История восьмая

 Ох, занесла же меня тогда не легкая в крымскую степь, да в дни не ласковые…И стоит на дворе ноября – то десятое, да год тысячу девятьсот двадцатый…  Ночь да день, как Красные чуть живы, Сиваш по бродам миновали, где и не ждали их. Поняли врангелевцы, что плохо дело. И понесся по степи конный корпус генерала Барбовича – быстрее, скорее. Смять, растоптать, в Сиваш скинуть.
 И видят Красные, как гул по степи растет, как летит на них лава казачья – пять тысяч конных… Во всю ширь степную раскинувшись. 

…Как на грозный берег, да на дикий ерек,
Ехали казаки – сорок тысяч лошадей.

 …И так грозен и жуток был этот на глазах растущий девятый вал, несущийся степью, что дрогнула одна рука, другая… И вот уже потянулись назад, к гиблым сивашским бродам, бегущие фигурки красноармейцев. Ещё живые, но уже чуя над собой смертушку, сталью казацких клинков воспарившую.

…И покрылось поле и покрылся берег,
Сотнями порубанных, пострелянных людей.

 И вот тогда –то, сквозь текущих, как вода, беглецов – понеслись вперед союзники Красной Армии – прошедшие вместе с ними через Сиваш махновцы…Тачанки, тачанки, тачанки… Вылетели вперед и в мгновения развернулись… Числом до двухсот… Да и по «Максиму» на каждой…

Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужить!

 Глазоньки мои отвернитесь, ушеньки мои закройтесь! Двести «Максимов»… Да по шестьсот в минуту выстрелов. Да с пары сотен метров - ни одна пуля не минует. Вот и опустело поле в одну минуту…

А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня.

 Так и закончилось последнее большое сражение Гражданской Войны. И не отстояли Белые «Крымнаш»… А через несколько недель – большевики предали махновцев, добывших для них победу, и к лету окончательно разгромили их. Шли большаки к цели, не гнушаясь ни измен, ни крови…

А жена поплачет, выйдет за другого,
Выйдет за другого, позабудет про меня.

 И ни те, ни другие так и не поняли, что не сотворить добро злом. Ты думаешь, что заставил бесов служить себе? Нет, ты и не заметил, как сам стал их рабом. И что и на самом деле – «ни какая мировая гармония не стоит слезинки невинно загубленного ребенка».   

Жалко только волюшку, да широко полюшко,
Жалко мать – старушку, да буланого коня.

 А вот за что песня так любима нашими людьми… особливо служивыми? Да это же и не песня! Это молитва. Настоящая. Поминальная песня – молитва по самому себе.  Говорят, что самурай должен представить себя мертвым. Да это же вот оно самое и есть! Именно те несколько минут, чтобы отпустить на волю жизнь свою, спокойно глянуть в глаза своей смертушке и не дрогнув, принять её.

Кудри мои русые, очи мои светлые
Травами, бурьяном да полынью зарастут
Кости мои белые, сердце моё смелое
Коршуны да вороны по степи разнесут.

 Да ведь и все песни когда – то и где – то вышли из молитв… А вот такие – в них даже и вернулись. Вспомните «Священную войну» - да это же такая же молитва! Только на «Смертный бой и Одоление» супостата. …Те самые песни – молитвы, на которых – как на ножнах казацких шашек: «Без дела не вынимай, без славы не вкладывай».
 Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить… Жить!