для интересующихся. Иконоборчество

      Иконоборческое учение и ответ на него Церкви.


13. 04. 2018 г.


Введение

Иконоборчество, значение понятия. Догмат иконопочитания (в рамках концепции Православия ортодоксального)

Основная часть

1.Предыстория иконоборчества

2. Источники, повествующие о периоде иконоборчества. Причины иконоборчества


а. Богословские
б. Политические

3. Иконоборческая идеология

4. Ответ Церкви на иконоборчество

5. Реакция после «Торжества Православия»


Заключение

а. Торжество Православия.
б.  «Особое мнение»



Введение:

Иконоборчество, значение понятия. Догмат иконопочитания.


«Бестелесный и не имеющий формы Бог некогда не был изображаем никак. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, я изображаю видимую сторону Бога. Не поклоняюсь веществу, но поклоняюсь Творцу вещества, сделавшемуся веществом ради меня, соблаговолившему поселиться в веществе и через посредство вещества соделавшему мое спасение, и не перестану почитать вещество, чрез которое соделано мое спасение.» (Иоанн Дамаскин. Первое защитительное слово против порицающих святые иконы).

Говоря об иконоборческом «учении» как таковом, невозможно  рассматривать его, как представляется, без рассмотрения, чем явилось по сути своей иконоборчество, его истоки и причины, потому, что это «учение» невозможно определить как чисто богословское учение, но оно напрямую связано с политическими, экономическими и военными интересами империи того времени, а так же, с противостоянием ее Западной Церкви, и папству как таковому.
Рассмотрим вкратце основные теории и воззрения  на данную парадигму, какой она представляется многим исследователям, суждения и взгляды которых приведены далее по тексту.
В Хлудовской Псалтыри существует миниатюра –  аллегорическое изображение иконоборчества. «И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом». Художник комментирует действия иконоборцев, сопоставляя их с евангельскими событиями. Распятие на горе Голгофе - иконоборцы, замазывающие известью икону Христа. Воин справа подносит Христу губку, напитанную уксусом, другой воин пронзает Христа копьём. У подножия горы стоят иконоборцы Иоанн Грамматик и епископ Антоний Силлейский – так видело Православия суть иконоборчества.

Что представляет из себя ересь, как было определено Вселенским Собором, иконоборчества?

Иконобо;рчеством (греч. ;;;;;;;;;;;; также иконоклазм — от греч. ;;;;;; — «изображение» (икона) + греч. ;;;; — «разбивать») считают религиозно-политическое движение в Византии в VIII — начале IX века, направленное против почитания икон, мощей.
Иконоборцы считали изображения святых «идолами», а почитание икон — «идолопоклонством», ссылаясь на ветхозаветные заповеди («Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху… не поклоняйся им и не служи им». Исх. 20;3-5).

      Эпоху так называемого иконоборчества, принято исчислять с 730 года, когда император Лев III Исавр (Исаврия – область Малой Азии, (греч.) Исавр, значит: из Исаврии, район Малой Азии. Иерархи Малой Азии еще в 724 году открыто выступили против почитания икон. Словарь русского языка. https://how-to-all.com/%) официально запретил почитание икон. Итогом иконоборчества, по летописям того времени (летописи Феофана Исповедника, так называемых последователей Феофана, патр. Никифора, Георгия Амартола, Генезия и др. Особенно важное значение имеют три знаменитых «Слова против порицающих святые иконы» свт. Иоанна Дамаскина) стало уничтожение тысяч икон, а также мозаик, фресок, мощей, изваяний святых и расписных алтарей во многих храмах. Иконоборчество было официально заявлено на Иконоборческом соборе в 754 году при поддержке императора Константина V Копронима,  ополчившегося против иконопочитателей, особенно монахов, которые явились оплотом защиты иконопочитания (однако здесь имеет место и само противостояние с крепнувшей партией зелотов, и представляющей определенную опасность для правящей элиты. Г. А. Острогорский, «История византийского государства на заре новой эпохи»). Константин Копроним написал даже свой орос в защиту иконоборчества, против иконопочитания.
Однако существуют предположения, что не только ревностная вера, пусть искаженная с точки зрения православия, двигала Константинам V, но и политико-экономические интересы, по мнению профессора Л. А. Успенского. Он был успешным полководцем  и для ведения многочисленных воин нуждался, в дополнительном доходе, чему могло поспособствовать богатство монастырей.
Интересный факт, удивительным образом Византийские императоры-иконоборцы были успешней во внешней и внутренней политики, в войнах и завоеваниях, чем императоры иконопочитатели. Многие из императоров иконопочитателей закончили свои дни любо в изгнании, либо были свергнуты, любо убиты, в то время, как императоры иконоборцы в основном благополучно кончали свои дни, пребывая на троне.
Здесь интересно отметить, что все свидетельства, дошедшие до нас о иконоборцах написаны иконопочитателями и, естественно, такая летопись дает одностороннюю картину исторических лиц и событий.
Однако мы имеем небольшое свидетельство об императоре иконоборце Льве Армянине, дошедшее до нас  от иконопочитателя (что особо ценно) IX века Феофана Сигрианского, игумена монастыря Великого Поля, чье имя, как борца за иконопочитание, вошло в Синодик. Здесь монах отзывается, как не странно, весьма положительно об императоре Льве Армянине. (Хронография грешного монаха и игумена (Великого) Поля, охватывающая 528 лет…, перевод Сеченой, Монреаль, 2012 г.)
образ Льва Армянина в описании монаха предстает как человека «...благочестивого, мужественного и по всему созданного, чтобы править царством». (Хронография)
Между тем, с другой стороны, господство иконы в Византии достигло широких размеров. Иконами с изображениями Иисуса Христа, Богоматери, святых и различных сцен из Ветхого и Нового Заветов обильно украшались храмы. Изображения в церквах представляли собой мозаику, фреску или резьбу на слоновой кости, дереве или бронзе, т. е. были живописные иконы и иконы-статуи. Небольшие изображения воспроизводились в рукописях (миниатюры). Особенно почитались так называемые нерукотворные иконы, сделанные, по убеждению верующих, не рукой человека и отличавшиеся чудодейственной силой. Икона проникает в домашнюю жизнь: иногда иконы святых выбирались в качестве восприемников детей; вытканные изображения святых украшали парадное одеяние византийской аристократии. Есть, например, известие, что на тоге одного сенатора была выткана история всей жизни Иисуса Христа. (Л.А. Успенский) Иконы мироточили, плакали, пророчествовали итд.
«Люди, воздававшие поклонение иконам, иногда понимали это поклонение слишком реально, чтили своим поклонением не то лицо, не ту идею, которые были изображены на иконе, а саму икону, сам материал, из которого она была сделана. Последнее являлось большим преткновением для многих из верующих, видевших в этом сходство с язычеством». (А. Шмеман. «Исторический путь Православия»)
Наряду с этим, по словам профессора Н. П. Кондакова, "В столице наблюдается характерное размножение монастырей, монашеских общин, всякого рода обителей, которых число к концу VIII века возрастает в небывалой пропорции". (По представлению иных исследователей, например, А.А. Васильева, к началу VIII века).  По мнению проф. И. Д. Андреева, в иконоборческий период в Византии число монахов можно без преувеличения определить в 100 000 человек. "Вспоминая, - продолжает тот же ученый, - что у нас теперь в России (написано в 1907 г.) при 120-ти миллионном населении на необъятной территории насчитывается только около 40 000 монашествующих обоего пола, легко представить, какой частой сетью монастырей была покрыта сравнительно маленькая территория Византийской империи ".
Если поклонение иконам, чудотворным и обыкновенным, и мощам могло смущать многих верующих, то чрезмерное развитие монашества и великое умножение монастырей задевали уже чисто светские, государственные интересы. Благодаря неумеренному поступлению в монахи и уходу в монастыри молодых и здоровых людей, империя лишалась необходимых сил для войска, земледелия, промышленности и т. д.; одним словом, монашество и монастыри делались очень часто прибежищами для лиц, желавших избавиться от государственных обязанностей и вовсе не имевших искреннего стремления уйти от мира. Кроме того, богатые земельные угодья и другие имущества, отходившие к монастырям, были освобождены от государственных налогов и этим самым наносили ощутимый ущерб казне. Таким образом, в церковной жизни империи в VIII веке можно различать две стороны: религиозную и светскую.

Интересно отметить тот факт, что практически все императоры-иконоборцы, будучи родом с Востока, были хорошо знакомы с существовавшими там религиозными взглядами; они на этих взглядах воспитывались; с ними сроднились и, сделавшись императорами, перенесли их в столицу, чтобы положить в основание своей церковной политики. По мнению А. А. Васильева, императоры-иконоборцы, таким образом, следовали преимущественно своему религиозному убеждению. Часто они были искренно и убежденно верующими и хотели очистить религию от тех искажений, которые с течением времени проникли в нее и отдалили от первоначального истинного направления. С их точки зрения, поклонение иконам (в некоторых случаях и мощам) являлось остатками язычества, которые необходимо было уничтожить для «возвращения» христианской религии к первоначальному образцу. "Я император и священник" - писал Лев III папе Григорию II. Исходя из этого положения, Лев III, будучи провозглашен императором, считал себя вправе сделать свои религиозные взгляды обязательными для подданных империи. В последнем, По мнению А. А. Васильева, нельзя усматривать чего-либо нового: это был обычный взгляд византийского императора, представителя идеи цезарепапизма, как, к примеру, Юстиниан Великий, считавший себя полным хозяином как в светских, так и церковных делах. Лев III также являлся ярким представителем идеи цезарепапизма.
Однако позднее, в 787 году, при поддержке императрицы Ирины, вдовы Льва IV Хазара, Седьмой Вселенский собор всё же утвердил догмат иконопочитания и отменил решение собора 754 года (было определено не считать его «вселенским»). Императоры Никифор (Геник и Михаил)  Рангаве, правившие после Ирины, придерживались иконопочитания, но после сокрушительного поражения Михаила I в войне с болгарами в 813 году на престол взошёл Лев V Армянин, более успешный полководец, при котором иконоборчество возобновилось, а решения иконоборческого собора 754 года были признаны вновь. При этом отвергался  основной догмат об иконопочитании, который был сформирован на Седьмом Вселенском соборе, состоявшемся в 787 году. Звучит он следующим образом:
«Поэтому мы, шествуя как бы царским путём и следуя богоглаголивому учению святых отцов и преданию кафолической церкви и Духу Святому, в ней живущему, со всяким тщанием и осмотрительностью определяем: подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях, честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества, иконы Господа и Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа, непорочные Владычицы нашея Святыя Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей. Ибо, чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах (;;; ;;;;;;;;;;) и к любви к ним и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением (;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;), не тем истинным по нашей вере служением (;;;;;;;;), которое приличествует одному только Божескому естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению честного и животворящего Креста и святому Евангелию, и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю и древними. Ибо честь, воздаваемая образу, восходит (;;;;;;;;;) к первообразу, и поклоняющийся (; ;;;;;;;;;) иконе поклоняется (;;;;;;;;;) ипостаси изображенного на ней.»
Догмат иконопочитания подчёркивает, что чествование икон и поклонение им (в смысле поклона, внешнего знака почтения, а не служения-латрии, «приличествующего одному только Божескому естеству») относится не к самому изображению и, тем более, не к материалу, из которого оно изготовлено, а к изображённому лицу (первообразу), следовательно, не имеет характера идолопоклонства. Иконопочитание возможно по причине Воплощения Бога-Слова, Иисуса Христа, изображаемого по человеческой природе, от которой в Его единой ипостаси неотделима природа Божественная. В соответствии с определением «Честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу», образ, указывающий на Личности (ипостаси), есть действительно (по действию-энергии) сама Личность, хотя и не тождественен ей.
В последующий  период регентства императрицы Феодоры патриарх-иконоборец Иоанн VII был свергнут. При сменившем его новом патриархе Мефодии в 843 году состоялся новый собор, утвердивший и одобривший все определения VII Вселенского собора и снова подвергший иконоборцев отлучению. Тогда же был установлен и впервые совершён (11 марта 843 года) чин провозглашения вечной памяти ревнителям православия (Однако в этом чине преимущественно заслуги победы иконопочитания присыпаны Феодоре)  и анафематствования еретикам, совершаемый в православной церкви и до нашего времени в Неделю Православия («Торжество Православия»).
Таким образом, окончательное восстановление иконопочитания в Византии произошло в 843 году, и снова в правление женщины –  при императрице Феодоре («Торжество Православия»).

Стоит сказать, что догмат о почитании икон отвергается рядом протестантских церквей, либо считающих иконопочитание идолопоклонством, либо избегающих его как вводящего в соблазн. Протестанты, как правило, отрицают внешние знаки иконопочитания, а некоторые радикальные течения — даже само использование изображений для украшения мест богослужения. Тем не менее, они в большинство случаев не разделяют богословской аргументации иконоборцев о неизобразимости Христа, поэтому изображают Его и евангельские сюжеты в своей издательской продукции.


Основная часть:

Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил. Ин. 1.18

1.Предыстория иконоборчества.

Иконоборчество родилось не где-то за пределами христианства, среди язычников, стремящихся к разрушению Церкви, а внутри самой Церкви, в среде православного монашества – духовной и интеллектуальной элиты своего времени. Споры об иконе начались с праведного гнева истинных ревнителей чистоты веры, тонких богословов, для которых проявления грубого магизма и суеверия, формального, сугубо внешнего подхода к вере, не могли оставаться не замеченными.  В Церкви получили распространение формы почитания священных изображений, явно граничащие с идолопоклонством.
Так, например, некоторые священники соскабливали краску с икон и подмешивали ее в причастие, полагая тем самым, что причащаются тому, кто изображен на иконе. Бывали также случаи, когда, не чувствуя дистанции, отделяющей образ от Первообраза, верующие начинали относиться к иконам, как к живым, брали их в поручители при крещении, при пострижении в монашество, ответчиками и свидетелями на суде и т.д. Таких примеров множество, и все они свидетельствуют о потере правильной духовной ориентации, о размывании четких евангельских критериев отношения к жизни, которыми некогда была сильна первая Церковь.
«В массах иконопочитание преломлялось иногда грубым и чувственным суеверием… Появился обычай брать иконы в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон краску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых и т. д. … Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше происходило часто с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церкви в Христа, — они слишком часто отрываются от этой основы, превращаются в нечто самодовлеющее, а следовательно, ниспадают обратно в язычество.» (Шмеман А. Исторический путь Православия)
Причины подобных явлений, серьезно встревоживших защитников ортодоксии, следует искать в том новом состоянии Церкви, которое она обрела в постконстантиновскую эпоху. После Миланского эдикта (313 г.), даровавшего христианам свободу, Церковь стремительно развивалась вширь. В нее хлынул поток язычников, которые, воцерковляясь, меняли только внешний свой статус, но, в сущности, часто оставались по-прежнему язычниками. Немало способствовал этому получивший распространение обычай крещения детей, а также кардинальное изменение отношений Церкви и государства. Теперь вхождение в Церковь не было связано с риском и жертвами, как во времена первых христиан. Нередко поводом для принятия христианства становились причины политические или социальные, а отнюдь не глубокое внутреннее обращение, как некогда в апостольское время. То, что еще вчера казалось чуждым и неприемлемым, сегодня становилось привычным и терпимым: первые христиане умирали за свободу от диктата государства и отказ поклоняться императору, однако многие христиане Византии стали воздавать императору честь, едва ли не равную Богу, оправдывая принцип симфонии идеей сакрализации государства. Границы Церкви и империи в сознании простых людей стали сливаться. Все члены ранних христианских общин назывались верными, царственным священством (1 Петр. 2.9), а те, кто вне Церкви – мирянами. Со временем термин “миряне” стал обозначать церковный народ, в отличие от священнослужителей, поскольку в Византийской империи некрещеных практически не было. Это размывание границ Церкви и возрастание перегородок внутри нее сильно отзовется в последующие времена христианской истории. Таким образом, мир стремительно входил в Церковь, взрывая ее изнутри, и Церковь не всегда справлялась с этим разрушительным потоком. Мощное движение монашества, зародившегося в IV веке, было в определенной степени ответом на это обмирщение Церкви, ибо наиболее духовно чуткие люди воспринимали внешний триумф Церкви как духовную катастрофу, провидя за пышным фасадом ее внутреннее ослабление. Распространилось даже мнение, что в миру спастись невозможно, что необходимо бежать из мира. Раннее монашество и пустынножительство было своего рода духовным диссидентством и разбросанные по пустыне монашеские поселения становились как бы “Церковью внутри Церкви”.
На этом этапе, сложном и переломном для всей Церкви,  по мнению профессора А. А. Васильева, нужны были новые средства катехизации, которые были бы понятны тысячам обычных людей, не искушенных в тонкостях богословия, а просто нуждающихся в наставлении, в вере. Наиболее эффективным средством была икона; сильное эмоциональное воздействие, знаковая структура, несущая информацию на невербальном уровне, – эти свойства иконы способствовали ее широкому распространению, и заложенная в ней духовная основа становилась достоянием самых простых новообращенных душ. Вот почему именно на икону так уповали св. отцы, называя ее “Библией для неграмотных”. Действительно, через икону вчерашние язычники лучше постигали тайну воплощенного Слова, нежели через книжные знания.
Нередко вчерашние язычники, обращаясь ко Христу, становились святыми, как это было, скажем, в случае с Блаженным Августином. Однако «сильное эмоциональное воздействие» изображения на человеческую душу несло в себе и определенную опасность –   языческая стихия становилась сильнее христианского семени, и тернии заглушали ростки духа («блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин.20; 27-29)») в неофитском сознании неизбежно происходила фольклоризация веры, привносящая в традицию Церкви чуждые элементы, обычаи иной природы. В конце концов проникновение магического отношения в культ вытесняло изначальную свободу духа, дарованную Самим Христом. Еще апостолам и ранним апологетам приходилось сталкиваться с проблемой очищения веры от примесей. Таких примеров много в посланиях Павла общинам Коринфа, Фессалоник, Галатам. К IV веку появилась необходимость систематизировать канон Ветхозаветных и Новозаветных книг, дать ответ на распространившиеся ереси, сформулировать основные догматы веры. В этом процессе, особенно на ранних этапах, с IV по VI век церковное искусство исполняло важную вероучительную функцию. Например, св. Григорий Нисский в похвальном слове великомученику Феодору говорит так: “живописец, изобразив на иконе доблестные подвиги мученика, начертание человеческого образа подвигоположника Христа, все это искусно начертав красками, как бы в какой объяснительной книге, ясно рассказал нам подвиги мученика. Ибо и живопись молча умеет говорить на стенах и доставлять величайшую пользу”.  Другой святой подвижник – Нил Синайский, ученик Иоанна Златоуста, дает следующий совет некоему префекту Олимпиодору, вознамерившемуся построить церковь и украсить ее фресками и мозаиками. “Пусть рука превосходнейшего живописца наполнит храм с обеих сторон изображениями Ветхого и Нового Завета, дабы те, кто не знает грамоты и не может читать Божественных писаний, рассматривая живописные изображения, приводили себе на память мужественные подвиги искренне послуживших Христу Богу и возбуждались к соревнованию достославным и приснопамятным доблестям, по которым землю обменяли на небо, предпочтя невидимое видимому”.
Однако широкое распространение иконописных изображений в народе было не только школой веры, но и той почвой, на которой неокрепшее в вере сознание невольно провоцировалось своим языческим прошлым. Не умея понять глубину различия образа и Прообраза, неофит, увлекаясь внешним чувственным восприятием,  отождествлял их, и его почитание икон превращалось в идолопоклонство, а молитва перерастала в магическое действие. Отсюда и возникали те весьма опасные отклонения, столь возмущавшие строгих ортодоксов, о чем говорилось выше.
Наряду с этим византийская знать, которая в отличие от простолюдинов была образованна и изощренна в богословских вопросах, впадала в другие крайности. Так, например, при императорском дворе в моду вошли наряды, украшенные изображением святых, ангелов и даже Христа и Богородицы. Светская мода явно стремилась подражать стилю священнических одежд, восхищавших современников великолепием и пышностью. Но если употребление сакральных образов в церковных облачениях объяснимо их символической функцией, то использование священных изображений в светской одежде противоречило не только здравому смыслу, но и являлось явной профанацией святынь. И это также не могло не возмущать истинных ревнителей Православия. Некоторые из них даже приходили к выводу, что лучше вовсе не иметь икон, нежели поощрять возврат к язычеству. Этот неожиданный поворот ортодоксии вполне объясним, ибо, по мнению А. А. Васильева,  когда маятник сильно оттягивают в одну сторону, то он неизбежно отклонится с той же силой в прямо противоположную сторону.
Здесь стоит сказать, что в пред иконоборческую эпоху процесс формирования художественного языка церковного искусства еще не завершился. Восприняв на определенном этапе традиции позднеантичной живописи, в иконописи (а также фреске и мозаике) происходил отбор собственных художественных принципов. Необходимо было найти такой художественный язык, который  мог бы без ущербадогматической истины, изобразить неизображаемое – святость, вечность, блаженство. Со временем икона сформировалась как сложнейшая и гармоничная знаковая структура. Таким образом, ее язык от первоначального чувственного реализма постепенно переходил к формам все более символическим и аскетическим. И на ранних этапах соединение античной (а в сознании людей того времени – просто языческой) традиции с христианским откровением вызывало по меньшей мере недоумение. В какой-то мере опасения об излишней чувственной природе античного искусства, обольщающего глаз и уводящего душу от чистого созерцания, были не лишены основания. Постоянно раздавались голоса: “Как даже осмеливаться посредством низкого эллинского искусства изображать Преславную Матерь Божию, в Которой вместилась вся полнота Божества, высшую небес и святейшую херувим?” Или: “Как не стыдятся посредством языческого искусства изображать имеющих царствовать со Христом, соделавшихся сопрестольными Ему, которым предстоит судить вселенную, уподобившихся образу славы Его, когда, как говорят слова Священного Писания, их не был достоин весь мир?” (Казакевич А. Н. Символы Русской Православной Церкви.)
Блаженный Августин в своем трактате “О Троице” также возмущается творчеством некоторых художников, которые позволяют изображать Христа слишком вольно, как им заблагорассудится, что немало смущает церковный народ и рождает в нем нежелательные эмоции.
В этом ряду необходимо сказать еще об одном факте – в VI-VII вв. на границах Византийской империи появляется и активизируется ислам. Почитая Единого Бога, Бога Авраама, Исаака и Иакова, так же как иудеи, мусульмане отрицательно относились к священным изображениям, памятуя о заповеди Моисея. Влияние мусульманского ригоризма не могло не сказаться на христианском мире, православные “суперортодоксы” в восточных христианских провинциях во многом были согласны с правоверными последователями пророка Мухаммада. Первые серьезные конфликты по поводу икон и первые гонения на иконопочитателей начались на границе двух миров: христианского и исламского. В 723 г. халиф Иезид издал указ, обязывающий убрать иконы из христианских храмов на подвластных ему территориях. В 726 г. такой же указ издал византийский император Лев Исавр. Его поддержали епископы Малой Азии, известные своим строго аскетическим отношением к вере. С этого момента иконоборчество становится не просто интеллектуальным движением, но агрессивной силой, перешедшей в наступление.
(надо отметить, что движение практически приняла формы  политической и религиозной революцию, опиравшуюся на античные эллинские начала, сохранившиеся на востоке империи, откуда шла реформа и были родом императоры иконоборцы (Лев III, Константин V, Лев IV, Лев V, Феофил).
Таким образом, православие встало перед проблемой защиты икон с двух прямо противоположных сторон: с одной стороны – от грубого магизма полуязыческой народной веры, с другой – от полного отрицания и уничтожения “ревнителями чистой духовности”. Обе тенденции образовывали своего рода молот и наковальню, между которыми выковывалась в своей кристальной ясности богословская мысль, защищавшая иконопочитание как важнейший элемент православия.
Если обратиться к самым истокам  христианства,  то изображения Христа, Богородицы, святых и библейских сцен известны в христианстве начиная со II века. К IV веку стены христианских храмов уже повсеместно украшались живописными изображениями. Василий Великий в слове, посвящённом памяти мученика Варлаама, призывает живописцев изобразить подвиги святого, Иоанн Златоуст пишет о распространении изображений Мелетия Антиохийского, а Феодорит Кирский сообщает о портретах Симеона Столпника, продаваемых в Риме. Несмотря на такую поддержку изображения лиц и событий Священной и церковной истории, в этот же период появляются первые возражения против употребления икон. Так, Евсевий Кесарийский отрицательно высказывается про желание сестры императора иметь икону Христа. Это он объясняет не ветхозаветным запретом, а тем, что божественная природа неизобразима. Известны и активные иконоборческие действия в этот период: Епифаний Кипрский, увидев в церкви завесу с изображением человека, разорвал её и отдал на покрытие гроба нищего; в Испании на Эльвирском соборе (начало IV века) было принято постановление против стенной живописи в храмах:
«чтобы живописи в церквах не было, и чтобы не служило предметом почитания и обожания то, что изображается на стенах.»
К началу VI века иконоборческие позиции усилились из-за распространения в византийской империи монофизитства. Лидер монофизитов Севир Антиохийский отрицал не только иконы Христа, Богородицы, святых, но даже и изображение Святого Духа в виде голубя. О степени влиятельности противников иконопочитания в этот период свидетельствуют сообщения о письмах Анастасия Синаита в защиту икон и жалобы Симеона Столпника-младшего императору Юстиниану II на оскорбляющих «икон Сына Божия и Всесвятой Преславной Богородицы».
Дальнейшее усиление иконоборчества пришлось на конец VI—VII века. В Марсилии епископ Серен в 598 году уничтожил в церкви все иконы, которые, на его взгляд, суеверно почитались прихожанами. Папа Григорий Великий писал к нему об этом, хваля за ревность в борьбе с суевериями, но требовал, чтобы иконы были восстановлены, так как они служат простым людям вместо книги, и просил разъяснить пастве истинный способ почитания икон.
Так же, важно отметить тот факт, что в районах Римской империи, граничивших с землями арабских племён, издавна процветали христианские ереси — монтанизм, маркионитство, павликианство. Адепты этих христианских течений, по-видимому, под влиянием ислама стали испытывать всё больше сомнений в истинности иконопочитания, а византийские императоры, вынужденные искать мира с Арабским халифатом, шли на уступки иконоборцам. Сообщают, что император Филиппик до своего свержения в 713 году собирался издать закон против почитания икон. Защитники же иконопочитания называли таких императоров-иконоборцев «сарацински мудрствующими».


2. Источники, повествующие о периоде иконоборчества. Причины иконоборчества.

«Для современного наблюдателя,  проблемы иконоборчества оказались настолько непроницаемыми, и самый тот факт, что в течение целого столетия шла борьба не на живот, а на смерть из-за вопросов религиозного культа, оказался настолько непонятным, что вопреки всем свидетельствам источников иконоборчество было истолковано как социально-реформистское движение. Там, где материалы источников противоречили этому истолкованию, они отвергались с совершенным презрением. Там, где не оказывалось нужных элементов для этой конструкции, они измышлялись» (Г. Острогорский).
Изучение иконоборческой эпохи представляет очень большие затруднения из-за состояния источников того времени. Важнейшие сведения, относящиеся как к сфере политической, так и в немалой степени к сфере социально-экономической истории,  по-прежнему находятся в нарративных источниках, в первую очередь в исторических сочинениях, несмотря на то, что они в силу самой своей природы окрашены субъективизмом и нередко искажают описываемые события.
При этом наиболее содержательные жития относятся преимущественно к IX—X столетию, тогда как более поздние агиографические памятники становятся, за редким исключением, схематичными. Некоторые жития богаты материалом по истории политической и особенно церковной борьбы; таково, в частности, «Житие патриарха Игнатия», принадлежащее перу Никиты Пафлагона и являющееся одним из важнейших (несмотря, как пишет Л. А. Успенский, на откровенно выраженную тенденциозность) источников для истории церковных смут второй половины IX в.
Исторические сочинения, относящиеся ко второй половине IX—XII в., гораздо богаче содержанием, чем хроники предшествующего времени. Такой пробел произошел в силу того, что все сочинения иконоборцев, акты императоров, деяния иконоборческих соборов 753-754 и 815 годов, богословские иконоборческие трактаты и т. д., были уничтожены восторжествовавшими иконопочитателями. Остатки иконоборческой литературы известны нам из отрывков, помещенных в творениях иконопочитателей в целях их опровержения. Определения иконоборческого собора 753-754 гг., например, сохранились в деяниях седьмого Вселенского собора. Определения собора 815 года сравнительно недавно были открыты в одном из трактатов патриарха Никифора. Немало отрывков иконоборческой литературы заключается в полемических и богословских трактатах иконопочитателей. Особенно важное значение в этом смысле имеют три знаменитых "Слова против порицающих святые иконы" известного богослова, полемиста и песнопевца Иоанна Дамаскина, современника двух первых императоров-иконоборцев. Таким образом, дошедшие до нас источники об иконоборчестве имеют тенденциозный, враждебный иконоборцам характер, вследствие чего и значение этого периода оценивалось учеными по-разному и нередко, по мнению профессора Г.А. Острогорского , неправильно. Одни исследователи видели в политике императоров-иконоборцев религиозные причины, другие - причины политические. Думали, что император Лев III решил уничтожить иконы, надеясь этой мерой удалить одну из главных преград для сближения христиан с иудеями и мусульманами, отрицательно относившимися к иконам, и этим самым облегчить их подчинение империи. Особое внимание на иконоборческий период обратил известный греческий историк Папарригопуло . В его представлении неправильно называть данную эпоху иконоборческой, так как подобное определение неполно; параллельно с религиозной реформой, осуждавшей иконы, запрещавшей мощи, уменьшившей число монастырей и вместе с тем не коснувшейся основных догматов христианской веры, производилась реформа социальная и политическая; имелось в виду изъять народное образование из рук клира. Императоры-иконоборцы действовали не по личным или династическим капризам, а после зрелого и долгого размышления, с полным разумением общественных нужд и требований общественного мнения. На стороне их стояли наиболее просвещенная часть общества, большинство высшего духовенства и войско; конечную же неудачу,  иконоборческой реформы надо объяснять тем, по мнению Папарригопуло, что много оставалось еще ревнителей прежней крайней набожности, бывших противниками реформы, а именно - простой народ, женщины и многочисленные монахи; да и сам Лев III не сумел воспитать общество в новом духе.  Таковы вкратце взгляды Папарригопуло по поводу этой эпохи. Греческий историк, безусловно, переоценил реформаторскую деятельность императоров VIII века, называя ее замечательной попыткой революции социальной, политической и религиозной, но значение его трудов заключается в том, что он первый обратил внимание на сложность и важность иконоборческой эпохи и заставил других внимательнее к ней относиться. Были такие, кто видели в иконоборческой политике императоров религиозные и политические интересы с преобладанием последних; желая быть единым полновластным государем во всех сторонах жизни империи, Лев III надеялся при помощи запрещения иконопочитания вырвать народ из-под сильного влияния церкви, для которой иконы служили одним из главных оснований влияния, и этим самым иметь возможность властвовать над объединенным и в религиозном отношении народом.
Итак, религиозная жизнь страны должна была подчиниться иконоборческой политике государей, для которых последняя была одним из средств к достижению их политических идеалов, "окруженных, - по словам историка, - сиянием религиозного (реформаторского) рвения". А В новейшее время ученые (например, француз A. Lombard) видят в иконоборчестве чисто религиозную реформу, имевшую целью остановить "успехи поднимавшего голову язычества" в форме неумеренного иконопочитания и "возвратить христианской религии ее первоначальную чистоту", причем религиозная реформа развивалась параллельно с реформой политической, имея отличную от последней историю. Наконец, французский византинист L. Brehier обратил особое внимание на то, что иконоборчество заключает в себе два различных вопроса:
во-первых, обычно трактуемый вопрос о почитании икон и, во-вторых, вопрос о законности религиозного искусства - позволено ли пользоваться искусством для изображения сверхчувственного мира, можно ли художнику изображать святых, Богоматерь и Спасителя? Другими словами, французский ученый выдвинул вопрос о влиянии иконоборчества на византийское искусство. Наконец, К. Н. Успенский переводил внимание с иконоборчества на политику правительства против усиления и возрастания монастырского землевладения:
"Как мы увидим впоследствии, выступления правительства Льва III с самого начала и в своей основной сущности были направлены против монастырей, занявших в империи к VIII в. ненормальное положение. Оно и не носило в своей основе религиозного характера. Но гонимому монашеству, носителям монастырского феодализма, было именно чрезвычайно выгодно перетянуть дело на богословскую основу, попытаться в деятельности правительства обнаружить богоотступничество и ересь, чтобы дискредитировать его, подорвать к нему доверие со стороны общества. Таким образом, здесь всегда искусно замаскирована суть дела и ее приходится разыскивать с большим трудом".
Ввиду этих разнообразных мнений, как пишет византинист профессор  А.А. Васильев, очевидно, что иконоборческое движение было очень сложным явлением и, к сожалению, состояние источников до сих пор препятствует его прояснению.  Прежде всего интересно отметить, что все императоры-иконоборцы были родом с Востока: Лев III и его династия были исаврийцами или, может быть, сирийцами; возобновителями иконоборства в IX веке были Лев V из армян и, наконец, Михаил II и его сын Феофил, родом из Фригии, т. е. одной из внутренних областей Малой Азии. Если же мы обратимся к восстановителям иконопочитания, то увидим следующее: во-первых, оба раза восстанавливали иконопочитание женщины, Ирина и Феодора; во-вторых, родом они были: Ирина - гречанка из Афин, Феодора - из Пафлагонии, малоазиатской области на берегу Черного моря, рядом с Вифинией, недалеко от столицы, - одним словом, не внутри полуострова. Указанная особенность в происхождении иконоборческих государей не может быть объяснена случайностью, и их восточное происхождение поможет лучше понять как их роль в движении, так и саму суть последнего. Восстановительницы же иконопочитания были родом из других областей.

Иконоборчество VIII и IX веков не было явлением совершенно новым и неожиданным, как уже упоминалось выше, оно и раньше пережило длительную эволюцию. Христианское искусство, изображавшее человеческие фигуры, было ли то в форме мозаики, фрески, скульптуры или резьбы, давно уже смущало многих истинно верующих людей, напоминая им об отвергнутом язычестве. Еще в самом начале IV века один из испанских соборов постановил, что "не должно быть рисунков  в церкви, чтобы на стенах не изображалось то, что почитается и чему поклоняются".
Когда же в IV веке христианство получило право на законное существование, а в конце того же века сделалось государственной религией, церкви стали украшаться иконами. IV и V века считаются временем, когда иконоупотребление в церкви утвердилось и распространилось. Но тем не менее смущение продолжалось. Церковный историк IV века Евсевий Кесарийский называет почитание изображений Иисуса Христа и апостолов Петра и Павла "языческим обычаем". Также в IV веке Епифаний Кипрский писал в одном из своих писем, что он разорвал на куски церковную завесу (velum) с изображением Христа, или одного из святых, так как "оно оскверняло церковь".  В V веке один сирийский епископ, еще до своего посвящения в этот сан, учил не признавать иконы. В VI веке в Антиохии было настоящее возмущение, направленное против почитания икон, а в Эдессе возмутившиеся солдаты бросали каменьями в чудотворную икону Христа. Известны примеры нападения на иконы и их уничтожения в VII веке. Из примеров в Западной Европе интересно письмо папы Григория I Великого в конце VI века к епископу Массилии (Марселя), который приказал в подведомственных ему церквах разбить и выбросить иконы. Папа, хваля его за рвение в том отношении, что ничто, сделанное человеческой рукой, не может служить предметом поклонения (nequid manufactum adorari posset), вместе с тем упрекал епископа за то, что он, разбив иконы, лишил исторического образования людей неграмотных, "которые, смотря, по крайней мере, на стены, могли бы прочесть то, чего они не могут прочесть в рукописях".  В другом письме к тому же епископу папа писал: "За то, что ты запретил поклоняться иконам, мы тебя вообще хвалим; за то же, что ты их разбил, порицаем... Одно дело поклоняться картине (picturam adorare), другое дело при помощи содержания картины узнавать то, чему должно поклоняться".
Итак, иконы рассматривались как средство для народного образования. Такой же точки зрения придерживался  Григорий Великий и многие другие.

На иконоборческое настроение восточных провинций так же оказывали некоторое влияние иудеи, не признававшие на основании своей религии иконопочитания и допускавшие иногда резкие выступления против икон. Со второй же половины VII века начинают подобным же образом влиять мусульмане, которые, помня слова Корана о том, что "кумиры гнусны и суть дело сатаны" (V, 92), видели в иконопочитании подобие идолопоклонства. Часто приводимое историками сообщение, будто арабский халиф Иазид II за три года до эдикта Льва издал в своем государстве указ, предписывавший уничтожение икон в церквах своих христианских подданных, многими учеными подвергается сомнению.  Во всяком случае, с мусульманским влиянием на восточные области в смысле отрицания икон также надо считаться. Один хронист и самого императора Льва называет "сарациномыслящим" (sarakhnojrwn), хотя о прямом влиянии ислама на него оснований говорить нет. Наконец, одна из известных средневековых восточных сект, а именно секта павликиан, живших внутри Малой Азии и далее к востоку, также отрицала иконы. Одним словом, в восточных областях Византии, в Малой Азии, создалось ко времени Льва III уже довольно сильное иконоборческое движение. Один из наших церковных историков (А. Г. Лебедев) о данном моменте пишет: "Можно положительно утверждать, что иконоборцев до времени иконоборства (в VIII веке) было много, и что они представляли собой силу, которой считала себя вправе опасаться сама церковь". Одним из иконоборческих центров в пределах империи была, между прочим, внутренняя малоазиатская область Фригия.

а. Богословские.

Иконоборцы основывали свои взгляды на одной из десяти заповедей, данных Богом Моисею: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им…» (Исх. 20:4-5). Хотя живописные изображения Христа и святых были известны уже древней церкви, но единообразный канон отношения к иконам отсутствовал. При этом в народных массах иконы окружались суеверным поклонением:
«В массах иконопочитание преломлялось иногда грубым и чувственным суеверием… Появился обычай брать иконы в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон краску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых и т. д. … Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше происходило часто с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церкви в Христа, — они слишком часто отрываются от этой основы, превращаются в нечто самодовлеющее, а следовательно, ниспадают обратно в язычество.» (Шмеман А. Исторический путь Православия)

Произошёл «рост магических несуразностей в почитании священных предметов, грубое фетишизирование иконы». Такое поведение и вызывало обвинения в идолопоклонстве и язычестве. Ещё до начала иконоборчества Анастасий Синаит (VII век) писал: «Многие думают, что крещение достаточно чтится тем, кто, войдя в церковь, перецелует все иконы, не обращая внимания на литургию и богослужение».
Академик В. Н. Лазарев отмечает, что для религиозного искусства в тот период уже была характерна излишняя чувствительность, которая для некоторых ставила под сомнение святость иконы. Например, «Никейский ангел», мозаика, смущала своей чувственностью многих верующих, при этом, как отмечает историк Карташёв, просвещение в Византии к этому времени значительно понизилось, по сравнению с временем правления императора Юстиниана, и «тонкие проблемы догматики стали непосильны большинству богословских умов».

б. Политические.

Исследователи выделяют следующие политические причины иконоборчества:

 Связанные с иудаизмом и исламом

Через иконоборчество византийские императоры хотели уничтожить одну из главных преград для сближения христиан с иудеями и мусульманами, которые отрицательно относились к иконам. Через это планировалось облегчить подчинение империи народов, исповедующих эти религии.

Как следствие борьбы с властью церкви

К VIII веку политическая роль церкви в империи значительно усилилась, наблюдался значительный рост церковной собственности и монастырей. Духовенство начало активно участвовать в делах управления империей, так, в 695 году министром финансов стал авва Феодот, а в 715 году диакон собора Святой Софии был назначен главнокомандующим войсками. По этой причине императоры-иконоборцы считали необходимым отвлечь людские силы и денежные средства от церкви и направить их в государственную казну. Поэтому, как отмечает греческий историк Папарригопуло, «параллельно с религиозной реформой, осуждавшей иконы, запрещавшей мощи, уменьшившей число монастырей и вместе с тем не коснувшейся основных догматов христианской веры, производилась реформа социальная и политическая».

3. Военные поражения

В VII—VIII веках Византийское государство потерпело ряд серьезных поражений от арабских завоевателей и император Лев III счёл «что ви­нов­ни­ком всех бед явил­ось рас­ту­щее по­чи­та­ние икон, ко­то­рое мож­но бы­ло в его внеш­них про­яв­ле­ни­ях ото­жде­ст­вить с идолослужением». Такое мнение императора возникло под влиянием малоазийских епископов противников иконопочитания Кон­стан­ти­на На­ко­лий­ского и Фо­мы Клав­до­поль­ского. После встречи с ними в 726 году последовал императорский указ про­тив по­чи­та­ния икон.
Аналогичный запрет последовал в 811 году после катастрофического поражения византийской армии, нанесённое последней болгарами в битве при Вырбишском проходе; византийская армия была наголову разбита, а император Никифор I убит и обезглавлен. Византийцы расценили поражение как гнев Бога за нарушение заповеди «не сотвори себе кумира» и иконы были вновь запрещены.


3 Иконоборческая идеология

«Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое» Мф.9:17.

  В отличие от предыдущих «вселенских» ересей, носивших сугубо догматический характер, иконоборчество почти сразу же приняло устойчивые черты политического противостояния Запада и Востока, причем богословие играло в этой борьбе далеко не первоочередную роль. Ни у почитателей святых икон, ни у их идейных противников изначально не существовал единого и целенаправленного учения, на которое они могли бы опираться в своих дебатах. Лишь по ходу векового противостояния в большенстве своем (как относительно и иных ересей) противоборствующие создавали сочинения, в которых пытались на основе анализа Священного Писания и святоотеческой литературы доказать свою точку зрения.
Так появились «Защитительные слова против порицающих священные изображения» преподобного Иоанна Дамаскина (VIII в.), 13 сочинений императора Константина V Исавра и известное письмо императоров Михаила Травла и Феофила франкскому королю Людовику Благочестивому, многочисленные послания преподобного Феодора Студита (IX в.), «Опровержения» Константинопольского патриарха святого Мефодия, «Апологетика» в защиту икон патриарха святого Никифора (806–815) и труды Константинопольского патриарха-иконоборца Иоанна Грамматика, определения VII Вселенского Собора и Собора 754 года, не считая западных сочинений, из которых нельзя не выделить довольно поверхностные и едва ли православные в буквальном смысле слова труды Карла Великого (768–814), а также определения Франкфуртского собора 794 года и Парижского собора 825 года, утвердивших умеренно иконоборческую позицию «Каролингских книг».

Эта особенность иконоборческого кризиса впервые со всей очевидностью раскрылась на VII Вселенском Соборе, где скрупулезно установили, что подавляющая часть всех аргументов иконоборцев представляла собой умышленные или неосознанные искажения текстов Священного Писания, а также заимствования из трудов лиц, уже анафематствованных Церковью. Так, например, на пятом заседании Седьмого Вселенского Собора было изучено апокрифическое сочинение «Путешествие святых апостолов», положенное в основу определений иконоборческого собора 754 года. Оно справедливо было признано еретическим. Та же участь постигла доводы, заимствованные из сочинений Евсевия Памфила (IV в.) – блистательного историка и одного из вождей арианства, чьи сочинения являлись излюбленными для иконоборцев. (многие высказывания в иконоборческом толке были фальшиво приписаны Евсевию).
Нельзя не вспомнить и  неожиданный порядок проведения Седьмого Вселенского Собора. Обычно на вселенских собраниях в первую очередь изучали еретическое учение и формулировали истинно православную редакцию догмата, а потом уже переходили к вопросам дисциплинарной практики и принятия в общение кающихся еретиков. На этот же раз все было с точностью до наоборот. Уже на первом заседании встал вопрос о принятии в церковное общение епископов-иконоборцев, которые были объявлены или признали себя преступниками за отказ почитать святые иконы. И лишь после того, как все желающие иконоборцы выступили с раскаянием, наступило время приступить к изучению существа догматического спора.
Иконоборческое понятие иконы ясно и точно дано в трактате императора Константина V, который в этом смысле, по мнению Л.А. Успенского, выражает общую точку зрения вождей иконоборчества. В  понимании иконоборца императора истинная икона должна быть «единосущна (omoousion) изображенному на ней лицу», то есть быть тождественной с ним, иметь одну с ним природу. Исходя из этого положения, иконоборцы пришли к естественному и логически неизбежному выводу, что единственным образом Христа является только Евхаристия.  Христос, утверждали иконоборцы, нарочно избрал образом Своего воплощения хлеб потому, что «он ни в какой мере не похож на человека и поэтому не может возбудить идолопоклонства». Следовательно, «понятие образ, икона в представлении иконоборцев означало нечто совсем иное, чем в представлении иконопочитателей, – говорит Г. Острогорский, – коль скоро для иконоборцев истинной иконой могло считаться лишь нечто такое, что было тождественно со своим «архетипом», то только Причастие они и могли признать иконой Христа. Для православных же иконопочитателей именно потому Причастие уже не было иконой – образом, что оно тождественно со своим архетипом». Действительно, приложение Святых Даров совершается не во образ, а в «самое пречистое Тело и самую честную Кровь» Христовы. Поэтому само наименование Святых Даров «образом» было для православных чуждо и непонятно. «Ни Господь, ни Апостолы, ни Отцы никогда не называли бескровной жертвы, приносимой иереем, «образом», но называли ее самим Телом и самой Кровию», – возражают Отцы Седьмого Вселенского Собора.
Кроме приведенных аргументов, ссылок на Ветхий Завет, иконоборцы, как пишет Л.А. Успенский, выставляли и целый ряд других доводов против почитания икон. «...Нет также, – говорили они, – священной молитвы, освящающей иконы, чтобы сделать их из обыкновенных предметов святыми; но постоянно остаются они вещами обыкновенными, не имеющими никакого особого значения кроме того, какое сообщил им живописец», то есть значения художественного, исторического, психологического.

Такие и подобные споры о священных изображениях возникали и в древности. Противниками изображений были Евсевий, епископ Кесарийский (Послание к Констанции), и свт. Епифаний Саламинский (Против устрояющих образы; Послание имп. Феодосию I; Завещание ). Пример свт. Епифания убедительно свидетельствует, что в конце IV в. иконопочитание имело весьма широкое распространение, даже такой авторитетный епископ ничего не мог против него сделать, не только во вселенском масштабе, но и на  острове Кипре, где он был перво иерархом. В последующие века иконописание и иконопочитание осуждались также извне — со стороны иудеев. От них в VI–VII вв. защищали иконы Стефан Бострийский  и Леонтий, еп. Неаполя на Кипре. Происхождение византийского иконоборчества VIII в. приписывалось иудейским и мусульманским влияниям (соч. «Против Константина Копронима», написанное незадолго до VII Вселенского Собора), но на самом деле корни его уходят в восточно-христианские ереси и секты.
При этом первые иконоборческие императоры Лев III Исавр и Константин V Копроним с большими успехами воевали с арабами и насильственно христианизировали евреев. Из переписки свт. Германа Константинопольского известно, что в середине 20-х гг. VIII в. Константин, епископ Наколийский, выступал против икон, ссылаясь на Ветхий Завет (Исх 20. 4, Лев 26. 1 и Втор 6. 13) он видел влияние многобожия не только в почитании икон, но и в почитании святых. VII Вселенский Собор назвал этого епископа ересиархом. Другой малоазийский епископ, Фома Клавдиопольский, начал бороться с иконопочитанием в своей области. В Малой Азии и в самом Константинополе сложилось движение против икон, в которое все более активно включался император Лев III Исавр.
7 января 730 г. состоялся «силентион» (высшее собрание светских и церковных сановников), на котором Лев III предложил свт. Герману, патриарху Константинопольскому, согласиться на иконоборческую реформу. Патриарх заявил, что решение вероучительного вопроса требует Вселенского Собора, и удалился на покой в имение неподалеку от Константинополя.
Здесь надо отметить, что если у мусульман действовал запрет изображения живых существ вообще, то византийские гонение на священные изображения вовсе не было запретом искусства как такового, напротив, его весьма ценили и иконоборцы, при которых светское искусство процветало Интересный факт, что образцы светского живописного искусства практически не дошли до нашего времени, возможно, по причине большей сохранности искусства уединенных монастырей, которые были хранителями религиозного изображения). Произведениями искусства украшались церкви, превращавшиеся в «огороды и птичники», то есть расписывались изображениями растений и животных. Но в первую очередь светское искусство служило почитанию императора. Иконоборчество коснулось даже монет. Образ Христов, со времени императора Юстиниана II чеканившийся на золотой монете, был заменен крестом, изображения которого иконоборцы не отвергали.
   
      Первоначальная идеология иконоборчества сводилась к примитивному утверждению, что иконопочитание есть новое идолопоклонство. Только второй император-иконоборец Константин V Копроним предложил некую иконоборческую теологию. Он мог отталкиваться от уже имевшейся православной полемики прежде всего у прп. Иоанна Дамаскина, разработавшего основы православного «учения об иконе». Главный довод прп. Иоанна — христологический: Икона возможна, потому что Бог воплотился. Прп. Иоанн устанавливает принципиальное различие между поклонением — чрезвычайно широким понятием, охватывающим все степени почитания, от почитания Бога до уважительного отношения к себе равным, и служением , подобающим одному Богу ( latreа). Здесь изображение принципиально отличается от изображенного. Образ имеет «анагогический» характер, возводя человеческий ум к горнему посредством земного, сродного человеку. Прп. Иоанн применяет к обоснованию иконопочитания то, что свт. Василий Великий сказал в контексте тринитарных споров: «Почитание образа восходит к первообразу». В образе Иисуса Христа воздается поклонение самой Ипостаси Богочеловека: «Как боюсь коснуться раскаленного железа не из-за природы железа, но из-за соединенного с ним огня, так Плоти Твоей поклоняюсь не ради природы плоти, но ради по Ипостаси соединенного с нею Божества... Поклоняемся Твоей иконе. Поклоняемся всему Твоему: Твоим слугам, Твоим друзьям и прежде их — Матери Богородице». Оспаривая иконопочитание, император Константин V утверждает, как уже упоминалось, что истинный образ должен быть «единосущен» своему первообразу, из чего следует, что единственный истинный образ,  Христов — Святая Евхаристия, «ибо Хлеб, Который мы приемлем, есть образ Тела Его... не так, что всякий хлеб — Тело Его, но только тот, который священническим служением вознесен превыше рукотворенного, на высоту нерукотворенного». Вещественный образ, которым желали бы «описать» Первообраз, мог бы представить лишь человеческую природу Христа, а не Божественную Его природу. «Богомужное», объединяющее божество и человечество, изображение Христа и невозможно, и еретично: если изображать одну человеческую Его природу, раздвояется Его Личность и в Св. Троицу вводится четвертое лицо, если же пытаться изобразить единую Личность, получится слияние природ и притязание на описание неописуемого Божества. И в том и в др. случае иконопочитатели еретичествуют, впадая или в несторианство, или в монофизитство». К своему сочинению император Константин приложил патристический флорилегий ( догматический сборник цитат из творений святых отцов. прим. автора)

Императорское «богословие» легло в основу вероопределения Иерийского Собора 754 г., который иконоборцы объявили «вселенским». Собор анафематствовал защитников иконопочитания: свт. Германа, Георгия, еп. Кипрского, и прп. Иоанна Дамаскина. Вероопределение Иерийского Собора было впоследствии включено в Деяния VII Вселенского Собора вместе с опровержением, составленным, по-видимому, свт. Тарасием Константинопольским. В сознании обеих сторон спора о святых иконах речь шла прежде всего об иконе Иисуса Христа, и спор таким образом был прямым продолжением христологических споров предшествующих веков. Иерийский Собор, детально доказывая невозможность изображения Христа, не мог отрицать богословскую возможность изображения святых, однако почитание и этих икон признавал идолослужением. Иерийский Собор постановил, что «всякая икона, сделанная из какого угодно вещества, а равно и писанная красками при помощи нечестивого искусства живописцев, должна быть извергаема из христианских церквей. Если же кто-либо с этого времени дерзнет устроить икону или поклоняться ей, или поставить ее в церкви или в собственном доме, или же скрывать ее», то клирик лишается сана, а монах или мирянин анафематствуется. В то же время этот Собор запретил под предлогом борьбы с иконами присваивать для недолжного употребления церковные сосуды и облачения, что свидетельствует об имевших место еще до Собора эксцессах иконоборчества. В собственно догматическом определении Иерийского Собора сказано:

«Кто свойства Бога Слова по воплощении Его старается представить посредством вещественных красок вместо того чтобы поклоняться от всего сердца умственными очами Тому, Кто ярче света солнечного и Кто сидит на небесах одесную Бога,— анафема. Кто неописуемое существо Бога Слова и Ипостась Его старается, вследствие воплощения Его, описывать на иконах человекообразно, посредством вещественных красок, и более уже не мыслит как богослов, что Он и по воплощении тем не менее неописуем,— анафема. Кто старается написать на иконе нераздельное и ипостасное соединение естества Бога Слова и плоти, то есть единое неслиянное и нераздельное, что образовалось из обоих, и называет это изображение Христом, между тем как имя Христос означает вместе Бога и человека,— анафема. Кто одною чистою мыслию отделяет плоть, соединившуюся с ипостасью Бога Слова, и вследствие этого старается изобразить ее на иконе,— анафема. Кто одного Христа разделяет на две ипостаси, отчасти считая Его Сыном Божиим, а отчасти Сыном Девы Марии, а не одним и тем же, и исповедует, что единение между ними совершилось относительное, и потому изображает Его на иконе, как имеющего особенную ипостась, заимствованную от Девы,— анафема. Кто пишет на иконе плоть, обоготворенную соединением ее с Богом Словом, как будто бы отделяя ее от воспринявшего и обоготворившего ее Божества и делая ее таким образом как бы необоготворенною,— анафема. Кто Бога Слова, сущего во образе Божием и в Своей ипостаси приявшего зрак раба и соделавшегося во всем нам подобным кроме греха, старается изобразить посредством вещественных красок, то есть как будто бы Он был простой человек, и отделить Его от неотделимого и неизменяемого Божества, и таким образом как бы вводит четверичность во Святую и Живоначальную Троицу, — анафема».

Все эти анафематизмы говорят о том, что иконопочитатели впадают или в монофизитство, или в несторианство. Следует анафема против изображающих на иконах святых, но также анафемы против не почитающих Богородицу и всех святых. Последние две анафемы направлены, конечно, против радикального иконоборчества. Предложенное Иерийским Собором собрание высказываний св. отцов немногим полнее предложенного императором. После Собора, разворачивая гонения на иконопочитателей и прежде всего монахов, Константин V Копроним, не считаясь с соборными постановлениями, занимал более радикальную позицию. Есть немало свидетельств, что он выступал против почитания святых и даже Богородицы.
Император Константин, по мнению профессора  Г. Острогорского, явился во многом дальним предтечей Реформации XVI в., за что и стяжал симпатии многих протестантских историков. Первая, если так можно сказать, византийская «реформация» была непродолжительна: в 780 г. воцарилась Ирина, восстановительница иконопочитания.
Повторение ее в правление императора Льва Армянина, было уже некой вялой тенью, хот и не обошлось без человеческих жертв и сто и с другой стороны.

4. Ответ Церкви на иконоборчество и Торжество православия

«Храним не нововводно все, Писанием или без Писания установленные для нас церковные предания, одно из которых есть иконного живописания изображение, как согласное проповеди евангельской и служащее нам ко уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова и к подобной пользе, потому что такие вещи, которые друг на друга указывают, несомненно друг друга и уясняют.» (из ороса Седьмого Вселенского Собора, формулирующего догмат почитания икон).
 
Рассматривая проблему иконоборческого периода, важно отметить, что  иконоборческая идеология как таковая не ограничивается рамками иконоборческого периода. Под разными видами иконоборчество существовало и существует до сегодняшнего дня. Например, в средние века это были альбигойцы в средневековой Франции, жидовствующие в России XV века и, наконец, протестантство. Поэтому ответ, данный Церковью в VIII-IX веках иконоборчеству, актуален и сегодня.
«Церковь с самого начала проявления этой ереси, встала на защиту православия, как пишет профессор Л.А. Успенский. При первых видимых признаках иконоборчества, православные апологеты, понимая всю опасность этой ереси для основного догмата христианства, опираясь именно на догматическую основу вероучения Православия, выдвигали стройную и обоснованную защиту иконопочитания»,
 Эта апологетика заключалась в том, что  если факт существования иконы основан на воплощении второго Лица Святой Троицы, то и реальность воплощения визуально подтверждается и доказывается иконой. По утверждению апологетов иконопочитания–  «икона является ручательством истинности», а не призрачности воплощения. Поэтому отрицание иконы в глазах Церкви равносильно, по мнению учителей православия, отрицанию самого Боговоплощения, отрицанию всего дела нашего спасения. Таким образом, защищая икону, Церковь защищала не только ее вероучительную роль или эстетическое значение, но самую основу христианской веры, догмат воплощения Бога. Этим и объясняется, по мнению Г. Острогорский,  упорство православных в защите иконы, их непримиримость и готовность на любые жертвы.
«С самого начала борьбы и до самого ее конца, главной и исходной была одна мысль, основоположная в существе своем, — мысль, что изображение Христа на иконах служит ручательством за истинность и реальность Его воплощения, а почитание икон ручательством за веру в непризрачность Его воплощения. Раз Сын Божий стал совершенным человеком, то и писать Его можно, как всякого человека. Непрестанно и неутомимо возвращались к этой мысли все византийские защитники святых икон. И положение это казалось столь очевидным, столь неоспоримым, что не согласие с ним в глазах иконопочитателей VIII и IX вв. было равносильно отрицанию реальности самого воплощения, а, следовательно, таило в себе угрозу вере в искупление и спасение миpа. Отклонить эту угрозу со стороны иконоборческой ереси и поспешили православные, встав на защиту икон… Отсюда следует, что для понимания богословской сути спора об иконопочитании необходимо исходить из рассмотрения связи, существующей между вопросом об иконах с догматом воплощения, и во главу угла надобно ставить неразрывно связанную с этим вопросом христологическую проблему» (Г. Острогорский, Соединение вопроса о св. иконах с христологической догматикой)

Однако, пишет исследователь, «в науке распространилось каким-то образом мнение, что в эпоху, предшествовавшую иконоборческому собору 754 г., доказательства христологического порядка иконопочитателями вообще не применялись, и что лишь усиленное привлечение этим собором подобных доказательств в свою пользу заставило и православную партию к ним прибегнуть. Если бы это действительно было так, то есть если бы христологические аргументы были привлечены иконопочитателями только в ответ на пущенные в ход аналогичные методы противника, то, очевидно, мы бы здесь имели дело не более как с приемом схоластической диалектики и об основоположной роли христологической проблемы в борьбе за иконы не могло бы быть и речи. Однако это не так. Мы утверждаем, что вопрос об иконах был связан их апологетами с христологией с самого начала, тогда, когда еще противник не подавал к тому никаких внешних поводов...
В подтверждение этому можно привести свидетельства из naтриapxa Германа, Иоанна Дамаскина, папы Григория II и Георгия Кипрянина, т. е. из всех учителей православной церкви этого периода, учения которых до нас вообще дошли, и притом из наиболее выдающихся ее представителей этого времени, так как именно Германа, Иоанна и Георгия анафематствовал, как столпов враждебной им партии, иконоборческий собор 754 года.» (Г. Острогорский, Соединение вопроса о св. иконах с христологической догматикой)

Далее ученый приводит более конкретную аргументацию:

«На вопросе об иконах патриарх Герман останавливался в своем сочинении «О ересях и соборах» и в трех посланиях, специально посвященных этому вопросу, в посланиях к Иоанну, митрополиту Синадскому, к Константину, епископу Наколийскому, и к Фоме, епископу Клавдиопольскому.

В книге «О ересях и соборах» св. Герман, говоря об иконоборчестве, главное внимание уделяет истории этой ереси, догматические рассуждения и полемика здесь отодвигаются на второй план. Все же, отклонив обвинение в идолопоклонстве, Герман кратко объясняет значение и цель святых икон. Иконы святых, согласно Герману, мы принимаем для выражения нашего к ним чувства любви; «Икону же Господа нашего Иисуса Христа», — говорит он, — изображающую Его человеческие черты, ставшие видимыми благодаря Его богоявлению, мы принимаем для хранения вечной памяти о Его житии во плоти, Его страдании, спасительной смерти и происшедшем отсюда искуплении Mиpa: из иконы Его мы познаем высоту смирения Бога Слова». В посланиях, написанных св. Германом в защиту святых икон, мысль, что иконы служат подтверждением истинности Христова воплощения, высказывалась им еще определеннее, получая и известную полемическую заостренность».

Отсюда Острогорский делает такой вывод: «…Следовательно, мысль, что иконы служат ручательством за непризрачность воплощения Христова и обличением всяческого докетизма, была высказана в литературе православных с самого начала, при появлении самых первых и еще только единичных признаков надвигающейся на иконопочитание грозы. Мало того: если вполне определенно и ясно эта мысль была формулирована впервые патриархом Германом, — и в этом мы видим главную догматическую ценность его послания, — то намечалась она уже в конце VII века, т. е. еще задолго до возникновения иконоборчества императоров-исаврийцев. Она несомненно лежит в основе известного постановления Пято-шестого собора, 82-е правило которого предписывает, чтобы вместо древнего изображения Христа в виде агнца, на иконах писали бы «Христа Бога нашего в человеческом облике, усматривая чрез этот образ высоту смирения Бога-Слова и приводя себе на память Его житие во плоти, страдание, спасительную смерть и происшедшее отсюда искупление миpa» .
Таким образом, по мысли Г.А.Острогорского, «соединение вопроса об иконах с христологической догматикой органически свойственно православному сознанию, а не является только простым полемическим приемом схоластической диалектики»

Итак, Седьмой Вселенский Собор заявил свое определение: иконы полны благодати и святости по самому своему наименованию «святые иконы» и по присутствию в них Божественной благодати. «Оно (Божество) присутствует, – говорит преподобный Федор Студит, – также в изображении креста и других божественных предметов, но не по единству природы, так как эти предметы – не плоть божественная, но по относительному их к Божеству причастию, так как и они участвуют в благодати и чести».
«Икона освящается именем Божиим и именами друзей Божиих, то есть святых, – разъясняет с своей стороны преподобный Иоанн Дамаскин, – и по этой причине осеняется благодатью Божественного Духа».
Один из главных идеологов иконопочитания прп. Феодор Студит писал в этом же ключе, что на иконах изображается только то, что есть Образ Божий, запечатленный в лике святого, а все, что относится к его временной жизни, остается за рамками иконного изображения. То есть икона — это образ Преображения, изображение измененной Божественным присутствием человеческой природы, печать соединения Божественного с тварным. Но если есть Образ, — учит преподобный, — то всегда существует и Первообраз, который связан с ним по “подобию”, то есть внешнему виду. «Внешний вид, насколько он имеет место в первообразе, называется его подобием, — говорит святой, — и вследствие этого один не отделяется от другого, за исключением сущности». И  добавляет, что это подобие при любых материальных воспроизведениях должно оставаться неизменным, одним и тем же, и, что в каждом изображении находится первообраз, «не по существу, а по подобию».
Однако Собор не смог остановить движение иконоборцев. Это было сделано только на Константинопольском соборе 843 года при императрице Феодоре. В ознаменование окончательной победы над иконоборцами и всеми еретиками был установлен праздник Торжества Православия, который положено праздновать в первое воскресенье Великого Поста и который празднуется до сих пор в Православной Церкви.
На Константинопольском соборе 843 года был зачитан и одобрен томос, текст которого не сохранился, но про который из других источников известно, что он провозглашал необходимость восстановления почитания икон, подтверждал законность постановлений семи вселенских соборов и анафематствовал иконоборчество. Также собор вернул из ссылок всех ранее осуждённых за почитание икон; епископы-иконоборцы были изгнаны с кафедр, на которые возвратились архиереи, пострадавшие при Феофиле. По просьбе Феодоры анафеме не был подвергнут её супруг Феофил.
После церковного собора, осудившего иконоборцев и восстановившего иконопочитание в империи, Феодора устроила церковное торжество, которое пришлось на первое воскресенье Великого поста, бывшее в 843 году  11 марта (по другим данным — 19 февраля). В воспоминание об этом событии, значимом для христианского мира, и в память блаженной Феодоры ежегодно в первое воскресенье Великого поста православная церковь торжественно празднует восстановление иконопочитания, именуемое торжеством православия
Здесь можно привести вывод, сделанный исследователем этого вопроса Г.А.Острогорским: «Включение позднейшими авторами в свои произведения мыслей и аргументов апологетов предшествующего поколения ясно показывает непрерывность и единство линии в православной литературе эпохи иконоборчества. Такую линию мы получаем: от учителей церкви конца VII века (Трулльский собор и Иоанн Фессалоникийский) к Герману, от Германа и Иоанна Дамаскина к Григорию II, и далее к Георгию Кипрянину, который несомненно был знаком с произведениями всех этих авторов; от Дамаскина и Кипрянина к Иоанну Иерусалимлянину и автору «Речи против Константина Кабаллина»; отсюда к VII Вселенскому Собору, и далее к Феодору Студиту и патриарху Никифору.
И через всю эту цепь православной апологетики красной и связующей нитью проходит мысль, что иконами подтверждается истинность воплощения Христова и обличается неверие в истинность этого таинства. Попытка низведения этой основоположной для всей православной литературы об иконопочитании мысли до положения вынужденного, полемического контраргумента, опрокидывается как историческими данными, так и философско-богословской экзегезой сочинений православных апологетов».
Итак, Спор VIII и IX вв. об иконопочитании в религиозном смысле является прямым продолжением споров, вызванных монофизитизмом (и монофилетизмом). Самым существенным для греческих иконопочитателей было установить и поставить вне сомнения то положение, что Спаситель миpa, будучи совершенным человеком, как таковой поддается изображению, — положение, как известно, совершенно отрицавшееся иконоборцами. Эти моменты на Западе не играют никакой роли: вставшая на защиту икон Римская Церковь ограничивается указанием на дидактическую пользу религиозных изображений. Греческая же Церковь, отстаивая иконопочитание, защищала не более не менее как свою веру и уверенность в реальности и непризрачности свершившегося искупления. Греческие иконопочитатели требовали изображения Сына Божьего во плоти, с другой же стороны настаивали на том, что, поскольку Бог снизошел в мир, пpиял плоть, могут быть священны и материальные предметы; таковы иконы, но равно и другие церковные предметы, которые находятся, так сказать, между имманентным и трансцендентным миром, связаны и с тем и с другим и в силу этого служат приближению к Божеству. Между трансцендентным и имманентным устанавливается нечто среднее.

5. Реакция после «Торжества Православия»

После Константинопольского собора в Империи начался период реакции, начались преследования людей, отрицающих иконопочитание. В Константинополь были торжественно перенесены останки знаменитых исповедников православия Феодора Студита и патриарха Никифора, пострадавших за свою веру и умерших в изгнании. На встречу останков вышли Феодора с сыном и весь двор, неся в руках свечи. Пешком они шли вслед за мощами до церкви Двенадцати апостолов. Была осквернена могила императора Константина V, без всякого уважения к императорскому сану его останки были выброшены на улицу, а из мраморного саркофага, распилив на тонкие плитки, сделали облицовку для одной из комнат императорского дворца. В знак победы иконопочитания на монетах и печатях после 843 года вновь появляется изображение Христа.

Исследователь Ш. Диль сообщает, что императрица Феодора мечтала о славе истребления еретиков, и по её приказанию павликианам было предложено на выбор: обращение в православие или смерть. После отказа павликиан изменить религиозные убеждения в местность Малой Азии, населённую ими, были направлены с карательными экспедициями три военачальника: Аргир, Судал и Дука. От рук императорских инквизиторов под пытками погибло около ста тысяч человек: «одних павликиан распяли на кресте, других обрекли мечу, третьих — морской пучине. Около десяти мириадов составляло число загубленных, их имущество было отправлено и доставлено в царскую казну».

Ф. И. Успенский отмечает, что период реакции характеризуется не только восстановлением почитания икон и вообще церковной реакцией, но и также отменой многих других нововведений, которые рассматривались как результат иконоборческой системы правления. Так, многие законы, изданные императорами-иконоборцами, были признаны в X веке негодными и отменены.


Заключение

а. Торжество Православия.

«Пока правильно сохраняется в нас мера естественной соразмерности, движения природные не могут понудить нас уклониться с пути целомудрия, напротив того, в теле возбуждаются только благочинные движения… Человек, который сподобился Божественной благодати, вкусил и ощутил нечто высшее… он не попустит больше страстным приражениям входить в его сердце» (Исаак Сирин. Слова Подвижнические)

    Как и любая ересь, иконоборчество было попущено Господом, по словам святых, для того, чтобы в борьбе с ложью открылась истина. И, как обычно, истина победила. VII Вселенский Собор и блистательные подвижники Православия сформулировали православное учение о поклонении святым образам, пройдя между Сциллой латинского рационального отвлечения и Харибдой греческого ригористического богословия. Преодоление иконоборчества и формирование цельного и законченного православного учения опочитании образа произвело переворот в обыденной церковной жизни Византии. Например, возникла практика написания небольших переносных икон, во множестве заполнивших дома рядовых византийцев. Образы стандартизировались, храмы начали расписывать фресками и обкладывать мозаичными иконами, сформировались правила расположения святых образов на иконостасе. Отныне, когда природа образа была раскрыта, иконы стали предметом особого почитания и паломничества.
Для духовного развития Византии, по Л.А. Успенскому, иконоборческий кризис имел такое же решающее значение, как и борьба против вторжений арабов и персов для политического существования империи. За военным вторжением с Востока последовала неистовая духовная борьба, прокатившаяся по всей империи в форме иконоборчества. Поражение иконоборцев имело такое же значение для культурной жизни Византии, как военные успехи для ее политического могущества. Можно сказать, что провал кампании иконоборцев символизировал победу греческой доминанты в культуре и в религии над азиатской, воплощенной в иконоборчестве. С этого момента Византия, как греко-римская империя, заняла единственное в своем роде положение в качестве промежуточной державы на перепутье между Востоком и Западом.
«Торжество Православия» дало новое дыхание богословию, исихазму, развитию внешних культовых форм.
Великая радость была утверждена для христианина– возможность открыто созерцать образ своего Спасителя, Образ Бога-Слова. Его Божественный лик приводит сердце человека в молитвенное созерцательное состояние, помогает оторваться от мирской суеты и обыденности, возводит мысли молящегося от повседневности в Горний мир, к Первообразу. Визуально возбуждаемый интерес ко святым Церкви, личностное узнавание их, изучение их подлинно христианской жизни, помогает верующему идти верным путем духовной жизни, цель которой  –  спасения.
В этом контексте размышления об иконе и ее значении для верующего невозможно не отметить тот факт, что человек, по своей чувственной природе в познании тварного мира опирается на органы чувств, через них он создает свое эмпирическое представление об окружающем мире.  Однако  преобладание сугубо внешнего  постижения  христианином бытия  мира и самого себя в нем над усилием развития внутреннего чувства сопричастности Богу, понуждением следовать Его Заповедям, приводит христианина к опасному формализму.
Известно, что самыми рьяными формалистами, ревностными исполнителями внешних форм религии, в бытность Бога-Человека на Земле, были именно фарисеи, и, тем не менее, именно они подверглись наиболее жесткой критики, и именно об их внешней форме «ревностного верования» сказал Господь:
«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; (Мф.23:27)

И, далее –  Евангелие доносит  необходимое, в ключе нашего повествования  (хотя нет в Писании неважного)  для христиан предупреждение:

«Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное». ( Мф. 5:20)

Таким образом,  если обращаться к самым истокам христианства, то возрастание внимания верующих к внешним религиозным формам, преобладание этих форм (граничащих в некоторых случаях с магией и откровенным шаманством) над попечением о внутреннем содержании сердца (Разве не понимаете, что все, входящее в уста, попадает в чрево и извергается вон? А то, что выходит из уст, — из сердца исходит, и потому оскверняет человека, ибо из сердца исходят коварные помышления убийства, прелюбодеяния, похоти, воровства, лжесвидетельства, кощунства. Мф.15).– всегда вызывало опасение у отцов Церкви.
Но, «Не земные блага, не свойства вещей радуют нас, а мысль наша печалит и радует нас»– тонко замечает св. Иоанн Златоуст.
Однако не погружаясь в детали, христианин, по мнению святых отцов (сonsensus patrum),  призван своей жизнью развивать именно внутреннюю чистоту и, как следствие, чувствительность к Божьему присутствию в своей жизни, призван к глубокой работе над своими страстями и борьбе как раз с сентиментальной чувственностью как проявлением излишних эмоций, уводящей от цели христианской жизни – спасения души и воссоединение с Творцом. (1Кф.13)
Не лишне помнить в своем увлечении церковным искусством, даже  самым прекрасным и совершенным, слова Самого Христа:
«Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин.20; 27-29).
 «Иконе надлежит воздавать «почитательное поклонение, но не истинное служение (latreia), которое приличествует одному только Богу, а именно почитание (proskunesis)», которое воздается Кресту и Евангелию: образ видимый почитается наравне с образом словесным. Ибо честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней». (прп. И. Дамаскин)
Кто же будет спорить, что почтение должно быть проявлено к изображению Господа, и мыслью мы возносимся к Нему, глядя на икону? Но: ни почитание, ни взор наш на изображения, ни вознесение мысли к Первообразу не спасут нас от гибели греховной, а  – смирение, покаяние, умаление, рождаемые от приведенных действий. Увы, человек, соделовшись греховным своим падением, как правило, не в состоянии удержаться на этой высокой позиции восхождения, созерцанием образа восходить к первообразу, соделывая себя подобным Христу («Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. Мф. 5, 42–48). Это происходит и по той причине, что намного проще (для человеческого падшего естества) соблюдать и почитать внешние формы, чем менять,  как призван каждый христианин, свое внутреннее содержание по подобию Сына Человеческого, используя для этой благой цели и видимый образ Спасителя, и всех, угодивших Ему, – икону.
Но, в трагический иконоборческий период поведение, способы достижения цели, не совместимое с именем христианина, наблюдается и с той и с другой стороны спорящих. Эта оценка – не оценка с точи зрение нашего времени и понятия (что было бы крайне предвзятым), но с точки зрения призыва Евангелия и его толкователей Духом Святым –  святых отцов. Богохульное поведение иконоборцев, очевидная неправомерность их поведения, не в том что – не имели вдохновение от икон, но в том, что – были не милостивы, жестоки, хулили изображение Господа и святых, были убийцами, клеветниками, лжесвидетелями.
«Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы?» (Мф.9:12-13).

б. Особое мнение

Хотелось бы еще заметить к слову, в рамках «особого мнения», что утверждение профессора Л. А. Успенского:
«Иконоборчество завершает серию крупных христологических ересей первого периода истории Церкви. Каждая из них ущербляла с той или иной стороны домостроительство Божие, спасительность Боговоплощения. Иконоборчество же было уже наступлением не на тот или иной отдельный аспект, а на все домостроительство нашего спасения в целом.» вызывает некоторое недоумение.
«Ущемляло домостроительство Божье… наступала на все домостроительство нашего спасения в целом» – такое заявление противоречит всякому пониманию веры в Живого Личностного Бога, ставит суету человеческую в позицию «угрожающей силы» для Божественного домостроительства.
Однако, если обратиться к Священному Преданию, то, делается понятным, что: ни

«почитания» или «непочитание» изображаемого ждет от нас Господь, но: Очищения сердца своего (Мф. 25).

«Но если вера ваша не превзойдет веру фарисеев, не попадете в Царствие Божие.»

Итак, на примере истории, и сегодняшнего положения паствы, хорошо прослеживается то, куда ведет слишком буквальное отношен к христианскому ритуалу, формальная вера:

Без изображения, по утверждению профессора Л.А. Успенского, оказывается, уже нет православия (по Ф.И. Успенскому). Тогда, чем эта позиция, в принципе, отличается от противоположной: с изображениями нет Православия? При том, что те и другие отстаивали чистоту Боговоплощения. Однако, апостол Павел пишет о терпимости к выражению веры иного:
«Немощного в вере принимайте без споров о мнениях.
Ибо иной уверен, что можно есть все, а немощный ест овощи.
Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его.
Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стои'т он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его.
Иной отличает день от дня, а другой судит о всяком дне равно. Всякий поступай по удостоверению своего ума.
Кто различает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает. Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога; и кто не ест, для Господа не ест, и благодарит Бога.» (Рим.14)

Итак, резюмируя сказанное выше, повторим, что: преступление иконоборцев, в свете христианского учения, состояло в методах отстаивания ими своего мнения об образах, хотя оно само по себе и было ошибочным.

Иная мысль Л. А. Успенского, которая также вызывает несогласие:

«Поэтому икона играет в Церкви ту же роль, что и Евангелие, имеет то же значение литургическое, догматическое, воспитательное».
Невозможно, на наш взгляд, который опирается на согласное учение святых отцов, приравнять Слово Божье с творением человеческих, даже если оно было воплощено Духом Божьим. Почему? По той причине, что человек есть существо падшее, и, по словам Господа – «всяк человек есть ложь», и критерий богодухновенности иконы или его отсутствие устанавливает сам человек. В этом аспекте далеко зашли некоторый протестантские конфессии, утверждая о «нашествии» на них святого духа по их желанию.
Благая весть о человеческом спасении, реальная крестная жертва Христа, по словам Самого Господа, есть именно та цель, ради которой Он пришел в мир. («все ищут Тебя. Он говорит им: пойдем в ближние селения и города, чтобы Мне и там проповедывать, ибо Я для того пришел».Мк.1:21-39)

«Итак, вера от слышания, а слышание от слова Божия. (Рим. 10,17)

«Ибо Ты возвеличил слово Твое превыше всякого имени Твоего». (Псалом 137:2)
Далее:
  «Отказ от одной из этих форм выражения Откровения влечет за собой упадок другой. Это и произошло с иконоборцами VIII—IX веков: результатом отказа от церковного образа был полный упадок богослужебной жизни, а следовательно, и жизни духовной.»
На это можно заметить, апеллирую к святоотеческому преданию: Не формальный отказ от той или иной формы, подчеркиваю, формы проповеди, ведет к упадку жизни духовной, а жестокосердие, не милосердие, гордость, не исполнение заповедей Господних, отсутствие борьбы со страстями, забвение истинного смысла жизни, и того, что мы призваны ко спасению через покаяние, а не через ту или иную форму служения. Иконоборцы нарушили в большинстве своем все Заповеди Евангелия.  И, если рассуждать в этом ключе, то что можно сказать о дальнейшем крахе и Империи, утвердившей справедливо иконопочитание как «Торжество Православия»?

Далее:

«Защищая икону, Церковь тем самым защищала не только самую основу христианской веры — Боговоплощение, но и самый смысл своего бытия, боролась против своего растворения в стихиях мира. В основе ее борьбы было то, что дело шло по существу о самом Православии».
От чего такое могло  получиться, что: «дело шло по существу о самом Православии».? Можно предположить –   по причине низведения всего Православия к видимым, формальным, пусть и важным, выражением веры.

«Иконоборчество завершает серию крупных христологических ересей первого периода истории Церкви. Каждая из них ущербляла с той или иной стороны домостроительство Божие, спасительность Боговоплощения. Иконоборчество же было уже наступлением не на тот или иной отдельный аспект, а на все домостроительство нашего спасения в целом.»

Неужели  действительно можно думать,  что наше почитание или не почитание зримых образов  «ущербляет с той или иной стороны домостроительство Божие, спасительность Боговоплощения»?

Вывод: Низведя трагическую необходимость спасения падшего  человека, сугубо к образу изображаемого, христиане получили драматическое противостояние. (Речь не идет о христологической подоплеке, которая была усмотрена как основополагающая и с той и с другой стороны).

Такое мышление (цитата,  приведенная выше) предполагает сведения Высшего Домостроительства Божьего к человеческим внешним деяниям, что противоречит всему Связанному Писанию, Благой Вести, Божьему Промыслу и Неизменяемости Самого Бога.

В этом контексте особенно трагично звучат слова Христа:

«Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк.18:8)

В заключении, приведем важнейшие в контексте данного вопроса слова преподобного аввы Исайя подвижника V века:

«Кто вдается в объяснение Писания, не стяжав предварительно духовной свободы, тот порабощен страстью любопытства и мысленным пленением… Кто понимает и исполняет слова Писания по своему разуму, упорно настаивая, что именно так должно понимать и исполнять их, тот не знает славы и богатства Божиих».

Источники

Георгий монах Амартол, Исследование,
Феофан исповедник, (IX век) (пер. с греческого Т. Сениной)
Источники по истории Византии второй половины IX—XII в (Приводится по изданию: История Византии. В 3 т. М.: Наука. 1967. Т. 3.)
Статья "VII Вселенский собор" из IX тома «Православной энциклопедии»,
Литература

Л.А. Успенский, «Богословие иконы Православной Церкви»
Г. А. Острогорский, История византийского государства на заре новой эпохи.
А. Шмеман, «Исторический путь Православия»
И. Д. Андреев, «Герман и Тарасий, патриархи Константинопольские : Очерки их жизни и деятельности в связи с ходом иконоборческих смут»
И. К. Языкова, «Иконоборчество и иконопочитание»
А. А. Васильев, «Религиозные противоречия первого периода иконоборчества»
О. М. Воронцова, «К вопросу об оценке К. Н. Успенский источников иконоборческого периода».