно. Я над этим размышляю всю жизнь.
А дорогу указал Лев Сергеевич. Спасибо большое.
   Была учёба, была разноцветная жизнь.
   
   В Челябинске открылось художественное училище. Первокурсники выставили свои работы в фойе кинотеатра «Урал»: портреты, пейзажи, натюрморты, иллюстрации к литературным произведениям – Лондона, Бажова. Одна работа особенно запомнилась – «Твочество»: раскрытое окно, ноты к «Пер-Гюнту». Юноша за фортепиано мучительно пытается создать свое. Створки окна в деформированной перспективе, изломанные руки, угловатая фигура – тяжек путь познания-творчества.
   
   Посчастливилось мне побывать на выставке Ф. Константинова, замечательного художника, мастера ксилографии. Особенно поразили иллюстрации к произведениям Лермонотова и Мицкевича. Но из всех искусств для нас важнейшим было кино. Фильмов мы смотрели много, обсуждали увиденное.
   Фильм-балет «Спартак». Какие сильные, могучие образы!
   Существовал в те времена маленький кинотеатр «Знамя», в нём показывали полуразрешённые фильмы. Там я увидел фильмы «Андрей Рублёв», «В четверг и больше никогда».
   
   Организовывали показ и в стенах института. Помню, хорошо помню «Зеркало» (Виктор Петрович Рожков после просмотра сказал, что здесь есть о чём поговорить), «Белая стена» (режиссёр С. Бьёркман, в главной роли Харриет Андерсон).
 
   Многие из студентов очень интересовались изобразительным искусством. Художествнные выставки были скучными , в основном – производственная тематика. И мы занимались в читальном зале, листали толстенные альбомы. Увлечены были Чюрлёнисом: музыка живописи, сонаты образов, такая глубокая поэтическая филсофия.
  Я любил заниматься в читальном зале: просторно, уютно, тихо, слышен только шелест страниц. Работники зала очень внимательны: подскажут, помогут найти нужную книгу. Принесёшь стопку томов, обложишься ими и – наслаждаешься мудростью веков. В читальном зале я открыл для себя Рериха.
   А ещё мы любили бардовскую песню. Высоцкого запойно слушали, а ещё звучали Окуджава, Дольский, Городницкий.
И были битлы, «Абба», «Бони М».
   
   По вечерам в общаге в рекреацию приносили проигрыватель, ставили «заводные» пластинки, и начинались танцы до упаду. Мой товарищ по комнате Шура Ланге играл на баяне, и я кое-что мог. И мы выдавали на танцах «Яблочко», «Калинку», «Коробейники», старинные вальсы, «Цветущий май» или что-нибудь дикое, как бы рок-н-рольное.
   
   Большинство девушек нашего курса (за других не знаю) были влюблены в Александра Ивановича Лазарева. Некоторые специально встречали его несколько раз, чтобы лишний раз поздороваться.
   
   Модный ( на каждую лекцию – в новом костюме) и обаятельный, а как поэтично излагал материал по древнерусской литературе и русскому народному творчеству! Притча, которую поведал Александр Иванович, когда рассказывал о жанрах древнерусской литературы:
 
   Идёт человек по пустыне, навстречу лев. Куда спрятаться? Вдруг видит колодец. Прыгнул туда. А на дне колодца – змея, вот-вот бросится. Сверху – смерть, снизу смерть. Человек видит перед собой веточку с ягодками. И потянулся он к веточке…Вот такая притча.
   
   А ещё, что запало мне в сердце? Мир русской поэзии: былины, исторические песни, лирика народная. Глубина, философичность образов, метафоричность. Открыл имена великих подвижников, хранителей духовности народа: Киреевский, Афанасьев, Даль, Рыбников, Гильфердинг. Я – проникся. Всю жизнь вместе с другими делами интересовался и народным (детским) творчеством. Вместе с Людмилой собирали и систематизировали детский фольклор. У нас много материала по детским играм, считалкам, стихам. А заразил нас этой страстью Александр Иванович.
  От русской народной поэзии, от древнерусской литературы потянулись ниточки к язычечству, мифологии, к первоосновам духовного бытия.

   Мир – радость. Мы – люди молодые, нам бы, как сейчас сказали, приколоться. Александр Тувьевич Кирсанов вёл у нас современную зарубежную литературу. Небольшого ростка, такой кругленький толстячок, как заходил в аудиторию, сразу начинал вздыхать и охать:
- Невозможно дышать, я сейчас задохнусь, скорее окно отворите.
 
   Окно отворяли, впускали свежий воздух, Александр Тувьевич оживал, вздыхал полной грудью и начинал лекцию. Преподаватель мягкий, но с заковыками. На семинарах при анализе  произведения надо было точное слово найти, именно то, какое нужно было Александру Тувьевичу. А без этого слова весь процесс останавливался.
   
   Семинар, мы минут пятнадцать ищем термин «отчуждение» ( что-то необходимое для характеристики деградации капитализма). Еле-еле нашли, а Александр Тувьевич очень удивлялся, как нам на политэкономии не объяснили, что это такое. Скучать на занятиях  у Александра Тувьевича мы не скучали.
   Хорош был анализ произведений Хемингуэя, тем более я его не очень признавал, кроме «Старика и моря». А ещё был Астуриас «Сеньор президент», Сэлинджер «Над пропастью во ржи». И, спасибо Александру Тувьевичу, - подарил нам Г. Бёлля «Глазами клоуна». Моя настольная книга.

   Всё по полочкам, последовательно, логично, системно – так было на занятиях у Аллы Алесандровны Скребневой. Познавали мы стилистику русского языка. Любимый фильм Аллы Александровны – «Андрей Рублёв». Она приводила много примеров оттуда. Хорошее чувство, когда всё понимаешь и логично в голове укладывается.
 
   В области русского языка и литературы нас готовили хорошо. Заковыка была в педагогике. Нас учили учиться, а как научить учиться ребят? Вот придёшь в класс и что делать? Пока до этого было далеко, но вопросы возникали. Может быть, и не ставя такую задачу, на своих занятиях многие преподаватели учили нас учить, как подавать материал, как компоновать занятие, достигать учебной цели. В этом отношении методика Аллы Алексанлровны – прекрасный пример.
 
   Смешно вспоминать, но я школу закончил с убеждением, что русский язык это грамматика, орфография и пунктация. А что ещё?
   Учёба раскрыла глаза: слово – это целая вселенная. Сколько здесь всего! Логика, анализ, математика – то есть такая же строгая наука.
   
   Антонина Михайловна Чепасова ввела нас в мир современного русского языка: слово и фразеологизм. Мне фразеологизмы очень интересны и по сей день: прямое значение и образная сторона. Ребятам их очень интресно рисовать. Это такие причудливые загадки, которыми можно поиграть, поразмышлять над ними.  Очень развивают образную сторону мышления. Меня восхищало, как Антонина Михайловна умеет глубоко и точно анализировать языковые явления, сразу схватывая суть. Особенно синтаксис – Антонина Михайловна учила думать.
 
   Антонина Михайловна – преподаватель своеобразный и своенравный. Но наша группа нашла с ней общий язык. У нас сложились хорошие отношения. Как-то она попросила меня и моего товарищи Саню Несмиянова оформить кабинет русского языка.
 
   Мы недели две вечерами и ночами писли и офрмляля стенды. Хотелось сделать на ять, в грязь лицом не ударить. Переживали, вдруг не понравится. Антонине Михайловне понравилось, она даже пыталась заплатить нам деньги.
   
   Не знаю, по какому случаю, наша группа оказалась в гостях у Антонины Михайловны: двухкомнатная хрущёвка, обстановка очень простая и скромная. Стеллажи с книгами. А мы-то думали, преподаватели шикарно живут.
   
   Угощала нас Антонина Михайловна чаем с пирожными. Мы скромничали, стеснялись. Я обратил внимание на большое собрание сочинений  М. Пришвина. Антонина Михайловна с большой любовью и теплотой говорили о Пришвине. Она знала его творчество чуть ли не наизусть. А мне всё было недосуг читать филсофа: работа, конспекты, вечера, мероприятия, творчество. Но я слова Антонины Михайловны помнил. Что же такое она в нём нашла?
   
   И вот буквально в последние годы «дошёл» я до Пришвина. И читаю я его понемногу, медленно. Несколько строчек пройду и опять перечитываю. Его проза настолько философична, даже перенасыщена мыслью. Что-то близко к дзэн-буддистской литературе. Вот такой он, Михаил Михайлович. А указала на него Антонина Михайловна, за что я ей глубоко благодарен.
   
   А у нас на память об  общении с Антониной Михайловной  есть книга с фразеологизмами и дарственной надписью от Учителя.
   
   Виктор Петрович Рожков читал у нас курс русской литературы 18 века и первой половины 19 века. Скажу, как было. Мы (студенты моего курса) не очень понимали друг друга: После курса осталось ощущение некоего недоумения, какой-то недоговорённости.
   
   Виктор Петрович слишком в эмпиреи углубился, а мы не дотягивали. Мне были по душе у Виктора Петровича формы сдачи зачётов и экзаменов. Они были разнообразными и интересными: творческий вопрос, микроисследованние по избранной теме, реферат монографии.
   
   Виктор Петрович опирался на знания, которых у нас не было. Многое из того, о чём говорил Виктор Петрович, я стал понимать гораздо позже. Рассказывая о Радищеве, Виктор Петрович много времени посвятил взаимоотношениям  Радищева и его рано ушедшего друга Ф. Ушакова. Как это было важно для понимания жизни и творчества Радищева, я понял только через много лет.
   
   Так же и с Пушкиным. Проблемы, которые поднимал Виктор Петрович, стали понятны, когда я достаточно много начитал по жизни и творчеству Пушкина.
   По молодости лет легко раздавать оценки, а вот как сам поработаешь учителем. начинаешь задумываться.
   
   Чудный предмет, чудный преподаватель  - методика литературы, Рид Фёдорович Брандесов: ироничный, с прекрасным чувством юмора. Система занятий у него была продумана и выверена. Каждый приём отрабатывали на отдельном занятии: устное рисование, киносценарий, эвристическая беседа. По анализу литературного произведения в старших классах каждый из нас готовил отдельный урок. У меня был Блок, поэма «Двенадцать». Готовился я тщательно, но сильно волновался. Мягко говоря, не очень получилось. Но Рид Фёдорович нашёл,  за что похвалить. На недоработки сильно не напирал.
 
   Мы приехали на встречу с выпускниками. Жалуемся Риду Фёдоровичу:
-Директор - консерватор, не даёт развернуться.
А Рид Фёдорович:
-Вам дай волю, вы всю школу разнесёте.
Я сделал для себя вывод: новаторство надо разумно сочетать с традицией. Образование по сути своей дело консервативное. Надо много думать, прежде чем что-то новое пробовать.
   
   На первом году обучения у нас был спецкурс «Выразительное чтение». Вела его у нас Людмила Тимофеевна Бодрова. Маленькая, изящная, на высоких каблуках, с высокой причёской, на пальчиках маникюр и огромный перстень. Было в Людмиле Тимофеевне нечто театральное, в хорошем смысле. Мы любовались, когда она читала нам что-нибудь: выразительно, с чувством, с толком, с расстановкой. Было это немного комично для нас, юных и смешливых.
 
   Было ещё яблоко. Людмила Тимофеевна клала его на стол, а в ходе занятий смачно откусывала. Это было впечатляющее зреклище. Мы у Людмилы Тимофеевны чувствовали себя комфортно, но читать выразительно учились, хотя, как бы сейчас сказали, любили поприкалываться. Было задание приготовить прозаический отрывок для выразительного чтения. Юра Горявин, наш сокурсник, приготовил из Ш. Нодье что-то кладбищенское. Читает сумрачным голосом, настроение есть, но есть и ирония. Мы улыбаемся: кладбище, замогильная тишина, страсти-переживания, а у нас в окна солнце светит, Людмила Тимофеевна яблоко грызёт, и перстень сверкает. Группа в восхищении.

   Мы замираем, когда по коридору идёт Надежда Михайловна Михайловская, такая строгая дама из 19 века. Она читала у нас курс по русской литературе второй половины 19 века. Старшекурсники нас запугивали: у неё очень трудно сдать, читать надо всё. Мы и сами понимали, это же какие глыбы: Тургенев, Лесков, Салтыков-Щедрин, Толстой, Достоевский, Чехов. А ещё поэзия: Некрасов, Фет, Тютчев.
   
   Сейчас понимаю, Надежда Михайловна спрашивала с нас по минимуму. Ведь каждый писатель – вселенная, а мы только прикоснулись – и дальше. Ещё бы с год поучиться. Надежда Михайловна дала самую суть, базу, опорные точки, дальше можно было работать самостоятельно. Особенно по Достоевскому. В живой беседе, в общении постигаешь то, что в никакой монографии не прочитаешь. И спасибо за Тютчева. До лекций Надежды Михайловны знал я «Люблю грозу в начале мая» и всё. Вдохновенно Надежда Михайловна раскрыла глубоко поэтический мир философа-поэта. В каком упоении и восторге я вникал в каждый стих Фёдора Ивановича. Даже гуаши к его стихам стал писать. Навсегда поэзия Тютчева со мной. А подвигла на это Надежда Михайловна Михайловская.
   
   Были мы в гостях у Надежды Михайловны. Двухкомнатная квартира, и от пола до потолка – книги и книги. По хорошему завидно. Пили чай, а Надежда Михаловна рассказывала нам о своей жизни: с военного времени у неё осталась такая черта характера – делать запасы. Продуктов покупать много. Кстати, такая черта осталась у многих, переживших военные годы.
 
   На память о муже – ружье на стене и весенний пейзаж: муж занимался живописью. Пробовали у Надежды Михайловны соки её собственного приготовления  - томатный, яблочный, грушевый, чимус, очень вкусные. Оказалась Надежда Михаловна человеком общительным, доступным, интересным. Мы готовы были слушать Надежду Михайловну сколько угодно. Она стала для нас понятнее. А ещё мы в очередной раз убедились – надо читать, читать и читать, и думать.

   Была факультетская стенгазета «Филилог». Выпускали её на склеенных листах ватмана. Газета как газета. Студенты подойдут, почитают. Делали мы её старательно, чтобы была интересной. И пришёл к нам на курс вести спецсеминар по современной советской поэзии Игорь Николаевич Табашников, который научил, как делать газету.
   
   Что-то мы обсуждали, о поэтах говорили, а Игорь Николаевич предложил необычную газету сделать, интересную для всех, чтоб – мимо не пройдёшь.
   
   Первое – название. Ночь сидели, а выбрали то, что предложил Игорь Николаевич, - «Авось». Он и рисунок-заставку сделал к первому номеру: чудак человек пилит ножовкой яйцо – авось, что родится. И ещё всякие придумки мы туда сделали. Газета вышла на славу. Народ толпится, читает, смотрит, удивляется. И мы, работники пера и кисти очень довольные – удивили публику. Лиха беда начало. Надо и дальше на уровне оставаться. И стали мы «Авоську» выпускать на обоях, мешковине, на лоскутках и ещё на чём-то, материал взрывной и  юморной подбирали. Это было здорово – творить. А Игорь Николаевич нам идеи подкидывал. Смог устроить поездку в Москву. И студенты из нашей группы встречались с самим Булатом Шалвовичем Окуджавой. Хотели и с Беллой Ахмадуллиной поговорить, но тут им было категорически отказано. Игорь Николаевич очень сокрушался:
-Что же вы так, надо было ехать в Переделкино и ловить там на дороге любого.
   
   «Авоське» мы отдавали много сил и энтузиазма. Бывало, студенты утром на занятия идут, а мы ещё только газету вывесили и тащимся в общежитие.
Где-то Игорь Николаевич находил классные фотографии или вообще что-то необычное. Вот такая была «Авось». А главное началось, когда мы  работали в школе. Наши газеты были самые лучшие и в школе, и в районе. А научил нас газетному делу
Игорь Николаевич.
   
   Вроде бы просто сделать шаг в сторону, а если бы не творческая подсказка, так бы и клеили листочки. А была у нас газета и из рябины-калины, и на берёсте, и из пуха-снега, со снеговиками, игрушками и сказками. И чем мы её только не нагружали: необычные фотографии, поделки, загадки, рисунки, шаржи.  Зато была необычная и всем интересная. Вот Игорь Николаевич научил, так научил.

   Вот уже больше двадцати лет мы преписываемся, созваниваемся, дружим с Лидией Андреевной Глинкиной. Она, когда мы учились, вела у нас историческуую грамматику. Приветливая, улыбчивая, деятельная, доброжелательная и строгая. Её увлеченность языком передавалась и нам. И вообще было стыдно и неудобно что-то у Лидии Андреевны не выучить. Не знаю, как это объяснить. Не было боязни, просто к такому преподавателю нельзя было прийти неподготовленным. Замечательным было и то, что Лидия Андреевна очень убедительно показывала, что без знания исторической грамматики не поймёшь особенности современного русского языка. Великое педагогическое мастерство Лидии Андреевны заключается в том, что она умеет преподносить материал ярко, точно, строго научно и эмоционально. Это чувство почти не имеет внешнего выражения, но интонация, почти неуловимая мимика, жесты говорят нам: посмотрите, как это удивительно, какое это чудо, какой он живой – язык. Учить, познавать его – это такое счастье. С другой стороны, чем больше мы С Лидией Андреевной изучали историческую грамматику, тем больше охватывал трепет: это же какой-то неисчерпаемый мир, это же жизни не хватит, чтобы всё усвоить, А Лидия Андреевна знает всё. А всё знать невозможно.
   
   Закончилась учёба. Выпускные экзамены. Жаль покидать стены факультета, но надо начинать педагогическую жизнь. С Лидией Андреевной мы изредка переписывались. Пришли девяностые годы.
Пришло время экспериментов. И мы с головой окунулись в эту работу. Надеялись, что наш факультет нас не оставит, поможет. Тем более, что нам был нужен научный руководитель, а без него- никуда.
Поехала Людмила в Челябинск, зашла на факультет. Лидия Андреевна согласилась нам помочь. И это была большая удача. Надеяться- то надеялись, но переживали: поверят ли в нас, что мы не мыльный пузырь изобретаем. Нам нужен был руководитель, мыслящий широко, обладающий системным видением. Мы начинали работу по интегрированному курсу «Мировое древо», в который структурными частями входили русский язык, литература, история, мировая художественная культура, изобразительное искусство, музыка.
   Искали пути решения проблемы целостного знания, его практического освоения.
   
   Всё ж раздёргали, растащили по уголкам. Ученик не умеет связать материал по истории с литературным процессом, с культурной жизнью. Отсюда восприятие литературного произведения бледно, схематично, неполноценно. Так же и на уроках истории кому из ребят придёт в голову привлечь для осмысления Бородинской битвы описание сражения в романе «Война и мир». И по сю пору а воз и ныне там: русский язык отдельно, литература отдельно, история ещё отдельнее, а мировая художественная культура, изо, музыка так далеки, что и не видать.
   
   С тех пор много воды утекло. Многое изменилось. А я не буду скромничать и скажу, что мы были на верном пути, наработали, собрали, систематизировали богатый материал. И в наших успехах самая прямая заслуга Лидии Андреевны. Она верила в нас, в наши идеи, понимала, чего мы хотим достичь, каким образом к этому идём. Помогала нам своим авторитетом, конкретными и точными советами, дружеским участием. Доброе слово и кошке приятно, а для нас так было значимо дружеское расположение Учителя.
 
   Для нас Лидия Андреевна и человек науки, уникальный в своём роде специалист, и учитель-практик, который держит руку на пульсе времени, чутко ощущает потребности учителя-словесника.
Из авторских книг Лидии Андреевны у нас уже собралась небольшая библиотечка. И, самое главное, она у нас постоянно в работе. Назову лишь две книги из библиотечки, особо значимые:
«Словарь-справочник: этимологические тайны русской орфографии» и «Иллюстрированный словарь забытых и трудных слов». Без таких словарей на уроках русского языка и литературы просто нечего делать.
   У всякого явления есть две стороны. В провинциальной жизни есть много хорошего, а есть и такое, от которого хотелось бы куда-нибудь деться. И вот в этом отношении Лидия Андреевна для нас – духовная поддержка и опора. Дай Вам Бог здоровья, Лидия Андреевна, и чтобы нам ещё на долгие годы общаться.

   Может, и не так сказал, и не всё сказал. Говорил искренне, от всего сердца. Ещё раз повторю: я благодарен ВСЕМ преподавателям, котрые меня учили на филологическом факультете.
  Так сложилась  жизнь, что я большую часть моей педагогической деятельности занимался преподаванием изобразительного искусства, занимался  и занимаюсь живописью и деревянной скульптурой. Но если бы была возможность, я без всяких сомнений пошёл бы опять учиться на филологический факультет челябинского пединститута. Доброго здравия, факультет!

Людмила:
   До поступления в  пединститут я работала в детском саду и даже контролёром на заводе. Вспоминая школу и особенно уроки литературы, захотелось доказать, в первую очередь себе, что на уроках в школе может быть интересно, а изучение литературы – это ни с чем несравнимая радость, это такой волшебный мир, в который чем больше погружаешься, тем более необъятным и удивительным он предстаёт. Так  я стала учиться на филологическом факультете, не знаю, как сейчас, а в то время одном из самых престижных. В какой-то мере «круче» нашего факультета был иняз. Но это студенты иняза так считали. А мы знали, что самые умные, самые талантливые, самые образованные учатся на филфаке. У нас самые лучшие преподаватели. А филологическое образование – самое лучшее образование.
   
   Не буду повторяться – Олег сказал. Мне хочется кое-что добавить. Людмила Ивановна Журавлёва, с которой вместе мы постигали методику русского языка, была куратором нашей группы. Я ей очень благодарна. Она научила нас составлять толковые планы уроков, ставить учебные цели и добиваться их. В ходе педагогической работы мне приходилось давать много открытых уроков, и, не буду скромничать, они признавались учителями блестящими. Но не это главное, главное, что Людмила Ивановна научила видеть перспективу, работать на опережение. Работая в пятом классе, я знала, что получу в одиннадцатом. Людмила Ивановна научила работать на результат. Благодаря,в первую очередь, её методическим разработкам, я всегда на уроках чувствовала себя уверенной. Её книжка «Русский язык в алгоритмах» действительно послужила мне и моим ученикам «своеобразным орфографическим светофором, который даёт зелёную улицу норме и мигает красным цветом, если орфография нарушена». Я помню уроки Людмилы Ивановны в школе №1 города Челябинска, где мы, студенты, сидели у неё в классе и зачарованно следили за тем, как она уверенно, легко, с любовью к ребятам и предмету вела урок. Строгой, требовательной, принципиальной, душевной и знающей своё дело запомнилась мне Людмила Ивановна. Спасибо ей за всё.
   
   Александр Иванович Лазарев влюбил многих из нас в свой предмет, открыл самоцветность русского народного творчества и глубокую философию и эстетическую ценность древнерусской литературы. Добрыми словами вспоминали мы Геннадия Андреевича Турбина и Александра Ивановича Лазарева, когда получили возможностьездить в Биянку, запечатлеть, хотя бы немного жизнь, быт, говор её удивительных жителей. Какие там живут простые гостеприимные и радушные люди. А их руки, мосластые, изработанные, так много они поработали  на своём веку.
Вечные труженики, сохранившие и вкус к жизни, к её радостям, праздникам и будням.
   
   А как у них ладно. В доме чистота, ничего лишнего, всё на своём месте. Перед домом и во дворе всё по-хозяйски, добротно, основательно. Бабушки, у которых мы были в гостях, с юмором, присказками, талантливо и живо рассказывали о своём житье-бытье, о многотрудной жизни. А начиналась для нас Биянка с лекций Геннадия Андреевича и Александра Ивановича.
   
   Спасибо Александру Ивановичу и за Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Дело в том, что я сдавала экзамен у Александра Ивановича по древнерусской литературе. Попался вопрос, в котором я сильно «плавала». Ну, думаю, всё, еле-еле на троечку дотянусь. Александр Иванович, видя,что я плохо знаю вопрос, спрашивает меня, что я ещё читала по данной теме. И вспомнила я статью Дмитрия Сергеевича Лихачёва, рассказала, Александр Иванович расцвёл, с удовольствием четвёрку поставил. А я после этого стала внимательно читать статьи и очерки Дмитрия Сергеевича. У нас в домашней библиотеке есть несколько монографий Д. С. Лихачёва, мы их время от времени перечитываем, обсуждаем. А если бы не Александр Иванович, когда бы руки-ноги до Лихачёва дошли.
   
   Александр Иванович так увлекательно читал лекции, что после них хотелось идти в библиотеку и читать, и читать. Лекции Александра Ивановича помогли нам, когда мы работали в Первомайской школе, организовать фольклорный кружок, собирать материал по народному творчеству. Здорово, что у нас на филфаке был такой преподаватель, строгий, справедливый и обаятельный!
   
   Особо хочется сказать о Лидии Андреевне Глинкиной. В области нашей педагогической деятельности – это наша мама-учительница.
Незаменимый наставник, помощник и советчик и по методике интегрированных уроков и творческих интегрированных мероприятий, и по созданию программ интегрированнгог курса, а самое важное – это очень доброжелательный, очень внимательный, очень чуткий человек. Маленький пример: мы приезжали на конференцию НОУ с группой ребят рано утром, уезжали поздно вечером. Нам надо было где-то остановиться, чтобы передохнуть, переждать, перекусить. Кто же нам помогал в этом? Конечно, Лидия Андреевна. Она поддержит, поможет, пошутит, посоветует.
А по русскому языку Лидия Андреевна знает всё. По какому вопросу к ней не обратишься, она на всё знает ответ. Мы знаем, что Лидия Андреевна и сейчас активно занимается научной деятельностью. Такому творческому долголетию, такой творческой энергии можно только позавидовать. Лидия Андреевна, здоровья Вам и долгих лет жизни! А мы навсегда – Ваши старательные ученики.

*на фото - работа автора