История четвертая

 Вот Вы любезные мой, опять мне всё тот же вопрос задаете: что бы такое Александр Сергеевич написал, если бы не эта дуэль чертова? 
 Говорите – «нет ответа»? А вот и не правда, Ваша, судари! 
Очень даже ответить можно! Слушайте, слушайте - кроме меня Вам никто этого не расскажет!
 …В ту зиму – с 1836 на 1837 годики… Я как раз в Петербурге жил. Светская  жизнь,  жизнь Александра Сергеевича катилась вокруг меня и перед очами моими. Я был в курсе,  всё видел, всё знал! А вот сказать -  не скажу… Не скажу! Потому как Слово честного человека Наталье Николаевне дал.   
 …А скажу я о том, други мой, как влекло и интриговало его техническое чудо  XIX века – Пароход! Это было ему интересно. Интересно настолько, что зачастил он на лекции по железнодорожному делу. И каждый раз, по пути в Царское, с восхищением и любопытством наблюдал он за строительством нашей первой «чугунки». Но не дожил до её открытия 254  дня…
 …Глинка написал об этом «Встречную песню». (Кстати, вы слышали её когда ни будь в исполнении духового оркестра? Нет? Тогда я за Вас рад – Вам ещё только предстоит это удовольствие!). И я ни на миг не сомневаюсь в том, что гений Александра Сергеевича,  бывшего в зените дара своего – откликнулся бы на этот праздничный осенний день не менее  живо и ярко.
 …А разве смолчала бы его Лира в декабре? Да, декабре 1837 года, когда поспешая из Москвы стылым зимним вечером над Ижорой – вспомнил я нашего Сергеича и взглянул на небеса… И увидел в стороне близящегося Петербурга гигантское зарево, подобное тому, что видел в 1812 года над гибнущей Москвой, нашим «Третьим Римом».  Зарево это росло и ширилось с каждой верстой, приближающей нас Северной Пальмире. На заставе у Московских ворот  - я спросил караульного:   
 «Что случилось? Что так горит?»
 «Ой. барин, ой беда – то какая!» - со слезами в голосе ответил он – «Дворец Государев горит! Второй день горит! Прям как гнев божий!»
 «А что Государь?» - встревожено спросил я – «Живой?!»
 «Да жив Батюшка наш, жив… Не было Николая Павловича во дворце, как всё началось. И домашних его никого не было..А Дворец так горит.. Часа два назад из Тихвина проезжие сказывали, что от самого Путилово видно.»
 …Вечером следующего дня я заехал на Мойку, к Пушкиным. Но Натальи Николаевны и семейства не было в городе. Оказалось, они выехали в именье почти сразу, через пару недель после дуэли…      
 Бушующий, подобно вулкану, в паре сотен сажень от дома пожар уже стихал, но даже сейчас – в те мгновения. когда языки пламени поднимались над крышами подобно крылам дракона  -  в комнатах становилось светло как днем… А когда я вышел на улицу, к экипажу – ноги мои на пару дюймов уходили в пепел сгинувшего Зимнего, толстым слоем закрывшего декабрьский снег… Прямо – таки брюлловский «Последний день Помпеи» вспомнился. 
 Ну вот и ответ Вам – «Что бы и о чем написал Пушкин, если бы…»
 …А меньше чем через пару лет в  Петербурге появился дагерротип. И Пушкин стал почти что последним «бессмертным» русским, после которого не осталось фотографии. Так - то вот оно сложилось!