Гирлянда

Утро было обычным, насколько вообще может быть обычным утро оставшейся недели декабря. Рита не то, чтобы безнадежно опаздывала, но всегда еле успевала забросить Люську  перед работой в сад. Работа у Риты была творческой, не совсем любимой, но терпимой, дохода правда большого не приносила, но и отгулы, как и больничные, брать можно было беспрепятственно, а болела Люська часто.
Рита трусила с дочкой по предновогоднему городу, стараясь не смотреть по сторонам, а те, в свою очередь с каждым днем боролись за ее внимание все более настойчиво: обустраивались рождественскими палатками, дразнили запахами хвои и мандаринов, зазывали звонкими голосами из репродукторов и переливами веселых колокольчиков, тех самых, из детства. Рита качала головой, словно пытаясь сбросить наваждение, набирала в грудь больше воздуха и неслась вперед, челноком прорезая зимнее утро, а сзади, на буксире, тащилась сонная Люська. Все как всегда. Но сегодня решительный Ритин забег был остановлен. Танька? Она! Сколько же лет? Виделись в последний раз на выпускном в художественно-прикладном. Минут на десять для Риты перестало существовать все: торговые ряды, садик, даже Люська, что  сначала дергала ее за руку, а потом вдруг затихла. Рита существовала уже в другой жизни, где готовились выставки, сидели вечерами над обсуждением проектов, жуя купленную вскладчину колбасу, тайком целовались на кухне, и знали, что жизнь прекрасна и обещает быть еще лучше. Рита слушала Таньку и вновь ощущала себя двадцатилетней, перспективной, счастливой.
А Люська тем временем смотрела на гирлянду. Гирлянда свешивалась с прилавка и походила на рыбацкую сеть – в углах ячеек переплетений загорались, а потом медленно таяли огоньки, и вновь загорались – ярко и празднично. Красный, оранжевый, синий, зеленый.
- Мам? – несмело вступила Люська, - маам!
Но Рита только – только попрощалась с однокурсницей и уже мысленно сгруппировалась, чтобы наверстать упущенное время.
- Мам!
Обиженный люськин голос сработал как стартовый выстрел -  Рита сделала рывок – вперед, в толпу, к метрополитену, и Люська уже бежала за ней, чувствуя, как съехала на бок шапка, как застывают колкими комочками на морозе слезы, и мир плывет и растекается, как акварель.
Отдышались только в коридоре садика. Рита раздевала Люську быстро, привычными, заученными движениями. Но Люська все же попыталась.
- Мам, там гирлянда, знаешь какая? – и развела руки, как  в песне про каравай.
Рита сосредоточенно кивнула, быстро чмокнула Люську в лоб и выскочила.
- 2 –
День не задался. Все валилось из рук, заказчики торопили, начальство не скрывало для конца декады недовольства – все должно быть лучше, интереснее, продуктивнее.  Рита громко размешивала в стакане чай и смотрела в окно. Снег летел рваными хлопьями, но ложился ровно, словно дисциплинированный. Рита впервые за день улыбнулась – вот ведь, как говорится, что у кого болит, тот о том  говорит. С дисциплиной, наверное, недобор, раз все так. То, что все  не так как нужно, она поняла давно, но вот в предпраздничные дни, когда хочется радости и легкости, это чувствуется особенно остро.
«Все не так, не так…» напевала невеселую песню Рита, складывая папки перед уходом. Снег жалобно скрипел  под сапогами. С чем его только не сравнивали – и сахарная пудра, и кокосовая стружка, и перина. Сода, вот самое точное определение. Рита шла быстро, пытаясь вспомнить, когда она перестала восторженно любить снег.
Уже на лестнице наваливаются запахи чуть пригоревшей молочной каши, чего-то теплого и привычного, но все же не домашнего, а буднично –казенного. Садик – это тоже работа, подумалось Рите. Люська выплыла мечтательная, с загадочным выражением на мордашке. Постояли обнявшись. Рита подула на дочкин лоб,  так, что солнечный пух волос разлетелся, а потом доверчиво вернулся на место.
- Ну что? – дежурно спросила Рита.
- Гирлянда! – не растерялась Люська.
Рита закатила глаза, а потом тихо попросила: «Люсь, не начинай, а?»
«Ну ты же сама спросила: что? А я хочу гирлянду!»
«Так!» - только и ответила Рита и стала сосредоточенно одевать дочь. Люське снова захотелось плакать, но она только слепила крепче губы, как сегодня пластилиновые колбаски для избушки – новогодний подарок маме.
По  улице шли молча. Люська давно научилась чувствовать настроение Риты, но перед вожделенной палаткой даже неожиданно для себя застопорилась. «Люсь, я же тебя попросила: не начинай» - бросила Рита. Но Люська стояла, чуть расставив ноги и опустив голову, в позе маленького ослика, и это ничего хорошего не предвещало. Сначала Рита попробовала потянуть Люську за руку, но та только крепче вдавила голову  в плечи. Потом Рита присела перед Люськой на корточки, но дочь закрыла глаза.
-Люсь, я тебя по - хорошему прошу, Люсь, пошли, а?- Рита смотрела на Люську и  чувствовала на себе скользящие чужие взгляды, возможно уже осуждающие.  Потом она обняла Люську за плечи, приблизилась к ее лицу и зашептала:
- Я тебе уже купила новогодний подарок, потерпи одну неделю. Поставим нашу елку. Ну зачем, зачем тебе эта чертова гирлянда?
Люська упорно молчала. Рита чувствовала, как у нее затекают ноги и ледяной ветер пробирается снизу, влезает под куртку. А время тянется долго, и их уже начинают толкать спешащие к метро люди. И тогда Рита Люську тряхнула. Ей самой казалось, что не сильно, но только Люська, не разжимая век, открыла рот, и так стояла, как стояли на улицах сироты,  жалобно поющие  под шарманку. На  долю секунды Люську стало пронзительно жаль, но потом появился звук, и совсем не напевный. Люську прорвало. Это было нечто среднее между плачем и визгом – какой-то убойной по своей форме и существу, волной. Рита в полном ужасе ударилось в бегство, так сказать, дезертировала с поля боя, и то, что она потащила с собой Люську, было скорее автоматическим, чем осознанным действием. Правда в том, что  ей Люську захотелось оставить, пусть на какой-то миг, но захотелось.  Вот так стоять и реветь белугой, раз она не понимает таких простых вещей – что в мире никогда не будет так, как хочется. И что она, Рита, в этом не виновата. И вообще, с нее уже довольно! Праздники, блин. Пропади они пропадом. До Нового года целая неделя, а она уже истратила весь аванс. А дальше то что? А ничего дальше!
Дома они молчали. Поужинали, потом Люська отхлынула в свою комнату и там тихо сидела, а Рита разложила перед собой на кухонном столе наброски. Мысли не шли. В голове была вата, как у Страшилы из «Волшебника страны Оз». Нет, у того все же солома. Рита вздохнула, прошла в комнату, пощелкала каналы. Картинки сменялись быстро, не успевая оседать в сознании, но Рите казалось, что все они были про обязательную предновогоднюю радость, и даже гирлянды мелькнули пару раз. Мрак. Рита криво усмехнулась:  ну вот, она уже на одной волне с Людоедкой Элочкой, дожили.
На следующий день Рита потащила Люську в сад другой дорогой. Путь был длинный, обходной, потому пришлось встать и выйти из дому раньше. Люська не сопротивлялась, была тихой и поникшей. Ну и ладно, - злорадно думалось Рите на бегу, мне теперь ее пожалеть, что ли? А меня кто пожалеет? Давно уже некому. Крутись как хочешь, и как хочешь выживай, братец Кролик.
День прошел в суете, был крайний срок сдачи заказа – его нехотя, но все же приняли, и на том спасибо. В общем, о Люське, злополучной гирлянде и своей жизни в целом думать было некогда, ну и слава богу. Перед уходом, Рита, скорее по привычке, чем по необходимости, проверила содержимое кошелька. Тысяча рублей. И пять дней до праздника, круто. На что жить собираешься, подруга?
С неба сыпала крупа, мелкая и настойчивая. Как Люська, улыбнулась про себя Рита, и тут же  обомлела.  Она забыла свернуть у аптеки, чтобы идти в обход, как утром, и сейчас они  с Люськой как раз приближались к торговым рядам. Черт, - только и успела она буркнуть себе под нос и внутренне напряглась, заранее готовясь к сопротивлению. Но Люська шла, как ни в чем не бывало, пряча лицо от снежной крупы.  Рита почувствовала, как ее мышцы расслабились, и ладонь, державшая Люську, вновь стала мягкой.  Но у той самой палатки они притормозили обе. Гирлянды не было. Присмотревшись, Рита увидела, что все же есть, но только не горит. Может уже перегорела, может не включили из соображений экономии. Рита даже не поняла, что она почувствовала – облегчение или сожаление. А может быть и то и другое сразу. Из оцепенения вывел дочкин голос:
- А в нашей группе повесили сегодня почти такую же. Но эта все равно лучше. И еще Мишка сказал, что в парке такие висят, ну куда они с папой ездят на коньках кататься.
Ни коньков, ни  тем более папы в их семье не было. Рита на секунду задумалась. Затем решительно направилась к прилавку.
3
За окном сверкал, суетился, жил своей предпраздничной жизнью не спящий город, а в кровати спала счастливая  Люська. По ее личику проплывали как сны, карамельные отсветы: красный, оранжевый, зеленый, синий. Полыхали камином, нежились солнцем, накатывали волной.  Рубин, янтарь, изумруд, сапфир. «Драгоценная ты моя» - прошептала Рита и несколько раз коснулась губами люськиного лба. Люська заворочалась, сладко причмокнула губами, вздохнула и вновь затихла. И от ее сонного дыхания, и от тихого свечения огоньков,  было уютно и хотелось думать о Новом годе, о волшебстве.  Рите вдруг вспомнился ее белый медведь. Она тогда училась во втором классе и лежала дома с тяжелым воспалением легких, как раз перед Новым годом. В больницу Рита ложиться отказывалась категорически, плакала, и родители пригласили медсестру  приходить  делать уколы и проводить процедуры с электрофарезом. Все это было очень дорого, дороже того, что могла тогда позволить себе ее семья. А мишка – она его присмотрела давно – еще осенью в витрине детского мира. Он был большим и белым, с черным носом и глазами, похожими на оливки. Рита уже и имя ему выбрала – Умка, ведь мультфильм был самым любимым, и именно под его колыбельную она засыпала который год. И вот из-за свалившихся трат на лечение - такой подарок становился для родителей неподъемным. Рита понимала и страдала, и ее уже не радовал приближающийся Новый год, ни каникулы, и болезнь, казалось, будет длиться вечно. Сейчас Рита вспомнила эти дни, пропитанные запахами  камфоры и телесной слабости, и как трепетал  за окном  прицепившийся к ветке комочек серебристого «дождика», и казалось, что и  праздник будет таким – рваным, скомканным и ненужным. А потом  появился Умка, непонятно откуда, но он появился. Когда Рита его обняла и зарылась в его новенькую и гладкую, еще пахнущую магазином, шерстку, что-то произошло. С мишкой вернулся Новый год, и каникулы, и вкус бабушкиных  сладостей, и ледяная горка, на которой она еще успеет покататься. И вообще она скоро поправится,  и так и  случилось.
 Рита заварила себе еще одну кружку чая и села на подоконник. Гирлянда заговорчески подмигивала – она была с мишкой из одного Новогоднего Царства, оно и понятно. Рита представила, что с улицы их окно кажется светящимся волшебным миром. Вот идет какой-нибудь уставший или просто несчастный человек, бросит взгляд на мерцающие разноцветные звезды, и что-то произойдет – с ним или в нем. И чудеса, наверное, все же существуют, и жизнь все- таки прекрасна. Как и когда Рита перестала это замечать? Теперь это уже было неважно. Теперь все будет хорошо, так как и должно быть – она в это верила твердо. И Люська, наверное верит, раз  спит с  таким блаженным лицом. И гирлянда верит во что-то свое, не менее волшебное, чем она сама, и ей снятся самые радужные сны.