Я никогда не был особо общительным

Исповедь. Детство и юность. Воспоминания и дневник/ Виталий Иванов. – СПб.: Серебряная Нить, 2018. –408 с.
http://russolit.ru/books/download/item/3756/

Листалка. Читать:
http://pubhtml5.com/eail/kkzu
________________________________________
ФОТО можно посмотреть в книге по ссылкам выше.
________________________________________

Я никогда не был особо общительным. Помню, еще в детском садике дети подбирались по группам, довольно-таки закрытым, иногда даже считающим себя в каком-то смысле привилегированным обществом, хотя в советские времена «все были равны». Но находились какие-то детские мнения, деления свой-чужой. Отнюдь не меркантильные, но психологические. Мне всегда в группы было сложно попасть. Я был сам по себе. Возможно, дети ощущали какую-то мою отстраненность, внутреннюю. Мне хотелось быть таким же, как все, или таким же, как члены какой-нибудь группки, в которой, например, была симпатичная, нравящаяся мне девочка. Или интересные мне ребята. Но они, видимо, интуитивно чувствовали, он – не такой.
Играли в каком-нибудь фанерном паровозике и не пускали меня.
И даже если со мною сходились, кто-то хотел со мной подружиться, эта дружба длилась недолго, не была искренней, корневой.
Живя на Институтском никак не мог подружиться по-настоящему с ребятами из соседнего двухэтажного дома. Там была большая зелёная лужайка, на которой, кстати, меня и укусила оса. Первое воспоминание! Туда иногда приводили гулять. Ребята играли отдельно. И я бродил сам по себе. Ни разу не был ни у кого дома.
Позже, в 103-ей школе, куда я перешел в 3-ем классе, когда мы переехали на Тихорецкий проспект, выяснилось, что в моем классе двое ребят помнят меня по садику, были со мной в одной группе. Но я их не помнил!
А первые два класса, когда мы жили еще на Институтском проспекте, в деревянном домике, я учился в 117-ой школе. Мы там сошлись с одним мальчиком Колей. И еще подружились с двумя девчонками. Это было нечто вроде первой любви, первой дружбы. По крайней мере, ощущалась симпатия сильная, я её помню.

ФОТО
1-ый класс. Я во втором ряду сверху, 4-ый слева.

В начале третьего класса мы расстались, по случаю моего переезда. Не так далеко, может быть, несколько километров Тихорецкий проспект от Институтского, но в том возрасте это было неодолимой преградой.
Я снова замкнулся. И только, наверное, в пятом классе, а может шестом, когда попривык, стал играть часто в футбол во дворах жилых домов Академии Связи, порой, с утра и до вечера, несколько отошел… Ко мне домой, в однокомнатную квартиру заходить стали друзья, Володи - Майоров, Гончарук, Седойкин, Попов, Воронцов Сергей. С двумя последними Воронцовым и Поповым мы и были в одной группе детского садика.
Помнится, частенько устраивали бои в «Чапаева». Расставляли шахматные фигурки (у меня было несколько досок с шахматами) по дальним сторонам комнаты и ими стрелялись щелчками. Кто первый собьет все. И просто играли в шахматы, шашки. Позже, класса с 7-ого в карты – кинга, тысячу. И, конечно же, дурака.
Да. Так вот однажды, классе в 6-ом, в квартиру мою позвонили. Открываю, смотрю, стоят двое мальчишек моего возраста. Одного сразу узнал. Это был Коля, мой друг одноклассник из 117-ой школы. Как он меня нашел, я не знаю. И не знаю, что на меня нашло… Спрашиваю, вам кого? Коля растерялся. Что-то сказал, типа, ты меня не узнал? Нет, говорю, не узнал. И они молча ушли, а я закрыл дверь. До сих пор мне неприятно вспоминать этот случай, очевидно, говорящий о неких непонятных чертах моего характера.
Видимо, мне было неудобно, неловко, и я не хотел интуитивно, продлевать эту глупую ситуацию, чтобы меня беспокоили лишний раз. Никто был мне не нужен. Хватало и так. Что-то типа того.
Больше с Колей я не встречался. Не знаю, как сложилась его судьба. Но, возможно, предательство друга наложило навсегда отпечаток. И меня это мучает до сих пор. Как еще несколько случаев, в которых я был очевидно не прав.
О них тоже, наверное, расскажу, несколько позже.

У меня много грехов. Но этот неприглядный поступок считаю одним из главных.

Самый большой грех мой. Я не приехал в больницу к няне моей, когда она умирала. А она несколько раз звала меня через мать, но я всё не находил времени…
Уже был женат на Елене Рягузовой. И так оказалось, что двухкомнатная квартира её на Гражданском проспекте, где первые годы после свадьбы мы жили с её родителями, была недалеко от комнаты в коммуналке, где жила няня, Жмакина Мария Ильинична. Она нас приглашала к себе, и мы иногда заходили с Леной. А иногда я один. Всегда няня угощала чем-нибудь вкусненьким. Студнем из курицы, красной икоркой. Доставала бутылочку водки. Хотя сама не пила и почти ничего не ела. Еще до моего рождения у нее вырезали три четверти желудка, чудом выжила.
А пенсия у неё была 46 рублей. Как у меня стипендия. (У матери, кстати, пенсия 132 рубля.) Не знаю, как няне хватало на прожитьё. Тем более, угощение…
Когда я закончил 9-ый класс, она подарила мне велосипед. Он стоил тогда порядочных денег. Хороший взрослый велосипед. Хотя давно уже с нами не жила, я был для неё родным сыном. Никого больше не было у неё…
И вот, она умирала, звала меня перед смертью… а я не пришел.
Говорить, что меня это мучает, чем дальше, тем больше… - пустые слова!
И на похороны её не пришел. Правда, никто и не звал. Не знаю, где могила её, на Южном кладбище где-то. Никогда там не был вообще.
Осталась лишь память. И одно стихотворение, написанное в 1970-ом году, 16-ти лет…

Марии Ильиничне Жмакиной

Ах, няня, няня… Что ты, няня?
Года для нас - не расстоянье!

Ты для меня всё та же, что ли?
Всё те же на руках мозоли,

На дорогом лице морщины,
Сияют в волосах седины…

В душе моей ты не стареешь…
И лишь глаза - ещё добрее!

5 декабря 1970, (10-ый класс)

ФОТО
1971 Няня Мария Ильинична Жмакина и я

Никогда не читал няне своих стихов. Конечно, и это. О литературе мы с нею не разговаривали…
Да, и с кем, когда говорил о литературе? Стихами я жил. Но один, и внутри себя…

Ни что в жизни моей не наложило на неё неприятный столь отпечаток, осадок, как эти два случая, в которых сам же и виноват.
Были ли в жизни моей победы? Не знаю… но это были мои поражения!
Единственно что точно я знаю, нравственные страдания возвышают. И по мере страданий ощущаем мы счастье своё. Да, оно было. В лучших творческих твореньях моих. Купола, Волшебная ночь, Сильнее света и мрака, Он знал предназначение своё… и другие, многие стихи в минуты творения доставляли настоящее счастье. И потом оно жило в моей голове. Но… оправдывается ли даже вся моя жизнь, всё, что я сделал той минутой разочарования моего друга? Предательства страшного! И, тем более! - Отчаянием на смертном одре няни моей, к которой не пришел её единственный из живых, самый любимый сын?!!!

______________

Первый раз показал стихи свои учительнице по литературе. Это было в начале 1970-го года. Наброски «Звёздный замок» и «Волшебная ночь». Не помню теперь уже, как звали учительницу. Она сказала какие-то незначащие слова, и больше я ей стихов не показывал. И вообще в школе не показывал никому.

Что я что-то записываю в тетрадку, узнала, конечно, мать. В однокомнатной квартирке что скроешь… наверное,  прочитала. Мы об этом не разговаривали.
Но однажды, уже после школы, предложила мне сходить на ЛитО при НПО «Позитрон», где работала. И вот регулярно, раз в неделю я стал посещать ЛитО. Вёл его Виктор Соснора. До 1976-ого года, пока серьезно не заболел. О нем у меня самые лучшие воспоминания. Интереснейший человек!
Обычно один час читали и разбирали стихи. Отношение было самое доброжелательное и уважительное. Ошибки разбирались подробно. Своей манеры писать Соснора никому не навязывал.
Соснора, безусловно, один из лучших поэтов второй половины ХХ-ого века. Но, честно сказать, мне больше по душе традиционная лирика.
При НПО «Позитрон» (бывший Гириконд, институт и предприятие, где проектировали, изготавливали и исследовали всякие резисторы, конденсаторы для приемников, телевизоров) была газета своя, малотиражка «Маяк». В ней от ЛитО нас довольно много печатали. У меня - больше десятка подборок.
Второй час он нам что-то рассказывал. Откровенно - о Севере, лагерях. О реальной литературной жизни писателей и поэтов. Конечно, многое я почерпнул и в плане литературного мастерства. Взял некую планку. Но.. она не была достаточно высокой для поступления в Литературный институт и связи всей жизни моей с официальной поэзией. Не получалось этого у меня. Честно, сильно и не хотелось…

Несколько раз, когда мне было лет 18 или же 19, я приносил подборки в журналы – Аврора, Звезда, Нева. Но кроме нескольких тёплых слов не получал ничего. Или вообще ничего.
Не пропадайте! - однажды сказала мне добрая тётенька в редакции журнала «Нева», прочитав мою маленькую поэму «Лето в деревне». И я пропал из редакций лет на 15.

А вообще… почти нечего вспомнить. Как будто ничего не было.
«Изгнанник из времени» - не случайное название второй моей книги, где собраны стихи середины 70-х.