Гонялкин

   В деревне, не то что в многоэтажном городе, дома невысокие с завидной разницей крыш, где по острым верхам мчится лошадка с почтой в клубах снежного облачного царства. Или трепетно вертится флюгер, чутко указывающий из какой стороны света гостит переменчивый ветер. Дома стоят особняком, без всяческих правил соблюдения строгости в архитектуре. Сработанные по средствам и на все руки домовитыми мастеровыми, с непременным присутствием занятного чудачества. Разнообразие пристроек, клетУшек, сарайчиков под мычащую, хрюкающую или кудахтавшую живность. Строения стоят не по линейке, а раскиданы будто сами по себе. Хотя, если приглядеться внимательнее, заметна польза от места их расположения. Там, вон, постройка, создав кривизну улицы, отодвинулась подальше от оврага. Здесь же придвинулась к округлой ложбине, которая после летнего тёплого дождя наполняется духовитой в цветущих травах водой, где плещутся и крякают утки, зазывая босоногую ребятню измерить её новую "ужасную" глубину. А сразу под окнами с малиновыми гребешками набекрень, разгуливают по шелковистым травам, впрямь, писанные красавицы куры. Или коза рогатая для вящего напускного страху, точно подвязанной паклей, трясёт вислою бородой. Похаживает с притопами на узловатой верёвке, вокруг крепкого прикола. В мечтах о неслыханной свободе: ведёт плутовское раскосое наблюдение на ветхую древесную изгородь, за которой вьются на грядках сладкий горошек, или раскидистые косички душистых морковок. А также собак злых и не очень, с хвостами в колючках, как непременный атрибут свободолюбивый похождений. Кошек, отменных чистюль и жеманных воображал. Гусей красноносых, рассуждающих о чем-то важном.

   Люди в деревне, как говорится, все видны как на ладони; хорошо друг дружку знают и стараются жить с простотой душевной. А спросить из них, ежели кого придется: где проживает Алексей Чупрынов? Начнет ломать голову, вспоминая, кто же это такой будет? Стоит назвать Гонялкина – усмехнётся тихонько в руку: «А там, сразу у пруда, в крашеной синенькой избе».
 
   Хотя у Гонялкина ни в ближней, ни в дальней родне, вовсе не бывало такой причудливой фамилии с намеком на излишнюю телесную прыткость. Выходит, прозвище пристало и досталось оно весьма заслуженно.
               
   Знакомство с ним произошло во время летней рыбной ловли. В раннее туманное утро. Словно огромное молочное облако, зацепившееся за верхушки деревьев, не в силах сдвинуться - сырое и холодное, - тяжело привалилось к земле. Казалось, сделай неосторожное движение, окажешься у края гибельной пропасти. Однако повеял тёплыми потоками загулявшийся где-то ветер. Распахнулось в лазурном сиянии небесное оконце. Послышался трепетный шелест прибрежной остролистной осоки. Неподалёку, по правое моё плечо настраивал снасти, спустившийся с деревенского взгорка тонкий чуть выше среднего роста молодой человек лет двадцати с хвостиком - вихрастый с россыпью веснушек на лице, золотившихся в лучах показавшегося солнца. Он был в пёстрой с преобладанием красного цвета рубахе, наскоро повязанной за концы на поясе платочным узлом. Раскинув над водой удочку, привалился спиной к коряге, полинялой от времени, - белесой и гладкой, чем-то похожей на спящего барашка.
               
   Поплавки наши в воде стояли неподвижно и рыбалка, как бывает, начиналась без особенного душевного подъёма. Хотя по устам моложавого соседа не сходила блуждающая улыбка жизнелюба. С лёгкостью, слово за слово, мы познакомились и разговорились. В предвкушении лучшей поры ужения, Алексей поделился со мною свежими навозными червями. Я в свою очередь отсыпал из пакета в его горсть пышно пропаренной перловки на пахучих анисовых каплях, и подарил несколько клейких в блеске никеля крючков.

   - Спасибо! - поблагодарил Сергей и высказался: - Мои-то цепляйчики на исходе. В магазине нашем деревенском нет в продаже. А сам я, недавний житель, городской.

   - Вот как! - с удивлением отозвался я. - И как же так получилось?
               
   Алексей в раздумье поводил плечами. Затем с озорством встряхнул вихрастой головой, начал рассказывать:

   - Так-ис так. Дело это вышло года два тому, да на этом же самом месте. Приехал я, значит, из города автобусом сюда в начале мая порыбачить. Рыбачком я в ту пору был ещё начинающим – червяков толком насаживать на крючок не умел. Вились они подолгу вокруг пальцев и разбегались. Погода в тот день выдалась ветреная, холодная. Поймал я с горем пополам одного махонького окунька-матросика. А да обратного рейса оставалось ещё часа три, не меньше. И ни одной живой души рядом не оказалось. Заскучал я, значит, от одиночества. Продрог к тому же окончательно. Думая распалить костерок, начал собирать по берегу хворост. Отошел порядочно. Тем-то временем со стороны домов, курёнок длинноногий и расписанный будто под клоуна, примчался. Да и скОрехонько прыг-скок к банке, насадку для рыбы с жадностью склевывает. Кричу: "Кыш-кыш!" Пока подоспел, каков нахалёнок, всё зараз смолотил. И окушёнка единственного, пойманного для моего любимца котофея Тимошки с большим трудом, клювом поперёк цапнул. Проглотить никак колючего не может. А бросить, жадность не велит. И в своё удовольствие, а мне назло, спокойненько так и разгуливает рядышком по лужку. "Ну-у, - думаю, - теперь я и без костра мигом согреюсь!" Подскакиваю, схватить хочу. Тот же, будто артист цирковой, вёртким окажись. Подпустит, словно нарочно, поближе. Я плюх на колени, а он шмыгнёт в бок и на меня словно на дурачка залётного поглядывает. "Не-ет, - думаю, - всё равно загоняю клоуна и перо лучшее из крыл выдерну. Поплавок, что ни есть, самый счастливый для поклёвок выйдет". Так-ис так. Всё же изловчился – поймал его на радостях. Да вдруг сам, ни с того ни с сего, в крепких объятьях очутился. Схватил меня, оказалось, в охапку, что дров вязанку, дюжий бородатый мужик. Понёс прямиком на бугор к домам поближе. Я дрыгаю ногами, лопочу с перепугу что-то невнятное. А народец деревенский с верхов, точно на спектакль заезжий собрался, хлопает в ладоши, улюлюкает: «Тащи энова сразу в тюрьму!» Мужик в ответ, как из бочки, бунит: «До тюряги, поди, далековато!» - «Тады на крышу сажай, пущай дымоходы вычистит. Чтобы знал, паршивец, как курей наших воровать!» Мужик, опутав меня бородой, далее стращает: «Сам придумаю, что с им делать!» А куренок его собачонкою вокруг бегает, да во всё горло словно кричит-проговаривает: "Кудах-тах-тах, поделом та-ахт ему!" Я, ни живым ни мёртвым, вознёсший глазёнки к небесам, взмолился: - "О, Всемогущий!.. Окажи помощь: от самосуда страшного избавь мя..."
               
   Рассказчик схватился за удочку, с небольшим всплеском выхватил из воды на тонкой прозрачной леске небольшую рыбку.

   - Во! - усмехнулся, - подобный попался, как в ту пору окушок-матросик. Хотя тогда вовсе не до смеху было... А заглотил-то как.

   Накалывая о колючий спинной плавник пальцы, стал возиться с крючком, глубоко засевшим в пасти. Я подошел к Алексею. Протянул для вызволения "цепляйчика" свои щипчики и с нетерпением спросил:
          
   - Как же дальше-то, потом вышло?
               
   - Так-ис так. - Пустил он краснопёрого полосатика в банку с водой, в которой он показался куда крупнее и привлекательнее видом. - Во-от, заносит меня, значит, мужик к себе в дом. Усаживает на лавку. Подходит к широкой ротастой чисто выбеленной русской печке. Хорошо бы, думаю, коли помело сейчас вручил. Пусть чёрным сделаюсь, как сам чёрт, всё в точности исполню... Однако мужик выкладывает на столе отменный кус, пышно выпеченной кулебяки, приправленной мясными шкварками. Ставит подле кружку с молоком пенистым парным. «Покушай, голубчик! – произносит, - пусть силушка, какая ни есть к табе придёт, да пойдём-ка потом в ограду!» Итак, жую и запиваю я, значит, сопя носом, сытное подношение. Раздумываю, что же далее испытать предстоит? Так-ис вот, выводит меня этот мужик в огород. Сует лопату в руки. Приказывает: "Копай тут ямку!" - Ну, - думаю, - что же он меня, теперь сытно накормленного, живьем схоронить тут хочет? Фигушки, не дамся. Сейчас как вспрыгну, да через забор птицей и перемахну. Однако, глядь: откуда ни возьмись, девица с румянцем во все щеки, похожая чем-то лицом на хозяина объявляется. Со смеху держится за живот, да к пахотинке пригибается. А в руке ведёрко с картошкой держит. Ну-у, - раздумываю, - ежели веселится она, значит, защитницей может быть. Взялась его дочь, значит, бросать в ямки картошенки. А всё на меня поглядывает, посмеивается... Тут, глядь, и, сам, папаня грозный, копая со мной бок о бок лунки, роняет из рук лопату, и, точно конь, как заржёт оглашенно... Это уже потом выяснилось: дочка его, Наталка, была до этого замужем, но неудачно... Ну и влюбилась в меня, чудака, с первого взгляда. Тоже и мне приглянулась она красотой своей и характером весёлым… Так-ис так. Зачастил я, значит, ездить на рыбалку. А когда иду по деревне, то словно по эстафете, окна по ходу моего движения поскрипывают. Любопытные головушки высовываются, дескать, смотрите: спектакль ещё не окончился. А мальчишка какой, прямо так с порога и выкрикнет: «Гонялкин, удочку-то зачем с собой берёшь? Мешается при ходьбе только!» Следом ойкает, потому как шлепок в шею от мамки получает... Да-а... Осенью же, когда вырыли в огороде поспевший картофель, состоялась наша свадьба. Гостей много было. И муж её, бывший, заходил. А я, хоть бы что. Стопочку полную до краев самолично поднёс. Но отказался тот выпить. Сморщился, будто огурец-кисляк. Видать, тужил сильно, что прошляпил лучшую жизнь. Собрался да укатил он вскоре, с глаз долой, куда-то за тридевять земель. А мы с Наталкой зажили счастливо. Сынок у нас распрекрасный родился. Назвали Ваней. Да-а... в честь, значит, отца Ивана, умершего зимой от простудного заболевания.
               
   Неожиданно у Алексея пропал голос, и засветились на глазах горючие слёзы. Он глубоко вздохнул. Тут-то, откуда ни возьмись, вокруг банки с окуньком стал метаться рыжий с раскидистым как у пальмы хвостом кот.

   - О, Тимошка проведывать прискакал, - успокоился Алексей. - Я и любимчика глазастого сюда перевёз. В городе-то ему у родителей в тесноте квартирной скучновато жилось. Здесь же на воздухе вольном и с охотой за мышками куда веселее стало... На-ка, проказник, поламокомись. И айда Ванюшки сказки рассказывать. Тогда-то я тебя с поездки той не угостил рыбешкой. За то за счастьем съездил.

   - А с куренком тем, что стало? - задал я, кажется, неуместный вопрос. - В суп угодил?

   - Ха-ха!.. Так он славным петушком стал. По утру, голосистый, на рыбалку меня разбудил.

   Смотав удочку и, посадив кота на плечо, Гонялкин направился к синеющему на взгорке дому.