Анфиса и Прометей. Книга 2-я. Глава 4-я

Владимир Веретенников (Савва)

Анфиса и Прометей

Роман в семи книгах

(художественное исследование)

Памяти поколения 70-х



«...Как будет это, когда Я мужа не знаю?» (Лука 1:34)



Книга 2-я. «Школа Громовой Луны»


«Трагично то, что никто из строителей социализма не рискует сказать, что без борьбы со смертью нельзя и думать о социализме и что коммунизм не может быть построен без победы над смертью».

(Сетницкий Н.А. Письмо к А.М. Горькому. 3 мая 1936)





Глава 4:

КАК СТАНОВЯТСЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРАМИ (1965.2)

«...Если пребудете в слове Моём, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными».

(Евангелие от Иоанна 8:31, 32)


 

Эта глава заключает в себе следующие главки:

Как восстают рабы
Как восстают индейцы
Робинзон Крузо и Пятница — борцы за свободу индейцев!
Исповедь у ночного костра
Кунсткамера и Миклухо-Маклай
Ника просит помощи
Планета Мёртвых




Как восстают рабы

Анфису, действительно, всегда интересовал этот вопрос: как обычные люди вдруг становятся революционерами?

Ведь это как: человек спал-спал — и вдруг проснулся! И уже готов за освобождение и счастье человечества — лишиться всякого материального благополучия, отрешиться от всей своей прежней жизни, идти в тюрьму и на каторгу, на баррикады и на смерть! Для этого он должен что-то такое прочесть из самой серьёзной революционной литературы — чтобы это его как-то по-настоящему пробудило из обывательского состояния!

Или же — он должен встретить какого-нибудь необычного, удивительного человека, настоящего революционера, героического борца, под влиянием которого, и в силу его примера, и сам этот обычный человек — становится совершенно другим, гораздо больше и выше себя прежнего, становится подвижником и героем, человеком Великой Идеи и исполненным великих творческих сил и непреклонной решимостью для осуществления этой Идеи.

И почему теперь в СССР, в стране «победившего социализма» (как пишут во всех газетах и как говорят по радио и по телевидению, и со всех «высоких трибун»), так мало  настоящих идейных коммунистов? И всё больше карьеристов, обманщиков, приспособленцев и мелких мещан? И кругом столько любви к деньгам! И ко всякой частной собственности — лишь бы она была своей, хоть законно, хоть незаконно!..

Или это уже действительно — ползучая буржуазная контр-революция?..

И ведь уже почти совершенно нет во всём СССР таких революционеров — кто бы думал об освобождении всего человечества, кто бы думал о настоящей Мировой Революции!

Их с Никой одноклассники в школе — что в Ленинграде, что в Москве — они ведь совершенно об этом не думают! Но тогда ради чего, вообще, жить?..

Иван Ефремов пишет — что мещанина невозможно превратить в коммуниста и революционера. Но ведь это — страшно!..

И особенно страшно — потому что, ведь, получается, что это — безнадёжно!..

Потому что мещан — подавляющее большинство. Анфиса уже и сама в этом убедилась...

…

Все эти вопросы мучительно вертелись в её голове не случайно — вопросы эти, так или иначе, постоянно обсуждались всеми «солнечными коммунарами» («коммунистами-космистами», «солнечными братьями и сёстрами») — и у них дома на кухне, и на даче, и где-нибудь, летом, с палаткой на Природе, да и при самом разном удобном случае...

В том числе — и обсуждался вопрос, как обычный, простой человек может превратиться в революционера и борца.

Герта, как-то, на даче, за чаепитием на веранде, рассказала немногим собравшимся, в том числе, и Анфисе с Никой, какое на неё впечатление когда-то произвели воспоминания рабочего-революционера Ивана Бабушкина, участника тайного рабочего кружка на окраинах Петербурга, которым руководил в 1890-е годы сам Ленин.

Бабушкин вспоминал, что он был самым обычным рабочим парнем того времени, не интересовался ни политикой, ни какими-либо ещё высокими материями. Знал, что есть тайные кружки, где рабочие читают Библию, и за это подвергаются гонениям и со стороны церкви, и со стороны властей. Что-то слышал и про социализм...

Один его знакомый, такой же молодой рабочий парень, один раз пригласил его к себе — и с огромным воодушевлением стал доказывать по тексту Библии, что в ней говорится о социализме. Но на Бабушкина этот случай не произвёл особо большого впечатления.

Но в следующий раз он был приглашён на тайное собрание нескольких рабочих, где они читали какую-то нелегальную народническую (скорее всего, эсеровскую) листовку.

И вот, когда после общего чтения вслух эта листовка досталась ему в руки, и он стал её перечитывать — то, как он говорил, в какой-то момент, его будто как молотом ударило по голове! И он буквально в какое-то мгновение — как озарённый свыше — вдруг понял, что написанное в этой листовке — ПРАВДА!.. И он тогда же — стал убеждённейшим социалистом и революционером!..

И ещё он понял тогда для себя, что никакого Бога церковников нет, и они всё врут. И — как особо отметила Герта в своём рассказе — он пережил в себе это атеистическое открытие как священную истину, как настоящее откровение...

Отец, зашедший в этот момент к ним, на минуту, на веранду — тут заметил, что молодые гегельянцы Маркс и Энгельс, в своё время, тоже восприняли и пережили атеистические сочинения Фейербаха как настоящее религиозное откровение: люди переместили на небо того Бога — который, на самом деле, находится в них самих!..

Герта потом вспомнила и ещё один из самых классических случаев, запечатлённых в Истории — эпизод из «Нового Завета», из «Деяний апостолов»: когда молодой и хорошо образованный, глубоко убеждённый и ревностный иудей Савл — в одно мгновение, на пути в Дамаск, превратился из яростного гонителя христиан — в известного затем, на все века, Павла, «огненного апостола» Иисуса Христа. И тоже — испытав в тот момент нечто — как молнию с неба! Как невообразимый ярчайший свет — от которого он ослеп на несколько дней, и снова прозрел лишь после крещения у христиан в Дамаске...

…

Стали вспоминать и ещё подобные случаи, всё больше углубляясь в историю. Дошли и до языческих времён — и до первобытных — и до шаманских озарений...

Потом опять вернулись в 19-й и 20-й век — и стали обсуждать исторические эпизоды массовых пробуждений к революционным действиям простых людей, рабочих и крестьян: и во время трёх русских революций начала 20-го века, и во время огромного количества революций в Европе в 19-ом веке (с особой теплотой вспомнили Парижскую Коммуну 1871 года)...

Вспомнили и Великую французскую революцию 1789-1799 годов, и Американскую революцию 1775-1783, и Английскую пуританскую революцию 1642-1645 во главе с Кромвелем...

Перешли опять к России — и стали вспоминать крестьянские восстания: Пугачёва, Разина, Болотникова...

Опять вернулись в Западную Европу — и вспомнили, описанную Энгельсом, Крестьянскую войну 16-го века в Германии, во главе с богословом и проповедником Томасом Мюнцером и «цвиккаусскими пророками» (первыми проповедниками анабаптизма), боровшимися за установление «теократического коммунизма». После поражения восстания крестьян Томас Мюнцер был, раненый, схвачен, его пытали и обезглавили в 1525 году...

Вспомнили, конечно, и Мюнстерскую коммуну анабаптистов 1534 года, тоже потопленную в крови...

А откуда пошёл этот протестантский коммунизм?..

Вспомнили коммунистическое восстание таборитов в Чехии в 15-ом веке, последователей учения Яна Гуса, священника, философа и проповедника, реформатора чешской письменности, который был сожжён на костре в 1415 году за своё учение представителями папской католической власти...

Священным символом таборитов — изображённым на их знамени — была Чаша Причастия («communio» на латыни «причастие»), и себя они называли «причастниками» — «коммуникантами».

Тут же была высказана мысль, что их Чаша — это, по сути, тоже был Святой Грааль...

После разгрома восстания таборитов из их остатков в дальнейшем сформировалась община «чешских братьев» (где были не только чехи), вполне себе мирная...

Вспомнили, что Ян Гус был последователем Джона Уиклифа...

Джон Уиклиф был английский богослов и философ, доктор теологии, первый переводчик Библии на английский (среднеанглийский) язык, автор трудов по логике и философии, занимался работами по физике, математике, астрономии. Он учил, что собственность есть плод греха, и священники не должны иметь собственности, по примеру Христа и апостолов.

Массовыми последователями Джона Уиклифа были лолларды — их коммунистические общины распространялись в Англии, Германии и Нидерландах. В Англии они, под предводительством Джона Болла, священника и бродячего проповедника, приняли активное участие в восстании Уота Тайлера в 1371 году.

Джон Болл во время восстания был освобождён восставшими из тюрьмы — и в своей проповеди произнёс знаменитые слова:

«Когда Адам пахал, а Ева пряла — кто был дворянином?»

Эта фраза стала крылатой — и вошла в тексты народных песен по всей Европе.

Он призывал свергнуть рабство (крепостное право) и установить свободу, к которой призывал всех Христос.

После подавления восстания — Джон Болл был четвертован...

…

Герта помянула, что в Европе очень мало знают о многочисленных и часто грандиозных народных восстаниях в Азии, особенно — в Китае, где эти восстания происходили на протяжении столетий и тысячелетий, в том числе и вполне себе коммунистические, как восстание в 1850-1864 годах христианской секты тайпинов. Точнее, там был синкретизм христианства с традиционными религиями Китая: конфуцианством, буддизмом и даосизмом. Но чаще эти восстания происходили под идейным руководством даосов и буддистов...

Арина тут помянула про огромное восстание сипаев в Индии в 1857-1859 годах, тоже потопленное в крови...

Потом опять переместились мыслью в Европу, как более всем знакомую, помянули и знаменитую французскую Жакерию 1358 года, и катаров, и альбигойцев, и вальденсов, и восстание «Апостольских братьев» в Италии во главе с Дольчино, яркий пример средневекового коммунизма, где и женщины были воинами и проповедницами...

Опять вспомнили, что Дольчино, после долгих и ужасных пыток, был медленно и страшно казнён, буквально сначала почти растерзан на куски, как и его верная спутница Маргарита, а после — сначала сожгли её у него на глазах, а потом — сожгли и его...

…

Но, конечно, особо все воодушевились, когда вспомнили про восстание Спартака в древнем, ещё республиканском, Риме, в 74-71 годах 1-го века до нашей эры, про едва ли не самое крупное восстание рабов в Мировой Истории.

Арина сказала, что в этом восстании участвовали и женщины.

А Данила сообщил, что по сведениям Плутарха — у Спартака была жена, тоже фракийка, жрица и предсказательница, посвящённая в мистерии Диониса.

Говорили, что в США в 1960 году вышел очень интересный фильм про Спартака, снятый режиссёром Стэнли Кубриком. Но дойдёт ли этот фильм когда-нибудь до нас?

Анфиса и Ника всё допытывались: почему же Спартак с войском восставших рабов так и не попытался вырваться из Италии — не перешёл Альпы, чтобы пробиться в Галлию, а там распустил бы всех своих воинов по родным домам и семьям.

Но даже профессиональные историки не могли удовлетворительно ответить на этот вопрос.

И если бы не восстали те 70 гладиаторов — то смогло ли вообще бы произойти столь массовое восстание рабов — германцев, галлов, фракийцев? Или они продолжали бы прозябать в своём скотском рабском состоянии?..

Где у людей кончается это рабское терпение? И пробуждается — воля к Свободе?..

Правда, отец всё время говорит, что Свобода — не там, где Право, а там — где Правда...

Солнце Правды — это и есть Солнце Свободы!..


Как восстают индейцы

Дома Анфису никогда ни за что не наказывали, и она не знала из собственного личного опыта, что такое насилие над ребёнком, физическое или моральное. В школе ей пришлось с этим столкнуться уже в 1-ом классе...

Её, уже не молодая, очень полная, и страдающая гипертонией классная учительница была не то, чтобы злая, но — строгая. И иногда давала волю приступам раздражения. И тогда — она с гневом, и на сильно повышенных тонах, велела провинившемуся в чём-то ученику, или ученице, стать в угол.

Те при этом — часто испуганно и униженно плакали, и слёзно просили у учительницы прощения, и дрожащим голосом говорили, и повторяли:

«Я больше не буду!..»

И это так было принято! Это был обычный метод повседневной школьной воспитательной педагогической работы. И это считалось нормальным и правильным — и самими учениками, и их родителями...

И Анфису это зрелище человеческого унижения — и моральной человеческой слабости — подавляло, и угнетало до глубины души!..

…

Однажды Анфиса не заметила, как разговорилась о чём-то со своим соседом по парте. Хотя говорили они шёпотом, да и совсем не долго, но учительница это заметила, и — это её вывело из себя. Она резко накричала на обоих, и — велела обоим немедленно стать в угол (в их классе неправильной формы были как раз два соседних угла для провинившихся).

Анфису ставили в угол — впервые в жизни! Для неё это был — непередаваемый шок и ужас!..

Она подошла, вместе со своим соседом по парте, к столу учительницы и уже была почти готова, от неконтролируемого страха, ужаса и чувства вины, плакать и так же просить прощения, как это делали многие, особенно девчонки (это был общий стереотип поведения, для девчонок особенно!).

Но её сосед по парте в этом предписанном, пусть и неформально, акте «покаяния» ученика перед учительницей её опередил — и стал, размазывая слёзы, хныкая и гнусавя, просить у учительницы прощения и жалостливо повторять:

«Я больше не буду!..»

Это поведение её соученика и соседа по парте произвело на Анфису ещё более подавляющее впечатление — чем грозное поведение самой учительницы! Но зато она не успела произнести тех страшных слов унижения и самоуничижения — которые уже были почти готовы сорваться с её губ. Она — буквально поперхнулась ими, вместе со слезами и рыданиями, и — ничего не сказав учительнице — встала в свой угол...

Ей было и страшно, и невыносимо обидно — и за себя, и за своего соседа, за то, что он, мальчишка, так униженно просит прощения за какую-то, в общем, ерунду...

Анфиса подумала, стоя в своём углу:

«Нет, если бы я была мальчишкой — настоящим мальчишкой, настоящим парнем — я бы скорее умерла, чем стала так унижаться!..»

…

И тут — её вдруг как озарило какой-то настоящей молнией истины и справедливости — и будто указав при этом какой-то настоящий выход, и даже как бы что-то предсказав...

И — она подумала про себя:

«Вот Он — Он бы никогда не стал так унижаться! Ни за что! Скорей бы умер!..»

Она даже не знала в самый этот момент, кто этот «Он», про которого она мысленно сама с собой так рассуждала. Возможно, это был Гурд из «Королевства Кривых зеркал». Возможно, это был кто-то из её снов — ей не один раз снился какой-то странный и интересный мальчишка в разных образах. Возможно — это был какой-то её смутный идеал настоящего мальчишки, настоящего парня. Или мужчины. Или вообще — Человека. Который ни за что не стал бы мириться с этой несправедливостью!..

Который не стал бы никогда мириться — ни с какой несправедливостью, существующей в мире! А объявил бы всей этой Мировой Несправедливости — беспощадную и бескомпромиссную войну! И посвятил бы этой великой борьбе — борьбе за Справедливость и Независимость — все свои силы, всю свою жизнь!..

Да, только так и надо жить! И жить — и бороться!.. Счастье — это борьба, как сказал Карл Маркс!..

И только так она и будет действовать!..

…

И уже тогда, когда она стояла в этом углу, её страх стал проходить. Проходить — и постепенно переходить в гнев. В гнев — сначала против учительницы. Потом — в гнев против всех этих гадких, и гнусных, и унизительных школьных порядков. Потом — в гнев против всего лживого мира взрослых людей, где на словах у них — социализм, а на деле — самый настоящий капитализм, и почти фашизм!..

А потом — этот гнев обернулся у неё на неё саму. И она внутренне возмутилась на саму себя — как же это так, что она уже и сама была почти совершенно готова так же расплакаться и униженно просить прощения, как и её сосед — которому лишь просто удалось её в этом деле опередить?..

И ею всё больше и больше — и всё ярче, и всё отчётливей — сознавалась действительная несправедливость и недопустимость не только сейчас произошедшего — но и происходящего, подобным образом, везде и всё время. Происходящего — и в школе, и в обществе, и в мире...

И глубоко внутри, и исподволь, в ней стало рождаться — чувство яростного и непримиримого протеста против всей этой господствующей кругом и повсюду Мировой Несправедливости. Протеста — ведущего на непримиримую и смертельную борьбу!..

И на борьбу за Свободу — в мировом масштабе!..

…

Анфиса представила себе, что она — негр, которого обратили в рабство и уже заковали в цепи по рукам и ногам. Но она хорошо помнила, как в том прекрасном французском фильме — по мотивам новеллы Проспера Мериме — мужественно восстали негры-рабы под руководством Таманго на корабле работорговцев! И пусть они все погибли — но они умерли все свободными, и как один свободный народ!..

И она помнит — как смело и мужественно восстал Спартак во главе гладиаторов — и чтобы в своей последней битве умереть свободным человеком в честном и открытом бою с оружием в руках!..

И она «им» это — ещё напомнит! Она «им» покажет — как умеют сражаться и умирать свободные люди!..

«Им» она — не сдастся никогда!..

…

Потом Анфиса представила, что она — индеец, которого бледнолицые буржуи захватили в плен и теперь издеваются над ним, хотят сделать из него посмешище для своего удовольствия, а потом бросить умирать в цепях в каком-нибудь вонючем подвале, или чулане, или тюрьме, как Оцеолу...

Да, она — пленный индейский воин, «последний из могикан», последний человек из всего его первобытного коммунистического племени, которое полностью героически погибло в неравной борьбе с капиталистическими захватчиками. Но она — сбежит из этого плена!..

Сбежит — в ещё свободные и огромные леса своей родины! Мать-Природа укроет и обережёт её, Огонь и Солнце согреют. И она — собравшись с силами — сумеет отомстить этим алчным и подлым буржуям-оккупантам!..

Или... Нет!.. Это — Он, Он, Он — последний уцелевший из героически погибшего свободного племени! Как и она тоже. И она — должна встретить Его! Где-нибудь в глухом и и диком Лесу, где ещё могут укрыться свободные люди... И тогда — вся их совместная жизнь будет посвящена этой великой революционной освободительной борьбе!..

И если умереть — то только в бою и с оружием в руках!..


Робинзон Крузо и Пятница — борцы за свободу индейцев!

Анфиса ничего не рассказала дома о том, что ей пришлось в тот раз пережить в школе. Рассказала об этом потом только Нике. Да и раньше, и в дальнейшем — она почти никогда ничего не говорила дома, даже отцу, няне и Герте, о подобных своих обидах, унижениях и притеснениях, обо всём, что ей приходилось переживать в школе, когда ей иногда было в ней настолько тошно и невыносимо — что хотелось просто тут же бежать, как можно дальше, в Лес — где ещё продолжают царствовать, не поддающиеся глупым и жадным людям — Природа и Свобода!..

Но она уже — столько раз об этом невольно думала и мечтала!.. Столько обдумывала вариантов!.. И она уже достаточно хорошо понимала, что такой побег — почти не реален. А если бы и был реален и осуществим — то как она сможет бросить на произвол судьбы самых близких людей — отца, няню, Герту?.. Здоровье которых совершенно подорвано последними событиями, и они всё больше будут нуждаться в её помощи...

Или — как она будет агитировать на это дело Нику, чтобы и она — бросила своих несчастных родителей, которых она так любит, и за которых так переживает?..

Это было похоже на какой-то тупик. На безвыходную ситуацию. Но Анфиса прекрасно знала — и отец повторял ей это постоянно — что безвыходных ситуаций не бывает!..

Надо только — искать!..

И та социальная и человеческая несправедливость, с которой Анфиса столкнулась в школе, и которую она уже видела и чувствовала во всём обществе, только всё больше заставляла её уходить — и погружаться с головой — в мир фантастических и приключенческих книг. В мир мятежных и отважных людей, свободных — и ищущих чего-то настоящего, какой-то настоящей и истинной жизни! В мир — настоящих людей, настоящих чувств и настоящих поступков. В мир — где герои, не щадя себя, борются за правду и справедливость!..

И там — в настоящих книгах, в мире настоящих людей, настоящих героев — она найдёт для себя подсказку, как ей быть в этом мире!..

Ника была с ней в этом полностью и всегда солидарна...

…

Обе они, конечно, с восторгом прочли (даже ещё до школы) «Робинзона Крузо», и потом при своих встречах играли в его приключения на необитаемом острове. Конечно, Анфиса была Робинзоном Крузо, а Ника — Пятницей. Но Пятница в этих их играх был Робинзону, конечно, не рабом, и не слугой, а — вполне равноправным и сознательным индейским товарищем.

Девчонки уже знали из разной исторической литературы, и из постоянных рассказов и разговоров «коммунаров» на кухне и на даче, что индейцы на Кубе, на Гаити и на других островах Карибского моря были, практически, полностью истреблены европейскими колонизаторами. И, конечно, подруги не могли с этим смириться! И их Робинзон и Пятница — стали борцами за свободу индейцев!..

Они — Робинзон и Пятница — подняли восстание индейцев на Кубе, а потом и на прочих Больших и Малых Антильских островах, а затем — и на материках обеих Америк, и изгнали оттуда всех искателей наживы, всех капиталистов-захватчиков: испанских, португальских, английских, французских, голландских и прочих...

А потом — они объединились с настоящими революционными и «красными» пиратами (с теми, про которых поётся в «Бригантине») и создали свою крепость и свою коммуну на Кубе! А потом — эти объединённые индейско-пиратские коммуны стали распространяться по всей Америке! И где успело возникнуть рабство — оно везде уничтожалось и отменялось!..

…

Романы Фенимора Купера, Майн Рида и другие книги про индейцев (и про разных пиратов тоже) также стали надолго у Анфисы и Ники их любимым чтением. И они тоже очень часто — или переделывали их сюжет на какой-нибудь более революционный, или придумывали им какое-нибудь революционное и особо героическое продолжение...

Ведь рано или поздно — а Мировая Революция победит!..


Исповедь у ночного костра

Иногда Анфисе приходилось надолго расставаться с Никой — и тогда она чувствовала себя особенно одиноко. И тогда она одна играла в «восставшего индейца», «последнего из могикан», «Одинокого Бизона», Оцеолу — Восходящее Солнце...

Будь то — дома, или на даче, или в лесу. И особенно — летом в лесу...

Она была, этим своим индейским героем, как бы и сама — и, в то же самое время, это был «Он». Некто, кто олицетворял для неё тайного индейца и тайного борца, некоего революционера-подпольщика, революционера-партизана. И она — как бы писала про Него книгу, или снимала про Него фильм...

И отец, и Герта, и Алик, и Арина, и другие «коммунары»  с удовольствием находили и приносили и для неё, и для Ники тоже, массу разной литературы про индейцев и про разные первобытные племена. Также иногда — и с красочными картинками, и с фотографиями, и с прочими иллюстрациями...

И однажды — это было ещё давно — Анфиса увидела ту самую, старинную американскую фотографию, на которой был заснят самый замечательный из всех индейцев, что она когда-либо видела на разных картинках, фотографиях или в кино...

Это был Неистовый Бизон, вождь-шаман из племени сиу, разгромивший в одном из важнейших и кровопролитнейших сражений во время индейских войн — войско белых американцев, но — неизбежно вынужденный потом бежать в Канаду и скрываться...

…

Однажды, и это было долгой и холодной зимней ночью, когда ей особенно не хватало рядом какого-то очень близкого человека, Анфиса представила себе, как она сидит с этим лучшим и умнейшим из индейцев, с этим отважным и мудрым вождём-шаманом, у их ночного костра, напротив него — и рассказывает ему про себя...

Рассказывает ему про то — как ей одиноко, как она ненавидит не только свою школу, а ненавидит — всю эту мерзкую, гадкую, совершенно чуждую ей, искусственную механическую цивилизацию, всю эту тупую, бездушную и противоестественную промышленность, торговлю, деньги, все эти огромные, вонючие от промышленных выхлопов, бездушные города, с их бесконечными вонючими бездушными машинами...

И с этими — потерявшимися среди всего этого мира мёртвых вещей — безликими толпами потерянных и ничего не понимающих людей, озабоченных только поисками очередных денег или очередных ничтожных удовольствий, которые можно приобрести за эти деньги...

Рассказывает, как она хотела бы быть свободным и независимым ни от кого индейцем — и жить в огромном, диком, девственном Лесу, жить по истинным законам Природы, жить настоящей, свободной жизнью. Даже — если она будет там совершенно одна...

А он — слушает её совершенно молча. Только внимательно смотрит на неё...

И она знает, и чувствует, что он понимает в своей древней индейской шаманской мудрости — абсолютно всё. Всё, что она ему говорит. И даже то, что она хочет сказать, но — не знает, как выразить...

Он понимает абсолютно всё — потому что это понимание как бы и не его, а — понимание самой Природы. И они оба — как бы просто погружаются в это Понимание... И — сливаются с этим Пониманием, с этим бесконечным пространством безмолвного Понимания...

И центр этого беспредельного пространства Понимания — их Огонь...

…

И потом Анфиса подумала, что когда-нибудь, когда она встретит Его, при каких-нибудь совершенно необыкновенных обстоятельствах, то они будут вот так же сидеть ночью вдвоём у костра, и она Ему будет рассказывать про всё, про всё...

И Он будет молча слушать её — и всё, всё понимать. Понимать с полуслова. Понимать даже тогда — когда она тоже ничего не будет говорить, а просто молчать. Они будут просто оба молча смотреть на Огонь — и знать каждый, что рядом с ним тот — кто его будет понимать всегда...

Главное — чтобы у них даже самой холодной и тёмной ночью горел Огонь!..

И прежде всего — этот Огонь должен гореть в твоём сердце!..


Кунсткамера и Миклухо-Маклай

Самым первым из многочисленных музеев Ленинграда, куда водила Анфису няня, а потом иногда и кто-нибудь из молодых «коммунаров», и куда её, как-то раз, специально сводил отец, ещё совсем маленькую — это был, конечно, Музей Ленина, в Мраморном дворце на улице Халтурина, так как это было буквально у них под боком...

И няня, и отец, и другие «коммунары» ей в музее всё подробно и наглядно рассказывали: и про Ленина, и про его очень опасную подпольную революционную работу, и про марксизм-ленинизм, и про Великую Октябрьскую социалистическую революцию, и про Гражданскую войну, и про самое начало строительства социализма в стране...

Анфиса потом хорошо помнила, как няня водила её в Цирк на Фонтанке...

Потом Анфису (иногда вместе с Никой) так же водили — и в Музей революции, и в Артиллерийский музей, и на Мойку, 12 — к Пушкину, и в другие музеи, которыми так богат Ленинград, и многие из которых были так близко от них...

Алик (часто не один, а с какой-нибудь девушкой-студенткой) потом не раз водил их с Никой на очень обстоятельные экскурсии в Эрмитаж, и в Русский музей, и в соседний Музей этнографии народов СССР, и на разные художественные выставки. И он всегда очень интересно умел про всё рассказывать: и про историю, и про искусство, и про всё на свете...

А Арина как-то сводила их с Никой сначала, ещё маленьких, в Зоопарк на Петроградской, а потом — в Зоологический музей, а потом — там же рядом, на Университетской набережной Невы, на Васильевском острове — в Музей антропологии и этнографии, который называется также Петровской Кунсткамерой...

И вот этот последний музей — стал потом для Анфисы и Ники самым любимым на многие годы...

У любознательных девчонок даже со временем выработался уже определённый ритуал. Сначала они бежали по широким мраморным лестницам на 3-й этаж, где была прекрасная, красочная и очень познавательная экспозиция, посвящённая первобытным людям. Потом — они сбегали вниз на 1-й этаж, почти полностью посвящённый индейцам. И в заключение своей самодеятельной экскурсии — они шли на 2-ой этаж, посвящённый коренным этносам Азии, Африки и Океании...

…

Герта как-то дала Анфисе с Никой почитать прекрасную книгу про Миклухо-Маклая, из серии ЖЗЛ. И этот мужественный учёный-подвижник, защитник папуасов и всех туземцев от европейских колонизаторов, стал для обеих подруг — одним из любимейших героев!..

Особенно девчонок привлекла идея, и страстная мечта, Миклухо-Маклая создать на Новой Гвинее — колонию-коммуну из русских поселенцев. Но царское правительство не поддержало эту идею. Он нашёл в России уже многих добровольцев для осуществления этой его мечты, которая питалась ещё его студенческим увлечением сочинениями утопических социалистов и коммунистов, и этот проект мог бы осуществиться. Но его тяжёлая болезнь и ранняя смерть помешали осуществлению этой мечты...

А ведь Новая Гвинея (и даже со многими прилегающими островами!) — как и Аляска с добрым куском Канады и с Фортом-Росс в Калифорнии, как и Гавайские острова — могла бы стать навсегда частью России!..

До чего же российские цари были недальновидные дураки, думали девчонки...

…

Игры Анфисы и Ники в индейцев и первобытных людей стали, одно время, настолько для них любимыми, настолько насыщенными, что стали затмевать собою даже их мечты о космических полётах...

Впрочем, Ника решила стать лётчиком и космонавтом совершенно твёрдо. И свой роман про индеанку-марсианку Аэлиту она обдумывала, развивала и записывала систематически. И Анфиса ей в этом помогала...

Сама Анфиса ещё не могла точно решить, кем ей больше хочется стать: космонавтом или индейцем. Или обоими сразу. А ещё лучше — если и космонавт, и индеец, и профессиональный разведчик-революционер...

Кажется, не раз снившаяся ей Андромеда была как раз всеми ими тремя...

Сны Анфисы по своей фантастичности вообще часто превосходили самую мощную и смелую фантастическую литературу. Она знала, какое огромное значение индейцы придают снам, и как они умеют с ними работать, особенно шаманы, превращая это искусство в настоящее волшебство...

В Индии, как давно рассказывали Алик и Арина, йоги тоже умели так развивать скрытые силы своего сознания — как в Европе до сих пор не умеют.

А Анфиса чувствовала, что эти скрытые силы в ней — огромны, бесконечно огромны...


Ника просит помощи

Но жизнь не давала Анфисе слишком долго парить в космических высотах или бродить в индейских девственных лесах...

В одно холодное, тёмное и очень раннее и не радостное утро — когда ещё все спали — к ним в квартиру, совершенно неожиданно, позвонилась Ника.

Оказалось — она сбежала из дома, из Москвы. Сбежала — потому что её родители поссорились так, что чуть друг друга не убили. И она приехала — именно сюда, к ним, к самым близким друзьям их семьи, чтобы помогли помирить между собой её родителей, что отец Анфисы и Герта, да и с помощью няни, делали уже не раз...

Ника не могла достаточно внятно и ясно всё рассказать о том, что произошло, она была в явном шоковом состоянии, почти непрерывно плакала... Но суть события была, в общем, ясна, у родителей Ники и раньше подобные конфликты бывали, и не один раз они сами обращались сюда к ним за помощью, и их мирили, хотя бы на какое-то время...

Отец тут же позвонил по служебному телефону в Москву — и сообщил дяде Паше и тёте Стеше, родителям Ники, при ней и при Анфисе, что с Никой всё благополучно, она у них дома и они о ней позаботятся...

Анфиса (к превеликой своей тайной радости) не пошла в этот день в школу, а занялась попавшей в это семейное несчастье подругой. С помощью няни — которая любила Нику как родную — они её помыли в ванной, переодели во всё чистое, накормили, напоили специальными травами («от всех простуд и от всех нервов», как сказала няня) и уложили спать и отдыхать в комнате Анфисы...

Хотя уснуть Ника не могла ещё очень долго, и Анфиса это прекрасно понимала и почти не отходила от подруги...

Ника рассказала, что ехала сначала на поезде, но потом её высадили, и хотели сдать в милицию, но она убежала, и вторую половину пути добиралась до Ленинграда на ночных попутках — хорошо, что попадались хорошие, добрые, понимающие люди...

Про родителей Ники Анфиса сама не задавала ей никаких вопросов. Ника, через какое-то время сама, очень отрывочно, и сквозь слёзы, смогла что-то поведать об их конфликте...

Она говорила, со слезами и с ужасом в глазах и в голосе:

«Ты понимаешь, он чуть не убил её, пьяный! Чуть не убил!..»

Потом очень тихо, почти шёпотом, добавила:

«Хотя она тоже могла его убить!.. Она может!..»

И, через какое-то время, продолжила, с нервной дрожью в голосе:

«А он как стал, как стал на неё орать — страшным голосом — как сумасшедший:

«ВЕДЬМА! ТЫ МНЕ ХОЧЕШЬ ДОЧКУ ПОГУБИТЬ!..»

Это они ведь из-за меня — понимаешь — из-за меня всё время ссорятся!.. Всё поделить не могут!..»

Ника опять стала плакать — плакать навзрыд от не отпускавшего её страшного перенапряжения...

Анфиса схватила подругу за плечи, прижала к себе, каким-то родительским инстинктом стала укутывать её в тёплое, мягкое одеяло, легонько и осторожно укачивать, убаюкивать, успокаивать, повторяя что-то доброе, тёплое и успокоительное, что в этот момент как-то совершенно спонтанно изливалось из её сердца, в каком-то особом сердечном ритме, которому она следовала инстинктивно...

Анфиса в этот момент не помнила, что так же делала в подобных ситуациях и няня, когда успокаивала, совершенно маленькую, её саму, да и других детей, а, бывало, и взрослых. И Нику она тоже всегда, и не раз, умела и приласкать, и отогреть, и успокоить...

Ника действительно вскоре немного успокоилась — и как-то очень серьёзно заметила Анфисе:

«Ты на няню стала похожа!..»

Анфиса, устраивая закутанную подругу на постели поудобнее — как большую куклу — ей в тон — или в унисон — ответила:

«Ну, и слава Богу!..»

Ника сказала, всё так же очень серьёзно:

«Ты стала очень взрослой!..»

Анфиса ей ответила:

«Я и сама знаю. Тут повзрослеешь, от такой жизни...»

…

Через какое-то время, Ника, всё-таки, незаметно для себя, заснула. И спала потом долго и крепко, и спокойно... Возможно, помогли травки няни...

Няня зашла к ним с кухни с пирожками, убедилась, что Ника хорошо спит, и — жестами — предложила и явно уставшей и не выспавшейся Анфисе сделать то же самое...

Анфиса — благодаря Судьбу за столь неожиданно свалившийся на неё дополнительный выходной от школы день — последовала совету няни...

...

Но легко сказать — последовала...

Только когда она оказалась в своей удобной и привычной постели (Ника спала на диванчике), и под мягким, тёплым одеялом, и с головой на мягкой подушке (няня следит за всем этим тщательно и неуклонно) — она почувствовала, как усиленно и учащённо бьётся её сердце, как частыми, резкими волнами бьётся её кровь прямо в её ушах, и сколько хаотических мыслей и образов почти разрывают своей круговертью её голову!..

И как трудно привести все эти мысли в порядок!..

Родители Ники... Они же — любят друг друга!.. И одновременно — ненавидят... Дядя Паша — лётчик... И всё время возвращается в Москву — хотя и говорит всё время, когда выпивши, что Москва скоро провалится... А тётя Стеша — всё время в своих пещерах, каждое лето... И в своих подземных источниках... Она вся питерская... И говорит, что Подземная Нева — может погубить Ленинград...

Кто же провалится раньше: Москва — или Ленинград?..

Они разные... Разность потенциалов... Электрический разряд... Молния!.. Противоречия — двигатель развития...

Двигатель развития...

Двигатель развития...

Любого события...

Любого события...

Без кровопролития...

Без кровопролития...

Надо ждать прибытия...


Планета Мёртвых

И Анфисе стало сниться «ожидание прибытия»...

Они с Никой — на какой-то тёмной, ночной дороге. Они сбежали из дома. Ника познакомилась с какой-то тайной подпольной революционной организацией — которой руководит не то погибший, не то таинственно исчезнувший дед Анфисы по отцу — Харитон. И теперь они едут по заданию этой организации куда-то на Север. На попутных машинах. Но дорога кончилась — потому что начался Лес. И они с Никой ждут какую-то особую машину — чтобы она смогла везти их дальше...

Откуда-то сбоку — из ночной темноты — появляется эта машина. Она какая-то странная. Людей не видно. И у неё только одна фара — по центру капота...

Они с Никой подходят к этой машине. Особо Анфису интересует эта фара. Но это даже не фара — а какой-то старинный церковный фонарь. В нём тускло горит свечка — и она освещает икону какой-то древней богини...

Ника открывает ветхую стеклянную дверцу этого фонаря — и что-то объясняет Анфисе про эту богиню. Ника особо изучает у себя в школе, в Москве, физику и математику — и потому лучше разбирается во всех древних богинях, благодаря Пифагору...

Ника вынимает из фонаря свечку — и показывает Анфисе её устройство. Оказывается — это кусок позвоночника, хотя и гладкий, что-то вроде стержня. И её фитиль — это, оказывается, спираль ДНК. Когда эта спираль вертится — она вырабатывает особый космический свет — свет этой самой богини...

И Ника направила луч из этого стержня — куда-то в Небо...

Анфиса только сейчас заметила — что Небо над ними усеяно звёздами. И Ника показывает Анфисе этим лучом — какой именно звездой является эта самая богиня...

Луч был совершенно прямой — и упирался прямо в Небо. И Анфиса поняла, что это такое! Она вспомнила слова Гриши (и это горячо поддержал отец!), что мы должны с уровня «фонарного мышления» — перейти на уровень «лазерного мышления». И что только так мы сможем построить коммунизм бессмертного человечества...

Ну да, этот стержень, испускающий этот луч — это же генетический лазер! И об этом знали ещё в глубокой древности, тот же Пифагор!..

И Анфиса старалась определить — на какую же именно звезду показывает ей Ника лучом этого древнего лазера. Или планету, на которой обитает эта богиня. Анфиса хорошо знала созвездия — но здесь она — как ни пыталась мучительно — совершенно не могла сориентироваться. Небо со звёздами вращалось — и можно было найти Полярную Звезду в центре вращения — но её там не было!..

И тут Анфису пронзила страшная догадка! И она поняла, почему она не может узнать ни одного созвездия, и почему на этом Небе нет Полярной Звезды. Они с Никой — на Планете Мёртвых!..

И Анфисе стало по-настоящему страшно... Она знала, что Ника должна остаться на этой планете. Ей совершенно не хотелось оставлять здесь Нику — но и самой оставаться здесь ей тоже не хотелось. И она чувствовала, что и по законам физики — она не может здесь остаться...

И Анфиса почувствовала — что начинает просыпаться...